К неимоверному облегчению для Кевина Эверитта, Лизу всё же удалось отговорить от осуществления безумной идеи, как выяснилось, не дававшей женщине покоя последние два месяца. Осознав, что её муж вряд ли будет рад появлению в их семье нового дитя, а тем более чужого, миссис Эверитт оставила свою затею и решила заняться каким-нибудь расслабляющим делом, чтобы избавиться от дурных мыслей.

Кевин Эверитт между тем также нашёл для себя новое увлечение, появление которого несколько удивило его самого. Парень начал писать стихи, что выходили достаточно жёсткими, мрачными, местами душераздирающими и абсурдными, но в то же время ясно отражали его переживания. Свои творения он прятал в самые потаённые уголки шкафов, чтобы никто ненароком на них не наткнулся, так как ему совершенно не хотелось, чтобы кто-то посторонний вторгался в этот уютный мир, художником в котором был только он.

С каждым днём Кевин чувствовал себя всё более удручённым. Нахождение в школьном коллективе изрядно утомляло его, а ненависть, загоравшаяся внутри него при виде этих бессмысленных лиц, быстро переходила в печаль, которую Кевин, впрочем, старался тщательно скрывать от чужих глаз.

Нет, Эверитт не сидел целыми днями в своей комнате, заливаясь безутешными рыданиями, но и радости не испытывал, и даже живописные уголки, которые ему с огромным трудом удалось обнаружить в этом городе, не приносили ему желанного вдохновения.

В школе ничего не менялось. Кевин по-прежнему наотрез отказывался с кем-либо разговаривать, буравя каждого испепеляющим взглядом, и, кажется, одноклассники начали считать его… не совсем здоровым. Конечно, Эверитту не было до них дела, ведь он откровенно презирал сторонников стереотипов, но всё же, видя, как странно косятся на него люди, парень воспитывал в себе ещё более лютую ненависть.

* * *

И однажды началось то, что ударило парня по голове, словно камень, обрушившийся со стен недостроенного здания. Одноклассники начали гадко подшучивать над Эвериттом, и если поначалу это были просто милые безобидные подтрунивания, которые он предпочитал гордо игнорировать, то через несколько недель они переросли в откровенные издевательства, заметить которые не составляло труда даже случайным свидетелям.

Жестокие одноклассники не щадили Кевина, поливая его бочками грязи. И несмотря на то, что их фантазия оставляла желать лучшего, едкие шуточки, пускаемые этими гадкими людьми, определённого задевали Эверитта, не выносившего, когда с ним так унизительно обращались.

Охваченный пылающей яростью, смешанной с беспредельной ненавистью, Кевин искренне жаждал поубивать всех своих обидчиков самыми изощрёнными и садисткими методами, подобными тем, какими нередко пользовались во времена святой инквизиции. Его взгляд становился диким, и внешне из обыкновенного подростка, обладавшего достаточно привлекательной и несколько холодной внешностью, он, казалось, превращался в жуткого монстра, готового разорвать всех на части.

Но одноклассникам было все равно, какие его посещали желания, ведь он никого не бил, в значит, мог вполне справедливо, по их мнению, считаться безобидной фигурой для битья. Его взгляд, полный ненависти, лишь подбадривал некоторых из них, в результате чего те издевались с ещё большим удовольствием.

— Эй ты, придурок, тебя, что ли, мамочка бьёт? — эти и ещё более хамские шутки, нередко содержавшие в себе пошлости и непристойности, в последнее время посыпались в адрес Кевина, как из рога изобилия.

Эверитт ничего не отвечал, по причине того, что прибегать к физическим действиям он считал низостью, ибо догадывался, что именно этого от него и добивались. А из-за жгучего гнева, переполняющего всё его существо в такие моменты, он не мог нормально сосредоточиться, да и искренне сомневался, что его речи смогут оказать на мизерные мозги одноклассников хоть какое-то влияние.

Возвращаясь домой, Кевин запирался в своей комнате и взирал на мир, простиравшийся за окном, буквально пожирая его своим жутким взглядом. Чёрная злоба одолевала его всё сильнее, превращая в своего одинокого служителя, размышляющего о скорейшем уходе из отвратительного мира, полного бессмысленного лицемерия, несправедливости и нескончаемой глупости, поглощающей разум жалких сознаний.

