Округ Балтимор обвивается вокруг Балтимор-сити словно удавка вокруг шеи повешенного. Или сжимает его, точно в тисках, — это уж как кому нравится. И округ, и город с тем же названием возникли примерно одновременно — лет 150 назад. При этом они умудрялись существовать каждый сам по себе и до сих пор нудно переругивались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Город, с растущей не по дням, а по часам преступностью, задыхался, словно астматик, стремясь вырваться из петли, которую захлестнул вокруг него округ. А тот, раздуваясь от самодовольства, строго охранял свои границы от чужаков. Для родившейся в городе Тесс пересечь городскую черту было примерно то же самое, что оказаться в совершенно чужой стране.

А коротенький экскурс в законодательную систему округа, которым ее удостоили в полицейском участке, только укрепил ее в этом мнении.

— Эй, вот это мысль! — заявила она, сидя в зале суда тремя неделями позже своего знаменательного свидания с Микки Печтером. — Как вы думаете, еще не поздно подать прошение насчет экстрадиции?

— Рад, что ты еще в состоянии шутить по этому поводу, — проворчал ее адвокат и в каком-то смысле работодатель Тайнер Грей. — После того, как ты заварила всю эту кашу, я даже решил было, — когда тебя арестовали и сунули в кутузку, где ты просидела под замком до самого утра, когда у тебя взяли отпечатки пальцев, когда против тебя было выдвинуто обвинение в оскорблении действием, — что, может быть, теперь ты отнесешься к этому серьезно. Но нет, ничего подобного! Полюбуйтесь на нее только — острит себе как ни в чем не бывало! Да ведь тебя сейчас допрашивать будут, дурочка! Неужели ты этого не понимаешь?!

— Но ведь не допрашивают же, — заупрямилась Тесс. — Даже еще ни одного вопроса не задали!

— Прекрати паясничать. Условное освобождение — и это если очень повезет — означает только одно: что на тебя не станут заводить дело, при условии, что ты не нарушишь закон во время назначенного тебе испытательного срока.

— Знаешь, — философски заявила она, — в жизни каждого бывают такие моменты, когда можно либо плакать, либо смеяться. Не знаю, как ты, а я предпочитаю смеяться.

Она слегка покривила душой — за эти три недели Тесс успела изрядно поплакать, однако это была ее маленькая тайна. Она скорее собственноручно перерезала бы себе горло, чем призналась бы в этой постыдной слабости, тем более старому цинику Тайнеру. Впрочем, и любому другому тоже. Нет, с ее гордостью оставалось только одно — держать хвост морковкой. И Тесс делала это, даже когда ее не видел никто, кроме Кроу. Хотя ее возлюбленный нисколько не обманывался на этот счет. Ведь даже ее ставший притчей во языцех аппетит и то ей изменил.

Но теперь все уже почти позади, и очень скоро это превратится в еще одно дурное воспоминание, которое обычно запихивают в самый дальний уголок памяти. Может быть, когда-нибудь она, как всякий нормальный человек, сможет сократить все это до одной-единственной строчки, адресованной ее будущему биографу. Что-нибудь вроде: «В тридцать один год у меня были небольшие проблемы с законом — о нет, ничего серьезного, просто недоразумение!» Даже сам судебный термин, который используется словно специально для таких вот случаев — PBJ, освобождение на поруки до судебного слушания, — звучал на редкость невинно, как будто речь шла об арахисовом масле.

Словно подслушав ее мысли, Тайнер неожиданно объявил:

— «Неплохо бы сейчас раздобыть пончиков!» — рывком развернул кресло-каталку и выкатился в зал заседаний.

Микки Печтер сидел в первом ряду, сразу же позади обвинителя. Это был первый раз, когда после той знаменательной ночи на парковке Тесс представился случай вновь увидеть свою «жертву», как его именовали в судебных протоколах. Волосы у него на голове вновь отросли такие же тусклые, но зато они явно стали гуще, чем прежде. «Интересно, уж не удалось ли мне случайно найти средство от облысения?» — ехидно подумала она.

