Тесс попросила Кроу высадить ее на Бонд-стрит, рядом с неосвещенным магазином. Он предпочел бы проводить ее до бокового входа в переулке, но ей не хотелось, чтобы все это напоминало свидание. Сгущался туман, и, хотя воздух был теплым и влажным, ночь казалась ей слишком уж романтичной. Она боялась, что Кроу полезет целоваться. Она боялась, что это ей понравится.

Тесс шла по переулку, и ей было как-то тревожно. Звезды и фонари скрылись в тумане, и улица была темнее, чем обычно. Луны не было. Может, ей не стоило отшивать Кроу. На полпути она остановилась, подумывая вернуться к главному входу, но решила, что это не самая удачная идея. Магазин уже закрыт, и ей не хотелось проходить через квартиру Китти, которая, вероятно, была со своим полицейским.

«Не глупи, — сказала она себе. — Все эти шпионские страсти в юридических конторах плохо действуют на психику».

Она пошла дальше; подошвы ее мокасин громко шлепали по тротуару. Казалось, она слышит эхо своих шагов. Или это шаги того, кто идет за ней?

Она достала ключи и зажала их между пальцами в качестве импровизированного кастета. Этому научил ее отец перед тем, как она уехала в колледж. Тесс добралась до тяжелой железной двери, которая вела к ее лестнице.

Но как только она вставила ключ в замок, из подъезда на другой стороне переулка выскочил человек и схватил ее за правое запястье.

Слишком перепуганная, чтобы кричать, Тесс развернулась к улице, пытаясь убежать, но держали ее крепко. Она ударила левой, и, хотя била наугад, здорово заехала ему по скуле и носу.

— Черт тебя дери, Тесс! — Джонатан Росс отпустил ее руку и схватился за лицо. — И когда ты только стала такой пугливой?

— Как криминальный репортер ты должен знать, что некоторые жители нашего города последнее время немного, нервничают. Чуть ли не каждый день кого-то убивают.

— Кажется, у меня кровь идет.

— Да ладно тебе… — Она отперла дверь. Руки дрожали; на самом деле, ее всю трясло, словно вместо бурбона она пила капуччино. Тесс втащила Джонатана в дом и осмотрела под лампой на лестнице.

Дело ее рук выглядело впечатляюще. Уголок правого глаза был бесцветным и начинал опухать. От ногтей, пусть и довольно коротких, остались две параллельные царапины, переходящие со скулы на лоб. Кровь текла тонкими струйками — самая настоящая кровь.

— Кажется, я сломала тебе нос, — мрачно констатировала она.

— Нос? Ты сломала мне нос? — У Джонатана был красивый прямой нос, и его отец, который занимался пластической хирургией в одной из клиник на окраине Вашингтона, любил говорить своим пациентам, что это его работа. На самом деле, это был дар природы, и Джонатан им очень гордился.

— Шучу. Поднимайся наверх. Дам тебе какую-нибудь тряпку и бренди. Можешь делать с ними, что хочешь.

Войдя в квартиру, пока Джонатан внимательно изучал свое лицо в зеркале в спальне, Тесс сняла блейзер, вытащила из кармана дискету и попыталась незаметно пристроить ее на прикроватный столик.

— Что это?

— Работа для дяди Дональда.

— Я думал, ты берешь распечатки. Кажется, твой «Мак» не читает режимные IBM-копии.

— Есть какая-то программа перекодировки. Это делает системный администратор.

Символично. Раньше Джонатана совершенно не интересовало, что она делает для дяди Дональда.

— Никогда об этом не слышал, — не отставал он. — Департамент не в состоянии компьютеризировать программы социального обеспечения, а их системный администратор способен решать такие задачи?

— Ты зачем сюда пришел? Чтобы напугать меня до полусмерти или чтобы допрашивать о моей подработке? — Она выдернула рубашку из джинсов. Она ненавидела, когда одежда касалась тела, давила на талию. В идеале она предпочла бы все время ходить в халате, но не хотела казаться еще полнее. Она начала расстегивать рубашку — медленно, но верно.

— Все то же шикарное тело?

— А почему бы тебе не подойти ко мне и не проверить? — Тесс присела на край кровати и начала стаскивать джинсы.