Но в то же время он боялся. Боялся совершить непоправимую ошибку, ко всему прочему, принеся себе невероятные физические страдания. Кевин снова начал путаться в себе, и даже попытки творчества, не оканчивающиеся успехом, не приносили ему облегчения. Гордость, ненависть, ярость, страх и глубокая печаль — всё это медленно съедало его.

Несколько раз парень всё-таки пытался избавиться от своих страданий путём самоубийства, однако, поддавшись панической боязни, подступавшей к его горлу, почти сразу бросал свою затею, не успев даже навредить себе.

А издевательства всё продолжались, и с каждым днём жизнь Эверитта, не справлявшегося с негативными эмоциями, постепенно превращалась в ад. И самое главное, что, как и раньше, он переживал этот трудный период в одиночестве, даже не думая делиться с кем-либо своими проблемами.

А одноклассники между тем не ведали, что есть чувство меры, и, видя, как их жертва злится, не унимались в своём гадком весельи.

* * *

Шли дни. Многочисленные насмешки и издевательства, которые Кевин получал от своих глупых одноклассников, продолжались, и заканчивать своё дело подростки, по-видимому, не собирались до тех пор, пока их жертва совсем не загнётся или, если случится чудо, даст отпор.

Они часто ловили Эверитта в школьных коридорах, задавая какие-нибудь глупые вопросы, оскорблявшие его достоинство. Также одноклассники не упускали возможности подшутить над его одиночеством, над нелюдимостью и над выражением лица, с которым он их обычно встречал. Ну и, конечно, пускали глупые сплетни, какие всегда возникают на почве подобных школьных унижений.

Но больше всего Кевина задевал, конечно, сам факт того, что он стал беспомощной жертвой, над которой все насмехались, как над жалким шутом. И самым противным было то, что издевательствам он подвергался от существ, которых нередко приравнивал к простейшим.

Учителя же предпочитали не вмешиваться в эти дела, считая, вероятно, что они касаются только самих школьников. Лишь несколько раз они как бы невзначай сделали замечание главному зачинщику всей этой эпопеи, на что тот даже пообещал, что больше не будет, но клятву свою не сдержал, уже через несколько часов вернувшись к излюбленному делу.

Кевин Эверитт уже не знал, куда скрыться от бури гнева и ненависти, отчаянно клокотавшей в его душе. Убивать других людей своими руками он больше не желал, а на самоубийство всё никак не решался, принося себе этим ещё большие страдания. Ему хотелось просто исчезнуть.

* * *

Но однажды случилось то, что поставило жирную точку в отношениях Кевина и его ненавистных одноклассников. Как-то раз, когда Эверитт задержался, беседуя с преподавателем математики, а сумку с учебниками и некоторыми ценностями оставил на столе, не видимом ему с того ракурса, обидчики незаметно украли его вещи и разрезали их на части ножницами, разбросав по тесному школьному коридору. Их смех в тот момент был таким омерзительно весёлым, будто они только что расправились со своим главным врагом. На самом же деле, они просто ожидали реакции своей невинной жертвы, ещё ни о чем не подозревавшей.

И действительно, реакция Кевина Эверитта оказалась бурной. Увидев, что эти ничтожества сделали с его вещами, да ещё и выслушав из их мерзких уст несколько унизительных фраз, Кевин почувствовал, как внутри у него всё запылало адским пламенем, превосходившим даже то, что зажглось в нём при последнем диалоге с братом. Буря гнева обратилась чёрным ураганом, закрутившим все прочие чувства и видения парня, его буквально затрясло от ярости; в его голове что-то начало отчаянно пульсировать. Эмоции застелили глаза Кевина, на какое-то время ослепив его. И вновь он находился в порыве неукротимого безрассудства, одолевавшего всё его существо.

Сначала ему захотелось наброситься на главного обидчика и, схватив его за горло, прижать к стене, не отпуская до того момента, пока тот, окончательно ослабнув, не издаст последний вздох. Остальных врагов для разнообразия следовало выкинуть в окно, окрапив землю их мерзкой кровью.

Наглые смешки одноклассников уже с трудом доносились до слуха Кевина, и теперь он чувствовал только всепоглощающую ненависть; дикое безумие медленно одолевало Эверитта, отчего тот готов был идти на поистине отчаянные поступки.

И неожиданно ему пришла в голову одна жуткая идея. Он понял, что нужный момент настал, и откладывать его, руководствуясь страхом, уже не имело смысла.

