Прежде чем отправиться на поиски Ворона, она заскочила в «Ла Каситу», чтобы попросить миссис Нгуен присмотреть за Эсски в оставшуюся часть дня. Зайдя в мотель, она обнаружила двух закадычных подруг перед телевизором, где показывали очередную мыльную оперу – «Mi Amor, Mi Vida». Они смотрели сериал и совместными усилиями поедали пакет шкварок.

– Не давайте ей слишком много шкварок, – предупредила Тесс. Эсски посмотрела на нее с надменным выражением, будто пыталась сказать, что если захочет, сможет развести на гостинец даже самого неподкупного стража. Уж миссис Нгуен точно.

– Хорошо, конечно. Когда ты вернешься?

– Понятия не имею.

– Тогда возьми с собой куртку.

– Куртку? На улице восемьдесят пять градусов.

– Ты что, не видишь, какое небо?

Тесс посмотрела на узкую полоску неба, которая открывалась из офиса «Ла Каситы». Оно было ярко-голубое с пушистыми облаками. Но миссис Нгуен сказала:

– Да не это! Идет сильный ветер с северо-запада. Будет сильный дождь, станет прохладно. Температура легко может упасть градусов на двадцать-тридцать. – Она щелкнула жирными пальцами: – Крис Марру по Пятому каналу сказал.

– Хорошо, я возьму куртку, мамочка, – ответила Тесс.

– И не забудь пистолет! – крикнула миссис Нгуен ей вслед. – Девушке всегда нужно носить при себе пистолет.

Разъезжая с открытыми окнами по тем же местам, где побывала в течение последних недель, Тесс не чувствовала и намека на прохладную погоду. Она спустилась по Сент-Мэри-стрип, и тамошняя реклама уже зазывала к «Примо» на «Ночь школьных обедов», где собиралась выступить новая группа «Ботаны». Но противный менеджер уехал в банк, а улыбающийся бармен сказал, что новостей о Вороне в последнее время не появлялось. Далее она заехала в «Морг» – при дневном свете это местечко выглядело довольно жалко, – но все его двери были надежно заперты, и даже через черный вход попасть в клуб было нельзя. Затем она посетила дуплекс на Магнолия-драйв, где за домом до сих пор стояла принадлежащая Ворону «Вольво». Не потому ли он оставил машину здесь, что все это время и так знал, где встретиться с Эмми? Тесс в этом сомневалась. Она считала, что Ворон занимается тем же, чем и она сейчас: движется по постепенно расширяющемуся кругу, пытаясь найти Эмми там, где она часто бывала раньше. Но у Эмми было преимущество домашнего поля.

По дороге к «Гектору» в три часа пополудни она чувствовала гораздо более сильное волнение, чем в прошлый раз, когда ехала туда в два часа ночи. Но и там ей сказали, что не видели ни Ворона, ни Эмми с прошлой субботы. Стоило ли надеяться, что они могут появиться в клубе завтра? Сомнительно, очень сомнительно.

Ритм такого движения вызывал привыкание, и Тесс уже была не в силах остановиться. Пока она двигалась, она хоть чем-то была занята. Ни одного места, каким бы косвенным ни казалось его отношение к делу, нельзя было упускать из виду. Она рано поужинала у «Эрла Эйбеля», проехалась мимо дома Штернов на Эрмоса и заглянула на Остин-хайвей, увидев там одинокую группу пикетчиков, продолжавших свою акцию под забором «Штерн Фудз». На этом ее знания мест в Сан-Антонио иссякли, и она поехала на север, на этот раз в обход городка Твин-Систерс, и направилась непосредственно к домику Барреттов. Следующим своим пунктом Тесс наметила Остин. В случае необходимости она была готова провести в дороге всю ночь, посмотреть на восход солнца над I-35, а потом вернуться в Сан-Антонио, чтобы повторить свой безумный круг. Все, что ей оставалось – это двигаться по инерции.