Кожа его тоже выглядела вполне нормально, и она невольно усомнилась в том, что Печтер и в самом деле перенес сильнейший аллергический шок, как он утверждал в своем заявлении. Глаза их на мгновение встретились, и Тесс не смогла отказать себе в удовольствии понаблюдать за той гаммой чувств, которые сменяли друг друга у него на лице: вначале оно перекосилось от ужаса — так пугается собака, заметив того, кто накануне дал ей пинка, потом на нем промелькнуло некое слабое подобие улыбки, сменившееся, наконец, неприкрытой ненавистью.

Ей с трудом удалось сдержаться, чтобы не крикнуть ему в лицо: «Извращенец!»

Тайнер незаметно ткнул ее в бок, напоминая, что при появлении судьи следует встать.

— Всем встать!

Судья Деннис Холси был довольно молод — для судьи, конечно — и ужасно некрасив. Правда, с волосами у него все было в порядке. Интересно, долго она еще будет замечать в мужчине в первую очередь волосы? Зато голова была будто приколочена к телу, настолько неуклюжему и нескладному, что сразу приходил на память монстр, созданный воспаленным мозгом гениального Франкенштейна. И тем не менее его считали подающим надежды, в своей среде он пользовался искренним и неизменным уважением коллег. Никто не сомневался, что, несмотря на отталкивающую внешность, судья Холси будет все выше взбираться по иерархической лестнице, чтобы в один прекрасный день — чем черт не шутит? — украсить свои словно вырубленные из цельного гранита плечи мантией верховного судьи штата Мэриленд.

— Судебное заседание считается открытым.

В карьере судьи Холси судебные разбирательства, когда речь шла об изнасиловании, играли особую роль. Он председательствовал почти в каждом из них и обычно бывал беспощаден. Именно из этих судебных отчетов она в основном почерпнула то, что успела узнать о таблетках. Как правило, в деле можно было отыскать с десяток уязвимых мест — к примеру, обвиняемый был белым и принадлежал к сливкам общества, а его жертва — черным. Или те, кто были еще замешаны или просто проходили по этому делу свидетелями, при проверке имели уровень алкоголя в крови, намного превышающий допустимый новым законодательством штата 0,8. Впрочем, частенько он превышал и старый, составлявший 0,1.

Судья Холси отличался еще и тем, что ни на минуту не позволял адвокатам расслабиться, и сам при этом стоял на защите интересов жертвы, никогда не давая забыть, о каком именно преступлении идет речь. Три судебных процесса, которые он вел, закончились вердиктом «изнасилование первой степени», и Холси бестрепетно вынес подсудимым приговор, по которому все они получили максимально предусмотренный в этом случае срок.

Итак, этот день мог стать днем величайшего триумфа Тесс — сложись все по-другому. А вместо этого он превратился в день ее величайшего фиаско — как и все остальное, что произошло с того вечера.

Первым сокрушительным ударом в этом деле стала аллергическая реакция, которая, по словам Микки, была у него на аэрозольную краску.

— О да, — хмыкнула Тесс, когда полиция округа Балтимора наконец-то допустила к ней Тайнера. — Тебе следовало бы взять у него срез кожи на пробу.

— Срез кожи?

— Да. Но никто об этом даже не подумал. Конечно, бедняжка покрылся сыпью! Чертов ублюдок!

— Тесс, прекрати, у него действительно были ожоги. Его даже положили в больницу.

Но это было только первой из того множества ошибок, которые она наделала. Второй стало то, что она показала Микки свою водительскую карточку. Полиция постучалась к ней уже на следующий день, имея на руках ордер на обыск — они искали оружие, обозначенное в ордере как «ядовитое химическое вещество, предположительно в спрее».

Естественно, ничего такого полицейские не нашли, зато им на глаза попалась склянка с проклятыми таблетками. Это была ошибка номер три. Глупо было оставлять у себя таблетки, тем более, что Печтер тут же объявил: он их никогда не видел. К тому же следы наркотика были обнаружены в его крови. Тайнер из кожи вон лез, стараясь доказать, что ни одна нормальная женщина не станет таскать в кармане бутылку с аэрозолем. Однако таблетки сделали свое дело, убедив всех, и в первую очередь прокурора, что именно Микки в этом деле является жертвой. И обвинитель, и копы пришли к выводу: наличие у нее таблеток неопровержимо свидетельствует о том, что преступление было задумано заранее. «Ничего подобного, — твердила Тесс. — Единственное, что мне было нужно, это узнать его настоящее имя. Чтобы потом устроить ему какую-нибудь гадость… да хоть бы шантажировать его!»

