Метла и Совок, и Щипцы с Кочергой Кататься отправились в лес, Царили кругом тишина и покой, И солнце светило с небес. Смеялась река, улыбались луга, И пел ветерок: «Ла-ла-ла!» Все счастливы были – и мисс Кочерга, И вдовушка миссис Метла. Шур-шур, бом-бом, Тирлим, бом-бом, И вдовушка миссис Метла. И мистер Совок пел: «Ах, мисс Кочерга! Снимите с души моей груз! Для вас берегу я кусок пирога И нежный малиновый мусс! Мне стройный ваш стан полюбился давно И взгляд этих бархатных глаз! Ужель милосердие вам не дано? Иль в сердце железо у вас? Шур-шур, бом-бом, Тирлим, бом-бом, Иль в сердце железо у вас? И пели Щипцы: «Ах, миссис Метла! За что вы со мной так строги? Быть может, моя голова не кругла Иль ноги чрезмерно долги? Зачем так жесток ваш чарующий взор И ваш разговор так суров? Когда я гляжу, как метёте вы сор, За вас хоть в огонь я готов! Шур-шур, бом-бом, Тирлим, бом-бом, За вас хоть в огонь я готов! «Вы порете чушь, и один, и другой!» — Воскликнули дамы, сердясь. И эта грозит: «Вот я вас кочергой!» А та: «Я вас вымету в грязь!» Коляска, свернув, покатила назад, Домой возвратились, и глядь! — Напились чайку и, не помня досад, Все счастливы стали опять. Шур-шур, бом-бом, Тирлим, бом-бом, Все счастливы стали опять!

В том краю Караманджаро, Где о берег бьет прибой, Жил меж грядок с кабачками Мистер Йонги-Бонги-Бой. Старый зонт и стульев пара Да разбитая гитара — Вот и все, чем был богат, Проживая между гряд С тыквами и кабачками, Этот Йонги-Бонги-Бой, Честный Йонги-Бонги-Бой. Как-то раз, бредя устало Незнакомою тропой, На поляну незабудок Вышел Йонги-Бонги-Бой. Там средь курочек гуляла Леди, чье лицо сияло. «Это леди Джингли Джоттт Белых курочек пасет На поляне незабудок», — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Мудрый Йонги-Бонги-Бой. Обратясь к прекрасной даме В скромной шляпке голубой, «Леди, будьте мне женою, — Молвил Йонги-Бонги-Бой. Я мечтал о вас ночами Между грядок с овощами; Я годами вас искал Между пропастей и скал; Леди, будьте мне женою!» — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Пылкий Йонги-Бонги-Бой. «Здесь, в краю Караманджаро, Где о берег бьет прибой, Много устриц и омаров (Молвил Йонги-Бонги-Бой). Старый зонт и стульев пара Да разбитая гитара Будут вашими, мадам! Я на завтрак вам подам Свежих устриц и омаров», — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Щедрый Йонги-Бонги-Бой. Леди вздрогнула, и слезы Закипели, как прибой: «Вы немножко опоздали, Мистер Йонги-Бонги-Бой! Ни к чему мечты и грезы, В мире много грустной прозы: Я любить вас не вольна, Я другому отдана, Вы немножко опоздали, Мистер Йонги-Бонги-Бой, Милый Йонги-Бонги-Бой! Мистер Джотт живет в столице, Я с ним связана судьбой. Ах, останемся друзьями, Мистер Йонги-Бонги-Бой! Мой супруг торгует птицей В Англии и за границей, Всем известный Джингли Джотт; Он и вам гуся пришлет. Ах, останемся друзьями, Мистер Йонги-Бонги-Бой, Славный Йонги-Бонги-Бой! Вы такой малютка милый С головой такой большой! Вы мне очень симпатичны, Мистер Йонги-Бонги-Бой! Если б только можно было, Я б решенье изменила, Но, увы, нельзя никак; Верьте мне: я вам не враг, Вы мне очень симпатичны, Мистер Йонги-Бонги-Бой, Милый Йонги-Бонги-Бой!» Там, где волны бьют с размаху, Где у скал кипит прибой, Он побрел по краю моря, Бедный Йонги-Бонги-Бой. И у бухты Киви-Мяху Вдруг увидел Черепаху: «Будь галерою моей, Увези меня скорей В ту страну, где нету горя!» — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Грустный Йонги-Бонги-Бой. И под шум волны невнятный, По дороге голубой Он поплыл на Черепахе, Храбрый Йонги-Бонги-Бой; По дороге невозвратной В край далекий, в край закатный. «До свиданья, леди Джотт», — Тихо-тихо он поет, Вдаль плывя на Черепахе, Этот Йонги-Бонги-Бой, Верный Йонги-Бонги-Бой. А у скал Караманджаро, Где о берег бьет прибой, Плачет леди, восклицая: «Милый Йонги-Бонги-Бой!» В той же самой шляпке старой Над разбитою гитарой Дни и ночи напролет Плачет леди Джингли Джотт И рыдает, восклицая: «Милый Йонги-Бонги-Бой! Где ты, Йонги-Бонги-Бой?»

