Прошла неделя — неделя, за которую не случилось ровно ничего. Ах да, конечно, спохватилась Тесс, как же она забыла — солнце всходило и опускалось за горизонт точно так же, как раньше. Сама она до позднего вечера торчала в конторе, занимаясь какими-то рутинными делами. А Китти выставила за порог Уилла Элама — правда, для этого ей пришлось в течение целых пяти минут терпеть спектакль, которой он устроил. Он картинно рыдал, он твердил, что никогда не сможет вырвать ее из своего сердца, он даже попытался стащить принадлежавшее ей первоиздание Энн Тейлор «Поскользнувшаяся жизнь», после чего возмущенная Искей даже была вынуждена цапнуть его за лодыжку. Лютер Бил, как и раньше, оставался на свободе, и за это время не было найдено ни одного трупа — во всяком случае, из числа тех, кто так или иначе был связан с этим делом. Бездействие душило Тесс. Казалось, все затаились и ждут. Каждый раз, когда звонил телефон, она холодела от недоброго предчувствия, ожидая, что это звонят сказать о смерти Сэла Хоукинса… или о том, что обнаружено тело Элдона, которое только сейчас течением прибило к берегу.

Когда раздался очередной звонок, у Тесс уже не осталось сил даже волноваться. Но это оказался дядя Дональд, он звонил сказать, что ждет их завтра вместе с Джекки у себя в офисе. Со дня их памятной встречи с мистером Моулом прошла ровно неделя, день в день.

— Мне кажется, у него хорошие новости. А вы как считаете? — теребила ее Джекки, пока они сидели в приемной департамента — почти в том же самом месте, где в магазине старого Хатцлера стоял прилавок с косметикой.

Тесс, которая после всей этой нервотрепки успела убедить себя, что «отсутствие новостей — уже хорошая новость», попыталась выдавить из себя жизнерадостную улыбку.

— Ну, по-моему, пока еще рано радоваться.

— Да, да, я тоже уже об этом думала, — согласилась Джекки, едва сдерживая возбуждение. — В точности как бывает, когда просишь принести туфли определенного размера. Чем дольше продавщица копается на складе, тем вероятнее, что именно этого размера у них не окажется. Но если она возвращается почти сразу же, можно биться об заклад, что ты их получишь. Нет-нет, только не подумайте, что я сравниваю дочку с туфлями, вовсе нет. Ну, короче, вы сами понимаете…

Тесс, сморщившись, потерла лоб. Голова у нее раскалывалась от боли, которая волнами расходилась от переносицы. Скорее всего, начинался синусит. И хотя ей ужасно не хотелось портить Джекки настроение, но все же что-то ее смущало. Для чего вся эта спешка, гадала она. Их договоренность с мистером Моулом до сих пор оставалась в тайне. Тогда для чего было назначать встречу именно здесь? Почему дядя Дональд сразу предупредил, что разговор будет происходить в офисе генерального прокурора? Голос его по телефону звучал странно напряженно, ей даже показалось, что он тщательно подбирает слова. Тесс сильно подозревала, что их разговор прослушивается. Впрочем, что ж тут удивляться? Как-никак, они ведь нарушили закон. Вполне возможно, им устроят настоящий допрос, после чего потребуют прекратить всякие отношения с мистером Моулом. Это еще в лучшем случае, вздохнула Тесс.

Двери одного из трех лифтов распахнулись, и они увидели перед собой плотную, средних лет женщину.

— Вас ждут, — сказала она, кивком головы предложив им войти.

— Ждут? Сколько же их там? — ужаснулась Тесс.

Лифт пополз на десятый этаж.

— Только сам генеральный прокурор, начальник управления социальных служб города, ваш дядя и еще один адвокат, Дэвид Эдельман.

— Господи, а он-то там для чего?

— Простите, я не в курсе, — коротко ответила женщина. Она была низенькой, с огромной грудью, что делало ее до смешного похожей на голубя. И вид у нее был такой же самодовольный и напыщенный, как у этой птицы. — Я бы не просидела тут двадцать пять лет, если бы у меня была привычка совать нос в дела, которые не имеют ко мне ровно никакого отношения. Могу сказать вам только одно — все они весьма взволнованы. Все утро тут была страшная суматоха.