В городском суде Балтимора, стены которого повидали столько дел об убийствах, совершенных под воздействием наркотиков, и где каждый понимал, что нация уже давно проиграла войну с этим зельем, к нелепой попытке Тесс свершить правосудие отнеслись бы как к шутке дурного тона. Но здесь, в окружном суде, обвинитель был бы счастлив растерзать ее собственными руками. Ей было предъявлено обвинение в оскорблении действием, и прокурор уже потирал руки, собираясь добавить к нему другое — в совершении насилия, но свидетели это не подтвердили. К счастью, дело не попало в прессу — возможно, газетчики, среди которых было немало мужчин, просто сжалились над Микки Печтером.

На судью Холси этот случай явно произвел впечатление.

— Я никогда не мог равнодушно относиться к насилию, когда речь идет о мужчине и женщине, — сказал он Тесс и Тайнеру, вызвав их для беседы. — Что бы там ни говорили люди, это палка о двух концах. С психологической точки зрения, конечно, более вероятно, что жертвой насилия становится женщина. Но если женщина достаточно сильна… Если она, так сказать, более раскрепощена, способна ли она проявить такую же или даже большую жестокость, чем мужчина? Можете ли вы утверждать, что ваша клиентка руководствовалась исключительно стремлением защитить юных девушек от насильника, охотившегося за ними в Интернете, или у нее была другая причина? Мужчины и женщины в наши дни так враждебны друг к другу… Поверьте, я каждый день вижу свидетельства этому и иной раз ушам своим не верю. Так что война между полами далеко еще не закончена.

Тесс с радостью объяснила бы ему, зачем она сделала то, что сделала. Но вломившиеся к ней копы застали ее врасплох, и в растерянности она совершила страшную глупость — поклялась, что действовала одна. Даже Тайнеру не было известно, что в этом участвовала еще и Уитни. Поэтому теперь ей ничего не оставалось, как только сбивчиво твердить о том, что она, дескать, пыталась защитить девочку, имя которой она отказывалась назвать, ибо тогда непременно всплыло бы и имя Уитни. В результате судья Холси видел перед собой… догадались, кого? Конечно — эдакого супермена в юбке. Да и как еще можно назвать женщину, которая, опоив мужчину какой-то гадостью, тащит его, голого, на стоянку, где и оставляет на посмешище, предварительно сведя ему депилятором волосы, причем не только на теле, но и на голове?

Однако Холси был слишком опытен, чтобы не заметить, небольшие нестыковки в показаниях обеих сторон.

— Знаете, полицейским показалось несколько странным, что у Микки Печтера почти совсем нет ссадин, — вдруг сказал он, когда они с Тайнером закончили обсуждать условия ее освобождения.

— Ссадин? — эхом повторила Тесс.

— Да. Ведь вам пришлось его тащить, верно? Вероятнее всего, вы волокли его за ноги, а не ухватив под мышки. И тем не менее все ссадины, которые удалось обнаружить, оказались именно под мышками.

— А как это объясняет сам мистер Печтер?

— Твердит, что абсолютно ничего не помнит.

— Хмм… — промычала Тесс, решив, что и так сказала уже вполне достаточно. Большинство лжецов проговариваются сами — их подводит словесный понос, желание дополнить свой рассказ новыми деталями. Бедняги просто не в состоянии вовремя остановиться. Тесс прекрасно это знала, потому что сама врала, причем делала это вдохновенно. Конечно, когда этого требовало дело.

