Глава 2

Цензура и секретность

1

Вид генерала, председательствующего на редакторском совещании во время, когда идет одна из величайших битв в истории человечества, напоминает сцену из «Шоколадного солдата». Тем не менее, согласно информации из первых рук, полученной от офицера, который редактировал французские коммюнике, подобные совещания были составной частью войны. В самый тяжелый момент Верденской операции генерал Жоффр и его окружение обсуждали существительные, прилагательные и глаголы, которые должны были быть напечатаны в газетах на следующее утро.

«Вечернее коммюнике от 23 (февраля 1916 г.), — пишет де Пьерфе, — редактировалось при весьма драматических обстоятельствах. Бертло, сотрудник канцелярии премьер-министра, позвонил по приказу министра и попросил генерала Пелле подчеркнуть масштабы атаки неприятеля. Необходимо было подготовить общество к наихудшему исходу на случай, если события примут катастрофический характер. Это беспокойство ясно показывало, что правительство не доверяло ни ставке главнокомандующего, ни военному министерству. Пока Бертло выступал, генерал Пелле делал заметки. Он вручил мне бумагу, на которой были изложены пожелания правительства, вместе с приказами генерала фон Даймлинга, найденными у некоторых пленных, где сообщалось, что атака немецких войск — лучшее средство установить мир. В очень искусной форме в них говорилось о том, что Германия предпринимает колоссальные и беспрецедентные усилия и, победив, положит конец войне. Все это делалось с той целью, чтобы никто не удивился нашему отступлению. Когда через полчаса я вернулся, то обнаружил, что в кабинете полковника Клоделя в его отсутствие собрались генерал Пелле, генерал Жанэн, полковник Дюпон и подполковник Ренуар. Генерал Пелле, опасаясь, что мне не удастся добиться желаемого эффекта, приготовил собственный черновик коммюнике. Я зачитал только что написанный мною текст. Его сочли слишком умеренным. Однако текст генерала Пелле показался слишком тревожным. Я намеренно опустил приказ, отданный на тот день фон Даймлингом. Включить его в коммюнике означало бы нарушить формулу, к которой общество уже привыкло, то есть превратить сообщение в своего рода мольбу. Это прозвучало бы так: «Вы полагаете, что мы можем сопротивляться?» Были основания опасаться, что публика будет расстроена этим изменением интонации и подумает, что все потеряно. Я объяснил свои соображения и предложил напечатать текст Даймлинга в газетах, в форме отдельной заметки.

Мнения разделились. Генерал Пелле отправился за генералом де Кастельно, чтобы с его помощью принять окончательное решение. Генерал явился спокойный, улыбающийся. Шутливо и тепло отозвался о нашем, нового типа, литературно-военном совете. Затем просмотрел тексты. Он выбрал более простой, усилил в нем первую фразу, вставил слова «как и ожидалось», придавшие фразе уверенности. Высказался категорически против того, чтобы включать в текст приказ фон Даймлинга, и предложил передать его прессе в отдельном виде». Вечером генерал Жоффр внимательно прочел коммюнике и одобрил его.

Через несколько часов эти две или три сотни слов будут прочитаны во всем мире. Они создадут в сознании людей картину происходившего у Вердена. Одних эта картина заставит собраться с духом, других повергнет в отчаяние. Лавочнику из Бреста, крестьянину из Лотарингии, депутату, заседающему во дворце Бурбонов, редактору из Амстердама или Миннеаполиса нужно было дать надежду, но одновременно и подготовить их к возможному поражению, не вызвав паники. Таким образом, им сообщают, что сдача позиций не является неожиданностью для французского командования. Им внушают мысль, что данную ситуацию надо считать серьезной, но не странной. На самом деле ставка главнокомандующего не была готова к наступлению немцев. Не были выкопаны окопы и траншеи, вспомогательные дороги не проложены, отсутствовала колючая проволока. Но если бы гражданское население признало все эти недочеты, в их сознании неудача переросла бы в катастрофу. Верховное командование может испытывать разочарование, однако не потерять самообладания. Но обычные люди — как внутри страны, так и за ее пределами — терзались сомнениями и, в отличие от профессионалов, не представляли вариантов развития событий. Если бы они получили полную картину, то не разобрались бы в каше сведений, свидетельствующих как о компетенции офицеров, так и об ее отсутствии. Поэтому, вместо того чтобы предоставить в распоряжение общества все факты, известные генералам, власти предали огласке только некоторые из них, подав их так, чтобы по возможности успокоить обывателей.

В данном случае люди, которые создали псевдосреду, знали, какой была реальная обстановка. Но несколько дней спустя случился инцидент, о котором французскому командованию ничего не было известно. Немцы сообщили, что накануне они взяли штурмом форт Дуомон. Во французском штабе в Шантильи никто не мог понять, как это могло произойти, так как утром 25-го, после того как в сражение вступил XX корпус, перевес был на стороне французов. В сводках с фронта ничего не говорилось о Дуомоне. Однако специальное расследование показало, что сообщение немцев было верным, хотя никто еще не знал, как был взят форт. Тем временем немецкое коммюнике облетело весь мир, и французскому штабу необходимо было дать объяснение случившемуся. «Поскольку в Шантильи не представляли, как произошла атака, то в вечернем коммюнике от 26 февраля был опубликован воображаемый план атаки. Степень достоверности его равнялась одному к тысяче». В коммюнике об этой воображаемой битве говорилось так.

Тяжелый бой разворачивается вокруг форта Дуомон, который является передовым постом старой оборонительной системы Вердена. Позиции, которые удалось сегодня утром занять противнику, после нескольких неудачных штурмов, принесших ему большие потери, были вновь отвоеваны нашими войсками, которые затем продвинулись далее вперед и закрепились на новых позициях [86] .

То, что произошло на самом деле, отличалось как от немецкого, так и от французского описаний. При перемещении войск на линии фронта в результате путаницы в приказах эта позиция каким-то образом оказалась забытой. В форте остались только командир батареи и еще несколько человек. Группа немецких солдат, увидев открытые ворота, проникла в форт и взяла французов в плен. Какое-то время спустя французские части, дислоцированные на склоне холма, с ужасом обнаружили, что из форта по ним открыли огонь. При Дуомоне не было никакой битвы. Кроме того, французские войска не переходили в наступление, как сообщалось в коммюнике.

Тем не менее из коммюнике все поняли, что форт был частично окружен. В тексте этого не было, но «пресса, как всегда, ускорила события». Военные хроникеры заключили, что немцы скоро сдадутся. Через несколько дней возник вопрос, почему немецкий гарнизон, у которого отсутствовал провиант, до сих пор не сдался. «Потребовалось вмешательство пресс-бюро, чтобы они оставили тему окружения».

2

Редактор французских коммюнике сообщает, что, поскольку битва затянулась, он и его коллеги, чтобы нейтрализовывать упорство немцев, постоянно публиковали сообщения об их страшных потерях. Необходимо иметь в виду, что союзники в это время, а фактически вплоть до конца 1917 года, придерживались концепции, что военный конфликт разрешится в результате «истощения сил». Считалось, что стратегия или дипломатия не играют никакой роли, что война сводится к тому, чтобы убивать немцев. Гражданское население, в общем-то, разделяло эту догму, но следовало постоянно напоминать о ней из-за впечатляющих успехов противника.

