Dingle Bank
Дингл-Бэнк
Spots of Greece
Достопятна
[3]
Греции
Epitaph
Эпитафия
The Youthful Cove
Юный недоросль
Mrs Jaypher
Миссис Джейфер
Incidents in the Life of my Uncle Arly
I
II
III
IV
V
VI
VII
Эпизоды жизни моего дяди Арли
I
II
III
IV
V
VI
VII
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
And this is certain (His Garden)
И это правда (Его сад)
The Children of the Owl and the Pussy-Сat
(An incomplete fragment of a sequel to ‘The Owl and the Pussy-Сat’)
Дети Совёнка и Кошечки-Киски
(Незавершённый фрагмент продолжения «Совёнка и Кошечки-Киски»)
The Scroobious Pip
1
2
3
4
5
Скрубиус Пип
1
2
3
4
5
«Cold are the crabs that crawl on yonder hills…»
«Прохладный краб ползёт по тем холмам…»
The Adventures of Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite on their way to the Ritertitle Mountains
Приключения мистера Лира, Полли и Кискуса по дороге в Райтертайтлские горы
Aug. 23, 1866.
1, Upper Hyde Park Gardens
23 августа 1866 г.
1, Верхние Хайд—Парк Гарденз
Mr. Lear goes out a walking with Polly and the Pusseybite.
Мистер Лир прогуливается с Полли и Кискусом.
Mr. Lear, feeling tired, and also the Polly and the Pusseybite, sit down on a wall to rest.
Уставший мистер Лир, а также Полли и Кискус, присаживаются отдохнуть.
Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite go into a shop to buy a Numbrella, because it began to rain.
Мистер Лир, Полли и Кискус направляются в магазин с целью покупк Изонта, ибо пошёл дождь.
Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite having purchased umbrellas, proceed on their walk.
Мистер Лир, Полли и Кискус, купив зонты, продолжают прогулку.
Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite arrive at a bridge, which being broken they do not know what to do.
Мистер Лир, Полли и Кискус подходят к мосту, который оказывается разрушенным, и не знают, что делать.
Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite all tumble promiscuous into the raging river and become quite wet.
Мистер Лир, Полли и Кискус все беспорядочно падают в бурную реку и промокают до нитки.
A page missing here from the manuscript.
Здесь в рукописи отсутствует страница.
Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite peruse their journey in a benevolent boat.
Мистер Лир, Полли и Кискус продолжают своё путешествие в спасительной лодке.
Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite incidentally fall over an unexpected cataract, and are all dashed to atoms.
Мистер Лир, Полли и Кискус внезапно попадают в большой водопад и рассыпаются на мелкие частицы.
A page missing here from the manuscript.
Здесь в рукописи отсутствует страница.
The 2 venerable Jebusites fasten the remains of Mr. Lear, the Polly and the Pusseybite, but fail to reconstruct them perfectly as 3 individuals.
Два маститых Иевусея собирают оставшееся от Мистера Лира, Полли и Кискуса, но не могут восстановить их в первозданном виде.
Mr. Lear and the Pusseybite and the Pollycat and the 2 Jebusites and the Jerusalem Artichokes and the Octogonal Oysterclippers all tumble into a deep hole and are never seen or distinguished or heard of never more afterwards.
Мистер Лир, и Кискус, и Полликот, и 2 Иевусея, и Иерусалимские Артишоки, и Восьмиугольные Устрицы все проваливаются в глубокую яму, и с тех пор о них ни слуху ни духу, ни рылу ни уху.
Teapots and Quails
Чайнички и перепёлки
* * *
An unfinished limerick
Неоконченный лимерик
The Pobble Who Has No Toes
(alternative version)
[6]
I
II
III
Поббл без пальцев ног
(альтернативная версия)
[7]
I
II
III
The Octopods and Reptiles
Рептилии и осьминоги
* * *
The Heraldic Blazon of Foss the Cat
Геральдическая эмблематика Фосса, Кота
Фосс возлежащий
Фосс, подлинный
Фосс вздыбленный
Фосс танцующий
Фосс, назадсмотрящий
Фосс ммрмр
Фосс, шествующий
* * *
Mrs. Blue Dickey-bird, who went out a-walking with her six chickey birds: she carried a parasol and wore a bonnet of green silk.
The first little chickey bird had daisies growing out of his head, and wore boots because of the dirt.
The second little chickey bird wore a hat, for fear it should rain.
The third little chickey bird carried a jug of water.
The fourth little chickey bird carried a muff, to keep her wings warm.
The fifth little chickey bird was round as a ball.
And the sixth little chickey bird walked on his head, to save his feet.
Миссис Синяя Пташка, вышедшая на прогулку со своими шестью цыптенчиками: в руке – парасоль, на голове – шляпка из зелёного шёлка.
У первого крошки-цыптенчика росли маргаритки из головки, и был он в сапожках по причине грязюки.
Второй крошка-цыптенчик был в шляпе, из опасения дождя.
Третий крошка-цыптенчик нёс кувшинчик с водой на головке.
Четвёртая крошка несла муфту, чтобы не зябли крылышки.
Пятый крошка-цыптенчик был круглым вроде мяча.
А шестой крошка-цыптенчик шёл на голове, потому что хотел поберечь ножки.
These three illustrations for the well-known rhyme “The Owl and the Pussy Cat” by Lear have not been published before
Ещё три иллюстрации к «Совёнку и Кошечке-Киске», при жизни Лира не публиковавшиеся
* * *
One evening after dinner when on a visit to Lady Waldegrave and Lord Carlingford at Chewton Priory, Lear drew the above parrot, a species of bird with which he was well acquainted, having illustrated the bird section of Lord Derby's “Knowsley Menagerie.” After he had finished it Ward Brahan, Lady Walaegrave's brother drew the caricature of bird and artist, reproduced on page 57, which amused Lear greatly.
