1

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Он ждал, прижавшись лицом к теплому металлу. Пистолет за поясом на спине впечатался в кожу. Хотелось достать его и положить перед собой или держать в руке, но в решающий момент нужно будет двигаться очень быстро, а возня с пистолетом — потеря времени. Он пробрался сюда еще до того, как начали съезжаться гости. Теперь, судя по доносившимся звукам, на третьем этаже собралась целая толпа. Людские голоса, отражаясь от металлических стенок вентиляционной шахты, превращались в невнятный прерывистый гул, сквозь который время от времени прорывался громкий смех. Закрыв глаза, он подолгу вслушивался, но не мог разобрать ни единого слова.

Люко Скарамуцци поднял щеку из лужицы собственного пота и в который раз посмотрел вниз сквозь решетку вентиляционного отверстия размером семьдесят на семьдесят. На мраморном полу виднелось пятнышко от капельки, сорвавшейся с его носа. Если представить себе циферблат с этим пятнышком в центре, то унитаз находился в направлении двенадцати часов, раковина с туалетным столиком и зеркалом — двух, а входная дверь — в районе трех. Туалетная комната была довольно большая, хотя и рассчитана на одного человека. Тем не менее унитаз был целомудренно огорожен высокими стенками орехового дерева, и благодаря этому Люко мог спуститься на пол незаметно для того, кто будет стоять у раковины, — незаметно для того, кого он собирался убить.

В лицо из вентиляционной шахты пахнуло запахом человеческих испарений, и приступ тошноты вынудил Люко прильнуть к решетке, чтобы отдышаться. Помимо нескольких посольств, в здании располагались картинная галерея и ресторан — множество людей и кухонный чад порождали настоящее зловоние. Когда система охлаждения отключалась, температура в вентиляционных шахтах, несмотря на ночное время, быстро росла, а запахи носились по воздуховоду как стая бешеных собак. Но кондиционеры снова включались, и Люко пробирало холодом до костей.

Арджан предупреждал его, что будет трудно. Для выполнения секретной операции нужно было привыкнуть выносить жару и холод, надолго застывать в самых неудобных местах и позах, прикасаться к насекомым, грызунам, гниющей материи. И возвращать себе душевное равновесие, думая о чем-то приятном.

Люко выбрал пузырек с туалетной водой на столике перед зеркалом и стал представлять, как вдыхает ее аромат. Убирая волосы с загорелой шеи, он губами ощутил, как бьется пульс на запястье.

Но вот дверь туалета открылась, и Люко отодвинулся в глубину воздуховода. Услышав цоканье женских каблуков, осторожно выдохнул. Показались носки туфель, затем ноги и все остальное. Женщина была элегантно одета, как того требовал уровень заведения, да и уборная предназначалась для узкого круга: сам объект, его домашние и ближнее окружение. Женщина остановилась у зеркала, посмотрелась в него и прошла в кабинку. Там она повернулась и задрала платье, потом спустила колготки и села на унитаз.

После посещения туалета еще двумя красивыми дамами Люко выяснил: сколько ни вытягивай шею, все равно ничего не видно. Оставалось просто лежать и рассматривать ее: лицо как у модели, большие зеленые глаза, точеные скулы и неестественно пухлые губы. Слив воду, женщина подошла к раковине, став невидимой для Люко. Помыв руки, она на минутку задержалась у зеркала — подкрасилась, решил Люко — и вышла.

Он ждал, что услышит, как защелкнется дверь, но кто-то ее придержал. В поле зрения появились мужские ботинки и брюки. Люко затаил дыхание.

«Будьте готовы к тому, что войдет телохранитель, — говорил Арджан. — Он проверит помещение. Может быть, спустит воду в туалете и покрутит кран умывальника, но пользоваться ничем не будет. Только потом вы увидите того, кто вам нужен».

Теперь Люко хорошо видел: это действительно был охранник — с квадратной челюстью, в костюме от Армани. Тот подошел к столику и повертел в руках по очереди все пузырьки и щетки. Потом, с неожиданной ловкостью припав на одно колено, снизу осмотрел раковину и столик. Туалет в тот день уже один раз тщательно проверяли, но кому нужны сюрпризы? При этой мысли Люко улыбнулся.

Телохранитель встал, огляделся и поднял взгляд к вентиляционной решетке. Люко отодвинулся еще дальше, стараясь не делать резких движений, чтобы не прогнулись металлические листы воздуховода и не скрипнули гипсовые плиты подвесного потолка. Люко представил, как охранник пробегает взглядом по петлям и винтам, на которых крепится решетка. Сейчас она держалась на проволоке — винты Люко почти полностью вывинтил, так что их можно было быстро снять.

Телохранитель осмотрел туалетную кабинку, мягкую скамеечку напротив раковины и небольшой стенной шкаф, в котором лежали несколько полотенец и запасные рулоны туалетной бумаги. Мужчина двигался быстро и уверенно — эта процедура уже стала рутинной, вряд ли он рассчитывал найти здесь подтверждение тому, что недаром ест свой хлеб. У его босса, довольно мягкосердечного премьер-министра демократической страны, было не так уж много врагов. И претензии если у кого и возникали, то скорее личные, чем политические.

«А если на роду написано, — подумал Люко, — с этим как быть?»

Телохранитель что-то тихо сказал в сторону коридора.

Дверь закрылась, на этот раз со щелчком. Затем ее заперли изнутри. В поле зрения показался объект. Он допил янтарную жидкость в хрустальном бокале, поставил его, едва не промахнувшись, на столик и звучно рыгнул. Потом начал возиться с ширинкой. Люко понял, что слишком большой живот мешает мужчине увидеть застежку, а сшитые у хороших портных брюки изобилуют ненужными крючками и пуговками. Объект оставил дверь кабинки открытой. Он стоял перед унитазом, по-детски спустив до лодыжек брюки и подобравшись, чтобы попасть в цель.

Опытный убийца сделал бы дело прямо теперь: откинувшись, выстрелил бы через решетку в голову объекта. Люко, естественно, мог бы нанять такого профессионала — того же Арджана, тем более что тот вызывался.

«Я должен сделать это сам. Иначе это вообще не имеет смысла».

Вот тогда-то Арджан стал готовить своего босса к операции: транспорт, алиби, чертежи помещений, план действий. Он заставил Люко пять недель тренироваться у надежных инструкторов, улучшая физическую подготовку, изучая баллистику, анатомию и тактику рукопашного боя, учась сидеть в засаде. Чтобы освоить снайперскую винтовку с оптическим прицелом, времени было маловато — во всяком случае, по мнению Арджана.

«Срезать человека с трехсот метров — это искусство! — бурчал он. — Это вам не кино. Чтобы убить наверняка, нужны годы тренировок. А ведь шанс у вас будет только один, верно?»

Верно.

Так был избран вариант «ликвидация с близкой дистанции» — и Люко отправился по пути, который привел его в эту вентиляционную шахту. Он принялся неторопливо откручивать проволоку с частично вывинченного шурупа. Потом вспомнил наставления Арджана и намотал обратно несколько витков.

Судя по звукам, доносившимся снизу, еще несколько секунд у Люко были. Он достал из пакетика влажную марлю и протер лицо, особенно тщательно — лоб и вокруг глаз. Арджан рассказывал, что множество заданий было провалено из-за ненужной спешки и веры в миф о воинах, которые могут сражаться в любых условиях. «Если у вас есть возможность избавиться от такой помехи, как пот, заливающий глаза, — сделайте это!» — наставлял он босса.

Сухой тряпочкой из другого пакета Люко вытер лицо. Его руки в резиновых хозяйственных перчатках страшно вспотели, но хирургические, как ему объяснили, слишком тонкие и могут оставить отпечатки. Перчатки следовало надеть перед входом в здание и не снимать до самого выхода — Арджан настаивал на этом и однажды даже заставил Люко провести в перчатках чуть ли не целую неделю.

Объект уже натягивал брюки, заправляя рубашку. Как только, обойдя перегородку, он задержался перед раковиной, Люко снял проволоку с шурупа и стал на шнуре опускать решетку, пока она не оказалась в нескольких сантиметрах от стены.

Послышался плеск воды в умывальнике.

Люко уперся сильными руками в края открывшегося проема и зафиксировал тело точно над ним. Спустил ноги, спрыгнул. Пружинисто согнув колени ровно в тот момент, когда толстые резиновые подошвы коснулись мраморного пола, он приземлился почти беззвучно и, еще не успев распрямиться, начал вытаскивать из-за пояса пистолет. У него был «чайна тайп 64», модель старая, но максимально приспособленная для стрельбы с ближней дистанции. Ствол вместе с глушителем — не длиннее обычного, а казенник запирался (и теперь был заперт), чтобы предотвратить шумы, свойственные полуавтоматическим пистолетам при выбросе гильзы и досылке патрона в патронник. Это самое бесшумное на свете огнестрельное оружие стреляло пулями калибра 7.65 мм с дозвуковой скоростью.

Люко встал за спиной у объекта, который все еще плескал в лицо водой, склонившись над раковиной. Отлично. Запертый казенник не позволяет быстро произвести два выстрела подряд. Приготовления ко второму потребуют по крайней мере пять секунд — а это целая вечность, если, например, раненая жертва мечется с воплями, а в дверь ломится охрана. Люко предстояло мгновенно обездвижить объект, а лучше — убить с первого же выстрела. Это означало, что пуля должна войти в ствол головного мозга. Это удобнее всего сделать сзади. Люко прицелился в ту точку, где должен был оказаться затылок объекта, когда тот выпрямится.

Но мужчина, не распрямляясь, потянулся за полотенцем, уронил его на пол и нагнулся, чтобы поднять. Заметив боковым зрением Люко, он обернулся, увидел пистолет и поднял руки в знак капитуляции. Потом перевел взгляд на его лицо, вгляделся и озадаченно открыл рот.

«Понял, что видел меня раньше», — догадался Люко.

«Ti darò qualsiasi cosa oppure, — умоляюще произнес мужчина. — Я дам вам все, что вы хотите». — Он говорил тихо, видно, надеясь, что покорность спасет его от смерти.

«Sono sicuro che lo farai, — ответил Люко. — Знаю, что дашь». — Придвинувшись, он коснулся стволом пистолета бороздки между носом и верхней губой объекта — легко, словно мазнул, — и нажал на курок. Голова мужчины дернулась назад, на зеркало за его спиной брызнули кровь, кусочки мозга и осколки черепа, а от точки, куда вошла пуля, по зеркалу в разные стороны разбежалось множество трещин. Каким-то чудом ни один из осколков не выпал. Звук выстрела был чуть громче журчания воды в раковине. Люко подхватил обмякшее тело и аккуратно опустил на пол.

И тут его настиг запах сырого мяса. Люко распрямился, пытаясь вдохнуть. Что-то, отлепившись от зеркала, влажно шлепнулось на полку. Тошнота подступила к горлу, Люко закрыл рот ладонью и усилием воли предотвратил рвоту. Не отнимая руки, заставил себя еще раз все осмотреть: ошметки мозга и брызги крови на зеркале и полке, лужа крови, вытекающая из-под головы убитого и уходящая ручейком по канавке водостока в сторону унитаза, искаженное ужасом лицо, отверстый рот с вывалившимся языком, широко раскрытые глаза.

Люко хотелось все это запомнить.

Вернувшись под вентиляционное отверстие, он подпрыгнул, ухватился за его края, подтянулся на руках и влез обратно в воздуховод. Можно было подставить скамеечку, но он должен был выиграть у преследователей хотя бы несколько секунд. Главное — сбить их со следа. Сначала они бросятся искать отвертку (или отстрелят шляпки винтов). Потом провозятся с решеткой, которую держит проволока. Наконец, проникнут в воздуховод, но, натолкнувшись на фальшивую металлическую стенку, которую Люко установит за собой, скорее всего двинутся в другую сторону.

Через шесть минут после убийства он выбрался из вентиляционной шахты в кладовке за стопкой коробок. Сделал пару шагов и свернул на узкую темную лестницу служебного хода, которой почти не пользовались с тех пор, как в 1970 году в здании установили лифты. По ней Люко спустился на три этажа и прошел на кухню. Там его встретил молодой человек и помог снять забрызганный кровью комбинезон.

— Быстрее, — шепнул он по-итальянски, оглядываясь по сторонам.

Люко стянул резиновые перчатки и яростно потер ладони друг о друга. Перочинным ножом резанул по шнуркам ботинок. Парень — Антонио, припомнил его имя Люко — сорвал их с него и надел пару оксфордских полуботинок, подходивших к костюму. Все снятое отправилось в объемистый портфель-дипломат. Антонио протер Люко шею, лицо и волосы влажным полотенцем.

— Ай, — скривился тот, потирая глаз.

— Жидкость для мытья посуды, — сообщил Антонио. — Лучше всего отмывает следы крови. — Он бросил в дипломат и полотенце, провел Люко по волосам расческой. — Пойдемте.

У двери пожарного хода он знаком велел подождать. Выскользнул за дверь и секунд через пятнадцать поманил Люко за собой.

От комплекса «Эйша-хаус» шел узкий прямой проулок, стиснутый двумя высокими строениями. Его освещала лишь одинокая ртутная лампа на улице, куда он выходил. Все остальное утопало во мраке. Придерживая ногой дверь, Антонио указал рукой в сторону проулка:

— Машина припаркована на Хенриата-Солд.

Люко стиснул и легонько встряхнул его плечо.

— Спасибо, — чуть придвинувшись, тихо сказал он по-итальянски.

— Для вас все что угодно, — шепнул в ответ Антонио.

Люко зашагал по проулку. Негромкое эхо вторило стуку его каблуков. Дверь за спиной закрылась. Люко улыбнулся.

Все было позади.

И все только начиналось.

 

2

Пять лет спустя

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Волосы мальчику достались от матери: темные, красивые и блестящие. Брейди Мур провел рукой по голове сына, чувствуя, как мягкие пряди текут сквозь пальцы, словно струи воды. Зак спал, повернувшись к нему спиной; дыхание его было глубоким и ровным. Да, спит или почти уснул. Брейди, сидевший на койке спиной к изголовью, осторожно отодвинулся и встал.

То, что можно было принять за светло-коричневый парик, лежавший в ногах Зака на покрывале, зашевелилось. Оттуда высунулась голова и повернулась к Брейди. То был Коко, достойнейший представитель породы ши-тцу и самый верный друг Зака буквально с пеленок. Брейди прижал палец к губам. Коко посмотрел на него выпученными глазками, спрятал маленький розовый язычок и снова свернулся в пушистый клубочек.

Брейди закрыл книгу и поставил ее на полку, отодвинув фигурку американского солдата и игрушечное военное снаряжение: маленькую фляжку, пластмассовую винтовку М16 и что-то вроде полевой рации. Игрушки задели рамку стоявшего на полке фото, и Брейди невольно задержал на нем взгляд. Карен была привлекательной… нет, она была красивой. Гены индейцев чикасо с отцовской стороны смешались в ней с тевтонскими генами матери. В первую очередь Брейди привлекла, конечно, ее внешность — темные волосы, высокие скулы, узкий нос и оленьи глаза. Черты ее лица хотелось рассматривать неторопливо и внимательно, как смакуют деликатесы — сразу приходил на ум швейцарский шоколад. А когда раскрывалась ее личность, ее ум и парадоксальный юмор… Есть люди, которые удивительным образом сочетают в себе все эти достоинства, и самые лучшие из них понятия не имеют, какое воздействие оказывают на окружающих.

«Такая вот и Карен. Она настолько…»

Брейди одернул себя. Восемнадцать месяцев прошло с момента ее гибели, а он все еще думал о ней в настоящем времени. Знакомой болью защемило в сердце, в горле запершило.

— Думаешь о маме? — Голос был таким тихим и сонным, что Брейди не сразу понял, что он прозвучал наяву, а не у него в голове.

Оглянувшись, он увидел, что сын смотрит на него. Мальчик был очень похож на Карен. Не только волосами — у него были того же цвета очищенных кофейных зерен глаза, что и у матери. Он унаследовал от нее и обманчиво-веселый изгиб в меру полных губ. Именно эта улыбка — матери, а не сына, до зачатия которого было еще семь лет, — побудила Брейди покинуть компанию друзей, с которыми стоял в очереди на фильм «Неприкасаемые», и подойти к темноволосой красавице. «Может, сходим в кино вместе?» — спросил он и сообщил, что смеется всегда вовремя и легко делится попкорном. Брейди не смутило, что девушка стояла за билетами на какой-то другой фильм, он не обратил внимания, на какой именно. Только после помолвки до него дошло, что тогда, в кино, Карен и не думала ему улыбаться. Получалось, что он подвалил к ней без всякого намека на приглашение. Но в ответ на такое нахальство она тогда ответила: «Конечно, какая девушка откажется от бесплатного попкорна?» Забавно все получилось. Ей тогда было всего семнадцать.

Брейди склонился над кроватью сына, опершись на одну руку.

— А я думал, ты спишь, — шепотом сказал он.

— Как, по-твоему, она думает о нас?

— Все время, — уверенно ответил Брейди. — Больше того. Она наблюдает за нами.

Зак улыбнулся — по-настоящему. Брейди не мог понять, как сын справляется с горем. Он сам, в свои тридцать три, постоянно ощущал себя на краю какой-то пропасти, из которой, возможно, уже не выберется. Девятилетний Зак держался гораздо лучше. Конечно, он часто плакал и временами впадал в несвойственную детям меланхолию. Но большую часть времени с ним было все в порядке: он весело смеялся, проявлял любопытство к теме деторождения, интересовался электроникой и самолетами — и лишь изредка задавал недетские вопросы о смерти и загробной жизни. Что это было, счастье неведения? Или что-то другое помогало Заку примириться с жизнью? Что бы то ни было, Брейди радовался стойкости сына.

— А она видит меня, когда тебя нет рядом? Например, когда я в школе или когда ты… уезжаешь?

Мальчик воспринимал командировки Брейди болезненно. Глаза его и сейчас еще были красными: он совсем недавно плакал, узнав, что завтра отцу нужно будет уехать.

— Да, видит, — подтвердил Брейди. — Постоянно.

— И если видит, что вот-вот произойдет что-то плохое, может этому помешать?

— Думаю, она шепчет нам на ухо, — поразмыслив, сказал Брейди, — например: «Не выходи на мостовую, подожди, пока проедет вон та машина» или: «Не залезай на то дерево, там наверху есть сломанная ветка».

Зак понимающе кивнул. Конечно, мама именно так и делает.

— А ты заберешь меня завтра из школы? — спросил он.

— Нет, это сделает миссис Прингл.

Мальчик состроил недовольную мину. С другого конца кровати сонно заскулил Коко, словно разделяя мнение хозяина.

— В чем дело? Тебе же нравится миссис Прингл.

— Да, только… — Зак помедлил. — Только она ездит так медленно, что когда мы добираемся до дома, «Скуби Ду» уже заканчивается.

— Тебе в это время все равно нужно делать уроки. А в хорошую погоду лучше поиграть на улице.

— Да, пап, но это же… «Скуби Ду»!

Брейди знал, как это важно для сына. Было время, когда они с Заком, взяв в прокате старые серии фильма, дружно покатывались со смеху, следя за забавными приключениями Скуби и Шэгги среди призраков, гоблинов и прочей нечисти. Но Карен не нравилось это совместное развлечение отца и сына, и после ее смерти Брейди почему-то не осмеливался ей перечить. Так что Зак смотрел теперь «Скуби Ду» в одиночестве и каждый раз после очередного сеанса на время превращался в нормального деятельного четвероклассника.

— А еще она такая старая, пап! Ей же лет сто, наверное, — сказал Зак, прежде чем отец успел что-то ответить.

— Ну нет, ей, конечно, меньше. А будь и сто, какая разница?

— Она смешно пахнет, — сын сморщил нос.

Вот это была правда. Миссис Прингл, семидесятилетняя вдова, словно обкладывала себя для сохранности нафталином на все то время, когда не присматривала за Заком. Зато с головой у нее было все в порядке, и если не считать медлительности за рулем, она прекрасно справлялась со своими обязанностями. По утрам Брейди провожал сына до автобусной остановки. После уроков Зак отправлялся в группу продленного дня с другими ребятами, у которых мама и папа работали или был только один родитель. Два года назад Брейди и представить не мог, что Зак попадет в их число.

Он знал, что некоторые дети после школы, пока не придут с работы родители, остаются одни. Но он долго служил в правоохранительных органах и знал, что «ребенок с ключом на шее» входит в группу риска: с ним может произойти все что угодно: бесконтрольный доступ в Интернет, неосторожное обращение с огнем, встреча с незнакомцем. Так что когда Брейди задерживался на работе — а это случалось не слишком часто, — за Заком присматривала миссис Прингл. И пусть старушка немного притормаживала и попахивала нафталином, для Брейди она была даром небес.

— Ладно, — сказал он, — как вернусь, возьмем с тобой в прокате «Скуби Ду» и будем смотреть, пока глаза не заболят. Идет?

— Вместе? — просиял Зак.

— А то! — чуть помедлив, ответил отец.

— Ты тоже будешь смотреть?

— Буду, — засмеялся Брейди, делая вид, что это глупый вопрос.

— Здорово! — Зак тут же сел на постели, сон с него как рукой сняло. — А сколько тебя не будет?

— Несколько дней, наверное. Может быть, неделю.

— Так долго? — помрачнел мальчик. — А тебе обязательно надо ехать? Кто-нибудь другой не может?

— Это моя работа, Закари.

— А мисс Вагнер там будет?

Брейди знал, что Заку нравится его напарница Алиша Вагнер.

— Она уже там. Хотя Бюро слишком поздно решило послать нас на место преступления и тамошние полицейские уже… осмотрели его.

— Ты хочешь сказать, натоптали.

Брейди был не в восторге, когда сын демонстрировал знание процедур, порядков и жаргона ФБР.

— Да, верно, — сказал он. — Так что теперь уже можно не торопиться. Сделаем, что в наших силах, соберем улики и будем надеяться, что в следующий раз мы опередим их.

— А что, есть надежда на следующий раз? — спросил Зак.

Соображает парень.

— Я не это имел в виду. Но если этот негодяй совершит еще одно преступление, мы надеемся попасть туда пораньше, чтобы от нас был толк.

Зак кивнул. Отец наклонился, отодвинул его чубчик и поцеловал в лоб.

— Ну, все, спи, — сказал он. — Утром поболтаем.

Едва он распрямился, как Зак схватил его за руку.

— Давай помолимся?

Брейди помолчал. К этому ритуалу приучила сына Карен.

— Начинай, — сказал он, снова опускаясь на постель.

Мальчик закрыл глаза и стал проникновенно молиться.

Брейди смотрел, как лампа у кровати освещает теплым светом лицо Зака. Он мог бесконечно любоваться сыном и теперь в мельчайших подробностях впитывал образ сына, чтобы сохранить в памяти и вспомнить в любое мгновение. Зак сжимал руками свою «одеялочку» — ветхое старое одеяло. Его давно сменили на новое, но вскоре после похорон Карен мальчик стал во сне мочиться в постель. Просыпаясь, он со слезами просил вернуть ему «одеялочку». К счастью, сентиментальная Карен сохранила одеяльце в ящике с надписью «Детские вещи Закари». Ночные неприятности прекратились, но теперь Зак не мог уснуть без этой обветшалой тряпки. Миссис Прингл приходилось часто подштопывать шелковую подкладку одеяльца, которую мальчик теребил, когда ему было не по себе.

Если у Зака потрясение обернулось мокрыми простынями, привязанностью к старому одеялу и страхом расставания с отцом, то сам Брейди стал очень угрюмым. Он разуверился в том, что будущее зависит только от него. Ведь столько выпускников престижных вузов превратилось в законченных обывателей! Брейди навскидку мог назвать одного такого, и ведь нельзя сказать, чтобы парень был таким уж размазней, нет, просто весь мир — бардак. Ему припомнился один сверхзащищенный дом, из которого похитили ребенка. Увы, здоровое питание и занятия спортом не помогут избежать встречи с машиной с пьяным водителем за рулем! Судьба Карен тому пример. Порядок подразумевает хоть какую-то справедливость, а жизнь… Жизнь несправедлива.

— Пап! — заглянул ему в лицо Зак.

— Замечательная молитва, — сказал Брейди. — Спасибо.

Сын посмотрел на него с сомнением, но сказал только:

— Я буду по тебе скучать.

— Я тоже буду скучать по тебе, сынок, — ответил Брейди, обнимая его. — Я тоже.

Он уложил мальчика на подушку и выключил лампу. В дверях Брейди оглянулся. Свет из коридора падал широким прямоугольником на маленькую фигурку под одеялом, оставляя в темноте голову и верхнюю часть груди.

— Пап! — окликнул его голос Зака из темноты.

— М-м?

— Кого ты на этот раз ловишь? Что он сделал?

— Много плохого, — помолчав, ответил Брейди. — Мы должны его поймать.

Зак промолчал. Брейди уже собрался выходить, но передумал. Он вернулся и снова сел на кровать, вызвав возмущение Коко. Брейди вгляделся в лицо сына.

— Не бойся, — сказал он. — Я буду очень осторожен. Я обязательно вернусь.

Он понимал, что дает неосмотрительное обещание. Стопроцентной уверенности в том, что останешься жив, нет даже когда просто едешь по проселочной дороге, не говоря уж об охоте на серийного убийцу. Но мосле гибели Карен Брейди постоянно старался развеять страхи сына. Не так давно кто-то из друзей подарил Брейди книжку о том, как воспитывать детей, потерявших одного родителя, где советовалось предупреждать ребенка, что и оставшийся родитель может быть в любой момент призван на небеса. Впечатленный Брейди выбросил книжонку в мусорное ведро.

Зак потянулся к отцу, чтобы обнять его еще раз.

— Ты уж постарайся, — ответил он.

 

3

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Зверь мчался по лесу, без труда преодолевая ямы и рытвины и легко продираясь сквозь густые ветви кустов. Луна мелькала в вершинах деревьев, но зверь и без нее все прекрасно видел. И чуял то, чего видеть не мог: на том краю луга в норку спрятался кролик, а совсем недавно здесь оставила помет самка оленя, прежде чем убежать куда-то далеко. По обеим сторонам от зверя мчались, не отставая, его сородичи, быстрые и сильные. А в тридцати шагах позади, хрустя ветками и огибая препятствия, бежал хозяин. Зверь учуял цель, к которой они стремились, задолго до того, как увидел ее: запах человека, дыма, человеческого жилья. Зверь открыл пасть, набрал в легкие холодного воздуха и издал тихое голодное рычание.

* * *

Вдохнув кислород через отверстый рот камина, огонь вгрызся в дрова, выбрал кусочки посуше и разгорелся ярче. Он согрел обнаженные руки Синтии Леб, которая сидела на коврике у себя в гостиной в летней блузке и шортах, нанося последние мазки на свое творение, которое на коммерческом сайте в Интернете будет называться «корзинка для мусора, расписанная кистью известного во всем мире художника». Известного во всем мире — это, конечно, преувеличение, призналась себе Синтия, макая кисть в разведенные на палитре краски, и грустно скривилась. Хотя, спасибо Интернету, ее работы действительно стоят в туалетах по всему миру. Ну и что, что продано всего несколько сот корзинок по цене хорошего обеда? Да, она не так известна, как, скажем, Джулия Робертс, — что ж, кто-то знаменит больше, кто-то меньше. Синтия кивнула самой себе и принялась окружать нарисованное ею красное пламя оранжевыми языками.

Звук, донесшийся со стороны спальни в глубине дома, заставил ее настороженно поднять голову. Она прислушалась, но уловила только потрескивание пламени в камине. Здесь вообще было тихо: дорога далеко, да и та грунтовая, и по ней почти не ездят. Разве что изредка какой-нибудь коммивояжер доберется до группы домов на поросшем лесом склоне холма в западной части города. Но какой может быть коммивояжер — Синтия посмотрела на часы — в 11:20 вечера? К тому же она заметила бы свет фар на подъездной аллее. Должно быть, это просто огонь трещит, решила Синтия и вернулась к работе.

Отложив в сторону кисть, она взяла корзинку, надев донышком кверху на одну руку и придерживая ее другой рукой снаружи. Отвернувшись от стоявшего неподалеку яркого торшера, она полюбовалась, как блики огня играют на красочной сцене, которую изобразила. «Сегодня носовые платки, завтра картины в Лувре», — одобрительно кивнув, произнесла она вслух и снова вздрогнула. Ей опять послышался посторонний звук — вернее, тихий скрип, будто кто-то открывал окно или наступил на скрипучую половицу.

Синтия тихонько опустила корзинку на пол и вгляделась в тьму коридора, что вел в глубину дома. Потом, расцепив ноги, встала, морщась от боли в пояснице и проклиная бывшего супруга. Она отдала этому бездельнику свои лучшие годы, а он сбежал, едва Синтия начала понимать, что никакие средства от похудания и морщин не остановят подошедшей старости. Видимо, он понял это чуть раньше нее. Что ж, по крайней мере, хоть дом ей остался.

Синтия шагнула в сторону коридора. В этот момент донесся звук, скорее озадачивший, чем испугавший ее: тихое цок-цок-цок-цок — с ускорением, и все громче. То, что издавало этот звук, явно двигалось по коридору в сторону гостиной, к ней.

За спиной Синтии вдруг зазвонил телефон, и сердце от испуга чуть не выскочило из груди; она даже тихонько взвизгнула, вернее, пискнула и, застыв, впилась взглядом в тьму коридора. Вокруг стояла тишина… которую разорвал следующий звонок, снова заставив Синтию вздрогнуть. Не сводя глаз с двери, ведущей в коридор, Синтия попятилась к столу, нашарила телефонную трубку и поднесла ее к уху.

— Алло! — шепотом сказала она.

— Синтия! Я не видела тебя в церкви в воскресенье! — Женщина говорила таким тоном, будто отсутствие Синтии в церкви стало для нее личным оскорблением. Марси была из тех, кто в любое время дня и ночи может потребовать от вас знаков внимания. — Я приносила тебе книжку, о которой мы…

— По-моему, у меня по дому кто-то ходит.

— Что? У тебя по дому? Там кто-то есть?

— Кажется, ко мне забрались воры. — Синтия искала взглядом что-нибудь, что можно было бы использовать как оружие.

— Ты уверена?

— Я же говорю: кажется.

— Ты слышишь их? Они ходят по дому?

— Да… мне кажется, я слышала… цоканье когтей по полу.

— Медведь! — воскликнула Марси, которая жила в центре города.

— Нет, не медведь, Марси. Скорее, собака.

— Собака? О, господи боже мой!

Синтия сразу представила, как Марси звонит знакомым: «Синтии Леб кажется, что к ней в дом забралась собака. А еще она не ходила в церковь в воскресенье. Бедняжка совсем плоха!»

— Может, позвонить в полицию?

«В полицию?» — задумалась Синтия. Многим вдовушкам и разведенкам так хочется внимания, что они пользуются любым поводом его привлечь. В мире полно нуждающихся и страждущих. Она не хотела признавать, что входит в их число.

— Нет, — шепотом сказала она. — Пока не надо. Но ты могла бы некоторое время не вешать трубку?

— Конечно. А что ты собираешься делать? Ты же не можешь так…

Синтия установила телефонную трубку на держатель. Обойдя корзинку и палитру со свежеразведенными красками, взяла со стойки тяжелую железную кочергу. Когда она шагнула к коридору, ее ноги обдало жаром из камина. В доме было абсолютно тихо — слышалось лишь потрескивание дров в камине и тоненький голос Марси из телефонной трубки. Кочерга в руке и сознание того, что знакомый человек дожидается ее возвращения к телефону, придавали Синтии мужества, и она сделала шаг в коридор.

Слева от нее был вход на кухню, справа — в столовую, дальше коридор утопал в темноте. Слабенькая лампочка встроенного регулятора влажности на холодильнике высвечивала контуры кухонного дверного проема. В коридор проникала совсем маленькая толика света, дальше все скрывала непроницаемая чернота.

Оттуда вдруг послышалось чье-то дыхание — словно ожила сама тьма. Дыхание было глубоким и ровным: вдох — выдох.

— Кто здесь?! — попыталась крикнуть Синтия, но ее голос прозвучал слабо и жалобно. — Кто здесь? — повторила она, прокашлявшись.

Цок-цок-цок-цок.

Из мрака появилось животное, его глаза мерцали зеленым светом. Это была собака… или волк. Косматая черно-белая шерсть, мощное мускулистое тело. Голова животного была опущена, обведенные черным ободком глаза неотрывно смотрели на Синтию из-под более светлых бровей. Поблескивали обнаженные клыки, подрагивали над черными деснами губы. Зверь зарычал.

— Пшел! — закричала Синтия и махнула перед собой кочергой.

Животное пружинисто подобралось, почти сложившись вдвое, и бросилось на нее. От сильного удара лап в грудь воздух толчком вырвался у Синтии из груди. Ее отбросило обратно в гостиную, в сторону входной двери. По дороге она задела бедром столик, где держала ключи, и все это: она сама, животное, столик, ключи — повалилось на пол. На нее пахнуло обезьянником и тухлым мясом, приступ тошноты вызвал судорогу. Помня, куда обычно целятся волки, Синтия закрыла рукой горло. Однако зверь почему-то отпрянул. Женщина села и осмотрела себя. Подбородок у нее был мокрый; она вытерла его рукой и взглянула на ладонь. «Не кровь», — подумала она с облегчением. Это была слюна — ее или зверя, Синтии было некогда разбираться.

Животное стояло между нею и камином, и, освещенная огнем, его шерсть была окружена бело-желтым сияющим ореолом. Синтия подняла кочергу: та дрожала в ее руке, как стрелка сейсмографа при землетрясении. Животное, не двигаясь, продолжало смотреть на нее.

Подавив болезненный стон, Синтия поднялась на ноги.

— Вон! — закричала она на зверя.

Тут слух ее снова уловил цоканье когтей по полу, и боковым зрением она заметила какое-то движение. Из темного коридора в гостиную ворвался еще один пес-волк. Прежде чем женщина успела что-либо предпринять, он прыгнул, и его челюсти сомкнулись на запястье ее выставленной вперед руки. Пальцы выпустили кочергу, и та с грохотом упала на пол у входной двери.

Боль прожгла Синтии руку до самого плеча, и она пронзительно закричала. Под тяжестью животного рука опустилась вниз. Потом из ноздрей зверя поползли красные пузыри, и Синтия поняла, что это ее собственная кровь наполняет пасть животного и стекает на пол. Она пошатнулась, но устояла. Неожиданно боль обожгла вторую руку. Первый волк вцепился в кисть, стремясь добраться до запястья. Синтия попыталась взмахнуть руками, чтобы отбиться от чудовищ, но те были слишком тяжелыми, а их зубы уже слишком глубоко вонзились в тело. Единственным результатом ее усилий стало то, что она нечаянно опрокинула торшер. Лампочка взорвалась, и комнату теперь освещал только мерцающий свет камина.

Повсюду заплясали тени. Одна из них оказалась собакой, третьей по счету. Этот пес-волк встал на пороге гостиной, наблюдая за тщетной борьбой Синтии. Первые два зверя перестали рвать ей запястья, но продолжали удерживать в зубах ее кровоточащие руки. Сознание Синтии помутилось, она пошатывалась и жалобно стонала, глядя на третьего зверя.

Потом она услышала, как кто-то издалека тихо позвал ее по имени. Синтия подняла глаза к потолку, в душе надеясь, что он разверзнется, и с небес к ней протянется спасительная длань… Но в тот же миг она вновь услышала свое имя — и вернулась в страшную реальность. Голос шел из телефонной трубки на столе.

— Марси! — закричала она. — Марси!

Третий волк, стоявший на пороге, зашел в комнату. Следом за ним появился человек — небольшого роста, но очень мускулистый и широкоплечий. Плечи его казались еще шире из-за наброшенных на них звериных шкур, прихваченных впереди застежкой. Трудно было различить, где кончаются шкуры и начинается тело, — так он зарос спутанными, торчавшими во все стороны волосами. Лицо незнакомца было словно вырублено из куска льда: с резкими чертами, прорезанное глубокими морщинами, оно сохраняло холодное, стоическое выражение. Большие красивые глаза смотрели бесстрастно. Опущенные вниз уголки узких губ выражали не злобу или неудовольствие, а скорее яростную решимость. Из-под шкур виднелась вязаная рубашка, перехваченная на поясе сыромятным ремнем. Штаны, обтягивавшие мощные ноги, были заправлены в сапоги. Весь облик этого человека выглядел неуместно, причем не только в доме Синтии, но и вообще в этом времени — он словно явился откуда-то из другой эпохи, настолько древней, что казался бы пережитком прошлого даже для ушедших поколений. При виде него происходящее стало казаться Синтии еще более нереальным.

Взгляд ее расширенных глаз остановился на предмете, который мужчина сжимал в правой руке: это был длинный гладкий кусок дерева, похожий на дубинку или узкую биту. А когда вошедший чуть повернулся, она разглядела на другом конце дубины широкое лезвие — на нем сверкнул отблеск огня. Синтия поняла, что это топор, и уже не могла оторвать от него глаз. Пришелец держал топор непринужденно, словно современный мужчина — портфель, и это почему-то заронило в душу Синтии надежду.

— Что… — начала она, но осеклась. Мужчина быстро шагнул к ней и занес топор, взявшись левой рукой за рукоять чуть пониже правой. Собаки-волки возбужденно зарычали; лезвие блеснуло в воздухе, как вспышка пламени, снова отразив огонь камина. Синтия судорожно вдохнула, но крикнуть не успела: топор вонзился ей в шею.

Собаки ослабили хватку. Тело женщины, затрепетав, упало на пол, заливая его алой кровью, и перекатилось на бок. Убийца проследил за ним взглядом, и тут услышал тоненький голосок, доносившийся из телефонной трубки. Не выпуская из руки топор, он подошел к столу, взял трубку и прислушался.

— Синтия, что там у тебя творится? Синтия! Я вызываю полицию! Синтия!

— Дура, она мертва! — звучно произнес пришелец с сильным акцентом и аккуратно положил трубку.

 

4

Брейди Мур стоял в темной гостиной, впитывая в себя атмосферу собственного жилища. Тихо. Спокойно. Обоняние воспринимало причудливую смесь запахов пыли и политуры «Пледж». Брейди не умел убирать так тщательно, как покойная жена, и даже побаивался заглядывать под шкафы и прочую мебель — там наверняка образовались из сгустков пыли забавные зверюшки. Скоро их можно будет ставить на учет и прививать от бешенства. Брейди улыбнулся своей шутке: Заку она скорее всего понравится.

Сквозь занавески, закрывавшие трехстворчатое окно эркера, пробивался лунный свет. Под окном была устроена удобная скамеечка с подушками, но Брейди не собирался туда садиться. В это время ночи он бродил по дому до тех пор, пока не засыпал. Вначале, больше года назад, у него не было определенного маршрута. Теперь он обходил дом строго по порядку: гостиная, столовая, кухня, кабинет… затем через коридор в маленькую прихожую и обратно в гостиную, потом следующий круг. Сто восемьдесят четыре шага. Десять неторопливых кругов. Вполне достаточно, чтобы поразмышлять.

Как обычно, перед началом ночного рейда Брейди заглянул в тиковый буфет, источавший запах лимонной политуры. Нагнувшись, открыл маленькую дверцу, достал хрустальный графин с бурбоном и стакан. Поставил их на мраморную полку буфета. Они с Карен очень редко пили спиртное. А если и пили, то предпочитали вино, изредка пиво. Но теперь все иначе. «Это в лечебных целях, — заверил себя Брейди. — Чтобы скорее уснуть. Чуть-чуть, на два пальца».

Как психолог-криминалист, Брейди отлично знал, как опасно искать облегчения на дне бутылки. Он плеснул янтарной жидкости в стакан с фатализмом наркомана, который впрыскивает в вену наркотик, зная, что это его когда-нибудь обязательно прикончит. Да ладно, чего там, на четыре пальца. Ведь допивать никто не заставляет. Брейди сделал глоток и почувствовал, как алкоголь покатился в желудок жгучей волной. Во всяком случае, привыкнуть к этому он еще не успел. Брейди не случайно выбрал именно бурбон: пить его — удовольствие не из приятных. Но Брейди и не хотел, чтобы выпивка ему нравилась.

Зажав в руке стакан, он глубоко вздохнул и сделал первый из ста восьмидесяти четырех шагов первого круга.

* * *

В помутневшее сознание Брейди врезалась пронзительная трель звонка. Он подскочил и стал шарить рукой в поисках будильника. Но хотя так и не нашел, трель прекратилась, и это на долю секунды озадачило Брейди. Однако прежде чем его утомленный мозг начал снова погружаться в сон, звонок прозвенел опять. Причем звенело где-то у него на груди, точнее, в нагрудном кармане. Да это вообще не будильник, это сотовый телефон. Брейди открыл глаза. Он полулежал на диване в гостиной. За окном еще стояла ночь, но лунного света, который недавно серебрил занавески на окнах, уже не было. Дом был погружен в полную, какую-то неестественную темноту — свет старого дня давно погас, а новый еще не начал разгораться.

Брейди устремил мутный взор на светящийся экран мобильника. Буквы расплывались, сияние экрана слепило глаза. Закрыв один глаз, он поднес телефон ближе к лицу. Только тогда ему удалось разобрать имя Алиши Вагнер и номер ее сотового. Он нажал кнопку.

— Алло! — произнес он, еле шевеля непослушным языком, который как будто вдвое увеличился в размерах. — Алло!

Ответом было молчание. Брейди посмотрел на телефон и понял, что нажал не на ту кнопку, сбросив входящий вызов. «Чертовы значки!» Он огляделся — голова ворочалась едва ли не с хрустом — и увидел на широком кожаном подлокотнике дивана почти полный стакан виски. Брейди уже не помнил, какой по счету это был стакан, но в границах четырех пальцев он не удержался — это точно. Сотовый в руке зазвонил снова, и Брейди подскочил от неожиданности. На этот раз он нажал клавишу ответа и повторил:

— Алло!

— Ты чего трубку вешаешь? — чуть не оглушил его голос Алиши.

— Я?! — Брейди постарался, чтобы вместо пьяной расслабленности в его голосе прозвучало недоумение.

— Извини, я, наверное, в первый раз не туда попала. Эти сотовые… Я тебя разбудила? Хотя, прости, глупый вопрос. Ну надеюсь, хотя бы Зака не разбудила?

Алиша, как всегда во время работы, была возбуждена. Похоже, что-то случилось.

— Который час?

— Э-э-э… Десять минут второго. У меня. А у тебя, значит, десять минут четвертого! — все так же громко ответила Алиша.

Брейди отставил руку с телефоном подальше и убавил громкость. Когда он вновь поднес трубку к уху, Алиша говорила: «…представляешь? Так быстро!»

— Что — так быстро?

— Брейди! Ты меня слушаешь? Я же только что сказала: он убил еще одного человека! Всего через два дня! Погоди…

Брейди услышал в трубке автомобильный гудок и что-то похожее на скрип шин тормозящей машины.

— Алиша?

— Предыдущий промежуток составлял четыре дня, — как ни в чем не бывало продолжила она. — Если этот парень станет вот так действовать, с ускорением… не хочется думать о последствиях.

— Ты где сейчас?

— Еду на место преступления, где, кстати, должен быть и ты! Слушай, тебе надо срочно лететь сюда.

— У меня билет…

— Сдай его. Ты собирался лететь в Денвер, так? А оттуда ехать в Форт-Коллинз? Теперь бери билет на Колорадо-Спрингс и езжай на север. Первый же город… Нет, погоди…

Послышался шорох бумаги. Карта, догадался Брейди. В голове у него заметно прояснилось. Надо же, всего одна небольшая порция Алиши — а каков эффект!

— Нет, второй по счету город, — сказала она. — Палмер-Лейк. Когда ты сможешь туда добраться?

— На самолете, если выехать из дома через час…

— Ты будешь здесь самое раннее через семь часов. Это слишком поздно. А местные уже ждут меня и очень нервничают. Как всегда. В общем, мне придется начать работать, как только я туда доберусь. Позвони, когда прилетишь, я введу тебя в курс дела.

— А как ты…

Телефон щелкнул — абонент отключился.

В этом была вся Алиша: к чему лишние слова? Она запросто могла позвонить и сказать всего одну фразу: «Срочно вылетай, по прибытии позвони». Так что сегодня его напарница была даже словоохотлива. В том состоянии, в каком находился сейчас Брейди, он вполне мог принять этот разговор за один из снов — и спокойно почивать дальше. Но беседовать с Алишей дольше трех секунд — все равно что проглотить разом три чашки кофе.

Брейди потер лицо руками. Казалось, даже волосы на висках шуршат под ладонями слишком громко.

«Как же мне погано», — подумал он в сто первый раз и представил себе, как будет выглядеть через десять лет, если не остановится. Растолстеет килограммов на двадцать, щеки и нос покроются характерными для пьяниц красными прожилками, и если его не выгонят из ФБР, то лишь из жалости. А что гораздо хуже, Зак к тому времени его возненавидит — за все пропущенные бейсбольные игры, куда бы они могли пойти вдвоем, за несостоявшиеся уикенды… за упущенные годы. До этого, конечно, не дойдет, но ведь может, напомнил себе Брейди, может дойти.

Он не собирался отказываться от всего, что у него осталось, на том основании, что лишился самого дорогого. Но впервые в жизни осознал, почему горе швыряет некоторых людей в пучину отчаяния, на самое дно Марианской впадины безысходности. Не побывав там, трудно понять, как она манит, почему кажется искуплением за то, что ты сам не умер, и как ее мертвенное оцепенение смягчает боль. Погружаясь в эту бездну, ты словно грозишь кулаком — каким бы жалким ни выглядел этот жест — всему миру, холодному и бесчувственному. Наверное, этим и объясняется склонность к пьянству и сквернословию, которую в последнее время стал замечать за собой Брейди: он будто пробовал воду пальцами ноги, стоя на краю пучины: «Давай, смелей! Водичка что надо!»

Слава богу, у него есть Зак. Иначе Брейди давно бы уже нырнул на самое дно. Вот только сначала нашел бы того мерзавца, который сбил его жену… Она так следила за своим здоровьем: «Я только пробегу по парку — и сразу обратно…» Нашел бы и вышиб его поганые мозги…

Брейди яростно встряхнул головой, словно пытался прогнать паразита, вгрызавшегося ему в голову. Сосредоточившись на мысли о холодном душе, он встал с дивана. И тут же повалился обратно. Экспресс-кофеварка под названием Алиша прекрасно активизировала деятельность нервной системы и даже помогала разлепить склеившиеся ресницы, но для того, чтобы изгнать из организма «Джим Бима», ее одной было недостаточно. И тут Брейди вспомнил, что в холодильнике остался энергетический напиток «Рэд Бул». Вот что ему поможет. Он поднялся снова и, слегка пошатываясь, взял курс на кухню.

* * *

— Закари?

Брейди осторожно потряс за плечо спящего сына. Тот попытался отвернуться, но Брейди не убрал руки. Зак открыл глаза и зажмурился, словно от яркого солнца, хотя в комнату проникал только луч света из открытой двери в коридор. Мальчик улыбнулся.

— От тебя хорошо пахнет, — сказал он.

Брейди успел принять душ, побриться и старательно почистить зубы, чтобы избавиться от перегара. А еще побрызгал на себя туалетной водой «Лагерфельд Фото», которую Зак подарил ему два года назад на Рождество.

— Спасибо, — Брейди убрал пряди волос с лица сына. — Тебе еще рано вставать, но я уже уезжаю. Позвонила мисс Вагнер.

— Убийца опять дал о себе знать? — Зак тут же проснулся окончательно. — Он еще кого-то убил?

— Да, и на этот раз у нас есть шанс узнать о нем побольше.

— Свидетельства, полученные в течение первых суток после совершения преступления, имеют решающее значение для раскрытия дела, — сообщил Зак тоном лектора.

— Совершенно верно.

Сын на мгновение задумался и, посерьезнев, посмотрел отцу в глаза:

— Поймай его.

Брейди так же серьезно кивнул. У этого задания была двойная цель: избавить мир хотя бы от одного червя, который прогрызает в нем свои гнусные ходы, и сделать хоть что-то оправдывающее их разлуку.

Они обнялись-и поцеловались. Потом Брейди склонился к лежавшему в ногах постели Коко и ткнулся ему в шерсть лицом.

— Поручаю тебе заботиться о Закари, — сообщил он псу, который тут же перевернулся на спину, приглашая почесать ему живот, что Брейди и сделал. — Ты слышал, что я сказал, Коко? Надеюсь, аптечка и сотовый у тебя наготове?

Зак улыбался.

— Я оставляю тебя в надежных руках… — сказал ему отец, вставая. — То есть лапах. Через несколько минут приедет миссис Прингл. Правда, учитывая способности Коко, может, не стоило ее беспокоить…

— Не стоило!

— Что? — переспросил Брейди, демонстративно обращаясь к собаке, и даже склонился к Коко, притворившись, будто выслушивает, что тот говорит ему по секрету. — Что ты говоришь? — Пес протянул ему лапу, и Брейди покивал. — Коко хочет, чтобы миссис Прингл все-таки осталась, — сообщил он, повернувшись к сыну. — Говорит, она готовит всякую вкуснятину и чешет ему пузо почти все время, пока ты в школе.

— Ладно, — согласился Зак, — пусть остается, раз Коко этого хочет.

— Договорились. — Они ударили по рукам, и Брейди пошел к выходу, отдав честь у дверей детской.

Выйдя, он устало прислонился к стене. Прощание прошло на уровне, бодро и оптимистично. Но бог ты мой, как башка-то болит!

 

5

Мигалки в этом темном океане сосен и тополей чем-то напоминали сигнальные огни затерянного судна. Красные и синие огоньки гонялись друг за другом, бросая отсвет на плотную с виду стену из коры и хвои. Мигалка одной из машин стояла под углом, и ее цветные лучи бегали по диагонали — Алиша Вагнер невольно подумала, что от такой цветомузыки может и голова закружиться. Подъезжая к месту происшествия на взятом напрокат автомобиле, она разглядела выстроившиеся вдоль узкой дороги слева от ведущей к дому длинной грунтовой подъездной аллеи патрульные машины. На багажнике ближайшей сидел полицейский. Он курил и всматривался в ветровое стекло автомобиля Алиши. Дальше, метрах в пятидесяти, на аллее неловко топтались люди, очевидно соседи, хотя домов поблизости было не видно.

Алиша дала задний ход и припарковалась за последней машиной, бежевым седаном с федеральными правительственными номерами. Стоило ей выйти, как рыхлая рыжая почва на краю дренажного рва посыпалась у нее из-под ног, и пришлось спрыгнуть в глубокую канаву, чтобы не упасть. Хорошо хоть воды там не оказалось. Но могли быть змеи, и Алиша поспешно выбралась на дорогу, ухватившись за задний бампер машины. Все это напомнило ей вечеринки в лесу, на которых она научилась пить и понимать, чего мальчики хотят от девочек. Вот только мелькающих огней там не было. Хотя, нет, бывали, но там они появлялись позже, ближе к рассвету.

Алиша достала из багажника круглый кожаный футляр, поставила его на землю, потом повесила на плечо тяжелую сумку. Ремень врезался в плечо, сминая блузку. Алиша захлопнула багажник, взяла свой багаж и направилась в сторону скучающего молодого человека в серой униформе полиции округа Эль-Пасо.

Заметив ее приближение, он сполз с машины и поправил форменный ремень. Потом сделал глубокую затяжку. По лицу его расползлась кривоватая улыбка.

Алише часто говорили, что она привлекательна, но привлекала она, судя по опыту, больше демонов, чем ангелов. Рост метр семьдесят, большие зеленые глаза, полные губы и вздернутый носик. А еще — длинные, ниспадающие на плечи светлые волосы. Один давно забытый бойфренд как-то сказал ей, что, не считая цвета волос, она — вылитая Ариэль из мультфильма про русалочку. Еще в старших классах ей пришлось отказаться от косметики — чтобы лишний раз не привлекать мужского внимания. Теперь, правда, она наносила немножко макияжа, но исключительно для того, чтобы не забывать, что она все-таки женщина. «Бог свидетель, ты скорее мальчик, чем девочка», — говаривал ее отец, в очередной раз обнаружив лягушку в ящике ее комода или получив неприятное письмо из школы.

Сама она мальчиком себя никогда не ощущала. Как все девочки, Алиша играла в Барби и Чудо-печку, любила платья, проливала слезы над «мыльными операми» и не могла равнодушно слышать плач младенца. Правда, ее Барби всегда оберегали игрушечные солдатики, а в холодную погоду она предпочитала носить бесформенные практичные куртки. А еще Алиша любила фильм «Терминатор-3» и мечтала ловить преступников. К ее удивлению, именно это почему-то больше всего раздражало фэбээровское начальство.

Алиша решительно, не замедляя шага, направилась к посыпанной гравием подъездной аллее. Полицейский молча перегородил ей дорогу рукой и посветил фонариком, но не на ее диснеевское личико, а на грудь. Хотя, к огорчению Алиши-подростка и к облегчению Алиши теперешней, она не могла похвастать пышным бюстом, паренек явно пялился. Она устремила не менее пристальный взгляд на его ширинку и произнесла:

— Специальный агент ФБР Алиша Вагнер.

Не сразу сообразив, куда она уставилась, он вдруг добродушно, хотя и несколько смущенно рассмеялся. Тогда Алиша перевела взгляд на его лицо.

— Прошу прощения, мэм, — сказал парень с улыбкой (в отраженном свете его фонарика Алиша заметила появившийся у него на щеках румянец), — если с моей стороны была какая-то нескромность.

— Что было, то было, — строго ответила Алиша. Этому парню, как и большинству помощников шерифа в подобных городках, вряд ли больше двадцати. И у него полно подростковых проблем. А оружие и значок полицейского придают уверенности, так что в поведении помощника шерифа — как там его (она взглянула на значок): Бритта — нет ничего удивительного. Ничего, годам к двадцати шести пройдет… или останется на всю жизнь. И Алиша улыбнулась, давая понять, что извинения приняты.

Щелчком отбросив окурок, Бритт попросил ее показать удостоверение. Она перехватила сумки, поставила ту, что потяжелее, на землю, и дослала удостоверение агента ФБР из кармана брюк. Посмотрев на фото, полицейский направил луч фонарика ей в лицо.

— Ну вот, хоть теперь правильно светите, — поморщившись, проворчала Алиша.

Помощник шерифа достал планшетку с бланком и стал записывать ее данные. Алиша вздохнула и, вытянув шею, попыталась разглядеть дом пострадавшей. Ближайшие сосны в свете цветных мигалок то выступали из тьмы, то отступали обратно. За ними, словно толпа любопытных, стояла плотная стена других деревьев. Примерно в сотне метров Алиша разглядела большую черную тень. Света в окнах было не видно. Это обнадеживало.

— Агент Вагнер, — закончив писать, обратился к ней Бритт, протягивая планшетку и ручку, — распишитесь, пожалуйста, вот здесь, рядом со своей фамилией.

Это была не простая пропускная форма. Верхнюю треть страницы занимал какой-то текст, набранный мелким шрифтом, — при таком освещении его трудно было читать. На бланке уже стояло десять подписей.

— А что это такое?

— Здесь сказано, что вы согласны предоставить любые требуемые образцы для идентификации вашей личности: волосы, кровь, отпечатки обуви, пальцев…

— Понятно, понятно.

— Кроме того, вы обязаны представить отчет с объяснением причин вашего участия в расследовании и описанием ваших действий при осмотре места преступления.

Алиша наклонила голову, чтобы скрыть улыбку, и подписала бланк. Согласие предоставить образцы своей крови и волос было дано. Если экспертиза обнаружит на месте преступления непонятные образцы ДНК, их сравнят с данными каждого, кто там официально побывал. Кроме того, если кто-то по дурости потеряет найденную улику или каким-то образом нарушит картину убийства, каждый из присутствующих должен будет написать объяснительную, что именно он делал и видел. Такие обязательства, скрепляемые личной подписью, призваны отпугнуть лишних, хотя и облеченных властью людей — глав департаментов, помощников окружных прокуроров, политиков (если расследуется «громкое» дело).

— Прямо по аллее, мэм. Вас ждут.

Алиша подхватила свои вещи и продолжила путь к темневшему впереди дому. Коп остался на своем посту, но посветил ей фонариком, пока она не дошла до поворота. К тому моменту Алиша успела убедиться, что выбоин и торчащих из земли корней под ногами нет. Пройдя еще немного, она остановилась, чтобы поправить на плече сумку. Тишина этого места поразила ее: ни гула далеких автострад, ни шума ветра в кронах деревьев, ни писков и шорохов обитателей леса. Холодный воздух пах соснами, мхом и землей. Алише на миг показалось, что она забрела куда-то на край света, где еще не ступала нога человека. Но блики лунного света, пробивавшегося сквозь ветви затейливым узором, очень похожим на пятна крови, напомнили ей, что человек здесь уже побывал — и отметился. Решительно тряхнув головой, Алиша пошла дальше.

Буквально через несколько секунд, вздрогнув от неожиданности, она заметила огонек сигареты. Алиша мысленно обругала хрустевший под ногами галечник и, присмотревшись, различила с десяток силуэтов на бетонной площадке перед гаражом. Фонарь там не горел и свет луны туда не падал, так что люди казались серыми тенями в отраженном свете; только кое-где выделялось лицо или поблескивала лысина. Показалось еще несколько оранжевых огоньков. Табачный дым, поднимаясь над краем крыши, плыл в лунном свете на фоне темного неба.

Один из стоявших быстро оглянулся на Алишу и поспешил к ней, по дороге выплюнув что-то на землю.

— Агент Вагнер? — уточнил он типичным для любителя пива скрипучим голосом.

— Да. А вы агент Нельсон?

Агент Нельсон оказался грузным мужчиной лет шестидесяти с густой седой шевелюрой, в которой виднелись несколько черных прядей. Его темный поношенный костюм был измят, но все же не до такой степени, как плащ Коломбо; картину дополняли узкий невзрачный галстук и ботинки, которые последний раз видели щетку, наверное, еще во время президентства Клинтона. Он служил в местном отделении ФБР в Колорадо-Спрингс, подчинявшемся управлению в Денвере. С сотрудниками таких местных агентств Алише всегда проще было найти общий язык, чем с их коллегами из периферийных управлений. У нее даже сложилось впечатление, что чем ближе к Вашингтону и чем крупнее контора, в которой агент работает, тем он более агрессивен и бездушен. Сама она числилась при академии ФБР в Квонтико. Без комментариев.

— Джек, — представился агент Нельсон. — Это я говорил с вами по телефону. Давайте помогу! — Он потянулся к ремню ее сумки, перецепил его себе на плечо, и сумка всей своей тяжестью хлопнула его по ноге. — Эх, ничего себе!

— Это лазерный принтер, — объяснила Алиша. — Считается, что он портативный.

— А это, наверное, для боулинга? — показал Нельсон на круглый футляр, который действительно напоминал сумку под шар, только очень большой, перекормленный стероидами.

— Это самое главное из того, что я привезла, — улыбнулась Алиша. — Будущее нашей криминалистики.

Агент Нельсон, удивленно подняв брови, еще раз посмотрел на круглую сумку.

— Хм-м. Вот как, — пробормотал он и бросил в рот семечку.

— Спасибо за помощь, — понизив голос, сказала Алиша.

— Чем могу.

— Добиться, чтобы местные копы нас дождались, — это здорово.

Она посмотрела на стоявших в темноте людей. Те тоже поглядывали на них, но, казалось, не интересовались их беседой.

— Как они относятся к нашему вмешательству?

— Да мы, в общем-то, пока не участвуем в расследовании, — ответил Нельсон, перевешивая принтер на другое плечо и придвигаясь к Алише. — У полиции округа есть отличная следственная бригада — во всяком случае, все убийства за прошлый год они у себя раскрыли. К счастью, у бюро с ними сложились хорошие отношения — главным образом потому, что стараемся не путаться у них под ногами. Вас сюда пустили по просьбе ФБР, чтобы дать возможность опробовать новые приборы. Да еще кто-то в Вашингтоне подготовил почву и договорился, чтобы мы помогли расследовать «убийства Пелетье». Короче, работать тут можно, только осторожно.

— Это я и хотела узнать, — кивнула Алиша. — Кто из них главный?

Ее собеседник на секунду отвернулся, выплевывая шелуху.

— Детектив Дэйв Линдси, — ответил он. — Моего роста, с лысиной и усами.

— Спасибо.

Алиша обогнула его и пошла через группу полицейских, следователей и экспертов к человеку, подпиравшему плечом колонну, которая разделяла ворота гаража. Встречая устремленные на нее взгляды, она приветливо кивала. Человек, к которому она направлялась, изобразил на лице любезное внимание.

— Спасибо, что подождали меня, детектив Линдси, — сказала она, протягивая руку. — Я специальный агент Алиша Вагнер.

Детектив Линдси не сразу, но все же подал ей руку.

— Надеюсь, оно того стоит, — произнес он, отделяясь от колонны. — У меня тут половина отдела стоит руки чешет, а я не могу начать следственные действия, потому что у вас начальство в друзьях.

— Дэйв, не горячись, — просипел из-за ее спины Нельсон.

Алиша понимала, что возмущение Линдси по большей части показное: да, он согласился сотрудничать с другим ведомством, но должен показать всем, кто тут главный. Кроме того, так он прикрывал себе задницу на тот случай, если возникнут проблемы из-за задержки с осмотром места преступления. Ответственность целиком ложилась на Алишу, и у него были свидетели. Однако ее это не волновало. Информация на сей раз поступила необычайно быстро. Алиша заранее разослала служебную записку с предупреждением о том, что в Колорадо очень скоро может произойти еще одно «убийство Пелетье». И патрульный, приехавший по вызову, сразу понял, с чем столкнулся. А глава местной патрульной полиции позвонил Нельсону. Алише потребовалось сорок минут, чтобы добраться сюда из гостиницы на юге Денвера, где она поселилась. А полицейское управление, по словам Нельсона, находится на юге Колорадо-Спрингс — оттуда минимум двадцать пять минут езды. Так что ждать ее им пришлось минут пятнадцать, не больше.

Но у скептического взгляда Линдси явно имелась еще одна причина. Нельсон, похоже, не сказал ему, что агент ФБР, который должен вот-вот подъехать из Денвера, — женщина.

— Я понимаю вашу обеспокоенность, детектив, — сказала Алиша. — Одного лишь предположения, что в ходе следствия с уликами обращались неправильно, бывает достаточно, чтобы разрушить прокурорское обвинение. Сколько было таких случаев! И ведь, как правило, следователи ничего не в состоянии изменить — их действия при осмотре места преступления могут необратимо исказить картину произошедшего.

— Принцип Локарда, — вставил, кивнув, Линдси.

— Именно. — Алиша как бы невзначай отбросила с лица волосы — чтобы у детектива не сложилось ощущения, что она на него «наезжает». — Лучший способ продлить жизнь свидетельствам, найденным на месте преступления, — задокументировать их. В каком состоянии были дом и прилегающий участок после ухода преступника? Свет горел или нет? Окна были открыты или закрыты? Ворс у ковра задран или приглажен? Вы же знаете процедуру: один собирает образцы пыли, другой фотографирует, третий рисует план-чертеж, остальные ищут улики, осматривают труп…

— И эта армия сама все затаптывает, — снова высказался детектив.

Алиша улыбнулась в ответ.

— Поэтому со мной и приехал вот этот малыш, — она чуть подтолкнула ногой одну из сумок. — Он способен заменить множество сотрудников. — Сделав небольшую паузу, Алиша добавила: — Если это «убийство Пелетье», то четыре подобных случая уже расследуются. Оборудование, которое я привезла, поможет вашему отделу поймать этого парня. — И она смолкла, давая собеседнику возможность обдумать ее слова.

При задержании опасного преступника лавры всегда доставались всему подразделению, вне зависимости от того, кто конкретно изловил негодяя (и кого за это наградили). Однако она еще не встречала полицейского, который не хотел бы стать тем самым, кому выпадет этот жребий. Теперь детективу Линдси предстояло оценить, может ли новое оборудование в действительности помочь им в расследовании.

Он сделал вид, что разглядывает ее шарообразный футляр и большую сумку, которую Нельсон поставил рядом. На самом деле, как прекрасно понимала Алиша, он должен был переварить сам факт ее вмешательства в его работу. Он может прикинуться дурачком и создать из ее присутствия большую проблему для всех, а может дать ей возможность поработать — и тогда, если повезет, она поделится с ним чем-то таким, что поможет ему отличиться. Линдси оглядел сотрудников, и Алиша поняла, что он увидел в их глазах любопытство, энтузиазм и смутное желание работать с ней в одной упряжке.

— Ну хорошо, — сказал он громко. — Что там у вас такое?

 

6

Застоявшийся воздух в салоне старого микроавтобуса «фольксваген» мог бы разъесть пластмассу. Запахи пота, жирных пакетов из-под еды, коробок с гниющим фастфудом из китайской забегаловки, смешиваясь с уже непонятными испарениями давно пролитых здесь жидкостей и чадом снеди, подгоревшей на недавно сломавшейся газовой плитке, давали полное представление о том, как пахнет преисподняя. Но обоняние Олафа улавливало только кровь — потому что этот запах был новым. Он будет чувствоваться до тех пор, пока собаки не вылижут себя дочиста. Олаф опустил боковое стекло на ширину ладони и жадно вдохнул холодный ночной воздух. Его микроавтобус с натугой несся по магистрали-24 штата Колорадо, асфальтированным «американским горкам», проложенным посреди настоящих американских — Скалистых — гор. «Фольксваген» кое-как одолел перевал Уилкерсона, и теперь, если не считать перевала Траут-Крик, который все-таки пониже, дорога шла под гору до самого Джонсон-Виллиджа, где Олаф собирался вначале свернуть на трассу-285, а затем добраться до Каньон-Сити. Сейчас он ехал по долине между двумя перевалами и высматривал, где можно свернуть в лес: ему нужно было вымыть оружие и выгулять животных.

Одна из собак за спиной Олафа зарычала и, судя по звуку, явно цапнула другую, та взвизгнула. Наверное, была наказана за попытку слизнуть запекшуюся кровь на морде у первой.

— Goð stelpa! — рявкнул он на языке, которым владели тридцать поколений его предков. Тут же к нему — на то место, где стояло переднее пассажирское сиденье, пока Олаф не отволок его на обочину, — пробралась лохматая туша. Она быстро свернулась калачиком рядом с сиденьем водителя, прямо на картах и всяком хламе, лежавшем на полу. Это была Фрейя, зверюга исключительной красоты, но поменьше прочих размером, и те держали ее в страхе.

— Afhverju veröldinni ertu fúl?

Уловив насмешку в голосе Олафа, животное уселось и жалобно заскулило.

— Hvao?

Собака подобралась поближе и пригнула голову. Олаф почесал у нее за ушами и провел рукой по шерсти на спине. Самая маленькая в стае, она все же была здоровенной тварью, килограммов под сорок весом. Олаф приучил ее бросаться на грудь своим жертвам, толчком сбивая их с ног. Один такой удар мог сломать ребра, он знал это по опыту. Пучки мускулов, ощущавшиеся под ее шкурой, говорили о такой силе, что Олаф, вспомнив об этом, покачал головой. Предания гласили, что его народ выращивал эту помесь собаки с волком с незапамятных времен. Добивались сочетания в потомстве лучших качеств обоих видов: силы и охотничьего инстинкта волка с понятливостью и верностью немецкой овчарки. По отношению к хозяевам эти звери были чуткими слугами и помощниками, для врагов хозяина они были смертоносны, как львы. Еще немного почесав и погладив собаку, Олаф напоследок ласково шлепнул ее и снова положил руку на руль.

Доехав до перекрестка дорог, он увидел на той стороне прогалину в лесу и сбросил газ. Машина тут же резко замедлила ход. Протянув руку к рычагу сцепления, Олаф наткнулся на влажный нос Фрейи. Псина знала, куда его подставить. Олаф обругал собаку и отпихнул ее морду. «Не сейчас», — пробормотал он на своем древнем наречии. Та юркнула в салон, где ее немедленно снова цапнули.

Олаф свернул с шоссе, стараясь ехать по глубокому следу проехавших здесь раньше него любителей природы — похоже, они направлялись на пикник или охоту. Перед тем как углубиться в молодую сосново-тополиную рощу, он притормозил и выключил фары. В нескольких милях впереди виднелись огни одинокой встречной машины — и всё. Олаф повел микроавтобус дальше в лес по проложенной колее как по рельсам. Вскоре они добрались до лужайки, где машина предшественников явно сделала разворот, и Олаф заглушил двигатель.

Он открыл дверцу в абсолютную тишь альпийского луга. Две недели назад, когда он покупал этот «фольксваген», дверные шарниры скрежетали, как ястребы. Небольшая доводка и смазка помогли добиться желаемого: теперь дверца открывалась без звука. Кроме того, он установил новый стартер, аккумулятор и отрегулировал все системы. Микроавтобус нравился ему своим безобидным внешним видом, но теперь, после совершенного убийства, от машины следовало избавиться. Олаф вышел и позвал собак. Они выскочили наружу, перепрыгивая через водительское сиденье, и помчались зигзагами по высокой траве к деревьям на дальнем краю луга, где принялись принюхиваться и помечать территорию.

Все кругом было залито ярким лунным светом и оттого выглядело немного неестественным, как во сне. Ему вспомнился дом. И снова кольнуло в груди — боль, которой он, как горючим, подпитывал свою ярость, когда этого требовало дело; эта боль усилилась так, что перехватило дыхание. Олаф открыл вторую переднюю дверцу. Оттуда вывалились помятый журнал и грязный бумажный стаканчик. Остальной хлам он сгреб подальше назад. В числе усовершенствований, сделанных после покупки машины, был тайник в полу. «Фольксваген» был настолько старым и редким, что мало кому сразу могло броситься в глаза, что пол в салоне расположен слишком высоко; к тому же ложное фанерное днище Олаф накрыл ржавым листовым железом и кусками домотканого ковра. Теперь нужно было нажать кнопку внизу, под машиной, чтобы часть пола приподнялась.

В тайнике лежали два алюминиевых кейса и целый набор холодного оружия: ножи, топоры, наконечники для копий. Олаф взял лежавший сверху длинный чехол и вынул из него секиру с широким треугольным лезвием и длинным, с его руку, дубовым топорищем. Бросив чехол обратно в тайник, он внимательно осмотрел лезвие. Оно было перепачкано запекшейся кровью и приставшими кое-где кусочками мышечной ткани и волосами. На верхней части топорища тоже виднелось несколько засохших коричневых пятен. Олаф достал из пластмассового ящика тряпку и большую солдатскую флягу и отошел шагов на десять к деревьям. Обтерев секиру для начала листьями, он плеснул на лезвие воды и стал протирать его тряпкой.

Шум автомобильного мотора он услышал раньше, чем заметил свет фар.

Машина двигалась через лес медленно и уже приближалась к полянке. Олаф быстро отыскал взглядом собак: те стояли рядом, обратив длинные морды в сторону чужака. Почувствовав взгляд хозяина, звери — все разом — пригнули головы к земле в охотничьей стойке. Машина выехала на лужайку и, освещая ее фарами, двинулась по часовой стрелке — до того как лучи света выхватят из сумрака собак, оставались считаные секунды. На то, чтобы подозвать их к себе и спрятать в специально устроенное для них отделение в тайнике, времени не было.

— Fara! — крикнул он, и звери растворились в лесу раньше, чем свет фар застиг их.

Когда машина, осветив микроавтобус, добралась до Олафа и уставилась на него своими ослепительно-белыми очами, он уже заслонил собой топор. Олаф оскалился в широкой улыбке.

На крыше автомобиля вдруг вспыхнули красно-голубые огни мигалки.

 

7

— Робокоп, — шепнул кто-то позади нее, вызвав смешки у остальных. Если бы они только знали, насколько это неоригинальная шутка. Но некое внешнее сходство действительно было. Чего стоил грозного вида большой полукруглый черный шлем, опускавшийся до самых плеч, — на обеих сторонах его был установлен целый набор всяких электронных приспособлений. Весил он столько, что требовался специальный воротник, как у водолаза, передававший большую часть нагрузки на плечи, которые из-за накладок выглядели неестественно широкими. Лицо закрывал выпуклый экран из темного пластика. Завершали «костюм робокопа» специальные ботинки, пояс и оборудование, крепившееся на голенях и предплечьях. Официально эта система называлась «цифратор места преступления» — не бог весть какое погоняло; звучало, конечно, по-современному круто, но нескладно. Алиша предпочитала аббревиатуру: ЦМП.

— Я пойду первой, — обратилась она к детективу Линдси.

Голос ее, передаваемый наружу — как вперед, так и назад — наплечными динамиками, звучал тихо, словно издалека. Но микрофон улавливал его и возвращал звук ей в наушники: Алише приходилось говорить наперебой с собственным эхом, которое слышала только она. Она доложила начальству об этой проблеме, но пока шлем не отладили, у каждого, кто им пользовался, очень скоро начинала ужасно болеть голова. К счастью, гремлины довольствовались пока только микрофоном и некоторыми вспомогательными системами. Если бы забарахлили основные системы, это поставило бы под удар весь анализ осмотра места преступления, и тогда ФБР не смогло бы добиться средств на внедрение этого проекта в повседневную практику.

— Можно сначала со мной пойдете только вы и кто-нибудь из экспертов, чтобы зря не топтать? Тогда ЦМП составит план действий для остальных сотрудников.

Линдси смотрел на чудную экипировку с таким забавным выражением лица, что Алиша пожалела о том, что не успела включить камеры.

— Ладно, — с сомнением в голосе произнес тот, кое-как справившись с удивлением, и, повернувшись к подчиненным, отрывисто бросил: — Флейзер!

Мужчина в очках и белом лабораторном халате кивнул и присоединился к ним, вооружившись докторским кожаным портфелем.

Алиша остановилась у деревянной лесенки, которая шла из гаража в дом. По словам местного полицейского, лестница вела в нежилую комнату, нечто среднее между чуланом и прачечной. Оттуда по коридору можно было попасть в спальни, а следующий коридор вел в гостиную и прихожую.

— Включить системы, — произнесла Алиша.

В ту же секунду лестничный пролет залился ярким светом галогенных ламп, укрепленных у нее на плечах и голенях. Под забралом шлема ожил дисплей цифровой видеокамеры. Мышцами живота Алиша почувствовала, как в черной коробочке у нее на поясе завертелся, набирая скорость, жесткий диск ЦМП.

— Картографирование, — приказала она. Послышался писк маленького моторчика. На макушке у Алиши что-то завибрировало, да так, что отдалось в зубах. Вот еще на что надо будет пожаловаться. Сейчас должен был заработать десяток лазеров, но их красные лучики Алише не были видны. Свет галогенных ламп мешал их увидеть, но лазеры, конечно, работали.

— Что за черт?! — воскликнул Линдси, словно подтверждая эту мысль.

Нажав кнопочку на левом предплечье, Алиша включила камеру заднего обзора и полюбовалась на его физиономию: она вновь выражала полное ошеломление и недоверие.

— Лазерный оптический дальномер составит подробный план места совершения преступления, — объяснила Алиша. — ЦМП нарисует точный чертеж — с мебелью, местами нахождения улик и так далее.

— Да, пожалуйста…

Алиша стала подниматься по лестнице.

— Преступник проходил здесь, он шел сверху, — сказала она и указала на царапину длиной сантиметров в восемь, оставленную на некрашеной стене — книзу та была глубже. На краю царапины виднелась тонкая коричневая полоска.

— Отмечаю на карте, — произнесла Алиша. На кончике пальца у нее тоже был лазер, он включился, она навела красный лучик на царапину и нажала кнопку. Пропищал зуммер, и луч погас. Алиша двинулась дальше.

— Флейзер, — сказал у нее за спиной Линдси, — оставь тут бирочку, ладно?

В комнате, служившей прачечной, Алиша вновь остановилась.

— Секунду, — сказала она и выключила галогенные лампы — словно несколько солнц разом погасло. Прекратилось и мелькание красных лучиков. Остался только один — он просканировал комнату, нарезая ломтиками пространство, и уперся в пол.

— След ботинка, — сообщила Алиша. — Большой, двенадцатого или тринадцатого размера, ведет из прачечной в коридор.

Снова включились яркие лампы, закружились лучи дальномера. Она стояла, устремив свой лазерный палец в ту точку, где остановился луч сканера.

— Я ничего не вижу…

— Я использовала инфракрасные лучи. Для этого выключала свет. Не могли бы вы зайти вперед и отметить это место?

Эксперт Флейзер обошел ее и, вытянувшись, поставил возле невидимого отпечатка небольшую табличку с номером на подставке. Алиша приказала ЦМП также отметить эту точку.

Перешагнув через табличку и невидимый след, они направились в коридор. По краям подошв ботинок Алиши шел ряд резиновых сантиметровых столбиков, которые распределяли давление на опору, чтобы сама она оставляла как можно меньше следов, а те, что все-таки оставляла, можно было легко идентифицировать. К тому же в этих резиновых выступах находились датчики, определявшие тип поверхности, по которой шел обладатель спецботинка. На плане места преступления, который начертит на основании полученных данных машина, будет отмечено, например, что пол в этой части дома изготовлен из древесины твердой породы. Стены узкого коридора были увешаны фотографиями в рамках: школьные, свадебные, сделанные после рождения ребенка и в турпоездке, на фоне песков, снегов и гипсовых динозавров — история возникновения и дальнейшей жизнедеятельности типичной американской семьи.

Алиша ощутила комок в горле. Смерть не просто прекратила течение жизни одного человека. Для жертвы весь мир перестал существовать. Исчезло все: что было, что есть и что будет… ничего уже не будет. А для родственников самые счастливые воспоминания о близком человеке отныне будут омрачаться внезапным осознанием того, что главное действующее лицо уже не в состоянии их разделить.

Стойка лампы на плече Алиши, зацепившись, сбила одну из фотографий. Алиша быстро повернулась, поймала фотографию на лету и сунула ее Линдси. Дверь в комнату справа была открыта — она шагнула туда. Лазерные лучи закружили по комнатке, измеряя ее и отмечая расположение мебели. Очевидно, это гостевая спальня, которой, судя по пыли и запустению, пользовались очень редко. Окно в ней было одно. С той стороны, прямо под окном — пристройка, а в стекле возле шпингалета прорезан кружок.

— Здесь он проник в дом, — сказала Алиша, подходя ближе. — На оконной раме комок шерсти, очевидно, какого-то животного. Сетка от насекомых оторвана, лежит внизу за окном. На подоконнике грязь… на ковре земля, сосновая хвоя, листья, — на все перечисленное она поочередно указывала лазерным пальцем.

За ней в комнату вошли Линдси и Флейзер.

— Снова перехожу на инфракрасный диапазон, — объявила она, гася прожекторы. Пометавшись несколько секунд по комнате, красный лучик отметил две точки по обе стороны окна. Снова включились галогенные лампы. — Есть отпечатки пальцев на оконной раме, слева — на высоте пятидесяти двух сантиметров от подоконника, справа — на высоте пятидесяти. Похоже на след ладони и двух пальцев.

— А я так ни черта не вижу, — тупо сообщил Линдси.

«Потому такие свидетельства и называются неявными», — хотела ответить Алиша, но сдержалась и сказала лишь:

— Они там есть.

— Он был без перчаток? Чепуха какая-то.

— Отпечатки пальцев были найдены и на месте других преступлений, — сказала Алиша. — Похоже, убийцу это не беспокоит.

Она вышла из комнаты и двинулась дальше по коридору. Еще две двери, обе прикрыты. За первой обнаружилось что-то вроде кабинета. На столике стоял монитор, под ним системный блок. Стул, принтер, кучка писем и еще каких-то напечатанных бумаг, небольшой металлический стеллаж для такого добра. Большую часть комнаты загромождали пластмассовые корзинки для мусора, сложенные шаткими штабелями.

У последней в том коридоре двери Алиша остановилась, чтобы просканировать участок инфракрасными лучами — и увидела под дверью полоску света. Попятившись, она столкнулась с подходившим Линдси.

— Там свет горит, — прошептала она. — Тот, кто выезжал на вызов…

— Мог и не проверить, он летел отсюда, как ошпаренный. Включите-ка ваши прожекторы! — Линдси протиснулся вперед с пистолетом наготове. Он медленно повернул ручку двери — и молнией ворвался в комнату. Алиша поспешила следом. Линдси стремительно двигался по спальне, заученно направляя оружие то в одну, то в другую сторону. Шести секунд хватило, чтобы проверить комнату, чулан и маленький туалет.

Алиша осмотрелась. Первым делом в глаза бросалась постель: огромное королевское ложе с толстым стеганым ватным одеялом и зелеными простынями в белых кружевах. С одной стороны одеяло и верхняя простыня были откинуты. В изголовье лежала пара взбитых подушек. Возле них на койке шалашиком стояла открытая книга в мягкой обложке. Вверху неспешно вращался потолочный вентилятор. Горела настольная лампа у изголовья, хотя свет ее терялся в сиянии галогенных ламп.

— Похоже, она уже лежала в постели, но что-то ее побеспокоило, — предположил Линдси.

— Нет, простыни совсем не измяты, — грустно возразила Алиша и про себя понадеялась, что внешние динамики придали ее голосу больше бесстрастности. — Она приготовила себе награду в конце трудового дня: уютная постель и интересная книжка. Приготовила заранее, после ужина, чтобы потом не тратить лишних усилий. Ей хотелось прийти, свалиться в постель — и насладиться отдыхом.

— Как вы это узнали?

— Точно так делала моя мать. Всю жизнь. Иногда она… — Алиша оборвала себя на полуслове. Зачем делиться личными воспоминаниями с человеком, который скорее всего гроша ломаного за них не даст? Она сожалела о своей словоохотливости.

— Может, она готовилась ко сну, когда ее потревожил преступник, — сказал Линдси, еще раз осмотрев аккуратно приготовленные вещи.

— Вполне может быть.

— Полюбуйтесь-ка туда!

Алиша повернулась в ту сторону, куда перевел взгляд полицейский. Оказывается, вся спальня была завалена безделушками: на этажерке, комоде, сундуке возле койки, на книжных полках — всюду стояли сувенирчики. Кажется, все они были связаны с религией: часовенка из керамики, молитвенно сложенные руки, огромный гвоздь, перевязанный красной ленточкой, блюдо с витиеватой надписью «Паси овец Моих», кресты и крестики, книжки, статуэтки Иисуса Христа. Стены были увешаны десятками картин, на одних изображался Мессия в различных позах, на других — живописные пейзажи, поперек которых шли цитаты из Библии, написанные каллиграфическим почерком. Алиша совершила поворот на 360 градусов, чтобы встроенная видеокамера могла запечатлеть эти бесценные сокровища.

— Еще одна оглашенная отдала Богу…

— Детектив! — Алиша указала на видеокамеру с микрофоном, пристроившуюся у нее на макушке как всевидящее око грозного божества. Полицейские видеосъемки, делавшиеся для того, чтобы полнее восстановить картину преступления, для чего только впоследствии не использовались. Их могли затребовать в суде, чтобы уточнить, где и в каком состоянии находилось то или иное вещественное доказательство. Нередко их просматривали родственники или друзья покойного, чтобы подсказать, какие вещи пропали, или убедиться, что следствие ведется тщательно. Линдси был смущен.

— Я хотел сказать, еще одна верующая слишком рано ушла от нас, и я вне себя от скорби…

На пороге появился Флейзер со своим черным портфелем.

— Что-нибудь нашли?

— Да нет тут ничего, по-моему, — ответил Линдси, протискиваясь мимо него в коридор.

Алиша задержалась, чтобы проверить свою догадку: ей показалось, что близ постели есть местечко, не загроможденное сувенирами. Присмотревшись, она улыбнулась: точно. На этажерке возле кровати была свободная от безделушек площадка, подходящая по размеру и даже по форме, чтобы на ней уместилось чайное блюдце. Мама обожала пить на ночь отвар ромашки, у нее это превратилось в священный ритуал. Интересно, какой напиток занимал такое почетное место на этажерке Синтии Леб?

— Вы идете? — поторопил ее Линдси. — Мы еще трупа не видели.

Алиша вдруг почувствовала, что и не хотела бы на него смотреть.

 

8

Надо же, какой везунчик этот коп: все-таки заметил, как он свернул в лес.

Олаф «держал смайл», пока огни полицейской машины неторопливо приближались. На каком-то бугорке лучи фар взмыли в небо, а затем вернулись к микроавтобусу. Не доезжая метров десяти, патрульная машина остановилась. Ее фары освещали «фольксваген» справа и немного сзади, левая сторона с открытой дверцей оставались в тени. Из такого положения открытый люк тайника полицейский увидеть не мог. По-прежнему держа секиру за спиной, Олаф неторопливо подошел к своему микроавтобусу. Полицейскому не понравится, что он скрылся из поля зрения. Олаф быстро набросил тряпку на гору оружия и, наклонившись, закрыл люк. Топор он заткнул за пояс, так, чтобы рукоять прошла под кожаным ремнем, а «борода» — удлиненная нижняя часть лезвия — легла поверх. Хватит трех секунд, чтобы выхватить секиру и нанести удар… а если держать руку на поясе, это можно сделать в два раза быстрее.

Олаф вернулся на место — туда, где коп его увидел. Руки упер в боки, большие пальцы засунув за ремень, при этом чуть выставив их вперед, чтобы полицейский видел, что в руках ничего нет. Яркий луч подержался на нем какое-то время и притух, водитель переключился на ближний свет. Погасли и огни мигалки; очевидно, их включали только для того, чтобы дать понять, что подъехавший — не злоумышленник.

Еще с минуту полицейский не выходил из машины: проверял номера микроавтобуса.

«Молодец, — мысленно похвалил его Олаф. — Только тебе не о тачке надо сейчас думать».

Наконец патрульный открыл дверцу и вылез из машины. Одной рукой он нахлобучил широкополую шляпу, а вторую, отметил про себя Олаф, держал на кобуре с пистолетом.

— Добрый вечер! — сказал полицейский, обойдя открытую дверцу своей машины.

— Здравствуйте! — приветливо отозвался Олаф без тени акцента. — Неужто меня занесло в частные владения?

Патрульный прошел перед фарами своей машины, и его тень метнулась на Олафа, отпрыгнула и набросилась вновь. Не доходя до микроавтобуса, коп остановился.

— Нет, здесь земля свободна для общественного пользования. Я увидел, как вы свернули с дороги, и хотел проверить, нет ли у вас проблем. У вас все в порядке?

— Абсолютно! — Олаф оскалился еще шире. Он знал, что его внешний вид приводит людей в замешательство. Коренастый и крепкий, лохматый, как снежный человек, он одевался как викинг, кем, по сути, и был: длинная, грубой вязки и, увы, очень грязная, рубаха, узкие штаны из овечьей кожи, высокие кожаные сапоги. Когда Олаф являлся к своим жертвам, его внешний вид служил для устрашения и на долю секунды ошеломлял их — и этого времени ему вполне хватало, чтобы использовать преимущество внезапности. В такой ситуации, как теперь, его внешность тоже приносила пользу: она была достаточно странной, чтобы удерживать полицейских от длительной пустопорожней болтовни, и достаточно невинной, чтобы не вызвать у них излишнего служебного рвения — он выглядел странно, но не настолько. Олаф чувствовал себя комфортно в своем наряде. Рубашку связала ему жена Ингун, овчина для штанов была его собственной выделки, Ингун лишь скроила и пошила их. Сапоги из кожевенной мастерской он ходил забирать вместе с сыновьями. Мальчишки громко выражали восторг качеством работы сапожника и крутым видом отца в новой обуви.

Патрульный отцепил с пояса фонарик и, включив его, подошел к заднему окну «фольксвагена». Посветив в салон, он заглянул внутрь.

— Номера калифорнийские, — сказал он оценивающе — так, словно Олафу приятно было это признать.

— Да, я из Сан-Луис-Обиспо.

— Это там, где птицы?

— Нет, вы путаете с Сан-Хуан-Капистрано. Оттуда до нас пять часов езды на северо-запад.

Полицейский кивнул. Он был помладше Олафа, лет тридцати пяти. Его честные глаза свидетельствовали о том, что он любил свою работу, а глубокие вертикальные морщины между бровями о том, что ради этой любви ему приходилось жертвовать здоровой семейной жизнью. Олафу представилось, как этот парень в свободное время добровольно занимается с новобранцами и подолгу тренируется в тире. Его не так-то легко одолеть. Интересно, знает ли он о последнем убийстве. Вряд ли. Прошло меньше двух часов, информация еще не успела разойтись по всем службам. К тому же они не знают, кого искать, на каком транспорте. К Палмер-Лейку Олаф подбирался с запада, где нет оживленных трасс и мало домов; он был уверен, что его никто не видел.

Патрульный направил луч фонарика мимо Олафа — в открытую дверь микроавтобуса.

— Мусора-то сколько…

— Да, в дороге я живу по-свински.

— Куда направляетесь?

— В Таос, к родне. Приехал сюда по I-70, навестить друзей, — добавил он, предупреждая следующий вопрос.

— Но сколько же хлама… — Полицейский укоризненно покачал головой, обводя лучом фонарика кучу мусора в салоне. Уловив зловоние, которое она источала, он неприязненно поморщился.

Вот тут Олаф мог бы улыбнуться искренне. Сам он терпел эту вонь исключительно ради того, чтобы отпугивать таких, как этот патрульный. Случись кому-то из них досматривать микроавтобус, вряд ли они стали бы делать это с особым усердием. К тому же зловоние отбивало запах псины — на тот случай, если будут искать человека с собаками. Водить машину, из салона которой разит, как из выгребной ямы, законом не запрещено. А искать следы преступлений в отхожем месте станет не всякий… даже если они там есть.

Полицейский сделал шаг назад.

— Водительское удостоверение имеется?

— Какие-нибудь проблемы, командир? — Олаф положил правую руку на пояс.

— Никаких, — ответ был как будто дружелюбный, но это словечко полицейский как-то обидчиво процедил.

Олаф достал потрепанный нейлоновый бумажник и выудил из него удостоверение — недавно отпечатанное, но настолько затертое, словно оно было выдано тысячу лет назад.

В ближайшей к ним группе деревьев хрустнул сучок. Патрульный резко обернулся. Он посветил себе, держа фонарик как копье, у плеча. Вторая рука его мгновенно вернулась к кобуре.

— Что там такое? — Олаф как раз перед этим заметил одну из собак. Те расположились вокруг по периметру, стараясь держаться за пределами видимости.

— Вы один сюда приехали? — По голосу полицейского Олаф понял: тот ругает себя, что не спросил об этом раньше.

— Конечно, один. А что, там кто-то есть?

— Будьте добры, станьте вон туда! — Коп указал Олафу место подальше от себя, на полпути к тем деревьям, от которых раздался звук, чтобы держать в поле зрения и его, и подозрительный тенистый участок. Сам он немного приблизился к деревьям, размеренно прочесывая местность лучом фонарика.

— Может, это какая-нибудь живность?

Полицейский не ответил. Он припал на одно колено, продолжая прочесывать фонариком траву и стараясь заглянуть под ветви деревьев. Затем он повернул голову — лицом к Олафу, но главным образом для того, чтобы вслушаться в затихшую ночь. Выдержав долгую паузу, полицейский встал и подошел к нему.

— Тут что, опасно? — тревожно вытаращил глаза Олаф.

— Может, олень, — буркнул коп. Он взял водительское удостоверение, пробежал его взглядом за три секунды и вернул. На лбу у него поблескивала обильно выступившая испарина. Отступив назад, полицейский еще раз посветил внутрь «фольксвагена», в лес, потом на Олафа. Было очевидно, что он пытается принять решение. Затем патрульный попятился к своей машине, продолжая искоса мельком поглядывать на ближнюю рощицу.

— Если будете разводить костер, как следует залейте его перед отъездом. Мусор оставляйте только в специально отведенных для этого местах — или держите у себя в машине, если вам так больше нравится. Счастливого пути! — Он проговорил все это исключительно для того, чтобы во время отхода не поворачиваться спиной к странному типу в чудно й одежде.

— Спасибо, командир.

Полицейский так и проследовал задним ходом вдоль своей машины, не отворачиваясь от Олафа, обогнул дверцу — как на запущенной в обратную сторону видеозаписи. Не снимая шляпы, он втиснулся на сиденье машины и захлопнул дверцу. Отчетливо щелкнул в тишине электронный замок. За лобовым стеклом, в зеленоватом свете системы связи, коп был похож на привидение. Патрульная машина круто развернулась и, отыскав колею, уходившую в прогал между деревьями, исчезла, превратившись в тусклое, скачками удаляющееся по лесу облачко света, за которым следовали мерцающие красные огоньки. Шум двигателя постепенно затих.

Он может вернуться.

Зависело это главным образом от того, поверил ли полицейский, что Олаф путешествует один. Кажется, все-таки не поверил. Предположим, он Олафа раскусил, ну и что? В чем преступление? Нет, вовсе не обязательно причислять этого копа к людям, потенциально представляющим опасность. Даже когда тот узнает об убийстве, вряд ли он сможет убедить себя, что встреченный им незнакомец имеет к преступлению какое-то отношение. У преступника были собаки — по меньшей мере одна. Звук, услышанный патрульным в лесу, могла произвести собака — но больше никаких подтверждений тому нет. Разве животное, принадлежащее человеку, станет молча прятаться в лесу? Потом — речь Олафа. В числе примет убийцы обязательно будет упомянут сильный акцент, который слышала женщина по телефону. Многие преступники, выходя на дело, стараются скрыть свой акцент, и мало кто нарочно говорит с акцентом. Олаф был уверен, что копченой селедки разбросал достаточно.

— Фрейя! Тор! Эрик!

Собаки с шумом вылетели из зарослей и расселись полукругом перед хозяином.

— Goan dag! — похвалил он их. — У меня для вас кое-что есть. Хотите кое-чего? — Олаф полез в машину и вытащил оттуда холщовый мешок. Достав из него большую пригоршню вяленой говядины, он вывалил мясо перед первой собакой, огромным зверем по кличке Тор. Животные посмотрели на кучу еды и перевели выжидательный взгляд на хозяина. Положив такие же порции двум другим собакам, Олаф сказал:

— Ешьте.

Не успел он положить мешок на место, как еда исчезла.

— Ну, побегайте еще. Через пять минут поедем дальше. — После этих слов собаки рванули на лужайку, будто им подпалили хвосты.

Олаф снова открыл свой тайник. Вытащив из-за пояса секиру, бросил ее в груду прочего оружия. Затем провел пальцами по стенке в глубине тайника, нащупал там приклеенный кармашек, в каком хранят пластиковые карточки, и вынул оттуда плотно сложенный лист бумаги. Олаф сел на краю лужайки и развернул его: имена, внешние приметы, адреса. Бумага содержала список из пятидесяти человек, сделанный аккуратным мелким почерком. Он давно успел пересчитать их и подумать о каждом — о том, как пересекутся их жизненные пути, точнее, его путь перечеркнет линии их жизней, и те оборвутся. Пятой сверху в первом столбике значилась Синтия Леб. Следующую фамилию частично закрывал засохший кровавый отпечаток большого пальца. Олаф отскреб его ногтем, чтобы можно было разобрать написанное: Тревор Уилсон, 12 лет.

Дальше шло описание внешности и домашний адрес в Каньон-Сити, штат Колорадо.

Уголки рта у Олафа опустились, словно их тянула книзу тяжесть, нараставшая в груди. Конечно, он и так знал, что следующим по счету будет этот мальчишка. Подошла и его очередь умирать. Олаф подумал о собственных сыновьях. Рука его потянулась к безделушкам, висевшим на шее на пеньковом шнурке. Сперва пальцы нашли руну Одал — фигурку в виде ромба с ножками, выросшими из острого угла. Таким символом у его народа обозначалась семья. Семилетний Йон целый месяц в глубокой тайне выстругивал фигурку, чтобы подарить отцу перед отъездом. При этом сын поцеловал Олафа и спрятал лицо у него на груди. Слезы, просочившиеся через грубую рубашку, обожгли Олафу грудь.

Он нащупал рукой подарок другого сына, Бьорна — лапку кролика, первого, которого тот добыл и умертвил в своей жизни. Этим амулетом Бьорн очень дорожил, поэтому Олаф был растроган, получив такой подарок. В свои одиннадцать сын уже держался по-мужски сдержанно. Он обнял отца, пожелал ему благополучной поездки и быстро отступил. Стремление старшего быть сильным так же много значило для отца, как слезы младшего.

А теперь вот этот мальчишка, Тревор Уилсон. Как будут горевать его родители.

Олаф стиснул зубы и стал складывать листок.

Дело должно быть сделано.

Вернувшись к машине и спрятав список обратно в тайник, он решил все же быть милосердным в той мере, в какой мог себе это позволить. Да, хотя бы так, подумал он, захлопывая люк. Правила его клана требовали всякий раз смотреть врагу в лицо, взглянуть ему в глаза и дать шанс — пусть ничтожный — оказать сопротивление и избежать смерти. Но на детей они не распространялись. Он явится к этому мальчику поздно ночью, когда тот будет спать.

* * *

За полмира от этого места, в роскошном гостиничном номере раздался звонок мобильного телефона. Его обладатель проснулся, щурясь от ярких лучей утреннего солнца. Покосившись на средство связи, отчаянно щебетавшее на ночном столике, он взял лежавшие рядом инкрустированные драгоценными камнями часы — 8:50. Это значит, в его временной зоне сейчас 6:50. Мужчина надел часы и взялся за телефон.

— В чем дело? — сердито сказал он в трубку на своем родном языке.

Звонивший, голос которого был пропущен через электронный преобразователь, назвал его по имени, и сон с мужчины слетел в одно мгновение.

— Да, я. Кто это говорит? — сказал он и понял, что задал глупый вопрос.

— Говорите по-английски, — велел голос.

— Как вы узнали этот номер? — спросил он по-английски.

— Пиппино Фараго готов.

— Пип? — Мужчина сел. — В каком смысле?

— У него есть то, что вам нужно. Нужно его убедить. Пора это сделать.

— Что вы имеете в виду? Алло!

Телефон замолчал. Мужчина посмотрел на дисплей: надпись сообщала, что номер звонившего определить не удалось. Еще бы. Но это неважно. Если информация верна, ему только что сделали большой подарок. Когда мужчина искал в списке номеров телефон Пипа, сердце его билось учащенно.

 

9

Едва успев осветить кухню, галогенные лампы Алиши сразу остановились на жутком зрелище: отрубленной голове Синтии Леб. Она стояла вертикально на самом краю кухонного стола перед грудой немытой посуды и открытой коробкой сырных галет «Чиз-ит», подбородок даже немного свешивался через край.

Алиша непроизвольно сделала резкий вдох, который прозвучал в динамиках как сдавленный вопль и вернулся ей в наушники пронзительным скрежетом. Плечи ее инстинктивно дернулись назад, совсем немного, и это было бы почти незаметно — не будь на них установлены громоздкие лампы. Одна из ламп угодила прямо в лоб стоявшему сзади детективу Линдси.

— Эй! Осторожней! — вскрикнул он.

— Простите, — пробормотала Алиша.

Потирая лоб, Линдси оттеснил ее и пролез вперед. Тогда он увидел то, что стояло на кухонном столе и, в свою очередь, сдавленно всхлипнул.

Последним в кухню вошел эксперт Флейзер, протиснувшись с другой стороны мимо Алиши. Он не издал ни звука, но схватился за ее предплечье.

— Итак, это действительно «убийство Пелетье», — ровно, как диктор в документальном фильме, произнес Линдси. До этого момента ему приходилось полагаться на сообщение выезжавшего на вызов патрульного, с которого все и началось.

— Я слышал эту фамилию, но почему именно Пелетье? — откашлявшись, спросил Флейзер.

Алише показалось, что он в этот момент готов был спросить о чем угодно, о любом пустяке, лишь бы отвлечься от чудовищной картины перед глазами.

— Николя-Жак Пелетье стал первым, кого казнили на гильотине в 1792 году, — ответила она. Этот исторический факт почему-то пришел на ум одному из детективов в Юте, расследовавших первое преступление предполагаемого серийного убийцы. Потом название прижилось.

Светло-рыжие волосы на мертвой голове слиплись и застыли торчащим вверх пучком. Алиша, которую начинало подташнивать, отчетливо представила себе, как убийца нес сюда голову за волосы. Но кровавого следа на полу не было. Чтобы убедиться в этом, она наклонилась, одновременно перенося освещение на пол.

— Что вы делаете? Светите на голову! На голову! — потребовал Линдси, как будто боялся, что в темноте голова Синтии Леб может взмыть со стола и прошептать ему что-нибудь на ухо.

— Потерпите минутку.

Крови на полу не было, за исключением нескольких бледных коричневых мазков. Словно пролитую кровь вытерли тряпкой. Зачем? Но тут Алиша заметила еще одно пятно, шагнула ближе и вгляделась. Засохший кровавый отпечаток собачьей лапы, вернее, три четверти полного отпечатка. Теперь понятно: кровь вылизала собака.

— Продолжайте, леди, — предложил Линдси, на сей раз самым любезным тоном.

Алиша медленно повернулась обратно к голове.

Глаза у Синтии — радужная оболочка зеленая, отметила Алиша — слегка закатились, будто она вдруг осознала, какая у нее ужасная прическа. Веко одного глаза было опущено. Запекшаяся кровь в ноздрях, на левом виске и щеке. На другой щеке багрово-желтый синяк. Тонкие сухие губы сложены в горькую гримасу… раздувшийся язык… кровь, лужей собравшаяся на столе, все еще капала на пол.

Алише пришло на ум высказывание, показавшееся ей уместным: «Она и перед смертью успеет прихорошиться». Сколько раз ты сама так говорила себе, когда чистила перышки и наводила красоту, подумала Алиша, полагая, что и Синтии, как любой женщине, приходилось этим заниматься. И вот что в итоге. Не для кого больше прихорашиваться. Даже для себя самой.

Она отвела взгляд от ужасного зрелища, продолжая для удобства коллег освещать мертвую голову галогенными лампами. Широкий круг света захватывал несколько предметов, лежавших на столе: измазанный в горчице нож, пакет из-под хлеба, пустой и смятый, как лопнувший шарик, полоску прозрачного пластика, от вакуумной упаковки с мясной нарезкой. По столу были рассыпаны хлебные крошки. Немного приподняв лампы, Алиша увидела остальную часть пустой упаковки и баночку с горчицей. Обшарив взглядом поверхность стола, она задержалась на луже крови.

— Преступник сделал себе бутерброд, — объявила она.

— Да ну? — отозвался Флейзер.

— Откуда вы знаете, что не сама женщина — перед тем, как ее убили? — поинтересовался Линдси.

— Спасибо за «перед тем», Дейв! — фыркнул Флейзер.

— Ну, вы меня поняли…

— Крошки упали на кровь сверху, — Алиша сфокусировала на лужице световое пятно.

Флейзер шагнул поближе:

— Точно. Некоторые даже не пропитались, еще белые.

— Черт побери!

Они замолчали, представив себе эту жуткую сцену. Алиша почувствовала, что даже толстокожий Линдси ошарашен.

— А что это у нее на лбу? — спросил немного погодя Флейзер и еще немного приблизился, стараясь не наступить на следы крови на полу.

— Об этом я писала в служебной записке. — Алиша направила видеокамеру на участок над правой бровью убитой и взяла его крупным планом.

— Как будто выжжено… как клеймо. — Эксперт так приблизил лицо к голове жертвы, что мог бы ее поцеловать. — Это солнце.

— Солнце? — переспросил Линдси.

— Кружок величиной с десятицентовик. А из него волнистые линии в разные стороны.

— Другие жертвы были помечены тем же клеймом, — сообщила Алиша. — То же самое будет у нее на левой ладони. Когда мы найдем тело.

— Это что, сатанинский символ? — спросил Линдси, сделав ударение на слове «сатанинский». — Мы имеем дело с дьяволопоклонником?

— Может быть. — Просмотрев материалы по делу об убийстве в Форт-Коллинзе, Алиша стала искать этот символ в базе данных ФБР. Известные оккультные группы пользовались разными знаками солнца, но ни один из них в точности не совпадал с этим. Больше всего он напоминал «зонненрад», или «солнечное колесо». Этот знак появился в древней Европе и был известен по древнескандинавским и кельтским культурам. Там искривленные лучи исходили из единого центра. Фашисты часто использовали этот символ вместо свастики, которая произошла от него же много веков назад. Неонацисты пользовались им, чтобы обойти запрет на фашистскую символику. «Зонненрад» обозначал разные вещи в разных культурах, иногда сатанинские или оккультные, но не всегда.

Алиша знала, что солнцу до сих пор поклоняются во многих религиях, а некоторые, даже индуизм и буддизм, содержат элементы солнцепоклонства в дополнение к основной теологии. Синтия Леб явно тяготела к религии. Может, это как-то связано?

— Это может означать что угодно, — сказала Алиша вслух.

— Это и правда выжженное клеймо, — с оттенком удивления произнес эксперт.

— Мы полагаем, что преступник нагревает в пламени зажигалки что-то вроде небольшого железного клейма. — Алиша секунду помолчала, прикусив губу, и закончила: — А потом прикладывает.

Флейзер кивнул.

Алиша начала привычный ритуал поиска неявных улик в инфракрасных лучах, а также занесения найденных свидетельств в базу данных и на карту: голова, кровь, упаковки от продуктов, отпечаток лапы. Потом она вышла в коридор, двигаясь неуклюже и держась неестественно прямо — вероятно, устала таскать на себе громоздкий шлем и прочие начиненные электроникой доспехи.

На душе у нее тоже было тяжело: Алише хотелось как можно скорее уйти подальше от мертвой головы, но она понимала, что следующим этапом будет обследование обезглавленного тела. Впрочем, и этой причиной нельзя было объяснить ее общее состояние — почему кожа вдруг стала такой липкой, сердце застучало с ускорением, как у скаковой лошади перед препятствием, и дыхание приходится сдерживать большим усилием воли. Она видела сотни фотографий, сделанных на месте страшных убийств, последствия чудовищных актов насилия, обследовала пулевые ранения и рваные раны, смятые в автомобильных авариях человеческие тела — и все-таки чем-то проняла ее эта отрубленная голова. Может, Брейди смог бы разобраться, в чем тут дело, самой Алише это было явно не под силу.

— Как вы думаете, убийца оставил тело где-то здесь? — Линдси, как оказалось, от нее не отставал.

— В других случаях он так и делал. — Алиша остановилась в нерешительности.

В конце коридора был дверной проем, за которым виднелся опрокинутый столик, а может, подставка под большое комнатное растение. На полу рядом со столиком валялись связка ключей и обрывок бумаги. Дальше по полу шла какая-то темная извилистая трещина, похожая на изображение реки на карте. Поняв, что это такое, Алиша сделала судорожное глотательное движение. То была не трещина, а густая темная лента недавно вытекшей и подсыхающей крови.

— Ну, что стоим? — спросил сзади Линдси. — Пошли!

Алиша двинулась вперед.

— Так, значит, эта штука может составить план дальнейшего обследования этого места? — ворчливо спросил Линдси.

Алиша хорошо понимала ход его мыслей. Преступник проник в дом через спальню. Совершил нападение, очевидно, в гостиной. Голову отнес на кухню. С каждой секундой дело все больше усложнялось. Но если сюда запустить всех остальных сотрудников, будет трудно контролировать их работу.

— Мы называем его «планом атаки». Машина указывает, кому из экспертов в какой момент заходить и с чем работать — так, чтобы сохранить в целости как можно больше улик. В этом плане будет содержаться бо льшая часть сведений, которая понадобится вашим людям при составлении отчетов.

— Что, прямо сразу?

— Да, надо только к принтеру подключиться. Он выдаст план-чертеж с точками нахождения следов, предложит последовательность действий для всех сотрудников, чтобы они как можно меньше натоптали. Каждый будет знать, что ему делать, не будет лишних, ничто не будет упущено.

— Хм… Вначале я должен буду сам посмотреть этот план.

— Конечно.

В поле зрения Алиши показались ноги убитой. С каждым шагом свет галогенных ламп все дальше освещал лежавшее на полу мертвое тело, и перед ними постепенно разворачивалась жуткая картина. Небольшие красно-коричневые пятна на бежевых шортах переходили в более крупные на нижней части хлопчатобумажной рубашки — чем выше, тем крупнее, как на увеличенной во много раз границе перехода одного цвета в другой на экране компьютера. Выше середины груди рубашка была сплошь залита кровью. Из воротника торчал обрубок шеи — Алише он показался невероятно длинным. Он заканчивался там, где уже должна была начинаться голова — чем-то это напоминало неудачно обрамленную фотографию.

С помощью клавиатуры, встроенной в левое предплечье, и лазера на кончике пальца Алиша внесла в ЦМП координаты тела. Щелкнула еще одна клавиша — и кружившие по комнате лучи лазеров, расположенных на макушке шлема, сосредоточились впереди, на трупе, и замелькали так быстро, что слились в одно красноватое сияние. Щелкнула и зажужжала возле уха молчавшая до сих пор кинокамера с 35-миллиметровой пленкой — специально для луддитов, не признающих цифровую видеосъемку с высоким разрешением.

Как только эта процедура была закончена, Алиша отвернулась. Перед камином она увидела палитру с засыхающими сгустками краски. Возле нее стояла совсем недавно расписанная акриловая корзинка из-под мусора. Алиша наклонилась — поближе рассмотреть, что там нарисовано.

— Обработайте выключатель, — сказал за ее спиной Линдси, — чтобы я мог включить верхний свет.

Обернувшись, она увидела, куда он показывает.

— Сначала в инфракрасных лучах, — сказала Алиша и приступила к обычной процедуре: выключить галогенные лампы, включить инфракрасные лучи, снова включить лампы, отметить лазером местонахождение следов… Новая точка: выключить главные, включить инфракрасные, включить главные, отметить лазером… и так всю комнату. Наконец она проверила на наличие скрытых следов выключатель и область вокруг него. «Чисто», — скрипнули злополучные внешние динамики, исказив ее голос до неузнаваемости. Линдси повернул выключатель. Для Алиши освещение ярче не стало: у нее горели галогенные лампы.

Кроме трупа, осматривать больше было нечего. Алиша присела на корточки и поймала в объектив срез шеи, влажная и сложно устроенная внутренность которой, в принципе, не предназначалась для подобной демонстрации. Затем она нацелила системы ЦМП на изувеченные запястья Синтии Леб. Из открытых ран, как провода оборванного кабеля, торчали вены и сухожилия. Рваные раны были на удивление чистыми, без крови, будто их кто-то промыл. «Или вылизал», — подумала Алиша, и ее опять затошнило. Кожа вокруг ран была усеяна множеством более мелких укусов — это говорило о том, что животные каким-то образом участвовали в убийстве. В открытой ладони скопилась лужица крови. На нижней стороне ладони под большим пальцем было выжжено маленькое солнце. Указательный палец отгрызен.

Алиша резко поднялась. Сила инерции шлема, который будто стал еще тяжелее, едва не опрокинула ее. Она шагнула назад, чтобы не упасть, и налетела спиной на какую-то мебель. Та со скрипом поехала по деревянному полу. Алиша шепотом выругалась, представив себе, как мотается туда-сюда по комнате, пошатываясь под тяжестью шлема, налетая на мебель, спотыкаясь о труп и топча улики… Усилием воли она заставила себя стоять спокойно и прямо, решив не любопытствовать, на что налетела. Убедившись, что равновесие восстановлено, Алиша выключила системы ЦМП, отцепила шлем от наплечников, к которым он крепился, и сняла его. Она стояла, держа шлем обеими руками, и чувствовала, что все-таки слегка пошатывается. Свет в комнате казался слишком тусклым. Голова раскалывалась от боли.

— Эта штука выключена? — После звуковой изоляции шлема голос Линдси прозвучал непривычно громко.

Алиша глубоко вдохнула — и напрасно: тяжелый запах крови ударил ей в ноздри и заполнил легкие.

— Да.

— Слава тебе, господи, — сказал он и тут же с ошеломительным грохотом пустил ветры.

Вот только этого ей не хватало. Алиша развернулась и быстро вышла из комнаты.

 

10

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Отца Адальберто Рендалла, как всегда, встречал черный «мерседес», выехавший на бетонку к самому «Гольфстриму-IV». Рендалл разглядывал лимузин в иллюминатор, дожидаясь, пока пилот откроет дверь, опустит лестницу и подаст ему руку. Да, стар он уже путешествовать. Спина не разгибается, колени не сгибаются, да и силы уже не те — нечем компенсировать накапливающиеся физические изъяны. Хорошо, хоть не рейсовым самолетом приходится летать.

Когда святой отец доковылял до лимузина, дверца «мерседеса» открылась. Оттуда высунулся Пиппино Фараго, скользнул по нему взглядом — и вновь скрылся в прохладном полумраке салона.

Забираться в машину было еще одним тяжким испытанием для Рендалла.

Салон «мерседеса» представлял собой небольшую гостиную с двумя стоявшими друг напротив друга роскошными диванами: один в хвосте, второй сразу за сиденьем водителя. Пиппино и его босс Люко Скарамуцци развалились на заднем сиденье, так что отец Рендалл рухнул на переднее, лицом к ним.

Люко приветливо улыбнулся. Наклонившись, он протянул руку, и Рендалл ее пожал.

— Рад снова видеть вас, отче, — произнес Люко. Он был одним из самых красивых мужчин, которых довелось видеть священнику за свою долгую жизнь — даже считая тех, что на экране. Этакий итальянский брат Джорджа Клуни. Высокий, мускулистый и гибкий. Волосы густые, черные с проседью, и в сорок два года ни одной залысины.

К тому же Богу было угодно наделить этого человека всеми качествами, необходимыми, чтобы использовать красивую от природы внешность с максимальной выгодой. Если попытаться выразить силу мужского очарования в покерной комбинации карт, у Люко всякий раз выходил «флэш ройяль». Дети его обожали, мужчины хотели быть похожими на него, о женщинах и говорить нечего… Тот, кто придумал выражение «любимец женщин», должно быть, имел в виду Скарамуцци.

Рендалл про себя улыбнулся — настолько цветистым выходило у него описание Люко. Можно подумать, что он работает у Скарамуцци в должности пресс-атташе, а не богослова. Но все это — правда, видит Бог, все правда, без преувеличения.

А для достижения целей, которые ставил перед собой Скарамуцци, ему, по мнению отца Рендалла, и впрямь нужно было использовать все свои превосходные природные данные на полную катушку. И надо сказать, Люко не тратил времени понапрасну. Казалось, он вообще никогда не спит. Все свое время, свободное от выполнения обязанностей посла Италии в Израиле, он посвящал подготовке к достижению мирового господства… как ни странно это звучит. Он думал об этом постоянно, даже тренируясь в своем спортзале, ныряя с аквалангом на островах Липари, катаясь на лыжах в Сент Моритце — всегда, когда казалось, будто он просто отдыхает и развлекается.

Жаль, что такой незаурядный человек, помимо всего прочего, был абсолютным воплощением зла. В истории его злодеяний были обесчещенные девушки и соблазненные замужние дамы, причем соблазненные с одной-единственной целью — разбить сердце мужа, были ограбления, хищения казенных денег, вымогательства, поджоги и избиения. Да, чуть не забыл — и убийство.

По сути дела, именно убийство политика, совершенное пять лет назад в комплексе «Эйша-хаус» — том самом, где он теперь занимался политической деятельностью, — и открыло ему дорогу к должности посла.

Если бы кто-нибудь спросил у отца Рендалла, что связывает его с этим омерзительным человеком, священнику пришлось бы солгать. Но причины у него были, и он мог без отвращения смотреть на себя в зеркало, собираясь отойти ко сну. Да, мог… в большинстве случаев.

— Хотите чего-нибудь выпить, отче? — спросил Люко, доставая из холодильника бутылочку родниковой воды.

— Если можно, вина.

Люко выдвинул бутылку, чтобы посмотреть название на этикетке.

— «Брунелло ди Монтальчино»?

— Замечательно.

Люко откупорил бутылку и чуть-чуть плеснул Рендаллу вина в бокал «Ридель Винум». Тот поднял ладонь в знак протеста:

— Я уверен, что вино хорошее.

Тогда Люко наполнил стакан до половины и подал его священнику.

— Будешь, Пип?

Помощник Люко жестом отказался. Он молча смотрел в окно, словно обдумывая какую-то проблему. Отцу Рендаллу казалось, что он знает, какую.

Люко вытянул ноги, поправил складку на брюках и отхлебнул воды.

— Отче, у вас все готово? — спросил он у Рендалла немного погодя.

Священник улыбнулся; тонкие губы его были бледны и никак не выделялись на лице.

— У меня настоящая бомба.

— Не могу выразить, насколько важно предстоящее собрание.

— Я понимаю.

— Ну, тогда и говорить не о чем, — засмеялся Люко.

Один-два раза в год совет — а точнее, совет директоров Скарамуцци, как называл про себя этот орган отец Рендалл, — встречался с Люко в Иерусалиме, чтобы подвести итоги, обсудить дальнейшую стратегию и, при наличии соответствующего числа голосов, наделить Люко еще большей властью над дожидавшейся его империей. Обязанности Рендалла состояли в том, чтобы постоянно подтверждать права Люко как истинного наследника. Эта работа не походила ни на какую другую, да и второго такого «совета директоров» в мире просто не существовало.

Каждое собрание превращалось в битву умов: Люко пользовался любой возможностью привлечь членов совета на свою сторону, а его противники не жалели сил для того, чтобы его дискредитировать. Сегодняшнее заседание было особенно ответственным. Вопрос заключался не только в том, какое количество полномочий Люко сможет отвоевать у совета; исход заседания должен был воодушевить, а в противном случае — поколебать веру в своего лидера у его многочисленных сторонников по всему миру. В ночь на следующее воскресенье некоторое число избранных последователей — не таких влиятельных, как члены совета, но также игравших важную роль в его восхождении, — должны были собраться в Иерусалиме на мероприятие, которое отец Рендалл называл про себя американским словом «пеп-ралли». Что-то среднее между королевским приемом, религиозным ритуалом и неформальной вечеринкой. Официально это сборище загадочно и лаконично именовалось «собранием».

