Ришелье имел твердую убежденность в том, что положение первого министра просто обязывает демонстрировать внешнюю роскошь жилища.

- Красивый каменный дом - это всегда дополнительный козырь для хозяина! - любил повторять он.

Приобретать недвижимость кардинал начал с 1620 г., когда закончилась опала его покровительницы королевы-матери Марии Медичи. Он поочередно купил Лимурский замок (через три года продал его Людовику XIII), Буа-ле-Виконт, Флери-ан-Бие, Рюэй, Анжен или Рамбуйе на улице Сен-Оноре, Сийери по соседству с ним, поместья в Шиноне и в Шампиньи-сюр-Вед.

Мы уже с вами знаем, что замок Рюэй - творение архитектора Жака Ламерсье и строителя Жака Тирио - был особенно знаменит своими садами с искусственными гротами и оригинальными гидротехническими сооружениями. Творцы Рюэя, также за 15 лет, превратили в грандиозный Дворец кардинала общей стоимостью 400 тыс. ливров и Анжен, который сегодня известен как Пале-Рояль.

В конце марта Ришелье въехал в Анжен, который, впрочем, еще не был окончательно отделан. Чтобы недостроенный Пале-Кардиналь, как стали называть Анжен после въезда в него премьер-министра, выглядел более представительно и ярко герцогиня д'Эгийон закупила великолепный алый атлас, из которого были сделаны большие занавеси. Именно на них фоне Филипп Шампень и начал писать несколько парадных портретов кардинала.

Мари-Мадлен теперь имела собственное крыло в Пале-Кардинале и занималась всеми финансовыми делами своего дяди. Именно в ее умную головку пришла идея создать для Ришелье комнату-уединение, которая получила название "красного будуара". Герцогиня решила, что эта комната совершенно не должна походить на спальню, но и не была кабинетом. Будуар представлял из себя небольшую и от этого уютную комнатку всю задрапированную алым атласом.

В правом от входа углу был сложен огромный камин из белого мрамора с неописуемой красоты каминной решеткой изображавшей заросли винограда. Рядом с камином находилась невысокая турецкая кушетка. Пространство пола перед ней было застелено редким персидским ковром бордовой расцветки, поверх которого лежала медвежья шкура, подаренная кардиналу Рошфором.

В левом углу стояло два стула и большое, но очень легкое кресло, которое при необходимости можно было придвинуть к камину.

С одной стороны от кушетки стояла подставка для книг, а с другой высокий напольный канделябр.

Антуан Годэ, который имел несколько комнат поблизости будуара, иногда, в отсутствие министра любил посидеть на полу возле камина любуясь отблесками пламени на мраморе. Кардинал, естественно, знал о такой особенности своего поэта и поэтому прежде чем войти в будуар стучал тростью в дверь. Это заставляло Антуана отрываться от своих грез и подскакивать к двери с любезным поклоном.

Сегодня была запланирована аудиенция для герцогини Лианкур, которую Ришелье решил провести именно в этой комнате. Уединение в Пале-Кардинале было невозможным, но в будуар можно было попасть через секретный ход, который шел из небольшого садика примыкающего к центральному парку, в отличие от Рюэля, имели доступного многим дворянам.

В положенный час Годэ привел полячку через тайный ход в будуар.

Ядвига не любила красный цвет, а особенно такое его обилие. Поэтому не испытала восторга от появления в этой комнате. Но камин своей безукоризненной геометрией примирил ее с алым блеском стен.

Оделась герцогиня Лианкур на аудиенцию в наряд более простой, чем обычно. И это было продиктовано не только нежеланием вовлекать камеристку во все личные дела герцогини, но и так же невольным ожиданием более близких отношений с министром, ибо час, выбранный для аудиенции был более чем поздний. При этом Ядвига прекрасно осознавала, что ироничный кардинал вполне может понасмешничать над ее внешним видом.

Некоторое время Антуан развлекал герцогиню мадригалами, но потом удалился придумав какую-то вескую причину. Полячка осталась одна. Ожидание затянулось. Не страдая излишней чопорностью и не почитая особенно придворный этикет герцогиня довольно вольно расположилась на кушетке: полулежа, пристроив голову на один из валиков. Когда она уже почувствовала легкую дремоту, дверь отворилась, практически бесшумно, и Ришелье, одетый в темнобардовый шлафрок вошел в будуар. По одеянию можно было догадаться, что и министр рассчитывает не только на беседу, ибо развевающие поля шлафрока продемонстрировали нежный батист ночной сорочки. В домашней обуви Ришелье приходилось ходить на носках, из-за того, что привычка с ранней молодости ходить на высоких каблуках вызвала сильное сокращение икроножных мышц и теперь полностью на пятку министр опуститься не мог. Прислонив трость, с которой он также не расставался в последнее время, к канделябру кардинал, подобно танцовщице на цыпочках развернулся вокруг своей оси и опустился на освобожденное для него Ядвигой место на кушетке.

