О таких заведениях, как «У Гектора», никогда не напишут в справочнике или в журнале «Торговая палата Сан-Антонио». Но миссис Нгуен, смущенная своей недостаточной бдительностью, позвонила кузине, у чьей дочери был друг, который знал парня, тусующегося иногда с байкерами. Миссис Нгуен немного покудахтала о каких-то семейных секретах, не переставая при этом выдавать ключи постояльцам и не сводя взгляда с мексиканской мыльной оперы.

Наконец она положила трубку.

– «Холодильник» за городом, – сообщила она Тесс со своей стороны пуленепробиваемого стекла. – По Плезантон-роуд.

– «Холодильник»?

– Как винно-водочный магазин, только с сидячими местами и, по-моему, даже с бильярдным столом. Но это нехорошее место, не для молодой девушки.

– Ничего страшного, захвачу пистолет.

– Правильно, – сказала миссис Нгуен и решительно кивнула, хотя сама наверняка ни разу в жизни не держала пистолета в руках. Ее конторка представляла собой несокрушимую крепость – миссис Нгуен была защищена не только стеклом. Она также запирала за собой дверь, когда выходила в заднюю комнату, чтобы отсчитать сдачу клиенту или провести платеж по кредитке.

– Я шучу, миссис Нгуен.

– Но у тебя же есть пистолет, почему бы и не взять? Здесь можно носить оружие. Хотя тебе, может, и нельзя. И, наверное, в барах нельзя. Они обычно вешают таблички и запрещают оружие. Но ты свой возьми и оставь его в машине. Лучше взять, чем потом жалеть.

Дома Тесс раздражало, когда другие – Китти, Тайнер, родители – подсказывали ей, как обезопасить себя. Здесь же она немного скучала по их брюзжанию и согласилась с необходимостью быть осторожной.

Через несколько миль к югу от 410-й кольцевой трассы показалось, что Сан-Антонио исчез и тьма поглотила «Тойоту». И хоть небо было усеяно звездами, светлее от них не становилось. Не верилось, что в этой кромешной тьме существовало хоть что-нибудь, не говоря уже о байкерском баре, на сцене которого выступала авангардная группа, играющая польку и блюграсс. Но вскоре он появился, неожиданно, как мираж.

Смотреть было особо не на что: невысокое здание из шлакобетона, которое казалось еще меньше из-за огромного двора, освещенного рождественскими огоньками. Вывески не было видно, но Монаган попала правильно, судя по припаркованным транспортным средствам – несколько мотоциклов, в основном марки «Харли-Дэвидсон», некоторые изрядно покореженные, изношенные семейные автомобили, какие обычно достаются студентам колледжей, совсем чуть-чуть дорогих иностранных машин, наверняка стоящих больше годового заработка Тесс. «Кто-то решил проехаться по трущобам», – подумала она. Зачем иметь много денег, если не можешь похвастать ими перед теми, у кого их нет?

Она посмотрела на часы. Без пары минут два; посетители выстроились вдоль края двора, возле длинного и низкого, до пояса, охлаждаемого прилавка на колесах. Мобильный бар.

– Еще работаете? – спросила она, когда очередь наконец дошла до нее. Бармен оказался пожилым мужчиной с густыми длинными бакенбардами, которые то входили в моду, то выходили из нее, пока он их упорно носил.

– Конечно, – ответил он, откручивая крышку на бутылке колы и передавая ей. Тесс дала пять долларов, и мужчина положил их в карман.

– Без сдачи?

– Монополии – жуткая штука, да?

– Не обдирай ее, Сэм, – вмешался приятный женский голос. – Или выдай сдачу, или налей пива.

– Она с тобой, Крис? – в голосе бармена послышалось раскаяние. – Извини, не знал. Думал, она из тех детей, что стали сюда бегать, когда про группу написали в «Игл».

Он обменял колу на что-то называющееся «Шинер Бок».

– Все твои друзья и друзья Рика – мои друзья.

Он переместился в конец бара в ожидании следующего клиента. Тесс заметила, что он доставал пиво под мобильным баром из пластиковых холодильников, а не из металлических, и брал только наличные деньги, а кредитные карты – нет.

– Лазейка в законе об алкоголе, – объяснила ее защитница. – После двух «Гектор» становится частным клубом, только для членов. Если Сэм тебя не знает, не продаст.

– Так я теперь член клуба?

– Да, именно поэтому ты и не получила сдачи. Пиво стоит два доллара за бутылку, и ты теперь можешь получить безалкогольные напитки – колу, имбирный эль или тоник – за доллар. Еще есть еда, хотя народ здесь мало ест. Только чипсы, шкварки – и тамале, если у жены Сэма появляется настроение.

