Двое мужчин на лошадях появились из-за деревьев, щурясь в низком, цвета меди, солнечном свете. Человек во главе был высокий, смуглый, с голыми руками. Он остановил свою лошадь, и она сразу же устало опустила голову.

Второй человек придержал свою лошадь и запустил пальцы в клочок своей короткой рыжей бороды.

— Где мы сейчас? — спросил он, поднимая шлем со лба и щурясь от внезапного яркого света.

Темнокожий мужчина спешился и повел лошадь прямо в шелестевшую полевую траву. Его глаза осматривали все вокруг с большим интересом. Поляна резко под углом шла вверх к скалистому плато, которое отчетливо выделялось в ослепительном блеске заката. Человек коснулся рукояти короткого меча у себя на поясе, но не взял его.

— Ступай тише, Томас, — заметил он. — Эти неизведанные земли созрели для бандитов.

Следом за ним его спутник тоже соскользнул с лошади и встал рядом с опаской. Через некоторое время эти двое начали осторожно пробираться вверх по склону поляны.

Небольшое плато окантовывала низкая стена из кирпича и камня. Стена шла в обоих направлениях, защищая вершину холма и превращая его в длинный крепостной вал. Древняя дорога заросла травой и низким кустарником. Первый мужчина провел свою лошадь через пролом, на поверхность дороги, где он остановился и прикрыл глаза от яркого света заката. Томас присоединился к нему и стащил кожаный шлем с головы с нетерпеливым вздохом.

— Где мы сейчас, Язим? — спросил он снова.

Высокий мужчина, Язим, медленно кивнул в сторону северного направления забытой дороги. Его спутник проследил за его взглядом, открыв рот, чтобы заговорить, а затем закрыл его снова. Он медленно поднял голову, глаза его расширились.

Вдали над близлежащими деревьями смутно возвышались шпили древнего замка. Его конические крыши были сломаны, обнажив кости стропил. Рухнувшие стены покрывал плющ, вползая в окна и обвивая флагштоки.

Язим опустил руку с рукояти меча.

— Руины Камелота, — ответил он, наконец, глядя на безмолвный, разрушенный замок.

Двое мужчин разбили лагерь посреди древней дороги. Язим развел костер, в то время как Томас пошел на поиски пищи. Через два часа кости кролика усыпали место вокруг трещащего огня, мужчины сидели на своих тюках и глядели на темную громадину замка. Лунный свет освещал половину замка, окрашивая его в холодные, голубые тона. Другая половина, черная как смоль, выделялась на фоне звезного неба. Ни один огонек не горел внутри.

— Откуда ты знаешь? — тихо спросил Томас.

Язим покачал головой.

— Что еще это может быть? Разве было какое-нибудь другое королевство, достойное такого надгробия?

Томас нерешительно кивнул.

— Но Камелот… прошли столетия с падения великого королевства. Его история была потеряна навсегда. Некоторые ученые говорят, что такого места даже не существовало.

Язим вздохнул.

— Твоя самая большая ошибка, Томас, в доверии людям, которые со знанием говорят о вещах, которых они никогда не видели. Это единственное, что я никогда не понимал в твоем народе.

— Ты говоришь так, как будто ты не один из нас, Язим, — заметил Томас, глядя в сторону. — Все же я знаю тебя чуть ли не с рождения. Мы росли друг у друга на виду.

Язим кивнул и улыбнулся.

— Верно, но моя семья происходит из мест, далеко за пределами стен Королевства Аахен. Мои мать и отец не забыли историю, которую рассказывали им их мавританские родители, предания, передававшиеся из поколения в поколение от тех, кто был свидетелем их. Ты можешь доверять своим ученым, которые черпают свои знания из разбитых горшков и мертвых костей, но я буду доверять словам тех, кто видел своими глазами.

Томас вздрогнул от жесткого ветра. Тлевшие в костре угольки зашипели и стали ярко-красными.

— Значит, — заметил он, обернув свой плащ вокруг себя, — ты знал, что этот замок будет здесь?

Язим пожал плечами.

— Я не знал, но я не удивлен, что мы обнаружили его.

— Скажи мне, что еще твои старые предания говорят об этом месте? Какие из легенд правдивы? И что разрушило такую великую империю?

Язим повернулся к Томасу и улыбнулся, обнажив свои зубы в красноватом свечении пламени.

— Ты бы не поверил в эти сказки, даже если бы я рассказал тебе, мой друг. Наш мир слишком далек от мира короля Артура и его немногочисленных потомков. Так или иначе, это не в нашей компетенции исследовать такие вещи. В том замке нет живых людей, чтобы обложить их налогом, кроме летучих мышей и пауков, которые теперь называют его своим домом. Таким образом, наш господин не будет иметь никакого интереса к нему и мы не должны…

Томас прищурился и изучающе посмотрел на своего компаньона.

— Ты же не веришь в это. Я вижу это по твоим глазам. Давай. Расскажи мне, что ты знаешь. У нас есть время перед сном. Ради развлечения.

Усмешка Язима померкла, но не полностью. Он вздохнул и посмотрел вверх на темную громадину замка.

— Это невероятно, не так ли, что такое здание никогда не принадлежало другому королевству? Что ты об этом думаешь?

Томас нахмурился.

— Оно слишком далеко. Его нельзя использовать ни для какой цели, ни как крепость, ни как центр власти.

— Сейчас, возможно, — Язим согласился задумчиво, — но много веков назад, все было иначе.

Томас откинувшись на локти, глядел на древнюю дорогу. В нескольких шагах от них стояли лошади, сбившись в темноте, простые очертания на фоне звездного неба.

— Насколько иначе? — спросил он.

Язим медленно покачал головой.

— Это был Камелот, — сказал он просто, — царство могучего и благородного короля Артура. В те времена это был самый центр мира. В те времена короли мало заботились о таких вещах, как торговля и политика, морские порты и торговые договора. Тогда была такая вещь, как честь.

— У нас и сейчас есть честь, — прокомментировал Томас, оглядываясь на своего друга с усмешкой.

— У нас есть уважение, — возразил Язим, становясь серьезным. — Да, король Юлий и его сыновья собирают дань со многих народов. Но уважение не то же самое, что честь. Дань и налоги не то, что верная служба.

Он сделал паузу, и его глаза сузились в темноте. Томас вспомнил, что семья его друга не была гражданами Аахена по выбору, они были завоеваны. Трава беспокойно шелестела, пока мужчины глядели на огонь. Наконец, Язим встряхнулся и продолжил дальше.

— В преданиях говорится, что Камелот был совсем другой. Те, кто служил Артуру и его потомкам делали это из чести, а не из страха. Тогда люди короля сражались во имя добра, а не за деньги. Войны основывались на благородстве и праве, а не простом расширении власти.

— Будь осторожен, — предупредил Томас с полуулыбкой. — Некоторые назвали бы такие разговоры предательством.

— Внутри стен города, да. Здесь, я думаю, действуют старые правила.

Томас кивнул, соглашаясь. Порыв ветра пронесся по древней дороге, подняв листья в воздух, зашуршала трава. Луна спокойно смотрела вниз на далекий замок. Вдали тявкнул волк, затем завыл.

— Так что еще? — спросил Томас после долгого молчания. — Что еще твои легенды говорят о том времени? Что еще было по-другому?

