В воскресенье, прямо с утра, она отправилась на поиски Трежера.

И хотя день выдался еще более жаркий, чем накануне, Тесс решила обойтись без машины, выбрав примерно тот же маршрут, каким на ее месте двигался бы Трежер — сначала на запад, в «Бобы и лепешки», потом назад, на восток, от одной забегаловки к другой — никогда не удаляясь за пределы Батчерз-Хилз.

«Бобы и лепешки», некое подобие харчевни, где можно было получить тарелку бесплатного супа, располагалась всего в двух кварталах от дома, где жила сама Тесс. Разместившаяся в прежнем здании синагоги, католическая миссия ютилась в крохотной комнатенке на первом этаже, выходившей прямо к воде, сразу за углом того дома, где сейчас снимала квартиру Тесс. Но бедность — это такая штука, которая не знает периодов затишья, поэтому очень скоро столовой стало тесно в крохотном помещении миссии.

Но Тесс, хотя и знала об этом, все же была немало удивлена, увидев плотную толпу мужчин и женщин, молча клубившуюся у входа в «Бобы и лепешки». На первый взгляд, их было чуть ли не пятьдесят человек, и это в одиннадцать часов утра в воскресенье. Широкоплечий мужчина в темных очках с зеркальными стеклами стоял, прислонившись спиной к двери, и что-то негромко говорил в переговорное устройство. Время от времени, дверь с легким щелчком открывалась, наружу выглядывала женщина и что-то шептала ему на ухо. После чего мужчина выкрикивал в толпу номера. Пять — десять человек, терпеливо ожидавших, когда придет их очередь, показывали свои талоны, и их пропускали внутрь. Эта сцена очень напоминала благотворительные столовые в том же Нью-Йорке, правда, стоявшие тут бедняки вели себя намного вежливее.

— Ты не можешь пройти в столовую с собакой, сестренка, — услышала Тесс. Голос стоявшего возле дверей мужчины звучал хоть и твердо, но в нем не было и намека на злость. — Ступай, я пригляжу за твоим псом, пока ты поешь. Если не возражаешь, конечно. У тебя в запасе верных полчаса.

— Видите ли, я не насчет обеда. Дело в том, что я ищу одного человека, мне сказали, он приходит сюда каждый день. Его зовут Трежер Титер.

— Трежер Титер? — Мужчина в «зеркалках» задумчивым взглядом обвел молчаливую толпу. — Не помню такого. Впрочем, я ведь не всех тут знаю по именам. Вот сестра Элинор наверняка скажет вам точно, да только сегодня ее не будет. А ваше дело никак не может подождать до завтра?

— Может, конечно… да и потом, уже все равно ничего не поделаешь… — со вздохом кивнула Тесс.

— А вы хоть знаете, какой он с виду?

— Нет, конечно. Знаю только, что совсем молодой, еще и семнадцати нет. Вполне вероятно, употребляет наркотики.

— Есть тут один парнишка, который приходит чуть ли не каждый день, но я никогда не слышал, чтобы кто-то назвал его Трежером. — Мужчина негромко буркнул что-то в свой «уоки-токи», внимательно выслушал то, что протарахтел в ответ чей-то безликий голос, и повернулся к Тесс. — Джо Ли говорит, что парень, о котором я говорю, появился тут, едва пробило десять. Стало быть, давно уже ушел. С тех пор народ в зале сменился уже несколько раз.

Беззубый старик, несмотря на жаркий день вырядившийся в теплое пальто и вязаную шерстяную шапку, бесшумно протиснулся к охраннику и что-то конфузливо зашептал ему на ухо. Бедняга столько лет уже прожил на улице, что грязь, пыль и копоть — неизбежные спутники большого города — казалось, намертво въелись в его кожу, насквозь пропитали одежду. Искей, брезгливо сморщив нос, потянулась обнюхать его пальто. Не ожидавший этого старик испуганно шарахнулся в сторону и попытался юркнуть за угол дома.

— В чем дело?

— Парень говорил, он слышал, что у Би Гадди сегодня будут раздавать то, что осталось на кухне. Вот, дескать, парнишка и помчался к ней. Сам, дескать, так сказал, когда уходил. Вы знаете, где это? Неподалеку от Коллингтона.