Однажды вечером после ужина у леди Уолдгрейв и лорда Карлингфорда в Чутон-Прайори Лир нарисовал вышеприведённого попугая, вид птицы, с которым он был хорошо знаком, иллюстрируя раздел птиц в «Зверинце Ноусли» лорда Дерби. После того как он закончил, Уорд Брэм, брат леди Уолдгрейв, нарисовал воспроизведённую ниже карикатуру, изобразив художника в виде птицы, чем весьма Лира позабавил.
A caricature by Ward Braham, Lady Waldegrave's brother, of Edward Lear singing.
Карикатура Уорда Брэма, брата леди Уолдгрейв, на поющего Эдварда Лира.
Edward Lear's companion for years, and of which he made many ridiculous pictures.
Многолетний компаньон Эдварда Лира, запечатлённый им на множестве забавных рисунков.
Ger-woman loq. Oh! I have my baby in the water dropped! and I think that it drowned will be.
Ger-man loq. That is natural: it is here so deep!!
Mr. Lear had a dislike of Germans, but it was accentuated by the hotel which dominated and eventually ruined his beautiful Villa Emily at San Remo, having been built and run by that race.
The above was probably drawn and sent off to his friend Fortescue at a moment when this fact was strong in his mind.
Гер-манка: О! Я мой бэйби в вода ронял! И я думай, что он утонуть будет.
Гер-манец: Это натурально: здесь есть такой глубокий!!
Мистер Лир питал неприязнь к немцам, которая обострилась вследствие строительства отеля вблизи его прекрасной Виллы Эмили в Сан-Ремо, в конце концов разрушенной этим отелем, выстроенным и управлявшимся оной нацией.
Вышеприведённое было, вероятно, нарисовано и отправлено им другу Фортескью в минуту душевных терзаний.
15, Stratford Place, Oxford Street, 9th November
15, Стратфорд-плейс, Оксфорд-стрит, 9 ноября
Parody of Tennyson's To Edward Lear on His Travels in Greece
Пародия на Теннисона – «К Эдварду Лиру, путешествующему по Греции»
Imitation of The Olden Poets
Подражание поэтам старой школы
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Alphabet Poem
Поэма-азбука
Examples of Lear’s Nonsense Similes (1847–1887)
Образцы лировских бестолковых сравнений (1847–1887)
What is the use of all these revolutions which lead to nothing? – as the displeased turnspit said to the angry cookmaid.
Что проку во всех этих переворотах, которые ни к чему не ведут? – как говорил недовольный вертел вертевшей его злобной кухарке.
Now I am at the end of replying to your letter – & a very jolly one it is. – So I must e'en turn over another stone as the sandpiper said when he was alooking for vermicules.
Теперь я подхожу к концу ответа на ваше письмо – и конец этот будет весьма чрезвычайным. Поэтому я должен даже перевернуть еще один камень, как говорил кулик, искавший червячков.
I find my efforts vain – all vain – as the mouse said when she climbed up as far as the top of the church steeple.
Я считаю мои усилия тщетными – совершенно тщетными, как сказала мышь, когда забралась на самый кончик церковного шпиля.
Now my dear boy I must close this as the Cyclopes used to say of their one eye.
А теперь, мой дорогой мальчик, я должен закрыть это, как говаривали Циклопы о своём единственном глазе.
… that is quite uncertain, as the tadpole observed concerning his future prospects and occupations, – when his tail fell off and his feet came forth and he was altogether in a spasmodic rhapsody of arrangement fit to throw him into a fever.
… всё это не слишком определённо, как заметил головастик относительно своих будущих перспектив и занятий, когда хвост у него отвалился, а ножки отросли, и он был весь в судорожном переустройстве, приведшем его в лихорадочное состояние.
Cheer up – as the limpet said to the weeping willow.
Веселее! – как говорила улитка плакучей иве.
I'll make up for lost time as the Tadpole said when he lost his tail & found he could jump about.
Я наверстаю упущенное время, как сказал Головастик, когда лишился хвоста и обнаружил, что умеет прыгать.
… it can’t be helped as the Rhinoceros said when they told him he had a thick skin.
…это непоправимо, как отвечал Носорог, когда ему сказали, что у него толстая кожа.
… my thread of thought is broken as the spider said to the housemaid.
… нить моих размышлений прервана, как сказал паучок горничной.
Never mind. They will be useful when I am dead – those pictures; – as the reflective & expiring bear thought when he considered that his skin would become muffs.
Не сомневайтесь. Они пригодятся, когда я умру – эти картины; как думал испускающий дух рефлексирующий медведь, считавший, что его шкура пойдёт на муфты.
Concentrate your ideas if you want to do anything well & don't run about – as the Tortoise said to the Armadillo.
Сосредоточься, если хочешь сделать что-либо хорошо, и не суетись, как говорила Черепаха Броненосцу.
… as the obstinate spider said when the amiable Bee offered to make part of his web, – ‘I must do it myself.’
… как сказал упрямый Паук, когда Пчела любезно предложила соткать часть его паутины, – «Я должен сделать это сам».
This is my tale as the pertinacious peacock said aloud when he spread his in the radiant sumbeans.
Это мой хвост, как воскликнул упрямый павлин, распустив его в ослепительных солнечных лучах.
I must stop, as the watch said when a beetle got into his wheels.
Приходится остановиться, как сказали часы, когда в их механизм залез жук.
I am in a very unsettled condition, as the oyster said when they poured melted butter all over his hack.
Моё состояние крайне неопределённо, как сказала устрица, когда её полили кипящим маслом.
… my eyes ache my Isaac! – as Rebekah said when she had the opthalmia.
… о как болят глаза, мой Исаак! – как воскликнула Ревекка, когда у неё случилась офтальмия.
… there is as yet but little advance made in this affair, as the snail said when he crawled up the Monument.
… дело продвигается, хотя и медленно, как говорила улитка, ползя вверх по Монументу.