Это сообщение заставило Тесс перепугаться еще больше. Сердце у нее ухнуло в пятки. Она украдкой глянула на Джекки, но та по-прежнему безмятежно улыбалась, словно ровным счетом ничего не слышала. Похоже, Джекки снова начала надеяться, во всяком случае, на лице у нее было написано радостное возбуждение. Они вошли в офис генерального прокурора, и Тесс вдруг поймала себя на том, что тоже немного приободрилась. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — вся компания пребывает в состоянии паники. Похоже, секретарша не ошиблась. Во всяком случае, все они в растерянности и явно не знают, что делать. И вид у них такой, словно все сейчас зависит от Джекки. Но тогда почему глаза у дядюшки Дональда такие грустные? И почему он смотрит на них с таким виноватым видом, как его старый спаниель, когда его отсылают на место?

Генеральным прокурором оказалась женщина лет за тридцать, явно азиатского происхождения. Рядом с ней сидел глава управления социальных служб города, высокий, тощий темнокожий мужчина. Переглянувшись, они разом уставились на адвоката Эдельмана, словно спрашивая: «Ну, кто первый начнет этот разговор?» Он в ответ решительно покачал головой: «Ну, уж нет, только не я!» «И не мы!» — так же решительно отказались они.

— Ну, так как, собирается кто-нибудь что-то сказать? — не утерпел, наконец, дядя Дональд. — О господи, ладно, видно, тогда придется мне. Послушайте, Джекки, знаете, как это иной раз бывает — ищешь какую-то вещь, а она у тебя под самым носом?

Джекки молча кивнула. С лица ее до сих пор не сходила улыбка.

— Ладно. Итак, вы разыскивали свою дочь. Но вы исходили из того, что у нее теперь другое имя и другое свидетельство о рождении, и в общем-то это понятно, потому что именно так происходит, когда ребенка усыновляют. Но что, если этого не произошло?

— Не понимаю, куда вы клоните… — пробормотала Джекки. Улыбка мигом слетела с ее лица. Оно стало бледным и напряженным.

— Дело в том, что нам не удалось обнаружить ни одного свидетельства о рождении, которое могло бы привести нас к вашей дочери. Мой… э-э-э… приятель решил прогнать ваше имя и имя, данное вашей дочери при рождении, через компьютер после того, как поиск по общим параметрам не дал никаких результатов. Самое смешное, что через минуту он уже знал все, что искал. Видите ли, дело в том, Джекки, что она все время была здесь. Ваша девочка, Саманта Кинг.

— Вы хотите сказать… то есть где это здесь?!

— Здесь — это в приюте, — вмешалась в разговор генеральный прокурор. — Дочь ваша находилась на попечении штата с самого своего рождения. И остается до сих пор.

— Но… как такое возможно? — По лицу Джекки Тесс могла видеть, сколько разных чувств борются в ней — радостное волнение оттого, что дочь ее все-таки нашлась, и растерянность от сознания, что девочка все это время находилась в приюте, наконец уступило место подозрению, что это еще далеко не все. И Тесс была полностью с нею согласна — она тоже не сомневалась, что дело этим не кончится.

— Усыновления не было. Оно просто не состоялось, — смущенно продолжала прокурор. — Судя по нашим записям, агентство по усыновлению передало девочку на попечение штата, когда ей было четырнадцать месяцев от роду. Какие бы у них ни существовали договоренности на ее счет, дело, судя по всему, кончилось ничем, а подобрать других приемных родителей им, наверное, не удалось. Поэтому ее отдали в приют.

— Но с ней все в порядке? Могу я ее увидеть? Она так и живет в приюте или в каком-нибудь семейном детском доме? — зачастила Джекки.

— С вашей девочкой все чудесно, — заверил ее доктор Эдельман. — Она делает большие успехи.

Джекки круто повернулась к нему:

— А вам откуда это известно?

— Я, так сказать, ее приемный отец.

Любые слова были бессильны передать то гробовое молчание, что воцарилось в комнате вслед за этими словами. Такая тишина бывает разве что после удара молнии. Джекки и Эдельман сверлили друг друга взглядами. Лицо Эдельмана побледнело и осунулось, он разом весь ощетинился, словно собака, у которой собираются отнять кость. В глазах Джекки вспыхнуло что-то похожее на ненависть.

