Кристин Рейнс с грустью рассматривала фотографию сына. Теперь она делала это почти каждый вечер: так ей становилось немного спокойнее, потому что казалось, будто сын совсем рядом, будто сейчас подойдёт к ней, тепло улыбаясь, и обратится по какой-нибудь очередной мелочи… Он часто просил у неё советов по мелочам. Незначительные вещи почему-то всегда особенно его тревожили.

— Кристин, может, сейчас не будем о грустном? У нас всё-таки семейный ужин, приятная беседа. — Муж попытался вывести её раздумий, при этом вялым движением отправляя в рот вилку с едой. Кристин мельком посмотрела на супруга и, уловив смутную печаль в его глазах, тяжко вздохнула. Затем перевела взгляд на пустовавшее место, где когда-то сидел Джим, и помрачнела ещё больше.

— Не будем… — только кратко произнесла она рассеянным голосом, однако фотографию Джима на место не поставила, а так и продолжала рассматривать, вспоминая его смеющееся приветливое лицо. Несчастная мать думала о своём покойном сыне слишком часто, и ей казалось, что так становилось легче — казалось.

— Кристин, не расстраивай Мэри, — тихо попросил муж. — Лучше ешь и послушай, как мы с ней сходили в зоопарк. Отвлечешься немного.

— Я не хочу есть и что-то слушать, прости, давай в другой раз, — отозвалась Кристин нервно дрогнувшим голосом, ощущая, как горло в очередной раз начинает сдавливать вязкий комок.

Наверное, не стоило так долго рассматривать фотографии Джима, погружаясь в те недалёкие дни прошлого, когда он ещё был рядом, когда с добродушным видом ходил по дому, нашёптывая какие-нибудь забавные истории на ухо маленькой Мэри…

Только Кристин встала с места, чтобы направиться в свою комнату и потосковать о счастливых временах в одиночестве, как в комнате что-то звякнуло.

Вздрогнув, Кристин принялась настороженно осматриваться по сторонам.

— Ох, Мэри! Опять уснула за столом, — без злобы, но с лёгким упреком в голосе развёл руками муж. Кристина вновь грустно вздохнула, только теперь уже по-другому поводу: изматывающие школьные нагрузки и постоянная усталость дочери совершенно не радовали мать. Девочке было всего девять, а она все время ходила с невыспавшимся видом и иногда буквально засыпала на ходу!

А может, дело было вовсе не в школе?.. Кристин снова подумала о Джиме, посмотрела на мужа и, тихо кинув ему:

— Не буди её, пусть спит, она устала, — направилась в свою комнату.

Не став возражать, мистер Рейнс решил заняться уборкой разбитой чашки. На душе у него, на самом деле, тоже давно было тоскливо, хотя он и не показывал этого, чтобы не расстраивать маленькую дочь. Особенно сильной печаль становилось после разговоров с супругой. Каждое напоминание о покойном Джимми словно ударяло его ножом в сердце… Отец любил своего сына не меньше, чем жена, и всегда готов был делать всё, что только мог, ради его хорошего настроения и благополучия — и Джим тоже любил своего отца, часто делился с ним своими мыслями, желаниями, идеями, целями, надеясь получить одобрение. Обычно получал. Папа крайне редко его ругал и никогда не наказывал. Наказание — это вообще не то, что было принято в их спокойной и дружелюбной семье.

Мистер Рейнс наклонился, чтобы собрать осколки чашки, но внезапно замер на месте: в комнате послышались странные звуки — поистине странные, совсем не свойственные этому дому. Мистически странные. Хозяин выпрямился и прислушался. Тишина. «Показалось», — подумал он, на всякий случай пристально осматривая в комнату. Но всё оставалось таким же, как обычно: высокие окна, украшенные атласными тёмно-зелёными шторами, между окнами — уютный белый шкафчик, уставленный всякой мелочью вроде старых сувениров, у стены напротив — несколько таких же светлых тумбочек, гармонирующих со шкафом, над ними — часы с кукушкой, тихо притаившейся в своем маленьком домике, подсвеченном приглушённым сиянием ламп, а посередине — большой деревянный стол, окружённый пушистыми креслами, в одном из которых, крепко закрыв глаза, свернулась маленькая Мэри.