Домик Барреттов у бассейна был обтянут лентой, свидетельствовавшей о произошедшем здесь преступлении, а стекло, из которого она вырезала кусочек, успели заменить на новое, но все равно оно выглядело не так, как раньше, когда она впервые здесь появилась. Закинув рюкзак на плечи, она несколько раз обошла дом и лишь потом заглянула в окно гостиной. На полу она заметила какой-то темный предмет. Ее желудок сжался: Тесс явно не была готова обнаружить там очередное тело. Но на этот раз очертания были слишком правильные, чтобы оказаться человеком. Это могло быть толстое одеяло или скатанная постель.

Откуда там взялась постель? При первом обследовании дома на полу кухни ничего не было. Она потянула ручку двери: та оказалась незапертой. Тесс переступила порог.

– Есть тут кто-нибудь? – произнесла она.

– Что тебе нужно?

Голос раздался у нее за спиной. В дверном проеме стоял Ворон. Источник света находился позади него, и она не могла как следует разглядеть его лицо. Такого неба, какое было сейчас за его спиной, она еще никогда не видела: темно-серое, с полосой цвета морской волны над горизонтом. «Синий северянин». Она никогда не думала, что такое название может иметь буквальное значение.

– Ты один? – спросила она.

– Да.

– Я тоже.

– Знаю. Я прятался там, в роще пекановых деревьев. Оттуда и услышал, как твоя машина прошуршала по гравию. Если бы с тобой кто-то был, я бы не вышел. Даже если бы приехал Рик, я бы не вышел. Я не могу вернуться, Тесс. Пока не могу.

– До завтра не можешь, да?

Наконец он вошел в дом, и ей удалось рассмотреть его лицо. Ворон выглядел удивленным и слегка раздраженным.

– Откуда ты узнала насчет завтра? Как ты меня нашла?

На оба вопроса у нее был единственный ответ:

– Потому что я знаю тебя.

– Раньше знала, – возразил он. – Но теперь не знаешь.

– Нет, ты ошибаешься. Теперь я знаю тебя лучше, чем когда мы были вместе. Когда я стала тебя искать, я начала тебя понимать, я узнавала вещи, которые должна была знать раньше. – Его лицо по-прежнему ничего не выражало. – Раньше я тебя не понимала. Но всегда знала, что ты не можешь быть замешан в убийстве, Ворон.

– Ну, это правда, я тут ни при чем, – ответил он одновременно с вызовом и облегчением. – Только я не могу пойти в полицию, Тесс. Они меня задержат, потому что считают, что я могу рассказать им, где найти Эмми. Но я не могу. Единственный шанс найти ее появится у меня завтра.

– А что будет завтра? Ты привязался к этой дате, еще когда я только приехала сюда.

– День всех усопших верных. И праздничного парада.

Парад, детище Гаса Штерна, его прогулка-самолюбование по улицам Сан-Антонио.

– Что Эмми собирается сделать, Ворон? Она же не может устроить пожар на параде.

Вместо ответа он прошел мимо Тесс в гостиную и нагнулся перед встроенным книжным шкафом. С нижней полки он вытащил альбом, сел на скатанную постель и пригласил Тесс присоединиться к нему.

– Ты знаешь, где мы сейчас находимся? – спросил он, открывая книгу. Это был симпатичный томик с шершавой зеленой бархатной обложкой и бледно-серыми страницами.

– В доме Барреттов, неподалеку от Твин-Систерс, где-то между Остином и Сан-Антонио, штат Техас, Соединенные Штаты Америки, – послушно ответила она.

– Мы на условном месте встречи. Здесь встречались двое любовников. Любовников, которым не разрешалось быть любовниками. Они встречались здесь и обещали любить друг друга вечно, назло всему миру, несмотря на все препятствия и помехи. Но один из них нарушил данное обещание, а второй не может ни забыть этого, ни простить.