It is unpleasant to feel prickly spiny pains in one's eyelids, as the – o dear! – I had such a beautiful nonsense simile – but the excellent cat Foss has just most improperly upset the biscuit box (I believe with a view of gain in the scramble) & all has gone out of my head.
Неприятно ощущать колкую колющую резь в веках, как сказ… бог ты мой! – Я нашёл такое прекрасное бестолковое сравнение – но превосходный кот Фосс только что самым грубым образом перевернул коробку с печеньем (полагаю, с намерением извлечь из переворота известную выгоду), и всё вылетело из моей головы.
What will happen to me, as the oyster said when he very inadvertently swallowed the gooseberry bush, nobody can tell.
Что со мною произойдёт, как сказала устрица, по неосторожности проглотившая куст крыжовня, никто не может сказать.
I do not know what I may do, as the Oyster said when they asked him if he could fly.
Я не знаю всех своих способностей, как сказала Устрица, когда её спросили, умеет ли она летать.
Time will show as the Lobster said when they assured him he would become red if he fell into the boiler.
Время покажет, как говорил Лобстер, когда его уверяли, что он покраснеет, если упадёт в кипяток.
O cricky! – here's a go! as the Flea said when he jumped into the middle of the plate of apricots & found nothing to eat.
Вот так штука! Как сказала Блоха, когда прыгнула в самую середину блюда абрикосов и обнаружила, что поесть-то нечего.
1 will leave off talking as the frog said when the pike swallowed him. ibid.
Придётся бросить привычку болтать, как сказала лягушка, когда её проглотила щука.
… truth is truth, as the Guineapig said when they told him he had no tail, & he didn't care a button whether he had or not.
… что верно, то верно, как сказала Морская Свинка, когда ей сообщили, что у неё нет хвоста, и при этом ей было совершенно безразлично, есть он или нет.
I have had so much to be thankful for in a longish life, that one ought to check any tendency to growl – as the well-bred cat said to her irascible kitten.
В моей довольно долгой жизни было столько такого, за что можно быть благодарной, что следует пресекать любую склонность к ворчанию, как говорила хорошо воспитанная кошка своему вспыльчивому котёнку.
On the whole, as the morbid & mucilaginous monkey said when he climbed up to the top of the Palm-tree & found no fruit there – one can't depend upon dates.
Вообще-то, как заметил грустный и медлительный обезьян, когда, взобравшись на самую верхушку пальмы, не обнаружил там плодов, – нельзя зависеть от фиников.
I suppose everything will come right some day, as the Caterpillar said when he saw all his legs fall off as he turned into a Chrysalis.
Полагаю, всё однажды образуется, как сказала Гусеница, заметив, что её ножки отваливаются одна за другой и она превращается в Куколку.
I have a vast deal to be thankful for as the tadpole said when his tail fell off, but a pair of legs grew instead.
Я за столькое должен быть благодарен, как сказал головастик, когда его хвост отвалился, но зато выросла пара ножек.
… regarding this matter there seems a little misunderstanding between us, as the fly said to the spider when the later bit 4 of his legs off.
… в этом, похоже, между нами есть некоторое недопонимание, как сказала муха пауку, когда тот откусил ей 4 лапки.
So after all one has much to be thankful for as the Centipede said when the rat bit off 97 of his hundred legs.
И всё же несмотря ни на что есть многое, за что нужно быть благодарным, как сказала Многоножка, когда крыса откусила 97 из ста её ножек.
When you have fully digested my proposal – as the stag said when he offered to jump down the Boa Constrictor's throat – please let me know.
Когда вы полностью переварите моё предложение, – как сказал Олень, собиравшийся запрыгнуть в глотку Удаву, – пожалуйста, дайте мне знать.
Che so io? as the fly said – he was an Italian fly – when the Hippopotamus asked him what the moon was made of.
Che so io? – как сказала муха – это была итальянская муха, когда Бегемот спросил у неё, из чего сделана луна.
… what is done is done as the tadpole said when his tail fell off.
… что сделано, то сделано, как сказал головастик, когда у него отпал хвост.
Let us hope for ‘lucidity’ as the Elephant said when they told him to get out of the light, because he was opaque. ibid.
Будем надеяться на «прозрачность», как сказал Слон, когда ему велели отойти от света, потому что он не стеклянный.
I am glad to find you writing in better spirits. It is a good thing to be in spirits, as the wise but spotted Lizard observed when they put him into a bottle of spirits of wine and shunted him onto the 45th shelf of the 8th Compartment in the National History Gallery at Pekin.
Я рад, что вы повеселели. Приятно быть навеселе, как заметила мудрая, но порочная Ящерица, когда её поместили в бутыль со спиртом и поставили на 45-ю полку 8-го отдела Национальной исторической галереи в Пекине.
… all is well as ends well, as the tadpole said when he became a phrogg.
… всё хорошо, что хорошо кончается, как сказал головастик, превратившись в леггушку.
1 feel better, as the old Lady said after she has brought forth twins.
Я чувствую себя лучше, как сказала старая Леди, после того как родила двойню.
… it was not my turn – as the cartwheel said to the Vindmill, – for I wrote last.
… это была не моя очередь – как сказало колесо повозки Витряной мельнице, – ибо я писал последним.
I will now look over your last letter & make ozbervatims on its points, as the monkey said when he casually sate down on the pincushion.
Теперь я хорошенько изучу ваше последнее письмо и разбиру его по пунктам, как сказал обезьян, случайно усевшись на подушечку для булавок.
I have done well to come to a new place, & that I find it ‘agrees with me’ as the snake said when he swallowed the ox.
Я не зря стремился к этому, и нахожу, что это мне «по нутру», как сказал змей, проглотив быка.
It has just come into my head – as the little charity boy said of the unexpected advent of an undesirable parasite.
Это только что пришло мне в голову, как сказал маленький приютский мальчик о внезапном появлении нежелательной вши.
