Отец Жозеф составил подробную инструкцию, каким образом необходимо отправить посольство к арабам. Хоть и большинство их территории захвачено турками, но все же арабы еще представляли некоторую силу, которую поверни в нужную сторону и сразу нарушится равновесие в мире. Торговали арабы с Испанией и Англией. Но этого было мало. Франция вполне могла тут вмешаться, а заодно и попробовать освоить какую-нибудь пустынную территорию сыграв на войне между племенами. Один из вождей - Орту, имеющий бешенное честолюбие, вполне мог подойти как козырная карта. Только возглавить посольство должен был человек, который смог бы заставить гордых сынов пустыни уважать себя, а значит и Францию. Де Курнин на эту роль не подходил, он был слишком обходителен. А эту его обходительность кочевники вполне могли принять за слабость.
Кардинал погрузился в раздумье, глядя и не видя карты лежавшей на столе. Минут через 15 он почувствовал глубокое раздражение. Раздражало все: бумаги разбросанные по столу; кресло, с которого сполз плед; грызня двух котят, которые не могли поделить какую-то игрушку. Хотелось порядка на столе, в комнате и в мыслях. Но нельзя было доверить убрать стол секретарям, а мысли не направлялись в нужное русло. Единственное что можно было заставить сделать, так это перестелить плед на кресле, но для этого надо было встать, а он сидел удобно. Оставалось одно, чем-нибудь отвлечься, но и это не получалось. Ангел-хранитель в виде любимой племянницы на данный момент был занят раздачей милостыни, а только она могла взбодрить министра умным словом или просто ласковым взглядом.
Вспомнив о племяннице Ришелье вспомнил об обещание на ужин в ее салон. А до этого надо было заехать в Лувр. Необходимо было посетить и строющийся Пале-Кардиналь…
Уже по дороге в Лувр министр вдруг обнаружил, что забыл надеть под одежду ладанку с мощами святого, которые должны были ограждать его от плохого самочувствия. Испугав себя этим он почувствовал горечь во рту и тяжесть на затылке, - предвестники наступающей мигрени.
Как трое суток было хорошо! И вот снова началось, - с тоской подумал кардинал.
Мэтр Шико остался в Рюэле вместе с микстурой и порошком герцогини Лианкур.
Вспомнив о герцогини Ришелье сразу вспомнил о посольстве к арабам. Так как в голове его сразу отчетливо всплыл рассказ герцога Лианкура о том, что его супругу растили и воспитывали два медика-араба. Она знает арабский как и турецкий, а турки ей были просто заворожены. Впрочем, маленькую герцогиню не возможно явно назначить главной при посольстве, но вот при случае она возьмет управление в свои маленькие, но сильные ручки. Воспоминание о герцогине вызвали в нем легкое внутреннее смущение. Еще три дня назад он мечтал о встречи с отцом Жозефом, которому мог бы поведать все как есть, но тот был далеко.
Испанцы, королева, мадемуазель Лафайет, Коссен… А тут романтическое свидание с женщиной. За прошедшие три дня он вспоминал об этом изредка и весьма отрывочно. Порой презирал себя за способность к подобной слабости, порой оправдывал. Герцогиней же продолжал удивляться. Он то ненавидел ее за слабость, то чувствовал к ней некое подобие нежности, но в обоих случаях восхищался ее выдержкой и терпением. Часто перед глазами его возникала картина как спокойно, без всякой брезгливости, исследовала эта благородная дама содержимое его раны. Не всякий из его личных медиков был так спокоен и так полон решимости оказать помощь. Маленькая герцогиня оказалась вторым после племянницы существом женского пола, которая имела право на доброе к ней отношение кардинала.
Мысли о полячке будто прогнали головную боль. Может тому виной была перемена погоды, а может просто, наконец, сложилось правильное решение и был найден нужный для посольства человек.