«Практически каждый день выходило коммюнике… которое, отдавая должное немцам, сообщало об их тяжелых, исключительно тяжелых потерях, кровавых жертвах, горах трупов, гекатомбах. По радио постоянно передавали статистику верденского управления разведки. Начальник управления майор Куанте изобрел метод подсчета немецких потерь, дававший превосходный результат. Каждые две недели число потерь увеличивалось приблизительно на сотню тысяч. Эти 300 000, 400 000, 500 000 убитых и раненых, муссировавшиеся в сообщениях как дневной, недельный и месячный урон живой силы противника, производили потрясающий эффект. При этом формулировки варьировались незначительно: «согласно сообщениям пленных, потери в ходе атаки были значительны»; «противник, изнуренный потерями, не возобновил атаку» и т. п. Некоторые использовались каждый день, лишь «износившиеся» от избыточной эксплуатации отбрасывались: «под нашим артиллерийским огнем», «скошенные нашим артиллерийским огнем». Постоянное повторение этих фраз производило впечатление как на нейтральные страны, так и на саму Германию и помогало создавать картину кровавой бойни, несмотря на отрицание сообщений со стороны Nauen (немецкая радиостанция), которая безуспешно пыталась нейтрализовать отрицательные последствия этих бесконечных повторений».

Тезис этих сообщений был сформулирован французским командованием: «В наступлении задействованы регулярные войска нашего противника, ряды которого неуклонно редеют. Нам стало известно, что призыв 1916 года уже находится на фронте. Остаются призыв 1917 года, который уже был проведен, а также ресурсы третьего сорта (мужчины старше 45 лет или выздоравливающие после ранений). Через несколько недель немецкие вооруженные силы, изнуренные этими усилиями, столкнутся с войсками коалиции (десять миллионов против семи)».

Согласно де Пьерфе, французское командование и само верило в это. «В силу необычной аберрации сознания внимание обращалось только на истощение сил противника. Складывалось впечатление, что наши силы не истощаются. Генерал Нивель тоже разделял эти идеи. Результат мы увидели в 1917 году».

Нас приучили называть это пропагандой. Группа людей, которая может перекрыть другим прямой доступ к происходящему, подает новости в таком ключе, чтобы они служили целям этой группы. То, что в данном случае цель была патриотической, не меняет дела. Военные использовали свою власть, чтобы заставить население стран-союзниц видеть события так, как им было выгодно. Возьмем, к примеру, данные майора Куанте об убитых и раненых, распространенные по всему миру. Они должны были подвести общественность к выводу, что война на истощение сил развивалась в пользу французов. Но этот вывод не вытекал из каких-либо аргументов. Мысленному взору публики была представлена картина, изображающая бесчисленные полчища немцев, убитых на холмах Вердена. Благодаря акцентированию огромных потерь противника и умалчиванию о том, сколько погибло французов, был создан специфический образ битвы. Его целью являлась нейтрализация негативного эффекта от наступления немецкой армии. Этот образ был направлен и на то, чтобы общество как-то смирилось с деморализующей оборонительной стратегией, навязанной войскам союзников. Публика, привыкшая считать, что война состоит из значительных стратегических передвижений, атак с флангов, окружения и драматических капитуляций, должна была постепенно забыть об этой картине и свыкнуться с ужасной мыслью о том, что война может быть выиграна за счет истребления живой силы противника. Контролируя новости, поступавшие с фронта, ставка главнокомандующего подменяла их картиной, согласовывавшейся с ее стратегией.

В период ведения военных действий ставка главнокомандующего может полностью контролировать информацию, получаемую гражданским населением. Она следит за отбором фронтовых корреспондентов, за их передвижением на фронте, читает и подвергает цензуре их сообщения, а также отслеживает телеграммы. Стоящее за армией правительство, распоряжаясь почтой, телефонной и телеграфной связью, выдачей паспортов и работой таможни, дополнительно усиливает контроль. Цензура усугубляется посредством власти над издательствами, собраниями и активизации деятельности секретных служб. Однако в случае с армией контроль далек от совершенства. Во-первых, благодаря вражеским коммюнике, которые в эру телеграфа невозможно скрыть от нейтральной стороны. Во-вторых, информация поступает от солдат, возвращающихся с фронта. Армия — громоздкая штука. Флотская и дипломатическая цензура отличается большей строгостью, поскольку значительно меньше людей знает о том, что происходит, и их действия легче контролировать.

3

Без цензуры — в той или иной форме — пропаганда, в строгом смысле этого слова, невозможна. Для ведения пропаганды необходимо установить барьер между обществом и событием. Доступ к реальному событию должен быть ограничен до того, как обыватель начнет создавать разумную и комфортную, с его точки зрения, псевдообстановку. Тогда, если лица, непосредственно участвующие в событии, неверно истолкуют происходящее, об этом никто не догадается, пока не получит доступ непосредственно к происходящему. Военная цензура — это простейшая форма барьера, но, несомненно, важнейшая. О ее существовании известно, а потому, в какой-то степени, с ней мирятся и не принимают во внимание.

В разные времена и по разным вопросам одни люди определяют, а другие принимают определенные нормы секретности. Граница между тем, что скрывается ввиду «несоответствия общественным интересам», и тем, что общественности знать необязательно, размыта. Представление о том, что является личным делом каждого, весьма растяжимо. Так, размер личного состояния считается частным делом, и в законе о подоходном налоге предусмотрена максимальная конфиденциальность. Продажа земельной собственности не является секретом, тогда как цена земли может держаться в тайне. Размер жалования, выплат по договору, обычно скрывается более тщательно, чем фиксированной зарплаты. Кредитоспособность человека, как правило, известна ограниченному кругу лиц. Размер доходов крупных корпораций известен чаще, чем доходы маленьких фирм. Приватными считаются разговоры между мужем и женой, адвокатом и его клиентом, врачом и пациентом, священником и исповедующимся. Определенный уровень секретности отличает собрания директоров и совещания политиков. Большая часть из того, о чем говорится на заседаниях кабинета, или сообщается послом государственному секретарю, или во время частных интервью, или во время официальных обедов, имеет приватный характер. Многие люди считают частным делом контракт между работодателем и наемным работником. Было время, когда дела корпораций были таким же частным вопросом, каким являются сегодня вопросы вероисповедания. Было время, когда религия человека была открыта столь же явно, как цвет его глаз. В то же время инфекционные болезни были частным делом, как и проблемы пищеварения. История представлений о приватности была бы занимательнейшим повествованием. Иногда эти представления вступали в жесткий конфликт друг с другом, как это случилось, когда большевики опубликовали секретные договоры, или когда господин Хьюз изучил работу страховых компаний, или когда какой-то скандал проникает со страниц «Таун топикс» (Town Topics) на первые страницы газет г-на Херста.