… sufficient to the day is the weevil thereof, as the hazelnut said when the caterpillar made a hole in his shell.
… на сегодня достаточно и долгоносика, как сказал лесной орешек, когда гусеница прогрызла его скорлупу.
‘Een in our hashes live their wanted fire’ – as the poetical cook said when they said her hashed mutton was not hot enough.
«Агонь желанья в нашем жив рагу», – как говорила поэтичная кухарка, когда ей пеняли, что её рубленая баранина недостаточно горяча.
I am not sure as the Tadpole said when the mouse asked him if he were going to walk or swim.
Я ещё не решил, как сказал Головастик, когда мыш спросил его, собирается ли он идти или плыть.
I suppose however, as the Caterpillar said when he became a Chrysalis, – time will show what will happen.
Я полагаю, однако, как сказала Гусеница, превратившись в Куколку, – время покажет, что будет дальше.
Hence onward, my letter will be confused & indicative of my mucilaginous & morose mind – all more or less queer & upside down as the mouse said when he bit off his grandmother's tail – having mistaken it for a Barley Straw.
С этого момента моё письмо будет путаным и отражающим вязкость и мрачность моих мыслей – всё до некоторой степени странно и перевёрнуто вверх ногами, как сказала мышка, откусившая хвостик своей бабушке – приняв его за Ячменную Соломинку.
These subjects are not final, but subject to change – as the convulsed caterpillar said as he was a turning into a Chrysalis.
Эти вещи не являются окончательными, но подвержены изменениям – как говорила конвульсирующая гусеница, превращаясь в Куколку.
I can’t write much. Am all over eduneyyers in my AT illustrations, which I hope to bubblish some day – in a series of 10 to 20, but to be had separately, – as the centipede said of his 100 legs when they kept dropping off as he walked through the raspberry jam dish and the legs stuck in the juice.
Я не могу писать много. Я весь с головой в моих иллюстрациях, кои надеюсь однажды обуббликовать – сериями по 10–20, но по отдельности, – как говорила многоножка о своих 100 ногах, которые отваливались, когда она шла по блюду малинового варенья, а ноги увязали в сиропе.
As for myself, I am sitting up today for the first time – partly dressed as the cucumber said when oil & vinegar were poured over him salt & pepper being omitted.
Что касается меня, то я нынче впервые засиделся допоздна – частично одетый, как сказал огурец, когда его полили маслом и уксусом, а солью и перцем не посыпали.
I may not have thyme later, as the busy bee said when the snail urged him to lie in bed.
Может статься, познее у меня не будет время, как говорил деловитый пчёл, когда улит убеждал его полежать в постели.
… one oughtn't to judge harshly, as the chaffinch said when he heard the snail call the Hedgehog a cursed old pincushion.
… следует воздерживаться от категорических суждений, как сказал зяблик, услыхав, что улит называет Ежа мерзкой старой подушечкой для иголок.
I fear I have only the alternative before me of beginning & executing the whole zoo over again, or of giving up my 40 years work, altogether a disgust & humiliation I shrink from, as the snail said when they showed him the salt cellar.
Боюсь, что передо мной единственная альтернатива – снова начать и довести до конца весь зоопарк, либо зачеркнуть 40 лет работы, в общем, испытываю отвращение и унижение, как сказала улитка, когда ей показали солонку.
“A Pessimistic Conversation”
Setting out for India in 1873, Edward Lear met a German Pessimist who sought to advise him on the spectacles he should wear. The following conversation took place:
G. P. You vear spectagles alvays?
E. L. Yes.
G. P. They vill all grack in India; von pair no use.
E. L. But I have many pairs.
G. P. How many?
E. L. Twenty or thirty.
G. P. No good. They vill all grack. You should have got of silver.
E. L. But I have several of silver.
G. P. Dat is no use; they vill rust; you might got gold.
E. L. But I have some of gold.
G. P. Dat is more vorse; gold is alvays stealing.
End of conversation
«Пессимистический диалог»
Отправляясь в Индию в 1873 году, Эдвард Лир повстречал Германского Пессимиста, который дал ему рекомендации по ношению очков. Произошел следующий разговор:
Г. П. Ви носить очки фсегда?
Э. Л. Да.
Г. П. Они фсе ломать в Индия; один пар не есть польза.
Э. Л. Но у меня много пар.
Г. П. Сколько?
Э. Л. Двадцать или тридцать.
Г. П. Не есть карашо. Они фсе ломать. Ви должен иметь серебра.
Э. Л. Но у меня есть несколько пар из серебра.
Г. П. То не есть польза; они ржафеть; ви может добыть солото.
Э. Л. Но у меня есть и золотые.
Г. П. То есть более хуше; солото фсегда воруй.
Конец диалога
A Moral Fable
Once upon a time three poor students, all very near-sighted, and each possessing a single pair of horn-rimmed spectacles, set out to walk to a remote university, for the purpose of competing for a professorship.
On the way, while sleeping by the road-side, a thief stole their three pairs of horn-rimmed spectacles.
Waking, their distress was great: they stumbled, they fell, they lost their way; and night was at hand, when they met a pedlar.
‘Have you any spectacles?’ said the three miserable students.
‘Yes,’ said the pedlar, ‘exactly three pairs; but they are set in gold; and with magnificent workmanship; in fact, they were made for the king, and they cost so much – …’
‘Such a sum,’ said the students, ‘is absurd; it is nearly as much as we possess.’
‘I cannot,’ the pedlar replied, ‘take less; but here is an ivory-handled frying pan which I can let you have for a trifling sum, and I strongly recommend you to buy it because it is such an astonishing bargain, and you may never again chance to meet with a similarly joyful opportunity.’
Said the eldest of the three students, ‘I will grope my way on as I eal. It is ridiculous to buy a pair of this man’s spectacles at such a price.’