Язим ответил не сразу. Наконец, со вздохом, он сказал:

— В дни Камелота в бою сражались не только одним мечом. Сейчас это считается глупостью, но время короля Артура было также временем волшебника Мерлина. В те дни жили волшебники. Тогда существовала такая вещь, как волшебство.

Томас сгорбился, когда ветер снова подул. Похолодало. Он оглянулся на замок. Темные окна смотрели на него сверху вниз, пустые, но как будто настороженные.

— Ты веришь в это, Язим? — тихо спросил он.

Язим повернулся к своему другу и улыбнулся.

— Посмотри на замок вон там, — сказал он, — и скажи мне, что ты не веришь.

Томас вздрогнул. Ночь становилась сырой и тревожной. Он сел и ткнул костер сапогом. Оранжевые искры закружились на ветру, как стаи испуганных птиц.

— Скажи мне, как все это закончилось.

— Я не могу, — рассудительно ответил Язим, — ибо никто не знает.

— Забавно, — ответил Томас.

Язим снова замолчал. Наконец, он сказал:

— Я могу тебе рассказать начало конца, если хочешь.

Томас сгорбился поближе к огню. Он оглянулся на своего друга.

— Это будет правда?

Язим пожал плечами.

— Это история. Многие считают, что это правда. Я признаю, я когда-то сомневался сам. А теперь… Я не уверен.

Томас кивнул:

— Расскажи мне.

Язим сделал глубокий вдох.

— Она начинается спустя много лет после золотого века короля Артура, — сказал он хмуро. — Многое изменилось со времен благородного круглого стола. При отсутствии достаточно большой или достаточно смелой империи, чтобы соперничать с ним, королевство стало самодовольным и снисходительным. Древние традиции сменились на капризы, так что целостность правил постепенно ослаблялась с каждым последующим поколением. Мало кто из живущих во времена правления Артура узнали бы это королевство к тому времени, когда последний король взошел на свой трон. И все-таки встречалось еще благородство среди потомков Артура, подобно золотым нитям, рассеянным в более тусклом гобелене. Одной из этих золотых нитей была девушка, дочь последнего короля Камелота. Ее звали… Габриэлла.

Девочки хихикали. В девять лет Габриэлле казалось, что ее подруги все время хихикают, и это раздражало ее. Она повернулась и посмотрела на них в тени кустов, ее лицо было почти комически серьезное. Она не шикнула на них. Ее отец говорил ей, что шум от шиканья разносится еще дальше, чем шепот. Рисс и Констанция кусали губы, сдерживая смех, и вовсю улыбались. Габриэлла повернулась к кустам и заглянула через листья.

Остальные дети стояли возле ручья в тени дворцового моста, бросая камни, или сидели на солнце. Их было четверо, два мальчика и две девочки. Габриэлла знала их имена, они вместе ходили в школу. Их одежда была лучше, чем лохмотья, которые носили крестьяне, но не такая великолепная как ее собственные платья. Самый старший из мальчиков, единственный не из благородной семьи, носил простую льняную тунику и пояс. Он выглядел бы как один из придворных шутов ее отца, если бы его цвета не были настолько однообразные. Он пустил камень по поверхности ручья и показал на него, с ухмылкой оглядываясь на других.

— Подождите, — прошептала Габриэлла, махнув рукой своим подругам позади.

— Давай уже сделаем это, — взволнованно прошептала Рисс, теребя маленький кожаный мешочек. Габриэлла покачала головой, и никто из девочек не двинулся.

Позади них зазвенел школьный звонок. Его чистый звук разносился над вершиной холма, отзываясь эхом в узкой долине внизу. Дети вокруг ручья не подняли головы, но печально задвигались, оправляясь и приводя себя в порядок.

— Сейчас? — зашептала Констанция. — Занятия начинаются. Мы должны возвращаться!

— Тише, — шепотом сказала Габриэлла, ее рука была еще поднята. Они нервничали и волновались, как всегда. Габриэлла, однако, была более сдержанной в таких вещах. — Подождите…

Мальчики были на противоположной стороне ручья. Они начали переходить, неторопливо прыгая по камушкам. Девочки их ждали, поставив руки на бедрах, словно точные копии своих матерей. Когда мальчики достигли берега, Габриэлла опустила руку.

— Давай! — скомандовала она.

Как один, Рисс, Констанция и Габриэлла выпрыгнули из своего укрытия. Рисс раскрыла свой кожаный мешочек, выпустив небольшое облако пыли. Все три девочки дунули на пыль, так сильно, как только могли, и пыль превратилась во внезапный, сильный ветер. Он устремился через кусты, пригнул траву, которая окаймляла ручей, и толкнул всех четырех детей в обратном направлении. Трое из них упали в ручей, плескаясь в холодной, мелкой воде. Самый старший мальчик, тот, что был в льняной тунике, споткнулся, но сумел устоять в искристом ручье. Он резко обернулся и заметил трех девочек в кустах.

Рисс и Констанция взорвались приступом смеха, прикрывая рты руками. Мгновенно они развернулись и понеслись вверх по склону в сторону, откуда доносился школьный звонок. Габриэлла задержалась на мгновение. Трое детей, которые упали в ручей, шумно карабкались, пытаясь встать на ноги, девочки визжали, становясь еще более мокрыми, пока они выбирались из ручья, мальчик стоял с красным лицом и мрачным видом. Четвертый мальчик посмотрел на Габриэллу и неожиданно улыбнулся.

Габриэлла повернулась и бросилась бежать. Она проворно пробралась через кусты и вырвалась на освещенный солнцем холм. Она была на полпути вверх по склону, когда кто-то схватил ее сзади, потащил вниз в высокую траву и прижал к земле. Она дернулась, перевернулась и обнаружила, что смотрит в лицо мальчика в льняной тунике. Его волосы свисали на лицо, и он все еще ухмылялся.

— Отпусти меня, Дэррик! Отстань от меня!

— Это был ветряной порошок, — сказал Дэррик миролюбиво. — Где ты его взяла? Украла из шкафа Магистра Магии? Или у тебя в замке есть свой тайный запас таких вещей?

— Отстань от меня! Как ты смеешь?! Я дочь короля!

— Я не расскажу о тебе, если ты дашь мне немного, — сказал Дэррик с серьезным видом. — Только немного. Один мешочек.

— Я позову охрану!

Дэррик уверенно улыбнулся.

— Ну, тогда иди.

Школьный звонок замолчал. Его последний звук эхом отозвался в тишине. Габриэлла была в ярости, но они оба знали, что она не позовет своего охранника. Трейнор, несомненно, даст Дэррику хорошую взбучку за то, что он посмел прикоснуться к принцессе, но он также сообщит ее отцу, что она снова ускользнула от его бдительного ока и тайком подшутила над другими детьми. Она кипела от злости на Дэррика в зеленой тени полевой травы. Его улыбка стала задумчивой.

— Отпусти, — прошипела она, извиваясь, но потом, внезапно и безо всякой видимой причины, он опустил свою голову к ней. Его губы прижались к уголку ее губ, крепко и неуклюже, но движение было быстрое, как у змеи. В следующее мгновение он исчез. Она слышала, как его шаги с шумом удаляются к школе.

Габриэлла прижала ладонь к щеке, прикрывая память о его губах, ее рот открылся в гневном удивлении.