Он начал перелистывать страницы, и в воздух взметнулась пыль с высушенных цветков роз, аромат которых давным-давно выветрился. На первых нескольких страницах были вклеены фотографии. Один полароидный снимок был сделан в ресторане, и на нем были изображены двое мужчин и три женщины, все улыбались и пили «Маргариту». Тесс узнала Марианну Коньерс и Гаса Штерна и предположила, что на фото также присутствовали давно усопшие Фрэнк Коньерс и Айда Штерн. Третья женщина была похожа на Эмми – вернее, на женщину, которой Эмми должна была стать через несколько лет. Лолли Штерн. Над снимком было прикреплено сообщение о смерти. Эмми обвела свое имя среди других выживших и красным карандашом приписала на полях: «Список выживших?»

– Она думала, что это можно использовать как название для группы, – пояснил Ворон.

– Странно, почему она выбрала именно эту фотографию, чтобы сохранить?

– Она единственная, что у нее осталась. После убийства Гас не мог выносить фотографий, где он был вместе с Лолли. Он убрал их, чтобы потом, в один прекрасный день отдать Эмми. Но так никогда и не отдал. Сама понимаешь почему.

Следующая страница. Высокий, приятный на вид мужчина с двумя светловолосыми детьми на трехколесных велосипедах. Эмми улыбалась в камеру с таким обаянием, что нельзя было и предположить, что этот ребенок окажется безумным. Маленький Клей смотрел в землю, надув губы и нахмурив брови. Гас Штерн смотрел на Эмми. Дальше было еще несколько семейных фотографий, вырезки из светской хроники, хрупкие остатки старых букетов. Гас Штерн со своим семейством то на одном, то на другом празднике. На некоторых снимках присутствовала и Айда, но затем она вдруг исчезла – неожиданно и необъяснимо.

С Айдой или без нее, одно на фото оставалось неизменным: Эмми смотрела в камеру, Клей отворачивался, дуясь и хмурясь, а взгляд Гаса был прикован к Эмми, будто он был поражен видом невероятно прекрасного призрака. Просмотр альбома напоминал наблюдение за раскрытием бутона: Эмми с каждым годом все явственнее становилась похожей на Лолли. Вот она – принцесса Ордена Аламо, в сопровождении своего угрюмого родственника. Эмми на пикнике. Эмми за кулисами в костюме для школьного спектакля. «Оклахома!», насколько можно было догадаться по льняному платью и комичной шляпке. Девушка, которая не может сказать «нет». На каждой фотографии повторялось одно и то же: сияющая девушка, безрадостный парень и мужчина, который не может отвести взгляда от девушки.

– Иисусе, – произнесла Тесс.

– Это еще не все, – сказал Ворон. Она почти не слушала. Она думала о том, знал ли Клей, что его отец и Эмми были любовниками или только догадывался? Технически это нельзя было назвать инцестом, если считать по кровному родству, но ведь Гас вырастил Эмми как собственную дочь – поэтому в определенном смысле это инцест.

Ворон перевернул следующую страницу, где бритвой была вырезана глянцевая фотография. Эта была известная картинка, и Тесс узнала ее. Это был старый снимок из «Лайф»: на капоте автомобиля лежит женщина, упавшая с Эмпайр-стейт-билдинг.

– Прекрасная дева Элейна из Астолата, умершая от безответной любви к Ланселоту, версия двадцатого века, – сказал Ворон. – Это такая фантазия Эмми. Она прыгнет и упадет на капот машины, старого «Линкольна», который должен провезти ее по всему Бродвею. Я говорил ей, что умиреть не так просто, как ей кажется, но разве ее переубедишь? Когда она поняла, что я пытаюсь нарушить ее планы, она посчитала, что от меня нужно избавиться. Это она подложила ружье мне под кровать и вызвала полицию.

– Значит, ты считаешь, что это она убила Дардена и Уикса.

