Часто и гулко кто-то колотил по сигнальной рельсе. Тяжёлые, звенящие металлом звуки больно отдавались в висках: — «Буммм… Буммм…. Буммм…»

Митяй вскочил, больно ударившись спросонья о потолок головой. Тревожный набат не прекращался. Что это? Неужто боевая тревога? Да такого сроду среди зимы не было!

На пожар не похоже — тогда было бы по три удара с длинным перерывом. Может спьяну кто-то шалит? Не, не может быть…. За такие шуточки головы вмиг можно лишиться. Вправду значит боевая тревога.

В таком случае Устав казачьей службы предписывал всем взрослым мужикам с оружием к командирской землянке бежать, а старикам, бабам и малым детям дома сидеть не высовываясь. Да ещё к обороне своего жилья готовиться на всякий случай.

От досады аж зубами заскрипел Митяйка. Со слов атамана получается, что испытание он так и не прошел. Значит не казак пока… Обидно! В землянке как малолетка сидеть должен! Небось даже безногий Прохор сейчас лихо катит по улице на свой лыжной тележке с арбалетом за плечами. Какой-никакой, а тоже вояка!

А делать-то нечего. Устав службы нарушать никому не позволено. За это вмиг, скорый на расправу атаман «берёзовой кашей» угостит. Только не настоящей кашей, а совсем другой…. Задницу заголят и раком без порток в специальный станок на центральном костровище поставят. На потеху всей станице, вицами берёзовыми, в воде мочёными, хлестать будут, да при этом ещё присказку приговаривать издевательскую: — «Будешь жить по Уставу — завоюешь честь и славу! Будешь жить по Уставу — завоюешь честь и славу…». Стыдоба!

На всякий случай быстро оделся Митяй по-походному, примотал запасной нож к прочному древку на манер копья и сбоку от двери расположился. Что не говори, а боевая тревога — это не шутки. Когда последний раз она объявлялась, он даже и не помнил…

Горящую лучину пришлось затушить — если враги ворвутся в землянку, они ничего не должны увидеть, а он их и в темноте легко сможет на ножи поставить.

— Митя! Что случилось-то? — неожиданно прошептала из сумрака Маша. У Митяя радостно обмерло сердце — первый раз она его назвала по имени, да ещё так нежно, как никто его ещё не называл.

— Не знаю, что случилось. Тревога боевая в станице! Да ты спи, спи. Не страшно это. Обойдётся… — ответил Митяй, сам не веря в свои слова. Происходящее не предвещало ничего хорошего.

Снаружи доносились невнятные крики. Гулко ахнули, один за другим, два ружейных выстрела. Кто-то истошно заорал как от сильной боли. Дела… Если до огнестрела дошло, то значит какая-то серьёзная заварушка случилась. Неожиданно набат стих.

Но отбоя тревоги — ударов с длительными промежутками не было. Криков тоже больше не было слышно.

Медленно тянулось время. Митяй терялся в догадках о том, что же произошло.

Неожиданно заскрипел снег возле землянки под тяжёлыми шагами. Судя по звукам, идущих было несколько человек. Руки крепче сжали копьё и он слегка отклонился назад чтобы удобнее было нанести неожиданный удар.

— Спит наверное парнишка с бабой своей — послышался чей-то голос.

— Да не, он не такой. Сейчас наверное с колотушкой за порогом поджидает.

Шагнёшь, и башку-то зараз проломит!

— Эй, Димитрий! Встречай гостей!

Облегчённо вздохнув, метнулся Митяй к печи и, раздув тлеющие уголья, запалил сразу две лучины.

В землянку ввалилась толпа мужиков. Вместе с ними степенно вошёл атаман Остап собственной персоной. Неспешно прошагав к красному углу, он без приглашения уселся за стол. Все остальные остались топтаться у порога, неловко согнув головы под низким потолком. В землянке в момент стало тесно. От удивления Митяя столбняк хватил. Творилось что-то невероятное. В жизни такого не бывало, чтобы сам атаман к простому казаку в землянку заходил!