Старик, видимо, успокоившись, снова принялся протискиваться к ним. И хотя он на ходу рылся в карманах, Тесс обратила внимание, что он ни на минуту не отрывает глаз от Искей. Как и в первый раз, он принялся шептать что-то на ухо охраннику, но так тихо, что Тесс, как ни старалась, не смогла разобрать ни слова.

— Ваша собака кусается? — повернувшись к ней, спросил мужчина.

— Будь вы крысой, тогда возможно. А вообще она проявляет интерес исключительно к сосискам.

— Слышишь, Говард? Девушка говорит, что собака не кусается. Да и мне тоже так кажется. Так что валяй, спрашивай, о чем ты там хотел спросить.

Старик застенчиво покачал головой. Потом, вытащив из кармана банку со «спрайтом», неуклюже протянул ее Тесс. Она обратила внимание, что, хотя руки у него были до омерзения грязными, ладони выглядели так, словно он только что отмыл их с мылом.

— Один парень из супермаркета пожертвовал нам сегодня пару упаковок с содовой, вот мы и даем каждому по банке перед уходом, — пояснил охранник. — Говард хочет вас угостить. Говорит, отсюда до харчевни Би Гадди неблизко, и в такой жаркий день, как сегодня, у вас наверняка пересохнет в горле, пока вы доберетесь туда.

Тесс невольно уставилась на банку в старческой руке, заметила шишковатые, изуродованные пальцы, желтые ногти с траурным ободком под ними. Яркая оранжевая банка — «Американская мечта», визитная карточка супермаркетов — мгновенно запотела. Судя по всему, она недолго пробыла у старика в кармане. Тесс почувствовала на себе взгляд охранника. «Американский выбор», — подумала она. Но сейчас выбор был за нею. Она взяла банку, постаравшись не вздрогнуть, когда ее пальцы коснулись руки бродяги, вскрыла ее и сделала большой глоток.

— Спасибо, Говард, — благодарно кивнула она старику.

Тот снова начал проталкиваться через обступившую их толпу, потом повернулся и торопливо заковылял по улице.

— Вы доставили ему огромную радость, — одобрительно сказал охранник.

— Тем, что выпила его содовую и до смерти напугала своей собакой?

— Нет, конечно. Тем, что позволили ему сделать что-то для вас. Понимаете, никому не нравится только брать, ничего не давая взамен. Унизительно вечно жить с протянутой рукой. Говард каждый день берет с собой кусочек хлеба — кормит птиц. Ему приятно чувствовать, что кто-то в нем нуждается. Да вы сами увидите.

Так оно и вышло — свернув на Бэнк-стрит, Тесс заметила старика, окруженного щебечущей стайкой птиц. Голуби и чайки нахально обсели его со всех сторон, но по лицу старика было заметно, что он ничуть их не боится. Он что-то ласково ворковал, разговаривая с птицами на их языке, ломая хлеб на мелкие кусочки и кидая их в воздух, словно новогоднее конфетти.

Хотя лето для Би Гадди, отдававшей весь пыл своей души проведению благотворительных обедов в День Благодарения, являлось периодом затишья, тем не менее она и летом выносила на улицу столик, и ручеек пожертвований, к осени превращавшийся в бурный поток, даже сейчас орошал его тонкой струйкой. Вот и сегодня на столе стопками лежали какие-то свитера, а рядом с ними — коробка видеокассет. Поразительно, какой только хлам не приносят сюда люди, теша себя мыслью, что делают это из благородных побуждений, подумала Тесс. Словно надеются, что это зачтется их налоговым инспектором.

Какой-то молодой человек с таким неподдельным интересом перебирал видеокассеты, будто забежал в прокат выбрать себе что-нибудь захватывающее посмотреть перед сном. Возможно, когда-то у него и был видеоплейер, но грязные лохмотья, в которые он был одет, говорили о многом. А сейчас, скорее всего, дома его ждали только стопки ломбардных квитанций, решила Тесс. Судя по его виду, все мало-мальски ценное уже давно перекочевало в лавку ростовщика.