Рендалл стал смотреть на проносившиеся за окном местные пейзажи. Машина подъезжала к Шаар-Хагай — у обочин, среди мимоз, ржавела бронетехника времен войны за независимость. Цветущие, покрытые зеленью земли в окружении Иудейских холмов — а фактически гор, которые, несмотря на некоторую дикость и неопрятность, были по-своему не менее красивы, чем итальянские. Если не брать в расчет Альп, конечно. С Альпами ничто не может сравниться.

Люко тоже внимательно смотрел в окно со своей стороны на что-то, к чему они приближались. Потом нажал кнопку на подлокотнике. Прозрачная перегородка, отделявшая салон от сиденья водителя, опустилась.

— Да, господин? — произнес водитель.

— Тулио, притормози здесь.

Пип, насторожившись, повернулся и стал всматриваться в местность в противоположном от себя окне. Так и не увидев ничего опасного, он опустился на колени, наклонился и посмотрел в ту же сторону, что и Люко.

— Что там?

— Ребятишки. Вон там, на холме.

— Что, кидают камнями? Да просто поехать дальше…

— Тсс… — Люко открыл дверцу лимузина и вышел, впустив в салон облачко пыли и волну раскаленного воздуха. Сразу от обочины начинался крутой склон. Метра через четыре он переходил в пологий, поросший деревьями и кустарником луг, который тянулся до самых гор. Пятнистые тени растений отвлекали внимание наблюдателя и образовывали прекрасное место для засады — вот только сидевшие в ней по наивности надели белые футболки. Их было шестеро — мальчишек, спрятавшихся за большим кустом метрах в сорока пяти. Они сидели, сгрудившись в тесный кружок, и что-то обсуждали, поглядывая на проезжавшие по шоссе машины. Возможно, поджидали, когда из-за поворота вырулит достойная мишень — например, красивый автобус с большими окнами. На остановившийся «мерседес» они не обратили внимания. Люко, пригнув голову, заглянул обратно в салон.

— Пип, дай мне твой пистолет!

— Мой пистолет?

— Люко?.. — Рендалл подался вперед.

Люко нетерпеливо пощелкал пальцами. Пип достал из наплечной кобуры полуавтоматический пистолет и, поколебавшись, вручил его Люко.

— Люко! — резко сказал Рендалл. — Что ты делаешь? Это не…

— Тихо! — оборвал его Скарамуцци и отошел от машины к обочине.

— Эй! — крикнул он мальчишкам.

Те повернулись в его сторону. Самому старшему на вид лет четырнадцать, младшему — десять. Не долго думая, мальчишки быстро скрылись за кустом.

Люко достал из кармана платок и тщательно протер пистолет. Затем вынул магазин, протер и его и вставил обратно. Рендалл был уверен: выяснить, кто хозяин пистолета, невозможно. Таков был стиль Люко.

Люко снова посмотрел вверх и увидел, что мальчишки смотрят на него из своего укрытия. Он подождал, пока проедет потрепанный семейный «пежо». Больше машин поблизости не было. Люко поднял пистолет над головой и помахал им в воздухе, затем бросил его на насыпь в направлении потрясенных мальчишек.

Рендалл укоризненно покачал головой. Он вынул из нагрудного кармана потертый серебряный портсигар, достал из него самокрутку и прикурил от старой бензиновой зажигалки «Зиппо». Наклонившись к открытой двери, он выпустил в нее струю дыма и взглянул на Люко — тот стоял спиной к машине, уперев руки в бока, и смотрел, что будут делать дети. Священник повернулся к Пипу — тот снова отрешенно уставился в свое окно.

Левая нога Пипа была короче правой — результат несчастного случая в детстве. Он сидел, положив короткую ногу на длинную, и Рендаллу было видно, что к левой подошве Пипа примотаны скотчем две книги в бумажной обложке.

— Пип! — негромко позвал Рендалл.

Ответа не последовало.

Наклонившись, Рендалл потрогал Пипа за ботинок.

Тот продолжал молчать.

Рендалл, вздохнув, откинулся на спинку сиденья. За последние несколько месяцев они с Пипом сдружились. Только в разговорах они то и дело возвращались к одной и той же теме: рабскому положению Пипа при Люко, который «дружил» с ним таким образом уже тридцать лет. Рендалл побуждал Пипа — в последний раз не далее как сегодня утром, по телефону — выйти, наконец, из тени Люко. Тот, совершенно очевидно, пытался сейчас отогнать болезненные для себя воспоминания и боролся с сомнениями.

— Пип! — окликнул снаружи Люко.

Тот быстро повернулся, стараясь не встречаться взглядом с Рендаллом.

— Да?

— Что это за калибр, девятка?

— «Лама», да, девять миллиметров.

— Дай-ка одну коробку.

Пип вытащил коробку патронов из удобного тайника в подлокотнике дивана и подал. Люко кинул на насыпь и ее. Когда коробка ударилась о землю, патроны разлетелись во все стороны. Люко указал мальчишкам на сокровище, которое он им оставлял, покивал и забрался обратно в лимузин.

— Святой отец, прошу вас, — сказал он, сердито посмотрев на сигарету Рендалла.

Рендалл глубоко затянулся и выбросил окурок в еще приоткрытую дверцу.

— Поехали, Тулио, — сказал Люко водителю, захлопывая дверцу, и добавил с широкой улыбкой, обращаясь к Пипу: — Больше они не будут швыряться камнями!

Тот неопределенно кивнул. Когда они немного отъехали, Рендалл, вытянув шею, посмотрел назад. Он успел заметить, как первый из мальчишек покинул укрытие и бегом спускается к подарку, оставленному Люко. За ним последовали остальные, а потом «мерседес» свернул за очередной холм, и ребятишки скрылись из вида.

Люко с довольной улыбкой положил ногу на ногу и принялся стирать платком пыль с ботинка.

— Когда-нибудь один из этих мальчишек тебя застрелит, — произнес Рендалл.

Улыбка исчезла с лица Скарамуцци. Рендалл встретился с ним взглядом и сухо рассмеялся:

— Послушай, Люко, это не предсказание. Просто сарказм.

— У тебя несмешные шутки.

— У тебя тоже. Ты предназначен для большего, — по-отечески пожурил его Рендалл. — К чему была эта возня с малолетними проказниками?

— Для развлечения, — пожал плечами Люко и повернулся к Пипу. — Наверно, сегодня придется возвращаться через Мево-Модиин. — Он снова улыбнулся. — Я слышал, на шоссе № 1 совсем недавно стало чуточку опаснее.

Он отряхнул платок о чистый ботинок, переложил ноги и принялся за второй.

— Итак, отче, сколько времени вы сможете уделить нам в этот раз? — спросил он немного погодя.

— Улетаю сегодня вечером.

Лицо Скарамуцци омрачило беспокойство.

— А как же?..

— К собранию я вернусь, не волнуйся. — Отец Рендалл сделал большой глоток, закрыл глаза и откинулся на подголовник. Неделя обещала быть напряженной.

 

11

Два года назад Брейди, случись ему вот так же отправляться из аэропорта Даллеса в Колорадо-Спрингс, пропустил бы рейс в 6:40 и полетел следующим. Агент ФБР при исполнении служебных обязанностей, в том числе в поездке, должен иметь с собой пистолет. Федеральное Авиационное Агентство признавало за сотрудниками ряда правоохранительных органов право проносить на борт самолета оружие при условии прохождения ими специальных курсов ФАА и неукоснительного выполнения некоторых условий. В числе прочих условий был запрет «подниматься на борт воздушного судна в течение восьми часов после употребления алкоголя». Насколько помнил Брейди, в последний раз он употребил алкоголь около полуночи. И хотя он никогда не напивался до потери пульса и в это утро чувствовал себя абсолютно трезвым и собранным, формально, садясь в самолет в 6:25 утра, он нарушил федеральный закон. Формально.

Брейди завидовал прагматизму Алиши. Она никогда не допускала, чтобы какой-то закон помешал ей преследовать преступника. Если она и улавливала иронию и двусмысленность подобной ситуации, то не подавала виду. Конечно, Алиша не пошла бы на кражу в целях личной выгоды или неспровоцированное убийство. Но попрание гражданских прав преступника для нее большой проблемы не представляло. Равно как и пренебрежение (при необходимости) некоторыми формальностями — они казались ей путами на ногах в той гонке с преследованием, которую она вела во имя закона. Брейди же считал, что именно неукоснительное исполнение протокола отличает полицейского от бандита.

Он соблюдал все процессуальные мелочи, но никогда не делал этого напоказ и не требовал того же от коллег; он молча, по мере сил, блюл свою пуританскую добродетель, полагая, что делает это для себя и для Бога, а не для стороннего наблюдателя.

Так, например, он всегда из своего кармана, а не по банковской карточке ФБР, оплачивал видео, которое заказывал в номер гостиницы, хотя фильмы смотрел совершенно невинные, вроде «Властелина колец» и «Вспоминая титанов». Такая щепетильность ему и самому казалась теперь странной. С того дня как погибла Карен, Брейди ощущал в душе все нарастающее стремление обходиться без лишних формальностей. Раньше он не то чтобы верил, что хорошим поведением заработает особое к себе отношение в департаменте благословений, но определенно надеялся, что оно как-то ему зачтется, когда Большой Начальник возьмется решать, кого именно ни за что ни про что сбить насмерть пьяному водителю — и чья жизнь после этого обратится в руины.

Обнаружив на собственном опыте, что с хорошими людьми случаются плохие вещи, Брейди не испытал ничего похожего на религиозное смирение святош; он пришел к выводу, что плохим людям, стало быть, удача охотнее улыбается. Небольшие грешки и ложь во спасение не делают человека негодяем, но Брейди вдруг осознал, как много его товарищей по службе — заслуживающих всяческого уважения трудяг, агентов с высоким процентом раскрываемости — спокойно перекладывают на правительство свои расходы на кино и другие дополнительные услуги в отелях, позволяют себе чуть-чуть согрешить против истины, чтобы получить ордер на обыск, и могут припугнуть свидетеля, упрямо не желающего сотрудничать со следствием. По сути дела, в той или иной мере они нарушали все этические, юридические и нравственные принципы. Некоторые утверждали, что в теперешней атмосфере «защиты прав преступника» по-другому просто невозможно изолировать от общества истинных мерзавцев.

А ловить их ему теперь хотелось даже сильнее, чем раньше. Не считая общения с сыном, участие в поимке преступников осталось единственным бальзамом для его измученной души. Если собственная жизнь представлялась ему в виде разгромленного вандалами жилища с переломанной мебелью и изрисованными всякой гадостью стенами, то изловить очередного преступника было все равно что склеить разбитую статуэтку и водворить ее обратно на полку. И если от Брейди потребуется нарушить пару правил или, больше того, изменить свое отношение к этим правилам в пользу большей жесткости и практической целесообразности — что ж, теперь он был к этому готов.

Плечистый пассажир, сидевший справа от Брейди, с виду бизнесмен, набросился на свежий выпуск «Уолл-стрит джорнэл»; он принялся так яростно листать страницы и устремил в газету столь агрессивный взгляд, словно ожидал увидеть среди таблиц и статей клеветнические обвинения лично в свой адрес. Для облегчения своих трудов «мистер Деловой» с треском развернул газету пошире, и при этом его рука нарушила воздушное пространство перед лицом Брейди. Брейди ее оттолкнул. Сосед пробормотал извинения, а через несколько минут, когда он принялся за следующую страницу, рука с тем же шумом вернулась на прежнее место.

Кресло слева от Брейди занимала старушка — даже, пожалуй, мумия старушки. Воздушное путешествие она, очевидно, считала прекрасной возможностью пообщаться — если под общением понимать подробный, в мельчайших деталях, пересказ своей жизни совершенно незнакомому человеку. Старушка свела на нет действие четырех таблеток тайленола и все усилия организма Брейди по преодолению последствий вчерашнего мини-запоя.

— Мэм! — произнес наконец Брейди, когда самолет выровнялся на высоте десяти тысяч метров.

Никакой реакции, старушка продолжала повествование.

— Мадам! — еще решительнее сказал Брейди.

Она замолчала, словно с удивлением обнаружив рядом живого человека.

— Прошу прощения, мне необходимо заняться неотложной работой. — Он достал из кейса для документов блокнот и папку-скоросшиватель с бумагами.

Старушка продолжила монолог с того самого места на середине фразы, где Брейди ее перебил. Брейди, вздохнув, пришел к выводу, что она не заметит или, во всяком, случае, не будет возражать, если он углубится в свои дела.

Он опустил откидной столик перед собой и положил на его середину блокнот. Поверх блокнота он разместил папку-скоросшиватель, но раскрывать ее пока не стал. Брейди сидел, касаясь ее обложки кончиками пальцев.

Снизу из папки виднелись три желтых разделительных закладки. Они делили документы на четыре секции — по числу предполагаемых «убийств Пелетье», не считая того, которое произошло прошлой ночью. Только накануне власти штатов, уступив просьбам главы учебно-исследовательского отдела Джона Гилбрета, переслали документы и фотографии с мест преступлений. Брейди скопировал их перед поездкой.

Помимо докладов, стенограмм опросов и набросков чертежей места преступления в папке были фотографии трупов — вернее, ксерокопии фотографий. Очень хорошо выполненные, со всеми подробностями. Сотрудники правоохранительных ведомств, от местных шерифов до агентов ФБР, в процессе подготовки к должностным обязанностям просматривали десятки, если не сотни подобных снимков. Они не только оттачивали при этом навыки ведения следствия, учились отличать, к примеру, самоубийство от других видов смерти и узнавать, как было дело, по кровавым следам, но и вырабатывали иммунитет к ужасу, охватывающему человека при виде следов страшного физического насилия. Следователь, которого тошнит при виде человеческих останков, вряд ли сможет восстановить по ним картину происшедшего, он скорее запутает следы и улики. Трудно представить, каких только телесных повреждений не способны нанести ближнему или себе человеческие существа: разнесенные выстрелом в клочья лица, от которых остались лишь хрящевые ткани, ошметки горла и заполненные кровью внутренние полости и глазницы; начисто выпотрошенные тела, от которых остались одни оболочки; расчлененные трупы, разложенные по пакетам и зарытые в таком виде…

По сравнению с другими ужасами, которые повидал Брейди, отрубленные головы, казалось бы, не должны были производить на него такого впечатления. И все же при мысли об этом его мутило. Особенно ужасала непоправимость совершенного. История хранит примеры того, как люди выживали после нанесенных им чудовищных увечий, пулевых ранений, страшных рубленых ран, отсечения конечностей, колотых ран вплоть до сажания на кол, электрического шока, удушения, сдирания кожи, отравления, побоев, ожогов, укусов, падений с большой высоты.

Обезглавливание не оставляло никакой надежды, ни единого шанса на выживание. Это более жестокая версия «контрольного» выстрела в голову, излюбленного способа гангстеров и тиранов.

Работа Брейди в том и состояла, чтобы быть свидетелем последствий подобных преступлений, изучать их и составлять психологический портрет человека, который мог такое совершить. В моменты прилива душевных сил он казался самому себе благородным рыцарем, который прокладывает дорогу через ад, чтобы другим не приходилось этого делать. Когда подступало уныние, а убийцы творили что-нибудь особенно отвратительное, он чувствовал себя созерцателем в каком-то ином, ненормальном мире, где все не так, как должно быть. Рождение, жизнь, радость, надежда, любовь, красота — он пребывал в мире явлений, абсолютно противоположных этим. Чаще всего отношение к собственной работе у Брейди колебалось где-то посередине между этими двумя полюсами.

Вздохнув, он взялся за папку, которая показалась ему несообразно легкой, если учесть бремя утраченных жизней, которые были в ней представлены. Брейди придвинул ее поближе к груди, взял так, чтобы старушка слева не могла случайно в нее заглянуть (с другой стороны папка была надежно прикрыта газетой), и раскрыл.

 

12

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Люко Скарамуцци глубоко вздохнул и отогнал желанное видение: он представил себе людей, сидевших напротив него за внушительным круглым столом, в виде горы трупов. Несмотря на огромный соблазн осуществить свою мечту, обойтись без этих людей, без их денег и власти он не мог. Пока — не мог.

В скудном свете электрических лампочек без абажуров, висевших над стульями, казалось, что лица собравшихся отделены от тел и парят над столом, как подвешенные на леске хэллоуинские маски. Зрелище жутковатое, и оно абсолютно соответствовало как месту, так и цели собрания.

Заседание проходило в восьмиугольном подземном зале, находившемся на глубине двадцати метров в Старом городе в Иерусалиме, под улицами Христианского квартала. Зал был частью подземного комплекса помещений, который расширяли и приспосабливали для своих нужд различные правительства, сменявшие здесь друг друга на протяжении трех тысячелетий. Последние несколько веков он был замурован и забыт. Но двадцать три года назад строители, работавшие в здании Латинской семинарии и Патриархата, разломали стену и обнаружили за ней древний водосток. Он переходил в огромный лабиринт туннелей, катакомб, залов и пещер. Этот лабиринт располагался в стенах Старого города между Яффскими и Новыми воротами, на достаточном удалении от знаменитых Хасмонейских катакомб, пещер Цидкияху и других известных подземных сооружений Иерусалима. О существовании этой системы ходов до тех пор никто не знал и — благодаря решению, мгновенно принятому тогдашним ректором семинарии, — не узнал. Он позвонил влиятельным людям, состоявшим, насколько он знал, в какой-то organizzazione oscura — тайной организации. За очень приличное вознаграждение он передал тайному обществу исключительное право на доступ в лабиринт. Рабочим заплатили за молчание (хотя, по некоторым слухам, всех их потом убили). Новые рабочие провели в подвал отдельный вход, установили железную дверь и окружили ее стенами, чтобы новые хозяева подземных ходов могли проникать в свои владения в любое время и относительно незаметно.

В числе новых владельцев лабиринта был Люко, а также двенадцать мужчин и женщин, сидевших по другую сторону стола.

Лампы смутно выхватывали из темноты фрагменты стоявших за их спинами колонн, которые еще усиливали впечатление о размерах помещения. Оно составляло примерно двадцать пять метров в ширину и больше походило на королевский склеп, чем на казармы, которыми когда-то служило. Каменные стены понемногу осыпались, и на полу вдоль стен лежал слой крошки. Вверху колонны переходили в капитель и антаблемент, украшенные витиеватым орнаментом из виноградных лоз и человеческих ликов; время не пощадило и их, превратив в бугры и рытвины, более напоминавшие рубцы на давно зажившей ране. Балки сходились в верхней точке куполообразного потолка, который в данный момент был скрыт во мраке.

Лампочки висели на проводах, протянутых через центр зала. Они едва освещали безукоризненный стол вишневого дерева, казавшийся в этой обстановке неуместным, как крюгерранд в руке у наркомана.

Люко занимал один из двадцати одинаковых стульев, расставленных вокруг этого роскошного стола. Сидевшие напротив него восемь мужчин и четыре женщины составляли правление организации, краткое наименование которой звучало весьма неопределенно: Смотрители. Полное название было настолько длинным и древним, что им никто не пользовался, да уже и мало кто знал. Большинство членов Совета унаследовали эту должность от своих родителей вместе с высоким положением в обществе. Очень немногие пришли на место выбывших в результате полного разорения клана, измены общему делу, политических неудач или преждевременной смерти, постигшей до того, как успел вырасти наследник, готовый осознанно принять бремя ответственности. Каждый из «директоров» был очень богат и влиятелен; это были первые среди равных, мировая элита.

Обладая с рождения исключительными правами и не менее исключительными обязанностями, эти люди отличались друг от друга не столько какими-то страстями и стремлениями, сколько наследственными и национальными чертами. Когда любое желание можно быстро и легко удовлетворить, самые яркие события человеческой жизни: любовь, достижение успеха, рискованное приключение — перестают волновать душу и становятся в один ряд с самыми обыкновенными. А потому общим у членов Совета было одно чувство — скука.

Было, пока в их жизни не появился Люко. Он был таким человеком, о каком они мечтали, таким, какого они еще никогда не видели. При мысли о том, какое действие он на них произвел, Люко хотелось воскликнуть с подростковой самовлюбленностью: «Я потряс их мир!» Фраза немножко банальная, конечно, но она точно выражала отношение Люко к этим аристократам, не испытавшим в своей жизни никаких потрясений с момента выхода из родовых путей.

Человек, сидевший прямо напротив Люко, о чем-то тихо совещался со своими коллегами. Это был Коджи Аракава, наследник огромной империи недвижимости, глава финансового отдела Совета и фактически лидер Смотрителей. Он выглядел царственно даже в убогом освещении подземного зала. Люко знал, что в уме и сообразительности Аракаве не откажешь. Нетрудно было представить, как он принимает подданных в штаб-квартире своей компании в Токио и издает указы — этакий азиатский Соломон, царь царей. Если бы Люко и мог восхититься кем-то из них — из этих стервятников, которые питаются остатками его трапезы, притворяются его наставниками, стражами, советниками, а сами держат в цепких когтях то, что по праву принадлежит ему, — если кто-нибудь и мог вызвать у него восхищение, так это был бы Аракава. Сдержанный японец являл собой такую стальную решимость, которую остальные могли только изображать.

Люко поднес к губам бутылочку воды «Даджио» и отпил половину. Поставив бутылку на обратно на стол, он встретился взглядом с Аракавой. Голос у японца был под стать его благородной внешности.

— Люко, — мягко произнес он, — мы не вполне поняли, что тебе нужно.

— Все, — сказал Люко.

— Что значит «все»? — с сильно выраженным тевтонским акцентом спросил Никлас Хюбер. При слове «все» он хлопнул ладонью по столу, будто раздавил козявку. Он владел крупными телекоммуникационными фирмами Германии и являлся главным противником Люко. Его мрачное лицо словно сошло с картины Эдварда Мунка, а черные косматые брови резко контрастировали с копной серебристых волос.

Люко спокойно, без всякого выражения смотрел на своего недоброжелателя.

«Если бы взглядом можно было убить…»

Остальные также ждали ответа. Все, за исключением его соотечественника Донато Бенини. Старина Донато. Самый горячий его сторонник, можно сказать, фанат. Но сейчас его неизменная улыбка немного померкла, от неловкости или даже стыда за грубияна Хюбера.

Донато сидел с края полукруга, который образовывали члены Совета, с другого края сидел Никлас. С течением времени Смотрители, вероятно неосознанно, стали выбирать места за столом соответственно тому, насколько каждый из них поддерживал Люко: чем правее от Донато, тем меньше энтузиазма, вплоть до полного презрения со стороны Хюбера.

Задача Люко, во-первых, состояла в том, чтобы по меньшей мере не дать этому спектру мнений измениться в худшую сторону, а лучше — склонить сомневающихся к восторженной вере — к полюсу Донато.

— Все, — повторил Люко и пожал плечами. — Банковские счета, недвижимость, охрана, доступ к политикам, медиа-магнатам, инвесторам, контроль над учеными, священниками, киллерами… все.

— Ты рехнулся! — выпалил Хюбер, раздавив ладонью еще одну козявку.

Другие возмущенно загомонили: одних шокировали слова Люко, других — реакция Хюбера.

Молчал один Аракава. Он вновь встретился с Люко взглядом, и губы его искривились в улыбке. Люко не мог понять, что именно она означала: «Надо же было оказаться в компании таких идиотов!» — или: «У тебя проблемы, дружок».

Через несколько секунд Аракава успокоил остальных и сказал, обращаясь к Люко:

— Ты ведь знаешь, что для тебя составлен план действий, график.

— Это ваш график, не мой.

— У тебя есть информация, свидетельствующая о том, что мы действуем слишком медленно?

— Она у меня вот здесь, — ответил Люко, коснувшись своей груди.

Красивая женщина лет сорока, одетая в шелковое сари различных оттенков фиолетового цвета, подняла руку, желая что-то сказать.

— Господин Скарамуцци, — начала она, — мы уже и так дали вам очень много. Один только ваш личный доход…

— Принцесса Ваджра Кумар, — с почтительным поклоном перебил ее Люко, — прошу прощенья. Я в курсе, что кое-какие средства и малая толика власти у меня имеются…

— Ты имеешь влияние на премьер-министра Италии, — вмешался Хюбер. Он хотел еще что-то сказать, но Люко опередил его:

— Да, как посол — имею. Но все же я чувствую, что мне препятствуют, и пророчествам… мешают осуществиться.

В любом обычном общественном учреждении само упоминание о каких-то пророчествах вызвало бы всплеск не слишком сочувственных эмоций. Но Совет Смотрителей был теократической организацией, основанной на идеях, сильно отличающихся от положений Гарвардской школы бизнеса, — хотя трое из присутствующих закончили это престижное учебное заведение.

Собственно, реакцию у них вызвало утверждение, что они препятствуют осуществлению пророчества. Целью организации было распознавание, воплощение и использование пророчеств. И вдруг Люко Скарамуцци, по сути, обвиняет их в невыполнении обязанностей.

Никлас Хюбер, вытаращив глаза, резко повернулся к Аракаве. Лицо его походило цветом на отшлепанную задницу — Люко про себя улыбнулся этому сравнению.

— Не думаю, что… — заговорил Хюбер.

Аракава, не отводя взгляда от Люко, жестом его остановил.

— А если не все, то что тебя интересует в первую очередь? — спросил он.

— Начну с Италии.

Величавый японец еще несколько секунд смотрел в глаза Люко, затем обвел взглядом остальных.

— Время пришло, — произнес Люко.

На какой-то момент Аракава, казалось, сосредоточил все мысли на стоявшем перед ним пустом стакане.

— Люко, — сказал он, — будь добр, позволь нам обсудить это в своем кругу.

— Пожалуйста, — кивнул Люко.

Он поднялся из-за стола и отошел во мрак подземелья, продолжая чувствовать на себе их взгляды. Он знал, что выглядит великолепно в своем отлично пошитом, немного щеголеватом костюме. У него все было рассчитано. На Люко работали как психологи, вычислявшие их поведение, так и имиджмейкеры, просчитывавшие его образ — так, чтобы его внешность производила не меньшее впечатление, чем слова и поступки. Одежда Люко, прическа, каждое движение должны были выражать силу и власть. Понемногу (порой ему казалось, слишком медленно) он становился таким, каким нужен был миру.

Отойдя к стене, Люко обернулся и стал смотреть на них — свой «совет директоров», своих инквизиторов. Они сгруппировались вокруг Аракавы и перешептывались, споря и жестикулируя. Люко потер пальцем ухо, словно почесываясь, включив маленький незаметный наушник. Разноголосый шепот зазвучал отчетливо:

— …слишком рано!

— Это всегда было нашим предназначением, единственным предназначением нашей организации, начиная с…

— Все же я пока не уверен, что…

Люко установил на электропровода, ведущие к лампочкам с той стороны стола, миниатюрные микрофоны. Кому принадлежит тот или иной шепот, он догадывался или угадывал по движениям губ. Дискуссия принимала направление в целом неблагоприятное, хотя и предсказуемое. Они собирались ответить ему, что им пока недостает нужных свидетельств, какого-то знака. На самом деле им нужны были не знаки. Они хотели знать наверняка, что он — именно тот, за кого себя выдает, тот, кого они столько ждали. Благодаря их доверию Люко смог занять нынешнее положение, но следующий шаг, следующая ступень, на которую он уже занес ногу, являлась точкой невозврата, «горизонтом событий», как называют физики поверхность «черной дыры».

Однако он хорошо подготовился. У него в запасе был двойной удар, который должен был сокрушить их сомнения. Хюбера, конечно, не переубедить — но остальные уверятся настолько, что заставят его присоединиться. Первый сюрприз Люко преподнесет так же, как предоставлял предыдущие доказательства; пусть проверяют с помощью своих экспертов. На сей раз свидетельство будет убедительным, как никогда. А завершающий удар будет просто коронным, настоящий шедевр. Он уже начал реализовываться в Соединенных Штатах, и — благодаря тактическому таланту Арджана и смертоносной удали скандинава — дело идет полным ходом. Но Смотрителям Люко отчитываться об этом не будет. Они сами все разнюхают. На это и расчет: так будет и убедительно, и достоверно.

Люко не терпелось поскорее начать действовать, и он направился к выходу из зала. В сводчатом проеме не было двери: комната от коридора отделялась разве что порогом. Где-то там, в темноте, стояли охранники с фонариками, но так далеко и за столькими поворотами, что коридор был черен, словно заполнен дымовой завесой. «Куда он пошел?» — слышал Люко шепот в наушнике, но продолжал идти, пока Аракава не позвал громко: «Люко!» Голос, усиленный электроникой и акустикой зала, отдался в черепе болезненным импульсом. Люко поднял руку к уху и выключил наушник.

— Люко!

Люко, не оборачиваясь, поднял указательный палец, чтобы им было видно. Через секунду он шагнул в коридор и растворился во мраке.

 

13

Ничего общего у жертв «Пелетье», кроме способа, которым они были убиты, не прослеживалось. Первому, Джозефу Джонсону из города Огден в штате Юта, было сорок шесть. Отец пятерых детей. Преподавал бухгалтерское дело в университете Вебера. Европеоид. Следователь, ведущий дело, отмечал, что на здоровье Джонсон не жаловался, увлекался лыжами, был активным прихожанином мормонской церкви. Родился в Германии, городке Рамштайн, где его отец служил в 86-м транспортном авиакрыле; в возрасте одиннадцати лет переехал в Юту. Три года жил на авиабазе Хилл, а после того как отец вышел в отставку, они переехали в близлежащий городок Лейтон. Окончил университет Вебера двадцать четыре года назад, получив степень бакалавра естественных наук. В общем, жил без приключений. Во всяком случае, такое складывалось впечатление при просмотре этой наспех составленной биографии.

Брейди выписал в блокнот кое-какие подробности. Мистер Бизнесмен справа от него все не мог оторваться от «Джорнэл». А старушка слева никак не могла закончить историю своей жизни. Брейди перешел к следующему разделу.

Жертвой номер два стал Уильям Белл, двадцатичетырехлетний помощник водопроводчика из Моаба. Не женат. Европеоидной расы. Окончил среднюю школу Гранд-Кантри на тройки. Больше нигде не учился. Всю свою недолгую, но бурную жизнь провел в родном городе. В рапорте приводилось множество свидетельств о пьяных драках, которые он учинял.

Третья жертва — Джессика Хэмптон из Орема. Домохозяйка. Сорок лет. Двадцать два года прожила в единственном браке с ипотечным брокером. Остались дети, сын и дочь, учатся в школе.

Вычеркиваем пол как критерий выбора жертвы.

«Почему убийца выбрал именно тебя?» — думал Брейди, глядя на увеличенное фото Джессики с водительского удостоверения. Со снимка ему весело улыбалась жизнерадостная щекастая брюнетка с густыми кудрями до плеч. Вероятно, полновата, если судить по лицу. А так вполне симпатичная женщина, даже на фото для водительских прав. Брейди знал, что дальше пойдут снимки убитой, сделанные на месте преступления. Ему не хотелось их смотреть, и он перешел к следующей части досье.

Четвертое убийство преступник совершил, переехав в Колорадо. Тут он подставился. Стоит экспертам найти сходство хотя бы одного из убийств, совершенных, скажем, в Юте, с преступлением в другом штате, дело становится подведомственным ФБР, и Бюро производит массированный налет. Брейди усмехнулся: если дело попадает в ФБР — это не значит, что оно переходит к ФБР. Вопреки распространенному мнению, Бюро не забирает дело себе. Оно координирует работу местных следователей и предоставляет им такую помощь в экспертизе, оперативной слежке и ведении расследования, которую не в состоянии себе позволить ни одна правоохранительная организация в мире. Иногда приходится напоминать местным копам о возможностях ФБР и его праве помогать следствию согласно юрисдикции. А помощь это или наезд — называть можно по-разному.

Брейди приятно было думать, что преступники, которые привлекли к себе внимание ФБР, крупно облажались. На самом деле тем было на это наплевать. А многим даже было лестно, что ими занимаются на федеральном уровне. Кому интересно играть в кошки-мышки с местной деревенщиной? Подавай крупный калибр, «важняк» — так общественность, в том числе его криминальная подгруппа, воспринимала ФБР. Такой выгодный имидж создали киношники, которым Бюро бралось помогать, если сценарий его устраивал, и специалисты по связям с общественностью — эти громко трубили о победах ФБР, а о провалах замалчивали. Конечно, высокий профессионализм и эффективность работы сотрудников Бюро тоже сыграли свою роль. Как-никак, десять тысяч агентов, тринадцать тысяч вспомогательных сотрудников, бюджет в три миллиарда долларов. С такими-то силами как не поймать уголовника. Но некоторых общественно опасных психов привлекала возможность поиграть в рискованную игру с ФБР — это повышало их статус в собственных глазах.

Итак, в штате Колорадо в Форт-Коллинзе убит тридцатитрехлетний мужчина по имени Дэниэл Фирз. Работал в школе учителем физкультуры. Разведен, осталась дочь. Афроамериканец.

Большинство серийных убийц выбирают жертву среди представителей своей расы, но бывают исключения. Впрочем, Брейди не думал, что имеет дело с серийным убийцей: обширная география преступлений и их частота указывали на другой психологический тип — «массовый» убийца, который практически не выбирает.

Занимавшийся убийством Фирза следователь отмечал, что тот коллекционировал монеты, три раза в неделю занимался в тренажерном зале, а также являлся старейшиной в местной баптистской церкви.

Так. Джозеф Джонсон также активно участвовал в церковных делах. Но вероучение другое. Про религиозные убеждения Джессики Хэмптон упоминаний не было. А уж Уильям Белл, судя по протоколам, если когда и слушал проповеди, они не слишком затронули его душу.

Если убийца и усмотрел в своих жертвах что-то общее, оно явно не бросалось в глаза. Возраст сильно варьируется, места жительства у всех разные. Разнятся образование и социальное положение. Пол не играет роли. Расовая принадлежность тоже отпадает. В Огдене есть колледж, в Форт-Коллинзе — тоже. Про Моаб и Орем таких сведений нет. Надо будет запросить — Брейди сделал еще одну пометку в блокноте.

Несмотря на несхожесть жертв, способ убийства каждый раз один и тот же. Обезглавливание. Голова всякий раз находилась на значительном удалении от тела, но тело убийца всегда оставлял там, где оно упало. На тканях рук — от кисти до предплечья — у каждой жертвы обнаружены следы клыков. Правая кисть Джессики Хэмптон была почти отгрызена. На трупах Джозефа Джонсона и Дэниэла Фирза следователи нашли следы сильных укусов на ступнях и щиколотках. Эксперты из Огдена пришли к выводу, что найденная на месте преступления шерсть принадлежит гибриду волка и собаки, причем по крайней мере двум разным особям. Эти злобные животные запрещены к разведению как минимум в тридцати штатах. Если убийца использует этих зверей для того, чтобы обездвижить жертву, он, вероятно, живет в штате, где нет подобного запрета. Или где-нибудь в глухомани. Во всяком случае, вблизи городской черты невозможно держать таких тварей незаметно.

Все жертвы были убиты дома. Знал ли преступник заранее, где их искать? У него были адреса? Или он кружил по окрестностям, выбирая случайную жертву, и, выбрав, выслеживал добычу? Может, он выбирал их где-то в людном месте — в продуктовом магазине или на автозаправке — и шел за ними до дома?

«Выходили из дома в тот день? Куда?» — черкнул Брейди в блокноте.

Он закрыл папку, потом — глаза. Не заспиртуй он вчера мозги на ночь, догадался бы спросить у Алиши хоть какие-нибудь подробности вчерашнего случая, когда она позвонила. Как это ни цинично, чем больше убитых, тем проще определить, по какому шаблону преступник их выбирает. У жертв серийного убийцы всегда есть что-то общее, каким бы незначительным или непостижимым ни казалось сходство. В этом подобии нередко кроется ключ, помогающий предсказать, на кого в следующий раз падет выбор, и может быть — но как ненадежно это может быть — человека удастся спасти.

Под ровный гул самолета Брейди, который накануне мало спал и много выпил, потихоньку задремал.

Во сне ему не привиделись летающие черепа и размахивающие топорами маньяки, как того можно было ожидать. Брейди не видел истерзанных трупов, не слышал жутких воплей в темноте. Ему приснились жена и сын: Зак спускался бегом по зеленому холму, а Карен, смеясь, щекотала ромашкой щеку Брейди. Она была беременна, и Брейди проводил пальцами по тугому животу с той же нежностью, с какой лепестки цветка ласкали его лицо. Он вдруг понял — с той необъяснимой уверенностью, которая бывает во сне, — что у них должен был родиться еще один ребенок. Но уже никогда не родится. Они смотрели друг на друга с несказанной радостью, и их смех сливался в единое целое и, поднимаясь к небесам, излучал радужное сияние.

Когда стюард осторожно разбудил Брейди, тот еще чувствовал на своей щеке прикосновение лепестка ромашки. Он потрогал щеку: по ней стекала слеза.

 

14

Когда Люко вновь появился в зале, бесплотные лики Смотрителей обратились к нему. Продолжая стоять на пороге, он обернулся. Из тьмы коридора возник отец Рендалл и вступил в неярко освещенное пространство. Когда, по-старчески шаркая, он проходил мимо Люко, тот указал на один из стульев на незанятой стороне стола:

— Вот сюда, пожалуйста, святой отец.

Сосредоточенный взгляд Рендалла был устремлен в каменный пол впереди под ногами, и Люко засомневался было, что тот заметил, куда ему предложили сесть. Но старик направился туда, куда следовало, и Люко снова переключил внимание на коридор.

«Стук… стук… стук», — гулко разносился в темноте звук шагов Пипа. «Стук… стук… стук», — раздавалось все ближе. Наконец, из тьмы сперва показалась большая картонная коробка с державшими ее снизу руками. Затем появился и сам обладатель странной походки. Люко улыбнулся. Они были ровесниками, но у Пипа лицо за десятки лет почти не изменилось, осталось детским, как и одна из его ног. Только самый бессердечный человек не испытывал симпатию с первого взгляда на его чистое лицо, маленький нос, тонкие брови и большие карие глаза.

Правая нога ступала бесшумно, но каждый раз, шагая левой, Пип издавал жутковатый звук, напоминавший цоканье конской подковы, и все его тело перекашивалось в сторону короткой ноги. Много раз Люко предлагал купить ему протез или ортопедическую обувь на высокой подошве, уговаривал сделать операцию… что угодно — лишь бы Пипу было удобнее. Но тот всякий раз отказывался, предпочитая пользоваться подручными средствами: привязывал, приклеивал или прикручивал скотчем к подошве короткой ноги деревяшки, пластмассовые коробки от видеокассет или книги в мягкой обложке.

На половине пути до стола Люко забрал у него коробку.

— Спасибо, Пип, — сказал он.

Пип кивнул и встретил взгляды наблюдавших за ним Смотрителей. Он откинул рукой волосы со лба, и Люко показалось было, будто он собирается что-то сказать, но Пип тут же снова опустил голову и заковылял обратно; странный звук его шагов тянулся за ним, как запах сильного одеколона.

Коробку, которая оказалась набитой газетными вырезками и ксерокопиями документов, Люко поставил на стул возле отца Рендалла и подвинул стул ближе к священнику. Сам он сел на свое прежнее место, по другую сторону от Рендалла.

— Вы все знакомы с отцом Рендаллом, — произнес Люко. — Он нашел нечто такое, что должно… — он сделал паузу, усиливая последнее слово, — развеять любые оставшиеся у вас сомнения.

Рендалл поднял голову.

— Господа… и дамы, — произнес он густым баритоном, удивительно звучным для иссохшего старика. Слово «дамы» прозвучало с особой любезностью; к тому же Рендалл слегка поклонился при этом и на секунду стал похож на школьника, впервые в жизни приглашающего девочку на танец. — Очень приятно еще раз всех вас видеть.

Не успели Смотрители ответить на приветствие — кто кивком, кто негромко вслух — как священник, отвернувшись, принялся рыться в коробке.

Отец Рендалл казался Люко древним, как те папирусы, в которых старик постоянно копался. Кожа на лице священника даже напоминала этот материал: она была иссохшая, тонкая и сморщенная, покрытая старческими пигментными пятнами. Узкие губы поблекли настолько, что линия рта стала почти невидимой. Нос был слишком большим, волос на голове, напротив, недоставало, щеки впали — однако сияющие глаза Рендалла заставляли собеседника разом забыть обо всех изъянах. Они были пронзительно-синими и казались всевидящими. И всеведущими. В этих глазах таились мудрость и лукавство, усмешка и сострадание. Каждый, на кого падал их взгляд, испытывал благодарность, словно они сообщали ему некое великое безмолвное знание.

Даже Люко, не восприимчивый к мужскому обаянию, которого у него самого имелось в избытке, с некоторым усилием отводил глаза от взора отца Рендалла. В глубине души он завидовал такому умению очаровывать. Его собственное обаяние складывалось из умения эффектно себя подать, остроумия и природного магнетизма. Рендалл мог пленить человека и повелевать им с помощью одного только взгляда. «Старикан, небось, в свое время потрахался на славу, не гляди что священник», — думал про него Люко.

В неверном свете лампочки жиденькие серебристые волосы Рендалла казались дымным шлейфом над его блестящей головой, отчего священник выглядел совсем бесплотным. Одежда — темно-серая рубашка и черные брюки — была на размер больше, чем нужно, и болталась на нем, усиливая это впечатление. Ткань свисала с костлявых плеч крупными складками, как драпировка. Из рукавов торчали тощие безволосые, покрытые пятнышками руки, по-своему очень примечательные. Кисти были крупными, но костлявыми, а пальцы длинными — как у пианиста, сказала бы тетушка Люко — и прокуренными: с коричневыми никотиновыми пятнами и желтыми ногтями. Когда отец Рендалл говорил, руки его порхали, двигались в такт словам, словно голуби размахивали крыльями. Но сейчас священник молчал, и руки его деловито рылись в бумагах.

— А-а-а! — сказал он наконец с таким удовольствием, будто на него плеснули холодной водой в жаркий день, и достал из коробки пачку документов.

Люко успел заметить, что страницы сплошь исписаны мелким почерком. Он подивился, как Рендалл вообще умудряется находить нужную бумагу среди тысяч неотличимых листов, покрытых его писаниной.

Рендалл веером разложил бумаги на столе перед собой и стал их просматривать, сосредоточенно двигая туда-сюда головой. Потом вдруг расхохотался и обвел веселым взглядом собравшихся, словно приглашая Смотрителей и Люко разделить его радость. Ответом ему было сдержанное молчание, но оно не омрачило этой радости, которой сияли его глаза и широкая улыбка.

«Какой же он чудаковатый», — подумал Люко. Эмоциональный, впечатлительный — и в то же время упорный и педантичный. На самом деле не такой уж он и чудак. Просто очень сосредоточен. Загорается, когда речь идет о важных для него вопросах, и равнодушен ко всему прочему. Это Люко мог понять: он и сам был таким. Только его страсти были сосредоточены на мирских радостях, а интересы отца Рендалла ограничивались изучением нескольких специфических вопросов истории — и в этом качестве он был весьма полезен Люко.

«Весьма полезен» — это еще мягко сказано. Страшно представить, где бы сейчас был Люко без кропотливых трудов Рендалла. В лучшем случае там, в Риме. В Центре когнитивной психотерапии, в психушке, играл бы себе в картишки с Богом и Наполеоном.

— Вот! — объявил Рендалл. — Григорий Великий в своей «Морали»…

— Секундочку, святой отец, — Люко остановил Рендалла, коснувшись его руки, и обратился к остальным. — Ваши ученые уже дали экспертную оценку этому пророчеству.

— Джон Стейплтон про него знает? — недоверчиво спросил Хюбер.

— Да, конечно, — ответил отец Рендалл. — У меня есть… — Он снова запустил руку в коробку и на сей раз мгновенно извлек из нее несколько листков. — У меня с собой его заключение, которое совпадает с моими выводами. А вот — от доктора Нойса. И профессора Инглхука. — Называя фамилии, он поочередно выкладывал на стол одиночные листки.

— С вашего разрешения, нам нужны будут копии, — сказала Тируни Водаджо, высокая эфиопка, сидевшая рядом с Хюбером.

— Я приготовил для вас копии моего доклада, первоисточников, на которые я опираюсь, а также копии оценок названных экспертов. — Отец Рендалл похлопал сбоку по своей коробке.

Некоторые из Смотрителей удовлетворенно кивнули.

«Смотри-ка, вовсе не чудак», — расчувствовался Люко. Тот всегда был готов к любым неожиданностям.

— Так вот! — продолжил Рендалл. Это оказалось вступлением к подробнейшему рассказу о том, как он пришел к своему открытию — путь был длинным, проходил через множество старинных рукописей, а начинался со случайной находки — пометки на полях рукописи папы Григория Великого, написанной в 598 году. Рендалл рассказывал, как с превеликим трудом добывал, с какой осторожностью разворачивал и с какой тщательностью изучал древние манускрипты, как умудрялся краешком глаза заглянуть в те из них, что заполучить не удавалось — все свое нелегкое путешествие старик описал и изобразил в лицах, делая местами отдельные замечания о различных методах толкования Священного Писания.

Отец Рендалл совершенно измучил слушателей своим пылким повествованием. Он всегда так рассказывал о своих открытиях — будто выводы невозможно постичь, не зная, каким путем архивариус к ним пришел.

Наконец он умолк. Его взор перебегал с одного лица, выступавшего перед ним в сумраке, на другое — старик, видимо, ждал похвалы, вопроса или хотя бы недоверчивого восклицания. Когда стало очевидно, что ничего этого не последует, заговорил Коджи Аракава.

— Прошу прощенья, отец Рендалл, — сказал он. — Боюсь, мы ничего не поняли из вашего рассказа. Не могли бы вы еще раз, простым языком, сообщить, в чем состоит пророчество?

Рендалл, опустив голову, прикрыл глаза. Потом распрямился, сделал глубокий вдох и произнес:

— В том, что сын ада в малолетнем возрасте должен будет убить — или, я бы сказал, должно быть, убил, — добавил он, взглянув на Люко (отличная подача, подумал тот), — свою мать.

Это заявление произвело долгожданный эффект: удивленные возгласы, недоверчивые вопросы и призывы соблюдать порядок. Многие смотрели не столько на отца Рендалла, сколько на Люко. Они знали эту темную историю из его детских лет. Она долго оставалась неизвестной, до тех пор пока они не раскопали этот инцидент в ходе собственного расследования. Теперь темная история обещала превратиться в нечто более значительное, даже необыкновенное.

Люко не смог сдержать улыбки. Он их сделал.

 

15

Проснулась Алиша Вагнер со смутным впечатлением какого-то услышанного резкого звука. Глаза открылись, и голова поднялась с матраса автоматически. Алиша лежала на животе на кровати, до которой добралась только в шесть утра. Электронные часы на ночном столике показывали 10:27. Четыре с половиной часа сна, если тревожное забытье, из которого только что вынырнула, можно назвать сном. Мокрая от пота простыня обвивала ее торс, как удав. Кожа была липкой. Теплое гостиничное одеяло, не выдержав кошмарных снов Алиши, в какой-то момент улизнуло с постели вместе с подушкой. Преодолев сопротивление негнущейся шеи, она повернула голову к окну. По краям задвинутых штор в комнату пробивался дневной свет.

«Бум-бум-бум!»

Она чуть не свалилась с кровати. Просто кто-то постучал в дверь. Похоже, не в первый раз.

— Что… — начала Алиша, но в горле у нее так пересохло, что звука не получилось. Дотянувшись до стоявшего на столике стакана, где еще оставалось на четверть воды, она с трудом сделала глоток и спросила: — В чем дело?

Из-за двери ответили громко, но не более внятно.

— О господи боже мой! — Алиша героическим усилием встала с постели и пошла к двери, путаясь в разбросанной по полу одежде.

В дверном глазке перед ней — в несколько искривленном виде — предстало лицо Брейди Мура. Алиша успела закончить осмотр места преступления и уложить оборудование до того, как приземлился его самолет, так что по дороге в гостиницу она отправила ему на сотовый сообщение, где поселилась. Брейди скучающе осмотрел коридор, бросил взгляд на дверной глазок, поправил галстук и посмотрел на часы.

— Погоди секундочку, — сказала Алиша.

Женщина, посмотревшая на нее из зеркала в ванной, никак не могла быть ею, Алишей. Да, она тоже была блондинкой с волосами до плеч. Но Алиша носила аккуратные прически, не закрывавшие лица. А у этой во все стороны торчали слипшиеся космы: причем вся правая половина шевелюры вздымалась над головой сантиметров на десять, а левая спускалась на лицо растопыренными сосульками. Глаза, правда, были, как и у Алиши, большие и зеленые, почти без красных прожилок на белках. Вот только синеватые ободки под глазами на «готский» манер Алиша никогда не решилась бы подвести. Не ее стиль.

— О-о-о, — простонала она, приглаживая волосы руками. Алиша никогда не уделяла слишком большого внимания внешности, но ей не хотелось быть посмешищем. Потратив секунд пятнадцать на почти бесплодные усилия, она обнаружила, что расческа лежит перед ней на полке. Алиша взялась было за нее, но махнула рукой: «Сойдет и так». Вот только надеть что-нибудь, не в трусиках же показываться. Накинув гостиничный белый пушистый халат и затянув потуже пояс, она открыла дверь.

Брейди выглядел безукоризненно. Даже с суточной щетиной и слегка покрасневшими глазами, он смело мог бы играть агента ФБР в голливудском фильме. Алиша тут же пожалела, что не дала себе побольше времени на прихорашивание.

Брейди рассеянно улыбнулся. Она знала, что это наивысшая степень приветливости, на какую он способен. Если не считать его отношения к сыну. Насколько заметила Алиша за тот год, который они проработали вместе, сын был единственным существом, в присутствии которого лицо Брейди по-настоящему прояснялось.

— Доброе утро, солнышко, — с дежурным радушием произнес он, не проявляя желания зайти.

— На чем добрался? — Она еще туже затянула пояс, так что пришлось напрячь мышцы брюшного пресса.

— Первый рейс был в шесть сорок. Давай спускайся в кафешку внизу, заодно и позавтракаем!

Алиша отрицательно покачала головой и оглянулась на упакованный ЦМП, стоявший на полу возле кровати.

— Я лучше закажу завтрак в номер. Хочется просмотреть записи вчерашних съемок ЦМП.

— Как прошло?

Она улыбнулась, вспомнив местных полицейских. О том, как ей было не по себе, Алиша не вспоминала и вчерашней слабости уже не чувствовала.

— Хорошо… даже отлично. — Она пожала плечами. — Главный местный детектив попался довольно вредный, ему не понравилось, что Бюро участвует в расследовании, не понравился мой пол, так что он дал мне понять, что не позволит указывать ему, как вести расследование.

— А ты все-таки объяснила? — осведомился Брейди. Он засунул руки в карманы с таким видом, будто ему вполне удобно было стоять вот так в гостиничном коридоре.

— Ага. Это надо было видеть. После того как мы с ним и еще одним экспертом прошли по дому убитой, я показала ему готовый «план атаки». Он чуть не лишился дара речи от восторга. — Она рассмеялась. — Я разложила план-чертеж на капоте его машины и стала объяснять символы: где подозрительные отпечатки, где кровь; там еще нашлась пара следов обуви и шерсть, не сомневаюсь, что собачья, — так он только охал и ахал…

Брейди понимающе улыбнулся, и Алиша вспомнила, какой у нее растрепанный вид, особенно по сравнению с его почти безупречным.

— Слушай, мне надо привести себя в порядок. Приходи через полчасика.

Он вдумчиво окинул взглядом ее прическу и халат.

— Мне кажется, ты в полчаса не уложишься.

— Ха-ха.

— Я вот там, в четыреста двадцать втором. — Брейди кивком указал направление. — Позвони, когда будешь готова.

Вернувшись в номер, Алиша прислонилась спиной к закрытой двери. Все-таки Брейди красивый мужик. Ну, допустим, не кинозвезда, но бывшие одноклассницы, собравшись вместе, без сомнения, о нем вспомнят… Не обойдут его вниманием и соседские домохозяйки, обсуждая местных красавчиков за вышиванием стеганого одеяла или выпечкой печенья для школьной распродажи… или чем там еще занимаются домохозяйки, когда они собираются вместе. Алиша не могла точно сказать, прибавляет обаяния Брейди его мученический стоицизм или нет. Он был то таинственно задумчив, то удручающе мрачен. Его шутки, обычно удачные, — Алише они казались своеобразной маскировкой или попыткой оградить окружающих от депрессии, которая его засасывала, — придавали его постоянной меланхолии видимость врожденного качества, а не душевной проблемы.

В причине его печали, как и в самой печали, было много романтического. Жена его погибла года полтора назад. Но у Алиши было ощущение, что, если бы не сын, Брейди готов в любой момент ринуться за ушедшей в вечный мрак супругой. Ни секунды не раздумывая. Похоже, он ее действительно любил. Алиша знала несколько супружеских пар, которые собирались умереть в один день, предупреждая один другого, что, в случае чего он (она) должен будет все же поискать себе новую любовь и обрести новое счастье. Алиша была уверена, что это лишь слова. На самом деле каждому хочется быть незаменимым, незабываемым. А если с этим разобраться до конца, то получится, что подсознательно каждый желает эмоциональной смерти оставшемуся без него спутнику жизни: в случае твоей внезапной смерти сердце любимого супруга должно превратиться в выжженную пустыню, в которой никакое чувство уже не способно взрасти. В конце концов, чего стоят заверения в бесконечной любви, если их так легко переадресовать другому человеку? Всем нам, полагала Алиша, хочется любви столь глубокой, чтобы человек, окунувшись в нее, никогда уже не выбрался на поверхность.

Не очень красиво. Абсолютно эгоистично. Но это так. И сколь романтично!

Ведь человек, способный любить так сильно, становится ужасно привлекательным в глазах того, кто хочет быть так же сильно любимым.

Алиша потрясла головой. О чем это она размечталась? О романчике с Брейди? Она поджала губы. Да, она уже задумывалась об этом пару раз. Коллеги — сотрудницы ФБР рассказывали ей, каким Брейди был прежде. Она слышала от них такие выражения, как «полный энергии» и даже «искры из-под копыт». Вот каким был настоящий Брейди! Может ли он снова стать таким? А если может, не лишится ли он того романтического ореола, который так привлекает Алишу?

Может, она не такая женщина, какая ему нужна. Удастся ли ей вытащить его из пучины прежнего чувства, чтобы не оказалось вдруг, что он, вообще-то, не так глубоко в него и погрузился? Или он опять ринется вниз, на сей раз под бременем любви к ней.

«А-а-а! — мысленно вскричала Алиша. — Похоже, я действительно устала». Брейди — это просто Брейди. Ее напарник. Симпатичный, но при этом страшно унылый. Замечательный парень, но слишком зациклен на себе, чтобы понять, какую досаду он может вызвать у женщины. «Кроме того, ты не на рынке невест, дорогуша. Ты здесь не лицом торгуешь. Твоя любовь и суженый — это твоя работа. Пусть так все и остается — во всяком случае пока…»

Она потрогала торчавшие во все стороны волосы и рассмеялась, коротко, громко и невесело. Даже если Брейди для нее не более чем напарник, Алише не хотелось бы оставаться в его глазах таким чучелом. Ведь будь на его месте какой-то другой мужчина, ей тоже было бы небезразлично, как она в его присутствии выглядит. Просто так надо.

«Так, настройся, девушка, — сказала она себе. — Тебе надо дело делать. А мечтать некогда, особенно о… об этом». И она поплелась в ванную, сосредоточившись на мысли о холодном душе. Очень холодном.

 

16

Даже мальчишки, игравшие на улицах хасидского квартала Мешарим у стен Старого города, то и дело поправляли на голове специальную шапочку — кипу. Мужчины небольшими группами сидели на скамейках с молитвенниками в руках. Их одинаково длинные бороды придавали им сходство с поклонниками группы «Зи-Зи-Топ» или заправилами Хайт-Эшбери. Однако в своих отутюженных черных костюмах они смотрелись почти царственно; черный цвет символизировал скорбь по храму царя Соломона, разрушенному в 70-м году. Правда, они не носили галстуков — галстук для них был символом христианского креста. Женщины одевались более современно, но у них в одежде тоже преобладали темные оттенки, а длинные рукава и платки скрывали руки и волосы от похотливых глаз. Вечно занятые, они сновали от одного торговца к другому, добывая свежие продукты для вечерней трапезы. Они коротко переговаривались друг с другом и совсем отрывисто шикали на детей: «Играйте потише!» — мужчин же не беспокоили вовсе, предоставляя им возможность спокойно размышлять о Боге.

Через эту городскую идиллию ковылял Пиппино Фараго, вцепившись в левую штанину, чтобы быстрее двигаться. Он шел, стараясь не поднимать лица и держаться поближе к зданиям. При этом он делал вид, что не замечает направленных на него недружелюбных взглядов. Пиппино знал, что дело тут не в том, что он калека, а в том, что он явно не хасид. Обитатели этого заповедника строжайшего в иудаизме течения, который они сумели создать в центре торгашества и туризма, были крайне агрессивно настроены к чужакам. Они напоминали волков, которые ощетиниваются и рычат, когда кто-то вторгается на их территорию.

Адрес, который ему дали, был в самом сердце Мешарима. Странное место встречи для нехасидов. Но именно поэтому, вероятно, для тайной встречи трудно было найти что-нибудь получше. Порядок, который царил на этих узких извилистых улочках, и отсутствие посторонних помогали быстрее заметить слежку. Оставив машину на стоянке у больницы, Пип принял обычные меры предосторожности: дважды обходил кварталы, переходил через большие открытые участки, регулярно проверяя, не идет ли кто за ним. До сих пор ничего подозрительного он не заметил.

В любой другой части города он рисковал наткнуться на знакомых. Кто-нибудь из людей, сидевших в открытом летнем кафе или разглядывавших товары на прилавках, мог поднять голову, услышав знакомое хромоногое топанье, и убедиться: точно, это бедолага Пип куда-то ковыляет. В Мешариме он никого не знал, и его никто не знал.

Но все-таки Пипу было не по себе. Ох, не нужно было идти на эту встречу с незнакомцем, позвонившим сегодня утром. Если Люко узнает… Пип даже думать не хотел, что тогда с ним будет. Но в памяти помимо воли всплыла картина: Люко в слепой ярости всаживает пулю в уже и так измочаленную до неузнаваемости голову одного несчастного. Пип покачал своей, пока еще целой. Нет, нет, это не дурное предзнаменование — такими вещами пусть тешат себя придурки, которых много развелось вокруг Люко в последнее время. Это просто воспоминание, очень яркое и страшное.

Пип быстро свернул в открытую дверь булочной и остановился там у самого входа, выжидая. Продавец стоял за стеклянным прилавком, обслуживая единственного покупателя. Аромат свежей халы напомнил Пипу, что он не успел позавтракать; но есть и сейчас настроения не было. Он вынул из нагрудного кармана бумажку с объяснениями, как найти указанный адрес. Перечитав еще раз, кивнул сам себе и спрятал бумажку. Решив, что прождал достаточно, чтобы возможный соглядатай выдал себя, Пип вынырнул обратно на улицу и быстро заковылял в том направлении, откуда пришел. Никто из прохожих не остановился и не отвернулся внезапно.

Пип повернул обратно и продолжил путь. Через несколько минут он стоял у поворота на улицу Вифании. Улочка оказалась совершенно безлюдной, если не считать старухи, которая сидела на стуле на балконе второго этажа и что-то жевала — возможно, просто по-старчески жевала деснами. Старуха без всякого выражения неотрывно смотрела на Пипа. Он снова достал бумажку из кармана. Все правильно, улица Вифании. Судя по металлическому номеру на ближайшем здании, тот дом, который искал Пип, находился на правой стороне, но дальше никаких номеров он не увидел. Пип предполагал, что это кафе или какое-то другое общественное заведение. Однако все дома здесь казались жилыми. Если не считать старухи, улица была совершенно безлюдной. Пип осторожно пошел дальше, стараясь потише опускать на землю левый ботинок с прикрученными изолентой к подошве книжками.

Скрипнула дверь. Пип остановился. В узеньком проулке шагах в сорока справа мелькнула тень, затем на свет выступил мужчина в черных брюках и черной рубашке с длинными рукавами. На нем был белый фартук, делавший его похожим на официанта из хорошего ресторана. Мужчина, щурясь, посмотрел на Пипа.

— Господин Фараго? — спросил он.

— Да!

— Сюда, пожалуйста. — Официант отступил в сторону и сделал рукой приглашающий жест.

Пип медленно двинулся в указанном направлении. У входа в проулок он остановился. Темно, не видно, что дальше. Пип неуверенно взглянул на официанта — тот, улыбаясь, кивнул. От него тонко пахло дорогим одеколоном. Таким мог бы пользоваться Люко. У Пипа скрутило живот. А если это подстава? Проверка на вшивость? Что, если в проулке его поджидает сам Люко — с ножом в руке и страшным приговором на устах?

— Ваш друг ждет вас, господин Фараго, — словно угадав его мысли, произнес официант.

Сбоку со своего наблюдательного пункта на них равнодушно смотрела старуха.

Пип шагнул в проулок и только тогда смог разглядеть с левой стороны открытую дверь. В комнате, открывавшейся за ней, горел мерцающий красный свет. Пип вошел. Пока глаза привыкали к полумраку, обоняние уловило смесь сильных, приятных и отчасти успокаивающих ароматов: пахло кофе, специями и табаком. Потом он увидел, что стоит посреди маленькой кофейни, отделанной деревом. Она освещалась всего тремя свечами в абажурах из красного стекла на трех маленьких столиках. Официант вошел следом и закрыл за собой дверь.

— Сюда, прошу вас, — сказал он.

Пип поковылял за ним в длинный и широкий коридор, по обеим сторонам которого шел ряд массивных деревянных дверей. Горевшие на стенах канделябры бросали отсветы на потолок, отделанный медью.

Официант остановился у одной из дверей, не стучась, повернул ручку и открыл. За дверью тоже горели свечи. Пип с трудом различил в их свете стены комнатки — она была очень небольшой. В центре стоял круглый стол, окруженный обитыми кожей стульями с высокой спинкой. На столе — чашка с блюдцем. От нее поднимался парок. Когда Пип уже решил, что в комнате никого нет, из тени, скрывавшей еще один стул, выдвинулся человек.

— Входи, Пип, — произнес Никлас Хюбер любезно, насколько позволял ему его тяжелый и резкий, как немецкий палаш, акцент. — Я рад, что ты смог выбрать время. Присоединяйся.

 

17

Когда телефон зазвонил, Брейди взглянул на часы. Алиша, как обычно, опережала время, на этот раз на три минуты. Он ответил после второго сигнала.

— Внимание! Пассажиров просьба занять свои места, — бодро сказала Алиша и тут же положила трубку.

Брейди покачал головой. Она всегда была легка на подъем и вечно в делах. Только что говорила, что они просмотрят в ее комнате запись ЦМП прохода по месту преступления, и по этой причине отказалась идти завтракать в гостиничный ресторан. Теперь, похоже, уже готова куда-то мчаться. Скорее всего в дом убитой, а записи, видимо, придется просматривать в дороге.

На месте преступления Алиша, кажется, готова была жить. При всей своей увлеченности техническими новинками, которые разрабатывал их отдел, и мастерском умении ими пользоваться, она никогда не забывала про их основное предназначение: раскрывать — и, по возможности, предотвращать — преступления. Она была настоящим бойцом.

Недели не проходило, чтобы Алиша не обращалась к руководителю отдела Джону Гилбрету с просьбой совместить полевые испытания очередного устройства с практическим расследованием. Она мечтала о работе, которая позволила бы ей участвовать как в разработке новейших инструментов расследования, так и в поимке преступников. В ответ она всегда получала отказ: Гилбрет был неумолим, как каменный страж, которому назвали неправильный пароль.

Поначалу он пробовал объяснять причину отказа. Если непроверенное оборудование исказит картину преступления или собранные с его помощью показания суд не сочтет возможным приобщить к делу, убийца может выйти на свободу, а отношениям Бюро с местными правоохранительными органами будет нанесен ущерб. Но позже он просто стал обрывать Алишу на полуслове и выпроваживать с напутствием приходить лишь тогда, когда ей будет что сказать.

Брейди поднялся с кровати, взял со столика кобуру с пистолетом и нацепил на пояс. Пультом выключил новости, которые, в общем-то, и не смотрел. Затем снял куртку со спинки единственного в комнате стула, надел и подхватил заплечную сумку с рабочими документами. Направляясь к двери, он взялся за выдвижную ручку чемодана с колесиками, который еще не раскрывал. Брейди совсем недолго пробыл в номере и не успел разложить вещи.

Инструкция требовала от агентов ФБР хранить снаряжение, материалы и багаж в номере отеля во время пребывания в нем, а все остальное время — в арендуемых ими машинах. Быстрый сбор по неотложному вызову — на место очередного преступления, по наводке или на новое задание — такая же неотъемлемая часть работы, как надоевший кофе и оформление кучи бумаг. Вопрос чем пожертвовать, если времени в обрез — доесть или бежать перетаскивать в который раз вещи из номера в машину, — даже не возникал.

В дверях номера Алиши стоял футляр со шлемом ЦМП, который непосвященный мог принять за сумку с шаром для боулинга. Брейди остановился. Самой Алиши не было видно. Даже без ее личных вещей, которые она уже упаковала, комната выглядела так, словно по ней пронесся ураган. Постельные принадлежности валялись на чем угодно, кроме самой постели. Ящички комода и тумбочки были выдвинуты. Подушка по какой-то непонятной причине примостилась на торшере.

Если бы кто-нибудь заставил Брейди составить список достоинств Алиши, опрятность бы там не упоминалась. Весь ее рабочий стол длиной в два с половиной метра, стоявший в группе быстрого сбора улик, был завален отчетами, служебными инструкциями, газетными вырезками, техническими журналами и образцами оборудования, не говоря уже об офисных принадлежностях. То, что не умещалось на столе, сваливалось в ящики под ним. Но перед стулом на столе оставался расчищенный полукруг. Начальство и коллеги мирились с этим беспорядком лишь потому, что Алиша работала с двухсотпроцентной отдачей, — и по времени, которое она посвящала работе, и по результатам. Ее проекты были самыми впечатляющими в отделе и продвигались от идеи к воплощению быстрее остальных.

— Есть кто живой? — окликнул Брейди.

— Секундочку! — донесся голос Алиши из-за выступающего угла, который скрывал часть комнаты. Затем послышалось «ббрр-р-риппп», с каким застегивается большая и прочная «молния», и показалась Алиша с двумя громоздкими сумками на плечах. При этом она тащила за собой такой же чемодан на колесиках, как у Брейди.

— Ух ты! — произнес Брейди, делая шаг назад. — Давай помогу.

Алиша остановилась и вздохнула с неудовольствием. Собравшись что-то сделать, она ни от кого не ждала помощи и воспринимала ее как помеху.

Брейди окинул ее взглядом. Кофейного цвета водолазка и коричневый брючный костюм на энергичной блондинке вызывали неизбежную ассоциацию с кофе «эспрессо». Туфли она носила тоже коричневые, только более темного оттенка, кожаные, без каблуков. Алиша как-то пожаловалась на их дороговизну, но добавила, что они удобные, как кроссовки, и их не придется сбрасывать, чтобы догнать преступника. Но пока за злодеями она гонялась только в мечтах. В целом Алиша оделась вполне консервативно и по форме, несмотря на свою склонность к нарушению инструкций. Она умудрилась укротить встрепанные с утра волосы, и теперь они красиво облегали лицо, делая его одновременно девчачьим и вполне зрелым. Если она и подрисовала себе что-нибудь, то так тонко, что Брейди различить не мог.

— Надо же, — сказал он, — у тебя получилось. Ты в полном порядке.

Этим он, кажется, застал ее врасплох. Алиша ответила не сразу, видимо, пыталась придумать тоже что-нибудь ехидное.

— Ага, ты тоже, — улыбнулась она в итоге и кивнула на «шар для боулинга». — Донесешь?

Брейди пристроил ранец на ручку чемодана и подхватил сумку, придержав заодно ногой дверь, чтобы Алиша могла пройти.

— Какой джентльмен! — сказала она, проходя.

В лифте они не стали ставить на пол сумки и чемоданы, предпочитая держать их в руках. Не слушая лившуюся из невидимого динамика плохую оркестровую обработку песни Билли Джоэла, Брейди попросил:

— Расскажи про вчерашнюю убитую.

— Синтия Леб, — начала Алиша.

«Женщина, — подумал он, мысленно продолжив строить начатую вчера аналитическую таблицу. — Вторая женщина».

— Сорок два года, — продолжала Алиша. — Европеоидная раса.

«Джессика Хэмптон тоже была белой, и ей было сорок лет».

— Дети имеются? — спросил Брейди.

— Два сына, учатся в колледже, — ответила она и повернулась к нему. — Есть идеи?

— Пока никаких, — в версию ненависти к матери трое убитых мужчин все равно не вписывались.

— Она недавно развелась.

Брейди быстро подсчитал: один холостяк, двое женатых, двое разведенных. Тут тоже ряд не выстраивается.

С мелодичным сигналом, куда более приятным, чем надоевший «Мьюзак», индикатор этажей сменил значок «L» на «P», означавший подземную автостоянку, и дверь лифта открылась. В кабинку вошла женщина, державшая за руку маленькую девочку. Алиша и Брейди выволокли свои сумки наружу. Подземный гараж для парковки скудно освещался тусклыми натриевыми лампами и светом, проникавшим через единственный вход в дальнем углу. Цементные стены и опоры, покрытые влажными пятнами, казалось, поглощали свет и тратили его энергию на усиление отражаемых звуков. Хлопок автомобильной дверцы в глубине гаража гулко и многократно отозвался по всему помещению.

— На чьей машине поедем? — спросил Брейди.

— На моей, — Алиша припарковала свой автомобиль ближе к выходу, чем он. — Тебе еще нужно будет посмотреть запись, прежде чем мы доберемся до места.

Когда они проходили под лампами, их бледные тени обращались вокруг них, напоминая сдвоенные солнечные часы.

— Синтия Леб, — произнес Брейди. — Что ты еще можешь о ней сказать?

Какое-то время Алиша шагала молча.

— Я пытаюсь вспомнить ее фотографии на стене в коридоре, — тихо сказала она и встряхнула головой. — А вспоминается все время та ужасная голова, которую мы нашли на кухонном столе.

— Не торопись.

Они остановились возле аквамаринового «торуса». Алиша достала ключ, открыла багажник и застыла, держа руки на крышке, словно пыталась рассмотреть что-то в темноте под ней.

— Она кажется мне симпатичным и понятным человеком, словно мы были знакомы, — произнесла она наконец. — Она расписывала пластиковые корзинки для мусора и продавала их через Интернет. — Алиша усмехнулась. — Один из экспертов нашел счета и упаковочные реестры в ее домашнем офисе, который весь заставлен этими мусорными урнами — штабеля с меня высотой. Разбогатеть не разбогатела, но наверняка очень старалась добиться успеха. — Она повернулась к Брейди. — У нее простой и уютный деревенский дом. Я прямо вижу, как она сидит в кресле, сплетенном из прутьев, в тапочках из овчины, прихлебывает из кружки горячий шоколад, возможно, с капелькой «Бэйлиз», и рассказывает подруге, как прекрасно проживет, торгуя своими корзинками, или сидром на праздничных мероприятиях, или подбирая собачьи какашки — как угодно, лишь бы доказать бывшему мужу-изменщику, что может без него обойтись.

— Муж ей изменял?

— Так говорили некоторые из соседей, что собрались вчера у места преступления, — ответила Алиша, уложив в багажник свой чемодан и одну из сумок с оборудованием ЦМП. — Не факт, конечно.

Она шагнула в сторону, чтобы Брейди мог уложить свой чемодан. Поверх вещей Алиша водрузила чехол с «шаром для боулинга» и, расстегнув «молнию», открыла его. Брейди подивился количеству всяких приспособлений и тому, как хитро они были там уложены. Перевернутый шлем сам служил контейнером для компактного компьютера и еще двух устройств. Когда Алиша их вынимала, они явно выходили из каких-то специальных креплений или пазов в шлеме. Конструкторы, судя по всему, уделяли безопасной транспортировке и хранению прибора не меньше внимания, чем его эксплуатации. Вот бы все инженеры так тщательно работали!

— Здесь все, что тебе нужно просмотреть, — сказала Алиша, показывая аппаратуру, которую держала в руках. — Пошли.

 

18

Увидев сидевшего в сумраке Никласа Хюбера, Пип чуть не шарахнулся обратно. Встреча с любым из Смотрителей за пределами установленных рамок, без ведома Люко, была опрометчивым, глупым, запретным поступком… А конкретно с этим — так и вовсе предательством.

«Поворачивайся и уходи, — сказал себе Пип. — Просто возьми и уйди».

Вместо этого он прошел в комнатушку и опустился на стул напротив Хюбера. Дверь, щелкнув, закрылась, официант исчез. Пип посмотрел на Никласа, излучавшего самое сердечное радушие, и почувствовал, как напряглись мышцы лица.

— Вы меня вызвали сюда… а в противном случае обещали неприятности…

— Извини за некоторую театральность, Пип, — пожал плечами Хюбер. — Просто мне хотелось подчеркнуть особую важность этой встречи. Думаю, ты понимаешь.

Что Пип прекрасно понимал, так это психологию людей, подобных Хюберу. Им казалось: то, что важно для них, должно быть важным для всех. Они мастерски умели льстить, запугивать и манипулировать людьми, чтобы склонить их к своей точке зрения. Люко давно овладел этим мастерством. А Пип долгое время был подопытным кроликом, на котором Люко отрабатывал свое искусство.

Пип обнаружил, что сидит на самом краешке стула, выдавая тем самым обуревавший его страх. Он подвинулся назад и сел свободнее. При весе под шестьдесят килограммов и росте за метр семьдесят он казался совсем маленьким из-за своего увечья и детского лица. Заискивающие манеры, от которых он тщетно пытался избавиться, не добавляли ему внушительности. Пип положил короткую ногу поверх длинной и нервно ощупал изоленту, которой книги были примотаны к подошве. Затем поднял взгляд на собеседника.

Хюбер смотрел на него внимательным расчетливым взглядом, будто измеряя. Губы его скривились в жесткой довольной улыбке. Словно он не сомневался, что уже выиграл бой, не успев начать — предстояло всего лишь пройти путь до неизбежной победы.

Пипу захотелось сказать что-то насмешливое, ошеломить его, согнать эту улыбочку и дать понять, что Хюбер недооценивает Пиппино Фараго. Но в голову ничего не приходило. Он хотел спросить, что же от него нужно, но в дверь дважды громко стукнули. От неожиданности Пип подскочил так, будто туда вломился спецназ. Хюбер улыбнулся еще шире.

— Войдите, — сказал он.

Вошел официант, он поставил на стол поднос и ушел. На подносе лежали составные части наргиле — кальяна, в котором курили смесь табака и сушеных фруктов. У Люко тоже был такой, только он называл его «бонг» и когда-то пользовался им для курения зелий покрепче. Но то было раньше, до того как ему взбрело на ум заботиться о своем здоровье.

Хюбер склонился над кальяном и начал его собирать. Он налил воды в основание, сделанное из янтарного стекла, — в него вставлялся медный патрубок, из которого торчала каучуковая трубка, переходившая в другую, более гибкую и тонкую, из пропитанной ткани, которая оканчивалась пластмассовым мундштуком. В сознании большинства людей такие изделия ассоциируются с восточными опиокурильнями.

— Пип, мне кажется, мы могли бы помочь друг другу — сказал Хюбер, не отрываясь от своего занятия. Он надел на конец патрубка нечто похожее на медное ситечко, а в него поместил керамическую чашку. — Я знаю, ты думаешь, мы с тобой по разные линии фронта. Уверяю тебя, это не тот случай.

Хюбер откинулся назад, чтобы залезть в карман брюк, и достал оттуда кожаный кисет. Раскрыв его, Хюбер высыпал некоторую часть содержимого на керамическую чашку. До Пипа донесся запах табака и сушеных яблок.

— Твой хозяин — жестокий человек, — сказал Хюбер, взглянув на него.

— Он мой друг.

— Да, да, конечно. Ты должен был это сказать. Но, Пип… — он перевел взгляд на беспокойные пальцы калеки, которые вытянули на ботинке край изоленты сантиметра на три, — разве не Люко Скарамуцци сделал тебя калекой?

У Пипа свело судорогой живот.

«Откуда он знает?!»

Макушка зачесалась от выступившего пота.

Вопрос Хюбера повис в воздухе, но Смотритель как будто и не ожидал ответа. Он взял с подноса квадратный кусочек алюминиевой фольги и ручкой, вынутой из нагрудного кармана, стал протыкать в ней дырочки. Затем обложил фольгой керамическую чашечку, сделав над ней второе сито.

Взгляд Пипа был устремлен на все эти приготовления, но перед глазами вставали воспоминания тридцатилетней давности.

Небольшое селение Раддуса на острове Сицилия. Четверо мальчишек-пятиклассников прогуливают уроки, купаясь нагишом в сине-зеленых водах озера Оглиастро. Солнце обжигает кожу. Энцо привязал веревку к длинной ветке, протянувшейся над водой, и они подолгу забавляются, прыгая с нее в воду самыми разными способами. Кто поднимет больше всех брызг? Кто долетит дальше? Кто перекувырнется на лету больше остальных? Озеро окаймляют поросшие соснами скалистые утесы.

— Давайте прыгнем вон оттуда! — предлагает Люко, которому наскучило все остальное, и показывает на ближайшую, почти отвесную скалу.

Остальные, поглядев туда, смеясь, качают головами.

Люко исчезает в зарослях и появляется среди деревьев, когда до вершины остается около четверти пути.

— Пойдемте! — кричит он. — Салаги!

— Мы лучше посмотрим! — отвечает Энцо.

— Ага, мы посмотрим, как ты сломаешь себе шею, Люко! Валяй! — кричит Раффи.

— Пип, иди сюда!

Пип трясет головой:

— Здесь лучше!

— Иди, я сказал! Быстро!

У Пипа замирает сердце. Люко совсем недавно начал относиться к нему как к своему, и остальные мальчишки, которые до этого дразнили и унижали Пипа за то, что он маленький и хилый, сразу к нему переменились. Они стали брать его с собой, когда ходили курить за церковью Сан-Джузеппе, когда воровали продукты из магазина папаши Уцо, когда приставали к мальчишкам помладше. Полгода назад Пип с завистью смотрел на их пустующие места в классе и жалел, что у него нет таких друзей, с которыми можно было бы удрать с уроков, ведь одному это делать страшно и неинтересно. Теперь благодаря Люко у него такие друзья есть. Нельзя его подводить.

Но почему Люко всегда привлекает самое страшное и опасное?

— Иду! — бодро кричит Пип, надеясь, что другие мальчишки не слышат фальшь в его голосе, и добавляет для убедительности. — Салаги!

Когда Пип добирается до Люка, стоящего на вершине, тот выглядывает за край утеса и смотрит вниз, придерживаясь за ветку.

— Ничего страшного, — говорит Люко. — Смотри.

Пип подвигается вперед и понимает, насколько высота отсюда кажется больше, чем снизу. Даже голова кружится. Но внизу вода: все-таки опасно отсюда прыгать или нет?

Люко отодвигается.

Пип берется за ветку и наклоняется. И сразу же видит прямо под ними огромный валун в метре под водой.

— Люко, — произносит он, — там…

Но тут он получает очень сильный пинок. В падении Пип переворачивается, надеясь снова ухватиться за ветку, но не успевает. На ничтожную долю секунды Пип успевает ощутить прохладную влагу воды, потом его обжигает страшная боль, а дальше все исчезает.

Приходит в себя он уже на больничной койке. Нога висит в полуметре над постелью на ремнях, соединенных с системой тяг и блоков, которые закреплены на металлической подставке. Нога полностью в гипсе, от пальцев до паха. По крайней мере в десяти местах из гипса торчат металлические штыри. Боль такая сильная, что невозможно определить, где именно болит. Болит, невыносимо болит все: ноги, таз, внутренние органы.

В палате каменные стены с неровно положенным раствором — так построены многие здания в этом тысячелетнем городке. Слой побелки — как свидетельство тщетной попытки придать комнате современный и стерильный вид. Солнечный свет с трудом пробивается через единственное запыленное окошко высоко в стене. На тележках из нержавеющей стали рядом с кроватью пищат и щелкают приборы, следя за его состоянием. Над ним делает приветственный круг большая жирная муха. Она снижается к лицу, и тут ее ловит чья-то рука. Пип поворачивает голову и видит стоящего рядом с кроватью Люко. Зажав муху в кулаке, тот с улыбкой смотрит Пипу в лицо.

— Очнулся, — произносит Люко. — Как раз вовремя.

— Ты меня толкнул, — говорит Пип слабым голосом. В горле пересохло, и слова выходят из него с болью и трудом, словно проталкиваются сквозь песок.

По лицу Люко пробегает выражение жгучей злобы и звериной жестокости — и тут же сменяется великодушным терпением, с каким относятся к умственно отсталому брату.

— Ты сам прыгнул, дурачок, — говорит он. — Энцо и Раффи видели, как ты это сделал. Они говорят, смелее поступка представить невозможно. Ты герой школы. Прыжок ласточкой из космоса. — Люко изображает рукой красивый пируэт в воздухе.

— Ты…

— Да, и я тоже видел. Это было очень красиво.

Лицо Люко снова становится суровым. Он подносит кулак к лицу Пипа и сжимает руку так, что белеют костяшки пальцев. Потом Люко раскрывает ладонь и вытирает след от раздавленной мухи о больничную пижаму Пипа.

— Ты герой, — шепчет он напоследок и уходит.

Так и вышло: он действительно стал на какое-то время героем для других мальчишек. Когда, побывав на месте его «подвига», они спрашивали: «Что же ты не посмотрел, куда прыгаешь?» — Пип отвечал так, как научил его Люко: «Если каждый раз смотреть, будет неинтересно». И никто из них не назвал его дураком, выходило, будто он просто отчаянный смельчак.

Верхние участки большой берцовой и малоберцовой костей оказались раскрошены. С годами правая нога становилась все длиннее левой, и Пип прикреплял к подошве левого ботинка все более высокую подставку. Он привык быть калекой, как привык всегда быть рядом с Люко.

— Пип!

Он вздрогнул, очнувшись от воспоминаний и встретив любопытный взгляд Никласа Хюбера. Тогда, в Раддусе, никто так и не узнал, что с ним на самом деле случилось. Энцо и Раффи, конечно, знали, но ни словом, ни намеком не поставили под сомнение официальную версию его отважного прыжка, даже когда оставались без свидетелей. Пип пришел к выводу, что Люко запугал и их, причем, видимо, более прозрачными угрозами, чем та раздавленная муха, которая послужила предупреждением ему. Пип не был удивлен тем, что Хюбер — давний и последовательный недруг Люко — подослал сыщиков, чтобы выяснить все подробности его жизни, но факт, что всплыли такие давние и тщательно скрываемые вещи, обескураживал. Что он еще накопал?

— Что надумал? — спросил Хюбер с улыбкой. На алюминиевом ситечке кальяна тлел кусок древесного угля. Никлас потянул воздух из мундштука, будто поцеловал взасос змею. Задержав в себе дым на несколько секунд, он медленно выпустил его через рот и ноздри.

— Просто задумался, — наблюдая за ним, негромко ответил Пип.

— Тогда подумай вот о чем: на сей раз Скарамуцци морочит голову не тем, кого можно дурачить безнаказанно. Мне известно о его мелких шалостях в Италии и Греции, где он обирал вдовушек. И про нелегальную торговлю оружием… с Сирией, если не ошибаюсь!

Пип вытер пот, выступивший у него на лбу и верхней губе.

— Прошлое Люко не имеет никакого отношения… — начал он.

— Ты сам знаешь, что имеет. Но теперь он обманывает не домохозяек и не провинциальных сектантов в Гельнхаузене, Страуде или Толедо… — Хюбер заговорил громче. Он перевел дыхание, потом снова присосался к кальяну и продолжал спокойнее, но слова его, вылетая изо рта вместе с дымом, казалось, материализовывались в воздухе в раскаленные знаки, составлявшие полное название Совета Смотрителей. — Collegium Regium Custodum et Vigilum Domino Summo Curantium — всемирная и всемогущая организация, наши возможности неограничены, у нас есть деньги, на нас работают лидеры делового мира, политики… киллеры. — Последнее слово он произнес шепотом, затем сделал небольшую паузу и продолжал: — Как ты знаешь, мы очень серьезно относимся к своим обязательствам. Все, что мы делаем, подчинено служению, выполнению нашей миссии. Когда окончательно выяснится, что Скарамуцци не тот, за кого себя выдает, мы не просто с позором его изгоним или сдадим в полицию, нет, мы его прикончим! Мы уничтожим все следы его существования: его семью, знакомых, его… друзей. Через шесть месяцев после того как спадет пелена с глаз моих менее проницательных коллег, само имя Люко Скарамуцци исчезнет, и всякое упоминание его станет невозможным. Ни один человек в мире его больше никогда не произнесет. Ты мне веришь?

Пип сделал глотательное движение, но рот и горло были сухими, как опаленный бетон. Он уже сделал ставку на победу Скарамуцци в той ужасной игре, в которую тот ввязался, ему поздно рваться к кассе и говорить, что передумал. Все, что ему теперь нужно, — это немножко мужества. Где же оно завалялось?

— Я верю, что у вас хватит сил сделать то, что вы говорите, — сказал наконец Пип, собравшись с духом. — Только я не верю, что Люко будет уличен в обмане. Почему вы думаете, что он не тот, за кого себя выдает?

— Важнее другое, — возразил Хюбер, — почему ты ему веришь? Если на самом деле веришь! — Он наклонился ближе, и огни свечей заиграли в его пронзительных голубых глазах. — Пип, почему ты веришь, что Люко Скарамуцци — антихрист?

 

19

Алиша усадила Брейди на переднее сиденье и пристроила ему на колени ноутбук. Компьютер она соединила проводами с теми устройствами, которые вынула из шлема — теперь они лежали на полу машины. Брейди не разбирался в цифровой видеоаппаратуре, но качество картинки его поразило. На экране видна была группа людей — человек десять или больше — у открытого гаража, встроенного в жилой дом. Собравшиеся были обращены к камере, и Брейди мог рассмотреть каждое лицо до мельчайших подробностей, до отдельных волосков и мелких изъянов кожи. Изображение было очень четким, без размытого фона или глубоких теней, характерных для съемки при ярком свете.

Алиша, вытянув шею и глядя в заднее окно, яростно выруливала со стоянки.

Брейди на несколько секунд закрыл глаза и приказал себе расслабиться. Если бы его домашний врач присутствовал при том, как Алиша водит машину, он прописал бы Брейди мочегонное и какой-нибудь бета-блокатор, чтобы защитить коронарные сосуды от повышенного кровяного давления. А скорее всего посоветовал бы ему пересесть в такси.

На экране в это время шла запись прохода по лестнице. Отчетливо виднелись пятна на стенах внизу, у самых ступенек, где их порой задевают ботинками. Брейди видел даже тонкий слой пыли на плинтусе. Нажав на клавишу «пробел», он остановил запись и повернулся к Алише. Машина в этот момент выехала из подземного гаража, и яркое солнце осветило лицо его напарницы. На миг Брейди почудилось, что сияние исходит не от солнца, а от самой Алиши. У него даже чуточку перехватило дыхание, но он тут же насмешливо хмыкнул. Ох уж эти игры восприятия…

— Что смешного? — поинтересовалась она, опустив солнцезащитный козырек и потянувшись к темным очкам, лежавшим в углублении перед лобовым стеклом.

— Да так… — Брейди, естественно, не стал говорить про свое видение вслух — а его внутренний голос почему-то ответил на вопрос Алиши с итальянским акцентом: «Я увидел, ми аморе, что ты окружена сиянием, как мадонна!» Ага, как же.

— Поздравляю, — сказал он, вспомнив, зачем остановил запись. — Тебе удалось решить главную проблему.

Когда Брейди около года назад перевели в группу быстрого сбора улик, Алиша уже десять месяцев работала над проектом Цифратора места преступления. Первые образцы записей ЦМП, которые он увидел, не впечатляли. Картинка тряслась, изображение было зернистым, яркость освещения не учитывалась. Без доработки не имело смысла предлагать такое средство — ни эксперты, ни прокуроры не смогли бы извлечь из него никакой пользы. Задача Брейди состояла в том, чтобы помочь разработчикам ЦМП понять, какого рода информация интересует криминалистов, а для пользователей разработать руководство, как получить эту информацию с помощью нового прибора. Брейди должен был участвовать в полевых испытаниях очередных образцов ЦМП — всякий раз вместе с Алишей. И вот теперь изображение получилось таким же четким, как «вживую» — к чему стремились с самого начала, не будучи уверенными, что получится.

— Эта картинка отличается от предыдущей как небо и земля, — продолжал Брейди. — Когда были прошлые испытания? Полгода назад.

— Ну, моя-то заслуга небольшая, — скромно улыбнулась Алиша. — Я просто извожу технарей, пока они не сделают то, что мне нужно. — И добавила с преувеличенной гордостью: — Но это я действительно хорошо умею.

— Как бы то ни было, все получилось. Я-то ведь сомневался. — Брейди еще раз нажал «пробел» и стал смотреть, как Алиша поднималась по лестнице. — А как удалось избавиться от тряски?

— Основания камер оборудованы гироскопами, которые стабилизируют их, — ответила Алиша, при этом нажав на газ и прорываясь в узкий промежуток между двумя машинами на третью полосу. Те загудели клаксонами, но она не обратила на это внимания. — У киношников есть такое устройство, «Стэдикам» называется, только у нас в сто раз миниатюрнее. Но даже с ними первоначальная запись получается такая, что через несколько минут просмотра мозги набекрень съезжают. Приходится применять вертикальный апертурный корректор со специальным софтом, чтобы удерживать картинку. Это можно сделать, потому что мы работаем с ТВЧ, а оно ведь — особый язык программирования…

Брейди почувствовал, что у него самого «мозги поехали набекрень» — то ли от технического жаргона Алиши, то ли от ее манеры вождения. Необходимость просмотреть запись с места преступления не обещала избавить его от головокружения, но тем не менее оставалась необходимостью. Брейди пустил запись сначала. Невнятное тихое бормотание из динамиков напомнило ему, что неплохо бы прибавить громкость. Иногда замечания специалистов, осматривающих место, помогали лучше понять увиденное на экране. Брейди прибавил звук. «Секундочку… — послышался из динамиков голос Алиши. — След ботинка».

— А, погоди, есть же наушники, — сказала та Алиша, что сидела рядом. Она попыталась достать их с заднего сиденья, не глядя — не смогла и на секунду отвлеклась от дороги. За это время полуприцеп впереди успел опасно приблизиться. Алиша вручила Брейди пару золотистых наушников, резко затормозила и перескочила на другую полосу, едва разминувшись с мчавшимся на них сзади грузовиком.

— Называются шумоподавляющими, — сказала она про наушники, — но у нас так называется совсем другой процесс. А все-таки с ними внешние звуки не так мешают, легче сосредоточиться.

Брейди подключил наушники к компьютеру и надел их. Шум двигателя и прочие звуки стали глуше, словно он отгородился от них, закрыв окно.

«Я использовала инфракрасные лучи, — отчетливо и громко прозвучал голос Алиши в наушниках. — Для этого выключала свет. Не могли бы вы зайти вперед и отметить это место?» К тому моменту как осмотр на записи дошел до прачечной, Брейди был полностью поглощен происходящим на экране — словно сам туда перенесся.

 

20

Как раз такого вопроса, который задал Хюбер, Пип опасался больше всего. Потому и старался избегать такого рода встреч. Не готов он был к допросам с пристрастием. Не в его характере лгать и изворачиваться. Если нужно слетать в Палермо, чтобы дать «на лапу» нужному человеку, или под покровом ночи изъять документы из государственного учреждения, или подправить их так, чтобы подтверждались определенные факты — это пожалуйста, этому он научился. Но спроси его с нажимом, как все на самом деле было, — и он смутится. В ситуации, когда ставки высоки, Пипу даже правду было трудно сказать, если она не отвечала ожиданиям спрашивающего, а уж соврать тем более. Ему всегда казалось, что он из тех ребят, что сознаются в преступлениях, которых не совершали, не выдержав полицейских допросов.

Хюбер ждал ответа, держа в руках дымящийся мундштук наргиле.

Почему Пип полагает, что Люко — антихрист?

Ответ «А почему бы и нет?» Хюберу вряд ли понравится. Тем не менее из всего, что Пип мог бы сказать, эти слова были самыми подходящими. Восемь лет назад Люко рассказал ему о встрече с человеком, который уверял, что в мире существует тайная организация, ожидающая прихода антихриста. Люко обнаружил, что многие пророчества, касающиеся подробностей жизни будущего антихриста, удивительным образом совпадают с его биографией. А те, которые не совпадают, по мнению Люко, можно переистолковать, подправить или подделать. У него возник план, первый этап которого включал двухлетний период изучения, подготовки и «посева», как выразился Люко. После чего нужно было сделать так, чтобы его заметили, — не сами Смотрители, разумеется, а их знакомые или знакомые знакомых.

— Ты как, со мной в этом деле? — спросил он. Ответ Пипа в общих чертах сводился к фразе: «А почему бы и нет?» Затея была странной, жульнической и рискованной — но такими были все авантюры Люко. А ведь именно благодаря им два афериста: обаятельный, неотразимый Люко и прячущийся в его тени трудяга Пип — жили куда лучше своих дружков-бандитов из Раддусы.

Они слышали, что Смотрители обязались исполнить завет предков и передать антихристу некое состояние, когда тот явится, но не могли себе представить, насколько огромный объем денег и власти дожидался Зверя Апокалипсиса. Когда же они осознали масштаб предприятия, в которое ввязались, отступать было поздно. Пип догадывался, что Люко и не согласился бы по-тихому исчезнуть, представься такая возможность. Уж слишком затянула его эта авантюра, да и выигрыш в случае успеха стал крайне соблазнительным.

Пророчества, говорившие в пользу Люко, Хюберу были давно известны. Если он до сих пор на них не купился, убеждать его не имело смысла.

— Сама обстановка в мире говорит о том, что время пришло, — без особого энтузиазма сказал Пип.

— Да-да. Впервые за двадцать шесть столетий возникло независимое еврейское государство. Христианская церковь разделилась на разные учения, борющиеся друг с другом. Людей одолевают сомнения, они шарахаются от одной веры к другой. Многие готовы отступиться от Бога, многие уже отступились. Общество в кризисе: экономическом, политическом — любом, о каком мог бы мечтать всякий уважающий себя анархист. Согласен, мир, как никогда, готов к приходу антихриста. Меня это, конечно, воодушевляет. Оказаться в том самом поколении, которое его встретит! Быть в числе тех избранных, кто вручит ему — после двух тысяч лет ожидания — империю власти и средств, какими еще никогда не доводилось владеть одному человеку. И все это унаследует только один человек, и он использует свое наследство для достижения величия, которое было ему предсказано.

Хюбер наклонился к Пипу и сказал, глядя ему в глаза сквозь плывущий между ними дымок:

— Но этот человек — не Люко Скарамуцци.

— Хорошо, — сказал Пип. — Шут с ними, с историческими условиями, не будем говорить о происхождении и личности Люко. Но он осуществил очень конкретные пророчества. Он… он…

— Не утруждай себя, Пип, — ответил, подняв ладонь, Хюбер и прикрыл глаза. — Я знаю, на исполнение каких именно пророчеств он претендует. Я также знаю, что некоторые из них могли быть — и были — искажены, притянуты за уши и переистолкованы для полного соответствия с жизнью Скарамуцци. Ему очень повезло, что у него есть отец Рендалл с целой командой богословов, которым удается по-своему объяснять смысл пророчеств и переубеждать Смотрителей вместе с их теологами…

Пип вздохнул и откинулся на мягкую кожаную спинку стула.

— Если вы настолько подозрительны, что не верите умнейшим богословам, которых мы смогли найти, — кротко сказал он, — не верите доказательствам, опирающимся на факты, как вы вообще надеетесь его узнать — того единственного, с вашей точки зрения?

В ответ Хюбер улыбнулся, но в его ледяной улыбке не было ни веселья, ни юмора.

— Нутром почую. Вот сейчас оно говорит мне, что Скарамуцци — не тот. Кроме того, интуиция мне подсказывает, что и ты об этом знаешь. А вот мои коллеги, к сожалению, нет. Но они узнают, Пип. Не думай, что их можно вечно водить за нос.

Некоторое время он пристально смотрел собеседнику в глаза, затем склонился к наргиле проверить, не потух ли уголь.

— Такое ведь уже случалось раньше, ты знаешь об этом? — спросил он, кажется удовлетворенный результатом осмотра. Увидев на лице Пипа удивление, он покивал. — Наши предшественники были не более проницательны, чем мои коллеги. Гитлер, Наполеон, Юстиниан, Нерон… Каждый из них манипулировал пророчествами, чтобы подстроить их под обстоятельства своей жизни. Каждый достиг высот с помощью нашего Совета или тех организаций, которые ему предшествовали. И каждый залил Землю кровью.

Хюбер вновь холодно улыбнулся.

— Вовсе не обязательно быть антихристом, чтобы пустить кровь миллионам людей. Нужно только, чтобы некоторые из них тебе поверили.

— О чем вы говорите? — сказал Пип, чувствуя, что голова у него идет кругом. — Что Люко попытается завоевать мир и при этом погубит миллионы людей?

— Конечно. Он же претендует на роль антихриста, не так ли? Если верить Откровению Иоанна, антихрист завладеет десятью народами. Он объединит их в единую империю, а затем пойдет войной на весь остальной мир. Благодаря своему обаянию, уму, безжалостности, честолюбию и везению — а всего этого у него хватает — Скарамуцци смог заручиться поддержкой нашей организации — на время. А Смотрители — это огромная сила. С нашей поддержкой для него нет ничего невозможного.

— А в планах у него — исполнение пророчеств насчет антихриста, — вставил Пип.

— Вплоть до Армагеддона, — подтвердил Хюбер.

— Если это настолько ужасно, — подумав, сказал Пип, — почему Смотрители готовы ему помочь?

— Во-первых, давай кое-что уточним. В Библии ясно сказано, что антихристов — разрушителей, ненавидящих Бога и… можно сказать, одержимых страстью причинять вред Его творениям, — их будет много. Те претенденты, которых я упоминал: Гитлер, Нерон и прочие — вероятнее всего, были антихристами. Как и твой босс, очевидно. Но «антихристами» их можно назвать только в том смысле, в каком послушных детей называют «ангелочками»: детки эти, по сути, не ближе к ангелам, чем коровы, но их хорошее поведение мы считаем ангельским. Будущие деспоты поступают как антихрист, но не являются им, а потому Смотрителям не интересны. Мы хотим служить только подлинному антихристу. Тому, кого философ и монах-доминиканец Томмазо Кампанелла назвал l’Antichristo’s Massimo, то есть Супер-Антихрист. Пророк Даниил и апостол Иоанн видели этого человека в своих откровениях. У него есть четко обозначенная судьба, предназначение, которому мы намерены помочь осуществиться.

— Но зачем?

Взгляд Хюбера стал лукавым.

— Мы ведь знаем, что антихрист объединит вокруг себя все страны мира. Он достигнет абсолютной власти. Он будет решать, кому жить, а кому умереть, кому чистить туалеты, а кому владеть на Ангилье особняками с гаремами и слугами. Советники и наперсники смогут оказывать влияние на эти решения. Они станут его придворными феодалами.

— Вам мало того, что у вас уже есть? — покачал головой Пип.

— Бывают вещи, которые за деньги не купишь, — ответил Хюбер. — Ты ведь знаешь лорда Уинстона?

Это был Смотритель, владевший большим имением близ Лондона. Пип кивнул.

— У бедняги проблемы. У него… э-э-э… склонность к маленьким мальчикам. Буквально несколько месяцев назад родители одного из юных гостей его дома выдвинули обвинения. Да еще и подкрепив их результатами медицинских анализов. Если я назову тебе сумму, которую мы потратили, и имена людей, которых задействовали, чтобы замять это дело, Пип, ты свалишься от сердечного приступа. Тем не менее наклонности лорда Уинстона едва не стали достоянием общественности. Оставалось всего ничего, — Хюбер показал большим и указательным пальцем расстояние, где поместилась бы разве что крупинка соли. — Общественность могла настоять на расследовании, в ходе которого могли вскрыться и другие опрометчивые поступки. В итоге никакие деньги и действия не спасли бы нашего лорда от тюрьмы — ему оставалось бы разве что перерезать себе вены.

Хюбер посмотрел на кальян, словно только сейчас о нем вспомнил, сунул в рот мундштук и затянулся. Выдохнув дым, проследил, как клубы его поднимаются к потолку.

— Дело в том, Пип, что у нас у всех есть пристрастия, за которые нас могли бы упрятать за решетку или забить до смерти в темном переулке. Особенно это касается богатых. Мы вкусили столько свободы, сколько позволяет нам этот пуританский мир. Мы хотим вкусить остальное, не рискуя потерять все. Когда мы будем составлять правила и сосредоточим в своих руках все средства, мораль и общественное мнение станут… — он сделал еще одну затяжку и выдохнул дым, — …неосязаемыми, как дым.

Пипу стало дурно. Неужели всему причина необузданная тяга реализовать запретные желания? Неужели грех настолько притягателен? Гордыня, алчность, зависть, гнев, обжорство, леность, похоть. Данте не все сказал: эти семь смертных грехов пагубны не только для тех, кого обуревают, но и для всех, кто окажется у них на пути.

— И все ваши усилия, — сказал он, не в силах скрыть отвращение, — все, чего добились Смотрители на протяжении пятидесяти поколений, — все это для того, чтобы реализовать свои извращенные желания?

— Для того чтобы испытать все. Жизнь во всей ее полноте. У нее не должно быть никаких ограничений, вообще никаких.

— Но царство антихриста, по пророчеству, продлится лишь несколько лет. — Пип не мог свыкнуться с мыслью о таком глупом применении времени, денег и душевных сил.

— Семь лет, — уточнил Хюбер. — Но это число ведь не на камне выбито.

— Что значит: «не на камне»? Вы надеетесь, что это пророчество не сбудется?

— Сатана знает Бога лучше, чем кто-либо другой; очевидно, он рассчитывает на победу в Армагеддоне, хоть в Библии и сказано, что Сатана потерпит поражение. А иначе — зачем бы он стал что-то предпринимать? Не исключено, что он уже много раз нарушал Божью волю и Его предначертания. Может быть, пророчество — не что иное, как агитационная кампания со стороны Бога. «Ребята, ей-богу, на этот раз мы точно победим!»

— Что-то я не верю.

— А я — так вполне. Вседозволенность в наслаждении — люди убивали и погибали за один день такой жизни. А представь себе семь лет! А что, если — зная, что именно приведет антихриста к падению, мы сможем предотвратить его ошибки — что, если удастся протянуть десять, а то и тридцать лет? А вдруг мы построим нерушимую и вечную империю? Тогда ты уже не будешь скептически хмыкать, как сейчас, а?

Пип только молча моргал. Как ответить на такой вопрос?

— Мне хотелось бы избежать наших прошлых ошибок, — примирительно сказал Хюбер. — Ненужных расходов, напрасного кровопролития.

Интересно, что из названного его больше беспокоит, подумал Пип.

— Как вы собираетесь этого добиться? — спросил он вслух.

— Избавляться от лишних претендентов на трон, покуда я исполняю свои обязанности.

— Тогда проще всего убить его, разве нет?

— Я уже выступил против него открыто. Теперь если Скарамуцци умрет, даже в результате несчастного случая или сердечного приступа, меня и некоторых моих коллег, которые меня поддерживают, ждет такая же участь — в качестве наказания, чтобы впредь несогласные не прибегали к таким методам. Мы демократическая организация. Меньшинство подчиняется большинству. Вначале он должен лишиться поддержки Совета.

— Но… — Пип замолчал, собираясь с мыслями. Он, конечно, не хотел предлагать действия, направленные против Люко, ему было просто любопытно. У Хюбера и остальных Смотрителей ответ на этот вопрос наверняка был наготове, не могли же они об этом не думать. — Разве преждевременная смерть не стала бы доказательством, что он не антихрист?

— Хотел бы я, чтобы все было так просто! — Смешок Хюбера был сухим и холодным, как звяканье льда в пустом стакане. — Тогда мы палили бы в каждого, кто казался бы нам заслуживающим внимания кандидатом. А если он сумеет увернуться… или оружие заклинит… или он будет ранен и выживет, — что тогда думать? Считать это совпадением или проявлением сверхъестественных сил? Пришлось бы проверять еще раз — но и тогда уверенности не прибавится. Нет, если бы он умер и ожил или пули отскакивали бы от него, тогда, наверное, мы получили бы определенный, удовлетворяющий нас ответ. А если он умрет и не воскреснет — значит ли это, что он не был антихристом? Или мы помешали пророчеству осуществиться? Навсегда! Или просто отсрочили неизбежное: душа антихриста, не знающая покоя, пока не осуществится пророчество, воплотится в новое тело в следующем поколении? Никто этого не знает, и Совет пришел к общему мнению, что пытаться убить кандидата — шаг опрометчивый. Во всяком случае до тех пор, пока он считается кандидатом.

— Да, ситуация затруднительная.

— Вот почему ты нам нужен, Пип. Вы со Скарамуцци друзья детства. Тридцать лет ты был ему ближе, чем брат. Я думаю, что тебе абсолютно точно известно, что он не тот, за кого себя выдает, и ты наверняка знаешь, как это можно со всей определенностью доказать. У тебя наверняка даже есть доказательства.

Он пристально смотрел Пипу в лицо, вероятно, ища подтверждения своим словам. Пип постарался ничем себя не выдать.

— Я сказал «ближе, чем брат», — продолжал Хюбер, — но Скарамуцци жестоко с тобой обращался, ведь правда? Ты у него вместо собаки.

— Он добр ко мне, — произнес Пип, напрягшись.

— Как хозяин к своему рабу. Ты ему полезен.

Хюбер отвинтил крышечку на патрубке рядом с тем местом, куда подсоединялась трубка, затем взял с подноса вторую такую же трубку и стал привинчивать ее на место крышечки.

— Вместо того чтобы быть его псом до тех пор, пока вашу лавочку не прикроют — и не перебьют всю свору вместе с хозяином, — переходи на мою сторону. Дай мне необходимые сведения, чтобы я мог его разоблачить. В моей организации ты получишь хорошую должность, хорошее жалованье, а главное — гарантию на продолжение существования.

Хюбер приглашающе протянул ему вторую трубку. В другой руке он продолжал держать свою. Присоединив к кальяну второй мундштук, он как бы предлагал Пипу сообща выкурить трубку мира. Принять ее — значит согласиться предать Люко.

Пип, застыв, смотрел на протянутый мундштук, из которого вился ароматный дымок, то исчезая во тьме, то вновь возникая в зыбком свете стоявшей на столе свечи. Он знал: независимо от того, примет он эту трубку или нет, жизнь его изменится. Такие люди, как Хюбер, не смиряются с отказом. Люко прекрасно знал о желании Хюбера дискредитировать его, так что Пип не мог навредить Хюберу, пересказав Люко содержание этой беседы. Но если Хюбер обнаружит, что Пип не собирается ему помогать, то скорее всего просто убьет его, чтобы хотя бы таким образом навредить Люко. Если он поможет Хюберу — а у него действительно было то, что искал немец, — ему придется спрятаться до тех пор, пока Люко не убьют. А потом он заживет так, как никогда не жил, прислуживая Скарамуцци… если Хюбер сдержит свое слово. Если сдержит.

Струйка дыма, завиваясь сложными спиралями, уплывала со света в непроглядный мрак — «в точности как моя жизнь», подумал Пип.

 

21

По тому как Брейди вдруг втянул воздух и непроизвольно прикрыл пальцами рот, Алиша поняла, что запись, которую он просматривал, дошла до отрубленной головы. Ей было бы даже приятно, что ЦМП способен так точно воспроизвести реальность, если бы речь шла не о столь ужасных подробностях. Через восемь минут Брейди сорвал с головы наушники, словно в них раздался оглушительный визг. Дышал он чаще обычного.

— Я думал, что готов ко всему, — сказал он, встретившись взглядом с Алишей.

— Вот если бы ты был тогда с нами… — кивнула она.

— У меня сейчас такое ощущение, что я был. Я почти чувствовал запах крови.

«За это и боролись», — хотелось сказать Алише, но она сдержалась.

— Надо еще раз просмотреть, помедленнее, — сказал Брейди, нажав клавишу. — Проанализировать.

— Поздно, — ответила она. — Приехали.

Она припарковала «торус» на обочине грунтовой дороги, кажется, именно там, где оставила автомобиль в прошлый раз. У огороженной желтой лентой подъездной аллеи к дому Синтии Леб стояли шесть машин: две патрульных, два легковых автомобиля с табличками «служебный транспорт», большой микроавтобус, на котором, очевидно, приехали эксперты, и красный спортивный «шевроле-корвет».

— Никого не видно, — осмотревшись, сказала Алиша. — Наверное, все в доме.

Пригнувшись, она прошла под лентой ограждения, протянутой между деревьями.

— Здесь красиво, — сказал Брейди.

Вчера Алише было не до эстетики, а сегодня она тоже смогла оценить прелесть этой извилистой дорожки из розовой терракоты. Вверху лазурное небо, а вокруг зеленые сосны и сотни оттенков коричневого цвета: кора, опавшая хвоя и глинистая земля — все это складывалось в такой очаровательный и безмятежный пейзаж, что сердце замирало.

Подъездная аллея шла к дому по дуге и оканчивалась бетонной площадкой перед воротами гаража. По обеим сторонам гаража земля круто поднималась вверх, точно дом построили на пригорке, в который гараж был предварительно врыт. Фасад выходил на подъездную аллею. Ступеньки широким полукругом шли от площадки перед гаражом к крыльцу.

Когда Алиша и Брейди подошли к дому, входная дверь открылась и на пороге, зевая и почесываясь, появился детектив Линдси. Судя по всему, он провел тут всю ночь. Когда он заметил их, Алиша издали помахала ему рукой. Но даже с тридцати метров было видно, как Линдси помрачнел. Ей вдруг тоже стало не по себе. Если «план атаки», который был составлен для него с помощью Цифратора места преступления, оказался негодным, это означало, что несколько месяцев работы пошли насмарку.

Линдси стал спускаться по ступенькам и оказался на площадке перед гаражом одновременно с агентами. Он не набросился на Алишу с упреками и обвинениями, а направился к Брейди, вперившись в него взглядом.

— Вы кто такой? — строго спросил он.

— Детектив Линдси, — сказала Алиша, — это мой напарник, специальный агент Брейди Мур.

— Здравствуйте, детектив, — Брейди протянул ему руку.

Линдси, не подавая руки, упер кулаки в боки.

— Напарник? А где вы были вчера?

— Агент Мур только что прилетел из Квонтико.

— Квонтико? — Разъяряясь все больше, Линдси наконец повернулся к ней. — Так вы, ребятки, все-таки считаете это дело своим! — Он кивнул в сторону дома.

— Детектив, что-то я не понимаю, — сказала Алиша. — Мне казалось, я вам немножко помогла.

Линдси чуть смягчился.

— Да, агент Вагнер. Этот ваш ЦП… ЦПП… удивительная штука. Я бы сам от такого не отказался. Как я уже говорил вам вчера, спасибо за помощь. А теперь до свидания.

Как говорится, яснее некуда.

— Детектив, — мягко произнес Брейди, — я не уполномоченный от ФБР. Мое присутствие не должно вас пугать.

— А я что, выгляжу сильно испуганным? — Линдси чуть подался в сторону Брейди.

— Нет, дело в том…

— А чем конкретно вы занимаетесь, агент Мур? Вы тоже «робокоп»?

— Вы когда-нибудь имели дело с уголовно-следственным анализом ФБР?

— С этими вашими профилями? Так вы профилировщик? — выкатил глаза Линдси. — Ох, имел я… с ними дело. Мало того что я должен был заполнить вопросник на двадцать страниц, я еще обязан отсылать факс с каждой бумажки, относящейся к делу, за исключением разве что той, которой следователи подтирались. Отчет о вскрытии вам подай, протоколы допросов, баллистическую экспертизу, карты, версии, фотографии… Все это я должен предъявить местному уполномоченному от ФБР, чтобы хоть два слова сказать всемогущему профилировщику. Мне уже сейчас пасть на колени?

— Может, как-нибудь в другой раз, — ответил Брейди. — Так много информации требуется, потому что заранее никогда не знаешь, что именно объединяет разные преступления, какие сведения станут ключом к шифру. Играет преступник в шахматы, в шашки или в «Темницы и драконы»? Пьет он молоко или пиво? Бегает за женщинами или сам одевается в женское платье? Чем вы тут подтираетесь, нам до лампочки, но иногда мы можем вам сказать, чем подтирается ваш преступник.

Не отводя взгляда от глаз Линдси, он показал на Алишу.

— Цифратор места преступления — сокращенно ЦМП, кстати, который разработала агент Вагнер, может избавить от половины бумажной работы, что так вас обременяет. Сколько времени сейчас уходит на эти бумаги и ожидание ответа от профилировщиков, неделя? Если вы вообще его получаете. Целая вечность. А если речь идет о пропавшем ребенке? А если преступник продолжает убивать людей? А пресса, общественность и начальство все это время вас теребит. ЦМП может сократить этот цикл вдвое и высвободит силы для таких дел, до которых раньше руки не доходили. Не знаю, может, агент Вагнер чем-то вас обидела вчера… — продолжал Брейди. — Так разве тем, что она женщина и прекрасный специалист. Вы сами сказали, что работа, которую она вчера проделала, вам помогла — могу поспорить, что не просто помогла, а очень помогла. Я понимаю ваши притязания, честь мундира и все такое — но сейчас не тот случай. Хотите верьте, хотите — нет, но мы здесь чтобы помочь вам, и с вашей стороны бить нас по рукам ни за что ни про что будет последним делом.

Брейди тоже подвинулся вперед во время этой речи, и их лица разделяло расстояние сантиметров в пятнадцать. И Линдси, сделав вид, что поправляет ремень, отступил. Переведя взгляд с Брейди на Алишу, он улыбнулся.

— Вы два сапога пара. Вот опять меня то ли отругали, то ли нет — не поймешь…

— Родители с вами тоже так мучились?

Линдси озадаченно уставился на Брейди. Уголки рта у того медленно расползались в улыбке.

— А-а! — Линдси рассмеялся. — Приколисты. Нет, я все понял, но пустить вас шастать по месту преступления не могу. Вы что-нибудь там ненароком испортите, а мне отвечать…

В этот момент из дома донесся громкий голос — какой-то мужчина орал что-то по поводу прав и доказательств.

— Подождите минутку, — поднял палец Линдси и пустился рысью вверх по ступенькам к входной двери. Когда детектив открыл ее, крики стали на несколько децибел громче, затем дверь захлопнулась.

— Прекрасная речь, — похвалила Алиша Брейди.

— Если бы она еще и произвела впечатление, — скривился тот.

— Не расстраивайся. Ему просто попала вожжа под…

На лестнице опять появился Линдси, за ним полицейский в форме вел лысоватого мужчину лет сорока.

— Погодите-погодите… — повторял тот.

Линдси, приближаясь, сделал агентам знак, чтобы те посторонились.

— У меня в машине фотоаппарат, позвольте мне сделать несколько снимков… — повторял мужчина, пока полицейский препровождал его по аллее в сторону шоссе.

— Прошу прощенья, — сказал, подходя, Линдси. — Вот несносный тип!

— А кто это? — спросила Алиша.

— Джеффри Леб. Муж убитой.

— Муж? Мне казалось, они развелись.

— Разойтись разошлись, но процедура развода не была завершена. Мы сдуру попросили его приехать осмотреть дом: не пропало ли что-нибудь.

Алиша кивнула: это была обычная процедура.

— Он что-нибудь приметил?

— Он приметил дом, который можно продать. Больше ничего. Было видно, как на него снисходит эта идея: ходил по дому и повторял: «Мы еще не развелись. Это мое, здесь все мое». Хотел уже сегодня пригласить сюда риэлтора. Очень ему не понравилось, когда мы сказали, что еще пару недель никого сюда не пустим.

— Детектив, я хотел бы с ним поговорить, — произнес Брейди и направился было вслед за удаляющейся парочкой.

— Не надо этого делать! — Линдси остановил Брейди, дотянувшись до его руки.

— Почему?

— Прежде всего, потому, что не хотелось бы его спугнуть.

— Что значит — спугнуть?

— На данный момент он наш главный подозреваемый.

— Вы шутите! На каком основании?

Отвечая, детектив смотрел на Брейди, в самом буквальном смысле задрав нос.

— Я, конечно, извиняюсь, что заступил на вашу территорию, но имеются свидетельства: убийца приготовил себе сэндвич.

— Ну да, — Брейди помнил по записи — хлебные крошки, упавшие в лужу крови на столе.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве это обычно не указывает на то, что преступник был знаком с жертвой и чувствовал себя в ее доме… как дома? — поднял брови Линдси.

— Как правило, это так, но…

— А разве особо жестокие покушения не совершаются родственниками или так называемыми возлюбленными?

— Да, это часто бывает, но в данном случае все указывает на то, что преступление связано по крайней мере еще с четырьмя убийствами в двух штатах. Вы хотите сказать, что всех их убил муж Синтии Леб?

— Надеюсь, вы слышали про преступников-подражателей?

Брейди уставился на Линдси, временно утратив дар речи. Алиша тоже была в замешательстве. Кто-кто, а Линдси должен был знать, что в прессу о каждом из «убийств Пелетье» проникли только самые скупые сообщения. Во всех случаях главные подробности не предавались огласке, например, участие животных в убийстве, которое связывало все пять случаев нагляднее, чем что-либо другое. Как мог подражатель узнать об этом и, главное, имитировать? Он что, тоже чисто случайно держит собак, приученных обездвиживать жертву?