– Нет. Эмми никого не убивала. Ей на них наплевать. Ей на всех наплевать. Для нее ничего не имеет значения, кроме этого грандиозного, идиотского и сумасшедшего представления.

– И все ради Гаса Штерна.

На лице Ворона возникло недоумение.

– А при чем здесь Гас Штерн?

– Ты же показал мне фотографии, – она выхватила альбом у него из рук и вернулась к страницам с ранними фотографиями. – Ты сказал, что здесь встречались двое любовников. Ну, я все и сопоставила.

– Неправильно ты сопоставила. Господи, да Эмми не была любовницей Гаса. Она влюблена в Клея.

– Клея?

В этого зеленого, недоделанного мальчишку? За него можно было желать умереть? Но Тесс начинала понимать, насколько тщетны попытки понять, кто кого и почему любит. Она вспомнила о Китти и Тайнере, Китти и Ките, Китти и ком угодно еще. О Рике и Кристине и даже о той парочке, повздорившей на мосту на набережной, которая казалась смешной всем окружающим, но только не самим себе. Только любовники могут понять самих себя.

– Со старшей школы, – сказал Ворон, отвечая на множество ее немых вопросов. – Гас об этом узнал и запретил им видеться. Клей, который всегда его слушался, согласился. Но Эмми – нет. Именно тогда она и пыталась спалить дом. Вышла из психиатрической больницы и приехала к Клею в Остин. Они стали встречаться там. Потом, где-то год спустя, Клей, ничего не объяснив, порвал с ней. В мае он переехал в Сан-Антонио и стал жить в отцовском доме. Он променял Эмми на Гаса. По крайней мере, она сама так считает.

– В мае… Примерно в это же время «По и белое отребье» появились в Остине.

Ворон печально кивнул:

– Ага. Я как раз подыскивал вокалистку. Ей нужен был человек, готовый помочь ей с самоуничтожением. И оба мы получили больше, чем рассчитывали.

– Это она поделилась с тобой своей историей или ты сам догадался?

– И то и другое. Я узнал об убийстве ее матери до того, как мы встретились. Она не стеснялась извлекать выгоду из своего прошлого, как для рекламы, так и для сострадания. Однажды ночью в этом доме мы с ней допились до слез и буквально рыдали над пивом. Я рассказал ей о своем разбитом сердце, она мне – о своем. Тогда Эмми и поведала о своей фантазии, в которой она убивает себя на глазах у Клея. Потом она все отрицала, виня алкоголь. Но это было уже после того, как я видел ее альбом. К тому же алкоголь – это неплохая сыворотка правды. – Тут он взглянул на Тесс: – Один раз, помню, ты хорошо напилась и назвала… чье-то чужое имя в постели.

Она этого не помнила, но и не сомневалась, что это правда.

– Знаешь ли, алкоголь хорош как сыворотка правды, но он еще лучше действует как растворитель. Он сводит многие вещи на нет и как бы возвращает тебя в прошлое. Я оставила свое прошлое позади, Ворон.

– И когда закончилось это твое прошлое?

– Сегодня утром.

Ему было нечего на это ответить. Некоторые вещи кажутся настолько дурацкими, что просто невозможно поверить в их правдивость.

– Знаешь, она могла приукрасить, – сказала Тесс. – Эмми же ведет себя как истеричная примадонна.

– Нет, она по-настоящему собирается убить себя, причем устроить все так, чтобы Клей это увидел. Когда я потерял надежду отговорить ее от этого, я подумал, что смогу хотя бы остановить.

– Откуда ты знаешь, что это случится во время парада?

– Я не знаю, просто прими это за факт. «Штерн Фудз» – это крепость, там она до него не доберется. То же можно сказать и о доме на Эрмоса. К тому же она должна именно прыгнуть – это важная часть ее фантазии. Рухнуть в его объятия в смертельном падении. Маршрут парада проходит мимо красивого высокого здания, это одна из ключевых точек. – Он насупился. – Хотя оно необязательно должно быть высоким. Я пытался вбить ей это в голову. Тогда был бы шанс, что она просто покалечится. А может, убьет кого-нибудь другого, из зрителей. Даже ребенка.