Независимо от причин секретности барьеры существуют. Секретность соблюдается на всей территории, известной под названием «общественная жизнь» (public affairs). Поэтому очень полезно задаться вопросом, из каких источников вы узнали о фактах, на которых основываете свое мнение. Кто на самом деле увидел, услышал, почувствовал, посчитал и назвал предмет, о котором у вас есть определенное мнение? Может быть, это был человек, сказавший вам о нем, или человек, услышавший об этом от кого-то другого, или кто-то, узнавший об этом предмете еще более опосредованно? Насколько подробно ему было разрешено ознакомиться с этим предметом?

Когда он сообщает вам, что Франция думает то-то и то-то, какую часть Франции он мог при этом видеть? Где он в этот момент находился? С какими французами ему было разрешено общаться? Какие газеты он читал? И откуда эти газеты и информаторы узнали о том, что сообщили? Можете задаться этими вопросами, но вряд ли вы ответите на многие из них. Тем не менее они напомнят вам о расстоянии, обычно отделяющем общественное мнение о событии от самого этого события. И это напоминание является своего рода защитой.

 

Глава 3

Контакты и получение информации

1

Цензура и соблюдение приватности с самого начала отсекают большой объем информации. Однако огромное число фактов вообще остается неизвестным значительной части общества или становится известным с запозданием, так как существуют определенные ограничения, связанные с распространением идей.

Чтобы понять, как много усилий затрачивается, чтобы конкретная информация дошла до «каждого», приведем пример правительственной пропаганды во время войны. Отметим, что война шла уже более двух с половиной лет, когда в нее вступила Америка. За это время были распространены миллионы печатных страниц, где, наряду с другими материалами, были опубликованы речи, не произносившиеся перед аудиторией. Остановимся на фигуре Джорджа Крила и его борьбе за «сознание людей, за завоевание их убеждений», чтобы «благая весть об американизме могла быть донесена до каждого уголка земного шара».

Джордж Крил запустил издательский механизм Отдела новостей, выпустившего, согласно его данным, более 6000 пресс-релизов. Он нанял 75 000 агитаторов, которые выступили с 755 190 короткими речами перед 300 000 000 людей. Бойскауты разносили по домам листовки с обращением президента Вильсона, снабженным комментариями. 600 000 учителей бесплатно получали выходившие раз в две недели периодические издания. Было подготовлено 200 000 слайдов для публичных лекций, разработано 1438 эскизов для плакатов, открыток, газетной рекламы, мультфильмов, брелоков и значков. Агитационная продукция распространялась в торговых палатах, церквях, братствах, школах и других организациях. Помимо инициатив Джорджа Крила, которые обрисованы здесь далеко не полностью, следует упомянуть Займы в поддержку свободы, замечательно организованные Макаду; активную пропаганду, касающуюся продовольственной помощи; кампании Красного Креста, Христианской ассоциации молодых людей, Армии Спасения, Рыцарей Колумба, Еврейского благотворительного Совета, а также независимую работу патриотических обществ, таких, как Лига укрепления мира, Лига Ассоциации свободных государств, Лига национальной безопасности. Сюда же примыкает деятельность отделов гласности и пропаганды среди союзников, так или иначе причастных к данным историческим событиям.

Вероятно, это была самая значительная попытка быстро донести единообразную информацию до целой нации. Старые способы вербовки сторонников работали более надежно, но никогда не охватывали такого количества людей. Если в кризисной ситуации потребовались столь экстремальные меры, чтобы достучаться до каждого, то насколько открыты людям регулярные каналы информации? В период войны правительство стремилось создать нечто, что можно было бы назвать единым общественным мнением всей Америки. И хотя оно значительно преуспело в этом, стоит задуматься об упорной работе исполнителей этого замысла, их крайней изобретательности, количестве затраченных денег и численности нанятых на этот период работников… В мирные времена не происходит ничего подобного и поэтому существуют целые районы, большие группы, гетто, анклавы и классы, до которых доходит лишь смутная информация о происходящем.

Они живут в своем узком мирке, сосредоточены на своих собственных делах, встречаются с людьми, принадлежащими их кругу, мало читают. Конечно, колоссальное влияние на распространение идей оказывают путешествия и торговля, почта, телеграф, радио, железная дорога, высокоскоростные дороги, корабли, автомобили (а для грядущего поколения и аэропланы). Каждый из этих способов весьма сложно влияет на обеспечение и качество информации и мнений. В свою очередь, на каждом из них сказываются технические, экономические и политические условия. Всякий раз, когда правительство ослабляет паспортный режим или таможенный досмотр; всякий раз, когда открываются новая железнодорожная линия или порт, прокладывается новый морской путь; всякий раз, когда меняются тарифы, ускоряется или замедляется доставка почты, перестает подвергаться цензуре или дешевеет телеграфная связь, строятся, расширяются или улучшаются высокоскоростные трассы, — происходят сдвиги в распространении идей. Перечни тарифов и тарифные дотации влияют на вектор развития коммерции и, следовательно, — на природу контрактов. И поэтому вполне может случиться так, как это случилось, например, с городом Салем (штат Массачусетс), когда прогресс в кораблестроении превратил центр международной торговли в тихую провинцию. Не все последствия стремительной трансформации являются благом. Например, трудно утверждать, что абсолютно централизованная железнодорожная система Франции, все ветки которой сходятся в Париже, является бесспорным благом для французского народа.

Разумеется, проблемы, связанные со средствами коммуникации, имеют первостепенную важность. Поэтому один из наиболее конструктивных пунктов программы Лиги Наций — изучение железнодорожных перевозок и доступа к морю. Монополизация телеграфной связи, портов, заправочных станций, горных перевалов, каналов, проливов, судоходных рек, узловых и конечных станций, базарных площадей означает гораздо больше, чем обогащение группы бизнесменов или престиж правительства. Она приводит к возникновению барьера при обмене новостями и мнениями. Но монополия — не единственный барьер. Издержки при ведении дел и объем предложения препятствуют такому обмену гораздо больше, поскольку если торговые и транспортные издержки непомерно высоки, а спрос на вспомогательные средства и оборудование превышает предложение, то барьеры будут существовать даже в отсутствие монополии.

2

На доступ к миру, находящемуся за пределами микросреды человека, существенно влияет размер дохода. При наличии денег можно преодолеть все, что ощутимо препятствует коммуникации: можно путешествовать, покупать книги и периодику и следить за любыми известными миру событиями. Доход индивида и местного сообщества (community) определяет объем используемых коммуникаций. Но на что именно тратятся деньги, зависит от воображения людей, а это, в свою очередь, сказывается на объеме доходов, которые они получат в будущем. Таким образом, существуют ограничения, реальные в силу того, что они обычно действуют независимо от желаний человека или сообщества.