Рейнс подозрительно прищурился. Он точно слышал звук, посторонний, неизвестно откуда исходящий звук, который буквально разнесся по всему дому. Напоминающий таинственный треск.

Может, это просто мыши? Или Кристин что-то случайно уронила и теперь уже подняла, поставив на законную полку?

Рейнс задумался. Некоторое время он постоял на месте, прислушиваясь к каждому шороху, и, не приметив больше ничего подозрительного, заключил, что этот треск ему пригрезился. Он слишком устал. Тяжёлый выдался рабочий день! Ему определенно следовало пораньше лечь спать, чтобы ненароком не задремать в кресле так же, как и его любимая дочь.

Но вот звук повторился. Встревоженный, хозяин дома посмотрел туда, откуда, как ему показалось, донёсся треск. И снова — ничего. Тогда Рейнс тихо выругался и решил вернуться к прерванному делу, чтобы не тратить попусту время, которое мог провести во сне. Его глаза буквально слипались, а по телу тянулась и растекалась, словно приторный мёд, вялая нега сонливости.

Но неожиданно он уловил чьи-то шаги. Они доносились со стороны коридора и, судя по всему, направлялись в столовую. Вряд ли это была Кристин. Походка неизвестного звучала совершенно иначе, чем мягкая поступь его супруги, — тихая, словно крадущаяся, и в то же время тяжёлая.

Рейнс уверенно направился к выходу из столовой: бояться воров — это точно не в его характере. Тем более он находился у себя дома, в родных стенах, поэтому сохранял решительное спокойствие, пусть и вялое, сонливое.

Однако стоило хозяину подойти к двери в комнату, как кто-то со всей силы толкнул его. Не ожидавший такого внезапного нападения, Рейнс рухнул на пол; его взгляд забегал по пространству комнаты.

И, к своему ужасающему удивлению, он обнаружил три человеческие фигуры. Точнее нет — четыре… Но четвертую уже можно было не считать, потому что она беспомощно лежала на руках у незнакомого мужчины, глядя прямо на Рейнса пустым, бессмысленным, неживым взглядом. И принадлежала Кристин, его милой и любимой жене, с которой он неразлучно прожил долгие двадцать лет!

Горечь, ненависть и неверие — все эти чувства внезапно стиснули грудь Рейнса. Он захотел встать с этого холодного, мерзкого пола, покрепче схватить неизвестного, отомстить за любимую жену… но был так беспомощен. Ему бы просто не дали встать. Что-то словно пригвоздило его к полу, заставив неподвижно лежать и полными боли и ужаса глазами наблюдать за странными взломщиками — даже полицию вызвать не мог или обратиться за помощью к соседям, жившим в доме напротив.

А взломщики между тем были странными не только потому, что неизвестным образом проникли в дом, хотя, несомненно, эта причина — одна из главных. Но их одежда, безумная одежда также не могла не вызывать подозрений. Сумасшедшие. Кажется, перед Рейнсом стояли поистине сумасшедшие люди, которые ещё и облачились в длинные чёрные одеяния, мягко струившиеся по полу.

Отец с ужасом посмотрел на свою дочь — она все ещё лежала в кресле, тихо, спокойно, безмятежно. Однако теперь и над ней зловеще нависла фигура, облачённая в чёрный плащ с капюшоном. Некто крепко сжимал руку девочки, и от каждого надавливания на ладонь Мэри вздрагивала, начинала ворочаться в кресле, но не просыпалась.