В конце концов, ее версия событий, хоть и несколько неполная, все-таки оказалась более убедительной. Может быть, потому, что Микки Печтер в роли жертвы выглядел слишком уж непрезентабельно. Он даже подпортил в компьютере жесткий диск, понадеявшись, что это даст ему возможность изменить свидетельские показания. Но Тайнер, отвалив Дори Стэрн немалый куш, попросил восстановить все, что могло очернить Печтера: его указания, как добыть фальшивую идентификационную карточку, письмо, в котором он настойчиво уговаривал Тесс явиться в бар. В подвешенном состоянии остался только один вопрос — о таблетках. Печтер стоял на своем, Тесс — на своем. Дело уже зашло было в тупик, когда вдруг всем стало ясно, что и копы, и прокурор, и даже Печтер горят желанием поскорее закончить его миром. Все — кроме судьи Холси.

— Любое насилие должно быть наказано, тем более если речь идет о цивилизованном обществе, — заявил он Тайнеру, когда адвокат обратился к нему с просьбой снять обвинение. — Какими бы ни были его намерения, какими бы ни были намерения вашей клиентки, сути дела это не меняет. Она нанесла ему ущерб и должна понести наказание. Общественные работы, думаю, подойдут как нельзя лучше.

Тайнер, уже успевший убедить Тесс в необходимости сделать все, чтобы избежать суда, охотно согласился:

— Поскольку речь идет об условном наказании сроком не более полугода, Ваша честь, у меня нет возражений.

Шесть месяцев, думала Тесс, молча сидя в зале суда. Сейчас 22 апреля, газоны перед зданием суда пестрят нарциссами и тюльпанами. По-весеннему тепло, пахнет свежескошенной травой и удобрениями. Через шесть месяцев от цветов не останется и следа, да и трава пожелтеет. Снова похолодает, дни станут короче, и лето сменится осенью. Кажется, пройдет целая вечность. Тесс понимала, что время промчится незаметно. Всего шесть месяцев — и все это закончится, забудется, как дурной сон.

Наконец объявили слушание ее дела. Неподкупная Фемида была готова вынести ей свой приговор.

Холси аккуратно поправил стоявший перед ним микрофон.

— Пострадавший просит, чтобы его заявление занесли в протокол.

— Но ведь протокола не будет, — возмутился Тайнер.

— Протокола не будет, если ваша клиентка не нарушит условий своего условного освобождения, — подтвердил судья. — Так почему бы нам не позволить мистеру Печтеру сделать свое заявление? Какой в этом вред?

Все недели до начала слушания Тесс старалась держаться достойно. Она не пыталась связаться с Печтером и высказать ему все, что она думает о нем: только ублюдок способен тащить в суд женщину, которую он собирался изнасиловать. Она не просила своих приятелей-газетчиков, которых у нее было немало в «Бикон-Лайт», опубликовать ее собственную версию событий, поскольку попытка поднять шум могла быть расценена как Давление на суд. Она просто молча кивала, слушая, как судья возмущенно рассуждает на тему насилия в отношениях между полами. Это был его конек. Возможно, Холси был очень опытным судьей, но, подобно многим мужчинам, просто обожал слушать самого себя. Это безумно раздражало Тесс, но она терпеливо внимала, не позволив себе ни единого возражения, даже ни разу не намекнув, что уж ей-то известно о насилии куда больше, чем рафинированному судье Холси.

Но когда до конца этой пытки оставались какие-то минуты, терпение ее лопнуло.

— Тоже мне — жертва! — вспылила она. — Вы спросили, какой будет вред, если мы выслушаем его заявление. Так вот, я вам отвечу: вред в том, что оно явится достойным завершением этого идиотского спектакля!

Хотя все это было сказано хриплым шепотом, голос Тесс донесся до того места, где сидел Микки Печтер, и заставил его испуганно съежиться.

На лице судьи появилось загадочное выражение. Он бросил взгляд на Тесс, потом повернулся в сторону Тайнера, который поспешил с извиняющимся видом пожать плечами, а после уставился на Печтера, моментально принявшего такой невинный вид, что Тесс не удивилась бы, увидев у него за спиной белые крылышки херувима.

— Думаю, мы должны все-таки заслушать заявление мистера Печтера, — проговорил судья. — Надеюсь, вы не обидитесь, мисс Монахэн, если я позволю себе напомнить вам, что вы как-никак преступили закон. Вернее, решив заменить собой правосудие, вы довели человека до того, что он оказался в больнице.