Новообретенная подруга была блондинкой лет двадцати пяти в вышитой белой блузе и свободно качающихся серебряных серьгах. Костюм явно был мексиканским, но эта крепкая розовощекая особа походила в нем на фройляйн с этикетки «Девушки из Санкт-Паули», устроившую себе отрывной вечерок.

– Что ж, спасибо, – сказала Тесс, непривычная к такой доброте от незнакомцев. – Благодаря тебе я почуствовала себя в своей тарелке. Меня зовут Тесс Монаган.

– Кристина Йоханссен, – ответила девушка, протягивая руку, – «Гектор» в первый раз давит. Но ты в надежных руках. Откуда ты узнала о «Las Almas Perdidas»?

Тесс не сразу вспомнила, что это новое название группы Ворона.

– На самом деле я давно с ними знакома. Эд раньше играл в группе в Балтиморе. Она называлась «По и белое отребье».

– Ты знаешь Эда Рэнсома? – У Крис аж перехватило дыхание. – Правда?

– Мы работали вместе в книжном магазине моей тети.

– Обалдеть! Энрике… – Крис схватила Тесс своей теплой и потной, как у маленькой девочки, рукой и потащила к ближайшему столику, за которым со скучающим видом сидел высокий мужчина.

Он был темноволосым, контрастируя со своей знакомой, и одет был под стать посетителю сельской дискотеки – белая рубашка, пиджачок, цивильные брючки.

– Энрике, она знает Эда Рэнсома.

– Постарайся не сойти с ума, милая, – его произношение удивило Тесс: первый человек с настоящим техасским акцентом, что она встретила. Хотя акцент и не соотносился со смуглой кожей и профилем ацтекского воина. – Это ж не Вилли Нельсон и не Мерл Хаггард. И даже не Фредди Фендер.

– О, Энрике, – если гласные у Кристины звучали на среднезападный манер, то «р» в имени своего возлюбленного она произносила с вибрацией. – Вечно ты со своим кантри. Мне так повезло встретить мексиканца, а у него душа Линдона Джонсона.

– Я больше похож на Кеннеди, дорогая, – сказал он, вытягивая длинные ноги. Обувью он уже не напоминал старшеклассника: носил черные блестящие ковбойские сапоги, а не мокасины с кисточками. – Симпатичный, харизматичный, с большим политическим будущим, женщины от меня без ума.

Кристина хмыкнула:

– Тебе больше подходит представлять интересы Кеннеди, чем быть Кеннеди.

– Надеюсь, что кто-нибудь из их семейства нарушит закон в округе Беар, – спокойно ответил он. – Дело наверняка будет не таким интересным, как некоторые убийства в столице, за которые я брался, но это скомпенсируется чеком.

Кристина повернулась к Тесс:

– Мой парень, Энрике Трэхо. Я бы сказала, что он не всегда такой надоедливый, но это не так, он просто cabron. То есть сукин сын.

– Рик Трэхо, – сказал он, протягивая руку Тесс. – И раз уж мы начали урок испанского, позволь представить Кристину, mi novia, мою невесту. Звучит гораздо красивее, чем «подруга» или «девушка», но она до сих пор отвергает предложение сделать ее честной женщиной.

– Энрике, – Кристина ударила его по руке не притворно, по-девичьи, а хорошим, крепким ударом. – Не посвящай незнакомцев в нашу личную жизнь.

– Прошу прощения, кто ее привел? Мисс… мисс… Как вас зовут?

– Тесс Монаган.

– Мисс Монаган, вы можете объяснить, почему женщина в здравом уме не хочет выходить за меня замуж? Я адвокат.

– Есть одна причина… – ответила Тесс.

– О нет, не стоит. Шутки про адвокатов дискредитируют только тех, кто их рассказывает. Как я сказал, я адвокат и имею успешную практику и лучшую победную серию среди адвокатов этого округа. И я симпатичный. Не хвастаюсь, просто констатирую, как меня учила мать.

– Она так и говорит, – вставила Кристина. – Чуть ли не каждый раз приходит в восторг, когда он заезжает. «О, Рикки, que guapo!» Меня она называет la flaquita – худышка. А я совсем не худая, по мнению большинства людей. Она думает, ее сын может найти кого-нибудь получше, чем гринга из Висконсина.

– А я не хочу лучше, – сказал Рик, притягивая Кристину к себе поближе. – Меня устраиваешь ты, милая. Так что? Если скажешь «да» прямо сейчас, то мы пригласим этих долбаных конхунто играть на свадьбе, а ты пройдешь к алтарю в одном из платьев из Оахаки, которые тебе так нравятся. Я одену гуаяберу, а ты сможешь захламить наш дом всякой дребеденью из своей галереи. Если скажешь «да» прямо сейчас.

