За пятнадцать минут до начала обеденного перерыва Станислав Иванович Корж, ссутулившись, прижав руки к бокам, рабочей походкой вышел во двор автобазы, с нахмуренным челом пересек асфальтированный квадрат и остановился возле Южного бокса. Через минуту примерно из ворот вышел старший механик Алексей Алексеевич Никольский, вплотную подойдя к начальнику автобазы, тихо спросил:

— Едешь обедать?

— Еду! — многозначительно ответил Корж. — Ужин сегодня за тобой…

Потом начальственной и одновременно рабочей походкой направился к серой, невзрачной на вид «Волге», открыл бесшумную дверь, завел бесшумный шестицилиндровый мотор, машина бесшумно, вкрадчиво выкатилась из ворот автобазы. Когда Корж проезжал мимо проходной, к нему на секунду подошел сторож базы по прозвищу Протопоп. Сказав что-то тайное, он прощально помахал начальнику рукой и сплюнул через левое плечо:

— Ни пуха ни nepa!

На дворе в этот час было мало автомобилей — все на линии или в ремонте, и здесь стояла знойная тишина, зато за воротами автобазы, в тени ширококронистых тополей шла тайная, но напряженная жизнь.

Именно здесь к обеденному перерыву появлялись автомобили «личников» — так на автобазе называли частные машины. В этот полдень возле длинной стены, под тополями, не загромождая улицу и не бросаясь в глаза, скопилось около десятка автомобилей, возле каждого из которых с безразличным и ленивым видом стояли рабочие автобазы.

Сегодня можно было видеть у стены автомобиль молодого доцента медицинского института (лопнула рессора), пряталась за старый тополь «Волга» местного писателя (вышел из строя сухарик клапана), ярко краснел «Москвич» сотрудника научно-исследовательского института (отказал карбюратор), стояла на открытом месте «Волга» последнего выпуска, принадлежащая Герою Социалистического Труда, бригадиру пригородного колхоза «Победа» (надо было подтянуть все крепления машины), и еще несколько старых и новых автомобилей, владельцы которых смотрели заискивающими глазами на ленивых ремонтников автобазы, так как шла шепотливая унизительная торговля.

Возле машины молодого доцента стоял с бесстрастным, насмешливым и снисходительным лицом слесарь Варенцов, поигрывая ключами от собственного «Москвича», рассеянно слушал взволнованного доцента, который говорил о том, что ему надо каждый день ездить на дачу: «Понимаете, не могу работать в городе!» Шла речь о докторской диссертации, находящейся под угрозой, о том, что городской транспорт плох, что… «Одним словом, выручайте, дорогой товарищ!» Когда доцент кончил, Варенцов выдержал длинную паузу, еще раз усмехнувшись, наконец разлепил тонкие губы.

— Где я тебе возьму рессору! — лениво сказал он. — Ты бы вот что, товарищ! Ты бы поехал на станцию обслуживания…

— Товарищ! — взмолился молодой доцент. — На станции технического обслуживания я ничего не добьюсь…

И в самом деле, нельзя же было называть станцией гаражик, где в одну смену в крошечном боксе без подъемника работало всего два слесаря. Правда, на окраине старинного города третий год возводился супермотель, но горожане-то знали, что пройдет не меньше пяти лет, пока мотель войдет в строй. Старый город не успевал строить дома и заводы — не то что мотели…

— Товарищ, дорогой товарищ!

По-прежнему насмешливо и снисходительно улыбаясь, Варенцов фланирующей походкой пошел прочь от машины, и доцент — человек с именем, которое было известно не только в нашей стране, — бросился догонять человека в барственно-продранной синей спецовке, так как именно от Варенцова сейчас зависела новая работа доцента, которую он не мог кончить в городской сутолоке. Доцент догнал Варенцова возле проходной, схватил его за рукав грязной спецовки:

— Товарищ!