— Ничего интересного, — вздохнул юноша, откладывая в сторону кассеты. — Пусто. А мне сказали, что у вас сегодня кексы.

— Так оно и было, — буркнула женщина, приглядывавшая за тем, что стояло на столе, чтобы кому-нибудь не пришло в голову стащить кассеты для продажи; хотя кто мог польститься на этот хлам? — подумала про себя Тесс. — Только ничего уже не осталось. Минут на десять бы пораньше. Знаешь ведь, что сладкое разлетается вмиг.

— Жалко. — Он надулся, как обиженный ребенок. Потом приподнялся на цыпочки и жадно провел языком по губам. — Слушайте, а ириски были, а? Только не говорите, что были!

— А тебе что за дело, были или нет? Все равно уж ничего не осталось. Так что не будет тебе ирисок. Вот и весь сказ.

— Ну, надо же знать, что ты потерял в жизни, разве нет? Не понимаете? Так были сегодня ириски или нет?

— Не знаю, — угрюмо буркнула женщина. — Жареные пирожки сегодня были. А насчет ирисок не скажу.

Тесс вежливо держалась поодаль, дожидаясь, пока молодой человек закончит свои расспросы. Когда он, недовольно проворчав что-то, принялся копаться в груде поношенных свитеров, она в свою очередь обратилась к женщине:

— Вы знаете Трежера Титера?

— Хух…

Неразборчивый звук, больше напоминавший уханье совы, звучал не слишком дружелюбно, однако Тесс решила, что имеет все основания принять его как «да».

— Он сегодня был здесь?

На этот раз женщина даже не потрудилась ответить — просто повернулась спиной и принялась складывать стопкой пустые коричневые коробки. Молодой человек продолжал копаться в старье, однако Тесс заметила, что он с интересом разглядывает ее украдкой сквозь щелки припухших век. Вытащив из кармана джинсов пятидолларовую бумажку, она небрежно повертела ее в руках, потом снова сунула в карман и вместе с Искей зашагала по улице. Впрочем, она особо не спешила. Свернув за угол, Тесс тут же остановилась и принялась ждать. Очень скоро она услышала шаги. Давешний молодой человек поспешно вынырнул из-за угла и со всех ног бросился к ней.

— Знаю я этого парня, — пропыхтел он, едва поравнявшись с Тесс. Грудь у парня ходила ходуном, и дышал он так, словно пробежал стометровку. — Трежер Титер. Вообще-то он всем говорит, что его зовут Трей. Но вот девчонка, что порой заходит за ним, всегда называет его Трежер. Хорошенькая штучка, ну чисто конфетка! И что она только в нем нашла?

— Слушай, покажешь мне, где его найти, и эти пять долларов твои, идет? Сможешь купить себе столько ирисок, сколько душа пожелает. — Впрочем, Тесс прекрасно понимала, что никаких ирисок покупать парень не станет. Оказавшись обладателем вожделенной хрустящей бумажки, он тут же забудет о сладком и кинется искать пушера, чтобы купить очередную дозу. И только после этого его снова потянет на сладкое.

— За десятку могу отвести вас прямо к нему, леди.

— За десятку? Прямо к нему? Идет.

Юнец протянул Тесс руку — естественно, не для того, чтобы рукопожатием скрепить сделку, а чтобы цапнуть деньги.

— После того, как я увижу Трежера, — покачала головой Тесс.

Юноша, убрав руку, едва ли не бегом затрусил по улице — сначала на запад, потом свернул на юг и двинулся по Честер-стрит. Немного не дойдя до конца, он остановился и, обернувшись, кивнул в сторону дома.

— Тут, — мотнул он головой и выразительным жестом протянул руку.

Тесс окинула взглядом длинный ряд домов.

— Тут же полным-полно квартир, — хмыкнула она. — Откуда мне знать, тут ли Трежер?

— Да тут он, тут. Глядите! — Парень забарабанил в окно с такой силой, что клееная фанера издала жалобный звук, похожий на предсмертный хрип. — Эй, Трей, старина! Это Бобби. Смотри, кого я к тебе привел. Вылезай, не пожалеешь.