— И все же я хотел бы с ним поговорить, — произнес Брейди. — Вы не можете мешать мне беседовать со свидетелем.

— Только не на месте преступления — тут я за все отвечаю.

На дороге, словно вмешавшись в их спор, зарычал мощный мотор.

— Это, конечно, его авто «кризиса середины жизни», — бесстрастно заметила Алиша.

Так и оказалось: на дороге, нервно рыча на повышенных оборотах, мелькнул красный «корвет». Из-под его бешено вращавшихся колес летел гравий.

— Вы хотя бы опросили его? — с отвращением спросил Брейди у детектива.

— Нет, я пригласил его на «тапперуэровскую вечеринку» моей жены.

— Может, перешлете нам хотя бы стенограмму беседы по электронной почте? — Агент из последних сил старался быть вежливым.

— Может, и перешлю. Адрес какой?

Брейди вытащил визитку из внутреннего кармана куртки.

— Буду очень благодарен.

— Хотя бы…

— Детектив, — вмешалась Алиша, — агенту Муру очень нужно осмотреть место преступления. Он ради этого встал в три утра, чтобы как можно быстрее прилететь сюда.

Посмотрев на выражение лица Линдси, она вспомнила, что тот вообще не спал прошедшей ночью, и поняла, что режим сна Брейди, равно как и бюджет ФБР, интересует его не больше, чем продолжение певческой карьеры Лучано Паваротти. Но детектив снова удивил ее.

— А что вам там нужно? — поинтересовался он.

— Моя работа состоит в том, — поспешно принялся объяснять Брейди, — чтобы удостовериться, что ЦМП записал все, что может понадобиться профилировщику для тщательного анализа места преступления. Я изучил ту запись, которую агент Вагнер произвела вчера. Теперь мне нужно пройти по месту преступления самому так, словно вы обратились к нам за анализом, и мы выехали на задание. Я должен посмотреть, не пропустила ли агент Вагнер что-нибудь важное, когда делала съемку. Вот и все. Абсолютно честно.

Линдси, скривившись, обратил взгляд к небесам. Можно было подумать, что он впервые в жизни собирается прыгать с «банджи».

На ступеньках у входной двери появился эксперт в белом халате.

— Детектив, — позвал он. — Без вас никак.

— Васкес! — крикнул Линдси, обращаясь к полицейскому, который возвращался, благополучно выдворив главного подозреваемого с места преступления.

— Я!

— Тебе придется еще немного погулять!

Тот показал большой палец: мол, всегда готов. Линдси развернулся и стал подниматься по ступенькам.

— Спасибо, — сказала ему вслед Алиша.

— Но чтобы через сорок минут вас тут не было, ладно? — ответил тот и скрылся за поворотом лестницы.

Брейди повернулся к напарнице:

— Что ты улыбаешься?

— Скорее бы Бюро взяло это дело под свою юрисдикцию!

— Тогда нас отсюда погонят и пришлют других агентов. Ты же знаешь, что испытания техники и оперативную работу смешивать нельзя. Ты готова отказаться от этого дела?

— Почти — лишь бы увидеть его рожу, когда ФБР заявит свои права, — сказала Алиша и, немного подумав, повторила: — Почти.

 

22

В машине Брейди принялся облекать подробностями заметки, которые он сделал, проходя по дому Синтии Леб.

На грунтовой дороге остались заметные следы от резко набравшего скорость «корвета». Когда Алиша стала съезжать с обочины, Брейди попросил ее не повторять этот трюк.

Она взглянула, как Брейди делает наброски в блокноте, и сказала:

— Сорок минут — это мало, чтобы осмотреть место преступления.

— Думаю, я успел все, что было нужно.

— Ну и… как мои дела?

Несколько минут Брейди, не отвечая, листал блокнот, сверялся со своими заметками и записывал пришедшие в голову идеи. Время от времени он поглядывал в цифровую камеру и просматривал снимки, которые попросил Алишу сделать в доме.

— Все хорошо, — кивнул он в конце концов. — Есть лишь несколько предложений.

— Слушаю.

Алиша выехала из Палмер-Дейка и, миновав городок Моньюмент, вырулила на трассу I-25, ведущую на север. Агенты решили побывать в Форт-Коллинзе, на месте убийства учителя физкультуры Дэниэла Фирза, который три дня назад стал жертвой номер четыре. Днем ранее Алиша прибыла в Колорадо и собиралась сначала побывать в Форт-Коллинзе и опробовать цифратор там, а затем, если неизвестный совершит новое убийство в Колорадо, — на месте нового преступления. В ночь, когда она здесь появилась, но еще не успела выехать в Форт-Коллинз, преступник убил Синтию Леб. Теперь Брейди и Алиша надеялись найти какую-нибудь деталь, которая помогла бы им понять шаблон, по которому убийца выбирает свои жертвы. Чем больше подробностей станет известно, тем более полный психологический портрет преступника они получат. Это похоже на собирание мозаики: из первых кусочков практически ничего не вырисовывается, что-то проясняется лишь после рассмотрения множества деталей.

— Во-первых, следы инструмента в месте взлома, — сказал Брейди, заглянув в свои записи. — Они остались на внешней стене дома, там, где убийца отрывал сетку с окна. Нужно было снять их крупным планом, на оконной раме и на самой сетке. Кстати, раз уж речь зашла о следах на улице, нужно будет пройти с полицейским до того места, где они кончаются. Васкес сказал, метрах в ста, и если удастся обнаружить, где преступник припарковал машину или стоял и ждал, это может оказаться очень ценной информацией.

— Отпечатки протектора?

— И это тоже. А кроме того, если убийца долго выжидал, это говорило бы о предварительном умысле и продуманном плане. Чего он дожидался? Когда уйдут лишние свидетели? Темноты? Или какого-то определенного часа, который имеет для него значение? Курил ли он при этом? Или выстругивал что-нибудь из деревяшки? Или просто стоял, терпеливо, как стражник лондонского Тауэра? Если найти место его парковки, оно могло бы много сказать о личности убийцы. Если, к примеру, оно далеко от места преступления, то можно сказать, что он хорошо ориентируется в лесу и достаточно крепок, чтобы ходить по пересеченной местности на далекие расстояния. Если это такое место, куда может добраться только машина с полным приводом…

Алиша, слушая, кивала.

— Ты неплохо смогла передать необычность спальни со всеми этими религиозными безделушками. Но хорошо было бы снять каждую из них отдельно и в различных ракурсах. Не трогая, а перемещаясь самой относительно них.

— Это ж сколько возни…

— Да, понимаю, времени на это уйдет немало, и во время первого прохода вместе с полицейскими вряд ли получилось бы. А что, ты не сможешь туда вернуться?

— Да местные ребята, хоть помощь ЦМП им и нравится, все время стараются меня оттуда спровадить. Как Линдси. Но я могу проявить настойчивость, — улыбнулась она.

— Если удастся найти похожую безделушку или икону на месте другого преступления, потом может выясниться, что разыскиваемый работал там, где их производили или продавали, — появится шанс раскрыть дело. И еще одно. Ты прошлась по комнатам панорамой, но в следующий раз постарайся уделить чуть больше внимания общему стилю интерьера, а для этого нужно немного задерживаться на компоновке отдельных групп предметов. Шкафов, прочей мебели, настенных украшений, картин, произведений искусства…

— Мне казалось, панорамой я все это захватила.

— Недостаточно подробно. Если на столике, например, лежит открытый журнал, возьми его крупным планом, чтобы видно было название статей, номер журнала, номер страницы. Лучше избыток информации, чем недостаток.

— Так что, три прокола?

— В целом совсем неплохо.

— Мне кажется, в дальнейшем ЦМП будет постоянно дорабатываться, — сказала Алиша. — Даже после того как я сдам эту работу и займусь чем-нибудь другим. Разные специалисты будут выдвигать разные требования, изменится порядок предъявления доказательств, изменятся судебные процедуры…

— Ты боишься, что работаешь над бесконечным проектом?

— Да нет, ничего страшного. Такие теперь условия игры. Живут же как-то разработчики компьютеров и программного обеспечения, зная, что продукт, над которым они засиживаются каждый день за полночь, через месяц после выхода в свет уже устареет. ЦМП — высокотехнологичный продукт, так что постоянные обновления и для него будут нормой. Но мне хочется увидеть, как он докажет свою полезность в ходе поимки по-настоящему опасного преступника. Потом, может быть, поучаствовать во внедрении в практическую работу.

— Скромное желание, — улыбнулся Брейди.

Они выбрались на вершину Моньюмент-хилл, и перед ними открылся длинный отрезок уходящего за горизонт шоссе. «Торус» ракетой мчался вперед. Брейди показалось даже, что Алиша измеряет свое водительское мастерство числом машин, которые ей удалось обогнать. Он снова положил на колени портативный компьютер. Все-таки нужно еще раз внимательно просмотреть запись прохода по дому Синтии Леб.

— Появились какие-нибудь соображения насчет убийцы?

— Все еще нет, единственное — что-то он не очень похож на серийного убийцу-маньяка. Складывается впечатление, что он убивает кого попало.

— Слишком короткие интервалы и быстрые перемещения?

— А главное — отсутствие у его жертв очевидных общих характеристик, — сказал Брейди. — Хотя я бы не спешил делать вывод, что ничего общего у них нет. Бывает, это проясняется только после того, как преступника все-таки поймают, и он сам даст объяснения.

— А маленькие промежутки времени между убийствами тебе о чем-нибудь говорят?

— Амбициозность… — подумав, произнес Брейди и покачал головой. — Взаимосвязь с какими-то другими событиями… растущая жажда крови. Нет, в настоящий момент трудно сказать.

— Линдси упомянул об одном факте, который меня заинтересовал.

Брейди вопросительно взглянул на нее.

— Сэндвич, который был съеден на месте преступления, — сказала Алиша. — Линдси прав, что это скорее всего указывает на человека, близко знакомого с убитым и чувствовавшего себя там как дома.

— Вот именно: скорее всего. Человеческое сознание — сложная штука, и мотивы у каждого свои.

— Тогда что ты можешь сказать о данном человеке, который в состоянии съесть бутерброд рядом с отрубленной головой?

— Прежде всего это говорит о социопатии. Он не имеет представления о морали, о том, что хорошо, а что плохо.

— В самом деле, отрубил я ей башку — ну и что тут такого?

— Вот-вот. Но он знает, что общество это не одобрит, и поэтому скрывается.

— Как думаешь, может, он перекусывал и на местах других преступлений?

— А вот об этом я и не подумал… Погоди-ка. — Брейди запустил руку назад и достал из лежавшего на полу за сиденьем ранца папку с документами. Положив ее на компьютер, как на столик, он стал перебирать бумаги. — Номер первый, Джозеф Джонсон из Огдена, — произнес он через минуту. — Два отпечатка пальцев на ручке холодильника с внутренней стороны говорят о том, что преступник, вероятно, его открывал. — Брейди принялся листать страницы быстрее. — А вот еще. Уильям Белл был убит на парковочной площадке у многоквартирного дома, в котором проживал. По заключению экспертов, смерть произошла в начале первого ночи. А в пять минут первого женщина из числа жильцов дома слышала шум на стоянке. Ей показалось, что кто-то пытается разнять дерущихся собак. Но шум быстро прекратился, и когда она открыла окно, то ничего не увидела и не услышала. Заметь: за десять минут до этого Белл купил в закусочной чизбургер, картошку-фри и шоколадный коктейль. — Брейди поднял взгляд от страницы. — Он взял все это с собой. Разлитый коктейль нашли на земле рядом с телом. Но бургер и картошку не нашли… и упаковки от них — тоже.

— Значит, Белл перекусил в машине, а упаковку выбросил в окно. — Алиша, конечно, так не думала, она, как и положено, перебирала все варианты.

— Непохоже, — ответил Брейди, перечитав предварительно еще пару страниц. — Во-первых, в кабине его грузовика обнаружили множество пустых пивных банок и прочего хлама, в том числе упаковки от всякого фастфуда. Их внимательно осмотрели, но свежих среди них не оказалось. Зато нашли немного травки и трубку для курения гашиша. Зачем бы он стал подвергать себя риску быть задержанным за разбрасывание мусора, если держал в машине запрещенные предметы, — к тому же она и так напоминала урну на колесиках. Во-вторых, до закусочной он останавливался у магазина видеофильмов. Записи, которые он взял напрокат, нашли возле трупа. Скорее всего он собирался посмотреть кино за ужином. «Призрак дома на холме».

Алиша задумалась; Брейди продолжал изучать материалы.

— По всему выходит, что убийца забирал еду своих жертв? — спросила она.

— Да, почти наверняка, — кивнул Брейди.

— Неужели это мотив преступления? — недоверчиво спросила Алиша.

— Нет, наверное, это что-то другое. Может быть, так он достигает ощущения власти. Или для него это в каком-то смысле — символическое поглощение жизненной энергии жертвы; такие маниакальные представления есть у многих убийц с психическими отклонениями. Он забирает у них жизнь и одно из ее необходимых условий — пищу.

— А может, он просто хотел есть?

— Может быть, — поднял брови Брейди.

Много еще таких «может быть» было на данном этапе расследования. Вернее, расследований — ведь каждым отдельным случаем пока занимались местные власти, ФБР еще не подключилось официально, чтобы сопоставить все наработки и объединить усилия.

Машина мчалась на север со скоростью семьдесят пять миль в час, не замедлив хода даже на въезде в городок Касл-Рок, как того требовал дорожный указатель. Брейди, оторвавшись от бумажных и видеозаписей, посмотрел на гору, давшую имя городу. Ее верхушка напоминала шахматную ладью. Над ней возвышались антенны радиостанций и передатчиков сотовой связи. А на стене этого нерукотворного замка прорисовывался контур огромной звезды — вероятно, составная часть рождественской иллюминации. Внимание Брейди привлекли напластования, из которых состояла верхняя четверть горы — они ясно говорили о том, что Великие равнины когда-то были дном моря. Некогда морские волны плескались о Скалистые горы, затем, отступив, бились о края этого выступившего над водой плато, потом море ушло еще дальше. Все когда-то уходит. Как уйдет и все то, что окружает нас сейчас.

 

23

Миновав Касл-Рок, автомобиль помчался еще быстрее. Ветер и шуршанье дороги под колесами напоминали шум моря, да и сама машина, летевшая по холмистой местности, казалась качавшимся на волнах листком. Положив папку с документами обратно в ранец, Брейди вновь раскрыл компьютер.

Алиша вынула из кармана блейзера помятую пачку «Кэмела». Она курила, когда испытывала нетерпение, что, по подсчетам Брейди, составляло около пачки в день. Алиша перехватила его взгляд.

— Ты не возражаешь? — спросила она просто, без нажима.

Он покачал головой. Она закурила и приоткрыла окно. Дым мгновенно вытянуло потоком воздуха, как душу, нашедшую путь из ада.

— А меня почему не угощаешь?

— Ты же не куришь, — подозрительно покосилась она.

— Пытаюсь начать.

— Отвратительная привычка! — Алиша продолжала в нерешительности держать пачку в руке.

— Чем хуже, тем лучше, — ответил Брейди.

— С каких это пор? — рассмеялась она.

«С тех самых, как я понял, что отвратительное и вредное ничем не хуже, чем хорошее и полезное, — подумал он, молча пожимая плечами. — С тех пор как мне стало все равно».

— Ты иногда меня путаешь, Брейди, — сказала Алиша и отдала ему сигареты. — Честное слово.

Когда они подъехали к Денверу, машин на дороге прибавилось, и Алише все же пришлось сбавить скорость.

— Надо будет заправиться, — сказала она и снова закурила. — Когда мы выберемся из этой каши, до Форт-Коллинза еще останется больше часа езды.

Брейди больше курить не стал, а вернулся к просмотру записей ЦМП. Он прокручивал один кусок по нескольку раз, останавливался, прогонял запись вперед… Таким образом он постепенно добрался до нагромождения религиозных сувенирчиков в спальне Синтии Леб.

— Ты помнишь Мюница? — вдруг спросила Алиша.

Брейди кивнул, слегка улыбнувшись.

— Наш герой, — произнес он.

Специальный агент Рудольф Мюниц был в составе группы, недавно заработавшей «белое перо» — так на жаргоне ФБР называется раскрытие особо важного дела. Перо считалось тем более пышным, чем безнадежнее казалось дело. То, которым занимались Мюниц и его напарник Джек Берримор, было абсолютным «глухарем»: исчезновение одиннадцатилетней девочки, к тому же местные копы обратились в Бюро через две недели после того, как она пропала.

Брейди и Алиша узнали подробности через день после успешного раскрытия дела, два месяца назад. Пока они дожидались своей очереди отчитываться о работе отдела, бывший спортсмен, а ныне патрульный в Новом Орлеане Булл Джорданс — человек именно той степени чуткости и шарма, какой можно ожидать от обладателя такой биографии — угостил их историей о самой крупной из последних побед ФБР.

«Ходили они по домам, да? — рассказывал Булл десятку слушателей. — Опрашивали всех подряд. Говенная работа, особенно когда уверен, что девчонка уже где-нибудь за городом, кормит своим мясом червей. Но вот являются они на хату к ее учителю музыки».

Брейди покоробило только выражение «на хату», слетевшее с уст сорокалетнего белого мужчины. Слова «кормит мясом червей» были вполне в духе Булла.

«Ну, думают они себе, и чо мы сюда приперлись? — продолжал Булл. — Парню за тридцать, женат, судимостей нет. Во всех отношениях — нормальный парень. Звонят в дверь, звонят, через минуту занавеска на окне пошевелилась. Потом дверь гаража начинает подниматься, а там машина уже вовсю газует. Мюниц с Берримором бегут к гаражу. Там господин пианист за рулем «чарджера» шестьдесят восьмой модели. Большая тачка с мощным мотором, — одобрительно ухмыльнулся рассказчик. — Видит — они бегут, отпускает муфту и рвет когти, только дым пошел…

Мюниц и Берримор орут: «Стой! ФБР! Стоять!» Выхватывают стволы, но не стреляют: если это их клиент и они его ненароком завалят, где им ребенка потом искать? Они же не знают. Тогда Мюниц бросает волыну и прыгает на капот. Представляете? Прямо как в кино: тачка вылетает на шоссе, поворачивает туда-сюда, а Мюниц изо всех сил пытается удержаться. Берримор просто охренел. Ну, просто стоит и смотрит. Он говорит, «чарджер» пер по улице, как в фильме о погонях, только в ускоренной прокрутке. Там еще у киношных полицейских такое решительное лицо, когда они это делают».

Слушатели закивали: знаем, мол.

«Да только у Мюница выражение лица было другое. У него был такой вид, будто он только проснулся на лобовом стекле у этой тачки и понятия не имеет, как туда попал. Вот такая физиономия… — Булл очень живо изобразил выражение лица человека, навстречу которому мчится трамвай. — Мюниц орет, но только не «Останови машину!» а просто «А-а-а-а-а!!!» — и так, блин, всю дорогу».

Слушатели расхохотались.

«Идиот Берримор бросается вдогонку с криком: «Руди! Руди! Руди!» Потом наконец приходит в себя и бежит обратно к своей тачке. Он догоняет «чарджер» и видит, как на повороте Мюниц улетает. В смысле, летит по-настоящему — метров пятнадцать. Потом еще столько же катится кубарем и заканчивает путь в живой изгороди у дома какой-то старушки. Пианист теряет контроль над машиной и втыкается в дерево. Когда Берримор добирается до него, маэстро только повторяет: «Простите меня, я не хотел!» — «Где девочка?!» — орет Берримор, — тут Булл покачал головой, словно хотел сказать: везет же некоторым парням! — и обвел окружающих взглядом. — Пианист с ходу отвечает: «У меня в подвале! Простите меня! Простите!» Тут подходит, хромая, Мюниц, держится за руку, но жить явно будет, так что Берримор тут же мчится обратно к дому и находит девочку там, в подвале, живой и невредимой. Джек-пот!»

Чуть позже, правда, выяснилось, что девочка не вполне невредима, но выздоровеет. Во всяком случае, физически.

— Вот этот прыжок на капот, помнишь? — сказала Алиша.

Брейди кивнул.

— Все над ним смеялись тогда. А-а-а-а-а!!! — изобразила она то, как Булл изображал Мюница, и нерешительно продолжила: — Дело в том, что… Я тоже так хочу.

Алиша взглянула на Брейди, ожидая, очевидно, что он отпустит в ее адрес какую-нибудь шуточку или скажет что-нибудь обескураживающее. Но он снова невозмутимо кивнул, и она перевела взгляд на дорогу.

— Хочется прыгать на капот мчащейся машины, или бежать через поле под обстрелом, или прыгать с вертолета на автомобиль. — Она еще раз бросила взгляд на Брейди. — Понимаешь?

— Все во имя спасения граждан и предотвращения преступлений.

— Да. И не ради смеха. — Она немного помолчала. — Но мне кажется, надо мной тоже будут смеяться.

— Юнг называет это «комплекс героя», — кашлянув, сообщил Брейди.

— Вот, дожила. У меня, оказывается, комплекс.

— Комплексы у всех. У большинства даже по несколько штук. «Комплекс» — это просто слово. Удобный способ классифицировать особенности мышления и поведения людей.

— Так «комплекс героя» — это хорошо или плохо? — поинтересовалась Алиша и резко свернула с трассы на отходящую вниз эстакаду, очевидно, приметив автозаправочную станцию. Брейди вцепился в ручку на дверце. Через несколько секунд машина затормозила у светофора.

— Он может быть позитивно или негативно направленным, — ответил Брейди. — Если он делает тебя инициативной и предприимчивой, это хорошо. Если ведет к безрассудству и браваде — плохо. — Он посмотрел на Алишу и добавил: — А может, у тебя что-то другое.

— Что ты имеешь в виду?

— Может, твое желание совершать героические поступки идет от большой любви к работе. Тебе нравится быть спецагентом и хочется получить весь возможный на этой должности опыт. И конечно, тебе хочется спасать людей. Ты ведь для того и пошла в ФБР, правда?

Алиша ответила не сразу. Сзади засигналили. Она увидела, что зеленый свет уже включился, и нажала на акселератор.

— Думаю, я пошла в органы, потому что хотела надрать кое-кому задницу, — сказала она наконец.

— Если эта задница принадлежит плохому человеку, ты — герой. Поздравляю.

— А у тебя разве не так?

Настала его очередь задуматься. Он конторский служащий. Его дело изучить описание преступления и фото с места и попытаться составить психологический портрет, преступника. А Алише нравится оперативная работа. В свободное время она тренируется на стрельбище; для него же повышение квалификации ассоциируется, в первую очередь, со «Справочником по диагностике и статистике психических заболеваний». В то время как Брейди корпел над докторской, Алиша была на передовой и училась героическим поступкам.

— Нет, не до такой степени, — ответил он.

— Готова поспорить, что Мюницу до сих пор приятно, что он так поступил, несмотря на все насмешки.

— А еще на сломанную руку…

— А, фигня, я в четырнадцать лет сломала руку и даже не заплакала.

— Подралась с жившим по соседству хулиганом?

Алиша надавила на газ, чтобы проскочить на желтый свет. Их машина не успела выехать на перекресток, когда загорелся красный. Все же они промчались через него, а затем Алише пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в ехавший впереди «даймонд-шэмрок».

— Я каталась на велосипеде и налетела на почтовый ящик, — как ни в чем не бывало сказала Алиша.

— Вот тут я тебе верю.

 

24

Ближневосточное солнце заливало Тель-Авив оранжевым сиянием, отражавшимся в стеклянных и металлических поверхностях городских зданий. Ветер нес влагу со Средиземного моря, отчего температура воздуха казалась выше, чем 68 градусов по Фаренгейту, которые показывал большой электронный термометр, установленный на здании банка «Хапоалим», выполненном в романском стиле и расположенном на бульваре Ротшильда. Отдыхающие — те, кто выбрался на денек к морю из глубины страны — не торопились уходить, делали последний заплыв, ныряя в прибойную волну на Гордон-бич, или последний проход по песчаному пляжу, прежде чем отправиться домой. Местные конторские служащие, рабочий день у которых давно закончился, принимали дома душ и переодевались, чтобы разойтись по многочисленным ночным клубам на улице Хаяркон. Жители Тель-Авива нередко удивляли западных туристов космополитизмом образа жизни и ненасытной жаждой развлечений. Они полагали, что день дан для трудов праведных, а ночь — для вольного веселья.

Вот только Люко Скарамуцци так не считал.

Уединившись в своем тренажерном зале в итальянском посольстве, он старался раздвинуть границы своих сил и выносливости. По коже, огибая рельефные мышцы: четырехглавые, грудные, бицепсы — стекали ручейки пота, как талая вода между сугробов весной. Пот струился по лицу, поблескивал на курчавых волосах, которые покрывали его грудь и живот, и пропитывал пояс хлопчатобумажных тренировочных шортов. Каждое поднятие двадцатикилограммовых гантелей исторгало из него вместе с напряженным кряхтеньем новую порцию пота. Люко перевел взгляд с города за окном на зеркало, занимавшее весь простенок. При этом глаза его непроизвольно заморгали от разъедавшего их пота, но то, что он увидел, ему понравилось. Люко любил смотреть, как упражняется его тело. Он сидел на мягкой скамеечке, уперев подошвы в пол и распрямив спину. Но даже когда сидел, складок на животе у него не было, жир не выпирал над поясом. Торс красиво сужался от плеч к талии. Люко толкал железо вверх, над головой, глядя, как напрягаются и выпирают мускулы. Он больше заботился о мышечной массе, чем о силе, и поэтому делал много упражнений со сравнительно небольшим грузом.

Вдруг он обнаружил, что сбился со счета, и решил продолжать поднимать гантели, пока не кончится мелодия, игравшая в наушниках. Это было «Убийство (в четырех частях)» из «Дороги в ад» — музыка создавала атмосферу тягостных раздумий, он любил заниматься именно под такую. А сегодня мелодия оказалась под стать настроению: Люко был озабочен, и набросился на тренажеры агрессивнее, чем обычно. Начал с мышц ног, затем перешел на плечевой пояс, запястья, покачал брюшной пресс, потренировал отдельные группы мышц на тренажерах «наутилус», затем взялся за гантели. Мышцы рук уже давно болели и готовы были вот-вот отказать. Каждый следующий толчок гантелей вверх и их мучительно медленное (так велел тренер) опускание вниз давалось ему в несколько раз труднее предыдущего. Глаза непроизвольно закрывались. Гантели уже не просто дрожали в руках, а колыхались из стороны в сторону. Но Люко поднял их еще раз. Когда, в очередной раз превозмогая себя, он опустил гантели, то почувствовал легкий спад давления в комнате: кто-то открыл дверь. Люко с яростным стоном вновь толкнул груз вверх, подержал, опустил, поднял еще раз…

«Вот видишь? — сказал он себе мысленно. — Поразмысли над этим. Сил всегда больше, чем кажется. Их только надо найти; силу нужно вызвать».

Преодолевая резь в глазах, он открыл их. Перед ним был Пиппино Фараго. Он стоял с робким видом, будто боялся, что Люко заставит тренироваться и его. Но Люко знал, что у старого друга совсем другие причины для беспокойства.

Гантели медленно и ровно опустились. Люко вновь закрыл глаза. Он еще раз поднял груз… опустил… Мелодия заканчивалась оглушительным крещендо, и Люко подумал: «Ну… еще… разок». Музыка стихла. Люко опустил руки вниз, так что гантели оказались ниже скамьи, и посидел так, не выпуская их. Пот лил с него ручьями. Люко восстановил дыхание. Затем по одной опустил гантели на пол. В наушниках заиграла следующая мелодия — «Лосиная охота» из «Последнего из могикан». Инструментальная обработка была такой бодрящей, что ему захотелось дослушать музыку до конца. Но нужно было заниматься делами. Люко снял наушники, оставив их висеть на плечах, и выключил на поясе плеер.

— Арджан сказал, что ты хотел меня видеть, — Пип перенес тяжесть тела на короткую ногу.

— Присаживайся. — Указав на сиденье другого тренажера, стоявшего напротив, Люко дотянулся до полотенца, что висело поблизости, и стал вытирать лицо. — Ну что, решил дела в Иерусалиме?

После встречи Люко со Смотрителями Пип не вернулся в Тель-Авив вместе с ним, сказав, что ему нужно закончить кое-какие дела. Он приехал через несколько часов вместе с одним из телохранителей. Теперь он что-то пробормотал в ответ, с неожиданным интересом уставившись на кроссовки Люко.

— Ну что, как я выгляжу? — спросил Люко, промакивая полотенцем пот на руках.

— У-у-у…

— Как творение Микеланджело, правда?

— Ты всегда был в прекрасной форме, — кивнул Пип.

— Но в такой хорошей, как сейчас, никогда не был. — Люко протер грудь и положил полотенце на колени, потом наклонился вперед, опершись предплечьями о бедра, пристально посмотрел на Пипа и сказал: — У нас проблема.

Пип вздрогнул и попытался скрыть замешательство.

— Что случилось? — спросил он.

— Я знаю, с кем ты встречался сегодня. С Хюбером. Ты что, думал, я не узнаю?

Маленький колченогий человечек опять не смог выдержать его взгляд. Глаза его заметались из стороны в сторону. Он попытался улыбнуться, но не смог.

Люко знал, что Пип не выдержит открытой «разборки», особенно в противоборстве лично с ним. Когда Арджан доложил ему, что Пипу звонил Хюбер, Люко не обратил особого внимания на это известие. Пип без его ведома не станет встречаться ни с кем из Смотрителей. Но встреча все же состоялась, и Люко решил немного выждать. Признается ли Пип в том, что оступился, — или им движут какие-то непонятные Люко мотивы? Что такого мог обещать ему Хюбер, чего Люко еще не дал? Потом он вдруг осознал, что риск слишком велик, слишком большие силы приведены в действие на заседании Совета и в Соединенных Штатах, чтобы можно было допустить предательство со стороны Пипа. Нужно было встретить его мятеж лобовым ударом, выяснить, в чем дело, и подавить бунт на корабле.

— Я понимаю, Хюбер хочет прибрать тебя к рукам, и знаю зачем, — сказал Люко. — Он никогда не скрывал своего пренебрежительного отношения ко мне. Но ты… мой ближайший помощник… мой друг… Что на тебя нашло?

— Забавно, что ты мне задаешь этот вопрос, — произнес Пип, глядя на свои стиснутые на коленях руки.

— А что? Разве со мной что-то не так? — холодно рассмеялся Люко. Его сухой смех был похож на стук старых костей.

— Ты… изменился, — кивнул Пип. — Ты…

— Что? Не слышу!

— Ты изменился, — Пип поднял голову. — Когда мы начинали эту аферу, ты вел смело, но осторожно. Ты был…

— Аферу! — Люко поднялся со скамейки и принял боксерскую стойку, но только с опущенными кулаками. — Так ты стал называть мое предназначение? Поэтому ты проявил слабость?

Пип продолжать сидеть, и это его спасло: если бы он встал, Люко тут же отправил бы его в нокдаун. От волнения у Пипа выступил пот на лбу и на верхней губе.

— Но ты сам называл это аферой, Люко, — сказал он нерешительно. — Восемь лет назад, когда…

Шагнув вперед, Люко сильным ударом в голову сбил Пипа со скамейки. Пип с трудом поднялся, держась за лицо, и сделал несколько неловких шагов назад.

— Восемь лет назад! — заговорил он уже громче. — Ты рассказал мне про Смотрителей, про то, чего они хотят. Ты тогда сказал, что мог бы стать таким человеком. Ты сказал, что это будет величайшая афера в истории. Величайшая афера, Люко!

Сердце у Люко заколотилось быстрее, плечи грозно вздымались при каждом вдохе.

— Так ты не веришь! — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Не верю — во что, Люко? Во что не верю? Что ты справишься с ролью? В это я верю. Что ты — антихрист? — Плечи Пипа опустились. — Нет, в это я не верю.

Мышцы Люко, и без того напряженные, окаменели. Он огляделся и увидел гантели. Схватив одну из них, Люко повернулся к Пипу: тот пятился назад, умоляюще подняв руки.

— Об этом вы говорили с Хюбером? Так вот до чего дело дошло!

— Нет! Погоди минутку… дай сказать…

— Я уже услышал все, что мне нужно. — Люко шагнул к бывшему другу. — У Христа был Иуда. У меня есть ты.

— Хюбер просил меня помочь ему, но я ничего не сказал! Я…

— Разве я могу тебе верить теперь? Ты пошел на эту встречу! — Люко сделал еще один шаг.

— Постой! — почти панически выкрикнул Пип и отступил дальше. — Ты всю жизнь запугивал меня… но я не такой дурак, как ты думаешь, Люко. Я… подстраховался.

Люко остановился.

— Что ты мелешь?! Как подстраховался?

— Материалы по Раддусе у меня.

Ярость Люко вдруг потухла, ему показалось, будто Пип нанес ему удар в живот.

— Они уничтожены, — произнес он. — Их больше нет.

Несколько месяцев назад отец Рендалл откопал где-то пророчество, указывающее на то, что в детстве будущий антихрист должен убить свою мать. Рендалл сказал Люко, что достоверность пророчества еще нужно тщательно проверить. Но оно должно было существенно укрепить поддержку Люко со стороны Смотрителей.

Всем было известно, что, когда ему было одиннадцать, он убил свою мать. В полиции он объяснил, что она часто скандалила, а в этот раз начала его избивать. Он схватил кухонный нож и ткнул ее в грудь. Люко показал полицейским следы побоев. Он плакал и причитал, и в конце концов ему поверили, тем более что убитый горем отец подтвердил, что жена часто била мальчика, хоть он старался защищать сына.

— Она была немного больная, моя Мария, — скорбно вздыхал он.

Друзья Люко услышали от него немного другую историю: мать якобы нашла у него стопку нехороших журналов и немного травки — Люко достал их у парня постарше. Мать пригрозила, что расскажет отцу, который наверняка жестоко избил бы его. Тогда он ее и убил. Смотрители знали про это, так что недавно открытое пророчество должно было укрепить их веру в Люко — после подтверждения его истинности от теологов, конечно, но в этом на отца Рендалла можно было положиться.

Проблема была в том, что на самом деле Люко не убивал свою мать. Ножом ее пырнул муж — спьяну. Люко в это время гостил в Летоджанни у тетки, сестры отца. Отец вызвал его домой, избил для убедительности и заставил взять вину на себя. «Ты еще маленький, тебе ничего не будет», — говорил он.

Один из следователей не поверил их версии и стал искать улики, опровергавшие ее. Он нашел билет Люко на поезд от Летоджанни до Раддусы, записал свидетельские показания соседей, которые слышали шум драки и крики незадолго до предполагаемой смерти Марии Скарамуцци, а также взял образцы кожи из-под ногтей убитой. Но сын и отец упорно придерживались своей версии, к тому же семье следователя стали поступать анонимные угрозы, и дело было закрыто. Однако Люко знал, что Смотрители будут очень тщательно проверять все, связанное с пророчеством. Особенно будет стараться неверящий ему Хюбер со своими сторонниками. Папка с собранными следователем уликами могла выдать Люко — причем если тридцать один год назад образцы кожи мало что значили, то теперь при помощи анализа ДНК можно было неопровержимо доказать, что перед смертью мать Люко царапала не его.

Правда о ее гибели казалась логической неувязкой — если говорить о его претензиях на имя антихриста.

Люко с самого начала знал, что его жизнь должна соответствовать всем достоверным предсказаниям, особенно тем, которые были обнаружены его теологами и одобрены им лично. Одно несбывшееся предсказание равнялось смертному приговору. Поскольку Люко знал про себя правду, он подозревал, что отец Рендалл, как человек увлекающийся, не совсем правильно истолковал предсказание, которое счел искомым доказательством. «Мы часто принимаем желаемое за действительное», — думал Люко. Но такой крупной ошибки Смотрители не простят.

Вскоре после того как Рендалл предъявил ему доказательство насчет матереубийства, Люко отправил Пипа в Раддусу с поручением найти папку и уничтожить улики. Чтобы замести следы, следовало сжечь все хранилище. Пожар бросал тень подозрения на Люко, но даже это было лучше, чем позволить Смотрителям найти улики.

Пип прекрасно справился с поручением. Во всяком случае, так Люко думал прежде.

— Я оставил эту папку у себя, — сказал теперь Пип. — Я видел, что с тобой творится. Мне нужна была какая-то гарантия, что ты не переменишь своего отношения ко мне, как случилось со многими, кто тебе доверял. Я начал вести записи, но это было только мое свидетельство. А теперь у меня есть доказательство.

— Я тебе не верю.

— Ты был в Летоджанни, когда твой отец убил твою мать. В одной пробирке есть улика. На ней этикетка: «Образцы кожи из-под ногтей правой руки».

Люко рассказывал Пипу правду, но не вдавался в подробности насчет улик. Пип открывал папку и читал ее — это точно. Но оставил ли он ее у себя? Люко склонялся к мысли, что оставил. Но он не верил, что Пип устроил так, чтобы в случае его смерти папка досталась врагам Люко. Это было слишком сложно и рискованно. Если убить Пипа сейчас, среди его вещей наверняка найдется или сама папка, или какие-нибудь указания на то, где она находится.

Выражение лица Люко стало примирительно-мягким. Он повернулся к Пипу спиной и отошел к своей скамеечке.

— Ладно, Пип. Ты победил. Но главное, что мы остаемся друзьями. — Люко опустил гантель на пол. — Ведь такая ерунда не помешает нам… — Тут он заметил, что Пип пятится к двери. — Пип?

Тот смотрел на него широко раскрытыми глазами, дрожа и отрицательно качая головой. Потом он повернулся, ударом плеча распахнул дверь и бросился вон из зала.

 

25

Как же он раньше не замечал! Это же сумасшедший!

Пип торопливо ковылял от тренажерного зала к лифту. Он дважды оглянулся на дверь, но она не распахнулась и оттуда не выскочил разъяренный Люко, готовый схватить, разорвать на куски, уничтожить его. Стоявший у двери вооруженный охранник смотрел на Пипа равнодушно. Оружие и рация все так же спокойно висели у него на поясном ремне.

Пип подошел к лифту и нажал кнопку «вниз». Она загорелась, но он нажал еще и еще раз, глядя на огоньки индикаторов над дверью.

Так, значит, это правда: Люко спятил. Когда это случилось? И как он, Пип, этого не заметил? Должно быть, его самого, как и Люко, зачаровали деньги и класть, настолько одурманив голову, что он просмотрел момент, когда актер превратился в безумца. Или душевная болезнь так коварна — подкрадывается медленно и незаметно, так что не сразу и поймешь, что происходит?

Не дождавшись лифта, Пип метнулся по коридору к лестнице. Нервная беготня не должна насторожить охрану здания: Люко постоянно гонял людей по всяким срочным поручениям. Но одного телефонного звонка достаточно, чтобы охранники вцепились в Пипа, как когти на длинной руке Люко. Выскочив на лестницу, Пип помчался вниз, прыгая через три-четыре ступеньки и стараясь не обращать внимания на резкие приступы боли в левом колене — левая нога не годилась для таких упражнений.

На протяжении последнего года Люко все меньше говорил как человек, притворяющийся избранным, и все больше — как человек, искренне верящий в свое великое предназначение. В личных беседах с Пипом он все меньше говорил о том, как внушить, создать видимость, и все больше — о том, как исполнить. Тональность разговоров менялась с исходного «Что бы мне еще сделать, чтобы убедить Смотрителей?» на «Что мне осталось сделать, чтобы способствовать моему восхождению на трон и моему царствованию?».

Поначалу Пипу казалось, что он присутствует при блестящей актерской игре а-ля Брандо или Пачино. Вжиться в роль, оставаться постоянно в образе. Откуда было ему знать, что маска прирастет к лицу, что роль поглотит саму личность Люко? Не Люко овладел образом антихриста, а образ овладел им.

Еще три пролета — и Пип остановился на том этаже, где находился его кабинет. Он запыхался, и сердце колотилось так сильно, что это отдавалось в голове, и Пип не слышал ничего, кроме собственного дыхания и пульса. Не заглушали ли они шум погони? Он посмотрел вверх вдоль лестничных пролетов. Никто не выглядывал сверху, не спускался торопливо вдогонку.

Там, наверху, находился человек, который обезумел. Он так долго и целенаправленно старался убедить других, что он — антихрист, что сам стал считать себя таковым. Пип слышал, что актер Бела Лугоши, игравший Дракулу в кино в 1931 году, в итоге решил, что он и есть знаменитый вампир. Он, правда, не впивался в шеи окружающих, но всегда ходил в черном плаще с красной отделкой и спал исключительно днем. Он даже перестал отзываться на собственное имя, а откликался только, если его называли «граф» или «Дракула». А ведь актеру нужно быть в образе только перед камерой: по восемь часов в течение двадцати съемочных дней. Люко находился под бременем образа антихриста беспрерывно. Не удивительно, что он надломился.

«Ничего себе надломился! — подумал Пип. — Да его на куски разнесло! На миллион мелких осколков, острых и смертельно опасных, которыми теперь все вокруг усеяно».

Он протянул руку к двери и замер. Что это за звук донесся сверху? Словно дверь закрылась, но не хлопнула, как если бы ее не отпустили, а прикрыли потихоньку, осторожно. Пип еще раз выглянул в лестничный проем. Никого. Он посмотрел на дверь в коридор своего этажа.

«Что у меня там нужного осталось? Настолько нужного, чтобы рисковать из-за этого жизнью?»

Он двинулся дальше вниз, в подземный гараж.

Может, безумие охватывало Люко на короткие промежутки времени? Может, личность антихриста лишь изредка всплывала на поверхность — и вновь исчезала в пучине, как морское млекопитающее, которое выныривает за глотком воздуха? Может быть. Но Пип знал, что даже в этом случае ему не следует обольщаться. Теперь Люко его уничтожит, не посмотрит на многолетнюю дружбу. Люко-Притворщик и Люко-Антихрист — оба имели основания не доверять ему.

Для Люко — любого Люко — Пип слишком много знал. Он был в курсе планов и приготовлений, которые были предприняты до того, как (и для того, чтобы) Смотрители узнали о нем. Пип знал о поддельных свидетельствах (поддельных пророчествах), которые Люко организовал уже после того, как стал избранником Смотрителей, их главной надеждой.

Для антихриста Пип был раскольником, диссидентом, он совершенно ясно высказался об этом в тренажерном зале; ересь Пипа была тем более опасна, что его мнение как давнего друга Люко, с точки зрения окружающих, заслуживало доверия. Давняя дружба в данном случае становилась для Пипа не гарантией безопасности, а смертным приговором. Амбиции несовместимы с такими человеческими чувствами, как дружба, участие, сострадание. А Люко — как и антихрист, по мнению Пипа, — был не чем иным, как сгустком амбиций.

Еще эта папка с уликами. Свидетельство его лжи, притворства, того розыгрыша, который он устроил. Люко никогда не смирится с ее существованием.

Колено Пипа дрожало, в нем отдавалась резкая пульсирующая боль. Прикрепленная к подошве книга в мягкой обложке обтрепалась и цеплялась за ступеньки, страницы по краям распушились и напоминали большой грязный комок.

«Вылитый клоун, — подумал Пип. — Я клоун в цирке Скарамуцци. Но толпа уже больше не смеется, и клоуну пора уходить».

Лестница оканчивалась у двери, над которой значилась большая латинская буква «P». В отличие от остальных дверей, вместо рукоятки у нее был длинный, во всю ширину, поручень, она открывалась толчком наружу и служила запасным пожарным выходом. Пройдя через нее, Пип очутился в подземном гараже. Тут чья-то сильная рука ухватила его за плечо.

— Эй! — произнес над головой густой голос.

Пип вывернулся из захвата и увидел охранника — тот отступил назад, потянувшись к висевшему на боку пистолету. Выражение лица у него было суровым и сосредоточенным. Пипу хотелось закричать, сбить с ног этого скота… или колдовским образом исчезнуть, раствориться в воздухе… хоть что-нибудь, только не стоять, дожидаясь, пока марионетка, управляемая длинной рукой Люко, застрелит его на месте. Вдруг охранник улыбнулся.

— A-а, господин Фараго, — произнес он. — Вы меня напугали — так резко ворвались через эту дверь. Что за спешка, что-нибудь стряслось?

У Пипа пересохло во рту, и губы не сразу расклеились, а глаза почему-то заслезились. Пип вытер их и обнаружил, что все лицо у него мокрое и скользкое, как у форели. Он хотел рассмеяться, но вышло какое-то хриплое карканье.

— Ты же знаешь, как у нас все делается, — сказал он как мог дружелюбно и непринужденно. — Крайний срок исполнения — вчера.

— Вечная история, — кивнул охранник.

Пип направился к своей машине. Пройдя несколько шагов, он оглянулся. Охранник уже вернулся на свое место у двери, спиной к стене. Он провожал Пипа взглядом и кивнул ему, когда тот обернулся.

Подойдя к своему красному «фиату» с закрытым верхом, Пип достал ключ и попытался вставить его в скважину замка. Руки тряслись так, что он потратил на это секунд десять и поцарапал краску на дверце. Когда Пип залезал в машину, книжка на подошве зацепилась за порог и оторвалась: на ботинке остались болтаться обрывки скотча. Левой ногой он давил на педаль тормоза. Теперь ему придется скособочиться на сиденье, чтобы достать до педали, но Пип не рассчитывал особенно пользоваться тормозом до самой Хайфы. А если не обращать внимания на ограничения скорости, то к утру, может быть, удастся добраться до Бейрута.

Пип завел машину. Ее маленький двигатель взвыл, как бензопила. «Фиат» подался немного назад, затем покатился вперед, и Пип увидел впереди дневной свет, струившийся из-за будки охранника на выезде.

«Неужели у меня получится? Неужели я выберусь отсюда живым?»

Медленно подъезжая к выходу, который был перекрыт полосатым красно-белым шлагбаумом и торчавшими под ним из мостовой металлическими зубьями, Пип заметил, как охранник бросил на него взгляд и потом стал смотреть куда-то чуть ниже окошка — скорее всего в книгу.

«Продолжай читать, — заклинал его Пип со всей силой отчаянья. — Ты ведь читаешь, а не слушаешь приказ по радио… Это ведь не приказ остановить вспотевшего человека в красном автомобиле?»

Страж не поднимал глаз, пока Пип не остановил машину прямо перед его окошком. Радиатор «фиата» замер в метре с небольшим от шлагбаума и шипов. Охранник из своей будочки улыбнулся Пипу.

— Господин Фараго? — произнес он, но не нажал никаких кнопок перед собой, чтобы поднять шлагбаум и опустить заградительные шипы. Просто смотрел на него и ждал.

Что это? Люко уже позвонил охраннику? Только сказал не «Убей его!», а «Задержи его, я сейчас спущусь!»? Он вполне мог сам рассчитаться с Пипом на глазах у охранника.

Арджан по приказу Люко набрал охранников и телохранителей в Палермо. Эти ребята давно знали и Люко, и Пипа. Если не считать двухмесячной подготовки, которую они получили в Академии охранной службы в Мюнхене (Люко убедил МИД раскошелиться на эту элитную школу), они и сейчас оставались просто головорезами, мафиози с хорошими манерами. Они были преданными и подготовленными убийцами — смог бы антихрист найти себе подручных лучше этих?

Пип оглянулся назад, ожидая увидеть там подсвеченного красными стоп-сигналами Люко с пистолетом в руке, нацеленным ему, Пипу, в голову. Но там никого не оказалось.

— Ну? Пропуск! — сказал охранник таким тоном, словно хотел добавить: «Идиот!»

То же самое готов был сказать себе Пип. От страха он совсем забыл о пропуске, который обычно заранее держал в руке. Он поспешно достал из кармана пиджака карточку и протянул охраннику — тот сунул ее в считывающее устройство, которое имелось в будке, вытащил и протянул обратно Пипу. Шлагбаум начал подниматься вверх. Металлические зубья, надо полагать, тоже стали уходить в покрытие дороги. Пип чувствовал, что сердце у него колотится где-то чуть ли не у самого горла.

Почему Люко его отпускает? Ведь Пип видел, какой у него был взгляд, когда он понял, что старый приятель может серьезно навредить. В его глазах горела ярость, безумная ненависть. Пип уже становился свидетелем такого гнева Люко — всякий раз это заканчивалось уничтожением человека, на которого его гнев был направлен. Почему в этот раз не так? Может, Пип неверно оценил ситуацию? Может, не так понял Люко?

Уголком глаза он заметил в будке какое-то движение и повернулся. Охранник поднял руку к уху — оттуда выходил телесного цвета проводок и, змейкой прижимаясь к телу, исчезал за воротником. Пип надавил на акселератор. Мотор взревел, но машина не сдвинулась с места: он переключил рычаг передач в нейтральное положение, когда полез за пропуском. Боковым зрением Пип увидел, как охранник поднимает перед собой пистолет и прицеливается в него. Пип переключил скорость и отпустил муфту.

Пистолет грохнул у самого его уха. Болью, как вспышкой, обожгло череп. Чудовищной силы удар обрушился в голову, она мотнулась вправо, за ней качнулось тело. На лобовое стекло и приборную панель брызнула кровь.

Автомобиль рванулся вперед. Пип продолжал давить на газ.

Пистолет рявкнул еще раз, разнеся вдребезги боковое стекло у заднего сиденья. Осколки стекла брызнули в разные стороны — все поверхности и сам Пип были усыпаны ими, как алмазами. Большая часть его сознания отчаянно призывала тело сделать что-нибудь, неважно что — выскочить, побежать, пнуть, потянуть, рвануть, присесть, кувыркнуться, прыгнуть, пригнуться, выкатиться, прыгнуть обратно…

В то же время небольшая часть сознания продолжала по ходу дела анализировать обстановку. Она подсказала ему, что он должен был услышать звон разлетающихся осколков стекла. Этого не было. Значит, говорила работающая часть сознания, он не слышал звона, потому что оглох на левое ухо и почти оглох на правое. Препятствие, на котором только что подскочила машина — это почти ушедшие в мостовую зубья. Когда машина клюнула носом вниз, а затем выровнялась — она миновала тротуар. Пип резко вывернул руль. Хрустнул металл, и «фиат» со скрежетом проехался боком по боку другого автомобиля.

Заднее стекло разлетелось вдребезги. В лобовом, как по мановению волшебной палочки, появилось пулевое отверстие.

Пип крутанул руль в другую сторону, и машины со звоном расцепились. Автомобиль рванулся было вперед, как выпущенный из катапульты снаряд, но тут же с грохотом въехал во что-то и остановился. Центробежная сила крутанула Пипа, и он ударился головой о приборную доску. Боль была страшной, и сознание едва не оставило его. Но нельзя, нельзя было сдаваться… Пип со стоном поднялся — но вместо собственного стона он услышал какой-то монотонный гул. «Фиат» уперся в припаркованный у обочины «BMW». Пип включил задний ход и оглянулся.

Охранник вышел из кабинки и стоял на выезде из гаража. Держа пистолет обеими руками, он целился в Пипа через разбитое заднее стекло машины. Пип резко нырнул вниз головой. Он ничего не услышал и не почувствовал, но когда через секунду поднял голову, в лобовом стекле перед ним появилась еще одна дыра. Пип отъехал от «BMW», направил машину задним ходом на охранника и дал газ. Тот, отлетев от заднего бампера, ударился о шлагбаум, а затем о свою сторожку. Его обмякшее тело сползло на землю.

В темных недрах гаража засверкали, как вспышки фоторепортеров, тревожные мигалки. По крышке багажника чиркнула пуля, полетели искры. Из гаража выбежали еще три охранника и бросились к «фиату».

Пип переключился на первую передачу и поехал вдоль по улице, поначалу виляя из стороны в сторону, потом выровнялся. Еще одна пуля пробила лобовое стекло, вырвав кусок стекла размером с небольшую лепешку. Пип пригнулся, но лишь на несколько миллиметров: он и так ехал согнувшись, почти касаясь лицом руля. Тут он обнаружил, что может видеть только одним правым глазом. Пип представил себе, что его левый глаз выбит и свисает на щеке, как мертвая медуза на пляже. Но если он и впрямь в таком состоянии, ничего уже не поделаешь. К тому же левая рука отказывалась повиноваться приказам мозга и бессильно лежала на колене.

Он проехал три квартала и свернул, выскочив при этом на тротуар, чтобы не ждать, пока проедут машины, остановившиеся впереди на красный свет. Пешеходы бросались в разные стороны.

Его преследователи уже наверняка расселись по машинам и помчались в погоню, они совсем близко. Пип попытался прикинуть, есть ли у него фора, но мысли путались и давали сбой, под стать его теперешнему вождению. Для начала охранникам пришлось вернуться в гараж к своим «хаммерам» — а это машины большие, и по узеньким тесным улицам на них особо не разгонишься. Минута, а может, и две у меня есть, подумал он.

Он опять свернул на тротуар и затормозил в нескольких сантиметрах от какого-то остолбеневшего семейства. Те нырнули в ближайший магазин, и он поехал дальше, потом снова вывернул на проезжую часть. Там Пипа сразу же ошеломил громкий сигнал клаксона. Прямо на него мчался большой внедорожник. Оказывается, Пип выехал на встречную полосу. Он крутанул руль, «фиат» вскользь ударился о какую-то другую машину, которая тут же взвыла. Все вокруг затягивало пеленой, в глазах темнело… Очертания предметов расплывались. Надо уходить. Они вот-вот догонят.

Сознание наконец освободилось от его хватки и сбежало. Пип обмяк и завалился вправо, потянув руль в ту же сторону. Иерусалимские фонарные столбы сделаны из прочного железа, и один из них надежно преградил путь «фиату».

 

26

Дом Дэниэла Фирза был кирпичный, трехэтажный. Дома здесь стояли тесно, как говорится, не сходя с крыльца, до соседей можно доплюнуть. Впрочем, на крыльце стоял полицейский в форме. Он разрезал желтую ленточку на двери и впустил агентов в дом. Поскольку эксперты-криминалисты Форт-Коллинза уже взяли образцы пыли, сделали соскобы и снимки и убрали труп — «в общем, испортили все, что могли», подумал Брейди — проход с Цифратором места преступления имело смысл делать исключительно для практики и отчетности.

Чтобы не привлекать зевак, Алиша решила надевать свой «костюм робокопа» не возле дома, а в помещении, у самой входной двери.

— Тебе помочь? — спросил ее Брейди.

— Нет, спасибо. Это как раз то занятие, которое лучше делать одной.

— Тогда я пойду, поброжу.

— Валяй.

Брейди записал на верхней части листка в блокноте дату, место и имя убитого и начал обход гостиной по периметру. Типовая мебель. Все предметы расставлены аккуратно. Такое ощущение, что гостиной пользовались нечасто. Брейди сделал себе пометку. Наверх, к коридору, в который выходили пять дверей, вела лестница в один пролет. За первой дверью справа оказалась ванная. Брейди исследовал содержимое шкафчика с лекарствами, заглянул под раковину. Он обратил внимание на висевший на стене оловянный крестик.

Следующая дверь вела в спальню хозяина. Брейди заглянул в тумбочку и ящики комода.

Далее шли: еще один санузел и две спальни, одна из них явно предназначалась для маленькой девочки.

По пути вниз Брейди встретился с Алишей на лестнице. Он ничего не стал ей говорить, а быстро прошмыгнул мимо. Брейди не любил видеть свое изображение на видеозаписи.

— Обрати внимание на картину в кабинете, — голос Алиши прозвучал в динамике ЦМП с каким-то механическим акцентом.

Репродукция висела над клетчатым диваном, на котором виднелись кровавые следы безвременной смерти мистера Фирза. Брейди сразу же узнал гравюру. В колледже он изучал европейскую живопись XV–XVI веков, и этот художник был одним из основных. Иероним Босх. Литография одной из частей триптиха «Тележка с сеном», где изображались рай, земля и ад. В кабинете у Фирза красовалась правая часть триптиха — ад, написанная темными и мрачными красками. На фоне горящих зданий звероподобные демоны хватали обнаженных людей, протыкали и сдирали с них кожу. Зачем человеку понадобилось вешать такую картину в своем доме на видном месте? Непонятно. Но, кажется, они нашли нечто общее между жилищами Фирза и Леб.

В одной из стен кабинета был оборудован камин, по бокам которого стояли два стеллажа с книгами. Брейди разглядывал книги, читая названия на корешках, когда сзади подошла Алиша. ЦМП еще был на ней, но лазеры, прожекторы и прочие прибамбасы она выключила.

— Что я могла пропустить важного на этот раз? — спросила она.

— Вот эти книжки, — сказал Брейди, склонив голову набок, чтобы можно было прочесть заглавия.

— Это я сделала.

— Украшения на стенах, фотографии, безделушки.

— Ну, про это ты мне уже говорил в Палмер-Лейке.

— Больше ничего.

— Тогда я все сделала. Нашел какую-нибудь зацепочку?

— Может быть. Выбирайся из этой штуки, поговорим.

— Ты такой же мнительный, как провинциальные копы.

Минут через пять Алиша появилась уже без «костюма робокопа».

— Ты заметил, — спросила она, — эта картина чем-то напоминает те, которыми Синтия Леб расписывала свои мусорные корзинки?

— Сцены ада.

— Во всем его ужасе. А еще у этого парня там и сям крестики. До спальни Синтии Леб ему, конечно, далеко, но разве обычно люди держат столько религиозных символов дома? Это вообще как, нормально?

— У Карен их было несколько. Вышитый крестиком стих из Библии: «А я и дом мой будем служить Господу». Несколько крестиков. Картина с изображением молящегося Христа. И еще одна: Джордж Вашингтон молится в Вэлли-Фордж.

— Тогда что мы имеем необычного?

— Сцены ада. Они по определению — религиозные образы, но обычно верующих не так уж привлекают.

— Уже что-то.

— Особо не обольщайся. Надо еще три жертвы проверить на наличие этого признака, а они жили довольно далеко отсюда, так что придется полагаться на чужие отчеты и фотографии.

— Тогда что мы здесь сидим? Пошли обратно в гостиницу.

 

27

Охрана Люко Скарамуцци подъехала к месту аварии с двух направлений. Два «хаммера», рыча, подкатили к помятому дымящемуся «фиату» сзади и остановились в тридцати сантиметрах от заднего бампера. Учитывая, что спереди фонарный столб промял «фиат» почти до двигателя, красный автомобиль теперь был лишен возможности предпринять неожиданный маневр и удрать. Двери «хаммеров» открылись, и оттуда стали выскакивать люди.

Из одного «хаммера» вышел Арджан Вос. Это был человек среднего роста и телосложения, под кожей которого, однако, угадывались бугры тренированных мускулов. Было видно, что он собран и готов к прыжку. Даже на лице у него прорисовывались напряженные мускулы, придававшие ему сходство одновременно со львом и орлом. В отличие от своих подчиненных, одетых в голубую форму, он носил желто-коричневый пустынный камуфляж. На его бритой голове был такой же камуфляжный берет. Если слабый мужчина выглядит в берете еще более слабым, то сильные, как Арджан, становятся более грозными. Берет казался на нем крышкой на сосуде, наполненном некоей разрушительной силой.

Арджан огляделся. Только зеваки, полицейских сирен пока не слышно, но это ненадолго. За те несколько секунд, пока он озирал окрестности, его люди окружили «фиат». В руках они держали пистолеты. Арджан достал из кобуры свой «магнум-357 Дезерт Игл» и уверенной походкой направился к закрытой дверце «фиата» со стороны водителя.

Машина оказалась пустой. Там было много крови, но тела не было.

Арджан резко вскинул голову. Собравшиеся любопытные смотрели на него самыми невинными глазами. Начинался вечер, окна и открытые двери в это время казались непроницаемо черными. Внимательно осмотрев землю возле машины, Арджан не увидел на ней никаких капель или потеков крови, вообще никаких следов, указывающих на то, куда делся Пип.

— Кто видел человека из этой машины? — громко спросил Арджан, обращаясь к окружающим. — Он ранен. Мы хотим оказать ему помощь.

На ближайшем к нему бордюре стоял мальчик лет шести с абсолютно непроницаемым выражением лица.

«Даже он знает, что мы здесь не для того, чтобы оказывать помощь», — подумал Арджан. Но после этого заявления кто-нибудь мог хотя бы сделать вид, что поверил в его добросердечие, и выдать раненого.

— Малыш! — обратился Арджан к мальчику. — Куда тот дяденька ушел?

Мальчик не проронил ни слова. Из тьмы крытого проулка вынырнула какая-то женщина, схватила ребенка за плечи и утащила за собой.

— Италия предлагает награду за этого человека! Он опасен! Он опасен и для вас! Получите награду и избавьтесь от этого бремени! — выкрикивая эти слова на манер городского глашатая, Арджан медленно совершил полный круг.

Один старик повернулся и зашаркал прочь. Его примеру последовала молодая женщина. Вскоре вся толпа разбрелась; никто не заинтересовался его предложением. Они знали, кто он такой. Одни слышали, а некоторые на собственном опыте убедились, как жестко охраняет итальянское посольство близлежащие кварталы от своих недругов и всякого сброда. Арджану очень хотелось схватить парочку зевак, отвезти на свою территорию и там обстоятельно выяснить, куда все-таки делся Пиппино Фараго. Он прикинул, нельзя ли быстренько обыскать близлежащие дома, но это было бы превышением полномочий, да и израильская полиция скоро появится. Так и есть: он услышал переливчатые трели сирен. Можно было бы обратиться к ним за помощью в поисках Пипа, но если полиция найдет его, то какое-то время подержит у себя, выясняя границы своей юрисдикции, а кто знает, что Фараго за это время им наговорит? Нет, лучше не выносить сор из избы.

— Валим отсюда! — рявкнул он подручным. Пистолеты вернулись в кобуры, захлопали дверцы «хаммеров».

К моменту появления первой патрульной машины на месте дорожного происшествия не осталось ни одного человека, кого оно бы интересовало. Странным было только, что и водитель тоже исчез.

 

28

— Поехали на трамплин! — крикнул Тревор Уилсон своему приятелю Джозайе, ехавшему позади. Даже находясь в трех метрах впереди, Тревор слышал, как тот пыхтит. Он не испытывал чувства превосходства над менее спортивным товарищем и не гонял его нарочно, чтобы тот сбросил жирок. Но все же хотелось бы, чтобы Джозайя не отставал, когда они носились на велосипедах по изрытой местности вокруг стройки. Жаль, некоторые приключения вместе с ним вообще невозможно предпринять — например, переплыть реку Тепл-Каньон и попасть на находящуюся за ней территорию национального парка — Джозайя скорее умер бы, чем преодолел ее.

Доехав до того места, где бордюрный камень понижался, Тревор выехал на тротуар и направил велосипед к трамплину, который построили для себя старшие ребята, катавшиеся на скейтбордах. Сзади лязгнул велосипед Джозайи — тот свернул на тротуар прямо через бордюр. «Слишком уж он старается не отставать. Сейчас это ни к чему», — мелькнуло у Тревора. Если он сейчас упадет, прыгнув с трамплина, Джозайя наверняка в него врежется. Тревор нажал на педали, чтобы разогнаться как следует, а заодно оторваться от приятеля. Упасть и так не хотелось бы — мать строго приказала беречь новую бойскаутскую форму, не порвать ее как предыдущую, — а если еще сверху обрушится Джозайя со своим великом, страшно даже представить, что получится.

Четыре метра до трамплина. Два метра. Задержав дыхание, Тревор потянул на себя руль, едва переднее колесо коснулось трамплина. Глухо пророкотал настил, потом наступила тишина — он летел. Тревор посмотрел вниз — бетон проносился больше чем в метре под ногами. Вот здорово, если его сейчас видят старшие ребята, которые построили трамплин. Такой прыжок прибавил бы ему уважения. Затем Тревор вспомнил, что он в шлеме, и пожелал, чтобы никто из подростков, наоборот, его не видел. Шлем — это не круто. Переведя взгляд на точку соприкосновения с землей, он собрался и приготовился удерживать переднее колесо, чтобы оно не вильнуло в сторону. Велосипед приземлился и, к ужасу Тревора, от удара чуть не выскочил из-под него, но мальчик сумел удержаться. Он тут же свернул в сторону, немного отъехал и остановился.

Оглянувшись, Тревор застал как раз тот момент, когда Джозайя влетел на трамплин. Он не потянул на себя руль и вместо того, чтобы откинуться назад, подался вперед. К тому же недостаточно разогнался. Переднее колесо, соскочив с дорожки, нырнуло вниз, задняя часть велосипеда получила дополнительное ускорение и вытолкнула Джозайю вперед поверх руля. Тот держался мертвой хваткой и только поэтому не опередил в полете велосипед. С грациозностью циркового медведя Джозайя выполнил стойку на руках, а затем всем весом обрушился вниз. К счастью, он угодил обратно на сиденье, но акробатическое упражнение в воздухе не прошло даром: едва успев воссоединиться в падении, Джозайя и его велосипед тут же полетели в разные стороны. Мальчик кувырком покатился по площадке, на какой-то миг даже встав при этом в полный рост, но закончил тормозной путь, сгруппировавшись в бесформенную кучу.

— Чувак! Вот это крутизна! — воскликнул Тревор, спрыгивая со своего велосипеда.

Джозайя застонал.

— Ты как, в порядке? — Тревор, склонившись, вгляделся в лицо приятеля. Глаза открыты — это уже хороший знак. На щеке содран клочок кожи. Джозайя держался за локоть.

— Дай посмотрю, — сказал Тревор.

Ладонь приятеля оказалась в крови. На руке у локтя был вырван небольшой кусочек мяса, из раны сочилась густо-красная вязкая кровь.

— Заживет, — решил Тревор, осмотрев рану с разных сторон.

Джозайя слабо улыбнулся. Тревор знал, что тот, как и другие ребята в школе, считают его большим специалистом в медицине — с тех пор как после несчастного случая он провел в больнице несколько недель. Тревор их не разубеждал. Хоть какая-то компенсация за тот ужас, который пришлось пережить.

Конечно, пребывание в отделении интенсивной терапии не слишком расширило его медицинские познания, разве что в той области, которая непосредственно его касалась. Теперь он знал, например, что в Соединенных Штатах в среднем тонет примерно двенадцать человек в день. Из них десять — мужского пола. Он знал, что «цианоз» — это синеватый оттенок, который приобретает кожа при недостатке кислорода в крови. Еще Тревор узнал, что даже правильно выполненным искусственным дыханием можно сломать человеку ребра. И что сломанные ребра болят при каждом вдохе.

После пережитого в больнице у Тревора появилось желание спасать людей, примерно так же, как врачи спасли его. Из комы он вышел с твердым знанием: нужно прожить свою жизнь правильно, нужно делать добро.

Люди, особенно дети, стали казаться ему чудесными существами, заключенными в тела как в скорлупу. Тревору пришла в голову мысль: сколько же детей в истории человечества безвременно умерло, и сколько всяких прекрасных вещей они смогли бы сделать, если бы остались живы. Ему хотелось посвятить свою жизнь тому, чтобы помогать людям выполнить свое предназначение.

После того несчастного случая у него появились очень серьезные для десятилетнего мальчика мысли. Побывав в коме, он словно повзрослел на много лет. За исключением нескольких невнятных фраз, сказанных им, едва он пришел в сознание, эти два события внешне никак не были связаны. Его домашние не пытались разобраться в причинах произошедшей с ним перемены, чувствуя, что она связана с болью и страхом, о которых Тревору не хочется вспоминать. Он даже наедине с собой не хотел копаться в этих воспоминаниях, загоняя их в самые дальние уголки памяти.

Тревор посмотрел на Джозайю еще раз и вдруг вытаращил глаза.

— Что там? — испуганно спросил приятель.

— Шлем-то у тебя… — шепотом ответил Тревор. Он отцепил ремешок под подбородком Джозайи и осторожно снял шлем с его головы. Тревор опасался, что под шлемом окажутся мозги вперемешку с кровью, но увидел там только потные растрепанные волосы. Тогда он повернул шлем, чтобы Джозайя увидел проходившую через всю его переднюю половину глубокую горизонтальную трещину. Через нее было видно разбитый пенопласт.

— Это могла быть твоя голова.

— Голова у меня немножко болит, но… — Джозайя ошеломленно потер лоб.

Тревор потрогал свой шлем. Теперь он готов был примириться с его существованием.

— Ну, вставай. Идти сможешь? — Тревор протянул руку, чтобы помочь другу встать.

— Слушай, глянь-ка туда, — сказал Джозайя, когда поднялся и тяжело повис на плече у Тревора. Он, прищурившись, смотрел в сторону скал, отделявших городские земли от огромного парка «Королевское ущелье».

Тревор тоже посмотрел в ту сторону. Поначалу он ничего не увидел на вершине хребта, кроме огромных валунов и корявых сосен на фоне бледно-голубого неба.

— Я не… — начал он, но потом разглядел наверху какую-то странную фигуру, стоявшую неподвижно, как скала. Мужчина это или женщина, Тревор так и не понял. Друзья смотрели секунд тридцать, но за это время фигура так и не пошевелилась.

— Непонятно, — сказал Тревор. — Ладно, пошли за твоим великом.

Велосипед лежал на земле: переднее колесо изуродовано, гнутые спицы торчали из него, как тоненькие ребра. Джозайя сидел на бордюре, пока Тревор пытался поправить колесо хотя бы настолько, чтобы велосипед можно было катить. Сначала спицы цеплялись за вилку. Потом шина соскочила и намоталась на ступицу.

— Ну, чувак, по-моему, велику досталось больше, чем тебе, — сказал Тревор. Он дал свой велосипед Джозайе, а сам поднял переднее колесо у его велосипеда и потащил, чтобы уцелевшее заднее катилось по земле.

Тут Тревор заметил, что Джозайя припадает на правую ногу, не сильно, но это потому, что опирается при ходьбе на велосипед. Двигались они одинаково медленно.

— Пусть мама отведет тебя к врачу, — предложил Тревор другу.

Джозайя отрицательно мотнул головой:

— Ничего страшного.

Некоторое время они шли молча. Потом Тревор, который до того пытался сдерживаться, прыснул.

— Ты чего? — обернулся к нему Джозайя.

— Старик, видел бы ты себя! — смеялся Тревор. — Ты сделал стойку на руках на руле!

— Правда? — заулыбался тот.

— Как свечка! В смысле, все тело стояло прямо, даже ноги!

— Я знал, что тебе понравится.

— Ой, можно подумать, ты специально!

Когда ребята отсмеялись и пошли дальше, Джозайя уже не так хромал. Они подошли к дому Тревора, подкатили велосипеды к гаражу, и Тревор набрал на цифровом замке код, которым отпиралась дверь. Та с ворчанием поднялась.

— Он все еще там, — сказал Джозайя, имея в виду фигуру на гребне горы.

Тревор сходил в гараж за биноклем. Отыскав цель и настроив окуляр, он увидел, что это все-таки мужчина, заросший длинными волосами и с пышной бородой. Он тоже смотрел в бинокль — прямо на них.

— У него тоже бинокль, — сообщил он Джозайе. — По-моему, он прямо на нас смотрит!

— Может, извращенец, — предположил Джозайя. Сложив ладони рупором, он заорал: — Чего тебе, гомик, вот этого? — Затем, повернувшись, потряс обширной задницей.

— Кончай! — Тревор толкнул приятеля.

— Ой! Локоть болит, псих!

Тревор снова приник к окулярам.

— Слышь, а рядом с ним собака какая-то, — сказал он чуть погодя. — На лайку похожа.

— Дай посмотреть! — Джозайя потянул у него бинокль.

— Может, просто строитель, — неуверенно предположил Тревор.

Джозайя настроил бинокль и вгляделся.

— Ух ты… — произнес он. — Стремный какой!

Тревор на всякий случай зашел в гараж. После того инцидента он очень не любил ничего пугающего.

 

29

Мальчик скрылся в гараже. Для своих лет он был маленьким, да и фотографии с водительских прав у Олафа, естественно, не имелось, но все же он понял, что нашел Тревора Уилсона. Мальчик подходил под описание: рост метр тридцать семь, вес сорок килограммов, рыжеватый блондин. Кроме того, он открыл дверь гаража по указанному адресу.

Мальчишка покрупнее все еще наблюдал за ним в бинокль. Завтра он скажет полиции, что видел странного человека на скале. Они придут сюда и найдут место, где стоял Олаф, отыщут еще немного собачьей шерсти. Ничего нового. Но если поищут как следует, доберутся до следов микроавтобуса. Вот с этим нужно что-то делать. Оставлять отпечатки пальцев на месте преступления Олаф не боялся, потому что их не было в полицейской базе данных, а попадаться в руки полиции он не собирался. Во всяком случае живым. А отпечатки протектора — дело другое. Если узор достаточно редкий, полиция сможет опознать микроавтобус, проверив его на всякий случай в то время, когда Олаф отлучится, скажем, на охоту или купить продуктов. Тогда преимущество внезапности перейдет к ним, а его Олаф никому не хотел уступать.

Толстый мальчишка опустил бинокль и сказал что-то, обернувшись к открытой двери гаража. Его приятель, Тревор, высунулся оттуда, схватил его за руку и затащил внутрь, бросив короткий взгляд в сторону Олафа. «Не любит, когда за ним наблюдают, — подумал Олаф. — Смышленый паренек».

Он осмотрел подходы к дому. Лес удобно стоял вплотную к задним дворам всех домов на этой улице. Каждый двор был обнесен двухметровым кедровым забором, в котором имелась высокая калитка, выходящая в лесопарковый пояс.

Олаф проследил, куда ведет пешеходная дорожка, что выходила к окраине, — там промежуток между кварталами и скалистой грядой, на которой он стоял, заполнял маленький, поросший травой скверик. Кроме небольшого количества деревьев, там стояла деревянная детская площадка и несколько качелей. К югу от него, справа от Олафа, находилась посыпанная галечником автостоянка. Дальше на запад к подножию холмов шла тропа. Она должна была проходить где-то рядом с тем местом, где сейчас стоял Олаф, хотя по пути сюда он никакой тропы не встретил.

Олаф вновь посмотрел на дом Тревора. Дверь гаража была закрыта, велосипеды исчезли.

Тут ему пришла в голову неприятная мысль: что, если толстяк останется у Тревора ночевать? Сыновья Олафа обожали приглашать друзей или уходить к ним сами с ночевкой. Решение Олафа убить мальчика, когда тот будет спать, означало, что ему придется действовать гораздо тише обычного. Это и так усложняло задачу, а тут еще второй ребенок в комнате… Олаф опустил бинокль, окинул взглядом ряды домов, протянувшиеся перед его наблюдательным пунктом, и вздохнул. Дело нужно сделать. И Олаф обязательно выполнит свою работу — чисто… или как получится.

Потом он еще раз осмотрел окрестности. Нужно было предусмотреть все и изучить местность досконально, чтобы ночью не нарваться на какой-нибудь сюрприз. Тропа, ведущая к парку, должно быть, проходит севернее. Олаф двинулся в том направлении, по пути перепрыгивая через валуны и валежник с неожиданной для его массивного тела легкостью. Собака некоторое время бежала сбоку. Затем, поняв, куда направляется хозяин, ушла вперед, вынюхивая и высматривая возможную опасность. Они двигались бесшумно и очень скоро растворились в лесу.

 

30

Все горизонтальные поверхности в гостиничном номере Алиши были завалены фото с мест преступлений. Брейди переходил от одного снимка к другому с лупой и блокнотом. Алиша сидела за столом и просматривала на компьютере в замедленном режиме записи осмотров, сделанные в Палмер-Лейке и Форт-Коллинзе. Время от времени она выбирала какой-нибудь кадр и отпечатывала его с высоким разрешением на принтере. Услышав звук принтера, Брейди сразу подходил, брал снимок и возвращался к месту, где работал.

Один раз он спросил у Алиши, есть ли у нее доступ в Интернет. В ответ на ее вопросительный взгляд Брейди пояснил, что ему надо немного полазить в сети. Она направилась в холл к торговым автоматам, а когда вернулась, купив для них обоих газировки, Брейди уже снова изучал фотографии. Минут через двадцать он спросил:

— Ну что, готова слушать?

Алиша просмотрела еще пару кадров из записи с осмотром дома Дэниэла Фирза и закрыла компьютер.

— Давай, жги! — сказала она.

— Жертва номер один, Джозеф Джонсон. Огден, штат Юта. Насколько можно судить по фотографиям и докладам с места, картин ада в его доме не обнаружено. Но обрати внимание на названия книг: «Окруженные Светом» Бетти Иди и Кертиса Тейлора, «Бессмертные останки: Свидетельства о жизни после смерти» Стефена Брауда и «Расплата — ад» Данкена МакАфи.

— Что это за чтиво?

— Судя по информации с сайта Amazon.com, все книги на одну тему — жизнь после смерти.

— Ясно, — сказала Алиша тоном, который скорее говорил об обратном.

— Знаешь ведь: остановка сердца, клиническая смерть, реанимация, и они вроде как с того света возвращаются. Пока они «мертвые», их душа… получает новый опыт.

— То есть?

— Видения всякие, они как бы взлетают над собственным телом. Или, как пишут в этих книгах, попадают в рай или ад.

— Мистика.

— Многие люди верят в реальность этого опыта. — Брейди обвел взглядом фотографии жертв «убийств Пелетье». — Во всяком случае, эти люди верили.

Брейди еще раз перечислил книги о «посмертном опыте», найденные в доме у каждой жертвы. Даже у помощника водопроводчика Уильяма Белла, библиотека которого состояла всего из пяти книг (включая «Иллюстрированный сборник образцов спортивных купальников»), нашлись «Справочник о жизни в состоянии клинической смерти для полных идиотов» П. М. X. Этуотера и «Экскурсия на тот свет: о людях, краешком глаза увидевших жизнь после смерти» Данкена МакАфи.

— Опять этот Данкен МакАфи, — заметила Алиша.

— Он единственный, чьи книги обнаружили как минимум у четырех жертв.

— Кажется, мы нащупали связующее звено.

— Теперь мне хотелось бы узнать, почему всех этих людей интересовал опыт «жизни после смерти», — глубоко вздохнув, сказал Брейди.

— Для этого на свете есть телефоны, — ответила Алиша. — Возьми себе трех убитых, а мне оставь двух. Давай обзвоним их родственников, а я, кроме того, наведу справки о Данкене МакАфи. Я буду звонить с сотового, так что ты можешь пользоваться гостиничным телефоном.

* * *

Когда Брейди через два с лишним часа, сделав последний звонок, повесил трубку, Алиша сидела в Интернете.

— Я умираю от голода, — заявил он.

Она сгребла со стола телефон:

— Закажем еду в номер? Тебе чего хочется?

Сделав заказ, она продолжила:

— Кстати, замечательный бывший муж Синтии Леб рассказал, что четыре года назад во время операции по удалению матки у нее остановилось сердце. Первое впечатление после того, как ее реанимировали, — ужас. Потом она не заговаривала на эту тему, но стала просто одержимой всеми этими загробными вещами — рай, ад, ангелы, демоны. Экс-любящий муж сказал, что расстались они в основном из-за этих «песенок с приветом», как он выразился.

— Никаких родственников Уильяма Белла мне не удалось найти, — продолжала Алиша, перевернув страницу блокнота. — Его начальник сказал, что несколько лет назад Белл попал в аварию. Разбил то ли вездеход, то ли аэросани, босс уже запамятовал. Белл месяц провел в больнице, но ничего после этого не рассказывал. С ним даже произошла перемена: до аварии он был общительным, а потом замкнулся. — Алиша пожала плечами. — Вот, а еще я выяснила, что МакАфи — католический священник, живет на Манхэттене.

— Священник?

— Да, я раздобыла его телефон.

— Хорошо. А у меня два облома. Бывшая супруга Дэниэла Фирза просто повесила трубку, когда я спросил у нее о его болезнях. Мать Фирза сказала, что год назад у него были «плохие переживания», когда его пришлось спасать от перитонита, — а потом тоже повесила трубку. С тремя родственниками Джозефа Джонсона повторилась та же история. Можно подумать, что я репортер «Нэшнл инкуайрер» и пытаюсь разузнать о трансвеститских наклонностях их возлюбленных. А вот муж Джессики Хэмптон рассказал, что она действительно была в состоянии клинической смерти — во время тяжелых родов остановилось сердце. Когда ее оживили, она была в шоке, кричала что-то о демонах и преисподней. Позже рассказала мужу, что демоны утащили ее в ад, а когда Джессика стала возвращаться обратно в свое тело, демоны вцепились и не хотели ее отпускать. На следующий день и в дальнейшем Джессика не желала обсуждать эту тему, хотя муж как раз старался ее разговорить, чтобы она облегчила душу. Она стала очень религиозной и посещала трижды в неделю службу в пресвитерианской церкви, а еще занятия по изучению Библии два раза в неделю.

Отчитавшись, Брейди встал с кровати, на которой сидел, и потянулся.

— Пока нам несут еду, пойду ополоснусь, а потом позвоню Заку, — сказал он и ушел, обещав вернуться через пятнадцать минут.

Алиша раскрыла сотовый телефон и набрала номер священника МакАфи.

— Алло! — ответил мужской голос после восьмого гудка. Звучал он так, словно его обладатель только что проснулся или недавно крепко выпил.

— Отец Данкен МакАфи?

— Да, а кто говорит?

— Это специальный агент Алиша Вагнер из Федерального бюро расследований.

— Из ФБР? Вы что, по поводу моих архивов?

— Э-э… каких архивов, простите?

— Так вы не насчет архивов звоните? А что вам тогда нужно?

— А что с вашими архивами?

— Их украли! — горестно вскричал МакАфи, так что Алише пришлось отодвинуть трубку подальше от уха.

— Когда это случилось?

— Три недели назад! Я написал заявление!

— Что было в этих архивах?

— Труды всей моей жизни. Я всю жизнь их собирал.

— Мне очень жаль. Может быть, я чем-то могу…

— Ах, не травите душу! Вы же все равно ничего не сделаете. Полиция ничего не делает.

— Ваши архивы имеют отношение к вашим книгам, к явлению «жизни после смерти»?

— Естественно, к чему же еще?

— Сэр, я звоню вам, потому что мы обнаружили ваши книги на местах совершения нескольких преступлений. Я хотела бы спросить…

— Так я еще и подозреваемый? За то, что во всеуслышание заявил об этом?

— Нет, я просто…

— Тогда оставьте меня в покое!

В трубке раздался щелчок.

— Алло! Отец МакАфи?

Так. Поговорили.

* * *

Отец МакАфи бросил телефонную трубку и закрыл глаза.

«Что еще приготовил ты для меня, Господи?» Период мук и бессонных ночей начался для священника три недели назад с визита отца Рендалла. Нет, не страхи и не угрызения совести мучили старика; МакАфи знал, как бороться с этими психологическими демонами. Пятьдесят девять из шестидесяти восьми лет своей жизни он успешно изгонял их молитвой. Нет, совсем иной демон — возможно, даже явившийся во плоти, как неохотно готов был признать МакАфи — поселился в доме при церкви. Непонятные тени, гулкие шаги в пустом коридоре, отвратительный смешок, раздававшийся где-то в доме и длившийся ровно столько, чтобы разбудить священника и дать ему понять, что это реальный, а не приснившийся звук, — вот с чего все началось.

За последнюю неделю эти выходки переросли в настоящие бесчинства. Приходя в молельню, священник то и дело обнаруживал, что статуи святых опрокинуты, у них отбиты головы или конечности, они перепачканы чем-то похожим на кровь — потом выяснилось, что это красная краска. Все это было отвратительно и страшно. Полицейские пожимали плечами. Наверное, мальчишки шалят, говорили они. Но МакАфи знал, что это не так. Он был уверен, что преследователя — кем или чем бы он ни являлся, это был гонитель, ненавидевший его и его церковь и обитающий где-то поблизости, — оставил после себя отец Рендалл.

Священник услышал за спиной шарканье чьих-то ног по каменному полу и резко обернулся. По стене коридора за открытой дверью его кабинета проплыла непонятная тень.

— Кто там? — громко сказал старик. Он чувствовал себя глупо, как человек, который сам себе не верит.

Тень пропала, но в ответ послышался знакомый смешок — скорее, даже хихиканье. Когда он стих, раздался звон разбитого стекла.

— Изыди! — закричал священник, крестясь. — Именем Иисуса Христа заклинаю тебя: изыди!

Ответа не последовало, но через несколько секунд тень вновь показалась на стене и уже не исчезала. Тот, кто ее отбрасывал, должен был стоять совсем рядом, за дверью, хотя и за пределами видимости. Сердце МакАфи заколотилось быстрее. Он закрыл глаза и забормотал молитву. Когда старик снова открыл глаза, тень исчезла.

* * *

Алиша открыла дверь Брейди, прижимая телефон к щеке плечом. Она помахала ему рукой: проходи.

— Джон, послушай, — говорила она. — Нет, вывод пока не окончательный, но почти.

Она замолчала, слушая, что говорит собеседник. Брейди подошел к столу, на котором был разложен их заказ. Он нашел свой чизбургер на тарелочке под металлической крышкой и, не садясь, начал есть.

— Мы уже нашли ниточку. Нашли взаимосвязь… — Алиша вдруг села на край койки. — Ясно. Все понятно, спасибо… — Она захлопнула телефон и добавила: — Хотя, вообще-то, не за что.

— Гилбрет? — спросил Брейди с набитым ртом.

Алиша кивнула.

— Они выявили совпадения отпечатков пальцев и шерсти животных в Огдене и Форт-Коллинзе. Те же собаки, один и тот же преступник в разных штатах… ФБР получает юрисдикцию на расследование.

Брейди кивнул и откусил еще изрядный кусок.

— Группа следователей прилетает завтра, — продолжала Алиша. — А мы улетаем.

Она встала, бросила телефон на койку, взяла свой «рубен»-сэндвич, но тут же отложила его и попробовала картошку-фри.

— Отвратительная картошка, — высказалась она, но Брейди это не испугало, и он тоже от души угостился.

Алиша снова взяла свой сэндвич и опять отложила его.

— Что ты молчишь? Ты что, не хочешь помочь расследовать это дело до конца?

Брейди отрицательно покачал головой:

— Меня вполне устраивает то, что мы уже сделали. Алиша, я не люблю длительные командировки. Мы внесли свою лепту. С меня достаточно.

— А меня бесит, что я постоянно сбоку припека, — заявила она, раздраженно застонав. — Я хочу быть в гуще событий. Хочу биться с плохими парнями.

— Те исследования, которые ты проводишь, помогут упрятать за решетку больше плохих парней, чем ты сможешь поймать за всю свою жизнь, занимаясь оперативной работой.

— Да-да, знаю…

— А если бы Эдмонд Локард поддался таким настроениям? Ты можешь себе представить расследование без опоры на отпечатки пальцев?

Алиша не ответила и надкусила наконец сэндвич.

— Я позвонила МакАфи, — сообщила она чуть погодя.

— Ну и?..

— Интересное дело. Его архив был украден три недели назад.

— Материалы по «жизни после смерти»? А, тогда это проливает свет.

— Вот видишь! Разве нельзя нам довести до конца это дело?! Нет, мы должны возвращаться домой и ковыряться в железках!

Алиша еще долго продолжала рассуждать в том же духе, жалуясь на свою горькую участь в стенах Бюро и попутно поглощая сэндвич.

Брейди смотрел на нее и улыбался. Она даже не подозревала, как была в этот момент очаровательна.

 

31

Боль. Мучительная боль, резкая и пульсирующая.

Это было первое, что почувствовал Пип, выплыв из темного водоворота сбивчивых грез, которые тут же улетучились из его сознания, как утренний туман. Болело лицо и ребра. На голову словно навалился огромный груз — казалось, она вот-вот расколется. Веки, раскрывшись, потрепетали и снова сомкнулись. Пип вновь погрузился в темный туман. Превозмогая себя, он опять открыл глаза. Он лежал в незнакомой спальне, украшенной кое-где бело-розовыми кружевами и обставленной белой мебелью. На одном из комодов рядком сидели куклы. Откуда-то справа лился мягкий свет.

Пип повернул голову и едва не закричал от боли — шея была словно обмотана колючей проволокой. Он с шумом втянул в себя воздух. Рядом с кроватью, на деревянном стуле сидела женщина. Она подняла взгляд от книги.

«Где я?» — хотел спросить Пип, но издал лишь стон.

Женщина, привстав, склонилась к нему. Ей было около пятидесяти, у нее были короткие седые волосы и сочувственный взгляд.

— Ш-ш-ш, — произнесла она и заговорила на иврите. Пип не понимал ни слова, но никак не мог этого показать: голова не слушалась. Он пытался говорить, но губы двигались беззвучно.

Женщина подняла руку и заговорила вновь, на этот раз на сносном английском:

— Не надо ничего говорить. Вы сильно ранены, попали в аварию.

— Как?.. — выдавил из себя Пип.

— Когда вы въехали в столб, мой муж подбежал, чтобы помочь вам. Вы просили вас спрятать. Сказали, что за вами гонятся. Наши соседи помогли вытащить вас из машины и занесли в дом как раз перед тем, как подъехали солдаты, — на лице ее появилось неприязненное выражение. — Не израильские солдаты.

— Нет… — подтвердил он.

— Мы не знаем, что вы совершили, но мы вас не выдадим.

— У меня… — Пип, поморщившись, попытался поднять голову — она оказалась вся в бинтах. — Мне нужно…

— Вам сейчас нельзя двигаться, — мягко, но решительно сказала женщина. — Все, что вам нужно, делайте в постели.

— Нет… я должен… забрать одну вещь. Мне надо добраться…

Он оторвал голову от подушки — комнату заволокло серой мглой, и Пип рухнул обратно. Он сделал еще одну попытку, но с тем же результатом. Пип умоляюще посмотрел на женщину.

— Это важно, — произнес он.

— Вам нельзя… — начала было она, но встретилась с ним взглядом и замолчала. Потом женщина долго смотрела на его лицо и наконец осторожно ободряюще похлопала по одеялу, закрывавшему его грудь.

— Может быть, мой муж сможет вам помочь, — сказала она и вышла из комнаты.

Пип стал думать, как убедить ее мужа выполнить просьбу: нужно просто сходить на вокзал… в камеру хранения…

Туманная мгла вновь заволокла его сознание.

* * *

— Так вы подстрелили его? — переспросил Люко.

Перед ним стоял навытяжку Арджан, лицо у него было мрачное.

— Да, Бадуччи в него попал.

— В голову?

— Да.

— Ничего не понимаю, — покачал головой Люко.

— Так бывает. Пуля попадает в голову вот так и отскакивает от черепа, как от шлема.

— И он поехал дальше, потом разбил машину и исчез?

— Мы нашли кровь, но тела там не было.

— Невероятно.

«И что теперь?» — думал Люко. Пип постарается добраться до папки, а потом будет либо пытаться выторговать себе жизнь с ее помощью, либо попробует передать ее Хюберу. Пока этого не случилось, либо папка, либо сам Пип должны оказаться в руках у Люко. Он посмотрел на подтянутого и готового выполнить любое приказание Арджана. Ни Арджан, ни его подчиненные не должны прикасаться к папке. Хватит одной ошибки.

— Возьмите под наблюдение его квартиру и офис, но не обыскивайте.

Арджан озадаченно посмотрел ему в лицо.

— Я сам это сделаю, — сказал Люко. — Ясно?

— Да.

— Прикажи своим людям убить его на месте, где бы он ни обнаружился. Тело доставьте ко мне.

— Все понял.

В последнем Люко сомневался. Но он знал, что Арджан профессионал, прирожденный солдат. Он не обсуждает приказы, а выполняет их. Люко стиснул плечо своего помощника:

— Я знаю, что на тебя можно положиться, мой друг.

 

32

Насколько Олаф мог судить, свет в доме Тревора Уилсона полностью погасили в половине одиннадцатого, то есть больше двух часов назад. Со своего наблюдательного пункта на скалистом гребне он не мог видеть окна на дальней стороне дома. Но вчера был четверг, значит, утром мальчику нужно в школу, а родителям — на работу. Судя по всему, они давно уже легли спать. Он подойдет к дому со двора и тогда увидит, освещены ли окна на той стороне. Если заметит отсвет лампы или мерцание телевизора, то отойдет и подождет еще. Но он не будет ждать до бесконечности. У него жесткое расписание, завтра вечером он должен быть в Санта-Фе.

Если задание убить ребенка Олафу было не по душе, то уж убивать людей только за то, что они оказались случайными свидетелями или попытались ему помешать, было из ряда вон плохо. Имя в списке было равносильно приказу Одина, бога средь богов — значит, их время пришло, и Олаф был просто орудием судьбы. А вот сопутствующие случайные жертвы — это трагедия. Нет, рука его, конечно, не дрогнет; если миссия того потребует — он станет причиной такой трагедии. С его подготовкой и в том состоянии, в которое Олаф вводил себя перед началом работы, любому, кто мог подвернуться под руку, была гарантирована быстрая смерть.

Опершись на секиру, чтобы не свалиться в темноту под скалой, Олаф перенес центр тяжести вперед, давая отдохнуть ногам. Он уже несколько часов здесь, под мощным тополем на вершине скалы наблюдал за тем, как суетятся внизу жители, как постепенно затухает жизнь этого мира, как гаснут одно за другим окна.

Поначалу, зная, что время у него еще есть, Олаф позволил себе поразмышлять над тем, что видел перед собой, и тем, что вспоминалось из прошлой жизни. Проехавший далеко внизу по улице «мерседес-бенц» навел его на мысли о промышленности и прогрессе, которые перешли в рассуждения о материализме и алчности. Он наблюдал за тем, как дети одни возвращаются в пустые дома, и только через несколько часов возвращается один родитель, затем второй — если вообще есть второй. Он видел, как переносят из машины в дом пластиковые пакеты с едой — люди ели то, что не они вырастили и не они убили. Часто кто-то из членов семьи, а то и не один, или даже все вновь куда-то уходили и возвращались лишь через несколько часов: дети — усталые и взъерошенные после игр, родители — возбужденные и говорливые, словно после инъекции каких-то социальных стимуляторов. Определенно общества близких им недоставало. Мало им было всего этого: тепла домашнего очага, прикосновения родных рук, рассказа о дневных занятиях и приключениях, — чтобы насытить их голодные сердца.

В который уже раз он пришел к выводу, что образ жизни его клана, его племени куда выше и совершенней. Олаф умел находить счастье в семейной жизни, в повседневных трудах ради выживания, в сознании того, что боги приемлют его молитву. И потом, он усердно учился и тренировался и, не ропща, готовил себя к миссии, к которой боги могли его и не призвать.

Но это случилось — как огненное видение, опаляющее зрение, столь прекрасное, что от него невозможно оторвать глаз. Столетия ожидания кончились. Теперь навыки, которые передавались и оттачивались от отца к сыну, из поколения в поколение, наконец были востребованы. Воссоединение с предками в Валгалле не доставило бы ему большей радости, чем этот долгожданный зов сослужить службу Одину. Ради этой службы Олаф оставил семью. Ради того чтобы выполнить свой долг, он сидел теперь, затаившись в темноте, вдыхал запах сосновой хвои и чужой суглинистой земли и вглядывался в свои новые охотничьи угодья.

Чем темнее становилось небо, чем выше поднималась луна, тем ярче в его сознании разгоралась одна-единственная мысль: убить. Душу все сильнее охватывала свирепая ненависть к людям, которую подпитывали картины человеческой жестокости, знакомые по чудовищным фотографиям и словам сказителей его племени. Вероломство, безнравственность, войны. Каких только предательств не совершал род людской!

Пять лет назад те, кто до сих пор продолжал бороться за возвращение старых времен, за отвращение от вероотступничества, объявили о приходе того, кто сокрушит алтари самодовольства и фальшивых идолов и объединит все человечество в единое добродетельное племя. Ему противостоят многочисленные силы, враги коварны и могущественны. К тому же они много сотен лет готовились к сражению и укрепляли позиции. Одни из них — озлобленные воины, другие — как тот мальчик, которого надо убить нынче ночью, думал Олаф — ни о чем не подозревающие винтики в механизме, который призван помешать грядущему властителю.

Олафу не нужно было знать, какую угрозу представляет для будущего совершенного мира двенадцатилетний мальчик. Он верил другим — тем, кто видел общую картину и решал, какие действия следует предпринять. Он был рукой, сжимающей меч — точнее топор. Разве руки действуют по собственному усмотрению, разве они задаются вопросом, почему хватают одно и сокрушают другое?

Так что теперь вся его жгучая ярость, вся разрушительная ненависть к людскому роду сосредоточилась на одном маленьком мальчике. Олаф представил себе Тревора Уилсона: голубые глаза, волосы цвета спелых пшеничных колосьев, чуть окрашенных лучами закатного солнца, редкие веснушки, по-женски красивые губы. Он не хотел придавать мальчику образ монстра. Нет у него рогов на голове, а рот не изрыгает чудовищные проклятья. Разрушение может принимать любые обличья, даже самые невинные. Тревор — симпатичный мальчишка. Если бы Олаф познакомился с ним поближе, наверняка нашел бы в нем много общего со своими сыновьями. Участливость, любопытство, живой интерес к окружающему миру, любящее сердце. Но мозг того огромного тела, рукой которого являлся Олаф, решил, что мальчик опасен. Продолжение его существования угрожает спасению человеческого рода. Олаф ненавидел мальчишку уже за это, и неважно, сознательно тот мешает спасению или нет.

Единственной уступкой, скидкой на возраст и внешнюю безобидность, которую он мог сделать, было решение прийти ночью и без собак. На взрослого противника можно нападать, только если он не спит (или она — Олаф никак не мог привыкнуть, что воевать приходится с женщинами). Это было последней проверкой того, что боги действительно хотят смерти этого человека, — и его последним шансом на спасение. Если, несмотря на подготовку Олафа, его силу, оружие и помощь собак, противнику все же удастся выжить — благодаря бегству, успешной самообороне или вмешательству других людей, — значит, жертва сумела снискать расположение Высших Сил. Значит, Олаф должен принять свое поражение как божественное провидение… на какое-то время. Но он будет нападать снова и снова — до тех пор, пока приказ не будет отменен. Боги всегда могут остановить его руку… или позволить ей наконец достичь цели.

Кроме того, ребенок полностью находится под защитой и покровительством своих родителей. Если боги сочтут убийство несвоевременным, они могут в любой момент подвигнуть родителей на вмешательство. Олаф, с одной стороны, не хотел пугать мальчика, с другой — не считал нужным давать ему шанс изменить свою судьбу: за нее отвечал не ребенок, а его родители.

Итак, сегодня собаки останутся в машине. Без них Олаф чувствовал себя неуютно, ему не хватало верных боевых товарищей. Но все пройдет благополучно, как всегда. Он прижал руку к рубашке, которую связала для него Ингун, — ткань казалась очень мягкой под его загрубелыми пальцами. Олаф потрогал амулеты, которые дали ему сыновья: руну Одал и кроличью лапку. Сегодня его боевыми товарищами станут жена и дети. Олаф чувствовал, что они рядом, ощущал их готовность к охоте.

Мышцы напряглись, нервы приобрели особую чувствительность, чувства обострились. Легкий ветерок с востока пошевелил волосы на руке Олафа. Хорошо: он подойдет к добыче с подветренной стороны. Где-то внизу, в его охотничьих угодьях, хлопнула дверь, потом залаяла собака. Он машинально оценил степень угрозы — она не заслуживала внимания. Дыхание его стало ритмичным, тренированная психика инстинктивно входила в состояние, более всего подходящее для убийства.

Олаф потянул к себе топор — его лезвие скользнуло по камню с негромким скрежетом, как скрипка при игре sul ponticello. Увертюра к его представлению. Олаф провел рукой по гладкой деревянной рукояти. В нескольких сантиметрах от начала лезвия рука стиснула топорище, и он встал. Глаза проследили маршрут, по которому предстояло перейти, оказавшись в парке.

Сжимая в руке топор и сосредоточив мысли на мальчике, Олаф пустился по тропе, на которой первому предстояло пересечься со вторым.

 

33

Тревор поднял голову с подушки и посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке. Сорок три минуты первого. Он вдруг осознал, что проснулся от какого-то шума. Тревор перевернулся на спину и сел на кровати. Еще год назад у него был ночник «Пауэр Рейнджерз», но потом Тревор от него отказался, и теперь в его спальне было темно, как в могиле, — засыпать удобно, но вот в такие моменты, как теперь, ничего хорошего. Из-за штор в комнату не проникал даже лунный свет: он только чуть серебрил их края и сочился в дырочки для шнура. Дверь в коридор была приоткрыта, как нравилось Тревору, но за ней тоже царила тьма.

— Мам! — тихо позвал он. — Пап!

Никто не ответил.

Тревор, подняв голову и затаив дыхание, вслушался в тишину.

Никаких звуков.

Отчего же тогда он проснулся? Ему захотелось по малой нужде. Может, все дело в этом, и никакого шума не было? Тревор сбросил одеяло и спустил ноги с кровати.

«Звяк», — послышалось откуда-то из-за окна; звук был тихим, на пределе слышимости.

Тревор уставился в ту сторону — ему показалось, что в окно вот-вот вломится, разметав осколки стекла и шторы-жалюзи, какое-то страшное чудовище. Подождав некоторое время, он помотал головой.

«Ужастиков насмотрелся», — подумал Тревор.

Звяк, — снова донеслось из-за окна.

Тревор от испуга судорожно хватил воздух ртом, и тут же отругал себя за трусость: можно подумать, на него действительно набросился монстр из фантазий Стивена Кинга. Стивен Кинг много всяких ужастиков придумал. Тревор не любил ужастики.

— А, ерунда, — прошептал он и подошел к окну. Шторы напоминали вертикальные жалюзи, и сбоку вдоль каждой их полосы по всей длине шла тонкая ниточка света. Тревор хотел было отогнуть одну полоску пальцем и выглянуть наружу. Но ему представилось, как, сделав это, он вдруг встретится взглядом с глазом, смотрящим из-за стекла. Нет, это слишком страшно, лучше разом открыть шторы и сразу увидеть, что там такое. Тревор взялся за пластмассовые рукоятки на концах шнуров, которыми шторы открывались, но не смог заставить себя за них потянуть. Надо немного подождать, осознать, что вокруг привычный реальный мир, а не кошмарный сон, и мужество вернется.

По диагонали через двор за окном проходила дорожка, вымощенная песчаником. Что-то там двигалось, тихо шурша по каменным плиткам: «ш-ш-шу… ш-ш-шу… ш-ш-шу…»

Тревор отдернул руку от шнура. Сердце заколотилось в груди, как птица, пытающаяся вырваться из клетки.

«Па-а-па-а!!!» — закричал кто-то у него в голове, но из груди Тревора вырвалось только частое прерывистое дыхание. Он зажмурился и стиснул зубы.

«Все это ерунда, — повторил он, обращаясь к себе. — Ничего страшного там нет». Он сдержал дыхание и почувствовал, что птица в груди немного успокоилась. Тогда быстро, чтобы не передумать, он взялся за шнур, потянул его и широко открыл глаза. Шторы открылись с тихим пластмассовым стуком.

Перед Тревором был залитый лунным светом двор. А там — никого.

«Ш-ш-шу… ш-ш-шу…» — послышалось ближе к дому.

Мальчик выглянул в окно и облегченно перевел дыхание. Толстый и пушистый енот тащил по дорожке бумажный пакет из-под еды, держа его зубами за край. Он поочередно делал шаг назад и протаскивал движением шеи пакет сантиметров на пятнадцать, издавая тот самый звук: «ш-ш-шу».

Тревор прислонился лбом к стеклу — отчасти для того, чтобы видеть зверька, но в основном от облегчения.

— Ах ты… негодник, — произнес он.

Енот, словно услышав его, выпустил пакет, вытянул вверх шею и посмотрел на окно. Он поднялся вверх и посидел на задних лапах, принюхиваясь. Затем опустил передние лапы на землю и, не поднимая пакета, направился к задней калитке. На полпути до нее енот остановился возле второго сокровища, которое он, очевидно, пытался стащить — большой банки из-под супа. Тревор вспомнил, что это была банка куриной лапши, которую они накануне ели на обед. Енот поднял ее, заглянул внутрь, словно пытаясь выпить остатки, и бросил. Звяк, — донеслось из-за стекла.

Тревор улыбнулся.

— Возвращайся и забери пакет, парень, — тихо сказал он. — Мусорщик приедет — поздно будет.

Большая тень заслонила от него луну. Тревор поднял голову — по небу медленно ползли облака. Он вновь перевел взгляд на енота: тот вперевалочку уходил к калитке — с пустыми лапами.

— Ну пока, — прошептал мальчик. Он повернулся, решив оставить шторы открытыми, чтобы было светлее. От его ног по ковру в глубь комнаты протянулась бледная тень. Тревор пошел вслед за ней в коридор, где та совсем растворилась. Не включая света, он нащупал дорогу в туалет.

 

34

Отыскав тропу, Олаф успел пройти по ней не больше десятка шагов — и вдруг остановился, замер и прислушался. Через несколько секунд повторился звук, который, следовательно, не померещился ему и в первый раз, — лай. Далекий и приглушенный. Но это был не лай местной собаки, который Олаф незадолго то того слышал. Это был очень хорошо знакомый ему лай. В нем звучало особое напряжение и такой набор нот, который Олаф не спутал бы ни с каким другим. Лай был немного протяжным и в конце едва не переходил в вой.

Фрейя. Что-то ее побеспокоило.

Олаф, не раздумывая, повернулся и побежал обратно. Затем свернул с тропы и через полминуты миновал то место, где так долго неподвижно сидел, как горгулья, подстерегающая злых духов.

Фрейя снова затявкала.

Это была не драка, она не защищала микроавтобус. Она сообщала ему, Олафу, что произошло нечто заслуживающее его внимания, и другие собаки ее не останавливали. Но это не вопрос жизни и смерти… пока. Он бежал, пригибаясь и уворачиваясь от веток и перепрыгивая через кусты, и прикидывал, что же могло случиться. Турист какой-нибудь прошел мимо. Подростки приметили машину и осторожно приближались к ней с недобрыми намерениями. Рядом проехала другая машина, возможно, полицейская.

Олаф миновал вершину горы, возвышавшейся за грядой близ города. Теперь, вниз по склону, бежать стало легче.

Он ведь поставил машину между двумя деревьями и закидал ее срубленными ветками. Странно, что ее так быстро заметили, да еще ночью. Но Фрейя зря не…

Она залаяла снова, на этот раз близко и отчетливо.

Фрейя не станет шуметь, если машину не обнаружили.

Когда до микроавтобуса оставалось метров двести, Олаф замедлил шаги. Он не мог подойти к машине, не осмотревшись. Если полиция засекла ее и как-то провела связь между ней и делами рук Олафа, то полицейские, должно быть, сидят в засаде. Может, они думают, что он спит в микроавтобусе или готовит оружие, чтобы достойно их встретить. Фрейя не сможет отличить засаду от любопытного прохожего, пока в машину не начнут вламываться или не осветят прожекторами. Но ни того, ни другого явно не происходит.

Олаф двигался от дерева к дереву и принюхивался, пытаясь уловить запахи, сопутствующие опасности: дым сигареты, машинное масло, человеческий пот. Подойдя достаточно близко, он пригнулся к земле, чтобы его силуэт меньше напоминал человеческий. Когда в поле зрения показались ветки, которыми он прикрыл машину, Олаф гибко приник к земле — будто растекся по траве. Поглядывая по сторонам (чтобы задействовать боковые участки сетчатки, более чуткие, чем те, что расположены прямо напротив зрачка), он осмотрел темноту ночного леса. Далее он двигался на локтях и коленях, временами останавливаясь, чтобы осмотреться и прислушаться. Так он прополз по окружности вокруг тайника, где спрятал машину, и внимательно обследовал окрестности.

Ничего подозрительного. Но Фрейя продолжала временами взлаивать, с периодичностью примерно в пять секунд.

Олаф подполз к груде ветвей, закрывавших машину, и отодвинул три из них в сторону. Затем просунул голову и плечи в образовавшийся проход. Под машиной никто не прятался. Да и внутри тоже — амортизаторы не просели под тяжестью человеческого тела. Впрочем, эту возможность Олаф приравнивал к нулю: уж скорее бы собаки расправили крылья и улетели. В таком случае следовало записать лай Фрейи, убить или как-то обездвижить всех трех его зверюг, а потом воспроизводить эти звуки на очень хорошей аппаратуре. Олаф перекатился на спину и осмотрел крону деревьев над микроавтобусом. Там тоже засады не было.

Так в чем дело?

Олаф смахнул маскировочные ветки с машины. Когда он встал с земли, все три собаки уставились на него из окон автомобиля. Фрейя начала поскуливать. Олаф обошел микроавтобус и открыл дверь. Собаки сгрудились у выхода.

— Hva vik hora? — прошептал он, не заходя в машину, и вопросительно посмотрел на них. Потом заметил желтый огонек индикатора уровня масла на приборной панели, и покивал. Он не учил Фрейю давать ему знать, что эта лампочка загорелась, но животное каким-то образом догадалось, что это важно, и Олаф был доволен.

— Goo stelpa. Хорошая девочка. — Он произнес это с чувством, чтобы собака поняла, какое впечатление произвела на него. Олаф почесал ей морду, голову, затем шею и горло. Тор и Эрик равнодушно наблюдали. Они были старше Фрейи и больше уверены в расположении к ним хозяина. Олаф и им почесал головы и, похвалив, прогнал всех троих в салон.

Потом он разгреб мусор на полу на месте люка, дотянулся до потайной кнопки под днищем машины и, нажав ее, открыл люк. Вынул из тайника два очень похожих алюминиевых кейса, поставил на землю. Закрыв люк, он установил на земле перед открытой дверцей машины походный раскладной стульчик. Олаф положил перед собой кейсы, набрал код цифрового замка на каждом и открыл крышки: перед ним был центр связи, мощный и сложный, как армейский командный пункт. Оранжевая индикаторная лампочка на приборной панели микроавтобуса не имела ничего общего с уровнем масла в картере и вообще с состоянием машины. Она выполняла функцию потайного пейджера. Олафа срочно вызывало его руководство.

* * *

В дверь гостиничного номера кто-то энергично дубасил. Брейди отложил на ночной столик боевичок, над которым задремал, натянул штаны и побежал к двери.

В глазке прыгала от нетерпения чем-то очень довольная Алиша.

— Брейди! — сказала она, едва он открыл дверь. — Я только что говорила с Гилбретом. Он согласен направить нас в Нью-Йорк проверить, как связан с нашим делом отец МакАфи.

Алиша была в полной экипировке и явно рвалась в бой.

— Что, он позвонил тебе в такое время? — поинтересовался Брейди, посмотрев на часы.

— Ну… это я ему позвонила, — пожала плечами она. — Я его разбудила, но он выслушал меня и…

— Нам приказано туда ехать?

— Не-е-ет, — протянула она. — А разве ты не хочешь?

— Нет.

— Мы должны поймать негодяя, Брейди! Надо же как-то продвигаться по службе!

— Продвигайся, — усмехнулся он и закрыл дверь.

 

35

Два алюминиевых кейса должны были помочь Олафу позвонить на родину. В правом был шифрующий спутниковый приемопередатчик фирмы «Моторола» с аккумулятором и гарнитурой. В левом — портативный компьютер фирмы «Эппл». Олаф соединил их плоским кабелем и установил на крыше микроавтобуса спутниковую антенну с присоской внизу. Он посмотрел на звезды, которые следили за ним из-за ветвей. Ничто, кажется, не мешало тарелке связаться со спутником, плывшим где-то в вышине, — фальшивой звездой, которая теперь значила для людей больше, чем звезды настоящие. Олафу это казалось символом времени: технология вытеснила небеса. Люди поклонялись тому, что помогало им пользоваться спутниковым телевидением и сотовой связью, вместо того чтобы поклониться богам, даровавшим им жизнь.

Будь его воля, Олаф ограничил бы знакомство с техническими новинками своим микроавтобусом — «фольксвагеном» 1974 года выпуска — да и то лишь для выполнения этого задания. Он был не настолько невежественным, чтобы не понимать преимуществ мгновенной связи, быстрого сбора данных через компьютерную сеть и хранения целой библиотеки на диске размером с печенье. Только Олаф считал, что за технические новшества приходится платить слишком дорого: они убивают знания, получаемые через личный опыт, а не удары пальцами по клавишам, сводят на нет тепло дружеских объятий после долгого странствия, отвергают красоту устных преданий, передаваемых из поколения в поколение. По-настоящему невежественны как раз те, кто не понимает ценности всего того, чем приходится расплачиваться за технический прогресс.

Но когда он ворчал, не желая изучать спутниковую связь и прочую электронику, ему объясняли, что враг слишком силен, а их мало. Так что нужно использовать все доступные средства, которые помогают добиться преимущества.

— Они вырубят тебя скорее, чем ты успеешь пошевелиться, — доказывал человек, явившийся с заданием для Олафа и еще нескольких его соплеменников. Он принес с собой кучу всяких технических приспособлений. Его звали Арджан, это был тощий албанец с пронзительными глазами и выпирающими венами. В виде доказательства он показал им штуковину, похожую на игрушечный пистолет. Арджан сказал, что это — оружие, которое «обездвиживает, не убивая», и называется оно «Тазер».

— Обычно я пользуюсь вот этим, — возразил тогда Олаф, показав свой кулак размером с не самую маленькую дыню. Его товарищи, сидевшие рядом на полу спортзала, одобрительно засмеялись.

— Так что, показать? — спросил, поглядев на него, Арджан.

Олаф, принимая вызов, поднялся на ноги. Остальные зашумели и стали со смехом подначивать их, как мальчишки.

Арджан нажал переключатель, и «Тазер» завыл на высокой ноте, перешедшей в неслышный для человеческого уха писк. Звук был неприятен Олафу, хотя о возможностях приборчика он до тех пор ничего не знал. Он шагнул вперед; Олаф был лишь на несколько сантиметров выше человека, бросившего ему вызов, по если Арджан был хорошо развит физически — и только, то тело Олафа было по-настоящему мощным.

Арджан посмотрел ему в глаза, смерил взглядом.

— «Тазер» сработает даже через твою плотную одежду, — произнес он. — Отойди-ка на пару шагов. Радиус действия — семь метров.

Повернувшись к противнику спиной, Олаф не сделал шаг, а продолжил разворот с нарастающей скоростью. Используя силу инерции для усиления удара, он выбросил вперед руку и дотянулся кулачищем до скулы Арджана. Раздался такой звук, будто один тяжелый камень ударился о другой, и Арджан буквально опрокинулся: голова оказалась ниже ног; тело, повисев долю секунды в таком наклонном положении, с глухим стуком упало на деревянный пол. «Тазер» отлетел в сторону.

— Если у этой штуки такой большой радиус, — с улыбкой обратился к друзьям Олаф, посмотрев на неподвижное тело соперника, — то почему он подпустил меня так близко?

После того случая Арджан оставил попытки повлиять на их образ жизни, ограничившись транспортом и связью.

— Главное — выполни работу с гарантией, — говорил он, сверля взглядом Олафа, когда отправлял его на задание.

Устраиваясь на стульчике, Олаф улыбнулся воспоминаниям. Шифрующий приемопередатчик внешне представлял собой четыре черных ящичка, утыканных электронными гнездами, настроечными шкалами, переключателями и клавишами, а также индикаторными лампочками самых разных цветов. Олаф включил передатчик, настроился на нужную частоту и установленный спутниковый канал, набрал первичный шифровальный код, затем вторичный (они менялись в зависимости от даты) и свой позывной. Затем он нажал кнопку, и все эти данные отправилась на низкоорбитальный спутник, который, в свою очередь, переслал их на следующий, а тот на третий, пока, наконец, они не дошли до спутника, плывущего на высоте 780 километров, задействовав его для передачи последующей информации. На все это ушло около пяти секунд.

— Hvar er salernið? — отчетливо послышалось в наушниках.

Олаф нахмурился — кто только придумал этот пароль: «Где туалет?» Необходимость словесной и голосовой идентификации он понимал, но к чему этот подростковый юмор?

— А тебе зачем? — грубовато ответил он по-исландски.

— Кончай шутить!

— Туалет в Колорадо.

— Боюсь, не успею добраться, — рассмеялся собеседник. — Рад тебя слышать.

— А я рад слышать тебя, Оттар, — улыбнулся Олаф и придвинулся к передатчику. — Ты видел Ингун? Скажи мне, что с ней все в порядке!

— Она меня уже достала. Все рвется с тобой поговорить.

— А как мои сыновья? — спросил Олаф, заулыбавшись еще шире.

— Йон как новорожденный теленок: то маму ему найди, то самого искать надо. А Бьорн постоянно ищет приключений.

Да, это краткая, но точная характеристика его сыновей. Младшего надо отучать от чрезмерной привязанности к матери, а старшему — помочь переплавить бесстрашие и любопытство в подлинное мужество. Олафу до боли хотелось домой, но была в этой боли и сладость жертвы ради победы. Может, такова природа жертвы — ей потребна не только твоя любовь, но ваша общая: тех, кого любишь, и кто любит тебя. Любовь жертвенна по своей природе, и она не бывает неразделенной.

— Олаф… как слышишь?

Олаф встряхнул головой. Его с детства учили воинским искусствам: умению обращаться с оружием, выживать, выходить на цель, отходить. Но почему его так плохо готовили к разлуке с близкими?

— Слушаю, — наконец произнес он.

— Есть вести от Арджана. Тебе дают новое поручение.

Олаф был ошеломлен; Арджан в каком-то смысле рассчитался за тот неожиданный удар. Олафу было поручено убить пятьдесят человек из списка, быстро и без задержек. Отправляя Олафа на задание, Арджан подчеркивал, что его выполнение очень важно для установления нового порядка. Точнее, как представлялось Олафу, для восстановления старого.

— Ничего не понимаю, — сказал он и взял в руки список людей, которых поручено было убить.

— Новое задание первоочередной важности… — донесся до него спокойный голос Оттара. Олаф развернул листок: в нем было вычеркнуто всего шесть имен.

— Это… из-за меня? — Олаф не собирался обсуждать или оспаривать причину, по которой его снимали с задания, но он должен был знать. — Оттар, я что-нибудь сделал не так?

— Нет-нет-нет. Арджан просил тебе передать: «Хорошая работа, отличная. Все прошло по плану».