— Габриэлла! — резко позвал голос. Это был Трейнор, раздраженный и взволнованный. Габриэлла поднялась на ноги и побежала к заднему входу каменного здания на вершине холма. За ним над деревьями высился замок, уходя своими шпилями в небо. Трейнор заметил Габриэллу и нахмурился. Его темные глаза говорили о многом, но девочка сделала вид, что не заметила его.

Дэррик, конечно, уже был внутри.

— Что значит быть принцессой? — спросила Габриэлла в тот же вечер, опираясь на край ванны.

— Подбородок, — указала ее няня Сигрид, приподнимая небольшое ведерко вспененной воды. Девочка покорно подняла подбородок, и Сигрид вылила ей воду на затылок. Теплая вода стекала, приклеивая волосы к шее и плечам светло-русыми лентами.

— Это значит быть дочерью короля, — с готовностью ответила Сигрид, с шумом опуская ведро на пол.

— Это скучный ответ, — сказала Габриэлла, прислонившись спиной к ванне и смахивая пальцем мыльную пену. — Я имею ввиду совсем другое.

— Мне жаль, но это правда, — заметила Сигрид, выбирая высокую бутылку с душистым маслом. Девочка скривилась на нее и высунула язык.

— Все думают, что быть принцессой — это великолепно, но что особенного в этом? Отец говорит, что в давние времена, принцессы даже не ходили в школу с благородными детьми или кем-либо еще. Они узнавали все от домашних учителей и едва ли покидали замок. Даже сейчас, мне повезет, если мне позволят идти в школу с Трейнором, а не отправят в коляске с четырьмя охранниками. Все эти церемонии и пышность, все это как будто маска, которую я ношу. Они не имеют ничего общего со мной. Я могла бы так же легко родиться горшечником или мельником. Я могла бы родиться в крестьянской семье.

Сигрид повернулась к ванной и усадила свою значительную массу на табурет. Она вытянула пробку из масла, вылила немного на ладонь и начала энергично тереть руки.

— А ты бы хотела родиться в крестьянской семье?

Габриэлла повернулась в ванной так, что оказалась лицом к высокому, сводачатому окну. Оно светилось таким же темно-пурпурным цветом, что и масло в бутылке Сигрид. Девочка не ответила. Через некоторое время Сигрид начала наносить масло на волосы Габриэллы и расчесывать их. После этого последует еще одно мытье, чтобы удалить большую часть масла, но оставить его запах. Было приятно, что о ней заботились таким образом, но это было также странно. Габриэлла знала, что ни у одного из других детей не было такой роскоши. Ей должно было это нравиться, но вместо этого, давало ей смутное беспокойство.

Сигрид говорила, пока расчесывала волосы Габриэллы.

— Быть принцессой — это не только ванна и духи, дорогая, — сказала она слегка упрекающим голосом. — Тебе позволена такая роскошь, потому что ты, как ожидается, будешь нести огромное бремя. Ты будешь нести тяготы и обязанности, которые твои друзья никогда не будут знать.

— Какие обязанности? — спросила Габриэлла.

— Сейчас тебе нет нужды знать такие вещи, сердце мое, — сказала Сигрид, и Габриэлла могла сказать по звуку ее голоса, что няня улыбается. — Твои заботы, я думаю, гораздо проще.

Девочка нахмурилась.

— Ой, — сказала она, когда няня потянула спутанный клубок в ее волосах. — Скажи мне тогда, в чем мои настоящие заботы, Сигрид? — недоверчиво спросила она.

Сигрид мгновение подумала. Наконец, она сказала:

— Твоя настоящая забота не в том, каково будет бремя принцессы. Твоя настоящая забота… будешь ли ты достойна его? Ответишь ли ты на вызов, представленный тебе?

Габриэлла поразмышляла над этим. Она снова повернулась в ванне и серьезно глянула на свою няню, женщину, которая знала ее и ухаживала за ней с самого рождения, женщину, которую она знала лучше, чем знала своих собственных родителей.

— Смогу ли я? — серьезно спросила она, изучая лицо пожилой женщины. — Смогу ли я сделать то, что должна принцесса?

Сигрид опустила гребень в своей руке и встретилась с важным взглядом девочки. Она кивнула, а затем слегка покачала головой.

— Ты сможешь, — сказала она с неглубоким вздохом, — если ты сделаешь выбор.

Габриэлла кивнула и повернулась снова.

— Можешь не сомневаться.

Сигрид ничего не ответила. Вместо этого, она еще немного помедлила и снова начала расчесывать длинные волосы принцессы.

Спальня Габриэллы находилась на третьем этаже замка. Комната была большой, по-прежнему заполненной игрушками, с которыми она играла, когда была ребенком. Она считала себя достаточно взрослой, чтобы не играть с ними больше, но не слишком взрослой, чтобы по-прежнему держать их рядом, утешаясь их близким знакомством. Ее лошадка стояла у камина, отбрасывая свою тень в свете углей. Ее куклы дремали на верху шкафов. Крошечный столик под окном был уставлен миниатюрным серебряным чайным сервизом с бумажными и кружевными салфетками.

Габриэлла повернулась и уставилась в высокое окно. За ним виднелся месяц тонкий и острый как серп. Она медленно моргнула, сна ни в одном глазу. Через минуту девочка отбросила одеяло и выскользнула из кровати. Босые ноги коснулись гладкого и холодного пола. Она подкралась к двери, прислушалась, а затем тихонько ее приоткрыла.

Отец был в своей библиотеке как всегда. Гариэлла слышала его голос, эхом отдающийся от стен внешнего коридора, когда она крадучись спускалась вниз по лестнице. Он не рассердится, если она проскользнет, чтобы увидеть его, даже если у него важное совещание. Он поманит ее к себе, немного побранит и на минутку позволит ей взобраться к нему на колени. А затем отправит ее обратно в постель, конечно. Он Король, и у него есть более важные вопросы, чтобы решать.

— Тебе будет не интересно, принцесса, — скажет он ей с усталой улыбкой. — Займи свою головку более приятными вещами. А я буду заниматься всеми остальными.

И он был прав. Габриэллу не интересовали государственные дела. Но ее интересовал отец. Она любила слушать глубокий гул его голоса. Он усыплял и успокаивал ее в такие вечера, как этот, когда сон, казалось, был далеко, и игрушки больше не манили ее.

Коридор был пустой и темный, освещенный только тонкой полоской от камина, идущей из закрытых дверей библиотеки. У ее отца была встреча со своим советом, хотя и не все присутствовали. Члены совета редко бывали теперь. Это были важные люди, занятые своими делами, что мешало им присутствовать на совете. По правде говоря, Габриэлле казалось, как будто Королевство управлялось само по себе. Ее отец и его совет просто приглядывали за ним. Хотя это не казалось веселым развлечением, но и не было сложной задачей на ее взгляд, несмотря на то, что сказала Сигрид.

Габриэлла медленно двигалась по коридору, волоча одно из своих одеял за собой. Рядом с библиотечными дверями находился высокий шкаф, предназначенный для верхней одежды посетителей ее отца. В зимнее время шкаф был часто полон тяжелых мехов, с которых капал тающий снег и которые пахли ночным воздухом и оленями. Сегодня шкаф был сухим и по большей части пустым. Габриэлла залезла внутрь и легла, укутавшись в одеяло и положив голову на старый, сложенный плащ. Так она лежала, моргая в темноте, глядя в пустоту и слушая голоса за соседней дверью.