– Тсс! – Кристина закрыла ему рот рукой, хотя сама смеялась. Тесс никогда не видела настолько несовместимую пару. И настолько счастливую. – Сейчас начнут.

Группа появилась из здания, стоявшего в дальнем конце просторного двора. Они были не в костюмах из восьмидесятых, в которых играли в «Морге», и вся тамошняя унылость исчезла вместе с этими костюмами. Музыканты выглядели вдохновленно и бодро, а публика впитывала их энергию. Эмми оказалась права: аккордеон в умелых руках клавишника открыл старые песни заново, а новые только украсил. Тесс, наблюдая, как парочки поднимались, чтобы потанцевать, и слушая звуки их шагов по цементному полу, ощущала странный прилив гордости. «По и белое отребье» никогда не были настолько хороши. Ворон нашел свою музу в Техасе. Или в Эмми.

Именно на нее были устремлены все взоры. Она целиком отдавалась музыке, ее насыщенный голос словно был огромным, мощным приспособлением, работающим сам по себе. Теперь Тесс стало понятно, почему голос иногда называют инструментом. Он был отдельной сущностью, которая по какой-то причине оказалась внутри Эмми. По мере выступления голос звучал все громче и сочнее, а Эмми становилась все более хрупкой. Голос напоминал инкуба, который забирал у нее силы, а она с наслаждением ему отдавалась.

После короткого тридцатиминутного сета группа ушла со сцены. Ворон исчез в глубинах клуба, а Эмми смешалась с толпой. Она порхала от столика к столику, обхаживая угрюмых байкеров. Чем угрюмее, тем лучше.

Тесс заметила луноликого охранника из «Морга», который не отрывал щенячьих глаз от певицы. Было видно, что он влюблен по уши: смуглая кожа горела от желания, а взгляд был так же сконцентрирован, как у Эсски, когда та смотрела на печенье. Тесс привлекла его внимание, и в сострадании к человеку, потерянному в безнадежном чувстве, поманила его рукой. Поколебавшись, он все же двинулся к ней, по возможности не выпуская Эмми из виду.

– Тесс Монаган, – напомнила она ему. – Мы виделись вчера вечером.

– Стив, – сказал он, остановившись на расстоянии, будто от него дурно пахло, а затем кивнул в сторону Рика Трэхо: – Не знал, что ты с ним.

– Мы только что познакомились. Они не позволили бармену обдурить меня.

– Да, мистер Трэхо – настоящий знаток юридических тонкостей. Но в серьезных делах он не столь хорош. Ладно, мне нужно возвращаться к работе. Наслаждайся выступлением.

И он, проложив себе плечом обратный путь сквозь толпу, вернулся на свой пост рядом со сценой.

– О чем это он?

– Коп, – ответил Рик. – Стив Виллануэве.

– В смысле, полицейский-охранник? Я познакомилась с ним в другом клубе вчера.

– Да нет, городской патрульный. Многие из них подрабатывают охранниками. Мистер Виллануэве – хороший полицейский, но он слишком молод и принимает все на свой счет. Парень, которого он остановил за превышение скорости, оказался замешан в преступлении на сексуальной почве. Я же не виноват, что судья отказался от обвинений, узнав, что жертва увидела подозреваемого по телевизору до того, как полиция провела опознание.

– Он изнасиловал женщину, – сказала Кристина тихим и сжатым голосом.

– Его подозревали в изнасиловании женщины. Дорогая, я сделал это pro bono. Разве это не хороший поступок?

– Через два месяца после этого его арестовали за новое нападение.

– Сейчас опять начнут играть, – заметил Рик примирительным тоном. Счастливая пара вдруг показалась уже не такой счастливой. – Давай просто послушаем музыку, хорошо?

Если первый сет был бодрым и веселым, специально для танцев, то теперь «Las Almas Perdidas» задали более спокойный и задумчивый тон. Под такую музыку хорошо засыпать, отдавшись всевозможным мысленным образам. Теперь песни были медленные, чарующе-грустные. Они могли и навеять желание подцепить кого-нибудь, и стать подходящим саундтреком для возвращения домой в одиночку.

Сыграв пять песен, Ворон обратился со сцены к залу. Его лицо раскраснелось от напряжения, в голосе слышалась гордость. «Неудивительно, что в “Морге” ни у него, ни у Эмми этого не чувствовалось», – думала Тесс. Тогда они просто берегли силы для настоящей музыки.

– Закончить мы хотели бы кое-чем менее привычным, так что, пожалуйста, будьте снисходительны, – сказал он. – Это – попурри Сондхайм con salsa.