Жил на самой вершине Сдобной Сосны Некий Крендель Йендель Йок; Он шляпу носил такой ширины, Чтоб никто его видеть не мог. Шире дюжины зонтиков шляпа была, Лент и бантиков было на ней без числа, И висели кругом колокольцы на ней, Чтобы звоном веселым встречал он гостей, Этот Крендель Брендель Йок. Но гости не шли и не шли к нему, И воскликнул Крендель Йок: – Так к чему же мне пышность и сдобность к чему, И джем, и крем, и творог? Чем я думаю больше о жизни своей, Тем становится мне все ясней и ясней, Что безлюдны, как Арктика, эти места И жизнь моя здесь холодна и пуста, — Молвил Крендель Брендель Йок. Но однажды слетели к Сдобной Сосне Канарейка и Канарей. – Ах, я видела это место во сне! Милый друг, погляди скорей: Вот так шляпа! В ней футов, наверное, сто; Не построить ли нам в этой шляпе гнездо? Мистер Крендель Йок, вы позволите тут, На сосне, нам устроить уютный приют Вдалеке от опасных зверей?» А тотчас прилетели туда Свиристель, Любопытная Сыть и Пчела, Голенастая Цапля и маленький Шмель, И Улитка туда приползла. И припрыгал мышастый-ушастый Ням-Ням, И все хором взмолились: – Позвольте же нам На краю этой шляпы прекрасной у вас Приютиться на время – на век иль на час, Ибо здесь только жизнь весела! А за ними – Сова и Малайский Медведь, Перепелка и Снежный Вьюрок, Озабоченный Рак, Не Умеющий Петь, И Поббл Без Пальцев Ног, И Слоненок, рожденный в Цейлонском Лесу, И трагический Донг с Фонарем на Носу; И все просят одно: мол, позвольте нам тут, В вашей шляпе, устроить приятный уют Мистер Крендель Брендель Йок! И подумал тогда, и сказал себе так Этот Крендель Йендель Йок: «То-то будет на Сдобной Сосне кавардак, Когда все прилетят на чаек!» И всю ночь до утра под Лимонной Луной Танцевали и пели они под сосной, И шумели вразброд, и кричали: ура! — И счастливы были всю ночь до утра, Пока Рак не подул в свой Свисток!

Он жил в заливе Румба-Ду, Там, где растет камыш, Сажал на грядках резеду, Ласкал ручную мышь. Дом был высок, а за окном — Лишь океан и окоем. Он был великий педагог, Детишек лучший друг: Кто честно выполнял урок И грыз гранит наук, Тем разрешал он рвать камыш И позволял погладить мышь. Но кто ученьем пренебрег, Валяя дурака, К тем он бывал ужасно строг: Хватал их за бока И, правым гневом обуян, Швырял с утеса в океан. Но чудо! дети в бездне вод Не гибли средь зыбей, Но превращались в стайки шпрот, Плотвят и окуней. Об их судьбе шумел камыш И пела песнь ручная мышь.