Она не могла вспомнить, когда она в первый раз спряталась там, засыпая под гудение голосов и звук шагающих ног. Она знала только, что это было одно из ее любимых мест. Король иногда находил ее там, когда его совет подходил к концу. Но никогда не сердился. Он просто брал ее на руки и нес обратно в постель, целуя в щеку, когда опускал ее в кровать. Габриэлла всегда просыпалась в тот момент, но не показывала вида. Ей нравилось уютное тепло его рук и его поцелуи, когда он думал, что она спит. Из всех его поцелуев, это были самые важные для нее.

Голоса грохотом доносились из библиотеки, и она слушала их. Девочка не обращала внимания на конкретные слова, но они все равно пробирались в ее мысли, прыгая как камни в ручье долины.

— Их, по меньшей мере, сорок, Ваше Величество, — произнес высокий, гнусавый голос. Это был Персиваль, начальник дворцового караула. — Они действуют не в одном месте и не в таком количестве, но собираются в пустынных районах небольшими группами по шесть-семь человек.

— Мы могли бы арестовать их, — предложил другой голос.

— Нет, — сказал отец Габриэллы, король. — Нет необходимости слишком резко реагировать. Некоторые костры догорают лучше, когда их не трогают. Затаптывая их, мы только раскидаем угли.

Раздался шум голосов, одновременно выражавших согласие и недовольство.

— Они высказываются против вас, Ваше Величество, — предупредил глубокий голос. — Пусть их мало и они далеко, но измена по-прежнему является смертельным ядом.

Отец Габриэллы казался невозмутимым.

— У нас нет ни ресурсов, ни возможностей, чтобы искоренить все шальные мысли или слова в королевстве, таком большом, как Камелот. Такие группы постоянно возникают. Но пыл недовольных сгорает раньше, чем они успевают перейти к действиям. Пусть себе ворчат и перешептываются. Они делали так со времен моих предков и в количестве ничуть не меньше, чем эти.

— Медленно растущий виноград пускает более глубокие корни, Ваше Величество, — серьезно возразил низкий голос. — Со времен ваших предков многое изменилось. Я думаю, неразумно закрывать глаза на этих повстанцев. Их лидер, возможно, действует подло, но он убедителен. Он может найти слушателей среди ваших врагов.

Воцарилась тишина. Наконец, король сказал:

— Присмотрите за ним тогда. Если заметите, что он ведет переговоры с варварской империей на севере, тогда арестуйте его. Но я сомневаюсь, что даже величайший фанатик осмелился бы опуститься до такого предательства.

Габриэлла едва слушала. Ее веки потяжелели, убаюканные гудением голосов. Сон окружил, призывая ее.

— Назови мне его имя еще раз, — потребовал голос отца, доносясь из глубин библиотеки.

— Мы не знаем его истинного имени, а только имя, которое он использует перед своими последователями, — ответил голос серьезно, почти таинственно. — Он называет себя Меродахом.

— Меродах… — задумчиво произнес король.

Меродах, подумала сонно Габриэлла и содрогнулась. Имя эхом отозвалось в коридорах ее ума, опускаясь вслед за ней в каньоны сна, трепеща словно крылья летучей мыши.

— Меродах? — повторил Томас, осторожно переступая через груду каменных блоков.

Язим вскинул на плечи свою поклажу и обследовал разрушенные стены. Заросли плюща и вереска завладели древним сооружением, скрывая его под собой, сглаживая его формы.

— Мифическое имя. Меродах был богом подземного мира. Но человек, который принял это имя, не был богом.

Томас прикрыл глаза и посмотрел вниз на травянистый холм. Ручей просочившийся через тенистый грот внизу, исчезал под древним каменным мостом. — Кто тогда? Бунтарь с манией величия?

— Монстр в образе спасителя, — ответил Язим. — Он стал гибелью Камелота и послужил преддверием длинного, темного века. Согласно легендам, он был красивый. Высокий. Очаровательный. Но настолько жестокий, что его друзья боялись его немилости, и его враги предпочитали убивать себя, чем встретиться лицом к лицу.

— Конечно же, рассказы о нем сильно преувеличены, — заметил Томас, пробираясь в глубину развалин. Они натолкнулись на ряды каменных скамеек, погребенные в зарослях кустарника, перед остатками рухнувшей башни. Язим стоял, вглядываясь в выступающие из земли предметы. Утренний солнечный свет отражался от гладкой, потускневшей поверхности. Томас понял, что это был колокол.

Язим поднял глаза, окинул взглядом остатки стропил и разросшиеся в изобилии деревья. Тень стоящего рядом замка нависала над обломками.

— На самом деле, истории очень подробно излагают все, — сказал он. — Меродах окружил себя небольшой группой бездушных злодеев. Жаждущие крови и бесчеловечные, они были его руками и ногами. Рассеявшись среди населения, они набирали воинов среди отъявленных подонков, отбросов, и ненавистников, поскольку каждое общество, независимо от того, насколько оно цивилизованное, порождает таких людей. Со временем, во многом из-за благодушия короля, Меродах собрал небольшую тайную армию. Он использовал своих людей, чтобы начать разорять дальние заставы Камелота. Его тактика была проста и ужасна. Небольшая группа мародеров спускалась в деревню под покровом ночи и разрубала на части каждого новорожденного ребенка в люльке, приводя в ужас взрослых, которые обнаруживали его после пробуждения. Утром Меродах входил в деревню со своей охраной, привлеченный стенаниями скорбящих родителей. Он созывал мужчин деревни и предлагал им сделку: присоединиться к нему, чтобы свергнуть короля Камелота или умереть и присоединиться к своим детям на том свете.

Томас посмотрел на своего друга с отвращением.

— Поистине, такого зверя нельзя причислить к роду человеческому. Кто осмелился бы присоединиться к человеку, который убил его ребенка?

— Кое-кто, — непоколебимо отвечал Язим, — из страха за свою жизнь и жизнь своей жены. Другие предавались смерти от рук подонков Меродаха или лишали себя жизни своими собственными мечами. Некоторые пытались сражаться, но Меродах был знатоком садизма. Он знал, что те, кто сражаются, чтобы отомстить за своих погибших детей, будут бороться опрометчиво, ослепнув от горя. Из них он сделал примеры, осквернив их тела настолько ужасно, что я не мог бы рассказать.

Вскоре слухи об извращенной жестокости Меродаха стали распространяться по королевству. Для многих, эти истории действительно были слишком ужасны, чтобы в них поверить. Многие сомневались, обнаружив правду слишком поздно.

В конце концов, реальность ситуации стала очевидной даже для самого короля. Но к тому времени армия Меродаха уже разорила и истребила окраины. Он укреплял свои силы в ключевых форпостах по всему Королевству. Для короля это было грубое пробуждение, но даже тогда он не мог поверить, что все было потеряно. Камелот просто не мог пасть. Он посылал дипломатов и послов, пытаясь вести переговоры со своим врагом. Он не понимал, что нет никакой дипломатии с тем, чье единственное желание уничтожить. Нет никакого компромисса там, где одной, единственной целью является смерть.

Томас хмуро покачал головой. Было холодно в тени развалин. Вместе двое мужчин выбрались на солнечный свет на склоне холма. Поодаль, их лошади мирно пощипывали траву.