Остап, между тем, хмурясь, осматривался кругом. Задержал взгляд на полке с книгами и, заметив забившуюся в углу на нарах Машу, многозначительно хмыкнул. Долго пялился в лицо Митяя и молчал. Все присутствующие тоже почтительно молчали. Сердце ёкнуло в предчувствии чего-то недоброго. Просто так атаманы в гости не заходят, а ничего хорошего в Митяевом положении ждать не приходилось.

— Вот что Димитрий, — наконец-то заговорил Остап: — Девку твою мы забираем.

— К…как так з…забираете? — неожиданно сорвавшимся голосом выдавил из себя Митяй.

— А вот так! На станицу крысятники напали. Отбить-то мы их отбили, только добром они уходить не хотят. Девку твою требуют выдать, да выкуп большой за неё обещают. Дочкой она самого главного крысятного князя оказалась. Потому и забираем штоб обратно отдать.

Митяй растерялся. Он ничего не понимал. Закон запрещал отдавать бабу на сторону, если в ней зреет семя казачье. Да ещё, кроме того, была Маша его собственностью. Он её пленил, в станицу притащил и потому принадлежала она только ему одному.

— Нельзя её отдавать. Не по закону это, — едва слышно выдохнул Митяй: — Семя моё в её чреве. Не отдам…

— Ах ты паскудник! — грохнул кулаком по столу атаман:

— Да кто же тебя малолетку спрашивать-то будет! Смотри-ка на него — бабу он не отдасть! Твоё дело щенячье — сиди да помалкивай, пока тебя самого в расход не пустили. Что я сказал — так тому и быть!

Голова у Митяя пошла кругом. Горячая волна поднялась от сердца и хлестнула в висках. Внутри словно что-то оборвалось. Не помня, себя шагнул он к атаману и, глядя прямо в его заросшую до самых глаз волосатую харю, с ненавистью выкрикнул:

— Хоть вы и глава наша, дядько Остап, а закон нарушать никому не можно! Биться с вами буду в поединке! Мне терять нечего! Сволочь вы, дядько! Сволочь!

С этими словами Митяй смачно харкнул в лицо атамана.

Стоящие в землянке казаки ахнули. Такое оскорбление и плевок в лицо могли смыться только кровью в смертельном бою. Слыханное ли дело, чтобы самого атамана вызывали на поединок! Больше всех растерялся сам Остап. Митяев плевок стекал по побагровевшему носу и капал на густую с проседью бороду. Через секунду вскочил он из-за стола, с грохотом опрокинув скамью, и потянулся лапищами к горлу Митяя:

— Да я ж тебя сейчас придушу щенок! Урою!!!

Подскочившие казаки повисли у него на руках:

— Охолони, охолони, Остап! Не бери грех на душу. По правилам всё делать надо. В поединке его прям сейчас и прикончишь!

Заматерившись, стряхнул атаман казаков с себя, утёрся, ни на кого не глядя, ринулся к двери. Не рассчитав, в полумраке гулко хлопнулся лбом о притолоку и, не закрыв дверь, выскочил наружу.

— Зря ты так Митяй! — сказал кто-то из казаков:

— Да разве ж плетью обух перешибёшь? Прав, не прав атаман — а приказы его выполнять надо. Вот сейчас смерть свою из-за бабы и примешь. Эх-ма, дурашка ты, дурашка… Малохольный, как твой батька Ботаник! Всё правду ищешь…. Собирайся давай на поединок.

* * *

Снег возле большого станичного костровища был плотно утоптан. Горящие смоляные выворотни ярко освещали угрюмые лица казаков, стоящих рядом. Все с оружием в руках. Детишек и баб не было видно: время ночное, да и сигнала отбоя тревоги так и не было — боятся из землянок высунуться. Вдалеке, возле частокола, дежурил сторожевой отряд. Изредка оттуда слышались предупреждающие крики: дело было не шуточное — враг осаждал станицу и надо быть начеку.