— Что-то не похоже, чтобы вы очень нуждались — учитывая ваш шикарный костюм и туфли от Балли, — мстительно бросила Джекки. — С какой же стати вам брать к себе чужого ребенка? Ведь не ради же пособия на нее, верно?

— Вы угадали. Мы взяли Сэм не из-за денег, а потому, что ребенку отчаянно нужен был родной дом. Мы с женой хотели удочерить ее официально, но не получили разрешения. Законы штата запрещают белой супружеской паре усыновлять детей смешанной крови. В том числе и в Балтиморе.

— Нет-нет, не совсем так. Закон этого не запрещает, — вмешался начальник управления социальных служб. Судя по надписи на бейджике, мужчину звали Роберт Дрейпер. — Юрисдикция каждого штата подразумевает свои собственные требования касательно факта усыновления. В Балтиморе работники социальных служб должны следовать рекомендациям некоторых достаточно известных организаций, а они считают, что в подобных случаях могут в первую очередь пострадать интересы самого ребенка.

Эдельман метнул в его сторону недовольный взгляд.

— Прекрасно, Роберт. В таком случае, может, ты заодно и объяснишь, каким образом Саманта Кинг оказалась в моем доме? Или это сделать мне?

Дрейпер неодобрительно фыркнул носом, ясно давая понять, что вовсе не рвется взять на себя роль рассказчика.

— Вы когда-нибудь слышали о деле, которое известно как Л. Дж. против Массинга? — спросил юрист, обращаясь к Джекки и Тесс.

Джекки покачала головой. Тесс что-то показалось смутно знакомым. Возможно, она уже слышала где-то фамилию Массинг.

— Это не она, случайно, была одно время секретарем агентства?

— Да, более десяти лет назад, как раз когда программа по усыновлению переживала острый кризис. Через агентство проходило неимоверное количество людей, практически никакого надзора за их работой не существовало. Словом, полная неразбериха. Юристы, занимающиеся общественными делами и работающие в тесном сотрудничестве с адвокатами, которые имеют частную практику, вроде меня, выдвинули обвинение против властей штата. Это было сделано от лица семерых детей, которых в свое время забрали у родителей, и, как выяснилось, только для того, чтобы поместить в семьи, где условия были еще хуже. Л. Дж. — это имя мальчика, который стал главным истцом.

— Так моя дочь была одной из этих детей?

Эдельман улыбнулся Джекки:

— Нет, Сэм, к счастью, была из тех, кому повезло. Вскоре после того, как был выдвинут иск, до меня дошли сведения о том, что одна немолодая супружеская чета продолжает брать в свой дом детей, хотя у этих людей попросту нет возможности в должной мере заботиться о них. К тому времени в их доме проживало пятеро ребятишек, троим из них не было еще и пяти. У Сэм не было даже своей комнаты, она спала в гостиной, в каком-то подобии гнезда, сделанном из брошенных на пол одеял. Я приехал туда в пятницу вечером, пристроить их куда-то на выходные было попросту невозможно, вот я и привез ее к себе домой. С тех пор она так и живет у нас.

— Она считает вас своими родителями?

Эдельман был юристом, но явно не из тех, кто привык сорить словами. Прежде чем ответить на вопрос Джекки, он какое-то время молчал, а когда заговорил, было заметно, что он тщательно взвешивает каждое слово.

— Нет. Это мы считаем ее своей родной дочерью. Правда, она называет нас с женой мама и папа. Но ей известно, что мы ей не родные.

— А она когда-нибудь спрашивала обо мне? Ну, я хочу сказать — о своей родной матери?

Эдельман покачал головой:

— Как-то самой собой подразумевалось, что ее мать умерла. Так что теперь сами понимаете, в какой щекотливой ситуации оказались мы все…

— Какой ситуации?

Опять тот же самый молчаливый обмен взглядами. «Объясните ей!» — «Нет уж, сами объясните!» Короткую соломинку, похоже, вытянул Эдельман.

— Как уже сказала мисс Чу, официально опека над Сэм возложена на власти штата, однако вы не были лишены родительских прав. Все считали, что вас нет в живых, а в свидетельстве о рождении Сэм имя отца не значится. Но как оказалось, вы живы.