Потными, трясущимися руками Микки Печтер извлек из папки листок и начал читать.

— После жестокого обращения, жертвой которого я стал вечером первого апреля…

При слове «жестокого» Тесс с возмущенным видом фыркнула, но заставила себя промолчать.

— …у меня началась бессонница. Из-за болячек на спине я не могу спать. Ночью меня постоянно мучают кошмары. Я потерял трудоспособность. Мне нанесен материальный ущерб, поскольку из-за всего этого я уже не в состоянии работать сверхурочно, как раньше. С уважением, Микки Печтер.

Он выжидающе уставился на судью.

— Это все? — поинтересовался Холси.

— Вы хотите, чтобы я сказал, какого возмещения я требую?

— Вы упомянули о сверхурочной работе. Вы так много зарабатывали, мистер Печтер?

— Нет, нет, я имел в виду не только сверхурочную работу, — промямлил Печтер. — Еще расходы на лекарства. Ну и возмещение морального ущерба, естественно.

— Мисс Монахэн или ее страховая компания оплатят эти расходы — договоренность об этом уже есть.

— О да, конечно, она уже все подсчитала. Но, видите ли, речь идет о моих расходах. И моих телесных и душевных муках.

Судья был явно сбит с толку. Тесс, естественно, уже догадалась, куда клонит Печтер. Скорее всего, он решил, что заявления в суде совершенно достаточно для возбуждения гражданского иска. Подонок явно рассчитывал, что она оплатит ему потерю растительности. И хотя столь неприкрытая алчность вызвала у нее улыбку, в уме она уже лихорадочно подсчитывала, способна ли ее страховка покрыть такие расходы. Или она распространяется исключительно на ее рабочее время? Может, ради такого случая объявить Мерси Тэлбот своей клиенткой? Нет, тогда неминуемо всплывет имя девочки, а этого семья Тэлботов всячески старалась избежать.

Микки между тем продолжал:

— Я тут посоветовался кое с кем из своих друзей… и мы решили, что я могу потребовать пятьсот тысяч плюс подоходный налог пятьдесят тысяч семьсот… Впрочем, ладно, пусть будет пятьсот тысяч.

— Я сейчас расплачусь, ублюдок, — едва слышно прошипела она. Видимо, Печтер все-таки услышал, потому что вздрогнул, как от удара, и Тесс догадалась, что он до смерти ее боится. Как приятно! Она заметно повеселела.

— Вместо того чтобы так волноваться о каких-то деньгах, почему бы вам не пройти специальный курс лечения, дабы заодно избавиться от тяги к несовершеннолетним? — громко поинтересовалась Тесс.

— А я никогда и не думал, что вам семнадцать, — огрызнулся он. — Нужно быть слепым как крот, чтобы не заметить этого.

— Да тебе не удастся затащить в постель и семидесятилетнюю бабку, не усыпив ее до бесчувствия! — рявкнула Тесс.

— Сука!

— Подонок!

— Мразь!

— Сам такой!

— Шлюха!

— Евнух вонючий!

Побагровевший от возмущения судебный пристав вскочил, словно готовясь их растащить, но судья поднял руку, и судебное заседание продолжалось, как будто ничего не произошло.

— Я собираюсь вынести решение по данному делу. Что касается перенесенных мучений, то если вы считаете, что имеете право требовать возмещения, мистер Печтер, наймите адвоката и подайте гражданский иск в соответствующем порядке. А пока вынужден напомнить вам о том, что в этом случае ваш образ жизни, ваши… хм… склонности — весьма специфические — будут подвергнуты самому пристальному изучению.

Микки был явно раздавлен. Вид у него стал такой, словно судья Холси только что приговорил его к распятию на кресте.

— Так, понятно… Стало быть, денег я не получу. Только я не понимаю… неужели ей ничего за это не будет? Мне известно, что это за штука — условное освобождение. Пройдет полгода, и она окажется чистенькой, как будто ничего и не было. По-моему, это несправедливо.