«Да ему он даже не нравится», – с легкой обидой вспомнила Тесс. Сондхайм был ее страстью, и Ворон часто подтрунивал над ней по этому поводу. Он считал его заумным, говорил, что слишком серьезные тексты только создают барьер между композитором и слушателем. Из вещей, которые Ворон вынес бы из их общего дома в случае пожара, диски Сондхайма были бы последними.

Возможно, этот номер планировался не как дань уважения, а как пародия. Состряпанное Вороном попурри состояло из внушительного количества песен Сондхайма, посвященных нервному срыву из-за любви. «Ты сводишь с ума», «Теряю голову», «Не проходит и дня». Позабавили ли его тексты, когда он перекладывал их на новые ритмы? Нет, надрывный голос Эмми сделал их еще более грустными. Особенно последнюю – «Каждый день – маленькая смерть» – песню о супружеской измене. Но не только; она говорила о любых разбитых отношениях, она рассказывала о том, как потерянная любовь напоминает о себе в повседневной жизни. Пуговицами, хлебом, свитером цвета жареных грибов, дыханием борзой, бейглом, неоновой рекламой сахарного гиганта «Домино», сияющей на той стороне гавани. Секундочку, последнее – это о Джонатане.

Тесс смутила обнаженная страсть Эмми, захотелось отвернуться, но оторвать взгляд от лица певицы было невозможно. Когда та выдохнула последние слова, ее голова поникла, колени подогнулись и, казалось, сейчас она лишится чувств. Уголком глаза Тесс заметила, что Стив начал движение в сторону сцены. Ворон тоже смотрел на Эмми, но без особого беспокойства. Еще секунда, и она подняла голову, послала публике воздушный поцелуй и помахала рукой на прощание.

Во дворе зажегся свет, и зрители, вскакивая с мест, аплодировали стоя. Тесс машинально поднялась вместе с другими, умудрившись перевернуть небольшой металлический столик. Эхо его падения разнеслось по всему двору, и некоторые зрители машинально пригнулись. «Звук падающего стола “У Гектора” – не в новинку», – подумала Тесс, хотя обычно он, по-видимому, сигнализировал о начале драки, а не о неуклюжести бестолковой женщины. Она оказалась в центре внимания, и когда Ворон увидел ее, его лицо осветила улыбка – солнечная, невинная ухмылка, будто он не помнил о том, что проделал днем. Ворон положил гитару, и толпа расступилась, дав ему пройти прямо к ней.

– Ты не уехала, – произнес он.

– Как видишь.

– Ты же не сдала меня? Не сказала родителям, где я?

Возможно, это было все, что он хотел знать. Но что в ее номере могло ему об этом сказать?

– Нет, – сказала Тесс. – Я сообщила им, что с тобой все в порядке, но больше ничего не сказала. Ты просил семь дней. Они у тебя есть.

– Но почему ты еще здесь?

Хороший вопрос. Один из важнейших, как сказала бы Эмми. Почему она еще здесь? Тесс думала, она здесь для того, чтобы убедиться, что Ворон не сбежит, чтобы узнать, от чего он бежит, и чтобы выяснить, имеет ли к этому отношение смерть бывшего заключенного Тома Дардена.

А почему она «У Гектора»? Потому что Ворон приходил к ней в мотель, потому что Эмми оставила слишком много намеков. Может, Ворон хотел, чтобы она была здесь, чтобы она знала, что он не прожигает жизнь, играя плохую музыку в каком-нибудь шалмане для туристов.

Почему вообще люди где-то оказываются? Часы показывали три ночи, она была на ногах почти сутки и уже не могла отвечать даже на простейшие вопросы. Знала лишь, что стоит в небольшом круге света посреди тьмы, а Ворон ухмыляясь, смотрит на нее, словно она проходит какое-то испытание. Ей было интересно, к чему все это ее приведет.

– Будешь завтракать? – спросил он. – Я могу найти место, где можно заказать пару бейглов, обжаренных, один со сливочным сыром, другой – без. Я прослежу, чтобы официантка все время доливала кофе доверху, хотя она, скорее всего, будет называть тебя «милочкой», а не «дорогушей». Но в остальном все будет так, как ты привыкла «У Джимми». Так как?

А вот и вопрос, на который она способна ответить.

– Я не хочу, чтобы все было так, как я привыкла. Я проехала шестьсот миль, пересекла границы пяти штатов и оказалась в другом часовом поясе, и я хочу чего-нибудь такого, чего не пробовала раньше, и там, где никогда не была.

Ворон улыбнулся.

– Думаю, это можно устроить.