Осень уже наступила, а снег всё не выпадал. Лиственницы, желтея ветвями, стояли среди голых березок, словно огромные костры. Стада ондатр паслись по берегам озёр, набирая жир на долгую зиму. Тянулись на юг с тревожным курлыканьем стаи лебедей. Северное сияние в кромешной тьме осенних ночей полыхало необычными, волшебными красками. Даже старики такой красочности припомнить не могли.

Световой день стремительно укорачивался, а тёмное время становилось всё длиннее и морознее. Утренний иней не сходил с пожухлой травы почти до полудня.

Впервые за всю историю станицы стали люди сытно жить. Почти в каждой землянке был отгорожен угол, в котором ползали друг по другу несколько сотен домашних крыс. Многие заготовили в достатке сушёной травы и веников, чтобы кормить их всю зиму. Свежее мясо теперь всегда было на столе. Обленившись, некоторые казаки спустя рукава выполняли задания атамана по заготовкам. Иногда, проспав целый день в кустах, возвращались и разводили руками — дескать, мол, не попадалась дичь, не получилось подстрелить.

Безногий атаман только материл их последними словами не в силах наказать лентяев. А казаки шептались меж собой: «Чего ради жилы рвать? Зачем нам запасы провианта делать? На свежем крысином мясе легко всю зиму перекантуемся…»

От такой лёгкой жизни всё чаще мужиков стало на грибное зелье тянуть — благо в этом году урожай грибов был невиданный.

Но в целом все были довольны жизнью, только старый Клим Пескарь качал головой и повторял не к месту: «Ох, не к добру всё это! Вот помяните мои слова — не к добру…»

Отмахивались от него: «Не каркай! С новым атаманом не пропадём!».

* * *

А Митяю было плохо. Со здоровьем не ладилось. После поединка очень ухудал и высох телом. Временами сильно болела голова. Иногда случались обмороки, во время которых он неожиданно падал и потом долго приходил в себя. Чтобы не ушибить голову приходилось постоянно ходить в каске, снимая её только на ночь. Вдобавок начало зрение подводить. Боясь себе в этом признаться, он каждый день убеждался в том, что видит всё хуже и хуже. Уже за сто шагов не мог отличить дерево от человека.

Рубцы на голове подживали плохо. Очень досаждали вши, поселившиеся под гнойной коростой. Когда дурной запах из-под каски становился совсем невыносимый, шёл он к ведунье Варваре. Она отсасывала гной, становилось чуток легче, но ненадолго.

Пробовали запустить в язвы червей-опарышей, чтобы они гниющее мясо вместе с заразой выели, но даже это испытанное средство не помогало. Немного ещё легчало от настойки из плесени, болотного мха и паучьей паутинки. Однако старая ведьма говорила, что нельзя это лекарство постоянно потреблять — потом ещё хуже будет.

Нашлась и Митяю работа. Прохор поручил каждодневно заносить в специально заведённую берестяную книгу обо всех событиях, происходящих в станице. Вечерами добросовестно записывал он сколько мяса добыли, чья баба родила, да кто прихворнул. Последнее время пристрастился Митяй к чтению. Самым большим удовольствием стало для него вечером распалить лучину поярче и, напрягая слезящиеся глаза, складывать из букв слова, а из слов узнавать новые удивительные истории.

По распоряжению атамана купили казаки на ярмарке десяток настоящих книг — с тонюсенькими бумажными листами плотно сшитыми между собой. На некоторых даже сохранились плотные картонные корочки украшенные рисунками. Аккуратные буковки, написанные нечеловечески ровным почерком, читать было на удивление легко и приятно. После них даже не хотелось открывать корявые берестяные тома, пылящиеся на полке.

Больше всего нравилось Митяю читать историю про мужика со странным именем Робинзон Крузо. Он от души хохотал над бестолковостью этого чудака, пытавшегося выжить на необитаемом острове.

* * *

В тот вечер Прохор вкатил в землянку злой и разражённый. Днём на костровище выпороли двух казаков, опившихся грибовки и провалявшихся целый день пьяными, вместо того чтобы общественные работы выполнять.

Почти сразу бабье успело донести атаману о том, как наказанные сильно возмущались. Якобы говорили они, что долго живёт на шее у общества названный сын Прохора и пора бы уже избавиться от больных и хворых, вместо того, чтобы людей заготовками мучить.

Опечалился от такого известия атаман. По закону действительно надо было бы собрать совет да пустить в расход всех квелых, если они не выздоравливают. И нарушать этот закон Прохор не мог. К наступлению холодов придется выбраковкой заняться и первым на очереди будет Митяй, если не выздоровеет окончательно. От всего этого голова пухла.

Нехотя похлебав наваристую кашу, стал молча просматривать записи.

— Слышь, Митяйко, — удивлённо присвистнул он: — За последние три дня у нас заболело аж пятнадцать человек. Что это значит?

— Не знаю, дядько. Сродственники говорят, что лихорадка их мучит, да бубонами все покрылись.

Неизвестно от чего вдруг всполошился Прохор: — Беги-ка быстрей Дмитрий к бабке Варваре и пусть сейчас же больных осмотрит. Опосля ко мне с докладом. Только бегом беги. Одна нога здесь — другая там!

Через час в дверь постучалась старая ведунья:

— Беда, батюшка! Лихая беда. Чумой четыре семьи болеют. Видать от крыс своих заразились…

— Что же делать бабушка?

— Выход один — жечь чумные землянки вместе с людьми. Колом дверь подпереть, да в окошко смоляных факелов накидать. Только так спастися можно.

Станица притихла. Тяжёлым смрадом чадили сожженные землянки. Удушливый запах горелого мяса стлался по улице. Во все семьи послал атаман нарочных с приказом немедленно всё крысиное поголовье уничтожить и сжечь. Под страхом смерти! Только не спешили станичники такие распоряжения выполнять. Без домашних крыс они уже не мыслили своё существование. Без них ждала голодная смерть лютой зимой.

На следующий день пришло известие о том, что ещё в трёх землянках люди заболели.

Сжечь их не удалось. Хозяева, засев у порога, отчаянно защищались от факельщиков. К вечеру больные появились ещё в двух жилищах.

Это был конец. Атаман отдал последний приказ: закрыться в своих землянках и ждать смерти, надеясь на чудо.

К вечеру пятого дня занедужил Прохор. На шее, подмышками и на запястьях вздулись огромные бубоны — сочащиеся гноем опухоли, величиной с детский кулачок.

Хриплым от лихорадки голосом он просипел:

— Это конец, Митяйко. Уходить тебе надо из станицы. Прямо сейчас уходи. Ступай к крысятникам. Зарази их чумой — пущай тоже сдохнут. Отомсти!