Рейнс хотел позвать свою, похоже, обречённую дочь, но что-то словно сшило ему рот. Он не мог говорить. Слова будто застряли где-то в гортани, свернувшись неподвижным комом.

«Мэри, проснись! Мэри!» — мысленно кричал отец, но дочь его не слышала, продолжая спать, крепко, сладко. Словно младенец, убаюканный колыбельной матери — которой у Мэри больше не было.

Одна из фигур приблизилась к пленнику и принялась его внимательно осматривать. Рейнс снова попытался хоть немного сопротивляться, но тщетно: неизвестная сила сковала движения, обратив его жалкой и беспомощной игрушкой в руках таинственного преступника.

— Тише. Не сопротивляйся. Мы не убьём ни тебя, ни твою дочь, — заверил низкий женский голос.

«Вы уже убили мою жену. Что вам от нас нужно? И кто вы такие? Что забыли в нашем доме, твари?» — прозвучало в мыслях у Рейнса. Однако вслух он этого, разумеется, не сказал — просто потому, что не мог физически.

— Возьми этот предмет, — попросила женщина, сжав его руку. В ладони оказалось что-то острое, неровное, холодное; Рейнс рефлекторно отдернул руку, но от предмета, который ему дала незнакомка, не избавился. Холод острых граней нещадно впился в его беззащитную кожу и окутал все тело вязкой морозной пеленой, унеся разум далеко от реальности.

Теперь дочери не было. Его окружала пустая равнина, над которой тяжёлыми громадинами свисали тучи, чёрные, зловещие. Сливаясь с окружающим безмолвным пейзажем, они навевали гнетущее предчувствие. Однако Рейнса больше смутило не это: он обратил внимание, что небо над равниной выглядело как-то совсем иначе, словно в причудливом сне или мимолётной фантазии. В основном оно походило на чёрное полотно, но в некоторых местах перетекало в неестественные фиолетовые тона. И облака двигались необычно — кажется, гораздо быстрее, чем в привычной ему обстановке. Они были как будто… живыми?

Рейнс непонимающе замер на месте, в изумлении разглядывая окружающий пейзаж. Такое происходило с ним впервые в жизни. Более того, с чем-то подобным он вообще сталкивался первый раз, потому что раньше, до этого самого странного момента, он не видел ничего подобного даже на картинках.

Но не успел Рейнс что-либо понять, как в него ударила какая-то белая вспышка, яркая, слепящая. Она родилась где-то посреди пустоши и беззвучной шаровой молнией направилась к его незащищенной фигуре; Рейнс принялся лихорадочно осматриваться по сторонам, пытаясь отыскать укрытие, но в этой местности такой шаг был наивной глупостью. Он опоздал. Так же тихо и равномерно шар настиг его, белыми всплесками отхватил его силуэт в надвигающейся мгле и опутал с ног до головы невидимым губительным маревом. Последним, что увидел его мутящийся взгляд, была чья-то ускользающая в белом свете тень, кажется, облачённая в чёрный плащ с капюшоном, стоящая в стороне от него с вытянутой вперёд рукой.

За светом последовала темнота, непроглядная, всепоглощающая. Рвущая на мелкие лоскутки все мысли и воспоминания.

* * *

— Опоздала! Я опоздала… Он мертв, — услышала Мэри Рейнс, которая внезапно подскочила от того, что кто-то уронил на неё стакан с соком. Мягким движением чьи-то пальцы забрали с ее ладони какой-то предмет, холодный, неровный, островатый — на ощупь похожий на осколок зеркала; липкая жидкость холодной струйкой потекла по ее руке, оставляя на одежде бесформенные желтые пятна. Мэри поморщилась. И кто же, интересно, это сделал? Наверное, папа. Если отец сильно уставал, он становился неуклюжим.

Но неожиданно в голове Мэри, ещё не отошедшей ото сна, промелькнули смутные образы. Она не разобрала их, но ужасно испугалась. Все ее тело вмиг словно наполнилось неприятным липким холодом, напоминающим тот, что оставлял тоненький мутно-оранжевый след на ее руке.