— Ну что привязался?.. Я тридцать два года товарищ, а рессоры у меня нету…

Затем Варенцов неторопливо огляделся, поняв, что их никто не подслушивает, сквозь зубы процедил:

— Уж если тебя так припекло, дорогой, то могу свои рессоры отдать… Для себя, понимаешь, брал, но вот ты, понимаешь, привязался… Только тебе придется сразу две рессоры брать… Госцена тридцать пять рублей за штуку, а установлю за четыре пятерки… — И вдруг, ласково обхватив доцента за талию; заговорил медовым голосом: — Ты на этих рессорах сто лет проездишь… Ты меня во как благодарить будешь! Ну! По рукам? Чего же ты молчишь?

— Хорошо! Пусть будет по-вашему!

Ни молодому доценту, ни всем остальным владельцам автомобилей, с которыми велся точно такой же унизительный и подлый торг, и в голову не приходила мысль о том, что история «с собственными рессорами» была подготовлена сторожем автобазы Иваниловым по прозвищу Протопоп. Несчастные автовладельцы не обратили внимания на то, что, как только они подъехали к автобазе, из проходной вышел улыбающийся старик в валенках, добродушный и ласковый, подсеменил к подъехавшей машине: «Вы к кому, соколик? Вам кого требовательно?». «Мне бы, папаша, надо рессору!» — ответил на это доцент медицинского института и попросил сторожа познакомить его с кем-нибудь из рабочих. И ровно через пять минут в багажник личного «Москвича» Варенцова была положена новая пара рессор. То же самое было проделано со всеми теми, кто впервые подъехал к автобазе, — в багажники личных машин рабочих были положены «собственная динамка», «собственный амортизатор», «собственные тормозные колодки», а ласковый и веселый сторож Протопоп каждому рабочему, выходящему из проходной, шепнул цену, которую надо взять за «собственные» детали и установку их.

— Так я могу оставить машину, товарищ? — тем же заискивающим тоном спросил молодой доцент. — Вечерком бы я подбежал.

— Шутишь, дорогой! Мое дело — рессоры, твое — договориться о яме… Вот ты и зайди к старшему механику, пусть даст команду вечерком загнать машину… Механика, между прочим, Алексеем Алексеевичем зовут… Позвать его, что ли?..

— Да, да! Зовите, зовите!

Через три минуты вышел из проходной старший механик Алексей Алексеевич Никольский, надевший почему-то по этому случаю очки, хотя в них не нуждался. Голос у него был отрывист и басовит:

— Здравствуйте, товарищ! Чем могу быть полезен?.. Нет, нет! Сегодня машину поставить на яму не можем! Вон, видите — машина Героя Социалистического Труда — ее придется в первую очередь отремонтировать. Надо вам подъехать завтра, но не с пустыми руками… Вы где работаете? Доцент мединститута?.. Ах, так! Слушай, Варенцов! А не поработаешь ли ты вечерочек сверхурочно? И вреда для производства нет, и товарищу доценту поможешь… Медицина!

Шелестели под теплым ветром тополя, солнечные пятна веселили сухую землю; со лба молодого доцента стекала струйка пота. Он был только начинающим автомобилистом и только начинал понимать, какие могучие руки брали его за горло: нужно было еще уплатить за право постановки автомобиля на яму; ему, доценту, нужно было до вечера дежурить возле проходной, чтобы его машину все-таки поставили на яму; доцент, наконец, понимал, что ему придется присутствовать при постановке двух новых рессор, уж больно вороватыми, злыми, нечистыми были глаза у Варенцова. Если оставить машину в гараже без присмотра, тот может снять и заменить любую хорошую деталь на старую, может сменить новый баллон, если он не маркирован, а что касается рессор, то уж непременно поставит одну старую рессору взамен двух новых. Все может сделать Варенцов — тихий алкоголик и развратник, найденный Станиславом Ивановичем Коржем в одном из гаражей в плачевном состоянии. Его уже увольняли и собирались судить за автопроисшествие, но в дело вмешался Корж, и Варенцов был спасен.

История с Варенцовым не была исключением: из рабочих автобазы не он один был найден и принят на работу самим Коржем, и каждый из этих «найденышей» считал себя обязанным начальнику, а иные из них, кроме того, были связаны по рукам и ногам тем, что имели пагубные недостатки: один пил, другой — менял жен и сводничал, третий — скрывался от алиментов, пятый был вором, пойманным за руку самим Коржем. Отбросы — вот кого тайком привечал начальник автобазы. И хотя здесь трудились и честные люди, всё противозаконное скрывалось и пряталось. Как только кто-либо из честных тружеников начинал понимать происходящее, от него умело избавлялись: устраивали на самую крупную в городе автобазу или в мастерские, где были лучшие условия труда.

