Ну, а если припоминать почтальонов, то все они как один были донельзя странными типами, и все быстро куда-то пропадали. Например, один из них питал необъяснимую неприязнь к мертвецам и всегда морщился, когда, доставляя нам телеграмму, заходил в дом (здесь надо добавить, что у нас постоянно играли и пели мертвецы: то Брамс, то Барток, а то и Цой).

– И охота вам мертвечину эту пользовать? – плевался почтальон, дожидаясь подписи.

– Дух бессмертен, – отвечал папа рассеянно, если был дома.

– Они не мертвецы, они сейчас смотрят на нас с неба и радуются, – отвечали мы кротко, если папы не было.

– Воняет-то как! Смотрите, и сами завоняете, – грозил он неопределённо. – Мало вам живых, что ли? Живых пользуйте, оставьте некрофагию! Яд, трупный яд! Послушайте доброго совета: бросьте.

Сам же он был не слишком здорового вида: глаза горят, щёки запали, кожа зеленоватая, из ноздрей кустится жёсткий волос. Но мы его не боялись, привыкли ко всяким чудакам. Угостишь его, бывало, белым хлебом с мёдом – он примет и ест с аппетитом, а пальцы худые-худые, ногтистые. Походил он, походил, а вскоре и пропал; люди говорили, что преставился: смотрит теперь на нас с неба и радуется.