У юного Поббла Без Пальцев Ног Сперва были пальцы на месте — Полный запас, как у вас и у нас, Все десять штук, честь по чести. И тетя Джабиска из ягод и трав Варила ему специальный состав Для укрепления пальцев ног, Чтоб он их лелеял, любил и берег. Поббл решил переплыть океан И, весь устремлен к этой цели, Укутал свой нос, чтоб в пути не замерз, Повязкой из красной фланели. Известно: кто нос от мороза сберег, Вовек не расстанется с пальцами ног, Избегнет он всякого риска, — Так Поббла учила Джабиска. Он плыл, словно рыба, свободно, легко; Когда же встречалося судно, Он, свой колокольчик подняв высоко, Звонил и трезвонил так чудно, Что каждый моряк восклицал: «Это Поббл! Он, верно, плывет, чтобы выловить вобл На завтрак хорошенькой киске Родной своей тети Джабиски!» Он плыл, словно рыба, весь день и всю ночь И утром доплыл до утеса, Где ела печенье прекрасная дочь Морского царя Мокроноса. На ней был венок из морковной ботвы И желтая юбка оттенка халвы И туфли зеленого цвета; И звали принцессу Перьетта. «О чудо-принцесса, – воскликнул пловец, — В прекрасном веночке морковном! Я вас увидал – и тотчас запылал Мучительным жаром любовным! К тому же от тети Джабиски не раз Жениться я слышал совет и наказ. Давайте ж, не медля ни суток, Поженимся с вами (без шуток)! Принцесса Перьетта сказала: «Вполне! Стремлюсь я к подобной же цели, — Но если вы только уступите мне Повязку из красной фланели, А также подарите пальчики ног — В залог своих чувств, чтобы батюшка мог Беречь их в пакете бумажном На память о зяте отважном!» И Поббл ей о тдал, раскутав свой нос, Повязку из красной фланели (Которую, может быть, вы или я Невесте б отдать пожалели); И Поббл отвинтил свои пальчики ног (Которые он так любил и берег), Изделья из твердого дуба — Для той, что была ему люба. Сказала принцесса: «О Поббл, мой Поббл! Ты – мой до скончания света!» И Поббл отвечал: «О Перьетта моя! Как сладостно слышать мне это! Ответь мне: готова ли плыть ты со мной Туда, где сливаются небо с землей?» — «Готова, и даже без спроса Отца моего Мокроноса!» Сквозь солнце и мглу они плыли вдвоем; Когда же встречалось им судно, Их коло-локольчик в тумане морском Звенел и трезвонил так чудно, Что юнги и шкиперы и рыбаки Вздыхали: «Они от земли далеки! Увы, не дождутся их киски Любезнейшей леди Джабиски!»

Помню, помню дядю Арли С голубым сачком из марли: Образ долговяз и худ, На носу сверчок зеленый, Взгляд печально-отрешенный — Словно знак определенный, Что ему ботинки жмут. С пылкой юности, бывало, По холмам Тинискурала Он бродил в закатный час, Воздевая руки страстно, Распевая громогласно: «Солнце, солнце, ты прекрасно! Не скрывайся прочь от нас!» Точно древний персианин, Он скитался, дик и странен, Изнывая от тоски: Грохоча и завывая, Знания распространяя И – попутно – продавая От мигрени порошки. Как-то, на тропе случайной, Он нашел билет трамвайный, Подобрать его хотел: Вдруг из зарослей бурьяна Словно месяц из тумана, Выскочил Сверчок нежданно И на нос к нему взлетел! Укрепился – и ни с места, Только свиристит с насеста Днем и ночью: я, мол, тут! Песенке Сверчка внимая, Дядя шел не уставая, Даже как бы забывая, Что ему ботинки жмут. И дошел он, в самом деле, До Скалистой Цитадели, Там, под дубом вековым, Он скончал свой подвиг тайный: И его билет трамвайный, И Сверчок необычайный Только там расстались с ним. Так он умер, дядя Арли, С голубым сачком из марли, Где обрыв над бездной крут; Там его и закопали И на камне написали, Что ему ботинки жали, Но теперь уже не жмут.