По плану? Недоумение Олафа только возросло. Он получил список в пятьдесят имен, и сорок четыре еще осталось.

— А как же остальные? Те, кто остался?

— Забудь про них. Так Арджан сказал: «Пусть про них забудет».

Олаф прикоснулся к буквам, составлявшим имя Тревора Уилсона, так, словно прикасался к самому мальчику. «Ты помилован, юный Тревор. Счастливой тебе жизни», — подумал он.

— Не понял, — сказал в ответ Оттар, и Олаф догадался, что произнес эти слова вслух.

— Так, ничего. Какое новое задание?

— Сейчас вышлю.

— Ну высылай. Конец связи.

— Погоди, Олаф. Арджан велел передать, что объектов два и они перемещаются. Сейчас они находятся недалеко от тебя, но если поменяют место, мы тебя известим и приготовим транспорт.

— Понял.

«Транспорт» — это частный реактивный самолет. Шестнадцать дней назад Олаф высадился из одного такого в штате Юта. А как бы он еще смог перемещаться на дальние расстояния с собаками и в таком виде?

— Да пребудут с тобой боги, Олаф!

Олаф поспешно снял с головы наушники, чтобы спастись от скрежета и визга передаваемой информации. На экране компьютера стали возникать две расположенные рядом фотографии: они прорисовывались бегущим лучом слева направо, строками сверху вниз. На левом снимке была женщина. Чем-то она напоминала кошку. Вздернутый нос, зеленые миндалевидные глаза. Вполне привлекательная, хотя это дело вкуса. Олафу нравились более аппетитные — в смысле мясистые. Справа было фото мужчины: темные волосы, задумчивый взгляд, глаза непонятного цвета: зеленовато-коричневые.

Олаф распрямился на своем стульчике. Передача графической информации закончилась, пошла текстовая: имена, особые приметы и прочее. Четвертым разделом шел род занятий — прочтя его, Олаф поднял брови, потом понимающе кивнул.

Род занятий у мужчины и женщины был один и тот же: «Специальный агент Федерального бюро расследований».

 

36

Не будь дома миссис Прингл, Брейди прокрался бы к себе домой неслышной тенью.

Эта игра в прятки, начинавшаяся еще до того, как Брейди успевал по возвращении из командировки переступить порог родного дома, вошла у них с сыном в традицию, когда Заку было года четыре. Брейди лишь сообщал время прибытия своего самолета в аэропорт — и очередная игра начиналась. Может быть, Зак прятался сразу же, а может, вычислял, сколько времени потребуется отцу, чтобы добраться до дома, или просто смотрел в окно — этого Брейди не знал. (Однажды он спросил об этом Карен, но та лишь лукаво опустила глаза и ответила: «Не скажу».) Как бы то ни было, к моменту его появления дома сын уже сидел в каком-нибудь укромном месте. Прятаться он был мастер. Он мог залезть в самый неприметный уголок и сидеть там, не шевелясь, пока Брейди его не находил или не сдавался, что тот обычно и делал, если добросовестные поиски в течение примерно сорока пяти минут оказывались безуспешными.

Наградой за победу в прятках для Зака был обед в ресторане по его выбору. Поначалу этим заведением чаще всего оказывался «Макдоналдс», в последнее время — «Олив Гарден». Если же Брейди удавалось отыскать Зака, то они отправлялись играть в минигольф, что нравилось Брейди куда больше, чем Заку. Надо сказать, в последнее время Брейди не часто доводилось поиграть в мини-гольф.

Три года назад Брейди направили в командировку в Лос-Анджелес. Вернувшись, он обыскал весь дом с чердака до подвала. К тому же Карен нарочно поддразнивала его. Брейди потратил на поиски два часа и, наконец, сдался. Тогда жена повела его в подвал и, отодвинув в сторону фальшивую стену, показала маленькую потайную комнату, где сидел сын. Оказалось, их друг Курт Оукли, который давно хотел построить для Зака такое убежище (еще раньше он соорудил тайник для трех своих сыновей, и те были в восторге), узнав об игре, уговорил Карен и во время очередной отлучки Брейди осуществил свой проект.

Брейди возмущался, что все это нечестно, что подвал он изучил недостаточно хорошо, чтобы заметить разницу. Кроме того, вход в комнату был искусно замаскирован: там висел гобелен с изображением гребцов, стояли пустые коробки из-под стирального порошка и бутылки с моющими средствами. Все гениальное просто: коробки и бутылки стояли не на самом полу, а на низко расположенной полке, прикрепленной к отодвигающейся части стены, и отъезжали в сторону вместе с ней. Брейди в конце концов признал свое поражение и сводил всех — включая Курта, его жену Кари и сыновей — в «Красный Лобстер», где подавали просто изысканные кушанья.

С тех пор Зак довольно часто играл или читал в своем убежище, прятался, чтобы разыграть друзей, которые о нем еще не знали, но никогда больше не скрывался там от Брейди. Тем не менее Брейди всякий раз туда заглядывал, потому что знал: стоит хоть однажды пропустить тайник, как сын окажется именно там.

Когда миссис Прингл, которую отец и сын забыли предупредить об игре, впервые увидела Брейди на охотничьей тропе (это случилось примерно через полгода после гибели Карен), он показался ей зловещей тенью, крадущейся вверх по лестнице. Дело было поздно вечером, да и зрение у старушки было уже слабое, но голос оказался сильным. Она завизжала на всю округу и схватилась за сердце. Брейди испугался, что миссис Прингл уйдет в мир иной или, во всяком случае, перестанет приходить к ним в дом. К счастью, она быстро оклемалась, только взяла с Брейди слово, что он будет предупреждать ее о своем появлении.

Так что на сей раз, отперев входную дверь своим ключом и разувшись в коридоре, он первым делом отыскал миссис Прингл — та смотрела телевизор в его кабинете — и откашлялся, чтобы она его заметила. Миссис Прингл слегка вздрогнула, но посмотрела на Брейди с материнской лаской и кивнула.

Через полчаса, когда она уже собиралась уходить, Брейди еще не удалось найти сына.

— Чур-чуры — нет игры! — воззвал он из прихожей и, немного подождав, повторил: — Чур-чуры — нет игры! Зак! Миссис Прингл собирается уходить!

Брейди беспомощно посмотрел на старушку, и та многозначительно указала глазами на что-то за его спиной.

Брейди обернулся: в коридоре, ведущем на кухню, стоял Зак и радостно улыбался.

— Где ты прятался? — спросил отец.

— Не скажу, — ответил сын, точь-в-точь как когда-то его мать.

Брейди раскрыл объятья, и Зак с разбегу бросился в них.

— Думаю, сегодня я поем макароны с сыром, — сообщил отцу Зак.

— В «Олив Гарден»?

— Конечно!

* * *

Попрощавшись с миссис Прингл, отец с сыном не поехали сразу угождать аппетиту Зака, а решили заехать на кладбище Маунт-Оливет — проведать жену и мать. Могила Карен на вершине холма была идеальным местом упокоения, какое представляется большинству людей, хотя это самое большинство и вынуждено в конце концов довольствоваться небольшим клочком земли в монолите размером в футбольное поле, рассчитанном на тысячу могил. Жизнь Карен была застрахована на небольшую сумму. Большая часть страховки ушла на покупку двух смежных участков на необустроенной части кладбища, рядом со столетним дубом, который дирекция обязалась сохранить в неприкосновенности. За участок Брейди выписал чек в 60 тысяч долларов — в два раза больше, чем стоили другие.

Каждый раз, посещая могилу, Брейди убеждался, что деньги потрачены не зря: подальше от прочих скорбящих, от тесного безликого строя могил в старых и более современных «общинах» — так директор кладбища называл разные части своего некрополя. Складывалось впечатление, будто он возводит новые кварталы для растущих семейств — в каком-то смысле так оно и было. Здесь, под дубом, Зак мог без помех повидаться с матерью: поговорить, попеть, поплакать и просто полежать на ее могиле. Как правило, он все это и проделывал. Когда Брейди приезжал сюда один, он тоже так себя вел.

Теперь Зак сидел перед памятником из розового мрамора — большой прямоугольной плиты, протянувшейся на оба участка. С левой стороны, где лежала Карен, из плиты выступало сердце. С правой, где предстояло когда-то упокоиться Брейди, располагалась большая цветочная ваза в римском стиле. Брейди казалось, что Карен понравился бы такой памятник.

Зак водил рукой по буквам надписи:

ЛЮБИМОЙ СУПРУГЕ И МАТЕРИ,

ДОЧЕРИ И СЕСТРЕ

КАРЕН ЭНН МУР

Дальше шли даты рождения и смерти. Брейди и Зак оба старались не смотреть на них. Была какая-то безысходность и беспощадность в столь кратком отрезке, обозначенном ими. Даты напоминали им о том, что река времени относит их все дальше от родной женщины, и ее образ становится все меньше, как бы ни старались они удержать ее в поле зрения. Еще ниже шла любимая строка Карен из Библии:

Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь.

Филиппийцам, 4:4

— Странные слова для могильного камня, — заметил Брейди, когда Карен как-то раз сказала ему, что выбрала бы именно эти слова для своей эпитафии.

— Ничуть не странные! Господь очень добр, и когда я в конце концов встречу его, я, конечно, возрадуюсь. Надеюсь, ты тоже.

— Когда я к Нему отправлюсь или когда ты?

— В обоих случаях, но вообще-то я имела в виду свой уход.

— Не надейся, радоваться я не буду, разве только в том случае, если уйду первым.

— Подумай только, как Бог хочет, чтобы мы радовались. Эта мысль специально повторяется: «И еще говорю…»

— А можно поговорить о чем-нибудь другом?

Заказать мастеру выгравировать именно эти слова на могильном камне было невыносимо тяжело. Тогда, как и теперь, радости он не испытывал.

Стоя шагах в десяти позади Зака, Брейди слышал, как тот тихо рассказывает матери о школе, о недавно прочитанной интересной книжке, о мальчишке из футбольной секции, который приставал к нему, а он сумел дать отпор. Брейди знал, что Карен сейчас обняла бы сына, провела пальцами по его волосам и сказала: «Как интересно!» или: «Я тобой горжусь!». Впрочем, кто знает — может, она прямо сейчас делает это.

Брейди положил руки на пояс и случайно дотронулся до своего сотового телефона. Он и забыл про него… Отцепив телефон, Брейди переключил его на виброзвонок. Ничто так не нарушает душевный покой, как звонок сотового.

Он дал сыну побыть с матерью наедине еще несколько минут, потом сел рядом. Зак дотронулся указательным пальцем до первой буквы в слове «ЛЮБИМОЙ». Брейди приложил сверху свой палец. Словно повторяя надпись еще раз, они вместе обвели все буквы в ней вплоть до четверок после «Филиппийцам». Даты жизни они, как всегда, пропустили.

 

37

Ориентируясь по карте, скачанной с одного из вебсайтов, Алиша подъехала на арендованном «додже» к захламленной автостоянке близ храма Святого Антония Египетского на Тридцать Пятой Авеню. Нью-Йорк она знала не очень хорошо и храмов на своем веку тоже видела не слишком много, поэтому ожидала увидеть большое, богатое, украшенное барельефами здание с окнами-розетками и тяжелыми резными деревянными дверями, напоминающими корму испанского галеона. Но храму Святого Антония было далеко до собора Святого Патрика. Он оказался типовой каменной церковью; ступени перед фасадом вели к парадным двустворчатым вратам чуть выше обычной входной двери, крышу венчала невысокая звонница со шпилем. Узкие окна в боковых стенах были забраны цветным стеклом.

Метрах в пятнадцати западнее церкви стояло двухэтажное кирпичное здание с запыленными окнами и без парадного входа. Между домом и церковью с небольшим отступом в глубину двора проходила высокая стена, имитировавшая каменную церковную, но явно более поздней постройки. Промежуток от тротуара до стены был покрыт пожухлой травой. От ступеней парадного входа к калитке, расположенной посередине между храмом и кирпичным домом, по дуге шла дорожка, вымощенная плитками. Алиша шагнула за калитку — и сразу очутилась в каком-то другом мире.

Двор, в который она попала, вполне мог служить декорацией для съемок фильма про вампиров, вроде тех, что снимали в семидесятых на киностудии «Хаммер филмз»: низкое хмурое небо, зловещий лес, вой каких-то тварей в отдалении. По всему двору, словно пытаясь кого-то поймать, распростерли голые ветви ивы. Сумерки сгустились, воздух стал на несколько градусов холоднее. На садовом столике и стоявших вокруг него трех металлических стульях лежал толстый слой грязи и опавших листьев. Алише стало неуютно, и она потерла руками плечи, чтобы согреться. Дворик был с трех сторон огорожен домами, а с четвертой этот кирпичный мешок завершался каменным забором. Вход в двухэтажное здание обнаружился слева от калитки, рядом висела деревянная резная дощечка с надписью: «Священник Данкен МакАфи». Поднявшись на бетонное крыльцо перед дверью, Алиша нажала освещенную кнопку дверного звонка. Где-то далеко в доме раздалась трель, похожая на колокольный звон. Через несколько секунд загорелась лампочка над дверью. Затем открылось смотровое окошко, устроенное в двери на уровне лица. Но за ним было темно, и Алиша ничего не смогла рассмотреть.

— Добрый вечер! — неуверенно поздоровалась она с темной пустотой за дверью.

Где-то в доме хлопнула другая дверь, а за входной стало чуть светлее, и в смотровом окошке высветился кусок прихожей. Алиша заглянула в него — и вдруг прямо перед ней возникло лицо. Ей были видны только широко раскрытые мечущиеся глаза и острый нос.

— В чем дело? — раздраженно спросили у нее.

— Отец МакАфи? — спросила в ответ Алиша.

— Это вы открыли дверку? Она что, не была закрыта на засов? — в свою очередь спросил стоявший за дверью после недолгой паузы.

— Она открылась после того, как я позвонила. Но я никого здесь не видела, — после этих слов лицо исчезло из окошечка, и Алиша поняла, что священник осматривается. Все это начинало ее тревожить. — У вас что-то случилось, святой отец?

Его лицо вновь показалось в окошке:

— Он следит за нами. Уходите.

— Кто следит? Может, вам нужна помощь?

— Конечно нет. Кто вы? Что вам нужно?

Алиша поднесла к его лицу удостоверение:

— Я из ФБР. Специальный агент Алиша Вагнер. Мы с вами вчера говорили по телефону.

— Вы насчет людей, перенесших клиническую смерть? — Его седые брови горестно сжались. — Я же сказал, что ничем не могу вам помочь.

— Вы упоминали о краже — когда это произошло? — спросила Алиша.

— При чем тут кража? Вы хотели что-то узнать о людях, испытавших опыт «жизни после смерти», вы что-то там расследуете…

— Произошедшая у вас кража может быть связана с нашим делом.

— Как связана?

— Можно мне войти?

Священник опять оглянулся. Потом, не говоря ни слова, закрыл смотровое окошко. Последовала долгая томительная пауза. Алиша подумала, что сегодня может уже и не увидеть больше отца МакАфи, и вздохнула. Но он ведь должен понимать, что не сможет прятаться от нее вечно. Днем-то церковь открыта. Она вернется утром и опросит его, хочет он того или нет. Алиша уже начала поворачиваться, чтобы уйти, когда послышался лязг массивного железного засова, и дверь отворилась.

Внешность отца МакАфи удивила Алишу — он был похож на стареющего, но некогда знаменитого киноактера. Живые голубые глаза на загорелом лице, мускулистый подбородок с ямочкой посередине и две глубокие вертикальные складки на щеках. «Вороньи лапки» в уголках глаз говорили об опыте и искушенности. Ему было не меньше шестидесяти, но седина еще не одолела и половины его пышной черной шевелюры. Хотя бакенбарды, окаймлявшие лицо МакАфи, были полностью седыми. Священник был высок ростом — под два метра. В общем, он не был похож на человека, которого легко напугать. МакАфи был одет в черную рубашку с короткими рукавами и широкие черные брюки. Никаких священнических атрибутов у него не было.

МакАфи шагнул в сторону, пропуская Алишу.

— Спасибо, — сказала она и прошла в коридор, освещавшийся только светом, проникавшим через открытую дверь гостиной.

— Уж не знаю, чего вы ждете от этой беседы, — произнес священник, запирая дверь на засов.

— Не могли бы вы для начала сказать…

— Ш-ш-ш! — вдруг зашипел на нее старик и приложил палец к губам. Не говоря ни слова и не делая больше никаких знаков, он направился в освещенную комнату. Алиша проследовала за ним через темную библиотеку еще в один коридор. По пути священник все время осматривался, словно искал потерявшегося ребенка. Наконец он привел ее в кабинет, обставленный мебелью из темного дерева. Пол в кабинете также был из твердой темной древесины. В воздухе пахло свежим дымом благовоний — шелковицы или еще какого-то растения. Этот аромат не мог скрыть другого, неприятного запаха, который к нему примешивался, — но чего именно, Алиша сразу не поняла.

Священник прошел за письменный стол, сел в кресло, обитое красной потрескавшейся кожей, и включил настольную лампу с янтарно-желтым абажуром. На запыленной белой стене за его спиной светлело прямоугольное пятно — очевидно, на этом месте до недавнего времени висела небольшая картина.

Алиша обвела взглядом кабинет. Кроме той, что на столе, комнату освещали две старинные лампы, стоявшие на столиках по обе стороны от красного кожаного дивана. Получалось и светло, и уютно. На стене над диваном висела большая картина, на ней бородатый старец в коричневой мантии и шапочке, воздев посох, отгонял омерзительное чудовище — наполовину дракона, наполовину человека. Над длинной мордой чудища выпирали красные глаза размером с яблоко, с клыков капала слюна, когтистые лапы поднимались перед посохом, словно чувствуя его силу. Несмотря на явное намерение чудовища уничтожить человека, лицо у того было удивительно спокойным и возвышенным.

— Святой Антоний Египетский, — сказал отец МакАфи. — Отшельник. Говорят, на него часто нападали демоны. Но слово Божье низвергало их обратно в ад.

— Какое у него лицо…

— Как будто он не отбивается от монстров, а загорает на пляже. Вера в Господа дарует душевное спокойствие в смутные времена. — Священник произнес это бесстрастно, словно по обязанности.

— Вы, кажется, сами в это не очень верите, — повернулась к нему Алиша.

— Почему, верю. Сомнения меня не тревожат, — ответил МакАфи, разглядывая свои ногти, и добавил: — Но такой степени веры мало кто из нас может достичь.

Во взгляде на картину, которым священник сопроводил свои слова, промелькнуло что-то похожее на обиду.

— Так чем, по-вашему, я мог бы вам помочь? — спросил он чуть погодя.

Алиша присела на широкий подлокотник дивана, достала из кармана блейзера блокнотик с вопросами и ручку.

— Святой отец, по телефону вы сказали, что в вашей квартире около трех недель назад совершена кража, похищены ваши архивы. Вы не помните точной даты, когда это произошло?

— Двадцатого апреля.

— Вы сообщили об этом в полицию?

— Я уже говорил вам, что сообщил. И никто не почесался.

— Куда вы написали заявление?

— В полицейский департамент Нью-Йорка, естественно.

— И они не стали проводить расследование? Не взглянули на следы взлома, не брали анализ…

— Они ничего не сделали! — резко ответил отец МакАфи, поставил локти на стол и в отчаянии воздел руки. — Что вы за дура, ей-богу!

Алиша посмотрела ему в глаза. Поначалу он прямо сверлил ее взглядом, но она не отводила глаз. Секунд через тридцать мускулы на правой стороне его лица судорожно дернулись: словно какой-то подкожный паразит проскользнул от глаза к краю губы. Алиша вдруг почувствовала, что священник готов расплакаться.

— Простите, — произнес он, закрыв лицо руками. — Раньше я не был таким раздражительным. За все эти недели я проспал от силы пару часов. Я перестал есть. Я… Я…

Алиша отложила на диван ручку и блокнот, подошла к письменному столу и попыталась успокоить его, погладив по голове. Тот вздрогнул, когда ее пальцы коснулись его виска, но не отнял ладони от лица.

— Что случилось, святой отец? — спросила Алиша. — Расскажите мне все не как полицейскому, а как другу. Я умею слушать.

Отец МакАфи отнял от лица руки. Вблизи было видно, как он изможден. Под глазами мешки; кожа свисала складками, как портьеры. На белках глаз вздулись кровеносные сосуды. Кожа на лице была сухой и желтой, как луковая кожура. Священник издал тяжкий вздох и словно даже немного уменьшился при этом.

— Я знаю, кто меня обокрал, — сказал он, покивав головой. — Во всяком случае, кто приказал это сделать.

— Кто-то заказал эту кражу? — Алиша положила руку на его костлявое плечо.

— Ватиканский священник отец Рендалл. Адальберто Рендалл. — В голосе отца МакАфи звучало отвращение, когда он произносил это имя.

— Ничего не понимаю.

— В этом вы не одиноки, — горько рассмеялся МакАфи. — Он приходил ко мне якобы по поручению Секретного архива Ватикана.

— «Секретный» — это что, название?

— Да. «L’Archivio Segreto Vaticano». Секретный он не потому, что о нем никто не знает, а потому что он закрыт для журналистов и широкой публики. В нем можно работать только по специальному разрешению. Секретным является то, что в нем хранится.

— Чего же хотел этот отец Рендалл?

— Он поздравил меня с тем, что собранным мной материалам присвоен статус Magnipensa Scripta Conservanda. Он присваивается только очень важным для католической церкви документам и сочинениям. Посланиям святого Франциска Ассизского, например, «Азбуке веры» и тому подобным вещам. И вот Святой престол решил включить мой архив в перечень драгоценных текстов и взять его на хранение с тем, чтобы крупные богословы могли его изучать. Неладно что-то в Датском королевстве — то есть в Ватикане. Так я и ответил отцу Рендаллу.

— А что представляет собой ваш архив?

— А-ах! — Отец МакАфи встал из-за стола. Когда он распрямил спину и плечи, к нему, во всяком случае, внешне, вернулось достоинство. Священник неторопливо подошел к двери справа от дивана. Открыв ее, он включил там верхний свет. За дверью оказалась комнатка размером с большой чулан, уставленная старыми картотечными шкафами высотой в рост самого священника. МакАфи вытащил один ящичек — в нем было пусто. Он вытащил другой, из другого шкафа и в другом ряду — тоже пусто. Священник беспомощно развел руками.

— Труд всей жизни, — произнес он.

Алиша тоже шагнула к одному из шкафов у другой стены комнатки и вытянула наугад один из ящиков. Там валялся одинокий листик бумаги.

— Что здесь хранилось? — спросила она.

— Вырезки из газет, записи моих бесед с людьми, больничные документы: истории болезни, электрокардиограммы, энцефалограммы, заключения о смерти, а еще — журналы, рисунки, диаграммы, фотографии, черновики рукописей… все.

— Материалы для ваших книг?

— Труд всей жизни, — повторил МакАфи. — Все пропало, все.

— У вас не осталось копий, электронного варианта?

Он грустно засмеялся и покачал головой.

— Я начал эту работу задолго до прихода компьютеров. Я больше доверяю бумаге, ее можно в руках подержать. Люблю разложить бумаги по всему кабинету, даже по полу, и книги всегда писал от руки. Они неплохо продавались, и издатель позволял мне такую вольность. Что касается фотокопий… мне даже в голову не приходило их делать.

Священник посмотрел на шкафы таким страдальческим взглядом, каким престарелый патриарх мог бы смотреть на склеп своего безвременно ушедшего семейства.

— Значит, все украденные материалы относились к опыту людей, переживших клиническую смерть? — поинтересовалась Алиша.

— Да, сорок лет исследований.

— А что из собранных вами материалов не вошло в книги?

— Да много чего. Например, беседы с людьми, которые утверждали, что пережили это состояние, но чей опыт невозможно было подтвердить. Таких было очень много.

— А чем же можно подтвердить такой опыт? — спросила Алиша, прислонившись спиной к одному из шкафов.

— С физиологией все просто. Были ли свидетели произошедшего с человеком несчастного случая или сердечного приступа? Есть ли медицинские свидетельства? Применялись ли средства реанимации? Кем? Сколько времени длилась остановка сердца? Были ли скоротечные ишемические нарушения? Зато метафизический опыт — вещь не настолько определенная. Я ищу свидетельства того, что субъект находился вне пределов своего тела, — таких, например, когда он приходит в себя, располагая знаниями, которых у него, по идее, быть не должно.

— Например?

— Знания о том, что происходило вокруг в то время, когда он находился в состоянии клинической смерти. В идеале это должно быть что-нибудь такое, чего обычный живой человек не смог бы воспринять с помощью органов чувств. Так что разговоры окружающих, находившихся рядом, в расчет не идут. А вот сведения о том, что медсестра потихоньку завязала шнурок на туфле или промахнулась, выбрасывая мусор в мусорное ведро, — это годится. Иногда люди возвращаются, обладая знаниями древних языков или какими-то сверхъестественными способностями, но это редко. Чаще всего их опыт невозможно подтвердить или он не подходит к моей теме. Для меня первейшее свидетельство — эмоциональное состояние человека сразу после того, как он пришел в себя.

— Эмоциональное состояние? — Алиша пожалела, что оставила блокнот на диване. — Каким же оно должно быть?

— Ужас, — поднял брови отец МакАфи.

— Но мне казалось… — недоуменно заморгала Алиша. — Ну говорят же, сияние всякое, прекрасная музыка, умиротворение…

— Вы не читали моих книг. Большинство пишущих — я не называю их исследователями, потому что исследованием там обычно и не пахнет — так вот, большинство пишущих действительно сосредотачивает внимание на, так сказать, позитивных воспоминаниях о пережитом состоянии клинической смерти. У меня есть подозрение, что эти истории, как правило, выеденного яйца не стоят, — улыбнулся священник. — Видите ли, девушка, моя специализация — это люди, которые после смерти попадали в ад.

 

38

Симпотная баба. Он заметил это, когда она еще стояла на освещенном крыльце. Стояла и смотрела через окошко прямо на него, хотя, конечно, не видела ни хрена — что там увидишь в такой темноте. Когда поп отвел ее в кабинет и прикрыл дверь, он подкрался поближе и стал подслушивать. По вопросам, которые задавала бабенка, стало ясно, что ее-то ему и велели дождаться. Когда они зашли в каморку, где когда-то хранился архив, он даже прокрался в кабинет, чтобы лучше слышать, как святой отец перечисляет то, что было украдено: «…Вырезки из газет, записи моих бесед с людьми, больничные документы…»

Как приятно было слышать горечь утраты в этом голосе! Он заулыбался, и на верхней губе у него опять разошлась трещина. Он дотянулся до нее языком и ощутил вкус крови. Глаза невольно задержались на картине с монахом и демоном. Ну и брехня! По правде демон враз захавал бы этого святошу.

Пятясь, он отступил в коридор и скользнул обратно в темноту. Он помнил здесь каждый угол и каждый поворот. Теперь это были его владения. Старикан уже не отваживался далеко отходить от комнат, которыми постоянно пользовался: кабинет, спальня, туалет и кухня. Ничего, скоро поп будет спать в кабинете, там же и парашу себе поставит, а жрать вообще забудет.

А после того как он наконец убьет священника, инсценировав его самоубийство, он напишет что-нибудь соответствующее на картине. Причем напишет почерком старика, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. Что-нибудь типа: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»

Он засмеялся, прерывисто, по-звериному, со свистом выдыхая воздух через острые зубы. Потом отыскал знакомую дверь в старый забытый чулан, в котором стояли штабелем отсыревшие коробки. К стене за ними был прислонен кусок фанеры. Он отодвинул фанеру — открылся проход, из которого потянуло сквозняком. Он обнаружил этот лаз, когда обшаривал дом священника в поисках архивов. Одна из досок в стене чулана подалась, а за ней открылся тайный ход через подвал в заколоченную пристройку для слуг. На стене в пристройке висел календарь за 1974 год.

Это открытие навело его на блестящую идею. Он тайком поселится в пристройке и будет производить набеги на церковь и поповский дом, наводя ужас на старого священника. Он будет показываться, так, чтобы тот видел только его тень, или портить имущество — а потом снова скрываться в своем логове. Он устроит попику долгую мучительную пытку, настоящий террор. А насладившись этой игрой — ведь когда-нибудь она ему надоест, — он прикончит священника и скроется в городских джунглях. Отличный план.

Кроме того, ему ведь все равно поручено проследить, когда появится следователь и начнет расспрашивать старика про архив и людей, переживших клиническую смерть, — ему сказали, что этот детектив должен проявить интерес, которого кража старой макулатуры не заслуживает. Почему не позабавиться, чтобы скоротать время?

Он спустился в подвал по узенькой лестнице. На полу в его каморке горела свеча, за ней лежала груда одеял и грязной одежды. Он сел на эту груду и положил на колени драный вещмешок. Из его бокового кармана он достал новенький блестящий сотовый телефон. Раскрыв, набрал двенадцатизначный номер. Услышав сигнал в трубке, набрал еще четыре.

В телефоне ему коротко ответил мужской голос на чужом языке.

— Она пришла, — произнес человек с вещмешком. Выслушав ответ, он довольно заулыбался, и на его верхней губе в трех местах разошлись трещины.

 

39

Данкен МакАфи знаком предложил Алише вернуться из хранилища в кабинет. Подчинившись, она села на диван и снова взялась за блокнот и ручку.

Отец МакАфи выключил свет в хранилище и закрыл дверь. Он собирался присесть на другой стороне дивана, как вдруг что-то привлекло его внимание, и он подошел к той двери, через которую они в самом начале пришли в эту комнату.

— Я что, оставил дверь открытой? — спросил он, указывая на зазор шириной сантиметров в пятнадцать, оставшийся между дверью и косяком.

— Не помню, — покачала головой Алиша.

Священник шагнул в темный коридор, посмотрел в одну сторону, в другую, потом вернулся в кабинет и аккуратно закрыл дверь, дождавшись звука защелки. Усевшись на диван, он вздохнул и провел рукой по волосам.

— Мои «люди-икс»… — начал он задумчиво.

— Кто, простите? — вмешалась Алиша.

— А, «люди ИКС», — произнес он после секундной запинки, — это мы, исследователи, так называем людей, испытавших клиническую смерть. Жаргонное словечко. Чтобы не говорить все время: «Испытавшие клиническую смерть» — это слишком длинно. Сокращено получается ИКС. Как правило, это действительно очень интересные люди, у них большая жажда жизни. Расставшись на краткое время с жизнью, они начинают ее очень ценить.

— Так вы говорите, эти… ваши люди ИКС… — термин позабавил Алишу, — попадали… в ад?

— А потом возвращались обратно, — покивал священник. — Причем возвращались обезумевшими от страха. После чего их память старалась как можно быстрее избавиться от этих воспоминаний. Они все забывали — настолько это было страшно. Но если успеть вовремя, в течение пары дней, расспросить, где они побывали, то можно услышать рассказ об очень ярких образах и впечатлениях. Мало кто из живущих всерьез верит, что попадет в преисподнюю, а те, кто догадывается, что им это предстоит, не представляют себе, насколько это неприятное место. Впоследствии многие из людей ИКС приходят к Богу и усердно молятся Ему. Другие пытаются как-то исправить свою жизнь, помогают бедным, совершают хорошие поступки… Перемена в поведении и отношении к миру бывает просто поразительной. Наверное, это чувство и называется «страх Божий».

— А кто-нибудь из них становится одержимым религией? — подумав, спросила Алиша.

— Представьте себя на их месте: вы только что убедились не только в существовании ада, но и в том, что вам туда выписан прямой билет. Но если есть ад, то существует и рай, верно? И тогда целью вашей жизни становится — поменять станцию назначения. Ну его к чертям, этот ад! Вы представляете себе Царствие Небесное, читаете о нем, окружаете себя всякими памятками — в общем, целенаправленно туда стремитесь. Что касается вашего вопроса: да, многие из тех, кто краем глаза заглянул в преисподнюю, порой хватают, на взгляд окружающих, немного через край в своем стремлении перебраться на другую сторону. Они посещают все богослужения своей церкви. Они носят крестики и футболки с религиозными высказываниями. Они собирают издания Библии, а некоторые действительно читают ее.

— А как насчет ангелов? — спросила Алиша, вспомнив безделушки в спальне Синтии Леб.

— Да, конечно, обитатели рая им интересны, — ответил МакАфи. — Они — представители того места, куда всей душой стремится человек ИКС. Он хочет, чтобы они стали его друзьями и соседями. И вот еще что: некоторые из людей ИКС, с которыми я разговаривал, выражали уверенность, что именно ангелы Божьи вытащили их души из ада и возвратили обратно в тело. Люди полагали, что ангелы хотели дать им еще один шанс. Так что они испытывали страстную признательность к этим существам. Одним из проявлений такой благодарности становилось коллекционирование предметов, связанных с ангелами — книг, иллюстраций, статуэток.

В общем, похоже на Синтию Леб. Вот только картины, которыми она расписывала пластмассовые мусорные корзинки, изображали как раз ад, и очень красочно. В духе картины Босха в кабинете Дэниэла Фирза.

— Может ли тяга к раю, — спросила она, — сочетаться у людей ИКС с интересом к аду?

Вместо ответа отец МакАфи посмотрел на нее искоса — так, словно предположил, что она знает больше, чем хочет показать.

— То дело, которое вы расследуете… — наконец сказал он. — Мне бы хотелось знать подробности.

— Святой отец, я пока не могу ничего рассказать, но когда появится такая возможность — обязательно. Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, это очень важно.

— Как правило, — подумав, сказал священник, — первоначальный всплеск интереса к религии переходит у людей ИКС в не такую сильную, но постоянную заботу о своей душе. Его порыв становится… если не подсознательным, то малозаметным. Вместо мелодий «Битлз», например, он напевает про себя церковные гимны. Рисунки, которыми он бессознательно покрывает листок на каком-нибудь совещании, тяготеют к религиозной тематике. Когда опыт пребывания в аду окончательно уходит в подсознание, человек ИКС может испытывать тягу как к райским, так и к адским образам и символам.

— Вы знакомы с творчеством Иеронима Босха?

Отец МакАфи коротко хохотнул — если бы не веселое оживление на лице, можно было подумать, что он просто дважды кашлянул.

— Ох, агент Вагнер, не забудьте, пожалуйста, о вашем обещании при первой возможности рассказать мне про дело, которое вы сейчас расследуете. Босх у людей ИКС — любимый художник. Несмотря на то что его мрачные и страшные картины живописуют преисподнюю и демонов, которые мучат и пожирают грешников, они словно завораживают таких людей — отталкивают и притягивают одновременно.

Алиша склонилась над блокнотом, записывая стенографическими сокращениями опорные слова: «Люди ИКС, ад, религиозная одержимость! подсознательная (каким словом он пользовался?) тяга! — к образам рая/ада, любимый художник — Босх…»

Подняв голову, она встретилась взглядом с отцом МакАфи.

— А вы не знаете, почему они так любят именно Босха?

— Они сами не знают. Я спрашивал. К тому моменту, когда они его открывают для себя, сознание обычно успевает вытеснить из памяти те ужасы, свидетелями которых они стали. Но он им созвучен. Моя версия состоит в том, что Босх сам был человеком ИКС. Он видел демонов и собственно ад и перенес свои впечатления на картины. Его творения притягивают людей ИКС тем, что они тоже все это видели.

— Значит, Босх рисовал то, что видел, в состоянии, близком к смерти?

— Думаю, да, хотя исторических доказательств у меня нет. Вся его жизнь — сплошная загадка. Он, кажется, сознательно отгораживался от окружающего мира. Его настоящее имя — Йером ван Акен. Позвольте я вам кое-что покажу.

Хрустнув суставами, он тяжело поднялся с дивана и подошел к письменному столу. Достав из ящика большую тяжелую книгу, МакАфи вернулся на диван. Книгу он положил перед Алишей так, чтобы она могла прочесть название: «Рай и ад в изобразительном искусстве». Под заголовком располагалась иллюстрация — явно из Босха: демоны творили с людьми всякие ужасы. Священник открыл книгу на странице с закладкой: занимавшая весь разворот картина изображала некий религиозный ритуал, проводимый, судя по всему, на развалинах церкви. Там был монах в голубой мантии, священник в высокой шапке и золотистом облачении, обезьяна с черепом на подносе и красиво одетая женщина с кротовьей мордой вместо лица. На заднем плане горел какой-то город, и мерзкие чудовища ехали верхом на существах, похожих на рыб, птиц и крыс. На Алишу картина произвела очень неприятное впечатление.

— Это центральная часть триптиха «Искушение святого Антония», принадлежащего кисти Босха, — сообщил отец МакАфи.

Алиша вопросительно посмотрела на него.

— Да, тот самый святой Антоний, что изображен на этой картине, — он кивнул в сторону висевшего над ними полотна. — А здесь он вот, в голубой мантии. А это — так называемая «черная месса», злая пародия на католическое богослужение. Ее участники поклоняются сатане. Вместо вина они используют мочу. Подобные «службы» часто отправляли лишенные сана священники, они читали Священное Писание задом наперед и плевали на крест. На алтарь они клали трупы животных и отрубленные человеческие головы. В Средние века верили, что подобно тому, как во время церковного богослужения происходит чудо пресуществления — превращения вина и хлеба в кровь и тело Христово — так и черная месса наполняет Злом мертвую плоть. Потом они подбрасывали эти трупы и головы своим врагам, надеясь тем самым навлечь на них проклятье.

Алиша отвела взгляд. Это было зло в чистом виде, очевидное даже для неверующих, нечто настолько дурное, против чего и атеисты должны были бороться на стороне «добра».

Отец МакАфи показал на светлое пятно на стене — след отсутствующей картины:

— Десять лет у меня здесь висела гравюра с этой картины.

— Зачем же вам нужно было держать здесь настолько отвратительную вещь?

— Наверное, по той же причине, по которой Босх ее нарисовал. Для определенного стимула и для того, чтобы почтить тех, чья вера одолевает приступы искушения. — Он указал пальцем на изображение «черной мессы» в книге. — Этот ритуал олицетворяет собой всякие соблазны, которые могут на время отвлечь наше внимание: плотские наслаждения, отрицание установлений, наше личное противление воле Господней. Но вы видите — святой Антоний не поддался им. Он не участвует во всем этом. Смотрите, как он, преклонив колена в молитве, смотрит на нас, словно желая сказать: «Сила дается мне свыше, не от мира сего, и она больше, чем давление, которое оказывают на меня силы зла».

Алише показалось, что священник вложил в свое толкование — как случается с большинством интерпретаций — что-то личное. Вероятно, он увидел в картине то, что хотел увидеть.

— Один из людей, переживших клиническую смерть, с которым я потом беседовал, нашел эту гравюру и переслал мне. Очевидно, в качестве иллюстрации к теме нашего разговора.

— Понимаю. А где же теперь эта гравюра?

— Насколько я понимаю, в Ватикане.

— Гравюра?

— Ну, подлинник-то хранится в Национальном музее старинного искусства в Лиссабоне, и там его вряд ли кому-то уступят, а моя гравюра исчезла вместе со всем архивом.

— Тем, который хотел заполучить отец Рендалл?

— Да, якобы для Ватикана. Архивы Святого Престола — из крупнейших в мире. В них хранятся документы, свидетельствующие обо всех мировых событиях, оказавших влияние на веру, церковь и развитие человечества: союзнические договоры, пророчества, кары Божьи, случаи изгнания нечистой силы. Регистрируются также дела светские: рождение, крещение, бракосочетание и признание брака недействительным, смерть. Там лежат документы со времен рождества Христова и даже раньше. Это удивительное собрание человеческих знаний и мнений, начиная с давних времен. Рендалл хотел приобщить плоды моих трудов к этой богатой коллекции. Он собирался прислать людей и грузовик прямо на следующее утро, чтобы все забрать.

— Но вы не разрешили?

— Нет конечно! Ведь после выхода каждой моей книги кто-нибудь из журналистов обязательно связывался с Ватиканом, чтобы поинтересоваться «официальной позицией» церкви, — и там всякий раз открещивались от меня, как от слегка помешанного. Не до такой степени, чтобы отстранить меня от должности или применять какие-то другие санкции, но ясно давали понять: отец МакАфи действует по собственной инициативе, это у него хобби такое, а католическая церковь здесь не при чем, увольте. В общем, я сказал, что с удовольствием завещаю церкви свои архивы, но до своей смерти никому не собираюсь их отдавать.

— Как отец Рендалл воспринял ваш отказ?

— Поначалу ему показалось, что я просто ему не верю, сомневаюсь в его полномочиях. Он заговорил о возможности обратиться к его начальнику, кардиналу, обладающему огромной властью и влиянием в Ватикане. Его, мол, одно время даже хотели избрать папой. А теперь он уже слишком стар. «Ну, пусть он позвонит мне, — сказал я Рендаллу, — и я скажу ему то же, что и вам». Он стал настаивать, горячиться, но в таких случаях спорить со мной — все равно что биться головой о стену. У него даже вены на голове надулись. Он сказал: «Ну хорошо, посмотрим, что скажет ваш архиепископ». Я ответил: «Да ради бога», — и указал ему на дверь, вот и все.

— Но это оказалось не все.

— Да уж… В тот вечер я работал допоздна, а встал рано утром. Все здесь было перерыто, а архивы исчезли. Странное совпадение, правда?

— Вы ничего не услышали сквозь сон?

— Моя спальня прямо над нами, на втором этаже. Комната моей экономки рядом, через стенку. Но никто из нас не проснулся. Их, вероятно, было несколько, они должны были работать очень быстро. Жаль, я не застукал этих… — Отец МакАфи удержался, видимо, от резкого слова, которое чуть не слетело с его уст.

Алиша почувствовала, что мысли потекли с медленной, полной напряжения силой, как внедорожник на первой передаче, преодолевающий грязь и рытвины. Если эта кража действительно связана с «убийствами Пелетье» — а она, кажется, связана, хотя многое пока непонятно, — отец МакАфи и его экономка не представляют себе, как им повезло, что они так крепко спали той ночью.

— Вы не знаете, почему они не забрали документы вместе со шкафами?

— Потому что шкафы очень тяжелые, — после секундного раздумья ответил священник. — Их транспорт в Италию, вероятно, не рассчитан на такой вес.

Логично, хотя Алиша не готова была поверить, что в этом деле замешан Ватикан. Но если не замешан, то совпадение, как заметил отец МакАфи, действительно странное.

— Что вы предприняли?

— Позвонил в полицию! Пришли два детектива, что-то там себе записали и посоветовали мне обратиться в свою епархию.

— Да, все это похоже на внутрицерковные разборки по поводу имущества, — кивнула Алиша.

— Но это мой личный архив! — воскликнул священник.

— Вы обратились в епархию?

— Конечно. Они пообещали разобраться. А через неделю сообщили, что никто в Ватикане моими архивами не интересовался.

— А что отец Рендалл?

— Есть такой служащий у них в архивах, но он ответил на запрос нашей епархии, что про меня слышит впервые, не говоря уж о моих бумагах, которые ему сто лет не нужны. Я пытался сам его найти. Безуспешно. Пытался связаться с кардиналом Амбрози, префектом Ватиканских архивов. Он не отвечал на мои звонки. Но что еще хуже… — Тут старик замолчал и стал смотреть в сторону двери в коридор.

— Да, святой отец! О чем вы?

Те страхи, от которых Алиша отвлекла отца МакАфи своим визитом, вдруг вернулись к нему. Он побледнел, взор устремился куда-то вдаль.

— Я знаю, намерения у отца Рендалла дурные, я сужу по тому, что он принес с собой в эту обитель… принес и оставил.

— Что? Я не поняла.

— Кто-то… или что-то поселилось здесь с того вечера. — Священник покрутил головой, подыскивая слово. — Какая-то нечисть. Оно преследует меня, наблюдает за мной из темноты, порой я вижу его тень. Оно портит церковную и домашнюю утварь. Вы чувствуете этот запах, который я попытался отбить жасмином?

Нос Алиши уже принюхался к тому неприятному запаху, который она ощутила, едва зайдя в кабинет. Теперь она поняла, что это такое, и кивнула.

— Тухлые яйца — их бросили на пол и в ящики стола. По-моему, это существо мочится на ковры — по крайней мере, такое зловоние от них исходит. — Отец МакАфи помолчал, вид у него был жалкий, как у побитой собаки. — Оно завывает и хохочет в других комнатах. А по ночам орет у меня в спальне, но когда я включаю свет, в комнате никого не оказывается. Мария, моя экономка, неделю назад не выдержала и ушла.

— А что полиция? — спросила Алиша, уже догадываясь, что она услышит в ответ.

— Они предложили поставить видеокамеру. Хотели убедиться, что я не сошел с ума.

— Установили?

— Но эта тварь крадет записи. Кто бы это ни был — демон или человек, — его занес сюда отец Рендалл.

— Демон?

Священник печально посмотрел на Алишу и не стал развивать эту тему, понимая, что она все равно не поверит. Она сделала еще пару пометок.

— Скажите, святой отец, в книгах вы называете имена своих «людей ИКС»?

— Они бы меня тогда на части разорвали, во всяком случае большинство. Они хотели сохранить это в тайне, и я им обещал.

— И их никак нельзя опознать?

— В книгах я изменил имена их врачей, работодателей, названия больниц и улиц — все, что могло их выдать. Такие люди, особенно побывавшие в аду, в наше время более скрытны, чем гомосексуалисты. За них никто не вступается, не объясняет, что если ты пережил сверхъестественный опыт, это еще не значит, что ты сумасшедший. А если человек побывал в аду, это вообще может плохо отразиться на репутации.

— Но с вами они соглашались побеседовать.

— Помогает сан священнослужителя. Кроме того, как я уже говорил, я стараюсь встретиться с ними как можно быстрее, пока они не окружили себя защитной броней.

— Как вы узнаете о вероятном «человеке ИКС»?

— Я читаю лекции в больницах, часто выступаю на радио и собраниях людей, которые увлекаются всем этим.

— Чем?

— Сверхъестественным, паранормальным. Среди людей, увлекающихся НЛО и полтергейстом, я, можно сказать, свой. Главное — я оповещаю людей о своих поисках. Очень многие знают, чем я занимаюсь и как со мной связаться. Даже скептически настроенные врачи… когда они сталкиваются с тем, что их пациент, приходя в сознание, вопит об адском пламени, обжигающем его тело, и страшных существах, которые его держат, начинают верить или, во всяком случае, сомневаться в своем неверии — и звонят мне.

— И вы бросаете все и едете?

— До недавних пор случаев возвращения с того света было не так много. Теперь все больше способов вернуть к жизни человека, у которого остановилось сердце, и звонить стали чаще. В последнее время я бросаю все и еду, только если случай представляется достаточно интересным.

— Так у вас, очевидно, есть имена и адреса сотен «людей ИКС», вместе с подробностями их пребывания в аду?

— У меня собраны тысячи свидетельств… были.

— Они хранились в ваших архивах, вместе со всей информацией о «людях ИКС»? — Алиша почувствовала, что вышла на след.

— Я держал их под замком, — священник показал на тяжелый засов, которым запиралась дверь в хранилище. — Похоже, они смогли подобрать отмычку.

Алиша наскоро сделала еще несколько пометок. Затем, отыскав нужную страничку, вырвала ее из блокнота и подала МакАфи.

— Вам знакомы какие-нибудь из этих имен?

Старик, держа список на удобном от глаз расстоянии, принялся читать их негромко вслух, вслушиваясь в каждое поочередно — и качая отрицательно головой. Потом поднял брови.

— Уильям Белл, — произнес он. — Я беседовал с ним. Поначалу он заинтересовал меня тем, что был молод, лет двадцать, насколько я помню. Это было три-четыре года назад. Он жил тогда в штате Юта.

— В Моабе, — подтвердила Алиша. По ее информации, Белл там прожил всю свою недолгую жизнь.

— Он катался на водном мотоцикле, лихачил, заложил слишком крутой вираж и не удержался в седле. Ударился головой о руль и попал под скутер. Друзья его вытащили, сделали искусственное дыхание, вызвали реанимацию. Он пришел в себя после двенадцатиминутной остановки сердца, хотите верьте, хотите нет. Пришел в себя с криками о помощи, стал размахивать перед собой руками. Он кричал: «Они схватили меня! О, Господи, спаси меня от них! Умоляю!» — что-то в этом духе. Один из сотрудников «скорой помощи» знал о моей работе и связался со мной.

— Вы сказали, что Белл поначалу заинтересовал вас из-за возраста. А потом что-то изменилось?

— Из тех случаев, которые я изучил, примерно в десяти процентах опыт клинической смерти, вместо того чтобы дать человеку импульс стремиться к раю, просто подавляет его, — сказал МакАфи. — Они уходят в состояние, которое называется тоска зеленая. Ничто уже не может вывести их из этой пожизненной депрессии, они устраиваются на бесперспективную работу, их отношения с людьми быстро заходят в тупик. Узнав свой приговор, они словно решают от отчаяния пораньше привести его в исполнение. Вот он оказался одним из таких.

— Никакой надежды?

— Такие люди, как Белл, считают, что они обречены на преисподнюю, только получили небольшую отсрочку. Возможность поменять ад на рай представляется им невероятной — слишком много трудов надо совершить, а какого-то секретного пароля, открывающего путь в царство Божье, они не знают. Жаль их, конечно.

Священник снова посмотрел в список.

— Синтия Леб… может быть… — Он отдал листок Алише. — Эх, память у меня уже не та. Я многие имена отправлял в архив, особо не вникая в ситуацию, особенно если она не представляла, на первый взгляд, интереса. Вы уж извините.

Алиша, в свою очередь, просмотрела список. Все перечисленные в нем люди были зверски убиты. Почему? Информация, полученная от МакАфи, привела Алишу к мысли, что все эти люди побывали на том свете и, кажется, сами были уверены в том, что видели ад собственными глазами. Она-то считала все это ерундой, но важно другое: есть люди, которые в это верят. Отец МакАфи, например, поверил — и составил список этих людей. Так, может быть, убийца тоже не считал это ерундой — и воспользовался записями священника, чтобы отыскивать «людей ИКС»?

Проведение расследования похоже на уборку в квартире: сначала беспорядка становится больше. Даже теперь, когда Алиша поняла, что общего было у жертв, у нее появлялись все новые вопросы. Зачем кому-то понадобилось убивать людей, которым в состоянии, близком к смерти, померещилось, что они видели ад? Как с этим связан Ватикан или, во всяком случае, отец Адальберто Рендалл? Почему архив МакАфи вдруг понадобился — настолько сильно, что они пошли на кражу? Они помогали убийце? Но зачем, зачем, зачем? Она могла только продолжать задавать вопросы.

— Святой отец, у вас нет предположений, могло бы кому-то понадобиться по какой-то причине убить «человека ИКС», именно потому что он — человек, испытавший клиническую смерть?

— Убить? Нет, я не… Так все эти люди… — МакАфи указал на листок, который она держала в руке. — Они убиты? Но боже мой… за что? — Он напряженно обвел комнату взглядом. — Мои архивы! В них есть списки. Но их ведь так много.

Священник еще раньше упоминал о тысячах «людей ИКС», но только после того, как он с ужасом произнес «так много», Алиша до конца осознала смысл сказанного. Тысячи людей. Может быть, те пятеро убитых, о которых им стало известно, — всего лишь первые из тысяч? Уму непостижимо. Скорость, с которой убийства следовали одно за другим, свидетельствовала о больших амбициях, — так сказал Брейди.

— Мисс Вагнер, — сурово спросил священник, — я должен знать: среди убитых есть дети?

— Нет, а… разве среди людей, побывавших на том свете, есть дети?

— Да, есть, и немало.

— И они попадали в ад?

— Увы, да. На сей счет среди христианских богословов всегда шли споры. Мои исследования показывают, что дети могут попасть в ад — и попадают. И это дает повод для новых дебатов. Кальвинисты скажут, что это доказывает доктрину избранности — Бог заранее выбирает тех, кто будет спасен. Католики верят в крещение, в то, что этот обряд спасает детей от ада до тех пор, пока те сами не решат, принять или отвергнуть любовь Христову. Однако я разговаривал с крещеными детьми, у которых после возвращения из клинической смерти сохранились в памяти очень яркие и убедительные картины ада. Трудно понять, почему любящий нас Господь отправляет малышей на вечные мучения.

Тут Алиша была с ним полностью согласна.

— И как вы себе это объяснили? — поинтересовалась она.

— Господь воистину милостив, — улыбнулся священник, — и пути Его неисповедимы.

— В ваших списках были дети, — помолчав, сказала Алиша тихо и утвердительно.

— Да. По меньшей мере, несколько десятков.

Ей тут же представилась картина: сканирующие лазеры ЦМП мельтешат по обезглавленному тельцу ребенка. Алиша встряхнула головой, отгоняя видение, и резко встала:

— Отче, я должна…

Она чувствовала, что должна что-то немедленно сделать, но не знала — что. Ей хотелось занести свои размышления в компьютер, там их было удобнее организовать, рассортировать данные, попытаться провести связи между фактами визуально, а не умозрительно; к тому же данные и версии накапливались, их необходимо было где-то хранить. А еще ей нужно было поговорить с Брейди. И все это хотелось сделать как можно скорее. Ей срочно нужны были ответы на накопившиеся вопросы.

Зачем кто-то убивает «людей ИКС»? Сколько человек у него в списке — тысячи?

Священник встал и положил руку ей на плечо.

— Агент Вагнер, хотите чаю? Мне кажется, вы так же обеспокоены, как и я.

— Нет, спасибо. Мне нужно собраться с мыслями. Вы мне очень помогли.

Она повернулась к двери — и вдруг увидела, что та вновь приоткрыта. Алиша мигом выхватила из кобуры пистолет. Блокнот и ручку она так же быстро спрятала в карман блейзера.

— Не думаю, что… — начал отец МакАфи.

Алиша, подняв руку, остановила его, затем ногой открыла дверь. Коридор утопал во мраке. Она прижалась к стене и выглянула в одну сторону. Слишком темно, ничего не видно. С одной из фотографий в рамочке на стене напротив улыбались несколько священников. Дальше висели еще рамки, но что было на этих фотографиях — она уже не могла разобрать. Алиша быстро обогнула дверной косяк, оказавшись в коридоре лицом в другую сторону. Пистолет она держала перед собой двумя руками. Она буквально ощущала глубину тьмы в том месте, где коридор переходил в библиотеку, — так спелеологи в полной темноте чувствуют, что вместо узкого лаза дальше идет пещера.

— ФБР! — закричала она. — Выходите на свет! Быстро!

Алиша ничего не слышала и не видела, просто попыталась «взять на пушку». Она бросила взгляд назад — коридор позади был словно забит черной ватой. Она вернулась в кабинет, закрыла дверь и, затаив дыхание, прижалась ухом к трещине между дверью и косяком. Постояв так секунд двадцать, она повернулась к МакАфи.

— Вы что-нибудь видели? — прошептал он.

— Ничего, — покачала головой Алиша. — Святой отец, хотите я останусь? Я могу осмотреть дом и церковь, переночевать в комнате вашей экономки… во всяком случае, эту ночь.

— Благодарю вас, но ваш визит напомнил мне, что в мире есть вещи пострашнее теней и завываний. Есть даже убийства.

— Которое вполне может входить в планы того, кто вас донимает.

— Господь защитит меня.

«Ага, защитит! — хотелось ей сказать. — Так же, как защитил Синтию Леб, Дэниэла Фирза, Уильяма Белла…»

— Не провожайте меня, — сказала она вместо этого.

— Подождите! — вдруг сказал он, когда Алиша уже открывала дверь. Алиша даже вздрогнула. Оказалось, он решил на прощанье подарить ей одну из своих книг — «Расплата — ад». Алиша кивнула в знак благодарности.

— Берегите себя, отче! — сказала она и скользнула в темноту.

 

40

Брейди вставил в DVD-плеер диск с фильмом «Скуби Ду и вторжение инопланетян». На кухне просигналила микроволновка. Через минуту в комнату вошел Зак — в пижаме и с огромной чашкой попкорна в руках.

— С двойным маслом, — торжественно объявил он, держа чашку, как призовой кубок, доставшийся в тяжелой борьбе.

— Годится! — оценил Брейди. Он сел на диван и приглашающе похлопал рядом с собой.

Зак с разбегу плюхнулся задом на эту точку — попкорн полетел во все стороны.

Брейди едва сдержался, чтобы тут же не одернуть сына. Но он ведь твердо решил повеселить Зака, а не портить ему настроение. Он обещал. Брейди показалось, что сын испытывает его: не сорвется ли отец по малейшему поводу в наезженную колею угрюмой раздражительности. Мальчик, конечно, хотел, чтобы он снова стал тем веселым и любящим папой, каким был до гибели Карен, но Заку не нужен был фальшивый наигрыш. Брейди, посмеиваясь, собрал попкорн с коленей.

— Напитков у вас, стало быть, не подают, — предположил он.

— Ой, я забыл! — спохватился сын, сунул ему чашку и помчался на кухню, крикнув: — Без меня не начинай!

Тут уж Брейди рассмеялся от души. Ну вот, он проводит время с сыном, и сын счастлив. Все-таки он молодец. Он мысленно запер на прочный засов ту черную дыру, которая, дай ей волю, могла мгновенно поглотить ту тихую радость, которую Брейди сейчас испытывал. Слишком часто он давал ей волю, и общение с Заком, которому так нужна была его поддержка, превращалось в вымученное кривляние. Слишком легко было представить рядом с ними Карен: насколько вместе с ней было бы проще и веселей — и вот уже тоска по ней властно стучалась в сердце Брейди. Он научился не подпускать ее. Ради сына. Меньше всего на свете он хотел учиться этому искусству, но иначе он мог потерять Зака.

Зак о чем-то спрашивал у него с кухни.

— Что? — очнулся Брейди.

— «Пепси», «спрайт» или рутбир?

— «Маунтин Дью», пожалуйста.

— «Маунтин Дью» у нас нет. «Пепси», «спрайт» или рутбир?

— «Доктор Пеппер».

Зак вернулся с двумя разными банками.

— Ваш «Доктор Пеппер», пожалуйста, — сказал он, вручая отцу «пепси».

— О, спасибо, это мой любимый сорт.

Открыв для себя банку «спрайта», Зак пристроил ее на кофейный столик и забрал у Брейди чашку с попкорном.

— Шоу начинается! — скомандовал он.

Брейди взмахнул пультом, и на экране появилось уведомление ФБР о том, что незаконное копирование преследуется законом.

— Ты этим занимаешься? — спросил Зак, показав на экран. Он прижался к руке отца и отправил в рот пригоршню попкорна.

— Нет, за злыми пиратами гоняются другие. Они слишком страшные, где уж мне! — Брейди тоже угостился попкорном.

— У тех, кто их ловит, наверняка полно всяких бесплатных киношек.

— Может быть, но тогда им придется арестовать самих себя.

В комнату вошел Коко, весело помахивая сразу головой и хвостом. Остановившись на коврике перед телевизором, он повернулся к хозяевам той стороной, где у него находились выпученные глазки и высунутый язык, и стал ждать, не перепадет ли ему угощения. Зак бросил ему через стол несколько зерен. Мелко тряся пушистым хвостиком, песик слизнул их в одно мгновение. Поняв, что больше ему ничего не причитается, он свернулся калачиком на ковре.

Приключения незадачливых героев фильма уже через пять минут проняли Брейди, и он смеялся над ними вместе с сыном. Зак придвинулся к нему еще ближе и почти повис на его руке. Чашку попкорна он зажал между ног. Брейди потянулся к ней, но понял, что ему придется, поворачиваясь, отодвинуть уютно устроившегося у него под боком сына, и решил отказаться от попкорна.

Услышав с улицы какой-то звук, Брейди перестал смеяться. Это был глухой стук, будто что-то упало на землю. Зак продолжал хихикать над выходками Шэгги, и Брейди уже готов был решить, что ему послышалось, как вдруг уловил какой-то тихий скрежет. Коко тоже насторожился, подняв уши.

— Не ходи туда! — кричал в телевизор Зак. — Ну почему они вечно лезут в самые темные и страшные места?

Коко вскочил и уставился на темный коридор, который вел на кухню. Брейди расслышал через шум телевизора его низкое злое рычание. Песик отступил назад, быстро оглянулся на Брейди и опять стал смотреть в коридор.

— Пап! — оглянулся и Зак. — Что происходит?

— Чш-ш-ш, — Брейди осторожно отстранил сына и встал. Тот потянулся к пульту управления, видимо, для того, чтобы отключить звук, но Брейди схватил его за руку и шепнул: «Подожди!» Он сам ничего не мог разобрать из-за телевизора, но инстинктивно чувствовал, что лучше оставить звук включенным.

Брейди подумал о своих пистолетах — один в спальне, второй на кухне. Оба лежат в тайниках, запирающихся спецзамками, настроенными на его отпечатки пальцев; Брейди мог бы открыть их одним прикосновением. Но до них слишком далеко.

Коко скулил и поглядывал на Брейди, ища поддержки, и в то же время продолжал наблюдать за коридором. Наконец он не выдержал и побежал в прачечную, откуда через специально оборудованный для него лаз мог попасть на улицу.

Брейди тоже чувствовал, что кто-то приближается. Не отводя взгляда от темного коридора, он взял из рук сына чашку с попкорном, отставил ее в сторону и сгреб Зака под мышку. «Пошли отсюда», — шепнул он и, прижимая к себе сына, обогнул кофейный столик. Из прачечной на улицу вела и обычная дверь. Они на цыпочках подошли к ней. Брейди вспомнил про сотовый, висевший на поясе, — эта вещица была такой маленькой, что он все время забывал о ее существовании. Он одной рукой вытащил телефон, раскрыл его и большим пальцем набрал 911.

— Оператор службы 911. Чем вам помочь?

— В мой дом забрались неизвестные, — приглушив голос, сказал Брейди. — Приезжайте скорее, — и назвал адрес.

— Сэр, вы не могли бы…

Но Брейди уже закрыл телефон и сунул в карман. Кто-то был на улице возле дома, у самой двери. Оттуда раздался громкий жалобный визг — и вдруг оборвался. Визжал, конечно, Коко.

— Ко… — начал Зак, рванувшись к двери.

Брейди зажал ему рот ладонью и прижал к себе.

Острый животный запах, донесшийся из-за двери, ударил ему в ноздри, как внезапный порыв ветра в лицо. И Брейди все понял. Он резко обернулся, ожидая, что из коридора вот-вот покажутся собако-волки. Там никого не было… затем мелькнула какая-то тень…

Брейди метнулся дальше, к единственному оставшемуся выходу из комнаты, который вел, правда, не на улицу, а в подвал. Он осторожно подтолкнул Зака вниз по ступенькам, подстраховывая рукой, чтобы не упал. Второй рукой Брейди закрыл за собой дверь, стараясь двигаться тихо, но быстро.

— Давай, давай, — прошептал он, отпуская Зака. Мальчик быстро, уверенно и бесшумно сбежал вниз по ступенькам.

На двери подвала имелся засов, который снаружи открывался ключом. Когда Зак еще только научился ходить, дверь оборудовали этим запором, чтобы он не забрел сюда. Изнутри дверь отпиралась и запиралась вручную, чтобы никто случайно не оказался запертым в подвале. Брейди задвинул засов и спустился по лестнице. Он двигался не так быстро, как Зак, но почти так же тихо. Пока он спускался, Зак успел открыть дверь в свое убежище. Он шагнул туда и тревожно обернулся на отца.

Брейди остановился на полпути к этой маленькой комнатке, скорее похожей на нишу.

«Не пойдет», — подумал он. Собаки их найдут по запаху. Что же делать? Что? Взгляд его метался по помещению. Стиральная машина, сушилка, обогреватель для воды, металлические полки с краской, чистящими средствами и… Брейди посмотрел на тюбик со смазкой, которой он потчевал свой внедорожник. Может, им раздеться и намазаться машинным маслом, чтобы отбить собственный запах? Он вспомнил занятия в школе ФБР, на которых им объясняли, как выслеживать противника с собакой и как уходить от такой погони. Обоняние у собаки в миллион раз более чувствительно, чем у человека. «Даже если объект полностью погружен в воду, — говорила инструкторша, — собака может уловить его запах по одному-единственному пузырьку, всплывшему на поверхность».

В дверь подвала поскребли когтями.

— Пап, прячься, — умоляюще прошептал Зак.

Брейди посмотрел на сына, потом вновь на лестницу. Можно попробовать прорваться на кухню… резко открыть дверь и бегом к сейфу с пистолетом… разорвут по дороге.

Может, на этом все и кончится? Оставят ли убийца и его собаки Зака в покое? Как ни больно расставаться с сыном, оставить его совсем одного, но лучше так, чем дать ему погибнуть. Пока что убийца никогда не убивал двоих сразу.

Брейди вытер пот, заливавший глаза.

— Папа! — снова позвал Зак.

Ситуация сейчас другая. Убийца переместился из того географического региона, где действовал, вслед за одним из людей, расследующих его преступления. Это что — акция устрашения? Месть за то, что его разыскивают, а значит, считают виноватым? Что бы это ни было, он стал действовать иначе.

«А вдруг он не удовольствуется только моей смертью?» — вернулись мысли Брейди к той единственной проблеме, которая сейчас имела для него значение.

Звуки «Скуби Ду», доносившиеся из комнаты, замолкли. Кто-то выключил телевизор. Теперь он взломает дверь, в которую скребутся его собаки.

Брейди шагнул к лестнице.

— Папа! — продолжал шептать Зак, охрипнув от отчаяния.

Брейди взял швабру, наступил на ее рукоятку у самой щетки и потянул вверх. Она отломилась по диагонали, получился заостренный кол длиной около метра. Что, если попытаться застать убийцу врасплох, выскочить и воткнуть ему кол в горло? Брейди знал, что собак ему не одолеть. Загрызут. Но если убить их хозяина, они не смогут ворваться в тайное убежище Зака. Унюхают, поскребутся — и все. В конце концов, приедет служба спасения или собакам надоест. Зак останется жить.

Брейди обернулся, чтобы приказать сыну запереться в тайнике и не выходить ни в коем случае, что бы ни случилось. Тут его взгляд упал на бутылочку, которую он в рассеянности поставил на маскировочные коробки, прикрепленные к двери в убежище. У него в голове появился план спасения. Шансов, правда, он давал немного, но имело смысл попытаться. Только теперь в случае неудачи сын наверняка погибнет.

У Зака из глаз текли слезы, одна из них сорвалась со щеки — прежде чем она коснулась земли, Брейди успел рассчитать все свои дальнейшие действия.

Он схватил бутылочку — в ней был отбеливатель, и его, как с радостью отметил про себя Брейди, оставалось еще много. Отвинтив крышку, он стал расплескивать жидкость по полу, постаравшись в первую очередь обработать участок перед убежищем, затем возле лестницы. Остаток он расплескал по всему подвалу, чтобы не привлекать внимания к тайнику.

— Аммиак, — сказал он Заку, показав на полку с чистящими средствами.

Зак подбежал к полке и схватил склянку с аммиаком.

— Лей на отбеливатель, — приказал Брейди. — Задержи дыхание.

Дверь в подвал задрожала.

— Быстрей!

— Готово, — сказал Зак через несколько секунд.

У Брейди защипало глаза и начало саднить в горле. Отбеливатель вступает в реакцию с аммиаком, и образуется трихлорид азота, ядовитый газ. Брейди читал, что около десятка домохозяек, не знающих об этом свойстве бытовых химикатов, ежегодно отправляются на тот свет. Собакам пары этого вещества должны показаться в миллион раз более неприятными. Брейди надеялся, что звери вообще не станут спускаться в подвал. Тогда, если их хозяин найдет укрытие, а он, конечно, найдет, Брейди выскочит на него с колом. Бой будет неравным — топор против палки, но хотя бы без собак. Шанс, кажется, есть. А если удача сегодня на стороне Муров, то без боевых псов убийца, может, и не сунется сюда. Хотя непохоже…

— Хорошо, хорошо, — Брейди затолкал сына в укрытие, зашел сам и аккуратно прикрыл дверь. В ней была проделана дырочка на уровне глаз Зака, так что Брейди пришлось нагнуться, чтобы заглянуть в нее. Ядовитым парам хватило, кажется, полминуты, чтобы заполнить весь подвал. Очень скоро они начали просачиваться в отверстие, и у Брейди заслезился глаз. Приходилось его время от времени вытирать.

Дверь в подвал распахнулась от мощного удара. По деревянным ступенькам быстро зацокали когти. Два пса — на вид вылитые волки — добежали до нижней ступеньки и остановились. Один взвыл, прыжками помчался вверх и скрылся из виду. Второй заскулил, попытался понюхать пол, но тут же резко отдернул голову. Он еще раз попытался спуститься, но снова заскулил и попятился вверх по ступеням.

Послышался громкий окрик. Брейди не мог разобрать слов — то ли стены искажали звук, то ли мужчина говорил на незнакомом языке.

В поле зрения появился еще один собако-волк, поменьше размером, но такой же свирепый на вид. Он осторожно спустился в подвал, все время оглядываясь на невидимого отсюда человека, который отдавал команды — голос был властным, но слова по-прежнему непонятными. У этого волка голова вдруг так же резко отдернулась от воздействия ядовитых паров, как у второго. Он повернул было назад, потом развернулся и сделал еще одну попытку спуститься. Но почти тут же сдавленно кашлянул и убежал под раскаты сердитого властного голоса.

Тут Брейди пришлось оторваться от смотрового отверстия, чтобы вытереть слезящийся глаз. Ощущение было такое, словно веки натерли школьной резинкой. Сзади за него дрожащими руками цеплялся Зак. Брейди, не оборачиваясь, дотянулся до него и успокаивающе погладил. Потом приложился к отверстию другим глазом.

Прямо перед собой он увидел человека и от неожиданности чуть не отпрянул от двери. Как быстро тот спустился… и как бесшумно. Брейди поначалу показалось, что мужчина одет в маскарадный костюм. Его длинные спутанные волосы свисали на плечи. Рыжая борода закрывала и часть лица, и часть вязаной рубашки. На незнакомце были узкие, на вид кожаные штаны и старинного покроя сапоги, немного не доходившие до колен. Правой рукой он сжимал топорище длинной секиры, острый конец которой едва не касался земли. Мужчина был крепким и мускулистым. Глядя на него, Брейди засомневался, что кол из сломанной швабры сможет не то что всерьез поранить, а оставить хотя бы царапину на этом словно выточенном из дуба теле — оно казалось абсолютно неуязвимым.

Мужчина осматривал мокрый пол. По движениям груди было видно, что он дышит редко и неглубоко. Умно. Убийца подошел к стиральной машине и сушилке слева от их укрытия и занес топор таким движением, что у Брейди екнуло в животе. Рыжебородый наклонился, на миг пропав из вида. Слышно было, как он открывает люк стиральной машины, затем дверцу сушилки.

«Он что, не знает, что там слишком тесно для обычного человека? — подумал Брейди, а от следующего предположения у него по спине пробежал холодок. — А может, он ищет именно Зака?»

Убийца вышел на середину подвала, встав между лестницей и укрытием, где прятались Брейди и Зак. Он принялся медленно, поворачиваясь на месте, как башня у танка, осматривать по кругу весь подвал, начав со ступенек лестницы. Он явно не торопился уходить и собирался довести охоту до конца.

В этот момент у Брейди в кармане зазвонил телефон.

 

41

Слава богу, что они заехали на могилу Карен перед прокатом видеокассет. Слава богу, что на кладбище Брейди переключил сотовый на виброзвонок — и так и оставил. Однако после трех вибросигналов телефон должен был автоматически переключиться на громкий звонок. Отскочив от смотрового отверстия, Брейди стал лихорадочно рыться в кармане брюк, считая тихие содрогания сотового. На втором звонке он добрался до телефона, зажал в кулак, но не смог вытащить — рука застряла в кармане. Третий звонок. Брейди с отчаянья нажал напропалую несколько кнопок, надеясь, что одна из них сбросит вызов или выключит телефон. Сердце едва не выскакивало из груди… Четвертого звонка не последовало. Брейди перевел дыхание и снова прильнул к отверстию.

Убийца ничего не услышал. Он продолжал стоять в центре подвала, внимательно осматривая все места, где можно было спрятаться. Глаза его покраснели и тоже слезились. Дом был построен до принятия новых пожарных правил, и подвальных окошек в нем не было. На полу были только что разлиты химикаты. Собаки указали убийце, что беглецы скрылись в подвале, и он не сомневался: добыча прячется где-то совсем близко.

Рыжебородый повернулся лицом к укрытию. Он смотрел прямо на Брейди, но тот знал, что гобелен с гребцами настолько хорошо маскирует глазок, что его не заметно даже вблизи при внимательном рассмотрении. Убийца скользнул взглядом по верхнему краю «стены», потом уставился на коробки, прикрепленные к ней у самого пола.

«Это просто коробки», — отчаянно пытался внушить ему Брейди.

Убийца шагнул в его сторону и пнул пустые коробки. Они издали гулкий звук, но не отлетели в сторону. Рыжебородый начал поднимать топор, целясь в дверь убежища.

Брейди отпрянул. Оттолкнув Зака в глубину ниши, он поднял обломок швабры и приготовился защищаться.

«Такой топор разрежет эту дверку, как нож — ломтик хлеба», — промелькнуло у него в голове.

Но удара все не было. Немного поколебавшись, Брейди осмелился выглянуть в глазок. Убийца стоял там же, сжимая двумя руками занесенный над головой топор и словно задумавшись. Смотрел он куда-то вверх, на потолочные балки подвала, которыми служили опорные лаги для пола первого этажа. Брейди услышал далекий, нарастающий звук полицейской сирены.

«Ага! — подумал он. — Беги, сволочь! Проваливай!»

Но вместо этого убийца устремил взгляд в его сторону и взмахнул топором. Брейди отпрыгнул, и через полсекунды лезвие топора прошло сквозь дощатую дверь, раскроив ее от уровня головы до уровня груди человека. На голову им посыпались пыль и гипсовая крошка.

Зак испуганно вскрикнул. Он, видимо, ударился головой о выключатель, потому что над ними загорелась единственная лампочка, освещавшая тайник.

Оценив мощь руки, державшей секиру, Брейди пришел к выводу, что с обломком швабры ему против нее делать нечего, и единственный шанс, который у них остался, — отсрочить неминуемую гибель, протянуть время до прибытия полиции. Сирены завывали совсем близко. Брейди бросил палку и сделал первое, что пришло в голову: схватился за торчащее из двери лезвие. Он тут же поранил ладонь левой руки об остро наточенный топор. Убийца рванул на себя секиру. Лезвие наполовину ушло из захвата Брейди. Оно стало скользким от крови. Брейди зажал его изо всех сил и почувствовал, что мясо на ладони разошлось до кости, в которую и уперлось лезвие. Киллер снова дернул на себя топор, но Брейди удержал его. Он хотел крикнуть какое-нибудь проклятье этому зверю, который ворвался в его дом, но из груди вырвалось только сдавленное рычание.

Затем ему в колено, пробив доску, ударила обутая в сапог нога. В то же мгновение острие секиры выскользнуло у него из рук и исчезло за дверью. Брейди отлетел к противоположной стене, сбив по пути Зака. Тот ударился о стену и упал, потеряв сознание. Брейди тоже не удержался на ногах и с размаху сел рядом. Через трещину в двери он видел, как убийца заглядывает в убежище.

Лицо рыжебородого свело от ярости. Его собаки лаяли и выли где-то наверху. Убийца поднял топор для следующего удара. Но, постояв немного, он вдруг повернулся и исчез из виду. Брейди услышал, как он взбежал вверх по ступенькам. Лай прекратился. Наверху хлопнула, закрываясь, дверь — или ее выбили с разбегу ногой, Брейди не мог точно сказать. Потом все стихло. В доме воцарилась неестественная тишина, как полный штиль после внезапно пронесшегося торнадо.

Вокруг них клубился ядовитый газ. Какое-то время Брейди не замечал его, теперь резь в глазах усилилась, легкие сдавило, и горло заболело сильнее. Зак судорожно втянул в себя воздух. Вид у него был такой, будто он плакал целую неделю.

— Все в порядке, сынок! — произнес Брейди. Он протянул к сыну руку, но с нее капала кровь.

Зак поднялся на колени и обнял отца. Всхлипнув, он издал тихий жалобный стон.

Брейди прижал его к себе здоровой рукой:

— Все хорошо.

В этот момент до его слуха донесся чей-то тоненький голос. Вначале ему показалось, что это полицейский громкоговоритель с улицы, но голос звучал где-то совсем близко. «Брейди! — пищал он. — Брейди!» Брейди выпустил Зака — тот сел обратно на пол — и вытащил из кармана сотовый телефон. Оказывается, пытаясь сбросить вызов, он нажал кнопку «да», и телефон все это время был включен. Брейди поднес его к уху.

— Брейди! — это был голос Алиши.

— Я слушаю, — ответил он. Голос был сиплым. Если он и Зак немедленно не выберутся из подвала, ядовитый газ доделает то, чего не сделал киллер. Держа трубку у лица, Брейди встал на ноги и помог подняться Заку.

— Что у вас происходит? Что там за шум и грохот? Вы в порядке?

— «Убийца Пелетье», он приходил сюда, он чуть не… — Брейди только после этих слов начал осознавать, что могло произойти на самом деле. — Но мы в порядке, Зак и я, мы живы.

Алиша замолчала.

Брейди раненой рукой стал сдвигать в сторону ложную стену убежища. Она двигалась неохотно, цепляясь разбитыми частями за пол и несущую стену. Мысли его помимо воли направились по руслу под названием Если Бы. А если бы Курт не построил для Зака это убежище? А если бы полиция не приехала или не включила по дороге сирены?

— Брейди! — Голос Алиши звучал решительно и уверенно. — Слушай. Не обращайся в полицию. Ни к местным, ни к нашим.

В этот момент, словно по подсказке невидимого суфлера, кто-то властно постучал в парадную дверь.

— Да они уже здесь, — сказал Брейди, потихоньку выбираясь вместе с Заком из подвала. — А в чем дело? Почему…

— Что-то тут не так, — ответила Алиша. — Слушай… сделай так, как я прошу, ладно? Найди где спрятаться, но в полицию не обращайся. Поверь мне.

Брейди сам чувствовал, что она права. Откуда здесь взялся «убийца Пелетье»? В самом деле, тут что-то очень сильно не так.

В дверь продолжали стучать.

— Но они уже приехали, — сказал он, не в силах понять, что делать дальше — мысли путались в голове. — Мы вызвали 911.

— Скажи им, что это ошибка.

Брейди не нашелся что ответить.

— Соври что-нибудь, Брейди. Не давай им влезть в это дело, ни им, ни ФБР. Они не помогут, а только свяжут тебя по рукам и ногам всякими подписками. И ты станешь живой мишенью. — Она немного помолчала и добавила: — И Зак тоже.

— Ладно, пока я им ничего не скажу, — зажмурившись, произнес Брейди. — Все, позже перезвоню.

— Пока?

Он дал отбой.

— Все будет хорошо, — сказал он сыну, погладив его по лицу.

В дверь барабанили. Еще немного — и полицейские взломают дверь.

— Надо придумать, что соврать, сын. Я потом тебе все объясню. — Брейди в двух словах рассказал Заку, как тот должен отвечать на вопросы служителей закона, и пошел открывать.

 

42

Трубка щелкнула, и Алиша несколько секунд слушала пустоту разъединенной телефонной линии — она казалась не просто тишиной, а каким-то вакуумом. Надо же, Брейди Мур, что называется, бросил трубку. Алиша тоже положила свою — она звонила с гостиничного телефона, из своего номера — и села на кровать. Ну, раз он обещал ничего не говорить полиции, значит, не скажет. Во всяком случае пока — то есть пока не поговорит с Алишей еще раз, не выслушает, какие у нее появились опасения и соображения.

А какие тут соображения? Тут бы с опасениями определиться. Ясно только то, что все это ни во что не укладывается… Серийный убийца ни с того ни с сего нападает на федерального агента — само по себе более чем странно. К тому же он перелетает для этого на другой конец страны. Это дико, это подозрительно и… и вообще. Алиша не могла подобрать подходящего слова для того жуткого ощущения, которое испытала, услышав о нападении на Брейди. Словно какое-то мерзкое существо с ледяными лапками поднялось по ее позвоночнику вверх. А теперь оно, как червь, точило ей мозг, разъедая чувство реальности происходящего. Всего этого не могло быть. Это нереально.

Алиша почувствовала, что от треволнений у нее во рту пересохло. Она встала и рассеянно подошла к тумбочке. В ведерке для льда лежал сложенный пластиковый пакет — постояльцы для чего только не используют эти ведерки помимо хранения льда, и кто знает, моет ли их после этого прислуга… Она выложила пакет на стол, взяла ведерко, проверила, при ней ли ключ-карточка от номера, и вышла, тщательно закрыв за собой дверь.

Она прошлепала босиком мимо лифтов до Т-образного перекрестка коридоров. Потом, следуя указующему знаку, дошла до ниши, где стояли автоматы, торгующие напитками, конфетами и льдом. К тому моменту, когда ее ведерко наполнилось льдом, Алиша решила как можно скорее ехать в Вирджинию. Задумчиво погромыхивая льдом в ведерке, она отправилась обратно в номер.

Брейди, конечно, на грани истерики. Не из-за того, что его жизни грозит опасность, а оттого, что дело коснулось Зака. Алиша не винила Брейди за то, что он разнервничался; ему надо помочь, ему сейчас нужен хладнокровный товарищ, с которым можно вместе обдумать ситуацию и выработать план действий. До него четыре часа на машине, если только не обращать внимания на знаки ограничения скорости… а кто обращает? Когда он позвонит, она сообщит, где укрыться (если он к тому моменту не найдет надежного места), и сама вскорости туда прибудет.

Алише тоже было страшно до чертиков, но при этом она чувствовала возбуждение, отчасти даже приятное. Поднимаются же люди на Эверест без кислородной маски. Опасно, глупо, никому не нужно? Да. Но они зачем-то идут на это, и Алиша начинала понимать, что они при этом испытывают.

У двери с табличкой «Обслуживание номеров» она задержалась. Эта комната находилась шагах в тридцати от ее номера по другой стороне коридора. Алиша приметила ее, когда в первый раз искала свой номер. Тогда она даже пыталась сюда заглянуть, но дверь оказалась заперта. Отели и мотели часто становятся местами совершения преступлений, Алиша приучила себя всегда быть настороже.

Дверь в комнату прислуги была приоткрыта. Шагнув в сторону, Алиша толкнула ее — свет в комнате не горел. Придерживая дверь ногой, она дотянулась до выключателя. Лампочка осветила ряды полок с постельным бельем и полотенцами. Наготове стояла тележка со средствами гигиены, салфетками и туалетной бумагой, маленькими бутылочками шампанского. Утренний сервис: кому что. Возле люка в прачечное отделение стояла пустая бельевая корзина размером с мусорный контейнер. Никаких злобных парней с рыскающим взглядом и преступными намерениями.

Алиша выключила свет и аккуратно прикрыла дверь — щелкнул автоматический запор.

Психопатка и перестраховщица. «Не-а, — мысленно ответила себе Алиша. — Просто неплохой профессионал».

Вернувшись в номер, она посмотрела на сотовый телефон, чтобы убедиться, что ей никто не звонил за время отсутствия. Мобильный лежал на тумбочке возле гостиничного телефона. Если бы кто-то звонил, телефон после этого сигналил бы каждые тридцать секунд.

«Надо было захватить его с собой», — подумала Алиша и направилась в ванную. Но Брейди не должен так скоро позвонить. Ему нужно сперва отделаться от полицейских из службы спасения.

Алиша навела себе стаканчик воды со льдом. Воду она налила прямо из-под крана, а полукруглый кусок льда измельчила собственными зубами. Поднеся стакан ко рту, она застыла.

Пистолет. Она оставила его на тумбочке вместе с мобильником. Перед мысленным взором Алиши всплыла картинка — как выглядела тумбочка после ее возвращения от торговых автоматов: гостиничный телефон, сотовый, складной дорожный будильник и пульт дистанционного управления от телевизора. Пистолета с кобурой не было.

Занавеска душа едва заметно дрогнула. В зеркале Алиша уловила движение за своей спиной. Но прежде чем она успела как-то отреагировать или хотя бы подумать, что предпринять, занавеска с лязгом отлетела в сторону. Над ее головой поднялись и опустились руки, накинув на нее что-то сзади. Алиша начала поднимать руку, в которой держала стаканчик с водой. Она хотела завести ее за спину, схватить нападающего за волосы и выволочь вперед. Но что-то с силой согнуло ее руку в локте. Стаканчик со льдом больно ударил Алишу по скуле, скользнул по лицу и вывалился из пальцев.

Она не могла пошевелить рукой — та была прижата к лицу.

«Гаррота!» — поняла Алиша. Она почувствовала, как проволока впилась ей в предплечье. В зеркале она видела свои расширенные от ужаса глаза. Из раны на руке, заливая локоть, потекла кровь, капли брызнули на зеркало. Алиша рванулась назад, вперед, но нападавший держал ее крепко. Ему по чистой случайности не удалось заарканить ей шею: из засады, которую он устроил в ванной, ему не было видно, что она поднесла ко рту стакан. Но он был полон решимости довести дело до конца и изо всех сил затягивал проволоку. Она уже дошла до лучевой кости и скользила по ней вверх, срезая мышцы и ткани с руки. Проволочная петля сдавливала шею сзади. Врезаться в мягкие ткани горла спереди и сбоку, где проходили сонная артерия и яремная вена, проволоке не давала попавшая в захват рука.

Большинство людей полагает, что гаррота рассчитана на удушение. Это не так: с изобретением проволоки пользующиеся ею убийцы стали просто перерезать горло своим жертвам. Голова оставалась держаться только на позвоночнике. Несколько лет назад Алиша видела снимок убитого гарротой главаря банды. Проволока перерезала ему мышцы и связки, вены и артерии, хрящ щитовидной железы и трахею. Она так глубоко вошла в четвертый позвонок, что убийца не смог ее вытащить (рваные края пореза свидетельствовали о том, что он пытался это сделать). У Алиши не было времени вспоминать все подробности. Но за доли секунды она успела представить себе, как будет выглядеть ее тело, когда его обнаружат. Голова неестественно вывернута относительно позвоночника. Внутренние ткани шеи обнажены, но залиты кровью так, что их невозможно различить. А вокруг одного из шейных позвонков намертво затянута струна от пианино.

Все, что осталось сделать киллеру, — закрутить ей руку назад, чтобы проволока смогла вонзиться в горло. Алиша это понимала. Нападавший тоже.

Алиша попыталась достать его левой рукой, но киллер увернулся. Она не могла наклониться вперед, чтобы как следует пнуть его в пах, но могла пнуть хотя бы в ногу. Когда ей это удалось, нападавший не удержался на ногах и упал в ванну, но захват не ослабил и увлек ее за собой. Она упала сверху на его жесткое костлявое тело. Слава богу, хоть зеркала ей больше не было видно — кому хочется напоследок наблюдать за тем, как тебя зверски убивают? Ноги Алиши были задраны на край ванны, рука в гарроте оказалась над лицом. На лицо и в рот потекла кровь. Алиша давилась, отплевывалась и рычала от злости и страха. Киллер барахтался под ней, все туже затягивая гарроту.

Она еще раз постаралась дотянуться до него рукой, и теперь увернуться он уже не смог. Алиша вцепилась ему в ухо. Она стала крутить и тянуть его изо всех сил, стараясь оторвать. Она не отращивала ногти, но и те, что были, постаралась вонзить поглубже в плоть врага.

Киллер как-то не по-мужски взвизгнул. Алиша продолжала рвать ему ухо, ощущая под пальцами теплую скользкую кровь.

Он ударил ее, кажется, лбом в затылок, и в глазах у нее потемнело.

Руки его находились у основания ее шеи, где сходились концы гарроты, завершавшиеся, насколько ей было известно, рукоятками. Киллер вдруг с огромной силой оттолкнул Алишу от себя, затем еще раз, потом в сторону. Она была ошеломлена ударом в затылок и только моталась в его руках.

«Он хочет перепилить мне руку!» — мелькнула мысль. Но оказалось, что он просто пытался подняться на ноги, что ему вскоре удалось. Встав, он потянул ее вверх. Перед глазами снова оказалось зеркало. А сама она выглядела практически мертвой: обмякшее, залитое кровью тело, серое лицо, полузакрытые глаза и полуоткрытый рот.

«Нет, этого не может быть!»

Настал ее черед ударить головой. Алиша стиснула зубы и резко откинула голову назад. Проволока впилась в руку глубже, раздирающая боль отдалась в сознании, и перед глазами вспыхнули десятки ярких огоньков. Но игра стоила свеч: по громкому хрусту она поняла, что сломала противнику нос.

Он болезненно закряхтел, но не выпустил Алишу, боясь утратить преимущество. Однако, опасаясь дальнейших ударов, киллер наклонился, и они снова опрокинулись через край ванны, на этот раз вперед и наружу. Алиша ударилась головой о полку, а потом об унитаз.

Гаррота разжалась: противник упустил одну рукоятку. Алиша вытянула подальше руку с торчащей из нее проволокой, не давая ему вновь дотянуться до рукоятки. Это была деревянная палочка сантиметров пятнадцать длиной и в дюйм толщиной, гладкая, натертая руками до блеска, но грязная и перепачканная в крови. Киллер потянул за оставшуюся у него рукоятку, разрезая проволокой мышцы предплечья. Она закричала от боли. Свободная рукоятка дошла до ее руки и уперлась. Понимая, что за этим последует, Алиша зацепилась рукой за унитаз. Киллер дернул за проволоку. Алиша почувствовала, как проволока скребет по кости предплечья. Рукоятку заклинило в ране, и дальше она не шла. Еще один рывок — также безрезультатно. Положение прочно упиравшейся в унитаз руки Алиши было таким, что она не могла бы надежнее, чем сейчас, удерживать гарроту, даже если бы зажала рукоятку в кулаке.

Окровавленная проволока проходила прямо перед ее лицом. Алиша испугалась, что следующим движением убийца затянет гарроту вокруг ее головы, используя только одну рукоятку. Тогда он может разрезать Алише щеку, глаз и нос.

Но киллер стал действовать иначе. Он уперся ей в спину, чтобы встать на ноги. Алиша вцепилась в него здоровой рукой. Он поймал эту руку и стал выкручивать. Алиша в этом момент лежала боком на полу — на холодном белом кафеле, залитом ее кровью. Враг продолжал заворачивать ей руку за спину; сопротивляясь, она цеплялась раненой рукой за унитаз. Перед глазами Алиши мелькнула длинная U-образная рана на предплечье, похожая на кровоточащий рыбий рот.

Повернувшись, она увидела над собой какого-то демона. Его перекошенное лицо дышало ненавистью.

Глаза были налиты кровью, и на подбородок с уха стекала кровь. Через щеку шли четыре параллельные красные борозды, из ноздрей тоже шла кровь. Все-таки Алише удалось его немного повредить. Длинные черные растрепанные космы спускались на костлявые плечи, напоминая гриву умирающего льва. Под носом, на подбородке и впалых щеках неровными островками росли волосы. Оскал узких губ открывал ряды заостренных зубов. Изо рта вырывалось нечто среднее между шипением и рычанием. А еще оттуда текла слюна и падала теплыми каплями Алише на лицо.

Человек-демон выкручивал ей руку, пытаясь заставить перевернуться лицом вниз. Алише совсем не хотелось оказаться в таком положении. Кроме того, он стоял над ней, расставив ноги, а это не самая выгодная позиция для нападающего. Алиша быстро подтянула ногу к груди и ударила киллера пяткой в пах. Тот выпучил глаза и с громким воплем «х-хо-о-о!» вылетел в открытую дверь ванной.

Опершись на руку, Алиша приподнялась, но ослабшая от боли рука подломилась, и она упала на пол. Тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, Алиша перевернулась и попыталась встать, опираясь на другую руку. Та тоже болела, но действовала. Алиша поднялась, хватаясь за унитаз, полку и раковину, ежесекундно ожидая нового удара: вот-вот он обрушится и повергнет ее на пол, где она и останется до прибытия медэксперта, который приедет устанавливать время ее смерти. За спиной стукнула дверь. Алиша повернулась. Дверь, ведущая в комнату, закрывалась после удара о стену. Алиша бросилась к ней и схватила за ручку, пока та не захлопнулась. Она хотела открыть ее, но в этот момент ее сильно толкнули в спину, и Алиша со всего маху ударилась о дверь.

 

43

Брейди демонстрировал свою кровоточащую ладонь полицейскому, стоявшему у него в прихожей. Его напарница, низенькая женщина, одетая в голубую форму на размер меньше, чем надо, обошла Брейди и, держа руку на рукоятке пистолета, осматривала гостиную. Кобура у нее была расстегнута. Брейди еще на входе показал им удостоверение, но оно не произвело на них никакого впечатления. В их городе каждый тридцатый житель когда-то или по сию пору служил в правоохранительных органах. А такие люди, при всем своем усердии, в первую очередь люди, а потом уже агенты, и столкновений с законом у них столько же, сколько у обычных гражданских. Поэтому у местных полицейских удостоверение агента ФБР давно уже не вызывало почтительного трепета.

Беседовавший с ним коп был худым и долговязым, с густыми седыми волосами и пронзительно-синими глазами. Он не столько смотрел на Брейди, сколько обшаривал его взглядом.

— Значит, электронож? — переспросил он. Судя по именному значку, звали его Андерсон.

— Глупо, правда? — сказал Брейди. Он старался держаться спокойно, хотя рука заметно дрожала. «Что я делаю?» — спрашивал он себя. Ему хотелось станцевать перед этими полицейскими Танец Спасенной Жертвы, в котором он мог бы выплеснуть накопившееся недоумение, негодование, нервное напряжение — и выразить свою радость. Он должен сейчас ходить по дому, показывая копам, где что произошло, непроизвольно размахивая руками, нервно подтрунивая над собой и время от времени восклицая: «Ну что ты будешь делать?» и: «В моем доме! В моем собственном доме!»

Больше всего ему хотелось сказать: «На меня и моего сына напал серийный убийца! Он ушел, когда услышал вашу сирену! Он не мог уйти далеко! Надо догнать его!»

— Будем надеяться, в следующий раз я не буду резать окорок прямо в руке, — говорил он вместо этого.

— Будем надеяться, — сухо отвечал Андерсон.

— А где сейчас ваш сын, сэр? — подозрительно глядя на Брейди, спросила женщина-полицейский.

— Э-э, да ложится спать, наверное, — неуверенно ответил он, надеясь, что это прозвучало искренне. Он знал, что полицейским преподают психологию и нейролингвистическое программирование, учат определять по жестам и мимике, правду говорит человек или лжет. Люди, которые лгут, скорее склонны поднимать глаза вверх и вправо, а те, которые пытаются что-то вспомнить, — вверх и влево. Вруны часто так или иначе стремятся прикрыть рот пальцами или ладонью. Они словоохотливы, без понуканий вдаются в подробности, ошибочно полагая, что чем больше в рассказе деталей, тем больше он похож на правду. Способность выдумывать мелкие подробности, очевидно, вообще у людей в крови. Во всяком случае, им это проще, чем вспоминать детали подлинных — часто неприятных или даже мучительных — событий. Большинство говорящих правду сообщает только необходимую информацию. Но знание того, какие мелкие физиологические признаки выдают ложь, не очень-то помогает человеку от них избавиться. Брейди непроизвольно дотронулся до губ — и тут же отдернул руку.

— Хотелось бы поговорить с ним, если вы не возражаете, — сказала женщина.

Брейди все это время продолжал улыбаться, надеясь на то, что копы в конце концов решат, что он просто дурак. Пораненную руку он держал перед собой так, словно просил милостыни — но набрал он, естественно, только полную ладонь крови, которая продолжала сочиться из пореза.

— Вы не могли бы позвать его, сэр?

— А, да, конечно! — Он громко позвал сына, выждал секунд пять, потом позвал еще раз.

— А где ваша супруга, сэр?

— Она умерла. Полтора года назад.

— Прошу прощения. Подруга?

— Не обзавелся, — покачал головой Брейди.

Со стороны кухни послышалось шлепанье босых ног. Через миг на полу коридора показалась тень Зака, следом за ней вышел он сам.

— Что, пап?

Зак, одетый в пижаму, являл собой образец детской невинности и простодушия — хоть сейчас на картинку. Единственный изъян — спутанные волосы и видневшаяся на макушке пыль, которая осыпалась на них в подвале. Брейди хотел как бы невзначай подойти и, погладив сына по голове, стряхнуть ее, но женщина-полицейский преградила ему дорогу.

— Тебя зовут Закари? — спросила она.

Зак кивнул.

— В доме есть кто-нибудь еще?

— Только я и папа, — удивленно ответил мальчик.

— Это ты вызвал 911?

— Да, мэм, — понурил голову Зак.

«Молодчина», — подумал Брейди.

— Тебе ничего не грозит, малыш, — произнес Андерсон. — Но скажи, пожалуйста, зачем ты это сделал?

Зак посмотрел на него, потом на отца, затем перевел взгляд на руку Брейди.

— Папа поранился, — сказал он тихо и виновато. — Я услышал, как он кричит, и побежал на кухню. У него была вся рука в крови, и… — Он замолчал и потупился.

— Все нормально, Зак, — подбодрил его Брейди. Сам он при этом вдруг осознал, что совершил поразительно предсказуемую ошибку, из разряда тех, к которым относится нагромождение подробностей. Он сочинил излишне сложное оправдание. Почему было просто самому не «признаться», что он вызвал полицию по ошибке? Зачем он втянул в это Зака? Да, внезапное нападение его ошеломило, но это же не оправдание. Брейди чувствовал, что сын зря поверил его глупой затее.

— Ну… и он говорил всякие плохие слова. Очень плохие, — Брейди встретился взглядом с сыном: у Зака на ресницах блестели слезы, но он закончил шепотом: — Он никогда таких слов не говорил. Мне показалось, что случилось что-то очень страшное. Ну, я и… позвонил.

Женщина полицейский улыбнулась напарнику.

— И ты сказал диспетчеру, что к вам в дом кто-то забрался? — спросила она у Зака.

Тот кивнул в ответ.

— Зачем?

— Папа говорил, что так быстрее всего вызвать помощь, потому что на остальные вызовы ваши ребята приезжают не так быстро.

Действительно, Брейди когда-то так говорил, но на этот раз он успел забыть, что именно сказал диспетчеру. А ведь и правда, он говорил про взломщика. Брейди был поражен, что Зак так быстро нашелся, и пристальные взгляды полицейских его не смутили.

Полицейские посмотрели на Брейди. Он застенчиво улыбнулся.

— А почему ты говорил шепотом? — поинтересовалась у Зака женщина, не отрывая взгляда от Брейди. Вот тут уже было о чем беспокоиться. Может, она ловила их на вранье, с самого начала точно зная, что звонил в службу спасения Брейди?

Ему оставалось только изобразить недоумение, — правда, сильно напрягаться не пришлось, — повернуться к сыну и спросить:

— Зак!

— Я не хотел, чтобы папа рассердился. Я тайком позвонил. Мне казалось, что он очень сильно порезался и его надо спасать. Потом оказалось, что не очень сильно, — Зак виновато поджал губы. — Извините.

Андерсон рассмеялся, и напряжение в комнате, возросшее, как давление в глубоководном кессоне, спало.

— Что ж, береженого Бог бережет, — произнес он. Брейди показалось, что после этих слов Андерсон взъерошил бы Заку волосы, стой он немного поближе к нему.

На лице Зака появилась слабая улыбка, а по щеке покатилась слеза.

Женщина наконец убрала руку с пистолета и погладила мальчика по плечу.

— Ты поступил правильно, — подтвердила она.

Брейди смотрел, как сын принимает похвалу, и ругал себя на чем свет стоит. Зак врал как по писаному. Даже странно было узнать сына с этой стороны. А себя Брейди чувствовал полным идиотом. Если дело дальше так пойдет, где-то к полуночи ему придется надеть колпак с бубенчиками.

— …лечить, — уловил он последнее слово из того, что говорил ему Андерсон. Брейди повернулся к нему.

— Что, простите?

— Говорю, руку вам надо все-таки подлечить. — Андерсон вышел за порог, и напарница последовала за ним.

«В такой ситуации в кино, — подумал Брейди, — один из полицейских должен вдруг заметить что-нибудь необычное — торчащий в двери топор, мертвое животное на крыльце — и сказать: “Стоп, минутку, а это что такое?” И тогда из кустов выскакивает киллер и всех убивает».

Но это было не кино. Полицейские, улыбаясь, откланялись.

— Спасибо вам, — сказал им на прощанье Брейди, закрыл дверь и повернулся к сыну: — Это было классно! Ты такой потрясающий ак…

Но вместо широкой улыбки, которую он ожидал увидеть, лицо его сына исказила гримаса горечи и страха. Губы у Зака задрожали, из глаз потекли слезы. Он всхлипнул и бросился к отцу. Брейди опустился на колени, и руки Зака сомкнулись у него на шее. Сын прижался к его груди так, словно хотел зарыться в него и спрятаться от ужасов этого мира. Брейди крепко обнял его. Он понимал, что кровоточащая рука сильно перепачкает пижамку Зака, но ему было все равно. Он потерся лицом о волосы Зака — они пахли шампунем и подвальной пылью.

— Зак. Зак, все хорошо, — повторял он. — С нами все в порядке. Я сделаю все, чтобы с тобой такого никогда больше не повторилось, — тут он вдруг осознал, чего больше всего боится сын, и добавил: — Я постараюсь, чтобы и со мной тоже ничего не случилось.

Он еще долго обнимал и успокаивал Зака. Когда тот выплакался, Брейди отстранил его, чтобы заглянуть в сыну лицо, и сказал:

— Я отвезу тебя к дяде Курту и тете Кари.

— Нет, — покачал головой Зак и снова заплакал. Четыре года назад Курт и Кари Оукли переехали в Уилмингтон, штат Делавэр. Туда от Гаррисонвилля было два с половиной часа езды на автомобиле. Брейди полностью доверял этой семье. Зак будет в безопасности, и ему там понравится. Шансов, что кто-то, даже в ФБР, знает о них, было очень немного.

— Зак, я должен этим заняться. Надо раз и навсегда избавиться от того, кто на нас напал. Ты понимаешь меня?

— Давай вместе поживем у дяди Курта, — шмыгнув носом, предложил Зак. — Там нас никто не найдет.

— Сынок, я бы с удовольствием. Но в этом мире есть чудовища, которые не исчезают от того, что мы от них прячемся. Надо выйти и встретиться с ними лицом к лицу.

— Как Давид и Голиаф, — произнес Зак, но так тихо, что становилось понятно: он не хочет, чтобы его отец был Давидом. Он хотел, чтобы отец остался с ним.

— Примерно.

Они долго молча глядели друг другу в лицо. Говорить что-то еще не имело смысла. Потом снова крепко обнялись.

— Ну, ступай собери какую-нибудь одежду и зубную щетку в свою спортивную сумку, — сказал Брейди, тоном давая понять: «Давай, пора. Это нужно сделать немедленно».

Зак, кажется, успел прийти в себя. Он начал подниматься по ступенькам, но вдруг остановился и бросился обратно.

— Что случилось? Куда ты? — перехватил его Брейди.

— Коко! — почти закричал Зак.

— Зак! Иди собирай вещи. Я сам его поищу.

Брейди захватил пистолет из тайника на кухне и включил свет на заднем дворе. Он помнил, как песик завизжал — и как внезапно оборвался его визг. Брейди вышел из дома на мощеную площадку с садовым столом. В их районе возле каждого дома имелся солидный земельный участок, большая часть которого приходилась на задний двор. Есть где поиграть детям. Именно поэтому Карен его и выбрала, хотя для их семьи такое жилье было дороговато. Брейди посмотрел в сторону дальнего забора, которого было не видно из-за деревьев. Ему совсем не хотелось идти туда одному, без прикрытия. Держась лицом к той стороне, он двинулся боком вдоль задней стены дома, время от времени негромко окликая Коко. Так он дошел до бокового забора и хотел добраться тем же маршрутом до противоположной стороны двора, как вдруг его внимание привлек непонятный влажный блеск. Листья кустарника были измазаны чем-то темным и жидким. Брейди коснулся листьев пальцами и выставил руку на свет. Красное… кровь. Он опустился на четвереньки и всмотрелся в темноту под ветвями.

— Коко? — прошептал он.

Брейди залез под куст и застыл, различив в темноте светлую шерсть лежавшего на земле песика. Она не шевелилась. Брейди протянул здоровую руку и слегка пошевелил Коко. Тот не подавал признаков жизни. Брейди хотел обхватить его тельце рукой и вытащить из кустов, но угодил пальцами в какое-то теплое и влажное месиво. При этом раздался такой звук, словно он наступил в грязь. Брейди отдернул руку — она была вся в крови, кроме того, на нее налипли комочки земли и опавшие листья. Брейди непроизвольно судорожно выдохнул и практически так же судорожно и непроизвольно принялся вытирать руку о траву. Потом еще раз посмотрел на комок шерсти в траве.

— Прости, богатырь, — прошептал он.

Обернувшись, он посмотрел на окно комнаты Зака, располагавшееся на втором этаже прямо над ним. Окно было зашторено. Поразмыслив секунду, Брейди решил сказать сыну, что Коко не нашел. Зака, конечно, трудно будет убедить уехать, бросив песика здесь. Но ничего, можно пообещать, что соседи его поищут, найдут и присмотрят за Коко несколько дней.

Как-то вскоре после гибели Карен Брейди, сидя на диванчике в гостиной со стаканом бурбона в руке, вдруг почувствовал себя хрупким, как фарфоровая статуэтка, и даже надтреснутым от удара. Он понял: еще одна большая потеря — и он не выдержит, во всяком случае, долго не протянет. Брейди не мог точно сказать, что с ним тогда случится: умрет он от сердечного приступа или покончит с собой, а может, сойдет с ума… но что-нибудь случится обязательно. И вот теперь он ощутил, что за прошедшее время не стал прочнее. Брейди трясло, ему казалось, что он вот-вот сломается. Но опасность, угрожавшая сыну, придавала ему сил, заставляла держаться. Может быть, он сломается потом, когда сын будет в безопасности.

Несмотря на то, что внешне Заку удавалось справиться с собой, Брейди опасался, что сын тоже не так крепок, как кажется. Брейди не хотелось проверять свои догадки на практике. Он не будет испытывать сына на прочность и обременять его душу известием о гибели Коко.

Брейди поднялся с четверенек, рассеянно обтирая ладонь о штаны. Обратно к дому он шел так тяжело, словно ему на плечи навалили мешок с песком. Сознание его сосредоточилось на двух неотложных нуждах: отмыть руки и как можно скорее покинуть город.

* * *

Из своего микроавтобуса, припаркованного у обочины в двух кварталах от дома Брейди Мура, Олаф видел, как полицейские ушли. Он облегченно вздохнул и услышал за спиной тихий шорох — собаки подняли головы с груды мусора на полу и с любопытством посмотрели на хозяина. Как Олаф ни крутил колесико настройки объектива, он не мог добиться четкого изображения в бинокле: полицейские и их машина и даже дом Мура расплывались перед глазами. Дело было не в оптике, а в глазах — сказывалось действие ядовитых паров, которые применил объект для своей защиты.

Копы спустились с порога, и входная дверь закрылась. Олаф отложил бинокль и утер глаза рукавом. Надо будет раздобыть глазных капель… и таблеток каких-нибудь — горло дерет страшно.

Сзади послышалась возня, и возле его ноги появилась морда Фрейи. Олаф почесал ей голову и потрепал уши.

— Что думаешь, девочка? Здорово он тебя развернул, да? — сказал он и улыбнулся. — Правда, умно.

Он еще раз посмотрел в бинокль. Со стороны казалось, в доме все спокойно, и это было странно. Олаф ждал нашествия блюстителей закона. Ему казалось, что это какая-то ловушка: пока он наблюдает тут за фасадом, со двора в дом, наверное, пробрался целый отряд вооруженной охраны и поджидает его возвращения.

Боги уберегли от смерти Брейди Мура и его сына — во всяком случае, на время. Но смертный приговор им не отменен, так что Олаф должен сделать еще одну попытку. К приговору богов нужно относиться с почтением. Бывает непросто отделить собственную оплошность от воли Одина. Бог богов всегда добьется своего и исправит все оплошности, но Олаф должен серьезно поразмышлять: что он сделал не так? Почему он не справился с заданием? Очевидно, слишком шумно подбирался. Дал возможность объекту выстроить оборону. Надо будет поработать над техникой скрадывания. Что еще? Оценка обстановки. Олаф чувствовал, что отступил слишком рано. Он нашел дичь, и она была совсем рядом, но он отступил, услышав звук сирен. Полминуты. Ему нужно было задержаться всего на тридцать секунд.

Олаф зажмурился. Слезы, задерживаясь в ресницах, смягчали жжение в роговице. Он опустил руку и потянул рычаг, которым откидывалась спинка сиденья.

«Что бы ты сделал на моем месте, Один? — думал он. — Когда бы ты совершил следующий ход?»

Он представил себя лежащим ниц перед входом в залы Валгаллы. Он был ничтожен перед этим величием, вошь подноготная. Но Олаф искал наставления и подверг себя дальнейшему уничижению: он — грязь на сандалиях Одина, он даже недостоин называться живым. Этого мало… Олаф мысленно склонялся все ниже и ниже…

Вдруг он почувствовал: долгожданный ветерок овеял его лицо, воздух и его кости содрогнулись от дальнего грома. Дверь открылась. Один почтил его своим присутствием. Сознание Олафа померкло, когда Один повлек его в Священный Зал.

Утратив способность физической речи, Олаф обрел дар исторгать оглушительной силы слова там, куда воспарил его дух.

Он начал неистово молиться.

 

44

Алиша ударилась о край двери лбом и щекой, и дверь захлопнулась от этого удара. Все поплыло у нее перед глазами. Киллер обхватил рукой шею — он еще не отказался от мысли ее задушить. Он инсценировал бегство, чтобы неожиданно напасть на нее сзади, когда она бросится в погоню. Алиша чувствовала, что рука сдавила ей горло, как петля. Она тут же захотела кашлять — и не могла. Удушающий захват полностью перекрыл доступ воздуха и возможность крикнуть. Алиша закричала, но только мысленно — там, в душе, это был отчаянный и пронзительный вопль. Она вцепилась в его запястье обеими руками и попыталась разжать захват. Алиша тянула изо всех сил, но давление на горло не уменьшалось.

Захват стал туже. Ей казалось, гортань вот-вот не выдержит и проломится. Если это случится, она умрет от удушья, даже если сможет освободиться. Трахея останется сдавленной, и душить Алишу у злодея уже не будет необходимости.

Решив, что вторая рука у киллера тоже занята для затягивания захвата, Алиша уперлась ногами в дверь и «побежала» по ней вверх. В рукопашном бою самыми эффективными часто оказываются те приемы, что рассчитаны на инстинктивное противодействие противника. Например, когда один тянет или выкручивает другому какую-то часть тела, тот скорее всего, сопротивляясь, начнет прилагать обратное усилие. Это усилие сразу же используется во второй части приема. Гораздо эффективнее бывает сопровождать движение противника и самому сразу же его использовать, не давая себя поймать. «Не тянуть, а толкать канат», — объяснял ей инструктор по рукопашному бою в школе агентов ФБР.

Знай это напавший на нее человек-демон, он отступил бы на шаг, как только ноги Алиши начали свое восхождение по двери. Тогда она потеряла бы опору и вернулась на пол. Но он поступил так, как большинство глупых драчунов: уперся ногами попрочнее, не давая сдвинуть себя с места. Оттолкнувшись босыми ногами от двери, Алиша занесла их за спину нападавшему. Силы вращательного движения ее тела оказалось достаточно, чтобы вывернуться из захвата. Она перелетела через киллера и приземлилась на ноги. Он опрокинулся на спину, так что его голова оказалась между ее ног. Алиша знала, что теперь надо перенести центр тяжести тела и придавить противнику грудь коленом, но у нее не было сил. Легким срочно требовался воздух. Перехваченное конвульсией горло не сразу позволило сделать вдох. Когда же ей это все-таки удалось, вместе с воздухом по нему словно устремились вниз миллионы мельчайших осколков стекла.

Киллер снизу вцепился Алише в ногу — на пальцах у него были острые ногти. Она начала падать и постаралась повернуться при этом так, чтобы попасть коленом ему в горло. Он заметил это и успел увернуться. Колено Алиши скользнуло по его плечу и стукнулось о пол. Она вскочила и бросилась в комнату.

Куда же он дел пистолет? Спрятал или забрал? Искать было некогда, но в комнате были и другие предметы, которые Алиша могла использовать для самозащиты.

Она шагнула к кровати, но киллер схватил ее за ногу, и Алиша упала. Рукой она успела зацепить свой блейзер, лежавший на краю койки. Блейзер упал ей на голову, а вслед за ним соскользнул увесистый предмет, лежавший под блейзером. Алиша отбросила блейзер и схватила то, что ей было нужно: продолговатый цилиндр в кожаном футлярчике.

Пока она расстегивала футляр и вынимала металлический цилиндр, человек-демон полз по ней от ног к голове, поочередно хватаясь и подтягиваясь руками. Алиша рывком перевернулась под ним и ударила тяжелым цилиндром по руке — вернее, когтистой лапе, — вцепившейся ей в правый бок. Нападающий зашипел от боли — за рядами острых клыков открылась черная глотка. Другой рукой он схватил Алишу за бедро. Она ударила и по этой руке.

Шипение перешло в вой. Алиша пнула киллера обеими ногами в лицо и плечо и выбралась из-под него. Они вскочили на ноги одновременно и тут же приготовились к следующему раунду.

Киллер увидел цилиндр у нее в руке и засмеялся.

— Ну, давай, — произнес он высоким скрипучим голосом. — Газ мне по барабану.

Его голос чем-то напомнил Алише лай гиены. Да и вообще стоявшая перед ней тварь имела неуловимое сходство с этим животным.

— Хорошо, что я им не запаслась, — ответила она и сделала движение запястьем. Издав звук меча, выходящего из ножен, цилиндр, как по волшебству, превратился в метровую металлическую дубинку. Превратись он в голубя, нападавший удивился бы не так сильно. Алиша, не замахиваясь, чтобы не дать человеку-гиене подготовиться, двинула его дубинкой по голове. Тот рухнул на койку, она спружинила, и он мешком повалился на пол.

Удар отдался резкой болью в руке Алиши, напомнив ей об искромсанном гарротой предплечье. Ее ослабевшие пальцы не удержали дубинку, та полетела на пол, ударилась и покатилась по полу. Алиша подхватила ее и отвела за голову, изготовившись к следующему удару. Но человек-гиена не спешил подниматься на ноги, и она замерла, ожидая подвоха.

Она стояла, отведя левую ногу чуть назад и перенеся на нее основной вес тела, чтобы правая нога была свободна для удара или ухода в сторону. Это была стандартная стойка «фугал соги» из таэквон-до. Осознав это, Алиша вспомнила, что несколько приемов, которые она использовала для отражения нападения, ей показали на тренировках по рукопашному бою, но она применила их инстинктивно. Инструкторы постоянно твердили, как важно в пылу сражения применять нужный прием не задумываясь. А потому заставляли отрабатывать одно и то же движение до автоматизма. Алише впервые представился случай по достоинству оценить пользу этих тренировок.

Человек-гиена не шевелился. Шагнув ближе, Алиша пнула его в голень. Он не шелохнулся. Она направила на него дубинку, как рапиру, и ткнула в ребра. Ноль эмоций. Алиша перехватила дубинку левой рукой, осторожно склонилась над согнутым телом и отыскала у него на шее сонную артерию. Пульс бился ритмично. Гиена отключился, но был жив. А жаль. Алиша выпрямилась и перевернула его тело ногой. Показалась та часть головы, на которую пришелся удар. Вдоль шишки, выпиравшей из головы так же, как и его острые скулы, шла рана длиной сантиметров в десять. Волосы вокруг пропитались кровью.

«Первым делом заковать его, — подумала Алиша, бросив взгляд на сумочку, в которой она в числе прочего держала наручники. — Потом найти пистолет и перевязать руку».

Пока она занималась всем этим, она придумала, что делать с Гиеной. Идея показалась ей блестящей — хотя и абсолютно безумной. Но Алише она пришлась по душе.

 

45

Шоссе на Анакосту к северу от Гаррисонвилля чем-то напомнило Брейди электрокардиограмму. Леса и фермы — как паузы между ударами огромного человеческого сердца. Здесь все успело затихнуть. Редко-редко где-нибудь вдали покажется фонарь у дома, в котором остальные огни уже погасли, и жители спят крепким сном. Потом — удар: показался крупный город, сто высокие здания играют цветными огнями, жизнь бьет ключом. Бу-БУХ, бу-БУХ, бу-БУХ… Сельская местность — большой город — пустошь — городок…

Брейди гнал машину вдоль этой гигантской электрокардиограммы. Въезжая в пределы городов, он держал скорость чуть выше разрешенной, миль на восемь и час. Он знал, что большинство дорожных полицейских охотится на тех, кто превышает скорость больше чем на десять. Вдали от города Брейди давил на газ, полагая, что на безлюдных участках ночным стражам автострад подстерегать добычу не так интересно.

Он бросил взгляд на Зака: тот спал на переднем сиденье, подтянув ноги к груди и подложив под голову свою любимую «одеялочку». Было еще только девять вечера, мальчик отсыпался после пережитого стресса.

«Тойота-хайлендер» — машина удобная в управлении, а дорога была несложной, не требующей большого внимания. Но думать не хотелось. Брейди, правда, пытался отыскать причину, по которой «убийца Пелетье» мог захотеть свести с ним счеты. Не может быть, чтобы они с Алишей успели подобраться к преступнику так близко, что стали представлять для него ощутимую угрозу. Или все же подобрались, сами того не ведая? Но даже если так, как убийца его выследил? Неужели Брейди настолько заметная фигура, что его так просто вычислить? Или ему присуща какая-то характеристика, по которой преступник выбирает жертву, — общая с остальными? Больше всего тревожил вариант, на который намекнула Алиша: действиями преступника кто-то руководит, и этот кто-то в подробностях знает, кто такой Брейди и чем он занимается. Но тут мысли возвращались к исходному вопросу: кому могла понадобиться его смерть? Ходить по этому замкнутому кругу было настоящей пыткой.