За окном завывал ветер, но Тесс почувствовала дрожь не из-за этого.

– Почему вообще Гас был против, даже если они и были вместе? Они же троюродные брат и сестра. В большинстве штатов им разрешили бы жениться.

– Гас считал, что она рано или поздно обидит его, а он не мог вынести, если бы подобное случилось с его сыном. – Лицо Ворона казалось грустным в странном серо-голубом свете. – Как будто кто-то может заставить одного человека не любить другого.

Она потянулась к его руке, неуверенная, что собиралась сделать – взять ее или погладить. В итоге она дернула его за указательный палец:

– Прости меня, Ворон.

– За что?

– Наверное, за все, – хотя она чувствовала, что и этого недостаточно.

В этот момент хлынул дождь, предсказанный миссис Нгуен. Началась самая сильная буря, которую Тесс когда-либо видела. Дождь стучал по жестяной крыше и лился по водостокам, забитым пекановыми листьями и ветками. Казалось, над миром опустилась водная завеса, затмившая абсолютно все.

– Окна же! – Монаган выскочила в дождь и подняла стекла в машине. Когда она вернулась, промокшая до нитки, Ворон все так же сидел на скатанной постели.

– Я подумал, ты только что произнесла лучшую финальную реплику всех времен: «Окна же!»

– С чего это ты так подумал? – спросила она, выжимая воду из косы.

– Потому что это было так в твоем стиле, Тесс. Удрать со всех ног с какими-нибудь банальностями по поводу погоды на устах. Кроме того, я помню, что ты не способна соблюдать обязательства.

– Я пыталась быть честной с тобой. Тогда я встретила другого…

– Тесс, всегда будет кто-нибудь другой. Твое сексуальное влечение не исчезнет лишь оттого, что у тебя кто-то есть. Как ты планируешь состоять в отношениях, если не можешь с этим справиться?

Одежда Тесс промокла, и она начинала дрожать.

– Я не уверена, что встречу когда-нибудь такого человека, с которым захочу провести всю жизнь.

– С таким настроем, наверное, действительно не встретишь, – в его голосе не было ни капли доброжелательности. – Слушай, я не хочу, чтобы ты уехала в такой сильный дождь. На некоторых участках уровень воды может подняться до пяти футов. Тебя просто смоет, если свернешь не туда. Оставайся лучше на ночь.

Она с хлюпающим звуком оторвала футболку от тела.

– Ты не хочешь, чтобы я уезжала, потому что завтра тебе нужно будет доехать до города.

– Может быть. – Теперь он улыбался, мгновенно став еще более обаятельным.

– Если я возьму тебя завтра с собой, мы будем искать ее вместе.

Ворон задумался, но лишь на одно мгновение. Он сейчас не имел возможности диктовать условия и сам прекрасно это понимал. Тесс и «Тойоту» можно было взять только в комплекте.

– Хорошо. Эмми тебя знает и не будет беситься из-за тебя. Ты даже по-своему ей нравишься. Помню, как она внимательно рассматривала твою фотографию, что я сохранил. Ту, что напечатали в газете: ты вместе с Эсски.

– Ту, что ты показал миссис Нгуен, чтобы пробраться в мою комнату в мотеле «Ла Касита».

Он ее не слушал. Он изучал ее лицо отрешенным взглядом художника, будто собирался в очередной раз запечатлеть.

– Твои волосы запутаются, если ты их будешь сушить вот так, – проговорил он. – Лучше расчесать.

– Кажется, у меня в рюкзаке нет расчески. Я не планировала на сегодня пижамную вечеринку.

– Зато у меня есть. У меня и зубная щетка имеется, если тебе нужно.

Он вышел из комнаты и вернулся и с тем и с другим, явно довольный собой.