‘And I,’ said the second, ‘am determined to buy the ivory-handled frying pan; it costs little, and will be very useful, and I may never again have such an extraordinary bargain.’
But the youngest of the three, undisturbed by the laughter of the two others, bought the gold-rimmed sumptuous spectacles, and was soon out of sight.
Thereon, No. 1 set off slowly, but, falling into a ditch, by reason of his blindness, broke his leg, and was carried back, by a charible passer-by in a cart, to his native town.
No. 2 wandered on, but lost his way inextricably, and, after much suffering, was obliged to sell his ivory-handled frying pan at a great loss, to enable him to return home.
No. 3 reached the University, gained the prize, and was made Professor of Grumphiology, with a house and fixed salary, and lived happily ever after.
Moral. – To pay much for what is most useful, is wiser than to pay little for what is not so.
Нравоучительная басня
Однажды трое бедных студентов, все очень близорукие, причём каждый обладал единственной парой очков в роговой оправе, отправились пешком в удалённый университет, с целью соискания профессорской должности.
В пути, когда они спали у обочины дороги, вор украл все три пары их роговых очков.
Пробудившись, они предались великой скорби: они спотыкались, они падали, они сбивались с пути; а когда приблизилаь ночь, они повстречали коробейника.
«Нет ли у вас очков?» – спросили трое несчастных студентов.
«Есть, – сказал коробейник, – ровно три пары; но они в золотой оправе, весьма искусно изготовленной; собственно, они были сделаны для короля, и стоят они столько-то…»
«Такая сумма, – сказали студенты, – абсурдна; это почти столько, сколько у нас есть».
«Я не могу, – ответил коробейник, – взять меньше; но вот сковорода с ручкой из слоновой кости, которую я могу уступить вам за бесценок, и я настоятельно рекомендую вам купить её, ибо это такая удивительная сделка, какие выпадают не чаще одного раза в жизни».
Старший из трёх студентов сказал: «Я буду прокладывать путь наощупь. Нелепо покупать пару очков у этого человека за такие деньги».
«А я, – сказал второй, – полон решимости купить сковороду с ручкой из слоновой кости; она и стоит немного, и будет очень полезна, а мне никогда в жизни больше не подвернётся такая необыкновенная сделка».
Младший же из троих, не обращая внимания на смех двух товарищей, купил роскошные очки в золотой оправе и вскоре скрылся из виду.
После чего № 1 медленно тронулся, но, упав в канаву по причине слепоты, сломал ногу и был доставлен в повозке сердобольным проезжим в родной город.
№ 2 медленно брёл, но заплутал и окончательно сбился с пути и после долгих мытарств вынужден был продать свою сковороду с ручкой из слоновой кости с большим ущербом для себя, что позволило ему вернуться домой.
№ 3 добрался до университета, получил стипендию и занял должность профессора Грамфиологии, с домом и хорошим жалованьем, и жил себе долго и счастливо.
Мораль. Платить много за то, что наиболее полезно, мудрее, чем платить мало за то, что наоборот.
Eclogue
Composed at Cannes, December 9th, 1867
(Interlocutors – Mr. Lear and Mr. and Mrs. Symonds.)
Эклога
Сочинена в Каннах 9 декабря 1867 г.
(Собеседники – мистер Лир и мистер и миссис Симондс)
The Self-Portrait of the Laureate of Nonsense
Автопортрет лауреата Нонсенса
Я Лира посвятил народу своему
1
Едва ли на глобусе есть другая страна, у которой было бы столько разных, и вполне официальных, имён. Соединённое королевство Великобритании и Северной Ирландии. Великобритания. Британия. Англия. Альбион (Туманный)… Как нет, пожалуй, второго такого места на земле, где бы здоровый консерватизм нации столь же органично сочетался и естественно уживался с самыми разнообразными, нередко экстремальными, проявлениями человеческой индивидуальности, самобытности, при безоговорочном уважении прав личности, частной жизни, знаменитого privacy. Места с таким невероятным процентом чудаков, эксцентриков, юродивых, благородно, тихо помешанных среди народонаселения.
И в наши дни можно, к примеру, встретить джентльмена, забрасывающего удочку прямо на лужайке в парке, тренирующегося подобным образом ловить форель на муху. А train spotters – коллекционеры поездов! Нигде не работающие, а занимающиеся исключительно тем, что записывают номера поездов и места их назначения – в блокнот, а звуки, ими издаваемые, – на диктофон, для домашнего прослушивания.
Два-три столетия назад проявление эксцентризма вообще считалось формой искусства и всячески поощрялось в обществе. Говорили, что эксцентрики «развлекают, раздражают и очаровывают нацию». Они принимали молочные ванны, делили трапезу со сворой собак, надевали по две пары брюк единовременно и высовывали ноги из вагона идущего поезда – «для поддержания необходимой температуры тела». Все эти и подобные экстравагантные выходки и привычки подробно и горделиво описаны в английской литературе.
Понятно, что именно на этой земле, в Лимерикобритании, по остроумному словцу Ю. Сабанцева, только и могли родиться литературный нонсенс и Эдвард Лир – зачинатель и, как часто и небезосновательно утверждают, единственный истинный представитель его. Там он и родился – в Лондоне, городе знаменитых туманов и смога, этом Туманополе (Foggopolis), как сам он его называл, 12 мая 1812-го – в один год с Чарльзом Диккенсом, в семье Джеремии и Энн Лир, двадцатым ребёнком из двадцати одного. Родители уделяли своему отпрыску мало внимания и душевного тепла, препоручив заботу о воспитании юного Эдварда его старшей (на 22 года) сестре Энн, соединявшей, по словам биографа Лира, «строгость принципов и незаурядную силу характера с необычайным очарованием».
