Глава I

— У вас только два выхода, сказал человек с бегающими глазами и тихим голосом. — Или лететь на Раттею или пожизненное заключение. Поверьте мне, в интонации появилось нечто доверительное, — тюрьма для вас будет адом. Вы — ботаник, и не только в смысле профессии, но по сути своей, а там, такие как вы более года не выдерживают. Не надо быть ясновидцем, чтобы предсказать вашу судьбу. Это будет петля где-нибудь в туалете, или сломленная психика на всю оставшуюся жизнь.

Нервы мои были напряжены так, что каждое слово я воспринимал как удар кнутом.

— Ну, что же вы молчите. Я же хочу помочь вам?

— Хороша помощь! В чем разница повеситься дома или сойти с ума на Раттее? — не выдержал я, усталость от бесконечных разговоров брала свое. — Ведь вам надо, чтобы я полетел на Раттею, разве не так? Я конечно не специалист в таких вопросах, но вы меня провели через многочисленные тесты, два месяца держали в больнице, что-то сделали с моей головой, я более чем уверен, все это — не для того, чтобы отослать меня в обыкновенный тюремный лагерь. Будьте честными, в конце концов! Что вам нужно от меня?

Лицо моего визави напряглось, как у рыбака, когда тот увидел, почувствовал, ощутил напряжение лески. Голос стал еще тише. — Ваше добровольное согласие.

— И вы снимите с меня все обвинения? — насторожился я.

— Конечно! Правда, не сразу. Если вы поможете своей стране, то дело, возможно, будет и пересмотрено.

— А не кажется ли вам, что мне было бы вольготнее лететь на чужую агрессивную планету, сознавая то, что здесь дома моя честь будет восстановлена? Тем более, как я полагаю, вы прекрасно осведомлены, что моей вины в том, что произошло в Институте, нет.

— Мне трудно судить. Я не судья. Ваша вина доказана, присяжные утвердили приговор. Вас видели на месте преступления, свидетель утверждает, что собственными глазами наблюдал, как вы что-то делали около канистры с бензином. А потом пожар в здании Института. Погиб человек. Огромный урон государству. В огне погибли важные документы, новые разработки, конспекты, понадобятся годы, чтобы все восстановить. А в нашем новом положении, когда мы только вошли в Кольцо миров, потеря новых разработок недопустима. Мы должны быть на уровне. Так что, ваша вина несоизмерима ни с чем… — он грустно покачал головой.

— Перестаньте ёрничать, — прохрипел я. Но тут стул подо мной закачался и опрокинулся. Я упал на спину, больно стукнувшись головой о цементный пол.

— Ой, как же вы неловки… — следователь поднял меня за шкирку, ловко подцепив ногой стул, поставил его на место, ткнул меня на сидение и прижал горло локтем к спинке. — Не надо сердиться, не надо кричать, надо быть благоразумным и сообразительным. Вот ручка. Поставьте свою подпись здесь и здесь, где галочки. И вы свободны…

Так я оказался на Раттее. Что я знал о ней? Раттея вторая из пяти планет, вращающаяся вокруг звезды Иараль, которая находится в нижней части одного из рукавов галактической системы Свати, как говорят сами раттерианцы. Она представляет планету идентичную по своим параметрам с моей родной землей. На ней только один материк, омываемый со всех сторон малосоленым океаном. В рельефе материка преобладают плоскогорья и горы, центральная же часть обладает множеством небольших плато, уютно разместившиеся между складками гор, и сверху напоминающие соты неправильной формы. Большая часть территорий покрыта лесами и изобилует множеством озер и рек.

Наши первые исследовательские космические корабли достигли ее лет пятнадцать назад. И каково же было их удивление, когда жители ее оказались точной копией нас самих, точнее сказать представителей Севера — светловолосые, мало эмоциональные и малообщительные. Их социальный уклад смахивает на средневековье. Они ведут натуральное хозяйство, не имеют денег, обмениваются товарами собственного производства. Но их быт хорошо организован.

Раттерианцы предстали перед нашими космонавтами, сдержанными в общении, не любящими пустого разговора, очень осторожными, но умеющими держать слово. Они поражали своей дисциплинированностью, но с другой стороны были приветливыми, правда не терпящими фамильярности и панибратства, умеющими ценить искренне дружеское отношение. Так было написано в СМИ впервые годы общения между двумя планетами.

Но со временем, интонация рассказов переменилась и окрасилась в мрачные тона. Оказалось, что реттерианы коварны и жестоки. Они, по неясным для нас причинам, вдруг отказались с нами общаться, предлагали много раз убраться восвояси, но так как сами заключили с нами договор об аренде своей земли под нашу базу, ждут, когда истечет время аренды. А сами окружили нашу базу глухой стеной неприязни, и отказываются от общения. Лет десять назад на нашей базе произошла трагедия — странным образом погибли все до одного человека. Тогда было много кривотолков, военные предлагали отомстить и устроить несколько точечных ударов по реттерианским поселениям, чтобы в другой раз им было неповадно убивать гостей. Но правительство изо всех сил старалось успокоить всех возмущенных, описывая какие тупые, жестокие варвары эти аборигены Раттеи, и что мы представители высшей цивилизации должны терпением и примером доказать необходимость и выгоду сотрудничества. Дело замяли, база осталась, но нашу помощь эти варвары от нас так и не приняли, отказываясь от всех, даже самых выгодных для них предложений. Потом пронесся слух, что на Раттее пропало несколько человек, в основном молодые перспективные ученые, и снова поднялась волна негодования. И вновь наше мудрое правительство оставило этот инцидент без последствий. Только на базу запретили доступ ученым, там поселились военные, а в последнее время стали ссылать уголовников. Одним из таких был я…

База была расположена на горном плато. Это была комфортна тюрьма, с отдельными комнатами со всеми удобствами, с возможностью свободно перемещаться по всей территории, но обнесенная четырьмя рядами колючей проволоки с восемью вышками. На ее территории было четыре здания — жилые помещения, офисные здание, лаборатория и развлекательный центр. Распорядок дня был такой: утреннее построение и перекличка, потом уборка территории, боевое дежурство, ежедневный медицинский осмотр. А в остальное время — свобода действий. Досуг был хорошо продуман. Днем спортивные игры. Вечерами различные мероприятия. Так по понедельникам — День искусств. Доморощенные поэты, писатели и художники делились своим творчеством. Вдоль стен выставлялись картины, в основном абстрактные. А поэты читали свои стихи. Одно стихотворение так напугало меня, что я стал пропускать сии посиделки. Не помню точно, как оно звучало, но смысл такой: «две луны как соски любимой вгрызаются в мою душу…» С детства я обладал буйной фантазией, и, представив себе, как грудь женщины превращается в двух зубастых монстров, плохо спал ночь. По средам «Философские посиделки». Начинались они с какого-нибудь нехитрого вопроса, который озвучивал директор нашей лаборатории: что есть свобода, или что такое родной дом. Заканчивались, как правило, одинаково. Каждый хотел рассказать о себе, о своих страданиях и несчастьях, о том, какой он хороший, и никто его не понимает. Случайно задевался словом кто-нибудь из присутствующих, потом следовало выяснение отношений и всеобщий мордобой. «Посиделки» пользовались непонятной для меня популярностью. Их я тоже избегал. Ну а по субботам «Юмор для всех». Шутки ниже пояса, много мата и пошлости. Конечно, это лично мое мнение. Ну, и раз в месяц театр. Как же без него! Пьесы самодеятельные. Местные драматурги писали пьесы о благородных мачо и коварных раттерианцах. И, конечно же, мачо всегда побеждали, а тупые и злобные местные аборигены были биты под общий хохот. А в остальное время, любимым местом было кафе, где по стенам развешены сорок два видеоэкрана. И каждый мог смотреть до одурения свой любимый фильм. Репертуар был не очень разнообразным, в основном это детективы, триллеры, фантастика и мелодрамы для женщин. И снова герой одиночка, горы трупов, и поцелуй на глазах у всего мирового сообщества.

В юности я мечтал стать то поэтом, то художником, но все мои попытки творчества были столь наивны, высокопарны и избиты, что я отказался от них. Здесь же вокруг меня все были или гении, или пииты, или живописцы, или того хуже сатирики. С самомнением, выпиравшим из них из всех щелей, они выходили на подиум и выкрикивали банальную пошлость, и все находящиеся в комнате им рукоплескали, не исключая даже лагерное начальство, я имею в виду директора лаборатории, нашего доктора и помощника коменданта. Даже те, кто приехал со мной и в первое время морщили носы, уже через неделю вошли во вкус, и рукоплескали не жалея ладоней, а то и сами лезли со своими виршами. Но все фибры моей души не воспринимали подобных шедевров. Конечно, я не специалист, и если, кому-то это нравится, значит, — нужно! А потом каждый имеет право на самовыражение! С другой стороны, если у этих людей отобрать подобную терапию искусством, они же перегрызут друг друга. Но подобные мысли не только не успокаивали меня, но наоборот, вызывали почему-то настороженность, а временами страх! Что-то во всем этом было неправильным. Что я не понимал. Принять не принял. И так как подобные мероприятия вызывали у меня отторжение, участвовать в них отказался, поэтому незаметно для себя был выдавлен из благодушного сообщества базы. Меня просто перестали замечать. Я стал никем и ничем с ярлыком бесталанного остолопа. Сначала я растерялся, потом испугался, но вскоре испуг перерос в злость на себя самого. Мне ли внуку охотника бояться одиночества? Моя цель здесь — выжить, средство — занять голову и руки. А значит вплотную заняться тем, что я умею — выращивать цветы.

Единственное, что мне показалось странным — большинство сотрудников базы вечно были в земле. В волосах, под ногтями, на одежде — бурая раттерианская земля. Будто все свободное от дежурства время они проводили, роясь в здешней почве.

За первый месяц, который я провел там, я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь выходил за пределы базы. Хотя выйти можно было в любой момент, но с разрешения начальства. Чтобы покинуть территорию, надо было получить специальные биометрические пропуска, на которые наносились информация об идущем в неизвестность, и каждый раз новый код. Пропуска необходимо было оставить на проходной, а по возвращению, человек подвергался долгой процедуре сверения данных.

Так и жили здесь — ели, пили, творили, ссорились, дрались, мирились, чтобы не сойти с ума, в чем очень способствовал окружающий пейзаж. Старые горы со срезанными верхушками, склоны которых покрывал зеленовато серебристый мох и росли редкие деревья, отдаленно напоминающие наши кедры. Высокие, стройные красные стволы уносились ввысь, где узкие, как иглы листья шелестели под постоянно гудящим ветром. Солнце в два раза больше нашего ярко оранжевое. А воздух был в отличие от нашего — золотистый и немного душный. Будто в атмосфере разлили расплавленное золото. Первое мое впечатление, как только спустился с трапа и был выпущен из душной коморки космического корабля, что я попал в рай, все было по-голливудски красиво. А ночью на небосклоне появлялись две луны — одна красноватая с металлическим отливом, вторая с таким же отливом только голубоватая. И тогда все вокруг преображалось, золото исчезало, и появлялось ощущение нереальности. Не было ночи в нашем понимании. Были густые сумерки, которые окрашивали все вокруг в жемчужно — синий цвет. Прошёл месяц, новизна притупилась, появилось раздражение. Захотелось прозрачной синевы, а ночью темноты и свежести. Мне казалось, что не хватает воздуха легким, я задыхался. И все это усугублялось изматывающей душу тишиной, изредка взрывающейся жутким воем, от которого по коже бежали мурашки. И даже вечно орущая из кафе музыка не только не спасала положение. И я понял, что мои мозги начинают закипать.

Впервые дни своего пребывания здесь, обследуя территорию, я увидел — южная сторона базы упирается в отвесную скалу, на которой в двух метрах от земли расположился выступ. Соток шесть. Вот там я и надумал устроить свой небольшой исследовательский участок, чтобы заняться любимым делом, разведением роз. Тем более, единственно, что мне разрешили взять с собой на базу, была рассада.

Кстати, из-за нее произошёл нелепейший случай, который также способствовал тому, что я стал персоной нон-грата. Дело в том, что есть строжайший запрет завоза сюда алкоголя и наркотиков. Всех вновь прибывших ссаживают на Раттею, в чем мать родила, потом проводят через дезинфекцию, и только после этого выдают форму. Но когда на базу внесли мои ящики с рассадой, многие мужчины, по каким-то своим каналам знавшие обо мне все — и что я биолог, и что полгода провёл в тюрьме, хлопали меня по плечу и, дыша перегаром, шепотом на ухо спрашивали: «Травку привез?»

— Нет, — честно признался я, — цветы привез, розы.

— Что??? — негодованию не было предела. «Ботаник» он и Раттее «ботаник» — вынесла мне приговор братва.

И вот выдолбив в скале ступени, я натаскал раттерианской земли, и нашего отечественного перегноя, который выгреб из ямы, куда сбрасывали пищевой мусор. И приступил к таинству, высаживая черенки в чужую для них землю. Сам не знаю почему, но в тот момент, я чувствовал себя Маленьким принцем, который ищет, нет — выращивает, в чужом мире свою единственную розу. Но только моя роза должна быть черной! Почему черной? Так в природе нет черных роз. И если мне удастся вывести этот уникальный цветок, то можно получит грант и признание. А еще его могут назвать моим именем. Что, согласитесь, совсем неплохо!

Сначала мои цветы не хотели расти. Просто более месяца сидели в земли под стеклянными колпаками и чего-то ждали. И вдруг будто, проснувшись, потянулись вверх на удивление быстро. Каждый день я приходил и смотрел, как разрастаются и кустятся мои побеги. Я разговаривал с ними, гладил их резные листочки, и на меня накатывало умиление, будто вижу детские ласковые лица. И вот появились бутоны. Но когда они стали раскрываться, я, наверное, походил на Франкенштейна, с ужасом понявшего какого монстра он сотворил. Цветы были белые. Я четко помню, что брал черенки темно бордовых роз. И поменять их не могли. Когда я сажал их, то надрез был мой. Только я так надрезаю черенки. Или все-таки поменяли? Но зачем? Кому это нужно? Глупость какая-то. Если бы я был дома, то пошёл бы и купил нужную мне рассаду. Но здесь?! Я внимательно изучил почву, конечно, в раттерианской земле были некоторая доля не известных мне веществ. Но неужели, это они так изменяют окраску цветов?

В давешней библиотеке, состоявшей в основном из эротических журналов, геройских комиксов, детективов и триллеров, книг по флоре и фауне Раттеи я не нашёл. И тут на меня нашло, а что если мне первому начать изучение флоры этой планеты. Может я тогда смогу понять, какая сила изменила цвет и моих роз.

И первым делом, я пошёл к коменданту базы. Надо сказать, что этот старый вояка мне понравился еще в первый раз, когда я предстал перед ним в день своего прибытия. Подтянутый, но с усталым, все понимающим взглядом, именно таким я и представлял себе командира исследовательского космического корабля, кем он и был в недалеком прошлом, он сердечно пожал мою руку.

— Не могу сказать, располагайтесь и чувствуйте, себя, как дома, — усмехнулся он, — здесь все чужое, и скоро вы поймете это. Советую вам долго не расслабляться, а не то вы сойдете с курса и сгинете, начинайте свои изыскания. Я знаю, вы привезли рассаду наших, родных цветов. Буду очень рад, если вам удастся их вырастить. Лично мое мнение, этот воздух вреден не только для наших людей, но и для всего живого, привезенного нами. Идите…

В комнате коменданта было все по-военному. Ничего лишнего, кровать, стол, шкаф, пульт управления и связи базы. Только вот стулья были необычными, это скорее были кресла с космических кораблей, мягкие с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Он встретил меня радушно. Усадил в одно из своих кресел, заварил крепкий чай. Я рассказал о своей проблеме. Он выслушал, не перебивая, и внимательно посмотрел на меня.

— Это отличная идея, — улыбнулся он, — со своей стороны, я буду помогать вам всем, чем смогу. Но у меня одно условие. Прежде чем вы выйдете за ворота, вы должны выучить местный язык. Каждый, кто находится здесь, по моему мнению, просто обязан уметь общаться на местном наречии. Правда, большинство считает это лишним. У нас, конечно, есть автоматический переводчик межгалактического общения, но по неизвестным причинам он перестает работать, как только вы сталкиваетесь с раттериацами. Сами понимаете, говорить, когда вас не понимают, а скорее всего не хотят понять, очень трудно.

Наши занятия сначала были чисто формальными, заучивание названия предметов, действий, определений — час после завтрака и час перед отходом ко сну. Это напоминало время, проведенное мною в интернате. Накатывала тоска и раздражение. Но уже месяца через три я бегло тараторил на чужом языке, комендант оказался хорошим учителем, и наши уроки из плоскости вопрос — ответ, постепенно перешли в диалог. Темы были разные — о доме, о космосе, о литературе и даже о футболе. Когда я не знал, как будет по — раттериански то или иное слово, он мне подсказывал, а впоследствии, и это вошло у нас в игру, вместе искали, как из скудного лексикона чужих слов имеющегося у нас объяснить чуждое здесь понятие. Ну, например, мяч — игрушка круглая и прыгающая, или эфир — то, что не видно глазами, но есть во всем, что окружает. Сейчас, когда прошло много времени, я понимаю, какие по-детски наивными были наши упражнения, но тогда, они доставляли нам истинное удовольствие. Наши занятия стали занимать все больше времени, а разговоры подливались за полночь. Из них я много узнал и о планете, где должны пройти мои семь лет жизни.

Оказывается, она — настоящий Клондайк. Окружающие нас горы буквально пропитаны таким количеством драгоценных металлов и камней, что идя по дороге, можно наткнуться на необработанный уникальный изумруд. Мы предложили аборигенам разработать совместный проект по добыче драгоценных металлов и камней. Но их ответ поставил в тупик: «То, что принадлежит земле, принадлежит только ей, и никто не вправе изымать то, что им не принадлежит» На вопрос: «Почему же вы сами носите украшения?» Незамедлительно последовал ответ: «Это не украшения, а обереги, и взяты они с разрешения». Судя по этому ответу, их разум — это разум индейцев из первобытного племени, не знающего что такое цивилизация, и что такое промышленность.

Но не все так просто. Они обладали силой, перед которой все наши научно-технические достижения — груда металла. Автомашины перестают работать, как только оказываются за воротами, вертолеты и летающие тарелки теряют управление, падают и исчезают, даже винтика нельзя обнаружить на месте происшествия. Лазерные автоматы не работают, а специальная разведывательная техника, так называемые наношпионы, в форме бабочек и жуков долетают до города и бесследно пропадают.

Все это наводит на мысль, что та жизнь раттерианцев, которая проходит перед нашими глазами, это только верхушка айсберга. За ними стоят сверхмощные силы, которые не идут на контакт. Сами жители Раттеи хлопают глазами, пожимают плечами, и на все вопросы отвечают, что не знают, не понимают, А, если что и происходит странное с техникой пришельцев, так это потому, что она не нравится планете. При этом глаза коменданта искрились смехом.

В один из последних дней он спросил меня, почему я выбрал такую странную профессию — разведение цветов. Ведь по своему физическому строению, я скорее похож на солдата, чем на хлюпика ученого. Вот тут как-то само и вышло, что я рассказал о себе. О том, что родился в деревне, жители которой промышляли охотой. Отец как-то ушёл в лес и не вернулся. Мама очень переживала, и вскоре не стало ее. Воспитывался я у деда — одного из лучших охотников. Именно он привил мне любовь к лесу. Он учил меня хитростям выживания в дикой природе, рассказывал о животных и с особой нежностью о растениях, которые не только помогают выжить, но и залечивают раны.

Когда вырос, меня взяли в армию, служил в войсках Спасения. И вот однажды, нас направили на место, где произошло очередное землетрясение. Жертв не было. Люди уже привыкли к периодическим тряскам земли и всегда были настороже, но разрушений было много. И вот тогда я впервые обратил внимание на то, что люди этого маленького южного городка, какие-то странные — угрюмые, неразговорчивые, вечно раздраженные. А еще, мне бросилось в глаза, что в нем совсем не было цветов. Только жухлая трава, да невысокий кустарник, даже во дворах. Когда я спрашивал о причинах этого странного явления у представительниц слабого пола, они говорили приблизительно одно и то же — у нас не растут цветы, да и кошки с собаками долго не живут. А сами, понимая, что здесь что-то не так, и место нехорошее, с каким-то обреченным ожесточением принимали помощь, отстраивались и жили, ожидая новых толчков, держась за этот клочок земли изо всех сил, потому что у них не было средств уехать.

Мой дед всегда говорил мне, что цветы — это не только красота, но и источник жизненной силы. Вот тогда и возникло у меня желание помочь этим людям — вырастить такие цветы, которые бы не только быстро восстанавливали свою популяцию в неблагоприятных условиях, но и забирали людской негатив, как углекислый газ, и излучали позитивные эмоции, как кислород. И к концу службы я уже точно знал, что стану учиться на биолога. Демобилизовавшись, поступил в университет, закончил с красным дипломом и одним из немногих получил распределение в Научный институт космических исследований. Проработал там три года, увлекся семейством Розоцветных. Там и случилась эта нелепейшая история, которая привела меня на Раттею. Тысячу раз проворачивал в голове тот вечер, и никак не могу понять, зачем кому-то было меня подставлять?

Я был в оранжерее, услышал крики, бросился бежать, споткнулся о канистру, поднял ее, поставил на обочину, чтобы не валялась на дороге. Из окон лаборатории вырывались огни пламени. Кричали люди, дверь кто-то припер железным ломом. Отбросил лом. Распахнул дверь, помогал людям выбираться из огня. А потом меня обвинили в поджоге. На ломе и канистре нашли отпечатки моих пальцев, и кто-то, я не видел этого свидетеля, его спрятали от «угрожавшей расправы» со стороны моих друзей, показал, что видел собственными глазами, как я подпирал дверь и держал в руках канистру. Полгода в изоляторе, потом суд, приговор. В тот же день в камере меня избили, провалялся в больнице несколько месяцев, где меня замучили тестами, и отправили сюда.

Комендант слушал очень внимательно. Потом долго ходил по комнате:

— Не нравится мне твоя история, — сказал он, — Ой, как не нравится! Боюсь, парень, что кто-то хочет использовать тебя. Только вот как — не знаю. Послушай, а ты уверен, что с тобой все в порядке?

— В каком смысле? — не понял я.

— Ты никаких странностей не замечал? Ну, например, в своем поведении, или поведении других людей по отношению к себе?

— Вроде нет? — задумчиво ответил я.

— Ой, чую, опять этот Вороир, какую-то пакость задумал.

— Пакость? Зачем ему?

— Парень, когда на кон поставлены огромные деньги, можно пойти на все. Они уже один раз попытались раттериан вирусом извести, не вышло — сами поплатились. Но не успокоились. Они на все пойдут! Эх, знать бы, что они задумали!

— Вы имеете в виду, когда на нашей базе все люди вымерли? Я слышал об этом! Так мы-то тут причем?

— Молодой человек, вы слышали только одну сторону правды! А известно ли вам, что перед тем, как все это случилось у нас, неизвестным вирусом заболели жители Туле. Половина города вымерло!

— Не хотите же вы сказать, что это мы их заразили?

— Про биологическое оружие слышал?

— Никогда не поверю, что бы мы убивали…. Этого не может быть! Это неправда!!! — моему негодованию не было придела. — Вы, понимаете, что говорите!

— Еще как понимаю, мой мальчик! Я не слепой и могу сложить два и два! Подумай сам! Создается на неизвестной планете база! И сначала туда приезжают ученые и исследователи. Выясняется, что земля Раттеи состоит из драгметаллов и кристаллов, которые высоко ценятся не только у нас на родине, но и в других мирах Великого кольца. Ученые исчезают. А на базу ссылаются уголовники.

Ты заметил, чем здесь живут люди? Они как кроты роют землю, и собирают каждый свое сокровище. Знаешь, чем здесь наказывают, не карцером — отбирают все, что ты накопал! И поверь мне, большего наказания для людей нет!

— Я не верю вам, мы же не варвары, мы же цивилизованные люди! Правительство не позволит! Надо сказать! Предупредить!

— Дорогой мой, правительство далеко, а потом спонсируют экспедицию, как ты знаешь, частные компании, а для них главное — выгода!

— Я не верю вам, — повторил упрямо я, — мы же люди!!!!!!!!

— Все, давай прекратим, на этом разговор, а ты внимательно смотри и слушай, присматривайся к себе и к другим. Но молчи! И не верь Вороиру! Скользкий гад!

Всю ночь я не мог уснуть. Ворочался с боку на бок. Нет, я не был наивным, знал, все наше общество взращивает в своих недрах мощную идеологию наживы, приобретения, владения. Но чтобы здесь, вот так! Бред! Все выше и выше поднимается голос разума — врачи, экологи, «Зеленые», да, в конце концов, наши ребята из лаборатории! Они же отказались воспроизводить данную им на изучение какую-то страшную бомбу! Стоп! Мы подписали открытое письмо с разъяснением своей позиции и отправили его в газеты за два месяца до пожара! В результате пожара лаборатория закрыта, тема передана другим людям! Неужели в этом причина моего пребывания тут? Бред! Я не имел никакого отношения к этому оружию, я не физик, я просто разделял мнения своих друзей. Правда, как мне с негодованием писали уже в тюрьму мои друзья, некоторые из подписавших письмо сотрудников, все-таки вернулись в тему, им обещали большие деньги. Кто это сказал: вкус наживы сильнее страха и совести? Неужели это правда? Я вспоминал наши разговоры и ночные посиделки в Институте, и не хотел верить, что это аксиома верна!

Утром после поверки, меня вызвал к себе Вороир. Это несколько удивило и насторожило. У нас на базе он имел статус директора Научной лаборатории. Я видел его мельком несколько раз в кафе, но представляться не стал. Во-первых, я прибыл сюда рядовым для охраны базы, то есть подчинялся коменданту. А во-вторых, никогда не любил начальства и предпочитал держаться от него в стороне. А в-третьих, только вчера он был, помянут к ночи, а на утро уже вызывает к себе!

Высокий, плотный, с прекрасной седой шевелюрой в маленькой изыскано обставленной комнате, он принял меня радушно, широко улыбаясь и глядя прямо в глаза:

— Ну, здравствуй, здравствуйте, коллега! Я все ждал, что вы сами придете ко мне. Да, не дождался! Ну, раз гора не идет к Магомету… Что же вы батенька, или брезгуете?

— Добрый день! Я тут не в качестве исследователя, вы же знаете! Простите, но привык держать субординацию.

— Мы не дома, батенька! Мы на чужой, агрессивной планете. И знаете ли, как скучно видеть одни и те же лица! Ну, не стойте, садитесь! Чай, кофе? У меня есть прекрасный коньяк!

— Спасибо, — я удобнее уселся на стул, — если, можно, кофе. Так вкусно пахнет.

— Пейте, голубчик, пейте! А я ведь следил за вами. Да, следил. Вы правы, мне сказали, что вы биолог. Но вы сидели в тюрьме… Статья тоже нехорошая такая! Вот и не спешил вас вызывать! Следил, не скрою! И вот, что скажу вам, вы мне понравились! Не знаю, что у вас там было на родине, но здесь вы проявили себя как настоящий ученый. Занялись своим делом, и какие цветы вырастили — удивляюсь и восхищаюсь. Только, батенька, они у вас белые! А сорта-то бордовые были!

— Откуда вы знаете про сорта? — насторожено спросил я.

— Так я же ящики принимал. Бирочки на них были! Бирочки, — он засмеялся. — И вот что скажу вам, пора вам, в Туле сходить!

— Зачем?

— Ну, какой вы скрытный! Ко мне комендант приходил, о вашей проблеме рассказал. Доложил, что мечтаете заняться изучением здешней флоры! Я только руками развел! Давно пора! Нехорошо, как-то получается, сколько база существует, а по-настоящему ни фауну, ни флору никто не изучал. Академия наук требует отчета, а эти военные ни одного, сколько-нибудь толкового ученого сюда не пускают — гниль скидывают, которая в земле роется, камешки самоцветные выуживает. А как вы думаете, для кого стараются? Ну, это неважно! Не будем опускаться до сплетен! Давайте дружить и работать на благо нашей родины!