Его лицо было теплым и влажным от полотенца, которое он к нему прижимал. Джонатан опустился на колени между ее ног и помог ей расстаться с джинсами. Она коснулась его лба тыльной стороной левой руки, словно проверяя, нет ли жара. Правый указательный палец изучал царапины на лице.

— Если бы та был грабителем, — промурлыкала она, — я бы надрала тебе задницу.

— Правда? — Он толкнул ее на постель, держа за плечи и сжимая крепкие мышцы, которые вздувались, когда она нервничала. — Ты занимаешься греблей. Бегаешь. Поднимаешь тяжести. А я раз в неделю играю в баскетбол, и то если повезет. Попытайся-ка встать.

Она даже не пыталась, потому что знала, что ничего не получится, ведь женщине так тяжело быть такой же сильной, как мужчина. Вдруг в ее голове зазвучал голос Сесилии. Здорово, наверное, быть такой сильной. Она терпеть не могла быть слабой, знать, что Джонатан может сделать с ней все, что захочет.

— Там, в переулке, ты меня не уложил.

— Уложил бы, если б ты меня не впустила.

Адреналиновая буря из-за их стычки, бурбоновый туман из «У Фриго», память о восхищенных взглядах Кроу, сам этот политически некорректный разговор — из-за всего этого Тесс чувствовала себя необузданной, сильной. Равной Джонатану. В прошлом году, когда он вернулся в ее жизнь, он сделал это на своих условиях. Он приходил, когда хотел, спал с ней и ничего не был должен, кроме оргазма или добросовестной попытки довести ее до оного. Она делала вид — для других, для самой себя, — что и сама хотела именно этого. Но и она знала, и Джонатан знал, что большего она просто не получит. Она довольствовалась малым.

Он нависал над ней. Она медленно подняла правую ногу, лаская ступней его ногу, и прижала колено к его промежности.

— Если бы я захотела встать, я бы просто чуть сильнее надавила коленом. Я бы вложила в это всю свою силу. И утопила бы твои яйца в твоей же печенке. Тебе повезло, что я не хочу вставать.

— Разве тебе не нравится?

О да. Именно так она ведет себя всегда — притворяется, что хотела именно то, что в итоге получила.

Она по очереди высвободила ноги и обвила ими его талию. Он прав. Неважно, сколько она способна поднять, как быстро она бегает, как хорошо гребет, ее руки никогда не будут сильнее мужских — без ударной дозы стероидов или человеческих гормонов роста. Но ниже талии все по-другому. Она сжала бедра, думая о двухстах фунтах, которые выжимает в упражнениях для приводящих мышц. Джонатан весил сто семьдесят пять фунтов, максимум — сто восемьдесят. Но, в отличие от тренажера, он тоже мог приложить силу.

— А я все равно тебя прижал, — злорадно прокомментировал он, наслаждаясь ее игрой в питона.

Тесс удивилась не меньше него, когда ударила его в запястье, рассекая кожу. От удивления он отдернул правую руку, и она получила шанс поменяться с ним местами.

— Все то же шикарное тело? — спросила она.

Он кивнул. Новая игра ему понравилась: опасно, но не слишком. Она стащила с него джинсы и опустилась сверху. Она оказалась в том же положении, что и он несколько минут назад, обхватив его ногами и прижимая плечи своими руками. Она позволила ему войти в нее и начала двигаться, думая лишь о своем удовольствии. Если Китти подслушивала, то крики Тесс донеслись до нее задолго до стонов Джонатана.

Когда все закончилось, Тесс отправила Джонатана на кухню — добыть что-нибудь поесть. Как только он вышел, она спрятала дискету в ящик стола, который закрывался на ключ. «Плохой знак, — подумала она. — Нельзя так скептически относиться к человеку, который только что покинул твою постель». Но, как бы то ни было, она слишком хорошо его знала.

— Я нашел только бургундское и швейцарский шоколад, — сообщил Джонатан, вернувшись с охоты.

— А что ты еще хотел?

Они ели молча, погруженные каждый в свои мысли. Тесс горела желанием открыть дискету Абрамовича и надеялась, что Джонатан уйдет сразу, как поест. Но после секса Джонатан впал в тоску и уныние. Она начала готовиться к полуночным посиделкам, в ходе которых ей придется успокаивать его. К своему удивлению, Тесс поняла, что запас утешений иссяк.