Мальчику было 13 лет, когда отец (биржевой маклер) обанкротился и попал в долговую тюрьму (что вполне объяснимо при таком-то количестве ртов в семье). Чтобы вызволить его оттуда, через четыре года, матери пришлось продать дом и большую часть имущества. Эдвард рано вынужден был начать зарабатывать себе на жизнь. Помогли обнаружившиеся у него способности к рисованию, и уже в 15-летнем возрасте он рисует анатомические вывески для врачей, объявления для торговцев, раскрашивает литографии. А в восемнадцать получает от Зоологического общества заказ на серию рисунков коллекции попугаев, собранной в Риджентс-парке. В результате он приобретает репутацию превосходного художника-орнитиста и знакомится с графом Дерби, владельцем роскошного собрания диковинных птиц и животных.
В имении графа, близ Ливерпуля, Лир прожил четыре года, подготовив и издав великолепный том рисунков попугаев, фазанов, сов, обезьян, черепах, змей, упрочивший славу художника. Там же, в имении Ноусли, он подружился с детьми графа, этими «верными друзьями и ценителями прыганья на одной ножке», и начал сочинять и иллюстрировать для них забавные «бессмысленные» стишки, используя в качестве образца форму, подсмотренную им в довольно редкой книжке – «Приключения пятнадцати джентльменов», изданной в начале 1820-х годов и содержавшей такое, к примеру.
Чистый лимерик, заметит современный начитанный и наблюдательный читатель. И будет прав… только наполовину. Ни Лир, ни, уж тем более, безымянные авторы упомянутой занятной книжки термина этого не употребляли, а возможно, и не знали (Лир предпочитал – «нонсенс», «бессмыслица»). Название «лимерик» (иначе – лимрик) утвердилось лишь в конце Х1Х века, а восходит оно, похоже, к одноимённому городу в Ирландии (Limerick), жители коего, сказывают, любили во время застолий распевать весёлые песни, этакие частушки, в озорной, шутейной форме живописующие события диковинные либо маловероятные, а также деяния сотрапезников и собутыльников. Уже в наше время была выдвинута прелюбопытная гипотеза происхождения названия «лимерик» от имени самого Лира (Lear+lyric), но это, пожалуй, слишком экстравагантно и фантастично, чтобы быть правдой.
Год 1846 оказался поистине судьбоносным для Эдварда Лира. Один за другим увидели свет сразу три его печатных труда: альбом пейзажей (и описаний) Италии, альбом рисунков экзотических питомцев графа Дерби и миниатюрная книжица (томов премногих тяжелей, однако) A Book of Nonsense – «Книга Нонсенса», сборник забавных пятистиший, каждое из которых было любовно проиллюстрировано автором. Любопытно, что первую поэтическую книжку, за которой последуют ещё несколько, как бы стесняясь своего литературного дара, Лир выпустил под псевдонимом – «Derry down Derry (Дерри из Дерри)». «Первенец» имел ошеломляющий успех, многажды допечатывался, переиздавался, и третье издание уже украшало подлинное имя сочинителя.
Популярность и, как сказали бы сейчас, востребованность литературной диковинки были таковы, что даже Британский музей не располагает первым её изданием, довольствуясь третьим, 1861 года. Первое фолио Шекспира, говорят, и то сыскать легче!
Персонажи «Книги Нoнсенса», натурально, предавались всевозможным чудачествам-лимеричествам: стояли на голове, отплясывали кадрили с воронами, ели краску или кашу, заправленную мышами, обучали ходьбе рыб, жили в птичьих гнёздах и в кратерах вулканов, etc.
В лимерике, несмотря на предельный лаконизм и примитивное, на первый взгляд, содержание, довольно много чего происходит, в нём, как тонко подметил один вдумчивый исследователь, найдена золотая середина между растянутостью романа и чрезмерной краткостью пословицы. И сюжет, как правило, развивается по классической схеме: завязка, развитие, кульминация, развязка. И форма отнюдь не проста – непременно пять строк (заданной длины), неизбежно анапест и непреложно весьма хитрая рифмовка, aabba.
В том же 1846 году уроки рисования у Лира, наслышавшись о его талантах, брала сама королева Виктория, в те поры совсем молодая. Ученица и учитель остались довольны друг другом, а Лир продолжал карьеру художника до конца дней, «переквалифицировавшись», впрочем, в «топографического пейзажиста», по его собственному определению.
Отличаясь слабым здоровьем, терпя жестокие приступы эпилепсии, страдая хроническим бронхитом и астмой, Лир вынужден был покинуть родные острова с их сырым, холодным климатом и колесить по свету в поисках работы и вдохновения. Италия, Греция, Албания, Мальта, Египет, Индия, Цейлон нашли отражение как в его живописных и графических произведениях, так и в стихах. И за границей он всё с тем же упорством искал (и находил!) столь милых его сердцу чудаков и оригиналов.
Или просто приписывал черты эксцентризма французам, итальянцам, грекам, татарам, молдаванам…
А сколь часто на «портретах» персонажей проступают черты самого автора – его бородатость, лысоватость, шароватость и особенно – легендарная носоватость!
Иногда герои лимериков переживают сердечные драмы.
А подчас – и подлинные трагедии.
А уж с непониманием и неприязнью окружающих, этих вездесущих злобных Они, лировские персонажи сталкиваются на каждом шагу.
У них собственные представления об одежде…
…и свои предпочтения в еде.
В своих вечных странствиях Лир границ российской земли не достиг, однако воображение нередко уносило его и туда.
Эдвард Лир завершил свой земной путь в 1888 году. Этот болезненный, неприкаянный человек, одиночество которого скрашивал только верный кот Фосс, прожил 76 лет, оставив потомкам небольшое, по привычным меркам, но удивительно цельное творческое наследие. Поэзия его светла (хотя порою грустна и элегична) и редкостно человечна, она жизнеутверждающа: ни одной мёртвой или злой строчки!