— А зачем мне в город идти? Я могу хоть сейчас начать! Дайте мне разрешение на выход. Осмотрю окрестности, — расслабился я.

— Тут проблема маленькая. По договору мы не имеем права на раттерианской земле заниматься чем-либо без их ведома. Вот и сходите в город Туле`. Там есть так называемое у них Белое братство, ну, что-то вроде городской больницы. Там травники работают, знахари. У них и спросите. Они за травы, то есть за флору отвечают.

— А без этого никак нельзя?

— Никак! — он все улыбался, не сводя с меня глаз, — а вы что боитесь? Зря! Неужели не любопытно, как здесь люди живут? Вы же исследователь!

— А у других сотрудников базы я что-то любопытства не увидел! Вас это не удивляет?

— Нет! Не удивляет, я же говорил вам, военные нам всякое гнилье присылают, — он перестал улыбаться, его лицо приобрело легкую озабоченность, — Хотя не скрою, многие пробовали. Их завернули назад. Что-то не нравятся они раттерианцам.

— А вы думаете, я понравлюсь?

— Не знаю, не знаю! Вот и увидим. Сходите голубчик, сходите, прогуляйтесь. И за себя не бойтесь! Самое большое зло, что вы от них можете получить — это ваш вопрос останется без ответа. Не скрою, это будет очень обидно! Но у меня надежда, что вы сумеете найти с ними общий язык.

Дорога легкая, не заблудитесь. Выйдете за ворота, и идите все время по дороге мимо леса. Идите, никуда не сворачивая. Два холма пройдете и увидите город. Около ворот дружинники. Попросите их позвать кого-нибудь из Белого братства.

Только у меня к вам маленькая просьба, как вернетесь — сразу ко мне. Мало ли что! За дипломатию здесь отвечаю я. Так что, сами понимаете, ваша информация — моя сила! Выпили кофе? Ну, и в путь. Вот ваш пропуск, — и протянул мне пластиковую карту.

 

Глава II

Когда я завернул за высокий холм, у меня перехватило дыхание. С одной стороны дороги был сказочный лес. Какая-то сила подхватила меня, и я свернул с дороги и углубился в чащу. Когда еще я выйду с базы. Мне надо было увидеть это чудо. Высоченные деревья, уходящие верхушками далеко в небо, низкая серебристо-зеленая трава, кустарники, отдаленно напоминающие кораллы ксенидии. Только более тонкие, почти бестелесные и развивающиеся под тихим ветром, цветы… Множество разноцветных цветов, то подобные магнолии и спрекелии, то повторяющие образ, но больших размеров, кальцеолярии — и обобщающим их качеством было наличие тонких развивающихся усов. Упав на колени, я рассматривал эти удивительные создания, и мне казалось, что они вздрагивают от моего прикосновения, и пытаются оттолкнуть мои пальцы.

— Ну, что вы, что вы, — бормотал умоляюще, — я не причиню вам вреда. Я только дотронусь до вас, только потрогаю…

Протянув руку к цветку, сходному по строению с перуанской лилией, только более ярко насыщенной и имеющей тонкие синие усики, тут же отдернул. Пять длинных тонких полосок появились на тыльной стороне ладони, что красноречиво говорило: «Не тяни ручонки, больно будет!» Приняв предупреждение к сведению, быстренько поднялся на ноги. Рука ныла, но настроение было прекрасное. Вокруг был мир фэнтези. И мое присутствие в нем было сродни просмотру художественного фильма в голографическом режиме. Я остановился, и стал всматриваться вглубь леса, ожидая, что вот сейчас появиться тонкая фигурка лесной богини в белом одеянии с венком на голове. И не сумев сдержать свои чувства, заорал: «Люди, я здесь! Люди, где вы?» В ответ тишина. И тогда я продолжил свой путь глубь леса, но, чтобы было легче идти, запел во весь голос, первое, что пришло в голову:

Вдруг до меня долетел какой-то крик, я прислушался:

— Никке, осторожней! Никке не сходи с ума…

И тут… появилась она — Богиня! Тонкая фигурка в коричневой рубахе с V-образном вырезом, подпоясанной зеленным кушаком, концы которого свободно висели вдоль правой ноги. Светло-русая тяжелая коса до пояса, а на лбу ободок, края которого терялись в густых волосах, с желтоватым камнем. На груди виднелось ажурное зеленое ожерелье, плотно облегающее шею. Глаза темно-синие, горящие гневом.

— Как ты смеешь кричать! — голос звонкий и нервный.

Я стою, смотрю на нее, и понимаю, что пропал. Она удивительна.

— Когда обращаются к тебе, нужно отвечать!

— Простите, я… не хотел… я… не кричал… я… пел, — мой язык мне не подчиняется, слова нахожу с трудом.

— Пел? — глаза девушки широко раскрываются. — Пел? — переспрашивает она.

— Ну, да, пел, — подтверждаю, — а что?

— У вас такие песни???

— У нас разные песни, для каждого жизненного случая — своя. — Я понимаю, что заинтересовал ее, и чтобы удержать ее подольше зачастил, боясь остановиться:

— Есть колыбельные, вот такие:

Старался петь тихо, почти шепотом, подражая бабушке. Злость из дивных глаз девушки ушла, только любопытство и недоумение.

— У вас тоже поют «Баю-баюшки-баю»?

— Да, это старый запев, он нам остался от наших пращуров. Правда, сейчас уже почти забытый. У нас теперь редко поют колыбельные песни.

— Почему?

— Времени нет у мам. Им работать надо.

— Это плохо, «Баю-баю» — это же заговор от болезней! Если его не петь ребенок нервный будет!

— Ну, у нас к этому подходят по-другому. Главное соску в рот сунуть, он будет сосать, то есть будет думать, что грудь сосет, и плакать не будет!

— Вы совсем не любите своих детей, — мотнула головой девушка, вынося свой вердикт. — Ну, а то, что ты кричал, это для чего песня?

— Это марш, у него очень четкий ритм, такая песня предназначена для движения людей, когда они идут в поход. Эта тоже очень старая песня. Ее наши предки пели. Вот, смотри, — и я стал маршировать, напевая уже в полголоса: «По долинам и по взгорьям». — Видите, она ложится на шаги, и помогает идти.

Я промаршировал мимо нее, а когда повернулся, то увидел, что рядом с моей Богиней стоит мужчина и насмешливо смотрит на меня.

— Вот, что, чужеземец, у всех свои песни. У себя вы можете в лесу кричать и петь сколько угодно, может быть, вашему лесу это нравится, а вот нашему — нет! Наш лес тишину любит. Поэтому иди куда идешь, только молча. Понял?

— Понял! — согласился я.

— А кстати, куда ты идешь? — поинтересовался мужчина.

— В город иду, в Туле. Мне нужно в Белое братство.

— А зачем тебе нужно идти в Белое братство, — голос незнакомца вдруг стал очень серьезным.

— Я тут совсем недавно. По профессии я биолог, то есть ботаник… садовник. Я хочу попросить разрешения походить и посмотреть ваши растения. Я ничего не рвал, — вспомнив о предупреждении Вороира, поспешил оправдаться, и в знак правдивости своих слов показал руки, и вывернул карманы.

— Ну, то, что не рвал — верю, а вот с тоббашей уже познакомился, — он показал на мои красные полоски на руке. — Щипает?

— Немного, — утвердительно кивнул, — Я просто хотел ее получше рассмотреть, а она меня ужалила… Это обыкновенное растение или хищник?

— Обыкновенное. Но, трогать его не рекомендуется. Сейчас попросим девицу, она принесет тебе листик — противоядие. Приложишь, и пройдет, — раттерианец оглянулся в поисках девушки, но она уже протягивала ему лист, — быстро управилась, — усмехнулся он, — и повернулся ко мне: — На, приложи…

— Спасибо, Никке! — сказал я, укладывая лист на руку.

— Откуда ты знаешь имя, чужеземец? Ты назвалась? — мужчина схватил девушку за плечо и резко повернул к себе.

— Нет, — быстро ответила она, и удивленно посмотрела на меня.

— Девушка тут не причем! — выдавил из себя я, — вы же сами кричали: — «Никке, не сходи с ума!» А потом появилась девушка — значит, ее и зовут Никке. А почему нельзя мне знать ее имя?

— Истинного имени нельзя называть. У вас плохая сила. Вы своими грязными словами и мыслями можете погубить человека, — сказал мужчина.

— Простите, я не знал. У нас к имени относятся безразлично — это же только название, буквы. Например, я спокойно могу назвать себя. Я — Константин, это имя, Сергеевич — это имя моего отца, то есть Константин сын Сергея, Романов — имя моего рода.

— Ты — смелый, — улыбнулся раттерианец, но имя моей дочери не повторяй никому. Может быть, у тебя и нет ничего плохого в мыслях, потому что сила у тебя хорошая, светлая, но ваши люди — плохие люди.

— Ну, не все плохие, — обиделся я. — У нас много хороших людей.

— Может быть, ты считаешь их хорошими, но мы видим, кто, что из себя представляет. Вы слишком любопытны, и все стараетесь при помощи своих маленьких механических существ узнать больше, чем вам положено знать. А еще вы злые и жадные, — отец Никке смотрел куда-то поверх моей головы.

Вспомнив о наношпионах, я стал оглядываться, но что я мог увидеть? Сотни бабочек летали вокруг, красивые пушистые существа, наверное, птицы, сидели и прыгали по веткам деревьев. Мне стало страшно. Я совсем не хотел, чтобы кто-то знал о Никке.

— Простите, — еще раз извинился я, — я не подумал об этом.

— Нет, здесь нет никаких механических существ, — успокоил он меня, — а тебе я верю. Только прошу еще раз, забудь имя моей дочери, и никогда не произноси его.

— Договорились, — согласился я и бросил взгляд на девушку. В отличие от отца, она смотрела на меня с любопытством, и в ее глазах, где-то в глубине, прыгали искорки смеха.

— А можно, еще спросить? — раздухарился я.

— Нет! Хватит разговоров! Иди своей дорогой! Иди вот по этой тропинке и не сворачивай. А главное — не кричи! Наш лес любит тишину, — повторил он. И резко повернувшись, схватил свою дочь за руку, и они исчезли между деревьев. А я все стоял и смотрел им вслед. Никке — лесная Богиня. Она все стояла перед глазами. И я боялся шевельнуться, чтобы ее образ не исчез.

Сколько я так стоял, как охламон малолетний впервые узревший своего кумира воочию, не знаю. Очнулся от того, что у меня чесалась рука. Я отнял лист и удивился — полосы исчезли, будто их не было никогда, вздохнув, я отправился вперед по тропинке, думая о самой красивой девушке, которую мне приходилось когда-нибудь видеть. Тропинка петляла между деревьями, проложенная по поверхности валунов, которые были покрытым серебристо-зеленым мхом. По земле между огромными камнями бежали многочисленные ручейки. Стволы исполинских деревьев, состоящие из более мелких стволов, переплетенных между собой, высились вокруг меня как колоннада, поддерживающая зеленый купол, где щебетала, кричала, прыгала невидимая снизу жизнь. Этот мир был так нереален, а я с таким увлечением крутил головой впитывая в себя новые впечатления. Что не заметил, как неожиданно лес кончился, и я очутился перед обрывом.

Картина, открывшаяся моему взору, захватила окончательно. В обрамлении серо-зеленных гор, снежные вершины которых золотели под лучами оранжевого солнца, распростерлась возвышенная холмистая равнина, расчлененная на три части причудливо изгибающейся рекой. В середине излучины расположился город, упирающийся спиной в скалы и плавно стекающийся к реке. И от него словно лучи от солнца были переброшены через реку разнообразные мосты. Отсюда можно было видеть прямые улицы, прямоугольные перекрестки, и серебристые крыши, которые горели как чешуя, только что пойманной рыбы.

На противоположных берегах в живописном порядке растянулись холмы изрезанные террасами. Подножия этих возвышенностей прятались в сиреневых зарослях.

Тропинка прыгнула вниз, и я за ней. Чувство приближение к сказке захватило настолько, что я не пошёл, я побежал, чтобы воочию увидеть диковинные растения. И мое желание оправдалось. Вскоре я уже стоял между сильнорослыми широкими кустами с прямым силуэтом. Листья средние, с ладонь, по виду напоминающие кленовые, только не пяти, а шестипалые, с тыльной стороны покрыты шелковистым пушком. Соцветия сложные, как у сирени, только вот цветки похожи скорее на ятрышник пятнистый, а цвет на три четыре тона светлее, чем листья. Запах ярко выраженный сладковатый с небольшой горчинкой, не резкий, не навязчивый. Я так увлекся разглядыванием этого чуда, что не заметил, как бежит время. И только резкая боль между лопаток, заставила меня вздрогнуть и несколько придти в себя. Недалеко от меня стоял парнишка, в его глазах была злоба, а в руке он держал камень.

— Ты чего? — удивился я.

— Уходи отсюда, тебя не звали, — крикнул мальчик и замахнулся камнем.

— Мне говорили, что раттерианцы не трусы, а я вижу, это не так. Ты — трус, — констатировал я, разглядывая его удивительно прелестное личико.

— Я — не трус, — закричал он и вспыхнул, как красная девица.

— В спину только трусы бьют!

— Я и в лицо могу.

— Верю! Можешь! Только опять неувязка получается, в безоружного человека бросить камнем — мало чести.

— Ты не смеешь так говорить! У чужеземцев вообще нет чести, — крикнул паренек, но бросил камень на землю и скрылся за кустами.

Конечно, меня предупреждали, что местные жители не любили нас, но слова словами, а вот так на собственной спине почувствовать всю ненависть было неприятно. И уже более не задерживаясь, я пошел по дороге, и скоро вышел к мосту. И тут меня ждало еще одно открытие. Перед мостом стояли странные ворота из цельного чисто серого цвета с черными разводами камня высотой с пятиэтажный дом. Архитектурно они завораживали, изборожденные каменными складками, обращенными в одну сторону, они напоминали гардины надутые ветром и неожиданно окаменевшими. Поразительным в них было то, что, несмотря на свою массивность, они казались легкими. Что это дело рук человека или природы? Я гладил шершавую, необработанную поверхность камня, а сам никак не мог отделаться от несоответствия зрительного восприятия, которое говорило мне, что это что-то легкое, воздушное, и осязательного, пальцы ощущали прикосновение к холодному и мертвому камню.

— Что ты здесь делаешь, чужеземец? — от неожиданности отпрыгнул в сторону и смутился, будто меня застали за чем-то непотребным.

— Ворота осматриваю, — честно признался я, разглядывая двух молодых людей, будто сошедших с экрана фильма фэнтези, даже одеты приблизительно также.

— И ты проделал такой путь, чтобы камень потрогать? — спросил невысокий, на вид щуплый юноша.

— Нет, я шёл в Белое братство, да вот залюбовался, — их неодобрительный взгляд заставил меня начать оправдываться.

— Зря ты пришёл, — пожал плечами парень, который был выше первого на полголовы, шире в плечах и с невозмутимым лицом. Говорил он нехотя, через силу.

— Почему?

— Тебе нечего делать там.

— А мне туда и не надо. Я прошу позвать сюда человека, который разбирается в растениях.

— В чем, в чем?

— В растениях, ну в цветах, в кустарниках, в деревьях, — попытался объяснить я.

— Что вы еще задумали? Хотите все растения извести? — вскричал невысокий.

— С чего вы взяли? — удивился я.

— Да, ваша жадность не имеет придела, дай вам волю, вы все, что существует у нас на земле, перетащили бы к себе на планету, — не унимался мой собеседник.

— Ребята, вы в своем уме? Зачем нам все перетаскивать?

— А чтобы продать, — его глаза горели злобой.

Такого поворота я не ожидал. Какая-то рациональность в его словах была. В моей голове минут десять назад промелькнула мысль, что, если выкопать эти сиреневые кусты и продать дома, можно было бы хорошо заработать, но я тут же выкинул ее из головы, поэтому мне стало обидно.

— Чепуха, — буркнул я, — так может говорить только глупец! У нас другой климат, другой воздух, и ваши растения вряд ли бы выжили в новых условиях.

— Тогда зачем тебе нужны наши растения? — вскричал юный поборник раттерианской флоры.

— Вы совсем глухие, или только притворяетесь, — начал сердиться я, — мне нужен человек, садовник, который что-то смыслит в том, по каким законам живут ваши растения.

— Спроси меня, — гордо парировал светловолосый юнец, высокий ратррерианец стоял поодаль и не вмешивался в наш разговор.

— Хорошо, — я оглянулся, спустился с дороги и подошел к небольшому красному цветку, похожему на нашу ромашку. Только лепестки его были спиралевидной формы, а из корзинки торчали небольшие зеленые усики. — Скажи, может этот цветок вдруг стать белым?

— Нет, — серьезно ответил парнишка.

— А если бы он побелел? — не успокаивался я.

— Он не может побелеть, — мальчик стал сердиться.

— А вот у меня цветы побелели, понимаешь? Красные цветы стали белыми!

— Этого не может быть.

— Согласен. Потому и пришёл к вам. Хочу получить объяснение и проверить. Мне нужно разрешение, выкопать какой-нибудь ваш цветок и посадить у себя на грядке. Если побелеет, значит, дело в том, где он растет, чем его поливают и так далее. Вы можете дать мне такое разрешение?

— Нет, — ответил вопрошатель.

— А кто мне может дать это разрешение?

— Жрецы Белого братства.

— Ну, вот мы и вернулись к началу. Так что же мне делать?

— Подожди здесь, только ничего руками не трогай.

— Хорошо, — устало согласился я и сел на дорогу. Оба сказочных существа развернулись, и быстро пошли по мосту в сторону города. А я стал оглядываться по сторонам. Стен у города не было, естественным ограждением служила река, поэтому мне были видны дома, в большинстве двухэтажные самых разнообразных форм. Как не старался, а двух одинаковых, насколько мне позволял обзор не нашел. Кровля покрыта овальными пластинами и была похожа на рыбью чешую, в лучах солнца она бликует, отдает перламутром. Перед каждым домом палисадник, дальше, ближе к реке дорога, мощенная камнем, и спуск к воде, покрытый низкой серебристо-зеленой травой. Справа от меня в ряд стояли многообразные резные беседки, в которых сидели ослепительной красоты и изящества женщины. Они занимались каждая своим делом и при этом весело щебетали. И тут я увидел грациозную девушку, неторопливо направляющуюся к реке, на плече она несла корзину. Не успела она дойти до реки, как две женщины, что-то весело крикнули ей, встали, и из глубины беседок вынесли круглый предмет, похожий на бревно. Они легко и непринужденно донесли его до мостков, укрепили, девушка открыла в нем крышку, и стала аккуратно складывать туда какие-то вещи. Потом затворив крышку, тихонько толкнуло его, и оно опустилось в воду. Женщина, что постарше, отошла чуть в сторону. Нагнулась, и легко вытащила из воды такое же бревно. И отворив его, взяла одну из корзин, в ряд стоящих на мостках, и стала перекладывать туда мокрое белье.

И тут до меня дошло. Так это же ратеррианки стирают! Вся эта идиллия напомнила мне нашу деревню, и наших баб, которые вот так же в солнечный летний день выходили к реке стирать. Но они руками стирали каждую вещь в отдельности, а эти ишь, как исхитрились. Стиральные машины на речной тяге. Теперь понятно, откуда идет этот тихий шум, там под водой крутились деревянные барабаны. Но река была не очень быстрой, что же заставляет их крутиться. Я так увлекся созерцанием, что даже привстал…

— Это вы хотели видеть меня? — раздался сзади мелодичный голос.

Я оглянулся и замер. Передо мной стояла нереальной красоты женщина, с большими васильковыми глазами, распущенными по плечам волосами, лоб и шею обвивали замысловатые украшения. Она мне кого-то напоминала, но кого? Вспомнить не смог. Как меня учил комендант, я положил руку на сердце и склонил голову. Женщина мне не ответила. Только глаза широко раскрылись, и она отшатнулась от меня. Верный знак, что видеть меня она была не рада. Неужели в ее глазах мы выглядим так отвратительно? Я попробовал взглянуть на себя со стороны. Невысокий, худощавый, обыкновенное лицо, ни красавец, ну и не урод, разве только глаза как у коровы. Это моя бабушка все твердила мне: «зенки у тебя, что у нашей Буренки, большие, печальные и все понимающие, эх, парень, с такими глазами тяжко тебе жить будет!». Что она имела в виду, я так и не понял никогда. Глядя на себя в зеркало, я видел обычный, как у всех людей зрительный аппарат. В одном она была права, мне как-то не везло по жизни…

— Меня зовут Константин Романов, — представился я, — с кем имею честь говорить?

— Верховная жрица города Туле, — ответила она. Имени не назвала. Неужели и ведающие истину, как именовались еще жрецы, тоже верят в эту чушь с насылом проклятия на имя. Но спрашивать не стал.

— Я пришёл попросить разрешения вырыть несколько цветков, — высказал свою просьбу.

— Мне передали ваше желание, — холодно ответила она. — И еще мне сказали, что ваши цветы белые? Вы уверены в этом?

— То есть как? — не понял я. — Вы что думаете, я не отличу желтый цвет от белого? Тогда скажите, какого цвета ваше платье? Такого же мои цветы.

— Я знаю, что на вашей планете много белых цветов, может вы привезли белые?

— В том-то и дело, что нет! — я начал сердиться. Мне казалось, они издеваются надо мной. — Я привез бордовые, не знаю, как перевести на ваш язык, у вас нет такого понятия. Но примерно, это очень темный красный цвет. Понимаете, моя мечта вырастить чёрные розы, то есть чёрные цветы…

— Чёрные? — спросила она, и ее брови взлетели вверх, а глаза распахнулись с удивлением и ужасом одновременно. — Зачем чёрные? — повторила она.

— Наши цветоводы научились предавать цветам любой оттенок, который только есть, а вот истинно черный — не получается. Это дело престижа, если хотите, — изо всех сил пытался быть вежливым.

— Черный — цвет опасности, траура, смерти, вечного покоя, вы должны радоваться, что у вас нет таких цветов, — сказала она тихо.

— Послушайте, у каждой цивилизации свои понятия, какого цвета смерть, даже у нас на планете есть народ, который уверен, что цвет смерти — белый. Давайте, не будем навязывать друг другу свои традиции. У вас они одни, у нас другие. Дайте мне просто разрешение. Я хочу кое-что проверить.

— Я должна видеть ваши цветы, — не попросила, приказала она.

— Хорошо, я принесу вам их, только не очень скоро, — усмехнулся я. — Дело в том, что здесь на Раттее я не по своей воле, и разрешение на посещение вашего города мне не так просто получить.

— Очень жаль. Но я буду ждать, — нехотя согласилась она. — А взамен, я предлагаю вам взять несколько чёрных цветков с нашей земли. Пойдемте! И она заскользила по дороге. За ней два сказочных красавца, а замыкал шествие я. — Это хорошо, что цветы чёрные, эксперимент, будет чище, — вертелось в голове. Они шли быстро, боясь от них отстать, я уже не крутил головой. Но когда, свернув в очередной раз, мы оказались в низине между двух холмов, я забыл обо всем на свете. Передо мной были заросли немыслимо красивых цветов. Стебли прямостоячие, мохнатые, высотой до 2 м. Листья продолговатые бледно синие, цветки крупные, душистые, одиночные. Размеры цветков до 20 см в диаметре. Они похожи на золотые шары, только чёрные. Я забыл обо все на свете, бросился в заросли. Гладил листья, взял в ладони цветок и вздыхал его аромат, прикасался губами к нежным гладким лепесткам…

— Я думаю, распустившиеся цветы вам лучше не брать, возьмите, вот эти, они еще только растут, несмотря на то, что небольшие по размеру, но бутоны уже завязались. Да и нести вам будет легче… — рассудительный женский голос ввернул меня к действительности.

Невидящими глазами я посмотрел на говорившую Верховную жрицу, странно, но она как-то поблекла, по сравнению с этим чудом в моих руках. Она была холодная и отстраненная, но все равно кого-то мне напоминающая. Я тряхнул головой, освобождаясь от наваждения.

— И вы разрешите мне взять несколько кустиков? — задыхаясь, спросил я.

— Конечно, взамен ваших белых цветов, — кивнула она.

— Вы добрая женщина, — вырвалось у меня, — и красивая!

Лицо женщины будто сбросило ледяную маску, в ее глазах заиграла улыбка.

— Мне приятны ваши слова, тем более что они относятся не ко мне, а к цветам, которые вы с такой нежностью держите в руках, — ласково проговорила она. — Мальчики, помогите ему. Вот эти два небольших кустика. Больше не брать. И отведите на дорогу. Скоро светило сядет, и в лесу он заблудится, — она повернулась, чтобы уйти, но опять обернулась и сказала, — Кстати, Константин Романов, эти цветы у нас являются символом печали и смерти, а еще предупреждением об опасности. Вы чужеземцы странный народ, все, что касается смерти, вас, приводит в восторг…

Но я не слушал ее. Даже не заметил, как она ушла. Я был занят тем, что следил, как выкапывают заветные кустики. А потом, когда меня препроводили на дорогу, шёл, прижимая к груди свое сокровище, счастливый до безумия, и распевал про себя глупую песню.

 

Глава III

Обратная дорога показалась мне совсем короткой. Вернулся на базу я за полночь. В проходной меня встретили «ласково»:

— Смотри, все-таки вернулся, — сказал один из охранников, — а мы надеялись, что тебя закопали где-нибудь в укромном местечке…

— Увы, — я скорчил грустную мину, — я не мог позволить себе такую вольность, ведь вы же так ждали меня, и как вижу — даже скучали.

— Тоже мне, скажешь, скучали, — проворчал второй, — запомни, стукач, такие, как ты, долго не живут на свете. Или язык укоротишь, или присыплет тебя где-нибудь невзначай…

Послав их про себя подальше, я побежал на свою делянку. Прикопал цветы и отправился спать. Утром после построения подошёл к коменданту, но тот сделал вид, что не заметил меня, резко повернулся и ушёл. Стыдно сказать, и в этот раз я не обратил внимания, на странное поведение окружающих. Как же я был слеп!

После вахты — ненужного сидения на вышке — я убежал к себе в сад и стал высаживать «черные шары». Кустики были небольшие, но уже с завязавшимися бутонами. Я сидел около них, взглядом глотая испускающуюся от них необыкновенную, неземную красоту. Когда же ладонью прикрыл один из кустиков от лучей солнца, не прикасаясь к нему, почувствовал легкое покалывание в подушечках пальцев, убрал руку — покалывание прекратилось, опять накрыл — покалывание возобновилось. — Что это? Усиков нет! Энергия? Но слишком сильная для цветов… — размышлял я.

— Романов — к Вороиру, — окликнули снизу.

— Вот, чёрт, забыл! — тревожно чертыхнулся я.

Как и вчера, в комнате директора лаборатории вкусно пахло кофе, он в той же расслабленной позе, с широкой улыбкой на холеном лице.

— Ну, что батенька, совсем голову потеряли! — встретил он меня радушно, как старого друга. — Я же просил вас сразу придти ко мне. А я ведь не спал. Ждал, волновался. Хорошо, охрана сообщила о вашем прибытии. Нехорошо получилось, а?

— Простите, — мне стало неловко, — я, действительно, так был счастлив. Хотите посмотреть, цветы? Они великолепные. Представляете, совсем черные!

— Да, я уже видел, — расхохотался он. — Ну, да ладно… лучше расскажите, как прошло путешествие.

Выслушав мой рассказ, который, кстати, был совсем коротким, так как я пропустил и встречу с Никке, с двумя сказочными охранниками, он внимательно посмотрел мне в глаза, и вдруг сказал:

— А вы ведь мне не все рассказали, мой дорогой! А как же ваша новая знакомая? А как же мальчик, что кинул в вас камнем, и те два дружинника, которые так хотели вас отправить восвояси? И, кстати, я хотел пожурить вас. Зачем вы сказали Верховной жрице, что прибыли сюда не по своей воле, и что вам трудно выйти за территорию. Это же неправда!