Существуют определенные группы независимых людей, которые тратят большую часть своего свободного времени и денег на то, чтобы гонять на автомобилях и сравнивать их достоинства, играть в вист или бридж, ходить в кино, читать криминальную хронику или бульварные романы, разговаривать с одними и теми же людьми на одни и те же старые темы с минимальными их вариациями. Нельзя сказать, чтобы они страдали от цензуры или секретности, высокой стоимости или сложностей средств коммуникации. Эти люди страдают от анемии, отсутствия аппетита и интереса к жизни, но при этом отнюдь не лишены доступа к внешнему миру. Их ждут захватывающие миры, но они не предпринимают попыток в них проникнуть.

Они вращаются в кругу близких знакомых, согласно закону и убеждениям их социальной сети (social set). У мужчин этот круг расширяется за счет разговоров на работе, в клубе и в вагоне для курящих. У женщин социальный круг и круг общения очень часто совпадают. Именно в рамках социальной сети идеи, усваиваемые при чтении, услышанные на лекциях и в разговорах, унифицируются, классифицируются, принимаются, отвергаются, оцениваются и санкционируются. Именно здесь формируется окончательное решение (на каждой стадии обсуждения), какие авторитеты и какие источники информации допустимы, а какие — нет.

Наши социальные сети состоят из тех, кто стоит за выражением «люди говорят…»; это те, чье одобрение для нас исключительно важно. В больших городах для мужчин и женщин, обладающих достаточно широкими интересами и средствами передвижения, социальная сеть определяется не так жестко. Но даже в больших городах существуют кварталы с самодостаточным социальным окружением. В меньших сообществах общение между представителями разных социальных кругов может быть более свободным. Но при этом мало кто не знает, к какой социальной сети он принадлежит.

Обычно отличительным признаком социальной сети является условие, что дети тех. кто в ней состоит, могут вступить между собою в брак. Попытка заключить брак с представителем иного социального круга выглядит как довольно сомнительная затея, во всяком случае пока родственники и друзья не одобрят помолвку. Каждая социальная сеть достаточно ясно представляет свое положение в иерархии социальных сетей. Связи между сетями одного уровня устанавливаются легко; индивиды из одной сети быстро получают доступ в другую; прием гостей считается делом нормальным и необременительным. Но при контактах между сетями разного уровня всегда возникают взаимная неловкость — вроде слабого недомогания — и осознание различия. Разумеется, в обществах, подобных американскому, индивиды перемещаются из одной сети в другую довольно свободно, особенно при отсутствии расового барьера и быстром изменении экономического положения конкретного человека.

Надо отметить, что экономическое положение не измеряется размером дохода. По крайней мере, в первом поколении социальное положение определяется не доходом, а характером работы. И может потребоваться смена одного или двух поколений, пока это исчезнет из семейной традиции. Так, занятость в области банковского дела, юриспруденции, медицины, в сфере коммунальных предприятий, церкви, крупной розничной торговли, промышленного производства, руководство биржей или газетой — котируется выше, чем работа продавцом, управляющим, техником, медсестрой, учителем или лавочником. В свою очередь, еще менее престижна работа водопроводчика, шофера, портного, субподрядчика или стенографистки, и, наконец, внизу социальной лестницы стоят дворецкие, горничные, кинооператоры или машинисты. И тем не менее доход не обязательно совпадает с этой градацией.

3

Каковы бы ни были условия допуска (tests of admission) в социальный слой в процессе его формирования, он не является просто экономическим классом, а скорее напоминает клан. Членство в нем основано на любви, браке и детях или, точнее говоря, — на отношениях и желаниях. Таким образом, мнения здесь сталкиваются с канонами семейной традиции, респектабельности, пристойности, уместности, достоинства, вкуса и формы, составляющими представление социального слоя о самом себе. Соответствующие представления с малолетства внедряются в сознание детей. В этой картине большое место неявным образом отводится стандарту, в соответствии с которым каждый слой оценивает другие. Более вульгарные настаивают на внешнем выражении почтения, тогда как другие вежливо и с достоинством умалчивают о том, что, на их взгляд, это уважение присутствует невидимо. Однако это молчаливое знание, выходя на поверхность при заключении брака, при возникновении военного конфликта или политическом перевороте, составляет совокупность большого числа диспозиций, которые Троттер классифицирует как инстинкт стаи.

У каждого социального круга есть свои прорицатели, подобные ван дер Лейденсам или миссис Мэнсон Минготт в романе «Простодушный век», выступающие в качестве хранителей или толкователей его социального образца (pattern). Люди говорят, что вы существуете, если вас принимают ван дер Лейденсы. Предложение выполнять их функцию есть лучшее подтверждение достигнутого высокого положения. Выборы в общественные организации колледжей тщательно ранжированы, их результаты показывают, кто есть кто в колледже. Элита общества, обремененная высшей компетенцией евгенической экспертизы, обладает особенной чуткостью. Ее представители не только должны постоянно осознавать, на чем держится целостность их социального круга, но и культивировать в себе особый дар — знать то, чем занимаются другие социальные слои. Они действуют как своего рода министерство иностранных дел. Тогда как большая часть членов какого-либо социального круга спокойно живет в его рамках, рассматривая круг как самодостаточный универсум, общественные лидеры должны сочетать глубокое знание анатомии своего собственного круга с постоянным осознанием его места в социальной иерархии.

На самом деле эта иерархия и поддерживается общественными лидерами. На любом уровне существует некое образование, которое практически может быть названо социальной сетью общественных лидеров. Но связанность общества по вертикали в той мере, в какой оно вообще связано социальными контактами, осуществляется такими исключительными, а зачастую подозрительными людьми, которые, подобно Джулиусу Бофору и Эллен Оленской в «Простодушном веке», то входят в социальный слой, то выходят из него. Таким образом, между двумя социальными слоями устанавливаются личные каналы, где действуют законы подражания Тарда. Но для значительной доли населения таких каналов не существует. Они располагают общедоступными объяснениями событий и постоянно изменяющимися картинами жизни верхушки общества… У них могут сформироваться собственные иерархии, практически незаметные, подобные тем, что имеются у негров и «иностранных элементов». Однако в этой ассимилированной массе, считающей себя «нацией», несмотря на значительную разобщенность социальных слоев возникает множество личных контактов, благодаря которым и осуществляется обмен стандартами.

Некоторые из слоев превращаются в то, что профессор Росс назвал «центрами излучения конвенциональности». Так, человек, занимающий более высокое положение в социальной иерархии, может служить объектом подражания для нижестоящих; человек, обладающий властью, — объектом подражания для его подчиненных; более успешному человеку будут подражать менее успешные, богатому — бедные, городу — деревня. При этом подражание не знает границ. В западном полушарии обладающие властью, вышестоящие, успешные, богатые и проживающие в городах социальные слои в целом интернациональны. Центром для них, во многих отношениях, является Лондон. В их рядах находятся наиболее влиятельные люди в мире: дипломатические круги, финансисты высокого ранга, высшие чины армии и флота, некоторые кардиналы, собственники известных газет, их жены, матери и дочери, в руках которых находится главное средство допуска — приглашение. Это одновременно и большой круг общения, и реальная социальная сеть. Но ее нетривиальность состоит в том, что здесь, наконец, практически исчезает различие между публичным и приватным. Приватные дела этого круга являются публичными, а публичные — приватными, зачастую семейными делами. Ограничения, которым подчинена жизнь Марго Асквит, подобно ограничениям в жизни королевской семьи, принадлежат, как говорят философы, тому же дискурсивному универсуму, что и законопроект о тарифах или парламентские дебаты.