Не прощалась на автобазе и глупость. В то время, когда бывший уголовник Алексей Алексеевич Никольский обдирал как липку доцента-медика, возле проходной расхаживал с тоскующими глазами недавно уволенный классный мастер-авторемонтник Игорь Беломестных. Глупость уволенного заключалась в том, что два месяца назад он купил черную «Волгу» новой модели и приехал в ней на работу. Увидев машину у ворот автобазы и узнав, что ее приобрел Игорь Беломестных, начальник автобазы застонал:

— Дурак! Идиот! Слесарь покупает новую «Волгу»! Он, видимо, решил нас погубить!

Сам Станислав Иванович Корж ездил на незаметной серой «Волге» с невидимым шестицилиндровым мотором; у старших механиков имелись вышедшие из моды «Победы» с волговскими моторами, а рядовая автобазовская братия пробавлялась нарочно помятыми «Москвичами» с мощными форсированными моторами. Понятно, что дурака Игоря Беломестных немедленно уволили как пьяницу, попавшего в вытрезвитель, и вот он слонялся возле проходной в надежде вымолить у Коржа прощение. Вместе с тем Игорь Беломестных старался не попасться на глаза дежурному механику Алексею Алексеевичу Никольскому, который «добивал» доцента-медика:

— Значит, договорились, товарищ доцент… Часиков в семь мы ваш мотор загоним на яму, а часиков в десять… Желаю успехов, товарищ!

Проговорив это, Алексей Алексеевич Никольский вальяжной походной, копирующей походку Коржа, вернулся во двор автобазы, незаметно показал сторожу три пальца, что означало: «Через три минуты следуй ко мне!», и ровно через сто восемьдесят секунд в конторку механика проник сторож Протопоп — третье по значению лицо в шайке Станислава Ивановича Коржа.

У Протопопа лихо торчала хилая бороденка, сморщенное лицо было веселым, словно он только что хватил стакан водки, хотя сторож в рот не брал спиртного. Голос у него был с приятной хрипотцой, сатиновая сиротская рубашка была накрахмалена и аккуратно заправлена за ремень, как гимнастерка; волосы у него были подстрижены скобкой, и седины в них почти не было, хотя Протопопу шел шестьдесят шестой год. «Два христовых возраста!» — умиленно говорил он, ибо был активным прихожанином единственной городской церкви. Поговаривали даже, что Протопоп входит в руководство прихода — бог его знает, в каком качестве!

Войдя в крохотную конторку старшего мастера. Протопоп снял с лица умильную улыбку, вздохнув, присел на стул и вынул из-под рубахи плоскую сумочку-кошелек. Затем он чутко прислушался и только тогда достал из сумочки несколько новых хрустящих бумажек.

— Сто шестьдесят! — прошептал Протопоп. — Мелочишки — рублей восемь… Все остальное — червонцами.

Сто шестьдесят рублей — это был полусуточный «заработок» Коржа, дежурного старшего механика и Протопопа, который делили так: шестьдесят процентов получал Корж, остальные — механик и Протопоп. Сто шестьдесят рублей сторож собрал с автослесарей за смену с девяти вечера до девяти утра, когда в ремонтных боксах происходила самая интенсивная работа, а в девять вечера Протопоп опять обойдет ремонтников с кошельком-сумочкой, собирая дневную выручку. Так зарабатывала шайка Коржа, имея ворованные запасные части и сообщников-автослесарей, которые в иную смену сами получали до пятидесяти рублей «калыма». Ворованными запчастями шайку Коржа снабжали тайные, тщательно законспирированные люди, фамилий которых никто, кроме начальника автобазы, не знал.

— Иди! — шепнул сторожу Никольский. — Не топчись, Протопоп. Дотопчешься!