– Ты давно готовился к эвакуации, да? – спросила Тесс.

– Нет, но мне хватило ума прихватить с собой пару вещей, прежде чем скрыться. У меня был большой выбор туалетных принадлежностей, но никаких денег и еды. Первую ночь я провел в Брекенридж-парке, а потом добрался сюда на попутках с бригадой поденщиков, которые ехали на соседнее ранчо.

– Ты не думал, что здесь могли сохранить наблюдение?

– Конечно, думал. Но, к счастью, ты нашла второй труп в Сан-Антонио, и после этого все внимание переключилось туда, – видно было, что он гордился своей сообразительностью. – Я не включал свет, чтобы никто меня не заметил, но, насколько мне известно, помощники шерифа сюда не заглядывали. Должен признаться, я немного горжусь собой. Не каждый способен уйти от Тесс Монаган дважды.

– Давай расческу, пока у меня волосы совсем не высохли в этой духоте.

Он покачал головой:

– Нет, ты не сможешь сделать, как надо. Я видел, как ты причесываешься. Ты просто пытаешься заставить их тебя слушаться. Повернись-ка, девочка, и не хнычь. А то мы сейчас все сострижем и сделаем тебе более простую в уходе прическу.

Так ее мать говорила ей, когда она была маленькой. Она даже не помнила, что рассказывала ему об этом, но он все запомнил. Ворон все запоминал.

Тесс села на край сложенной постели спиной к нему. Он расплел ей косу и проредил ее пальцами. Но когда он принялся работать расческой, его движения стали нежнее. Он неторопливо накручивал кончики на пальцы, поднимал тяжелую массу волос, чтобы расчесать тонкие завитки на затылке. Ливень усилился, и было трудно себе представить, что в комнате может быть еще темнее.

– Тебе стоит носить высокую прическу, – сказал Ворон, собирая ее волосы в пучок наверху.

– Джеки показывала мне, как их поднять, чтобы я не была похожа на старую деву с плюшкой на голове. Но у меня по-нормальному не получалось.

– Джеки?

– Это моя новая подруга. У нее есть маленькая дочь, Лейла, ты бы ее полюбил.

– Я люблю тебя, – сказал он очень осторожно. – Было время, когда у меня пропало это чувство, но потом я снова полюбил.

Она сидела к нему спиной, и так было проще говорить правду, но труднее понять, было ли это правдой. Она не могла сказать, что ее любовь тоже пропала и вернулась, потому что не была уверена, действительно ли любила его раньше. Она не могла сказать, что будет любить его веки вечные – ведь она только что призналась, что не знала, сможет ли испытать подобное хоть когда-нибудь. Но Ворон не требовал объяснений прошлого, ни обещаний о будущем, поняла она. Ему было достаточно текущего момента.

– Я тоже тебя люблю.

Он отложил расческу, прижался лицом к ее волосам и шее, обхватил руками талию. Ворон обнял ее крепко, как изнуренный пловец, цепляющийся за веточку или припадающий к земле, проведя много времени в бурлящей воде. И все же он не спешил, как той ночью неделю назад. Тогда он был зол на нее, поняла Тесс, и скрывал свой гнев под маской страсти. Ворон обнимал ее, и она позволяла ему это делать, ощущая, как набирают силу ее чувства. Она ощущала дождь, темноту, текстуру досок пола, тени от потоков воды на стенах. Наконец она высвободилась, но лишь затем, чтобы снять с себя мокрую футболку и повернуться к нему лицом.

Она дома.

* * *

Наутро, как и обещали миссис Нгуен и Крис Марру с Пятого канала, стало прохладно и свежо. Был настоящий осенний день вроде тех, какие Тесс принимала как должное в Балтиморе. Но теперь она ничего не принимала как должное.