Существует немало областей управления, которыми эта социальная сеть не интересуется, и по крайней мере в Америке она осуществляла лишь периодический контроль над правительством. Но ее власть в международных делах всегда очень велика. Во время военных действий ее престиж многократно возрастает, поскольку эти космополиты имеют контакты с внешним миром, которых большинство людей лишены. Они вместе обедали в разных столицах, и их чувство национальной гордости не является простой абстракцией. Это конкретный опыт унижения или одобрения со стороны друзей. Для доктора Кеникота из Гофер-Прери совсем не важно, что думает Уинстон, но очень важно, что думает Эзра Стоубоди. Тогда как для миссис Минготт, дочь которой замужем за графом Суизин, очень важны визиты ее дочери или возможность развлекать самого Уинстона. Как доктор Кеникот, так и миссис Минготт чутко реагируют на состояние и изменение социальной сети. Если внимание миссис Минготт обращено на ту социальную сеть, которая управляет миром, то доктор Кеникот интересуется только той сетью, которая управляет Гофер-Прери. В вопросах, касающихся отношений в Большом Обществе, доктор Кеникот придерживается мнения, которое он считает исключительно своим, тогда как на самом деле это мнение просочилось в Гофер-Прери из Высшего Общества, претерпев в процессе проникновения в другую среду воздействие провинциальных социальных сетей.

4

В наши задачи не входит исследование переплетений социальной ткани. Нам нужно только зафиксировать, насколько велика роль социальных слоев в нашем духовном контакте с миром, как они стремятся зафиксировать то, что допустимо, и определить, как об этом следует судить. Дела, входящие в их непосредственную компетенцию, каждый социальный слой в большей или меньшей степени определяет сам. Кроме того, он определяет подробное управление суждением (judgement). Но само суждение строится на образцах (patterns), которые могут быть унаследованы из прошлого, переданы или скопированы из других слоев. Высший социальный слой состоит из тех, кто воплощает собой лидерство в Высшем Обществе. Почти в каждом социальном слое корпус первичных мнений касается только местных событий. В отличие от них, в Высшем Обществе принципиально важные и касающиеся многих решения о войне и мире, о социальной стратегии и об окончательном распределении политической власти — это внутренний опыт в рамках небольшого круга людей, которые, по крайней мере потенциально, знакомы друг с другом.

Поскольку положение в обществе и контакты играют столь важную роль в определении, что может быть увидено, услышано, прочитано и пережито, а также, что разрешено увидеть, услышать, прочитать и узнать, не удивительно, что моральное суждение распространено чаще, чем конструктивное мышление. Тем не менее для подлинно эффективного мышления прежде всего необходимо ликвидировать суждения, восстановить наивный взгляд и искренние чувства, быть любопытным и открытым. Человеческая история как она есть — это политическое мнение на весах Высшего Общества, требующее такого самоотверженного спокойствия, какое мало кто может блюсти в течение долгого времени. Нас заботит происходящее в обществе, но в первую очередь мы заняты решением личных проблем. Время и внимание, которые мы можем потратить на то, чтобы не принимать на веру чужие мнения, ограничены. При этом мы постоянно отвлекаемся от объекта восприятия.

 

Глава 4

Время и внимание

1

Можно лишь приблизительно оценить, насколько внимательно люди следят за ежедневными событиями в обществе. Тем не менее результаты трех независимых исследований в целом согласуются между собой, несмотря на то что они были проведены в разное время, в разных местах и разными методами.

Хочкис и Франкен разослали анкету 1761 нью-йоркскому студенту мужского и женского пола. Почти все они ответили на вопросы анкеты. Скотт провел анкетирование известных бизнесменов и ведущих специалистов из Чикаго. Он предложил ответить на вопросы 4000 мужчинам и получил ответы от 2300 человек. В обоих случаях 70–75 % респондентов написали, что тратят на чтение газет четверть часа в день. Только 4 % респондентов из чикагской группы сказали, что они проводят за этим занятием менее пятнадцати минут, а 25 % из этой же группы — более пятнадцати минут. Среди жителей Нью-Йорка немногим более 8 % написали, что они уделяют чтению газет менее четверти часа, а 17,5 % — что тратят на это занятие больше времени.

Мало кто имеет четкое представление о том, что такое пятнадцать минут, поэтому эти цифры нельзя понимать буквально. Более того, бизнесмены, ведущие специалисты, а также большинство студентов колледжей страдают забавным предрассудком: они считают, что неприлично тратить слишком много времени на газеты. Кроме того, они хотят производить впечатление людей, умеющих быстро читать. Полученные данные свидетельствуют, что более трех четвертей опрошенных достаточно низко оценивают свой интерес к новостям о внешнем мире, почерпнутым из газет.

Эти оценки затрат времени подтверждаются другим, менее субъективным тестом. Скотт опрашивал жителей Чикаго, сколько газет они читают ежедневно, и получил следующие результаты:

Число опрошенных, которые читают две или три газеты, составляет 67 %, что почти совпадает с 71 % в группе респондентов Скотта, сообщивших, что посвящают прессе пятнадцать минут в день. Число всеведущих читателей, просматривающих 4–8 газет, примерно совпадает с 25 % таких, кто считает, что тратит на чтение газет более пятнадцати минут в день.

2

Еще сложнее подсчитать, как распределяется время, затрачиваемое на чтение, по отдельным темам. Студентов колледжей просили назвать «пять типов газетных материалов», которые интересуют их больше всего. Около 20 % читателей отметили «новости общего характера», около 15 % — передовицы, около 12 % — политику, немногим более 8 % — финансы, а 3,5 % — новости о «труде». Прошло всего два года после заключения мира, но лишь немногим более 6 % опрошенных указали, что интересуются зарубежными новостями. Оставшихся интересовали спорт, специальные материалы, театр, реклама, комиксы, рецензии на книги, «достоверность информации» (accuracy), музыка, соблюдение этичности, общество, краткость, искусство, рассказы, транспорт, новости образования, хроника, шрифты. Таким образом, около 67,5 % опрошенных назвали в качестве наиболее увлекательных материалов новости и комментарии, связанные с событиями в общественной жизни.

Это была смешанная группа студентов колледжей. Девушки проявили больше интереса к основным новостям, зарубежным и местным новостям, политике, передовицам, театру, музыке, искусству, рассказам, комиксам, рекламе и соблюдению этичности. Юноши же чаще увлекались чтением разделов финансов, спорта, бизнеса, предпочитали достоверные и краткие статьи. Эти различия слишком похожи на то, что соответствует нашим представлениям о культурном и нравственном, о мужественном и решительном. И поэтому не следует относиться к этим ответам как к высокообъективным.