Рывками пробравшись сквозь многочисленных учеников, толпившихся в коридоре, Кевин достиг окна и, ловко забравшись на подоконник, распахнул ставни, впустив в коридор порыв промозглого осеннего ветра.

— Внемлите мне, жалкие отродья безграничной глупости и непроходимой жажды самоутверждения за счёт омерзительного унижения чьего-либо достоинства! Ничтожные лицемеры, не ведающие ничего, кроме собственных жалких и бессмысленных желаний, обитающие в ограниченном мире несостоявшихся амбиций, по горло погрязшие в скверне, бездумно стремящиеся к эфемерным идеалам! Совсем скоро ваш мир падет под натиском вашей же глупости, под давлением алчности, вселившейся в каждый уголок ваших насквозь прогнивших душ! Я же не желаю больше лицезреть ваши жалкие лица, спрятанные под обманчивыми масками, пропитавшимися приторностью! Прощайте, бестолковые создания, обрёкшие меня на страдания! Помните мои слова! — громко продекламировал Кевин, одарив шокированную толпу испепеляющим взглядом.

Несмотря на то, что его голос срывался, он старался говорить увереннее, и, как ни странно, это у него неплохо получилось. Закончив свою речь, Кевин сделал шаг в сторону пустоты, окунуться в которую ему предстояло через несколько считанных секунд, и совершено случайно посмотрел вниз, а затем — вверх, на погасший небосвод.

Отсюда, с третьего этажа, открывался неплохой вид на бескрайнее поле, усыпанное золотистым ковром из опавших листьев. Дул промозглый ветер, раскачивая узловатые ветви деревьев в такт своей печальной мелодии. По небу статно плыли тяжёлые тучи, затмевая беспечную лазурь своими увесистыми телами, вдохновляя своим мрачным великолепиям.

А на школьном дворе как ни в чём не бывало резвились беззаботные дети, чьи помыслы были полны наивности, воплощениями которой они представлялись человеку, погрязшему в пучине собственных проблем.

Порыв леденящего ветра дунул в лицо Кевину, откуда-то сзади донеслись приглушённые голоса, однако Эверитту было уже всё равно, ведь его совершено не волновало, как публика отреагирует на речь, произнесенную им в порыве клокочущей ненависти.

Но теперь, когда парень осознал, что находится в шаге от неминуемой смерти, всем его телом завладел жуткий страх. Дрожащими руками он схватился за холодное стекло, словно цепляясь за жизнь, которой столь отчаянно жаждал лишить себя собственными руками. Перед глазами Кевина всё плыло, он задыхался и как никогда чётко ощущал пульсацию в голове — единственный звук, мешавший ему сделать решительный шаг.

«Может, не стоит?» — пронеслось у него в голове.

Но нет, ибо выбор сделан, а значит, отступать поздно.

Сделав глубокий вдох и собравшись с силами, он всё же шагнул вперёд и, намеренно сорвавшись с опоры, отдался в объятия ветра… Последним, что он почувствовал, была невыносимая боль, внезапно пронзившая всё его тело, и громкий хруст костей, соприкоснувшихся с асфальтом…

* * *

После того, как Кевин Эверитт выпрыгнул из окна, в школе началась настоящая суматоха. Ещё не отошедшие от пафосной речи, произнесённой этим весьма странным учеником, школьники в испуге забегали. Многие из них принялись звать учителей, некоторая часть которых, однако, стала свидетелям происшествия, вот только, по причине шока, не смогла остановить Кевина от его отчаянного поступка.

Кто-то начал кричать и плакать, кто-то поспешил спрятаться, чтобы его ненароком не сбили, но большая часть, конечно, сразу же кинулась к распахнутому окну, чтобы взглянуть на застывшее в неестественной поза тело Эверитта, лежавшее в луже крови, что медленно растекалась по холодному асфальту.

— Боже мой! Он истекает кровью! — испуганно воскликнула какая-то впечатлительная девочка, закрыв лицо руками.

Главный виновник торжества поспешил скрыться с посторонних глаз, по-видимому, осознав, что, оставшись на месте, непременно подвергнется нежелательным расспросам со стороны учителей и одноклассников. Куда он сбежал, никто не увидел, но, впрочем, его и не искали, так как теперь перед всем коллективом школы стояла другая проблема.