Атаман, раздетый до исподней рубахи с закатанными рукавами, разминался, поигрывая суковатой дубинкой казавшейся совсем крошечной в его огромных, волосатых ручищах. Вторая дубина валялась на снегу рядом.

Митяй, на ходу скидывая верхнюю одежду, подошёл к костровищу. Остановился, любуясь искрами улетающими в звездное небо. Потом, повернувшись на восток и пристально вглядываясь в чуть светлеющую полоску неба, прочел прощальную молитву. Отсалютовав, низко поклонился казакам:

— Прощайте, люди добрые! Не поминайте лихом!

Из толпы, прихрамывая, вышел один из самых уважаемых станичных казаков — старый Клим Пескарь. Сняв шапку, поклонился сначала толпе, а затем отдал салют атаману и Митяю.

— Други-станишники! Обчество назначило меня судить этот поединок, — заговорил он неожиданно молодым и звонким голосом:

— Все вы уже знаете, что молодой казак Димитрий Ботаников нанёс обиду атаману нашему станичному Остапу Медведеву и вызвал его на поединок.

Когда был последний поединок у нас никто, наверное, не упомнит. А посему, расскажу правила поединков.

Биться можно руками, ногами, зубами и дубьём. Всякое другое оружие запрещается!

Бой идёт до тех пор, пока дыхание у одного из бойцов не остановится. В живых должен остаться только один. Если кто нарушит эти правила, или струсит и побежит

— того ждёт позорная смерть без почестей и тризны.

Взяв в руки обе дубинки, Пескарь придирчиво осмотрел их, сравнил длину и протянул атаману первому для выбора как потерпевшему. Тот презрительно отвернулся, давая понять, что отказывается.

Атаман был на голову выше и в два раза шире. Митяй облюбовал более лёгкую на вид дубинку, рассудив, что с ней будет проще управляться. Вдобавок слабость после ранений давала себя знать. Боль в груди не позволяла в полную силу действовать левой рукой и наклоняться вбок. Шансов выжить не оставалось. Про себя решил Митяй, что так просто не даст убить себя — попробует перед смертью хоть немного посопротивляться, а если повезёт, то и раскровянить ненавистную атаманскую рожу.

— Начали, — скомандовал Пескарь и проворно отскочил в сторону, чтобы ненароком не задели его.

Набычившись, Остап стал медленно надвигаться на Митяя. Дубинка словно живая крутилась, переворачивалась и порхала из руки в руку. Бойцом атаман был отменным!

Холодок предчувствия неминуемой смерти сжал сердце. Стало до слёз обидно от того, что сейчас, через несколько секунд, его жизнь закончится. Сильно захотелось немного, хоть чуточку, пожить ещё… Но он сам сделал свой выбор и было уже поздно сожалеть о сделанном.

Справившись со страхом, Митяй прыгнул вперёд и сделал обманный взмах. Остап тут же парировал и, когда стал наносить ответный удар, Митяй кувыркнулся ему под ноги. Потерявший равновесие атаман растянулся на снегу и он, от души, с оттяжкой, огрел по толстому заду дубиной. Следившие за поединком казаки расхохотались.

Взревев, Остап прыжком вскочил на ноги и почти мгновенно со страшной силой нанёс прямой удар. Не успевший отскочить Митяй попытался прикрыться своей дубинкой, но было бесполезно. Тяжёлое дерево с размаху опустилось ему на темя. Раздался жуткий хруст и всё вокруг начало темнеть. Костёр с огненными искрами крутнулся и повалился набок.

Последнее, что увидел Митяй сквозь пелену застилающую глаза, это был безногий Прохор, приложившийся щекой к ложу взведённого арбалета и старательно целящийся в его сторону…