Брейди потянулся к бардачку и достал из него хромированную фляжку. На ней древнеанглийским шрифтом были выгравированы его инициалы: BDM. Эту фляжку ему подарила на день рождения Карен. Тогда ей эта вещица показалась милым сувениром, безделушкой. Брейди в то время совсем не пил, разве что иногда добавлял капельку коньяка в кофе. Карен и представить себе не могла, что фляжка станет для него предметом первой необходимости.

Брейди отвинтил большим пальцем прижимное кольцо на горлышке и поддел пробку. Он поднес фляжку к носу, понюхал и содрогнулся. Ну, и дрянь же этот «Джим Бим».

Тельце спящего сына притягивало внимание Брейди, как небесные тела притягивают своим гравитационным полем мелкие объекты. Хоть Брейди и не смотрел на Зака, но почему-то все сильнее ощущал его присутствие. В этой фляжке был не просто виски — там плескалась кислота, которая может разъесть его семью — то, что от нее осталось — уничтожить карьеру Брейди и будущее его сына.

«Но я по крайней мере это осознаю, — подумал он и сделал маленький глоточек. — Это просто жидкий аспирин, микстура, с одного глотка вреда не будет, только польза».

Брейди задумался, не принять ли еще, раз это так полезно — и тут завибрировал сотовый. Телефон лежал у него в пепельнице, завалявшаяся там же мелочь позвякивала в такт звонкам. Брейди взял трубку и посмотрел на экран: «Номер не определен».

— Алло! — тихо сказал он, нажав кнопку приема.

— Это я, — ответил ему голос Алиши.

— Давай я перезвоню тебе с проводной линии.

Алиша назвала номер телефона гостиницы.

— У меня 522-й номер, — добавила она. — Только быстрей: я переезжаю в другую комнату.

— Пять минут, — сказал Брейди, подавив желание узнать о причине внезапного переезда, и нажал «отбой». Если убийцу на него натравил кто-то в ФБР, этот человек может пойти на все, чтобы довести дело до конца. А отследить звонок с мобильного — для ФБР такое же обычное дело, как «бизнес-ланч» для коммерсантов. Установить местонахождение конкретной трубки даже проще, чем представляют себе параноидные романисты в самых смелых фантазиях. Каждый сигнал с телефона улавливается сразу несколькими ретрансляторами, которыми утыкана местность. Как правило, ближайший ретранслятор, который получает самый сильный сигнал, присваивает звонок себе и дальше с ним работает. Но с помощью специальной программы, которую активно применяют разные правительственные агентства, можно использовать ретрансляционные вышки как пеленгаторы и по силе сигнала определять место нахождения абонента с точностью до тридцати сантиметров, даже если он при этом движется.

Брейди миновал знак, указывавший различные услуги, которые можно получить, съехав с автострады на следующем ответвлении. Ему было все равно, лишь бы там имелся телефон. Он свернул с трассы и быстро отыскал подходящую заправочную станцию. У Брейди была телефонная карточка, но он не хотел ею пользоваться. Перед выездом он запасся пригоршней четвертаков, которые хранились у него на комоде в большой банке из-под майонеза. Брейди установил в прорезь с десяток монет и набрал номер отеля. Ему ответила телефонистка, он попросил соединить его с номером 522.

— Назовите фамилию проживающего, — сказала она.

— Вагнер.

Послышался щелчок соединения и гудок вызова.

— Да!

— Алиша? — на всякий случай спросил Брейди, хотя узнал ее голос.

— А что, не похоже?

— Может, нам завести какой-нибудь пароль? Например: «Ничего не понимаю».

— Не смешно. Пусть будет кодовое слово «Морган». Скажем: «Позовите Моргана».

— Морган? — Брейди осознал, что она не шутит.

— Да, из имен и названий получаются неплохие кодовые фразы. Если все в порядке, отвечаем так: «Морган слушает». А если что-нибудь не так, например, ты не можешь говорить свободно или подозреваешь, что линия прослушивается, или кто-нибудь держит тебя на мушке, тогда кодовые слова «не тот». Например, «Вы, наверное, не тот номер набрали». Договорились?

— Ты уверена, что все это так необходимо?

— На тебя только что совершили покушение.

— Да, но это…

— И на меня тоже.

— О чем ты? — после длительной паузы спросил Брейди.

— Какой-то… — голос у Алиши пресекся от волнения, как ни старалась она держаться, — какой-то человек проник в мой номер и попытался меня убить.

— Алиша… — Брейди не нашел что сказать. У него сжалось сердце и засосало под ложечкой. Он почувствовал внутри такую же пустоту, какую ощущал при мысли о той опасности, которая сегодня угрожала Заку. Брейди привалился плечом к стене будки и спросил: — Ты в порядке?

— Жить буду, — ответила она. — Слушай, я собиралась приехать к тебе, но мне тут надо кое с чем разобраться. Ты можешь приехать в Нью-Йорк?

— Уже еду. На самом деле. Меньше трех часов пути.

— Не уточняй. В мой номер не заходи. На лестничной площадке третьего этажа я для тебя кое-что оставлю.

Брейди почувствовал себя как Элли, которую смерч неумолимо уносил в Волшебную страну — в любую секунду могло произойти все что угодно, и выхода никакого не было.

Брейди! — тихо сказала Алиша.

— Да!

— Будь осторожен, — сказала она и повесила трубку.

* * *

Алиша сидела на койке в своем номере, опершись спиной на кучу подушек в изголовье. На полу в углу комнаты лежал убийца, прикованный наручниками к толстой ножке блока кондиционирования воздуха. Он был все еще без сознания. Вернее, не все еще, а опять. Минут десять назад он пошевелился и застонал. Алиша не была готова с ним общаться, а потому пришлось еще разок угостить его дубинкой.

Она посмотрела на свой дорожный будильник. Тридцать минут назад она позвонила одному своему старому знакомому и попросила его приехать. Он обещал, что будет через час. «Надеюсь, оставшиеся полчаса мистер Гиена будет паинькой», — подумала Алиша.

Еще до разговора с Брейди она начала обзванивать другие номера гостиницы, предварительно составив список и положив его перед собой на койку. Отель «Марриот Таймс-Сквер» был небоскребом высотой в пятьдесят два этажа. Каждый этаж вмещал от двадцати до сорока номеров, в зависимости от размера и количества специализированных помещений: гостиных, холлов, тренажерных залов и прочего. Первые две цифры из четырех означали этаж (в трехзначных числах — одна), на котором располагался номер. Комната Алиши была на пятом этаже. Двадцатью этажами выше, надо полагать, находилась комната номер 2522. Притворившись восторженной провинциалкой, Алиша позвонила портье и узнала, что всего в отеле 1528 номеров, что свободные номера есть, а значит, ее кузине, которая якобы должна приехать через несколько часов, не о чем беспокоиться. («Представляете, она забыла перед вылетом забронировать номер в гостинице, ну что за женщина, честное слово, если бы у нее была съемная голова, она бы и ее постоянно забывала!»)

Алиша знала, что в большинстве отелей стараются селить постояльцев рядом, в результате целые этажи бывают свободны от жильцов. Она взяла телефон и, сверившись по блокноту, набрала номер 3314. В трубке звучали длинные гудки. Девять вечера, конечно, не самое удачное время для поиска пустых номеров. Если не отвечают, вполне может оказаться, что постоялец ужинает где-нибудь в ресторане, смотрит шоу на Бродвее… да мало ли чем может прельстить приезжего человека вечерний Нью-Йорк! Алиша нажала рычажок, прервав соединение, и набрала номер 3316.

— Да! — ответил недовольный мужской голос.

— Простите, не туда попала, — сказала Алиша и вычеркнула в списке номер 3316. Потом перевела дыхание и набрала 3414. Ей опять никто не ответил, и она набрала 3416. Там тоже никто не взял трубку, и Алиша набрала 3412. Ответила какая-то хрипловатая женщина, которая явно ждала звонка. Но не от Алиши.

Через двенадцать минут и пятнадцать этажей Алиша нашла свой «свободный коридор». В номерах с 4910-го по 4929-й трубку не поднимал никто. Алиша готова была побиться об заклад, что эти комнаты пустуют не потому, что их обитатели пошли прогуляться по Бродвею, а потому что в них никого не поселили.

— Ваш номер ждет вас, мистер Гиена, — произнесла она слащавым голоском, обращаясь к лежащему на полу человеку. Тот и ухом не повел.

Алиша осторожно провела пальцами по полотенцу, которым обернула раненое предплечье. Пальцы ощутили теплую липкую влагу, подушечки окрасились кровью. Третья повязка промокла насквозь. Алиша посмотрела на часы. Ее знакомый придумает, как остановить кровь. В конце концов, был же он когда-то врачом. Хоть и давно. Она знала Аполлона по другому роду занятий, который, как он уверял, был более доходным и приятным. Жаль, она не сказала ему, что ранена. Когда звонила Аполлону, ее больше беспокоила участь Гиены, чем собственная. При мысли об этом Алиша улыбнулась, хотя ее мутило от вида собственной крови, подсыхавшей на кончиках пальцев.

 

46

По дороге к Уилмингтону, где жили Оукли, Брейди несколько раз съезжал с автострады. Ему очень не хотелось терять время, отклоняясь от прямого курса, но следовало убедиться, что слежки нет. Длинные участки узких проселочных дорог лучше всего подходили для этой цели. Один раз, остановив машину, он вышел и внимательно осмотрел небо. Вертолетов в поле зрения не было. Последний раз, чертыхаясь про себя, он свернул с автострады, когда до цели оставалось полчаса езды. Заехав в темную пасть автомойки, Брейди вооружился фонариком и залез под машину. Он осмотрел все места, где обычно устанавливается аппаратура для слежения, и ничего не нашел. Потом стал обшаривать автомобиль наугад — и тоже ничего не обнаружил. У Брейди не было с собой приборов, с помощью которых можно было точно сказать, есть на его машине «маячок» или нет. Но во всяком случае, он сделал, что мог.

Когда Брейди завел мотор, Зак встрепенулся. Брейди смотрел, как сын трет ладонями лицо, потягивается и сонно моргает. Встретившись с ним взглядом, Зак улыбнулся, очень растрогав отца. Брейди вновь убедился, что сыну спокойнее, когда он рядом, и он вновь решил, что должен это доверие оправдать.

Выглянув в окно, Зак увидел стены автомойки и ряд закрытых магазинчиков напротив.

— Где это мы? — поинтересовался он.

— Примерно в получасе езды до дома дяди Курта.

— Это что, автоматическая мойка?

— Ага, я тут хотел почистить машину, привести в божеский вид. Но этот агрегат не работает.

Судя по всему, Зак не верил ни одному его слову.

— Есть хочешь? — спросил Брейди. На заднем сиденье у них лежала упаковка чипсов «Принглз».

— Нет, — покачал головой Зак. — Вот пить хочу.

Брейди отыскал на заднем сиденье бутылку воды и вручил ему.

— А в туалет?

— Хочу, — подумав, сказал Зак.

— Ладно, сейчас отыщем местечко. А потом — к дяде Курту и тете Кари, — сказал Брейди и мысленно добавил: «А потом — в Нью-Йорк и еще бог знает куда».

— Они знают, что мы едем?

— Я им позвонил с телефона-автомата. Они будут очень рады. Мальчишки заорали от радости, когда дядя Курт им сказал.

Зак улыбнулся.

— Послушай, Зак, — после недолгого колебания продолжал Брейди. — Я не сказал им о том человеке, который напал на нас сегодня. Не хотел пугать.

— Я тоже буду молчать, — кивнул Зак.

— Давай скажем, что мне нужно уехать на несколько дней по работе, а с тобой посидеть в этот раз оказалось некому. Вот мы и решили, что самое время тебе у них погостить, — несколько приободрившись, стал объяснять дальше отец. В общем-то, он пересказывал историю, которую уже успел рассказать Курту.

Зак насупился и опустил глаза.

— Сынок, я знаю, как ты не любишь лгать. Это замечательное качество. Просто ситуация такая. Необычная. Боюсь, если они узнают, что произошло на самом деле, то попытаются как-нибудь помочь. Обратятся в полицию, например, или будут искать меня в Бюро. Тогда кто-то из плохих парней может узнать, где ты находишься, — Брейди сделал паузу, проклиная себя за то, что собирался сказать — и тем самым снова поселить страх в душе сына. — Зак, они могут решить добраться до тебя. И в следующий раз у них может получиться. — У Брейди из глаза покатилась слезинка. Это произошло неожиданно для него самого: он даже не подозревал, до какой степени взвинчены его эмоции. Ему казалось, что чувство утраты и отчаяние столько времени незримо следуют за ним, что он уже к этому привык. Брейди улыбнулся и смахнул слезу.

Зак не улыбнулся в ответ, а долго смотрел на его щеку своими темными глазами. Брейди даже показалось, что он хочет прикоснуться к ней рукой. Но Зак просто посмотрел ему в глаза.

— Ты боишься, что дяде Курту, тете Кари и их детям грозит опасность? — спросил он.

— Я боюсь… — Брейди запнулся и с трудом договорил: — Боюсь, что опасность грозит тебе.

— Ты боялся за маму? До того как она умерла?

Брейди подумал.

— Нет, не очень. Может, смутно, в душе. Вообще-то, я опасался дорожных происшествий, но по-настоящему не представлял себе, что могу лишиться настолько дорогого человека. Что вот так все может кончиться. — Он посмотрел на ночную улицу — там все было каким-то сизым: дорожные знаки, деревья, магазины — все было окрашено в разные оттенки серого и синего. Теперь Брейди вполне мог представить себе жизнь, целиком окрашенную в такие мрачные цвета. — Я ужасно не хочу потерять еще и тебя.

Сын потянулся к нему, и они обнялись.

— Я тоже не хочу тебя терять, — сказал Зак. Он отстранился и посмотрел на отца сухими глазами. Он не раскис от того, что сказал ему Брейди, напротив, у него словно прибавилось сил и решимости. — Давай каждый из нас сделает все, чтобы мы не потеряли друг друга. Я не скажу дяде Курту и тете Кари о том парне с собаками, — сказал он деловым тоном. — А ты… не позволишь ему тебя убить. Договорились?

— Ты меня сегодня не первый раз удивляешь, — покачал головой Брейди.

— Так что, по рукам? — настойчиво спросил Зак, протянув ладошку.

— По рукам, — пожал его руку Брейди.

Он вывел машину из автомойки, и они продолжили путь.

* * *

Через сорок минут они входили в гостиную Оукли. Везде горел свет — Брейди догадался, что Кари нарочно включила для них эту иллюминацию. Старший сын Оукли Тейлор, ровесник Зака, специально не ложился спать, чтобы встретить друга. Он был полон идей, чем они могли бы заняться — от еды до игрушек. Презрительно скривившись, он пожаловался, что родители заставляют его возиться с младшими братьями и, может, им с Заком придется вместе этим заниматься, «но если салажня будет мешать, пендаля им…»

— Тэйлор! — возмутилась мать.

Брейди не понял, что ее больше возмутило: лексика сына или смысл сказанного.

— Что же ты не покажешь Заку свою палатку? — перевела разговор Кари.

Тэйлор проглотил наживку:

— Хочешь посмотреть, какая у меня палатка? Мы можем спать в ней!

— У-у-у… — Зак посмотрел на отца.

— Ступай. Я зайду перед отъездом.

Зак пошел за приятелем — к удивлению Брейди, не к двери, ведущей в сад, а на второй этаж, к спальням.

— Он поставил палатку у себя в комнате, — улыбнулась Кари, заметив выражение лица Брейди.

— Кстати, классно получилось, — засмеялся и Курт.

Супруги охотно и часто смеялись — порой Брейди даже не мог понять, над чем. Но люди они были замечательные. Брейди с Карен даже назначили их опекунами Зака в завещании — правда, тогда возможность преждевременной смерти им обоим казалась ничтожной. Брейди и теперь считал, что Оукли — лучшие люди из тех, кому он может доверить сына. Ну, вырастет смешливым. Это не самое плохое, к чему можно приучить ребенка.

— Брейди! Что это ты делал?! — воскликнула Кари, взяла его за руку и осмотрела повязку. — Ты истекаешь кровью!

— Да так, окорок неудачно порезал, — вяло соврал Брейди. — На самом деле не так страшно, как выглядит.

— У меня есть бинт, — сказала она, направляясь в другую комнату.

— Нет, не надо, — возразил он. — Все в порядке. Заживет потихоньку.

Она посмотрела недоверчиво.

— А Коко с тобой, что ли? — спросил Курт, поглядев в окно на внедорожник Брейди.

— Нет, он где-то шлялся, когда мы уезжали, так что пришлось его там оставить.

— Такого песика — бросить одного дома! — удивился Курт.

— Да он убежал и…

— Так вы его на улице оставили?!

— Ну, он там и жил в последнее время. Когда нас дома нет, а ему надоедает гоняться по окрестностям, он у соседей. Ничего с ним не сделается, — отвечал Брейди, а сам в это время думал: «Не удивительно, что люди так часто лгут. Как просто, оказывается».

Добродушно покачав головой, Кари предложила ему выпить чашечку кофе в кабинете.

— Нет, некогда, — с искренним сожалением сказал Брейди. Он уже почти целый год их не видел и соскучился. Но он почему-то не стремился видеться с ними чаще. Наверное, потому, что неловко упиваться собственным горем в присутствии людей, которые так хорошо к тебе относятся.

Курт спросил, что случилось, и Брейди ответил, что ему надо срочно уладить кое-какие дела. Дела не только неотложные, но деликатные, так что лучше, если Оукли не будут сами ему звонить и искать. Когда он добавил: «Ни при каких обстоятельствах», — их сочувствие переросло в беспокойство.

— О чем ты говоришь, Брейди? — хмуря брови, спросил Курт и положил ему руку на плечо. — Мало ли что может случиться…

— Ни при каких обстоятельствах, — повторил Брейди. — Не пытайтесь искать меня через ФБР. Не оставляйте записок у меня дома, не звоните на мобильный, не посылайте эсэмэс-сообщений. Простите, ничего не могу пока говорить. Расскажу… когда вернусь.

— И когда это будет?

— Не знаю пока. Через несколько дней, может, через неделю. И пожалуйста, не выспрашивайте у Зака, что да как.

— Вот уж чего мы не будем делать! — обиженно сказала Кари.

Брейди понял, что последняя предосторожность была излишней, и ему стало стыдно.

— Я сам буду позванивать время от времени. Постараюсь — раз в день, — пообещал он, а себе дал слово найти способ, как это делать, не выдавая местонахождения Зака.

— Отсутствие Коко как-то связано с этим? — спросил Курт, бросив подозрительный взгляд на окровавленную руку Брейди.

Брейди помедлил с ответом. Курта интересовало, насколько его загадочные дела задевают личную жизнь. Брейди не знал, что ответить. «Убийца Пелетье» очень даже может ее задеть. Однако Алиша просила пока держать все в тайне.

— Нет, — просто ответил он и спросил, не могут ли Оукли снабдить его термосом горячего черного кофе в дорогу.

Кари отправилась на кухню, а Курт, словно извиняясь за излишнее любопытство, завел разговор о всяких мелочах. Вот Тэйлор собрался в скауты, а Зак как к этому относится? Можно ли дать Заку покататься на вездеходе? А как насчет бейсбола?

Когда Кари принесла термос, Брейди пошел попрощаться с Заком. Они обнялись и поцеловались.

— Не забудь про наш договор, — сказал Зак.

— Ты тоже не забудь.

Зак кивнул. Он проводил отца до машины. Брейди выбрался задним ходом с подъездной аллеи и бросил прощальный взгляд на сына. Зак стоял на крыльце вместе с Куртом и Кари и сосредоточенно махал ему рукой. Брейди посигналил и отправился навстречу неизвестности.

 

47

В полночь, проделав немалый путь, он стоял на лестничной площадке третьего этажа в отеле «Марриот Таймс-Сквер». Все вокруг — пол, стены, потолок — было сделано из бетона, покрытого специальным материалом, из-за которого он казался влажным. Упрятанные за решетку лампочки давали ровно столько света, чтобы постоялец, споткнувшись и слетев кубарем по ступенькам, не мог подать на администрацию в суд за то, что на лестнице ничего не видно.

Чего Брейди все-таки не видел, так это послания от Алиши с известием, где ее искать. К своему номеру она велела не приближаться.

«О’кей, Алиша. Тогда где же ты?»

Брейди осмотрел пол, дверь, потолок — ничего. На стене у двери висел огнетушитель. Сняв его с крюка, Брейди осмотрел оборотную сторону… и тут увидел надпись, сделанную черным несмываемым маркером вдоль красного цилиндра: «я+ты-шоу+Z; рука».

Превосходно. Вот в чем Брейди никогда не был синен, так это в криптографии. Он даже ребусы и прочие головоломки в газетах всегда пропускал. Или вот тоже загадка: как отнять от двадцати девяти один, чтобы осталось тридцать? Легко, скажете? Конечно, если записать 29 римскими цифрами, а еще лучше, выложить спичками: XXIX. Убираем предпоследнюю «единичку» и получаем тридцать. Очень остроумно. Интересно, Алиша знает о том, что головоломки — не его стихия? Они уже довольно долго общались. Но Брейди не помнил, говорили ли они о криптографии.

Скорее всего, решил он, Алиша должна была сделать, загадку несложной, но такой, чтобы только он мог догадаться — вспомнив, о чем они точно говорили. Итак, первое слово «я». Это именно слово, а не просто буква, потому что за ним идет «ты». Оно должно означать некое число, потому что в итоге надо вывести номер комнаты, в которую Алиша перебралась. «Я» — это сама Алиша. Какие числа с ней связаны? Рост. Пять футов и шесть дюймов — примерно. Итого шестьдесят шесть дюймов. Наверное. Вес? Э-э-э, килограммов пятьдесят. Возраст — тридцать один год.

Только ее возраст Брейди знал точно. Оставалось надеяться, что Алиша на это и рассчитывала. А может, это число букв в ее имени или сумма их порядковых номеров? Нет, это слишком отвлеченно. Хотя… может быть. В конце концов, Брейди решил остановиться на возрасте. Итак, тридцать один.

Дальше, «ты» — это, следовательно, возраст Брейди. Тридцать три. Теперь «шоу». Шоу… Что за шоу? Ток-шоу. Шоу-бизнес. Что-нибудь на Бродвее?

Вообще-то, ни он, ни Алиша представлениями особо не интересовались, и Брейди не помнил, чтобы они что-то подобное обсуждали. Вот с Карен они ходили на концерты. Брюс Спрингстин. Шон Маллинз. «Джарз оф Клэй». Нет, это он так далеко зайдет. Может, все-таки что-то на Бродвее сейчас идет — с числами? Но ни с числами, ни без чисел Брейди ничего в голову не приходило. Значит, Алиша и не должна была на это рассчитывать. Какое-то другое шоу…

Телевизионное. Такое, о котором они говорили. Есть такое?

Конечно! Сериал «24». Причем им обоим он нравился. Там еще Кифер Сазерленд играл агента спецслужбы. Основная «фишка» сериала была в том, что за один сезон показывали всего одни сутки из жизни главного героя, с начала до конца — по часу в неделю. Несмотря на то что за одни сутки в жизни одного агента не может произойти столько событий, авторы фильма как-то умудрялись добиваться относительной достоверности. Итак, 24.

Заглавная «Z» — это, конечно, Зак. Ему девять лет.

Итого, что мы имеем? 31+33–24+9=49. А следующее число скорее всего отделено так, чтобы с ним не производили никаких арифметических действий, а просто поставили рядом. Это вторая часть номера.

«Рука». Длина руки в дюймах? Как-то зыбко. Пять пальцев? Но номера 495 в этом отеле нет. Рука… плечо… кисть? Какая-то ассоциативная связь? Но Алиша не будет заставлять его гадать. Это что-то определенное. То, о чем они говорили…

«Ох, Алиша, не проще было просто написать на огнетушителе номер? Кто бы его здесь увидел, скажи на милость?»

Брейди спустился на две ступеньки и сел на лестницу. Глядя на головоломку, он вертел перед собой огнетушитель, как авторучку с секретом, словно надеялся, что под определенным углом сможет увидеть на нем правильный ответ.

«Рука… ручка… кисть… пальцы… плечо… А ведь мы что-то про руку недавно говорили… Совсем недавно…»

Точно. Вчера, когда ехали в Форт-Коллинз осматривать место преступления. Они говорили о том, как Руди Мюниц прыгнул на капот разгоняющейся машины того типа, что похитил девочку. И сломал руку. Алиша мне сказала, что сама ломала руку в… в каком возрасте? Помнится, Брейди тогда пытался представить себе, как она выглядела в те годы. В четырнадцать лет — вот во сколько! Получается, номер 4914. Брейди вернул на место огнетушитель и перешел с мрачной лестничной площадки в роскошно отделанный коридор. Сориентировавшись, где находятся лифты, он быстро зашагал в ту сторону, стараясь не перейти на бег.

* * *

После того как он постучал во второй раз, дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель выглянул знакомый зеленый глаз. Это была Алиша. Брейди сразу же заметил, что бровь у нее рассечена, а на лбу и в прекрасных светлых волосах запеклась кровь. Увидев его, Алиша прикрыла дверь и отперла цепочку, чтобы открыть по-настоящему.

— Скорей, — сказала она, пропуская его. К правому предплечью Алиша прижимала тряпку. Брейди хотел спросить, что с ней, но его внимание привлек оказавшийся в комнате незнакомый человек. Это был высокий негр, одетый во все черное. Он повернулся к двери, оторвавшись от какого-то занятия, — чем он там занимался, Брейди сразу не разглядел — и настороженно посмотрел на пришедшего. Уголки его массивных губ сурово опустились, и выражение лица напомнило древнегреческую маску трагедии. Черное лицо, все в морщинах и складках, почти незаметно переходило в костюм, так что весь он казался одним большим темным пятном в освещенной комнате.

Мужчина молча вернулся к своему занятию, а Брейди вопросительно посмотрел на Алишу.

— Спокойно, — сказала она, запирая входную дверь. — Это Аполлон. Это я попросила его приехать.

Негр шагнул в сторону, и Брейди увидел то, что было объектом внимания Аполлона. У него на миг перехватило дыхание, он невольно сделал шаг назад. Боком к нему на стуле, привязанный к спинке, сидел человек. Он выглядел хилым и хрупким, к тому же очень бледным — настолько белым, насколько черным был Аполлон. Голова привязанного была покрыта пышной, хотя и спутанной шевелюрой черных волос. Он учащенно дышал и корчился, испытывая на прочность кожаные ремни, которыми был привязан. Его длинные костлявые пальцы с острыми грязными ногтями то судорожно сжимались в кулаки, то разжимались. Словно почувствовав взгляд Брейди, он обернулся и издал змеиное шипение.

Брейди сделал еще шаг назад и натолкнулся на Алишу.

Зрачки привязанного были расширены до предела. Взгляд метался по комнате, как у испуганного животного. Верхняя губа, правая щека и ухо были в крови. Под глазами висели черные с синеватым отливом мешки. Зубы, казалось, все до единого были заостренными клыками. Привязанный продолжал шипеть, как змея, пока Аполлон не отвесил ему затрещину.

— Прекрати! — велел негр. Голос у него был густой и мощный, он тек гладко, как субмарина на большой глубине.

Человек на стуле по-собачьи огрызнулся и заворчал на тяжелую руку, пытаясь то ли ее увидеть, то ли укусить.

— Какого черта здесь… — начал Брейди.

— Этот тип пытался меня убить, — объяснила Алиша, подталкивая его поближе к неприятному существу. — Как его звать, он не говорит, так что я называю его Гиена.

Гиена снова открыл рот, готовясь зарычать или зашипеть, но прежде чем успел издать хотя бы звук, Аполлон схватил его за длинные волосы и запрокинул ему голову.

— Что, снова заклеить тебе пасть? — наклонившись, спросил он.

Глаза Гиены заметались вправо-влево, словно ища, откуда раздался голос. Потом он судорожно дернулся, и Брейди понял, что это он показывал глазами «нет», не имея возможности пошевелить головой.

— Тогда заткнись, — посоветовал Аполлон, отпуская его, и в виде аванса за хорошее поведение поощрительно погладил по голове.

Брейди огляделся. Номер был просторным, у одной стены стояли две двуспальных кровати с тумбочкой посередине. На тумбочке под лампой уже лежало несколько Алишиных вещей. На стене над тумбочкой был еще один светильник — бра из двух ламп, каждая на своем шарнире. Из них горела только одна, и света через абажур пробивалось немного. Очевидно, светильник был приспособлен для чтения в постели. Между второй кроватью и дальней от двери стеной стоял письменный стол, рядом с ним — торшер, который и освещал комнату. На противоположной стороне комнаты, за спиной Аполлона, стоял кофейный столик, рядом с ним стул и небольшой диванчик на двоих. На диванчике Брейди разглядел несколько открытых кейсов от «Халлибертон», на вид дорогих и стильных. Рядом с ними валялись провода, бинты и разные медицинские инструменты. Брейди показалось странным, что Аполлон разместился со своим хозяйством в темном углу комнаты.

Стена напротив двери состояла сплошь из стекла — это было окно с видом на ночной Нью-Йорк. По высоте оно начиналось от низенького блока отопления, протянувшегося от одной боковой стенки до другой, и заканчивалось у самого потолка. Плотные шторы были связаны в толстые колонны по обеим сторонам окна. Внизу за стеклом мерцали и тлели миллионы огней. Эта россыпь постепенно рассеивающихся огоньков у Брейди почему-то вызвала ассоциацию с фосфорной атомной бомбой — он словно находился над эпицентром взрыва.

Он повернулся к Алише и теперь разглядел, что на предплечье у нее не тряпка, а сложенная в несколько слоев марля, приклеенная лентой. Через марлю сочилась кровь, и Алиша время от времени осторожно дотрагивалась до нее. Заметив его взгляд, она отлепила один край марли у запястья: по руке сантиметрах в восьми параллельно друг от друга шли два глубоких разреза. Они уходили под повязку, которая тянулась почти до локтя. Края раны покраснели. Кожа между разрезами была бледной, а под ней словно растекался огромный синяк. На рану были наложены швы. Брейди не мог представить себе, каким орудием можно нанести такую жуткую рану.

Алиша приклеила марлю обратно.

— Он хотел прикончить меня гарротой, — объяснила она, кивнув на Гиену. — Рука попала в петлю.

Брейди вдруг понял, как страшно ему было бы ее потерять, — не только потому, что она его коллега, напарница, а потому что… она — Алиша. Он не решился бы объяснить это другими словами. Несмотря на ее резкость, амбициозность и подчас неразборчивость в средствах — а может, и благодаря этим качествам, кто знает, — Алиша казалась ему куда лучше, чем девяносто процентов людей, которых он знал. Утрата, которой не произошло благодаря счастливой случайности, была бы для Брейди невосполнимой.

Он прикоснулся пальцами к горлу Алиши, как бы проверяя, насколько оно пострадало. Жест неожиданно для него получился очень чувственным, сердце на миг замерло от прилива нежности. Брейди понимал, что если он сейчас встретится с Алишей взглядом, то уже не сможет и дальше делать вид, что все ограничивается товарищеской заботой. Чувство к ней заявило о себе так внезапно, что он испугался. На шее у Алиши остались следы, так что посмотреть было на что: тоненькая ранка сантиметра три длиной, которая тоже начала нарывать. Гаррота едва не сделала свое страшное дело.

Брейди развернулся и ударил Гиену в челюсть.

— Э-э, мужик, спокойно, — произнес Аполлон и схватил его за руку.

Брейди потер костяшки пальцев и посмотрел в невыразительные глаза Гиены. Ему тут же захотелось ударить его снова, но он сдержался. Того, казалось, удар ничуть не побеспокоил: он только немного подвигал взад-вперед нижней челюстью. Брейди почувствовал, как Алиша прикоснулась ладонью к его спине. Он поглядел на невозмутимое лицо Аполлона, потом стал смотреть, чем тот занимается. На медицинской стойке возле стула были укреплены три капельницы для внутривенного вливания. Трубки от двух из них шли к иглам, которые уже были введены в руку Гиене. На глазах у Брейди Аполлон присоединил иглу к третьей и сноровисто воткнул ее в вену на второй руке привязанного.

Гиена посмотрел на иглу и, кажется, криво усмехнулся. Брейди посмотрел на Алишу, перевел взгляд на Аполлона, затем опять на Алишу.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Аполлон медик, — сказала Алиша. — Он раньше работал на секретные службы как специалист по допросам.

— По допросам?

— Теперь внештатник — уже года три, если не ошибаюсь?

Аполлон кивнул.

— Я согласился помочь вам только из-за того, что этот парень сделал с моей дорогой Алишей, — сказал он, поглядев на Брейди. Лицо его оставалось каменным (если только можно называть каменной такую толстощекую физиономию), а речь была очень правильной, будто он много лет учил английский с учителем.

— Минуточку, — сказал Брейди и спросил у Алиши, указывая на Аполлона: — Откуда ты знаешь этого человека?

Алиша уселась на койку прямо напротив Гиены.

— Мы познакомились несколько лет назад, когда Бюро выявляло террористов после одиннадцатого сентября. Я тогда проводила испытание новых средств слежения, но от ФБР в тот момент срочно требовали результатов, а значит, арестов, и мне пришлось некоторое время заниматься оперативной работой.

Брейди вспомнил царившую в Квонтико паническую атмосферу — его тогда включили в группу, от которой требовали составить психологический портрет типичного террориста. Задача представлялась невыполнимой, но никто не отказался. Брейди вместе с другими членами группы опрашивал террористов, отбывавших наказание в тюрьмах строгого режима. Несколько неженатых добровольцев съездили в Афганистан, где беседовали с охотниками за террористами. Кроме того, составлялись базы данных на всех уличенных и подозреваемых анархистов за последние пятьдесят лет; учитывалось все: от пола до любимого цвета — ни одна сторона их жизни не осталась без внимания. Искали общие характерные особенности. Все отделы были охвачены бурной деятельностью. Тогда многие формальности были отброшены, от сотрудников требовали немедленных результатов — в виде арестов.

— Тогда все думали, что террористы вот-вот нанесут следующий удар, — продолжала Алиша. — Нам нужна была информация, срочно, причем достоверная.

Брейди кивнул.

— Сейчас следователи, ведущие допрос, для получения информации используют угрозы или пытаются вступить в сделку с преступником, даже если речь идет о жизни похищенного ребенка, которой грозит опасность. Преступник чаще всего думает, что любое признание поможет упрятать его за решетку, и молчит. Следователям остается рыскать по городу в поисках неопровержимой улики, которая поможет припереть его к стенке, — и молиться, чтобы она нашлась. Ну, ты знаешь.

— Так расскажи то, чего я не знаю.

Алиша рассеянно дотронулась до раненой руки и поморщилась.

— До Второй мировой войны мы — я имею в виду правительство США и правоохранительные структуры — гораздо меньше церемонились в вопросах получения информации от подозреваемых, особенно когда дело касалось человеческой жизни. Физическое воздействие применялось часто. Полицейские держали под рукой красный перец, которым натирали глаза подозреваемых во время допросов. Клещи, паяльные лампы…

Брейди жестом остановил ее и нервно посмотрел на Аполлона, который возился с толстым кабелем, служившим, судя по прикрепленным к нему электродам, для регистрации деятельности сердца или мозга.

— Вы же не собираетесь…

— Брейди, дай договорить. После того как фашисты показали всему миру, до каких крайностей можно дойти в пытке, правительства одно за другим стали отказываться от ее применения. Законы, запрещающие пытки, были и раньше, но после войны секретные службы договорились: «Все, больше пыток не применяем». Но у тех к тому времени появился новый способ добывания информации.

— «Сыворотка правды», — догадался Брейди, глядя на то, чем занимался Аполлон, столь мало похожий на медика. Тот рассмеялся, не отрываясь от своего занятия. Он вставил в одну из капельниц с прозрачной жидкостью — вероятно, с физиологическим раствором, подумал Брейди — шланг от другой, из которого закапала какая-то красная жидкость. Она смешивалась с прозрачным раствором, постепенно окрашивая его.

— Можешь так это называть, — сказала Алиша. — На самом деле никакой «сыворотки правды» не существует. И никогда не было. Такое название предполагает очень простое действие: сделал укол, получил правду. На деле все гораздо сложнее.

Наблюдая за Аполлоном, в это легко можно было поверить.

— Фокус в том, — сказал он, продолжая приготовления, — чтобы взломать сознательные запреты, в первую очередь, запрет на разглашение тайны. Лучше всего это сделать, держа человека на грани сознательного и бессознательного состояния. Мы называем это сумеречной зоной. Это примерно то же самое, что напиться «в стельку». Защитные барьеры снимаются, ум и тело расслаблены.

Он расчехлил один электрод и хотел прикрепить его к Гиене, но понял, что одежда мешает это сделать, и вручил электрод Брейди — подержать. Взявшись за футболку Гиены обеими руками, Аполлон разорвал ее до пупка. Гиена попытался его укусить, но не достал. Кожа на его теле была лишена растительности и просвечивала, так что отчетливо виднелась сеть голубых вен.

— А это еще что такое? — спросил вдруг Аполлон. Он отвел в сторону один из лоскутов футболки: над левым соском Гиены стала видна бурая пятиконечная звезда — перевернутая сатанистская пентаграмма размером с кулак.

— Татуировка? — сказала Алиша, привстав с кровати, чтобы лучше разглядеть рисунок.

— Выжжено на коже, — сказал Аполлон, потрогав пентаграмму пальцем. — Как клеймо.

— Снимите с него рубашку, — заинтересованно сказал Брейди. — До конца.

Аполлон разорвал рукава и содрал оставшиеся куски футболки с изможденного тела Гиены. Алиша наклонила торшер, чтобы получше осветить его — при этом она стала немного похожа на волшебника с магическим посохом. Рука у нее подрагивала, и в такт ей колебались тени Гиены и Аполлона на противоположной стене.

Весь торс Гиены был покрыт разными символами. Там были полумесяц со звездой, свастика и две эсэсовских молнии, звезда Давида в круге и крест с крюком внизу — или, как показалось Брейди, перевернутый вопросительный знак с поперечиной. Он имел какое-то отношение к бунту против Бога. Сатанистские и оккультные знаки были хорошо знакомы Брейди со времен изучения психологии преступления.

— Здесь нет, — пробормотала Алиша.

— Чего нет? — не понял Аполлон.

— А еще есть? — спросил Брейди.

— Вот здесь, — Аполлон показал на спину.

Туда свет не доставал, и Алиша выдернула вилку из розетки, оставив в комнате только зыбкое освещение слабой лампочки над кроватью. Но и в этом свете Брейди, наклонившись, заметил что-то очень похожее на то, что они искали.

— Кажется, есть… — произнес он. Алиша нашла другую розетку, включила свой «магический посох» и залила светом спину Гиены. Там, над левой лопаткой, горело солнце с искривленными лучами, заштрихованное вертикальными линиями — тот знак, что был выжжен на лбах и ладонях жертв «убийств Пелетье». Но здесь он был гораздо крупнее.

На спине у Гиены красовались и другие символы. На правой лопатке была буква «А», заключенная в круг. Брейди вспомнил: это знак анархии. Он заменял собой целое высказывание на латыни, которое переводилось как: «Твори что хочешь» — правило сатанистов. Ниже, у позвоночника, находились уджат, он же «глаз сатаны», и три шестерки, расположенные кругом, верхней частью к общему центру.

Брейди несколько секунд не мог оторваться от «солнца».

— Ну что, оно? — спросила Алиша.

— Да, оно.

— Что — оно? — недоумевал Аполлон.

— Знак солнца, — объяснила Алиша. — Очень необычный. Ни в одном из наших справочников не значится.

— Но вы его уже где-то видели?

— На трупах, — кивнула Алиша.

Гиена вдруг откинул голову назад, затем изо всех сил вперед — так, что стул заходил ходуном. Он рычал и дергался во все стороны, вкладывая все силы в попытки разорвать путы. Ножки стула стучали по ковру, как сердце, работающее с перебоями.

Брейди отступил, потом сделал шаг вперед — нужно было что-то сделать, пока этот тип не освободился, не разломал стул и не привлек шумом внимание окружающих. Прежде чем Брейди успел примериться, с какой стороны схватить Гиену, Аполлон повернул краник на одной из капельниц. Эффект был такой, словно он ударил своего пациента дубинкой по голове: тот мгновенно отключился. Всего секунду назад он бушевал, как цунами — и вдруг затих.

— Быстро действует, — произнес Аполлон, впервые за все время улыбнувшись.

 

48

Аполлон — это было прозвище. Вначале Алиша решила, что он взял себе такое «погоняло», потому что сын Зевса прославился как целитель, творец и избавитель от напастей. «Нет, — возразил, узнав об этом, один из коллег, — все дело в том, что мифологический Аполлон всеведущ и всевидящ. Наш Аполлон со своим наборчиком химикатов, уж поверь, может выведать все, что люди хотят от него утаить».

Когда Алиша спросила об этом у самого Аполлона, тот широко улыбнулся, отчего его лицо расплылось, как у бульдога с полной пастью собачьего корма, и сказал: потому, что этот греческий бог такой красавчик.

Теперь, когда Аполлон настраивал свое оборудование, он был похож на сосредоточенного бульдога.

Гиена пребывал «в отключке»: голова свешивалась на грудь, изо рта к бедру тянулась тонкая паутинка слюны. Под белой кожей, обожженной символами ненависти и зла, выпирали ребра.

Аполлон подключил проводок к одному из девяти электродов, которые прикрепил к телу сатаниста. Когда он потянулся за очередным проводком, Гиена застонал и дернул головой. В сотый раз за последние десять минут Аполлон отправил его спать, повернув краник на капельнице. Действие наркотика ослабевало так же быстро, как и начиналось.

Алиша уже успела сфотографировать цифровой камерой символы на торсе Гиены. Брейди вернул торшер в первоначальное положение — теперь свет падал на сатаниста спереди. Брейди стоял в нескольких шагах от Алиши, скрестив руки на груди, и смотрел на Гиену. Его реакция на известие о покушении на ее жизнь стала для Алиши приятной неожиданностью. Вот интересно, думала она, сорвался бы он так, если бы Гиена пытался убить напарника-мужчину. Во всяком случае, горло мужчине-напарнику Брейди так трогать не стал бы. Пальцы у него были словно заряжены статическим электричеством.

Он повернулся к ней, и Алиша отвела взгляд, для маскировки проведя себе пальцем по брови.

— Слушай, а этот номер на твое имя? — спросил он, подойдя ближе.

— Нет. На мое имя тот, пятьсот двадцать второй. А этот был свободен. По-моему, весь этот этаж у них не заселен.

— А как же вы вошли?

Электронные замки на дверях отеля славились тем, что к ним невозможно подобрать отмычку.

— А так же, как он забрался в мой номер, — кивнула Алиша в сторону Гиены. Обойдя вокруг койки, она достала из-под лежавшего на постели блейзера какой-то маленький предмет. Вернувшись, Алиша подала его Брейди: это был приборчик величиной с пачку сигарет. С одной стороны из него выступала тонкая пластмассовая карточка. Брейди нажал кнопку — на приборе загорелся жидкокристаллический цифровой индикатор.

— Пять секунд — и готово, — сообщила Алиша.

— У него была эта штука? — недоверчиво покосился на тощего киллера Брейди.

— А на вид — бездомный наркоман, правда?

Брейди повертел в руках устройство: никакой маркировки, сведений об изготовителе, и никаких пятен грязи, кстати.

— Кто-то снабдил его этой штуковиной.

— Тот, кто отдает ему приказы.

— Ну, вот, — произнес Аполлон. — Готов начать по первому слову.

Брейди выключил приборчик и бросил его на койку.

— Что начать? — уточнил он.

— Сейчас я приведу это существо в сознание, но как бы не до конца, — пояснил Аполлон и указал на капельницы. — Вот этим я буду держать его в сумеречной зоне. Барбитураты. Мой собственный рецепт. Амобарбитал натрия, — начал оживленно перечислять он, — пентотал натрия и секонал. Нужны небольшие дозы — меньше тех, которые я ему до сих пор давал. Находясь в сумеречной зоне, сознание не успевает сочинить ложь. Она даже не успевает понять, когда нужно солгать.

— Она? — переспросил Брейди.

— Я имею в виду душу, — немного смешавшись, сказал Аполлон и провел ладонью полукруг сантиметрах в десяти над головой Гиены. — Она прекрасна: простая и сложная, злая и великодушная, правдивая и лживая одновременно. Безусловно, женственная. — Его складчатая физиономия снова расплылась в широкой улыбке.

— Держать человека в полубессознательном состоянии очень непросто, — продолжал Аполлон. — Слишком много успокаивающего — он отключается. Слишком мало — он настолько приходит в сознание, что перестает говорить правду. К тому же все люди разные. На одних нужно много химиката, кому-то хватает чуть-чуть. Кто-то реагирует быстро, иные не реагируют совсем. Одни испытывают эйфорию, другие печалятся… Или начинают нервничать, — добавил он, подумав, — если часть мозга понимает, что другая часть проболталась.

— В одной барбитураты, — сказал Брейди, указывая на капельницы. — А в других что?

— Тут главным образом «сыворотка правды». Небольшая доза помогает в тех случаях, когда мой способ не дает нужных результатов. Это психотропное вещество. Оно может вызвать галлюцинации и чувство невыносимого ужаса. Потому и было запрещено. Я добавил сюда немного других галлюциногенов, быстродействующих, как и эти барбитураты. Смятение и путаница в голове помогают взломать защиту.

Аполлон дотронулся до третьей капельницы.

— А здесь стимуляторы. Барбитураты снимают сознательные запреты. А стимуляторы делают ее разговорчивой. Тяв-тяв-тяв. — Он изобразил ладонью говорящий рот. — «Под кайфом» душа бывает настолько разговорчивой, что настоящих тайн от нее не дождешься — до них просто очередь не доходит.

Наркотики и стимуляторы одновременно. Интересно, сколько подопечных Аполлона получили инфаркты или инсульты, подумала Алиша. Может быть, электрокардиограф помогает ему избегать таких неприятностей.

Гиена опять застонал.

— Ну что, готовы? — спросил Аполлон.

Брейди — от треволнений лицо его постарело сразу на несколько лет — вопросительно посмотрел на Алишу.

— Давайте начнем! — кивнула она.

 

49

Аполлон пристроился возле кофейного столика, на котором стоял электрокардиограф. Он щелкнул тумблером, и самописцы начали вырисовывать кривую сердечного ритма Гиены. При этом они издавали такой звук, словно кто-то водил ногтями по столу. Самого Аполлона при этом стало почти не видно из-за стула, на котором сидел опутанный проводами и трубками худосочный киллер.

«Не обращайте внимания на человека за ширмой», — подумала Алиша.

Руки Аполлона метались от одной капельницы к другой.

— Состав все время нужно настраивать, — пояснил он. — Я сейчас задам ему несколько вопросов, чтобы проверить, насколько он готов. Потом можете начинать.

Алиша напряглась. Она несколько раз видела, как проводятся такие допросы, но сама никогда в них не участвовала. Алиша знала, что вопросы при этом надо формулировать очень точно, иначе ответ можно получить какой угодно, в том числе о детских воспоминаниях. Например, на вопрос «Это ты напал на того человека?» можно получить утвердительный ответ, только допрашиваемый будет говорить о том случае, когда он в пятом классе бросил ластик в спину учителю.

Алиша включила маленький цифровой диктофон, лежавший на койке. Гиена покрутил головой, потом резко поднял ее, словно проснулся. Веки его были полуоткрыты.

— У-у-у-у… — простонал он.

— Слушай меня! — раздался гулкий голос Аполлона из-за стула. — Как тебя зовут? Имя?

— У-у-у-у…

Аполлон повертел краники.

— Назови свое имя!

Глаза Гиены открылись, и он уставился прямо на Алишу. У нее от этого взгляда напряглась кожа у основания шеи и ощетинились волоски на руках. Но смотрел он куда-то сквозь нее, на то, что ему одному было видно.

Он беззвучно что-то произнес одними губами, затем еще раз.

— Назови свое имя! — повторил Аполлон.

Лицо Гиены просветлело.

— Menya zavut Malik, — произнес он скрипучим и как бы девчачьим голоском. Как у прокуренной девочки-скаута, подумала Алиша. Особенно мерзким ей казалось то, что голос исходил из этого зловещего тела.

— Это что, по-русски? — прошептал Брейди.

Алиша пожала плечами.

— Говори на английском! — приказал Аполлон.

— Angliskam?

— Da, — для убедительности ответил Аполлон.

— Harasho. — Допрашиваемый помолчал и произнес невнятно и с сильным акцентом: — Инглиш, йес.

— Назови свое настоящее имя!

— Малик.

«Ну, хотя бы Малик», — подумала Алиша. С именем, пусть отдаленно напоминающим человеческое, он уже не казался ей таким страшным.

— Какое у тебя полное имя?

Малик застонал, словно в сильном замешательстве.

— Фамилию назови!

— Э-э… Иванов, — он по-русски растягивал начало слов, а последний слог словно проглатывал.

Аполлон повернулся к Алише и сделал знак, чтобы она подошла. Она склонилась к нему.

— Я допрашивал русских, — прошептал Аполлон ей на ухо. — Иванов — это самая распространенная фамилия в России. — Как Смит в Америке. Не могу сказать, настоящая, или он врет. А имя Малик не настолько распространенное, так что тут он, возможно, говорит правду.

Алиша кивнула и отошла к Брейди.

— Сколько тебе лет? — продолжал спрашивать Аполлон.

— Двадцать восемь.

Выглядел он лет на десять старше.

— Где ты сейчас находишься?

Этот вопрос привел Малика в замешательство. Он оглядел комнату, задержав на несколько секунд взгляд на Алише и Брейди. Потом медленно прикрыл глаза.

— Ты дома? — уточнил Аполлон.

— В гостинице, — ответил Малик, не открывая глаз.

— Тебе кто-то велел сюда прийти?

— Да.

Алиша и Брейди насторожились. Аполлон кивнул Алише, мол, дальше спрашивай ты. Она посмотрела на Брейди — тот ободряюще улыбнулся.

— Кто сказал тебе прийти в отель?

Лицо Малика исказила гримаса.

— Кто сказал?

Скрип самописцев стал на тон выше, они задвигались чаще. Малик дышал так тяжело, словно лицо у него было завязано полотенцем.

— Кара… муки… — невнятно прошептал он.

— Стоп, я его, кажется, теряю, — озабоченно сказал Аполлон. — Секундочку, — он покрутил «барашки» краников. Это действие напомнило Алише настройку каналов у старого телевизора.

— A-а, какое страшное кино! — завизжал Малик.

— Спросите что-нибудь другое, — предложил Аполлон. Алиша пожала плечами. Ей хотелось знать, кто подослал к ней киллера, и больше ничего не приходило в голову.

— Что ты знаешь про человека с собаками? — спросил Брейди. — Про убийцу с собаками?

— Хорошая собачка, — руки Малика зашевелились. — Ко мне, собачка! — Его лицо вдруг превратилось в свирепую звериную морду. Руки сжались в кулаки и задвигались вверх-вниз, насколько позволяли путы. Он засмеялся жутковатым смехом, состоявшим из частых коротких выдохов.

— Наверное, он мысленно бьет палкой собаку, — шепнул Брейди.

Кулаки Малика замерли. Он вытянул голову, высунул язык и начал делать в воздухе лижущие движения. Язык у него всякий раз загибался кверху и убирался в рот, после чего Малик делал глотательные движения.

— Он… — начал было Брейди, но запнулся от отвращения.

Алиша прикрыла рот ладонью. Малик явно лакал кровь какой-то из своих жертв.

— Что ты заешь об отце МакАфи? — поспешно спросила она. Малик перестал «лакать» и облизнул сперва верхнюю, затем нижнюю губу.

— Мак-Аф-ф-фи-и-и-и? — протянул он нараспев тоненьким голосом.

— Что ты знаешь об отце МакАфи?

— Он свинья. Свинья. Он думает, что может спрятаться. Он прячется за своего Бога. А Бог… это… ничего… пустое место… — Он улыбнулся, точнее, по-волчьи ощерился.

— Малик, это ты пугал отца МакАфи?

— Да-а-а, — снова засмеялся он. — Малик разъяснит МакАфи.

— Что разъяснит?

— Что его Бог — ничто. Не защитит, не вступится.

Аполлон поднял руку, собираясь вмешаться.

— Правильно, Малик, — сказал он. — Да, Бог отца МакАфи — ничто.

— Ничто, — повторил Малик.

Анина поняла, что, продемонстрировав Малику свое одобрение, Аполлон словно ввел дозу нужного химиката.

— Что ты собирался сделать с отцом МакАфи, плохим МакАфи? — произнес Аполлон и кивнул Алише, передавая ей инициативу.

Малик застонал, как оголодавший человек при виде накрытого стола с шикарными закусками.

— М-м-м-м-м, плохой МакАф-фи-и-и-и. — Он откинул голову, словно вглядываясь в потолок, но глаза его оставались закрытыми. — Такой высокий, неприкосновенный. Неприкосновенный, — повторил он с полнейшим презрением. — МакАфи будет висеть на своей люстре. — Малик сладострастно улыбнулся. — На кишках своих будет висеть.

У Алиши холодок пробежал по спине. Она закрыла глаза и сделала глотательное движение. У нее заныла раненая рука. Алиша не сомневалась, что Малик собирался сделать с добросердечным старым священником именно это. Когда она снова открыла глаза, ей показалось, что в комнате стало темнее. Она посмотрела на лампы: обе продолжали гореть.

Следующий вопрос она задавала, глядя на Аполлона; смотреть на ту тварь, что была привязана к стулу, у нее не хватало сил.

— Малик, это ты выкрал бумаги отца МакАфи?

Он, не отвечая, медленно опустил голову.

— Секундочку, — Аполлон принялся крутить свои вентили, поглядывая при этом на электрокардиограф. Затем снова кивнул Алише.

— Так это ты украл бумаги отца МакАфи?

— Конечно! — вскинул голову Малик. — А кто сказал, что Малик этого не делал? «Достань этот архив, Малик. Доставь его мне». Кто-нибудь сказал, что это не я сделал?

— Никто не говорил, что Малик этого не делал. Малик хорошо сделал. А кто тебе сказал… кто велел Малику достать архив?

— Священник.

— Да, священник, но кто… — Алиша остановилась перевести дыхание. Брейди дотронулся до ее руки.

— Малик, — сказал он. — Священник приказал тебе выкрасть архив, так?

— Да.

— Как зовут священника?

— Рендалл.

Тот самый Адальберто Рендалл, который якобы представлял архивы Ватикана. Алиша посмотрела на Брейди и кивнула.

— Где сейчас отец Рендалл? — спросил он.

— Дома.

— Где — дома?

— Далеко отсюда. У себя дома.

— Малик, где находится дом отца Рендалла?

Он молчал.

— Где твой дом, Малик? — допытывался Брейди.

Тот молчал, часто и прерывисто дыша. Когда он заговорил, голос его звучал на октаву ниже. Скрип перешел в хрипоту.

— В аду его дом. В черной тьме… горячей!

Алиша невольно взглянула на диктофон — посторонний человек, слушая запись, ни за что не поверил бы, что это тоже говорит Малик.

— Почему горячей? — спросил Брейди.

— Огонь. Жжет. Кровь, — Малик снова стал раскачиваться в разные стороны, широко улыбаясь, открыл рот, демонстрируя черные десны и свои нечеловечески острые зубы. Он издал протяжное громкое шипение, и до Алиши донесся выдохнутый им воздух, который вонял чем-то гнилым и прогорклым, как протухший гамбургер. Она отшатнулась, наткнулась на койку и села.

— Крови! — заорал вдруг Малик так, словно требовал пива в забегаловке. — Пустите этому ребенку кровь! Режьте его! Режьте скорей!

— Малик! — протестующе загудел из-за его спины Аполлон. Лицо его выражало такое же страдание, которое испытывала Алиша.

— Хозяин? — завертел головой Малик, пытаясь обернуться. — Хозяин, это вы?

— Кто твой хо… — подалась вперед Алиша.

— Хозяин! Мы привезли детей! Мы привезли вам еще детей! — закричал он, мотая головой и судорожно сгибая руки.

— Он бредит, — ошеломленно пробормотал Брейди.

— Наши тела принадлежат тебе. Наши души принадлежат тебе. Наши дети принадлежат тебе. Мы все наги перед тобой, хозяин! Мы наги! Всё возьми!

Они его теряли. Алиша подобралась ближе к его стулу и, присев на корточки, взяла Малика за судорожно напрягшуюся руку и заглянула в лицо.

— Малик, — просительно сказала она, — где живет отец Рендалл? На кого он работает? Кто твой хозяин?

— Кара… — невнятно произнес он перекошенным ртом. — Муки… — и вдруг захихикал. Брейди от отвращения отступил еще дальше.

Аполлон, сгорбившись за спинкой стула, машинально продолжал подкручивать краники на капельницах. Он был похож на кукловода, который не хочет отвечать за поведение своей марионетки, и дергает за ниточки исключительно по обязанности. Малик вдруг замер, словно прислушиваясь к приказам, которые слышал он один.

— Жру! — закричал он так же неожиданно, как и затих. — Я жру их мясо! Вот, видишь? — Он вытянул голову и принялся, щелкая зубами, хватать воздух. Он жевал, облизывался и проглатывал невидимую плоть. — Я жру их мясо! — гордо крикнул он и засмеялся еще отвратительнее, чем раньше.

Затем он оттолкнулся от пола ступнями. Щиколотки его были прочно привязаны к ножкам стула, но толчок был настолько сильным, что стул опрокинулся. Вернее, он мог опрокинуться, если бы сзади не сидел на корточках Аполлон. Тот подпер плечом стул и вернул его в исходное положение.

Но было поздно. Алиша видела, как Малик ухватил зубами одну из капельниц. Он сорвал ее мешок с подставки и, бешено мотая шеей, стал рвать на части, как акула разрывает большие куски пищи. Жидкость из капельницы брызнула во все стороны.

Немало ее выплеснулось и на лицо близко сидевшей Алиши. У нее защипало в глазах, а во рту она ощутила горьковатый вкус. В ноздри ударил острый запах, напоминавший спиртное с примесью чего-то цитрусового. Алиша вскочила на ноги, отшатнулась и упала на колени возле кровати.

 

50

Раствор из капельницы, которую разорвал своими острыми зубами Малик, жег Алише глаза и язык. Моргая от боли, она открыла глаза и попыталась понять, не грозит ли ей со стороны русского еще какая-то опасность. Он сидел на стуле, уставившись в потолок, челюсть его безвольно отвисла. И вдруг Алиша увидела: изо рта Малика к потолку стала подниматься струйка черного дыма. Она собиралась в некое вращающееся облако, которое на глазах увеличивалось. Из облака то и дело вырывались завитки густого дыма, похожие на змей, они тут же втягивались обратно в общую крутящуюся массу. Облако излучало невидимый жар, от которого по очертаниям окружающих предметов пробегала рябь. Алиша ощущала этот жар кожей лица, она вдыхала раскаленный воздух, которым все труднее было надышаться.

«Этого не может быть», — сказала она себе, но сама же себе ответила, что все это происходит на самом деле, — и сердце бешено заколотилось при этой мысли. Алиша протерла глаза — под веки словно песка насыпали.

— Режьте детей на кусочки! — заорал Малик. — Съешьте их!

И вдруг у Алиши перехватило дыхание — она увидела детей! Их лица высовывались из крутящегося облака, как из воздушного шара: маленькие головки, испуганные невинные лица.

Алиша закрыла глаза, но детские лица не исчезли. Они возникли перед ее мысленным взором помимо воли Алиши: мальчики и девочки, от ясельного до младшего школьного возраста. Их лица становились все отчетливее. Они плыли перед ней, чередуясь, как в киномонтаже. Они были искажены страхом и отвращением, словно их грубо держали невидимые Алише руки. Потом все эти юные создания в один голос начали кричать.

Алиша распахнула глаза. К ней двигался Брейди, он звал ее и спрашивал, как она себя чувствует. Он протянул к ней руку, и она отшатнулась — вместо рук у него были черно-фиолетовые когтистые лапы, в чешуе, как у рептилии. Алиша почувствовала на лице легкое прикосновение: нормальные руки. Тогда ей пришло в голову, что чешуйчатые лапы тянулись к ней из-за спины Брейди — кто-то за ним прятался.

Брейди отнесло в сторону, словно сдуло сильным ветром. Перед ней вновь оказался Малик, привязанный к стулу. Лампы освещали все пространство вокруг него, но он почему-то оставался в тени; очертания его расплывались, будто он сам понемногу превращался в дым. Алиша вдруг ясно увидела: так и есть. Голова его удлинялась, сливаясь с тем дымным смерчем, который исходил у него изо рта и поднимался к вертящемуся грозовому облаку под потолком.

Но способность орать он не утратил.

— Вижу! Я вижу! — завопил он. — Он здесь!

— Заткните ему пасть! — закричала Алиша, поддавшись вспышке гнева и обращаясь к кому-то, кто был с ней рядом и должен был помочь… Но кто? К кому она обращалась?

— Открой ему свою душу! — приказал Малик. Он все больше превращался в дымчатую тень — и ускользал куда-то. Путы не могли его сдержать, потому что были рассчитаны на человеческие конечности, а он уже перестал быть человеком.

— Забери меня, хозяин!

С каждым словом, которое изрыгал Малик, поднимавшийся от него дым становился гуще, а облако расширялось. Звуки этих слов врезались ей в мозг и раздирали душу. Алиша чувствовала, что это не просто человеческая речь. Слова Малика становились осязаемым инструментом создания хаоса. Она поняла: это разрушительные заклинания, он творит зло силой дыхания и звука. В конце концов что-то стало образовываться в вертящемся облаке — уже не дети, а нечто другое. Оттуда словно высунулся локоть — снова исчез. Потом показалась какая-то более крупная часть тела — колено или голова — и тоже втянулась обратно. Алиша была свидетелем некоего отвратительного подобия движений зародыша в животе беременной женщины.

Она хотела встать, но ее остановило что-то влажное, ткнувшееся ей в лицо. Это Брейди… зачем-то вытирал ее мокрым полотенцем. Алиша оттолкнула его.

— Отстань! — крикнула она. — Ты что, не слышишь? Ты что, ничего не видишь?

— Да, хозяин! У меня есть кровь! Я приберег ее для вас!

Целый хор голосов подхватил эти слова. Изо рта Малика продолжала изливаться чернота и подниматься в облако. В комнате стало еще темнее: лампы были бессильны против воронки зла. В ноздри Алише ударило зловоние — голова ее дернулась, как от физического удара. Ей тут же вспомнилась страшная вонь, исходившая из черного мусорного мешка, который открыли при ней следователи — там лежали разложившиеся останки женщины, похищенной за несколько недель до этого. Алишу вдруг охватила уверенность, что труп из того мешка сейчас где-то здесь, притаился под койкой или за диванчиком и шевелится, исполненный недобрых намерений. Ей захотелось бежать прочь из комнаты, бежать, бежать куда-то далеко.

Но она не могла бежать — мускулы двигались замедленно и вяло, словно воздух в комнате оказывал ей такое же сопротивление, как вода.

«Что?.. — подумала Алиша. — Что?..» Дальше этого слова ее недоумение не могло выразить себя. Однако этого слова было достаточно, чтобы выразить все ее замешательство и ужас. Алише хотелось закричать громко-громко — и ей это удалось:

— ЧТО?!!

Капелька пота скатилась со лба Алиши на щеку. Она провела рукой по щеке: все лицо было мокрым от пота… или еще чего-то… ей чем-то плеснули в лицо, но чем, она уже не помнила.

«Кровью, — вдруг поняла Алиша. — Детской кровью».

Она посмотрела на руку — ладонь была в чем-то красном. Затем капли кровавой жидкости у нее на глазах обесцветились и стали прозрачными.

«Да что происходит?»

В мозгу один за другим вспыхивали варианты — один другого хуже, — и сердце отзывалось на каждый из них тревожным учащенным стуком. Малик — черный маг или демон… она умерла… это кошмарный сон, из которого она не сможет выбраться…

Но все происходило на самом деле — Алиша точно это знала!

Что-то изменилось в комнате, что-то важное, требовавшее внимания. Алиша боязливо посмотрела на крутящееся облако. Оттуда высунулась когтистая лапа, она пыталась прорвать пронизанную венами мембрану. Алиша содрогнулась, осознав, что если это случится, все в этой комнате погибнут… потом все в гостинице… потом в городе…

Она должна что-то предпринять… должна… Оглянувшись, Алиша заметила на тумбочке свой пистолет. Одолев Малика у себя в 522-м номере, она нашла свое оружие у него за поясом.

«Неужели это было сегодня? Со мной или с кем-то другим?»

Недолго думая, она бросилась на кровать, схватила пистолет и снова вскочила на ноги. Краем сознания она успела отметить, что медлительность ее куда-то исчезла и что бегству она предпочла схватку. Держа пистолет двумя руками, она прицелилась в Малика, который продолжал на стуле свои метаморфозы. У того из-за спины выросло какое-то существо. Оно, как и тварь, что кружилось в облаке, было черным и похожим на человека.

— Алиша, — произнесло существо. Голос показался ей знакомым. Она прицелилась в эту новую мишень.

— Где Аполлон? — спросила она. — Что вы с ним сделали?

— Я здесь, — медленно сказало существо. — Это скополамин… тебе…

— Нет! — взвизгнула Алиша, потрясая пистолетом, чтобы пригрозить ему. Облако вверху разрасталось и скоро должно было занять весь потолок, в том числе и над ее головой. Когтистая лапа все еще пыталась вылезти из него — и даже не одна; к ней присоединилась вторая, и обе они тянулись к Алише.

На нее вдруг навалилась страшная усталость. Закружилась голова, и Алиша сделала шаг в сторону, чтобы не упасть. Поле зрения стало сужаться. Она встряхнула головой. Нельзя потерять сознание среди всех этих тварей… этих демонов, что ее окружают. Но она чувствовала, что долго не продержится. Оставалась одно: уложить всех до того, как свалится сама. Приготовив руку к отдаче, Алиша напрягла палец на спусковом крючке.

Сбоку что-то мелькнуло — кто-то прыгнул на нее сбоку через кровать. Ударом по рукам он выбил у нее пистолет.

«Брейди! Он с ними!»

Брейди обхватил Алишу и плотно прижал ее руки к бокам.

«Нет!»

Она попыталась вырваться… укусить его… сделать хоть что-нибудь… Но он держал ее очень крепко. Они повалились на кровать. Алиша лягалась, выворачивалась и пыталась ударить его затылком, но каждый раз промахивалась. Темное существо выбежало из-за спины Малика и схватило ее за ноги.

«Держи ее, — сказало оно, — пока у нее глюки не пройдут».

 

51

— Все казалось настолько реальным… — покачала головой Алиша.

Она стояла в ванной, опершись на раковину, и вытирала волосы. По настоянию Аполлона она только что приняла длительный горячий душ. На взгляд Брейди, душ и полчаса, прошедшие с тех пор, как он ее выпустил, пошли ей на пользу. Правда, кровеносные сосуды на белках глаз у нее были сильно расширены, но в целом Алиша выглядела очень неплохо, если учесть, какое «путешествие» ей пришлось пережить.

Однако когда она поднесла ко рту стакан, сразу стало видно, что с ней не все в порядке: рука тряслась так сильно, что вода выплескивалась, и Алиша не могла отпить ни капли. Брейди забрал стакан и приложил ей к губам. Она сделала глоток и улыбнулась над своей слабостью. Алишу смущало, что она не может обойтись без посторонней помощи. Брейди знал, что она будет прилагать сверхчеловеческие усилия, чтобы восстановить свою независимость, вернуть силы и стать прежней Алишей.

Она переоделась в брючный костюм, очень похожий на тот, что был на ней раньше, только немного другого цвета. Водолазка была бежевой, а блейзер — он сейчас висел на вешалке на двери — и брюки снова кофейного цвета, только на сей раз это был черный кофе, без сливок и даже без сахара.

Алиша вновь сменила повязку на руке: та опять пропиталась кровью. Брейди потрогал свою повязку на ладони — она тоже промокла.

— Аполлон говорит, та порция, которую ты получила, наверное, равна нескольким дозам ЛСД.

— Проследи, чтобы я больше никогда не принимала наркотики, — сказала Алиша, закрыв глаза, и сдавила себе пальцами переносицу.

— Думаю, мне не придется этого делать. Ты и сама справишься.

У нее напряглись скулы. «Справится», — подумал Брейди, восхищаясь ее силой воли. Когда Алиша открыла глаза, взгляд у нее был ясным и решительным.

— Так что нам делать с этим парнем? — спросила она, кивнув в сторону комнаты.

Брейди, поддернув штанину, поставил ногу на край ванны. Воздух здесь был еще влажным от пара. Но ему казалось, это поможет смягчить ту тяжесть, которую он ощущал в груди. Через закрытую дверь доносился голос Аполлона: он упаковывал свое хозяйство и время от времени цыкал на Малика, чтобы тот перестал орать и дергаться. Тот не слушался, но громко кричать не мог, потому что Аполлон приклеил ему лентой ко рту толстую марлевую подушку.

— Оставим его здесь, — предложил Брейди. — Уберемся отсюда подальше и позвоним в нью-йоркское отделение ФБР. Скажем, что он связан с «убийствами Пелетье» и находится здесь.

— Эта связь неочевидна, — покачала головой Алиша. — Одних символов мало.

— Может, скопировать запись допроса на диск и оставить им? Хоть на какие-то выводы это их наведет…

— Да, можно, конечно. Только это безумие, — Алиша пристально посмотрела на Брейди. — Мы удерживали его против его воли, накачивали наркотиками. Оставим им свидетельство против самих себя?

— Есть идеи получше?

Она подумала и покачала головой.

— Нам нельзя ходить вокруг да около. Есть люди, которые хотят нашей смерти. И мы до сих пор не знаем, почему.

Последнее замечание задело Брейди. Они не приблизились к выяснению причины, по которой на них открыли охоту. У них появилось несколько ниточек, ведущих к тем, кто был в этом заинтересован. Например, они узнали про священника Адальберто Рендалла. Но мотив по-прежнему оставался загадкой, и от этого еще обиднее было сознавать, что они стали мишенями. Они не имели возможности доказать свою невиновность или как-то договориться, выторговать себе жизнь. Они не понимали, на что рассчитывает преследователь, собираясь отправить их на тот свет.

— Ладно, — произнес Брейди, надеясь отвлечься от мыслей об отвратительном существе в соседней комнате. — А что мы будем делать дальше?

Лицо Алиши просветлело — она всегда знала, что делать дальше.

— Найдем этого Рендалла. Может быть, сможем найти, кто в ФБР сливает информацию о нас. Будем работать как обычно. Пойдем по следу, поэтапно, шаг за шагом, пока не дойдем до конца.

«Конца расследования — или конца нашей жизни?»

Брейди не стал говорить это вслух. Да, он был пессимистом, но уже сам устал от этого и — можно было не сомневаться — надоел своим унынием Алише. Кроме того, в нем крепло какое-то новое ощущение. Оно все сильнее давало о себе знать. Ему хотелось защитить дорогих ему людей и поквитаться с теми, кто им угрожал, причинял вред и заставлял страдать. Брейди не вполне понимал, что это за чувство, но оно было сильным, гневным и каким-то раскрепощающим. Оно напоминало тигра на привязи. Брейди не хотел загонять этого зверя обратно в клетку, но пока не решался спустить его с поводка.

Алиша свела вместе кончики указательных пальцев, придя к выводу, что именно нужно сделать в первую очередь.

— Давай «сядем на телефон» и выясним…

В этот момент из комнаты послышался треск и басовитый болезненный вскрик. Алиша распахнула дверь и выскочила из ванной. Брейди поспешил за ней, на ходу нашаривая пистолет. В комнате царил полумрак. Торшер был опрокинут, лампочка в нем разбита. Комната освещалась только тусклой лампой над кроватью. Малик стоял на ногах. К стулу у него оставалась привязанной только одна рука — он размахивал ею в воздухе вместе со стулом без видимого напряжения. Во второй руке что-то поблескивало. Судя по хватке и положению руки — нож или бритва, подумал Брейди. Малик стоял почти в центре комнаты, немного ближе к окну, чем к Алише и Брейди. Аполлон лежал на полу у его ног: приподнявшись на одном локте, второй рукой он защищал голову. Его лоб и левая сторона лица были залиты чем-то блестящим — нетрудно было понять, что это кровь, хотя полумрак скрадывал цвета предметов.

— Я думал, он без сознания! — закричал Аполлон. — Он… притворился и…

— А-а-ррр-г-х-х-х! — зарычал Малик через приклеенную ко рту марлю и полоснул своим оружием по Аполлону. У того развалился надвое рукав рубашки. Аполлон всхлипнул и отпрянул. Так он оказался чуть дальше от лезвия, которым размахивал Малик, но все равно оставался уязвимым.

Брейди направил на Малика пистолет.

— Положи нож! — крикнул он. — Быстро!

Малик уставился на него безумным взглядом. Он тяжело и часто дышал, его костлявые плечи вздымались и опадали, как мехи.

— Где мой пистолет? — шепнула Алиша.

— Я его спрятал, — сказал Брейди.

— Стреляй! — крикнул Аполлон.

Малик присел и еще раз чиркнул лезвием по руке Аполлона, распоров ему кожу на запястье.

— Стой! Стоять! Не двигаться! — приказал Брейди, но Малик уже сделал, что хотел, и распрямился.

— Брейди? — негромко спросила Алиша. — Ты можешь выстрелить?

— Ш-ш-ш.

— Почему ты не выстрелил?

Брейди казалось, что стрелять нужно наверняка, в голову или в сердце. Иначе у Малика останется возможность смертельно ранить Аполлона; это не так уж трудно — полоснуть по горлу, ткнуть в грудь, в висок или в глаз как следует. А он не был уверен, что сможет точно выстрелить. Ему еще никогда не приходилось применять оружие по служебной необходимости. Может, отдать пистолет Алише? Это значило бы отправить зверя внутри обратно в клетку, а Брейди этого не хотелось.

Малик сорвал клейкую ленту с левой щеки. Марлевая подушка отвалилась и осталась болтаться на правой. Он воздел глаза и руки вверх.

— Хозяин, помоги же своему слуге! — завопил он.

Аполлон («Вот идиот!» — мельком подумал Брейди) протянул вверх руку. «Стой!» — хотел крикнуть Брейди, но опоздал. Негр изо всех сил вцепился русскому в пах. От натуги он заскрипел зубами, на руке его вздулись вены. Малик взвизгнул — боль на миг парализовала его, и он не знал, как сопротивляться.

— Ну! — рявкнул Аполлон. — Стреляй!

— Давай же, Брейди! — подхватила Алиша. — Стреляй! Стреляй!

Палец Брейди скользнул с предохранительной скобы на спусковой крючок. Усилие в полтора килограмма — и готово. Но он колебался. Мог ли он отнять жизнь у человека, если нет непосредственной угрозы жизни другому человеку? Может, он и сам сейчас выронит оружие от боли?

Но не тут-то было. Гримаса боли на лице Малика сменилась гримасой ярости. Он с размаху воткнул лезвие в руку Аполлона — оно вошло глубоко в предплечье. Аполлон вскрикнул, но не выпустил его. Малик выдернул свое оружие — это оказался скальпель. Он снова замахнулся. Стоит ему чуть наклониться, понял Брейди, и он дотянется до головы Аполлона.

Грохнул выстрел. Перед Брейди все заволокло облачком дыма. Но сквозь дым было видно, что он попал Малику в плечо. Пуля прошла насквозь и пробила стекло за его спиной. Две длинных трещины разбежались в разные стороны от образовавшегося отверстия: одна — вверх, вторая — вниз, к подоконнику. Более мелкие с ледяным хрустом устремились во всех направлениях. Силой удара Малика развернуло. Случилось ли то, что было дальше, по воле русского или по воле случая, Брейди так никогда и не узнал. В развороте Малик поднял руку с привязанным к ней стулом, и ударил им в треснувшее стекло. Окно разбилось вдребезги, в комнату ворвался холодный ветер. Малик вывалился наружу вслед за стулом.

Аполлон, продолжавший цепляться за его пах, заехал на блок кондиционирования воздуха, панель которого поднималась к подоконнику под углом, как пандус. Вслед за Маликом он тоже неумолимо скользил к огням ночного Нью-Йорка. Немного Аполлон задержался, только ударившись головой и ногами о металлическую оконную раму.

— Выпусти его! — крикнула Алиша, бросаясь вперед.

— Он держит меня за руку! — ответил Аполлон. От страха голос его звучал на октаву выше.

Алиша наклонилась над ним, затем сказала: «Не вижу» — и залезла прямо на Аполлона. Встав на него на колени, она схватилась руками за края рамы и выглянула наружу.

Чтобы как-то подстраховать Алишу, Брейди схватился за ткань водолазки у нее между лопаток. Барахтавшийся внизу Аполлон больно ударил его ногой по ребрам.

Алиша что-то сказала, но голос ее затерялся в порыве ветра.

— Что? — крикнул Брейди.

— Он воткнул свои когти в руку Аполлону! Дай мне пистолет!

Ему показалось, что Алиша опять бредит.

— Ты что, хочешь его сбросить?

— А он сам не отцепится! И обратно он не собирается! Он отталкивается от стенки ногами, хочет утянуть Аполлона за собой! Дай пистолет! — Она протянула к нему правую руку, отпустив оконную раму.

Брейди вложил ей пистолет в ладонь, и тот исчез из виду.

— Отцепите его! — ревел Аполлон. Он извивался на подоконнике, отчего Алиша уходила все дальше за окно.

— Эй! — закричал Брейди. — Не шевелитесь, а то вы все втроем сейчас полетите!

Но Аполлон начал извиваться с утроенной силой, пытаясь сползти с подоконника на пол. Малик не давал ему отодвинуться ни на дюйм.

Алиша выругалась.

— Что такое? — спросил Брейди.

— Я твой пистолет уронила!

В этот момент Аполлон изо всех сил рванулся прочь от окна. Но сразу же вслед за этим Малик, очевидно, потянул в свою сторону, потому что Аполлон, изогнувшись, наполовину скользнул, наполовину выкатился из окна, столкнув при этом Алишу. Пытаясь удержаться на нем, как на бревне, она вскочила было на ноги, но, продолжая двигаться по инерции, опрокинулась, стукнулась о подоконник и выкатилась наружу.

Брейди почувствовал, как ее водолазка ускользает из его пальцев, увидел, как Алиша, повернувшись в воздухе, пытается за что-нибудь ухватиться, перед ним мелькнуло ее искаженное ужасом лицо…

А потом она скрылась за окном, и он уже ее не видел.

 

52

Брейди увидел пальцы — два раза по четыре — вцепившиеся в подоконник. Он бросился к окну, закинул руки за край, вслепую схватился за запястья, и только потом посмотрел вниз.

В полуметре под ним было лицо Алиши, ее широко раскрытые от страха глаза.

Аполлон исчез — наверное, он еще летел к огромному навесу, на котором сияла вывеска, извещавшая о присутствии на Таймс-сквер отеля «Мариотт». Мысль о смертельном падении Аполлона развеяла одолевавшее Брейди чувство нереальности происходящего: это все правда, и туда, куда отправился Аполлон, может последовать и Алиша.

«Нет, ни за что! — ответил кто-то внутри Брейди. — Ни за что!»

Губы Алиши двигались, но ветер уносил слова. По губам угадывалось только его имя: «Брейди!»

— Я держу тебя! — крикнул он. Может, она и не расслышала, но, наверное, поняла.

Под Алишей, вцепившись мертвой хваткой ей в ногу, висел Малик. Он висел на одной руке, ко второй по-прежнему был привязан стул. Стул болтался на пронизывающем ветру и бил Малика по ногам.

А под Маликом — страшно далеко — сияло многоцветье Таймс-сквер. С этой высоты отдельных рекламных вывесок Брейди не различал, какими бы огромными они ни были. Транспортные средства, похожие на светящихся муравьев, суетились на перекрестках. Шум толпы и автомобильные гудки сюда не долетали, только ветер свистел в ушах Брейди.

Он тянул изо всех сил. Он тянул изо всех сил, но Алиша не двигалась вверх. У него заболела раненая рука. Превозмогая боль, Брейди еще сильнее сжал пальцы.

Ему удалось зацепиться ногой за блок кондиционирования воздуха. Используя эту опору и собственный вес, он подтянул Алишу вверх, как рычагом. Ее голова поднялась над подоконником, Алиша стала искать руками, за что зацепиться. Когда она более-менее закрепилась на блоке кондиционирования, Брейди быстро перехватился, взяв ее повыше локтей.

Алиша поднялась над подоконником уже до пояса. Брейди подхватил ее под руки. Теперь тащ-щи-и-ить…

Все, она целиком с этой стороны. Но стискивает зубы от боли:

— Нога!

Малик еще не выпустил ее щиколотку и вдавливает своей тяжестью в металлическую оконную раму, в которой, как зубы, торчат осколки стекла. Из порезов на ноге на раму льется кровь.

Брейди сдавил обеими руками запястье Малика, надеясь заставить его ослабить хватку. Но его рука сжимала ногу Алиши, как кандалы. Брейди наклонился, на миг представив себе, что он не удержится и полетит через Малика туда, где уже лежит труп Аполлона, и вцепился зубами в тыльную часть кисти Малика. Он буквально грыз эту руку, не обращая внимания на привкус крови, заливавшей ему рот. Брейди вгрызался зубами в сухожилия, не выпуская при этом запястье Малика. Наконец пальцы киллера разжались.

Малик оторвался от ноги Алиши — и его тело, полетев вниз, сильным рывком потянуло за собой Брейди. Брейди, извиваясь, пополз обратно в комнату, таща за собой Малика. А тот неожиданно стал вырываться, стараясь освободиться от его захвата.

«Он что, хочет упасть? — подумал Брейди. — Может, он все еще под действием наркотиков?»

Малик потянулся к нему второй рукой.

«Он хочет сам схватить меня за запястье!»

Но Малик вместо этого вонзил свои черные ногти в кисть руки Брейди, заставив его вскрикнуть от боли. На руке у Брейди остались четыре кровоточащих борозды. К тому же из-под повязки на раненой руке сочилась кровь, бинты рвались, и Малик потихоньку ускользал из захвата. Брейди стиснул пальцы из последних сил.

Их глаза встретились. Брейди не мог без отвращения и презрения смотреть на существо, жизнь которого буквально находилась в его руках. В нем не было ничего человеческого. Перед Брейди был тот самый тип, который набрасывал проволоку на шею Алиши и едва не сбросил ее с сорок девятого этажа. Это он убил Аполлона и был связан с покушением на самого Брейди и его сына. Этот убийца являлся винтиком в том механизме, целью которого было уничтожить Брейди, его сына, его напарницу. Кроме того, Брейди почему-то не сомневался: то, что наговорил про себя Малик под действием наркотиков — правда, он действительно убивал и ел детей.

«И после всего этого он собирается улизнуть».

Если бы они с Алишей не поймали и не допросили его, он спокойно вышел бы из отеля и разгуливал сейчас на свободе.

Он держал Малика уже не за запястье, а за пальцы: только их кончики торчали из стиснутой руки Брейди. Раненая ладонь болела и дрожала от напряжения, он заставлял ее сжиматься отчаянным усилием воли.

Брейди закрыл глаза. Разжать руку — все равно что убить. Это будет неправильно. Брейди стиснул пальцы Малика так, что у того захрустели кости. Он почувствовал, что Алиша схватила его за пояс.

— Затаскивай меня! — крикнул он. Она попыталась это сделать. Мышцы руки у Брейди словно огнем жгло.

«Уйдет…»

«Да куда он уйдет — только если умеет летать!»

Пальцы Малика выскользнули — так, с вытянутой вверх рукой, он и полетел вниз. В глазах его не было страха — только ненависть. Она была настолько сильной, что Брейди ощущал на себе яростный взгляд русского еще долго после того, как тот исчез в ночном мраке.

Алиша помогла ему забраться в комнату, подальше от порывов свирепого ветра, от голодной ночи, которая требовала новых жертв — Брейди сердцем чувствовал этот алчный зов. Он обессиленно повалился на батарею кондиционирования воздуха. Алиша тяжело опустилась на пол возле кровати. Ветер, проникавший через разбитое окно, теребил им волосы.

Брейди смотрел на Алишу, но перед его взором стоял Малик, который, уменьшаясь, летел вниз.

Дав себе меньше полминуты на то, чтобы отдышаться, Алиша стала подниматься. Она встала, опираясь на койку и постанывая от напряжения. Брейди смотрел на нее с жалостью: забинтованное предплечье, изрезанные в кровь осколками стекла ноги.

— Надо выбираться отсюда, — сказала Алиша и наклонилась за своим пистолетом, лежавшим под кроватью. Затем она положила на койку чемодан и, открыв его, достала светло-лиловую блузку, собираясь, очевидно, надеть ее вместо порванной на спине водолазки. Алиша направилась в ванную, но у самой двери остановилась.

— Забери чемоданчик Аполлона с аптечкой и химикатами, — попросила она. — А электрокардиограф и капельницы можешь не брать. Все равно все следы замести не удастся, времени не хватит.

Она немного помолчала, глядя на него с сочувствием: вид у обоих был еще тот.

— Надо спешить, Брейди, — добавила Алиша и прошла в ванную. Закрыть дверь она не посчитала нужным.

 

53

После смерти Карен мир стал казаться Брейди очень невеселым местом. Но до сего дня он не представлял себе, насколько все-таки здесь бывает страшно.

Поначалу они ехали молча, и в его сознании проносились события последних шести часов — получалось что-то похожее на анонс фильма ужасов с мельканием окровавленных клыков и падающими замертво людьми, специально составленный для того, чтобы нагнать побольше страха. Покушение на них с Заком; покушение на Алишу; допрос Малика с «сывороткой правды», его сатанистские откровения; схватка над сорокадевятиэтажной пропастью, в которой чуть не погибла Алиша и погиб Аполлон, а вскоре за ним последовал Малик… Брейди не знал, что лучше: пытаться сразу осмыслить все эти события или постараться забыть о них на время.

Они торопились покинуть «Мариотт» не только для того, чтобы не попасться охране отеля и полиции. Вряд ли Малик и убийца с собаками действовали в одиночку. Вместо них могли явиться другие — хотя бы для того, чтобы проверить, как справился с поручением Малик, — и выследить Брейди и Алишу. Брейди радовался, что был трижды осторожен, когда вез сына к Оукли.

Но теперь им следовало быть еще осторожнее, уже начиная с выезда из гостиничного гаража. Они поехали на «тойоте» Брейди, потому что еще оставался шанс, что ее не успели засечь те, кто на них охотился. Может, им еще не известно, что Брейди приехал в Нью-Йорк. И все-таки выследить их было проще простого. Поэтому Алиша и Брейди некоторое время заметали следы: часто сворачивали, а то и проезжали обратно по той же улице, заезжали на парковочную площадку для того, чтобы тут же выехать с нее, — однако, не переставая кружить, старались при этом оказаться как можно дальше от Манхэттена и того кровавого месива, которое они там оставили.

Они проехали Куинс и Бруклин, затем по мосту Верразано-Нэрроуз переехали на Стейтен-айленд и направились по Ричмонд-Паркуэй на юго-запад, в сторону Нью-Джерси.

Перевязав раны бинтами из аптечки Аполлона, Алиша достала ноутбук и принялась бешено стучать по клавишам. Брейди понимал, что так она справляется со стрессом: ей нужно было перевести свои переживания в слова и записать. Боковым зрением он видел, как проносятся по ее лицу пятна света от уличных фонарей. Если не считать примерно одинакового роста и телосложения, Алиша и Карен были абсолютно разными. Его покойная супруга был темноволосой и загадочной; Алиша — блондинка, непосредственная настолько, что кажется — вся как на ладони (хотя Брейди знал, что это не так). Карен чаще всего осторожно, после долгих раздумий, объясняла Брейди, в чем и почему она с ним не согласна; Алиша выкладывает свои возражения сразу и без обиняков. В тревожную минуту Карен тянулась за Библией; Алиша хватается за пистолет.

Но все же какое-то новое чувство шевелилось в душе Брейди от сознания того, что Алиша здесь, рядом с ним, бок о бок перед лицом неведомой опасности. Может, просто радость от того, что напарница не погибла, думал он, ведь дважды за эту ночь она могла просто перестать существовать. А потом Брейди вспомнил, какое яростное желание защитить ее испытал, узнав о покушении Малика. И вот теперь — новое ощущение: тепла и уюта. Правда, это далеко до того чувства, которое вызывала в душе Брейди Карен, но после ее гибели он впервые испытывал нечто подобное. Это новое пугало его — и рождало надежду.

Пальцы Алиши вдруг замерли над клавиатурой. Брейди посмотрел на свою спутницу: она привалилась к дверце, закрыв глаза. Он осторожно закрыл компьютер.

— Я не сплю, — заявила она, не открывая глаз, затем, секунд через двадцать, прибавила: — Почти не сплю.

— Нужен «Рэд Бул»? — осведомился Брейди, вспомнив, как однажды во время бессонной ночи напряженного расследования она опорожнила три банки этого энергетического напитка. Он и сам мог бы выпить парочку.

— Да нет, нужна койка. Я вот-вот вырублюсь.

— Понял, сейчас поищем.

Нужно было место, где они могли бы отдохнуть и подумать, что делать дальше. Брейди слыхал, что хорошие солдаты никогда не отказываются от возможности лишний раз поесть или поспать. То и другое восстанавливает силы, а в бою не угадаешь, когда еще представится такая возможность. Да, это была страшная правда: они с Алишей — солдаты и ведут битву за собственные жизни.

Он свернул к первому попавшемуся мотелю — это оказалась какая-то «Уютная гостиница» на окраине Балтимора. Три штата и три часа езды отделяли их от того номера в отеле «Мариотт», где криминалисты скоро обнаружат их отпечатки пальцев и образцы ДНК — или уже обнаружили.

* * *

Брейди, не спрашивая, знал, что Алиша тоже не хотела бы, чтобы они поселились в разных номерах. Нет, это был не тот случай, когда опасность и близость смерти подталкивают двух людей в объятия и в постель друг к другу. Он просто хотел, чтобы она была на виду, поблизости… хотелось знать, засыпая, что она дышит где-то рядом. Брейди даже не был уверен, что ему нужна именно Алиша — или его устроил бы какой-нибудь другой товарищ по оружию. Но ему казалось, что дело именно в ней.

Он попросил номер с двумя раздельными кроватями. Впервые со дня смерти Карен ему предстояло ночевать в одной комнате с другим взрослым человеком.

Машину они поставили в дальнем углу стоянки, подальше от входа. Багаж привычно затащили в номер. Алиша тут же разложила компьютерные причиндалы на пластмассовом столике с обколотыми краями.

— Малик рассказал интересные вещи, — объяснила она свой всплеск трудовой активности. — Хочется прогнать их через NCIC. Посмотреть.

— Прямо сейчас?

— Я недолго, — заверила Алиша. — Полчасика.

Через тонкие занавески на единственном окне номера начинало просвечивать утреннее небо. Брейди задернул другие, более плотные шторы и пошел проверить, можно ли в «Уютной гостинице» принять горячий душ. Когда через двадцать минут он вернулся, компьютер не работал, а Алиша спала — она уснула, не раздевшись и не сняв с постели покрывала.

* * *

Проснувшись, Брейди почувствовал, что каждое из его век весит килограммов по пять; они страшно давили на глаза, а чтобы поднять их и удерживать в таком положении, требовалось отчаянное напряжение всех мышц лица. Биение сердца отдавалось в голове и раненой руке одинаково сильной болью. Разбудил его, видимо, яркий луч солнца, коварно пробравшийся через широкую щель между шторами. Брейди встал с постели, чтобы заделать эту брешь.

Алиша успела снять покрывало и укрыться верхней простыней. Воротник блузки, торчавший, как собачье ухо, возле подбородка, говорил о том, что верхнюю одежду она все-таки не сняла. Алиша спала на спине, закинув голову и приоткрыв рот. Что называется, без задних ног.

Брейди пришла в голову молитва, которую его учили повторять на сон грядущий: «Если мне суждено умереть до пробуждения…»

Господи, чему у нас детей учат! Помнится, ему очень не нравилась эта молитва.

В комнате было жарко. Брейди покрутил ручки кондиционера под окном и выяснил, что — крути не крути — он подает только горячий воздух.

На полке в ванной Алиша оставила пузырек ибупрофена. Брейди принял четыре таблетки и, не взглянув на часы, пошел досыпать.

* * *

Сон Брейди потревожили ужасы прошедшей ночи.

«Отстань! Ты что, не слышишь? Ты что, ничего не видишь?»

«Да, хозяин! У меня есть кровь! Я приберег ее для вас!»

Брейди перевернулся, отшвырнул простыни, которые вцепились в него, как вражеская рука, и рывком сел. В глаза ему ударил свет, струившийся через открытые занавески. Но ночные кошмары не отступили.

«Алиша…»

«Где Аполлон? Что вы с ним сделали?»

Алиша сидела за столиком. Заметив, что Брейди проснулся, она выключила диктофон, на который записывала допрос Малика. Отголоски страшной ночи замолкли.

— Извини, — сказала Алиша, взглянув на него.

Брейди потер лицо. Веки избавились от избыточного веса, головная боль прошла. Рука, правда, все еще болела, но — так, чтобы напомнить о себе.

— Который час?

Алиша взглянула на свои часы:

— Час пятнадцать. Я уже несколько часов не сплю.

Брейди с кряхтением свесил ноги, сунул их в штанины, встал и при этом одновременно надел брюки. Оглянувшись, он заметил, что Алиша наблюдает за его действиями. И совершенно не скрывает своего любопытства. Он решил сохранять невозмутимость. Его рубашка висела на спинке стула за Алишей. Брейди прошлепал к ней босыми ногами, взял рубашку и стал надевать.

Потом он положил руку ей на плечо. Мышцы у Алиши были жесткие, напряженные. Карен в свое время учила его не разминать мышцы как тесто, а снимать напряжение мягкими нежными прикосновениями.

— Как самочувствие? — спросил он.

— Да вот… — она кивнула на диктофон. — Поверить не могу, что это я.

Алиша начала медленно вращать шеей, ее трапециевидные мышцы расслаблялись под его пальцами.

— Сделай себе маленький подарок, — предложил он, — сотри эту запись.

— Я, конечно, понимаю, что находилась под действием наркотиков, но не могу избавиться от ощущения, что это не просто галлюцинации.

Брейди молчал, ожидая продолжения. Он перенес внимание на дельтовидные мышцы.

— Это как заглянуть в невидимый мир, который всегда вокруг нас, но мы его не можем видеть, — сказала она, помолчав.

— Астральный мир?

— Ну да… что-то типа этого. Карма… и всякое такое. Просто я думаю, что Малик — это зло, а злые существа: демоны, сгустки энергии и что там еще — притягиваются к нему и как бы концентрируются вокруг него. Думаю, мне удалось краешком глаза на них взглянуть.

Брейди гладил ей пальцами шею, стараясь не задеть болезненно красный след от гарроты.

— Многие племена, — сказал он чуть погодя, — коренные американцы и всякие аборигены — считают, что галлюциногены помогают людям общаться с духами. Тимоти Лири пытался доказать, что ЛСД разрушает наши внутренние барьеры, собственные представления о реальности и позволяет увидеть мир таким, каким он на самом деле является, со всеми измерениями и существами, которых мы в обычном состоянии не воспринимаем. Он исходил из мысли, что искажают сознание не наркотики, а наши собственные предубеждения. Вот почему некоторые думают, что маленьким детям более доступен сверхъестественный мир, чем взрослым, — у них еще не успели сформироваться предрассудки, мешающие увидеть то, что недоступно пяти основным чувствам.

— А ты как думаешь?

Брейди несколько секунд молчал, глядя на то, как работают его пальцы. Он вернулся к трапециевидным мышцам.

— Я думаю, — сказал он, — что иные измерения и невидимые существа вокруг нас есть. Вот и в Библии говорится: «…потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной». — Он дал ей время осмыслить сказанное, затем продолжил: — А вот должны ли мы их видеть, пока живем на этом свете, я не знаю.

— Я видела.

Брейди перестал ее массировать и обошел кругом, чтобы заглянуть Алише в глаза.

— Малик наговорил всякой ерунды, а потом залил тебе все лицо скополамином. Может, то, что ты видела…

— Это что-то вроде постгипнотического внушения? — Алиша покачала головой. — Не думаю.

Брейди понимал, что ее теперь не переубедить никакими логическими доводами. Алиша будет теперь сама осмысливать то, что она, как ей кажется, увидена — в конце концов это станет неким инструментом мышления, который она сможет применять. Усилия по преодолению пережитой травмы приведут к тому, что она станет сильнее духом — или будет лучше справляться со своей работой. В этом смысле она была ницшеанка.

— Интересно, — сказала она, пытаясь разрядить возникшее напряжение, — что это за страшное кино, о котором говорил Малик?

В глазах у Алиши играли смешинки.

— Может, это «Большое ограбление Маппетов»? — предположила она, и они оба рассмеялись.

На столе кроме диктофона стоял компьютер с подключенным принтером. Возле него лежала пачка распечаток. Внимание Брейди привлек набранный крупным шрифтом заголовок: «Исчезнувшие викинги: тайна Западного поселения». Он опустился на стоявший рядом свободный стул и взял листок.

— Что это?

— Результаты интернет-поиска, — ответила Алиша. — Надо же было чем-нибудь заняться, пока ты давил на ухо. Ты сказал, что парень, который на тебя напал, выглядел как викинг, вплоть до одежды и оружия. Ну вот, я стала вводить в «Гугл» слова «викинг», «скандинав», «помесь собаки и волка» и тому подобное. Похоже, народ просто помешался на викингах. Им посвящены сотни тысяч веб-страниц. Все что душе угодно. Но так пришлось бы просматривать слишком много материала, так что я воспользовалась базой «Лексис-Нексис». Знаешь ее?

Брейди кивнул: он хорошо знал эту обширную базу данных, основанную на печатных статьях из газет и журналов. Печатные статьи, как правило, лучше написаны, проработаны и основаны на более достоверных данных, чем среднестатистическая веб-страница. Будучи аспирантом, он нередко пользовался этим ресурсом.

— Вот статья из «Археологического журнала», — сказала Алиша.

Брейди прочел:

Исчезновение жителей Западного поселения в Гренландии в 1350 году является одной из величайших загадок средневековой истории. Согласно докладам одного из исландских церковников Ивара Бардарссона, девяносто семей, спокойно жившие там еще месяцем ранее, вдруг исчезли. Весной 1350 года дружественные инуиты принесли в Восточное поселение, находившееся на юге Гренландии, весть, что в Ввстербигде — Западном поселении — не осталось жителей. Бандарссон с группой добровольцев отправился проверить этот слух. Они нашли в поселке накрытые к обеду столы, котлы с похлебкой над прогоревшим в очагах огнем, голодную скотину в загонах — но не нашли людей. Может, они были убиты местными инуитами? Может быть, суровая зима 1349/50 года вынудила их уйти… но куда? Никто с тех пор…

— Ты сейчас где? — прервала его Алиша.

Брейди показал, где остановился.

— Ну и хватит отсюда. Лучше почитай вот здесь… — порывшись в пачке, она вытащила страничку и подала ему. — Это из журнала «Теоретическая археология».

— Какая археология?

— Ну, они выводят новые теории на основании известных фактов, не знаю, в общем, теоретическая. Пишет, между прочим, профессор кафедры археологии университета Онтарио. Читай, что подчеркнуто.

Брейди стал читать, на этот раз вслух:

— «В жизни Ивар Бардарссон был далек от того образа, который сохранился в церковной историографии. Он насаждал христианскую веру с помощью пыток и страха и не щадил никого. Он имел обыкновение забивать язычников, не желавших переходить в христианство, камнями до смерти, не исключая детей. За свою жестокость он даже был выслан из Норвегии в Гренландию, в Восточное поселение, или Остербирд. Там он выдал себя за уполномоченного посланника епископа Бергенского и продолжал обращать язычников в христианство под страхом смерти.

История не оставила нам свидетельств, когда именно Бардарссон узнал о Западном поселении, носившем тогда название Вестербирд, но когда он узнал о нем, он, должно быть, почувствовал себя как ребенок, которого запустили в кондитерский магазин. Ведь, в отличие от остальных поселений, в которых к тому времени жили преимущественно христиане, Вестербирд был населен исключительно язычниками. Когда Эрик Рыжий в 984 году отправился из Норвегии в Гренландию, христианство уже было достаточно распространено на его родине. На его кораблях плыли как христиане, так и язычники. Для поддержания мира в своих новых владениях Эрик разделил религии. Язычники основали Вестербирд. С течением времени жители поселка не только сохранили свою языческую веру, но и стали яростными противниками христианства. Когда скандинавы практически полностью обратились в новую веру, то неистовство, с которым они грабили и завоевывали саксов, перенеслось на обращение неверующих. Методы Бардарссона по насаждению христианства были наследием той эпохи. Язычникам Вестербирда все христиане казались кровожадными зверями.

Перед тем как отправиться в Вестербирд, Бардарссон…»

Здесь Брейди остановился и взглянул на Алишу.

— Так что, по его мнению, это Бардарссон вырезал Западное поселение?

— Читай дальше, там дела куда интереснее.

— «Перед тем как отправиться в Вестербирд, Бардарссон планировал и готовил эту экспедицию около двух лет. Весть о его приготовлениях дошла до Британии, где ею заинтересовалась псевдорелигиозная организация под названием Экскубитор. Члены этой организации, подобно жителям Вестербирда, презирали христианство. В письме герцога…»

— Только то, что подчеркнуто.

Брейди пропустил несколько строк.

— «Они опередили Бардарссона и уговорили вождей поселения уйти на север, куда в конце лета должен был подойти флот организации. Им удалось заключить договор, по которому Экскубитор должен был оказывать покровительство скандинавам, помогать им сохранять свою культуру и верования, а те взамен дали клятву верности…»

Тут Брейди запнулся и изумленно посмотрел на Алишу — та улыбалась. Он продолжил чтение.

— «…клятву верности грядущему антихристу, который, согласно пророчеству, сокрушит христианство и восстановит мир Асатру».

— Это религия викингов, я смотрела.

— Но это же неправда. Антихрист не должен сокрушить христианство.

— Мало ли что можно наплести, — пожала плечами Алиша. — Дальше он пишет, что жители Западного поселения, по его мнению, перебрались в какую-то безлюдную область на северо-западе Канады, где их потомки до сих пор ожидают пришествия антихриста.

— Он приводит какие-нибудь доказательства?

— Так, кое-что… Якобы в 1890 году человек в одежде викинга пришел в городок Фон-ду-Лак в штате Саскачеван и сказал, что ушел из некоей закрытой общины, расположенной на севере. Корреспондент местном газеты взял у него интервью и даже сфотографировал его, но к тому времени, когда туда приехали представители крупных газет и ученые, парень исчез. Профессор приводит археологические свидетельства того, что одна и та же община приблизительно раз в двадцать пять лет покидала старое поселение, уходила дальше в глубь северных территорий и основывала новую деревню. — Алиша покачала головой. — Правда, тут так написано, что я и половины не поняла.

Брейди долго смотрел на нее, затем сказал:

— Значит, ты утверждаешь, что «убийца Пелетье» явился из затерянного поселения викингов?

— Я не знаю, Брейди! — подняла руки Алиша. — Просто произвожу поиск — и вот что выясняется. Но я думаю, что это очень интересно. А относится ли это к нашему делу — не знаю. Эти викинги ждут прихода антихриста, а все жертвы «убийств Пелетье» связывает интерес к религии — это что, совпадение? Опять-таки не знаю. Но дай-ка я тебе еще кое-что покажу. Коротенькая заметочка, всего несколько предложений. Вот здесь…

На распечатке, которую подала ему Алиша, Брейди прочел: «Викинги Гренландии, а позже — Ньюфаундленда и Лабрадора были умелыми и страстными охотниками. Их успехи в этом занятии в немалой мере основывались на разведении и дрессировке охотничьих собак. Первые свидетельства о гибриде серого волка и немецкой овчарки, выведенном в деревне Братталид, относятся к 1062 году. Через двадцать лет у каждого скандинавского охотника в Гренландии имелась такая помесь собаки и волка. Их учили приносить дичь или обездвиживать добычу до подхода охотника».

Алиша торжествующе посмотрела на Брейди.

— Ух ты, — сказал он.

«То-то же», — кивнула она.

Задумавшись, Брейди встал и рассеянно направился в ванную.

— Пойду приму душ, — пробормотал он, потом вдруг обернулся: — Так что нам теперь делать — искать скандинавское племя, которое уже семьсот лет прячется неизвестно где?

— Не обязательно. Если их покровителем до сих пор выступает общество «Экскубитор», нужно всего лишь найти его.

— Организацию, которая успешно прячется больше семисот лет? — уточнил Брейди. — Всего-то? — он помолчал. — А этот «Экскубитор» — ты про него искала и Интернете?

— Искала. Ничего нет, кроме Lanius excubitor — это птичка такая. Да, и еще нашла, как переводится «экскубитор» с латыни.

— Ну, и как?

— «Дозорный» или «наблюдатель».

Брейди рассеянно кивнул и побрел в ванную, переваривая информацию, которую ему сообщила Алиша.

* * *

Когда он вернулся, Алиша ругалась на компьютер.

— У-ух! — Она нервно захлопнула ноутбук.

— Что такое? — спросил Брейди.

— Нас отрубили от базы данных. Не могу войти в Национальный центр криминалистической информации.

— Да ты что? Попробуй через мой пароль…

— Уже пробовала, — Алиша перехватила его удивленный взгляд. — Да, я узнала твой пароль еще в тот день, когда мы начали вместе работать!

— Ясно. Кто же это сделал? — Брейди присел на краешек кровати. — Наверное, криминальная полиция уже вышла на нас в связи с расследованием гибели Малика и Аполлона.

Алиша отрицательно покачала головой.

— Слушай, помнишь, что я спросила у тебя вчера после появления того скандинава?

— Кто знает, где меня искать?

— Это тот же самый человек, — кивнула она, — который знал, что я поехала в Нью-Йорк к отцу МакАфи.

— Гилбрет, — догадался Брейди.

Джон Гилбрет, руководитель учебно-исследовательского отдела ФБР. Группа быстрого сбора улик считалась «исследовательской лабораторией», и Брейди числился в составе «учебников». А поскольку Брейди с Алишей вместе составляли экспериментальную группу из служащих двух разных подразделений, они подчинялись непосредственно Гилбрету.

Алиша кивнула.

— Погоди, погоди, — сказал Брейди. Он попытался представить себе своего начальника в роли предателя и пособника убийц. Да, Гилбрет пробивной, он карьерист, но неужели он пойдет на все — в том числе, если так складываются обстоятельства, принесет в жертву их жизни — ради своей карьеры? При всем знании психологии Брейди не мог представить себе, чтобы такой собранный, вполне состоявшийся человек, как Гилбрет, был способен на такую низость и коварство.

— Почему именно он? — спросил он. — Я хочу сказать: какой-нибудь хакер мог взломать базы данных ФБР и узнать мой адрес. Абсолютно защищенных компьютеров не существует.

— Тот, кто нас искал — и смог найти, — должен был узнать две вещи. Во-первых, он должен был выяснить, где искать тебя в тот день. Ему нужно было не только знать твой адрес, но и точно выяснить, что ты вернулся из командировки. Во-вторых, он знал, что меня нет дома. Он даже знал, что я не в Колорадо, а именно в Нью-Йорке. Найти одного… предположим, мог и хакер. Но отыскать обоих одновременно, причем меня в другом городе… Нет, комбинацию цифр к этому кодовому замку мог знать только один человек.

По лицу Брейди Алиша видела, что пока не смогла его убедить. Она встала со своего места и принялась расхаживать по комнате.

— Ладно, слушай: кто-то по непонятной причине хочет нас убить. Ему нужно знать, куда и когда идти, верно? Давай пойдем от противного: предположим, что этот кто-то — не Гилбрет. Что нужно сделать этому человеку, чтобы реализовать свой замысел?

— Поставить «прослушку» на наши телефоны.

— Пускай. Ты звонил Заку, чтобы предупредить о своем возвращении, так?

Брейди кивнул.

— Когда я просила Гилбрета позволить мне проверить, как связан с этим делом отец МакАфи, я звонила с гостиничного телефона. Этот телефон наш «кто-то» тоже прослушивает?

— Может, прослушивают Гилбрета.

— Поставили «прослушку» на его домашний телефон — чтобы вычислить нас? А смысл?

— Может, это кто-нибудь другой из ФБР? — предположил Брейди.

— О’кей, — с готовностью подхватила Алиша. — Сослуживцев, которые знают мой адрес, я могу пересчитать по пальцам одной руки. А ты?

— Ну да, примерно столько же.

— Тогда это человек достаточно влиятельный, чтобы иметь доступ к нашим досье. Так вот, когда Гилбрет разрешил мне ехать в Нью-Йорк, он сказал, что в течение первых суток это будет неофициальная миссия, и он не будет делать об этом никаких записей и отчетов.

«Поезжай по собственной инициативе, сама, просто проверить свои идеи». Он не собирался говорить руководителю следственной группы об этой поездке. Сам знаешь, насколько скрытны наши коллеги — даже со своими коллегами. Кому он мог об этом сказать? Заместителю директора ФБР? Он ведь непосредственно ему подчиняется.

Она почти убедила его. Почти.

— И не забудь, Брейди: я сама не знала, что поеду в Нью-Йорк, до полуночи — до начала того дня, в конце которого на нас напали. Это слишком «быстрое реагирование».

Еще одна гирька на ее чашу весов.

— Предположим, этот кто-то — не из ФБР, — говорила Алиша, продолжая расхаживать. — Но он контролирует действия преступника. Чтобы провести такую операцию, которую против нас организовали, нужно либо иметь доступ к нашим досье и базам данных ФБР плюс прослушивать разом десяток телефонов…

Алиша остановилась.

— Либо нужно просто быть Джоном Гилбретом, у которого вся эта информация и так в руках.

Брейди задумчиво кивнул.

— Слушай, как ни крути, все равно начинать надо с него. Если это не он, беда небольшая.

— Ладно, — сказал Брейди. — Что будем делать?

— Надо с ним встретиться.

— По пятницам Гилбрет рано уходит с работы. Чтобы застать его, надо выехать прямо сейчас.

— Нет, — на лице Алиши появилось лукавое выражение. — У меня есть другая идея.

 

54

Джон Гилбрет отчего-то проснулся в первом часу ночи. Через тюлевые занавески на окнах просачивался желтоватый свет уличных фонарей. Углы комнаты утопали во мраке, словно были замазаны черной замазкой. Что-то его разбудило, но что? Лежавшая рядом жена Кэндис шумно вдохнула. Можно было даже сказать: всхрапнула. Это было очень не похоже на ее обычное сонное дыхание, которое так успокаивало Гилбрета и помогало ему уснуть самому после напряженного дня.

— Милая… — его хриплый шепот прозвучал удивительно неуместно в царившей вокруг могильной тишине.

В ответ он услышал еще один всхрап, еще громче прежнего.

Гилбрет повернулся на бок, отыскал прикрытое одеялом плечо жены и осторожно потряс. Он едва различал очертания ее лица в темноте.

— Кэндис?

Она не просыпалась. Он потряс ее еще раз, но ответом ему был только мощный храп. У Гилбрета тревожно заколотилось сердце. Повернувшись в другую сторону, он включил лампочку в изголовье кровати, которая ослепила его на несколько секунд. И в этот момент где-то в комнате женский голос громко произнес:

— С ней все будет в порядке.

Гилбрет вскочил, издав невнятный возглас, почти вскрик. Лихорадочно осмотрев спальню, он заметил пару ног в широких бежевых брюках, видневшихся из темного угла: кто-то сидел там в мягком кресле. Слабая лампочка для чтения перед сном не освещала лица сидевшего.

Гилбрет опасливо оглянулся, чтобы посмотреть на жену: та лежала на спине, откинув голову на свою любимую низкую подушечку и широко открыв рот. На щеке ее поблескивала полоска слюны. Принюхавшись, он уловил специфический запах.

— Гидрохлорид мидазолама, — сказал голос. — Типа хлороформа, только гораздо безопаснее. По крайней мере, если верить сайту PDR.

— Что происходит? Кто вы такая? — Гилбрет потянулся к тумбочке, но замер при виде вынырнувшего из сумрака пистолета. — Что вам нужно?

Из полумрака появилась, наклонившись вперед, Алиша Вагнер. При этом она внимательно наблюдала за реакцией Гилбрета. Из трех эмоций, поочередно выразившихся на его лице, самой отчетливой ей показалась вторая. Первым, конечно, было удивление: естественная реакция на любого, кто мог бы оказаться на ее месте. Затем промелькнул испуг — а вот это уже защитный механизм при внезапной встрече с человеком, который может представлять для тебя опасность… например, тем, кого ты предал. Наконец, негодование — показное.

— Алиша! Как вы могли! — Лицо Гилбрета постепенно заливалось краской, начиная от шеи.

— Я пришла, чтобы задать этот вопрос вам.

— Как вы отключили сигнализацию?

— A-а, глупости какие! — Алиша положила пистолет на колени.

Начальник гневно выпятил челюсть и хотел, вероятно, испепелить ее взглядом, но глаза его не слушались. Взгляд Гилбрета метнулся от пистолета к лицу Алиши, затем к открытой двери спальни.

— Что произошло в Нью-Йорке? — спросил он с властными интонациями в голосе.

— Насколько я могу судить, произошло не то, на что вы рассчитывали.

— Нам позвонили из нью-йоркского полицейского департамента. Там хотят знать, как в комнате, из которой выпали и разбились насмерть два человека, оказались отпечатки ваших пальцев. Ваших и Брейди — на всеобщее обозрение! Они нашли там и его служебный пистолет. Но Брейди должен был быть дома, в Вирджинии!

— «Убит в Вирджинии», вы хотите сказать.

— Что вы такое говорите?!

— Чем сейчас занимается полиция? И ФБР? Нас уже объявили в розыск?

— Вас с Брейди? Нет! Мы не будем выносить сор из избы, во всяком случае, пока сами не разберемся, что случилось. Мы нашли прикрытие, сказали, что вы выполняете секретное задание, которое не подлежит огласке. На несколько дней это поможет, — Гилбрет вновь потянулся к тумбочке. — Давайте поедем на работу и проясним ситуацию…

— Стоять, Джон! Я не шучу!

Он отдернул руку, словно обжегшись.

— Алиша, что вы делаете? Опомнитесь!

— Джон, кто на нас охотится?

— Я не представляю, о чем вы…

— Ты не представляешь, какая тварь наведалась ко мне в номер прошлой ночью. — Алиша подняла руку, чтобы ему было видно окровавленную повязку. — Этот тип попытался меня убить. Куда я поехала, знал только ты.

Гилбрет затряс головой, как собака, отряхивающая воду с шерсти.

— Это ведь Нью-Йорк, сама знаешь. Какой-нибудь бандит… наркоман… мало ли кто мог залезть…

— А в это же время на Брейди Мура в его собственном доме напал киллер. На него и его сына.

— Что? — Удивление Гилбрета казалось совершенно искренним. — Кто-нибудь из них…

— Должна тебя огорчить: они живы.

— Да я очень рад, что они живы, как можно! — Тут Гилбрету, очевидно, пришла в голову какая-то новая идея: выражение лица его стало сочувственно-озабоченным. — Слушай, это нельзя так оставлять, надо срочно что-то делать. Если кто-то охотится за нашими агента…

— Заткнись.

Он замолчал на полуслове.

— Эти покушения как-то связаны с «убийствами Пелетье».

Гилбрет вздрогнул всем телом — почти незаметно, но достаточно, чтобы выдать себя. Он посмотрел ей в глаза, открыл рот, собираясь что-то сказать, — и снова закрыл.

— Рассказывай, — потребовала Алиша.

— Мне нечего рассказывать, — ответил Гилбрет, отведя взгляд, и опять затряс головой. — Я ничего не знаю.

— Джон… — укоризненно произнесла Алиша.

— Думай что хочешь, мне говорить нечего.

Ее лицо ожесточилось. Она достала откуда-то из полумрака рядом с собой цилиндрический предмет длиной сантиметров в двенадцать или чуть больше. Гилбрет напряженно следил за тем, как Алиша принялась навинчивать этот предмет на ствол пистолета.

— Глушитель! — воскликнул он. — Идиотские угрозы, Алиша, вот что я вам скажу!

Она почувствовала, что все-таки произвела на него впечатление: ставки возросли, дело приняло нешуточный оборот. Глушитель больше, чем все остальное, говорил о серьезности намерений — на Гилбрета это подействовало сильнее, чем то, что Алиша забралась в его дом, сделала наркоз его жене и размахивала перед ним пистолетом. Увидев ее с оружием в руках в собственной спальне, он испугался, но вряд ли решил, что ему это грозит чем-то серьезным. Глушитель менял дело, он свидетельствовал о холодной решимости, готовности и желании убить — и после этого спокойно скрыться. Алиша именно на это впечатление и рассчитывала. Несмотря на показное презрение к угрозе, Гилбрет испугался.

— Рассказывай, — повторила она, направляя на него удлинившийся ствол оружия.

Гилбрет, застыв, смотрел на глушитель, словно завороженный.

— Рассказывай, Джон, иначе тебе придется объяснять жене, почему она остаток жизни проведет в инвалидной коляске, — Алиша медленно перевела оружие на спящую тяжелым беспробудным сном женщину.

Гилбрет приоткрыл рот. Взгляд его перебегал с глушителя на ноги жены и обратно, словно он пытался вычислить траекторию полета пули. В какой-то момент Алиша испугалась, что он так и не заговорит, но он произнес:

— Мне звонили две недели назад по поводу этих убийств.

— Две недели назад? Но мы еще ничего не знали тогда про эти убийства.