— Мама! — закричала она, резко поднявшись с кресла и широко распахнув глаза. Но сразу обомлела от панического ужаса, накатившего на голову, потому что рядом с ней стояла вовсе не мама, а неизвестная девочка лет пятнадцати. Медно-рыжие волосы, стянутые в два аккуратных хвоста, чуть удлиненное лицо, вздернутый нос и сверкающие каким-то нездоровым любопытством глаза — Мэри незнакомка сразу не понравилась. Однако это было не все. В стороне стояли ещё двое неизвестных, кажется, взрослых — один из которых держал на руках ее беспомощно обмякшую мать, а другой склонился над таким же бездыханным отцом и щупал его шею. Все были одеты в длинные чёрные плащи с капюшонами, на рукавах украшенные вычурными эмблемами в форме большой зеленой кошки.

Может, это сон? Мэри сжалась, крепко зажмурила глаза, потом снова резко открыла, но окружающая картина даже от этого ничуть не переменилась. И ее родители по-прежнему оставались неподвижными, словно тряпичные куклы, к которым хозяева потеряли интерес.

Ужас, охвативший тело девочки, вмиг распространился по всем его уголкам; взгляд стал стеклянным, затуманенным. Ей хотелось кричать, громко, отчаянно, душераздирающе, однако крик словно застыл где-то внутри неё и стал частью раздражающего липкого холода.

Только что ей приснился странный кошмар, наполненный бредовыми смешанными образами.

После своего пробуждения Мэри ничего не понимала, особенно теперь, будучи чуть ли не до смерти перепуганной. И мысленно она почему-то очень жалела, что ничего не осталось в ее голове, кроме теней необъяснимого страха, которые наступили на неё сразу после пробуждения.

Постепенно расплывчатые тени приняли очертания, но совсем другие, более тёмные, ужасающие, навеянные страшной картиной в столовой ее родного дома.

— Луиза, что ты наделала! Ты не могла разбудить его раньше?! — закричал грубоватый мужской голос, когда фигура, приглушённо вздохнув, отошла от отца Мэри.

— Раньше? Как будто я умею читать мысли, — возмутилась женщина — как оказалось, над папой стояла именно она. Из-под плаща Мэри разглядела такой же увлечённый зелёный блеск глаз, как и у девочки, только с искрами плохо сдерживаемой яростью.

— Мам, не ссорьтесь. Мертв и мертв. Не думаю, что он был связан с кем-то важным, — небрежно бросила девчонка и крепче сжала руку Мэри — та даже почувствовала боль, давящую, распирающую.

— Пожалуй, ты права. Только вот что теперь скажем повелителю… — сквозь зубы произнёс мужчина.

— Скажем правду. Мы ведь не умеем читать мысли — или останавливать убивающее заклятие, которое, к тому же, запустили где-то далеко от нас. Может, вообще в далёком прошлом. — На последних словах незнакомка, которую мужчина назвал Луизой, манерно закатила глаза.

— Да, точно! — бодро поддержала ее дочь. — А вы лучше не ругайтесь, а поблагодарите меня, что девчонка осталась живой.

— Поблагодарил бы, если бы это была действительно твоя заслуга, а не случайный результат твоего бесящего недостатка, — раздраженно бросил мужчина.

— Пап, какая разница?.. Все равно я заслужила благодарность, — разочарованно протянула девочка.

— Нелеста, хватит. Сейчас не время. Оставь мне девчонку, сейчас будем возвращаться, — строгим голосом прервала ее мать.

— Уже? — удивилась девочка.

— Что вам от меня нужно?! От моей семьи? — неожиданно вырвалось из ослабевших губ Мэри. Все ее тело по-прежнему сковывало мучительное, отвратительное паническое оцепенение, ей было тяжело говорить, двигаться, выражать эмоции, но она пыталась бороться, мысленно постепенно настраивая себя на лучшее.