Ришелье надолго остановился в Люксембургском дворце, где провел ряд аудиенций и совещаний. Не смотря на ненастную погоду совершил прогулку по Пале-Кардиналю. Вместе с некоторыми художниками просмотрел вновь прибывшую коллекцию скульптур. А на ужине у племянницы он даже согласился отведать некоторые из блюд (кардинал с Ла Рошели стал отказывать себе в ужине) и прекрасно председательствовал за столом.
Однако на следующий день он почувствовал приближение черной меланхолии. Ночью началась лихорадка. В таком плачевном состоянии министр все же доехал до Рюэля.
Поскольку необходимо было закончить трактат о гражданине, а также обращение к генеральным штатам, Ришелье вынужден был прибегнуть к процедуре кровопускания, но она не принесла ему облегчение и только ослабила больного. Приехавшая в Рюэль мадам де Комбале была вынуждена собрать консилиум медиков, чтобы они приняли какое-нибудь решение для поддержания здоровья кардинала в столь важный момент.
Мэтр Шико решился конфиденциально сказать Мари-Мадлен, что раннее кардинал принимал некий порошок и ему помогало. И что этот порошок давала ему герцогиня Лианкур. Порошок закончился три дня назад.
Мари-Мадлен вспомнила о том, что герцогиня и ей рассказывала об этой лекарстве и что даже просила проконтролировать его употребление, но к своему стыду, мадам де Комбале о нем просто забыла. С покрасневшими от стыда щеками Мари-Мадлен вызвала Базена Шато и велела ему отвезти в парижский дом Лианкуров записку с просьбой к герцогине о приезде. В записке она также написала о нездоровье дяди и просьбе взять с собой лекарство.
Герцогиня Лианкур прибыла через час. Она была мрачна и долго отказывалась вместе с Комбале пойти в покои Ришелье и самолично дать лекарство кардиналу.
Когда Ядвига вошла в спальню кардинала, то ей сразу стало дурно от запаха крови и тяжелого аромата каких-то снадобий. Серебряная чаша со свежевыпущенной кровью стояла возле постели. Кардинал полусидел в подушках сжимая виски тонкими пальцами, но при этом еще ухитрялся диктовать что-то весьма заумное секретарю, который быстро записывал длинные фразы.
Герцогиня остановилась возле подстамента кровати и обвела комнату взглядом. Большое окно было закрыто тяжелой портьерой, чтобы свет не раздражал больного. По углам кровати были зажжены канделябры, в глубине комнаты, где толпилось человек десять, пылал камин.
Камин потушить! - властно распорядилась Ядвига.
Но у дядюшки озноб, - возразила Мари-Мадлен, - ему станет холодно!
У него жар! А озноб, это обманная сущность организма. Прошу Вас, послушайте меня! - Ядвига твердо посмотрела на мадам де Комбале. - Попросите унести чашу с кровью. Еще нужно слегка приоткрыть окно. Не бойтесь он не простудится, но вот свежий воздух ему сейчас необходим.
Прекрасная племянница поспешила отдать распоряжения и слуги за считанные секунды выполнили все указания. К тому времени министр уже прекратил диктовать и весь отдался нарастающей боли. Он, откинувшись на подушки и крепко сжав зубы, постукивал пяткой о столбик полога в ритм пульсации в голове.
Герцогиня Лианкур поднялась на возвышение, на котором стояла кровать Ришелье и наклонилась над страдальцем. Свежий ветер, впущенный в окно, слегка пошевелил завитые локоны пахнувшие луговой травой. Кардинал приоткрыл глаза в тот миг, когда на его губы упала капля микстуры.
Опять эти волосы волшебные, - прошептал он тихо в полузабытье.
Ядвига поднесла к его губам фляжку с водой. Министр сделал глоток. После принял разведенный порошок. Герцогиня присела на край кровати и на маленьком клочке бумажке начала писать предписание по приему лекарства. Затем она поднялась, чтобы отдать этот квиток Шико. В этот момент кардинал захватил своими пальцами край ее юбки.
Присядьте герцогиня, - еле слышно прошептал он, - мне легче, когда вы рядом.