2
Лир оказал заметное влияние на литературу ХХ века – как на поэзию, так и на прозу. Д. Хармс называл его в ряду своих самых любимых авторов. Сочинением лимериков «баловались» Р. Киплинг, Дж. Голсуорси, Дж. Джойс и ещё сотни и тысячи известных и безымянных пиитов, не только в Англии, но в России и в разных других уголках земли.
Нередко авторы посвящали Лиру свои оригинальные сочинения, например, великий англо-американский поэт У. Х. Оден – потрясающий сонет:
Традиция перевода Лира насчитывает у нас уже более полустолетия. Глубина и обаяние лировских миниатюр таковы, что привлекают всё новых и новых интерпретаторов, позволяя каждому внести что-то своё в прочтение таких бесхитростных, на поверхностный взгляд, стишков (с балладами, правда, дело сложнее).
Количество, однако, не всегда гарантирует качество, и многочисленные (не такие уж, впрочем) попытки приведения Лира к русскоязычному читателю на поверку чаще всего оказываются не переводами в истинном смысле слова, а в лучшем случае – вольными пересказами, своевольными переложениями, а то и вовсе – фривольными подражаниями Лиру, виршами собственного сочинения, по непонятной (или, напротив, очень даже понятной!) причине приписываемыми гению нонсенса.
Ещё бы полбеды, что никто не заботится сохранять оригинальные географические названия, авторские топонимы (хотя тогда с неизбежностью возникают Шербур вместо Португалии и Дубно вместо Апулии, но это никого не смущает, ведь не пушкинское же «На холмах Грузии…» бестрепетно перевели как «На холмах Греции…» или «На холмах Швеции…», к примеру; боюсь, правда, что и подобные попытки имеются), но уже прямо беда, когда волюнтаристски меняют национальность, место жительства, возраст персонажей, производя над ними подчас даже операции по смене пола(!), содержание кромсают и перекраивают на свой вкус, оставляя лишь самую общую сюжетную канву, буквально рожки да ножки от авторского замысла, при этом щедро делясь с ним, автором, собственным житейским опытом и избыточным чувством юмора и всячески стремясь сделать бессмыслицы более смешными и – что уж совсем смешно и бессмысленно – логичными!
С подобными проблемами перманентно сталкиваются, например, и музыканты-исполнители. Великий дирижёр Ю. Темирканов любит говорить: «Не интерпретировать надо, а исполнять. Партитуру. Записанные в ней ноты. По порядку, все до единой. Ничего не пропуская, не опуская, не переставляя. Исполнять партитуру, записанные в ней собственноручно автором ноты. То есть его же, автора, творца, волю и замысел исполнять. И не тщиться улучшать и модернизировать таких гениев, как Моцарт или Бетховен. Безнадёжно! А поскольку кругом сплошь одни новаторы и интерпретаторы, то истинным модернистом и даже революционером на этом фоне выглядит – и является! – как раз почти исчезнувший ныне традиционалистский, высокопрофессиональный музыкант, добросовестно и самозабвенно играющий Чайковского и Малера (такой вот парадокс), а не собственные фантазии и вариации на их темы, и ставящий интересы и доброе имя исполняемых гениев хотя бы не ниже своих интересов и самых благородных устремлений». Золотые слова. Браво, Маэстро!
Толкователи же и «улучшатели» классического поэтического нонсенса неизменно кивают на великую тень С. Маршака, кстати, открывшего Лира для отечественного читателя в середине минувшего столетия: мол, вольно же ему было и названия авторские менять, и целые строфы при переводе опускать-купировать, и сюжеты перекраивать (а мастер работал только с крупной формой, по невыясненной причине лимериков избегая), и фирменные пионерско-октябрятские мотивы непринуждённо вводить («По-испански не пишет он, дети, // И не любит он пить рыбий жир…», тогда как автор ни к какой возрастной группе в особенности не обращался и терпеть не мог… имбирного пива, а об отношении к рыбьему жиру попросту умалчивал). И забывают (либо не понимают) как минимум три важнейших обстоятельства. Что Маршак был титаном перевода, одним из столпов советской переводческой школы. Что был он первопроходцем, коим действительно многое позволено. И что переводят они даже если и бред (а ведь нонсенс, абсурд – это по-нашему и впрямь бессмыслица, чепуха, вздор, чушь, бред, – один маститый переводчик «серьёзной» поэзии, так сказать, поэзии «сенса», дал нонсенсу наиболее колоритную дефиницию, повторять которую как-то неловко), то ведь бред не чей-нибудь, а – великого Эдварда Лира, гения чистого абсурда.
Другая крайность в деле перевода – ремесленническое копирование оригинального текста, нередко ценою варварского разрушения самой строгой и стройной формы лимерика (грубое удлинение коротких средних строк, когда визуально, графически пятистишие из фигурки изящной девушки с выраженной талией превращается в оплывшую матрону; замена непокорного лировского анапеста до боли родным пушкинским ямбом, чуть ли не маяковской лесенкой, а то и прозой и т. д.) при нетвёрдом владении техникой стихосложения, а подчас и родным русским языком.
Проиллюстрировать сказанное можно на знаменитом пятистишии, в коем единственный раз у автора прямо упоминается имя нашей страны России.
Его переводили (чаще, естественно, перепирали, как говаривал в подобных случаях незабвенный И. Тургенев) десятки раз, так что выбор тут богатый. Любопытно, что первый перевод (который сам он называл «перефразировкой по-русски») выполнил ещё В. Набоков для прекрасной автобиографической книги «Другие берега», вышедшей в нью-йоркском издательстве имени Чехова в 1954 году. Это вообще первый установленный русский перевод Лира, имеющий, таким образом, более полустолетия от роду. У Набокова с Лиром и лимериком связан памятный эпизод детства, прелестно описанный в «Других берегах». Писатель вспоминает своего английского учителя, «светлоглазого шотландца с прямыми желтыми волосами и с лицом цвета сырой ветчины… Перед самым его уходом я выпрашивал у него любимую пытку. Держа в своем похожем на окорок кулаке мою небольшую руку, он говорил лимерик (нечто вроде пятистрочной частушки весьма строгой формы) о lady from Russia, которая кричала, ‘screamed’, когда ее сдавливали, crushed her, и прелесть была в том, что при повторении слова screamed Бэрнес все крепче и крепче сжимал мне руку, так что я никогда не выдерживал лимерика до конца. Вот перефразировка по-русски:
Несколько замечаний о «перефразировке».