Томас вздохнул:

— Итак, в конце концов, зло победило?

Язим задумчиво нахмурился:

— Зло никогда в действительности не побеждает независимо от того, как все может казаться окружающим. Если есть какая-то правда в мире, мой друг.

Томас искоса посмотрел на своего спутника, а затем покачал головой:

— Хотел бы я верить в это.

Язим промолчал. Через минуту оба шли вниз по склону к своим лошадям.

После того, как они верхом снова поднялись в гору, направляясь в тень заброшенного замка, Томас поинтересовался:

— А что же случилось с принцессой Габриэллой? Что она делала в то время как Меродах планировал войну против царства ее отца?

Язим направил свою лошадь вперед в заросший деревьями грот. Лошадь зашлепала по ручью, забрызгивая свои гладкие бока.

— Волею Всевышнего, принцесса Габриэлла сделала то, что делают все маленькие девочки, — просто ответил Язим, — она выросла.

Зал для дуэлей был очень маленький и темный, располагался он в подвале академического собора. Габриэлла полюбила его с первого раза, когда она увидела его когда-то, десять лет назад, в возрасте восьми лет. Тогда он казался ей огромным и величественным, похожим на арену, на которой сражались римские гладиаторы. Маленькое, овальное помещение, окруженное четырьмя рядами сидений, освещаемое лишь кольцом крошечных, зарешеченных окон. Потолок состоял из грубых балок и досок, покрытых копотью и паутиной десятилетий.

Верхний ряд сидений, где сама она сидела прямо сейчас, находился почти под потолком, до стропил можно было дотянуться рукой. Старинные доски были исписаны сотнями имен, примитивных рисунков, символов и грубо составленных стишков. Ее имя тоже было там, вырезанное острием кинжала несколько лет назад. Она вспомнила, как она делала это, как зажав язык между губ, сосредоточенно и тщательно выводила каждую букву: «Габриэлла Ксавьер». Позже какой-то шутник добавил «Тонет в дожде». Габриэлла не возражала. В детские годы она частенько была самодовольным сорванцом. Если бы не жестокая прямолинейность ее товарищей по школе, она бы до сих пор задирала нос.

— Я потею как свинья под всей этой броней, — пробормотала Рисс, связывая свои рыжие волосы в конский хвост. Ее доспехи слегка гремели всякий раз, когда она двигалась, постоянно напоминая, что они были ей не по размеру и довольно поношенные, которые надевали, по меньшей мере, два поколения выпускников до нее. Тем не менее, доспехи безупречно блестели в полумраке, изготовленные из прокатной стали и отделанные медью. Герб семьи Феори ярко сиял на круглом щите, прислоненном к ногам Рисс.

Габриэлла вздохнула:

— Не могу дождаться, когда это закончится. Я буду рада прожить тысячу лет и никогда снова не поднимать меч.

Рисс пожала плечами:

— Это цена привилегий. Крестьянам никогда не придется сразиться на боевой арене. Нам очень повезло быть сыновьями и дочерьми дворян. За исключением Дэррика, конечно.

С другой стороны Габриэллы Дэррик полировал свой меч плотной тряпкой.

— Когда-нибудь моя кровь кузнеца возьмет верх над ленивым старым герцогом, — презрительно заметил он.

Однажды Габриэлла уже задавалась вопросом, почему Дэррику разрешили посещать Королевскую академию. Теперь она знала ответ: у его семьи было достаточно денег и влияния, чтобы отправить его туда. Что еще более важно, у его отца было достаточно воображения, чтобы надеяться на лучшую жизнь для своего сына. Дэррик вложил меч в ножны и подтолкнул Рисс:

— Кто твой соперник?

— Вассер, — ответила Рисс, пожимая плечами. — Я ни капли не беспокоюсь об этом.

— Вассер неплохой соперник, — сказала Габриэлла. — Он достаточно опытен, чтобы позволить тебе показать свои навыки, но не так хорош, чтобы уложить тебя, прежде чем ты вытащишь свой меч, — она нахмурилась, взглянув на листок пергамента в руке, и мрачно вздохнула. — Не то, что Гете.

Дэррик и Рисс пробормотали слова сочувствия.

На арене внизу Констанция и более высокая девочка по имени Дестра настороженно приблизились друг к другу. Доспехи Констанции были новыми, но легкими, в основном из закаленной кожи. Только ее короткий меч и щит были из металла. Дестра, отец которой был Персиваль, начальник дворцовой охраны, была одета в разнородную, но пугающую смесь кольчуги и стальных доспехов. Она самоуверенно улыбнулась, взвешивая на руке маленький, зловещего вида боевой молот.

— Внимание, ученики! Одноминутные раунды, — зазвенел голос профессора Барта, Магистра боевых искусств, — это не просто состязание в силе, и не битва насмерть. Ничья честь не поставлена на карту на этой арене. Цель этого заключительного экзамена доказать ваше понимание основной техники боя. Ваш единственный враг — это вы сами.

Проговорив это, Барт подошел поприветствовать Констанцию ​​и Дестру в центре арены. Он кратко осмотрел их оружие, кивнул и вернулся к своей скамейке возле двери. Он сел, скрестив огромные, голые руки на груди, и снова кивнул.

— Начали! — рявкнул он.

Дестра ринулась первой, пытаясь зацепить щит Констанции своим боевым молотом. Констанция машинально уклонилась, развернулась и ударила плашмя мечом по плечу Дестры.

— Одно очко, — отозвался Барт.

Действуя осторожнее на этот раз, Дестра начала кружить вокруг Констанции. Видимо, почувствовав себя немного увереннее сейчас, Констанция подняла щит и нанесла удар под ним. Однако Дестра ожидала этот маневр. Она вывернулась от меча Констанции и выкинула вперед свой боевой молот, низко и быстро. Ловким движением Дестра ударила по ногам Констанции. Девочка, одетая в кожаные доспехи, упала навзничь и опустила щит.

— Одно очко и одна ошибка, — крикнул Барт, указывая сначала на Дестру, а затем на Констанцию, лежащую на полу. Габриэлла посочувствовала подруге, но это действительно был неуклюжий маневр. Если бы только Габриэлла вытащила имя Дестры при жеребьевке, она была совершенно уверена в своих шансах победить эту рослую девушку. В некотором роде, Дестра ей даже нравилась, несмотря на то, что та иногда бывала немного жестокой.

Поединок продолжался еще полторы минуты, пока Барт не ударил в небольшой железный колокол. Когда поединок закончился, Констанция получила три очка и одна ошибку, Дестра — четыре очка и две ошибки, что означало, экзамен сдан для обеих девочек. В действительности, за исключением случаев грубой ошибки или травмы, каждый студент получал зачет по боевой практике. Последнее сражение проводилось не столько ради экзаменационной оценки, сколько ради репутации. Для многих благородных семей этот поединок даже больше, чем сама торжественная церемония выпуска, ознаменовал переход во взрослую жизнь. Сидевшие вокруг арены студенты наблюдали за сражением с мрачным видом. Они могли делать вид, что результат не имеет значения, но в душе они знали, что все по-другому. Габриэлла видела это на лицах своих одноклассников, даже Рисс. Единственный, кто казался совершенно равнодушным к дуэли, был Дэррик.

— Она молодец, — заметил он, кивнув в сторону Констанции, когда она покидала боевую арену. — Учитывая обстоятельства.