— А кто-то знал, — ответил Гилбрет и быстро посмотрел на окно, будто услышал какой-то посторонний звук. Потом он облизнул губы. На лбу у него выступила испарина, но он не вытирал ее, потому что не замечал или боялся пошевелиться.

— Что такие убийства начались раньше, но мы об этом… — У Алиши вдруг перехватило дыхание; словно ком застрял в горле.

Гилбрет отрицательно покачал головой.

«Кто-то знал об убийствах до того, как они начались!» — догадалась Алиша и спросила первое, что пришло в голову:

— Тебе позвонил убийца?

— Нет, один знакомый. — Гилбрет отвернулся и смотрел в сторону. — Из правительства.

— Не понимаю, о чем речь! Кто позвонил?

— Джефф Рамсленд. Во всяком случае, так он себя называет. Когда мы с ним познакомились пару лет назад, он сказал, что служит в Министерстве юстиции. Время от времени я видел его на всяких собраниях высокого уровня. Он никогда не выступал, ни с кем не разговаривал, просто слушал и уходил. У меня сложилось впечатление, что он агент какой-нибудь контрольной службы или офицер охраны — что-то в этом роде. Он позвонил и предложил встретиться. Возле Хаупт-Фаунтинз. Знаешь это место?

Алиша кивнула. Это гейзеры, бьющие недалеко от Вашингтона из-под гранитных скал, предположительно, самых старых в Соединенных Штатах — им примерно три с половиной миллиона лет.

— Догадываешься, почему именно там? — спросил Гилбрет.

— Шум воды, — подумав, сказала Алиша. — «Прослушка» становится практически бесполезной.

— Первым делом он показал мне письмо на бланке главного управления ФБР, от нашего директора. За его личной подписью; я тысячу раз видел эту подпись. В письме была всего пара фраз: «Предоставьте этому человеку все, что ему нужно. Лишних вопросов не задавать». Когда я это прочитал, Рамсленд забрал у меня письмо и сунул себе в карман. Потом сказал, откуда он на самом деле. В принципе, он мог бы этого и не делать: я бы и так выполнил приказ. Но он сделал это для верности, чтобы подчеркнуть свою власть и, вероятно, припугнуть. Ему это удалось, — признался Гилбрет с бледной улыбкой.

— Может, ты и мне скажешь?

— Отдел планирования непредвиденных обстоятельств. — Увидев ее изумление, Гилбрет заметил: — Похоже, ты слышала об этой конторе.

— А кто в федеральных службах о ней не слышал? До меня первые слухи начали доходить через несколько недель после того, как я поступила в школу ФБР. Некая правительственная служба, которая отслеживает появление летающих тарелочек, контакты с инопланетянами, всякие паранормальные явления… Говорят, на этих слухах и были основаны «Секретные материалы».

— Только фильм далек от истины. ОПНО — это не парочка упрямых агентов ФБР, которые на свой страх и риск исследуют аномальные явления, устроив лабораторию в подсобном помещении, потому что руководство не дает им средств и не поощряет их самодеятельность. Это самая влиятельная из всех федеральных служб. Потому и самая засекреченная. Сама по себе она небольшая, но использует возможности всех остальных. Ее запросы не подлежат обсуждению и принимаются к исполнению безоговорочно. Если отделу нужен спутник-шпион, чтобы следить за джиннами в Сахаре, он получает спутник. Если ему нужны спецагенты, чтобы залезть в квартиру оксфордского профессора, который утверждает, что нашел посох Моисея, он получает лучших агентов. Он действует совершенно бесконтрольно и безнаказанно. Ему не может отказать ни ЦРУ, ни АНБ… По слухам, с ним даже президент не спорит. Если им надо прикрыть расследование, они это делают. Если им нужно чье-то досье, ты им просто его высылаешь.

— Куда?

— А кто знает, куда! По электронной почте.

— Ты раньше имел с ними дело?

— Напрямую — нет. Несколько раз получал указание отослать материалы на подставной электронный адрес, пару раз пришлось подкорректировать ход расследования — насколько я понимаю, по директиве ОПНО.

— Вполне тянет на злоупотребление.

— При их работе — это неизбежный риск.

— Да что за работа такая? Летающие тарелочки со снежным человеком?

— Экстрасенсорное восприятие, например. Все знают, насколько правительство заинтересовано в этих исследованиях. Но даже это не самое важное в сравнении с другими направлениями в данной области. Самые сильные нации мира долго сохраняли веру в мощь некоторых религиозных артефактов. Авторы фильма «Искатели утраченного ковчега» были не так уж далеки от истины. Не так важно, откуда исходит сила артефакта — от Бога или откуда-то еще. Может, от природы — а люди в древности открыли эту силу и использовали ее для пропаганды своих религиозных идей. Важна сама сила, а не ее источник. ОПНО направлял экспедиции и для поисков Священного Ковчега, и Посоха Моисея, и Креста Иисуса. Он следит за появлением антихриста, так называемого «зверя»…

— Стоп-стоп, с этого места поподробнее, — вмешалась Алиша. Ей сразу вспомнились религиозные картины в домах обезглавленных жертв, сатанизм Малика, загадочный символ, выжженный на телах убитых и на его спине, а также слухи, связанные с исчезнувшей неизвестно куда скандинавской колонией.

— А почему бы нет? Если он действительно появится, то станет, судя по всему, чертовски влиятельным. Неужели ты думаешь, что единственная в мире сверхдержава останется в стороне от этого дела? Во всяком случае, она должна быть в курсе. Предупрежден — значит вооружен.

— Но… — Алиша начинала чувствовать себя Алисой — той, что бежала за Белым Кроликом в Страну Чудес. — Как может федеральное агентство следить за появлением антихриста?

— Оно отслеживает исполнение пророчеств, знамений. Говорят, их люди сотрудничают с теми, кто всерьез занимается подобной проблематикой. Говорят, один из них регулярно встречается с богословами и проводит много времени в Ватикане. Где как не там добывать информацию по всей этой религиозной тематике?

У Алиши возникло знакомое ощущение. Сказанное Гилбретом ничего не доказывало, но она чувствовала, что где-то впереди мелькнула тень того зверя, за которым она гналась. Так иногда бывает в ходе расследования. Одно случайное свидетельство, добавляясь ко всем прочим, таким же случайным и беспорядочным, вдруг становится единым целым, таким же верным, как орудие убийства с отпечатками пальцев и видеопленка с заснятым моментом убийства.

Ватикан. Снова Ватикан.

Алиша, задумавшись, опустила было ствол пистолета, но, перехватив взгляд Гилбрета, опомнилась и снова взяла оружие на изготовку.

— Так что было нужно Рамсленду от тебя? Ты не спросил?

— Чтобы я дал знать, когда мы выйдем на дело об «убийствах по Пелетье» — обезглавливаниях в Юте, Колорадо и Нью-Мексико.

— В Нью-Мексико таких убийств не было.

— На тот момент еще нигде таких убийств не произошло, — поднял бровь Гилбрет. — Я спросил у Рамсленда: «Какие обезглавливания?» Он ответил: «Скоро узнаете».

— Поэтому, когда начали поступать сообщения об убийствах, ты отправил нас с Брейди?

Гилбрет потупился, словно от стыда.

— Как только понял, о чем речь, — его голос звучал тихо и виновато. — Я истолковал запрос Рамсленда как предупреждение о готовности направить агентов по этому делу.

— Вроде бы помочь местным копам Цифратором места преступления, но на самом деле быть готовым отозвать нас в любой момент — ведь это лишь полевые испытания, так?

— Да, — кивнул он. — После установления официальной юрисдикции выйти из этого дела нам было бы гораздо сложнее.

— И ты сообщил о нашей командировке Рамсленду?

— Да.

— Как ты с ним связался?

— По телефону. Но этот номер уже отключен, — поспешно сказал Гилбрет, предупреждая следующий вопрос. — Я сегодня пытался по нему позвонить, когда узнал, что обнаружила полиция в Нью-Йорке. Но больше на контакт с ним выйти не могу.

— Ты сказал, что мы просто помогаем и проводим испытания?

— Я только сообщил, что направил вас с Брейди. Не думаю, что его интересовали нюансы.

— И больше ты с ним не общался?

Гилбрет промолчал. Он смотрел на жену.

— Джон, ведь было дело, признайся?

Он глубоко вздохнул и заговорил снова:

— Он звонил еще раз, спрашивал, где вы остановились в Колорадо. К тому моменту я уже вывел вас из дела — имелись явные свидетельства, что это серийный убийца, действующий в разных штатах, и нужно посылать настоящую следственную группу. Я думал… Мне казалось, что…

— Ты думал, Рамсленду нужно, чтобы убийца «замочил» побольше людей, — догадалась Алиша, глядя на то, как Гилбрет ерзает на месте. — Ей пришло на ум слово «корчится». — Но оказалось, что ему нужны мы с Брейди.

— Я сообщил ему, что ты продолжаешь следствие в Нью-Йорке. Он захотел знать, что вы делаете, где остановились. Он говорил «они», так что я понял: речь идет и о Брейди тоже.

— И ты дал ему адрес Брейди, — с отвращением сказала Алиша.

Гилбрет опустил голову, потом посмотрел ей в глаза.

— Я отослал ему ваши личные дела.

В этот момент ослепительно яркий сноп света проник в комнату через полупрозрачные занавески на окнах. Сразу вслед за этим Гилбрет метнулся к Алише: руки его тянулись к пистолету, лицо выражало яростную решимость. Алиша инстинктивно отвела пистолет в сторону, а потом с размаху ударила Гилбрета рукояткой по макушке. Он рухнул на пол у ее ног. Алиша перепрыгнула через него и прижалась к стене. Когда луч света передвинулся на другое окно, она быстро выглянула на улицу и снова спряталась.

Полиция. Гилбрет каким-то образом все-таки сумел поднять тревогу. А может, сработала какая-то потайная система сигнализации, которую Алиша не заметила. Во всяком случае, намечались большие неприятности.

 

55

Забавно было все-таки увидеть полицейскую патрульную машину у дома Джона Гилбрета…

Алиша еще раз осторожно выглянула из-за занавески и посмотрела внимательнее, чтобы оценить ситуацию.

Нет, у обочины была припаркована машина какого-то частного охранного агентства. Один мужчина выглядывал из-за нее, второй, не выходя из автомобиля, орудовал укрепленным на дверце прожектором. Луч снова прошелся по окнам второго этажа и на несколько секунд еще раз заполнил комнату светом, высвечивая мельчайшие подробности с беспощадностью ламп в прозекторской.

Так Гилбрет знал о подмоге? Получается, он просто тянул время и молол всякую чушь?

Количество ложных вызовов за последний год возросло настолько, что полицейский департамент Александрии принял решение штрафовать домовладельцев за ложный вызов. В результате охранные компании перестали докладывать о каждом поступающем сигнале тревоги. Теперь служба спасения выезжала только по «определенному сигналу», такому, как взлом, зафиксированный камерами наружного наблюдения, или срабатывание «тревожной кнопки». Алиша была уверена, что не вызвала своими действиями «определенный сигнал». Должно быть, домашняя сигнализация Гилбрета была запрограммирована на то, чтобы подавать в службу охраны через какие-то промежутки времени — скорее всего через каждые двадцать или тридцать минут — кодированный сигнал о том, что она продолжает функционировать. Отключив телефонную линию, чтобы войти, Алиша, очевидно, воспрепятствовала посылке очередного сигнала.

Боковым зрением она заметила какое-то движение неподалеку. К ней быстро приближался Гилбрет.

Но Алиша успела повернуться и нацелить на него оружие — прямо в лицо. Гилбрет резко остановился и, скосив глаза, посмотрел на глушитель, оказавшийся в нескольких сантиметрах от его носа.

— Да поможет мне Бог, — прошипела Алиша сквозь стиснутые зубы. — Я это сделаю! Назад! Шаг назад! На пол! Вниз!

Гилбрет опустился на колени. Алиша уперлась ногой ему в грудь и опрокинула на спину. Он упал — от удара об пол воздух со звуком «Хэ-э-эк!» вырвался из его горла. Глаза Гилбрета продолжали неотступно следить за ее действиями.

Алиша достала из-за кресла холщовую сумку с инструментами, купленными в местной скобяной лавке, — с их помощью она проникла в дом. Она пошла к выходу, но у двери остановилась и вернулась к лежащему Гилбрету. Алиша наступила ему на горло и крепко надавила.

— Что, эти ребята из ОПНО настолько страшные, что ты готов доставить им мой труп на тарелочке?

— Да! — просипел напрягшийся Гилбрет.

— И Бюро не вмешается? Не вступится за нас?

Лицо Гилбрета постепенно приобретало оттенок баклажана.

— Нет, если ОПНО нужна ваша смерть.

— А как узнать, что это именно ОПНО, а не кто-то другой, кто с ними связан?

Ответа не последовало. У Гилбрета начали закатываться глаза. Алиша ослабила давление на горло, и взгляд его снова стал осмысленным.

— Никак ты этого не узнаешь, — ответил он. — ОПНО не действует в одиночку. Они наблюдают. Обмениваются информацией. И если им понадобилось вас умертвить, инициатива наверняка исходит не от них, а откуда-то еще.

Алиша бросила на него еще один презрительный взгляд, затем повернулась и вышла из комнаты. Захлопнув за собой дверь, она заперла ее специальным приспособлением, чтобы Гилбрет не мог открыть дверь изнутри.

— Дело не во мне, Вагнер! — крикнул он оттуда. — Это очень большая и серьезная сила! Они имели дело с потусторонними явлениями! Что-то готовится, Алиша! Что-то такое приближается! Ты слышишь?

Из спальни донесся грохот. Алиша улыбнулась: это полетел на пол первый пистолет, наверное, тот, который Гилбрет хранил в сейфе за тумбочкой. А может, тот, что лежал у него под матрасом. Алиша заблаговременно разрядила оба. Хозяину дома придется вылавливать пули из унитаза на первом этаже.

Послышался еще один тяжелый стук. Видимо, перерыл тумбочку, но патронов не нашел. Теперь схватится за мобильник. Опа, а батарейки-то нет!

Из-за двери донеслась невнятная ругань. Алиша с удовольствием задержалась бы еще, чтобы насладиться его бешенством.

Когда она спускалась по лестнице в холл, держась ближе к стене, чтобы не скрипели ступеньки, в парадную дверь начали стучать. Алиша прошмыгнула на кухню за несколько секунд до того, как холл осветили через окно фонариком. Она слышала, как Гилбрет наверху бьется в намертво зафиксированную дверь спальни. Затем все стихло. Алиша готова была поспорить, что бывший начальник не наведет на нее наемных охранников. Ведь придется признаваться им, что его несколько раз обвели вокруг пальца, а эти ребята могут поделиться информацией и с прессой. Лучше не выносить сор из избы. А вот как Гилбрет сможет это сделать, не покидая запертой спальни, — это уже его проблема.

Дом у него был просторный, вместительный; к кухне примыкала отдельная столовая для семейных завтраков. Алиша оставила здесь на круглом столе свой «глушитель». Он был сделан из картонной трубки, оставшейся от рулона туалетной бумаги. Трубку Алиша обмотала изоляционной лентой. С одной стороны в ней торчал кусок толстой авторучки, который навинчивался на ствол с соответствующим металлическим поскрипыванием. Другой конец «глушителя» был увенчан продырявленной черной крышкой от бутылки с фруктовым соком. Вся эта конструкция почти ничего не весила и заглушить шум выстрела, конечно, не могла. Но все же «глушитель» сделал свое дело: Гилбрет разговорился. Несколько раз Алише казалось, что он раскрыл ее обман. А когда пришлось ударить его пистолетом, «глушитель» едва не отлетел. Алиша решила оставить Гилбрету этот маленький сувенир — как свидетельство того, что она и здесь его провела. Небольшая расплата за то, что ей пришлось пережить по его милости. Алиша поставила свое изделие на стол и вышла через черный ход.

Она прошла половину пути до забора, когда с неба полился настоящий ливень. Оглянувшись, Алиша увидела, как из-за угла дома приближается луч фонарика, в котором сверкают, пролетая, капли дождя. Она легко перелезла через двухметровый деревянный забор и покинула владения Гилбрета.

 

56

Супруга Брейди всегда умела благодарно принимать неотвратимые чудеса Господни. Под ее влиянием он и сам понемногу начал относиться к любой погоде как к благодати». Но теперешний ночной ливень его совсем не радовал. Капли с явной агрессией барабанили по крыше внедорожника, и Брейди казалось, что это миллионы крохотных солдат топочут над его головой, отправляясь на битву. Почти сразу сильно заболела голова. Брейди достал из нагрудного кармана пару заранее припасенных таблеток и проглотил, не запивая.

Он припарковал автомобиль в богатом районе Александрии, в темном проулке между задними дворами, на границе двух домовладений. Теперь, если любой из хозяев заметит внедорожник, он подумает, что машину поставил гость соседа. Во всяком случае, Брейди на это надеялся. На обочине было припарковано еще несколько автомобилей, один из них — всего в двух-трех метрах позади. Машина Джона Гилбрета стояла в четырех кварталах отсюда. Брейди хотел расположиться поближе к его дому, но Алиша настояла, чтобы он держался подальше, — это увеличивало шансы подобраться и уйти незаметно.

Брейди озабоченно посмотрел на «бардачок», где были сложены деньги — шестнадцать тысяч долларов наличными. Днем, в гостинице, Алиша убедила его, что они должны тайно проникнуть в дом Гилбрета, застать его врасплох и выпытать, что он знает. Сразу после этого она спросила у Брейди, сколько он может достать наличными.

— Чтобы вести собственное расследование, нам понадобятся деньги, — объяснила она.

— Пару штук хватит? — спросил тогда Брейди.

— Возможно, нам придется купить машину, не новую, конечно, но приличную.

— Пять тысяч?

— А если уж готовиться к худшему, надо купить поддельные паспорта. Я знаю, где их достать, но качественная подделка дорого стоит. Нам придется все время менять местоположение, двигаться, сбивать со следа погоню, останавливаться в мотелях. Кредитными карточками пользоваться нельзя — так нас легко выследят.

— Так сколько?

— Я готова вложить восемь штук, — сказала Алиша и поглядела на него, вопросительно подняв бровь.

Немного подумав, Брейди согласился внести столько же в «общий фонд расследования». С одной стороны, деньги, конечно, немаленькие, а с другой — во сколько оценить собственную жизнь?

Теперь, устроившись поудобнее на водительском сиденье, он смотрел, как по лобовому стеклу струится вода, размывая очертания окружающих предметов до полной неузнаваемости. Брейди мог бы включить «дворники», но не хотел привлекать внимания. Оглянувшись по сторонам, он увидел бы, как по стеклам текут, преломляясь и переходя друг в друга, обломки образов промокшего внешнего мира: листва на ветках (темный хаос, еще держащийся на темной симметрии), припаркованная по соседству машина (которая в переливающихся струях словно тряслась от холода), высокий деревянный забор (несколькими рывками стряхнувший с себя капли воды, когда через него быстро перелезла какая-то темная фигура).

Не успел Брейди заметить эту тень, как по боковому окну с другой стороны постучала чья-то ладонь, а следом за ней в окне показалось лицо Алиши. Брейди отпер замок дверцы, и его мокрая запыхавшаяся напарница забралась в машину. Нагнувшись, она стала отряхивать воду с волос себе под ноги. Брейди заметил, как между делом Алиша поднесла руку к лицу и внимательно посмотрела на свои пальцы. Он вспомнил, как его ровесники в старших классах и в колледже так, по дрожанию пальцев, проверяли степень собственного опьянения. Когда Алиша распрямилась, откинув мокрую шевелюру назад, Брейди с изумлением обнаружил, что она улыбается.

— Ну вот! — произнесла она.

Ее внезапное появление настолько ошеломило (и порадовало) Брейди, что он не сразу смог заговорить.

— Как прошло? — спросил он наконец.

Алиша поначалу заулыбалась еще шире, но потом справилась с собой, и лицо ее стало серьезным. К тому моменту Брейди успел догадаться, что ей действительно удалось кое-что выяснить. Во всяком случае, она явно воспряла духом. Хотя вслед за этим на ней вдруг сразу сказались усталость и пережитое нервное напряжение: плечи опустились, лицо погрустнело.

— Это Гилбрет нас подставил, — сказала Алиша. — Он очень слабый и плохой человек. Как мы и подозревали, никто нам помогать не станет.

Брейди хотел начать потихоньку выведывать подробности, но тут заметил на улице какое-то движение. Уличный фонарь в соседнем квартале освещал проулок призрачным светом, и Брейди показалось, что там кто-то прошел.

— Ты ничего не видела? — спросил он.

— Нет, а что?

Алиша вгляделась в темную улицу за лобовым стеклом, а Брейди включил фары и «дворники». Впереди никого не было, только вспыхивали дождинки, пролетая в лучах фар. Осветились деревья, кусты, заборы, другие машины и гараж, выступавший из общего ряда впереди справа — сплошь укромные места.

— Не буду говорить: мне показалось, — сказал Брейди и нажал кнопку автоматического запирания дверей. Они с Алишей переглянулись. — Когда так говорят, обычно оказывается, что не показалось.

Он ждал, что она ответит на его почерпнутую из ужастиков мудрость какой-нибудь более основательной, типа «Пуганая ворона куста боится», но Алиша промолчала. Тогда Брейди включил первую скорость и сделал разворот, заехав на бордюр на противоположной стороне дороги.

— Куда поедем? — спросил он, отъехав на милю.

— Как насчет Рима? — широко улыбнувшись, спросила в ответ Алиша.

— Это тот, что в Италии? — Брейди бросил на нее внимательный взгляд.

— У тебя паспорт с собой? — Агенты ФБР при исполнении обязаны иметь при себе зарубежный паспорт, даже в поездке по стране. Правда, Брейди пустился в эту одиссею из дома, уже после того, как вернулся из командировки.

— С собой, — ответил он. — Но разве мы можем ими пользоваться? Что сказал Гилбрет? Нас ищут?

— Ориентировки еще не разосланы. Может, теперь Гилбрет и объявит нас в розыск, но вначале ему надо замести собственные следы, а еще раньше — привести в сознание жену. И отделаться от полиции — не будет он им объяснять, что я делала в его доме.

— Значит, нам нужно выбраться из страны как можно скорее.

— А для верности, — подумав, добавила Алиша, — лучше выбрать международный аэропорт поменьше, подальше отсюда и без биометрических систем.

За последние годы все крупные аэропорты успели обзавестись автоматическими системами распознавания человека по изображению. Чтобы засечь разыскиваемого, достаточно было его фото, камеры наблюдения и соответствующей компьютерной программы.

— В паре часов езды отсюда Харрисберг, Пенсильвания, — предложил Брейди.

Алиша посмотрела на часы.

— Вылететь раньше утра скорее всего не удастся, — сказала она и подвела черту: — Помчали! Надо мир посмотреть и себя показать!

— Точно! Покажем этим итальянцам! Себя, — подхватил Брейди, стараясь попасть ей в тон. Хотя он прекрасно понимал, что их бодрячество — не более чем сладкая оболочка страшной и горькой пилюли, которую им предстояло проглотить. И которая могла оказаться смертельной.

— Вива Италия! — пропела Алиша.

 

57

Брейди стоял в аэропорту Леонардо да Винчи у багажного элеватора и смотрел на полоски винила, прикрывавшие отверстие, в котором должен был показаться их багаж. Алиша не смогла расстаться со своим ноутбуком и даже с ЦМП: в их памяти содержались видеозаписи осмотра мест преступлений, но главным аргументом, конечно, было: «Мало ли что может понадобиться». Несколько блоков и составных частей цифратора — вроде увесистого принтера и спецботинок-анализаторов — она все же сочла не самыми необходимыми. Они оставили эти предметы, а заодно и пистолет Алиши, в машине на стоянке возле аэропорта. По дороге они прикупили одежды и сложили все свои пожитки в один большой чемодан на колесиках. Вот этот чемодан, а вместе с ним круглый футляр с шлемом ЦМП и должны были показаться на ленте транспортера.

— Не спать, — подтолкнула его локтем Алиша. — Похоже, ты где-то витаешь. С тобой все в порядке?

— Просто устал немного, — сухо ответил Брейди.

Он покривил душой. На самом деле его терзали сомнения в правильности их действий и беспокойство за сына. Будь он уверен, что поездка в Италию для встречи с отцом Рендаллом поможет предотвратить новые покушения на него и Алишу, он не сомневался бы в целесообразности этого путешествия. Будь у них какие-то конкретные свидетельства и улики, которые можно было бы обсудить и проанализировать, он не испытывал бы этого неприятного чувства беспомощности. Но по дороге в аэропорт Харрисберга они успели обдумать известные им факты и перебрать все возможные варианты действий — и ничего лучше не придумали.

Среди прочего они рассматривали и возможность обратиться в одно из местных управлений ФБР. Например, нью-йоркское — идея нравилась Брейди тем, что это управление было достаточно большим, и там скептически относились к установкам и указаниям руководства. Но Алиша возразила, что прямых улик против Гилбрета у них нет, а если он рассказал правду насчет могущественного Отдела планирования непредвиденных обстоятельств, то этой организации никто не сможет или не захочет противостоять.

Есть ли смысл вообще искать «убийцу Пелетье»? — спрашивал Брейди. Ниточек у них мало, возможности — и того меньше. Они, конечно, могут ловить его на себя, как на живца. Однако без соответствующего прикрытия рассчитывать на успешный исход свидания с этим типом было бы самонадеянно. Даже если им удастся схватить его — что тогда? Вряд ли он знает больше, чем Малик. Твердо рассчитывать на получение какой-то информации нельзя никогда, такова уж природа расследования. Оно сводится, главным образом, к накоплению и отсеву, на первый взгляд, малозначительных фактов. Если бы задержание или убийство самого киллера гарантировало прекращение убийств и покушений на них, Брейди голосовал бы за это двумя руками. Но Викинг, как они теперь называли его между собой, был всего лишь марионеткой. Устрани его — и невидимый кукловод направит другого монстра, возможно, еще более страшного, хотя вообразить такого у Брейди просто не хватало фантазии.

Во время своего «мозгового штурма» они выдвигали самые разные идеи, часто абсурдные, но в конце концов согласились, что самое лучшее — попытаться разыскать отца Рендалла. На него указали и МакАфи, и Малик. Было хотя бы ясно, где его искать — Алиша еще вчера звонила в Ватикан, чтобы проверить, есть ли там такой священник. Ей сказали, что есть, и он на месте. Надо полагать, не соврали. А за тем ли зайцем они погнались — очень скоро станет ясно.

Над транспортером загорелась желтая лампочка, прозвучал сигнал, и лента начала двигаться. Через несколько секунд показался багаж.

* * *

У итальянских таможенников шлем ЦМП вызвал некоторое беспокойство. Несколько служащих таможни отвели их в комнату для досмотра, и Брейди уже решил, что приключение закончилось, не успев начаться. Но способность Алиши удивлять его не истощилась. С экспрессией и уверенностью голливудской звезды она принялась доказывать, что снимает документальный фильм, а странное устройство в круглом чехле — самая современная американская телекамера. («Что недалеко от истины», — подумал Брейди.) Алиша даже надела шлем и продемонстрировала, как он работает. Это объяснение вполне удовлетворило чиновников, те поудивлялись, похлопали их по спине, спросили, не знакомы ли они с Френсисом Фордом Копполой, и отпустили восвояси.

Агенты вышли в гулкий зал, от которого во все стороны, как ответвления пещеры, разбегались коридоры. За стеклянной стеной прямо перед ними открывался обычный для современного аэропорта организованный хаос — люди спешили к поездам и автомобилям или от них к дверям аэровокзала, каждый по своим делам, и всех объединяло только одно: стремление уехать отсюда как можно скорей.

— Поедем на такси или возьмем напрокат машину? — спросил Брейди.

Прежде чем Алиша успела ответить, к ним подскочил маленький человечек, небритый и давно не стриженный.

— Avete bisogno di un tassi? — Итальянец жадно вгляделся в их лица. — Англичане? Вам нужно ехать, да? — Он потянулся к лямке от сумки с ЦМП на плече Алиши. Та отстранилась.

— Нет, — резко сказала она. — Нам ничего не нужно, спасибо.

Человечек недовольно посмотрел на нее и, слегка поклонившись на прощанье, бросился к очередной паре приезжих, вынырнувших из очереди у таможни.

— Аренда машин здесь, — сориентировался Брейди и шагнул к широкому коридору, уставленному кабинками прокатных агентств. Но Алиша, поймав его за локоть, кивнула в сторону улицы.

— Давай ездить на такси, пока не выяснится, сколько мы тут пробудем и куда поедем дальше.

— Но я так понял, что…

— Только не с ним, — сказала Алиша, провожая взглядом нестриженого таксиста — тот прошел мимо с довольной улыбкой и тремя тяжелыми чемоданами. Следом за ним шла тоже вполне довольная чета приезжих.

— Пока мы ждали вылета в Харрисберге, я зашла на кое-какие туристические веб-сайты, — объяснила Алиша. — На одном из них говорилось, что таксисты без лицензии, которые ошиваются в ФЦО, часто оказываются наводчиками у бандитов, которые грабят беспечных туристов. А то и делают с ними что-нибудь похуже. Там советовали садиться только в белые такси, водители которых не имеют права отходить от своих машин.

— А что такое ФЦО? — спросил неприятно пораженный Брейди.

— А это сокращенное название аэропорта, — Алиша обвела взглядом. — Мы ведь еще не в самом Риме. Аэропорт в восемнадцати милях к юго-западу, в Фьюмичино.

Тут она заметила на стене часы и принялась переводить свои наручные. Брейди последовал ее примеру и тоже перевел маленькую стрелку на шесть часов вперед: по местному времени было уже за полдень.

— Надо найти, где оставить багаж, переодеться и обменять валюту. А потом можно отправляться прямо в Ватикан и послушать, что скажет отец Рендалл. — Алиша произнесла это имя с презрением. — Или ты хочешь сперва передохнуть? Можно поискать, где бросить кости…

Брейди собрался было возразить, но заметил лукавый огонек у нее в глазах и понял, что она его просто поддразнивает. Она прекрасно знала, что им обоим нужно отдохнуть и набраться сил, прежде чем двигаться дальше.

— У меня вполне хватит сил на то, чтобы сделать привал, — ответил он.

 

58

В машине они долго молчали, наблюдая за тем, как здания за окном становятся все выше и все сильнее теснятся друг к другу.

— Взгляните вот сюда, — произнес водитель. — Это Колизей. Подлинное название — Амфитеатр Флавия. Построен в семьдесят втором году. Очень давно.

Слова его звучали заученно и невыразительно. Брейди подумал, что сказаны они не от гордости за свой город, а ради более щедрых чаевых.

Алиша накрыла ладонью руку Брейди, лежавшую на сиденье между ними.

— Мне всегда хотелось побывать в Риме, но не в таких обстоятельствах, конечно, — тихо сказала она. — А ты здесь раньше бывал?

Брейди ответил не сразу. Ему вспомнилась Карен и их несостоявшаяся совместная поездка в Италию. В детстве Карен жила с родителями на Азорских островах — ее отец служил в Пятьдесят седьмой поисково-спасательной эскадрилье. Офицеры и их домочадцы часто пользовались случаем слетать в Европу на попутном воздушном транспорте. Мать Карен иногда брала ее с собой в такую бесплатную поездку, но в памяти девочки остались лишь самые яркие впечатления, и это были не стеклодувы Майорки и не голуби на площади Святого Марка в Венеции, а утомительные перелеты на откидных сиденьях в мрачных и шумных внутренностях самолетов, к которым совершенно не подходило слово «салон» — скорее, «фюзеляж». Карен говорила мужу, что хотела бы как-нибудь загладить эти воспоминания о Европе, проехав по ее городам, скажем, на поезде в вагоне высшего класса: Лиссабон — Барселона — Париж — Берлин — Вена — Женева.

«А закончить это турне в самом романтическом городе на свете — Риме», — сказала она с улыбкой, так что заблестели глаза и зубы.

«Мне казалось, что город влюбленных — это Париж», — ответил ей тогда Брейди.

«Но в Париже нет Колизея, нет Испанской лестницы, нет Фонтана Четырех Рек работы Бернини…»

«А как же Эйфелева башня, Лувр, Собор Парижской богоматери?»

«Дворец Президента Республики, Пантеон, базилика Святого Петра», — Карен придвинулась ближе, почти касаясь ртом губ Брейди.

«Триумфальная арка», — парировал он, лихорадочно вспоминая еще какие-нибудь парижские достопримечательности. В этом Карен всегда его превосходила, память у нее была как у компьютера. Он понимал, что если звание Самого Романтичного Города зависит от того, кто из них назовет больше достопримечательностей, то Париж обречен. И потом, глядя в ее непостижимые темные глаза, мог ли он думать о чем-то еще?

«Фонтан Треви, Кампо-де-Фьори».

«М-м… Диснейленд. Ведь в Париже он есть, так?»

«Виа Венето», — соблазнительно прошептала она.

«Н-да, звучит романтично».

«Там одни магазины. Это римский Родео-драйв», — лукаво улыбнулась Карен.

«Прекрасно. Оформим паспорта — и можно начинать процедуру банкротства».

«Ну, я не настолько алчная. Меня бы вполне устроила вторая ипотека».

Сказав это, она прижалась к нему губами, обняла — и Брейди забыл про Париж. Чуть позже в тот вечер он решил действительно оформить второй ипотечный заем, чтобы свозить жену в Рим. Но все тянул время… и они так и не съездили.

Ладонь Алиши, лежащая на его руке, казалась неестественно горячей. Брейди захотелось убрать свою руку, но в то же время ему было приятно это прикосновение.

— Я в Риме впервые, — произнес он. — Давай остановимся.

— Остановимся? Почему?

— Водитель, отвезите нас в ресторан!

— Ristorante? — переспросил шофер и показал на приближающийся «Макдоналдс». — Гамбургеры?

— Нет, — сказал Брейди. — Нормальный ресторан, в котором можно посидеть, — он бросил быстрый взгляд на Алишу и прибавил: — С баром, с буфетом.

Таксист кивнул и включил левый поворотник, готовясь перейти на другую полосу. Алиша смотрела на Брейди озабоченно, изогнув бровь и прищурившись.

— Нервы, — вяло объяснил он. — Ты есть хочешь?

Вообще-то они поели в самолете, но это было несколько часов назад.

— Я подожду в машине, — ответила Алиша с едва заметным оттенком разочарования в голосе. Или нетерпения. Или того и другого.

Такси, подпрыгнув на невысоком бордюре, отделявшем проезжую часть от автостоянки, остановилось близ украшенного лепниной и бело-зелеными полосатыми навесами ресторана. Брейди внимательно посмотрел на ресторан, но выходить не спешил.

— Синьор?

Брейди продолжал молча сидеть. Он оказался здесь только потому, что его, его сына и Алишу пытались убить. Ему хотелось защитить близких людей, но он устал душевно и физически, а воспоминания о Карен и ее несостоявшейся поездке в Рим отозвались в сердце болью. Когда-то он был психологом-криминалистом, но гибель жены сокрушила Брейди; ему дали административный отпуск на четыре месяца и потом подбирали для него работу, прямо скажем, необременительную. Он не просил об этом, и начальство не спрашивало его согласия, но все прекрасно понимали, что он не способен работать со 110-процентной отдачей, как того требовала служба в ФБР. Брейди потихоньку привыкал к мысли, что уже никогда не сможет так работать.

Гибель Карен нанесла двойной удар: саму рану и открытие, что заживить ее Брейди не в состоянии. И вот теперь, со старой болью в душе, в чужой стране он должен выследить преступника, про которого ничего не знает, и защитить своих близких… нет, это ему не по силам.

В довершение всего — ведь всегда найдется что-нибудь «в довершение», что-нибудь такое, что окончательно запутает и без того сложную ситуацию — Алиша недвусмысленно давала понять, что хотела бы более близких отношений. И он чувствовал отклик в своем сердце, слышал ее зов и хотел на него ответить. Надо же, именно теперь…

Брейди вдохнул и резко выдохнул, надеясь сбросить нервное напряжение. Затем повернулся к Алише:

— Я понимаю, что я… э-э… наверное, я просто… — Он оборвал эту бессвязную речь и посмотрел на водителя, потом на улицу. Машина стояла возле многолюдного тротуара. За ее окнами начинался яркий, резкий и суровый мир; нет, там невозможно сосредоточиться и собраться с силами. Не хотелось изливать душу в такой обстановке.

— Сэр, — Брейди коснулся плеча водителя, — вы не могли бы оставить нас на минутку?

— Что???

— Всего на минутку — оставить одних? Вы не могли бы выйти из машины?

Шофер холодно рассмеялся.

— Сами выходите, — мотнул он головой.

Алиша вытащила из кармана пиджака пачку евро, которую получила в аэропорту в обмен на доллары, отсчитала несколько бумажек и сунула водителю.

— Пожалуйста, выйдите, — властно произнесла она, затем сменила тон на просительный: — Если сомневаетесь, держитесь за дверцу. Ну пожалуйста…

Таксист взял деньги, пересчитал и, ворча, выбрался наружу.

Алиша смотрела на Брейди с выражением терпеливого ожидания. Потом, чтобы ему было легче заговорить, стала смотреть в сторону.

— По-моему, я дала ему сотню баксов! — заметила она со смехом.

Брейди тоже улыбнулся. Короткая отсрочка не хуже порции спиртного помогла ему успокоиться.

— Слушай, — сказал он. — Мне сейчас нехорошо. Я не в своей тарелке, да от меня и в своей-то не так много оставалось. Я понимаю, что мой траур по жене… вероятно, несколько затянулся…

— Брейди, ты не должен…

— Я должен хотя бы высказать то, что накопилось. Уж очень много всего. Боюсь не справиться, выйти из строя. А подвести тебя мне бы не хотелось. Может, если озвучить, вытащить на свет Божий хотя бы часть проблем, в них можно будет разобраться. — Алиша кивнула. — Во-первых, конечно, да, боль утраты. Рана после смерти Карен не зажила, потому что я не позволяю ей зажить. Постоянно в ней ковыряюсь. Я никак не могу оторваться от этого занятия, и так она будет кровоточить до самой смерти. Я это не сейчас придумал и в одночасье покончить с этой проблемой не могу, понимаешь? Она просто есть. — В глазах Алиши была не жалость, но понимание. — А еще я ужасно боюсь, — продолжал Брейди. — Не за себя, конечно, за сына. Все время перед глазами его лицо, когда он смотрел на меня из своего потайного убежища, а киллер начал ломиться в дверь подвала. И еще эти собаки. Он только меня приходил убивать или обоих? Может, он продолжает искать Зака? Могут ли люди, которые его направляют, его найти? А сейчас здесь, за пять тысяч миль от него…

— Брейди…

— Знаю. Знаю. Я должен быть здесь, чтобы спасти его. Но какой от меня прок? Нет, серьезно? Вот ты, например, что называется, горишь на работе, и опасность тебя не останавливает. Ты сразу видишь, что нужно делать — и делаешь. Ты хотела продолжать расследование и после того, как нас освободили от всякой ответственности за это дело. До того как к нам прислали киллеров. Я же просто хотел уехать домой. А ты поехала опрашивать МакАфи. В критический момент додумалась позвать Аполлона. Ты не виновата в том, что он погиб, — добавил Брейди, заметив, как изменилось ее лицо. — Но он помог нам добыть ценную информацию… Это ты «расколола» Гилбрета. И решение приехать сюда, в Рим тоже принимала ты. Это ты…

— Брейди! — Алиша тряхнула напарника за плечо. Тот замолчал и удивленно посмотрел на нее. — Прости, что прерываю, — сказала она. — Тебе, может, и нужно было высказаться, но сидеть тут и заниматься самобичеванием я тебе не дам. Хоть мы и в Риме, — прибавила она с улыбкой. — Будем считать, что я тебя выслушала и все поняла, хорошо? По-моему, ты наговариваешь на себя и прибедняешься. Ты… — Алиша запнулась; у нее явно не хватало слов, чтобы выразить свои эмоции, и она ощутимо ткнула Брейди кулаком в плечо. — Разве ты дал убить себя? И своего сына? Ты же не застыл от ужаса, когда этот монстр со своими чудовищными собаками явился в дом. Ты защитил Зака и себя. Посмотри на свою руку. Ты за лезвие топора хватался! И удерживал! Ты дрался бы насмерть, если бы киллер не убежал. Это он убежал, Брейди, а не ты… А почему я еще жива? — помолчав, продолжала Алиша уже тише. — Потому что ты не растерялся, когда я выпала из окна. Ты спас мне жизнь, — ее голос дрогнул при этих словах, и она перевела дыхание. — Ну да, это я хотела продолжать расследование, а ты спешил домой, потому что тебе есть к кому спешить. Тебя дома ждет человек, который тебя любит, которому ты нужен, и ты об этом помнишь, и живешь ради него. Зак — теперь смысл твоей жизни. Это достойно уважения. А у меня есть только работа, Брейди, и это смысл моей жизни. Я предана ей так же, как ты — своей семье. Естественно, мне хотелось закончить расследование. Конечно, я немножко решительнее в выборе средств и направлении расследования. Я занималась всем этим, пока ты работал в другой области, обустраивал дом, заботился о семье. Но разве это значит, что ты балласт, бесполезный груз?

Алиша резко выпрямилась, и Брейди показалось, что он сейчас еще раз получит кулаком в плечо.

— Надо переписать мои бумаги на ученую степень на твое имя, — сказал он с улыбкой.

— Это что, новый способ самоунижения? Тогда не надо.

— Нет, я хочу сказать, что ты классный психолог. Так быстро расчистила весь этот мой хлам. Дипломированному специалисту нужен был бы десяток сеансов, а тебе хватило двух минут.

— Что, вскрыла я твой душевный нарыв?

Брейди шутливо склонил голову.

— Благодарю. Полегчало. Но остался еще один момент. — Он опустил взгляд. — Наши отношения… То есть ясно же, что…

В этот момент таксист открыл дверцу и стал усаживаться обратно в машину.

— Ну что, поехали? — спросил он.

Алиша тут же придвинулась к спинке его сиденья и выпихнула таксиста обратно.

— Нет! — крикнула она. — Иди пока деньги пересчитай! — И, дотянувшись до ручки, захлопнула дверь. Откинувшись опять на спинку сиденья, она улыбнулась. — Так что там ясно в наших отношениях?

— Думаю… — Он пристально посмотрел на нее. — Я тебе нравлюсь? То есть не просто как напарник, а… я имею в виду…

— Да, нравишься. Но пусть это тебя не напрягает. Я понимаю, что ты не…

— Ты мне тоже очень нравишься, — перебил он. — Вот. Я поймал себя на том, что сравнивал тебя с Карен. Это нехорошо, я знаю, но сам факт, что я начал мысленно вас сравнивать, убедил меня в том, что я к тебе неравнодушен… понимаешь?

Господи, ну зачем он все так усложняет?

Алиша стиснула его пальцы.

— Хорошо, что ты об этом сказал, — ответила она. — Пусть все пока так и останется. Теперь давай не будем думать об этом, не будем зря морочить друг другу голову, пока не выберемся из этой заварухи с «Пелетье», Рендаллом и всякими «людьми-икс». Пусть будет что будет. О’кей?

Как это похоже на Карен, невольно подумал Брейди. Та тоже была решительной, но принимала мир таким, какой он есть. Силу духа она черпала в вере в Бога. Алиша, напротив, принадлежала к числу людей, которые особо не вникают, что именно является источником их силы, удовлетворяясь тем, что такой источник в них есть, и сила в нем оказывается всякий раз, когда в ней возникает потребность.

Продолжая глядеть в глаза Брейди, Алиша постучала костяшками пальцев по стеклу машины.

— Ну, где вы там ходите? Поехали! — сказала она таксисту, когда тот открыл дверцу.

 

59

Через сорок минут такси остановилось на Виа делла Кончилацьоне. Из окна Брейди едва мог разглядеть старинные, но опрятные многоэтажные здания. А когда вылез и оглянулся по сторонам, он застыл на месте. На другой стороне проспекта, за двумя зданиями, покрытыми витиеватыми украшениями, открывалась старинная площадь — Пьяцца Сан-Пьетро. В центре ее стоял тридцатипятиметровый обелиск в египетском стиле, воздвигнутый здесь когда-то в память о Цирке Нерона. Дальше, на той стороне площади, находилась базилика Святого Петра. Фасад собора был украшен колоннами, вверху стояли скульптуры святых, за ними возвышался знаменитый купол работы Микеланджело.

— Синьор!

Возглас таксиста заставил Брейди очнуться: он забыл закрыть дверцу и отойти от машины. Когда машина, взревев двигателем, наконец умчалась прочь, Алиша уже ринулась через проспект, словно повинуясь неслышному зову сирены. Брейди последовал за ней.

Площадь была овальной. Колоннада выступала далеко за ступени собора и расходилась в обе стороны, словно стремясь обнять площадь и стоявших на ней. Сотни людей проходили в тот момент между колоннами, но она все равно казалась полупустой — здесь могли поместиться, вероятно, тысячи.

— Вон там есть табличка «L’ufficio informazioni», — сказала Алиша, дотронувшись до плеча Брейди. Она показала на южную оконечность колоннады: там виднелись здания, которые поначалу показались Брейди магазинами, но набор указателей гласил, что здесь располагаются различные службы Ватикана. Они вошли в справочное бюро. Здесь им пришлось подождать, пока служащий объяснял группе весьма почтенных и в такой же мере глухих американских туристов подробности туристических маршрутов в Ватиканских садах. Когда на последнее громогласное «что-о?» был дан исчерпывающий ответ и туристы ушли, Брейди подошел к конторке.

— Нам нужно поговорить с одним священником, который работает в архивах.

— В архивах или в библиотеке? — не сбавив громкости после разговора со старыми американцами, рявкнул на него служащий.

— А есть разница?

— Si.

Брейди вопросительно посмотрел на Алишу.

— Отец МакАфи говорил о секретных архивах, — сказала та.

— Священник, к которому мы приехали, — Брейди снова повернулся к клерку, — работает в…

— Обратитесь в приемную, — сказал тот и отвернулся.

— Это где?

— Рядом, в ту сторону по улице, через дверь, — указал клерк.

Приемная скорее напоминала контору не самого богатого туристического агентства. Там стояла пара старых письменных столов и несколько стульев для посетителей. Один стол пустовал, а за вторым сидел молодой, не старше двадцати, клерк. На нем была черная рубашка с короткими руками, и ее характерный священнический воротничок свидетельствовал о принадлежности к духовному сословию. На столе перед юношей стоял жидкокристаллический монитор, чуть в стороне лежала клавиатура, но он, склонившись над огромным гроссбухом, что-то подсчитывал на бумажке с карандашом в руке. Клерк был коротко стрижен, а его черные волосы уложены с помощью геля.

— Mi dica? — произнес он приветливо, с улыбкой подняв голову.

— Вы говорите по-английски? — спросил Брейди.

— Конечно. Чем могу служить? — сказал тот на безупречном английском.

Брейди объяснил, что им нужно увидеть отца Рендалла.

— По какому делу? — спросил юноша.

Направляясь сюда, они с Алишей решили быть откровенными в разумных пределах, насколько это возможно. Упоминание об убийстве могло создать больше препятствий, чем открыть дверей. Поэтому Брейди сказал, что они расследуют кражу в американском католическом храме, и отец Рендалл, вероятно, мог бы прояснить кое-какие вопросы.

— Вы прилетели в Италию, чтобы раскрыть кражу? — Юноша удивился так же, как удивился бы на его месте любой человек, услышав столь странное объяснение.

— Оно может быть связано с другими преступлениями, — сказал Брейди.

— А от какой, говорите, вы службы?

— Мы здесь не в официальном качестве. Священник, которого обокрали, — наш знакомый.

Клерк удовлетворенно кивнул, словно эта информация расставила все по своим местам. Он повернулся к экрану и взялся за клавиатуру.

— Напомните, как фамилия священника?

Брейди запнулся: ему не хотелось создавать МакАфи лишние проблемы.

— Того, которого вы хотите видеть.

— A-а, отец Рендалл. Адальберто Рендалл.

Молодой человек набрал имя и посмотрел на экран. Следившему за ним Брейди показалось, что на лице у клерка мелькнуло озабоченное выражение, но тут же исчезло. Брейди как бы невзначай наклонился, чтобы бросить взгляд на экран. Он успел заметить какую-то надпись, прежде чем служащий нажал клавишу, и она сменилась заставкой с видом площади Святого Петра. Правда, толку от этого не было никакого — Брейди ведь не умел читать по-итальянски.

Юный клерк открыл ящик стола и вынул оттуда небольшой желтый бланк. В самом верху он крупно написал от руки дату, ниже что-то еще, мелко, небрежно и неразборчиво. Затем достал из кармана маленький ключ, отпер второй ящик стола и вынул штамп для тиснения бумаги. Вложив в его челюсти бланк, он выдавил на пропуске какие-то знаки. Закрыв ящичек, он аккуратно запер его и только тогда вручил желтый бланк Брейди.

— По этому пропуску вы можете пройти к секретарю архивов. Дальше он вам поможет.

— А прямо к отцу Рендаллу нельзя пройти?

— Посмотрите лучше сюда, — клерк положил на стол яркую карту Ватикана и показал их местонахождение. — Пройдете мимо стены Леонина, через ворота Святой Анны. Увидите дорожку с арками. Пойдете по ней мимо здания Оссерваторе Романо до дворца Бельведер. Здесь слева увидите лестницу. Подниметесь по ней до самого верха, — он поставил финальную точку на карте и подвинул карту к ним. — Все ясно?

— Все ясно, — ответил Брейди ему в тон. — Спасибо.

Они направились к двери.

— По дороге вам нужно будет показать пропуск нескольким постам охраны, — сказал им вслед молодой священнослужитель. — Не отклоняйтесь от указанного маршрута, и все будет хорошо. Благослови вас Господь.

Они вышли на улицу.

— Интересно, что будет, если мы отклонимся от указанного маршрута? — спросила Алиша.

— Думаю, тогда не все будет хорошо, — предположил Брейди.

 

60

Брейди трижды по служебным делам бывал в Лас-Вегасе, и всякий раз его поражали размеры тамошних зданий. Они были, как сказал бы Зак, «огроменными». Можно было идти по игровому залу в течение пяти минут, не останавливаясь и не кружа по одним и тем же местам. В этих зданиях помещались бассейны под стать олимпийским, театральные залы величиной с бродвейские, аттракционы размером с диснейлендские. Приходилось задирать голову, чтобы посмотреть на статую золотого льва перед зданием Гранд-отеля «Эм-Джи-Эм». Брейди не мог решить, что в большей мере двигало людьми, построившими этот город: алчность и кичливость или детские воспоминания о замках из песка и конструктора «Лего».

Проходя по Ватикану, он понял, что творения архитекторов Вегаса — в самом деле лишь детские фантазии, скромные и незамысловатые. Размеры здешних статуй, колонн и фонтанов так впечатляли, что человек рядом с ними казался ничтожным. Здания отбрасывали такую тень, какая бывает в горном ущелье — казалось, что наступают сумерки. На каждом встречном строении красовались такие произведения искусства, которыми мог бы гордиться любой музей мира: скульптуры, барельефы с изображениями великих исторических событий, мозаики из цветного стекла, вычурные башни. Голова шла кругом при мысли о том, какие же сокровища хранятся внутри.

По пути в Секретные архивы Алишу и Брейди трижды останавливали швейцарские гвардейцы: по паре охранников стояло на каждом посту. После того как пропуск проверили в третий раз и их пропустили дальше, Брейди сказал:

— Будь у меня хоть пятая часть тех произведений искусства, которыми владеет Ватикан, я бы не стал доверять их сохранность каким-то наемникам, а поставил бы спецназ.

— Пусть забавная форма не вводит тебя в заблуждение, — ответила Алиша. — Мне рассказывал один парень, он служит в Группе освобождения заложников…

— Лучший спецназ в Штатах, — кивнул Брейди.

— Вот-вот. Так он как-то сказал, что едет в Швейцарию на совместную тренировку со швейцарскими гвардейцами, Я спрашиваю: «Что, помощь оказываете?» — думаю, может, швейцарцы посмотрели, что вокруг творится, и решили подкачаться, чтобы не отставать от современного уровня. А он говорит: нет, они будут нас тренировать. Очевидно, они лучшие в мире, каждый в отдельности. Это как Моссад, «морские котики» и самураи вместе взятые.

Брейди недоверчиво посмотрел на одного из гвардейцев, одетого в шаровары традиционных ярких цветов: ярко-оранжевого и голубого — и такую же рубашку с пышными рукавами, а также голубой берет.

— Скажи, что ты пошутила! — хмыкнул он.

— Говорю совершенно серьезно, — ответила Алиша. — Сам же только что рассуждал о бесценных сокровищах Ватикана. А папа? Сколько на него покушений было… — Пройдя несколько шагов, она предложила: — А вообще, подходящий случай проверить. Если не веришь мне на слово, можешь попытаться надавать кому-то из них, а я посмотрю.

Они шли по вымощенному булыжником двору к перекрестку аллей, где стоял очередной гвардеец — на сей раз один, но с алебардой. Брейди представил себе, насколько опасным может быть это оружие в умелых руках.

— Мне всегда нравилось спокойствие спящих собак, — сказал он.

— Это точно, — откликнулась Алиша и толкнула его под локоть. — По-моему, нам сюда.

Широкая каменная лестница слева, рядом с огромной статуей, вела к площадке на уровне второго этажа. Там виднелись тяжелые деревянные двери. Алиша тут же начала подниматься по ступенькам, а Брейди задержался у статуи и из таблички на постаменте узнал, что изображает она человека по имени Ипполит. Текст на этом не кончался, но он был на итальянском или латыни, так что больше ничего прочесть не удалось. Брейди пошел дальше, размышляя, правда ли тот парень был таким умным, как здесь изображен: он сидел с книгой в руке и задумчиво смотрел в даль.

Брейди догнал Алишу только за дверью, где ее успел остановить очередной швейцарский ниндзя. Предъявив пропуск, они прошли дальше, оказавшись в приемной. С одной стороны была большая двойная дверь, над которой висела мраморная табличка: «Biblioteca Apostolica Vaticana». С другой — одинарная дверь, на которой табличка была деревянная: «L’Archivio Segreto Vaticano».

Эту надпись понял даже Брейди. Он открыл вторую дверь, пропуская вперед Алишу и ворча: «Тоже мне, секретность. Прямо на двери написано».

За дверью оказался коридор, в котором поодаль сидел за письменным столом мужчина. Они прошли дальше. Коридор был широкий, со сводчатым потолком и сверху донизу каменный, не считая больших окон с одной стороны. Окна выходили на тот самый мощеный дворик, по которому Алиша и Брейди только что подходили к лестнице.

— В течение тысячи лет, — тихо сказала Алиша, — все хранящиеся здесь документы были недоступны никому, кроме самого папы римского и нескольких ученых-архивистов, которые у него служили. Так было до 1881 года, когда папа Лев XIII открыл приблизительно половину архива для серьезных исследователей и богословов. Даже сегодня действует так называемое «Правило ста лет», по которому новые документы не показывают аутсайдерам в течение века. — Она весело оскалилась. — Читать надо больше, Брейди!

Они остановились перед письменным столом, занимавшим на полу столько же места, как автомобиль среднего класса. Вычурная резьба на нем, вероятно, была сделана рукой самого Микеланджело. Но в сравнении с залом, открывавшимся за этим столом, он казался простой деревяшкой. Потолок и стены зала были расписаны каким-то мастером эпохи позднего Ренессанса, о котором Брейди наверняка никогда не слышал. Но сам стиль невозможно было не узнать: насыщенные краски, подчеркнутая перспектива, пышные формы обнаженных или полуобнаженных людей, изображенных столь правдоподобно, что, казалось, вблизи можно было видеть, как по этим телам струится пот. Высокий потолок был и здесь сводчатым. Пол сверкал мраморной плиткой — точнее, квадратными мраморными плитами. Вдоль обеих стен, на расстоянии метра друг от друга, стояли шеренгой картотечные шкафы. Через большие открытые двери в дальней стене зала виднелось еще одно просторное помещение, за ним еще — и так далее, насколько хватало взгляда.

— Si?

Сидевший за столом чиновник был одет так же, как паренек в приемной, с таким же священническим воротником, но по возрасту годился тому в дедушки. Он был невысок, полон, с двойным подбородком и глазами навыкате. Ему бы очень пошла роль брата Тука в фильме про Робина Гуда, подумал Брейди. Агенты представились и еще раз изложили причины, по которым хотели бы встретиться с отцом Рендаллом. У «брата Тука», в отличие от его младшего собрата, упоминание фамилии священника не вызвало никакой реакции.

— Разрешите взглянуть на ваши документы? — попросил чиновник. Он говорил по-английски с гораздо более сильным акцентом, чем юноша. Брейди мельком подумал, что франко- и испаноговорящие, очевидно, недаром обвиняют английский в вытеснении других языков. Молодежь в других странах начинает теперь учить английский с самого детства, а скоро, возможно, будет начинать учить его раньше, чем родной. Он даже ощутил некоторую неловкость оттого, что оказался невольным участником языковой экспансии.

— Паспорт или удостоверение? — спросил он, вытаскивая бумажник с документами.

— И то, и другое, пожалуйста.

Брейди вручил ему водительское и служебное удостоверения, то же сделала и Алиша.

Священник поднял телефонную трубку, набрал трехзначный номер, и тут же повесил ее. Через секунду дверь, через которую они прошли сюда, открылась, и в коридоре показался последний из гвардейцев, которым они показывали пропуск. Держа их документы в руке, священник поднялся из-за стола, сказал: «Моменто», — и направился через зал к дальней двери. За ней он свернул направо и скрылся. Стражник встал на границе коридора и зала спиной к стене и застыл неподвижно, как манекен. Насколько Брейди мог судить, оружия при нем не было.

— И что теперь будет? — шепотом спросил он у Алиши.

— Вполне возможно, они сейчас свяжутся с ФБР, — так же тихо ответила Алиша и задумалась, обводя взглядом помещение.

— И что тогда? — опять спросил Брейди. Ему пришло в голову, что она скорее всего тоже никогда не попадала в подобную ситуацию. Но у Алиши был более практический склад ума, она видела мир таким, какой он есть, а не таким, каким он должен быть.

— Тогда, если ФБР захочет, то попросит ватиканскую или итальянскую полицию задержать нас, пока они не пришлют за нами своих людей.

Брейди посмотрел на стоявший на столе телефон, потом на охранника.

— Надо было купить поддельные документы.

— Тогда нас сюда вообще не пустили бы, — спокойно ответила Алиша. — В таком учреждении не станут тратить время на ничего не значащих людей с улицы. Личности с поддельными документами — это никто, пустое место по определению. А подлинность любого удостоверения легко проверить. Может, они не будут проверять. А может, ФБР просто нет до нас дела.

— А может, тот, кто стоит за «убийствами Пелетье» и покушениями на нас, самоуничтожился сегодня утром за завтраком, а вслед за ним и его долбаный «викинг» со своими собаками.

— Ничего, ничего, — Алиша успокаивающе взяла его за руку. — Все нормально. Приходится рисковать. Иначе не было смысла сюда лететь.

Время шло, они продолжали все так же стоять у письменного стола. Брейди от скуки рассматривал находившиеся на нем предметы: такая же компьютерная клавиатура и такой же ЖК-монитор, как и в приемной, та же заставка с видом площади Святого Петра, несколько беспорядочно лежавших авторучек, блокнот с девственно чистой верхней страничкой и газета «La Repubblica». Раскрыта она была явно на спортивной странице.

Время от времени мимо тех дверей, за которыми исчез «брат Тук», кто-нибудь бесшумно проходил. Вообще здесь стояла неестественная тишина, словно слежавшаяся веками, так что ее, казалось, нелегко нарушить даже при желании. Вдоль стены напротив стражника стоял рад стульев, но Брейди и Алиша были слишком напряжены и взволнованы, чтобы садиться.

Алиша снова придвинулась к Брейди.

— Хотелось бы полазить в этом компе, — тихонько сказала она.

— Ну-ну, попробуй.

— Интересно, что будет, если я сама поищу там информацию про Рендалла? Наверняка что-нибудь найдется.

— Что-нибудь важное для нас? Ты уверена?

— Мне просто интересно.

Брейди посмотрел на стражника: тот наблюдал за ними.

— Ты можешь его отвлечь? — спросила Алиша.

Брейди удивленно посмотрел на нее, пытаясь понять, шутит она или нет.

— Нет, правда, — продолжала она. — Представь, что у тебя кончилось терпение, попробуй сам пойти за толстяком. Охранник наверняка бросится за тобой.

— То есть ты хочешь пожертвовать единственной возможностью поговорить с тем, ради кого мы сюда приехали, ради того, чтобы полюбоваться на служебные программы и интерфейс на незнакомом языке?

Брейди раздосадованно отвернулся и отошел к окну. Через несколько минут он услышал за спиной окрик гвардейца: «Мадам!» Обернувшись, Брейди увидел, что Алиша стоит уже по ту сторону письменного стола и нажимает на какие-то клавиши.

Охранник сделал несколько шагов в ее сторону, рука его потянулась к какому-то предмету за спиной.

— Ой! — театрально испугалась Алиша и, подняв руки вверх, отошла от стола. Гвардеец остановился.

— А что, нельзя, да? — самым невинным тоном спросила Алиша. — Ну, извините. Скучно стало… А вы не могли бы… — Она указала в ту сторону, куда ушел пожилой священник. — Вы не могли бы узнать, отчего святой отец так задержался?

— Нет, — произнес охранник и вернулся на свой пост у стены. Его рука вынырнула из-за спины — в ней оказалась портативная рация. Охранник поднес ее ко рту, нажал кнопку и что-то тихо сказал на непонятном языке.

— Ну, зачем же вы?.. — виновато проговорила Алиша. — Я же ничего не сделала.

Она оглянулась на Брейди. Тот покачал головой.

Охранник закончил разговор, спрятал рацию обратно за спину и снова застыл на месте. Брейди подошел к Алише — теперь они вновь стояли с посетительской стороны стола. В этот момент входная дверь открылась, и показался еще один швейцарец.

— Ой-ой-ой, — прошептала Алиша.

Второй гвардеец размеренно, как на параде, подошел к своему товарищу, встал рядом, сделал поворот кругом и превратился во второй неподвижный манекен. Алиша перевела дыхание.

— Ну и что ты там увидела? — негромко поинтересовался Брейди.

— Выскочило диалоговое окно. Для входа в систему нужно ввести имя пользователя и пароль. Без хакерских программ я и за час не управлюсь.

— Тогда наберись терпения и жди, — резюмировал он.

Алиша досадливо прищелкнула языком, порылась в сумочке, достала оттуда пачку «Кэмэла» и вытащила сигарету.

— Мадам! — снова строго произнес первый охранник и отрицательно покачал головой.

— Пойду покурю на улице, — сказала Алиша, обращаясь к Брейди.

— На территории Ватикана курить запрещено, — опять подал голос первый охранник.

— Что, вообще нигде?

Он покачал головой.

Алиша еще раз щелкнула языком, открыла сумочку и швырнула туда сигарету.

 

61

Они прождали еще сорок восемь минут — Брейди заметил по часам. Они с Алишей уныло смотрели в окно на проходивших по аллее людей в сутанах и обычной одежде, когда сзади донеслись звуки шагов по мраморному полу, отдававшиеся легким эхом. Обернувшись, Брейди понял, что принял за эхо шаги второго человека. Следом за чиновником, забравшим у них документы, шел еще один священнослужитель, высокий, на вид лет пятидесяти. Лицо у него было сухое и жилистое, в морщинках, но не обрюзгшее; взгляд выжидающий и пристальный. Он не шел, а грациозно шествовал, словно плыл над полом — так двигаются танцоры даже спустя много лет после ухода со сцены.

Возвратившийся чиновник опустился на свой стул и вздохнул с таким облегчением, словно все это время таскал тяжести. Он вернул агентам их документы.

— Gracie, — сказал он, больше не глядя на них, и уткнулся в свою газету.

Алиша и Брейди переключили все внимание на пришедшего, который остановился рядом со стулом чиновника, сцепив руки на животе. Тот слегка улыбнулся, отчего морщины на его лице углубились.

— Вы — отец Рендалл? — спросила Алиша.

— Я монсиньор Вретенар, вице-префект. Давайте поговорим, per favore, — он сделал им знак следовать за ним и направился в глубину зала.

Алиша и Брейди охотно обошли стол и поспешили следом: хоть какое-то продвижение. Брейди украдкой оглянулся: стражники остались на месте, но внимательно следили за ними.

Дойдя до середины зала, монсиньор Вретенар остановился и повернулся к ним.

— Так зачем вы к нам приехали? — спросил он негромко.

— Чтобы встретиться с отцом Рендаллом, — ответил Брейди.

— Зачем?

— Он, возможно, располагает информацией о том деле, которое мы расследуем.

— Возможно?

— Скорее всего. Мы не можем судить об этом, не поговорив с ним.

— Что это за дело?

— Кража в одной католической церкви в Нью-Йорке.

Святой отец недоверчиво покачал головой:

— Трудно поверить, что ради этого…

— Эта кража, возможно, связана с убийством, — вмешалась Алиша. — Даже с несколькими убийствами.

Монсиньор Вретенар приподнял брови. Если это сообщение и удивило его, то он не подал виду: никаких искренних эмоций на его лице не отразилось.

— И что, отец Рендалл как-то… вовлечен в это? — осведомился он.

— Как-то замешан, — отважился заявить Брейди.

— Как?

— Он просил одного священника отдать ему принадлежащий тому частный архив, — ответила Алиша. — Якобы для вашего Секретного архива. А после того как священник отказался, документы были украдены.

— Отец Рендалл действительно работает в архивах, но он не вор.

— Позвольте нам самим с ним поговорить…

— А тот священник, он был убит?

— Нет, но мы полагаем, что убийца выбирал своих жертв по списку, взятому из украденного архива. — Алиша забросила спадавшую прядь волос за ухо. Всем своим обликом она взывала к благородным чувствам стоящего перед ней мужчины и просила о помощи.

— Монсиньор, — сказал Брейди, — один из предполагаемых убийц упоминал имя отца Рендалла.

— В каком контексте?

Агенты затруднились ответить. Монсиньор Вретенар некоторое время подождал, а когда пауза стала слишком красноречивой, тихонько рассмеялся.

— Что здесь смешного? — спросил Брейди.

— Простите, — ответил священник. — Надо было сразу сказать мне, что вы поклонники «Кода да Винчи»!

— Что вы хотите этим сказать?

— Агент Мур, агент Вагнер, — снисходительно улыбаясь, произнес монсиньор Вретенар, — в этих стенах нет наемных убийц, тайных обществ, нет никаких заговорщиков. Вы ищете их не там, где следует. Мне очень жаль, что вы напрасно проделали столь дальний путь. Per favore, — и он изысканным жестом указал им на дверь.

— Стоп, погодите минутку! — воскликнула Алиша, схватив его за руку. — Это не смешно, и это не наши фантазии. Вы укрываете человека, который как-то связан по крайней мере с пятью убийствами. Кто-то хочет убить и нас. Меня и агента Мура. Они чуть не убили его девятилетнего сына! Почему вы не…

В этот момент к ним подскочили швейцарские гвардейцы. Один из них встал между Брейди и Вретенаром, оттолкнул Брейди и принял стойку, которая ясно говорила, что если тот хоть моргнет угрожающим образом, ему несдобровать. Брейди примирительно поднял руки на уровень груди. Сбоку коротко простонала Алиша: второй охранник закрутил ей левую руку за спину. Этому приему обучают всех полицейских, и Брейди по собственному опыту знал, насколько он болезненный. Зато им можно очень быстро утихомирить человека.

Алиша тяжело дышала через стиснутые зубы, а ее правая рука застыла в таком положении, словно она пыталась схватить себя за плечо.

— Отпустите ее, — попросил Брейди. — Это вовсе не нужно.

— Так ли? — усомнился монсиньор. — А, мисс Вагнер? — Он заглянул ей в лицо. — Вы успокоились?

Алиша ответила не сразу, и Брейди в какой-то момент испугался, что она сейчас плюнет в лицо Вретенару. Но, к его облегчению, она утвердительно кивнула.

Тогда монсиньор кивнул охраннику, и тот отпустил Алишу — в последний момент она сделала вид, будто сама высвободилась из его хватки. Она молча потерла плечо. Губы ее были так плотно сжаты, что побелели от напряжения. Брейди понял, что она изо всех сил сдерживает себя, чтобы не испортить дело окончательно.

— Агент Мур, — обратился к нему Вретенар. — Снабдил ли вас ваш информатор описанием внешности предполагаемого отца Рендалла? Есть ли у вас… как это называется… фоторобот?

— Нет.

— Так сделайте. Пусть его нарисует ваш художник, или — я не знаю, как вы это делаете — на компьютере? Передайте мне по факсу. — Он достал визитную карточку и вручил ее Брейди. — Если обнаружится портретное сходство с нашим отцом Рендаллом, тогда поговорим. Я готов подождать.

Выдержав секундную паузу, монсиньор Вретенар спросил:

— Вы сможете сами найти дорогу обратно или дать провожатых?

— Монсиньор Вретенар, — произнес Брейди, — мы преодолели такое расстояние. Мой сын в опасности.

— Итак, вам все-таки нужны провожатые?

Брейди с ненавистью посмотрел на так называемого слугу Господнего. Странно: Карен была таким добрым и сострадательным человеком, а этот — настолько бессердечен… Неужели они молились одному и тому же Богу? Он резко повернулся и пошел к выходу по длинному каменному коридору. Чиновник все так же сидел за своим письменным столом, безмятежно уткнувшись в газету, словно здесь только что не было возни и криков, а мимо него не пробегали охранники. За спиной Брейди слышал шаги Алиши. Но когда он уже подходил в двери, шаги стихли. Брейди тоже притормозил, зная, что сейчас последует. Он, не оборачиваясь, ждал.

— Вретенар! — звонко, как оперная дива, воззвала Алиша и сопроводила имя монсиньора длинным перечнем таких грязных ругательств, каких, без сомнения, за всю свою долгую историю не слышали мужчины и женщины, а уж тем более ангелочки, изображенные на стенах этого зала. А также многих других залов, по которым разнесся ее необычный молебен. Скорее всего для полноты впечатления она еще и показывала средний палец всем, кто на нее в этот момент смотрел. Голос Алиши еще носился по залам, отражаясь от стен и мраморного пола, когда она промчалась мимо Брейди и толкнула дверь.

— Пошли! — сказала она.

Он все же чуть помедлил, но топота погони не услышал. Брейди представил себе, как монсиньор Вретенар останавливает швейцарцев знаком, может быть, даже придержав за рукав, и сочувственно говорит при этом что-нибудь вроде: «Бедняжка очень нервная. Пусть себе идет».

Какой все-таки великодушный человек.

 

62

Он догнал Алишу только на улице, в конце лестницы. Дожидаясь его, она смотрела на увековеченную безмятежность Ипполита — потому что больше смотреть вокруг было не на что.

— Тебе как, полегчало? — спросил Брейди, поравнявшись с ней.

— Нет! Ни хрена! — Алиша дернулась от бессильного гнева. — Какой напыщенный… Как я его еще не называла?

— По-моему, никакой недосказанности после твоего выступления не осталось.

Алиша слабо улыбнулась и потерла плечо.

— Мне и так из одной руки нарезку сделали, теперь вторую вывернули. Если так дальше пойдет, я скоро и ног лишусь. А ты как, в норме? — Она окинула его взглядом.

— Да какое там… — искренне сказал Брейди. Он чувствовал себя так, словно кто-то залил в его тело расплавленный свинец. Отвинтил голову, как колпачок у флакона — и залил. Внутри все налилось тяжестью, давило и жгло. Казалось, если он немедленно не сдвинется с места, ноги прикипят к булыжной мостовой, на которой стоят. Он поплелся в сторону укрытой под аркой аллеи, по которой они сюда пришли. Алиша за ним.

— Давай присядем где-нибудь, — устало сказала она. — Завтра еще раз придем. Обратимся к его начальнику — есть же у этого болвана какое-то начальство?

— Папа римский, — сказал Брейди.

— Должен быть еще кто-нибудь. Он сказал, что он вице-префект. Пойдем к префекту. К начальнику отдела кадров — или как он тут у них называется… У Ватикана есть своя полиция? Может, они нам помогут.

— Ты оптимистка.

— А ты пессимист. И что теперь? Надо довести дело до конца. Ты что, собираешься вернуться домой с пустыми руками?

Брейди остановился на перекрестке аллей. К выходу вела та дорога, что шла вперед. Куда вела дорога направо, он не знал. А та, что налево, вообще никуда не вела, она тут же оканчивалась небольшой беседкой с каменной скамьей. Брейди сел на скамейку, сгорбившись и опустив плечи.

— Домой возвращаться нельзя. У нас мало зацепок, а возможностей — и того меньше. Врал Гилбрет или нет, не знаю, но работать он нам уже не даст, это точно. А еще кому-то очень понадобилось нас прикончить. Так что в перспективе доля у нас незавидная — жизнь в бегах.

— Ладно, — сев рядом, сказала Алиша. — Расследование займет больше времени, чем мы рассчитывали. Расследование — это то же исследование, Брейди. Мы — исследователи. Вот мы наткнулись на каменную стену. Отступим немного назад и оценим обстановку. Кто-то же знаком с этим Рендаллом. Поспрашиваем, узнаем, как он выглядит. Почитаем ватиканскую газету; я зайду на их сайт. Ручаюсь, в конце концов мы раздобудем фото. А потом выследим его. Рано или поздно где-нибудь да пересечемся. Верно?

— А потом скрутим его и заставим говорить, как Малика, — кивнул Брейди. — Найдем какого-нибудь Аполлона, чтобы он развязал язык святому отцу.

— Ну что-нибудь типа того.

— Конечно! — бодро распрямившись, продолжал Брейди. — Почему бы и нет? Эти ребята полагают, они могут делать все, что им вздумается, без всяких последствий. Я им устрою последствия. Отныне называйте меня Мистер Последствия.

Он улыбнулся Алише; та не ответила, а лишь внимательно посмотрела на Брейди, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. Потом она посмотрела вверх, на аркаду над аллеей.

— Брейди, — задумчиво сказала она. — Можно задать тебе один вопрос?

— О чем?

— Там, в Нью-Йорке, когда Малик упал…

— Ну?

— Помнишь, вначале ты держал нас обоих?

— Не мог же я позволить тебе упасть…

— Знаю, — улыбнулась она. — Но потом ты затащил меня в комнату, оторвал его руку от моей ноги… А потом он упал.

Брейди молча кивнул.

— Брейди, — сказала Алиша, глядя куда-то вдаль перед собой. — Он вырвался? Или ты сам его отпустил?

Он не отвечал и сидел неподвижно. Затем согнулся и опустил голову на руки, лежавшие на коленях. Из-за поворота послышались шаги. Подняв голову, Брейди встретился взглядом с проходившим мимо священником; тот нес в руке портфель. Священник вежливо кивнул. Брейди ответил тем же и проводил его взглядом — святой отец шагал в сторону мощеного двора с Ипполитом.

— Не знаю, — наконец сказал Брейди.

— Нет, ну я-то выкинула бы его в окно, не моргнув глазом, — коснувшись его колена, утешающе сказала Алиша. — Но то я. Ты же не…

— Посмотри-ка, — перебил Брейди.

Алиша посмотрела туда, куда он указывал взглядом — в глубину протянувшейся перед ними боковой аллеи. Там, на небольшом возвышении, стояла маленькая древняя церковь. Резной орнамент на ее стенах почти стерся от времени. Камень на поверхности стал пористым, будто на глазах превращался в песок и мог в любой момент рассыпаться. Одна из половинок двустворчатой двери была открыта, на пороге церкви стоял человек и смотрел на них. Это был сухой сгорбленный старик в черном одеянии. Увидев, что агенты смотрят на него, он поднял руку и поманил их к себе. А потом растворился в темноте за дверями.

Алиша встала:

— Пошли!

Брейди тяжело поднялся.

— Ну, если сейчас окажется, что этот тип хочет всучить нам ватиканские сувенирчики, — сказал он, — я точно набью ему морду!

Они подошли к церквушке и вместе вступили в царивший внутри полумрак. После яркого солнечного света он показался им полной темнотой — только у каменного алтаря мерцали свечи. Луч отраженного света из двери падал на стену за алтарем, освещая большой крест топорной работы. Концы перекладин отчего-то напомнили Брейди лезвие топора.

Когда их глаза немного привыкли к сумраку, они смогли различить прочие детали внутреннего убранства. По обе стороны от центрального прохода шло десять рядов скамей с высокими спинками. Окна в глубоких сводчатых нишах были украшены цветной мозаикой; впрочем, ее красоту трудно было оценить: в окна попадало очень мало света — церковь стояла, как в яме, в тени других зданий. Ватикан с течением времени застраивался, и старинная церковь оказалась в окружении более высоких сооружений. Пол и стены были выложены плитами из серого камня, кажется, гранита. Резные и лепные украшения: пышные карнизы, увитые лозой колонны — внутри отсутствовали. При всей своей несообразности с окружающей обстановкой церковь поражала простотой и совершенством.

— Здравствуйте! — неуверенно поздоровалась Алиша, оглядывая темный неф в поисках старика.

— Сюда проходите, пожалуйста!

Голос, ответивший ей, звучал так сильно и молодо, что Брейди засомневался: тот ли это согбенный старик, что позвал их сюда. Священник стоял впереди, за второй скамьей, лицом к ним. Он жестом пригласил их присесть на скамью в третьем ряду.

Когда агенты приблизились, старик уселся на спинку скамьи первого ряда, а ноги, обутые в черные оксфордские туфли, поставил на сиденье второго. Брейди подумал, что святой отец, видимо, частенько так сиживает, когда может себе это позволить. Годы иссушили его, и он выглядел хрупким, как птица. Правда, голова у старика была большая, лицо — по-лошадиному вытянутое, а живые синие глаза поблескивали в отсветах проникавшего через дверь дневного света.

Старый священник окинул их взглядом то ли мрачным, то ли горьким. Потом полез в нагрудный карман и вынул оттуда… самокрутку. Брейди даже показалось, что это косячок. Руки старика — то ли от возраста, то ли от волнения — сильно дрожали, и ему потребовалось секунд пятнадцать, чтобы поймать самокрутку губами. Затем он вытащил из того же кармана зажигалку. Помня, сколько времени ушло на первую операцию, Брейди забрал у него зажигалку и помог прикурить.

Тогда Алиша отыскала в сумочке сигарету, которой ей не дали успокоить нервы в архиве, и тоже закурила. Старик затянулся и выдохнул дым: все-таки это был табак. Брейди улыбнулся собственной фантазии: не хватало еще, чтобы ватиканский старец курил марихуану.

Старик отогнал рукой дым и произнес:

— Да. Ну вы и влипли. Вы даже не представляете, как глубоко.

— Во что мы влипли? — спросила Алиша, выпустив и сторону струйку дыма краешком рта.

Священник вынул самокрутку изо рта и посмотрел на нее так, словно хотел замерить скорость тления. Потом легонько махнул самокруткой, как указкой, в сторону Брейди и Алиши.

— Да в то дело, из-за которого сюда приехали, — отметил он. — Рендалл. Малик.

Алиша закашлялась, уронила сигарету на колени и, кашляя, принялась стряхивать ее на пол. Имя последнего они в Ватикане ни разу не упоминали.

— Откуда вы знаете про Малика? — спросил Брейди, подавшись вперед.

— Вы — Рендалл? — выдавила Алиша сквозь кашель.

Прежде чем ответить, старик вернул самокрутку в рот.

— Я — кардинал Амбрози, префект Секретного архива.

— Кардинал? — удивился Брейди.

— А, пустое! Пусть титулы не смущают вас, сын мой. Меня вполне можно звать старик Амбрози. Кстати, я должен извиниться перед вами за монсиньора Вретенара. Вы напугали его до чертиков. Он никак не может переварить ваши обвинения. Вообще-то он прекрасный человек.

— Мы не выдвигали никаких… — начала Алиша, придавив окурок ногой.

— Выдвигали. И имели для этого основания. Ведь так?

Она молча кивнула.

— Подберите это, когда будете уходить, ладно? — Кардинал указал в сторону окурка под ногой Алиши, затем обвел взглядом сумрачное помещение. — Знаете, это мое любимое место на земле. Старейшее в Риме христианское святилище. Было построено вскоре после распятия святого Петра, совершенного в 64 году. За двести пятьдесят лет до того, как Константин воздвиг над могилой святого Петра свою базилику. Согласно летописям, каменное здание церкви было скрыто под деревянной оболочкой, закрывавшей его внешний облик до тех пор, пока Константин не узаконил христианство. Чудо, что оно дожило до этого времени и смогло явиться миру. — Он закрыл глаза, сделал очередную затяжку. — Такова судьба многих христиан. Скрывать свою сущность, дожидаясь, пока кто-нибудь не придет и не скажет, что уже все, можно не прятаться.

Амбрози вздохнул с удовольствием, оглядываясь по сторонам со своего насеста, как иной человек стал бы осматриваться в лесу, на природе, среди птиц, деревьев и облаков. Постепенно его внимание вернулось к Брейди и Алише, и выражение лица кардинала вновь стало пасмурным.

— Итак, вы из Федерального бюро расследования, расследуете серию убийств.

— Мы здесь неофициально, — сказала Алиша. — Сами по себе.

— Как так? — удивился старик.

— Это долгая история. Нас должно было поддержать руководство… но не поддержало.

— Значит, вас всего двое? — Амбрози посмотрел на них с явным разочарованием. Потом на несколько секунд прикрыл глаза, а когда открыл их, уже успел принять, насколько понял Брейди, какое-то решение.

— Вы должны рассказать мне, как вышли на отца Рендалла. Но в подробностях. Поверьте, мне очень важно знать точно, что произошло.

— Кардинал Амбрози… — начал Брейди, откашлявшись.

— Пожалуйста, называйте меня Роберто.

— Роберто, — кивнул Брейди, — когда мы сможем поговорить с отцом Рендаллом?

— Боюсь, это сейчас невозможно. Он уехал по важному поручению.

— Минуточку. По вашему поручению. — Тон Алиши стал обвиняющим и резким. — Отец Рендалл работает на вас.

— Работает, — кивнул тот. — Но на меня он работает не в той ипостаси, которая затронула вас.

Амбрози в последний раз затянулся, вынул окурок изо рта и потушил его пальцами — раскаленный пепел был ему явно нипочем.

— Видите ли, — сказал он, — отец Рендалл служит двум земным господам. Святому Престолу и… э-э-э, нашему антитезису. Или, если угодно, супостату. Но он не знает, что про второго господина мне известно.

— Антитезису? — переспросил Брейди. — Простите, сэр, вы это о чем?

— Давайте вначале вы расскажете свою историю.

Брейди с минуту изучал старика, пытаясь с помощью знания психологии и языка тела понять, насколько тот искренен. Потом его взгляд перехватила Алиша; она отрицательно покачала головой. Впрочем, несогласие и так ясно читалось на ее лице.

— Господин кардинал… м-м… Роберто, — обратился он к старику, — можно мы посоветуемся?

— Конечно, конечно.

Брейди встал и отозвал Алишу в сторонку. Они отошли в дальний угол церкви, и по пути Брейди чувствовал, что Алиша сверлит ему спину взглядом. Когда он повернулся к ней, она упрямо вскинула голову.

— Я думаю, мы можем доверять этому человеку, — тихо и спокойно сказал Брейди.

— Нет, — Алиша не пыталась сдерживать ни голоса, ни эмоций. Амбрози смотрел в потолок, делая вид, что ничего не слышит.

— Он может оказаться тем самым человеком, который может нам помочь. Как мы и надеялись.

— А еще он может оказаться тем самым человеком, который хочет нас убить. Он знает про Малика. Про которого мы никому не говорили.

— Если бы он хотел нас убить, мы бы уже истекали кровью вот здесь, на полу, — Брейди перевел дух. — Послушай, за нами все равно охотятся. Как мы навредим себе, если расскажем ему, что с нами произошло? Если существует хотя бы крохотный шанс, что он может как-то помочь — хотя бы пролить свет на некоторые… странности, — мы обязаны рискнуть. Пойми, нам больше некуда идти и нечего терять.

Выражение лица Алиши смягчилось. Она оглянулась на кардинала: тот смотрел на собственные руки, сложенные на коленях.

— Из нас двоих психолог ты, Брейди, — повернувшись к напарнику, сказала Алиша. — Разбирать людей по косточкам — это твой хлеб. Ты как профессионал ручаешься, что он нам не вешает спагетти на уши?

Брейди развел руками так, будто хотел сказать: «А я откуда знаю!»

— Я не могу так, с ходу, делать психоанализ, — ответил он. — Но есть в нем что-то внушающее доверие. Он не напряжен, говорит прямо. Поза предполагает открытость и честность. Так что, если угодно, это мое мнение как психолога.

— Ладно, устроит.

Они пошли обратно к скамьям. Кардинал Амбрози встретил их внимательным взглядом.

— Все в порядке? — спросил он.

— Мы решили, что да, — ответил Брейди. Затем они по очереди стали рассказывать, с какой целью их откомандировали на место преступления, что им удалось обнаружить, почему Алиша не захотела выходить из игры, когда их отозвали под предлогом отправки официальной следственной группы. Брейди рассказал, как вернулся домой, чтобы побыть с сыном, и как их обоих чуть не убили.

— А где теперь ваш сын? — спросил Амбрози.

— В надежном месте. Надеюсь.

Амбрози посмотрел на него так, словно знал что-то такое относительно безопасности Зака, чего Брейди знать не мог. А может быть, Брейди показалось, и вообще, у него уже паранойя? Он подумал, не выпытать ли у старика, что же ему известно, но тут заговорила Алиша. Она поведала о встрече с отцом МакАфи, о его исследованиях в области жизни после смерти, о попавших в ад, о запросе отца Рендалла и о последовавшей за этим краже.

— Хм-м, — потирая подбородок, произнес кардинал.

— Что? — спросила Алиша.

— Не могу понять, зачем надо было отцу Рендаллу просить файлы, если он собирался их украсть.

— Но, может, он надеялся добром решить вопрос? И не было бы кражи, а значит, и расследования. Он ведь утверждал, что передать вам свой архив — это для исследователя религии большая честь.

— Да, так и есть, и она мало кому предоставляется. Но если, как вы полагаете, на основании архива отца МакАфи был составлен список жертв, зачем кому бы то ни было светиться и навлекать на себя подозрение?

Амбрози так формулировал вопросы, что Брейди вдруг ощутил себя в знакомой обстановке. Точно так же руководители следственных групп подстегивали ход мысли у подчиненных. Даже большие группы порой начинают буксовать и нуждаются в свежем взгляде на вещи. Брейди положил ногу на ногу, а локоть — на спинку скамьи.

— Может, он не знал, что архив будет использован для этой цели, — предположил он, подумав.

— Или просил все-таки не он, — сказала Алиша, — а кто-то другой, назвавшись его именем. Для того чтобы нарочно навлечь на него подозрение или просто отвлечь внимание.

— Вы говорили, что Малик какое-то время издевался над священником, — кивнув, заговорил Амбрози. — Возможно, он получил приказ убить его — тогда о разговоре с отцом Рендаллом вообще никто бы не узнал. Но Малик не исполнил приказание тотчас, потому что он садист и хотел насладиться процессом. Так бывает; порой подчиненный превышает свои полномочия и тем самым доставляет неприятности руководителю, приказ которого выполняет.

— Следователи часто совершают ошибку, — согласилась Алиша, — исходя из мысли, что преступление было совершено так, как и было запланировано. Взять, к примеру, «убийство Пелетье». Если киллер убьет одного или двух человек, которые не пережили состояние клинической смерти, нам придется принимать во внимание версию, что критерии выбора жертвы изменились или были другими изначально, или что преступник нарочно нас запутывает. Но придется помнить и о том, что он мог просто ошибиться. Мы часто оцениваем способности преступников выше, чем они того заслуживают.

— Но насколько часто, как по-вашему, — подумав, спросил кардинал, — порядочные люди недооценивают плохих: их хитрость, изобретательность, способность творить зло?

«Да сплошь и рядом», — подумал Брейди. Он мог объяснить, почему так происходит: людям свойственно судить по себе. Мы думаем, что другие — такие же, как мы: как умственно, так и нравственно, в той или иной мере. Но сознание преступника, человека, способного задумать и совершить преступление, выбирает такие темные тропы, которыми ум современного цивилизованного человека давно не пользуется. Хотя, может быть, оно не так уж далеко от них ушло. Вместо того чтобы считать преступников развитыми интеллектуально (что и позволяет им нарушать закон и уходить от наказания), мы склонны приписывать им такие же умственные изъяны, какие имеются в их нравственном развитии. А следовательно, недооцениваем их. Не все злодеи гении (как правило, они очень далеки от этого). Но хороший детектив всегда помнит, что одаренность — явление интеллектуальное, не нравственное. Выдающиеся способности можно направить как на созидание, так и на разрушение.

 

63

Амбрози похлопал по нагрудному карману рубашки:

— Ах, какая жалость! Курево кончилось.

— Сейчас, — откликнулась Алиша, раскрыла сумочку и стала искать свой «Кэмел».

— Спасибо, милая, не трудитесь. Если это не мой любимый сорт из Лечче, мои легкие этого не выдержат. Взорвутся. Рассказывайте дальше.

Алиша продолжила рассказ: как вернулась в гостиницу, подверглась нападению и одолела Малика. Потом она замолчала. Амбрози ждал, проницательно глядя на нее своими ярко-синими глазами.

— Так вы убили его? — спросил он наконец.

— Нет, — быстро ответила она, а затем добавила: — Но так получилось.

— Вы сделали что-нибудь… нетрадиционное?

Брейди понимал, как ей не хочется рассказывать про Аполлона. С того момента, как Алиша, «отключив» Малика, отказалась от мысли обратиться за помощью в ФБР или полицию, она сама превратилась в преступницу. Незаконное лишение человека свободы. Превышение полномочий. Насильно накачивать человека наркотиками — еще одна статья. И все это привело к гибели двух человек. Как минимум непредумышленное убийство по неосторожности. Может быть, они смогли бы защититься на суде — если бы удалось доказать, что на их жизнь покушались при сообщничестве сотрудников ФБР. Но какие доказательства они могли представить? Во многом это зависело от результатов теперешнего поиска.

Но сейчас им предстояло признаться во всем совершенно незнакомому человеку. Никакого компромата на Амбрози, чтобы уравновесить положение, у них не имелось. Если не считать преступлением курение на территории Ватикана (хотя это, судя по всему, серьезный проступок). Несмотря на выводы Брейди, никакого способа проверить, на чьей стороне кардинал, у них также не было. Он же знал главных действующих лиц, Малика и Рендалла, причем являлся начальником последнего. Но Амбрози, казалось, искренне сочувствовал им. А им позарез нужен был союзник, способный хоть как-то прояснить ситуацию, в которой они оказались.

Брейди снова начал подниматься с места, в полной уверенности, что Алиша хочет предварительно посоветоваться с ним, прежде чем говорить.

— Не надо, — остановила его Алиша. — Я справлюсь.

Поначалу медленно, затем все более решительно, она принялась рассказывать про Аполлона, кошмарный допрос с применением «сыворотки правды» и про то, как Малик освободился и напал на Аполлона. Рассказала она и о том, чем это кончилось: как из окна вывалились трое, а вернулась одна. Повествуя об эпизоде с Гилбретом, она все же не стала называть его имени.

Слушая ее, кардинал в какой-то момент закрыл глаза. Когда Алиша закончила рассказ, Амбрози еще некоторое время сидел так: молча, закрыв глаза и совершенно неподвижно.

— Кардинал Амбрози! — не выдержав, обратилась к нему Алиша. — Роберто!

Он поднял палец, призывая немного подождать, дать ему возможность подумать. Когда же через какое-то время он вновь открыл свои синие глаза, взгляд его показался особенно усталым и печальным.

— Мне кажется, у вас не было другого варианта, кроме поездки сюда, — сказал он, как бы подводя итог. — Скажите, как я мог бы уговорить вас вернуться обратно в Америку, к прежней жизни? Что я должен сказать?

— К какой прежней жизни? — спросила в ответ Алиша. — Все пошло вверх тормашками. Нам опасно там находиться.

— Вам и здесь опасно находиться. И станет гораздо опасней, если вы будете продолжать поиски человека, ответственного за серийные убийства и покушения на вас.

— А что нам остается делать? — спросил Брейди. — Если мы выследим его, у нас появится хоть какой-то шанс выжить — и дальше жить нормально.

— Скорее всего вы лишь ускорите свою смерть.

— Что ж, пусть так, — твердо сказал Брейди.

— Мы готовы, — согласилась Алиша.

Амбрози посмотрел на них, оценивая их решимость, потом подвинулся на своем жестком насесте, глубоко и медленно вздохнул.

— Что вы сделаете, если найдете этого человека? Убьете его?

— Да, — не колеблясь, ответил Брейди.

— Если только, — быстро переглянувшись с напарником, добавила Алиша, — не соберем в ходе расследования достаточно доказательств, чтобы привлечь его к суду по закону. Нам понадобятся свидетельства, достаточные, чтобы доказать, что наши действия были оправданы, и чтобы власти любой страны обязаны были его арестовать. — Она снова взглядом обратилась к Брейди, ища его поддержки.

Он, подумав, кивнул:

— Судя по тому, что раньше представится: возможность убить его или посадить, реабилитировавшись при этом самим.

Странно, что они не сформулировали свои намерения прежде. Они действовали, следуя своим профессиональным навыкам, шли по следу, не задумываясь о том, что будет дальше. В нормальных обстоятельствах они должны были бы задержать того, к кому вел этот след, и передать властям. Но без права на арест — что им оставалось? Брейди нисколько не стеснялся своих намерений и в глубине души надеялся, что шанс пустить пулю в голову парню, который во всем виноват, представится раньше. Ему стоило только вспомнить лицо сына, когда тот выглядывал из своего убежища: слезы на щеках, дрожащие от страха губы — страха не за себя, а за отца.

Кардиналу Амбрози, очевидно, не приходилось служить в органах правопорядка, но он был явно прирожденным детективом и даже мог бы возглавить следственную группу. Он умел заставить человека думать.

— Что вам удалось узнать у Малика? — спросил Амбрози.

— Он говорил о каких-то человеческих жертвоприношениях, — на лице Алиши появилось отвращение. — О детях, которых он сам убивал. По-моему, он был сатанистом.

— Это меня не удивляет, — сказал Амбрози.

— Что вы имеете в виду? — спросил Брейди. — Вы его знали?

— Лично нет. Наслышан. Видите ли, по-моему, я знаком с человеком, которого вы ищете.

— Что? — подскочила на месте Алиша. — Кто это? Отец Рендалл?

— Нет, не он. Но доскажите свою историю до конца. Малик сказал что-нибудь еще?

Агенты одновременно опустили головы, пытаясь вспомнить что-нибудь еще.

— Что-то про ужастики, — пробормотала Алиша.

— А точнее? — подался вперед Амбрози.

— Какие-то страшные видения, — вмешался Брейди. — Он еще несколько раз повторил: «Кара! Муки!»

Тут кардинал Амбрози заулыбался так, что, казалось, сухая хрупкая кожа на его щеках вот-вот потрескается.

— В чем дело? — спросила Алиша.

— Да вы практически знаете имя своего врага.

— В смысле?

— Не «кара-муки», дорогие мои, а Скарамуцци. Люко Скарамуцци.

Брейди повторил фамилию вслух. Да, если учесть акцент и действие наркотиков, Малик говорил именно это слово. Без сомнения.

— Кто он такой? — спросил Брейди у кардинала. — Я никогда про него не слышал.

— Не удивительно, что не слышали… пока. Это восходящая звезда современной мировой политики. Обаятельный, способный человек, полный новых идей. Но Америка такая большая и эгоцентричная страна, что зарубежному политику нужно подняться несколько выше, чтобы американцы стали обращать на него внимание. Пока он итальянский посол в Израиле. Но тем не менее… — Амбрози снял с языка табачную крошку, внимательно посмотрел на нее и потер пальцами, чтобы стряхнуть ее. — Однако вам грозит не его политическая, а иная ипостась: дело в том, что он — по крайней мере, как он сам полагает — антихрист.

— Я так и знала, что будет что-нибудь в этом роде! — хлопнула себя по ноге Алиша. — Все к этому шло…

— В смысле — антихрист? — спросил Брейди так же недоверчиво, как если бы старик сообщил им: Скарамуцци — это Санта-Клаус. — Из Откровения Иоанна?

— Вот, кое-что вы знаете. А что про него написано, вам известно?

— Считается, что он явится из той страны, которая разрушила Иерусалим, то есть из Римской империи. Политический деятель, который возвысится над многими народами. Очень коварный: он будет внушать людям доверие, но при этом строить против них всяческие козни.

— А для этого он должен быть очень обаятельным, не так ли?

— Мне известно еще кое-что, — вдруг сказала Алиша. — «Он явится из моря для того, чтоб встали рати на брегах его…»

— Это из фильма «Предзнаменование», — отмахнулся Амбрози. — Это автор придумал. Но стихи верно отражают цель пришествия антихриста на землю. Помните дальше?

— «И брат пойдет на брата своего, пока в живых не будет никого».

— Именно.

— Но как же человек может претендовать на звание антихриста, пока не начнет исполнять библейские пророчества? — спросил Брейди.

— Дело в том, что Священное Писание — не единственный источник пророчеств. Пророчество — это откровение Господне о грядущих событиях. Некоторые весьма уважаемые в христианском мире теологи, например Августин и Ориген, полагали, что Господь и в дальнейшем приоткрывал завесу над будущим перед отдельными людьми, обычно во сне. Небиблейские пророчества не подрывают авторитет Библии как целостного и безупречного Слова Божьего. Они скорее свидетельствуют о непрерывном участии Бога в нашей жизни. Богословы нередко ищут в небиблейских документах свидетельства о воле Божьей и о том, чему суждено быть.

Старик не без труда опустил со скамьи на пол одну ногу, затем другую. Спустившись, потер затекшее седалище.

— Идемте за мной, — сказал Амбрози, вышел из-за скамьи и направился к каменному алтарю.

Зайдя вслед за ним за алтарь, Брейди увидел, что задняя стенка у этого сооружения отсутствует: алтарь оказался полым внутри. В полу под ним открывалось прямоугольное черное, как лужа нефти, отверстие. Амбрози достал миниатюрный фонарик, включил его и осветил уходившие вниз ступеньки.

— Пойдемте, — произнес он, неловко согнулся и стал спускаться под алтарь, повернувшись там боком, чтобы пройти в узкий лаз. Он и дальше спускался по лестнице боком, по-стариковски одолевая за раз одну ступеньку и приставляя ногу.

Брейди был шире в плечах и выше ростом, ему пришлось еще дольше выбирать положение, в котором он смог пролезть в люк.

— Это, должно быть, на детей рассчитано, — проворчал он.

— Это было рассчитано на каждого, кому пришлось бы спасаться от облавы, если бы церковь была обнаружена, — гулко послышалось снизу.

Брейди видел только тусклые отсветы плясавшего по ступеням луча фонарика. Он спустился еще на одну ступеньку и протянул руку Алише, чтобы помочь ей найти вновь утонувшее в темноте начало лестницы.

— Не забывайте, — гудело снизу эхо голосом кардинала, — что в те времена, когда строилась церковь, людей, застигнутых при отправлении христианского молебна, бросали на съедение львам под восторженные крики толпы.

 

64

Добравшись до конца лестницы, кардинал Амбрози посветил фонариком на ступеньки, чтобы Брейди и Алише было легче спускаться. Круг света пробежал по стенам вокруг и выхватил из мрака уходящий вдаль подземный ход. Каменный коридор был таким узким, что идти пришлось гуськом: Амбрози впереди, Брейди следом. Воздух был влажным и отдавал сырой землей. Стук и шарканье шагов отзывались гулким эхом. Кардинал снова заговорил, и его голосу также вторило эхо, будто усиленное чутким микрофоном.

— Поначалу туннель вел только к одной из пещер, — рассказывал он. — Впоследствии были проделаны другие ходы. Пути отхода, убежища, археологические раскопки. Теперь здесь настоящий лабиринт.

Они миновали ответвление коридора влево, открывшееся, словно в доказательство слов кардинала. Оттуда тянуло легким сквознячком. Они продолжали идти прямо — если Брейди верно сориентировался, — и сторону того двора, откуда они с Алишей поднимались к дверям архива.

— Помните, я упоминал о небиблейских пророчествах? — уже немного запыхавшись, продолжал Амбрози. — Так вот, есть люди, которые ищут и изучают их не для какой-то добродетельной цели, а для того, чтобы при случае узнать подлинного антихриста.

— А что, пророкам в видениях являлся антихрист? — спросил Брейди. Он начинал понемногу осваиваться с этим непривычным для него словом.

— Да, конечно. Некоторым только он и являлся. Бедняжки. Таким был, например, францисканский монах Роджер Бэкон. Его терзали видения конца света. А в его сочинениях сохранились любопытные описания самого «исчадия ада». Этот человек должен быть левшой, со шрамом от случайно полученной в детстве раны, с глазами «пепельного цвета». Считается, что Бэкон изобрел порох. Или усовершенствовал дошедший из Китая рецепт. И сделал он это, пытаясь восстановить знания, утраченные Адамом во время грехопадения в Эдеме. Бэкон считал, что только таким путем можно победить антихриста.

— А у Скарамуцци есть эти особые приметы? — спросила Алиша.

— Есть, — кивнул Амбрози. — Но даже если бы не было, он нашел бы способ истолковать пророчество в свою пользу или доказать его несостоятельность.

— А в Библии есть описание антихриста, по которому его можно было бы узнать? — поинтересовался Брейди.

— Описание имеется. Но язык Священного Писания довольно сложен для понимания. Порой он кажется совсем непонятным, потому что Господь создал эту книгу очень давно, но так, чтобы текст ее воздействовал на каждого читателя независимо от эпохи и культурного уровня. Она — вне географических, временных, социальных границ.

— Ее написал Бог? — удивилась Алиша.

— Господь вдохновил Своим Словом людей, которые написали ее. Он часто действует таким образом. Или посредством того, что мы называем природой.

Кардинал остановился на перекрестке подземных ходов и обернулся. Свет фонарика, отражаясь от пола, озарял его лицо снизу, так что на нем залегли зловещие тени. Амбрози улыбнулся Алише через плечо Брейди.

— Вот сейчас ученые говорят, что воды Красного моря все-таки могли расступиться, благодаря чему шестьсот тысяч евреев бежали из Египта. Все дело в рифе, который протянулся по дну от одного берега до другого — примерно на семь километров. Они утверждают, что при определенном направлении ветра и скорости свыше ста километров в час существует вероятность, что он отгонит воду, и по рифу можно пройти пешком. Представьте себе! Сюда, пожалуйста.

Он свернул в один из коридоров.

— А кто эти люди, которые следят, не появился ли антихрист?

— Они сомневаются в Боге и хотят подстраховаться, заручиться поддержкой на те смутные времена, которые должны начаться с появлением антихриста. Намерения у многих из них благие, но порой хочется сказать им: «Просто живите для Господа, и поддержка будет у вас всегда». Ум у них пытливый, и само осуществление пророчества доставит им немалую радость, несмотря на то, что не все из них успели определиться, какую сторону предпочесть.

Кардинал вошел в квадратное помещение размером с гараж для одной машины. В трех стенах комнаты были дверные проемы, от которых уходили вдаль горизонтальные коридоры. За проемом в четвертой стене виднелись ступеньки широкой винтовой лестницы, что вела вверх. Амбрози начал неторопливо подниматься по ней. Лестница обвивала сложенную из камней колонну. Они поднимались долго, пока не дошли до небольшой площадки. Здесь, возле деревянной двери, которая своей массивностью и возрастом напоминала подъемный мост у ворот замка, старый кардинал остановился.

— Нам нужно еще выше, но мне хотелось бы показать вам, где мы сейчас находимся.

Он отодвинул железный засов и толкнул дверь. Их окатила волна свежего воздуха, пропахшего запахами дерева и старинных книг. Помещение освещалось электрическими лампами. Амбрози шагнул вперед, пропуская Брейди и Алишу.

Помещение, в которое они заглянули, было как две капли воды похоже на те залы, которые они видели из коридора в приемной Секретного архива. Впрочем, теперь они видели те же самые залы через открытую дверь напротив, только смотрели на них с противоположной стороны. Эта комната была обставлена как рабочий кабинет: книжные и картотечные шкафы, большой письменный стол. А из-за стола на них, открыв рот, смотрел монсиньор Вретенар.

— Буона сэра, монсиньор Вретенар, — сказал кардинал Амбрози.

— Ваше преосвященство! — пригнул голову Вретенар.

Алиша помахала ему пальчиками, как школьница.

Амбрози закрыл тяжелую дверь и стал подниматься дальше вверх.

Даже сквозь полумрак Брейди различал довольную улыбку Алиши.

Они продолжали восхождение. Вскоре в высокие узкие окна во внешней стене стал пробиваться дневной свет, и Амбрози выключил фонарик. Наконец они добрались до другой, самой верхней площадки, на которой лестница кончалась. Это, очевидно, и был пункт назначения. На этой площадке также была дверь, которую Амбрози отпер своим ключом. Он толкнул ее, и они оказались в большой круглой комнате, освещавшейся через узкие, как бойницы, окна. Пол был дощатым, а потолок — очень высоким и опирался на затянутые паутиной стропила. Из стены на уровне головы по окружности торчали железные крюки с газовыми фонарями.

Амбрози захлопнул дверь, и пыльные холмики на полу взвились в воздух и закрутились в редких лучах света, как маленькие галактики.

— Это моя башня, — произнес кардинал; он подал Брейди зажигалку и указал на светильники. — Вас не затруднит?

Брейди прошел по кругу вдоль стены, зажигая газовые фонари — их было пять штук.

В противоположных сторонах комнаты стояли два серповидных стола, заваленных книгами и бумагами. Деревянные ящики под ними были также заполнены документами. Вдоль стен стояли книжные шкафы — ими было занято все пространство между столами, окнами и светильниками. В центре помещения стоял диковинный стол, подобного которому Брейди раньше не видел. Он имел форму широкого кольца, в центре которого стоял старый потертый стул с высокой спинкой. На столе лежали всевозможные бумаги: карты, фотографии, рисунки, манускрипты, страницы из журналов и газет. Некоторые из них были совершенно свежими и блестели глянцем, другие пожелтели и начали крошиться от времени. Свободным от бумаг был лишь небольшой, чуть более полуметра, участок с одной стороны — в этом месте часть столешницы поднималась, чтобы можно было пройти к стулу.

— Мне говорили, что за этим столом трудился святой Франциск Ассизский, — заметив любопытный взгляд Брейди, сказал кардинал Амбрози. — Он позволяет таким неорганизованным исследователям, как я, раскладывать бумаги как душе угодно, но так, чтобы они все время были под рукой.

— А что вы исследуете? — поинтересовалась Алиша, склонившись над лежащим на столе очень древним на вид документом. Он был написан витиеватым почерком на непонятном языке. В каждом углу страницы имелся подробный рисунок какого-либо вида казни: сожжения на костре, обезглавливания на плахе, разрывания на части лошадьми и сбрасывания со скалы в пропасть.

— Антихриста, конечно, — спокойно сказал Амбрози.

Агенты удивленно посмотрели на него.

— Да, я один из них. У католической церкви всегда были специалисты по таким вопросам. Ведь церковь должна в числе первых знать о начале конца, правда? Да и большинство конфессий и некоторые крупные страны — например ваша — держат исследователей, которые наблюдают за событиями, изучают тексты, чтобы быть лучше подготовленными, и… ждут.

— Для какой же цели все это делается?

— Чтобы оказаться в числе победителей. Чтобы внезапные политические изменения не застали врасплох. Чтобы защитить свои экономические системы от финансового влияния антихриста. Сколько наблюдателей, столько интересов. В Писании сказано, что этот человек будет непохож ни на кого другого, жившего ранее. В конечном итоге он даже начнет творить чудеса, поскольку в него вселится сатана и даст ему соответствующую силу. Исследователи давно пришли к выводу, что в присутствии этого человека остальные будут тянуться к нему, как под действием гравитации. Религии и армии, промышленные и общественные группы будут вращаться вокруг него. Начнется это не разом, но постепенно процесс будет набирать скорость и размах.

— Насколько я понимаю Библию, — сказал Брейди, — влияние антихриста на мир будет настолько сильным, что приведет к Армагеддону — финальной битве добра и зла. Только я никогда не думал, как именно это может выглядеть на практике.

— Есть люди, которые именно об этом и думают, — ответил Амбрози. — Причем постоянно, с детства. Это богатые и очень влиятельные люди. Их организация — или, если угодно, тайное общество — была создана тысячу лет назад. «Collegium Regium Custodum et Vigilum Pro Domino Summo Curantium». Дословно это означает: «Королевский Орден Стражей и Смотрителей при Верховном Правителе». Теперь они для краткости называют себя просто Смотрителями.

— Экскубитор, — тихо сказала Алиша, глядя на Брейди.

— Да, это одно из их ранних прозвищ, — приподнял брови Амбрози. — Откуда вы знаете?

— Существует теория, что эта группа в четырнадцатом веке помогла скрыться в неизвестном направлении целому поселку викингов, Западному поселению…

— А, да. — Старик задумчиво потер подбородок, вспомнил, на чем остановился, и продолжал: — Эта группа сосредоточила в своих руках больше сил и средств, чем любая другая когда-либо существовавшая частная организация. Не знаю, кто богаче: они или католическая церковь. Но они точно влиятельнее нас в политике. Все, чего хотят Смотрители (и чего всегда, на протяжении сорока поколений, хотели), — это передать свои огромные возможности подлинному антихристу.

— Зачем? — ошеломленно спросил Брейди.

— История «Collegium Regium Custodum et Vigilum Pro Domino Summo Curantium» началась с одного религиозного вероучения двенадцатого века. Пытаться понять, почему люди верят в то, во что они верят, — напрасный труд. Но основатели этой веры были связаны с сатанизмом, зороастризмом и, в первую очередь, с представителями одной из ветвей гностицизма, которые называли себя катарами. Катары заявляли о своей приверженности христианской теологии, но они проповедовали, что есть только один способ достичь божественной формы и пребывать в вечности с Господом — так, как Он — пережить Конец света. По этой причине они проявляли нездоровый интерес к антихристу. Папа Иннокентий III счел это опасным и в мудрости своей, — кардинал неопределенно покачал головой, — истребил почти всех их последователей. Оставшиеся собрали несколько весьма влиятельных единомышленников и основали Совет Смотрителей. Поскольку антихрист в Писании — это существо, которое несет с собой гибель всего рода людского, они вбили себе в голову, что самым благим делом будет помочь ему в реализации этой цели. Они решили, что для этого, как указано в пророчествах, потребуются огромные денежные, человеческие и политические ресурсы. Многие из них уже тогда были очень богаты. Смотрители дали обет увеличивать свое состояние и политическое влияние, чтобы передать его антихристу, когда тот явится, — сколько бы ни пришлось ждать.

Рассказывая, кардинал неспешно подошел к одному из столов в виде полумесяца, вытащил из пачки листок папиросной бумаги, согнул его посередине желобком и насыпал туда табака, который он хранил в коробке с увлажнителем. Пальцы его дрожали куда меньше, чем при встрече в церкви. Брейди снова подумал, что у его «любимого сорта из Лечче», должно быть, какие-то особые успокаивающие свойства.

Амбрози свернул самокрутку, заклеив ее языком, и принялся искать зажигалку. Тут Брейди вспомнил, что до сих пор держит ее в руке. Он помог кардиналу прикурить и вернул зажигалку владельцу.

— Каждое поколение Смотрителей, — продолжал Амбрози, с видимым удовольствием сделав затяжку, — воспитывало себе смену из своих детей, делая из них общественных лидеров и таких же верных Смотрителей. Некоторые семьи разорялись, утрачивали влияние и нередко на их место приходили другие, разделявшие идеологию Смотрителей и не менее состоятельные. В конце концов, эти двенадцать кланов настолько окрепли, что могли уже не опасаться утраты статуса. Они научились помогать друг другу в трудные времена и хранили корпоративную верность, даже если семейство возвращало утраченные позиции на протяжении жизни нескольких поколений. Каждый член нынешнего Совета на память знает, от кого к кому передавалось в его роду звание Смотрителя, по меньшей мере на протяжении восьми поколений. Неоднократно бывали и распри. Помимо разногласий относительно кандидатов в антихристы, споры возникали главным образом из-за того, что некоторые Смотрители не желают расставаться со своими активами только ради «идеи». Им нужны влиятельные должности в правительстве антихриста — или том органе власти, который он в свое время создаст. Но при всем этом каждый из Смотрителей относится к своим обязанностям очень ответственно.

— Их всего двенадцать?

— Двенадцать членов в Совете Смотрителей. Тех, кому принадлежат деньги и власть. Сам орден насчитывает десятки тысяч человек. Каждый, кто вступает в него, должен присягнуть на верность антихристу и Совету, действующему от его лица. Кроме того, он дает клятву жить в соответствии с очень строгим кодексом поведения. Они делают денежные взносы в соответствии со своими возможностями. Они обязаны хранить тайну ордена. Они должны воспитывать детей в обычаях ордена.

— Да это секта! — сказала Алиша.

— Во многих отношениях, — согласился Амбрози. — Но самый главный вклад, который делает каждый член ордена, — это его способности. Таланты. В числе которых есть очень сомнительные. Шпионаж. Воровство. Убийство.

Последние три слова, казалось, на несколько секунд повисли в воздухе вместе с завитками дыма, которые кардинал выпустил изо рта, произнося их.

Алиша отошла к одному из окон-бойниц и выглянула наружу. Солнце близилось к горизонту, окрашивая небо вокруг себя различными оттенками багрового. Алиша вздохнула и обернулась к кардиналу.

— Ну ладно, — сказала она. — Есть какой-то парень, который вообразил себя антихристом, и есть кучка толстосумов, которые не нашли лучшего применения своим бабкам, чем отдать их первому встречному антихристу. — Алиша перевела взгляд на Брейди, потом вновь на Амбрози и развела руками. — К нам-то все это какое имеет отношение?

— Самое непосредственное, — ответил кардинал. — Чем больше вы будете о них знать, тем больше у вас будет шансов уцелеть при встрече с противником.

Глаза его вспыхнули — может быть, в них просто отразилось пламя светильника. Хотя чувствовалось, что объяснять вещи, на изучение которых он потратил жизнь, для него — огромное удовольствие. Амбрози подошел к одному из книжных шкафов, на ходу скомкав окурок в руке и стряхнув крошки на пол. Он достал с прогнувшейся полки, расположенной на уровне груди, двадцатисантиметровой толщины том в кожаном переплете. Держа толстую книгу в руках, как ребенка, он подошел к столу святого Франциска Ассизского и выложил на него свою ношу.

— Подойдите сюда, — сказал кардинал, раскрывая книгу. — Примите то единственное оружие, которое я могу вам предложить. Знание Зверя.

 

65

Пергаментные страницы фолианта были толстыми, коричневыми и скручивались по краям. От них пахло кожей и пылью. Чернила на первой странице выцвели и почти не отличались по цвету от самой страницы. Вглядевшись, Брейди смог понять лишь, что перед ним рукописный текст на латыни. Вверху по центру страницы было выведено полное официальное имя организации Смотрителей. Чуть ниже стояла подпись и дата — 1564. Год смерти Микеланджело.

— В этом томе — отчет о деятельности Смотрителей за последние пятьсот лет, — сказал Амбрози. — Первые шесть страниц написаны одним из моих предшественников, потом отчет вел другой — и так далее. Я четырнадцатый в этом ряду. Но это лишь третий том, первые два находятся в специальном хранилище архива, они хранятся при определенной температуре, каждая страница в отдельном футляре.

Поскольку ни Алиша, ни Брейди не умели читать ни по-латински, ни по-итальянски, книга лежала перед ними скорее для большей убедительности, чем для какой-то практической пользы. Можно было бы предположить, что она нужна Амбрози как план-конспект того доклада, который он собрался сделать, но очень скоро стало ясно, что кардинал в подсказках не нуждается и прекрасно все помнит. Брейди опасался, что тяга Амбрози к некоторой театральности вызовет раздражение у нетерпеливой Алиши. Он украдкой посмотрел на нее: та была полностью поглощена рассказом кардинала и даже переводила вслед за ним взгляд на пергаментные страницы, когда тот обращался к тексту. Все-таки ее исследовательская душа умела отделять незначительное от необходимого.

— Как правило, кандидат попадает в поле зрения Смотрителей через разведчиков, которые видят, что в жизни того или иного человека начинают сбываться пророчества. Некоторые характеристики будущего антихриста не подлежат обсуждению: например, то, что он не будет евреем и будет выходцем из Римской империи. Все прочее — леворукость, возраст (он должен добиться известности в возрасте примерно сорока лет) — открыто для толкований. Большинство кандидатов отсеивается на самых первых контрольных проверках. В среднем Совет Смотрителей дает предварительное одобрение тому или иному кандидату не чаще одного раза в столетие. Значит, пара поколений проводит жизнь, так всерьез и не заинтересовавшись ни одной кандидатурой…

Амбрози, перелистав фолиант, открыл его сразу на последней исписанной странице.

— Подождите! — воскликнула вдруг Алиша. — Вернитесь назад.

Кардинал стал перекладывать страницы обратно, до тех пор, пока она не сказала: «Стоп». На странице, в окружении рукописного текста, был нарисован знак солнца с изогнутыми лучами и заштрихованным прямыми вертикальными линиями центральным кругом.

— Что это? — спросила Алиша, ткнув в него пальцем.

— Вы где-то уже видели этот символ?

— Он был выжжен на телах убитых, — ответил за нее Брейди.

— Каждый кандидат в антихристы создает свой символ власти, — сказал кардинал, озабоченно вглядываясь в рисунок. — Это — знак Скарамуцци, его свастика. Он выбрал один из средневековых знаков антихриста и добавил в него несколько деталей. Двенадцать лучей, исходящих из солнца, символизируют двенадцать Смотрителей. Десять линий внутри солнечного круга представляют десять стран, которые войдут в царство антихриста.