Сонно поморгав глазами, она обвела взглядом дом. Где-то был включен душ, негромко шумела сушилка. Должно быть, предусмотрительный Ворон стирал ее одежду. Его забота, которая раньше бесила ее, теперь казалась сексуальной. Она подумала, осталось ли у них немного времени, чтобы он о ней еще позаботился, перед тем как они отправятся в город. Она посмотрела на свои швейцарские армейские часы – единственную вещь, которую ей удалось сохранить на себе этой ночью. Те показывали девять утра. Парад начинался в час, но им стоило выехать поскорее, если они хотели помешать Эмми.

К ее удивлению, в сушилке оказалось лишь несколько кухонных полотенец. Может быть, он вывесил ее одежду во дворе под сияющим теперь небом. Но из окна ничего нельзя было увидеть. Она постучала в дверь ванной и открыла ее, не дожидаясь ответа. Вода хлынула наружу, как если бы душ был включен уже долгое время.

Так и было. Если Ворон и принимал душ, то не сейчас. Он снова исчез.

Она начала искать свои туфли, но не нашла. Голая и босая, она выбежала из дома к мощеной дорожке, где вчера оставила машину. Ее там не оказалось, и это уже не вызывало у нее удивления. Вероятно, он включил душ и сушилку только для того, чтобы заглушить шум заводящегося двигателя.

Вернувшись в дом, она увидела то, что должна была заметить раньше. Еженедельник лежал открытым на кухонном столе, и на странице с сегодняшней датой, второго ноября, было нацарапано сообщение:

Я сам это начал и сам должен закончить.

С любовью, В.

P.S. Боюсь, из еды здесь осталась только свиная тушенка с бобами.

Проклятое рыцарство. Ворону было мало спасти Эмми, он хотел еще и уберечь Тесс, бросив ее здесь со свиными консервами с бобами и шерстяным одеялом. Но что она могла сделать, голая и босая, в двадцати с лишним милях от Сан-Антонио? Раз ему так важно играть в сэра Галахада в одиночку, пусть будет так. Она отправилась обратно в гостиную и, за неимением лучших занятий, начала просматривать альбом Эмми.

Забавно, как меняется восприятие. Теперь, когда она обо всем узнала, она смотрела на фотографии по-другому. Клей пытался скрыть свои чувства, а Эмми не волновало, узнает ли кто-нибудь о том, что она чувствует. Они так и не изменились с тех пор.

Но как можно было объяснить печальный взгляд Гаса и его беспокойное выражение лица? Что он там видел? Что означал его взгляд, прикованный к Эмми? Тесс изучала полароидный снимок, единственный сохранившийся из тех, где была запечатлена живая Лолли. Он был сделан менее чем за две недели до убийства, если верить дате, указанной снизу. Все пятеро улыбались, не зная о своей судьбе. Лолли сидела в центре, а обе семейные пары – с обеих сторон от нее. Лолли, Гас и Айда, Фрэнк и Марианна. Двое должны были умереть, двое – развестись, одна – овдоветь. Три женщины смотрели в камеру. Двое мужчин смотрели на Лолли.

Двое мужчин смотрели на Лолли.

Тесс подумала о трех телах в «Эспехо Верде». Двое были убиты быстро, будто второпях. Одного пытали, замучив до смерти. «Все, что ни делается, – это все ради секса или денег, – сказал однажды Рик, иронизируя над старым детективом из отдела ограблений Марти Даймондом. Но Даймонд оказался ближе к истине, чем они предполагали. Секс и деньги, деньги и секс. И любовь. Иногда люди убивали ради любви или, по крайней мере, считали, что делают это ради любви.

Три женщины смотрели в камеру. Двое мужчин смотрели на Лолли.

И маленькая девочка росла, изучала эту фотографию, запоминала, распознавала ее, пока наконец не увидела в глазах своего двоюродного дяди то родство, которое было между ними. Нужно быть сумасшедшей, чтобы умереть ради любви. Нужно быть сумасшедшей, чтобы убить ради любви.

Сумасшествия Эмми вполне хватило бы и на первое, и на второе.