Он старательно вздохнул — сигнал к началу представления.

— Ну, что стряслось?

— С этой историей у меня больше проблем, чем я думал. Я так и не смог сложить целостную картинку.

— Да о чем речь-то? В прошлый раз ты ничего мне не рассказал, только что это встряхнет Балтимор, — отметила она со злобным смешком.

— И это не было преувеличением. Это глобальная история. Но мой источник начинает давать задний ход. Гадкий факер, Тесс, правда.

— Хорошо же ты отзываешься о своем информаторе.

— Да ладно, не я один. Его все так называют. Это фактически стало его прозвищем. Но ему есть что рассказать. Теперь он хочет денег за информацию, а у «Маяка» такие сделки не в чести. Он грозится пойти на телевидение. Разумеется, они ему тоже не заплатят. Но скандальные передачи сделают это с удовольствием.

— Насколько ему можно верить?

— Он сидит в камере смертников за преступление, в совершении которого признался, так что ему не приходится рассчитывать на особую выгоду. Так, небольшая вспышка интереса к своей персоне, пока он еще жив. Помнишь, я говорил тебе, что казнь Тано должна изменить ситуацию в камерах смертников? Ну, все получилось не совсем так, как я себе это представлял. Никто не хочет быть AVIS для «Танос Герц». Второй номер уже никто не помнит. Так что этот парень хочет рассказать историю о преступлении, совершенном человеком, которому удалось избежать ответственности, потому что он богат и имеет связи.

— Кто-то из местных? Насколько богат, насколько сильны его связи?

— Он не говорит. Он сделал кучу интересных намеков, но когда я пришел к нему вчера, он вдруг заявляет, что хочет двадцать пять тысяч баксов.

— А что парень из камеры смертников собирается делать с двадцатью пятью тысячами?

— Понятия не имею. Мог бы отдать их матери, но он ее ненавидит. Ему просто нравится играть с людьми. Эти деньги — просто средство для достижения цели. — Он снова вздохнул. — Он просто гадкий факер.

— Значит, камера смертников? А это никак не связано с Абрамовичем? По-моему, вполне возможно, ведь его клиентами были только три человека из тринадцати.

Джонатан ухмыльнулся:

— Ладно, я немного тебя запутал в прошлый раз. На самом деле, к убийце Абрамовича все это не имеет никакого отношения. Но этот парень обратился ко мне, потому что читал мои публикации по этому делу. Тесс, боюсь, тебе придется смириться с тем, что это, скорее всего, дело рук твоего приятеля.

— Думаю, Тинеру придется хорошо поработать.

— Твой Тинер может встать на ноги на суде и заявить присяжным, что его подзащитный — Иисус Христос, и он исцелил его, но даже это не спасет Пакстона. Единственное, что может сейчас работать на тебя, так это врожденная ненависть балтиморского жюри к атторнею штата. — Он схватил ее за запястье, голос его почему-то стал хриплым: — Может, тебе удастся отшлепать присяжных. У тебя несомненный талант повелительницы…

Но Тесс, уставшая и выжатая как лимон, только откинулась назад, отдавшись в руки Джонатана. «Скоро я завяжу с этим», — пообещала она себе. Тесс закрыла глаза и открыла их только тогда, когда поняла, что перед ее мысленным взором возникло лицо Кроу.

Потом, когда Джонатан начал засыпать, Тесс прошептала ему на ухо:

— Завтра тебе не удастся заставить меня пропустить тренировку. Будильник стоит на половину шестого. Можешь уйти вместе со мной или остаться здесь.

— Как тяжек гнет… — пробормотал он. — Но, думаю, я выйду вместе с тобой. Разбуди меня, ладно? Если появлюсь дома к семи, то я успею к утренней проверке. Дафна любит звонить рано утром.

Через пару секунд он уже храпел, а Тесс лежала без сна, думая о том, что до этого она ни разу не слышала имя его подружки.

В конце сентября, когда город еще жил по летнему времени, по утрам было уже совсем темно. Когда Тесс и Джонатан вышли через заднюю дверь и пошли вниз по переулку к Бонд-стрит, где были припаркованы их машины, клочья ночного тумана еще стелились по земле.