— Как спалось, милая? Что снилось? — непринуждённо поинтересовалась Нелеста, немного ослабив свою хватку. Мэри промолчала, с ужасом глядя в пристальные игривые зеленые глаза.

— Сейчас повелитель выяснит, что ей снилось, — произнёс отец Нелесты, и грубые руки сжали Мэри с такой силой, что та вскрикнула от боли, даже несмотря на оцепенение.

— Брент, осторожней. А то сам же ещё повредишь ей что-нибудь, — упрекнула его Луиза.

«Я должна защищаться! Они ведь убьют и меня. Мне нельзя лежать! Я обязана им отомстить», — неожиданно промелькнуло в голове Мэри и, охваченная недетской яростью, она сделала резкое движение, но, к сожалению, так и не высвободилась из рук некого Брента. Он оказался гораздо сильнее. Вместо того чтобы отпустить девочку, он лишь крепче стиснул ее запястье, заставив Мэри невольно обмякнуть и так же лечь на его руки, как несколькими минутами ранее Кристин. Только Мэри пока что была живой. Наверное, живой, потому что могла дышать, тяжело, прерывисто, и чётко ощущала бешеное биение своего сердца.

Что-то тяжёлое и холодное — на этот раз не осколок зеркала — коснулось ладони Мэри, и снова произошло нечто странное. Девочка увидела, как столовая стремительно начала терять четкие контуры, расплываясь, утопая в набегающем бесплотном тумане. Дымка застилала все, скрывая за собой некогда родной и ее горячо любимый дом… и родителей, в гибель которых она упорно не верила. Может, все это было все-таки сном?

Но вот таинственный полёт прекратился. В один миг внутренний холод ужаса сменился внешним, резко ощутимым в лёгкой одежде морозом; Мэри почувствовала под своими трясущимися ладонями что-то твёрдое, мокрое, холодное и рассыпчатое. Она крепко зажмурилась, а затем широко распахнула глаза и принялась с паническим недоумением осматриваться вокруг.

Мэри стояла где-то среди широкой заснеженной долины, со всех сторон обнесённой разновидными причудливыми холмами, которые тянули свои фигурные вершины к небу, но не могли достать. Им не хватало роста. Однако так они выглядели даже величественней: сливаясь с жемчужным снежным полотном, они создавали впечатление моря, широкого, разливающегося. Увенчанного высокими застывшими гребнями волн со сверкающей пеной, на солнце играющей белыми и серебристыми переливами.

Посреди этой сказочной идиллии торжественно возвышался великолепный замок с винтажными окнами, отделанными драгоценными камнями белыми стенами и остроконечными башнями, которые, кажется, дотягивались до неба и словно раздвигали собой насупленную черноту, отбрасывая на него разноцветные пламенеющие блики. Вокруг замок был обнесён массивными воротами с ажурной чеканкой, на которых равномерно реяли яркие флаги.

Мэри находилась за воротами — на территории загадочного замка, сразу впечатлившего ее своим видом. Подобный пейзаж и краски неба она в жизни никогда не видела — если только на картинках, красивых, но совершенно ненастоящих. А здесь эти виды предстали ей воочию, причём во всей своей красе.

Невольно залюбовавшись великолепной картиной, Мэри словно на какой-то миг забыла и про сковывающий холод, и про страх, и про боль от потери близких… Потери ли? Может, они все ещё были живы и прятались где-то совсем рядом — например, в этом красивом замке, светлом, сказочном?

Жуткие люди в капюшонах куда-то исчезли, а значит, ещё оставалась надежда. Надежда, что все не так плохо, что юная принцесса Мэри всего лишь каким-то необычным образом попала в сказку, где ей просто нужно пройти некое интересное испытание, у которого обязательно будет счастливый конец…