— Учитывая обстоятельства, что она провела больше времени, изучая свое отражение на щите, чем тренируясь с ним? — сказала Рисс, поднимая одну бровь. — Тогда, думаю, ты прав.

— Жаль, что мы не можем просто пропустить эту часть, — простонала Габриэлла. — Сначала я только немного волновалась, но теперь я чувствую себя отвратительно.

Дэррик мягко пихнул ее:

— У тебя все получится, Бри. Тебе не о чем беспокоиться.

— Не о чем кроме того, что отец Гете сейчас находится в замке подземелья за ​​убийство, — кивнула Рисс. — И что он весит вдвое больше, чем ты, и любит побросать боевые топоры для удовольствия.

— Это очень обнадеживает, — сказала Габриэлла, совершенно упав духом. — Спасибо, Рисс.

— Сказать по правде, — ответила с готовностью Рисс. — Я уже говорила тебе: будь я на твоем месте, я бы улизнула через вход для слуг и повесила бы свои доспехи на стену в замке раз и навсегда.

Габриэлла резко вздохнула, когда внизу начался следующий поединок. — Дэррик, ты сражался с Гете раньше. Что я должна делать? Какие у него слабые стороны?

Дэррик пожал плечами и вложил меч в ножны.

— Он большой.

Габриэлла закатила глаза.

— Я знаю это, — пробормотала она. — У меня есть глаза.

— Это означает, что он медленный, — добавил Дэррик, оглядываясь на нее. — Ему нужно много энергии, чтобы держать его мышцы в движении. Наблюдай за его плечами. Вот, где все начинается. Ты маленькая, Бри, значит ты быстрая. Он раздавит тебя при первой возможности, но можешь быть уверена, что такой возможности ему не представится, если ты будешь осторожна.

Габриэлла встретилась с ним взглядом и поняла, что он говорил серьезно. Она отвернулась, качая головой.

— Не знаю…

Дэррик наклонился ближе к ней, и девушка взглянула на него. На этот раз он задержал на ней взгляд, и она не отвела глаз.

— Ты можешь сделать это, — произнес он тихо. — Если захочешь.

Она сделала глубокий вдох и с дрожью выдохнула. Потом кивнула.

— Я хочу.

Он задумчиво улыбнулся ей.

— Я тебе верю.

Его уверенность ее воодушевила, но с другой стороны, стало еще хуже. Что делать, если она обманет его ожидания?

— Жаль, что я вытянула не твое имя.

— Это боевой поединок, — заявила Рисс, притворно закатив глаза. — Я видела, как вы двое сражаетесь. Без оружия, но зато сколько слов! Хотя многие здесь могли бы поучиться.

Вскоре магистр объявил имя Габриэллы. Она встала так быстро, что волна головокружения накрыла ее. Дэррик схватил ее за руку, поддерживая ее, и девушка быстро пришла в себя.

— Удачи, принцесса, — сказал он, слегка улыбаясь.

Гете был уже на арене, когда Габриэлла спускалась вниз по старым каменным ступеням. Сын опального командира, Гете был так коротко подстрижен, что волосы едва были заметны на его потной голове. Он оглядел девушку своими холодными и серыми глазами, вертя в руке свое оружие. Сердце Габриэллы упало, когда она заметила боевой топор в его руке. Рукоятка топора была такой же длинной как сама Габриэлла. Железный наконечник представлял собой молот с одной стороны и изогнутое лезвие с другой. Он с легкостью мог прорубить насквозь блестящие доспехи Габриэллы из золота и стали. Девушка выхватила свой меч, выходя на арену, чтобы встретить его. Металличесий звон лезвия, оставившего ножны, жалобно зазвучал в дуэльном зале.

На этот раз от Барта не последовало никаких слов. Он кратко осмотрел оба оружия, кивнул и вернулся к своей скамейке.

— Начали! — скомандовал он.

Гете вжал подбородок и слегка присел, сгибая суставы пальцев на рукоятке топора. Габриэлла подняла щит и меч, скрещивая перед собой, как ее учили.

Гете ударил первым, ринулся вперед, стремясь попасть рукоятью топора по незащищенному левому боку Габриэллы. Она сделала выпад вправо, поставив под углом свой щит, чтобы отвести удар. Лязг дерева по металлу зазвенел над ареной. Собравшиеся ученики приветствовали одновременно радостными криками и возгласами неодобрения.

— Твой отец пытал моего отца, — произнес Гете хриплым шепотом. Его лицо было совершенно бесстрастным, почти скучающим.

— Мой отец ничего не делает без причины, — чуть слышно ответила Габриэлла. — Твой отец защищал злодеев, которые гораздо хуже, чем он сам.

Она уже тяжело дышала, скорее от волнения, чем от усилий. Она бросилась вперед и подняла щит в попытке отразить топор Гете и нанести ему удар по бедру плоской стороной меча. Однако, удар, который пришелся на ее щит, оказался настолько тяжелым, что ее меч качнулся в руке, ударяясь об пол и вышибая искры.

— Одно очко и одна ошибка, — отозвался Барт.

— Вся ваша семья заплатит, когда Меродах придет к власти, — прорычал Гете.

Габриэлла была так потрясена, что чуть не уронила меч.

— Но твой отец же не признался?!

Гете развернулся для удара, его боевой топор, направленный молотком вперед, описал широкую дугу. Габриэлла инстинктивно отреагировала, опустившись на корточки и прикрываясь щитом. Тупая сторона топора со звоном опустилась на ее щит, едва не пригвоздив девушку к полу. Разозлившись, она ткнула своим мечом, но Гете легко отпарировал ее удар рукоятью топора.

— Одно очко и одна ошибка, — снова рявкнул Барт.

Лицо Габриэллы пылало одновременно от ярости и потрясения, которое она испытала при имени Меродаха. Она вскочила на ноги, выставив меч перед собой.

— Как только мой отец услышит, что ты упомянул это имя…

— Я буду все отрицать, а ты будешь выглядеть дурой, — прохрипел Гете, его глаза впились в нее, пока он кружил вокруг. — В конце концов, Меродах это просто страшилка, чтобы пугать детей, не так ли?

Габриэлла поняла, что никто не мог услышать шепот ее противника за звуками их поединка и случайными возгласами и насмешками наблюдателей. Она снова попыталась атаковать, но Гете уклонился и отбил удар своим щитом.

— Скоро весь Камелот узнает правду о Меродахе и его армии, — выдохнул ее крупный соперник. Он улыбнулся, показывая свои отвратительные желтые зубы. — Ты и твой отец узнаете это в первую очередь.

Габриэлла услышала достаточно. Она прищурила глаза и сделала резкий разворот. Гете видел, что она делает, и приготовился отвести меч, которым она замахнулась, но щит Габриэллы пришел первым, с силой врезавшись в его грудную клетку. Она ловко поднырнула под своим щитом и оказалась сзади Гете. Ее меч описал длинную дугу у него за спиной, лихо нанося удар по его кожаным доспехам. Возгласы удивления раздались со стороны собравшихся студентов.

— Два балла, — объявил Барт с одобрительным кивком.