Однако эти выводы вполне согласуются с результатами, полученными в опросе бизнесменов и ведущих специалистов из Чикаго, проведенном Скоттом. Спрашивалось не о том, какие газетные статьи интересовали респондентов больше всего, а почему они отдавали предпочтение одной газете по сравнению с другой. Почти 71 % приняли решение благодаря освещению газетой новостей: местных (17,8 %), политики (15,8 %), финансов (11,3 %), событий за рубежом (9,5 %), основных новостей (7,2 %) или материалам передовиц (9 %). Остальные 30 % основывались на аргументах, не связанных с событиями в общественной жизни. Разброс мнений здесь довольно большой, начиная с группы менее чем в 7 %, отдававшей предпочтение соблюдению этичности, и кончая группой, составляющей 0,05 %, интересовавшейся исключительно юмором.

Каким образом эти предпочтения коррелируют с количеством полос, которое отводится в разных газетах определенным темам? К сожалению, соответствующих сведений по газетам, которые во время данных опросов читались в Нью-Йорке и Чикаго, не существует. Однако около двадцати лет тому назад Уилкокс провел интересное исследование на эту тему. Он изучил 110 газет в четырнадцати больших городах и тематически классифицировал более чем 9000 газетных столбцов.

В среднем по стране материал разных газет распался на следующие рубрики [доля соответствующих материалов указана в процентах].

Для корректного сравнения необходимо исключить пространство, отведенное рекламе, и заново подсчитать процентное соотношение материалов, поскольку рекламные объявления занимали ничтожную долю внимания чикагской группы и группы студентов. Я думаю, что в нашем случае это оправдано, поскольку публикуются все рекламные объявления, поступающие в редакцию, а незанятое рекламой пространство отводится под материалы, предназначенные для удовлетворения интересов читателей. С учетом этих поправок таблица будет выглядеть следующим образом.

В этой скорректированной таблице сложим показатели, связанные с освещением событий в общественной жизни: с войной, с зарубежными, политическими, деловыми новостями, материалы раздела «разное», а также редакционные статьи и комментарии. Сумма содержательных материалов (edited space) составит 76,5 %. Ср.: показатель 70,6 % у чикагской группы бизнесменов, пояснивших в 1900 году, на каком основании они предпочитают конкретную газету, и 67,5 % — у нью-йоркских студентов, которые в 1920 году высказались по поводу того, какие газетные материалы их больше всего интересуют.

Это, по-видимому, свидетельствует о том, что в больших городах вкусы бизнесменов и студентов сегодня, как и двадцать лет назад, все еще более или менее соответствуют представлениям издателей газет. С тех пор тематика новостных материалов стала шире, а также выросли тиражи и объем газет.

Следовательно, если бы сегодня можно было получить надежные данные о более типичных группах, чем студенты или бизнесмены, то, наверное, обнаружилось бы, что не только представители этих групп уделяют чтению материалов о событиях в общественной жизни меньше времени, но и сами газеты отводят под них меньше места. С другой стороны, можно предположить, что средний человек посвящает чтению газеты все же больше четверти часа. И хотя доля газетного пространства, занимаемого событиями в общественной жизни, стала меньше, чем двадцать лет назад, их удельный вес вырос.

Из приведенных выше цифр не следует делать сложных выводов. Эти данные помогают нам лишь конкретнее представить усилия, которые день за днем затрачивает человек на усвоение сведений, формирующих его мнение о событиях окружающего мира. Газеты не единственное, но главное средство получения этих сведений. Информацию, полученную из прессы, дополняют журналы, публичные дискуссии, неформальные встречи, религиозные, политические и профсоюзные собрания, женские клубы, кинохроника. Но если воспользоваться даже самыми оптимистическими оценками, все равно время, которое мы можем ежедневно уделять прямому доступу к информации о невидимом нами мире, весьма незначительно.

 

Глава 5

Скорость, слова, ясность

1

О невидимой среде мы узнаем главным образом с помощью слов. Эти слова передаются посредством телеграфа или радио — от репортеров к редакторам, которые затем их печатают. Телеграф — дорогой и не слишком удобный канал связи. Поэтому новости часто кодируются. Приведем пример того, как кодируется сообщение. Исходное сообщение может выглядеть так:

Вашингтон. 1 июня. — Соединенные Штаты считают инцидент с немецким грузом, захваченным в этой стране в начале военных действий, исчерпанным.

А его закодированный вариант может быть представлен в следующем виде:

Ваш. 1. США счит инцид нем груз захвач зд в нач воен д исчерп [110] .

Еще один аналогичный пример кодирования. Сообщение:

Берлин. 1 июня. — Канцлер Вирт заявил сегодня в рейхстаге, характеризуя программу правительства, что «восстановление и примирение будут ключевым моментом новой политики правительства». Он добавил, что Кабинет уверен: разоружение не будет причиной наложения дальнейших взысканий со стороны союзников

может быть закодировано следующим образом:

Берлин 1. Канцлер Вирт заявил сег в рейхстаге харак прогр прав: восстановление и примирение б ключевым мом новой пол-ки прав. Он добавил: Кабинет уверен разоружение не б прич налож дальнейших взысканий со стор союзн.

Во втором случае из длинной речи на иностранном языке была извлечена главная мысль. Она была переведена, закодирована, а затем расшифрована. Операторы, получая сообщения, переписывают их. Известно, что хороший оператор может написать пятнадцать или более тысяч слов за восьмичасовой день, с получасовым перерывом на обед и двумя десятиминутными перерывами на отдых.

2

Иногда несколько слов замещают целую цепочку из действий, мыслей, чувств и результатов. Так, мы читаем:

Вашингтон, 23 дек. — Заявление, в котором осуждаются японские военные власти за дела более «страшные и варварские», чем все, что происходило в Бельгии за время войны, было сделано сегодня Корейской Комиссией на основании, по словам Комиссии, подлинных отчетов, полученных из Манчжурии.

Здесь говорится о том, что свидетели событий, о добросовестности которых ничего не известно, сообщили сведения составителям «подлинных отчетов». А они, в свою очередь, передают эти отчеты Комиссии, находящейся от них за пять тысяч миль. Комиссия подготавливает заявление, вероятно, слишком длинное для печати, из которого корреспондент выбирает фрагмент для публикации длиною три с половиной дюйма. Сообщение должно быть сокращено таким образом, чтобы читатель понял, какое значение следует придавать этим новостям.

Вряд ли бы нашелся стилист, способный передать в ста словах достоверную картину событий, происходивших в Корее в течение нескольких месяцев. При этом надо отметить, что значение слов в языке постоянно меняется. Слова, как деньги, находятся в постоянном движении, порождая сегодня одну систему образов, а завтра — другую. Нет никакой уверенности в том, что одно и то же слово возбудит в сознании читателей ту самую идею, какую оно породило в сознании репортера. Теоретически, если бы все факты, события и отношения имели свое имя и все согласились бы использовать эти имена, можно было бы общаться избегая недопонимания. Точные науки приближаются к подобному идеалу, и отчасти поэтому научные исследования представляют собой самую эффективную форму кооперации во всем мире.