— Что неправда? — на меня будто вылили ушат холодной воды, — что меня выслали сюда по приговору или что выйти за территорию у нас очень легко, захотел и пошёл? Вы что следили за мной?

— Ну, ну! Зачем так ершиться? Батенька, вы мой, а вы что думали, что мы позволим вас идти в неизвестность, без страховки? Как, никак вы член нашей базы, и мы несем ответственность за вас! Наши маленькие помощники летели за вами и следили, если бы случилось что-то непредвиденное, то мы пришли бы на помощь!

— Но вы же сами говорили, что мне ничего не угрожает, — вырвалось у меня.

— Говорил, — охотно согласился Вороир. — но страховка еще никому не мешала.

— Ясно, — отрезал я. — Могу я идти?

— Нет, — голос директора тоже стал серьезным. — Мы еще не кончили разговор. Значит так. Ты завтра с утра, выкопаешь свои розы и пойдешь в Туле. И будешь с Верховной жрицей очень вежливым. Мы надеемся через тебя завязать контакт. Нехорошо же как-то получается. Живем на чужой планете, не как гости, а как пленники за решеткой! У тебя состоялся контакт. И будь добр, закрепи его. И запомни, на тебя смотрит весь мир.

Вот это он сказал зря! От этой фразы веяло фальшью. Мне не раз уже приходилось сталкиваться с тем, что влиятельные люди моего мира, посылая на смерть, говорили красивые патриотические слова.

— А почему вам бы самому не пойти со мной! Вы, если я правильно понимаю, дипломат, у вас большие полномочия, и огромный опыт в урегулировании конфликтов. Вам и карты в руки…

— Верховная жрица не хочет меня видеть, — раздраженно сквозь зубы произнес Вороир. — Она только увидела меня, как отказалась не то что говорить, но даже подходить ко мне. Повернулась и ушла. А вот тебя она не только подпустила к себе близко, но даже и говорила с тобой, и, будь я проклят, ты ей понравился! Поэтому ты и пойдешь!

— А у меня есть варианты?

— Ты правильно понимаешь! Вариантов нет!

— Хорошо, я пойду, но только с одним условием — никакой слежки за мной! Если ваши шпионы будут обнаружены, то никакой диалог не состоится. Вы понимаете это?

— Конечно, конечно! — как-то быстро согласился директор и протянул мне пропуск.

Кофе на этот раз он мне не предложил и выглядел раздраженным. Он лгал. Я чувствовал это. Но что же делать? Не идти? Глупо. А вдруг все-таки у меня получиться завязать дружеские отношения. Мы же две цивилизации! Неужели мы не сможем найти общего языка? И что плохого в том, что я схожу и отнесу цветы? Ведь меня не просят сделать ничего предосудительного? Делай, что надо! И будь, что будет!

И на следующее утро, я бодро вышагивал, держа коробку с цветами в руке. Дойдя до того места, где я повернул в лес позавчера, я остановился, вглядываясь в чащу. Никак не мог решить, стоит ли позвать Никке по имени, хотя нет, ее отцу обещал забыть это имя. Может просто крикнуть: «Красна девица, явись пред очи мои, дай еще раз полюбоваться!» И она будто услышала. Из-за дерева появилась ее стройная фигурка.

— Будь здоров, Романофф, — приветствовала она традиционным для раттерианцев приветствием и положила руку на сердце.

— Будь здорова, самая прекрасная девица, — заулыбался я.

— Слишком сладко поешь, — засмеялась она, — для вас, чужеземцев, все наши женщины кажутся прекрасными. Вы таращитесь на нас, как дитё малое на чудо!

— Согласен, позавчера я видел много ваших женщин, действительно, они красивы, но ты, только ты, запомнилась мне.

— Это потому, что я накричала на тебя?

— Может быть!

— А что у тебя в руке?

— Цветы белые. Я несу их Верховной жрице в Туле.

— Белых цветов не бывает, — она покачала головой.

— Смотри, — и я раскрыл коробку.

— Ой! — возглас удивления, склоненная над коробкой головка, прядь волос около моей щеки и тонкий аромат девушки. В голове зашумело, я откинулся от нее, испугавшись, что сейчас схвачу ее в объятия, прижму к себе и зароюсь лицом в ее волосы: — Уходи, — прохрипел я. Она отскочила от меня и с испугом спросила: — Что случилось?

Мне стало стыдно, и тут я вспомнил: — За мной могут следить!

Но она облегченно рассмеялась: — Уф, как ты напугал меня. Не бойся, за тобой никто не следит. Я всегда вижу ваших жуков или бабочек. Я смотрела на тебя, когда ты шёл по дороге.

— В прошлый раз твой отец тоже сказал, что никого нет. А они видели тебя!

— Но как? — в широко раскрытых глазах появился испуг.

— Не знаю, — пожал плечами. — А почему вы так боитесь нас?

— У нас женщины и девушки пропадают, — шепотом сказала она, — совсем пропадают, и наша прорицательница говорит, что они умирают в муках.

— А ты уверена, что это наших рук дело? — также шепотом спросил я.

— А чьи же еще? Только вы, чужеземцы, смотрите на наших женщин голодными глазами. Среди вас есть страшные люди, несущие смерть!

— А я? — между нами была только коробка с цветами, но мне мерещилось, что огромная растущая вширь пропасть все больше разделяет нас, сидящих по разным ее сторонам.

— Ты? Ты — другой. У тебя сила хорошая, светлая, — она улыбалась.

— Нет, — слова давались с трудом, — я один из них. Прошу тебя, уйди. Спрячься и никогда не выходи больше навстречу чужеземцам. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось! Слышишь! Прошу тебя, будь осторожна! Уходи!

Девушка поднялась на ноги, пошла прочь, а я стоял на коленях у своих цветов, и смотрел ей вслед. Хотелось плакать. Перед моими глазами проплывали лица мужиков базы, они могли. Могли! — стон вырвался против моей воли. И я закрыл лицо руками. Женщины с базы приелись. А местные эфирные существа… — Я даже боялся мысленно закончить фразу. Ведь только что, я тоже чуть не сорвался. Я такой же! С трудом поднялся на ноги. Мне казалось, что на меня вылили ведро помоев.

Остальную дорогу помню плохо. Меня не волновали больше красоты чужого мира, я думал только об одном: — Как? Конечно через пост, тащить упирающихся женщин никто бы не стал. Но они роют норы. Может быть через них? И там, в подземелье… А комендант? Он что не знает? А что, если и он? Он же тоже мужчина, черт подери! И, насколько мне известно, женщины у него нет! Верить не хотелось!

Вышел я к городу с другой стороны, чем в прошлый раз. Дорога шла между холмов, и вывела меня к мосту без ворот. Полуметровые каменные перила были ажурными, что с трудом укладывалось в голове. Но даже это не удивило меня. Просто принял как факт. Встал на середине моста и стоял как столб.

Стоять пришлось недолго, вскоре появились два давешних дружинника, а за ними Верховная жрица. Подойдя ко мне, она участливо спросила: «Что-то случилось?». Вместо ответа, я поставил коробку и открыл ее. Она сначала наклонилась, а потом встала на колени, и долго смотрела на цветы, когда же подняла голову, на меня смотрели радостно удивленные глаза: «Они белые, они белые!» Я ничего не ответил, развернулся и пошёл восвояси.

По возвращению на базу, тут же отправился к Вороиру, доложил, что цветы отдал, но на этот раз диалога не получилось. Директор был зол. Он слушал, молча, а сам кипел от гнева. Это меня насторожило.

— Может быть, ты сам не захотел?

— Чего не захотел?

— Разговаривать не захотел?

По спине побежали мурашки. Они все знают. Они следили! Значит, знают и о моем разговоре с Никке. Теперь понятно его злость. Но как? Что-то в последнее время я только и делаю, что задаю себе вопросы. Правда, ответов на них нет.

— С чего вы взяли? — я попытался сделать как можно более удивленное лицо. — Еще как хотел. Шёл и в уме речь готовил. А когда увидел ее, все слова потерял. Вы же видели — какая она красивая! А потом, я же говорил, она на колени встала, я совсем растерялся. Стоял и смотрел на нее. Сам себе таким дураком показался, что стыдно стало. Мы, между прочим, дипломатии не учились. А когда на тебя весь мир смотрит, надо быть умным, а не таким косноязычным, как я. Звал же вас! А вы пойти отказались. Теперь не взыщите!

И развернувшись, ушёл, хлопнув дверью.

Два дня я промаялся, на третий не выдержал, улучив минуту, подошёл к коменданту, и тихо предупредил: «Нам поговорить надо, сегодня приду, не пустите, шум подниму, так и знайте!»

Вечером после отбоя, направился к коменданту. Он сидел за столом. В комнате пахло спиртом, на столе стояла бутылка виски.

— Ну, что тебе? — зло спросил хозяин комнаты.

— Поговорить надо, — ответил я.

— А не пойти ли тебе… — огрызнулся комендант, глядя на меня с отвращением.

— Я уже там был, если хотите сами туда сходите. Вам должно понравиться!

— Вынюхивать пришёл? Ну, и что на этот раз надо твоему Вороиру? Захотел увидеть, что пью? Так он и сам пьет. А потом пью в нерабочее время. Имею право. Бумагу показать?

— Вы что белены объелись? Уж, кто стучит директору, так это вы сами! Кто рассказал ему о моих розах? Кто зачем-то просил его отправить меня в Туле? Он сам сказал, что это вы!

— Я? Да, знаешь ли ты, щенок, что я с этой сволочью и двух слов не скажу, руки ему не подам.

И вдруг уставился мне прямо в глаза и захрипел:

— Ты еще подчиненных против меня настраивать вздумал? Думаешь управу на тебя не найду ё…. Запомни, мразь, читал я твои докладные на себя, все читал. Но и у меня связи в военном ведомстве имеются, я им такое могу про тебя порассказать! И кое-что уже рассказал. До правительства дойдет, всем вам крышка! Удавлю…

И он пошёл на меня. Я с размаху врезал ему пощечину. Он замотал головой, и как-то сразу придя в себя, спросил: «Ты чего парень?»

— Хочу, чтобы вы мне ответили на один вопрос: вы знаете, что наши воруют раттерианских женщин?

— Что??? — большие черные южные глаза коменданта, казалось, выпадут из глазниц. — Когда? Сколько? Как? Откуда информация? Ей можно верить?

Но тут распахнулась дверь, в комнату влетел помощник коменданта.

— Ты что тут делаешь? — напустился он на меня. — А ну марш в свою комнату, отбой, что не для тебя? — И вытолкал меня за дверь.

Всю ночь я проворочался с боку на бок. Сон не шёл. Мысленно проживал этот день снова и снова. Поведение коменданта, было странным, очень странным. Про женщин он ничего не знал. Я ему верил. Но у меня от разговора осталось ощущение, что он хотел мне что-то сказать, и в тоже время боялся чего-то. Вороира он не боится, тогда кого же? Меня? С чего бы это? А что, если он боится не меня, а за меня? Последний наш с ним разговор перед выходом в город! Он тогда предположил, что директор лаборатории, что-то задумал, и на следующее утро тот меня вызывает к себе, будто чего-то испугался и хотел меня перетащить на свою сторону, коньяк, кофе, улыбка… По словам коменданта, наношпионов у него нет. Были он и я. Я? Он зацепился за больницу. Спрашивал, не замечал ли я за собой что-то необычное. Стоп. Он разговаривал с Вороиром, глядя мне в глаза! Ё моё. Ни Никке, ни ее отец не видели наших шпионов, потому что им был… я сам. Они видят моими глазами, слышат моими ушами. Где-то уже это было. Фильм по мотивам повести Стругацких «Трудно быть богом». Холодный пот прошиб меня. А потом зубы сами застучали лезгинку. Сволочи! Подонки! Я — наношпион!

А меня спросили? Хотя кто будет спрашивать уголовника? Но это бесчеловечно! Так нельзя! Я не позволю…

И тут меня словно ударило током, а мысли мои, они тоже слышат? Вскочил, как ужаленный. Встал под ледяной душ, старался ни о чем не думать. Холодная вода немного успокоила. Если зверя загоняют в угол, он будет защищаться до последнего. Ну, что ж! Если они слышат мои мысли, пусть завтра же меня вызовут к Вороиру! И мы будем торговаться! Дальше думать я боялся. Всю оставшуюся ночь я читал про себя стихи!

И утром меня, действительно, вызвали к директору. Он встретил меня удрученным. На столе стояла бутылка коньяка и два фужера.

— Вы плохо выглядите, батенька! — сочувственно произнес он.

— Да, всю ночь не спал, — согласился я.

— И что же вас так растревожило?

— Послушайте, — я заскрипел зубами, — вы, что издеваетесь надо мной? Сами прекрасно все знаете.

— Что знаю?

— Неужто, помощник коменданта вам не доложил, что я пошёл к его шефу, и нашёл того пьяным в доску?

— Ах, вы об этом… Ну, доложил… Поймите, батенька. Мы все люди. Нам всем надо расслабиться. Не вините, коменданта!

— Не винить! А вы знаете, что он меня стукачом обозвал! Он уверен, что я вам доношу обо всем! Он орал на меня!

— Ну, ну! Это все ерунда, вот увидите, проспится и ничего не вспомнит. А потом, какое вам дело до него! Держите субординацию. Не лезьте к нему в друзья, и по морде получать не будете. У нас все так живут.

— Вы забыли, что я у него в подчинении. И выходить за территорию должен по его разрешению.

— Ну, до сих пор, оно же не требовалось, его давал вам я.

— Так, вот почему он рассвирепел. Вы все делали в обход его? — я состряпал на лице удивленно-радостную мину. — Тогда все понятно! Вот почему он вас так ненавидит. Ведь это же он меня учил ратттерианскому языку, он наставлял, а я пошёл без его ведома…

— Да, — Вороир выглядел виновато расстроенным, — это моя вина. Но мне и в голову не пришло, что его реакция будет столь бурной. Уж, вы, батенька, не сердитесь на меня, да, и коменданта простите. Хотите выпить?

— Спасибо, что-то не хочется с утра, — покачал головой, — можно идти?

— Идите! Ах, да! С этими нашими разговорами, совсем забыл! Я что вас вызвал! Вам, наверное, аппаратура нужна, для ваших исследований. Так вот все, что вам нужно вы найдете у меня в лаборатории. Милости просим!

В себя я пришёл только среди цветов. Мысли мои они не слышат. И то хорошо. Я занимался цветами, а сам лихорадочно еще и еще раз мысленно прокручивал наш разговор с Вороиром. Заподозрил ли он что-нибудь? Непохоже. Он вроде был даже рад, что я так отреагировал на выпад коменданта. По его мнению, я ничего не понял. Комендант все-таки рисковал. Хотя он вполне может сыграть на том, что был пьян. А что, если я ошибаюсь. И все это просто мои ничем не подтвержденные подозрения. А вдруг все-таки это не я. Надо проверить, но как? Надо вынудить их выявить себя. Подставлять людей — неприемлемо. А что, если… Эта идея мне понравилась. И немедленно я приступил к ее реализации.

Не спеша, глядя себе под ноги, отправился в кафе. Хорошо, что не было никакого мероприятия. За столиками сидели мужики по двое или по трое, о чем-то разговаривая, кто-то из братков примостился перед телевизором, одев наушники, и лопал хлопья. Всеобщие официантки сновали между посетителями, получая вместо денег звонкие шлепки, или ехидное поглаживание спины и чуть ниже. Уселся за дальний столик, но недалеко от трех парней, покрытых землей, которые тихо о чем-то говорили. От них несло спиртом. Это то, что мне надо! Вскоре ко мне подошла плоская как доска, крашеная хной, Ада — поэтесса, мужененавистница, феминистка, разочаровавшаяся в жизни.

— Ну, что, тебе как всегда?

— Нет, напиться хочу, мне крепкого принеси!

— Ты что ополоумел? Спиртное запрещено! Да, и нет его.

— А что ребята пьют? Колу или чай?

— Что принесли с собой, то и пьют!

— Адочка, не вешай мне лапшу на уши, лучше принеси по-хорошему… — я начал «сердиться», и повысил голос. Парни за столом повернулись и с интересом слушали нашу с ней перепалку. Я стал «заводиться». Приподнялся и тихо проговорил ей на ушко:

— Принеси, говорю, а то расскажу всем, как ты плагиатом занимаешься, — и, расплывшись в улыбке, шепотом процитировал:

Зашипев как кошка, она вцепилась мне в волосы:

— Врешь, скотина, все врешь! Я написала, я…

Отцепив ее пальцы, я вскочил и забежал за стол ребят. Они ржали как жеребцы:

— Ботаник, нашу Аду поимел, смотри, как раздухарилась, сейчас одежду с себя скидывать начнет…

Женщина в ярости схватила, что первое попало в руки, солонку, и запустила в говорившего. Парень ахнул, схватился за лоб, и бросился на Аду, я встал между ними.

— Не трогай, — прорычал я, — женщин бить нельзя…

— Так, то, женщин, а не эту…

Ушибленный, попытался ударить меня, но я пригнулся, Ада отшатнулась, и он не желая того, ударил нашего бармена, который поспешил на шум, и неосторожно встал сбоку женщины. И тут началась драка. Но не прошло и пяти минут, как появился помощник коменданта.

— А ну, прекратить!

— Уйди, начальник, — набычился бармен, — здесь семейное дело. Обещаю, до первой крови, как всегда…

— Романов, выйти ко мне. Вам не стоит драться!

— Это еще почему? Вы же слышали, это дело семейное. И я имею полное право бить того, кто мне противен. И почему им можно, а мне нельзя? По какому праву?

— Приказываю разойтись, всем разойтись! Или хотите, чтобы я коменданта вызвал?

Мужики удивленно переглядывались, не понимая в чем дело. Драка — дело привычное. Да, и участников не так много? Обычно, никто из начальства не прекращал подобные потасовки, считая, что скинуть пар мужчинам, запертым за решеткой, даже полезно для здоровья. До поножовщины никогда дело не доходило. Сам бармен, бывший спецназовец, строго следил за этим.

— Начальник, да, объясни в чем вопрос?

— Кафе закрывается, завтра ждем гостей, необходимо привести помещение в порядок. Ты, ты, ты и ты, — он выбрал наугад трех драчунов, останетесь, чтобы помочь девушкам, остальные по комнатам…

Никаких гостей на завтра не прибыло. Оказалась ложная тревога. А я удостоверился в том, что являюсь ценным оборудованием для директора лаборатории.

 

Глава IV

Чтобы доставить удовольствие тем, кто смотрел на мир моими глазами, я все свободное время проводил у цветов, вечерами долго смотрел на два светила медленно проплававших над головой и слушал странный пронзительный вой где-то вдалеке. Меня не трогали. Поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что мне дают время придти в себя, старательно ограждая от общения с комендантом, в чем усердствовал его помощник. И что совсем скоро они сами пошлют меня в город.

И тут на мою беду еще черные раттерианские шары побелели. Я не верил своим глазам. Бледно-голубые листья приобрели зеленоватый оттенок, а цветы медленно, но верно, из черных стали серыми, а потом и совсем поменяли цвет на противоположный. Я изучил состав почвы, воды. Ничего неместного не нашёл — никаких инородных примесей. Но факт оставался фактом. Единственная мысль, приходившая в мою голову, когда я смотрел на свой сад, была — этого не может быть!

— Романов — к директору лаборатории! — окрик дневального как кнутом ударил по спине. Я физически почувствовал боль между лопатками. Вот и пришла пора. Сейчас мне скажут, что на меня смотрит все человечество…

Директор был у себя в кабинете, но ни коньяка, ни фужеров на столе уже не было, только разбросанные бумаги.

— Знаете, батенька, — он не стал юлить, — то, что происходит с вашими цветами — необъяснимое явление. Я заинтригован. Простите, но я просмотрел, ваши записи. Каюсь, грешен! Но не судите строго. Вы ученый, я ученый. И этот феномен, меня просто потряс. Я вот что думаю, а что это болезнь какая-то? Сходите-ка в город, посоветуйтесь с Верховной жрицей. Представляю, как удивиться она. Все раттерианские цветы на нашей базе белеют!!!

— Сам разберусь, — буркнул я, — просто подумать надо. Уверен, объяснение самое простое.

— А я говорю, сходи! Здесь замешены не только твои цветы! Это повод! Через тебя, вполне возможно, можно будет наладить контакт. Сам знаешь, с нами они не разговаривают. А ты первый за последние четыре года, с которым они не только говорили, но и приглашали придти еще раз!

Я замотал головой.

— Не хочу. Мне не нравится ходить туда. Смотрят как на врага! Камнями кидаются. Увольте! Давайте, вы сходите? Я вам цветы дам. Это и будет повод. И вы как дипломат контакты наладите.

— Ты что не слышишь меня? — Вороир начал сердиться. — Они не меня, тебя приглашали. Вот ты и иди. Камнем в тебя только в первый раз кинули, во второй раз, никто тебя и пальцем не тронул. Так, что не надо заливать. И вообще мы тут посоветовались, и решили дать тебе свободу действий. Будь поприветливей. А то набычился в прошлый раз, нехорошо как-то.

— А вы откуда знаете?

— Сам рассказывал, да, и характер у тебя паршивый!

Несколько минут мы молчали, потом Вороир, положил руку мне на плечо.

— Вот, что, батенька, поговорим, как мужчина с мужчиной. Почти полтора года ты провел за решеткой, путь сюда, да и здесь ты уже несколько месяцев. Я же все понимаю. Никке — девушка хорошая. Если у вас что-то завяжется, я не буду против. В любое время суток — пропуск тебе обеспечен.

Резко сбросив его руку, я развернулся к нему лицом, ярость во мне кипела с такой силой, что я еле сдерживался, чтобы не дать ему по морде.

— В своих отношениях с другими людьми я не нуждаюсь ни в наставниках, ни в советчиках. Прошу это запомнить. И еще — мне эта девушка не нравится. Вы меня поняли! Мне наши по душе. Например, Ада!

— Которая занимается плагиатом? — засмеялся он.

— С чего вы взяли? Я просто хотел ее раззадорить? Если вы столь хорошо знаете литературу, так скажите, кто написал стихи, что она читала? Кстати, это она вам сказала?

Вороир растерялся:

— Да, нет! Просто за столом рядом сидели ребята, они и рассказали, — заливаясь краской, врал он. — Конечно, я не филолог, и, честно говоря, не знаю, кто написал эти стихи…

— Тогда и не обижайте женщину, — выпалил я.

— Ладно, ладно, успокойся, чего ты закипел. Ада, так Ада! Просто мне показалось…

— Что вам показалось?

— Ну, все, хватит. Значит так. Вот пропуск, выкапывай свои чёртовы цветы, и марш в город. И смотри там у меня!

— Следить будете?

— Буду.

— Ну, тогда не пойду!

— Идиот, не хочешь, не надо! Следить не буду, а если с тобой что-то случится? Ты сам не знаешь, как ты мне дорог!

— Оба-на! — уже рассмеялся я, — позвольте мне вам не поверить.

— Не верь, если не верится, — он стал как-то спокойно-серьезным, — но я говорю правду.

Да, он действительно говорил правду. Интересно, это его идея нашпиговать камерами такого лоха, как я? И видно техника недешевая, раз я ему так дорог!

— Значит, так, — продолжал Вороир начальственным тоном, не терпящим возражений, — Завтра с утра иди в город. Покажешь свои цветы, посоветуешься…

— И после возвращения, конечно же, придти к вам с отчетом? — съехидничал я.

— Ну, ты и хам! Разве я у тебя раньше требовал отчета? Просто хотелось узнать, что и как! Думал, мы станем друзьями, будем работать вместе. Но вижу, ничего не получается. Так, что, если сам захочешь, придешь и расскажешь, не захочешь, не надо! Но не забывай, мы братья, у нас один дом — наша планета, и мы должны держаться вместе. Мы здесь представители нашей Родины, потому и прошу тебя, как человека — не ударь лицом в грязь. А теперь иди!

Я не стал уговаривать себя дважды, и с удовольствием вышел за дверь. И пошёл в свой садик. На душе было скверно. Я не против диалога. Но вот так, против моей воли, нашпиговать техникой, послать к ничего не подозревающим людям. Они играют мной как пешкой. Но я не хочу! А значит, я должен предупредить раттерианцев, чтобы не верили мне, чтобы опасались меня. И лучший выход, чтобы они вытолкали меня взашей. Тогда и Вороир отстанет от меня! Отстанет ли? Я смотрел на свои белые — черные шары, и неожиданно мне вспомнились слова Верховной жрицы: «эти цветы являются символом печали и смерти, а еще предупреждением об опасности». Ну, что ж, будем, надеется, что она поймет меня.

На следующее утро, я вышел за ворота, но прежде чем идти в город, я сделал маленький крюк, и сорвал несколько черный шаров. И так с коробкой, где были побелевшие раттерианские цветы, в одной руке и тремя черными в другой встал посередине моста.

На этот раз ждать пришлось долго. Я уже хотел повернуться и идти обратно, когда появились мои знакомые сказочные витязи. Они шли ко мне быстро, почти бежали, но разговаривали со мной без враждебности, а даже где-то по-дружески.

— У тебя что-то срочное? — спросил младший. — У нас в городе суматоха, Верховная жрица очень занята.

— Я просто подумал, что это будет интересно, — сказал я, но, если Верховной жрице некогда, я приду в другой раз, только скажите, когда.

— А что случилось? — они были заинтригованы.

— А что может случиться у меня? — я ответил вопросом на вопрос, стараясь смотреть ребятам прямо в глаза, и держа перед собой черные цветы. — Ваши цветы, что вы мне дали, стали белыми.

— Не может быть! — воскликнули они оба.

— Смотрите, — я открыл коробку. Они наклонились над ней и замерли. Потом переглянувшись, почти в один голос крикнули мне: — Подожди, мы сейчас. — И исчезли.

Верховная жрица вышла не сразу, мне пришлось еще минут двадцать стоять под жарким ослепительно оранжевым солнцем. Пот струился ручьями, и я то и дело тряс головой и поправлял свою вечно падающую на лоб чёлку, чтобы хоть как-то успокоится и дать работу рукам. Когда она появилась, я отметил про себя ее удивленные глаза, смотревшие на меня в упор.

— Это правда, что мне сказали?

— Да, — ответил я, изо всех сил стараясь придать своим глазам выражение, «не верьте мне».

Но как мне показалась, она старалась на меня не глядеть, и тут же опустилась на колени перед моей коробкой.

— Этого не может быть! — повторила она все ту же уже набившую оскомину фразу.

— Но это есть, — буркнул я.

— Но это есть, — повторила она и подняла на меня глаза. И я тут же протянул ей черные шары.

— Ведь это те же, что вы мне дали? — спросил я.

— Да, — согласилась она.

— Посмотрите, на них, они ЧЕРНЫЕ…— я выделил голосом слово черные. И снова уставился на нее. Переложил черные цветы в левую руку и ткнул указательным пальцем себе в горло. Получилось неловко.

— Вы считаете, что это имеет значение…

Но я не дал ей говорить, несколько раз мотнул головой, и убрал рукой чёлку. Верховная жрица резко встала и минуты две смотрела на меня, потом вдруг сказала:

— Пойдемте со мной, надо посоветоваться…

В моих глазах застыл ужас, и я еще раз замотал головой, и снова рука коснулась волос:

— Вы уверены, что это разумно, — спросил я и еще больше выставил руку с цветами. — Может быть, вы просто возьмете эти цветы, и посоветуетесь без меня. Мне не хочется испытать еще раз «теплый» прием ваших соотечественников.

— Не бойтесь, со мной вас никто не тронет, — сказала она, повернулась ко мне спиной, и, казалось, поплыла по направлению к городу.

Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней. Внутри все клокотало, я не смог ей объяснить. Ведь именно этого хотел Вороир. Все просчитал, зараза! Стараясь не смотреть по сторонам, опустив голову и уставившись взглядом в булыжную мостовую, я еле переставлял ноги. Но как бы мне не хотелось разглядывать окружающую меня обстановку природное любопытство брало вверх, и я то и дело поднимал голову и смотрел по сторонам. По обеим сторонам улицы стояли дома, живописно выглядывавшие и блестевшие своими окнами сквозь заросли кустарников и деревьев. На тротуаре стояли раттерианцы, с удивлением и злостью, смотревшие мне вслед. Я боялся худшего, но никто не бросил в меня камень, никто не плюнул в мою сторону, только холодные убийственные взгляды скользили по моей спине. И встретившись глазами с каким-нибудь жителем Туле, я тут же опускал голову, но, по правде сказать, ненадолго. Наконец, мы пришли. Это было большое трехэтажное здание, с множеством балкончиков, переходов-лестниц, резными каменными наличниками. Более подробно я не успел рассмотреть. Огромные черные двери с элементами железной ковки открылись и пропустили нас внутрь. Помещение, скорее галерея, с чередой дверей поразило своими размерами, оно казалось больше, чем сам дом, и было совсем безлюдно. Мы вошли в одну из дверей и оказались в просторной комнате с гладкими серыми стенами. Кроме стола и двух резных скамеек, там ничего не было. Верховная жрица прошла на середину и повернулась ко мне:

— Здесь ты можешь говорить без страха. Ваши шпионы бессильны в пределах этой комнаты.

Я молчал долго, собираясь духом. Чувствовал себя гадко, получалось, что я предавал своих. Мы чужие для них, но и они чужие для нас. Имею ли я право, вот так раскрыть свою тайну? Но мы люди, и нам дано право выбора. А я просто не хочу быть игрушкой в чужих руках. Я предаю не своих, а только себя. Наконец, я решился:

— Все гораздо хуже, чем вы думаете. Шпион я сам. Они смотрят моими глазами и слышат моими ушами.

Она широко раскрыла глаза и замерла, а я продолжал:

— Я не знаю, как действует эта техника, вполне возможно, что сейчас идет запись, а потом они ее расшифруют, и тогда… — Я не договорил, ком поднялся к горлу, да, и, в сущности, не знал, что будет тогда.

— Ты уверен?

— Да.

Она отошла от меня еще дальше, и долго смотрела поверх моей головы.

— Ты прав. Теперь я вижу. Только твоя сила, так светла и так сильна, что забивает механические волны. Бедный мальчик! — вдруг неожиданно совсем по-матерински воскликнула она. — Да как же ты живешь с таким ужасом!

— Я узнал об этом совсем недавно… — ответил я и замолчал. Верховная жрица подождала, что я скажу еще, я чувствовал, что ей хотелось расспросить меня, но она не задала ни одного вопроса.

— Да, кстати, я хотел вас попросить. Я познакомился с девушкой, ее зовут Никке. Она сказала, что ваши женщины пропадают. Спрячьте ее, пожалуйста! Я не хочу, чтобы с ней что-то случилось!

Неожиданно женщина подошла ко мне, взяла мое лицо в ладони, и поцеловала в лоб: — Подожди здесь, я сейчас, — и выскользнула из комнаты.

Вскоре она вернулась, и ни одна. Вместе с ней вошёл мужчина в белом одеянии: длинная до пят рубаха бело-серебристая с v-образным вырезом, а поверх нее белоснежный накидка с широкими рукавами, и с длинными до плеч волосами. Он остановился около двери и долго смотрел на меня, потом приблизился, в его руке был какой-то предмет, он приблизил его к моей голове в районе левого уха, поддержал немного и, повернувшись ко мне спиной, несколько минут рассматривал, наверное, какие-то данные. Наконец, он повернулся к Верховной жрице.

— Парень прав. Запись идет непрерывно. Ее можно будет повторить…

— И ничего нельзя сделать? — в голосе женщины прозвучала тревога.

— Можно удалить, — задумчиво ответил он, и спросил меня, — Ты хочешь, чтобы мы удалили эту технику?

Я замотал головой: — Хочу и не хочу. Если вы удалите, я не знаю, что со мной… — снова замолчал.

— Верно, парень, — произнес мужчина. — Мы сделаем так, все, что было записано здесь, испортим. Восстановлению подлежать не будет. Но тебя заставят рассказать, что видел?

— А что я видел? Особенного ничего! Улицы, здание, Верховную жрицу.

— Тебе виднее.

— У меня к вам маленькая просьба, можно? — потупился я.

— Говори, — лицо незнакомца стало жестким, — если сможем исполним.

— Не принимайте меня больше, скажите мне вслед что-то резкое, пожалуйста!

Брови моего собеседника взлетели вверх, он посмотрел на меня очень внимательно, и как показалось мне с каким-то сочувствием. Не знаю почему, но меня это обидело! Мне стало стыдно за свои слова, будто я проговорился и невзначай приоткрыл какую-то тайну.

— Ну, если ты так хочешь, мы сделаем так, как ты просишь. А еще, если ты сможешь вытерпеть сильную боль, поможем избавиться от шпиона, который запрятан у тебя за левым ухом. Причем удалят его твои же соплеменники. Ну, как?

— Вытерплю, — не раздумывая, выпалил я.

— Тогда подожди здесь. — И он вышел вместе с Верховной жрицей. Меня била мелкая дрожь. Сердце сильно стучало. И я в который раз проигрывал в голове: «Правильно ли я поступил? Не является ли мое поведение предательством по отношению к моим, как сказал мужчина «соплеменникам». Нет, — решил я. — Ведь, я ничего не сказал. В данном случае, я только подставлял себя. Это мой выбор. А я не хочу быть ходячей видеокамерой. Просто не хочу…»

Вернулись они минут через десять. Оба улыбались, будто решили сыграть какую-то шутку.

— Слушай меня внимательно, — сказала женщина, — ты сейчас выйдешь за ворота, и пойдешь к себе на базу. Перед входом смотри внимательно на землю. Ты увидишь, как из песка появится зеленый кристалл, подойди и успей взять его. У себя в комнате, хорошенько вымой его под проточной водой, налей в стакан воды и брось туда. Вода позеленеет, а потом станет прозрачной, выпей. И все…

— И все? — не поверил я.

— И все, — утвердительно кивнула Верховная жрица, все остальное сделают ваши доктора.

— А вы уверены? — не унимался я.

— Конечно, мы неплохо изучили твоих «соплеменников». Все остальное сделают они. А теперь пойдем…

Я вышел за ней следом. Мы прошли по коридору, вышли в маленький сад, где росли мои белые розы, которые встретили меня как старого знакомого. Как ни странно они принялись. Ни один листок не завял.

Верховная жрица протянула мне кусочек бумаги, в отличие от нашей белой, на ощупь она была мягкой и жёлтой. На нем были написано все химические формулы веществ существующих в почве, и кроме того, химическая формула воды, и все растворенные в ней элементы.

— Это для тебя. Потом сравнишь, — улыбаясь, проговорила она. — Хотя надо признаться, ответа на вопрос, почему цветы белые ты не получишь. Наверняка, у тебя другая почва, но цветы — все равно белые. Здесь причина в другом. И мое мнение — ты сам.

— То есть? — не понял я.

— Мне трудно это объяснить, у вас совсем другой взгляд на вещи, и если я тебе скажу, что цветы — твое творение, твоя суть, ты все равно ничего не поймешь…

— Просто этого не может быть — огрызнулся я. — Цветы — самостоятельная сущность, они такие, какие есть, и единственная моя заслуга, что я их посадил, поливал и ухаживал. Менять свою суть из-за присутствия около них другой живой сущности они не будут. Так было всегда.

— Не забывай, мой мальчик, — неожиданно по-доброму сказала она, — ты на другой земле. Понимаешь, на другой! И законы здесь немного другие. Попытайся понять это… А теперь взгляни туда, — она подбородком показала мне направление. Я повернулся и остолбенел, сзади меня было окно, в котором я увидел человека, что-то рассматривающего в… микроскоп. Это было мгновение, человек поднял голову, увидел меня и резко встав, закрыл окно. Я перевел взгляд на свою спутницу. Она по-прежнему улыбалась. — Все, а теперь иди…

И она провела рукой по моим волосам слева. Как по команде из-за кустов появились двое стражников, и повели меня обратно к воротам. Стоило мне ступить на мост, как резкий окрик раздался за спиной: — И чтобы ноги твоей не было здесь. Не приходи больше!

Ошеломленный всем произошедшим, я словно во сне шёл на базу, и думал над словами Верховной жрицы: «Цветы поменяли цвет из-за меня? Маразм! С другой стороны, я ей верил. А что, если попробовать попросить поухаживать за ними кого-нибудь другого? Тогда что? Кого попросить? Вороира? Нет, этот белоручка копаться в земле не будет! Коменданта? А это идея! Ну, всего рассказывать я не буду, но слова этой прекрасной женщины, вполне передать могу. Но согласиться ли он?»

Занятый своими мыслями я и не заметил, как оказался возле поста, и только тут вспомнил о каком-то зеленом камне. Я повернул голову влево, потом вправо, и тут мне, действительно, по глазам ударил какой-то отсвет, приглядевшись, я увидел, как из земли торчит часть прозрачного кристалла. Я подошёл поближе, нагнулся, схватил его…

И тут земля подо мной провалилась, и я упал на чью-то спину, вопль ужаса, резкий толчок, я свалился, больно ударился головой о какой-то камень. С удивлением оглянулся. Это был вырытый проход, который уходил под постом охраны на территорию базы, а передо мной сидели двое знакомых парней и с ужасом взирали на меня.

— … ты что здесь делаешь? Куда прешь? — вдруг сорвался один из них, предварительно обложив меня крепким трехэтажным матом. Договорить ему не дали. Над ямой появились раттерианцы. Весь их вид выражал такое бешенство, как будто они поймали нас за подглядыванием в бане за своими жёнами. Вскоре появился комендант, который стал оправдываться. Парни незаметно растворились, я даже не заметил как. И только я один продолжал сидеть с обалдевшей физиономией. Потом осознав, что выгляжу глупо, попытался вылезти из ямы. Комендант мне помог, но не успел я подняться на ноги, как один из раттерианцев с такой силой ударил меня в челюсть, что я не удержался и снова упал, второй раз, ударившись головой об землю. Из разбитой губы, потекла кровь.

— Романов на базу, быстро, — гаркнул комендант, и закрыл меня от наступающих на нас стеной раттерианцев. Я не стал себя долго упрашивать и со всех ног пустился бегом к себе в комнату. Даже охрана не остановила меня, они толпились у входа, с испугом поглядывая на образовавшуюся яму и своего начальника, который на незнакомом языке, что-то пытался втолковать разгневанным чужакам.

Влетев в комнату, я бросился к умывальнику, вымыл кристалл, налил в стакан воды и бросил туда ярко-зеленый прозрачный камень с черными прожилками. Вода запузырилась и приобрела темно-зеленый цвет, который стал постепенно светлеть, приобретая естественный прозрачный оттенок. Не успел я вытащить кристалл и спрятать его под подушку, как в дверь распахнулась и в проеме появилась фигура помощника коменданта.

— Романов, к Вороиру! — рявкнул он.

— Дай, водички попить, — попросил я, и схватил стакан, но не успел отпить и половины…

— Напился? Шагом арш… — не переставая кричать на меня помощник, выхватил стакан и поставил на столик около кровати. — Не заставляй себя ждать! — и грубо схватив меня за рукав, потянул к себе и вытолкнул в коридор, а сам остался в моей комнате. — Вот, зараза, — подумал я, — сейчас кристалл упрёт, а я даже не успел рассмотреть его.

В апартаментах Вороира, кроме него самого сидел доктор, который при виде меня, заохал, заахал, тут же усадил меня на стул, и стал ощупывать мою голову.

— Надо бы рентген сделать, как бы сотрясения мозга не было — проворчал он, больно нажав на ушибленное место. Я застонал:

— А полегче нельзя? Все-таки больно!

— Простите, простите! — скороговоркой прошептал он. — И как же вас так угораздило?

— По морде получил! Так и угораздило — отбоярился я.

— Так зачем вы туда пошли?

— Куда?

— Ах, Романов, вы прекрасно понимаете, о чем я говорю! Что вас заставило резко свернуть и пойти на место, под которым наши славные ребята землю рыли.

— А на кой… — тут уж поматерился и я — они рыли? Может быть, вы объясните мне?

— Вы человек новый здесь, наверное, не в курсе, под нашими ногами залежи самоцветных камней, которые очень ценятся у нас дома. Вот ребята и стараются, хоть как-то обеспечить себе жизнь в будущем, когда срок заключения их истечет, и они смогут вернуться, — охотно стал выговаривать доктор. — Ну, я так думаю, не рассчитали малость, и вышли за территорию. А тут вы, своей тяжестью, обвалили землю. Это же скандал! И как, скажите на милость, нам его замять теперь? Вы понимаете, что наделали?

— Так, нашли крайнего… — разъярился я. — Если ребята рыть не умеют, так моя в чём вина? Ну, не я, так завтра кто-нибудь из вас все равно провалился бы…

Не успел я договорить, как в комнату вошёл помощник коменданта и положил перед Вороиром мой кристалл: — Это он спрятал под подушку, — отрапортовал он.

Директор лаборатории с такой поспешность и алчностью схватил кристалл, что я понял, больше мне его не видать.

— Откуда у тебя это? — спросил он, подозрительно глядя на меня.

— Нашёл, — пожал плечами, все стало как-то безразлично. Я почувствовал усталость, и сильно разболелась голова. Стало подташнивать. Перед глазами все поплыло.

— Где?

— На земле валялся, за ним и полез, а тут под ногами почва расползлась, я и упал…

И тут что-то со мной случилось. Я как бы выплыл из тела и повис под потолком. Как-то бесстрастно наблюдал, как я сам, там внизу, свесил голову вбок, а затем и сам стал клониться, и если бы не помощник коменданта, снова грохнулся бы головой об пол. Меня перетащили на диван.

— Сознание потерял, — констатировал доктор. — Все-таки у него сотрясение мозга. Позови людей. Надо его ко мне перенести, — обратился он к помощнику.

Когда тот скрылся за дверью, Вороир спросил: — А ты уверен, что он не притворяется?

— Абсолютно уверен, — ответил доктор, — и нам это на руку, сейчас посмотрим, что там с чипом. Почему прекратилась передача информации.

Потом меня тащили на носилках в больничный корпус. А я плыл за ними, не отставая. Вспоминая сейчас свой полет, мне кажется странным то, что совсем не было эмоций. Словно это так и нужно было. Подошёл комендант, поинтересовался, что со мной, как-то зло поглядел на Вороира, и, подойдя к доктору, тихо попросил: — Помогите мальчику, он славный паренек.

— Конечно, конечно, — заверил эскулап, — это мой долг. Вы не волнуйтесь, с ним все будет хорошо. Небольшое сотрясение мозга, сознание потерял. Это бывает, не волнуйтесь, организм у него крепкий, быстро на ноги поставим…

В больничной комнате мое тело запихнули в какую-то капсулу, а остался за ее пределами, и отстраненно наблюдал за происходящим.

— Плохо дело, — сказал доктор, — разглядывая что-то на дисплее компьютера.

— Что такое? — забеспокоился Вороир.

— У него началось нагноение вокруг чипа, боюсь, удар спровоцировал.

— Не ерунди, нам сказали, что чип хорошо лег, соединительные волокна вжились нормально.

— А вот это что такое, по-твоему?

— Чёрт знает что? И что делать будем?

— Надо его вынимать?

— Ты с ума сошёл! Ты что хочешь всю операцию под удар поставить?

— Не ори! Если не вынем, наша подсадная утка совсем из строя выйдет! И тогда все сызнова начинать? Где еще такую «болванку» найдем? И сколько это времени займет? В этом парне все сложилось как нам надо, и его психоэмоциональное состояние и качество интеллекта, да и все остальное.

— Но мы же не сможем его контролировать?

— Временно, временно! Как только все заживет, новый поставим. Сколько их у нас?

— Четыре.

— Ну, вот видишь, не все так страшно! Соединительные волокна останутся, смотри, они в порядке. Гной только вокруг чипа. Мы его вынимаем, ранку промываем. А через недельку, другую поставим новый. А этот попытаемся расшифровать. Мы должны знать, что он видел в городе.

— Ладно, давай!

Меня вытащили из капсулы, положили на операционный стол, и двое мужчин склонились над моей головой. Копошились они недолго. И вскоре в лоток было брошено что-то крошечное, все в слизи. Вороир схватил его и бросился в другой конец операционной. Я повернул голову, и увидел, как он тщательно что-то сушит, держа между большим и указательным пальцами. Затем быстрыми шагами он направился в другую комнату, дверь оставил открытой, а доктор все возился с моей головой.

— Вот чёрт! — послышался возглас директора Лаборатории.

— В чем дело? — отозвался нехотя доктор.

— Нет записи его пребывания в городе.

— Не может быть! — в голосе эскулапа послышалась тревога.

— Иди и сам посмотри…

— Сейчас, еще минуту… Ну, вот! Иду.

Он отошёл от меня, а я с любопытством рассматривал свое неподвижное тело, которое лежало на столе. Оставить его, и слетать в комнату, где двое мужчин что-то рассматривали на экране, я почему-то не мог. Что-то непонятное держало меня над этим местом. Но слышать я мог всё.

— Да!!! Получается, что они блокировали нашу волну, — голос доктора.

— А нас еще уверяли, что у них примитивная техника! — голос Вороира.

— Нет, мой дорогой, эти раттерианцы не так просты, как хотят казаться. Ах, как это хорошо! Я чувствую, что игра началась!

— Не пойму, и чему ты радуешься?

— И не поймешь! Я игрок! Это для тебя главное — получить деньги и славу, а для меня интересен сам процесс противостояния. Кто кого, они меня, или я их.

— Но, ты же слышал, они запретили Романову показываться у себя в городе! Это же провал!

— Не совсем. Этот ход привёл не туда, куда нам было нужно, пойдем другим путем. Значит так, выспросишь у него, что случилось в городе.

— А если не скажет, он иногда становится не очень разговорчивым.

— Дави на него, не стесняйся! Можешь пригрозить, можешь ударить! Только не по голове. Голова его нам еще пригодится. Сыграем в плохого дядю и хорошего. Ты будешь плохим. Кроме того, настрой против него всю свою команду. Да, еще постарайся притащить сюда эту девчонку, Никке, кажется, ее зовут.

— Легко сказать, трудно сделать, он же ее прогнал…

— Вот именно. А что это значит? Это значит, что она ему очень нравится. И он боится за нее. Если не удастся притащить, сговорись с ребятами, будто она уже была здесь. Покажи им ее фотографию. И пусть в один голос уверят его, что она приходила, волновалась…

— И что ты этим добьешься?

— Нам надо сломать, этого мальчика. Надо напугать его. Поверь мне, это будет трудно! За свою жизнь он совсем не держится, уж я знаю, таких типов. А вот за жизнь тех, кто ему дорог, будет сражаться до последнего. Сыграем на его благородстве. Посеем в его сознание зерно страха за жизнь этой девчонки. И не забывай, он должен сам, понимаешь, сам захотеть сбежать с базы. Он искренен, раттерианцы ему поверят. Оставят у себя. А там, глядишь и узнаем, что такое Белое братство и где оно находится…

— И зачем тебе это надо? Не пойму! Хозяин опять намекал, что хорошо бы уже нашу «малышку» использовать. Малютка — бомбочка третий месяц в твоем хранилище с медицинскими инструментами лежит. Давай плюнем на все, организуем потасовку с аборигенами. Сядем на корабль, сделаем ноги. И издалека взорвем «малышку», и всё живое в радиусе до двух тысяч километров приказывает долго жить. Спишем случившееся на самих раттерианцев, мол, сами влезли, куда не звали, сделаем постную мину. Но людей нет! Планета пустая. Мы хозяева. Очищаем воздух, и начинаем обустраиваться! Коммерсанты нам спасибо скажут!

— Все это будет хорошо, если жрецы Белого братства нам позволят. Неужели ты думаешь, что они скрываются где-то здесь? Они не дураки! Белое братство имеет свою базу где-то вдали от населенной территории. Об этом говорит и то, что все наши попытки сесть на планету с обратной стороны потерпели неудачу! Если уничтожим раттерианцев, а братья останутся, потому что засели где-нибудь под землей в четырех тысячах километров отсюда, они нас и близко не подпустят к своей Раттее! Забыл, какой они нам устроили подарочек? Мутировали вирус, которым мы их наградили, и прислали нам обратно! Твои коммерсанты, думаешь, тебе спасибо скажут? Ты же еще и виноватым окажешься!

А потом аборигены самих хракаэцетеляшпилей не подпускают даже к своей орбите. А эти уж обладают оружием посильней нашего! Да, кстати, а кто оплачивает нашу операцию, знаешь? Эти самые хракаэцетеляшпили. А им нужно одно — Белое братство и их знания. Кто владеет информацией, владеет миром, все, что увидит этот фаршированный техникой мальчик, сначала попадет в наши руки. Это не только деньги, это власть. Хозяин — шестерка у чешуйчатых. Он пыжиться, строит из себя босса, а сам у них с рук ест. Запомни Вороир, надо служить тому, кто сильнее.

— Страшный ты, человек, доктор! Надо будет, и через меня перешагнешь?

— Конечно, перешагну, только не сейчас. Мне нужен щит, если все выйдет, по-моему, то слава, почет и деньги тебе. А я должен в стороне остаться! Я по натуре серый кардинал! И на рожон никогда не полезу. Так, что здесь, на Раттее, меня бояться тебе не стоит. А уж, дома, лучше не попадайся мне на глаза, а лучше всего совсем забудь, что я был!

— Угрожаешь?

— Господь, с тобой, только предупреждаю. Идем!

Послышался тихий смех доктора. И они вернулись в операционную. Подошли ко мне. Доктор провел рукой по моей щеке.

— Красивый мальчик!

— Ну, так и возьми его, — огрызнулся директор Лаборатории.

— Возьму, обязательно возьму, только хочу, чтобы он сам ко мне пришёл, о помощи попросил, я помогу, обязательно помогу, такие как он, знают, что такое благодарность. Доверять мне начнет. А я ему таблеточек, микстурки, и тут же его душу через колено сломаю! И он будет мой….

— А тебе не кажется, что ты все усложняешь? Может просто его купить, как других?

— Нет, этот не купится! Он совсем другой весовой категории, чем твои уголовники, которые плоскостью ума подобны тараканам. Еда, блага цивилизации, и стремление к всеобщему обожанию — вот и вся их цель в этой жизни.

— Это ты у нас психолог, а по мне, он ничем от этих безмозглых выродков не отличается. Я с ним несколько раз разговаривал, тупой, недоверчивый и наглый…

— Правильно говоришь, хорошее слово произнес «недоверчивый». А знаешь почему? Такие как он — самокритичные люди, и их на лесть не купишь! Он фальшь твою чувствует! Несколько раз замечал, как только ты начинал говорить о высокой миссии, он тут же взгляд в пол упирал! Ну, ничего, и не таких я наизнанку выворачивал. Поиграем, мальчик, ты — мышка, а я — кошка…. И чем больше ты будешь сопротивляться, тем интереснее… — последние слова, были обращены ко мне. Он приоткрыл веко, посмотрел в мой глаз, и щелкнул меня по носу:

— Значит так, он приходит в себя, ты забираешь его к себе в комнату, там допрашиваешь, я подойду, послежу за ним. Описание города есть, я тебе давал читать отчеты первопроходцев, если будет юлить, увидишь. Да, и вот еще, к коменданту его не подпускай… Если два неглупых человека сговорятся против тебя, это уже сила. По одному мы с ними справимся. Кстати, у меня идея возникла — поручи ему ухаживать за гырхами, если мои предположения верны, животных он любит, и с ними быстро найдет общий язык. Отвлечём от коменданта, и привяжем к себе. Дави на научный интерес к этим собакам. Ну-с, давай приводить мальчика в чувство!

Доктор отошёл, и вскоре вернулся со шприцем, закатал мой рукав и сделал укол, какая-то сила меня потащила вниз. И я открыл глаза. Сначала я даже не узнал, этих людей. На меня смотрели двое незнакомых мужчин.

— Где я?

— В больничном отсеке, — произнес невысокий пухлый лысеющий мужчина в белом халате. — Как тебя звать?

— Константин Романов, — ответил я.

— Отлично, — он потер свои пухлые ухоженные руки, — а я кто?

— Наверное, доктор! А зачем эти дурацкие вопросы?

— Ты головой ударился, вот и проверяю, все ли в порядке с твоей памятью. Продолжим? — и, не дожидаясь моего ответа, спросил снова: — А это кто?

Я с удивлением посмотрел на второго высокого элегантного человека, с любопытством рассматривающего меня.

— Не знаю, — честно признался я.

— Ну, батенька, ты даешь! — захохотал тот, — меня и не узнать. Мы же с тобой в последнее время были неразлучны, как двое влюбленных.

— Да?! — неопределенно промямлил я, и почему-то подумал, что он врёт. Но ничего не сказал. Спустил ноги с высокого стола, и спрыгнул. Меня повело в сторону. Доктор придержал мой локоть.

— Идите-ка вы в свою комнату, — улыбнулся он, — полежите, — завтра придете в себя. Идите…

Он отошёл и нажал какую-то кнопку. Влетел еще какой-то парень в военной форме, и, обняв за талию, повел куда-то. Сначала я никак не мог понять, где нахожусь, все казалось нереальным красивым, и воздух, и обстановка, окружающая меня, и даже комната, куда меня привели, и усадили на кровать. Мой взгляд уперся в стакан, наполовину наполненный водой, я взял его и осушил до дна. Лёг и уснул.

Когда проснулся, сознание ко мне вернулось. Я вспомнил все. И даже разговор, подслушанный мной в операционной между директором Лаборатории и доктором, всплыл в памяти до последнего слова. И тут мне стало по-настоящему страшно. Я просто не знал, что мне делать. Куда бежать? У кого искать защиты? Комендант? Нет! Они и двух слов не дадут мне с ним сказать! Будут следить за мной, пестовать меня, охранять, чтобы потом «нафаршировать» своей техникой. Никке! Только бы спрятали ее! Так! Не психовать! Не позволять страху овладеть собой. Как говорил мне дед, если ты один в лесу и тебе страшно, прислонись спиной к дереву, чтобы не подставлять тыл, и попробуй сориентироваться. Но вся сложность в том, что я не дома, не в лесу, и за спиной нет дерева. Я стою как перст на открытом месте в чужой земле, чувствую опасность — со всех сторон на меня идет враг. Оружия нет. А что есть? Руки, голова и ноги! Что ж будем драться тем, что имеем…

Мои рассуждения прервали. Помощник коменданта открыл дверь и позвал к Вороиру, даже одеться помог. Когда-то я читал в детской книге, как в Южной Америке не то мая, не то ацтеки выбирали для жертвоприношения человека, который целый год жил как в раю: любое желание исполнялось. Но приходило время, его клали на жертвенный камень и вырывали сердце. Наверное, и меня ждет такая же участь. И самое обидное — сбежать нельзя, по той простой причине, что просто некуда.

В комнате Вороира, все было по-прежнему: кофе, коньяк и улыбка директора Лаборатории.

— Ну, что батенька, очухался?

— В каком смысле?

— Как ты себя чувствуешь?

— Вроде, нормально.

— Не томи, расскажи, как прошла твоя встреча с Верховной жрицей.

— Какая встреча? С кем?

— Ты куда вчера ходил?

— Не помню. А куда я вчера ходил?

— Так! Здесь нужен доктор!

Вороир по внутренней связи связался с доктором и попросил зайти. Больничный отсек был в двух минутах ходьбы от комнаты директора Лаборатории, если он придет позже, значит он где-то здесь, ведет прямое наблюдение, и ему надо будет выйти отсюда, пройти к себе в комнату, взять саквояж и вновь вернуться. Минут пять не меньше. Доктор пришёл через десять минут. Я засёк время по настенным часам, на которые тупо взирал все это время.