Гете не заставил долго ждать. Его локоть вылетел навстречу, отбивая меч Габриэллы прочь. Мгновение спустя он уже развернулся к ней лицом, быстро поднимая рукоять топора. Удар пришелся по запястнику Габриэллы, с силой отбрасывая ее назад. Гете снова повернулся, переворачивая топор тупым концом, стремясь попасть по ее шлему. Габриэлла отпрыгнула в сторону и обрушила свой меч на топор Гете. Тяжелый топор лязгнул по каменному полу. Через мгновение щит Габриэллы протаранил грудь Гете. Мальчик, задыхаясь от ярости, внезапно бросился вперед, используя весь свой вес. Габриэлла споткнулась, но использовала момент, чтобы сделать кувырок назад. Ловко обхватив обеими ногами торс Гете чуть ниже его нагрудной пластины, она перебросила его через себя. Он упал на пол позади нее, и его топор с грохотом откатился прочь.

Габриэлла в считанные секунды оказалась на ногах. Она поставила ногу на щит Гете, прижимая его к полу вместе с лежащей под ним рукой, и направила свой меч в его сердце. Задыхаясь и торжествуя, она оглянулась на Магистра.

Барт сидел, оперевшись подбородком на руки, подняв терпеливо брови. Чего он ждет?

Внезапно Габриэлла была отброшена в сторону. Удивительно, но Гете сумел поднять свой щит, несмотря на оказываемое давление и использовал его, чтобы бросить девушку на землю. Он внезапно выпрямился и бросился на нее, обнажив кинжал, спрятанный под манжетой его перчатки. В одно мгновение он прижал кинжал к ее шее сразу под подбородком. Она почувствовала холодный металл на своей коже. Гете дышал на нее сверху вниз, усмехаясь и потея, его лицо всего в нескольких дюймах от ее лица. Он собирался убить ее здесь, прямо в центре дуэльной арены. Габриэлла видела это в его глазах.

А потом, на удивление, он отстранился так быстро, что кинжал выпал из его руки. Габриэлла моргнула, ахнула, и поползла назад, выронив меч и щит, стуча и бряцая доспехами по каменному полу.

— Разве ты не слышал Магистра? — чей-то голос кипел яростью. — Никаких кинжалов! Никакой крови! Я убью тебя, если ты еще раз прикоснешься к ней.

Массивная фигура пробежала мимо Габриэллы. Она подняла голову и увидела, как Барт изо всех сил старается разнять Гете и другого мальчика — это был Дэррик, конечно. Дэррик вцепился в тунику Гете, пытаясь оттащить его в сторону. Трейнор перепрыгнул через низкую стену, обнажив свой меч, и подбежал, чтобы помочь принцессе.

— Отпусти его! — скомандовал Барт, отталкивая Дэррика. — Я здесь решаю! Делай, как я говорю!

Дэррик не подчинился сначала. Он злобно смотрел в глаза Гете. И, наконец, с резким толчком он выпустил тунику мальчика. Гете медленно выпрямился и отряхнулся, его каменное лицо выражало триумф, несмотря на очевидную ярость Барта. Трейнор сурово оглядел всех троих, его меч все еще был поднят.

— Ошибка! — яростно объявил Барт Дэррику, отталкивая его назад мясистой рукой. Затем он повернулся к Гете. — И двойная ошибка! Ты знаешь, что кинжалы запрещены на поединке!

Гете лениво пожал плечами и скосил взгляд в сторону Габриэллы. Она снова была на ногах, но вся дрожала. Она все еще чувствовала место на горле, где было лезвие. Габриэлла коснулась шеи и вздрогнула.

— Я забыл, что у меня кинжал, — глухо сказал Гете, не отрывая глаз от ее лица. Он подмигнул, и звериный оскал тронул уголки его губ.

— Забыл он, — издевательским тоном произнес Барт. — Вон отсюда. И оставь проклятый кинжал.

Дэррик стоял у входа в дуэльный зал. Он посмотрел на Гете. Только, когда тот передал свой кинжал Трейнору и повернулся, чтобы собрать свои вещи, Дэррик перевел взгляд на Габриэллу. Он медленно кивнул один раз. Габриэлла поняла. Гете воспользовался кинжалом, только потому что она его побила. Может быть, никто не заметил этого, но это была правда.

Независимо от того, что показал окончательный счет, она выиграла.

Церемония свечей всегда происходила на закате. Академический собор был забит до отказа, воздух был спертый от жара теснившихся тел, большинство одетых в свои лучшие, но менее удобные одежды. Собор был наполнен бормочущими голосами, дымом свечей и разносящимся ароматом ладана. Габриэлла наблюдала, как ладан медленно поднимается от алтарных сосудов, соединяясь и создавая немые волшебные фигуры в воздухе. Профессор Тоф, Магистр магии, как правило, присматривал за сосудами, направляя ленты дыма своей палочкой, и время от времени посыпая цветным порошком на огонь, который ярко вспыхивал и выбрасывал языки пламени.

Несколько студентов стояли на постаменте, образуя полукруг вокруг алтаря. В черных мантиях с капюшонами было трудно отличить девочек от мальчиков. Действительно, толпа студентов, казалось, сливалась в единую, черную змею, усеянную нервными лицами.

— Что там изображено? — прошептала Констанция, толкая Рисс и кивая вверх над собравшимися семьями.

— Битва Рагнарек, — тихо ответила Рисс. — Во главе король Артур, видите? Его конь вон тот, что кружит под сводами купола.

— Я не вижу его, — вздохнул Дэррик, качая головой.

— Это потому, что у тебя нет никакого воображения, Дэррик, — пробормотала Рисс себе под нос.

Габриэлла перевела взгляд от кружащихся фигур из дыма на сотни людей, которые толпились в полумраке внизу. Вон семья Дэррика позади всех. Огромная черная борода его отца была причесана и смазана так, что блестела в свете факелов. Рядом с ним стояла с улыбкой краснощекая мать Дэррика, изредка оглядываясь, стараясь не потерять двух его младших братьев. Габриэлла видела, как их взъерошенные головы подпрыгивают и снуют среди толпы, не обращая внимания на торжественный характер вечерней церемонии.

Затем она опустила глаза на передний ряд собора. Большинство присутствующих, конечно же, стояли, тесно набившись на открытой площадке собора, но два ряда каменных стульев выстроились непосредственно перед алтарем. Здесь располагался королевский двор в своих нарядных одеждах. Габриэлла увидела Персиваля, отца Дестры, и остальных людей, входящих в совет отца. В центре возвышались два тяжелых, деревянных трона, богато украшенных по сравнению с каменными сиденьями с обеих сторон. Отец Габриэллы, король Ксавьер, сидел на троне справа. Другой трон был пуст, кроме небольшой гипсовой вазы, тщательно запечатанной хрустальной пробкой.

Габриэлла почувствовала приступ грусти, глядя на пепел своей матери, но это была теперь уже застарелая грусть. Прошло много лет с того нападения и их бегства под покровом ночи, много лет с тех страшных недель, когда Габриэлле было не известно, живы ли ее родители или мертвы, и вернется ли она когда-нибудь к ним. Теперь все это были только смутные воспоминания: маленький, заснеженный домик, красный плащ с капюшоном, долгие унылые ночи, наполненные страха. Теперь мать Габриэллы была едва смутным сном, дуновением духов, эхом поющего голоса. Габриэлла скучала по ней своим детским раненым сердцем. Молодая женщина, которая выросла с этим горем в своем сердце, чувствовала теперь лишь смутную печаль, испытывала легкую боль от отсутствия чего-то, что она никогда не знала.