Люди располагают меньшим числом слов, чем числом идей, которые они хотят выразить. И язык, как сказал Жан Поль, — это словарь поблекших метафор. Журналист, обращающийся к полумиллионной читательской аудитории и имеющий о ней лишь смутное представление, или оратор, чьи слова транслируются в отдаленные деревушки и зарубежные страны, не могут надеяться, что произнесенные ими фразы передадут все вложенное в них богатство смыслов. «Слова Ллойд Джорджа, плохо понятые и плохо переданные, — сказал Бриан в палате депутатов, — дали основание пангерманистам подумать, что пришло время что-то начать». Британский премьер-министр, обращаясь на английском ко всему миру, вкладывает свой смысл в слова, адресованные миллионам людей. Они, в свою очередь, наделяют услышанное собственным значением. Чем богаче и тоньше то, что хочет донести до людей оратор, тем больше оно будет искажено, так как передается с помощью стандартной речи и распространяется в чуждой среде.

Миллионы тех, кто слушал его выступление, едва умеют читать. Другие, с трудом прочитав слово, не понимают его смысла. Из тех, кто может и читать, и понимать смысл прочитанного, добрых три четверти, видимо, могут уделить этому сообщению не более получаса. Воспринятые ими слова возбуждают в их сознании целую серию идей, которые в конечном итоге служат причиной скрытых последствий.

Понятно, что идеи, рождающиеся в сознании под воздействием слов, составляют самую значительную часть сведений, из которых формируются наши мнения. Мир обширен, интересующие нас ситуации сложны, сообщений о них не так много, поэтому самая значительная часть мнения создается в воображении.

Какую картину возбуждает в сознании жителя Нью-Йорка слово «Мексика»? Вполне вероятно, что это некий сложный образ, состоящий из песка, кактусов, нефтяных вышек, пьющих ром индейцев, грубиянов, пожилых вспыльчивых кабальеро, пышных усов и независимости, куда, вероятно, присоединится и идиллическое крестьянство в духе Жан-Жака Руссо, вытесняемое дымящими промышленными трубами, а также борьба за права человека. А какие ассоциации порождает слово «Япония»? Шумная толпа узкоглазых желтолицых людей, «Желтая угроза», фанатики, молодые красотки на картинках, самураи, бонсай, декоративное искусство, цветущая вишня? Или слово «чужой»? По мнению студентов из Новой Англии, отвечавших на этот вопрос в 1920 году, чужой это:

— человек, враждебный данной стране;

— человек, выступающий против правительства;

— человек, находящийся в оппозиции;

— житель враждебного государства;

— иностранец, принимающий участие в войне;

— иностранец, пытающийся нанести вред стране, в которой он находится;

— враг из другой страны;

— человек, выступающий против данной страны, и пр..

В то же время слово «чужой» [alien — т. ж. «иностранец»] — это очень точный юридический термин, гораздо более точный, чем такие понятия, как суверенитет, независимость, национальная гордость, права, защита, агрессия, империализм, капитализм, социализм, которые мы с горячностью принимаем или отвергаем.

3

Умением не увлекаться поверхностными аналогиями, обращать внимание на различия и оценивать разнообразие мы обязаны способности, именуемой «ясность сознания». Ею обладают не все люди. Разница в степени ясности рассудка может быть весьма значительной. Для примера сравним новорожденного и ботаника, исследующего цветок. Для младенца невелика разница между собственными пальцами ног, отцовскими часами, настольной лампой, луной и симпатичным желтым томиком Ги де Мопассана. Для многих членов Клуба Союзной Лиги почти нет различия между демократами, социалистами, анархистами и грабителями, тогда как с точки зрения образованного анархиста существуют колоссальные различия между Бакуниным, Толстым и Кропоткиным. Эти примеры показывают, как сложно обеспечить серьезное общественное мнение как о Мопассане среди младенцев, так и о демократах среди членов Клуба Союзной Лиги.

Человек, у которого нет своей машины, худо-бедно сможет различать основные типы автомобилей. К примеру, он отличит «Форд» от такси или грузовика. Но как только у него появится своя машина и он начнет ездить на ней, он станет разбираться в них гораздо лучше. Дайте ему, как говорит психоаналитик, спроецировать свое либидо на автомобили, и он опишет разницу между карбюраторами, глядя на машины, которые отъехали от него на расстояние квартала. Именно поэтому все испытывают облегчение, когда разговор переключается с «общих тем» на хобби. Это переключение подобно переходу от созерцания нарисованного пейзажа к созерцанию вспаханного поля за окном. Это возврат к трехмерному миру, после пребывания в мире запечатленных эмоций, которые испытывал художник, изобразивший на полотне то, что он когда-то увидел и запомнил.

По мнению Ференци, мы с легкостью идентифицируем два частично схожих предмета, причем ребенку это удается сделать легче, чем взрослому, а примитивному или скованному уму — проще, чем зрелому. Сознание человека в раннем возрасте является, по-видимому, не поддающейся контролю смесью ощущений. У ребенка нет чувства времени, у него практически нет чувства пространства. Он тянется к люстре с тем же интересом и той же жадностью, с какой тянется к материнской груди. Осознание назначения предметов происходит очень медленно. Завершая нашу короткую характеристику данной стадии развития, отметим, что это связный и недифференцированный мир, в котором, как кто-то сказал об одной философской школе, все факты рождаются свободными и равными. Факты окружающей действительности, сопряженные между собой, на этой стадии еще не отделены от смежных фактов потока сознания.

Сначала, говорит Ференци, ребенок добивается того, чего хочет, с помощью плача. Это период «волшебного галлюцинаторного всемогущества». На второй стадии развития ребенок указывает на вещи, которые он хочет, и ему их дают. Это «всемогущество через магические жесты». Позднее ребенок учится говорить. Он просит то, что хочет, и иногда добивается успеха. Это «период магических мыслей и магических слов». Любая из этих фаз может сохраниться и затем воспроизводиться в некоторых ситуациях, хотя она погребена под другими слоями и может проявляться только временами, например в маленьких безобидных суевериях, от которых мало кто из нас свободен. На каждой стадии частичный успех стимулирует переход к следующей стадии. Многие индивиды, партии и даже нации редко преодолевают магическую стадию организации опыта. Но среди более развитых групп наиболее продвинутых народов многократно повторенный цикл проб и ошибок привел к формулированию нового принципа. Они поняли, что Луна движется не потому, что на нее лают. Посевы растут не благодаря весенним празднествам или республиканскому большинству, а благодаря солнечному свету, влаге, качественным семенам, удобрениям и уходу за растениями.

Допуская, что категории реакции, выделенные Ференци, имеют сугубо схематическое значение, следует отметить, что решающим качеством здесь является способность проводить различие на основании грубых перцептуальных образов и смутных аналогий. Эта способность исследовалась в лабораторных условиях. Цюрихские исследования ассоциаций демонстрируют со всей очевидностью, что легкая умственная усталость, внутреннее нарушение внимания или внешние факторы, отвлекающие внимание, способствуют стертой реакции. Примером стертой реакции является звуковая ассоциация (cat — hat), реакция не на содержание, а на звучание слова-стимула. Например, в одном из тестов обнаружилось повышение доли звуковых ассоциаций на 9 % при предъявлении второй сотни слов-стимулов. Таким образом, звуковая реакция — это почти повторение или очень примитивная форма аналогии.