Доктор вошёл не спеша, неся в руках свой обычный черный саквояж. Не знаю почему, но я вдруг почувствовал, что от него исходит угроза. Мне стало холодно, и я поёжился.

— Так-так, — ворчливо произнес доктор, — значит, ничего не помним?

— Почему? — возмутился я, — что надо, помню. Задавайте вопросы!

— Где ты находишься?

— На Раттее.

— Кто ты?

— Я — Константин Романов, осужденный по статье…

— Какого цвета розы, выращенные тобой здесь?

— Белые.

Вопросы ссыпались как горох, и я старательно отвечал на них, и только на те, которые относились ко вчерашнему дню, морщил лоб и никак не мог «вспомнить» ответ.

Наконец, доктор, замолчал, и грустно улыбнулся:

— Очень жаль, что ты ничего не помнишь, это так важно для всех нас. Разреши, сделать тебе укольчик, освежить память?

— А если я откажусь?

— Конечно, конечно! Ты имеешь полное право! — вдруг быстро и охотно согласился он.

— Ну, нет! — рявкнул Вороир, — Доктор вы должны освежить его память, это надо не только для нас всех, это надо для всего космического сообщества! Вчера этот молодой человек впервые за долгие годы переступил порог города Туле, а потом, какое — то недоразумение, вышибло из него все, что он там видел! Контакт состоялся! И мы должны знать, какой!

— Ну, все-таки, это должно быть добровольно, я не могу, — засуетился пухленький человек, пряча от меня глаза.

— Ну, что ж, — недобро усмехнулся Вороир, — тогда это сделаю я.

— Вы не имеете права, — закричал эскулап и взмахнул руками.

Но Вороир схватил доктора за плечи и выставил за дверь. А сам подошёл к его саквояжу и вытащил шприц, уже наполненный какой-то жидкостью.

— Ай, да доктор! — пронеслось у меня в голове, — на всякого мудреца довольно простаты. А шприц — то он заранее заполнил.

Вырываться я не стал. Это было бы бесполезно. На меня тут же накинулись бы. Я просто приготовился к тому, что против своей воли расскажу все, что было в городе, и мне сделают еще один укол, например, с цианистым калием. Но реакция моего организма на введенную мне «сыворотку правды», была неожиданной не только для меня, но и для Вороира с доктором.

У меня начались судороги, я упал, изо рта пошла пена, меня крутило так, что я, не сдерживаясь, орал от боли. В это время сознание было четкое и ясное. Но потом, я отключился.

 

Глава V

Пришёл в себя уже ночью. В окно светили две луны. Было тихо. Я лежал с открытыми глазами, и на сердце у меня было муторно, как и в желудке. Неужели тот раттерианец и Верховная жрица специально сделали так, чтобы я упал. Они решили на мне показать, что люди с нашей базы перешли границу и роют уже за разрешенной территорией. А потом, как сказал жрец: «если ты не испугаешься боли». Боль была, и такая, что даже сейчас лежа в постели и не чувствуя ее, а только вспоминая, по коже бежали мурашки и становилось жутко. Но сердиться на них я не мог. Они были откровенны со мной. Только вот противно от сознания, что жители другого мира, так хорошо поняли нашу психологию, что с легкостью, манипулируют нами, мной, в частности.

И еще я так и не смог сам себе ответить на вопрос, почему молчу, подвергаю себя опасности? Ведь, что стоило сказать Вороиру и доктору, хотя бы половину правды. Что-то удерживало меня. А вот что, я так и не мог понять. И тут до меня дошло. Мысль была такая простая, что я даже улыбнулся. Неосознанно я встал в оппозицию к этим двоим. Раттерианцев можно было понять. Они защищали себя, своих близких, свою землю. И где-то внутри меня теплилось уважение к этим странным чужакам. Поэтому я и молчал. Только вот встав на этот путь, я обрек себя на полное одиночество. Перед моим внутренним взором вставала картинка, навеянная знаменитым фильмом — когда глубоко под землей рушился узкий мост, и на маленьком качающемся островке стоял герой, впереди пропасть, позади пропасть, и под ногами опора вот-вот полетит в преисподнюю. Таково мое положение на этот момент…

Дверь приоткрылась, и вошёл доктор, не включая свет, сел на мою кровать.

— Ну, что лучше тебе? — спросил он.

— Угу, — нехотя отозвался я.

— Вы меня так напугали, молодой человек, — проникновенно произнес он и погладил мою руку. Я не шелохнулся и тупо смотрел на него, ожидая, что сейчас он начнет хитрить и задавать каверзные вопросы. Но он промолчал. Тяжело вздохнул и вышёл, тихо закрыв дверь. От его присутствия стало холодно, я плотнее укутался в одеяло, и не заметил, как уснул.

Утром явился Вороир. Он сетовал на то, что перегнул палку. Даже просил не сердиться на него. И заговорщицки понизив голос, тихо сообщил, что направил рапорт о переводе меня к нему в Лабораторию, и ждет положительного ответа, не сегодня, так завтра обязательно. И что как только я встану, у него есть для меня очень интересная работа.

Потом зашёл комендант, задал дежурные вопросы. Сказал, что инцидент с раттерианцами исчерпан. Яму закопали. Потом крепко сжал мою руку, и, хмурясь, ушёл, качая головой.

На следующее утро Вороир вошёл ко мне в комнату, когда небо только-только начало сереть, весь какой-то таинственный и улыбающейся. Он помог мне подняться, и даже был так любезен, что собственными руками надел на меня рубаху.

— А теперь, батенька, — он внимательно рассмотрел меня, — вы должны дать мне слово, что никому ничего не скажете. Это секрет. Вы должны, как учёный, понять меня. К нам случайно попали три гырха. Это раттерианские дикие собаки. Аборигены считают их священными животными. Даже дотрагиваться до них считают кощунством. Но сейчас вы сами увидите, это прекрасные гордые животные. Мы просто хотим понаблюдать за ними. И как биолог, вы тоже должны быть заинтересованы в этом.

Говоря всё это, держа меня пол локоток, он торопливо провел меня по комнатам Лаборатории, потом, спустившись в подвал, он протащил меня длинным туннелем до конца и распахнул дверь, и легонько втолкнул в большое помещение. Около стены стояли две клетки, слева от них небольшой столик и два стула. Свет был тусклый, и я не сразу разглядел, животных. Но когда глаза привыкли к полумраку, я просто остолбенел.

За железными прутьями стояли два иссиня-черных существа, их морды были обращены в нашу сторону, носы морщились, и были видны четыре пары клыков, а сзади них лежало третье, положив голову на лапы. Они обладали внушительным видом, были грациозными и ослепительно красивыми, своим строением напоминали догов. А разница в том, что они были не такими массивными. Несмотря на то, что лапы выглядели сильными, все их тело было узким, а морда вытянутая. Длинные уши стояли торчком и были на удивление подвижные. От ушей по загривку шла короткая стоячая грива, доходившая до лопаток. Хвост волосатый.

Я приблизился к прутьям и ухватился за них руками, не сводя глаз с этих красавцев. Мы встретились взглядами. И тут мне стало как-то не по себе. Я увидел умные, осмысленные глаза. Я отшатнулся и налетел спиной на директора Лаборатории.

— Вижу, вы оценили наших гостей, — улыбнулся вкрадчиво он. — Думаю, вы найдете с ними общий язык. Предупреждаю, о гостях знают всего три человека, я, помощник коменданта и Ван, лаборант. Только вот одна загвоздка, подружиться с ними у нас не получается. И чтобы вы поняли, как я доверяю вам, открою маленькую тайну. Они не пьют воду, которую мы достаем здесь из колодца. Чтобы напоить этих псин, нужно выйти за территорию базы и набрать воды из горной реки, которая течет позади космодрома. Берите ведра и пойдем, я покажу вам проход. Именно поэтому я разбудил вас так рано, пока не было побудки, мы успеем сходить туда и обратно.

И он дернул меня за рукав, а я все смотрел и смотрел в глаза тому существу, которое стояло чуть впереди второго. Вороиру пришлось самому взять ведра и силой вытолкать меня за дверь, только тут я немного пришёл в себя. Видимо, довольный произведенным на меня эффектом, он стал болтлив.

— Да, батенька, они попали к нам случайно, любопытные твари. Сами зашли. А мы их в клеточку. Красавцы. Понаблюдаем и отпустим. Их трогать нельзя. Вот в эту дверь, запомните ее. Потом, сюда, под кустиками. Не забывайте, мы находимся под постоянным наблюдением нашего спутника. Так, что будьте осторожны. Конечно, если идти через космодром намного ближе, только там наверху спросят, а почему это Романову нужно на космодроме, и куда это он ходит? Вызовут вас, потом нас…. Узнают про гырхов, будет скандал! А нам это нужно?

Вот видите здесь можно пролезть. Напряжение выключают утром, когда идут наши доблестные ребята дежурить на вышки, включают вечером после сигнала к отходу ко сну. Так, что осторожненько можно выбраться. Да, и желательно ходить сюда только рано утром. Сами понимаете, кто увидит, разговоров не оберешься. Смелее, не бойтесь! Теперь всё прямо и прямо, вот и речушка, набираете воды….

Ну что же вы стоите, набирайте, или вы думаете, я за вас работу буду делать, не на того напали, батенька! Хе-хе! У каждого работа по чину. Вы таскаете вёдра, я руковожу Лабораторией. Ну, а теперь той же дорогой — обратно. Вы идите не спеша, а я потороплюсь. Мне надо быть во время побудки в комнате.

С этими словами, он похлопал меня по плечу и исчез. Я медленно набирал воды, мое состояние можно было бы характеризовать так: ударили по голове мешком, вот он и застыл как столб. Я хорошо помнил слова доктора, о том, что мне надо поручить ухаживать за собаками, чтобы отвлечь от возможного общения с комендантом. И если вчера у меня возникла мысль, что всё слышанное мной было просто фантазией или сном, то теперь я удостоверился в реальности того, что видел. Вот только странно, как же это вышло? О выходе души из тела я читал в старинных книгах. Но там душа покидала телесную оболочку в момент клинической смерти. Я же просто был без сознания.

«Неужели, — подумал я, — это действие того странного зеленного кристалла? Хотя теперь уже не проверишь! Вороир его вряд ли отдаст. И зачем это нужно было Верховной жрице? Она, что хотела, чтобы я удостоверился в том, что мои «соплеменники» сволочи порядочные? Но ведь это не так! Просто здесь собрали не лучшую половину людей, но там, на моей родине, такого бы не произошло. Потому что порядочных там больше. Да, разве объяснишь это существам, которые видели от нас только зло. Для них все мы — убийцы…»

С такими мыслями я и вернулся в подземелье. За столом сидел, Ван, весь какой-то дерганный прыщавый молодой человек.

— Ну, наконец-то, произнес он, вскакивая со стула, — ты, что так плёлся? Я уже стал беспокоиться. Значит, так, напоишь их: вон той палкой придвинешь миски, и нальешь воды, а потом палкой подвинешь к ним ближе. В клетку лучше не заходить! Учти, эти твари очень агрессивные. Как только я подхожу к ним, начинают рычать! Смотри…

Он сделал несколько шагов к клетке, и тот гырх, который был ближе к нам, вскочил на ноги, и зарычал…

— Ну, что я тебе говорил, — тарахтел он своим гнусавым голосом. — И учти, видеоаппаратуры здесь нет. Шеф боится, что кто-то может увидеть этих поганцев и сообщить коменданту, а тот сам знаешь, для него главное устав, а по уставу мы не имеем право даже притрагиваться к священным животным раттерианцев. Не знаю, что тут священного. Вонючие и паршивые псины. Так, что если что случиться дави вот эту красную кнопку. Да, ничего личного, но ты все-таки не свободный человек, а уголовник, поэтому я тебя закрою. Ну, всё! Я побежал, а ты не скучай…

Выплюнув вместе со слюной эти слова, он скрылся за дверью. Щёлкнул замок.

Я открыл дверь клетки и сел у входа. Глядя прямо в умные глаза первого гырха, я спросил его: — И как же вас угораздило? Вы, что не чувствовали, что здесь опасность?

И тут же замолчал. Конечно, слова Вана о том, что здесь нет аппаратуры наблюдения и контроля, могло быть правдой, но зная сущность Вороира и доктора, я сомневался в этом. Наверняка, что-нибудь поставили. Это нужно проверить. Я решил действовать нагло и открыто. Не закрывая дверь клетки, вошёл внутрь, взял миски, вышел, сполоснул их, налил воды и осторожно оглянулся. Двое гырхов сидели на задних лапах, закрывая третьего и, не двигаясь, смотрели на меня. Их позы и морды выражали любопытство.

Взяв миски, я вернулся в клетку, меня встретило молчание. Агрессии эти существа не выражали. Я подвинул одну миску к лежащему гырху, а вторую поставил перед тем, кто был ближе ко мне. Они, не спеша, понюхали содержимое плошек, и стали пить. Я сел невдалеке, прислонясь спиной к решеткам, дверь оставалась открытой.

— Ну, и что будем делать? — спросил я их. В ответ молчание. — Давайте, знакомиться. Меня зовут Константин Романов. Я такой же, как вы, тоже сижу в клетке. Только вы — в маленькой, а я в большой. Мы должны как-то общаться. Тебя будут звать, — я обратился к самому рослому — Дон, тебя — ко второму сидящему чуть поодаль — Дан, ну, а ты — к тому, кто лежал Дин. А знаете почему? Вы напоминаете мне звуки колокола. В детстве, я любил слушать перезвон колоколов в праздники, и мне казалось, что каждый удар, это какое-то невиданное животное: вы только послушайте: Дан — Дон — Дин, Дон — Дан — Дин. Чувствуете?

Гырхи смотрели на меня, молча, и не двигались с места. — Дон, ну, не смотри на меня так укоризненно. Я не могу вам помочь. Мы вместе заперты. Была бы моя воля, я тут же выпустил бы вас. Но не в силах.

Рослый гырх, вдруг встал на ноги и тихонько вышел из клетки. Он подошёл к двери и снова посмотрел на меня. Я нехотя поднялся, обошёл его и дёрнул за ручку: — Видишь, не открывается! А потом тебе туда нельзя, там много людей.

Я представил себе, как гырх выходит за дверь и натыкается на Вороира. Дон сморщил нос и тихонько зарычал.

— Там кто-то есть? — испугался я. В ответ — молчание. В это время Дан, не сводивший с нас глаз, поднялся, осторожно перешагнул порог клетки и стал обнюхивать пол и стены. Несколько раз он принимался царапать стену. Дойдя, до правого дальнего угла, напротив двери, он вдруг рыкнул, получилось: «Гррыых». Дон тут же сорвался с места. Я с удивлением наблюдал, как они заработали лапами, у них оказались огромные черные когти, которыми они ловко осыпали землю, И уже через пять минут исчезли в образовавшемся проеме, позади огромного камня, выпирающего своим серым боком.

Я стоял и ждал, что сейчас откроется дверь, и вбежит Вороир, помощник коменданта или Ван. Но время шло — никто не приходил.

— Может, и правда здесь нет аппаратуры наблюдения, — подумал я.

Куча земли около камня смущала, если придут — точно увидят. Гырхи обошли камень, и спереди ничего не было видно, только если подойти вплотную, и заглянуть за камень, взору открывался черный проход, из которого летела земля. И я стал растаскивать ее, складывая вдоль бортика цементного пола клеток, где уже лежало немного почвы. Несколько раз я оборачивался, и смотрела на Дина. Тот продолжал лежать, положив голову на лапы.

Не утерпев, подошёл к нему:

— А ты что лежишь? Тебе плохо? Ты бы помог своим друзьям.

Дин приподнялся, пристально посмотрел на меня. И в моем сознании, вдруг всплыла картинка, маленький новорожденный щенок копошился на красноватой земле, мне даже послышался его писк. Я тряхнул головой, избавляясь от наваждения: — Кажется, я схожу с ума, — решил я. И уже хотел встать, как Дин приподнялся на лапы, и я обомлел. Это был не Дин, а Дина. Живот выпуклый, а между лап чернели продолговатые соски.

— Ты с ума сошла, — выдохнул я, — ты понимаешь, что твоему малышу грозит опасность.

В сознании, тут же появился образ доктора, потирающего свои пухлые ухоженные руки, и разглядывающего лежащего на столе щенка…

Дина зарычала, и снова легла, по ее черной морде катились слезы.

— Тихо девочка, тихо, — я погладил ее по голове.

Но тут она зарычала чуть громче, и из-за камня выбежали Дан и Дон, вбежали в клетку и сели, как ни в чем не бывало. Я поспешил выйти, закрыл засов, разметал ногой оставшуюся почву, и, не зная, что делать дальше просто сел на пол напротив клетки, свесив голову на грудь.

Раздался тихий щелчок, и дверь бесшумно приоткрылась, кто-то наблюдал за мной. Это продолжалось несколько минут, и снова щелчок и тишина. Гырхи подошли к дверце клетки и смотрели на меня выжидающе. Я встал и открыл ее, они как две черные молнии кинулись к камню и исчезли.

А я стоял, и все никак не мог придти в себя. Гырхи — разумные существа. Нет, не просто умные, а именно разумные. Они вели себя так, как осторожные, просчитывающие ситуацию люди. Всплывший в сознании щенок. Это Дина послала мне информацию! Они общаются телепатически! Её слёзы! Она прочитала мои мысли! Это же чудо! Их нельзя отдавать в руки Вороира и доктора! Что они с ними могут сделать? Ван сказал, что гырхи их не подпускают к себе. Значит, они чувствуют опасность, исходящую от человека. Мне разрешили приблизиться, мне доверяют. Они ждут от меня помощи! А что я могу сделать? Пока только поить и кормить. Стоп! А что они едят? Ван, приносит им только воду. А чем их кормить?

Я опять вошёл в клетку, подошёл к Дине, приподнял ее голову и посмотрел в глаза. Представил себе, что даю ей яблоко. Она замотала головой. И ощетинилась. Я показал ей пустые руки. Спросил про себя: — что вы едите? Я должен знать, что вы кушаете!

Её глаза удивленно смотрели на меня, так, если бы к человеку подошёл иностранец и стал что-то спрашивать на незнакомом языке. И тогда я стал делать движение губами, думая, что ем, и, показывая пальцем на нее. Она еще несколько минут смотрела, не отрываясь, и вдруг в глазах засветилась искра понимания. И я в сознании увидел лежащие в сиреневой листве, какие-то темно-синие плоды, сморщенные и неприметные. Но вот она повела ушами, прислушалась и снова рявкнула. Дан и Дон через секунду сидели около нее, загораживая своими телами. Я быстро задвинул засов, но отойти от клетки не успел. Дверь распахнулась, и в комнату вошёл Вороир. Я сделал вид, что рассматриваю существ, которые с ощетинившейся шерстью повернули головы к двери и показывали свои клыки.

— Ну, как первый день, — весело спросил он? — что интересного показали наблюдения?

— Пока ничего! — пожал плечами, — у меня один вопрос: а что они едят?

— Ничего, — тряхнул он головой, — что только мы им не предлагали: яблоки, бананы, капусту, морковь, и даже раттерианскую траву. Эти стервецы ничего не едят. Всё гниет.

— Так что, они у вас давно? — ужаснулся я — и все это время они ничего не ели? Так они же умрут! Их надо покормить!

— Вот ты этим и займись, — увернулся он от ответа, — а пока прошу пройти к доктору. Он вас, батенька, посмотрит. Как там ваша головка поживает? Может, вспомнили что? А?

Я пожал плечами: — Как-то времени не было вспоминать…

— А вы хитрец, батенька, хитрец! — заржал Вороир, — не забывайте, здесь везде шпионы. Сам видел, как вы сидели напротив клетки и думали. Да-с. Вот так… Ну, да ладно! Что с вас взять, колючий вы какой-то, не ласковый!

— Вы тоже не красная девица, — огрызнулся я.

— Кто знает, может я лучше? — он толкнул меня игриво плечом.

Я с отвращением отшатнулся и вышел вон. В просмотровой доктор сидел за столом и что-то читал. Увидев меня, он так обрадовался, будто получил пожизненную денежную компенсацию. Вскочил, бросился мне навстречу, потирая руки, при этом улыбался во весь рот. Но вот глаз за дымчатыми стеклами очков видно не было. И я почему-то подумал, что они спокойные и холодные.

— Ах, как я волновался, — затараторил он. — Вас не было видно почти целый день. И куда, если не секрет, вас определил этот жестокий человек?

— Секрет, — сказал я.

— Тогда не говорите. Знаете ли, не люблю секретов, чем меньше знаешь, крепче спишь, не правда ли? Но он вас не очень нагрузил? Я его просил, дать вам легкую работу.

— Спасибо за заботу, очень благодарен. Он дал мне легкую работу.

— А!!! Все-таки послушал старика. Знаете, — он понизил голос, и сказал очень даже доверительным тоном, — не нравится мне этот директор Лаборатории. Груб. Но что делать, я у него в подчинении! Приходиться терпеть. Ах, как я испугался, когда он выставил меня за дверь и через мгновение я услышал ваши хрипы. Мне пришлось повозиться с вами, чтобы привести в чувство. Это недопустимо! Вы не хотите написать жалобу? Я бы помог вам ее переправить, куда надо. У старика тоже есть связи, не такие большие как у Вороира, но имеющие вес.

— Нет, спасибо, — стал отнекиваться я, принимая его игру.

— Вы что боитесь? — удивился он, — так никто не узнает. Мы потихонечку!

— Доктор, вы симпатичны мне, потому и не хочу подставлять вас, — я расправил плечи, входя в роль благодетеля. — Он страшный человек. А главное лжив. Все свои гадостные поступки облачает в высокопарные фразы, к нему и не придерешься. Вы подумайте сами, что мы напишем? То, что директор Лаборатории стремился помочь мне вспомнить обстоятельства моего контакта с представителями раттерианцев, которые столь важны для нашего правительства?

Лицо доктора приобрело унылое выражение: — Вы правы, мой дорогой! К сожалению! Ну, да, Бог с ним!

— Вы думаете, Бог с ним? — вырвалось у меня против моей воли.

— Конечно, нет! Это я просто так сказал, не подумав! Давайте оставим филологические изыски. Я вас осмотрю, и, если увижу, что вы в порядке, хочу вам кое-что показать.

— Давайте сразу приступим к показу, — как можно беззаботнее улыбнулся я, — пока голова варит.

— С вами легко общаться, молодой человек, — доктор стал серьезным. Подошел к своему столу, что-то взял и вернулся ко мне:

— Только не стойте как столб, давайте сядем, на диван. Не терплю смотреть снизу вверх. А вы выше меня, — последнюю фразу он выделил голосом. Льстить доктор умел. Тонко и ненавязчиво. Мы сели, и он протянул мне что-то похожее на пергамент.

— Что это? — в тот момент я совсем забыл о записке, которую вручила мне Верховная жрица, поэтому получилось естественно.

Доктор не сводил с меня глаз. Я чувствовал, как он просвечивает меня сквозь затемненные очки наподобие рентгеновских лучей.

— А вот это я хотел спросить у вас, — по-деловому заговорил он, — но, вижу, вы так и не вспомнили. Тогда давайте обратимся к фактам. Вы помните, что посадили черные раттерианские шары?

— Конечно, помню. Тем более что они стали белыми.

— Так, хорошо. Представьте себе, что вы их выкопали, я имею в виду, ваши белые — черные раттерианские шары. Как смешно звучит «белые — черные». Но оставим это. И пошли их показывать в город Верховной жрице. Вороир сказал, что вы просили за вами не следить, и он выполнил вашу просьбу.

— И вы ему верите? — я не удержался и съехидничал.

— Да, сейчас не важно, верю или не верю я этому человеку, — доктор начал злиться, — важно то, что когда вы вернулись, и вам стало плохо, мы, уж простите, обшарили ваши карманы. И нашли вот это!

Он аккуратно развернул пергамент. Тогда, когда эта записка только попала мне в руки, не было времени ее посмотреть, поэтому я стал разглядывать ее с интересом: — И что в ней странного? — не понял я.

— Не прикидывайтесь дурачком, вы же умный человек, — доктор вскочил на ноги и забегал по комнате.

— Простите, но я, правда, не понимаю, что вы хотите от меня услышать, — несколько опешил я.

— Дорогой мой, состав почвы и воды изображенный здесь в виде формул имеет в себе знаки таблицы Менделеева! — он почти зашипел, говоря это.

И тут до меня дошло, я схватил пергамент и уставился на него:

— А ведь, правда! Значит, они знают нашу таблицу Менделеева? Но это же фантастика!

— Наконец-то, до вас дошло! Вы понимаете, какое это страшное открытие для нас? Раттерианцы интересуются нашими науками! Но откуда они получают информацию? Вот в чем вопрос?

— И вы думаете, что это я ее сообщил? — внутри меня что-то оборвалось!

— Не знаю, мой дорогой, не знаю! Вы же ничего не помните, — он навис надо мной, пристально глядя мне в глаза, и вдруг его узкие губы раздвинулись, то ли в оскале, то ли в улыбке. — Но я считаю, что вам специально стерли из памяти время вашего пребывания в городе, чтобы мы не догадались о том, что они с вами сделали! Посмотрите, вы пришли домой, потеряли сознание, вам было плохо! А что, если вас пытали? Что, если накачали какими-нибудь наркотиками? Вот что значит неосмотрительность! Если бы вы позволили за вами следить, мы бы были в курсе того, что же на самом деле произошло в Храме белых жрецов. А так, на вас лежит большо-о-о-е-е-е подозрение в разглашении секретов нашей родной цивилизации. А это, если дойдет, до заинтересованных людей, — срок, а, может быть, и еще хуже.

— Доктор, не берите меня на мушку, — неуверенно стал оправдываться я, — если мне не изменяет память, наши первые экспедиции очень даже активно обменивались информацией, и вполне могли сообщить и таблицу Менделеева, сравнивая атмосферу и состав почвы двух планет.

— Отлично сказано, мой мальчик, именно так и следует говорить, если тебя припрут к стенке, — доктор уселся рядом со мной. — Я постарался показать, в чём тебя могут обвинить! Люди разные бывают, а там, — он подбородком кивнул на потолок, — чиновники, держащие бразды правления, в случае любой неудачи будут искать стрелочника. Запомни, ты — лучшая кандидатура. Будь осторожен! Не верь никому, даже мне! А теперь иди!

Ах, да, совсем забыл, возьми, это твое! — И он сунул мне в руку зеленый кристалл. Потом подхватил под локоть и выставил за дверь.

Я стоял, уставившись на кристалл, и не знал, что подумать. Свою роль кошки доктор сыграл великолепно. А вот я? Смог ли убедить в своей простоватости, скорее всего, нет. Из меня всегда был плохой актер.

Сунув кристалл в карман, я отправился в свой садик. Надо было полить цветы и посмотреть, не приготовили ли они мне какой-нибудь сюрприз. Но не успел я дойти до лестницы, как раздался сигнал на вечернее построение. Моим первым порывом было побежать и, как обычно, встать в строй, но тут мне пришла в голову мысль, как поговорить комендантом без посторонних. Я остался стоять на месте. Мое решение оказалось правильным. Комендант вышел на плац, осмотрелся и, увидев меня, махнул рукой призывая принять участие в построении. Я замотал головой и сделал оскорбляющий жест. Несколько братков засмеялись. Комендант решительным шагом направился ко мне.

— Романов, что вы себе позволяете, — громко сказал он, подходя ко мне.