Створка окна медленно приоткрылась и наружу высунулась голова молоденького парнишки, на вид совсем еще мальчика. Заспанное, слегка припухшее лицо его походило на лицо младенца, которого внезапно разбудили среди ночи. Тесс никогда бы не дала ему семнадцать. Ресницы в уголках глаз слиплись, взъерошенные волосы торчали дыбом. Липкая струйка желтоватой слюны тянулась ото рта к подбородку. «Лимонная начинка от пирожка», — догадалась Тесс.

— Чего тебе надо, парень?

Но Бобби уже исчез — выхватив из руки Тесс вожделенную десятку, он мигом кинулся бежать, крепко зажав деньги в кулаке.

— Привет, Трежер. Меня зовут Тесс Монаган. Это я тебя искала.

— Меня зовут Трей.

— И тем не менее я тебя искала.

— Я вас знаю?

— Нет.

— Я ничего такого не сделал, — автоматически бросил он.

— А я ничего такого и не говорила.

— Тогда чего вам от меня надо?

— Просто один человек попросил меня отыскать тебя, узнать, как у тебя дела.

На одутловатом лице парнишки не отразилось никаких чувств, однако что-то подсказывало Тесс, что он ей ни на минуту не поверил.

— Это моя тетка, что ли? Решила нанять вас, чтобы явились сюда расспросить, как у меня дела? Уж ей-то хорошо известно, как у меня дела! В прошлую среду я попробовал выклянчить у нее деньжат — в «Бобах и лепешках» было закрыто, и я остался без жратвы, а живот подвело. Господи, слышали бы вы, что мне ответила эта старая хрычовка! Дескать, если я проголодался, так она даст мне маисовую лепешку. Черт бы ее побрал! Старая ведьма в жизни своей не могла оторвать задницу от стула, чтобы приготовить что-то приличное. На фига мне ее лепешка?

— Вы ведь живете с ней, не так ли?

— Коли мне захочется. Вернее, когда выхода другого нет. В основном зимой, тогда да, конечно, живу. А что делать-то? Ну, а как потеплеет, мигом стараюсь унести ноги.

— А ваша сестра… Дестини, кажется? Она живет у тети или с вами?

— Дестини уехала.

— Уехала? Куда?

— Понятия не имею. Но она скоро вернется, и тогда все будет о’кей. Она мне сама так сказала, не верите? Мол, скоро вернусь, и все будет в шоколаде. У нас тогда будет свое собственное гнездышко, и мы отлично заживем вместе. Как только она вернется, ясно?

— А куда она уехала?

— Без понятия. — Он визгливо захихикал. — Наверное, двинула в Бирму.

— В Бирму?

— Ага. А может, потопала пешком в Китай. Да, точно. Она давно собиралась. — Еще один взрыв истерического смеха.

Ясно, мрачно подумала Тесс. Яркий образец юмора обкурившегося наркомана. Она с удовольствием придушила бы малолетнего подонка, но усилием воли взяла себя в руки и сделала равнодушное лицо.

— И когда вернется?

— Когда надоест, тогда и вернется.

— Когда ты видел ее в последний раз?

Трежер вскинул руки с растопыренными пальцами, словно собираясь по ним сосчитать, сколько дней прошло с исчезновения сестры. Но вместо этого он опять подавился визгливым смехом и принялся с интересом разглядывать собственные ладони, словно прочел на них что-то необыкновенно забавное, чего до сих пор никогда не видел. Возможно, свою собственную линию жизни. Хихиканье оборвалось так же внезапно, как и началось. Вскинув ладонь к голове, он отдал ей честь, явно изображая постового на перекрестке, и так и застыл в этой позе, не сводя с Тесс глаз.

— Трежер?

— Я работаю под Эйсмана.

— Не поняла.

— Работаю под Эйсмана. Ну, как в футболе, сечешь? — Он повторил тот же жест, и тут Тесс догадалась наконец, что в эту минуту бедняга, видимо, воображал себя победителем, в момент величайшего триумфа принимающим восторг и ликование толпы. — Я умею бегать. Черт возьми, я здорово умею бегать. Да что там — я бы запросто мог получить стипендию где угодно. Если б только захотел!