Они еще какое-то время смотрели на знак, потом Амбрози открыл другую страницу. Там оказалась структурная схема организации, с прямоугольниками и линиями, означающими связи и систему подчинения. Кардинал постучал пальцем по прямоугольничку с именем Скарамуцци.

— Время от времени один из кандидатов выполняет необходимый минимум пророчеств и получает доступ к части средств. Не спрашивайте меня, что входит в этот необходимый минимум. Критерии могут быть чисто субъективными, например харизма и интеллект. Совет Смотрителей проводит голосование на предмет, может ли данный кандидат оказаться подлинным антихристом. Кандидату предоставляется доступ к средствам в пропорции, соответствующей количеству голосов, которое он получил. Так, признание большинством в две трети теоретически означает, что кандидат имеет право распоряжаться двумя третями приготовленных для антихриста ресурсов.

— Теоретически? — переспросила Алиша.

— Если он расходует средства неразумно, Смотрители могут забрать их обратно. Во всех случаях, о которых мне известно, кандидаты использовали предоставленные возможности осмотрительно и экономно. Но все-таки это огромные деньги и власть. Когда Гитлер в 1921 году был избран вождем нацистской партии, он располагал в Совете большинством в три четверти голосов. Время от времени проводится новое голосование, и это соотношение может измениться.

Алиша встряхнула головой так, словно ей под нос сунули банку с нашатырным спиртом:

— Гитлер? А как же римское происхождение?

— Гитлер родился в Браунау-ам-Инн, а те места когда-то входили в состав Римской империи, и расположен этот городок не так уж далеко от Рима, — улыбнувшись ее реакции, ответил Амбрози. — К тому же всякий, кто мало-мальски знаком с пророчествами об антихристе, смог бы найти несоответствия у каждого серьезного кандидата, которого рассматривали в Совете Смотрителей. Но обычно эти ошибки становятся очевидны только впоследствии. Равно как и жульничество кандидата. Кроме того, в самой природе пророчества заложена некая расплывчатость. Оно приходит чаще всего через сны в виде знаков и аллегорий. Каким путем они превращаются в собственно предсказания — это отдельная история. Коротко говоря, они предполагают множество различных допущений.

— За такие деньги и власть, — покачала головой Алиша, — я сама пошла бы на жульничество и различные допущения.

— Нет, ты не смогла бы стать настолько порочной, — возразил Брейди, вспомнив при этом о своем недавно возникшем желании пренебрегать некоторыми нормами. — Для этого надо быть готовым убивать ни в чем не повинных людей. Правильно? — вопросительно посмотрел он на Амбрози.

— Да, я думаю, кандидат должен уметь спокойно завтракать детьми, а обедать их матерями. Психоз — необходимое профессиональное требование. Конечно, отправлять людей на смерть и самому обагрять руки кровью для антихриста как минимум не должно составлять проблемы. Гораздо больше, насколько я понимаю, его должен беспокоить контроль со стороны Совета Смотрителей. Во-первых, перед тобой лежат невиданные сокровища, но ты можешь пользоваться только частью — и то не всегда. Во-вторых, над кандидатом, не набравшим ста процентов голосов, устанавливается опека со стороны Совета. Как эфоры в Спарте — они могли накладывать вето на решения царя и даже при необходимости отстранять его от власти.

— Кто-нибудь когда-нибудь набирал сто процентов голосов? — спросила Алиша.

— Такого не было никогда. Думаю, для того чтобы за кандидата проголосовали все, он должен отрастить рога и научиться изрыгать пламя.

Брейди еще раз посмотрел на структурную схему организации. Над прямоугольником с именем Скарамуцци были нарисованы двенадцать прямоугольников, расположенных в ряд. Имена значились в четырех из них, в трех были вклеены фотографии размером с почтовую марку.

— Это Совет Смотрителей? — спросил он.

— Двенадцать апостолов, — фыркнула Алиша.

— Ваджра Кумар… — ведя пальцем, читал Брейди. — Коджи Аракава… Донато Бенини, Никлас Хюбер. Имена остальных неизвестны?

— Это все-таки тайная организация.

— А это что означает? — показал Брейди на стоявшие над каждым квадратиком карандашные отметки: крестики или галочки. Из четырех известных по именам Смотрителей крестик был только у Хюбера.

— Насколько мне известно, это результаты голосования. У Скарамуцци, по-моему, в активе восемь голосов. Если число его сторонников в Совете станет меньше семи, он выбывает.

— Что значит: выбывает?

— Всякий раз, когда такое случалось, кандидат умирал или бесследно исчезал. — Кардинал задумчиво смотрел на схему, вспоминая, о чем еще не сказал. — Но если когда-нибудь кандидату удастся собрать все голоса, произойдет самая настоящая смена власти. Скарамуцци, — он дотронулся до прямоугольника с этим именем, — поднимется вот сюда, — и Амбрози перевел палец на пустое место над Советом. — Антихрист обретет полную власть над Смотрителями и их ресурсами (которые перейдут к нему). После этого власть из его рук уже никаким образом нельзя будет забрать до самой его смерти.

Кардинал положил ладонь на чертеж.

— Скарамуцци пока не достиг этого, — произнес он. — Предполагаю, что ему это никогда не удастся. В настоящий момент у него две главных заботы. Во-первых, сохранить за собой уже набранные голоса. Во-вторых, переубедить тех Смотрителей, которые проголосовали против. Все его действия подчинены этим целям.

— Как он может переубедить Смотрителей? — спросила Алиша.

— Продолжая осуществлять пророчества.

— Не понимаю. Как человек может это сделать, если в пророчестве было сказано не о нем?

— Существует три способа «набирать очки» в этой области, — с улыбкой объяснил Амбрози. — Первый из них очевиден: делать то, чего от тебя ждут. От антихриста ждут роста его политического влияния — и Скарамуцци это делает. Тем, кто видит в нем лишь политика, он кажется очень умным человеком, у которого есть много интересных идей по урегулированию ситуации на Ближнем Востоке. И он умеет убеждать. Он выступает за мирное решение вопросов. По-другому ему нельзя: известно, что антихрист станет мировым лидером благодаря своим мирным инициативам. А Скарамуцци наверняка когда-нибудь получит Нобелевскую премию мира.

— Но мир ему вовсе не нужен, — понимающе сказал Брейди.

— Только как уловка на пути к власти. В конечном итоге он возглавит федерацию десяти королевств, то есть стран. Большинство из нас, наблюдателей, сходятся во мнении, что эта федерация уже сложилась в лице Европейского Сообщества, хотя центрального правителя у этих стран пока нет. Вполне возможно, что его еще сто лет не будет, но федерация уже практически готова.

— Но страны, входящие в Сообщество, тысячи лет были независимы, — усомнился Брейди. — Да еще как воевали за эту независимость. Не представляю себе, чтобы они вдруг покорились единому лидеру.

— А кто двадцать лет назад мог представить себе, что они согласятся на единую экономическую программу и откажутся от собственных валют ради одной общей? Вам в аэропорту обменивали доллары на что, на лиры?

— На евро, — ответила Алиша, вытащив в подтверждение пачку банкнот.

Кардинал кивнул, как бы говоря: «То-то же».

— Но это все-таки не то, что централизованная власть. Разве Европа так просто вручит свои страны антихристу?

— Подчинятся все, кроме трех, если верить библейскому пророчеству. Откровение Иоанна, главы 13 и 17, Книга пророка Даниила, глава 7. Трех лидеров он убьет на пути к власти. Смотрители уже засчитали одного в пользу Скарамуцци.

— Убийство политического деятеля? Кого же? — Брейди все труднее было поверить в то, что он слышит.

— Санто Муччи.

— Премьер-министр Италии? Это было четыре года назад, если я не ошибаюсь?

— Пять. В пророчестве не сказано, что антихрист убьет трех лидеров и немедленно займет их место. Люди не потерпят такого руководителя, если только это не завоеватель во главе огромной армии. Ведь он на пути к вершине должен казаться великим миротворцем, объединять, а не сеять раздор. Чтобы антихрист мог выполнить свое предназначение, совершенные им убийства должны лишь в конечном итоге вести к установлению его власти в странах убитых правителей.

— И какое отношение к этому имеет Муччи?

— Скарамуцци уже тогда был популярен в Италии. Он вышел из низов, стал префектом провинции Агригенто. Но партия Муччи скептически к нему относилась: его экономические идеи были слишком либеральными. А стиль поведения, амбиции многих от него оттолкнули. После убийства парламент провел внеочередное голосование, и премьер-министром стал Сильвио Бертони, искренний сторонник Скарамуцци. Он южанин, как и Скарамуцци, а здесь такие вещи много значат. Бертони назначил его послом. Вполне возможно, что на это решение как-то повлиял кто-нибудь из Смотрителей. Они помогают возвышению своего кандидата. Попомните мое слово: он непременно станет премьер-министром Италии. Благодаря тому, что в свое время был убит Муччи. Так что один уже, можно считать, есть, осталось двое.

— Но мне казалось, вы сомневаетесь в том, что Скарамуцци — настоящий антихрист.

— А какая разница, настоящий он или нет? Если он выдает себя за настоящего, и нужные люди ему верят, думаете, он произведет меньше разрушений, чем подлинный антихрист? Махинации Скарамуцци, может, и не приведут к Армагеддону, но к неслыханному количеству смертей и невиданным разрушениям — наверняка.

— И этот механизм он запустил, отдав приказ убить Санто Муччи?

— Нет-нет, он не отдавал приказа — он собственноручно убил этого человека. В противном случае это убийство не согласовывалось бы с пророчеством об антихристе.

— Нужно было набрать очки, — сказал Брейди.

— И он набрал их достаточно, — энергично закивал Амбрози. — Именно благодаря этому он перешел из категории потенциального кандидата в ранг серьезного претендента. До этого, насколько я знаю, Смотрители по его кандидатуре не голосовали. Всего лишь проявляли интерес. Через три месяца после убийства, когда стало ясно, что Скарамуцци своим поступком привел в действие механизм, который приведет к его возвышению, голосование состоялось. Он получил семь голосов и был принят.

— Скажите, Санто Муччи убили в Израиле?

— Да, в здании итальянского посольства в Тель-Авиве. Скарамуцци устроил себе оперативную базу в Иерусалиме, которого ему, как он знал, было не миновать. В пророчестве сказано, что антихрист будет связан с Израилем и притворится его союзником. А как лучше установить отношения, нежели став послом? Чем занимался Скарамуцци до того, мало что известно. Думаю, вербовал сторонников, людей, которые делают всю черную работу за таких честолюбцев. А когда стал для Смотрителей «лучиком надежды», он получил возможность обращаться к их многочисленным… э-э-э… умельцам.

— То есть шпионам, ворам и убийцам, о которых вы упоминали? — уточнил Брейди, который уже начинал запутываться во всей этой истории и вообще чувствовал себя странно.

— Да, в том числе. Глава службы безопасности у Скарамуцци — крайне отвратительный тип по имени Арджан Вос. Бывший генерал армии Израиля. Бывший агент Моссада. Очень жестокий человек и очень умелый убийца. Думаю, это он подготовил Скарамуцци к совершению убийства. Тельавивский «Эйша-хаус», где расположено несколько посольств, был идеальным местом для такой операции. Он находился недалеко от тайной базы Скарамуцци, но достаточно далеко от его официальной резиденции, где у него наверняка было обеспечено алиби на тот случай, если на него падет хоть тень подозрения. Здание Вос знал отлично — он в том районе работал, когда служил в Моссаде.

Брейди обратил внимание, что после захода солнца в помещении заметно похолодало. Оглядевшись, он не нашел ни печи, ни радиатора отопления. Было непонятно, как обогревается комната и как старый кардинал работает здесь зимой. Он представил себе, как Амбрози, накинув на плечи старое одеяло, сидит здесь, и изо рта у него валит пар. Старик, склонившись над древним свитком, читает слова, написанные тысячу лет назад о человеке, что принесет гибель всему человеческому роду, — а сам герой повествования в это время под музыку Вивальди замышляет новые убийства. Бр-р-р!

— Вы говорили, есть три способа, которыми кандидат может укрепить свое положение, — напомнила Алиша.

— Второй способ — обнаружить новое пророчество. То есть хорошо забытое старое: изучать пророческие писания, пока не обнаружится что-нибудь напоминающее события, уже произошедшие в жизни кандидата. Скажем, то, что в определенном возрасте он едва не утонул, или у него умер близкий родственник. Озвучиваем это пророчество, богословы его подтверждают, проводим параллель — и рейтинг нашего кандидата поднимается на пару пунктов. Свод прорицаний об антихристе увеличивается с каждым серьезным претендентом на эту должность.

— Это же смешно, — покрутил головой Брейди.

Амбрози пожал плечами. Он полез в нагрудный карман рубашки, но курева там не обнаружил — и, задумавшись, еще долго не вынимал пальцы из кармана. Потом, шаркая, пошел к столу, где у него хранились запасы табака и папиросной бумаги.

— Наконец, можно выбрать какое-нибудь пока не осуществленное пророчество — и исполнить его. Среди наблюдателей идут яростные дебаты на тему, можно ли брать в расчет пророчество, осуществленное таким образом. Но ведь никто из прорицателей не говорил, что герои его видений не ведают заранее, что творят. Что сделано, как говорится, то сделано. Однако само сознание, что человек, осуществляя прорицание, действовал с намерением его осуществить, уже как-то все портит, верно? Поэтому кандидаты, нарочно исполняя какое-то пророчество, обычно делают вид, что не знали о его существовании.

Брейди приводило в изумление то, что обладание такими средствами и силами может зависеть от такой выморочной логики и неочевидных выводов, на которых основаны предсказания. Было в этом что-то дикое.

Кардинал захлопнул фолиант и посмотрел в глаза Брейди, затем Алише. Он поднял вверх руки, будто держал возле груди большой пляжный мячик и слегка потрясал им, когда говорил.

— Вы должны понимать, что представляет собой наш противник. У Скарамуцци абсолютно отсутствует совесть. Он находится в критических условиях. А его средства практически неисчерпаемы. Может быть, он не антихрист, но он — зверь. Неуловимое, свирепое и непредсказуемое животное.

Кардинал «уронил мячик», сложил руки перед собой и молитвенно сплел пальцы. Лицо его снова омрачилось и приняло чрезвычайно серьезное выражение.

— Заранее прошу прощения за то, что я сейчас скажу, но вы обязаны это знать. Я думаю, что вам его не одолеть. Он превосходит вас во всем: в силе, хитрости и силе воли. Он не отступит.

— Мы тоже, — ответил Брейди.

Амбрози покивал, но было видно, что эти слова не прибавили ему уверенности.

— А отец Рендалл? — спросила Алиша. — Какое отношение он имеет ко всему этому?

— Отец Рендалл много путешествует, — протяжно вздохнув, сказал Амбрози. — Приобретает для архива документы, которые представляют большое значение для католической церкви. Сопоставляет факты, изложенные в наших летописях, с документальными свидетельствами, хранящимися в разных странах. Но в течение последних четырех лет он лишь половину времени проводил там, куда официально направлялся. Остальное время отец Рендалл посвящал работе на Скарамуцци в качестве его главного богослова. Он поставляет своему хозяину и Смотрителям пророческие писания и прочие документы, в которых у них возникает надобность. Он сотрудничает с теологами Смотрителей, чтобы приходить к общему мнению по спорным моментам различных прорицаний. При этом он пользуется нашими архивами, большая часть которых для остальных исследователей недоступна.

— И вы ему это позволяете?

— Он не знает, что я за ним слежу. Не знает об особых устройствах, которые стоят на его телефоне и компьютере, — кардинал подмигнул. — Если вдруг выяснится, что он, пусть неосознанно, является для нас источником информации о Скарамуцци, Смотрителях и тех пророчествах, которые их интересуют, наш источник иссякнет, а голову отца Рендалла пришлют в Ватикан почтовой посылкой.

Вид у Амбрози был очень утомленный. Он какое-то время отстраненно смотрел в даль, потирая щеки. Затем, вынырнув из своих размышлений, произнес:

— Так, теперь вам понадобится блокнот. Вам нужно знать кое-что еще.

— А именно? — спросил Брейди, которому не хотелось больше слышать ни слова о пророчествах и психопатах, одержимых манией величия.

— А именно — где вам искать вашего супостата. Как он выглядит. И — если это вас интересует — у кого в Израиле можно купить оружие.

— Еще бы не заинтересовало! — присвистнула Алиша.

 

66

Беседа с кардиналом затянулась до поздней ночи. В девять вечера дверь открылась, и вошла сгорбленная старая женщина с подносом, на котором стояла тарелка с едой и графин вина для Амбрози. Старушка удивилась, увидев в башне Брейди и Алишу. Амбрози представил ее своим гостям как сестру Абигайль и попросил принести ужин и для них. Сестра Абигайль забрала принесенную пищу и через тридцать минут появилась, неся тарелки с жареным мясом, печеной картошкой, морковью на пару, кексами и дополнительным графином вина. Запах, исходивший от еды, мог бы поднять на ноги умирающего. Брейди вдруг понял, что страшно хочет есть, у Алиши глаза тоже сверкнули голодным блеском. Амбрози освободил на столе место для угощения, а вместо стульев поставил на бок два пустых ящика.

Во время ужина — который Алиша не забывала время от времени нахваливать, а Брейди невнятно поддакивал ей с набитым ртом — кардинал не докучал им рассказами о Скарамуцци, антихристе и Смотрителях. Более того, он не позволял и ему докучать вопросами на эти темы. Вместо этого Амбрози пустился рассказывать о замечательных книгах и документах, которые ему, как префекту Секретного архива Ватикана, доводилось держать в руках и читать: переплетенный сборник подлинных рукописных протоколов суда над Галилеем, древнееврейскую рукопись с описанием заморского странствия царицы Савской в «чудесную, изобильную и прекрасную страну Сипансо» (предположительно Японию), семнадцать писем Генриха VIII к Анне Болейн, в которых любовные излияния короля соперничали по пышности слога и силе страсти с «Песнью Песен» царя Соломона.

— Через несколько лет страсть Генриха перенеслась на Джейн Сеймур, а бедняжку Анну он велел казнить, — добавил Амбрози и, сделав хороший глоток бордо, пожал плечами, как бы говоря: «Ну что ты будешь делать?»

В конце застолья кардинал подвел разговор к теме спасения души. Он с широкой улыбкой выслушал рассказ Брейди о том, что его покойная супруга с детства истово верила в Бога, а после свадьбы потихоньку заманила его в ряды паствы, и он тоже стал верующим. Брейди объяснил, что на него оказала огромное воздействие книга Клайва Льюиса «Просто христианство». Он все больше стал принимать участие в делах местной церковной общины, даже стал дьяконом. Он посещал воскресную школу и кружок по изучению Библии, и его часто можно было застать с какой-нибудь христианской книгой в руках. Брейди только не упомянул, что со смертью Карен все это закончилось.

— Вы ведь понимаете, что это не супруга «заманила» вас в лоно церкви? — сказал Амбрози, по ходу дела угощаясь кексом. — Она, может быть, стала катализатором в этом таинственном процессе, на самом-то деле к Иисусу вас привел Дух Святой.

Брейди кивнул, не желая ввязываться в теологические споры со старым кардиналом. Было время, когда он согласился бы с Амбрози, не колеблясь. А теперь он считал, что все то хорошее, что было у него после встречи с Карен, было сотворено ею. Ему нравились добрые друзья, душевное спокойствие и поддержка, которую он получал, посещая церковь и молясь дома в кругу семьи. Но несчастье потрясло его жизнь до самых основ, не пощадив и его веры: догма о любящем и заботливом Боге теперь представлялась ему ложью. Любящей и заботливой была Карен. Это она создала все, что у них было. Карен, а не Святой Дух. Но попробуй скажи это человеку в сутане.

К его удивлению, «старина Амбрози» заулыбался еще шире, когда Алиша смело объявила о своем неверии.

— Когда-нибудь вы услышите Его зов, дитя мое, — пообещал кардинал. — Ваши сомнения дают вам большое преимущество перед теми, кто ошибочно полагает себя спасенными. Очень многие думают, что узнали истинного Бога, хотя на самом деле познакомились лишь с фальшивым божеством, рожденным человеческой фантазией. К сожалению, разум их закрыт для истины, потому что им кажется, что они уже достигли отчего дома.

* * *

Они и заночевали в Ватикане, на квартире кардинала Амбрози. У него были большие, богато обставленные апартаменты с множеством комнат, так что места для гостей хватало. Старик сказал, что Брейди с Алишей — первые «живые люди», появившиеся в его квартире с тех пор, как семь лет назад умерла его сестра.

Брейди неторопливо обошел гостиную, кабинет и библиотеку, любуясь старинной мебелью с вычурными украшениями. Честно говоря, он не смог бы отличить бесценного антиквариата от дешевой подделки с «блошиного рынка», но готов был поспорить, что мебель куплена не в универмаге. На каждой стене висело по классической картине в золоченой раме, на некоторых — не по одной. Сверху каждую из них освещал медный светильник. Картины, безусловно, были мастерскими репродукциями известных полотен разных периодов эпохи Возрождения. Брейди узнал «Афинскую школу» Рафаэля и еще одну картину Тициана… Или Рубенса… Тут его познаний уже не хватало. Здесь же стоял кофейный столик, а на нем кружка с давно остывшим кофе, пепельница, набитая окурками, и пачка разношерстных периодических изданий — от официальных католических газет до телепрограммы. Порывшись в них, Брейди отыскал и обычные таблоиды типа «Нэшнл инкуайер» или «Стар», и издание подобного типа на итальянском под названием «Кронака вера». Было почему-то приятно обнаружить такие следы человеческого присутствия среди этой музейной обстановки.

Вернувшись в гостиную, где Алиша и Амбрози о чем-то тихо беседовали у камина за бокалом вина, — рубиновая жидкость красиво сверкала в отсветах пламени — Брейди обратил внимание на две картины, висевшие над резным буфетом. Они резко отличались от других полотен: в них не было того душевного спокойствия и возвышенной философской задумчивости. Картина слева изображала скачущего куда-то всадника. Борода его развевалась, в высоко поднятой мускулистой руке он держал меч. Некто, вероятно ангел, держал над ним развернутый свиток. Сзади мчался еще один всадник, наливаясь яростью перед близким сражением. Этот второй словно выскочил из языков пламени. Картина была написана различными оттенками серого и золотого и показалась Брейди запечатленным на холсте сновидением, причем кошмарным.

Вторая смотрелась гораздо более реалистично, художник тщательно работал со светотенью и смог добиться почти фотографической достоверности в духе Возрождения. На картине была изображена битва, точнее побоище: четыре конных воина рубили и топтали перепуганных людей — мужчин, женщин, детей. Посредине, меча молнии, ехал черный демон. За всадниками, предчувствуя поживу, спешили фантастические кровожадные животные.

Заглядевшись, Брейди не заметил, как к нему подошли, встав по бокам, Алиша и Амбрози. Некоторое время все трое молча взирали на картины, как могли бы смотреть с вершины горы на надвигающуюся грозу.

— Они обе называются «Всадник на коне бледном», — произнес Амбрози через несколько минут. — Вот эта, — он поднял бокал в сторону серо-золотого холста, — принадлежит кисти Уильяма Блейка. А эта — Бенджамина Уэста. Четыре всадника Апокалипсиса. Откровение Иоанна, глава 6: «И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить».

— Это — антихрист, — продолжал Амбрози, глядя на картину. — Он в короне, потому что представляется великим правителем. Он на белом коне, потому что люди провозгласят его великим миротворцем, деятелем, подобным Христу. Но при этом он с луком в руках, так как намеревается завоевать человечество. Он возглавляет прочих всадников: войну — на красном коне, голод и мор — на черном коне, смерть — на бледном коне. «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными».

Вновь наступило молчание. Чем дольше Брейди рассматривал картины, тем больше подробностей видел: образы словно увеличивались в масштабе, становились четче и яснее. На картине Бенджамина Уэста он разглядел льва, бегущего вместе с лошадьми, — тот кидался на павшую жертву. Брейди сразу вспомнились страшные собаки Викинга.

— Скарамуцци думает, что он — всадник на белом коне, — продолжал Амбрози. — На самом деле он скачет на бледном. Он — не антихрист, он — смерть. — Кардинал помолчал немного и добавил: — Я попросил сделать эти репродукции, чтобы они напоминали мне, за кем я слежу. А также о том, что чудовища, которые претендуют на его роль, почти настолько же страшны и, конечно, так же злобны, как и он.

Алиша передернула плечами.

— Ужасные картины, — сказала она и оглянулась по сторонам. — Зачем они здесь, в такой уютной обстановке?

— Мне не нужна передышка от грядущего бытия антихриста и его предтеч… Мой отдых — молитва. Пока хоть один из них ходит по земле, я не имею права отдыхать. Я чувствую его присутствие в своей башне, в своем доме.

— Что же вы на практике делаете? — повернулась к нему Алиша. — Только наблюдаете? Записываете, чем он занимается — и все?

— Делаем что можем, — лукаво улыбнулся кардинал.

— Но что? Что вы реально можете?

— Например, помогать таким, как вы. Делиться своими знаниями. Я знаю, в это трудно поверить, но находятся на земле люди, которые пытаются помешать Смотрителям и кандидатам в антихристы в их действиях, пробуют даже покончить с ними. Время от времени они затевают журналистские расследования, правда, результаты нельзя назвать успешными. Порой они даже сами нанимают киллеров. Ко мне нередко приходили такие борцы с антихристом за советом и информацией, чтобы лучше понять, с кем имеют дело. К сожалению, нас — тех, кто противостоит ему — недостаточно, не говоря уже о скудости средств.

— Значит, и до нас приходили люди, — огорчился Брейди. — И без толку. Нет, нам эту банду своими силами не одолеть.

Амбрози стиснул ему плечо и сказал:

— Всегда остается надежда.

* * *

Их скудный багаж остался в камере хранения аэропорта да Винчи, так что Амбрози выдал им халаты, а одежду забрал — утром оказалось, что костюмы успели побывать в химчистке.

За завтраком, который состоял из фруктов и апельсинового сока с булочками, Амбрози развлекал их приятной беседой. Он посетовал, что реставрация фресок Сандро Боттичелли в Сикстинской капелле в прошлом году была выполнена плохо из-за некачественного лака. Теперь лак потемнел, и шедевр стало плохо видно. Были у кардинала и приятные известия — предстояла покупка для архива ценного документа — смертного приговора, вынесенного судом Руана Жанне д’Арк, в котором толпе «дозволялось» сжечь ее на костре, в основном за ношение мужской одежды.

Брейди признал в душе, что кардиналу удалось в какой-то мере отвлечь их от того, что ожидало впереди.

* * *

— Как красиво! — восхитилась Алиша, выйдя из дома Амбрози.

Вечером она заказала из кабинета кардинала места на первый самолет из Рима в Израиль. Теперь кардинал вышел проводить их на такси.

Здание, в котором жил Амбрози и еще несколько десятков кардиналов и близких им по рангу церковных чиновников, когда-то был папским дворцом. Неподалеку журчал такой живописный фонтан, какого Брейди еще никогда не доводилось видеть. Фонтан был украшен скульптурой Самсона — тот был прикован к колоннам и, напрягшись, пытался их расшатать. Рот его был открыт в крике, обращенном к небесам. За его спиной стоял крылатый ангел с мечом, которым он прикасался к рушащейся колонне — тем самым подчеркивалось ангельское участие в последнем подвиге Самсона, когда тот обрушил своды на головы трех тысяч филистимлян. Вода вытекала из головы Самсона и, прежде чем попасть в бассейн у его ног, стекала по его длинным локонам, так что казалось, будто они шевелятся. Слепые глаза скульптуры смотрели на рассветное небо над Ватиканом. В светло-голубом небе медленно плыли, бережно неся накопленную влагу, редкие кучевые облака. Воздух был чистым и прохладным. Зеленые деревья, кусты и трава блестели от утренней росы.

Алиша обернулась к Амбрози.

— Не знаю, как вас благодарить, — сказала она.

— Останьтесь живыми, — ответил тот, посмотрев ей прямо в глаза.

Алиша обняла его. Затем кардинал пожал руку Брейди.

— Будьте осмотрительны, не поддавайтесь эмоциям, — посоветовал он. — Действуйте хитростью. Если станет слишком жарко, отступитесь, уезжайте. Лучше выжить, чтобы потом дать еще одно сражение. — Амбрози достал из брючного кармана маленькую карточку и вручил ее Брейди. — Вот, как и обещал… знакомый торговец оружием в Израиле.

Из-за угла здания показалась белая машина с огоньком такси на крыше и направилась к ним по вымощенной булыжником дорожке.

— Будьте готовы ко всему, абсолютно ко всему, — сказал кардинал, еще раз стиснув руку Брейди. — Помните: он неуловим, свиреп и непредсказуем.

— Я не забуду, — пообещал Брейди. Он открыл заднюю дверцу и помог Алише сесть в машину. Потом забрался сам, захлопнул дверцу и прощально кивнул Амбрози. Автомобиль тронулся с места и, понемногу набирая скорость, повез их к аэропорту Леонардо да Винчи.

* * *

Вернувшись к себе в апартаменты, кардинал Амбрози остановился перед большим зеркалом в вычурной раме. Зеркало это предположительно изготовил сам Юстус фон Либиг, изобретатель зеркал с серебряным покрытием, и преподнес в дар папе Григорию XVI, когда тот объезжал католические страны. Амбрози печально посмотрел на свое отражение и укоризненно покачал головой. Затем, устало шаркая, подошел к белому телефону, висевшему на стене на кухне. Когда он поднял трубку, где-то в специальном помещении Ватикана на пульте диспетчера загорелась сигнальная лампочка. Диспетчер ответил.

— Пришлите мою машину, пожалуйста, — сказал кардинал по-итальянски. — В аэропорт.

Выслушав вопрос диспетчера, он уточнил:

— Нет-нет, в аэропорт Кампино.

Повесив трубку, старик направился к стенному шкафу, в котором у него всегда стоял наготове дорожный саквояж.

 

67

Люко Скарамуцци находился на своем рабочем месте в итальянском посольстве, когда его мобильный начал издавать вступительный барабанный бой из музыки Бэзила Поледуриса к фильму «Конан-варвар». Люко не сразу оторвался от компьютера. Он просматривал список членов ордена, не входящих в Совет, но приглашенных на Собрание, которое должно было состояться этой ночью в Иерусалиме. Их было более двух сотен, и он собирался перемолвиться с каждым. Хочешь быть популярным среди подчиненных — улыбайся приветливо и не забудь одного вовремя похлопать по плечу, другому весело подмигнуть… никого не забудь.

Он ответил после четвертого такта.

— Да?

— Пиппино Фараго жив.

Речь была пропущена через электронный преобразователь. Люко откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.

— Серьезно? — откликнулся он.

— Он вышел на американцев.

— Каких американцев?

— Тех двух агентов ФБР. Он пообещал отдать им папку.

Сердце у Люко забилось учащенно.

— Когда?

— Сегодня.

— Где?

— Об этом они договорятся позже.

— Но это здесь, в Израиле?

— Да.

— Зачем вы мне это говорите?

— У вас много друзей. Я лишь один из них.

— А как ты получил эту информацию, друг?

Трубка замолчала.

— Алло!

Ответа не было.

Скарамуцци нажал «отбой», поднял трубку рабочего телефона и нажал кнопку. Арджан ответил после второго звонка.

— Выясни, где сейчас находятся те агенты ФБР, — приказал Люко. — Немедленно.

Скарамуцци повесил трубку. Интересный поворот событий. Он попытался представить себе, зачем нужно было делать этот звонок кому-то из врагов, — и не смог ничего придумать. О том, что его делами заинтересовались агенты ФБР, знали очень немногие. А про папку с материалами по Раддусе вообще никто не знал, кроме него и Пипа. Во всяком случае, так он до последнего момента думал. Кто-то ведь помог Пипу уйти от Арджана в тот день. Может, звонивший — один из тех, кто ему помогал. Но зачем он теперь предал Пипа?

«Потому что поначалу не знал, от кого тот убегает, — подумал Люко. — А потом узнал и решил, что лучше против меня не идти».

Да, друзей у Люко было много. Так много, что он знал далеко не всех. В этом Скарамуцци не сомневался.

Беспокоило только то, что звонивший скрыл свой голос. Это означало, что он либо все-таки принадлежит к числу тех, кого Люко знает, либо чересчур осторожничает. Люко рассмеялся: если бы такой звонок делал он сам с целью сообщить важный для антихриста секрет, он бы тоже на всякий случай подстраховался.

А, что тут думать! Этот звонок — подарок судьбы. Так и нужно к нему отнестись.

Тут Люко в голову пришла странная мысль. А вдруг это звонил сам сатана, его отец? В пророчествах говорится, что рано или поздно он должен ему явиться. Люко ждал этого момента — может, это как раз он, старый черт? Чем больше Скарамуцци думал об этом, тем больше верил в такую возможность. Звонивший знал вещи, какие никто из смертных не должен был знать, и предлагал решение возникших проблем, которые больше всего на свете беспокоили Люко. Друг?..

— Отец… — прошептал он.

Может, это испытание? Да, это должно стать проверкой. Если так, уж Люко не оплошает.

 

68

Алише досталось место у окна, и ей было видно, как уходит вниз и назад столица Италии. «Быстро управились», — подумала она.

Алише было жаль, что они так и не встретили отца Рендалла, но встреча с кардиналом Амбрози стала, конечно, большой удачей. Если разобраться, в миссии, возложенной на него католической церковью — отслеживать по всему миру следы деятельности антихриста, — не было ничего удивительного. В конце концов антихрист проходит по религиозному ведомству. Как объяснил Амбрози, первая задача антихриста — быть эмиссаром сатаны. Его ненависть к евреям и христианам, а также жажда власти и богатства приведут к началу величайшей битвы добра и зла. Можно верить в то, что такой человек рано или поздно появится, а можно не верить. Алиша верила — то ли оттого, что выросла в такой среде, то ли по какой-то другой причине. Может быть, причиной было несколько циничное внутреннее убеждение, что такой мир заслуживает антихриста.

Но даже если бы она сама не верила в эти мифы, Скарамуцци и его банда, очевидно, верили, и это приходилось брать в расчет. Они не просто верили, — они действовали в соответствии со своей верой, неся людям смерть. К тому же, если Амбрози прав, крови прольется еще немало.

— Сто двадцать мест, — прошептал, наклонившись к ней, Брейди.

— Что?

— Я посчитал места в салоне. Самолеты такого типа летают на местных авиалиниях. Странно, что в Израиль, место паломничества трех религий, летает так мало людей.

— Брейди, там идет война между евреями и палестинцами. Гибнут люди. Не самое лучшее время для поездок.

— Но это же на Западном берегу и в секторе Газа.

— «Хамас» посылает смертников туда, где живут люди, против которых они действуют. А это Иерусалим и Тель-Авив. Когда я заказывала билеты через Интернет, я видела анонс, что госдепартамент опубликовал предупреждение гражданам США, едущим в Израиль, с просьбой отложить поездку. Можно было кликнуть по ссылке и прочесть само сообщение.

— Ты прочитала?

Алиша усмехнулась и ответила вопросом на вопрос:

— А вдруг все рейсы в Израиль вообще бы отменили?

— Я бы заказал частный самолет, — решительно сказал Брейди.

— Вот видишь. Не стала я читать это сообщение.

Алиша попыталась представить себе, каково это: жить в таком неспокойном месте, как Израиль. Каждый раз, выходя на улицу, знать, что можешь не вернуться. Сидеть в кафе, пить чай — и вдруг услышать рев взрыва, визг разрывающегося металла, звон стекла, треск кирпича и бетона. Успеть обернуться ровно настолько, чтобы увидеть, как все это летит в тебя со страшной скоростью. А мозг напоследок, отказываясь верить тому, что произойдет в следующую долю секунды, думает что-нибудь неуместно обыденное, например: «Надо ведь хлеба к ужину купить». Ну, еще, может, рот успеешь непроизвольно открыть, а крикнуть — уже нет. «Вот матерям-то ужас всякий раз, когда дети выходят их дома», — подумала она. Вздрагивать, когда звонит телефон. Не знать, когда и где террор коснется тебя, но постоянно о нем помнить.

Потом ей пришло в голову, что она сама прожила в таком состоянии последние три дня.

Прозвучал мелодичный сигнал, и надпись «пристегнуть ремни» погасла. Сразу после этого в разных концах самолета поднялись и встали в проходе двое мужчин. На них была похожая одежда: черные пиджаки, белые рубашки и черные брюки, а на головах — маленькие шапочки, ермолки. Мужчины подняли руки ладонями от себя и очень быстро забормотали что-то на непонятном языке. При этом они медленно поворачивались по кругу, будто хотели пропитать весь салон и сидящих в нем пассажиров невидимой субстанцией, исходящей из их ладоней. Алиша заметила, что глаза их были закрыты. Мужчины молились.

— Ну вот, так гораздо спокойней, — весело прошептала она. — Что они такое особенное знают о самолетах, чего не знаем мы?

— Наверное, то, что он в руках Божьих, — предположил Брейди.

Алиша опустила откидной столик и включила ноутбук, чтобы записать информацию о Скарамуцци и антихристе, полученную от отца Амбрози. Они с Брейди вкратце обсудили эти сведения, пока ждали посадки на самолет в аэропорту, и наметили план действий. Алиша отдавала себе отчет: план не бог весть какой. Но ее это не обескураживало.

Когда Алиша работала в следственном, а не исследовательском отделе, у нее был напарник — скорее наставник, который служил в ФБР около тридцати лет, закаленный, как сталь, умный, как Алекс Требек, он относился к Алише по-отечески. Звали его Джером Мойерс. Свои советы и наставления он облекал в форму притч и пословиц. «Осуществлять расследование, — не уставал повторять он, — все равно что намывать золото. Крупный самородок тебе, может, и попадется, но настраиваться надо на то, что ты будешь потихоньку собирать крупинки, пока их не наберется с только, что можно будет отнести в банк». Когда Алиша жаловалась на необъятное количество бесед, беготни, телефонных звонков, которые приходилось делать по ходу следствия, Мойерс отвечал: «Ты намываешь золото, девочка. Все хорошо, продолжай в том же духе». И действительно, у следственной группы как-то незаметно набиралось достаточно крупинок информации, чтобы их можно было отнести «в банк», то есть к федеральному атторнею.

Точно так же, как поиск ответов и возможных вариантов решения привел Алишу и Брейди в Рим, теперь логика событий гнала их в Израиль. Они рассчитывали найти в Риме отца Рендалла. Вместо этого встретили кардинала Амбрози, который назвал имя другого человека, причастного к событиям, Люко Скарамуцци. Алиша до сих пор жалела, что им не довелось «расколоть» Рендалла, но он, по заверениям Амбрози, в лучшем случае все равно вывел бы их на Скарамуцци. Если повезет, обоих они могут встретить как раз в Израиле.

Они с Брейди договорились принять на веру диковинную версию Амбрози, что в их деле замешан антихрист-Скарамуцци и Смотрители. Во всяком случае, пока у них нет другой. На первый взгляд, все сказанное кардиналом совпадало с уже известными фактами: очевидно, что за убийствами и покушениями стоял человек очень влиятельный, с уникальными возможностями, позволяющими выследить двух безвестных агентов ФБР и организовать их убийство. История про антихриста звучала, конечно, дико. Но дикими были и зверские обезглавливания жертв — «людей ИКС», пользуясь жаргоном отца МакАфи. Диким был внешний вид убийцы с бойцовыми собаками, который то ли притворялся викингом, то ли на самом деле им был. Абсолютно диким был несостоявшийся убийца-сатанист, что издевался над священником и нес жуткий бред о жертвоприношениях детей. Да и история о тайной организации в недрах правительства, наблюдающей за аномальными явлениями, из уст руководителя отдела ФБР тоже звучала более чем странно. Какая-то выморочная дичь, с самого начала и до конца.

Первым этапом в намеченном ими «плане атаки» должен был стать сбор информации о Скарамуцци и его текущей деятельности. Начать с обслуживающего персонала — людей, которые, конечно, много не скажут, — и постепенно подбираться к центру, к людям осведомленным. Предполагалось вести настоящее расследование по типу тех, которые ведет Бюро при расследовании преступлений: наблюдение, составление списка действующих лиц, выяснение роли каждого из них и уровня власти, а также возможности использовать кого-то из них в качестве источника информации и даже союзника.

По ходу дела план придется постоянно уточнять и совершенствовать. Каждая новая крупица информации, новая ниточка может изменить все их планы и построения, причем в корне, и к этому нужно быть готовым. Такой уж нрав у зверя, которого они решили объездить. Правило тут одно: не свалиться.

Алиша и Брейди поставили себе целью собрать достаточно улик против Скарамуцци, чтобы Израиль, Италия или США не могли не арестовать его за какое-нибудь из преступлений. Если это не удастся, можно попытаться дискредитировать его в глазах Смотрителей. Амбрози уверял, что вотум недоверия, вынесенный Смотрителями кандидату в антихристы, равносилен смертному приговору. Брейди сказал, что его устраивает любой вариант. Но при этом дал понять, что если улик будет недостаточно или станет ясно, что Скарамуцци доберется до них раньше, чем они до него, он, Брейди, постарается «продырявить этому подонку котелок».

«Браво, Брейди», — подумала тогда Алиша.

План, конечно, нельзя было назвать основательным. Прямо сказать, весь из дыр и на соплях. Сплошные надежды на авось, а оптимизма столько, что хватило бы всю планету избавить от депрессии на веки вечные. Но это единственное, что им оставалось — или сложить ручки и ждать, пока Скарамуцци убьет их и вообще сделает все, что ему захочется.

Алиша, закусив губу, посмотрела в иллюминатор на синее небо и клочья облаков.

«Что мы делаем? — подумала она. — Делаем то, что должны, — ответила Алиша сама себе. — Дело, в которое мы были вынуждены ввязаться».

Ее полупрозрачное отражение в пластиковом окне улыбнулось Алише.

«Тогда продолжай… тогда доводи до конца…»

* * *

Аэропорт Бен-Гурион оказался гораздо меньше, чем итальянский, без каких-либо претензий на вычурность. Не было ни высоченных потолков, ни архитектуры в стиле модерн, ни блеска металла, ни дорогого отделочного камня. Алише вспомнились многочисленные аэропорты, которые она повидала, путешествуя со своей непоседливой матерью. Порталы для посадки и высадки, несколько магазинов и пунктов питания — все самое необходимое, и только. Была своя прелесть в такой экономной практичности, словно то был не международный аэропорт, а местная булочная.

На таможне Алиша вспомнила, что израильский штамп в паспорте может помешать его владельцу въехать в некоторые арабские страны, а то и навлечь большие неприятности. Палестинские угонщики самолета убили в 1985 году американского еврея Леона Клингхофера именно за чернильный штамп в паспорте. С тех пор израильские власти, чтобы успокоить боязливых туристов, могли поставить штамп не в сам паспорт, а на вкладыш, который потом при желании можно было отлепить и выбросить.

На сей раз она, войдя в образ кинодокументалистки, сама предложила таможенникам подробно осмотреть «шлем-телекамеру»; досмотр прошел без проблем. Выйдя из таможни, Алиша, как днем раньше в Риме, сверила свои наручные часы с настенными.

— Еще на час вперед подвинулись, — сообщила она Брейди. — Здесь два двадцать три.

— В Штатах сейчас завтракают, — сказал тот, тоже переведя стрелки, и поискал взглядом телефон. — Я хочу позвонить Заку.

— Хорошо, — сказала Алиша. — А я — в туалет. Встретимся у пункта проката автомобилей «Херц».

Она направилась к коридору, который выглядел вполне подходящим для того, чтобы там оказалось требуемое заведение. Прошагать ей пришлось метров сто, и она уже собиралась повернуть обратно, когда увидела пиктограмму женской фигуры над входом без двери.

В уборной никого не было. Алиша зашла в предпоследнюю кабинку. Сняв пиджак, осмотрела рану на руке. Не удержавшись, потрогала повязку — боль прокатилась волной чуть ли не по всему телу, но сильнее всего отдало в плечо и шею. Алиша еще раз осторожно прикоснулась к повязке, словно проверяя эффект.

В помещении раздались шаги, кто-то зашел в самую первую кабинку и заперся.

Алиша взяла свои вещи и подошла к умывальнику. Умывшись, вытерлась шершавым бумажным полотенцем и еще раз осмотрела рану, теперь уже в зеркале. Нужно будет сменить повязку, когда они возьмут напрокат машину. Может быть, заклеить широкой непромокаемой лентой, чтобы не испачкать блейзер.

Тяжело вздохнув, она посмотрелась в зеркало. В целом не так уж плохо. Удобная постель в доме кардинала, продолжительный теплый душ и питательный завтрак, аккуратно вычищенная одежда — все пошло на пользу как внешности, так и настроению. Вот если бы еще знать, что делать, — и рука бы не болела…

Алиша надела блейзер, взяла со столика сумочку и ранец и пошла к выходу. Обойдя стену, прикрывавшую туалет от всеобщего обозрения, она столкнулась с мужчиной, который стоял прямо в дверном проеме, и отступила на шаг.

— Извини… — начала она и осеклась, заметив странную улыбку, с которой он смотрел на нее. Мужчина был красив, как звезда Голливуда. Мужественный подбородок, большие темные глаза, лицо смуглое или загорелое, черты лица правильные. Тщательно выбрит, но кожа на месте отсутствующих усов и бороды заметно темнее. В целом вид у него был очень мужественный, а в улыбке и выражении глаз — что-то мальчишеское.

— Алиша-Алиша, чуть-чуть погоди жа, — произнес он чарующим голосом, нараспев и насмешливо.

Она попыталась вспомнить, где могла его встретить. Ничего не приходило в голову, хотя забыть такого мужчину было невозможно.

— Простите, разве мы знако…

В этот момент кто-то подошел к ней сзади и взялся за ранец. Алиша краем глаза успела заметить, что это мужчина. Лысый, самого угрожающего вида. Она судорожно вдохнула, готовясь кричать, ругаться, ударить как следует локтем того, что сзади… Но в этот момент он сильной рукой прижал ей ко рту тряпку, от которой исходил сильный сладковатый запах.

«Анестетик!» — промелькнуло в голове.

Алиша попыталась вырваться, но лысый крепко прижимал ее голову к груди. Она хотела дотянуться до него, ударить, расцарапать, порвать на кусочки… Но руки ее не слушались — они безвольно повисли. Глаза самопроизвольно заметались по сторонам: на потолок, потом на лицо незнакомого красавца. Тот, кажется, что-то говорил.

«Что… не слышу… надо предупредить Брейди… надо…»

Сознание Алиши померкло.

 

69

Изучив правила пользования местным таксофоном, Брейди купил в пункте обмена валюты телефонную карточку. Вставив карточку, набрал 011 — код страны — и домашний номер Оукли. Слушая гудки, он представлял себе, как звонит телефон на другой стороне планеты, и улыбался. Брейди не терпелось поговорить с сыном, он даже не представлял, что можно до такой степени соскучиться. После третьего гудка ответил женский голос.

— Кари?

— Брейди? Как у тебя дела? Где ты?

— А у вас как, все в порядке?

— Да, конечно! Дети ужасно рады, играют вместе. Правда, в первый день у Зака не было аппетита — так, поковырялся в еде, и все. Явно был не в настроении. Но Тэйлор и Томми его развеселили. Вчера он уже гораздо лучше себя чувствовал. Смеяться начал. Покушал хорошо. Только брокколи не стал есть. Он что, не любит брокколи?

— Нет. Ты не могла бы его позвать?

— Ой, они только что убежали играть. Позавтракали — и сразу на ручей. Форт они там строят, что ли. — Она помолчала секунду. — Я могу сходить за ним…

— Да нет, не надо! — Брейди знал, что до ручья шагать минут двадцать по пересеченной местности. — А на ланч они придут?

— Конечно! В двенадцать тридцать будут как штык.

— Тогда и позвоню. Не отпускай Зака, пока не дождется звонка, ладно?

— К стулу привяжу! — засмеялась она.

— Спасибо, Кари. До скорого!

Он повесил трубку, но рука не хотела ее выпускать. Брейди был рад, что детям Оукли удалось, как он и рассчитывал, отвлечь Зака от волнений, но ему страшно хотелось услышать его голос. Прикрыв глаза, он вспомнил те тридцать минут, которые они успели провести перед телевизором, перед тем как на них напали. Сын тогда так прильнул к нему, что Брейди слышал, как бьется его сердечко.

— Hul khalast?

Брейди вздрогнул. Возле него стоял человек в деловом костюме и тюрбане, с «дипломатом» в руке. Он повторил вопрос, указывая на телефон.

— Извините, — пробормотал Брейди. Повесив на плечи сумки, он развернул чемодан на колесиках и отошел в сторонку.

— La termi! — воскликнули ему вслед.

Обернувшись, он увидел, что мужчина в тюрбане протягивает ему телефонную карточку, которую Брейди забыл вытащить. Он вернулся, забрал карточку и положил в карман. Следуя указателям, он спустился этажом ниже к пункту проката автомобилей. Отыскав представительство фирмы «Херц», он не обнаружил возле него Алиши.

Глядя на эскалатор, Брейди подождал, пока стоявшая перед ним семейная пара безуспешно пыталась выпросить машину поновее, потом посмотрел на часы. Чета наконец отошла от конторки, и Брейди шагнул на их место. Вся процедура заняла минут десять, после чего он — с ключами от машины, договором аренды и картой Израиля в руках — поглядел по сторонам. Алиши все не было.

Он вернулся на эскалаторе обратно и подошел к тому месту, где они расстались. Брейди не знал, где ее искать. Она сказала, что идет в туалет — может, ей стало плохо? А может, ее задержали местные власти, полиция, например? Но она не позволила бы себя увести, не дав ему как-нибудь знать об этом — вплоть до диких криков и разбивания носов.

Брейди стал смотреть в ту сторону, куда она направилась. Туристы по одному выходили из таможни, некоторые останавливались, чтобы подождать своих спутников. Посреди зала стояли в ряд три круглых колонны; как часовые, они отделяли ту часть прибывших, которые уже прошли таможенный контроль, от той, чье присутствие в стране еще не получило окончательного одобрения. Брейди рассеянно посмотрел в ту сторону зала, потом его внимание привлек человек, стоявший, прислонившись плечом к одной из колонн. Он был одет подчеркнуто свободно: шоколадного цвета брюки, ярко-синяя рубашка, сидевшая, как влитая, на его атлетическом торсе. Скрестив руки на груди, он смотрел прямо на Брейди и улыбался. Встретившись с ним взглядом, мужчина приветственно кивнул.

Брейди сначала оглянулся — точно ли ему кивнул незнакомец? Потом направился к этому мужчине, который отделился навстречу ему от колонны.

— Вы, видимо, знаете, кто я? — спросил незнакомец.

— Откуда я могу… — Следующее слово застряло у Брейди в горле. Он вдруг понял, кто это. У него засосало под ложечкой.

«Будьте готовы ко всему, абсолютно ко всему», — творил Амбрози.

— Где она? — резко спросил Брейди, борясь с желанием заехать кулаком в смазливую физиономию, сбить красавца с ног, забить до смерти. Шлемом от ЦМП. Ботинком. Просто убить голыми руками.

— В данный момент на полпути к Тель-Авиву, — ответил тот, внимательно изучая лицо Брейди.

— Что вам от нее нужно?

— Давайте не будем тратить время на глупые вопросы.

— Хорошо, — сверля его взглядом, сказал Брейди. — Чего вы хотите от меня?

— Пойдемте куда-нибудь, где можно спокойно побеседовать. Я знаю такое местечко.

Скарамуцци шагнул в сторону, но Брейди ухватил его за руку и остановил.

— И здесь неплохо, — сказал он.

Скарамуцци кивнул и перешел к делу, ради которого, очевидно, все это и затеял.

— Мне нужны материалы.

«Какие материалы?» — удивился Брейди, стараясь, однако, не выдать недоумения. Он решил потянуть время, чтобы разобраться в ситуации.

— Как вы нас нашли? — спросил он, мысленно перебирая варианты: «Материалы по делу? Записи ЦМП?»

— Так же, как и раньше. Что известно вашему ФБР, известно и нам.

— Вы гарантируете, что отпустите ее целой и невредимой, если я прямо сейчас отдам вам материалы? — Для убедительности Брейди потянулся к одной из сумок.

— Очень остроумно, — высокомерно вздернул голову Скарамуцци.

— Вы хотите, чтобы я отдал вам материалы без всяких гарантий? Видно, вы и впрямь сумасшедший.

Взгляд Скарамуцци стал жестким.

— Добудьте папку, — сказал он. — Когда получите ее, принесите по этому адресу.

Он дал Брейди визитную карточку. Она была плотной и гладкой. На ней красовался герб Италии, стояло имя Скарамуцци и название офисного комплекса «Эйша-хаус». Ниже мелким шрифтом был написан адрес. У Брейди задрожала рука, и он поспешно спрятал карточку в карман. Ему ужасно хотелось еще что-нибудь сказать. Например: «Я понятия не имею, о чем вы говорите!» Однако он опасался упустить таким образом возможность вызволить Алишу.

«Поживем — увидим», — подумал он.

— Можно было бы, конечно, поступить иначе, — сказал Скарамуцци, которому, видимо, тоже хотелось поговорить. — «Сесть на хвост», поехать за вами на встречу и перебить вас всех, когда вам передавали бы документы.

— Почему же вы отказались от этой мысли?

— Пип в последнее время стал немножко нервным. Паранойя замучила, к тому же его в голову подстрелили. — Скарамуцци засунул руки в карманы и стал непринужденно перекатываться с пяток на носки и обратно.

«Пип! — не отвечая, думал Брейди. — Кто такой Пип?»

— Теперь он так пуглив, что даже мои ищейки не смогли его выследить, — продолжал Скарамуцци. — Нет, лучше сходите, Получите палку, а потом получите в обмен на нее вашу девушку.

— А что, если… я не смогу ее получить? Если встреча сорвется? — спросил Брейди.

Скарамуцци пристально посмотрел на него, пытаясь понять, что за игру он затеял.

— Тогда девушка умрет, — спокойно ответил он.

Брейди стиснул зубы. Перед его глазами возникло видение: тело Карен в морге. Восковая фигура на столе из нержавеющей стали, кожа белая, как простыня, которой она накрыта до шеи. Но только сейчас лицо было не Карен, а Алиши.

Ему хотелось схватить Скарамуцци за воротник, встряхнуть его и сказать: «Не знаю я никакого Пипа! Понятия не имею, о какой папке идет речь! С какой стати он должен мне ее отдать? Я понятия не имею, где его искать! Может, прикажешь вынуть из уха скрипку и сыграть «К Элизе»? Я это сделаю с таким же успехом, с каким стану искать твоего подстреленного в голову Пипа с его папкой!»

Брейди изо всех сил старался не выказать свою растерянность. Он оглянулся на проходящих мимо туристов, киоски и окошечки различных служб. Взгляд его остановился на двух полицейских: один что-то рассказывал, второй слушал и посмеивался.

— Они вам не помогут, — спокойно сказал Скарамуцци.

Брейди метнул на него злобный взгляд, почувствовал, как к его лицу прилила кровь.

— Уж не хотите ли вы сказать, что вся здешняя полиция и все правительство у вас в кармане? Не можете вы так сказать. Это никому не под силу. Может, это для вас станет новостью, но есть люди, которые не продаются. Если бы вы были настолько могущественны, то не беспокоились бы из-за улик, которые мы против вас собрали. И не пришли бы сюда.

— Я скажу только одно, — внимательно выслушав, ответил Скарамуцци. — Здешние власти не имеют юридического права обыскивать территорию итальянского посольства. Моего посольства. И пока они решат, как с этим быть, у мисс Вагнер есть все шансы стать кормом для рыбок в Средиземном море. А в вашем распоряжении шесть часов. — Он прошел мимо Брейди к выходу, по-прежнему не вынимая рук из карманов.

— Подождите! — окликнул его Брейди.

Скарамуцци обернулся, вопросительно подняв брови.

— Из-за чего все это? — спросил Брейди. — Зачем эти убийства в Юте и Колорадо? Зачем вам понадобилось убить нас?

Губы Скарамуцци искривились в жестокой улыбке. Он двумя шагами преодолел разделявшее их расстояние.

— Сами виноваты, что так далеко продвинулись, — сказал он. — Теперь вам отведена более значительная роль. Пешки стали ладьями. Поздравляю!

— Но зачем убивать? В чем мы оказались замешаны?

Скарамуцци посмотрел на него с ироническим любопытством.

— Вы подвернулись под руку, мистер Мур, — ответил он. — Этого вполне достаточно.

Он вновь повернулся и пошел прочь. Брейди остолбенело смотрел ему вслед. Скарамуцци приветливо кивал встречным, и те улыбались в ответ. Он был потрясающе обаятельным и на редкость симпатичным человеком.

Брейди вдруг подумал, что настоящее зло, чтобы преуспеть в этом мире, должно непременно притворяться добром. Агрессивная мимикрия. В выпускном классе школы он писал доклад о пчелах-клептопаразитах, которые умеют принимать внешность обычных пчел и выделять соответствующие феромоны. Пользуясь этим, самка клептопаразита — пчела-кукушка — проникает в пчелиный улей и откладывает яйца. Из них развиваются «кукушата», которые убивают всю пчелиную семью.

Брейди понял: он только что повстречал человека-клептопаразита. К горлу подступила тошнота.

 

70

Брейди шагал через зал аэропорта Бен-Гурион. Сумка с цифратором и ранец с документами били его по бедрам. Недавно купленный чемодан с вещами он оставил там, где стоял, у таможни. Теперь важнее была скорость и маневренность. Он заметил в толпе Скарамуцци и замедлил шаг. Брейди хотел посмотреть, в какой автомобиль сядет Скарамуцци, и поехать за ним. Что, если тот станет удерживать Алишу не в посольстве, а где-то еще? Был шанс, что Скарамуцци поедет к ней — проверить, все ли в порядке.

«Может, она сейчас в его машине», — подумал Брейди. Малейший намек, что она там — на заднем сиденье или в багажнике — и Брейди напустит на Скарамуцци полицейскую службу аэропорта, поднимет такой шум, что всю здешнюю армию с ног на голову поставит… Вряд ли Скарамуцци осмелится убить Алишу на людной парковочной площадке, тем более если к нему будет привлечено всеобщее внимание. Если получится спасти ее — прямо сейчас, здесь, пока Скарамуцци не отвез ее в свои экстерриториальные владения — они тут же вернутся в Штаты и придумают новый план. Лучше выжить, а потом дать еще одно сражение, так сказал Амбрози.

Охваченный этой идеей, Брейди неосторожно сократил дистанцию между собой и Скарамуцци до десяти метров. В какой-то момент он понял: если итальянец сейчас обернется, то заметит его. Брейди остановился у торгового автомата с газетами, сделав вид, будто читает первую страницу, выставленную в окошечке. А Скарамуцци вдруг резко свернул за угол и исчез. Брейди кинулся за ним. Заворачивая за тот же угол, он почти бежал — и вдруг больно налетел грудью на чьи-то очень жесткие пальцы, выставленные ему навстречу. Толчок был таким сильным, что Брейди опрокинулся назад. После удара спиной об пол, выбившего воздух из легких, он не сразу смог вдохнуть.

Над ним стоял мужчина лет пятидесяти, лысый, поджарый и мускулистый. Сухое мужественное лицо, пронизывающий взгляд. Он выставил в сторону Брейди один из своих железных пальцев, мрачно посмотрел ему в глаза и пошел прочь, решив, что предупреждение понято. Шагал он по-солдатски быстро и четко, едва ли не строевым шагом. В памяти Брейди всплыло имя, услышанное предыдущим вечером: Арджан Вос. Шеф службы безопасности у Скарамуцци. «Очень жестокий человек и очень умелый убийца», — сказал про него кардинал Амбрози.

К Брейди кинулись люди — помочь встать. Озабоченно спрашивали у него о чем-то, но он не понимал ни слова. Поднявшись, Брейди оглянулся в поисках Скарамуцци и его подручного, но те успели скрыться. Коридор выходил в фойе, за которым виднелось столпотворение такси, частных машин и автобусов. Поставив на покрытый ковром пол свои сумки, Брейди расстегнул ворот рубашки и поглядел: на груди наливались три овальных синяка, расположенные треугольником.

Ну и что теперь?

Он должен что-то у кого-то забрать. Папку с материалами. Человека зовут Пип. Это все, что ему известно. Может быть, Алиша, не сказав ему, договорилась о встрече с ним? Вряд ли. Хотя она на такое способна, любит действовать независимо. Если только был какой-то смысл держать это в тайне от него, Брейди. Но от кого она узнала про Пипа? Когда умудрилась назначить встречу?

Все это не имеет значения. Знает Алиша что-нибудь про Пипа или не знает, ее все равно нет рядом. Да сам и Пип, судя по всему, в ближайшее время здесь не появится.

К тому же его в голову подстрелили…

Итак, Скарамуцци захватил в плен Алишу и оценил ее свободу дороже, чем Брейди мог заплатить. У него нет того, что нужно Скарамуцци. Единственное, что ему остается, — попытаться проникнуть в посольство и освободить Алишу. О том, какие у него при этом шансы на успех, Брейди старался не думать.

Подобрав сумки, он пошел к водителю «шатла», который должен был отвезти его к арендованной машине. По дороге он вспоминал поведение Скарамуцци: во время разговора с его губ не сходила высокомерная улыбка. Брейди в жизни не встречал настолько самодовольного и беззастенчиво самоуверенного человека. Теперь он понял, что Скарамуцци мог выдать себя за кого угодно, в том числе за антихриста, и убедить в этом окружающих. Особенно если про того известно, что он должен обладать нечеловеческой харизмой. Что есть, то есть.

Какая-то мысль промелькнула в его сознании… но погасла раньше, чем успела оформиться. Ушла в подсознание. А ведь это было что-то важное. Что? Брейди никак не мог вспомнить ее, вызвать обратно. Что-то было не так в разговоре со Скарамуцци. Нужно понять, что именно.

Где она?

«В данный момент на полпути к Тель-Авиву».

— Huna! — перебил его мысли чей-то возглас.

— Что? — Брейди посмотрел на водителя.

— Сектор А16, — сказал тот, показав на голубой «пежо».

— А-а, — Брейди вылез, положил сумки в багажник арендованного автомобиля, сел за руль и завел двигатель. Включил кондиционер, посмотрел вперед невидящим взглядом — сознание было занято собственными сумбурными мыслями.

Главной была одна: «Уезжай».

Ему вспомнились слова Алиши: «Тебе есть к кому спешить. Тебя дома ждет человек, который тебя любит, которому ты нужен, и ты об этом помнишь, и живешь ради него. Зак теперь — смысл твоей жизни. Это достойно уважения».

Если я останусь и попытаюсь спасти ее, я погибну. Что тогда будет с Заком?

«Уезжай. Алиша тебя поймет. Она бы сама тебе это предложила».

Он так стиснул руки, что их свело судорогой, а ладони вспотели. Пот капал ему на колени. Брейди вновь закрыл глаза.

Похищение Алиши, встреча лицом к лицу со Скарамуцци, необходимость действовать пробудили в его нервной системе древний инстинкт: «драться или спасаться». Пульс и дыхание участились, кровь отхлынула от внутренних органов и пошла к мускулам конечностей. Зрение и реакция обострились. Физически и психологически он был больше готов сражаться с противником или бежать от опасности, чем две минуты назад.

Но ему нужно было успокоиться, и он сидел, подставив лицо под струю холодного воздуха, и просто размеренно и глубоко дышал.

Не может он оставить Алишу, нет у него возможности такого выбора.

Вернее, он выше этой возможности. Если он сейчас сбежит, совесть замучит его до смерти. Это место и время будут жечь его сознание и вспоминаться, как миг горького провала, когда он перестал быть мужчиной, человеком. Тот водитель, который сбил Карен и оставил ее истекать кровью на обочине, сбежал, испугавшись своей оплошности, испугавшись за свою жизнь. Десять лет тюрьмы за причинение смерти в ДТП.

Разве может он, Брейди, поступить еще хуже — после того как полтора года проклинал невольного убийцу своей жены? Какой круг ада ждет его за предательство Алиши? Если он попытается ее спасти, какой-то шанс у нее будет. А если нет — ее убьют наверняка.

Брейди открыл глаза и зарычал, выражая решимость. Такой рык исторгал из своего нутра Железный Джон. Брейди был готов к действию.

Задача номер один: спасти Алишу.

Задача номер два: уничтожить Скарамуцци.

За выполнение первой задачи он готов отдать жизнь, но если Бог даст, доживет и до второй.

Брейди включил задний ход, оглянулся и резко, со скрипом шин, вырулил на дорожку посреди стоянки.

— Зак, как жаль, что нам не удалось поговорить, — произнес Брейди вслух и посмотрел на циферблат: до того момента, когда он обещал позвонить, оставалось четыре часа.

«Ну, четыре часа-то, я, может, еще проживу…»

Он надавил на акселератор, и автомобиль, взвизгнув шинами, сорвался с места.

 

71

Отъехав от аэропорта, Брейди не поехал по шоссе № 1, что вело на запад — в Тель-Авив и на восток — в Иерусалим. Он отправился на юг и очень скоро оказался в городке Лод. Старинные, обожженные солнцем и источенные песком кирпичные домики чередовались здесь с современными сверкающими пятнадцатиэтажными зданиями. Там и сям из пустынной почвы, как головы лохнесских чудовищ, высовывались пальмы. Брейди вспомнил, что именно здесь апостол Петр, по преданию, именем Иисуса исцелил паралитика. И понадеялся, что для него это послужит добрым знаком.

Брейди ехал, следуя указаниям на карточке, которую кардинал Амбрози дал ему при прощании. Доехав до улицы Гидон-Гертбу, он свернул на запад. Если бы не арабские вывески на магазинчиках, впечатление было такое, будто он оказался на центральной улице захолустного американского городка середины пятидесятых. Такие же фасады из дерева или беленого кирпича. Высокие и квадратные, они скрывали скаты крыш. Некоторые торговцы выставляли образцы товаров на тротуаре перед магазином — фрукты, крупы, кухонная утварь, похоже, подержанная. Присмотревшись, Брейди заметил, что на некоторых домах отслаивается старая краска, а трещины на оконных стеклах заклеены пожелтевшими от солнца полосками бумаги.

Нет, так выглядели провинциальные американские городки не в пятидесятых, а в шестидесятых годах, поправил он себя. Когда молодое поколение — то, что бросили воевать во Вьетнам — пришло к выводу, что не обязано жить так, как живут родители. То есть после начала конца провинциальной Америки, но еще до того, как окна стали заколачивать досками, а доживающие свой век старики перестали обращать внимание на кусты перекати-поля, гонимые ветром по улицам.

Брейди сбавил скорость и внимательно смотрел по сторонам, стараясь по вывескам и внешним признакам понять, чем торгуют в каждом из встречных магазинов. Судя по немногочисленности вывесок с латинскими буквами, туристы в этих местах бывали редко. Через пару кварталов он увидел по левой стороне то, что искал: узкий магазинчик, перед которым на тротуаре стоял небольшой стеллаж с книгами. На витрине белой и красной краской, выцветшими на солнце так, что их трудно было отличить друг от друга, было написано что-то по-еврейски или по-арабски. Далее шел текст на английском, извещавший, что это букинистическая лавка и принадлежит она некоему Йонатану.

Брейди подождал, пока проедет мимо встречный старый «пикап», затем развернулся и припарковал машину возле магазинчика. Звякнул колокольчик над дверью, и он вступил в атмосферу, пропитанную запахами старой бумаги, пыли — и еще чего-то химического. Последний едва заметный аромат показался Брейди знакомым, но что это такое, он не сразу распознал. Торговое помещение — размером с кухню в доме Брейди — было заставлено книжными стеллажами, прогнувшимися от тяжести томов. За прилавком напротив входной двери сидел, уткнувшись в книгу, сгорбленный старик. При появлении Брейди он даже не поднял головы.

— Извините… — сказал Брейди, обращаясь к его розовой в коричневую крапинку лысой макушке.

Старик медленно перевел взгляд с книги на посетителя. У него была жиденькая седая бородка и такой длинный, тонкий и крючковатый нос, что он мог бы открывать им консервные банки. Маленькие, близко посаженные глаза осмотрели Брейди с головы до ног.

— Вы говорите по-английски? — для начала спросил агент.

К его удивлению, разговор тут же закончился: старик отмахнулся от него таким жестом, словно прогонял кошку. «А-а!» — произнес он для полной ясности и снова уткнулся в книгу.

У Брейди было слишком мало времени, чтобы терпеть такие выходки.

— Эй! — громко сказал он.

Пятнистая лысина никак не отреагировала, продолжая слегка покачиваться из стороны в сторону, по мере того как нос двигался по строчкам.

Брейди уже хотел с размаху хлопнуть вредного старика по плечу, когда вспомнил, что Амбрози на обратной стороне карточки написал нечто вроде рекомендательного письма. Он вытащил из кармана карточку и положил ее на книгу текстом вверх прямо перед глазами старика.

Тот долго смотрел на нее, а когда поднял голову, в его взгляде ясно читались гнев и отвращение. О том же самом говорило выражение лица — так недвусмысленно, что Брейди невольно отступил на шаг. Из-под прилавка показалась костлявая рука с бурыми обломанными ногтями. Старик проворно слез с табуретки, подцепил карточку двумя пальцами и, брезгливо держа ее перед собой, молча удалился во внутреннее помещение магазина через дверной проем, прикрытый бамбуковой занавеской.

Брейди проводил его взглядом. Бамбуковые нити сомкнулись за спиной старика с мелодичным постукиванием, чем-то похожим на клекот пустых ракушек во время прибоя. Брейди подумал, не пойти ли за ним. Вместо этого он подошел к столу, на котором лежали старые книги, написанные, наверное, на всех языках Средиземноморья, и открыл один том: страницы были заполнены рукописным текстом. Похоже на дневник или летопись. Брейди полистал страницы и обнаружил между двумя абзацами не очень аккуратный рисунок: наполовину — лицо человека, наполовину — медвежья морда; их разделяла проведенная посередине вертикальная черта. Брейди пожалел, что текст составлен на непонятном ему языке.

Занавеска зазвенела вновь. Обернувшись, он увидел, что старик снова усаживается на свою табуретку. Карточки у него не было. Продавец сел и опять склонился над книгой.

Прежде чем Брейди успел задать следующий вопрос, из-за занавески показался мужчина — на вид чуть моложе тридцати. У него было приятное лицо, коротко стриженные черные волосы, черные глаза и густые черные брови. Он издали улыбнулся Брейди, сверкнув крупными белыми зубами. Буквально перескочив через прилавок, мужчина развел руки так, словно ждал, что пришедший бросится к нему в объятия.

— Рад приветствовать вас, дружище! — воскликнул мужчина, и это прозвучало очень убедительно. По-английски он говорил с сильным акцентом.

— Спасибо. Я…

Мужчина протянул ему руку. Брейди пожал ее.

— Я — Ави, — представился молодой продавец.

Брейди кивнул, но называть свое имя в данных обстоятельствах ему показалось неблагоразумным.

Ави отнесся к этому с пониманием. Дав Брейди несколько секунд на то, чтобы представиться, он сказал на своем ломаном английском:

— Приятно познакомиться.

— Мне нужно… — торопливо кивнув, начал Брейди.

Ави остановил его, выставив ладони и прищелкнув языком. Потом воровато оглянулся, словно среди этих стен мог затаиться, притворившись книжным шкафом, какой-нибудь любопытный.

— Пойдем, — сказал он и, сделав Брейди знак следовать за ним, обогнул прилавок и скрылся за бамбуковой занавеской.

Помещение за занавеской было загромождено картонными коробками. Некоторые были открыты — в них лежали книги. Здесь же за длинными столами было оборудовано два рабочих места. Возле одного стояли бутылки, лежали тряпочки, сушилка, метелка из перьев и иголки с нитками. Очевидно, чистка и ремонт книг, подумал Брейди. На другом столе лежала гора конвертов, почтовые весы, франкировальная машина, груда этикеток. С потолка над этим столом свисал огромный прозрачный мешок с пенопластовыми шариками, дно его закрывалось английской булавкой.

— Мы рассылаем свой товар в весь мир, — объяснил Ави. — Наша почтовая торговля… э-э-э… больше, чем розница, в десять раз.

— Книги? — спросил у него Брейди.

— В основном, — заулыбавшись еще шире, ответил тот.

Ави открыл дверь в следующую комнату, и они прошли туда. Она была не так загромождена. Одну стену занимали высокие закрытые шкафы до потолка, явно самодельные. Все они были заперты на висячие замки. И центре комнаты стоял большой верстак. Над ним горела одинокая электрическая лампочка с металлическим конусом вместо абажура. Чуть поодаль стоял один-единственный металлический стул. На верстаке лежал какой-то предмет, укрытый куском брезента размером с пляжное одеяло — все вместе напоминало макет горного хребта. Странный запах, который Брейди почувствовал, зайдя в магазин, здесь ощущался гораздо сильнее, и теперь он понял, что это: ружейное масло.

— Вы не поможете? — Ави взялся за дальний край верстака и приподнял столешницу, которая отделилась от остальной части, как крышка.

Брейди поднял свой край — на крышке под брезентом лежало что-то тяжелое. Оказалось, что они сняли не столешницу, а просто широкую доску, которая лежала на верстаке. Ави мотнул головой в ту сторону, где у стены стояли пильные козлы. Вдвоем они положили доску с грузом на козлы, и Ави приподнял брезент, чтобы Брейди мог полюбоваться на то, что они тащили.

— Что думаете?

Это оказался огромный пулемет. Из открытой металлической коробки торчал блок из шести стволов метровой длины. Вокруг лежали болты и шестеренки.

— «Джи-И-Си Миниган», — с удовольствием произнес Ави. — Калибр натовский, семь шестьдесят два. Стволы вращаются, как у… — он покрутил в воздухе указательным пальцем, — как у…

— Гатлинга? — предположил Брейди.

— Да, Гатлинга! Но от электричества. Шесть тысяч патронов в минуту. Что-то было впереди — больше нет. О’кей. Берите. Вам понравится.

Брейди оторопело посмотрел на него, и Ави, смеясь, помахал рукой.

— Ха-ха-ха! Шутка! — Он прикрыл пулемет брезентом. — Это для очень специального клиента. Из Южной Америки. Да вам и не надо. Устанавливается на вертолете или танке. Или на Арнольде Шварценеггере. — Ави опять засмеялся и открыл настоящую столешницу верстака, как крышку. Под ней обнаружился вместительный ящик, обитый изнутри черным бархатом, на котором были разложены винтовки, автоматы, пистолеты, ножи, мечи, метательные звездочки и даже арбалет и пара современных луков.

— Чего бы вам хотелось?

— Просто пистолет.

— Револьвер или полуавтомат? — кивнув, уточнил Ави.

— Я привык к полуавтоматическим.

— Есть такие, — Ави выудил из ящика большой черный пистолет. — «Беретта 92-FS». Состоит на вооружении армия США. Тридцать четыре унции без патронов. Прицел «three-dot», с тремя точками на мушке. У этого лазерный. — Он направил ствол оружия в сторону, нажал куда-то большим пальцем, и на стене появилось красное пятнышко. Ави поводил стволом из стороны в сторону, и пятно прицела запрыгало по стене. Выключив лазер, торговец положил пистолет обратно и выбрал другой.

— А это «Таурус РТ-25». Вес небольшой, двенадцать унций. Двадцать пятый калибр. Сборка-разборка сложновата, но возврат хорош. — Он показал, как сдвигается ствол. — Быстро заряжать.

Ави вернул на место второй пистолет и приготовился показывать следующий.

— Да знаете, любой сгодится, — сказал Брейди, которому каждая секунда казалась вечностью. — А есть у нас… — тут его внимание привлек черный цилиндр. — Это что, глушитель?

— Глушитель, — подтвердил Ави, взяв цилиндр. — Очень хороший. Держит двадцать выстрелов, потом надо менять.

— К чему он подходит?

— Он… не тот… э-э-э… — продавец опять завертел пальцем в воздухе.

— Что… ни к чему не подходит?

— Я сделал… приспособил к нему один ствол, — ответил Ави, доставая маленький серый полуавтомат. — Пока только один. Но отличный. Абсолютно. «Кимбер Ультра RCP» — усовершенствованная модель. Сделан мод «кольт» 1911 года, но меньше, изящный. Сорок пятый калибр. Большая эффективность.

Он навинтил на ствол глушитель и подал Брейди пистолет рукояткой вперед. Тот оттянул затвор, проверяя, не заряжено ли оружие. Потом вытянул руку в строну, прицеливаясь. Вместо привычного прицела вдоль ствола шла полукруглая бороздка.

— Прицела нет, — пожаловался Брейди.

— Есть прицельная канавка. Привыкнуть надо… без привычки трудно. Мушку на цель не наведешь. Нет мушки! Но в ближнем бою это неважно.

Брейди представил себе, как будет прорываться в итальянское посольство. В основном офисы, расстояние небольшое. Длинных коридоров можно избегать. Он кивнул.

— Сколько?

— Две тысячи американских долларов.

Брейди переменился в лице.

— Это не все, — добавил Ави. — Я добавлю кобуру, коробку патронов и вот это… — Он вынул из ящика нож с серой рукояткой, в черных ножнах с тесемками на липучках.

— Мне не нужен нож.

— Мало ли что бывает, — предостерег торговец. — Вот сюда крепится. — Он похлопал себя по щиколотке. — Очень хорошо.

В целом пистолет Брейди понравился. Он представил, как приставляет удлиненный глушителем ствол ко лбу Скарамуцци.

— Ну, еще бинокль добавь, — сказал он, — и договорились.

 

72

Брейди успел проехать по шоссе № 1 всего несколько минут, а из пустыни перед ним уже начали вырастать здания Тель-Авива. Они подрагивали в потоках горячего воздуха и, казалось, сами образовались из содержащейся в нем влаги.

Брейди думал о том, как проникнуть в «Эйша-хаус». Амбрози говорил, что в этом здании располагаются несколько посольств. Именно там был убит премьер-министр Санто Муччи. Скарамуцци сумел тайно проникнуть туда, когда это ему понадобилось. Вероятно, он воспользовался слабыми местами системы безопасности, которые присущи зданиям, где расположено много учреждений. После убийства Муччи охрана, вероятно, была усилена, но с тех пор прошло пять лет. Вполне достаточно для того, чтобы люди расслабились. На входе, конечно, будет металлодетектор, так что можно и не думать пронести оружие. Брейди надеялся на то, что после беглого осмотра места у него появятся какие-нибудь идеи.

«В данный момент на полпути в Тель-Авив…»

Брейди вдруг резко нажал на тормоз. Вокруг бешено засигналили, а его «пежо» юзом вылетел на обочину и остановился. Ремень безопасности, который Брейди не забыл застегнуть, принял инерцию его тела — а затем отбросил обратно на сиденье. Машину окутало вонючим дымом паленой резины, а затем сизое облачко полетело вперед, расплываясь на ветру.

И тут Брейди уловил мысль, промелькнувшую у него в аэропорту.

В Скарамуцци все было обманчивым. Он дважды упомянул Тель-Авив — первый раз прямо, второй косвенно, сказав, что Алишу будут держать в итальянском посольстве. Это была ловушка на тот случай, если Брейди попытается ее освободить. Амбрози говорил, что у Скарамуцци две резиденции: официальная и тайная. Не станет он рисковать своей репутацией и политической карьерой, незаконно удерживая агента ФБР на территории посольства.

Он отвез Алишу в Иерусалим, в свое тайное логово.

Если Брейди явится в «Эйша-хаус» с материалами, люди Скарамуцци могут просто убить его и забрать папку; держать для этого Алишу в посольстве нет необходимости. При желании они могут устроить спектакль, убив его и сказав, что он покушался на жизнь Скарамуцци, эту версию может даже поддержать ФБР. А если Брейди потребует предъявить ему Алишу, прежде чем отдать папку, до Иерусалима здесь пятьдесят минут на автомобиле; можно и съездить. Может быть, Скарамуцци планирует перенаправить потом Брейди в Иерусалим и устроить засаду по дороге или расправиться с ним, не торопясь, на своей территории, вдали от взоров общественности.

Выбрав удобный момент, когда рядом не было машин, Брейди резко повернул руль и дал по газам. «Пежо» вильнул, пересек трассу поперек и нырнул в неглубокую поросшую травой выемку, разделявшую полосы с односторонним движением. Передний бампер задел край выемки и взметнул в воздух кучу земли. Комки застучали по корпусу автомобиля. Секунд пять Брейди ничего не видел, кроме земли на лобовом стекле. Он поспешно включил «дворники». Показалось голубое безмятежное небо. Затем передние колеса машины выбрались на асфальт. Тут Брейди увидел, что прямо в его правый бок летит большая белая машина. Внезапно ее передняя часть словно припала к асфальту — видно, водитель вдавил педаль тормоза в пол. У него округлились глаза и рот: а вопль, наверное, мог бы заглушить скрежет шин по асфальту, но из-за стекла его не было слышно.

Задние колеса «пежо» выехали на асфальт, и Брейди вырулил на дальнюю полосу. Белая машина с визгом пронеслась мимо, в двух сантиметрах от заднего бампера. Брейди выровнял машину и нажал газ; «пежо» рванулся вперед. В зеркале заднего обзора было видно, как подлетающие на большой скорости автомобили тормозят и сворачивают в разные стороны, чтобы не врезаться в его разгоняющуюся машину и затормозившую белую. Многоголосый рев сирен постепенно удалялся, и стрелка спидометра поползла с семидесяти на восемьдесят, девяносто, сто километров…

Такой маневр позволил Брейди не только быстро развернуться в нужном, как он полагал, направлении, но и спутать карты возможным преследователям. Ни одна машина не стала повторять его маневр, никто из едущих в Тель-Авив не затормозил. Может, удача все-таки вернулась к нему?

* * *

Алише казалось, что в ее голове кто-то сидит и лупит изнутри молоточками по глазным яблокам. Мозгу было тесно в черепной коробке. Веки, дрожа, приоткрылись. Все вокруг было серым, кружилось перед глазами, но мало-помалу приобретало определенные очертания. Тусклая лампочка за решетчатым колпаком. Каменный потолок.

Алиша стала смотреть в него и ждать, пока пройдет пульсирующая боль. Она лежала на спине, не на полу, но и не на кровати.

Воздух был холодным и влажным. А запах напомнил ей об одной из поездок с матерью — в Ирландию, в городок Лимерик. Они тогда побывали в замке Банратти, построенный на месте поселения викингов десятого века. Его стены видели великие сражения между ирландскими племенами и между норманнами и англичанами. По словам экскурсовода — молодой женщины с эльфийской внешностью, чей певучий говорок завораживал маленькую Алишу, — это был сохранившийся лучше остальных подлинный средневековый замок Ирландии. В его подвалах, которые в разные времена служили складом, оружейной комнатой и тюрьмой, у каменных стен был такой же запах. Тогда, в десять лет, Алиша не смогла бы его описать. Теперь, уловив его снова, она подобрала подходящее слово: там пахло древностью — будто стены веками впитывали само время.

— Может, аспирина?

Алиша вздрогнула и повернула голову в ту сторону, откуда прозвучал голос. Человек, который обратился к ней в аэропорту: «Алиша-Алиша, чуть-чуть погоди жа», — сидел рядом с ней на раскладной койке.

Она села, и это движение отдалось в голове кошмарным приступом боли. Алиша закрыла глаза, чувствуя, как все завертелось вокруг, и койка, кажется, тоже куда-то поехала. Она сделала глубокий вдох. Во рту пересохло, а еще там был какой-то металлический привкус. Алиша открыла один глаз, потом второй.

Мужчина, сидевший на краешке койки в метре от нее, держал на раскрытой ладони три белых таблетки. В другой руке у него была пластиковая бутылка. Он приглашающе кивнул на таблетки.

— Это аспирин, честно. Если бы я хотел напичкать вас чем-то другим, я бы давно это сделал. — Его улыбка была самоуверенной и в то же время обезоруживающей.

Алиша взяла у него таблетки. Он отдал ей и бутылку. Родниковая вода, нераспечатанная. Она выпила сразу половину, потом искоса взглянула на мужчину.

— Вы — Люко Скарамуцци.

— А вы — Алиша Вагнер.

Она осмотрелась. Квадратная камера, три на три, даже меньше. С трех сторон — каменные стены. С четвертой вместо стены — решетка. В ней открытая дверь, тоже решетчатая. В четырех шагах с той стороны от решетки — каменная стена. По сторонам от нее открывались уходящие вдаль коридоры, как если бы коридор имел форму буквы U, а камера Алиши находилась в самой нижней точке. Других камер в коридорах видно не было.

— Где я нахожусь? — спросила Алиша, не сводя глаз с открытой двери.

— В моей запасной резиденции, — любезно ответил Скарамуцци. — В середине весьма запутанного подземного лабиринта. Даже если бы вам удалось выбраться из этой маленькой гостевой комнаты, которую я для вас приготовил, ваши шансы найти дорогу отсюда были бы ничтожны, особенно сейчас. Я тут как раз провожу маленький междусобойчик. Повсюду ходят мои друзья, готовые лишний раз доказать мне свою преданность. Притащить ваш труп — вполне подходящий для этого способ.

Скарамуцци проговорил все это скучающим тоном, как утомленный официант докладывает, какие особые блюда имеются в меню.

— Почему же вы меня до сих пор не убили? — спросила Алиша, вызывающе посмотрев на него.

— Потому что ваш напарник еще не доставил мне материалы Пипа.

— Что за Пип? Какие материалы?

Скарамуцци продолжал все так же улыбаться, хотя было заметно, что он слегка озадачен.

— Пиппино Фараго. Хотя он, конечно, представился как-то иначе, если вообще представился.

— Кому представился?

— Вам, конечно, когда выходил на контакт. Чтобы предложить вам оружие, с которым вы могли бы выйти со мной на бой. Я не удивляюсь, что вы на это клюнули, но наивность Пипа меня просто поражает.

Алиша непонимающе уставилась на него.

— А Брейди, значит, должен доставить эти материалы вам? — переспросила она.

— Да, в обмен на вашу жизнь. Кто сказал, что герои перевелись?

Она смерила его взглядом. Телосложение у Скарамуцци атлетическое: широкие плечи, тонкая талия. Короткие рукава рубашки, загорелые мускулистые руки. Он тяжелее ее килограммов на тридцать, если не сорок, сплошные мышцы. Но если он просто культурист, то это лишь видимость, толку от таких мышц немного. А вот занимается ли он единоборствами? Владеет ли приемами рукопашного боя? Об этом у Алиши никакой информации не было. Кардинал говорил, что Скарамуцци много лет входил в роль антихриста. Надо думать, он готовился в числе прочих опасностей отражать и физическую угрозу. Надо исходить из мысли, что он знает, как защищаться и нападать.

— Жаль, что вы в своих заметках ничего не написали о контакте с ним, — продолжал Скарамуцци, постучав ногтями по какому-то предмету, лежавшему за ним на койке. — Сколько времени вы бы мне сэкономили…

Алиша увидела, что ладонь его лежит на ее ноутбуке. Сердце бешено заколотилось где-то в горле. Что он там вычитал? Она записала все, что сообщил им кардинал Амбрози. Неужели она выдала отца Рендалла, невольного шпиона в рядах Скарамуцци? Стоит ли жалеть о нем, если он все равно помогает преступнику? Но конечно, потеря такого важного источника информации станет большим ударом для Амбрози. Еще хуже то, что Скарамуцци может начать охоту на Амбрози — из мести или чтобы избавиться от врага, который слишком много знает.

— Ну ничего, — сказал Скарамуцци, вставая и забирая с собой ноутбук. — Может, там все-таки есть эти записи? Только где-нибудь спрятаны, да? Я только бегло, пока ехал сюда, просмотрел. Не было времени как следует разбираться.

— «Сюда» — это куда? Где мы находимся?

— Под Иерусалимом, в Христианском квартале. — Скарамуцци окинул взглядом подземелье, словно это прекрасный храм. — Самое подходящее место, чтобы умереть, честное слово. — Он вышел из камеры и с лязгом захлопнул решетчатую дверь. По подземелью прокатилось эхо, но еще раньше Алиша услышала, как сработал электронный замок.

Она встала на ноги, но пол поплыл под ногами, и ей пришлось снова сесть. Голова казалась наковальней. Алиша подперла ее рукой, а локоть поставила на колено.

— Почему мы? — спросила она, не глядя ему вслед.

— Агент Мур задал мне тот же самый вопрос! — Судя по голосу, его это позабавило.

— И что вы ему сказали?

— Что вы просто подвернулись под руку.

— Но ведь должен быть в этом какой-то смысл! — Алиша посмотрела на него, приподняв голову.

Скарамуцци какое-то время смотрел на нее через решетку. Потом украдкой оглянулся, размышляя или прислушиваясь, нажал на какие-то кнопки на замке — явно набор цифр. В тишине подземелья трижды прозвучал зуммер, и замок открылся. Скарамуцци вернулся на прежнее место и даже немного наклонился к Алише, словно собирался поделиться строго конфиденциальной информацией.

— Насколько я понял из ваших записок, вы понимаете, насколько деликатные отношения связывают меня со Смотрителями, — тихо произнес он.

Алиша кивнула.

— У меня есть враги даже в Совете, и они тратят немало сил и средств на то, чтобы меня дискредитировать. — Скарамуцци пожал плечами. — Я, конечно, понимаю, что все это — часть процедуры, выработанной для того, чтобы наследие досталось только тому, кому принадлежит по праву. Но мне кажется, совершенствовавшиеся веками меры предосторожности дошли до того, что даже законный наследник, чье восхождение к власти было предсказано тысячи лет назад, вряд ли сможет благополучно вступить в права.

— А законный наследник — это вы? — Алиша постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучало ехидства.

— Конечно, — поднял брови Скарамуцци. — Иисус Христос тоже открыто говорил, кто он такой, и ему тоже никто не верил. Во всяком случае, не столько людей, чтобы можно было спасти его от распятия. Вам не кажется, что если бы он приложил больше усилий, то смог бы убедить и других — тех, от кого зависела его жизнь?

— То есть фарисеев?

— Ну, фарисеев, — согласился он. — Тех, кто должен был распознать мессию. А они его просмотрели. Не признали. — Скарамуцци снова пожал плечами. — Естественно, я не хочу, чтобы та же история повторилась со мной.

— Так, значит, вы — антихрист? — спросила Алиша.

В ответ он отвесил легкий поклон.

— И вы пытаетесь их убедить. Как?

— Предъявляя соответствующие доказательства. Забытое пророчество, которое я исполнил. Так же, как Иисус исполнял пророчества и творил чудеса, доказывая, кто он такой.

Алише все труднее было сохранять спокойствие.

— И какие же чудеса вы уже сотворили?

На лице Скарамуцци отразилось некоторое разочарование, как у учителя, втолковывающего урок непонятливой ученице.

— Пока никаких. А вы знакомы с пророчествами об антихристе?

— Не со всеми; я еще только вхожу в курс дела.

— «И творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми». Откровение Иоанна, глава 13. Это обо мне, это мое будущее, которого я с нетерпением жду.

«А ведь он серьезно», — вдруг поняла Алиша, посмотрев Скарамуцци в глаза. Он не лгал и не притворялся.

— Но какое отношение к этому имеем мы с Брейди?

— Ошибка Иисуса была в том, что он все делал при зрителях. Не было случая, чтобы кто-нибудь шел себе по полю и вдруг наткнулся на Иисуса, поднимающего в воздух стадо овец… просто так, для себя. — Скарамуцци покачал головой. — Не-ет, ему обязательно нужно было накормить разом пять тысяч человек или оживить Лазаря при большом скоплении скорбящих.

— И что? — спросила, не выдержав возникшей паузы, Алиша.

— А то, что из-за постоянного присутствия зрителей его чудеса выглядели неестественно. Будто они были специально инсценированы, чтобы произвести впечатление на толпу. Я уверен, что именно так решили и фарисеи. У меня ведь та же проблема. Я должен убедить свой Совет, но само действие по предъявлению доказательства, в сущности, убивает силу доказательства.

— То есть они должны найти доказательства самостоятельно, — подытожила Алиша.

— Именно. Либо свидетельства того, что я — тот, за кого себя выдаю, что довольно трудно, потому что практически пророчества давно известны всем, кто в этом заинтересован. Либо доказательства моей искренности.

— Они должны знать, что вы не аферист.

— Я знал, что вы умница, раз так далеко продвинулись в расследовании.

— Значит, быть сумасшедшим в такой ситуации лучше, чем актерствовать? — рискнула Алиша озвучить то, что пришло ей в голову.

Скарамуцци не смутился и не разозлился.

— Сумасшедший не смог бы долго продержаться в такой ситуации, под постоянным и пристальным наблюдением, — возразил он.

— А что ему держаться? Пусть наблюдают — ведь он верит в свою искренность, так что психологического давления никакого.

— Ну, тогда нам всем не мешало бы сойти с ума. Во всех остальных случаях доказательство моей искренности перед лицом единомышленников — долгий и трудный путь.

— Хорошо, продолжайте.

— Лучше всего будет, если Смотрители обнаружат, что я действую согласно пророчеству из своих собственных соображений. Причем не напоказ, потому что скрываю это от них.

Алиша только покачала головой.

— У меня есть замечательный богослов, который находит пророчества, совпадающие с моей жизнью. Он сотрудничает с теологами Смотрителей и имеет возможность подсматривать, над чем те работают. Несколько месяцев назад он принес мне пророчество, которое они обнаружили случайно. Насколько я помню, оно принадлежит предсказательнице Присцилле и звучит так: «Тот, кто унесет с собой пламя бездны, поразит нечестивца». Судя по всему, во времена Присциллы, то есть в первом веке, «унесет с собой» означало «увидит и сохранит в памяти» — такое образное выражение. «Поразит» — значит «убьет». Бездна — это, конечно, ад, а нечестивец… нечестивец — это я… Да, такие уж они, эти пророчества, — улыбнулся Скарамуцци, увидев выражение лица Алиши. — Экзегеза. Анализируется и истолковывается каждое слово в отдельности, потом в контексте собственно текста, в контексте историческом, потом в соотнесении с другими известными пророчествами. Удивительно, что в этом вообще кто-то что-то понимает и что богословы порой приходят к общему мнению. Относительно предсказания Присциллы теологи Смотрителей сейчас ищут подтверждений в пророческих писаниях и их критике — от Монтануса и Тертуллиана до символического языка пророков Даниила и Иоанна. В целом выходит, что это пророчество можно перевести на нормальный язык так: «Антихрист будет убит человеком, который видел преисподнюю».

— Преисподнюю? Как же может… — начала Алиша и осеклась: она поняла. — Видения ада в состоянии клинической смерти… Вы убиваете людей, которые, придя в себя, рассказывали о том, что видели ад. Из-за пророчества, в которое никто не верит.

— Пророчество будет признано заслуживающим доверия. Те из них, которые дождались этой фазы изучения, почти все были признаны. Но даже если нет, — ответил Скарамуцци, — оно вполне подходит для моей цели.

— Не понимаю, — сказала Алиша.

— Мне достаточно убедить Совет в том, что я сам в это верю и действую в соответствии с пророчеством, причем скрыто, втайне от них. Они должны прийти к выводу, что мои действия не рассчитаны на то, чтобы произвести на них впечатление, а продиктованы желанием оградить себя от угрозы, указанной в пророчестве. Следовательно, я — тот, за кого себя выдаю. Или как минимум сам себя таковым считаю.

— Но и тогда останутся два варианта: либо вы антихрист, либо безумец. Отпадает только версия актерства.

— Вы не представляете себе, насколько облегчится моя задача, когда это препятствие будет устранено.

Алиша попыталась проследить с начала и до конца весь замысел, озвучивая по ходу дела оставшиеся препятствия и неувязки.

— Но осуществление плана требует того, чтобы Смотрители обнаружили ваши действия без подсказок, вопреки вашим попыткам спрятать концы в воду.

Скарамуцци кивнул: пока все правильно.

— Это значит, шумиха, внимание прессы, — продолжала она.

Он хищно улыбнулся.

— …которое в наше время не всякое серийное убийство может привлечь. Но убийство агентов ФБР, расследующих это дело, наверняка привлечет к нему интерес, — сказала Алиша и взглядом обратилась к Скарамуцци за подтверждением.

— Ух-х, — притворно содрогнулся тот. — Как быстро соображает, а? Вот поэтому нужно было вас поскорее убить, пока вы не скрутили моего агента.

— Вашего киллера, — резко поправила Алиша.

— Сенсационное убийство двух агентов наверняка привлекло бы повышенное внимание к делу, над раскрытием которого они работали. А это как-никак серийное убийство. Да еще потом всплыла бы информация, что все эти люди побывали в состоянии клинической смерти…

— Ваши Смотрители уже знают об этом пророчестве?

— Нет, теологи доводят до их сведения только подтвержденные пророчества, или если мои теологи представляют что-то, требующее независимого подтверждения. И это тоже — лишнее подтверждение, что я действовал тайком, на опережение.

— Но кто-то из теологов наверняка услышал бы про убийства «людей ИКС», и тогда…

— Убийства кого?

Скарамуцци не знал этого термина. Он не разговаривал с отцом МакАфи — во всяком случае, столько, сколько она. Он только использовал его, чтобы раздобыть список будущих жертв.

— «Люди ИКС», — повторила она. — Испытавшие Клиническую Смерть. Кто-нибудь из теологов, услышав об этих убийствах, доложил бы о совпадении Совету, который провел бы расследование и убедился, что нити ведут к вам.

— Это только одна линия оповещения. Подстраховаться никогда не лишне. Помимо этого я задействовал ваш Отдел планирования непредвиденных обстоятельств. Эта организация была основана предком одного из Смотрителей. Наши отношения с ней можно назвать… симбиозом. Они тоже связались бы Смотрителями по поводу гибели двух агентов, о которых их незадолго до того попросили навести справки. Совет быстро выяснил бы, что нити, как вы выразились, ведут ко мне. А следовательно, я искренен в своем желании убить того, кто, согласно пророчеству, должен убить меня.

— Причем сделать это скрытно, — добавила Алиша, не зная, чему больше удивляться — сложности планов Скарамуцци или их бессовестности.

— Смотрители, конечно, станут отговаривать меня от продолжения бессмысленного убийства многих людей. Когда король Ирод узнал, что волхвы явились почтить рождение мессии, о котором говорилось в пророчестве, он приказал перебить в Вифлееме и его окрестностях всех мальчиков младше двух лет. Чудовищная бойня — и главное, напрасная: Иосиф и Мария бежали с младенцем Иисусом в Египет, так что своей цели Ирод не достиг. Гораздо мудрее в моей ситуации — то есть в случае с этим недавно открытым пророчеством — подождать, пока враги как-то заявят о себе, потом выяснить, кто из них пережил клиническую смерть, а тогда уже действовать.

Скарамуцци говорил так, словно искренне принимал на свой счет напророченную антихристу опасность.

— Мне придется убедить Смотрителей, что я погорячился, потому что был всерьез озабочен словами Присциллы. Ну, подумаешь, маленькое пятнышко на репутации — что оно по сравнению с ресурсами, которые мне доверят? Если это все, чем придется заплатить, чтобы убедить Смотрителей — то это небольшая цена.

— Значит, мы с Брейди для вас — просто сигнальные ракеты, чтобы осветить совершенные убийства? А людей убивали по вашему приказу только для того, чтобы произвести должное впечатление на Смотрителей?

— Ну да, — улыбнулся Скарамуцци и встал, давая понять, что аудиенция окончена.

Выйдя из камеры, он с шумом захлопнул дверь. Прозвучал сигнал зуммера и щелчок электронного замка. Злодей улыбался, бессильная ярость Алиши явно доставляла ему удовольствие.

— Не переживайте, — издевательски произнес он. — Люди то и дело погибают по совершенно пустяковым причинам. Целые батальоны выкашивались кинжальным огнем при попытке взять какую-то высоту только потому, что один генерал решил, что это будет эффектная операция — точь-в-точь такая, про какую он читал, учась в военной академии. — Скарамуцци направился прочь по одному из коридоров. Пройдя несколько шагов, он обернулся и добавил: — Теперь, во всяком случае, вы знаете, почему должны умереть.

 

73

Бинокль был дешевенький и слабенький, но с крыши отеля «Глория», стоявшего в соседнем квартале, Брейди вполне мог подробно рассмотреть место, которое описал кардинал Амбрози. Уходящая вниз дорожка возле южной стены Латинской патриархии, отделенная стеной от подъезда к семинарии. Справа от дорожки поднималась стена Старого города, которая далее переходила в развалины, а за деревьями и Яффской дорогой уже вздымались здания современного Иерусалима. У дорожки был далеко не парадный вид, она сливалась с местностью, и ее можно было принять за вход в служебное помещение семинарии; вероятно, большинство семинаристов так и думали. Со своего наблюдательного пункта на вершине пятиэтажки Брейди мог видеть дорожку от самого начала, где она выходила на тротуар, до конца, находившегося ниже уровня земли. Но железную дверь, о которой упоминал кардинал, ему не было видно. Амбрози говорил, что она ведет в отгороженную стеной часть подвала семинарии, и именно оттуда можно попасть в подземные туннели. Здание семинарии было построено из золотисто-желтого иерусалимского камня. Отделка у него была красивая, но строго прямоугольная форма и маленькие окошечки, расположенные через равные расстояния друг от друга, делали его похожим на тюрьму.

Брейди видел, как по дорожке спустился какой-то человек, подошедший со стороны семинарской парковочной площадки. Внизу он задержался на несколько секунд, затем открыл дверь, исчез в дверном проеме, и дверь закрылась. Задержка означала, что дверь запиралась на замок.

Брейди осмотрел ближайшие окрестности вокруг входа в подземелье. Стенки у спуска были бетонные, вокруг рос кустарник.

Оставив бинокль на крыше, Брейди подобрал там несколько маленьких камешков и спустился в холл. Он купил в киоске пачку жевательной резинки и, уходя, кивнул на прощание портье. Пройдя по улице Латинской патриархии, он очень скоро оказался на парковочной площадке возле семинарии. Стараясь шагать как можно непринужденнее, Брейди направился к последнему парковочному месту — от него до спуска оставалось метров двадцать.

Вдоль всей южной стены семинарии росли пышные вязы высотой с ее четырехэтажное здание. В их тени Брейди чувствовал себя невидимым, но он знал, что это чувство защищенности обманчиво: наблюдая с крыши отеля, он убедился, что пешеходы в тени этих вязов отлично видны. На стоянку заехал микроавтобус. Брейди притворился, что ищет в карманах ключи от машины. Микроавтобус медленно прокатился мимо ближе к подъезду семинарии. Из машины вылезли три молодых человека — каждый чуть старше двадцати. Они и одеты были одинаково: черные брюки, белая рубашка, черный галстук. Не взглянув на Брейди, они направились к дверям семинарии.

Когда они скрылись из вида, Брейди пошел дальше. Перешагнув через осыпающийся куст, он оказался между спуском и стеной Старого города. Спускаясь, он вскоре уже мог рассмотреть металлическую дверь — вход в подземелье. Она была широкая, черного цвета, с заклепками. На вид очень прочная и тяжелая, как вход в хранилище. Рядом в стене виднелись кнопки цифрового замка.

Брейди добрался до задней стенки спуска, где тот достигал максимальной глубины. В этом месте стена Старого города огибала его, заходя за стену семинарии. Между бетонной стеной спуска, уходившей вниз, и древней каменной стеной, поднимавшейся вверх, оставался небольшой участок земли, поросший травой и засаженный декоративным кустарником. Сам спуск был настолько широк, что по нему к металлической двери мог вплотную подъехать грузовик. Быстро оглянувшись и не увидев никого на том коротком участке улицы, с которого его в этот момент могли заметить, Брейди упал на колени, потом на живот, скрывшись за кустами. Лежа на земле, он проверил, на месте ли пистолет — он прятал его в поясной кобуре на спине. Слава богу, не выпал. Ави отдал Брейди единственную имевшуюся в наличии кобуру с открытым низом, чтобы можно было носить пистолет с навинченным глушителем, но она была от другого, более крупного оружия. Брейди открыл пачку жевательной резинки и сунул в рот пару подушечек.

Прошло пять минут… десять… Он терпеливо ждал. Чтобы чем-то заняться, осмотрел повязку на левой руке. Бинты обтрепались, перепачкались и пропитались запекшейся кровью. Брейди сжал и разжал руку. Боли не было, только повязка давила на кисть. Все-таки хорошо, что он поранил левую, а не правую руку. Стрелял он только с правой, да и в лучшие времена не мог похвастать особой меткостью… Хотя в Малика все-таки попал… Да, зацепил в плечо, хотя целился в грудь, стрелок… Ничего, главное, тот парень в конечном итоге мертв, а он, Брейди, жив. Вот с этой мыслью и надо идти вперед.

На дорожке, ведущей к подземелью, послышались шаги. Брейди прижался к земле и осторожно раздвинул ветки кустарника. Сюда спускались двое мужчин, один из них нес какой-то ящик. Судя по смешкам и улыбкам, они говорили о чем-то забавном — но Брейди не понимал их языка. Мужчины остановились, и тот, у которого руки были свободны, набрал код электронного замка, открыл дверь и подержал ее, пока его спутник прошел внутрь. Затем мужчина вошел сам, и дверь начала медленно закрываться. Еще когда наблюдал в бинокль с крыши отеля, Брейди заметил, что дверь закрывается при помощи гидравлического механизма, который обеспечивает стопроцентное закрывание двери, но делает это очень неторопливо.

Брейди поднялся на четвереньки, перешагнул через кусты, ухватился за бетонный край ямы и опустился на длину вытянутых рук, затем разжал пальцы и мягко приземлился на цыпочки. Не прошло и двух секунд, как он стоял, прижавшись к стене возле закрывающейся двери, которой оставалось до косяка сантиметров тридцать — тридцать пять.

Изнутри послышались голоса — мужчины были еще близко.

Брейди достал из кармана пару камешков и облепил их жевательной резинкой. Получился комок нужной формы и жесткости. Не глядя, он стал быстро нашаривать пальцами в дверном косяке паз для защелки замка.

Его не заметили… пока.

Наконец паз нашелся. Брейди сунул в него комок и убрал руку. Если тут есть система, контролирующая срабатывание замка — и если есть люди, которые за этой системой неусыпно следят, придется «рвать когти». Но любая система безопасности надежна настолько, насколько надежны люди, которые ее обслуживают, а люди со временем попадают во власть самоуспокоенности.

Дверь закрылась. Без щелчка или зуммера.

Брейди выждал тридцать секунд и попытался повернуть рукоятку. Она не поддалась. Он облился холодным потом. Потом просто потянул ручку на себя. Дверь открылась практически бесшумно. Брейди быстро заглянул внутрь: поблизости никого не было. Он шагнул за порог, придержав дверь ногой. С внутренней стороны клавиш цифрового замка не было, только кнопка на двери. Замок был рассчитан на то, чтобы не впускать никого из посторонних, изнутри наличия посторонних не предполагалось. Брейди выковырял липкий комок из паза и выбросил его подальше.

Помещение, в котором он оказался, освещалось только знаком «выход» над дверью. Брейди подождал, пока глаза привыкнут к темноте. В затхлом воздухе пахло ржавчиной и гнилью. Постепенно из мрака выступила небольшая комната с бетонным полом и каменными стенами. Дальнюю ее часть занимало старое отопительное оборудование: огромный котел, таких же размеров печь и груды деталей поменьше, которые жались к земле, как осторожные, но хищные животные. Чуть поближе были свалены ржавые банки из-под краски, деревянные ящики и садовые инструменты, лежавшие тут явно очень давно. Антураж был очень убедительным. Однако проход ко второй двери, находившейся в стене слева, оставался свободным. Вторая дверь была также металлической, но ржавой и с вмятинами. На стене рядом с ней находилась переключательная коробка.

Брейди подошел к двери, попробовал подцепить пальцами металлическую филенку. Несмотря на неказистую наружность, дверь закрывалась плотно и была очень прочной. За дверцей переключательной коробки Брейди обнаружил еще один набор клавиш электронного замка, они были подсвечены изнутри.

Он скорее почувствовал, чем услышал ворчание двигателя. Сперва Брейди показалось, что это какой-то механизм, открывающий внутреннюю дверь. Но то была машина, подъехавшая снаружи. Совсем близко скрипнули тормоза. Брейди спрятался за котел; там было совсем темно. Наружная дверь открылась, и Брейди зажмурился от света, показавшегося ему ослепительным. В проеме, загородив его, показалась человеческая фигура, затем исчезла. Звякнула цепь. Скрипнули петли, стукнули двери фургона о его металлические стенки. Заработал мотор гидравлического подъемника.

И тут раздался звук, от которого по коже Брейди пробежал холодок, — это был лай, отрывистый, звонкий и злобный.

— Фрейя! — прикрикнул мужской голос.

Брейди подался назад, присел на корточки. Не видя того, кому принадлежал голос, он уже точно знал: это убийца. Он явился сюда вслед за Брейди вместе со своими собаками.

Снаружи послышался грохот.

— Осторожней! — произнес по-английски голос.

Кто-то невнятно пробормотал извинения.

Приподнявшись, Брейди выглянул в промежуток между двумя трубами. В двери показалась коренастая фигура, и в помещение вошел человек. Он подошел к кнопкам цифрового замка, открыл дверцу коробки. Брейди разглядел вязаную шерстяную рубашку, меховую накидку на широких плечах, длинные пряди волос. Дверь, щелкнув, открылась. Человек повернул голову, и холод сковал грудь Брейди — это был Викинг.

В помещение вошел второй мужчина, он катил перед собой металлическую тележку. На ней стояли четыре большие собачьи будки, в каких перевозят крупных собак на самолете: пластмассовые, с блестящими хромированными дверцами и дырочками в верхней части корпуса.

Входная дверь стала закрываться, и в помещении вновь стало темно.

Собаки зарычали, одна из них залаяла, остальные подхватили. Через несколько секунд в помещении стоял такой гвалт, словно вся свора сцепилась из-за поверженной добычи.

Викинг, подняв руку, остановил человека, катившего тележку. Он ткнул пальцем в одну из будок и произнес, обращаясь к собаке:

— Er eitthvað að?

Затем Викинг повернулся, сделал несколько шагов в сторону котла, оглядывая наваленный вокруг хлам.

— Крысы, — произнес второй по-английски с итальянским акцентом. — Иногда даже кошки сюда залазят, крыс ловят.

Викинг не шевелился. Секунд через пятнадцать он оглянулся на бесновавшихся собак.

— Hættu? Essu! — рявкнул он.

Звери немедленно затихли. Только одна собака жалобно поскулила, но потом и она замолчала.

Викинг вновь повернулся к котлу.

— Er einhver hér? — шепотом произнес он, затем громко сказал, обращаясь ко второму: — Дай фонарик!

— Нет у меня фонарика! — сердито ответил тот. — Affrettarsi! Арджан ждет!

Но Викинг осторожно пошел вперед. Брейди распластался на полу, прижавшись к основанию котла. Старое железо было грязным и жирным и пахло паленым мясом. Брейди вжался в какую-то выемку у основания, тщетно пытаясь слиться с железом. Он вспомнил обещание, которое дал сыну — и слова Зака: «Обещай, что ты не дашь тому парню с собаками тебя убить».

«Хорошо, Зак. Я стараюсь, как могу, дружок».

Шаги приближались. Дойдя до стены, Викинг остановился. Посмотрел в темный угол, где лежал Брейди, потом стал вглядываться в груды оборудования. Похоже, он раздумывал, не пройтись ли для верности вдоль стены. При мысли об этом Брейди вспомнил про пистолет и пожалел, что не вытащил его раньше. Теперь, из положения «упор лежа», это было гораздо труднее сделать. Сколько времени на это потребуется? Брейди медленно — листья желтеют быстрее — вытащил из-под себя правую руку и стал заводить ее за спину.

— Олаф? Affrettarsi!

Викинг — как выяснилось, его зовут Олаф — что-то недовольно буркнул, повернулся и пошел обратно.

— Пошли! — сказал он.

Передние колеса тележки громыхнули о порог внутренней двери.

Брейди поднялся и выглянул в прогал между трубами. Из-за ржавой двери, что вела в подземелье, в комнату падал тусклый свет. Тележка ехала туго, к тому же итальянец старался катить ее через порог осторожнее, так что она на какое-то время задержалась в дверях. Потом передние колеса совсем заклинило, и он выругался.

— Толкай, — послышался голос Олафа из-за двери, — а я буду тянуть.

Тележка вдруг резко сорвалась с места, и задние колеса с лязгом перескочили через порог. Дверь начала закрываться. Брейди быстро вышел из-за котла, бесшумно подскочил к лениво закрывающейся двери, прижался к стене и заглянул внутрь. Слабая электрическая лампочка освещала выдолбленный в твердых породах почвы длинный зал, уходивший вниз метров на десять — дверь находилась почти под самым потолком. Спуститься вниз можно было по широкому и пологому железному пандусу, который вел к выходу без двери. С обеих сторон пандус был огорожен перилами. Тележка в данный момент спускалась по нему с громким отвратительным скрипом: ее колеса не вращались, а скользили по наезженному стальному настилу.

Итальянец и Олаф были скрыты от Брейди за клетками — теперь они оба находились впереди: то ли тащили тележку, то ли, наоборот, пытались затормозить ее движение. Значит, они не могли его видеть. Брейди, пригнувшись, шагнул через порог. Он слышал, как приглушенно зарычала одна из собак. Нужно было срочно спрятаться, и Брейди повис на руках на краю пандуса в самом его начале, то есть на довольно приличной высоте. Дверь, щелкнув, затворилась. Больная рука очень скоро начала болеть от напряжения. Лоб вспотел, и одна из едких капель затекла в глаз. Брейди закрыл его, а вторым глазом наблюдал за тем, как из-под повязки сочится кровь. Одна тяжелая густая капля упала ему на лоб.

Затем он услышал, как колеса тележки — сперва передняя пара, затем задняя — съехали с пандуса, и металлическая конструкция завибрировала, избавившись от груза.

— Берись! — произнес Олаф. Это слово тут же повторило негромкое эхо.

Скрип тележки стал затихать, удаляясь.

Подтянувшись, Брейди взобрался на настил пандуса и вытер лоб запястьем. Бинты на ладони промокли от крови. Обернувшись ко входу в туннель, Брейди почувствовал, как учащенно забилось сердце. Над входом была вырезана эмблема: заштрихованное солнце с искривленными лучами. Свастика Скарамуцци, как назвал ее кардинал Амбрози. Здесь, у входа в логово новоявленного антихриста, она казалась предупреждением. Брейди с холодной решимостью вытащил из кобуры пистолет и, оттянув затвор, дослал патрон в патронник. Затем он снял пистолет с предохранителя и, переведя дух, стал спускаться к подземному туннелю.

 

74

Налево или направо? Коридор уходил в обе стороны, а на каменном полу не видно было никаких следов, позволяющих сделать выбор. Под потолком вдоль всего туннеля тянулся провод с электрическими лампочками, которые располагались далеко одна от другой. Малейший звук отражался от стен многократным эхом, так что определить первоначальный его источник было практически невозможно. Далекий грохот тележки мог с равным успехом доноситься как с одной, так и с другой стороны.

Брейди свернул влево.

Туннель здесь шел немного под уклон и время от времени делал легкие повороты то в одну, то в другую сторону, будто прокладывавшие его рабочие отклонялись от нужного направления, а потом исправляли свою ошибку. Шаги Брейди гулко отдавались в тишине подземелья, и это было вдвойне плохо: они выдавали его присутствие и мешали ему слышать, не приближается ли навстречу кто-то из обитателей здешних мест. Он пробовал идти помедленнее или на цыпочках, но ничто не помогало. В конце концов он разулся и пошел босиком, держа ботинки в левой руке.

Шагов через сто Брейди набрел на ответвление, уходившее вправо от основного туннеля. Брейди осторожно заглянул: боковой коридор не освещался, очертания его стен уже через несколько метров растворялись в непроницаемой тьме. Прохладный сквозняк, дувший оттуда, подсушил пот на лице Брейди. Он посмотрел в глубину освещенного туннеля: ничего нового или более определенного, такой же коридор, по какому он шел до сих пор.

Что выбрать: свет или ветерок? Идти дальше вдоль огней или свернуть к источнику свежего воздуха? Лампочки висят здесь явно не случайно. Но и сквозняк может указывать на обитаемую зону, к которой проведена вентиляция…

Второе показалось Брейди убедительнее, и он свернул в боковой туннель. Здесь уклон был круче, так что невольно хотелось ускорить шаг. Брейди поднял пистолет стволом вверх — с недавних пор в службах охраны правопорядка такое положение стали называть «полу-Сабрина», по имени героини, которую сыграла Кейт Джексон в «Ангелах Чарли» (только она держала у лица два пистолета, и такая стойка называлась «полная Сабрина»), Так он мог выставить вперед локоть и, нащупывая им стену перед собой, хоть как-то ориентироваться в абсолютной темноте туннеля. Время от времени его локоть проваливался в пустоту — справа оказывалось очередное ответвление. Иногда по изменению направления ветра он догадывался, что боковой коридор открылся в противоположной стене. На таких перекрестках Брейди всякий раз останавливался, пытаясь по звукам, свету или запаху определить, куда ведут туннели. Но все пути казались одинаково безликими, и он продолжал двигаться прямо.

Наконец из мрака стали прорисовываться едва заметные очертания коридора: поблескивали выступы на стенах, а тьма в районе очередного поперечного туннеля была заметно гуще окружающей. Откуда-то спереди явно просачивался свет, хотя и очень слабый. За небольшим поворотом мрак перешел в сумрак. Дойдя до этого места, Брейди остановился. В сотне метров впереди туннель выходил в освещенное помещение. Брейди поборол в себе желание пойти быстрее и стал двигаться осторожнее и поближе к стене.