Хорошо, Ваша Высокопреосвященство, я посижу тут, только молю Вас, ничего не говорите.
Но двое из присутствующих в комнате увидели, как Ришелье задержал герцогиню. Мэтр Шико сразу решил прийти на помощь полячке, он приблизился к кровати и забрал из рук Ядвиги квиток с предписаниями. Племянница же кардинала удивленно распахнула глаза. Быть у постели больного было только ее привилегией. Сердце кроткой Мари-Мадлен больно сжалось. Она почувствовала как задрожали ее руки, пришлось соединить пальцы в замок, а на лицо навесить улыбку. Правда, возникшее по отношению к полячке чувство раздражения не проходило.
Ядвиге же пришлось сидеть, так как кардинал так и не выпустил из пальцев край юбки. Она жестом подозвала мэтра Шико и попросила его принести ткань смоченную холодной водой. В это время в покои вошли еще два медика. Шико быстро дал им распоряжение о приготовлении компресса, а сам потихоньку удалил из спальни секретарей и прочую челядь. Ришелье уже стало легче, однако неожиданно началось обильное слезотечение. Тогда уже мадам де Комбале поднялась к кровати и протянула герцогине Лианкур несколько платков.
Раз уж вы так близко, мадам, то оботрите дядюшке лицо, - весьма сурово бросила она Ядвиге.
Прибыл и компресс. Полячке была вынуждена провести все необходимые процедуры. Наконец кардинал, очевидно почувствовав себя лучше, отпустил ткань юбки. И герцогиня быстро вскочила и спустилась с возвышения.
Прошу меня простить, - обратилась она к Мари-Мадлен, - но я вынуждена срочно выехать в свой отель, - мой сын тоже не здоров, - солгала она, - мне необходимо быть рядом с ребенком.
***
Мигрени проходят бесследно. Человек переживший приступ после, как правило, удивляется почему полчаса назад он так страдал.
Через 40 минут после того как Ядвига покинула Рюэль, Ришелье уже дописывал философский трактат, а через два часа вместе с Мари-Мадлен вышел на прогулку.
Прогулка была весьма короткой и к тому мадам Комбале была грустна, на что министр абсолютно не обращал внимания наслаждаясь летним вечером.
После прогулки он продиктовал секретарю несколько распоряжений, касающихся африканской экспедиции. Затем сам сделал несколько приписок на них. Отправил гонца в канцелярию. После исполненной работы он попросил на несколько мгновений оставить его одного и позвать к нему Антуана…
***
Весь день Ядвигу лихорадило. Но лихорадка шла к ее бледному лицу: розовые губы были пунцовыми, а на слишком бледном лице появился румянец. Герцога не было дома и полячка недолго пробыв в детской решила пораньше лечь спать. Камеристка уже помогла ей разобраться, как молоденькая служанка Мадлон сообщила о том, что к герцогине прибыл посланник от герцога Ришелье.
Расспросив служанку о посланнике и выяснив, что это Антуан, герцогиня решила принять его в домашнем наряде отправив камеристку в свои комнаты.
Антуан выглядел смущенным. Он с низким поклоном протянул Ядвиге ключ от пресловутой калитки и маленький клочок бумаги на котором пляшущими цифрами было написано - "полночь".
Cholera jasna! - прошептала женщина, - Бог знает, что вообразил себе он.
Она посмотрела на маленького Антуана грустным взглядом.
Ступайте сударь, в полночь я буду!
***
Она опоздала на несколько минут, но Антуан уже замерз ожидая ее возле входа.
Вашей Светлости не стоило бы опаздывать! - запинаясь от смущения начал шут, - Он ждет вас уже 5 минут.
Любезный друг, - ответила герцогиня, - женщина, которую так презрительно ваш покровитель называет существом, просто обязана опаздывать, чтобы продолжать соответствовать всем требованиям существа, а не человека.
Она легко поднялась по лестнице и вошла в комнату через любезно распахнутую забежавшим вперед Антуаном дверь.