— Я спрашивала тебя о Дестини. Мне всегда казалось, что близнецы очень близки между собой, больше, чем просто брат с сестрой.

Трежер тупо уставился на нее:

— Так оно и есть. У нас нет секретов друг от друга. Мы с Дестини словно два пальца на одной руке — вечно вместе. Слушайте, дамочка, вам кто нужен: я или моя сестра? И вообще, какого черта вы тут ошиваетесь?

Хороший вопрос. И в самом деле, подумала Тесс, ну, что может Бил сделать для Трежера? Купить ему лишнюю порцию крэка? Снять уютную квартирку, где тот сможет без помех предаваться любимому пороку?

— Скажи, ты бы не хотел с этим завязать, а? Если да, есть один человек, который был бы рад тебе помочь.

— Черт, опять это дерьмо! Так и знал, что этим кончится! Эй, вы из той больницы, верно? Ну, той самой, куда всех заманивают лечиться? Слушайте, не считайте меня за идиота! Все знают, что если уж подсел, то это конец — ни за что не вылечишься, даже если захочешь. Говорят, ваши люди шастают по улицам и уговаривают таких, как я, идти к вам. А списки тех, кто хотел бы избавиться от этой заразы, и так уже длиной в милю. Может, вы ветеринар? — Шутка показалась ему настолько удачной, что Трежер от смеха чуть не вывалился из окна. Да, тоскливо подумала Тесс, с чувством юмора у парня все в порядке. — Да бросьте вы! Если меня призовут, я и воевать пойду, вот увидите. Да, мэм! Держу пари, что и на войне не будет хуже, чем в том аду, где я уже побывал. Вы им там так и скажите — непременно пойду воевать, как только позовут!

— Я могу устроить вас в частную клинику. Я знаю одного… одну программу, реабилитационную программу, которая может покрыть все затраты по вашему лечению. Если, конечно, вы этого захотите. Подумайте только — собственная палата, отличное питание. Словом, не государственная больница, а гораздо лучше.

Трежер положил голову на подоконник с таким видом, словно серьезно обдумывал ее предложение. Тесс затаила дыхание, ожидая, что он скажет. Но тут его внимание привлекла сороконожка, с трудом прокладывавшая себе дорогу через хлопья облупившейся краски, и Трежер тут же забыл обо всем. С идиотской ухмылкой он протянул к ней руку, дождался, когда она вскарабкается вверх по его пальцу, потом поднес его к лицу и принялся разглядывать сороконожку с таким пристальным вниманием, что у него на глаза навернулись слезы. Тесс терпеливо ждала. Наконец это занятие ему наскучило, и Трежер брезгливо стряхнул насекомое на землю.

— He-а. Это не для меня.

Тесс сунула ему свою визитку:

— Если передумаешь, позвони мне. Мое предложение остается в силе. Только не тяни.

Трежер взял ее карточку и тут же принялся ковырять ею в зубах.

— Хороший был пирог, — мечтательно протянул он, закатив глаза. — Жаль, что два не досталось.

Когда Тесс и Искей вернулись домой, Китти как раз собиралась открыть магазин. Собака, которой за все это время не удалось ничего попить, кинулась к миске с водой, которую поставила перед ней сердобольная Китти, и принялась шумно лакать. Брызги так и летели в разные стороны. Тесс вздохнула — Искей не столько пила, сколько проливала на пол.

— Тебе никогда не приходило в голову, что на самом деле существуют два разных Балтимора? — спросила тетку Тесс, подтирая тряпкой образовавшиеся на полу лужи.

Как обычно, Китти с полуслова поняла, что имеет в виду племянница.

— Конечно, и не раз. И потом — почему два? Я бы сказала, три… четыре, а может, даже пять, и все разные. Но ведь так всегда было, Тесси. Балтимор богатых и Балтимор бедных. Черный Балтимор и Балтимор белый. Старый Балтимор — это те, в жилах которых течет голубая кровь и кто считает, что прибыли сюда чуть ли не вместе со стариком Ноем. И Балтимор иммигрантский.