Свет оказался не таким ярким, как почудилось Брейди после абсолютного мрака туннеля. В нескольких шагах от входа в помещение он задержался, осмотрел видимый сектор зала, потом прижался к противоположной стене и проверил ту часть, которая была видна оттуда. Никого не заметив, Брейди осторожно вошел. Источником света была одинокая лампочка с алюминиевым отражателем, висевшая в самом центре. Сводчатый потолок достигал в середине десяти метров высоты. Зал имел форму правильного восьмиугольника. В каждой из восьми стен имелся выполненный в виде арки вход в тоннель. Во всех коридорах было темно, но откуда-то доносился стук молотка и слабые, не громче шелеста ветра, звуки человеческих голосов. Да и за стук он, может быть, принял биение пульса в собственных перепонках.

Тут Брейди почувствовал, что его запас сил и решимости несколько истощился. Он начал наконец понимать, за какую сложную задачу взялся. Речь пока даже не шла о вызволении Алиши, для начала ее нужно было найти. Он очутился в настоящем лабиринте, туннели которого протянулись на многие десятки миль и пересекались во всевозможных направлениях. Вероятность набрести на то помещение, в котором держат Алишу, была близка к нулю.

В поисках подсказки Брейди обошел весь зал, вглядываясь и вслушиваясь в гулкую темноту каждого коридора. Вернувшись в центр зала, он обнаружил, что не помнит, с какой стороны пришел. Еще раз обойдя все туннели, он выяснил, что в трех из восьми пол слегка поднимается в гору — он мог прийти сюда по любому из них. Оставалось пять, из которых два вели несколько вниз, а в трех уровень пола не менялся. Брейди выбрал коридор наугад. Перед тем как удалиться из восьмиугольного зала, он оставил на пороге туннеля камешек. Поглядев на часы, чтобы засечь время, он пожалел, что часы у него без компаса.

Через четыре минуты ходьбы в кромешной темноте Брейди вышел в коридор, освещенный такой же чередой ламп. Он не мог понять, тот ли это коридор, по которому он шел раньше, или другой. Брейди пошел по нему прямо, не сворачивая в поперечные, освещенные и темные ответвления. Он миновал много таких боковых отводов. Они были очень разными; некоторые узкие (один до такой степени, что плечи задевали за стены), другие широкие, но и эти ничем особо не отличались. В некоторых туннелях стены были отделаны и отполированы до блеска, даже украшены сложным орнаментом, колоннами и арками. Другие просто кое-как вырублены в скале грубым инструментом. В одном из них к тому же пол был залит водой. Брейди пришел к выводу, что разнообразие подземных ходов, очевидно, отражает различия эпох, когда их прорубали.

Минут через двадцать после того, как восьмиугольный зал остался у него за спиной, Брейди набрел на второй, совершенно такой же. Несмотря на то что он точно помнил: свернул он лишь один раз на девяносто градусов, затем коридор значительных поворотов не делал, — он все-таки проверил все восемь выходов. Камешка ни в одном не было, зато имелось три освещенных коридора. Брейди пометил камешками тот коридор, по которому пришел, и тот, по которому решил направиться. Выбрал он и на сей раз одну из освещенных дорог.

Туннели, туннели… Скоро ему начало казаться, что в некоторых местах они идут параллельно, разделенные каменной перегородкой толщиной в ширину ладони. Брейди пришло в голову, что из-за постоянных подъемов и спусков туннели проходят друг над другом, спутываясь в клубки. Странные вещи творились в этом лабиринте с акустикой и светотенью, будто физические законы приобретали здесь пластичность и переставали поддаваться пониманию. Коридоры, казавшиеся короткими, отнимали не меньше пяти минут времени. Туннель, казавшийся бесконечным, вдруг упирался в скрытую во мгле глухую стену, и Брейди приходилось возвращаться до ближайшего перекрестка. Иногда из туннелей слышались голоса людей. Слов он чаще всего не разбирал, но один раз говорили точно на английском: Брейди узнал слово «настоящий» и словосочетание «два таких». Каждый раз, когда он сворачивал туда, откуда доносилась речь, звуки постепенно стихали — даже случайные шумы и знакомый стук молотка. Брейди вновь оставался один в каменной толще, теряясь в догадках, куда теперь идти.

Проходя по короткой перемычке между двумя освещенными туннелями, он услышал новый звук, заставивший его застыть на месте. Сначала раздался короткий, одиночный собачий лай. За ним последовала настоящая какофония разноголосого гавканья. Она приблизилась… стала удаляться… потом хор развалился надвое, как туман на ветру. Через несколько минут Брейди стоял, глядя на угол, из-за которого только что доносились пугающие звуки, и пытался понять, примерещились они ему или он на самом деле что-то слышал. Собачий лай затих слишком быстро, что-то не верится. Но с чего бы у него возникли такие слуховые галлюцинации? Неужели подземелье успело так сильно затронуть его разум? Потом ему почудился запах псины. Брейди потряс головой и пошел дальше — что ему еще оставалось?

Он прошел через еще четыре восьмиугольных зала и наконец оказался в одном из тех, которые уже проходил. Он продолжал шагать, оборачиваться, вслушиваться, принюхиваться. Брейди не мог поверить, что можно столько пройти по обитаемым, судя по всему, катакомбам — и за все это время не только никого не встретить, но и не наткнуться на свежие следы человеческого присутствия.

Не только пространство, но и время в этих туннелях искривлялось и нарушало свой ход. Выйдя из очередного восьмиугольного зала, Брейди засек время, а когда вскоре вновь посмотрел на часы, пришел в ужас: пятьдесят минут как в яму провалились. В другой раз, прислонившись к стене, он дал себе на отдых десять минут, а снова отправившись в путь, обнаружил, что прошло всего три.

Об ориентации в пространстве и говорить нечего. По ощущениям Брейди, он с равным успехом мог сейчас находиться как под самой мостовой Старого Иерусалима, так и на невообразимой глубине в толще породы. Что до пройденного расстояния, то он бы не удивился, если бы узнал, что над его головой находится храм Гроба Господня — или Стоунхендж. Пол шел то в гору, то под уклон, потолки то уходили ввысь, то опускались до самой макушки, коридоры расширялись и сужались, освещение менялось, менялись через несколько десятков шагов температура воздуха и направление ветерка, то и дело слышались (или мерещились) разные звуки — в какой-то момент от всего этого у Брейди закружилась голова. Туннель поехал в сторону и закрутился вокруг него. Брейди ухватился за стену, по это не помогло, и он плюхнулся на пол. Когда он закрыл глаза, ему показалось, что туннель остановился, но сам он продолжает вращаться, замедляясь, как выключенная карусель. Брейди сделал несколько глубоких вдохов-выдохов.

Потом открыл глаза: стены вновь стояли неподвижно. Преисподняя, вдруг подумал Брейди. Это ад: от меня зависит жизнь Алиши, а я заблудился в лабиринте.

Опираясь на стену, он осторожно поднялся и побрел дальше, уже не веря, что найдет здесь не то что Алишу, а хотя бы одного живого человека. Так и будет идти, пока не потеряет сознание. Кто-нибудь когда-нибудь найдет его высохшие кости и сгребет их в совочек.

Наконец он увидел свет из дверного проема в левой стене коридора. Заглянув туда, Брейди испытал потрясение, хотя и не знал, горевать ему или радоваться. Он стоял на пороге длинного узкого помещения с высоким потолком, у подножья уходящего вверх металлического пандуса, в конце которого, на высоте примерно третьего этажа, виднелась железная дверь.

 

75

«Это не может быть та же самая дверь», — подумал он.

От горечи у Брейди подкашивались колени, он едва держался на ногах. Бросив на пол ботинки, Брейди обулся, зашнуровал обувь и стал подниматься к двери. Он уже не заботился о том, чтобы идти тихо и осторожно; железный настил гремел у него под ногами; пистолет он держал за предохранительную скобу, и тот болтался на указательном пальце. Поднявшись, он узнал то место, где висел под пандусом, чтобы его не заметили. Он встал у двери и приложил к ней руку, словно надеялся чудесным мановением сделать так, чтобы это оказалась какая-то другая дверь. Но все, что ему удалось, — открыть ее, нажав на кнопку.

Это был все тот же подвал Латинской патриархии. Но в нем было светлее, чем в прошлый раз. Свет проникал через медленно сужающийся промежуток между открытой внешней дверью и косяком. У коробки с кнопками электронного замка стоял мужчина лет тридцати и удивленно смотрел на Брейди. Его длинные светлые волосы были собраны в пучок на затылке, а лицо явственно говорило о привычке к потасовкам. Кроме того, он был здоровенным, под два метра ростом, и мускулистым — этакий ходячий бицепс.

То ли выражение лица выдало Брейди, то ли здоровяк знал всех, кто имел право здесь находиться, а может, он уже знал о возможном появлении Брейди и пришел его задержать, но он сразу понял, что перед ним — нарушитель.

— Was machst Du denn Hier? — рявкнул он, бешено уставившись на Брейди. «Немец», — успел подумать тот.

Немец бросился на него, намереваясь схватить, но Брейди отступил на мостки и выставил пистолет. Увидев оружие, противник вытаращил глаза, но не остановился и не растерялся. Ударом огромного кулака он, как бейсбольной битой, выбил у Брейди пистолет. Пистолет ударился о стену, полетел вниз и исчез под пандусом. Через пару секунд он ударился о каменный пол.

В это время немец уже гнал Брейди ударами кулаков вниз по пандусу. Удары сыпались слева, справа, прямые — в бешеном темпе и без остановки.

«Целью боя является победа; достичь победы невозможно, находясь в обороне. Меч важнее, чем щит».

Это правило каждый, кто учился на сотрудника правоохранительных органов, знает наизусть, потому что тренеры без устали его повторяют. Оно встречается у Джона Стейнбека в романе «Деяния короля Артура и его благородных рыцарей», который насыщен подобными воинскими премудростями, но вряд ли Стейнбек сам это придумал.

Пригнувшись, Брейди поднырнул под очередной взмах огромного кулака и ударил немца головой в грудь, затем вошел в боксерский клинч, обхватив его за торс. Новый сокрушительный удар пришелся ему по спине. В ответ Брейди ткнул немца кулаком в живот. Ощущение было такое, будто он ударил по мешку с мукой. Брейди нанес удар и левой, забыв про то, что она ранена — рана тут же напомнила о себе, пронизав руку болью до самого плеча. Тяжелый кулак с силой опустился ему на затылок. На долю секунды сознание Брейди отключилось — как кинопленка, которая на миг соскочила с валиков, но тут же встала на место. Брейди «нашел» сознание, как утопающий находит поверхность воды, и всеми силами старался не упустить его.

Немец схватил его за волосы и оторвал от себя. По голове потекла какая-то теплая жидкость — кровь или пот, разбираться не было возможности. Держа Брейди за голову левой рукой, немец отвел правую и нанес страшный удар сбоку в челюсть. Что-то громко хрустнуло, и Брейди наверняка упал бы, но немец продолжат держать его за волосы. Противник снова отвел руку.

«Еще одного удара я не выдержу», — отчетливо понял Брейди.

Он инстинктивным движением выбросил вперед руку, выставив указательный и средний пальцы, как когти. Ему удалось попасть немцу в глаза. Он почувствовал, как проткнул одним из пальцев мягкую ткань, затем ощутил горячую жидкость. Противник взвыл от боли и ярости и отпустил его.

Брейди отшатнулся назад — он едва стоял на ногах.

Немец, продолжая орать, закрывал одной рукой лицо, а второй размахивал вокруг, защищаясь от возможной атаки. Моргая единственным оставшимся глазом и размазывая кровь по щеке, он отыскал Брейди. Вместо второго в глазнице и на щеке под ним поблескивала вязкая кровавая масса.

Брейди в ужасе смотрел на то, что он наделал.

Воспользовавшись его растерянностью, противник сделал шаг вперед, ухватил его рукой за шею и резко пригнул лицом к железным перилам мостков. Удар пришелся на подбородок: кожа на нем была разрублена костью и железом. Жестокая рука, не выпускавшая Брейди, подвинула на перила его шею и сильно надавила, стараясь сломать трахею. Воздуха Брейди уже лишился.

Сквозь окутавший его туман вспомнился еще один удар — и он тут же выполнил его: сложенной ладонью, как ножом, быстро и сильно рубанул немца, который стоял почти у него за спиной, снизу вверх в пах. Воздух с шумом вырвался у того из легких, немец согнулся, но шею Брейди не выпустил. Брейди локтем той же руки двинул ему по носу. Он услышал негромкий хруст, а вслед за ним — хриплый рев.

Противник отшатнулся, и Брейди смог вдохнуть. Воздух, хлынувший ему в легкие, словно погасил разгоравшийся в них пожар. Брейди потер горло и, продолжая держаться за перила, повернулся к немцу лицом. Тот как раз снова бросился на него, пытаясь обхватить, но свою залитую кровью голову отвел назад, словно боялся его испачкать. Брейди понял, что немец собирается нанести удар головой, поквитаться за разбитый нос или сломать лбом другие хрупкие кости его лица. При умелом применении это — страшный, порой даже смертельный удар, а враг выглядел так, словно забил лбом до потери боеспособности целую армию.

Мысли Брейди превратились в лихорадочное мелькание, раскаленный ураган злости и страха. Он еще раз ударил противника в пах, на этот раз коленом. Немец обмяк и упал на пандус под ноги Брейди, стукнувшись головой о железный настил.

Брейди, собиравшийся нанести несколько ударов, споткнулся об него, потерял равновесие и упал рядом. Большие стертые подошвы немца оказались у него перед глазами, и, прежде чем он успел понять, что происходит, тот пнул его ногой в подбородок. Брейди тут же усвоил главное правило уличной драки: бить чем попало, куда угодно и из любого положения. Он тоже начал пинать противника изо всех оставшихся сил. Он даже закрыл глаза — ноги сами разберутся, куда бить. Немец продолжал пинать его и добавил к этому удары кулаками по бедрам. От каждого удара в голове у Брейди взрывался фейерверк боли, и искорки от этого фейерверка пролетали у него перед глазами. Силы его были на исходе. Он схватил немца за ноги и крепко прижал их, потом оттолкнулся коленом от настила, и они покатились по пандусу вниз, цепляясь за стойки перил. Брейди оттолкнулся еще раз и изменил направление движения — они скатились вбок, перевалились через край настила и полетели вниз.

Пока они летели к каменному полу, Брейди продолжал бороться, стараясь оказаться сверху. В итоге они упали боком. Жесткая встреча с землей вышибла у обоих воздух из легких. Брейди откатился в сторону. Немец тут же пнул его в живот — не слишком сильно, но Брейди уже много и не нужно было. Превозмогая приступ тошноты, Брейди откатился и встал на четвереньки. Изо рта вместе со слюной текла кровь. Он выплюнул что-то твердое, и по ощущениям языка понял, что лишился одного из верхних клыков. Он прикрыл глаза.

«Этот тип меня прикончит, — подумал он. — Прямо сейчас, вот здесь».

Противник был крепче, сильнее и явно опытнее. У Брейди блоки и атаки получались куда хуже, прежде он никогда не принимал участия в такой серьезной драке. Курс самообороны вот прошел. Да еще часто приходилось — с фотографиями с места преступления в руках — размышлять о том, как именно преступник нанес смертельный удар, представляя себя на его месте… такой опыт можно считать?

Однако пока у него не так уж плохо получа…

Сильный пинок в ребра опрокинул его на бок.

«Дурак!»

Никогда не расслабляйся. Не своди глаз с противника. Еще парочка правил, которые он когда-то слышал, но тут же забыл, а теперь заучивает на горьком опыте.

Брейди подогнул колени, сжавшись в клубок, чтобы защитить внутренние органы. Далеко на полу он заметил темный предмет: пистолет. Слишком далеко. Второй пинок пришелся по ноге, но что-то отчасти защитило ее от удара, и тогда он вспомнил…

Он заслонился от следующего пинка, задрал штанину, расстегнул ножны на щиколотке и вынул нож, который дал ему Ави. Недолго думая, Брейди воткнул лезвие в ногу немцу.

Тот заорал и, припадая на раненую ногу, отскочил в сторону. Брейди выставил перед собой нож, сделал выпад и ткнул немца во вторую ногу. Тот повалился, как подпиленная секвойя.

Брейди отпрянул и поднялся на ноги. Его всего трясло, бок ужасно болел. Секунду он смотрел на рычащего немца, который зажимал себе раны на ногах. По полу под немцем растекалась кровь, казавшаяся в темноте черной.

Брейди качнулся назад и натолкнулся спиной на стену. Он повернулся — окружающая обстановка воспринималась с трудом, даже когда она давала о себе знать болезненным соприкосновением грубого камня с избитым телом — и пошел вдоль стены в сторону пистолета. Только приблизившись к тому месту, где лежало оружие, он оторвался от стены и подобрал пистолет. Затем вернулся к немцу, который продолжал корчиться, но уже не выл. Брейди прижал к его щеке удлиненный глушителем ствол.

Немец посмотрел на него единственным оставшимся глазом и оскалил зубы.

Брейди сильнее вдавил ему в лицо дуло и уселся ему на грудь.

— Где она? — спросил он, тяжело дыша.

Глаз немца сузился; он что-то пытался сообразить. Брейди знал, что эти размышления могут закончиться для него плохо, и не собирался давать противнику много времени. Он приставил ствол к тому месту, где подбородок немца переходил в шею, — из этого положения труднее отвести от себя оружие при резкой попытке вырваться.

— Девушка, — сказал Брейди. — Приехала со Скарамуцци и Арджаном пару часов назад. Где она?

Немец повернул голову вбок и сплюнул кровью.

— Не знать ни про какой девушка, — презрительно сказал он с сильным акцентом.

Брейди ткнул его пистолетом. Тот скривился от боли.

— Тогда Скарамуцци, — сказал Брейди. — Веди меня к Скарамуцци.

— Найн! Найн! — хрипло рассмеявшись, ответил немец. — Никто не будет отводить тебя к нему. Лютше ты меня убей, чем он.

Брейди почему-то сразу ему поверил. Такой страх или бездумная верность полностью совпадали с представлениями Брейди о характере Скарамуцци и его методах управления своими сторонниками.

Быстро отведя пистолет, он ударил немца рукояткой в висок.

Немец удивился, голова его дернулась, из рассеченной скулы потекла кровь. Но сознания он не потерял, а злобно уставился на Брейди и зашипел от боли. Брейди ударил еще раз, сильнее.

Немец «поплыл». Он схватил Брейди за рукав, пытаясь заблокировать следующий удар, но его рука разжалась.

Брейди все бил и бил его по голове пистолетом. Наконец немец обмяк. Брейди остановился, отведя руку с пистолетом наготове, чтобы нанести следующий удар. У противника голова была залита кровью, но он еще дышал. Брейди и сам дышал с трудом: похоже, у него были сломаны несколько ребер. Он опустил пистолет и устало покачал головой. Послать человека в нокаут далеко не так просто, как показывают по телевизору.

Брейди встал и, пошатываясь, направился к началу пандуса. Медленно — напряжение каждой мышцы, движение каждого сустава отзывалось болью — он засунул пистолет в кобуру. Нож он уронил, когда шел за пистолетом. Вспомнив об этом теперь, Брейди решил за ним не возвращаться. Он посмотрел на вход в лабиринт, потом на железную дверь наверху. Он долго стоял так, изнемогая от мук — больше нравственных, чем физических, несмотря на то, что досталось ему крепко.

Потом медленно побрел к выходу.

* * *

Ему удалось пройти несколько сотен метров до отеля «Глория», не потеряв сознание и не вызвав к себе излишнего внимания. Нетвердая походка, грязная и порванная одежда и общий внешний вид придавали ему сходство с пьяницей — это редкость в Старом Иерусалиме, но не до такой степени, чтобы немедленно вызывать полицию. Брейди зашел в гостиницу через черный ход, поднялся по лестнице на третий этаж и постучал наугад в один из номеров. Никто не отозвался. Тогда он вышиб замок ногой, зашел в номер и заклинил дверную ручку стулом. Потом осторожно, как человек, опускающийся в холодную ванну, лег на постель и опустил голову на подушку.

Потом повернулся на бок, свернулся калачиком и заплакал.

 

76

Надежда — безжалостный мучитель.

Она — как звук льющейся воды, когда губы запеклись и пересохло в горле. Как неразделенная любовь, которая никак не может смириться с тем, что не востребована. Как слух о чудотворном лекарстве, когда умирает ваш ребенок. Она обещает преодолеть неизбежное и заставляет ползти дальше по острым осколкам, но все время отодвигается и ускользает… Она превращает простую боль в агонию, дразня тем, что могло быть иначе. Надежда умудряется дурачить человеческий род после тысяч лет разочарований.

Брейди должен был прогнать ее.

Он не собирался возвращаться домой. Он больше никогда не увидит сына… не обнимет его… не увидит, как тот будет взрослеть.

Он не мог бросить Алишу. И у него не было ни единого шанса осилить подземный лабиринт Скарамуцци.

У него болело все: голова, челюсти, плечо, бок, руки, ноги… и сердце.

Как ему хотелось погасить эту боль парой глотков виски!.. Брейди спустил ноги с постели, сел и осмотрелся. Номер был чистый, но простой, без холодильника и мини-бара. Ладно, если уж суждено умереть, он будет смотреть смерти в лицо незамутненным взором. Так, как встретила ее Карен. Бог весть, сколько времени он провел когда-то, пытаясь представить себе ее последние мгновения. Брейди не знал, успела ли она заметить ту машину, понять, что подлетающий грузовик уже не свернет… Или это произошло внезапно? Бежать, чувствовать, как работают мускулы, как отталкиваются от земли ноги, как бьется в груди сердце; может, даже пытаться бежать в такт МерсиМи на плеере (Брейди знал, что она почти до конца дослушала «I Can Only Imagine»)… А потом ничто… или Бог… Бог знает, что потом. Но Брейди все-таки казалось, что перед этим был какой-то миг, независимо от того, видела Карен машину или нет. Может быть, доля секунды, ощущение воздушной волны перед бампером или даже само столкновение с металлом. Но она должна была успеть осознать, что жизнь окончена. «Какой была ее последняя мысль?» — часто думал Брейди. Ужасно не хотелось думать, что это был какой-нибудь душераздирающий мысленный вопль или умоляющее «Не-е-ет!!!» Ему хотелось, чтобы это было: «До свиданья, Брейди… Пока, Зак… Я люблю вас, ребята».

Зак!

Брейди посмотрел на телефон, стоявший на тумбочке. Надо позвонить. Пришла его очередь прощаться.

Он снова спустится в этот проклятый лабиринт, чтобы найти и спасти Алишу. Но Брейди знал: шансов у него куда меньше, чем выиграть в лотерею, купив один-единственный билет. Ему уже не выйти из этих адских туннелей на свет. Ну и пусть. Скарамуцци победит, но Брейди выйдет из игры на собственных условиях: не сдавшись, а делая то, что должен делать.

Как же он устал… Горечь поражения, усталость и боль от физических ран и увечий. Смерть станет для него избавлением. Но самой тяжелой была мысль о расставании с Заком. Только какой из него отец, если он бросит Алишу — и потом всю оставшуюся жизнь будет бояться посмотреть себе в зеркале в глаза? Что за отец из пьяницы, презирающего самого себя до тошноты? Заку будет лучше с Куртом и Кари Оукли. Счастливая здоровая семья. Его вырастят в любви и правильно воспитают.

Брейди посмотрел на часы: он обещал сыну позвонить два часа назад. Он отыскал в кармане новую телефонную карточку и положил ее рядом с собой. Снял трубку, услышал гудок и набрал «девятку». Гудок на мгновение прервался, затем возобновился. Брейди ввел информацию с телефонной карточки, набрал номер Оукли.

Зак ответил сразу, раньше, чем успел окончиться первый звонок.

— Привет, ребятенок! — бодрым голосом сказал Брейди.

— Папа! Я заждался.

— Прости. Было срочное дело.

— Ладно. Где ты?

Брейди ответил не сразу. Но он не хотел, чтобы Зак думал, что отец до самого конца лгал ему.

— Ты не поверишь, — сказал он. — Я в Израиле.

— Там, где жил Иисус?! Ничего себе! Что ты там делаешь?

— Ну, помнишь того типа? Вот он теперь здесь.

— Ты арестовал его? — помолчав, спросил Зак.

— Еще нет.

— Это опасно?

— Да, но я буду осторожен.

— Помнишь, что ты обещал?

«Обещай, что ты не дашь ему тебя убить». Брейди зажмурился.

— Помню, конечно, помню, — ответил он, чувствуя, что у него вот-вот предательски дрогнет голос. — Но знаешь… если что-то случится…

— Мы же договорились! — перебил его сын.

— Зак, выслушай меня! Я хочу, чтобы ты знал…

— Да я и так знаю! — быстро сказал Зак, меньше всего на свете желавший слышать, что еще что-то может случиться.

Брейди замолчал, пытаясь подобрать слова, которые имело бы смысл сказать сыну в такой ситуации, не приводя его в ужас и не нагоняя смертную тоску.

— Ты меня любишь, — первым начал Зак. — И мама меня любит. И мне будет хорошо у дяди Курта и тети Кари. И все мы встретимся когда-нибудь на небесах…

— Сынок, я…

— Но я не хочу встречаться уже там! — закричал Зак со слезами в голосе. — Мама уже там! Хватит! Хотя бы ты останься!

Брейди услышал в отдалении встревоженный голос Кари, которая говорила что-то успокаивающее. Что-то стукнуло и зашуршало в трубке. Брейди уже ждал, что сейчас к телефону подойдет Кари и спросит, чем он умудрился довести сына до истерики. Вместо этого он услышал тихий шепот Зака:

— Ты обещал.

— Обстоятельства иногда…

— Ты дал слово.

Оба замолчали.

Все верно; он обещал, он дал слово. Ему страшно не хотелось оставлять Зака. Но он просто не мог оставить Алишу. Его сердце разрывалось на части, и боль от этого была почти физической.

— Зак!

— Что?

— Подожди секундочку… Не клади трубку…

Брейди положил трубку на кровать, зажал рот ладонью и отошел в другой конец комнаты.

Как же тяжело прощаться.

Он представил себе, как сын держит трубку, напряженно вслушиваясь, а слышит только стук собственного сердца.

Ему всегда нравилось слушать голос сына — такой тоненький и невинный. Зак читал ему вслух книжки, с тех пор как пошел в первый класс, минут по двадцать в день. Брейди всегда с нетерпением ждал этих минут.

Почему он вспомнил об этом сейчас?

Он словно наяву услышал, как сын читает ему из Доктора Сеуса… или что-то из недавнего…

Слова эти прозвучали в его сознании так же ясно, как если бы сын стоял в комнате и произнес их вслух.

Дилан Томас. Зак взял книгу его стихов из школьной библиотеки. Брейди казалось, что стихи сложноваты для четвероклассника, но Заку они нравились. Судя по его замечаниям и вопросам, он их прекрасно понимал.

Особенно ему нравилось следующее: «Не уходи смиренно в ночь благую эту. Дерись свирепо с умираньем света».

«Это про смерть, да?» — спросил тогда Зак.

«Да, — ответил ему Брейди. — О том, что нельзя сдаваться смерти без борьбы. Надо так любить жизнь, чтобы уметь показать смерти кулак и сказать: «Не лезь!»

«А мама так могла?»

«Да, конечно, она очень любила жизнь, — он обнял сына. — Иногда борьба эта длится очень недолго, и мы ее проигрываем, но жизнь всегда стоит того, чтобы за нее драться».

Неужели он это говорил? Да, и даже тогда, после смерти жены, сам верил в то, что говорил.

Драться. Не сдаваться.

Брейди вернулся к койке и взял трубку.

— Зак!

— Да, пап!

— Я давал тебе слово и собираюсь его сдержать, сделаю все возможное. Мне предстоит очень опасное дело. Я никак не могу этого избежать, от этого зависит жизнь другого человека. Но я буду осторожен и так просто не сдамся. О’кей?

— Я хочу, чтобы ты вернулся.

— Я тоже хочу вернуться. Я люблю тебя, сын.

— Я тебя тоже.

— Ну, до встречи, — и это тоже была правда. Должны ведь они когда-нибудь встретиться. Брейди положил трубку.

Надежда, это опять ты? Что ж, с возвращением.

Отчаянье — безжалостный мучитель.

Оно мешает сознанию найти выход из мрака. Оно твердило Брейди, что задача невыполнима, и он в это поверил. Но теперь понял, что это не так.

Теперь он точно знал, как пройти через лабиринт и найти Алишу.

 

77

В начале одиннадцатого Брейди вышел из отеля «Глория» на стоянку автомобилей за зданием гостиницы. Солнце закатилось два часа тому назад, над городом расстелилось черное бархатное одеяло. Свет фонарей падал на стены домов, выложенные из желтого и красного камня, и на серую булыжную мостовую, появившуюся здесь за тысячи лет до того, как электричество вмешалось в суточный режим человеческой жизни. Брейди забрался в свой «пежо», завел мотор и рванул с места, оставив на асфальте следы от паленой резины. На повороте в проулок, который вел от отеля к Латинскому патриархату, машина едва не опрокинулась, задрав в воздух два колеса. Брейди стукнулся головой о потолок: снова боль. У него и так все болело; где ныло, где дергало, где пульсировало в такт сердцебиению. Он стиснул зубы и отверг мольбы тела о помощи и облегчении страданий.

Однако по пути к семинарии он с разгону проскочил мимо магазина типа «тысяча мелочей» на другой стороне улицы и решил все-таки немного подлатать себя. Развернулся прямо там, где это пришло ему в голову, задействовав для разворота и часть тротуара. Какая-то парочка, прогуливавшаяся, взявшись за руки, шарахнулась от него на газон, хотя Брейди в их сторону не направлялся.

Подогнав «пежо» к магазину, Брейди припарковал его перед входом и направился к двери. Он почему-то ожидал, что дверь заперта на засов и ему придется ломиться в нее, требовать, чтобы открыли… Заранее злясь, он рванул дверь на себя — она оказалась открыта. Висевший над ней медный звоночек звякнул и, сорвавшись с крючка, полетел на витрину с оливками. Падая, он еще раз протестующе звякнул и угомонился. Мальчик, ровесник Зака, подметавший пол в магазине, ошеломленно посмотрел в сторону Брейди.

— Извините, — сказал тот, окинул взглядом магазин и убедился, что здесь есть все, что ему нужно. — Аспирин! — потребовал он для начала. Мальчишка бросил швабру и помчался по проходу между полками. Брейди пошел за ним. Взяв первый попавшийся флакон, на котором ему удалось найти слова «обезболивающее действие», он сорвал с него пробку и высыпал содержимое в рот. Разжевав таблетки (из мела они их, что ли, делают?), он подошел к холодильнику с напитками, взял одну банку, не выбирая, и запил. Густое месиво кое-как отделилось от зубов и прошло в горло. Но газированный напиток из банки, конечно, вспенился и попытался выбросить лекарство обратно. Пришлось глотать по второму разу.

Пока Брейди, гримасничая, всем этим занимался, мальчик смотрел на него, открыв рот.

— Клейкая лента есть? — спросил Брейди, давясь. Он сделал еще глоток из банки и повторил: — Клейкая лента! Широкая, для труб, для вентиляции!

Мальчишка развернулся, как танк — туловище повернулось, а голова продолжала глазеть на странного посетителя — и двинулся в другой отдел.

Брейди взял моток широкой липкой ленты для герметизации воздуховодов. Кроме того, он хотел запастись фонариком, но потом решил, что в этот раз фонарик ему не понадобится. Перед уходом он положил на прилавок пригоршню банкнот и монет.

Через тридцать секунд он был уже на парковочной площадке возле семинарии. Площадка была почти пустой. Брейди выбрал участок поближе к спуску в подземелье и заглушил мотор. Дорожка, что вела к лабиринту, не освещалась и была практически не видна. Он решил, что попробует прорваться через первую дверь, как только кто-нибудь ее откроет, а там уж заставит этого кого-нибудь открыть вторую. А пока Брейди сидел в машине и, глядя на пешеходов, снимал рубашку. Потом отклеил длинный кусок от мотка липкой ленты, налепил его на себя и начал обматывать ленту вокруг торса, особенно стараясь защитить те места, где болели сломанные ребра. Он делал виток за витком, пока не закрыл все пространство от пупка до середины груди плотным панцирем винила. Выйдя из машины, он сделал несколько наклонов в разные стороны, чтобы придать этому панцирю некоторую гибкость.

Затем открыл багажник и в свете маленькой лампочки посмотрел на тот предмет, в котором теперь заключалась его надежда: Алишин футляр с ЦМП. Брейди достал его из багажника, положил на асфальт и открыл. В перевернутом шлеме лежала металлическая коробочка размером с модем. Он знал, что это компьютерной мозг ЦМП, который крепится на поясе. Вторая коробочка содержала жесткий диск цифратора, где хранились записи и прочая информация. Видеозапись меньше всего интересовала Брейди, но он подозревал, что жесткий диск все-таки нужен прибору, чтобы загрузиться и работать как следует. Вынув из футляра шлем, он обнаружил под ним и по бокам кучу всяких приспособлений и проводков. Немного повозившись, Брейди нашел на шлеме место для каждого из них. Повертев в руках потяжелевший шлем, он остался доволен: примерно так эта штука и выглядела у Алиши на голове.

Несколько неприятных секунд Брейди пришлось пережить, когда выяснилось, что специальные перчатки с кнопками управления ЦМП ему малы. В конце концов ему удалось их натянуть, порвав всего один шов. Оставалось надеяться, что шлем и жилетку с опорными наплечниками, в которой были проложены соединительные кабели, не подгоняли так тщательно под Алишу. В самом деле, их удалось надеть без труда.

Удостоверившись в этом, Брейди снял шлем. Чехол от ЦМП он бросил обратно в багажник. Затем взял из салона пистолет и клейкую ленту. Приклеив конец ленты к рукоятке пистолета, Брейди отмотал кусок около фута длиной и сделал петлю из ленты вокруг правого запястья. Весь участок между пистолетом и рукой он скрутил в жгут, чтобы лента больше ни к чему не клеилась. Потом он вытянул руку, проверяя, как держится пистолет. Теперь оружие не занимало руку, а свободно болталось рядом, но при необходимости его можно было схватить одним движением руки. Руки лучше было держать свободными — так проще совладать со спрятанными в перчатках кнопками.

Пока Брейди надевал «костюм робокопа», каждый кусочек его тела, пострадавший в бою с немцем, дал о себе знать. Даже обезболивающее не особенно помогло. Облачившись, он сделал глубокий вдох. Грудная клетка была несколько сдавлена, но поврежденные ребра уже не так беспокоили.

Оставив ключи от машины под ковриком возле сиденья, Брейди захлопнул дверцу и крышку багажника, взял шлем и начал спускаться ко входу в подземелье. В течение тех восьми-девяти минут, которые он потратил на облачение, на дорожке, ведущей к логову Скарамуцци, никто не появлялся. У Брейди появилось опасение, что врата в преисподнюю на ночь закрываются, чтобы не привлекать лишнего внимания к тамошним обитателям.

Подойдя к двери, он надел шлем на голову, опустив его в кольцеобразный паз, установленный на наплечниках. ЦМП не заработал; не включился дисплей перед глазами, не загорелись индикаторные лампочки. Брейди оказался в полной темноте: шлем сам по себе был непроницаем для света. Экрану, который находился с внутренней стороны шлема перед глазами и передавал изображения с видеокамер в различных режимах, требовалась энергия. Алиша объясняла ему, что в спецжилете — где-то в районе почек — есть два аккумулятора, которых хватает на пять часов непрерывной работы. После осмотра места преступления в Форт-Коллинзе она их заряжала — Брейди помнил, что постоянно натыкался за зарядное устройство, когда во время «мозгового штурма» раскладывал бумаги и фотографии по номеру Алиши. Тем не менее цифратор не включался.

«Господи, только не это!» — подумал Брейди, который уже готов был запаниковать.

Он стал крутить шлем из стороны в сторону, пытаясь надеть его поплотнее. Шлем легко вращался по окружности, и оставалось ощущение, что он не зафиксирован до конца. Потом шлем пошел туже, и Брейди чуть сильнее повернул его в ту сторону. Раздался легкий щелчок: сфера встала на место. Через миг Брейди прозрел, словно лицевая панель вдруг стала прозрачной. Мало того: стоя в темной яме, он прекрасно видел не только освещенную улицу, но и все, что находилось рядом: металлическую дверь, кнопки цифрового замка на стене, кирпичную кладку. Все это было видно ясно и отчетливо, как днем. Такую картинку Брейди видел, просматривая записи осмотров, сделанные Алишей. Цвета были характерными для режима ночного видения. Он помнил, что у ЦМП еще много режимов и возможностей: инфракрасные лучи для температурного сканирования, микрочип для первичного анализа биологических остатков, инфракрасные и ультрафиолетовые лазеры…

Однако надо было освоить на практике хотя бы азы управления этим хозяйством. Брейди открыл крышку, под которой находились клавиши цифрового замка, и нащупал пальцами кнопки управления. Для начала он нажал кнопку, расположенную под указательным пальцем правой руки. Дверь и стена перед его лицом озарились ослепительно-ярким светом. Чуткие датчики чуть притушили экранное изображение, чтобы Брейди не ослеп от отраженного света, который тоже был очень сильным. У него инстинктивно дернулась голова в сторону проезжей части, откуда его могли увидеть. Он понял, что включил галогенные лампы, и случайные прохожие могли решить, что возле семинарии пылает яркий костер. Брейди еще раз надавил кнопку — яркий свет погас, а экран вновь перешел в режим ночного видения.

Полминуты Брейди, не двигаясь, ждал, к каким последствиям приведет его действие. Заметили его или нет?

И тут он увидел на деревьях и стене семинарии отблеск голубоватых огней «мигалки» — к нему приближалась полицейская машина.

 

78

Отец Рендалл сидел за столиком маленького открытого кафе среди уличных торговцев с тележками. Они надеялись что-то продать даже в этот поздний час, вероятно, туристам из других часовых поясов, которые еще не успели адаптироваться к здешнему времени. Повсюду вокруг висели пестрые платки, одеяла и коврики. Отцу Рендаллу особенно нравилось смотреть на подсвеченные изнутри тряпочные сувенирчики, которые напоминали китайские светильники. Из открытой двери кафе доносились звуки скрипки. Играла дочка хозяина, его большого приятеля Ниссима Бен-Давида. С годами у нее получалось все лучше. Отец Рендалл отхлебнул из фарфоровой чашечки глоток своего любимого миндалевого чая. Этот напиток его всегда успокаивал, а сегодня ему нужно было успокоиться. За последние несколько дней Скарамуцци совсем с ума сошел — по несколько раз в день требовал от своих подручных найти и пристрелить Пипа, а теперь вот, кажется, похитил кого-то из американцев, приехавших сюда вести расследование.

Рендалл поставил на стол чашечку и посмотрел на часы. Лишь несколько минут он еще мог посвятить блаженному отдыху в спокойной обстановке. Скоро начнется пресловутое Собрание — причем начнется с псевдо-мессы, отправлять которую будет сам Скарамуцци. У отца Рендалла при одной мысли об этом богохульстве начинала болеть голова. А перед тем ему нужно было поговорить с Люко и аккуратно выспросить его, что он намерен делать с американцами. Может, не так все плохо, как он думает. Музыка утешала его, как прохладный ветерок.

Отец Рендалл вытащил из внутреннего кармана куртки портсигар и открыл его. При этом он задумчиво окинул взглядом развевавшиеся на ветру платочки и трепетавшие огоньки светильников. Но тут он увидел нечто такое, что заставило его выронить портсигар. Тяжелый портсигар упал на край блюдца, чашка подскочила, и горячий чай выплеснулся Рендаллу на колени. Святой отец вскочил, опрокинув стул.

Лишь на миг он отвлекся на ошпаренные колени и разбитый чайный прибор, но когда вновь поднял голову, видение исчезло. Нет, никаких сомнений — это точно был Пип. Вид у него был ужасный: голова вся в бинтах, глаза ввалились, кожа белая, как мел — но это был он.

Отец Рендалл выбежал из-за стола и поспешил — насколько позволяли его старые ноги — туда, где он видел своего приятеля. Пип был всего в десяти метрах от него, когда его лицо мелькнуло среди висящих платков, так близко… Добравшись до этой точки, Рендалл нигде не смог разглядеть Пипа — здесь кончалась базарная площадь, дальше шла узенькая восточная улочка.

— Пип! — крикнул в том направлении отец Рендалл. — Свяжись со мной, Пип!

Потом, понурившись, пошел обратно в кафе. Жена Бен-Давида Далия подняла опрокинутый стул. В дверях стояла притихшая юная скрипачка и с тревогой смотрела на священника. Он помахал ей рукой, попытался улыбнуться… И полез за бумажником: нужно было заплатить за чай и за все, что он разбил.

* * *

Голова уже не болела, но вкус во рту был такой, будто он из алюминия. Воду она давно выпила. Алиша сидела на койке, опустив голову на руки. Обстановка действовала на нее угнетающе. Ее мозг жаждал новой информации, Алише хотелось исследовать окружающий мир, каким бы он ни был. Она уже попыталась, дала себе волю. Стены каменного мешка оказались прочными — Алиша пыталась расшатать каждый камень, до которого могла дотянуться, поковыряла каждый шов кладки… Стальные прутья решетки стояли плотно — меньше чем на ширину ладони друг от друга — и были намертво вмурованы в пол и потолок. Замок тоже был приделан к решетке так, что не возникало и мысли его как-нибудь оторвать. Правда, до кнопок цифрового набора дотянуться было можно, но после трех неправильных вариантов кода включалась сирена. Громкий неприятный звук продолжался в течение двух минут, потом выключался. Алиша уже трижды приводила сирену в действие, но никто из охранников так и не появился, чтобы сделать ей замечание или хотя бы проверить, где она и что делает. Такое полное безразличие было хуже, чем неусыпная бдительность. Оно означало, что Скарамуцци уверен: ей не выбраться — из-под замка или из лабиринта, который якобы ее окружает. Может, и нет никакого лабиринта. Алиша считала, что ни одному слову Скарамуцци верить нельзя.

Больше всего ее озадачивала сама его затея: то, что Брейди должен встретиться с каким-то Пипом, взять у него папку с материалами и отдать Скарамуцци. Подразумевалось, что этот человек уже выходил с ними на связь. Может, она что-то пропустила? Когда это могло случиться? Алиша перебирала в памяти все возможные эпизоды, которые могли оказаться попыткой установить контакт: ищущие взгляды незнакомых людей, шифрованные записки на салфетках, непринятые телефонные звонки. Ничего похожего. С момента встречи в отеле «Мариотт» они с Брейди были практически неразлучны.

Нет, никто не пытался с ними связаться, это абсолютно точно.

Что за игру ведет Скарамуцци?

Он — сумасшедший, в этом нет никакого сомнения. Но при этом он хитер, страшен и обаятелен. И дело даже не в этом. Этот тип на самом деле считает себя антихристом…

«А что, если он и впрямь антихрист? — вдруг подумала Алиша, и эта мысль ей не понравилась. — Что, если Амбрози ошибся?»

Алиша не помнила, чтобы кардинал как-то объяснил, почему считает Скарамуцци жуликом или безумцем. Когда он поднимал на смех доказательства Скарамуцци (исполнение пророчеств), Алиша полагала, что Амбрози прав. Не потому, что он хороший специалист и знает, о чем говорит, а просто она не верила в то, что антихрист может прямо сейчас ходить по земле, посрамлять неверующих в него и строить планы мирового господства. Это сюжет для плохого кино. Но если ученые, религиозные деятели и даже правительства верят, что антихрист в конце концов явится, то почему не сегодня?

Может, они неправильно подходят к этой проблеме. Что, если…

Алиша почувствовала на себе чей-то взгляд. Она обернулась и чуть не закричала.

В нескольких сантиметрах от решетки стоял волк и, опустив морду, исподлобья смотрел на нее своими желто-зелеными глазами. Из его покрытой густой шерстью груди вырвалось негромкое рычание, верхняя губа задрожала и приподнялась, обнажив белые клыки.

Алиша поняла, что перед ней один из тех зверей — помесь волка и собаки, — которые помогали Викингу убивать людей и охотились на Брейди и Зака. Если не один из тех, то точно такой же. Бойцовая тварь, приученная убивать. Алиша встала с койки и отошла на шаг.

Волк зарычал громче.

Алиша заметила в коридоре справа какое-то движение. Из тьмы появился еще один собако-волк, за ним еще один. Последний подошел, цокая когтями по каменному полу, и встал рядом с первым, который все это время не отрывал взгляда от Алиши.

Задержавшийся в дверном проеме волк сделал несколько шагов вперед, давая дорогу тому, кто шел за ним — человеку. Тот неторопливо выплыл из тьмы на свет, как из глубины мутного пруда на поверхность воды. У человека была густая борода, почти сливавшаяся с меховой накидкой на плечах. Он был в вязаной шерстяной рубашке, кожаных штанах и высоких сапогах.

Это был Викинг. «Убийца Пелетье».

Он вышел в коридор и осмотрелся. Из-за плеча Викинга торчала длинная деревянная рукоять. Алиша содрогнулась при мысли, что это — то самое оружие, которым он убил Синтию Леб и всех остальных. Она представила, как он отводит руку назад, берется за рукоятку, взмахивает топором и одним ударом срубает голову с плеч.

Словно угадав ее мысли — так, наверное, собаки чувствовали ее страх, — Викинг шагнул вперед и взялся за рукоять.

 

79

Брейди забился в дальний угол спуска. Патрульная полицейская машина, приблизившись к семинарии, сбавила скорость. Отблески «мигалки» выхватывали из темноты кусты и стену над его головой. Брейди где-то слышал, что полиция в Иерусалиме вообще никогда не выключает «мигалок». Бог знает, так или нет, но по дороге из аэропорта он видел пару полицейских машин — у них были включены. Брейди надеялся, что сидящие в машине блюстители закона если и видели отсвет его галогенных ламп, то хотя бы не ищут именно его.

Похоже, так и было: яркий поисковый прожектор скользнул по стенам, тротуару — и погас, вернув ночи ее законные права.

Патрульная машина, сверкая голубыми огоньками, покатила дальше.

Брейди, который все это время, оказывается, боялся дышать, выдохнул.

Можно было снова заняться замком.

Приготовившись быстро отменить действие, если опять получится что-нибудь слишком эффектное, Брейди нажал кнопку под средним пальцем. Изображение на экране стало красным. Он стал различать всякие мазки и пятнышки на кнопках цифрового замка и возле него. Под правым мизинцем в перчатке он нащупал не кнопку, а маленькое регулировочное колесико. Брейди покрутил его. Пятна и мазки исчезли. Он повернул регулятор в обратном направлении. Пятна стали ярче и расплылись, слившись друг с другом, их стало больше, так что трудно было понять, что к чему. Брейди крутил колесико туда и обратно, но никак не мог найти тот режим, который бы его устраивал.

Отчаявшись, он нажал кнопку под безымянным пальцем. Цвет экрана сменился на оранжевый — и вдруг Брейди ясно увидел, какие кнопки в последнее время нажимали чаще всего. Три кнопки… а может, и пять. Он покрутил настроечное колесико, и две клавиши замка померкли. Осталось три ярких оранжевых пятнышка — на цифрах «2», «7» и «8». Когда днем один из людей Скарамуцци открывал эту дверь, Брейди из кустов слышал, что он нажал три кнопки. Сколько можно составить трехзначных чисел из трех цифр? Это три в третьей степени, то есть двадцать семь комбинаций. Но только если цифры повторяются, здесь же ясно высвечены три клавиши, которые все были задействованы. А значит, число комбинаций сокращается до… шести или девяти? Неважно. Сейчас разберемся.

Брейди набрал «двойку», «семерку» и «восьмерку». Ничего не произошло, но он на всякий случай подергал дверь. Заперто.

Два-восемь-семь.

Семь-два-восемь.

Семь-восемь-два. Электронный замок зажужжал и щелкнул, отодвинув засов.

Открыв дверь, Брейди сразу увидел на полу то, на что больше всего надеялся: следы. Незаметные невооруженным глазом отпечатки обуви теперь горели перед ним ярким оранжевым сиянием. Оказывается, людей здесь прошло так много, что следы их слились в жирную полосу больше полуметра шириной, похожую на след гигантской улитки… Внешние края этой полосы рассыпались на отдельные следы — там, где люди отклонялись от общего маршрута, ведущего к коробочке со вторым набором клавиш и ржавой внутренней двери. Брейди поймал себя на том, что шагает по чужим следам так осторожно, будто боится повредить их или испачкаться. Он увидел и свои собственные следы, ведущие за водонагревательный котел. Второй — след более крупных ног — принадлежал Викингу. Да, вот здесь стоял Олаф, вглядываясь в темноту. Но Брейди увидел и новое для себя: оказывается, две пары больших ног ходили туда, где он прятался. А едва ли не по всему помещению там и сям виднелись следы, похожие на отпечатки маленьких кулачков. Он похолодел, поняв, что здесь ступали собачьи лапы. Итак, Олаф приводил сюда собак, чтобы все обследовать. Значит, они нашли немца? Или он сам очнулся и сообщил о появлении Брейди? А может, этот Олаф настолько хитрый и дотошный, что все-таки решил проверить подвал?

«Уже неважно», — подумал Брейди. Он вошел и собирается идти дальше. Он разыщет Алишу, пусть на пути у него будет хоть армия викингов, собако-волков, немецких профессиональных боксеров, сатанистов, антихристов — какие еще твари рыскают по лабиринтам за этой ржавой дверью?

Брейди резко повернулся к ней и вдруг покачнулся: на него, как порыв штормового ветра, налетело сильное головокружение. Он хотел опереться о стену, но та оказалась ближе, чем он думал, и Брейди больно стукнулся костяшками пальцев о камень. Электронная графика обманчива, к ней нужно привыкнуть. Он где-то читал, что новобранцы, имеющие большой опыт компьютерных сражений, успешнее действуют в боевой обстановке. Отчасти, вероятно, потому, что в современном бою все больше применяется электроника; нужно иметь опыт владения как двухмерным, так и трехмерным изображением, умело использовать ограниченный обзор монитора. У тех, кто этим владеет, появляется преимущество.

Брейди сделал шаг к двери — голова больше не кружилась. Он пошел быстрее. Код ко второму замку он нашел с шестой попытки. Он видел, что гигантская улитка сползла по железному пандусу и скрылась в туннеле. Пятна крови в тех местах, где они с немцем дрались, светились ярко-оранжевым с оттенком светло-зеленого цвета. Вокруг этих пятен было сильно натоптано, имелись там и собачьи следы.

Брейди дотянулся рукой до висевшего на правом запястье пистолета. Он спустился по пандусу, придерживаясь за перила: он и так плохо ориентировался в шлеме, а тут еще наклонные и пружинящие под ногами мостки. Встав на твердый каменный пол, Брейди вздохнул с облегчением.

«Теперь у меня получится лучше, чем в первый раз», — подбодрил он себя, и это была правда: теперь он шел не вслепую. У него был проводник, много проводников — им был каждый, кто входил в этот лабиринт в течение примерно последних суток. Брейди посмотрел вначале туда, куда направился в прошлый раз, потом туда, куда вели остальные следы. На экране ЦМП он мог видеть туннель гораздо дальше, чем невооруженным глазом. В частности, боковые ответвления, которые во время первого посещения подземелья возникали рядом неожиданно, теперь прорисовывались издалека в виде больших темных пятен.

Изучив кнопки управления, расположенные на предплечье, Брейди нажал ту из них, возле которой был изображен значок динамика. На экране перед ним поверх картинки с телекамеры появилось меню:

УРОВЕНЬ ЗАПИСИ — ВНЕШНИЕ ДИНАМИКИ

УРОВЕНЬ ЗАПИСИ — ВНУТРЕННИЕ ДИНАМИКИ

НАРУЖНЫЙ ДИНАМИК — ГРОМКОСТЬ

НАРУЖНЫЙ МИКРОФОН — ГРОМКОСТЬ

НАРУЖНЫЙ ДИНАМИК — АВТОМАТИЧЕСКАЯ НАСТРОЙКА

Брейди потрогал шарик размером с карандашную резинку, укрепленный на контрольной панели, и перед ним появился курсор, двигавшийся в соответствии с движениями его пальца. Он выбрал «наружный микрофон — громкость». Появилась шкала с делениями. Увеличив громкость, он добился лишь того, что в ушах раздался пронзительный писк. Брейди убавил громкость до прежнего уровня. Потом выбрал «автоматическая настройка», но скоро понял, что с таким же успехом мог ничего не делать. Тогда он увеличил громкость микрофона до такой степени, чтобы слышать звук собственных шагов. Кроме этих звуков, Брейди все время слышал негромкий фоновый шум и понял, что у аудиосистемы ЦМП есть изъяны. Любой человек, мало-мальски умеющий подкрадываться, может подойти сзади и захватить его врасплох. Брейди еще повозился с различными настройками и нашел способ в постоянном режиме просматривать в маленьком окошечке изображение с камеры заднего обзора. Не бог весть что, но хоть какая-то компенсация плохой слышимости.

Затем он двинулся дальше.

На стенах тоже часто встречались оранжевые пятна — там, где человек задел за стену плечом или даже приложился рукой. Брейди вдруг почувствовал идущее откуда-то из подсознания непонятное раздражение. Потом он понял, что это — реакция на то, как легко ему в этот раз удалось найти путь по сравнению с предыдущим. Он напомнил себе, что отпечатки сотен ног на каменном полу как-никак не видны невооруженным глазом. Надо было раньше вспомнить про ЦМП. Но кто мог подумать, что лабиринт окажется таким запутанным? К тому же он никогда не пользовался цифратором, только смотрел и анализировал сделанные записи. Ну не был он морально готов с ним работать. Не додумался.

Зато теперь у него есть ЦМП, и к тому же Брейди сумел с ним поладить. Вот что самое главное.

Через какое-то время он понял, что лабиринт не так легко одолеть, как сначала показалось. Большая часть следов петляла по самым невообразимым закоулкам. Оранжевая дорога вдруг сворачивала с проторенного, на первый взгляд, пути в какой-нибудь узкий провал, больше похожий на трещину в скале. Она вела по длинным коридорам, по щиколотку залитым водой, резко ныряла в боковой туннель, казавшийся просто глубокой нишей в стене. Брейди шел и удивлялся, как же здесь находят дорогу люди Скарамуцци. На стенах не было никаких знаков, указателей или меток. Вероятно, Скарамуцци натренировал отряд проводников, которые помнят дорогу наизусть, а остальным приходится пользоваться их помощью. Таким образом, доступ сюда даже тем, кто входит в число самых доверенных и приближенных, естественно ограничен. Может быть, проводники курсируют от входа до обжитых секторов подземелья с регулярностью рейсовых автобусов. Может быть, новичкам-стажерам доверяют охранять только железные мостки под Патриархией.

Чем больше Брейди думал об этом, тем более осмысленной казалась ему эта идея. Видимо, не всякого из людей Скарамуцци можно заставить провести тебя по подземному лабиринту, сколько ни старайся. А проводника, вероятно, трудно захватить еще и потому, что он редко бывает один — хотя бы потому, что он постоянно кому-то нужен. Тут Брейди вспомнил, что должен быть готов к бою, и положил палец на спусковой крючок. Хотя вообще-то инструкция ФБР запрещает делать это без прямой необходимости. Хорошо, что пистолет с глушителем — можно стрелять смело, не боясь выдать своего присутствия. Брейди выставил перед собой руки, чтобы кнопки управления ЦМП на запястьях постоянно были перед глазами.

Потом ему пришло в голову, что последние несколько минут он думал о какой-то ерунде, а все для того, чтобы отвлечься от главного: где и как искать Алишу. Она, наверное, сейчас висит в какой-нибудь клетке под потолком местного клуба для плохих парней. Если вообще…

«Нет!»

Брейди даже закрыл глаза. Не надо об этом думать. Это предприятие из разряда тех, успех которых в какой-то мере зависит от незнания реального положения дел.

«Просто сделай это». Хороший девиз. И для него сгодится.

 

80

Собако-волки расступились, давая дорогу Викингу. Остановившись на полпути к ее клетке, тот вытащил из-за спины топор, который вышел, очевидно из какого-то футляра, со зловещим скрежетом. Викинг переложил топор в другую руку, держа его горизонтально перед собой у живота.

Внимание Алиши привлекло сверкнувшее у него на пальце золотое кольцо. Присмотревшись, она похолодела: это был перстень с печаткой — знакомым символом Скарамуцци. Этим перстнем стоявший перед ней убийца выжигал клеймо на телах своих жертв.

Алиша попятилась и наткнулась спиной на каменную стену.

Викинг спокойно стоял перед ее камерой и рассматривал Алишу, ничем не выдавая своих эмоций.

Неужели его прислали убить ее? Алиша оглянулась в поисках какого-нибудь предмета, которым можно было бы защититься. Не найдя ничего подходящего, она снова уставилась на топор. Он был двусторонний. Рабочая поверхность каждого из лезвий доходила до двадцати пяти сантиметров.

А результаты работы этой штуки она знала: не только мышцы и связки, она дробит и кости…

— Вот, значит, вы какая, — произнес Викинг. Говорил он спокойным, красивым голосом на американском английском без акцента.

— Что?

— Мне сказали, что вы представляете опасность для мистера Скарамуцци. Лично я ничего опасного в вас не вижу.

— Выпустите меня отсюда, и тогда вы, может быть, измените свое мнение.

— Неплохо, — кивнул Викинг, и заросли вокруг его рта дрогнули в улыбке. — Но я думал, вы уже бродите где-нибудь по лабиринту. В общем-то, поэтому меня и вызвали сюда с моими ищейками. — Он похлопал по боку первого из подошедших к камере Алиши зверей. Тот с обожанием посмотрел на хозяина, потом снова принял грозную боевую стойку.

— Простите, что разочаровала.

— Но я, видимо, все-таки пригожусь. Насколько я понимаю, где-то здесь ходит Брейди.

Алишу поразило то, что Викинг назвал ее напарника по имени, как старого знакомого. Интересно, подумала она, со всеми ли жертвами он вот так разговаривал, перед тем как убить. Судя по оставшимся следам, непохоже.

— А у вас, значит, такая работа: убивать по приказу Скарамуцци, охранять его.

— Что прикажет, то и сделаю.

— Почему же он приказал вам убить моего напарника? И его сына? За что вы обезглавили пять человек?

Викинг подумал, прежде чем ответить. На лице его не отразилось никаких чувств, но в глазах Алиша разглядела что-то похожее на печаль.

— Они стояли на пути Ивактара, Великого Очищения, — сказал он и пояснил: — Возвращения к тому миру, который был раньше.

— Когда?

— До христианства. До того как из-за одной-единственной этой религии были пролиты реки крови.

— Но христианство — это не религия смерти, — возразила Алиша. Она не так много знала о Христе и его последователях, но уж это знала точно.

— А крестоносцы? А те миссионеры, которые пытали туземцев, не желавших креститься? Да и мои предки проливали кровь за Христа.

— Людям свойственно ошибаться. Дело в людях, не в религии.

— Религия — это люди, — ответил Викинг. — Европейские нации погрязли в христианском наследии. Христиане основали Америку. У вас миролюбивая страна? Вам нравится тот мир, в котором вы живете?

«Нет конечно», — подумала Алиша. Уж кто-кто, а она относилась к человеческой природе с большим скептицизмом. Она видела столько зла, что ей уже трудно было представить мир без него. Но разве христианство в этом виновато? Разве виноваты в чем-то люди, которые читают Библию и верят, что в Его власти — хотя бы отчасти — предотвратить еще большее зло? Даже будучи неверующей, она считала, что такие мирные религии, как христианство, иудаизм, индуизм, делают мир лучше.

Приняв ее молчание за признание поражения, Викинг удовлетворенно кивнул и повернулся, чтобы уйти. Собаки, заскулив, последовали за ним.

— Подождите! — окликнула его Алиша. — Даже если вы правы, почему вы думаете, что Скарамуцци может все исправить?

— Так думают Смотрители.

— Но они могут ошибаться.

— Я ему верю, — сказал Викинг, и она услышала в его голосе упрямство верующего, которое делает бессмысленным любой спор на эту тему.

— Вы сказали, что Брейди где-то здесь. В лабиринте?

— Он был в лабиринте. Если он все еще там, я его найду.

— Вы думали, что он проскользнул мимо вас и выпустил меня? — улыбнулась Алиша. — Поэтому приходили?

— Я пришел, потому что мне поручено патрулировать восемнадцать миль лабиринта.

— И что?

— Теперь мои собаки знают ваш запах. Если вы сбежите, они вас найдут.

Викинг нырнул обратно в темный коридор. Собаки побежали следом. Цоканье когтей по камню постепенно затихло, и тишина вернулась в камеру Алиши, обняв ее, как неискренняя подруга. У Алиши подкосились ноги, и она опустилась на пол у стены. У нее опять разболелась раненая рука, которая, похоже, начинала распухать. Но Алиша теперь могла думать только об одном — о том, что где-то рядом мчатся по подземным туннелям грозный Викинг и его собаки, которые рыщут по лабиринту в поисках Брейди.

 

81

Минут через пятнадцать Брейди обнаружил, что «след гигантской улитки» начинает распадаться на отдельные человеческие следы, расходящиеся в разных направлениях. Он думал, что дорога в конце концов выведет его из лабиринта в какой-нибудь вестибюль, вход в логово Скарамуцци. Оказалось, что одной дороги нет: расходящиеся тропки вели в разные помещения. Как узнать, в какую сторону повели Алишу? Брейди замедлил шаги, вглядываясь в следы. Он искал не затоптанные отпечатки ее ног — они должны быть поменьше. На одном из перекрестков, где одинаково проторенные дороги расходились в разные стороны, он заметил нечто заслуживающее внимания: две сплошные полосы шириной около четырех сантиметров каждая, на расстоянии примерно тридцати сантиметров друг от друга. Да, здесь, очевидно, была Алиша. Только она не шла своими ногами, ее пронесли волоком в бессознательном состоянии, подхватив под мышки с двух сторон. Бессильно волочащиеся ноги и оставили эти две полосы.

Разволновавшись, Брейди пошел быстрее и забыл об осторожности. Внезапно из темноты ему в лицо ударил луч света — вернее, в шлем ЦМП, который мгновенно включил фильтры и спас Брейди от временной слепоты. Брейди увидел трех человек, ошеломленно смотревших на фантастического «робота», который забрел к ним в подземелье. Один из них держал в руке фонарик, луч которого тут же задрожал от страха.

Первым пришел в себя стоявший слева темнокожий мускулистый тип в грязной спецовке. Он сделал шаг вперед, глядя на Брейди весьма недружелюбно.

Тогда Брейди включил свой «фонарик» — ослепительные галогенные лампы, которые буквально ударили светом по зрачкам обитателей подземелья. Те попятились. Брейди поднял пистолет. Один из противников споткнулся и упал. Остальные перепрыгнули через него и бросились бежать. Упавший быстро, как таракан, поднялся на четвереньки и почти не разгибаясь помчался за ними. Брейди навел на него прицельную бороздку пистолета.

«Стреляй же! — приказал он себе. Оптика ЦМП, автоматически настраиваясь, позволяла ему хорошо видеть человека, даже когда тот выбежал за пределы освещенной зоны. — Перебей их всех, иначе они приведут за собой других».

Указательный палец на спусковом крючке напрягся, но Брейди так и не смог нажать его с силой, достаточной, чтобы выстрелить. Застонав от досады, он опустил руку с пистолетом и убрал палец со спуска.

Нет, все-таки то, что должен сделать, и то, что он может сделать, — это разные вещи.

Он выключил галогенные лампы и пошел дальше вдоль двух видимых только ему тонких оранжевых линий.

* * *

На пути ему стали попадаться комнаты — сначала по правой стороне, затем по левой. В большинстве из них горело неяркое освещение; все комнаты были пусты. Следы вели дальше. Микрофон ЦМП начал улавливать голоса, звуки шагов и другие шумы. Но каждый звук сопровождался помехами, так что человеческая речь звучала неразборчиво. Потом совсем рядом отчетливо послышались два голоса — они доносились из арки шагах в десяти по правой стороне. Сквозь фон от плохой акустики Брейди различил высокий женский голос, говоривший по-английски с непонятным акцентом, и мужской, тоже с акцентом, но другим.

— Меня всю трясет, — жаловалась женщина.

— Сосредоточься на игре, и это пройдет, — говорил мужчина. — Получай удовольствие от самой игры.

— Но ведь здесь будет весь Совет. Разве это не значит…

— Слушай, мы здесь по приглашению Избранного, и имеет значение только это. Сыграй для него, выложись, и больше ни о чем не думай.

— Это проще сказать, чем сделать.

Мужчина что-то буркнул в ответ, и голоса стали стихать. Брейди, который уже начал потихоньку отступать подальше от арки, вернулся и заглянул в нее. Там была комната, в которой никого не оказалось. Видимо, говорившие ушли через другой выход — их в комнате было несколько. На полу в большом количестве стояли картонные коробки, деревянные ящики и складные стулья. Брейди быстро прошел мимо.

Вскоре комнаты закончились, а неосвещенный прямой коридор продолжал вести дальше. Следы волочившихся ног стали видны яснее, по ним прошлись после этого шесть пар человеческих ног, не больше. Но появились уже знакомые собачьи, от которых по коже Брейди пробежал холодок. Были там и крупные следы Олафа. Они выходили из одного бокового ответвления, сворачивали сначала в ту сторону, куда Брейди сейчас направлялся, но он нашел и встречный след — то есть Викинг потом ушел туда, откуда Брейди только что появился.

Нужно было идти дальше. Но в сознание Брейди вдруг закралась страшная мысль: «А вдруг Викинг приходил для того, чтобы ее убить?» Сердце отчаянно заколотилось. Он неуверенно брел по коридору вдоль следа напарницы, а в горле у него стоял комок. Он представлял себе, как понесет отсюда труп Алиши.

«Хватит паниковать! — мысленно заорал он на себя. — Соберись! Найди Алишу, вытащи ее отсюда живую или мертвую, а там расклеивайся хоть на части. Но только не сейчас. Ближайшие час-два у тебя заняты. В это время у тебя по плану — спасение Алиши. И ничто не должно тебе помешать! Так что не отвлекайся».

В дальнем конце коридора он видел свет (ярко-желтым пятном на бледном фоне режима ночного видения ЦМП). По мере приближения пятно переросло и комнату, которой оканчивался коридор. Брейди замедлил шаги, потом остановился. Осторожно выглянув из-за поворота, он осмотрел комнату: каменные стены, решетка… это камера! Он вошел и увидел в глубине зарешеченной камеры Алишу — она сидела на полу у стены, обхватив прижатые к себе колени и опустив голову. Ниспадавшие волосы закрывали ей лицо.

Эта поза, выражавшая отчаяние, была так не свойственна той Алише, которую он знал, что Брейди даже смутился. Она подняла голову — судя по выражению лица, лишь для того, чтобы посмотреть, что там еще приготовили ей тюремщики. Но печаль тотчас же исчезла из глаз Алиши, которые при виде Брейди удивленно округлились. Лицо озарилось чудесной улыбкой. Она вскочила на ноги, но к решетке не подошла.

— Брейди? — с надеждой спросила она и тут же недоверчиво прибавила: — А где Морган?

— Здесь и Морган, — ответил Брейди, подходя ближе.

Улыбка Алиши засияла еще ярче. Она подбежала к решетке, просунула через нее руки и вцепилась в Брейди.

Он выпустил из руки пистолет, который повис на петле из ленты. Алиша осмотрела его с головы до ног.

— Надо же, ЦМП! Брейди, ты гений!

— Потрясающая штука, — сказал он. — Но надо вызволить тебя отсюда.

Он шагнул к электронному замку на двери решетки, не в силах, однако, оторвать глаз от Алиши. Ему хотелось запомнить ее такой — полной жизни и радости.

— Я так рад тебя видеть… — прошептал он, не заботясь о том, услышит ли она его через проблемную аудиосистему ЦМП. Главное было — сказать.

— А я — тебя, — ответила Алиша. — Хотя от тебя мало что видно.

И тут в ее лице что-то изменилось, взгляд перескочил на нечто за его спиной, и глаза вновь округлились, на сей раз от ужаса. Что-то быстро мелькнуло в маленьком окне дисплея, передающем изображение с камеры заднего обзора…

— Брейди! — взвизгнула Алиша. Аудиосистема ЦМП, добавив к этому визгу микрофонные помехи, сделала его невыносимым. А окончился он оглушительным ударом, после которого для Брейди все не только стихло, но и померкло.

* * *

Он обмяк, как брошенная марионетка. Шлем ударился о каменный пол. Стойка левой лампы погнулась, верхняя насадка с лазером отлетела в сторону.

— Брейди! — повторила Алиша.

С одного бока в шлеме виднелась такая глубокая вмятина, что сразу было ясно: удар достиг головы.

Над поверженным «робокопом» стоял Скарамуцци, похлопывая себя по ладони бейсбольной битой.

— Когда я услышал, что в моем лабиринте завелось механическое чудовище, у меня были опасения, что «Луисвиллем» его не одолеть, — сказал Скарамуцци и хмыкнул: мол, бывает, ошибся. — Так ведь вы называете эту штуку? «Луисвилль»?

— Брейди! — взывала к напарнику Алиша.

Тот не шевелился.

— Osservilo sopra, — произнес Скарамуцци.

Из-за его спины появились два охранника, они подошли к Брейди и склонились над ним. Один быстро обыскал американца. Второй вынул нож и разрезал ленту, которой к руке Брейди был привязан пистолет. Одобрительно посмотрев на пистолет, он сунул его за пояс. Алиша успела заметить, что оружие с глушителем — настоящим, не таким, каким она пугала Гилбрета.

— Niente, — сказал охранник, обращаясь к Скарамуцци.

Тот, любезно улыбаясь, повернулся и исчез в левом коридоре, помахивая битой, как английский джентльмен — захваченным на всякий случай зонтиком. Охранники принялись стаскивать с Брейди шлем. Тот болтался в их руках, как кукла.

— Брейди! — снова позвала Алиша и громко крикнула телохранителям: — Поверните шлем! Против часовой стрелки!

Они непонимающе уставились на нее, и она знаками показала, как снять шлем. Придержать голову Брейди охранники при этом не позаботились, и та с жутковатым звуком стукнулась об пол.

Один из охранников что-то приказал Алише, указывая на дальнюю стену. Она отошла туда, не отрывая взгляда от Брейди. Охранник набрал код и открыл дверь. Второй ухватил Брейди за ноги и заволок в камеру. Потом они закрыли дверь и ушли.

Не успели охранники скрыться в коридоре, как Алиша уже стояла на коленях возле своего напарника, терла ему щеки и осматривала голову. Лицо Брейди было в синяках, голова в глубоких ссадинах, но кровь уже успела запечься, так что эти повреждения он, видимо, получил раньше. Свежий синяк растекался по левой скуле, а мочка левого уха была в крови. Алиша вытерла кровь пальцами, осмотрела рану и пришла к выводу, что при ударе внутренний динамик шлема вдавился в ухо. Рана, кажется, была поверхностной.

Брейди пошевелился и застонал.

— Брейди! — закричала Алиша. — Как ты?

Он перестал стонать, шумно вздохнул и открыл глаза.

— Да не могу сказать, что слишком хорошо, — ответил он.

Алиша радостно улыбнулась и обняла его.

— Кто-то меня ударил, — сказал Брейди.

— Это Скарамуцци. Бейсбольной битой. Он хотел выбить твою голову за пределы площадки. — Алиша осмотрела напарнику глаза: зрачки нормальные. Она показала ему пацифистский знак. — Сколько пальцев видишь?

— Два. Столько раз меня сегодня вырубали. — Брейди приподнялся на локтях. — Сначала какой-то брат Арнольда Шварценеггера. Теперь вот антихрист, — он медленно покрутил головой.

— Помнишь, какой сегодня день?

— Плохой. Очень плохой сегодня день.

— Ну Брейди…

— Воскресенье… если только я сутки не пролежал в отключке.

— С минуту, не больше. По-моему, у тебя даже сотрясения нет, но как же ты смог так легко отделаться…

— Хороший у тебя шлем.

— Был! Ему досталось больше, чем тебе.

Брейди, морщась, осмотрел окружающую обстановку.

— Да, это вам не отель «Мариотт».

— Ложись вот сюда! — Алиша похлопала рукой по койке. — Тебе понравится. Забирайся.

Она помогла ему подняться, и он тяжело плюхнулся на койку. Алиша села рядом. Брейди привалился к стене и закрыл глаза.

Ей хотелось расспросить его, где он получил все эти раны, как прошел через лабиринт — вообще чем занимался все то время, которое прошло после их расставания в аэропорту, но она понимала, что ему нужно какое-то время, чтобы прийти в себя. Даже в тусклом свете лампочки было видно, какой огромный синяк у него намечается. Постепенно Брейди успокоился, сердцебиение, которое можно было отслеживать по пульсации сосудов на виске и горле, у него замедлилось. Алиша стиснула его здоровую руку — левая опять была в крови.

Через минуту он сел прямо, стараясь показать, что бодр и здоров.

Алиша рассказала, как, очнувшись здесь, обнаружила в своей клетке Скарамуцци, пересказала их разговор и то, как самозваный антихрист объяснил мотивы своих действий. В глазах Брейди блеснул огонек, но он был слишком слаб, чтобы выразить свои чувства.

— Значит, все это мистификация, чтобы Скарамуцци убедительно выглядел в глазах своего совета директоров, — заключил он.

— Шарлатанство, только кровавое, — согласилась Алиша, осматривая одно из доказательств: собственную распухшую руку, которая тоже начала кровоточить.

— Я потратил столько вечеров, размышляя о природе зла, — устало сказал Брейди. — Мне казалось, я смотрю ему в лицо. Я думал, что познал зло. — Он еще больше помрачнел. — Но я не на то обращал свой гнев… Я злился на дым от огня… на следствие, не на причину.

— Огонь — это Скарамуцци, — кивнула Алиша.

— Я часто думал, как обидно бессмысленна смерть Карен. Какой-то мерзавец по пьяни или по дурости раздавил ее насмерть, как муху. Это ужасно, это страшно больно. Но то, что творит Скарамуцци, — еще хуже. — Брейди встретился с ней глазами. — Я жил в своем собственном мире, жил прошлым, оставив в настоящем только скорбь. Я совершенно забыл о реальном мире, в котором живут люди, которых я люблю. А оказалось, что им угрожают такие твари, как Скарамуцци. Если я хочу быть достойным любви Карен, я должен отпустить ее. Она теперь там, далеко…

Он перевел взгляд в пространство перед собой, и Алиша поняла, что он говорит это не столько ей, сколько самому себе. А еще, наверное, покойной Карен, своему сыну Заку, и даже, может быть, Господу Богу, против которого в душе бунтовал все то время, что они с Алишей вместе работали.

— Я не могу одновременно держаться за нее и за других дорогих мне людей, — продолжал Брейди. — Раньше я хотел быть с ней — больше, чем с остальными. Знаешь, сегодня я понял, что теперь больше хочу быть с ними. Им я нужен, ей — нет.

Их взгляды встретились, и Алиша увидела, что веки у Брейди покраснели и увлажнились. Она хотела сказать что-нибудь ободряющее, но не нашла подходящих слов и просто еще раз стиснула ему руку.

— Ничего, игра еще не закончена, — произнес он и собирался сказать что-то еще, но тут они услышали громкий голос, ставший уже знакомым:

— А вы у нас знаменитости!

К их клетке направлялся Скарамуцци, подняв руки в издевательском приветствии.

— Все про вас спрашивают, — продолжал он. — Все хотят знать, что же это за враги проникли в мой дом. Кто эти неверные? Один человек особенно заинтересовался, я пригласил его познакомиться с вами. Надеюсь, вы не возражаете.

Скарамуцци обернулся в темноту коридора за своей спиной и позвал:

— Заходите, святой отец! — Вновь повернувшись к Алише и Брейди, он негромко посетовал: — Бедняга очень стар, еле ходит.

Из темноты показался согбенный старик в черном одежде, со священническим воротником. Когда он поднял голову, агенты окаменели от неожиданности.

— Специальные агенты Мур и Вагнер, — торжественно произнес Скарамуцци, — познакомьтесь: мой главный теолог, отец Рендалл.

Старик по очереди посмотрел в глаза Брейди и Алише. При этом он смущенно потер небритую щеку — но перед этим быстро и незаметно приложил палец к губам.

Алиша и Брейди переглянулись, потом она помогла напарнику подняться с койки и шагнуть к прутьям решетки. Стоявшего перед ними человека они знали прежде под именем Роберто Амбрози.

 

82

Кардинал Амбрози, он же отец Рендалл, глядя на них, приветливо кивал.

— Отец Рендалл спросил у меня, что вам обо мне известно и как вы смогли так быстро меня отыскать, — объяснил Скарамуцци своим пленникам. — Я предложил ему самому у вас поинтересоваться.

— В самом деле… — задумчиво сказал Амбрози и посмотрел на Алишу. Во взгляде его выразилось беспокойство, хотя внешне он пытался выглядеть всего лишь любопытствующим. Веки его вдруг утомленно сомкнулись, хотя он тут же усилием воли вновь открыл глаза.

— Не опоздайте на Собрание, — тихонько напомнил священнику Скарамуцци и с улыбкой сказал, обращаясь к Алише: — Не обижайте его. У него влиятельные друзья наверху.

Люко довольно рассмеялся, и Алиша поняла, что он может иметь в виду как Бога, так и самого себя, не говоря уж о ватиканском начальстве Рендалла. Скарамуцци очень понравилась собственная шутка. Он дружески обнял священника за плечи и ушел.

— Отойдите к стене, — попросил старик, когда они остались одни.

— Что вы наделали?! — с горьким упреком в голосе спросил его Брейди.

— Прошу вас. Вам нельзя отсюда выходить. Слишком опасно.

Алиша потянула Брейди за руку. Они отошли к стене и оттуда наблюдали, как старик набирает шифр, открывает дверь и входит в камеру. Амбрози зашел и захлопнул за собой решетчатую дверь.

Потом, шаркая ногами, подошел к койке и сел. Кардинал тяжело вздохнул и понурился, теперь им показалось, что он еще больше усох за то недолгое время, что они не виделись. Алиша подошла и села рядом. Брейди, не двигаясь, продолжал злобно смотреть на старика.

— Прислужник Скарамуцци, — презрительно бросил он. — Он заманил нас в эту ловушку.

— Нет, — возразила Алиша, вглядываясь в усталое лицо Амбрози. — Ведь Скарамуцци не знает, кто вы на самом деле.

— Это мы не знали, кто он на самом деле, — фыркнул Брейди. — Теперь знаем: служитель антихриста.

Амбрози неторопливо устраивался поудобнее на койке и собирался с мыслями.

— Я надеялся на другой исход, — откашлявшись, сказал он. — Ведь я дал вам понять, как опасен Скарамуцци, как неуловим и коварен. Я думал… — Он покачал головой, очевидно, удивляясь собственной наивности. — Я думал, это знание и ваше отчаянное желание спасти себя — а также вашего сына, мистер Мур, — поможет вам не попасться, не подпустить Скарамуцци слишком близко. Я надеялся… — Старик опустил глаза.

— На что? — спросил Брейди.

— На то, что вы раньше убьете его.

— Так вы этого хотели? — спросила Алиша. — Чтобы мы его убили?

— Он опасен и способен причинить огромные разрушения.

— Так убейте его сами, — резко сказал Брейди. — У вас-то масса возможностей.

— Не имею права, — понурившись, ответил Амбрози. — Сначала я должен подготовить себе преемника — священника, который сможет продолжить мое дело в случае неудачи. Если меня убьют. Иначе кто будет отслеживать и останавливать следующих кандидатов в антихристы, кто в должный час призовет верующих ополчиться против подлинного антихриста?

— Вы что, за пятьдесят лет так и не подобрали преемника?

— У меня было несколько, — кивнул кардинал. — Но они не выдерживали, уходили, начинали заниматься другими делами. Когда придет время, Бог пошлет мне нужного человека.

— А до тех пор вы будете посылать других делать за вас грязную работу, — сказал Брейди. Он почувствовал, что ослаб, и ухватился за решетку, чтобы не упасть, потом добрался до койки и тоже сел.

— Вы должны понять, — сказал Амбрози. — Когда я понял, как именно Скарамуцци собирается использовать пророчество о человеке, видевшем ад, я попытался, так сказать, вызвать кавалерию.

— Вы пошли к отцу МакАфи и назвали свое имя перед тем, как его должны были обокрасть, — догадалась Алиша.

— Надеясь привлечь внимание вашего Федерального бюро или Интерпола. А вместо этого…

— Вместо этого прислали нас, — закончил Брейди.

— Я старался использовать любую возможность, — говорил Амбрози. — Подружился с самым доверенным человеком Скарамуцци — Пиппино Фараго. Он был другом Люко с детства, а потом стал его ближайшим помощником. Я узнал, что у него есть свидетельства, с помощью которых можно доказать, что Скарамуцци — жулик. Мне почти удалось убедить Пипа представить эти доказательства Смотрителям. Я говорил ему, что он тем самым принесет пользу себе и человечеству. Я устроил встречу между ним и одним из Смотрителей, который мечтает лишь о том, чтобы покончить с правлением Скарамуцци. Сразу после этого Пип исчез, это случилось четыре дня назад.

— Это тот самый Пип, который, по мнению Скарамуцци, вышел с нами на контакт, чтобы передать нам папку с документами?

— Да.

— Это вы сообщили Скарамуцци такую информацию?

— Да, я. Простите.

— Но зачем?

— Чтобы он сам вас нашел. Вы бы до него никогда не добрались. А как можно убить человека, которого даже не можешь увидеть? Эта папка настолько важна для него, что Скарамуцци не пошлет за ней никого из своих подручных, он поедет только сам.

— Вы подбиваете Пипа восстать против Скарамуцци — и он исчезает, — сказал Брейди. — Вы посылаете нас убить Скарамуцци — и вот они мы, считай, уже в могиле. Паршивый из вас интриган, вот что я вам скажу.

— Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах, — улыбнулся Амбрози.

Алиша сочувственно легонько погладила его по спине. Кардинал ответил ей ласковой улыбкой.

— Все, чего я хотел, — это остановить Скарамуцци. Месяц назад Пип под хмельком начал жаловаться, как ужасно Люко с ним обращается. Он сказал, что давно собирается дать ему отпор, высказать все, что накипело. Я напомнил ему, что Люко не терпит дерзости. Он только фыркнул презрительно, тогда я сказал: «Пип, ведь этот человек убил собственную мать», — всем известная история. Пип рассмеялся и сказал, что это неправда. Тогда я понял, как можно заманить Скарамуцци в ловушку, поймать его на лжи и выставить перед Смотрителями шарлатаном. Никому из них не было дела, убивал он мать или нет, но я сделал так, что это стало для них важно. Я приготовил подложное пророчество о матереубийстве, и Скарамуцци, желавший предстать перед Смотрителями в самом выгодном свете, купился на него.

— После того как Смотрители, с одобрения Скарамуцци, поверили в него, должен был появиться Пип и сказать, что Скарамуцци на самом деле не исполнял пророчества? — предположила Алиша.

— Даже лучше. Пип как-то пришел ко мне и признался, что у него есть доказательства, что Люко не убивал свою мать.

— Папка с документами, — кивнул Брейди.

— Его нужно остановить, — продолжал Амбрози. — Не потому, что он антихрист, — этой роли он заслуживает не больше, чем мать Тереза. Но он очень ловкий мошенник, а теперь, когда Скарамуцци сам поверил в то, в чем уверяет других, он стал еще опаснее. Он не станет причиной библейского Армагеддона, но принесет нечто подобное для сотен миллионов людей. Представьте себе Гитлера с современным оружием — это будет Люко Скарамуцци.

— Поэтому вы, — непримиримо сказал Брейди, — из-за собственного высокомерия и призвания следить за антихристом готовы жертвовать ни в чем не повинными людьми.

— А по-моему, он прав, — ответила Алиша, поглядев на него с упреком. — Что такое жизнь нескольких людей в сравнении с миллионами, которые погибнут, если Скарамуцци добьется того, к чему стремится?

«Только не надо решать за других», — хотел сказать Брейди — и не сказал. Это было бы возражение с единственной целью — что-нибудь возразить. В глубине души он уже согласился с ней и даже с Амбрози. Ему только не нравилось то, как Амбрози их использовал.

— Exitus acta paene approbat, — глядя в пол, прошептал старик.

— Что это значит, Роберто? — спросила Алиша, коснувшись его руки.

— «Исход почти оправдывает средства», — криво усмехнулся Амбрози, посмотрев ей в глаза.

Брейди тоже усмехнулся.

— Я понимаю то, что вы пытались сделать, хотя и не согласен с вашими методами, — сказал он. — Вам удалось проникнуть в стан Скарамуцци, вы сами постоянно рискуете, и это достойно самого глубокого уважения. Но неужели нельзя было предпринять что-то прежде, до того, как погибли пятеро ни в чем не повинных людей, а вслед за ними едва не отправились на тот свет и мы?

— Это прозвучит жестоко, но Наполеон как-то сказал: «Никогда не мешайте противнику сделать ошибку». Действия Скарамуцци в Америке должны были привлечь к нему беспрецедентное внимание. Я надеялся, что к этому времени Пип соберется с силами и предъявит Смотрителям свои доказательства. Скарамуцци оказался бы зажат со всех сторон. Мне уже представлялось, как Смотрители выносят ему приговор, а ФБР или Интерпол устраивают облаву на Смотрителей — в тот момент, когда они так много вложили в Скарамуцци, что им непросто будет перевести средства и отмежеваться от него. Я хотел нанести им как можно больший ущерб.

— Это вы натравили на меня того Викинга, — спросил Брейди, — а Малика — на Алишу?

— Нет конечно! Это было с самого начала предусмотрено в плане Скарамуцци! Он хотел, чтобы вас обоих убили в Америке. Мировая пресса не прошла бы мимо убийства двух федеральных агентов — из которых один был бы лишен жизни тем же способом, как и жертвы преступлений, которые он расследовал. В течение суток Смотрители узнали бы, что убийства заказал Скарамуцци, и тем самым убедились в его искренности.

— Вы и Пип входили в ближайшее окружение Скарамуцци, — тихо сказала Алиша. — Тем не менее вы действовали против него с самого начала, а Пип был готов предать его.

— Такова природа интриги, — кивнул Амбрози. — Недаром же говорится: «плетут сеть»… Шагните в этот мир — и вы уже не будете знать, кому доверять, будете гадать, какие контрзаговоры сейчас строятся против ваших заговоров. — Он тяжело вздохнул и продолжал: — Людей удивляет жестокость и беспощадность злодеев — просто они живут и действуют в такой среде, где недостаток жестокости — это слабость, за которую приходится жестоко расплачиваться.

Он посмотрел на часы и, спохватившись, сказал:

— Мне пора.

— Погодите, — Брейди поднялся вслед за кардиналом, но у него опять закружилась голова, и он схватился за костлявую руку старика. — Вы не можете нас здесь оставить.

— Если вы сейчас убежите, меня тут же схватят. Я еще приду к вам… сегодня.

— Нас, может, сегодня и убьют, — стиснув зубы, произнес Брейди. — Вы нас сюда усадили, вы и вытаскивайте!

— Непременно, — Амбрози слегка коснулся его плеча. — Но надо подождать. А то можно потерять все…

— Потерять? Да мы уже все…

— Пусть идет! — вмешалась Алиша. — Он вернется.

Подойдя к решетке, Амбрози обернулся.

— Я боялся, что Пип убит, но он жив, — чуть слышно сказал он. — Я сегодня его видел. Думаю, он свяжется со мной, и я добуду эту папку. Еще не все потеряно. — Он решительно кивнул, давая понять, что план действий у него есть.

Просунув руку через решетку, он нащупал кнопки замка и набрал какое-то трехзначное число. Дверь открылась, и кардинал вышел.

— Скажите нам хотя бы код, — попросил Брейди. — На всякий случай.

— Терпение, сын мой. Я не предам вас… еще раз.

Алиша выставила руку так, словно боялась, что Брейди сейчас бросится за кардиналом, и пыталась его удержать.

— Все будет хорошо, — прошептала она.

Амбрози с лязгом захлопнул дверь.

— Но если у вас будет папка, вы обойдетесь и без нашей помощи… — зачем-то сказал Брейди.

Старик прижал палец к губам, призывая его к молчанию. Затем он повернулся и, шаркая ногами, направился в левый коридор — туда, где раньше скрылся Скарамуцци.

— Так сегодня? — не мог успокоиться Брейди.

— Буду молиться, чтобы так, — не останавливаясь, сказал Амбрози.

— Вы сказали, это будет сегодня, сегодня! — настаивал Брейди.

Старик остановился у входа в темный тоннель и обернулся, устало опершись рукой о стену.

— Брейди, вы должны довериться…

В этот момент из тьмы вынырнула дубинка и с ужасающим треском обрушилась на голову Амбрози. Было совершенно отчетливо слышно, как она раздробила черепную кость. Кровь брызнула во все стороны, как из наполненного жидкостью и лопнувшего воздушного шарика. Амбрози мешком повалился на пол.

— Не-е-ет! — завизжала Алиша.

Брейди подбежал к решетчатой двери и изо всех сил потряс ее. Он обрушил водопад ругани на вышедшего из темного коридора Скарамуцци. Тот невозмутимо перешагнул через тело старика, глядя на свою работу. С бейсбольной биты, которую он держал в руках, на черный свитер Амбрози стекали алые капли.

Кровь била толчками из головы кардинала, растекаясь между камнями. Скарамуцци наклонился и выдернул что-то из свитера. Это был «жучок» размером с десятицентовую монетку с двумя проволочными ножками-антеннами. Брейди заметил в ушах у Скарамуцци маленькие наушники от плеера. «Плеер» выполнял по совместительству функции подслушивающего устройства.

— Я так и думал, — произнес Скарамуцци, подойдя немного поближе. — Старик в последнее время странно себя вел. А жаль, честное слово. Он был мне симпатичен.

Откуда-то снизу вдруг донесся скрипучий нечеловеческий голос — так мог бы говорить труп.

— Там… то… что… и следовало… ожидать, — сказал он.

Все трое повернулись: кардинал Амбрози, приподнявшись на локтях, смотрел на Алишу и Брейди. Его лицо выражало такое горькое удивление и такую муку, что у Брейди зашевелились волосы на голове.

— Вот черт! — произнес Скарамуцци, снова поднимая биту.

— Нет! Нет! — кричала Алиша, кидая в него слова, как камни. Но они не оказали на Скарамуцци никакого воздействия. Он поднял биту обеими руками и с размаху опустил ее на уже обезображенную голову старика. Раздавшийся звук напомнил Брейди треск, с каким разбился как-то раз, выпав у него из рук, спелый арбуз.

Алиша бросилась в угол клетки — ее вырвало.

Скарамуцци посмотрел Брейди в глаза, показал на неподвижное тело Амбрози и произнес:

— Видите, какой участи вы избежали.

Затем он повернулся и исчез в туннеле. Стук его каблуков постепенно затих.

 

83

Алиша рыдала, закрыв лицо руками, и поднимала голову лишь для того, чтобы выкрикнуть какое-нибудь проклятье в адрес Скарамуцци. Брейди, сидя рядом, гладил ее одной рукой по спине. Второй он зажимал себе нос, надеясь запахом потной кожи перебить доносившиеся запахи рвоты и крови. Он чувствовал, что одного хорошего вдоха хватит, чтобы его самого вывернуло.

— Удивительный старик, — сказал он, стараясь как-то отвлечь Алишу. — Вернулся с того света, чтобы сказать нам о своем загробном видении.

Сказанное его самого покоробило, но он не мог просто так сидеть и молчать. Ему нужно было отвлечься.

— «Там то, что и следовало ожидать», — продолжал он. — Интересно, что он увидел, райские врата или какие-то другие?

Алиша вдруг перестала всхлипывать, но продолжала сидеть, закрыв лицо руками. Потом она посмотрела на Брейди: щеки у нее были мокрые от слез, веки покраснели, но в глазах была уже не скорбь, а такое странное выражение, что Брейди решил извиниться.

— Я что-то не то сказал…

Алиша встала, подняв вверх палец: мол, погоди минутку. Она подошла к двери, просунула руку сквозь решетку и набрала три цифры. Прожужжал зуммер, замок щелкнул, и дверь приоткрылась.

— Что за черт?! — воскликнул Брейди, вскочив на ноги.

У Алиши задрожали губы — она пыталась улыбнуться, но ее вновь душили рыдания. Брейди подошел и обнял ее.

— «Там то, что и следовало ожидать», — сказала она, прижавшись щекой к его груди. — Это не о смерти. Это о комбинации цифр. Он сдержал свое обещание.

— Но что это за комбинация?

— Представь себя на месте Скарамуцци, — Алиша испытующе посмотрела на него снизу вверх. — Такой вот — самый крутой и самый умный?

Брейди потряс головой: сдаюсь.

— Ты просто не знаешь таких мужчин так, как знают их женщины. Ну ладно, пошли, — она шагнула из клетки, стараясь не смотреть на тело Амбрози.

— Так ты мне не ска… — И тут до него дошло: — Что, неужели «шесть-шесть-шесть»?

Алиша грустно улыбнулась.

— Ну и ну, — сказал Брейди и протянул ей руки. — Давай выбираться отсюда.

Они полубегом пустились в правый туннель, по которому сюда пришел Брейди, хотя он не особенно надеялся, что ему удастся найти обратную дорогу без ЦМП.

— Я уже пытался пройти через этот лабиринт, — сказал он Алише. — Два часа бродил — и безуспешно.

— Надо попытаться, Брейди.

Боковые ходы, примыкавшие к тому, по которому они шли, казались непривлекательными: тот слишком узкий, другой залит водой, иные источали зловоние. Без оптических эффектов ЦМП все казалось каким-то другим, и Брейди уже не мог сказать, проходил он здесь — или они сбились с дороги. В конце концов они выбрались в какой-то освещенный коридор и пошли по нему. Вскоре в правой стене открылось еще одно боковое ответвление, освещенное. Брейди свернул в него и тут же остановился. Алиша наткнулась на Брейди и тоже остановилась.

Они стояли на пороге небольшой пещеры, вдоль стен которой высились штабеля ящиков, коробок и мешков. У дальней стены, нагнувшись над одной из коробок, мужчина обматывал ее упаковочной лентой. Заметив их, он выпрямился.

— Эй! — сердито закричал он, бросил катушку с лентой и потянулся за спину. Он был слишком далеко, чтобы бросаться на него врукопашную.

— Назад! Назад! — сказал Брейди, разворачиваясь и выталкивая Алишу в коридор. Боковым зрением он видел, что мужчина уже навел на него пистолет. Выскакивая в коридор, Брейди услышал грохот выстрела, эхо которого понеслось по туннелям. Рядом с головой просвистела пуля.

— Стой! — крикнул стрелявший. Похоже, он был родом из Америки. Через несколько секунд он тоже должен был выскочить в коридор.

— Сворачивай! Скорее! — отрывисто скомандован Брейди.

Алиша нырнула в первый попавшийся туннель — широкий, но абсолютно темный. Брейди бежал сзади, и по нему неприветливый земляк успел выстрелить еще один раз. Пуля отбила осколок от каменной стены, и тот вонзился Брейди в щеку. «Здесь он ничего не увидит, как и мы, — подумал Брейди, сворачивая и темный туннель. — Но он может задеть нас, стреляя наугад».

— Надо еще куда-нибудь свернуть! — крикнул он Алише.

— Я ничего не вижу!

— Веди рукой по левой стене, а я буду по правой!

Они так и сделали, инстинктивно протянув друг другу свободные руки — которые встретились в темноте.

Бах! Бах! Бах! — прогремели за спинами выстрелы.

Еще одна пуля просвистела мимо уха Брейди.

— Брейди? — тревожно окликнула его Алиша.

— Есть! — Он нащупал рукой боковой ход и быстро дернул ее за собой. Там тоже было темно, но туннель оказался гораздо уже. Если преследователь вздумает стрелять сюда, он не промахнется.

Коридор постепенно заворачивал вправо, и когда поворот закончился, они увидели в сотне метров впереди поперечный освещенный ход. Там вдруг замелькали тени, послышались выкрики — бежало человек шесть, не меньше. Брейди встал как вкопанный.

— Назад! — прошипел он.

— Там парень с пистолетом!

— Один, а впереди целая армия!

Он услышал, как Алиша развернулась и побежала обратно.

— Погоди! — Он бросился следом.

— Что? — спросила она, не сбавляя скорость.

— Руки вперед выстави. Обе. И поднажми.

Она побежала быстрее.

— Приготовься, — шептал он, едва поспевая.

Впереди уже слышался топот и дыхание американца. Через пару секунд Алиша врезалась в него, оба охнули. Сзади на Алишу налетел Брейди, и все кувырком повалились на пол. Брейди сразу же вскочил на ноги.

— Алиша!

— Я здесь, — послышалось рядом. Она тоже вставала.

— Где он?

— У меня под ногами. В ауте.

— Ищи пистолет.

— Нигде нету! — раздалось уже снизу.

Брейди тоже встал на четвереньки и стал шарить по полу. Из-за поворота сзади слышался топот, погоня направлялась сюда. По стене уже мелькал луч фонарика. Наконец Брейди наткнулся рукой на пистолет.

— Нашел, — сказал он. — Побежали!

Они выбежали в тот коридор, где американец выстрелил в них в первый раз. Алиша свернула влево, подальше от камеры, где ее держали. Пробежав немного, она остановилась перед освещенным боковым туннелем, уходившим влево, и осторожно выглянула: там никого не было. Точно такой же коридор, как тот, в котором они стояли.

— Прямо, — сказал Брейди, и она не раздумывая побежала прямо.

Через полминуты впереди послышались голоса: навстречу бежала еще одна группа преследователей. Алиша и Брейди одновременно развернулись и побежали обратно, в тот коридор, мимо которого проскочили. Очень скоро обе группы встретятся и сразу обнаружат, куда они свернули.

— В следующий освещенный коридор, — сказал Брейди.

Они миновали три черных боковых хода, прежде чем добрались до коридора с рядом тусклых лампочек. Здесь они перешли на шаг, прислушиваясь и переводя дыхание.

— Здесь так искажается звук, — сказал Брейди. — Непонятно, откуда он идет.

— Я заметила, — отозвалась Алиша.

Брейди осмотрел трофейный пистолет. Это был «Глок 21» — такой же, каким он учился стрелять, только этот был сорок пятого калибра. Пули у него больше, чем девятимиллиметровые, к которым он привык. Брейди остановился и вытащил магазин: пустой. Он оттянул затвор — выскочил один патрон. Брейди загнал его обратно в патронник.

— Один патрон, — сообщил он Алише.

— Надо употребить его с пользой.

Сзади прогремел выстрел, и над их головой лопнула лампочка. Они обернулись: в них целилась женщина с винтовкой. Она стояла метрах в ста от них, дальше того туннеля, из которого вышли.

Брейди и Алиша бросились на землю. Прогремел еще выстрел — пуля отбила кусок камня над головой у Алиши.

Противник приближался.

— Ползи вперед, быстрей! — скомандовал Брейди. Сам он то и дело оглядывался, стараясь держать стрелявшую в поле зрения.

Женщина снова прицелилась. Брейди поднял пистолет и тоже взял ее на мушку. В этот момент из бокового прохода между ними выбежали три человека, за ними еще четверо. Двое, увидев женщину с винтовкой, сами припали к земле, наставив на нее оружие.

— Эй! — крикнул кто-то, кажется, дамочка с винтовкой, раздосадованная тем, что толпа баранов испортила ей охоту.

Брейди повернулся: Алиша продолжала ползти. Он пополз вдогонку. Сзади раздался разноголосый и многоязычный хор — преследователи увидели их, кто-то выстрелил.

Но они уже добрались до очередного перекрестка, вскочили и бросились бежать. Туннель, в котором они оказались, выходил в огромный коридор высотой с трехэтажный дом — или очень протяженный зал, настолько длинный, что концов не было видно. Вдоль обеих стен шли колонны с продольными желобками в греческом стиле. Вершины их были соединены сводами. По всей длине зала с потолка на толстых цепях свисали огромные чаши из янтарного стекла, в которых, потрескивая, горели огни, освещая все вокруг ярким, хотя и трепещущим желтоватым сиянием.

Между каждой парой колонн располагались высокие двупольные двери. Алиша подбежала к одной из них, потянула за ручку — дверь была заперта. Брейди попробовал открыть другую — с тем же результатом. Они побежали по коридору, обгоняя друг друга и дергая за ручки всех дверей подряд.

С разных концов зала слышались приближающиеся голоса.

— Надо вернуться в тун… — начал Брейди — и тут очередная дверь, которую он потянул на себя, немного подалась с жутким скрипом.

— Алиша! — позвал он, но она была уже рядом. Они вдвоем открыли дверь и…

— Входите! — торжественно грянул им навстречу знакомый голос.

Перед ними был многолюдный зал, обставленный рядами скамей, как в церкви. В конце длинного, устланного ковровой дорожкой прохода они увидели Люко Скарамуцци. Тот стоял у каменного алтаря и манил их рукой.

— Дамы и господа! — объявил он. — У нас гости!

 

84

В коридоре с янтарными чашами появились преследователи. Они бежали с двух направлений, больше чем по десятку в каждой группе, и все были вооружены: кто пистолетом, кто ножом, кто винтовкой. Алише и Брейди ничего не оставалось, как принять приглашение Скарамуцци, и они быстро прошли в помещение. Это была самая настоящая церковь, искусно высеченная в скале под Иерусалимом. Даже скамьи по обеим сторонам прохода были каменными. Две сотни враждебных лиц были обращены к вошедшим. Алиша и Брейди остановились на полпути к алтарю. В проходе за ними толпились преследователи. Голоса всех присутствующих быстро стихли.

Брейди оглянулся на вооруженную охрану на балконах и не колеблясь навел пистолет на Скарамуцци. Раздались восклицания, защелкали предохранители. Несколько человек поднялось с ближних скамей, готовясь броситься на него.

— Подождите! — громко сказал Скарамуцци и поднял руки, как телевизионный проповедник, исцеляющий паству на расстоянии. На нем была белая мантия, рукава ее свешивались, как крылья ангела. Эта издевательская служба, место ее проведения, а главное, сам «священник», ее отправляющий, показались Брейди чудовищным святотатством. Ему по ассоциации вспомнилась «черная месса» с картины Босха, и от этого омерзение только усилилось.

— Кто привел сюда моих гонителей? — торжественно продолжал Скарамуцци. — Не отец ли мой сатана?

По залу пробежал ропот удивления.

— А может быть, это вызов? Испытание? Отец мой, неужели настал час моего главного испытания — и триумфа?

Скарамуцци окинул взором аудиторию и улыбнулся.

Брейди тоже отважился бросить взгляд на толпу приспешников антихриста. Те были захвачены, зачарованы разворачивающимся у них на глазах спектаклем. Скарамуцци буквально заворожил их. Именно такое зрелище им и было нужно. Что бы ни произошло, Скарамуцци должен был обратить все в свою пользу. За это его и любили. Зверь, о котором говорил Амбрози — обладающий властью над народами и злонамеренный, как Гитлер, — вырастал прямо у них на глазах.

В голову Брейди пришла чудовищная мысль: «Вдруг Скарамуцци с самого начала все это спланировал?» Могло ли быть так, что их с Алишей загоняли сюда, к этому подземному святилищу, в полном соответствии с его замыслом?

Воздев руки, Скарамуцци вышел из-за алтаря.

— Видите, дети мои, незваные гости знают, кто я такой. Они узнают меня!

— Пусть охранники положат оружие на землю! — потребовал Брейди.

— Пожалуйста, — кивнул Скарамуцци и помахал руками своей пастве. После некоторых колебаний те подчинились: кругом раздался лязг железа о каменный пол. Стоявшие на балконах охранники прислонили винтовки к балюстраде.

— Вы видите? — хладнокровно сказал Скарамуцци. — Видите: я готов принять свою участь!

Все, что видел Брейди, — это голову Скарамуцци в прицеле пистолета. Его палец лежал на курке.

«Нажать курок, — подумал он, — покончить со всем этим».

Но тогда будет покончено не только со Скарамуцци — придет конец и им с Алишей. Брейди знал: не успеет дым выстрела рассеяться, как толпа бросится на них и разорвет на части.

Он не хотел такой участи для Алиши, не хотел погибать сам, ему хотелось вернуться к сыну живым. И еще — что греха таить — обнять Алишу.

Брейди снял палец с курка.

— Мы уходим, — объявил он и сделал шаг назад.

Скарамуцци ничего не ответил.

«Он хочет, чтобы мы ушли».

Скарамуцци подарил своим фанатам шоу, которое им было так нужно. Он скажет, что обезоружил врагов своим великодушием… или что его отец сатана сказал ему на ушко, что он, Скарамуцци, прошел испытание… он найдет, что сказать, чтобы укрепить их веру и преданность.

Брейди сделал еще один шаг назад. Алиша была рядом, держа руку на его плече.

В этот момент в полной тишине в двери справа от Брейди раздался звук вставляемого в английский замок ключа, и дверь со скрипом отворилась. Все, в том числе и Скарамуцци, обернулись в ту сторону. Брейди лишь скосил глаза и увидел там трех человек, остановившихся на пороге. Впереди стоял невысокий коренастый мужчина с кустистыми бровями и пышной серебристой шевелюрой. Брейди узнал его по фотографии на схеме Амбрози — это был Никлас Хюбер. Рядом с ним стоял какой-то азиат, его лицо тоже было знакомо по фотографии, но имени его Брейди не помнил. За их спинами стоял высокий негр, которого он вообще никогда не видел. Не исключено, что тот тоже входил в Совет Смотрителей, ведь информация у кардинала была неполной. Вошедшие быстро оценили ситуацию и сосредоточили свое внимание главным образом на Скарамуцци.

— Это мое испытание! — еще раз громко провозгласил тот, и стены храма многократно усилили его голос. — «И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю!»

Он цитировал Откровение Иоанна, глядя прямо в глаза Брейди. Тому стало не по себе. Многие богословы считают, что в этом отрывке сказано о смертельной ране, от которой антихрист должен чудесным образом исцелиться, после чего он еще увереннее станет восходить к мировому господству.

«И он хочет, чтобы я?..»

— Слушайте все! — продолжал вещать Скарамуцци, не отрывая взгляда от Брейди. — Эти незваные гости явились сюда по воле моего отца, чтобы продемонстрировать мою силу и мою подлинную сущность! Пусть выстрелят в меня…

Аудитория прервала его криками «Нет!», «Не позволим!».

— Пусть выстрелят в меня, — продолжал Скарамуцци, — ибо так записано в пророчестве и так суждено. И мне суждено исцелиться и встать. Тогда все меня узнают!

Протесты переросли в приветственные крики.

— Если выстрелят, отпустите их. Если не выстрелят… убейте.

Ответом ему было молчание.

— Вы согласны, дети мои?

Паства не решалась поддержать такую идею. Скарамуцци просил от них больше, чем они могли ему обещать. Застрелить долгожданного и спокойно уйти? Что за чертовщина!

— Я вернусь, — пообещал Скарамуцци, — и сам с ними поквитаюсь. Они мои.

Такой разговор собравшиеся понимали. Раздался шквал аплодисментов и восторженных воплей. Затем он стих, как прибойная волна, скатывающаяся с берега обратно в море.

— Итак, — негромко обратился к Брейди претендент в антихристы, — исполните то, что суждено.

— Давай, — прошептала рядом Алиша.

Брейди мысленно уже надавил на спусковой крючок, отправив пулю в голову этому сумасшедшему. Но его палец не двигался.

Это неправильно, ведь Скарамуцци безоружен. Это убийство.

«Стреляй!» — сердито приказал он себе.

Но Брейди не был создан для беспринципных поступков. Он ошибался, когда думал, что готов на все, на любые нарушения закона, готов поступиться нравственными принципами. Цель не оправдывает средства! Три дня назад, целясь в Малика, он чуть не выпустил своего зверя из клетки. Теперь все было иначе.

«Вспомни убитых людей… Зака… вспомни покушение на Алишу».

У него были все основания выстрелить. Почему же он не мог этого сделать?

Бывают случаи, когда солдаты, прекрасно подготовленные физически и психологически, не могут заставить себя убить врага — даже если тот пытается убить их. И это обнаруживается в самый неподходящий момент.

— Брейди! — прошептала Алиша.

Он видел, как на лбу у Скарамуцци блестит пот, как подрагивает прядь волос. Брейди постарался отрешиться от этого, но чувствовал, что нервы у него начинают сдавать.

— Стреляй! — почти неслышно произнес Скарамуцци.

Ствол пистолета начал понемногу опускаться. На линии прицела оказалась шея Скарамуцци… затем грудь…

Тут кто-то схватил его за руку. Алиша поняла его состояние, отняла у него пистолет и сама прицелилась в Скарамуцци.

Тот всего лишь на краткий миг встретился с ней взглядом — и переменился в лице, словно пелена безумия спала, и к Скарамуцци вернулся рассудок. В глазах у него промелькнул ужас.

Алиша выстрелила.

Над левым глазом Скарамуцци возникло отверстие, а из-за головы вылетело облачко красноватого тумана. На стене за его спиной появилось несколько маленьких кровавых пятен. Скарамуцци покачнулся и повалился на алтарь. Правда, через миг он выпрямился и встал ровно. Но, очевидно, на это инстинктивное действие ушли его последние силы. Из отверстия во лбу потекла струйка крови; огибая бровь, она полилась на белую мантию. Скарамуцци зашатался и упал вперед, голова его с жутким хрустом стукнулась о каменный пол, из-под нее стала медленно растекаться лужа густой, как сироп, красной жидкости.

Никто не сказал ни слова. Никто не шелохнулся. Брейди показалось, что присутствующие затаили дыхание. Они, не отрываясь, смотрели на тело, лежавшее на полу в темно-красной луже, и благоговейно ждали.

Алиша потянула Брейди за рукав и потащила к выходу. Он все не мог оторваться взглядом от неподвижного трупа. Затем наконец повернулся и увидел невозмутимые лица Смотрителей. Три «спартанских эфора» спокойно смотрели, как они уходят. Мельком глянув на один из балконов, Брейди встретился взглядом с Викингом, который тут же отступил назад и скрылся в дверном проеме.

Алиша провела Брейди через группу охранников, которые загнали их в этот зал, а теперь толпились у выхода. Их никто не останавливал. Алиша выпустила его рукав, нагнулась и сменила разряженный пистолет на один из тех, что лежали на полу. Проверив магазин и патронник, она осталась довольна и зашагала дальше.

— Ты идешь? — не оборачиваясь, спросила она у Брейди.

 

85

— Нам самим отсюда не выбраться, — сказал Брейди.

Они быстро шли по огромному коридору с янтарными светильниками.

— Вернемся и спросим дорогу у кого-нибудь из этих уродов?

Он оглянулся. Охранники и вооруженные рабочие тем временем вошли в храм. Чем они там занимаются, Брейди не хотелось думать.

Коридор с высокими потолками окончился тремя туннелями, ничем не отличавшимися от тех, по которым они уже пробежали несколько миль.

— Ну, куда теперь? — спросила Алиша, нетерпеливо похлопывая себя по бедру новым трофеем.

Брейди уверенно, будто знал дорогу, выбрал один из туннелей.

Через двадцать минут они вышли в один из восьмиугольных залов, через которые Брейди проходил по время первого спуска в подземелье.

— Что ж, уже хорошо, — оптимистично сказала Алиша.

— Не говори «гоп»…

Брейди направился к одному из выходов и остановился: из темноты ему навстречу вышел собако-волк. Зверь остановился на пороге, опустив голову, и смотрел на Брейди желтыми злыми глазами. Он издал негромкое рычание и показал большие острые клыки.

— Брейди! — неестественно спокойным голосом окликнула его Алиша.

— Вижу… — отозвался он и вдруг понял, что она смотрит в другую сторону и видит, судя по всему, другого волка. Так и оказалось. С третьей стороны также донеслось рычанье: из глубины коридора, цокая когтями, вышел третий волк, чуть меньше первых двух, но такого же зловещего вида.

Следом за ним из темного туннеля показался Олаф. Лицо Викинга было, как обычно, бесстрастным. Топор он держал в правой руке. Войдя в зал, Викинг перехватил топор и поставил его на пол рукоятью вниз.

Брейди и Алиша к этому времени встали спинами друг к другу, чтобы следить за движениями зверей. Те, оскалившись, начали дико рычать, будто собираясь броситься — судя по всему, на Алишу.

— Ты что, пошевелилась? — тихо спросил Брейди.

— Пистолет хотела поднять.

— Значит, не надо этого делать.

— Но что-то же надо…

— Ты не успеешь их убить, они быстрее.

— Хоть его грохну. — Алиша посмотрела на Викинга. Брейди тоже повернулся к нему лицом, собираясь заговорить. Но собаки громко залаяли.

— Goð stelpa! — крикнул Олаф, и звери замолчали.

— Олаф… — обратился к нему Брейди.

Тот молча смотрел на него, и, пока Брейди раздумывал, что сказать, Алиша выпалила:

— Люко Скарамуцци мертв.

— Ты знаешь, что это правда, — подхватил Брейди. — Ты сам видел.

— Ты говорил, что веришь ему, потому что верят Смотрители, — продолжала Алиша. — Но они больше не верят в него, Олаф. Они нас отпустили.

— Ты знаешь это пророчество, — сказал Брейди. — Он не должен был умереть, но он умер.

Один из волков коротко поскулил: очевидно, ему наскучило бездействие. Псина, которую Викинг, войдя в зал, оставил за спиной, подалась вперед и встала рядом с ним.

В туннеле за спинами Алиши и Брейди послышались быстрые шаги. Внимание Олафа переключилось туда. Обернувшись, они увидели свет фонарика. Через несколько секунд оттуда показался человек, сбивший Брейди с ног в аэропорту своими железными пальцами, — Арджан Вос. В руке он держал пистолет.

Оглядев пронзительными глазками диспозицию, он довольно улыбнулся. Брейди заметил у него на ладони кровь — очевидно, Арджан держал на руках голову покойного Скарамуцци или осматривал его.

— Олаф! — сказал Арджан. — Прикончи их! Они убили Люко… убили нашего хозяина!

Олаф не двинулся с места.

Арджан навел пистолет на Алишу.

Олаф что-то сказал собакам, и те быстро окружили Арджана. Арджан удивленно посмотрел на них.

— В чем дело? — спросил он, обращаясь к животным. Потом перевел взгляд на Олафа и все понял. Тогда он прицелился в Викинга.

Ближайшая собака тут же прыгнула на него.

Грянул выстрел, пуля отколола кусок камня от стены рядом с Олафом. Тяжелая зверюга повисла у Арджана на запястье. Вскоре пистолет выпал из его руки. Другой собако-волк сбил албанца с ног, пытаясь вцепиться в горло. Третий вгрызся в свободную руку. Все они скрылись в темном туннеле. Вопли Арджана скоро перешли в хриплое бульканье, потом и оно стихло. Слышно было только бешеное рычание трех разъяренных волков, которому вторило многоголосое эхо.

Алиша и Брейди отвернулись.

— Хватит! — не выдержал Брейди.

Олаф окликнул своих зверей. Те замолчали и вернулись в зал, облизывая окровавленные морды. Они крадучись заняли прежние места, окружив Брейди и Алишу.

Брейди посмотрел на Олафа и был удивлен произошедшей с Викингом переменой. Лицо его словно сморщилось, складки на обветренной коже стали глубже. В душе Олафа, судя по всему, бушевала буря эмоций. Брейди прочел в его глазах растерянность, удивление, гнев. Но в итоге возобладало чувство, удивившее Брейди. Это было — горе. Брейди вспомнил статьи о жителях Западного поселения, которые Алиша раскопала в Интернете: для этих людей честь и душевная чистота не были пустыми словами. Похоже, Викинг горевал не столько о потерянном вожде и спасителе своего мира, сколько о том, что сам натворил, поверив мошеннику.

— Мне очень жаль, — сочувственно произнес Брейди.

Викинг долго смотрел на них, наконец поднял топор и сунул его в заплечный чехол. Потом что-то сказал собакам — те рысцой побежали к нему и уселись в ряд за его спиной.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил у них Олаф.

— Мы не можем выбраться отсюда, — ответила Алиша.

Викинг развернулся и пошел в туннель, начинавшийся за его спиной. По пути он издал какой-то звук, похожий на тихий кашель, и собаки побежали за ним. Кивком Олаф позвал за собой и людей.

Когда он скрылся в туннеле, Алиша придвинулась к Брейди.

— Ты помнишь, что это — «убийца Пелетье»? — сказала она.

— По-моему, настоящему «убийце Пелетье» ты только что прострелила голову.

— Но Брейди…

— Викинг — всего лишь исполнитель.

— Могу убить и исполнителя. — Она навела пистолет на туннель, потом посмотрела в глаза Брейди и вздохнула: — Только тогда мы никогда отсюда не выберемся.

— Не выберемся.

Алиша, присев, положила пистолет на пол, они взялись за руки и побежали за Викингом.

Олаф все время держался на некотором удалении. Когда они его догоняли, он прибавлял скорость. При необходимости останавливался, чтобы дать знать, в какой туннель сворачивать. Вокруг, как призраки, вились собако-волки.

— Нет, мы бы отсюда никогда сами не выбрались! — сказала Алиша минут через пятнадцать.

Еще через десяток поворотов они обнаружили, что Викинг исчез. Они продолжали идти прямо и вскоре вышли к железному пандусу, который вел к выходу.

Открыв внешнюю дверь, они с наслаждением вдохнули свежий воздух. Высоко в небе светила луна.

Поднявшись вдоль стены семинарии на тротуар, они свернули к газону и устало опустились на траву под деревьями.

— Вроде ничего радостного не произошло, а меня буквально распирает от счастья, — признался Брейди. — Понять не могу, почему.

— А я могу, — ответила Алиша. — Мы живы!

И поцеловала его.

И тут произошло самое удивительное: Брейди поцеловал ее в ответ.