- Все хорошеешь, Изабель, - без всяких светских условностей начал он, - опять новый цвет волос. Какими же травами ты смогла сделать их золотистыми?

- Взяла листья шиповника, маковую шелуху, мандрагору, белену. Все смешала и добавила камфары. После такой окраски волосы хорошо смазать фиалковым маслом или маслом желтофиоля, чтобы предотвратить вредное действие краски на волосы.

- Алхимия! - прошептал кардинал.

- Ничего подобного! - возмутилась Ядвига, - Рецепт этой смеси полностью из трав составлен великим Абу ибн Синой!

- Хорошо, пусть будет не алхимия, пусть будет колдовство!

Герцогиня посмотрела в глаза министра. Они смеялись. Она поняла, что он подтрунивает над ней.

- Тебе удалось околдовать турок? - продолжил Ришелье. - Де Курнин страдает и пишет, что официально ничего не удалось.

- К сожалению, я мало чем могу усладить ваш слух! Моя приватная беседа с Селимом может только прояснить общий настрой. Турки согласны торговать с Францией. После того как они заняли Багдад, в планах Османской Порты война с моей родиной и Россией.

- Тебя это печалит? - с участием в голосе спросил кардинал.

- Да! Очень! Достаточно Жечь Посполита страдала от них… И вот новые планы, новой войны.

- Но, из-за тебя, Изабель, я не могу отказаться от выгодной торговли с Портой! - жестко сказал Ришелье.

- Матка Боска! Да с чего же вы, Ваша Светлость, решили, что я буду против торговых сношений Франции и Порты? - удивилась герцогиня, - Зачем тогда нужны были мои переговоры с ними? Мои золотые волосы, в конце концов? Блондинки для турок редкость. А к редкостям у них почтительное отношение. Селим вот сказал мне по большому секрету, что османы направляют посольство. Оно полностью официальное и одобренное султаном Мурадом. Будет в Париже месяца через три. Так что зря маркиз Курнин так убивался. Wszystko bedzie dobrze!

- Хоть я и не понял твою последнюю фразу, но догадываюсь, что она означает - все удачно или хорошо! И хоть я и не из Османской Порты, но тоже имею слабость к белокурым волосам.

После этой фразы возникла пауза. И герцогиня и министр смотрели на пляску пламени в камини.

- Я не хочу в ближайшее время покидать Париж, - наконец прервала молчание Ядвига, - Мне хочется пожить в городе, спокойно, с сыном.

- В ближайшее время для тебя, Изабель, никаких поручений не предвидется. Можешь жить в Париже и помогать Россиньолю. Лианкур же отправиться на войну.

Ядвига осторожно положила руку на сгиб локтя правой руки Ришелье. Тот болезненно поморшился.

- Давайте закатаем рукав и я посмотрю, что с рукой. Вы ее странно напряженно держите. Сильно болит?

- Да, очень. Но мне не хотелось бы на каждой нашей встречи демонстрировать проявления своей немощи! - горько усмехнулся министр.

- Мне хочется облегчить вашу боль, монсеньор! - тихо произнесла полячка, - Как бы я хотела отдать полжизни на то, чтобы вернуть вам здоровье!

- А я хотел бы вернуть десять лет назад. Забудь пока о руке! Ненадолго.

***

- продекламировал премьер-министр.

- Чудесные стихи, - вздохнула Ядвига, - но тут не глина, а шкура медведя…

***

С мрачным выражением на лице Ядвига заканчивала перевязку.

- Я вижу, что ты в ужасе! - Ришелье криво усмехнулся. - Ты можешь обмануть кого-нибудь другого, но не меня. Неужели все так плохо?

- Я не знаю, Ваша Светлость, - глухо ответила герцогиня, - надо прозондировать этот свищ. Скорее всего причина внутренняя. Вы были на войне, замерзали… Может быть еще иные причины. Излишняя нервозность тоже не способствует заживлению.

- Это приведет к моей гибели? - спросил министр.

- Не знаю! Возможно!

- Ого! Великая лекарка из Польши не знает?!

- Я не всесильна! Процесс можно приостановить, но ведь для этого нужен длительный отдых и длительное лечение!

- Это не реально, Изабель!