— Могу заверить вас, мистер Печтер, что через шесть месяцев мисс Монахэн станет совсем другим человеком. Перевоспитание, а речь идет именно о нем, является первоочередной задачей органов правосудия. Не наказать, не покарать, а исправить!

Тесс изо всех сил закусила губу, чтобы не рассмеяться. Если Холси решил, что после покрытия всех судебных издержек, оплаты медицинских счетов и принудительных работ в центре по уходу за детьми, ставшими жертвами насилия, она морально переродится, пусть его. Но она твердо знала, что повторись все снова, она поступит так же. Ну, может быть, не станет лягаться. Однако что касается депилятора или тех самых таблеток… Ноздри Тесс мстительно раздулись. Что ж, она преподала Микки Печтеру урок, который он забудет не скоро. Может, все-таки стоило довести дело до суда? Глядишь, нашлись бы и другие его жертвы, которые бы не побоялись рассказать о его грязных делишках.

Между тем Микки уселся на свое место. Тесс встала, чтобы выслушать приговор — глаза смиренно опущены, на губах легкая, почти незаметная улыбка. Она запретила Кроу сопровождать ее в суд. Хотя Тесс отчаянно нуждалась в его молчаливой поддержке, ей не хотелось впутывать его в это дело. Зато они договорились отпраздновать вместе победу. Тесс с Кроу собирались усадить собак на заднее сиденье и отправиться за город, где те смогут вволю побегать. А потом они отыщут какую-нибудь деревенскую гостиницу или небольшой ресторанчик, в котором столики будут стоять на воздухе, чтобы не пришлось запирать собак в машине. Вот еще один важный плюс работы на себя — можно отправиться за город в любой день, хоть бы и во вторник, если стоит отличная погода, вместо того чтобы ждать воскресенья, зная наперед, что в выходные непременно зарядит дождь.

Тесс так размечталась, что почти не слушала судью. Его голос монотонно жужжал у нее в ушах, она представила, что это волны бьются о берег, и на душе у нее стало легко. Но внезапно одна фраза заставила ее очнуться.

— И, конечно, мисс Монахэн, в течение испытательного срока вы должны будете пройти курс социальной реабилитации, чтобы избавиться от ваших беспричинных вспышек ярости.

Тесс не поверила собственным ушам. Она бросила отчаянный взгляд на Тайнера, но тот только пожал плечами, недоумевая не меньше ее самой. Для Печтера же все это было пустым звуком — вид у него был отсутствующий, словно он мысленно прощался со всеми теми замечательными вещами, которые рассчитывал накупить, содрав с нее пятьсот тысяч долларов. Замотанный секретарь уже открыл папку со следующим делом. Машина правосудия на всех парах мчалась дальше.

— Мисс Монахэн, вам придется раз в месяц встречаться со специально назначенным офицером и представлять ему подтверждение того, что вы еженедельно посещаете занятия с психиатром, психологом или социальным работником. В данном случае выбор остается за вами, но суд требует, чтобы предметом этих бесед были именно неконтролируемые вспышки гнева, от которых вам необходимо избавиться.

Наконец все закончилось, и почти сразу же началось слушание следующего дела. Совершенно ошарашенная, она вышла из зала вслед за Тайнером.

— Как он до этого додумался? И разве можно заменить общественные работы на занятия с психологом?

— Выходит, можно. Наверное, в его глазах это все равно, что приговорить водителя, севшего за руль пьяным, посещать собрания клуба анонимных алкоголиков. Держу пари, он прямо сейчас до этого додумался. Хорошо, что мне не пришло в голову заявить протест. И потом, это в любом случае займет меньше времени, чем работа в приюте. Ерунда — всего три часа в неделю.

— Интересно все-таки, с чего это судье вздумалось в последнюю минуту изменить условия нашего соглашения?

Тайнер, который старался без лишней нужды не огорчать ее, немного помялся.

— Знаешь, было в твоем лице что-то такое, когда ты смотрела на Печтера, от чего у меня мурашки поползли по спине… Что-то нехорошее. Не хотел тебе этого говорить, Тесс, но, возможно, судья поступил правильно.