Рисс приблизилась к уху Габриэллы.

— Да, не волнуйся ты так, — прошептала она. — Возможно, в скором времени ты и Дэррик вернетесь сюда снова, только тогда вы будете одеты в белое вместо черного.

Габриэлла покраснела и ткнула Рисс локтем.

— Ты неисправима! — прошипела она. — Ты же знаешь, что по традиции я должна выйти замуж за человека королевской крови. А из Дэррика такой же принц как из посудной тряпки.

— Будь прокляты эти традиции, — заметила Рисс, слегка пожав плечами. — Всем достойным иностранным принцам пошел уже шестой десяток. Твой отец не пожелает тебе такой судьбы. К тому же, — усмехнулась она. — Я лучше всех была в классе по гаданию, если ты помнишь. Я никогда не ошибаюсь.

Габриэлла покачала головой, чувствуя жар, охвативший ее щеки. Она украдкой посмотрела в ​​сторону. Дэррик не слышал, или если слышал, то не показал виду.

Послышалось шуршание ожидающей внизу толпы. Габриэлла увидела, как ректор академии движется по центральному проходу, разделяющему толпу. Собор затих, так что единственным звуком было эхо от стучащего по полу посоха ректора. Его прямые волосы были аккуратно разделены на пробор, обрамляя каменное лицо и подчеркивая суровую величественность его официальной одежды. Когда он дошел до алтаря, он остановился и взглядом обвел студентов, на мгновение останавливаясь на каждом лице. Его грубые черты лица были суровы, но в то же время источали нежность. Его бледно-голубые глаза встретились с Габриэллой на мгновение, а затем двинулись дальше. Наконец, он повернулся к собравшимся семьям.

— В эту ночь, — произнес он, его чистый голос зазвенел в тишине, — ваши дети, чьи лица вы видите перед собой, больше не дети. Перед тем как они вошли в этот собор, они находились под вашей опекой, но выйдут они как взрослые мужчины и женщины, ответственные только перед самими собой и своим королем. Сейчас вы можете попрощаться с вашими детьми и встретить новые лица своих сограждан. С этого вечера и впредь они, как и вы, принадлежат Королевству Камелот. Сегодня наш долг перед ними заканчивается. Сегодня вечером начинается их долг перед Богом, королем, и самими собой…

Шум поднялся из толпы. Головы склонились и одобрительно кивнули. Кто-то промокнул глаза платком. В передних рядах знатные лорды и леди источали твердую решимость. Отец Габриэллы встретился с ней взглядом и слегка улыбнулся с гордым видом.

— А теперь, — сказал ректор, повернувшись к ряду студентов, — примите свое пламя. Вы готовились к этому событию с первого дня школы. Вы знаете, что делать. Выходите вперед, как только я назову ваше имя.

Затем торжественно и методично ректор начал зачитывать имена выпускников. Один за другим выпускники выходили к алтарю, где Магистр магии, профессор Тоф, встречал их с улыбкой в своей замусоленной остроконечной шляпе и струящейся бордовой мантии. Для каждого студента он зажигал палочку ладана из сосуда и передавал ему или ей. Держа пламя в руке, студент поворачивался и поднимался на помост, проходя мимо своих товарищей и направляясь в галерею свеч.

Дэррик вышел первым. Габриэлла наблюдала за ним с почти нелепым чувством гордости. Он склонил голову перед профессором Тофом и торжественно принял свое пламя. В задней части собора два молодых голоса радостно засвистели, и волна смеха прокатилась над толпой. Габриэлла увидела, как мать Дэррика шепотом ругает своих сыновей, пытаясь скрыть улыбку счастья на собственном лице. Через минуту наступил черед Констанции, а затем Рисс.

Наконец, Габриэлла услышала свое имя. Ректор взглянул на нее строго поверх очков, когда она подошла к алтарю.

— Добро пожаловать и примите мои поздравления, Ваше Высочество, — мягко сказал профессор Тоф, протягивая ей палочку горящего ладана. Габриэлла с довольным видом улыбнулась ему, испытывая легкое головокружение, а затем посмотрела в сторону. Ее отец сидел менее чем в десяти футах. Его корона блеснула, когда он кивнул ей, лицо его сияло гордостью. Габриэлла улыбнулась ему в ответ. Она повернулась, поднялась по лестнице к помосту, и миновала оставшихся студентов.

Сияние галереи свеч было как созвездие, поблескивающее и мерцающее сотнями желтых огоньков. Маленькие, белые свечи были расставлены рядами и уровнями, в замысловатых железных подсвечниках вдоль наклонных стен собора. Дэррик стоял перед нишей, принадлежащей его семье, его лицо было торжественно, палочка с ладаном в его руке была потушена, но от нее все еще струился тонкий дымок. Капюшон был отброшен назад, открывая его непослушные темные волосы. Габриэлла заметила, что даже когда он пытался выглядеть серьезным, улыбка, казалось, продолжала играть в уголках его рта. Их глаза встретились, его скрытая улыбка немного усилилась.

Рисс стояла дальше, рядом с Констанцией, своей двоюродной сестрой. Габриэлла прошла мимо них и подошла к самому центру галереи. Королевская ниша со свечами стояла выше других, сразу под огромным витражным окном. Габриэлла остановилась и посмотрела на ряды свечей. Большинство из них горели, но были среди них и несколько погасших с почерневшими и остывшими фитилями. В самом первом ряду одна свеча не горела, но была чистой, ее фитиль был белый и прямой. Это была ее свеча. Девушка смотрела на нее довольно долго, задаваясь вопросом, что свеча ее жизни приготовила для нее.

Наконец, она подняла свою палочку с ладаном, коснулась ее тлеющим кончиком незажженного фитиля и дождалась, когда он вспыхнет и оживет, а затем отступила. Ее свеча загорелась ярко, пламя держалось высоко и прямо. Это было хорошим знаком. Габриэлла кивнула, а потом погасила свою палочку, зажав пламя между пальцами в перчатках. Она откинула капюшон своей правой рукой, в знак того, что ее обучение было официально завершено. Наконец, она повернулась лицом к переполненному собору, держа спину прямо, ее лицо выражало спокойствие, несмотря на волнение, которое она чувствовала в груди, горевшее так же ярко, как пламя свечи позади нее.

Осталось очень мало студентов. Большинство уже стояло, собравшись вокруг семейных ниш с зажженными свечами и потушенными палочками в руках. Смутно Габриэлла осознала, что Гете не присутствовал на церемонии. Она немного поразмышляла об этом. Возможно, он был исключен за свое нарушение в дуэльном зале. Возможно, его не волновала церемония выпуска, особенно из-за того, что его отец не смог присутствовать, по-прежнему находясь в подземельях замка.

А может быть, у него были дела поважнее.

В настоящий момент Габриэлла могла себе позволить роскошь не волноваться об этом. Теперь уже инцидент со спрятанным кинжалом на боевой арене казался пустяковым и малозначительным. Теперь она стала взрослой. Перед ней открылась целая жизнь, полная ожиданий и обещающая множество интересных событий впереди.

Снаружи закат догорал, окрасив горы в темно-красный цвет, переходя выше к фиолетовому и темно-синему цвету. Замерцали ночные звезды.

Это был первый день последней славной весны королевства Камелот.