Немудрено, что «глупая частушка» навечно врезалась в память ребенка – «любимая пытка» как-никак, но даже самая блестящая память может невзначай подвести: глагол scream в лимерике действительно повторяется несколько раз, играя важную смысловую роль, а вот глагол crush в нём начисто отсутствует! Он, конечно, просится в строку, делая сюжет более осмысленным, и, несомненно, был бы в тексте, будь это настоящая частушка, а не «нечто вроде». И в этом вся разница: частушка осмысленна, подчас сатирична, лимерик же – по определению – беззлобен и бессмыслен, ибо осмысленный нонсенс – это, простите за каламбур, полный нонсенс, потому как уже и не нонсенс вовсе! И у персонажей лимериков всё так: они если и орут, то не от боли («сдавливания»), если плачут, то не с горя, коли поют или пляшут, то, уж будьте покойны, не с радости какой, а пёс знает с чего, чаще всего – ни с того и ни с сего. Вот уж поистине, есть не только смех, но и плач, крик, пляс – и всё без причины. В лимериках, во всяком случае.
Приведённый колоритный эпизод свидетельствует о том, что лировские «бессмыслицы» бытовали в России уже сто лет назад, на заре прошлого века, – в оригинальном, английском, виде, хотя сам Набоков, вероятно, автора лимерика не идентифицировал – ни тогда, в детстве, ни десятилетия спустя, когда писал свои воспоминания и делал знаменитую «перефразировку».
А после Набокова было вот что…
«Жила девица юная в России…»
«Дико воет девица из Скопле…»
«Громогласна девица из Сити…»
«Безутешная мисс из Манилы…»
«У старушки одной на Руси…»
И даже…
«Жил мальчик вблизи Фермопил…»
И т. д. и т. п.
Приведены, разумеется, лишь первые, «титульные», строки лимериков, но уже и они вполне позволяют представить и оценить всё буйство фантазии и оригинальность мышления интерпретаторов Э. Лира.
Автор данной книги предпринял в своё время, в начале 90-х годов минувшего века, отчаянную попытку опровергнуть постулат парадоксального остроумца Шоу (доказав, что и среди признанных красавиц нет-нет да и объявится верная жена) и, совместив несовместное – лёд и пламень, импровизаторов-абстракционистов и ремесленников-буквоедов, скрестив, фигурально выражаясь, Моцарта с Сальери, Маршака с Лозинским (дабы возник этакий Маршазинский или Лозиншак!), предъявить наконец русскоязычному читателю чистого, неприкрашенного, неразбавленного Лира. Подобный творческий порыв Н. Горбаневская характеризует такими словами: «… Архипцев переводит Эдварда Лира, как благочестивый толковник – Писание: передает и смысл, и звук. Точен – часто до мельчайших деталей. Звучен – до самой лихой эквилибристики…»
Эдвард Лир при жизни опубликовал в нескольких книжках 216 лимериков. Вот их-то все сто с лишком лет и перетолмачивали. Однако изредка лироведам удаётся откопать нечто новенькое, такое, что удивляет и потрясает читающий мир. Так, видный современный английский художник-иллюстратор Джон Вернон Лорд, влюблённый в Лира, потратил несколько лет жизни, чтобы буквально по крупицам собрать то, что осталось после поэта неизданным, и недавно обнародовал ещё 23 с половиной(!) прелестных стишка, среди коих попадаются и чистые шедевры. Замечу в скобках, что имел счастливую возможность познакомиться с мистером Лордом, услышав неожиданно лестную оценку моих переводов и получив ряд весьма ценных практических советов от признанного знатока творчества Лира.
Заново переводить неоднократно до того переведённое и очень интересно – льстишь себя надеждой учесть ошибки предшественников и хоть чуточку приблизиться к истине, сделав перевод наиболее оригинальным, то есть приближенным к Оригиналу, и крайне сложно – ведь впередиидущие, в конце концов, уже использовали многие хорошие русские слова, повторять которые негоже! Но не менее заманчиво самому в чём-то оказаться первопроходцем, высказав по-русски то, что прежде на великом и могучем ещё не звучало.
Эта книга, плод двадцатитрёхлетнего радостного труда, – полнейший свод художественных текстов великого абсурдиста, лимериков и не лимериков, в наиболее адекватном и точном, на сегодняшний день, русском переводе. Она не имеет аналогов в отечественной «лириане» по объёму контента, да и на родине поэта, в Англии, отмечено лишь одно издание, The Сomplete Verse and Other Nonsense, 2001 года, несколько более полное – за счёт отрывков из дневников и писем и первых детских стихотворных опытов. Один хороший критик сказал, что «книги, подобные этой, делаются не по контракту, а по искренней и бескорыстной любви». Верно, по любви. Но и… нет, не по расчёту, конечно, – с расчётом, ещё вернее – в расчёте: на то, что кто-то, пусть очень немногие, прочтёт, быть может, удивится, возможно, восхитится, может статься, порадуется и даже – чем шут не шутит – восторгнётся. За годы работы я не просто влюбился в Эдварда Лира, но сроднился, сжился, сросся с ним. Надеюсь, что и вы, любезный читатель, полюбите «лауреата Нонсенса» так же, как люблю его я, ибо невозможно устоять перед обаянием человека, сказавшего о себе с лукавой улыбкой: «Как приятно знать мистера Лира! Исписал он тома чепухой!»