— Простите! Молчите и слушайте, у нас мало времени. Сейчас сюда сбегутся — выпалил я и скороговоркой продолжал. — Вороир пешка, всем заправляет доктор. Будьте осторожны! Чип из моей головы вынули, пока. Началось нагноение. Хотят поставить через две недели, когда заживет рана. Они не догадываются, что я знаю про чип. Считают меня «болванкой», которая по всем параметрам подходит для фарширования шпионской аппаратурой. Их задача — создать мне невыносимые условия жизни на базе, чтобы я сбежал к раттерианцам. Им нужен выход на Белое братство. Второе, на складе с медицинским оборудованием лежит бомба. Они устраивают провокацию, на базу входят чужаки, бомба взрывается — раттерианцы и мы все отдаем Богу душу. Раттея без людей. Ее начинают осваивать наши деловые люди. И третье — они всеми силами стараются, чтобы мы с вами не смоги поговорить. Помогите мне… Вот, черт, Вороир! Быстро ему донесли… — и тут же перешёл на негромкий голос, — и я не обязан стоять в строю и подчиняться вам. Теперь я числюсь в Лаборатории…

— А ну повтори, — загромыхал комендант, — его лицо пылало негодованием, руки сжались в кулаки, будто он изо всех сил пытался не броситься на меня или еще на кого-нибудь.

— Пожалуйста, меня зачислили в Лабораторию, и я подчиняюсь не вам, а директору.

— А вот это ты видел? — комендант сунул мне под нос фигу. — Твой Вороир не имеет права забирать тебя без моего разрешения. А такого разрешения не дам. И сейчас ты у меня строевым шагом пойдешь в карцер. Налево. Шагом марш! — ревел он.

— Что тут происходит? — Вороир подбежал, тяжело дыша.

Комендант резко повернулся на каблуках, и вся его ярость вылилась на директора Лаборатории. Сначала он смачно облил его матом, а потом рявкнул: — Я не позволю вам заниматься самоуправлением! Осужденный Романов подчиняется мне.

— Конечно, конечно! — как из-под земли появился доктор, запыхавшийся и с капельками пота на лице. — Но он болен, пока еще болен. Могу представить диагноз. Как только его состояние позволит, он тут же встанет в строй.

— То есть как? — заорал я, — но мне директор Лаборатории сказал, что он подал рапорт, чтобы перевели меня в Лабораторию!

— Рапорт? — комендант захохотал, — Чтобы вы знали, Романов, рапорт сначала подается на рассмотрение мне, а я уже принимаю решение…

— Вы обманули меня, — с негодованием обратился к директору.

— Нет! — стал оправдываться Вороир, — чтобы поднять вам настроение, я обнадежил вас. Я и в самом деле, собирался сегодня подать рапорт на имя коменданта…

— Смею заверить вас, я его не подпишу. Романов в строй.

Но тут спокойный холодный как сталь голос доктора заставил всех замолчать.

— Простите, комендант! Но вы, кажется, забыли о правах человека. Больному с таким диагнозом, что у Романова нельзя делать резких движений, поднимать тяжести, находиться в дымном помещении, слушать громкую музыку, подниматься на высоту более трех метров… Продолжить? И я как врач, категорически заявляю, что юноша ближайшие две недели будет под моим личным присмотром. Но как только ему будет лучше, я сообщу вам. Вороир, будьте любезны отведите Романова в его комнату.

— Но я хотел полить цветы, — заупрямился я.

— Завтра с утра польете. Вы бледны, возбуждены, у вас глаза красные. И я боюсь, что вам опять станет плохо, — настаивал доктор. А Вороир вывернул мне руку за спину, так, что я взвизгнул от боли, и повел к зданию Лаборатории.

И уходя, слышал вкрадчивый голос доктора, убеждающий коменданта:

— Вы не должны сердиться на Романова. Он получил сильное сотрясение мозга. Отсюда его и агрессия. Сам не знаю, как он умудрился выйти из больничного корпуса. Не доглядел. Нет мне прощения. Но как только…

Дальше уже ничего не услышал. Вороир ввел меня в здание Лаборатории, отпустил мою руку и заорал:

— Ты, что, сукин сын, себе позволяешь. На кой… ты поперся на улицу. Мы с доктором его прикрываем, а он… Подставить нас хочешь?

Осознав, что мое сотрясение мозга позволяет мне быть злым и распущенным, я не остался в долгу:

— Да, плевал я на вас и вашего доктора. Вы с ним брешете, как псы бездомные, сами обещали мне Лабораторию, а как чуть комендант бровки нахмурил, тут же и сдали меня. И нечего было вести меня сюда. Лучше в карцере два дня посидеть, и быть там, где мне положено быть. Комендант зверь, но намного порядочнее вас…

И повернувшись спиной к обалдевшему Вороиру направился… к гырхам.

Влетев в подвал, я застал жуткую картину: Ван метлой, просунутой между прутьями, пытался ударить Дана по морде. Тот только отступал назад и угрожающе скалился.

— Мать твою… — закричал я и оттолкнул Вана от клетки, вырвал из его рук метлу, схватил его за шиворот, потащил к двери, вышвырнул в коридор и закрыл дверь, навалившись на нее плечом. Лаборант стал рваться назад, стучал кулаками и что-то кричал. Послышались голоса. Я отошёл от двери, она туже распахнулась, и влетели доктор и Вороир. Я, набычившись, зло уставился на них.

— Константин, — доктор пытался меня успокоить, — вы возбуждены, и не можете мыслить адекватно. Вас никто не хотел обидеть! Давайте поговорим спокойно!

— А не пошли бы вы… А я вам почти поверил, доктор, а вы такой же, как они! Мне ничего не надо от вас. Оставьте меня в покое!

— Он ударил меня — скулил Ван.

— С ним надо быть осторожным, он неуправляем, — суетился Вороир.

— Выйдете отсюда вы — оба, — тихо прошипел доктор, и те скрылись за дверью. Эскулап повернул ко мне свое лицо, по которому уже ручьем тек пот.

— Константин, если бы вы знали, как с вами трудно! Ваши поступки непредсказуемы! А реакция настолько импульсивна, что понять ее просто невозможно.

— А я вам не подопытный кролик, за мной не надо вести наблюдения. Я только обыкновенный уголовник, а таких, как я, полно на базе. Для своего надзора выберете кого-нибудь другого. А меня оставьте.

— Как скажете, — охотно согласился эскулап. — Только разрешите мне сказать вот что: вы не простой уголовник, вы в отличие от них свободный и разумный человек, и этим мне приглянулись. Во-вторых, не смотря на то, что вы действительно еще не оправились, я могу дать разрешение на ваше возвращение, но тогда не обессудьте, вы должны будете забыть об этих прекрасных собачках. А вы, как я вижу, уже успели к ним привязаться. Ну, как? Только ваше слово! И я тут же отправлю вас назад или дам возможность еще некоторое время побыть здесь. А, если мне удастся, все-таки переломить сопротивление коменданта и оставить вас при Лаборатории. Учтите, я подчиняюсь коменданту. Поэтому действовать как вы, наскоком — считаю глупостью.

— Врёте, вы все врёте!

— Дорогой мой, мы все врём, в той или иной степени… Общаясь с людьми, мы надеваем ту маску, которая по-нашему мнению наиболее уместна в данном случае. Я могу тоже сказать, что вы сейчас играете какую-то непонятную для меня роль. Скажите мне, только искреннее, что вам больше всего хочется в данную минуту?

— Задушить вас, Вороира, коменданта и сбежать домой!

— Верю, верю, — доктор довольно заулыбался, вынул белоснежный платок, и стал вытирать лицо. Потом подошёл ко мне и протянул руку, чтобы погладить по спине. Но Дон вдруг зарычал и бросился на прутья грудью. С несвойственной ему прытью эскулап отскочил от меня и с отвращением поглядел на гырха:

— Прекрасный образец! А какая стать! Красивые собаки… Это и есть гырхи? Что вы можете сказать о них?

— Ничего, — буркнул я, — свободолюбивы, как и всякие дикие животные. А что с ними хочет сделать Вороир?

— Понятия не имею! Но думаю, что он может хотеть с ними делать? Понаблюдает и отпустит! Хотите провести с ними ночь?

— Хочу! А Вороир не будет против? — насторожился я.

— Я попытаюсь его убедить, скажу, что вам будет полезно провести ночь в обществе собак. Вы же знаете, собаки помогают избежать стрессовых мыслей. Оставайтесь здесь, сейчас распоряжусь, и вам принесут сюда раскладушку.

— Гырхи давно ничего не ели, попросите Вороира, пусть он отпустит меня, я пойду, наберу воды и поищу для них какую-нибудь еду. Нашего они ничего не едят, — смелее попросил я.

— Конечно, конечно! Это вы хорошо придумали. Только будьте осторожны! Не попадайтесь никому на глаза, — и с этими словами он вышел. Дверь на ключ не закрыл.

Я подошёл к клетке и посмотрел в глаза Дону. Мысленно поблагодарил его, за помощь. Потом представил те плоды, которые увидел в сознании, когда общался с Диной, и спросил, где мне их взять. Дон как-то быстро понял меня. У меня возникло ощущение, что я вспомнил, в сознании появился ручей, где брал воду, а на другом берегу темно-фиолетовый куст, на котором гроздьями висят сморщенные синие плоды. Я кивнул головой.

По тому, как наморщились носы гырхов, и появились клыки, я понял, что, кто-то вошёл, но сделал вид, что не замечаю этого. Сзади кто-то кашлянул. Я обернулся. В подвале были Вороир и Ван, который держал в руках, раскладушку, подушку и одеяло.

— Романов, — директор Лаборатории еще раз кашлянул, прочистил горло и продолжил, — доктор попросил разрешить вам провести ночь здесь. Я согласен. Прошу вас отметить мое расположение к вам… Надеюсь, то маленькое недоразумение, которое случилось сегодня, не помешает нам остаться друзьями…

Но я не дослушал его, схватил вёдра, обошёл его как столб, и вышел из подвала. На улице еще было светло. Но оранжевое солнце катилось уже к горизонту. Из кофе раздавался смех. Наступил долгожданный для всех обитателей базы вечер, когда после переклички можно было расслабиться в кафе. Поэтому я спокойно дошел до лаза, не встретив никого. Быстро набрал воды. Потом по камням перескочил на другой берег речушки и как-то совсем быстро, будто знал заранее, куда надо идти, нашёл и куст. Плоды были мягкие, рвать их приходилось осторожно — одно резкое движение и в ладони расползалась каша. Я набрал только полведра, а вокруг меня стал меняться цвет. Золотистый воздух как-то сгустился и потемнел, сиреневые листья начали приобретать серебристый оттенок. Боясь, что включат охранную систему, и по проводам пустят ток. Я бегом припустился обратно. И вовремя. Не успел я перелезть через лаз и отойти на несколько шагов, как услышал характерный звук, и проволока приобрела синеватый оттенок — новое изобретение нашей цивилизации. Теперь, если подойти к ограде на расстояние метра, тебя ударит разряд электрического тока такой силы что слабые здоровьем тут же идут в гости к Богу, а сильные долго валяются в больнице.

В подземелье я нашёл только Вана, он лежал на раскладушке и смотрел в потолок. Увидев меня, сплюнул на пол.

— Что ты долго ходишь за водой, сбежать хотел?

— Если бы хотел, сбежал бы, у тебя разрешения спрашивать не стал бы, — ответил я.

— Ну-ну!!!

Уходить он, видимо, не собирался. Я постоял немного, сам не зная чего ожидая, а потом подошёл к клетке и открыл ее.

— Эй, ты чего? — заголосил Ван. — Закрой, выскочат ведь…

— Ну, и выскочат. Подумаешь, тебя покусают чуток. От тебя не убудет! — улыбнулся я. Гырхи отошли от меня и, прижавшись к Дине, сели на задние лапы, загораживая ее. Не обращая на них внимания, я вылил оставшуюся воду в мисках, налил свежую, втащил второе ведро с плодами и стал осторожно их выкладывать на цементный пол. Наверное, Ван слез с раскладушки и хотел подойти к клетке, чтобы получше рассмотреть, что я делаю, но тут Дан вскочил на ноги и сделал вид, что собирается прыгнуть. Завизжав, лаборант припустился к двери, выскочил, звякнул замок. Мы переглянулись с Даном. Я улыбнулся ему в знак благодарности. Разложив плоды, встал и вышел из клетки. Первой к ним подошла Дина, понюхала их и с жадностью стала есть. К ней присоединились и другие гырхи. Не прошло и минуты, как все было съедено. Все трое сидели и облизывались.

— Дина, — обратился я к самке гырха, которая тут же подняла голову и посмотрела на меня, она приняла это имя, — там кто-то есть?

Дина подняла уши, повела ими, и мотнула головой.

— Дан, Дон, ребята, давайте за работу, у нас мало времени.

Гырхи выскочили и скрылись за камнем.

— Дина, тебе надо ходить. Много лежать вредно, — медленно, чтобы она меня поняла, произнес я.

Самка тяжело поднялась на ноги, сделал несколько шагов. Было видно, что ходить ей тяжело. Слишком долго она лежала. Но посмотрев на меня, она вышла из клетки и стала осторожно по периметру обходить подвал, обнюхивая все, что встречалось на ее пути. Подошла к камню, за которым полным ходом шла работу по рытью норы, и как мне показалось, удовлетворенно рявкнула. Потом отошла, неуклюже забралась на раскладушку и легла на бок. Я сел рядом на пол. И стал ждать. Время текло. Наверное, я задремал. Потому что, когда мне в щёку уткнулось что-то мокрое и холодное, испуганно вскрикнул. Передо мной стоял Дон. Его глаза сияли гордостью.

— Все сделали? — спросил я, хотя спрашивать было незачем и так было ясно. — Ребята, что-то быстро вы прорыли подкоп. Куда он ведет?

Дон мне не ответил. Он не понял меня.

— Подождите, я проверю, — и, вскочив на ноги, бросился к камню и полез по норе. Проход был достаточно широкий, так что я полз на четвереньках вполне спокойно. Да, и ползти было не очень далеко. Скоро впереди замерцал свет, и я выполз наружу как раз под лестницей, ведущей к моим цветам. За мной вылез Дон. Он оглядывался, вертя мордой в разные стороны, решая куда бежать. Я схватил его за голову и заставил посмотреть мне в глаза. В сознании стал прокручивать ситуацию, когда они приблизятся к проволоке под током, и их убьет. Потом представил, как всходит солнце, человек дергает рычаг, проволока гаснет, и гырхи спокойно перелезают через лаз. Дон сморщил нос и тихо зарычал. Я понял, он мне не верит, тогда я представил себе, как шёл за водой, и показал рукой на кусты, окаймлявшие космодром. И подтолкнул его. Мол, сбегай, посмотри.

Дон только сделал движение вперед, и тут же, как будто бы растворился в воздухе. Его черная шерсть слилась с черными пятнами земли, которые создавали причудливые тени деревьев и кустарников, освещенные двумя лунами.

Вернулся он быстро. Глаза уже не сияли радостью. Они были печальны. Мы оба полезли обратно. У входа нас ждали Дина и Дан. Дон сел перед ними и стал смотреть на обоих, переводя взгляд то с одного, то на другого. Дина подняла голову и тихонько завыла. Я не выдержал:

— Дина, девочка, подожди немного. Только солнце встанет, и вы уйдете, я обещаю вам.

Я погладил ее по голове, и она сунула морду мне в шею. Потом я повел ее к раскладушке, она легла, а мы все втроем уселись около нее, ожидая восход солнца. По моим подсчетам ждать осталось недолго.

Вдруг Дина дернула ушами, ее движение повторили Дон и Дан. И все трое бросились к клетке и заняли свои привычные места. Мне осталось только закрыть засов и лечь, притворившись спящим. Тихо щелкнул замок, вошёл Вороир, и потряс меня за плечо:

— Романов, быстро к доктору.

— Зачем? — недовольно поинтересовался я.

— Комендант, не нашёл тебя в кровати и поднял крик. Надо тебя показать!

— Ладно, — буркнул я, и бросил взгляд на Дона, Гырхи сидели перед Диной и с тревогой смотрели на меня. Их клыки были видны как никогда — Не волнуйтесь, я скоро вернусь, — мысленно успокоил я их.

В кабинете у доктора сидел комендант. Увидев меня, он подошёл и стал внимательно разглядывать!

— Где вы были, Романов? Я несколько раз за ночь заходил к вам в комнату, вас там не было!

— В лаборатории сидел за микроскопом. Спать не хочется. По работе соскучился, — соврал я, и кажется, покраснел.

— Если судить вот по этому диагнозу, что дал мне доктор, вы находитесь в плачевном состоянии. И что сидеть за микроскопом — это новый вид лечения?

— Конечно! — вставил свое слово доктор. — Вы видели, он был возбужден! Я дал ему возможность успокоиться. Правда, не проследил, чтобы вовремя его отправить в постель! Моя вина!

— Что-то в последнее время, милый доктор, вы делаете много ошибок, вы не находите? Уже второй раз за сутки я слышу от вас, что не доглядели. Романов, вы ели?

— Нет, — честно признался я, — да, мне как-то и не хочется…

— И что вы на это скажете доктор? Я спрашивал в столовой, ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин Романов не приходил, и никто из медпункта не прислал за едой. Причем и вы, и директор Лаборатории с аппетитом ели, сидя передо мной.

Доктор всплеснул руками: — Какая непростительная ошибка! Романов, мальчик мой, что же вы не сказали, я совсем забыл! Вороир, а вы, почему не подсказали мне. Да, мы с вами настоящие палачи. Сейчас все исправим.

— Ну, уж нет! — комендант подошёл ко мне, и взял под руку. — Я сам накормлю его. Вам больше не верю. И учтите, буду приходить каждый день, и справляться о состоянии здоровья вашего больного.

— Бог мой, — кудахтал эскулап, — Вороир, и вы пойдите, пусть вам будет стыдно. Проследите, чтобы ничего жаренного и жирного. Да, кстати, позовите, ко мне Вана…

Мы вышли на улицу. Я сознавал, что комендант ищет любого предлога, чтобы остаться со мной наедине. Но Вороир, как приклеенный, шел рядом. Мы пришли на кухню, включили свет. Комендант открыл холодильник, и только тут я понял, как голоден. Передо мной выставили курицу, холодную картошку, стакан молока, огромный ломоть хлеба. И я с жадностью принялся за еду.

— Вороир, вы, что тут сидите. Можете идти. Я сам прослежу, чтобы Романов поел, — сказал комендант.

— Нет, я уж с вами. А то мне от доктора влетит, — проговорил директор.

— Вы, что боитесь доктора? — брови коменданта поползли вверх.

— Да, — вдруг честно признался Вороир и смутился.

— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул комендант. И оба замолчали, глядя, как я расправляюсь с едой. Но стоило мне облокотиться на спинку стула, и погладить рукой живот, как директора, словно подменили, он стал до отвращения деловым:

— Ну, все, я вижу, вы поели, а теперь спать! Я провожу вас! Уже скоро утро. И комендант устал. Спать, батенька, спать!

Он подхватил меня за руку и потащил к зданию, где располагались жилые комнаты. Комендант остался сидеть на кухне. Директор втолкнул меня в комнату, подождал, пока я сниму верхнюю одежду, выключил свет и только после этого ретировался. А я мгновенно уснул.

Проснулся я от того, что кто-то вошёл в мою комнату. Открыв глаза, увидел одного из лаборантов Вороира. Он поставил поднос с завтраком на тумбочку.

— Привет, — поздоровался он.

— И вам того же, — ответил осторожно я.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался мой благодетель.

— Как рыба на сковородке, все в последнее время так заботливы, так внимательны, что возникает вопрос: что вам надо?

Лаборант захохотал, и хлопнул меня по плечу: — Молоток! Хорошо держишься. Меня братки прислали. Просили передать, что если не перестанешь стучать Вороиру, закопают.

— С чего вы взяли, что я стучу?

— Ой, только не строй из себя невинную овцу. До того, как ты в яму плюхнулся, чтобы не происходило, и ты был свидетелем, все до мельчайших подробностей становилось известного нашему Директору. Он многих поймал! Ребята недовольны! Хотя вчера ты здорово умыл и коменданта, и директора! И как тебе это удается? Они носятся с тобой как с списанной торбой!

Наверное, я покраснел, и чтобы не сорваться — сжал губы. Что я мог сказать в свое оправдание. Я же не знал тогда, что и мои походы в кафе, и случайные разговоры с друзьями по несчастью, будут известны директору.

Лаборант усмехнулся, — Ну, будем надеется, что ты все понял! Ешь! — и вышел.

В спешке проглотив завтрак, и, кое-как приведя себя в порядок, я поспешил в подвал к гырхам. Ключ торчал в двери. В помещении никого не было. При моем появлении, Дан и Дина вскочили на ноги — они были одни.

— Где Дон? — спросил я у Дана. Тот оскалился. Я взял его морду и посмотрел в глаза. — Расскажи, что случилось, — попросил я мысленно. Дан мотнул головой, пытаясь вырваться. Но я удержал его — Пожалуйста!

И тут перед моим внутренним взором возникла картинка, я ухожу. Потом открывается дверь, входит Ван. У него в руках что-то блестящее. Он подходит к прутьям направляет что-то похожее на пистолет, и темнота. Потом, снова клетка, Дина, но Дона уже нет.

— Господи, — вырвалось у меня! И я схватился руками за голову. Тяжелое дыхание Дины, и ее мокрый нос на моем лбу, заставили поднять глаза. Теперь уже она пыталась встретиться со мной взглядом, но я этого не хотел. Я боялся сказать ей то, что уже знал. Вскочив на ноги, я схватил вёдра, и, послав им мысленно, что скоро вернусь, быстро ушёл.

Я был в таком подавленном состоянии, что даже не подумал о том, что меня могут увидеть. Я просто шагал и думал: — Что мне делать? Круг сжимался. Получается, что готовить меня к побегу, Вороир стал загодя, пока чип сидел в голове. Он хорошо все просчитал. Выставить меня в качестве дятла, великолепная идея. Братки дятлов не уважают, даже больше, если поймают, просто устраивают несчастный случай. А я еще кое-кому помешал яму рыть! Если вернусь, мне не жить. Интересно, комендант в курсе? Должен быть в курсе.

Я вспомнил, как в последний раз общался с ним в его комнате в присутствии бутылки виски: — Так вот еще, что он мне хотел сказать! Я тогда не все понял!

Хорошо, посмотрим в глаза фактам. Что я могу сделать? У меня есть полторы недели. Пока я без чипа, меня будут пестовать, потом, пригласят к доктору для осмотра, сделают укол, якобы для какой-нибудь профилактики, и в операционную. Потом три дня будут держать под наблюдением, и, если аппаратура будет работать нормально, отправят назад к браткам. Там меня встретят с «распростертыми» объятиями, приготовят мне пару шуточек со смертельным исходом. Но доктор меня «вовремя» спасет и поставит перед дилеммой: или смерть от братков, или побег к раттерианцам. Что хочу я? Если честно, ни того, ни другого. Кто мне может помочь? Только комендант. Но к нему меня не подпускают. Стоп. Лаз. Но, если я помогу гырхам бежать. Нору тут же обнаружат. Что будет со мной? Да, ничего. Про гырхов знают Вороир, доктор, Ван и я. Меня они не тронут. Я им нужен. Затаят злобу — да! В любой момент подставят. Но, пока я им необходим, не тронут.

А что они сделают с Доном. Поставят чип и оденут ошейник. Мне объяснят, что это на благо науки. Наблюдение за дикими животными, разве это плохо? У себя на планете мы занимаемся этим повсеместно. Но гырхи, не просто животные. Они разумные существа. Людям не нравится, когда вмешиваются в их частную жизнь. Но сами, мои соотечественники, очень даже любят совать нос в чужую кастрюлю. А потом всенародно смотреть Online на экране. Мне всегда были противны передачи реалити-шоу, но, наверное, я являюсь исключением. Предупредить Дона? Да, это самое лучшее. Пусть знает. Они поставят ему чип, значит, отпустят в ближайшее время. А остальные? А Дина? Её щенку угрожает опасность, его заберут, отвезут к нам. А там продадут за большие деньги. Конечно, все было бы проще, если бы это была обыкновенная собака, которая после расставания со своим новорожденным, быстро все забывает. Но гырхи! А если у матери отобрать её ребенка? Нет! Я этого не позволю. Они сегодня должны сбежать. Лучше всего вечером. Перед построением. А я вылезу через лаз, и попробую связаться с комендантом. Пока чипа нет, я свободен в своих поступках!

Размышляя, таким образом, я набрал воды, плодов и вернулся обратно. Налив воду по мискам, и разложив еду для гырхов на цементном полу, я сел рядом. Дина вдруг тяжело поднялась, подошла ко мне, и начала тыкаться носом в мой карман, сначала я не понял, чего она хочет. Пошарил по карману, вынул зеленый кристалл и протянул ей. Она с благодарностью посмотрела на меня, осторожно зубами взяла его бросила в воду. Подождала, пока вода станет светлой, и жадно начала пить. Вылакав все, она так же осторожно взяла кристалл и переложила его в другую миску, подвинула её лапой к Дану, который тут же опустил туда морду. Я вышел из клетки, подошёл к раскладушке и жестом позвал Дину лечь на нее. Но она дернула головой, и не сдвинулась с места. Вернувшись обратно, я сел около открытого входа в клетку и замер. Мы ждали Дона. Время, казалось, тянулось очень медленно. Когда я уставал сидеть, я вставал, ходил в нетерпении по подвалу, снова садился, и снова вставал и мерил шагами помещение. Наконец, уши Дины дернулись, значит, кто-то подходил. Прикрыв клетку, но, не закрыв ее на задвижку, я подошёл к двери, ведущей в подвал, и распахнул ее. Ко мне приближались Вороир и Ван, что-то неся на носилках, прикрыто белой простыней. Отодвинув меня, они вошли, опустили носилки на пол, открыли вторую клетку, и осторожно втащили их внутрь. Простыню отдернули. Там лежал Дон. Он был недвижим.

— Что вы с ним сделали? — довольно резко обратился я к Вороиру.

— Особенного, ничего, — ответил мне директор Лаборатории, — измерили вес, сделали несколько фотографий, пересчитали зубы. Да, не волнуйся ты так, Романов, — через несколько минут он очнется.

— А это что? — спросил, разглядывая не большой зашитый порез на голове у гырха.

— Это? — Вороир приблизился ко мне, рассматривая место, на которое я указывал пальцем.

— О, недоразумение! Маленькая ранка. Мы усыпили его, а он очнулся, и попытался спрыгнуть со стола, но лапы не слушались. Ударился о ножку. Рану мы обработали, так что ничего страшного с твоим подопечным не случилось. О, смотри, веко дергает! Сейчас придет в себя, — и он быстро отошёл от нас и спрятался за прутья решетки.

Действительно Дон открыл глаза, и попытался встать, не получилось. Он тяжело задышал, открыл пасть и высунул язык. Ему хотелось пить. Я оглянулся на Дину. Поймав мой взгляд, она ударила лапой по миске Дана, та перевернулась, и кристалл откатился в сторону. Меня будто подбросило. Со всех ног бросился наливать воду в посуду, и сунул туда кристалл.

— Ты что делаешь? — вдруг вскричал Ван.

— Гырх хочет пить, — ответил я, не глядя на него.

— Ну, так, и дай ему воды, зачем ты, драгоценный камень туда бросил? — голос лаборанта был полон негодования.

— Этот камешек мне доктор дал, наверное, за красивые глаза, а миска гырха лучший банк, отсюда его никто не возьмет, — съехидничал я и посмотрел в его алчные и одновременно удивленные глаза.

Дон повел носом, приподнял голову, и я подсунул посудину с водой. Он начал жадно пить. С каждым глотком к нему возвращалась сила. Вскоре он уже сидел, подергивая головой, будто хотел сбросить что-то мешающее ему. Потом он перестал трясти головой и пристально посмотрел на меня, я попятился. Уткнувшись спиной во что-то холодное, остановился. Дон шёл на меня, не сводя своих умных все понимающих глаз. И я решился. Представил себе, как над его неподвижным телом склонился Вороир и доктор, как они разрезали ему голову, и вставили туда маленький блестящий чип. А потом смотрят на экран и видят, много гырхов, маленьких щенят, и, черт меня дернул, представить, как кто-то из самцов покрывает самку.

Отчаянный вой Дины заставил меня вздрогнуть, и я опустил глаза, Вороир выругался, а Ван отшатнулся и ретировался поближе к раскладушке. Когда же я снова посмотрел на Дона, тот стоял, опустив голову, и раскачивался. Так продолжалось довольно долго. Наконец, он медленно пошёл к открытой двери клетки, Вороир попытался ее закрыть, но не успел. Дон прыгнул и грудью ударил по дверце, она распахнулась, а директор Лаборатории от неожиданности сел на пол.