— Мне это тоже известно, — буркнула Джекки. — Единственное, чего я не могу взять в толк, это из-за чего вы все тут так дергаетесь, словно сидите на горячих угольях?

Прокурорша тяжело вздохнула:

— Саманта Кинг — ваша дочь. Вы имеете полное право обратиться в Комитет по опеке с прошением вернуть ее вам. Учитывая данные обстоятельства, мы ничего не можем сделать, чтобы помешать вам забрать девочку у Эдельманов.

По выражению лица Джекки Тесс догадалась, что Джекки моментально ухватилась за эту мысль… и тут же сама испугалась. О боже, она может вернуть назад свою дочь!

— Но что… — Горло у нее перехватило, было понятно, что она просто не в силах произнести имя дочери. — Но чего хочет она сама? Хочет ли она остаться с вами или предпочтет вернуться ко мне?

— Я не могу взять на себя ответственность говорить от лица Сэм. Ее, так сказать, биологическая мать всегда была для нее чем-то достаточно абстрактным. Она была просто Сьюзан Кинг… одно только имя, не больше. Как-то мы Даже пытались отыскать ее свидетельство о смерти, но не нашли. И тогда мы решили, что она умерла где-то в другом штате.

— Ну, тогда, значит, вы просто плохо пытались, — вклинилась в разговор Тесс. — Лично у меня на то, чтобы отыскать Сьюзан Кинг, ушло всего три дня. Достаточно было только поискать ее среди тех, кто официально менял имя и фамилию. Вы же юрист, мистер Эдельман. Вы должны знать такие вещи.

Джекки вдруг вытянула вперед руку, словно стараясь ее удержать:

— Десять лет назад я была в Пенне. Даже если бы они узнали, что я поменяла имя, вряд ли кто додумался бы искать меня там.

— Мы даже выдали ордер на арест вашего имущества ввиду неуплаты алиментов на ребенка, — сконфуженно призналась прокурор. Тесс пришел на память еще один ордер, выданный на имя Сьюзан Кинг, — тот самый, на который случайно наткнулась в свое время Дори. — Учитывая ваше нынешнее материальное положение, закон обязывает нас взыскать с вас деньги задним числом. Но в данном случае, думаю, мы можем проявить… э-э-э… некоторую снисходительность.

— Щедро, — пробормотала Тесс. — Ох, как щедро!

Она почти не сомневалась, что Джекки, услышав это, разозлится окончательно, но та, к вящему изумлению Тесс, сидела как во сне. Не проронив ни слова, Джекки открыла сумочку и уставилась на ее содержимое с таким видом, словно ответы на все стоявшие перед ней вопросы скрывались где-то там, между ее помадой, чековой книжкой и любимой ручкой «Мон Блан». Видимо, это оказалось не так, потому что Джекки, вздрогнув, как от толчка, вдруг с резким щелчком захлопнула сумку.

— У вас есть ее фотография? — спросила она у Эдельмана.

— Что?

— У вас случайно нет с собой ее фотографии? Ну, может быть, в бумажнике?

— Только очень старая. Сэм не разрешила мне в этом году сдать деньги на фотографию их класса. Сказала, что она там, дескать, ужасно толстая. — Вытащив бумажник, он извлек снимок: двое конопатых, рыжих, как огонь, мальчишек с темноглазой девочкой с рыжевато-каштановыми волосами и смуглой, оливкового цвета кожей. Джекки долго смотрела на нее, потом со вздохом вернула снимок Эдельману.

— Мне бы очень хотелось ее увидеть, — сказала она.

— Вы же только что ее увидели.

— Нет, снимок — это все-таки не то. Мне бы хотелось познакомиться с ней. Нет-нет, я вовсе не прошу вас говорить ей, кто я такая, пока не нужно. Но мне нужно сначала увидеться с ней, чтобы потом уже решать, что делать дальше.

— У нее нет других родителей, кроме нас с женой. — Лицо его сморщилось. Казалось, он вот-вот расплачется. — Поверьте, она так счастлива с нами. Мои сынишки просто обожают ее! Лишиться Сэм для нас — хуже смерти. Не знаю, что будет с нашей семьей, если она уйдет…

— Я вам верю, — тихо сказала Джекки. — И все-таки… когда я могу увидеть ее?