- Это-то я и имею ввиду, - Ядвига тяжело вздохнула, - Вы не умеете себя щадить. Но возможно надо шепнуть пару слов герцогине д'Эгийон?

- Ла-Комбалетта и так беспрестанно мучит меня своими наставлениями! Нет уж, герцогиня, увольте! У меня есть врачи, которые обещались мне помочь.

- Ах, да… Ваши врачи! Помниться Ситуа давал вам ртутные таблетки из Китая! Я еще удивлялась, что вы вообще выжили после их применения!

- Таблетка была одна. Другие я не стал применять. Если ты не знаешь, как меня лечить, то не мешай это делать другим.

Кардинал с трудом поднялся с кушетки. Взглядом поискал трость. Ядвига также встала. Увидел растерянный взгляд министра она подошла к камину и совсем рядом с решеткой подобрала с пола трость.

- Она упала, - объяснила женщина протягивая трость Ришелье, - когда брошенный вами шлафрок задел канделябр.

Кардинал нахмурился. Ему сейчас не хотелось вспоминать о своей слабости.

- Обойдусь без подробностей! Благодарю за находку. А еще я хотел сказать, что ныне уже всего было достаточно и все исчерпано. Надеюсь, что ты все поняла!

Да. Простите мой тон и мои слова. Я поняла достаточно.

Ришелье быстро покинул помещение. Ядвига осталась одна в ожидании Антуана, который должен был вывести ее через потайной ход.

Черт, черт, черт, - шептала она меряя шагами комнату, - Он ведь так опасается насмешек или отвращения. Да и жалость не переносит! Какая я глупая курица.

Антуан уже имел честь видеть раздраженного Ришелье, а теперь видел взволнованную герцогиню.

Что вы ему сказали, мадам? - спросил он у мечущейся Ядвиги, - Наш Несравненный был бледен от ярости как полотно и бросил мне так: "Забери ее и больше никогда сюда не води!" Будто бы я осмелился привести Вашу Светлость без его дозволения!

Я ничего не сказала… Я просто показала, что меня пугает нарыв на его правой руке. Впрочем это даже не нарыв, а свищ. И это действительно страшно.

Понятно, - Антуан облизнул пересохшие губы, - Герцогиня д'Эгийон однажды упала в обморок, когда увидела язвы на руке своего дяди. Об этом даже песенка есть. А он так старается скрывать любое проявление своей физической немощи. А тут еще и Ваша Светлость его болячки испугалась.

Антуан! Не мели чепухи! Я испугалась не самого по себе свища, а испугалась за жизнь кардинала. Такими болезнями не шутят! Но смотрю, что и он, и даже ты, истолковали это неправильно. А он… Он просто-напросто отказался от меня… Совсем. Все. Уходим. Я хочу домой. Меня там ждет сын…

***

Проводил герцогиню? - спросил уже лежащий в постели Ришелье у своего поэта.

Да, Ваше Высокопреосвященство, - Антуан приблизился к изголовью, - герцогиня уехала домой. Она была весьма растроенная.

Есть от чего! - министр покусывал ус, - Я был груб с ней. Думаю, что девчонка этого не заслужила. Но я не мог справится с собой. Да и поздно каяться теперь. Тем более, что я еще до ее приезда думал о целесообразности разлуки.

Вы разлюбили прекрасную герцогиню? - глаза шута-поэта стали круглыми и влажными.

Эх, мастер Годэ! Не бросайся такими словами как любовь в этих покоях. Моё сердце приучено к печали по близким мне друзьям. Переживу и это.

Ну что же сделала, прекрасная дама моего сердца, - печально произнес поэт, что Ваша Светлость разлучается с ней?

Ни-че-го! - раздельно произнес Ришелье, - Довольно того, что я накладываю на себя мучительные покаяния, за то, что презрев обеты, предался греху сладострастия. Это ведь не может продолжаться вечно? К тому же я уже так измотан душой и телом, что стал стар до срока… Пришло время нашей разлуки. Изабель молода и переживет ее. Я же настолько погружен свои занятия, что просто не буду иметь лишнего повода думать о ней. Ну а ты можешь пытаться завоевать ее сердце…

Антуан даже отшатнулся от постели своего покровителя.

О, Ваша Светлость! Мне еще три года назад один мой друг сказал, что герцогини для герцогов, и я запомнил это навсегда. Быть пажом, другом, любезным кавалером для герцогини Лианкур я могу, но и не более. И есть одно обстоятельство…

Договорить Антуану не дала появившаяся в спальне мадам д'Эгийон, которая заглянула сюда, чтобы пожелать своему дяди спокойных снов…