— Романов, сделайте что-нибудь, — заорал он.

Но я ничего не успел сделать. Дон как таран метнулся к стене и ударился головой, что-то хрустнуло, и он упал. Я одним прыжком очутился около него. Встал на колени, и поднял его голову. Руки были в чем-то липком. Его умные глаза заволакивало. Взгляд погас: — Нет! — закричал я. — Дон, что ты наделал?!

И тут в луже крови, я увидел что-то маленькое и блестящее — чип. Гырх сделал свой выбор!

Что-то темное прошмыгнуло мимо меня, и тут же раздался злобный рев, Я оглянулся. Ван наклонился над миской Дона, что-то взял из нее, и бочком стал выбираться из клетки. В это же мгновение, Дина бросилась на Вана, ее передние лапы достали до его плеч, а потом спустились вниз, оставляя за собой ровные прорези на рубашке, заполнявшиеся кровью. Лаборант заголосил и упал около Вороира. Его тело стало странно выкручиваться, побежали судороги и через мгновение он замер. Директор Лаборатории встал на четвереньки и, с несвойственной для такого крупного человека ловкостью, засеменил к двери. Дина стояла над телом Вана и не сводила взгляд с Вороира, она подалась вперед, клыки обнажились, из пасти вырывались хрипы. Директор распахнул дверь и бросился наутек, Дина за ним, я за Диной, Дан за мной.

 

Глава VI

Вороир мчался как стрела, он выскочил из подвала и скрылся за первой попавшейся дверью в коридоре. Самка гырха стала когтями царапать дверь, яростно рыча. Я подбежал к ней, грубо схватил ее за гриву и потащил к распахнутой наружной двери. Она упиралась лапами, мотала головой, только вот что странно, даже не приняла попытки расправиться и со мной. Мы выбрались на улицу, я осмотрелся, никого на горизонте не было. И тогда я потащил ее к кустам, растущим вдоль космодрома.

— Дина, надо бежать, подумай о детеныше, — повторял я как заклинание. Не знаю, поняла она меня или нет, но перестала сопротивляться пошла рядом со мной. — Беги же, ну, беги, — я подталкивал ее сзади. Но, видимо, выброс адреналина, вызванный стрессом, стал затухать, и она шла все медленней. Дан крутился около нее, подвывая. Но она только странно вздрагивала, каждый шаг давался ей с большим трудом. Не знаю, что пришло мне в голову, но я взвалил ее на плечи и побежал. В моем сознании была цель — дыра в ограде. И я стремился к ней изо всех сил. Задние лапы Дины, волочились по земле. Подбежав к лазу, я опустил самку гырха. Она стояла, пошатываясь, как совсем недавно Дон.

— Ну, же — закричал я с отчаянием, — лезь. Но она не шевелилась. Тогда я сам переставил ее передние лапы через нижний ряд проволоки, подтолкнул, боком пытаясь пролезть вместе с ней, оцарапал руку пониже плеча. Поднял ее задние лапы, Она недоуменно посмотрела на меня и стала переставлять передние. Так я перетащил ее через заграждение. Дан ловко перепрыгнул сам.

— Веди в укрытие, — крикнул я Дану. И он побежал вперед, постоянно оглядываясь, Дина легла. Но я снова взвалил ее на плечи и побежал за гырхом. Мы перешли ручей, прошли мимо кустов, где я собирал плоды, углубились в лес. Неожиданно самка гырха напряглась и стала отталкивать меня, съезжая со спины. Я отпустил ее. Взгляд Дины был удивленно-несчастный. Тут я только заметил, что задние лапы ее поранены, это, наверное, случилось из-за того, что я тащил ее, и а с левой стороны тела, от хвоста до лопаток шла кровоточащая рана — результат нашего неумелого протаскивания через колючую проволоку. Морща нос, хромая и скуля, она вдруг резко свернула в сторону и направилась к камням. Опустив голову, она что-то нюхала на земле, потом юркнула в заросли. Мы за ней. Она лежала среди валунов скрытая кустарником на правом боку. Я решил промыть ей рану, но вдруг увидел, что она рожает…

— Дан, миленький, беги за помощью, — попросил я. Гырх сел на задние лапы и я понял, что он сейчас завоет. Сжав его морду в ладонях, замотал головой. — Нельзя, нас услышат, ее заберут. Беги, Дан, беги! Я помогу ей…

Гырх вскочил на лапы и, не пошевелив ни одного листика, исчез. Мы остались с Диной одни. Что делать, приблизительно знал. Я не раз принимал роды у нашей собаки, один раз даже помогал бабушке с нашей коровой Зарянкой. Самка гырха была очень слабой. Я гладил её, приговаривая: — Молодец, молодец, ну, еще немножко.

Потуги сначала были очень редкими. И я очень боялся, что Дина просто не сможет разродиться. Настала ночь, но две луны так ярко освещали наше логово, что я все хорошо видел. Потуги стали чаще, наконец, появилась головка, а затем и весь щенок. Я помог ему выбраться и поднес к морде Дины: — Ну, же, вылизывай…. Давай, девочка! Только не спи.

Измученная Дина обнюхала его и стала медленно с трудом лизать, снять пленку ей не удавалось. Я сделал это сам. Потом оторвал рукав от рубашки, вытер его. Пуповину перекусил зубами. Щенок пищал, и тогда я наклонился, и придвинул мордочку новорожденного к соску. Уцепившись за него, он замолчал. Наевшись, он задрожал. Ему было холодно. Я попытался положить его рядом с Диной, но писк не прекратился, и тогда я не найдя ничего лучшего сунул его за пазуху. Он там повозился и успокоился. Часть последа лежала на земле. Но самка никак не реагировала на это, и отказывалась его съесть, как делали наши собаки.

А я сидел рядом с новоиспеченной мамой и гладил ее по голове: — Ну, вот и все! Теперь тебе будет легче. Главное, чтобы нас не нашли.

Облокотился боком о камень, и задремал. Голова Дины лежала у меня на коленях, внизу живота теплым комочком примостился щенок.

И мне приснился страшный сон. Я стою на маленьком островке среди болота. А со всех сторон ко мне двигаются большие серые свиньи, поедая трясину, как скатерть. Они чавкали. Мне стало так страшно, что я закричал: — Вон, пошли вон, грязные морды, — и проснулся.

Когда открыл глаза, увидел незнакомого огромного гырха с рваным ухом, его морда, повернутая ко мне, была вся в крови. Посмотрев на меня несколько секунд, он опустил голову и стал опять чавкать, что-то выедая между ног Дины, которая приподняла задние лапы и стонала от боли.

Я вскочил как ужаленный, с ненавистью оттолкнул его и загородил собой молодую мамашу: — Совсем очумел, — заорал я, — расставив руки. Гырх был тяжелый, поэтому мне только удалось его немного отодвинуть, он оскалился, и я с ужасом увидел, как на его лапах появляются чёрные когти. Он наклонил голову, тряхнул ушами и приготовился к прыжку. И тут между нами встал Дан. И в два голоса, его, Дана, и Дины послышалось — Гры-ы-ы-х! Незнакомый самец, спрятал когти, расслабился и с любопытством посмотрел на меня.

Под рубашкой зашевелился щенок, и запищал. Я тут же вытащил его и поднёс к матери. Он стал есть. А я почувствовал холод внизу живота, и странный запах, который исходил от меня: — Вот, чёрт, — пронеслось в голове, — успел нагадить!

Но тут гырхи зашевелились. Вскочили на ноги, их носы сморщились, и показались клыки. — Молчите, только молчите, — закричал я мысленно. И не знаю зачем, прикрыл своим телом Дину. Щенок блаженно сосал.

— Ну, и куда мы идёт? Бессмысленно занятие искать в этом лесу Романова, — раздался совсем рядом голос, он не такой дурак, чтобы бежать с базы на незнакомой планете.

— Но его искали. Нигде не нашли… — отозвался второй.

— Вот это меня и беспокоит, боюсь, сами его пристукнули, закопали где-нибудь в укромном уголке, а теперь развели бурную деятельность, мол, сбежал! А не найдем, так это не наша вина!

— Да, что ты говоришь! Он же Вана убил!

— Еще неизвестно, кто убил!

— Чушь несёшь!

— Сколько лет ты здесь? Три года? А я уже шесть. Всякого насмотрелся.

— Но комендант приказал землю носом рыть, но найти!

— В том-то и дело! Вспомни как намедни, Романов коменданта «умыл».

— Чертов служака, а ты прав! Так давай, сматываться поскорее, что-то мне страшно! Вдруг кто-то в кустах сидит.

— Не боись, у нас пистолеты со снотворным. Успеем выстрелить.

Голоса стали удаляться, и пока они затихали, можно было слышать:

— А как ты думаешь, если мы для Вороира детей раттерианских раздобудем, он, правда, поможет нам скостить срок?

— Вороир? Думаю, сможет!

— А зачем ему дети? Ему что баб мало?

— Все бабы померли… Не хотят, видишь ли, они с нами дело иметь…

— А как ты думаешь, он их того?

Раздалось ржание, будто жеребец кобыл заметил. — Не знаю, свечку не держал…

— Скотина, ты, я же серьезно, просто интересно! Они все такие красивые…

— Красивые, это точно, да дикие какие-то! Давай еще вдоль реки пройдемся и вернемся. Скажем, что никого не видели…

Потом уже ничего не было слышно. Я облегченно вздохнул и поднял голову. Малыш все еще сосал, удобно расположившись на моем колене. Незнакомый гырх и Дан, еще какое-то время постояли в стойке, а потом Дан лег на землю, а чужак подошёл к Дине и стал вылизывать её, а она мурлыкала, словно кошка. И тут дом меня запоздало дошло, что он ее лечит. Его чавканье, и то с каким аппетитом, он доедал послед, так потрясли меня, что я почувствовал тошноту. И опустив щенка на землю, не обращая внимания на его писк, рванулся из кустов. Меня вырвало.

Когда я вернулся в логово, чужак лизал раненый бок самки. А щенок крутился вокруг груди матери и отчаянно пищал. Я сорвал лист, и стал вытирать живот.

— Тебе надо уходить, — сказал я мысленно Дине, — тут опасно. Чужак прервал свое занятие и посмотрел на меня. Дина попыталась встать, но жалобно заскулила и снова легла. Щенок подполз ко мне, и стал тыкаться носиком в ботинок. Вздохнув, я снова положил его за шиворот. Через мгновение он уже спал, свернувшись клубком. Я решил подождать до вечера. На что я тогда надеялся, не знаю.

Свои ощущения и чувства описать не берусь. На меня нашла апатия. Было безразлично все, одна мысль только крутилась в голове, на базу возвращаться нельзя, меня обвиняют в убийстве Вана, а это — новый срок. — Новый срок, новый срок, — тихо напевал я на мотив модной песенки, а по щекам предательски текли слёзы.

День прошёл. Больше ничего не случилось, кроме того, что я почувствовал сильную боль в плече. Царапина воспалилась. Я не мог нормально шевелить рукой. Поэтому идея тащить на себе Дину, отпала сама собой.

Гырхи вели себя тихо. Самцы сидели поодаль от нас в напряженной позе и лишь изредка шевелили ушами. Молодая мамаша время от времени начинала посапывать, но когда раздавался писк ее детеныша, тут же поднимала голову, призывно рычала, вытягивалась, открывая набухшие соски, и придерживала мордой этого прожорливого сорванца.

С наступлением темноты, Дан встал, потянулся, выгнув спину, и исчез. Минут через пять он вернулся. И что-то тихо прорычал. Наверное, ходил на разведку. Чужак подошёл к Дине и сунул морду ей в живот. Она дёрнулась и встала. Я вытащил щенка и протянул ей. Но она замотала головой. — Помоги мне, просил её взгляд, ты же видишь, я не в состоянии взять его.

— А он? — я кивнул на чужака.

— Нет, — она затрясла головой, — помоги мне.

— Хорошо, мне все равно, куда теперь идти, — подумал я.

И мы выбрались из кустов. Впереди чужак, за ним ковыляла Дина, за ней я, а шествие замыкал Дан. Дорогу помню плохо. Дни и ночи слились воедино. Мы шли через лес, ползли по камням, забирались в проходы, вырытые гырхами.

Самка часто ложилась и отдыхала, я приносил ей детеныша, сам садился рядом, выскабливал свой живот, к резкому запаху стал привыкать. Потом мы с ней оба вставали и как пьяные шли дальше. Боль нарастала. Я прислушивался к ней, и был доволен. — Вот сейчас начнется гангрена, — думал я, — и мне конец. Всем проблемам конец! А гырхов я все-таки спас! Пусть хоть они будут свободны и счастливы.

И когда я почувствовал, что последние силы мне изменяют, мы неожиданно вышли к белоснежным водоемам-террасам, на ступенях, которых сидели, лежали, стояли гырхи. Их было много. И среди этого ослепительно белоснежного царства как маленькие черные молнии носились щенки. Увидев нас, все замерли. Дина, радостно взвизгнув, бросилась в ближайший водоем и погрузилась в бело-мутную воду по самое горло.

Я плюхнулся на землю, и прижался к какому-то камню спиной, испытывая сильную усталость. Хотелось пить. Голова болела, сам я горел, в глазах все куда-то плыло. И тут мой маленький пассажир, заскулил. Наверное, проголодался. И сквозь пелену я видел, как откуда-то сверху, осторожно, обходя воду по самому карнизу бассейнов, стала спускаться черная фигурка гырха. Она подошла ко мне села напротив, долго смотрела на Чужака, как я обозвал про себя вновь присоединившегося к нам в лесу самца, а потом с каким-то почтением залезла своим холодным носом за ворот моей рубахи и вытащила зубами скулящего и извивающегося щенка. Положив его на землю, обнюхала, сморщила нос, и что-то рыкнула. Второй незнакомый гырх приблизился к нам, поднял маленького и куда-то унёс. А первый уставился на меня. Я мотнул головой, стараясь избавиться от застилавшего глаза тумана, и мне на какое-то время это удалось. И перед собой я увидел, седого гырха, грудь и нижняя часть морды которого были такими же белыми, как и окружающее его пространство. Его глаза приближались ко мне все ближе и ближе, в это мгновение мне стало совсем плохо, и из груди вырвался стон. Гырх отшатнулся, и через мгновение я почувствовал в ране его холодный нос. Вскрикнув, я на какое-то время потерял сознание. Когда очнулся, рядом со мной в позе охранника, сидел один Дан.

Мне подумалось, как будет обидно, если я умру именно здесь в этом прекрасном белоснежном царстве. И мой холодный и разлагающийся труп испортит эту просто божественную картину. И в этот момент передо мной появилась морда седого гырха из пасти, которого текла зеленая пена. Я хотел отползти, но сзади был камень. А он подошёл ко мне со стороны больной руки, отхаркнул свою жвачку прямо на рану, которая стала жечься, так сильно, что я задохнулся от боли, но ему, наверное, этого показалось мало, и он стал размазывать ее языком…

Когда я пришёл в себя, я сидел все в той же позе, облокотясь на камень и вытянув ноги. Кругом шла обыденная жизнь гырхов. Я был жив. Только вот смердило от меня так сильно, что даже защипало в носу. Откуда-то взялись силы. Я встал, стянул с себя всю одежду. И мне захотелось окунуться в спасительный термальный источник, что это был он, я понял по пару, поднимавшемуся над бассейнами. Кое-как встав на ноги, я, пошатываясь, направился к ближайшему источнику, как тут же появился седой гырх и ткнул меня носом в бок, мол, тебе сюда нельзя.

— А куда можно? — поинтересовался я.

Он отошёл на несколько шагов вправо и позвал взглядом, пришлось идти за ним. У меня даже не возникло обиды, я представил себе, как выгляжу в глазах гырхов — безволосое двуногое длинное существо, испускающее примерзский запах. Лично я у себя дома тоже не пустил бы в свою чистую ванну вонючего бомжа! Хорошо хоть совсем не выгнали. Идти пришлось недалеко. Третий нерукотворный бассейн, над которым поднимался пар, несмотря на жаркую погоду, был тем водоемом, куда мне было разрешено погрузиться. Что я и сделал. Такого блаженства я больше не испытывал никогда. Горячая, но не обжигающая, вода, ласково накрыла меня, по телу прошли слабые судороги, усталость и боль отступали. Я закрыл глаза и расслабился. Меня сморило. Очнулся оттого, что мои телеса стало покалывать. Я тут же выскочил. Заметил, что рука болит, но не так сильно. Посмотрев на нее, чуть не вскрикнул от удивления. Несмотря на то, что рана была открытой, она выглядела чистой, а кожа вокруг нее приобрела свой естественный цвет. И снова, как по волшебству, из неоткуда, предо мной предстал седой гырх, изо рта которого текла зеленая пена. Мне показалось, что он приказал мне сесть. И я послушался его, и, сознавая всю фантастичность ситуации, подставил руку.

Повторилось то, что уже было, когда я увидел каменные, наполненные воздухом, гардины. Сознание отказывалось воспринимать действительность, как реальность. Разумные животные — из области сказок. Может быть, я просто очеловечиваю их? В детстве мне нравилось слушать бабушкины сказки. А что, если это просто игра воображения? Нет, не похоже. Вот я сижу и ощущаю шершавый язык на своей руке. Сверху припекает солнце, а в воздухе разлился терпкий запах. Я повернул голову и уставился на седого гырха, стараясь понять, о чем он думает. А он, прекратил работу и тоже посмотрел на меня. Мы играли в гляделки довольно долго. В мозгу не возникло никакой картинки. И я с облегчением подумал, что все правильно. Давным-давно в далёком детстве, я поранил как-то ногу в лесу, и мой пёс лизал её, вот также. Это просто благодарность живого существа. И тут же будто в отместку мне, перед моим мысленным взором, как в зеркале я увидел самого себя с открытым ртом и выпученными глазами. Вид у меня был довольно глупый. Мне стало стыдно! И я поспешил изменить направление взгляда.

Гырх скоро кончил свою работу и сел недалеко от меня. Зеленая пена моментально застыла как пластырь. Боли совсем не было, только немного стягивало кожу. Я оглянулся. Куча моего белья валялась совсем рядом, и над ней роился рой мух. Подхватив ворох одежды и ботинки, я стал оглядываться в поисках места, где можно было бы постирать. Позади меня был лес, спереди и по бокам террасами шли водоемы, на бортиках которых расположились гырхи. Идти стирать к ним, почему-то показалось непристойным. И тогда я уставился в глаза Седому и представил, как раттерианские женщины стирают. Он нехотя поднялся и пошёл впереди, то и дело оглядываясь. Я за ним. Мы обошли террасы, завернули за выступающую скалу, поднялись по камням на несколько десятков метров, и я уперся в горный ручей.

Гырх лег в тень под каменный козырек, и с любопытством уставился на меня. Я взял футболку в руки, опустил ее в воду, и тут же почувствовал, как ледяная вода свела ладони. Я так резко выпрямился, что ноги поехали на мокрых камнях, я попытался ухватиться за куст, который рос рядом — в мои пальцы тут же воткнулись острые шипы. От неожиданности я вскрикнул и бухнулся в воду. Футболка вместе с брызгами взлетела вверх и опустилась мне на голову. Сзади послышался кашель гырха. Выскочив как ошпаренный из ледяного ручья, я посмотрел на него, в его глазах, мне показалось, искрился смех.

Сдаваться я не собирался. У меня не было такого приспособления для стирки, как у раттерианок, зато был колючий куст, плети которого расползлись по камням. Выбрав самую длинную плеть, я осторожно, чтобы не пораниться, оторвал ее при помощи камня, насадил на колючки футболку, рубашку, штаны, и один конец закрепил на одной стороне ручья, второй на другой. Бегущая вода подхватила одежду, и стала лупить ее по камням. Чем не стиральная машина? Я с гордостью посмотрел на Седого:

— Ну, как? Здорово я придумал?

Он фыркнул, мол: — Делать тебе нечего, — и пошёл обратно, я за ним.

Вернувшись на террасы, я сел у самого края одной из них и стал смотреть, как возятся щенки. Наверное, они почувствовали мой взгляд. Один из них, маленький и ушастый подошёл ко мне и сделал вид, что хочет меня укусить. Я отдернул ногу, изловчился и схватил его за шкирку. Он взвизгнул, пальцы мои разжались сами собой. Я с опаской оглянулся на гырхов, их черные силуэты живописно смотрелись на белоснежных бортиках бассейнов. Они лежали, подняв головы, смотрели на меня и не шевелились. Только уши время от времени поддергивались. Обиженный малыш оглянулся, видимо, на мать, но не получив подмоги, лег на живот и лапами закрыл мордочку. Тогда щенок постарше, встал в стойку, показал мне свои клычки, наклонил голову вперед и пошёл на таран. Увеличивая скорость. Я подождал пока он приблизиться и отскочил в сторону. Не ожидая такого подвоха, щенок бултыхнулся в бассейн. Гырхи закашляли. А я состроил страшное лицо, вытянул руки вперед и медленно стал приближаться к стайке щенков, которые с визгом бросились врассыпную. А я сделал вид, что хочу их поймать. Представляю, как это выглядело со стороны! Голый мужик и маленькие гырхи носились внизу бассейнов с визгом и ревом. Хорошо, что здесь не было шпионов Вороира. Он бы точно потерял дар речи, подумав, что Романов сошёл с ума.

Но нашу возню, неожиданно прервал визг, доносившийся откуда-то из леса. Я остановился, и, не обращая внимания, на толпившихся около меня малышей поспешил в чащу. Я прошёл всего ничего, и моему взору предстала картина, достойная фильмов фэнтези. Огненно красные деревья, кряжистые и невысокие с толстыми сучьями, переплетающимися над головой, образовали небольшую рощицу, земля в которой была похожа на мостовую, выложенную черными выпуклыми камнями. И с веток свисали черные бугристые плоды, похожие на огромные ягоды ежевики. Двое малышей катали упавший плод, рыча и фыркая, со стороны казалось, что они играют в футбол. А третий, сидел на задних лапках и отчаянно визжал. Во всей его фигурке было столько отчаяния и обиды, что мне стало его жалко. И недолго думая, я встал на цыпочки сорвал «ежевичку» и придвинул к нему. Он приподнялся, встал передними лапами на плод и сменил интонацию визга. Первые два щенка остановились, недоуменно глядя на меня, и вдруг один из них кинулся ко мне, сел около моей ноги, в такой же позе как минуту назад сидел третий, и обиженно завизжал. Я понял, что он тоже хочет плод. И сорвав бугристую твердую ягодку, отдал ему. И тут же за моей спиной воздух разорвался от воя щенков. Большие и маленькие сидели позади меня полукругом, подняв мордочки к плодам, и скулили, показывая всем своим видом, какие они несчастные.

Я понял, что сотворил какую-то глупость, но отступать было некуда, пришлось немного попрыгать, чтобы обеспечить каждого щенка ягодкой. Но тут я почувствовал, что мои волосы на голове начинают шевелиться от ужаса. Под сень красных деревьев не спеша стали выходить взрослые гырхи, садились на задние лапы и смотрели на меня, и их взгляд говорил:

— А теперь нам.

— Ребята, вы чего? — опешил я.

Седой ткнул холодным носом мне в бок и показал головой вверх. Мол, давай прыгай. А за ним сидели Чужак и Дина, между лапами которой ползал мой «крестник».

Когда последняя доступная для моего роста «ежевичка» оказалась на земле, я просто упал. Руки ломило. Ноги подкашивались от усталости. Седой гырх внимательно посмотрел на меня, и прогырхал: — Гы-ы-ы-ырх, га-а-а-арх. Стая зашевелилась, отдельные особи стали перемещаться, лапами подталкивая плоды, и скоро я увидел, что они разделились на семьи. Перед самцом, самкой и детенышем лежало две ягодки, другие сбивались в пары, и перед ними была одна ягодка. Около меня и Седого осталась лежать тоже одна ягода. И тут мой врачеватель наклонился, его верхние клыки воткнулись в твердую кожуру плода, который треснул и разделился на две половины. Лапой он придвинул половинку ко мне, а во вторую ткнулся носом, и стал жадно есть. То же самое сделали все гырхи. Над рощей повисло удивительно слаженное чавканье и урчанье.

Сглотнув слюну, которая неожиданно появилась, вспомнил, что не ел уже довольно давно. В животе заурчало. И взяв в ладони половинку плода, осторожно откусил сердцевину. Вкус походил на вареную картошку, приправленную лимонным соком и политую клубничным вареньем. Было вкусно. Но съесть все не смог, откусив три, четыре раза, ощутил, что наелся. Увидев голодные глаза Дана, который облизывался, поглядывая на мою половину, подвинул скорлупу к нему, и он тут же все доел. Качнул головой, может быть, так он выразил свою благодарность — не знаю. Потом взял в зубы скорлупу, из которой ел, перевернул ее, и лапой стал утрамбовывать. Я повторил его движения. Теперь до меня дошло, почему здесь земля выглядела так странно.

Меня осенила одна мысль, но она была нереальна. Чтобы удостовериться, я встал и направился к краю рощи. Присел на корточки и осторожно, разгреб опавшую прошлогоднюю листву, — из треснувшей скорлупы пробивался росток с огненно-красными листочками. Голова пошла кругом. Гырхи — все-таки разумные существа. Они не только едят упавшие плоды, но и заботятся о том, чтобы росли новые деревья. Причем делали это сознательно.

Ошарашенный своим открытием я направился к бассейнам, лег на бортик между двумя водоемами, растянулся, и, глядя на клубившийся вокруг меня пар, попытался проанализировать увиденное. И так углубился в свои мысли, что скоро заблудился в них и уснул.

Разбудила меня тревога. Я сел, протер глаза кулаками, и съежился. Я был один. Совсем один. Хозяева ушли по-английски, не прощаясь. Тем самым давая мне понять, что теперь я свободен в своих действиях.

— Я свободен, — сказал вслух, и меня стал душить смех. Свободен! Надо мной не висел дамоклов меч, стать глазами и ушами Вороира и доктора, мне не надо было сидеть взаперти на базе. Я мог идти куда захочу! Делать, что заблагорассудиться. Только вот, от этой свободы, мне хотелось бежать, куда глаза глядят. Если бы я был дома! Но тут, на чужой планете, моя полная свобода — была равносильна медленной мучительной смерти. Ну, ладно, если меня сожрут какие-нибудь дикие твари, тем более что защититься мне нечем. Даже вон разделся, чтобы удобнее было употребить мои бренные останки в пищу. Даже, если здесь нет никаких животных людоедов, так просто сойду с ума, одичаю, обрасту шерстью, и стану глупее, чем гырхи! Мне стало по-настоящему страшно! Может быть, позвать Дана и Дину? Глупо! Что я им скажу? Оставьте меня жить с вами? Я буду прыгать, срывать для всей стаи черные плоды? И, если представить себе невозможное, и меня оставят, я буду зависеть от них! Заглядывать им в глаза? Кто я для гырхов? Странное двуногое безволосое существо, которое можно использовать в качестве подручного средства для добывания еды?

— Свободен! — прошептал я и заплакал.

 

Глава VII

Когда Вороир увёл Романова с кухни, комендант посидел еще немного, потом встал и отправился к себе. Уже у себя в комнате он посмотрел на браслет, который всегда носил на руке, удостоверился, что никаких прослушивающих аппаратов нет, и тяжело вздохнув сел к письменному столу. Если до сегодняшнего дня, он еще сомневался в том, что сказал Романов, то теперь последние сомнения исчезли. — Надо все обдумать! — подумал он, — и чтобы никто не мешал.