4

Если даже в сравнительно простых условиях лаборатории способность различать стирается так легко, то как же тогда сказывается на этой способности жизнь в городе? В лабораторных условиях усталость незначительна, а способы отвлечения внимания достаточно просты. Оба эти фактора уравновешиваются интересом испытуемого и его самосознанием. Однако если мыслительные способности подавляются даже ударами метронома, то как же тогда влияют на политические суждения, сформированные на основании газет, прочитанных в метро или городском транспорте, восемь или двенадцать часов работы в условиях шума, химических испарений и повышенной температуры на фабрике или день, проведенный под болтовню машинисток, телефонные звонки и стук хлопающих дверей? Можно ли среди городских шумов услышать какой-то звук, если это не визг и не резкий крик? Либо заметить в общем мелькании какой-то знак, если он не освещается резкой электрической вспышкой? Жизнь горожанина лишена уединения, молчания и свободы. Городские ночи — это шум и яркие огни. На жителей большого города непрерывно давит звук — то сильный и резкий, то угасающий, но все же постоянный и беспощадный. В современном промышленном обществе мысль плавает в потоке шума. Если различия, которые человек способен обнаружить в таких условиях, подчас глупы или плоски, то не стоит этому удивляться. Независимые субъекты принимают решения о жизни, смерти и счастье в условиях, которые, как следует из личного опыта и научного эксперимента, являются наисложнейшими. Именно тогда возникает «невыносимая тяжесть мысли», хотя думать — это так же легко и естественно, как и танцевать.

Каждый, кто занимается интеллектуальным трудом, знает, что какую-то часть трудового дня он должен провести в тишине и молчании. Но в той суматохе, которую мы льстиво называем цивилизацией, граждане занимаются труднейшим делом управления в наихудшей обстановке. Смутное осознание этой истины вдохновляет людей на участие в движениях за сокращение рабочего дня, увеличение отпуска, хорошее освещение рабочего места, порядок в рабочем помещении, соблюдение норм инсоляции в фабричных цехах и административных зданиях. Но если мы хотим улучшить интеллектуальное качество нашей жизни, то мы находимся в начальной стадии борьбы. Ведь многие виды работ — это бесконечная рутина, а для выполняющего их работника к тому же и бессмысленная. В процессе выполнения этих однообразных действий вырабатывается своего рода автоматизм в использовании одних и тех же мышц по одной и той же схеме (pattern). Вся жизнь работника тоже превращается в своего рода автоматизм, при котором ни одно событие не воспринимается как отличное от другого, если оно не сопровождается чем-то экстраординарным, вроде удара грома. Поскольку днем и ночью он замкнут в толпе людей, его внимание подобно вспышке: оно вспыхивает и тут же угасает. Он не может быстро сосредоточиться. Он не понимает, что становится жертвой шума и гама в собственном доме, нуждающимся в освобождении от пустых хлопот, визга детей, хриплых выкриков, неудобоваримой пищи, дурного воздуха, съедающих пространство безделушек.

Иногда мы попадаем в просторное и удобное помещение. Мы приходим в театр, организованный так, чтобы внимание зрителя не отвлекалось от действия. Или едем к морю или в какое-то спокойное место и там вспоминаем, как хаотична, капризна, поверхностна и шумна наша городская жизнь. Мы начинаем понимать, почему запоминаем так мало деталей, почему вертимся в каком-то безумном танце заголовков и лозунгов, почему так часто не можем уловить сходство во внешне непохожих вещах или заметить различие.

5

Но внешний беспорядок дополняется еще и внутренним. Как показывают результаты опытов, скорость, точность и интеллектуальное качество ассоциаций снижаются из-за эмоциональных конфликтов. Из сотни слов-стимулов, как нейтральных, так и эмоционально нагруженных, предъявленных за время, исчисляемое долями секунды, реакцию могут вызывать от 5 до 32 слов, а то и вообще ни одного. Очевидно, что общественное мнение наталкивается на всякого рода сложности: непомерные амбиции и экономические интересы, личную вражду, расовые предрассудки, классовые чувства и т. д. Они разрушают понимание текста при чтении, искажают мышление, поведение.

И, наконец, следует отметить, что мнения распространяются не только в повседневной жизни. Они используются в процессе выборов, в целях пропаганды, вербовки сторонников, то есть в тех областях жизни, где имеет значение количество людей, следующих определенным взглядам. В силу этого внимание людей еще больше подавляется. Число абсолютно безграмотных, слабоумных, невротизированных, голодных и фрустрированных индивидов довольно значительно, гораздо более значительно, чем мы привыкли считать. Допустим, что некий популярный призыв распространяется среди людей, которые по своему умственному развитию находятся на уровне младенцев или варваров, среди людей, отгородившихся от внешнего мира, среди неудачников, уставших от жизни и не имеющих опыта, необходимого, чтобы оценить содержание призыва. Эти люди останавливают поток общественного мнения — он угасает в небольших водоворотах непонимания и теряет свою силу, разбиваясь о предрассудки и слишком сильные аналогии.

Авторы призыва, обращенного к широкой аудитории, тщательно следят за качеством ассоциаций. Распространяя призыв, адресованный узкой аудитории, его авторы принимают во внимание специфику группы. Один и тот же индивид по-разному реагирует как на разные стимулы, так и на одни и те же стимулы, предложенные в разные моменты времени. Мир человеческих восприятий подобен альпийскому пейзажу, где видны отдельные вершины, обширные, но отделенные друг от друга плато, а также равнинные участки, встречающиеся чаще всего. Так, отдельные люди, чье восприятие достигает разреженной атмосферы вершин, где существует тонкая разница между Фреге или Пеано или ранним и поздним Сассетой, на другом уровне могут проявить себя как добропорядочные республиканцы, но стоит им поголодать или испытать страх, как они могут скатиться на уровень любого другого голодающего или испуганного человека. Не удивительно, что журналы, рассчитанные на массовую аудиторию, любой другой торговой марке предпочитают лицо симпатичной девушки. Оно должно быть достаточно миловидным, чтобы привлекать взор, и в то же время достаточно невинным, чтобы быть приемлемым для широкой аудитории. Ведь «психический уровень», на котором действует стимул, определяет, насколько потенциально велика или мала данная аудитория.

6

Итак, среда, с которой взаимодействует общественное мнение, преломляется через многочисленные факторы. Это — цензура и секретность, физические и социальные барьеры, деформация внимания, бедность языка, отвлекающие моменты, бессознательные чувства, усталость, насилие, однообразие. Эти факторы, ограничивая доступ к среде, накладываются на непонятность происходящих в ней событий, ограничивая тем самым ясность и корректность восприятия. В результате этого наложения реальные представления подменяются вводящими в заблуждение фикциями, лишая нас возможности контролировать тех, кому наши заблуждения играют на руку.