Воздух был тяжелым и влажным, словно промокшее меховое покрывало. Джонатан в припадке заботливости пытался взять Тесс за руку. Но ей было неприятно прикосновение в такое влажное утро, так что она вырвала руку.

Они почти дошли до улицы, когда за их спиной взвыл мотор. Тесс обернулась, ища взглядом фары, но их не было, доносилось только рычание мотора. По очертаниям автомобиль напоминал старые горбатые такси — «чекер» или «марафон», но двигатель ревел яростно и мощно. На долю секунды машина словно замерла, а потом рванула прямо на них.

Джонатан и Тесс тоже замерли. «Словно олень в свете фар, — подумала Тесс. — Только вот фар нет. Почему не горят фары?» Рефлексы замедлились, в сумраке раннего утра ощущение глубины не функционировало, поэтому несколько секунд они стояли без движения в надежде, что водитель повернет. Казалось, даже автомобиль, несмотря на бешеный рев и скорость, едва передвигается во влажном воздухе. Однако он ехал прямо на них.

Джонатан очнулся первым, рванулся, словно пловец, вырывающийся на поверхность после долгого подводного заплыва. Падая на одно колено, он с силой толкнул Тесс к южной стороне переулка. Она отлетела на добрых десять футов и ударилась о кирпичную стену книжного магазина, поранив колени, отбив плечо и до мяса разодрав ладони, и прижалась к стене, закрыв голову руками, словно при воздушном налете. Потом вскочила на ноги, пытаясь понять, что происходит. Где машина? Где Джонатан?

Сначала она увидела Джонатана. При падении он порвал джинсы, но был уже на ногах и мчался вперед. Он добежал до Бонд-стрит и был всего в нескольких футах от ряда припаркованных машин, когда автомобиль настиг его. Казалось, водитель сдал назад, прицелился и только потом ударил Джонатана в бедро.

Как и большинство репортеров, Тесс видела лишь последствия аварий. В кино люди, которых сбивало машиной, летали легко, плавно, как тряпичные куклы. Если это был главный герой, он сразу вскакивал. Джонатан оказался более неуклюжей мишенью. Вместо того чтобы взлететь в воздух и описать изящную дугу, он рухнул тяжело, словно мешок картошки, сброшенный с грузовика, на капот «БМВ» какого-то доктора, оставив на нем вмятину. Тесс ждала, когда он встанет, потому что была уверена, что он встанет. Он был героем, он спас ее.

Горбатый автомобиль умчался к северу по Бонд-стрит. Тесс стояла, прижавшись спиной к магазину Китти, пытаясь нащупать опору в кирпичной стене. Ладони были ободраны до крови, но она все равно царапала камень. Завыла сигнализация. Наверное, тот «БМВ», на котором лежал Джонатан. Зажегся свет, на улицу, натягивая халаты поверх символических летних пижам, начали высыпать люди. Казалось, опустели все дома в квартале. Сирена выла. Людей все прибывало.

Тесс не могла понять, откуда взялось столько народу. В Феллз Пойнте рев сигнализации был обычным делом, особенно в воскресенье утром, когда последние посетители баров натыкались на припаркованные машины по пути домой.

Потом появилась Китти в шелковой накидке, едва прикрывавшей тело, и начала кричать на Тесс. Только услышав вопли Китти, Тесс поняла, что заунывный вой сирены заглушает ее собственный вопль — визгливый и пронзительный. Она никогда раньше не слышала своего крика, поэтому замолчала, чтобы послушать. Слушать больше было нечего, и это насмешило ее. Тесс расхохоталась, а Китти обняла ее, баюкая, словно ребенка.

— Я заткнулась, чтобы послушать, как я кричу! Я перестала кричать, чтобы не заглушать свой крик! — Тесс смеялась над своей глупостью, потом разревелась. В конце концов запас звуков — и подходящих, и неподходящих — кончился. Она пыталась расслышать сирены «скорой помощи», но слышала лишь звенящую тишину утра. Сигнализация выключилась. Тесс увидела, как мужчина, судя по всему, хозяин «БМВ», склонился над Джонатаном и потряс его за голову. Тут она поняла, почему не слышно сирен, почему все двигаются так медленно, словно некуда спешить. Просто ничего уже нельзя было сделать.