Топтаться — это была опасная привычка Протопопа. Он вдруг начинал, стоя на месте, перебирать ногами в валенках, маяться и краснеть, как девушка, тяжело дышать и по-стариковски мелко вздрагивать. Все это кончалось тем, что Протопоп, закатив глаза, падал на пол, словно в истерике или эпилептическом припадке.

— Не топчись! — крикнул Никольский. — Убьем!

Однако лицо сторожа уже сделалось пунцовым, ноги подламывались и спина опасно изгибалась — вот-вот упадет на спину, и старший механик, вскочив, торопливо протянул старику десять рублей:

— Получай, сволочь!

Минут через пятнадцать после ухода Протопопа старший механик Никольский, напевая что-то веселое полублатное, выбрался из конторки. Он чуточку постоял в тени, потом, заложив руки за спину, двинулся в сторону мойки автомобилей, где на деревянной скамеечке сидела полная круглолицая женщина в коричневом кожаном фартуке. Женщину звали Машей, была она вдовой, славилась ленью и пристрастием к сладкому, и с Никольским у нее были прекрасные отношения. Вот и сейчас Маша ярко улыбалась механику, а когда он подошел и сел рядом, незаметно сунула в карман Никольского несколько смятых ассигнаций — это была плата шоферов за то, что некоторым из них — самым проверенным — путевые листы заполнялись «на кудыкину гору». Полдня, а иногда и целый день некоторые шоферы, состоящие в шайке, работали «налево».

— Жарко! — сказала Маша и хлопнула механика по спине широкой ладонью. — Жарко! Толстая я стала…

— Это хорошо, Машуня… Пиши письма, но не доплатные!

Несколько секунд просидев рядом с женщиной, Никольский еще раз неторопливой походкой прошел по двору, не обнаружив ничего тревожного, осторожно выглянул в ворота, за которыми продолжался тайный торг. На первый взгляд здесь тоже все обстояло благополучно, но старший механик вдруг подтянулся, прищурившись, спрятался за угол. Под старым тополем, оказывается, стоял молодой человек в светлом костюме и ярко-коричневых босоножках; он курил длинную сигарету и с большим любопытством поглядывал по сторонам. У молодого человека было длинное узкоглазое лицо, большой рот, чуточку потешный курносый нос, но все остальное у него было на месте: широкие плечи при узких бедрах, сильные загорелые руки, очень высокий лоб и взгляд, от которого у Никольского по позвоночнику пробегал обычно холодок. Да и не мудрено, так как под старым тополем стоял капитан ОБХСС Виктор Сергеевич Одинцов, который вот уже третий месяц все кружился вокруг автобазы — все что-то вынюхивал и высматривал.

Спрятавшись за угол, старший механик Никольский затаил дыхание, а щеки у него тотчас вспотели, так как он заметил, что капитан Одинцов весело улыбается, и вид у него был вообще легкомысленный, хотя всего две-три недели назад, появляясь возле автобазы, обэхээсовец все хмурил брови и сосредоточенно потирал тугими пальцами чисто выбритый подбородок. А уж три месяца назад Одинцову было и вовсе не до улыбок — ходил возле ворот мрачный, как дождевая туча. «Наколет, если уже не наколол!» — со страхом подумал Никольский и, будучи суеверным, вспомнил вчерашний сон: видел себя самого в одних трусах. Сон этот у него всегда выходил к беде. «Ах, однако уже наколол!» — опять мелькнула мысль. Сегодня Одинцов еще был опасен. Лицом к нему и, следовательно, спиной к Никольскому стоял недавно переведенный на три месяца в разнорабочие водитель Валентин Спирин, принятый на автобазу по рекомендации райкома ВЛКСМ. Это был тот самый Валентин Спирин, который сегодня утром пообещал Коржу пожаловаться на него. Что это все значило, старший механик Никольский понять не мог. Испугавшись непонятной встречи, он спрятался за угол, но капитан все-таки заметил его:

— Алексею Алексеевичу — пламенный привет!

— Здравствуйте, товарищ Одинцов! — весело закричал в ответ старший механик. — Как живете-можете?

— Вашими молитвами, Алексей Алексеевич!

Руки у Никольского дрожали, и он их засунул в карманы.