Частенько, чтобы как следует обидеть друг друга после обеда, мы с братиками дожидались, пока сигары раскурятся, и заводили истории со всякими намёками. Никогда нельзя было угадать, кто обидится первым, а иногда обижался даже сам рассказчик. Поэтому, чтобы избежать провокационных переглядываний и перемигиваний, как только история начиналась, мы вставали и разворачивали кресла в разные стороны. Хулио любил истории о любви, Колик – о тюрьме, Валик – об искусстве, Толик – о дальних странах, ну а я рассказывал всё подряд, что в голову придёт:

– Жил-был однажды человек, специалист по стали, довольно глупый, но трезвомыслящий и с чувством собственного достоинства. Больше всего на свете ему нравилось творить, создавать – но не лишь бы что, а только новое, доселе никем не созданное – и после многочисленных разочарований, когда он убеждался, что его творения давно и многажды превзойдены, он наконец ясно осознал свои скромные возможности. С одной стороны наступали изобретатели, которые уже давно выдумали всё полезное для человеческой жизни – тостеры, батарейки, увлажняющие кремы, секвенсоры, оладьи с творогом – но на этом не успокаивались и продолжали бурно рождать идеи. С другой стороны наседали художники, в огромных количествах создающие бесполезное – одни занимались красивым, другие специализировались на безобразном – целые тысячелетия картин, скульптур и декоративных панно. Чтобы наверняка избежать пересечений и с изобретателями, и с художниками, и со всевозможными их помесями, вроде архитекторов или дизайнеров, человек положил себе заниматься лишь такими творениями, которые не будут приносить пользы и не будут иметь ни концепции, ни броского внешнего вида. Хорошенько всё обдумав и уверившись, что теперь уж точно он не потеряет времени зря, человек засучил рукава и взялся за работу. Первым делом он принёс домой полную сумку стальных стружек и стал разглаживать их и раскладывать рядами крест-накрест; залил их кипятком и поставил ржаветь; через неделю соскоблил скребочком ржавчину, а сами стружки истолок молотком в порошок; взял лист бумаги, намазал клеем, выложил на листе круги из ржавчины и квадраты из стального порошка и заклеил сверху полиэтиленом; проделал в этом бутерброде иголкой частые дырочки, скрутил в трубку и обмотал шерстяными нитками. Получилось Творение №1, тренировочное. Так и повелось: человек трудился не покладая рук и примерно раз в неделю заканчивал новое творение. Через полгода у него кончилось место в шкафу, через год – на антресолях, через пять – в гараже. Тогда он придумал ежегодно на октябрьские праздники собирать все творения и плющить и прессовать их в тонкие пластины, для удобства штабелирования. Теперь ему уж ничего не мешало, и он занимался чистым творчеством целых двадцать пять лет, пока не заполнил сплюснутыми творениями весь гараж и не вздохнул с облегчением. Поглядел человек на свои мозоли от стамески и долота, поглядел на морщины от непрестанного думания, и приступил к финальной фазе: развалил ровные штабеля в кучу, расколол творения топором на куски, размельчил куски кусачками на щепки, размолол щепки в ручной кофемолке на серый песочек. Набрал полное лукошко песочка и пошёл в Нобелевский комитет – был этот человек не из застенчивых. Рассмотрел Нобелевский комитет внимательно серый песочек в микроскоп, подивился на небывало сложную структуру, рукотворную причём, и присудил человеку почётное звание и приличную премию – за упорный труд и великий вклад.

Хотя этой историей я рассчитывал уязвить и Валика, и Толика одновременно, но они почему-то не вскакивали, не уходили и продолжали сидеть. Я встал и обошёл кресла: все мои братики спали, приоткрыв рты и подложив под головы маленькие гобеленовые подушки. Стаканы были допиты, сигары аккуратно погашены в пепельницах, галстуки ослаблены, и это означало только одно – они заснули преднамеренно, желая оскорбить меня как рассказчика.