— Знаешь, а вот я, кажется, чуть ли не в первый раз почувствовала себя иностранкой. Как будто приехала в чужую страну… а ведь всего-то отошла на пару кварталов от своего дома. Целый день ловлю себя на том, что мне страшно. Испугалась какого-то старика… потом выяснилось, что он просто решил угостить меня баночкой содовой. После долго стояла возле одного заброшенного дома на Честер-стрит, разговаривала с одним парнем — он наркоман, почти уже ничего не соображает — и снова мне было жутко до дрожи в коленках. Город умирает, Китти. Держу пари, он не продержится и сотни лет.

— Ты слишком молода, Тесс. Только старики имеют право так говорить. Откуда в тебе столько горечи? И когда ты успела растерять все иллюзии? Перестань. Привыкнешь так думать, начнется депрессия, и тебе конец. Назад пути не будет. В прошлогоднем гнезде птенцов не выведешь. Помнишь?

— Откуда это?

— Ты так и не прочитала «Дон Кихота», я угадала?

Намек попал в цель. Стыдясь собственной необразованности, Тесс снова принялась ожесточенно возить тряпкой по полу, хотя уже вытерла его досуха.

— Первую часть прочитала, — пробурчала она. — Между прочим, Сервантес писал ее чуть ли не десять лет, так что я имею полное право сделать небольшой перерыв, прежде чем перейти ко второй. Ну, лет этак на несколько.

— Между прочим, — с нажимом проговорила Китти, — в первую очередь важна именно вторая часть. А все эти сражения с мельницами и все остальное — просто сказочка для детей. — С этими словами Китти отперла двойные двери магазина, за которыми уже выстроилась целая очередь из постоянных воскресных посетителей со стаканчиками кофе в руках. Это были ее любимые клиенты — те, кто каждое воскресенье готов был терпеливо ждать чуть ли не до полудня, чтобы купить не выходившие в городе газеты, а потом, уютно устроившись за столиком, читать их часами. Кое-кто из них умудрялся уйти, даже не взяв новую книжку, которую Китти совала им прямо в руки. Китти Монаган, королева купли-продажи.

— А вообще-то, знаешь, я ошибаюсь, — внезапно сказала она, раскладывая пачку книг Энн Тайлер возле кассы, где каждый желающий мог их посмотреть. Еще одно изобретение Китти — попытка завлечь местных писателей в свой магазин, в особенности тех, кто предпочитал затворнический образ жизни, соблазнить их бесплатной рекламой и заодно дать им возможность прямо тут, у прилавка, подписывать книги для своих почитателей. До сих пор, правда, ни один из них не клюнул на этот крючок, но Китти принадлежала к тому сорту людей, кто никогда не отчаивается.

— Что-что? Я не ослышалась — ты действительно сказала, что ошиблась? Ну, ушам своим не верю! В жизни не слышала, чтобы ты когда-нибудь такое говорила.

Китти сделала вид, что не слышит.

— Ты не иллюзии свои растеряла, Тесс. И не они тебе нужны, моя дорогая, а твой собственный Санчо Панса. Уитни уехала в Токио, Кроу — в Техас, вот и результат. Тебе нужен друг. И даже не просто друг, а тот, для которого ты будешь и царь, и бог. В конце концов, Дон Кихота без Санчо Пансы просто не бывает.

— Ну, Уитни, положим, вернется. А что до Кроу — я о нем уже забыла и думать, — небрежно бросила Тесс.

— Врушка!

— Возможно. И потом, зачем мне Санчо Панса, когда у меня есть Искей? Она в сто раз лучше.

Услышав свое имя, собака подняла голову. Нижняя челюсть у нее отвалилась, свесившийся на сторону язык завернулся розовым колечком, и на морде у Искей появилось забавное выражение — казалось, она широко ухмыляется во весь рот. При этом одно ухо у нее стояло торчком, а другое свесилось на глаза — точь-в-точь приспущенный флаг на корабле. Вид у нее был препотешный.

— Сойдет, — великодушно согласилась Китти. — За неимением лучшего. А там видно будет.