***
Спустя час Ядвига аккуратно перелистывала тетрадь с записями, которые сделал один из агентов отца Жозефа находясь в странах Леванта.
Почему именно в Африку? - обратилась она к кардиналу, сидевшему в низком кресле возле холодного камина. Сказывалась длительная привычка садиться именно возле источника тепла.
Ну, Изабель, если ты читала достаточно внимательно, то не должна была бы задавать этих нелепых вопросов. Но я отвечу - потому что в Африке больше сопротивления туркам.
Но, Ваша Светлость! Ведь Франция заключила договор о торговле с турками!
Но арабы этого не знают… И что мешает заключить Франции договор и с арабами в противовес Габсбургам? - парировал Ришелье.
Африка - это смерть! - горько сказала герцогиня.
Смерть для вас или всей миссии? - спросил кардинал.
Для миссии. Арабы врядли будут общаться с миссионерами. А уж женщины у них и более не в почете, чем у турок.
Старшим послом будет мужчина, а женщин будет мало, только чтобы составить небольшой экскорт тебе. Все… молчи и ступай. Антуан, надеюсь, где-нибудь неподалеку. И будь готова отбыть через десять дней.
Прощайте, Ваша Светлость, - Ядвига стремительно выбежала из павильона Антуана.
Вернувшись домой она так и не обнаружила признаком присутствия супруга в его комнате. Узнав от слуги, что герцог дома так и не появлялся она вошла в темную детскую и присела возле кроватки сына.
Владко, неужели ты останешься сиротой! - прошептала она гладя спящего мальчика по кудрявой русой головке, - Он хочет меня убить, чтобы никто ничего не узнал, так и не иначе!
Госпожа, - раздался голос из темноты.
Ядвига вздрогнула.
Али, ты испугал меня. Почему ты еще не спишь?
Я сидел с твоим детём, ибо он не мог успокоиться и звал мать. А теперь я слышу, что помощь нужна и его матери.
Чем ты можешь помочь мне, Али? - скептично голосом спросила герцогиня.
Советом, госпожа! Добрый совет многого стоит! - ответил арабский лекарь.
Тогда дай мне совет, мой друг, как мне выжить в Африке, или как сбежать из Франции!
Сбегать нельзя. А вот выжить можно, если госпожа не боится боли и имеет достаточно мужества, чтобы бросить вызов судьбе! - торжественно произнес Али.
Я мать, а значит у меня есть необходимое мужество. И я женщина, значит не боюсь боли! - ответила герцогиня.
Тогда, госпожа должна пожертвовать рукой. Я сделаю на ладоне специальный знак, который знают все племена, которые собрал вокруг себя Орту. Процедура это болезненная, нужно иголками ввести специальную краску под кожу. Но если госпожа все вытерпит и не забудет вовремя предъявить этот знак, то она останется жива, если ее мужество действительно таково, какое она мне сейчас показала.
Я согласна, Али. Неси свои иголки. Я хочу жить и хочу вернуться к сыну.
***
… С улюлюканьем всадники окружили фигуру в плаще. Некоторые даже стали разматывать волосяные арканы, чтобы сбить с ног чужеземца, который проник на их территорию. Чужеземец вдруг громко произнес приветствие на родном для них языке, а затем поднял вверх руку и раскрыл ладонь.
Посланник! - пронеслось среди осаждавших.
Тогда незнакомец откинул свой капюшон и перед взорами всадников предстало измученное женское лицо.
Отведите меня в ставку султана! - громко сказала женщина. - У меня для него грамота и подарок.
Один из всадников спешился и подвел лошадь к чужеземке.
Садись, сестра, мы привезем тебя к Орту целой! И пусть султан сам решит, что делать с посланником, который оказался женщиной.
Ядвига на удивление всем окружившим ее берберам легко вскочила в седло. Арабы двинулись по-прежнему держа ее в кольце и изредка бросая недобрые взгляды.