Комендант встал, вытащил бутылку виски, прополоскал рот, немного подумал и выплюнул в раковину. Потом побрызгал содержимым бутылки вокруг себя, и снова сел за стол и стал размышлять. То, что происходит на базе, знают всего несколько человек, Вороира и доктора в расчет брать нельзя — это их затея. Остаются они с этим мальчиком, Константином. Что они могут сделать. Романов — ничего! За ним круглосуточное наблюдение. Остается он. Конечно, в народе говорят: «один в поле не воин». В этом есть резон. Но быть командиром межгалактического корабля более десяти лет, тоже кое-что значит. Спасти Романова? Вполне возможно! На взлетной площадке стоит корабль. Угнать. Отправиться домой, поднять общественность. Риск, конечно, есть, им могут просто не дать приземлиться. Связаться уже в космосе со своими друзьями, даже с тем же адмиралом? Могут перехватить посланную информацию. Стоп! Если они взорвут бомбу, а они с Романовым исчезнут, то можно будет обвинить именно их! Кстати, он бы так и сделал. Значит отпадает! У них есть еще две недели. Первое — найти и обезвредить взрывное устройство! Константин сказал, что она лежит на складе с медицинским оборудованием. Если он завтра туда пойдет, может, вызвать подозрение у доктора! Что же делать?

Комендант машинально перебирал бумаги, сваленные в кучу на столе. И тут его взгляд остановился, а руки задрожали. Он держал заявку на продукты питания, одежду и медицинское оборудование для базы. — Само провидение нам помогает, — вырвалось у него, и он вздрогнул от собственного голоса. Она была полностью заполнена. Только вот отправить он ее не успел.

Рано утром комендант был уже в Лаборатории. Ни доктора, ни Вороира не встретил. Открыв очередную дверь, увидел лаборанта, который скучал в кресле, положив ноги на журнальный столик. На его вопрос, где начальство, огрызнулся:

— С ночи заперлись в операционной и никого не пускают! А зачем они вам?

— Не по уставу, отвечаете, молодой человек, — резко ответил комендант. — И еще одно, никогда нельзя спрашивать у вышестоящего начальства, зачем, почему и отчего? Найдут нужным — сами скажут.

— Но вы же спрашиваете, — не унимался лаборант, но ноги поставил на пол.

— Мне можно! — Комендант еще какое-то время постоял, а потом собрался уходить — Увидите их, скажите, что я их спрашивал.

И не спеша отправился на склад. Он еле сдерживал себя, чтобы не пуститься бегом. Осторожность и расчет предупреждали, не спеши, ты никогда не ходишь без надобности быстрым шагом. На базе даже присказка была в ходу: «комендант летит, быть разносу!» Поэтому он сделал маленький крюк, обошел несколько постов, задал встреченным людям ничего не значащие вопросы и медленно, будто нехотя спустился в подземелье склада. Дверь медицинского хранилища была первой, отпер ее, и вошёл внутрь, закрыв ее за собой. Зажег фонарик и стал искать выключатель. Как тут до его слуха донеслось, тихое шуршание и приглушенные голоса, исходившие от противоположной стены. Он прижался к стене и выключил фонарь.

С шуршанием, стена стала отползать, и показался проем, в котором при слабом свете были видны три фигуры. Одна особо приковала его внимание. Это был молодой человек, в раттерианской одежде, свет от странного светящегося объекта освещал только половину лица. Но вьющиеся черные волосы, и нос с горбинкой, совсем не характерные для жителей Раттеи, выделяли его из этой троицы. В другой руке он держал что-то маленькое, с места, где стоял комендант, ничего не было, видно. Черноволосый внимательно разглядывал показания, и медленно шел вдоль стеллажей и ящиков. Вдруг он остановился, около большой коробки.

— Здесь, — тихим голосом сказал он. Комендант почувствовал, что еще мгновение, и он закричит, броситься к черноволосому раттерианцу, и прижмет к груди. Но что-то останавливало его!

— А вдруг это ошибка, этого не может быть, — говорил он себе мысленно, хотя знал, это он — его сын Энтони. Комендант уже понял, что делают здесь раттерианцы, по уставу, надо было поднять тревогу, задержать. Но он не шевелился, а еще больше старался прижаться к стене и дышать как можно реже. Его ладони сжались в кулаки. Его молчание было равносильно предательству. Но в тот момент он ясно осознал, что лучше его предательство, чем смерть родного сына еще раз.

В это время Энтони открыл коробку и стал выкладывать, какие-то маленькие коробочки, потом нагнулся и вытащил что-то квадратное, небольшого размера. Осторожно передал своему товарищу, а у другого спутника взял из рук похожее, и положил обратно. Аккуратно водворив все на место, стал прилаживать какие-то волоски, и маленькие огрызки бумаги.

— Ну, вот и все, теперь пусть попробуют взорвать, гады, — прошептал он, и посмотрел в противоположный угол, где стоял комендант. Черты осунувшегося лица были спокойными, но в глазах застыла тревога.

— Голоса! Уходим, — и он метнулся в проём. За ним двое раттерианцев. Стена зашуршала.

И Комендант услышал визг доктора: — Где он? По его спине поползла холодная струйка пота. Не дожидаясь, пока стена закроется окончательно, он включил фонарь, нашёл выключатель. Яркий свет осветил большую продолговатую комнату, и в этот момент стена встала на место. Комендант вытащил заявку и склонился над ящиками, которые были ближе всего к нему.

Дверь распахнулась. — Что вы здесь делаете без меня? — голос доктора походил на визг.

— Вас не было на месте, — спокойно ответил комендант, выпрямился и вытер со лба пот.

— Могли бы подождать!

— Зачем? В принципе мне вы не нужны. Вы заполнили заявку, но мне надо быть уверенным, что вы не приписали ничего лишнего.

— Да, как вы смеете, — круглая фигурка доктора, быстро надвигалась на коменданта, сверкая отблесками дневного света горящих ламп на зеркальных очках. Но, натолкнувшись, на холодный презрительный взгляд на каменном лице, резко сбавила скорость.

Губы коменданта скривились в гримасе отвращения: — Смею, еще как смею. Вот первая позиция. Белые халаты 100 штук. А теперь посмотрите сюда, — и он указал на этикетку на боку ящика. — Халаты белые. 150 штук. И что вы собираетесь делать с таким количеством халатов? Солить, мариновать, раздавать?

— Простите, старика, — начал оправдываться доктор, — Пусть будет. На всякий случай, люблю, знаете ли, заначки!

— Вы любите заначки, заказываете сверх того, что вам необходимо, а стружку будут снимать с меня за перерасход выделенных на содержание базы денег? Не выйдет! Присоединяйтесь! И каждую позицию проверим! Что у нас там дальше?

В абсолютной тишине подземного бункера был слышен скрип зубов доктора, который ненавидящим взглядом уставился на коменданта. Но помолчав несколько минут, он, видимо, принял решение не связываться с солдафоном, и сменил тон.

— Конечно, конечно! Как скажите. Только зачем вам утруждать себя, я пересмотрю заявку. И принесу вам. Хотите?

— Нет! Как я уже говорил, в последнее время, вы что-то начали страдать забывчивостью. А вдруг опять забудете что-то вычеркнуть? Мы теряем время! Приступим. Медицинский инструмент для стоматологического кабинета. Покажите, где находится?

Доктор побледнел, и поглубже спрятал руки в карманы халата.

— Ну, же! — поторопил комендант, — не заставляйте меня звать сюда дежурных, чтобы раскидывать ящики.

Шаркающей походкой, согбенная фигурка эскулапа направилась к той коробке, от которой всего несколько минут назад отошел Энтони, и еле сдерживая дрожь, остановилась. Комендант не торопясь приблизился к нему. Нагнулся, внимательно осмотрел ее, не найдя нигде никаких надписей открыл.

— Сколько здесь?

— Не помню…

— Где накладные?

— Где-то здесь на полке…

— Так ищите!

Еле передвигая ноги, эскулап поплёлся в направлении двери, и стал передвигать коробочки, стоящие на полке. Но вот он вынул откуда-то сбоку ворох бумаг, и стал внимательно их просматривать…

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге показался испуганный Вороир. Не заметив коменданта, он закричал: — Доктор, один гырх разбил себе голову, Ван мертв, а остальные два и Романов исчезли…

— Что? — рык коменданта еще больше испугал директора Лаборатории, он даже присел от страха? — Где? Как это случилось? Видите сейчас же! — командовал начальник базы.

Облегченно вздохнув, доктор кивнул: — Конечно, конечно! Идёмте скорее. — Пропустил вперед себя двоих мужчин и запер дверь.

Они вернулись в Лабораторию, и вошли в подземелье.

— Раньше этого помещения не было, — отметил про себя комендант, но промолчал. Его внимание привлек лежащий около стены гырх с разбитой головой, кровь уже запеклась, рядом находилось скрюченное тело лаборанта Вана.

— Что это с ним? — спросил комендант, садясь около трупа и внимательно разглядывая его.

— Вороир, оставьте нас с комендантом наедине, нам надо поговорить, — послышался голос доктора, в котором уже не было страха. Начальник базы удивленно посмотрел на говорившего. Эскулап подобрался, и теперь был похож на тигра, готовящегося к прыжку.

Директор лаборатории, все еще дрожа, как осенний лист, быстро вышел из комнаты. Доктор сел на табурет около стола, и жестом пригласил коменданта сесть на раскладушку. Тот нехотя подчинился.

— Вот что, комендант, это маленькое недоразумение, должно остаться в тайне.

— То есть? Я не понял! Как вы хотите сохранить в тайне смерть своего лаборанта?

— Ну, смерть Вана скрыть не удастся. Но у нас исчез Романов, спишем смерть на него. Главное, чтобы никто не узнал про гырха…

Комендант задохнулся от возмущения, но доктор не дал ему времени сказать ни одного слова.

— Дорогой мой, вы ведь сюда прибыли в поисках своего сына? Кажется, его зовут Энтони? Да, да! Я многое чего знаю про вас, и мне не хотелось бы раскрывать вашу тайну.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что сказал. Я знаю, что за три месяца, до той страшной истории, когда на нашей базе погибли все люди, исчез ваш сын Энтони. Правда, фамилия у него не ваша, а матери. Не правда ли? А он, между прочим, был микробиолог! Тогдашний комендант не стал поднимать панику. Ваш сын был в хороших отношениях с раттерианцами, часто бывал в Туле, и он подумал, что парень просто задержался. И ждал его, когда же прошло время, и он не появился, заявлять было опасно! Ведь возникал вопрос, а почему о пропаже человека не заявили раньше. А потом катастрофа! Погибли все! А вы были первым, кто спустился сюда, в поисках ответа на вопрос, что случилось с людьми. И тело сына не нашли. А теперь подумайте, что станет с вашей женой, ее вторым мужем и их маленькими детьми, если станет известно общественности, что Энтони мог быть причастным к гибели людей на базе?

— Сволочь, ты, доктор, — прошептал комендант.

— Конечно, конечно! Разве я спорю! Но согласитесь, я же никому ничего не сказал, и не скажу, если и вы мне поможете, замять это недоразумение. Вы мне — я вам!

— Откуда у вас гырхи?

— О, это смешная история! Ребята рыли свои драгоценности, и вышли в пещеру гырхов. Ну, поймали их. Мы хотели только понаблюдать за ними, и отпустить. Такие экземпляры! Красавцы! Что случилось здесь, не знаю. Я слышал то, что и вы!! Позовём Вороира! Расспросим! Труп гырха зароем. Ну, а про Вана?! Романов в последнее время, особенно после сотрясения мозга был очень агрессивным. Предположим, что ребята подрались. Романов в драке случайно толкнул Вана, тот упал, ударился виском… Короче, спишем все на несчастный случай. Заключение я предоставлю. Труп кремируем. Родных у него нет. Вот, только Романова надо будет найти, обязательно найти! Я все сказал. Вы посидите, подумайте, над моими словами… А я пойду с Вороиром поговорю.

И доктор вышел из комнаты. Комендант остался сидеть неподвижно как статуя. Трудно, ой, как трудно сделать выбор! Его жена так и не оправилась после «гибели» сына. Правду, он ей не сказал. Быть вдвоем им стало тяжело. И в один прекрасный день, она собрала свои вещи, попросила у него прощение и ушла. Через год снова вышла замуж. У нее появились двойняшки. И бедная женщина всю свою нежность и любовь, перенесла на них. Она цеплялась за детей, как за единственную соломинку, которая удерживала ее в этой жизни. Фотография Энтони, улыбающегося красивого студента на развалинах Колизея, до сих пор стоит на ее туалетном столике. И каждое утро, она садится перед ними и разговаривает с сыном, как с живым. Поверяет свои тайны, просит совета. Её новый муж, высокопоставленный чиновник, очень привязанный к жене, с пониманием относится к её поведению. И оба уверены, о чем не перестают говорить при удобном случае, что чистого и доброго мальчика, который направился на чужую планету с самыми дружескими намерениями, убили эти варвары, недоразвитые и нецивилизованные раттерианцы. Комендант знал, она не переживет нового удара — быть матерью убийцы стольких людей. Всюду сующие свой нос журналисты обольют грязью и Энтони, и его родителей, не сумевших правильно воспитать сына, косые взгляды соседей, и что еще хуже, родственники погибших, будут «плевать» ей в лицо. А ее девочки? Каково будет им?

Он — то сам был уверен, что не все так просто! И что у сына была уважительная причина поступить так, как он поступил. Кроме того, комендант не хотел верить в то, что вирус, присланный на базу раттерианцами — дело рук Энтони. Но это только его чувства, его догадки. В том мире, в котором живет он, нет места — истинной правде, есть только право на выгодную правду. И ведь ничего нельзя поделать, факт остается фактом за три месяца до катастрофы его сын исчез. И тела на базе не нашли. И, кроме того, сегодня, всего час назад, он своими собственными глазами видел сына! Конечно, он об этом будет молчать! Он прикрыл его уход, сознавая то, что чужаки проникли на территорию ЕГО базы, и вынесли оружие, принадлежащее ЕГО людям. Если бы он сам его уничтожил — одно! Но раттерианцы, считающиеся врагами, похитили не просто какой-нибудь стоматологический инструмент, а оружие массового уничтожения. А что, если они собираются уничтожить базу опять? А впрочем, как говорил Романов, идея деловых людей его родной планеты состояла именно в том, чтобы избавить Раттею от всего живого не щадя никого, даже собственных людей. А чего жалеть уголовников?

Романова не спасти! И куда его понесло? Крепко он влип. В любом случае — увеличение срока! Доктор, конечно же, будет на этом играть! И чем он может помочь мальчику? Пока ничем! Может быть, потом. А пока нужно действительно сохранить имидж доверенного ему объекта!

— Прости, Константин, — сказал вслух комендант, хлопнул себя по колену, и направился к доктору!

Обоих мужчин он нашёл в кабинете у доктора. Они заговорщески шептались! Увидев его, доктор, улыбаясь, предложил сесть и попросил Вороира: — А теперь, то же самое повторите коменданту. И мы поищем выход из создавшегося положения!

Рассказ Вороира был короток и обстоятелен. Они усыпили гырхов, взяли одного из них в операционную, измерили, взвесили, заглянули в рот, посчитали зубы. Принесли обратно. Романов, какой-то беспокойный в последнее время, бросился к нему, попытался привести собаку в чувство. И когда это ему удалось, предложил псу попить воды. Миску взял в соседней клетке, где сидели еще два гырха. Только так спешил, что клетку не закрыл. Директор Лаборатории и Ван стояли и смотрели на действия Романова. Вдруг гырх, которого они обследовали, ни с того ни с сего бросился к дверце, распахнул ее грудью, подбежал к стене и ударился головой. Ван, испугался, хотел помочь раненному, но гырх из соседней клетки бросился на него и оцарапал. Вороир побежал за помощью, а Романов продолжал сидеть в клетке и не шевелился. Когда же директор лаборатории вернулся, со смирительным пистолетом, то увидел, что кроме двух трупов в помещении никого нет. Он попытался найти Романова. Но безрезультатно.

— Когда уходили, дверь закрыли? — спросил комендант?

— Не помню, — честно признался директор Лаборатории. — Знаете ли, я очень испугался.

— Какие у вас предложения? — поинтересовался начальник базы.

— Думаю, надо объявить розыск Романова! — сказал доктор.

— Для этого нужно разрешение раттерианцев.

— Вы, не могли бы его получить?

— Я? — удивился комендант, — но, кажется, специалист по связям у нас Вороир.

— Конечно, конечно, — закивал эскулап, — но у него плохо получается. Понимаете ли, он же кроме физико-математического факультета, закончил еще дипломатические межгалактические курсы. Но ни них преподавали как вести себя с цивилизованными разумными расами, а здесь же дикари. Он не нашёл точки сближения с аборигенами. А у вас неплохо получается… Помогите, пожалуйста.

— Хорошо, а что я могу сказать им?

— Правду, только правду! У нас погиб человек, и мы подозреваем, что тот который сбежал, его убил! Вы же знаете, что убийство у этих варваров, считается непростительным грехом. Этим мы убьем двух зайцев сразу, если Романов попытается попросить у них убежища, ему откажут. А во-вторых, они так брезгливы к людям, проливающим кровь, что не захотят, чтобы Романов ходил по их земле, и сами его нам доставят. Ну, а мы, в свое время тоже сделаем вид, что ищем. Это нужно для отчета наверх! А еще, у меня возникла любопытная мысль — а что если совместный поиск преступника поможет нам поближе сойтись с этими дикарями?

— Раттерианцы не так доверчивы, как вы думаете, доктор, — усомнился комендант, — они могут попросить показать труп.

— Отлично, конечно, покажем! Мы всегда рады гостям. Только вот, Вороир, — обратился эскулап к директору Лаборатории, если вдруг, не дай Бог, они заявятся, не позволяйте им поворачивать труп Вана. Открыли морозильник, выдвинули тело, открыли лицо, тут же закрыли. Понятно?

Тот кивнул.

Комендант вышел с территории базы и направился к городу. Но не прошёл он и четверти пути, как дорогу ему преградил высокий статный раттерианец.

— Куда вы идете, комендант? — брезгливо спросил он.

— Честно говоря, я иду встретить кого-нибудь из вас, — ответил начальник базы.

— Зачем?

— Нам нужно разрешение прочесать близлежащий лес. У нас ЧП. То есть, неприятное происшествие. Один наш заклю… коллега убил своего товарища и сбежал в лес. Мы хотим найти его.

Мужчина отшатнулся от коменданта, будто перед собой увидел что-то непотребно омерзительное.

— Вы еще и убиваете друг друга? — воскликнул он, но тут же замолчал и более спокойным тоном произнес: — Возвращайтесь! Я сообщу Верховной жрице.

Комендант развернулся и пошёл обратно. Ближе к вечеру проходной появились раттерианцы. Их было человек пятьдесят. На широких матерчатых поясах у них висели короткие мечи, а из-за плеча были видны луки. Три фигуры, двое молодых мужчин и одна женщина, на которой не было оружия, вышли вперед и прошли через пост. Остальные выстроились в шеренгу по двое и, молча, остались стоять за колючей проволокой, глядя куда-то вдаль.

Толпа зевак быстро собралась около вошедших раттерианцев, с жадностью и без стеснения разглядывая их как невиданных зверей в зоопарке.

— Ребята, это же эльфы, помните из фильма… забыл название.

— Баба хороша! Не идет, а плывёт!

— А лица-то! Надменные какие, ни на кого не смотрят!

— А что им на тебя смотреть, вон ты какой грязный!

— Так, если она останется, я помыться могу…

Раздался смех. Появился комендант, и почтительно приложил руку к груди. Ему не ответили.

— Мы хотим удостовериться в правдивости ваших слов. — приятным мелодичным голосом произнесла Верховная жрица, — покажите нам тело убитого, а потом нам нужен облик того, кто убил и сбежал.

Комендант в почтительности склонил голову и рукой предложил пройти вперед. В морге их уже ждали Вороир и доктор. Увидев вошедшую женщину, эскулап ахнул и застыл в изумлении. Верховная жрица скользнула по нему взглядом и обратилась к коменданту:

— Так мы можем увидеть тело?

Вороир в почтительном поклоне, выразил полную готовность услужить столь высокой особе. Поспешно направился к холодильнику и выдвинул носилки. Пригласил подойти ближе и приоткрыл лицо покойника. Раттерианцы приблизились и стали внимательно разглядывать убитого, и вдруг молодой человек, стоящий по правую руку Верховной жрицы резко сдернул простынку, перед ними лежал невероятно скрюченный человек, кожа которого приобрела неестественный малиновый оттенок. Молодые люди переглянулись между собой, но лица их оставались бесстрастными и спокойными.

— И кто это сделал? — задала вопрос женщина, обращаясь к коменданту.

Тот вытащил из-за пазухи фотографию и протянул ей. Она не взяла снимок в руки, а только взглянула на него, и тут ее брови взметнулись вверх, а губы крепко сжались. Она дернула плечом и ничего больше не говоря, направилась к выходу. Мужчины так же, не притрагиваясь к снимку, тем не менее, смотрели на лицо Романова более продолжительное время. И снова обменявшись взглядами, поспешили за ней.

Когда дверь за раттерианцами закрылась, доктор выдохнул: — Действительно потрясающая женщина! Богиня!

— А я тебе о чем, — подтвердил Вороир. — Взгляд! Осанка! А как презрительно холодна!

— Как ты думаешь, они поверили, что этого убил Романов, — прервал восхищенные излияния своего помощника доктор, — Зачем они стянули простынку? Кстати, я, что тебе говорил, не давать им притрагиваться к телу.

— Так они и не притрагивались, — обиженно произнес Вороир.

— Меня вот что интересует, почему они не спросили, почему он так странно выглядит? — не унимался эскулап, не обращая внимания на директора Лаборатории. — И у меня только один ответ, они знают, кто убил Вана!

— Откуда?

— Они знают, как выглядит человек, когда его оцарапает гырх! Вот откуда! Но нам ничего не сказали! Почему? Вана убила собака, которую они считают священным животным. Признаться в этом они не хотят. Значит Романов в их глазах — не убийца! Эх, сейчас самое время Романова, нашпиговать техникой и бросить где-нибудь около города.

Они бы его пригрели! Дернул чёрт этого дурня полезть за кристаллом. А сейчас он где-то в лесу без наших «глаз и ушей»! Придет комендант, главная задача для него — найти Романова, и желательно раньше раттерианцев. Далеко уйти он не мог!

— А если его гырхи того? — вставил слово Вороир.

— Что того? — не понял доктор.

— Ну, тоже оцарапали!

— Тогда, мой дорогой, надо будет все начинать сначала. А времени у нас нет. Не управимся в срок — хозяин тебя тоже оцарапает, но немного посильнее — с живого кожу снимет!

— А причем тут я?

— А кто у нас за операцию отвечает? Ты, мил человек! Я только у тебя на посылках….

И доктор весело засмеявшись, похлопал Вороира по плечу.

 

Глава VIII

Надо мной было прекрасное небо, светило оранжевое солнце, которое отражаясь в белоснежных бассейнах, разбрасывало вокруг разноцветье маленьких радуг. Но мне было тошно! Куда идти? К своим — не хотел! Там меня ждет затравленное ожидание неизбежного унижения — превращения в нашпигованного шпионской техникой болвана. К раттерианцам? Я им не нужен! Сидеть и ждать смерти? Глупо!

— Если чего-то боишься, — учил меня дед, — бросайся на страх с яростью, если погибнешь — не заметишь, если выживешь, будешь счастлив! Такая у нас, внучок, жизнь!

И я решил. Я пойду навстречу смерти и встречу безглазую с лицом к лицу. Поэтому вытащил из воды свою одежду, надел мокрую, зашнуровал ботинки. И пошёл куда, глаза глядят. Солнце парило, как в пустыне, скоро на мне все высохло. Идти стало легче. И я шагал через лес, через буреломы, раздирая руками свисающие передо мной лианы, Скоро почувствовал, что иду в гору, мне было все равно куда. Я поднимался все выше, скоро лес сал редеть. Несколько раз останавливался, садился около ручья, жадно пил воду, сидел какое-то время, тупо глядя перед собой, потом поднимался и брёл дальше.

Так прошёл день. И как назло мне не встретился ни один хищник, ни одна тварь не укусила меня. Стало до чёртиков обидно! Я шёл в никуда.

— Если так пойдет и дальше, — думал я, — то дорога в неизвестное будет мучительной. Мои нервы просто не выдержат напряжения. И я начну тихо сходить с ума.

И тут, будто судьба услышала мои мысли, и я неожиданно вышел на вершину горного хребта, который тянулся до горизонта. Внизу расстилался широкий каньон, по которому текла темно-зеленая река. Горы с одной стороны были покрыты лесом, оттуда я и пришёл, а к долине поворачивались голыми скалами с многочисленными большими вытянутыми козырьками, нависающими над землей, где были раскинуты острые каменные глыбы.

— Ну, вот и конец пути, — понял я. — Осталось только подойти к краю вот такого козырька, расставить руки, закричать: — Я свободен, — и полететь. И пусть полет будет мгновенным, зато я умру свободным!

Я сел, и стал готовиться, вспомнил дом, родные леса, отца и мать, вспомнил деда и бабушку. Как-то само собой вспомнилось мое пребывание на Раттее, и Никке — моя богиня. И мне сделалось даже весело, что умру здесь, может быть, моя душа в последнем раттерианском путешествии заглянет в лес, где, может быть, сейчас ходит лесная нимфа, с прекрасным именем Никке.

Солнце уже село, выплыли две луны. И я встал… Но тут какая-то тень метнулась передо мной, и я увидел Дана. Он стоял, опустив голову, оскалив свои клыки, и смотрел на меня в упор.

— Дан, — сказал я, — ты должен пустить меня. Так надо! Мне больше незачем, а главное негде жить! Для твоей жизни нужно что? Стая, территория, бассейн и плоды! А мне — дом, но путь домой мне закрыт. А здесь в любом случае, меня ждет смерть. Так позволь умереть быстро!

Дан не шевелился, но стоило мне сделать шаг, он начал рычать. Меня охватило раздражение:

— Тупая твоя голова, зачем мне жить? Пусти! Я должен это сделать, иначе еще хуже будет. Уйди, говорю, с дороги…

Тело Дана напряглось, и по нему пробежали судороги, а я потерял самообладание, и кинулся на него. Мы сцепились. Дрался я отчаянно, пытаясь ухватить его за шею, но он уворачивался, и бил меня лапами по лицу, груди и спине, не выпуская смертоносных когтей, при этом щерился всеми своими зубами. Наконец, я устал. Удары гырха тоже стали более слабыми. Я оттолкнул его, сел, обнял колени и только и мог сказать: — Дурак, ты Дан, зачем тебе надо это? Что хочешь доказать? Мне твоя благодарность не к чему. Лучше оцарапай меня, как Вана? А?

Гырх подошёл ко мне и лизнул щёку. А потом отошёл к краю каменного козырька, сел и завыл. Он издавал такие пронзительные и душещипательные звуки, что сам не знаю почему, я обнял себя за плечи и завыл вместе с ним, раскачиваясь как маятник, подняв лицо к небу и крепко зажмурившись. Я вкладывал в свой вой всю боль, всю тоску, и всю свою безнадежность. От нашего воя где-то внизу взлетели птицы и загалдели. А мы продолжали выть — гырх и человек. Два совершенно разных существа, двух непохожих друг на друга миров. И в этой песне без слов, каждый из нас вкладывал свой смысл. О чем пел Дан, не знаю. А я сначала жаловался на то, что мне не дают умереть, потом на то, что мне не дают жить, а под конец уже жалобно скулил, как маленький гырх, прося у неизвестно кого помощи, поддержки и тепла.

Когда голосовые связки не выдержав напряжения стали хрипеть, я замолчал и повалился набок. Рядом со мной спина к спине примостился Дан. И мы уснули.

А утром я пошёл за ним. Все равно куда, но за другом, который спас меня от слабости. «Чтобы не случилось, надо жить». Таков закон моей планеты, где жизнь человека ничего не стоит для чужих, но дорога для тебя самого и тех, кто тебя любит. И идя за гырхом, я мучился угрызениями совести, мне было до боли стыдно, за вчерашний день! Стыдно не столько перед собой, сколько вот перед этим благородным живым существом, сумевшим не только понять меня, но и привести в чувство.