Морг находился к западу от центра города, в старом турецком квартале. По пути туда я почти не сомневался, что за такси, в котором я ехал, следят. Но только собрался попросить шофера сделать сознательно сбивающий с толку разворот, как тащившийся за нами маленький красный «фиат» свернул в переулок и исчез из виду. Оказавшись в величественном здании девятнадцатого века, я старался убедить себя, что мои страхи беспочвенны и что меня просто одолевает паранойя. Напрасно.
У обширной мраморной стойки я спросил Деметрио аль-Масри, коронера, который подходил ко мне после похорон Изабеллы.
Стоявший за стойкой человек с унылым лицом сообщил с плохо скрываемым удовольствием, что в среду у аль-Масри выходной и что мне следует прийти на следующий день. Я терпеливо объяснил, что хочу увидеть тело близкого друга. Сунутые под столом тридцать египетских долларов как будто смягчили служащего. Он позвал расположившегося у стены паренька и дал указание проводить меня к «европейцу».
В помещении было морозно. А звук генераторов, поддерживавших минусовую температуру, усиливал ощущение, что я нахожусь в странном, имеющим ритуальное назначение зале. От химического запаха жидкости для бальзамирования защекотало в носу, и я ощутил, как по затылку прошлись расплывчатые пальцы страха. Здесь держали новеньких, ухмыляясь, объяснил мне парень: утопленников, жертв автомобильных аварий или нищих, обнаруженных скорчившимися где-нибудь у порога. Каждый труп лежал на особом мраморном возвышении, и о возрасте и телосложении умершего можно было судить по силуэту под грязной простыней. Я невольно подумал: неужели и тело Изабеллы лежало таким же образом? Вопреки здравому смыслу стал представлять, как ей было холодно на мраморе. И пожалел, что меня не было рядом, чтобы обнять, укутать одеялом и согреть.
Мой провожатый откинул простыню с тела Барри. Благодаря спутанной шевелюре он был похож на величественную статую Нептуна на отдыхе. Из-за сероватой бледности кожа казалась алебастровой. В открытых глазах голубовато-белесый отлив, подбородок небрит, щеки после смерти ввалились. На груди огромная Т-образная рана — грубый разрез от пупка до середины ключиц, словно Барри выпотрошили грудную клетку. Разрез был наскоро зашит черными нитками. Я догадался, что проводилось вскрытие с целью подтвердить причину смерти. Меня потряс вид неподвижного Барри. Я наклонился и закрыл ему глаза.
Служитель, заметив мою реакцию, уважительно кивнул и вышел в коридор покурить. Охлажденный воздух пробирал до костей. Я поежился и посмотрел на ноги Барри. Они были костлявыми; вены — словно топография застывшей жизни, прерванной на середине биения сердца. Я снова посмотрел на широкую грудь, дряблую серую кожу на животе и, ощутив подступающую к горлу тошноту, рухнул на колени.
Затем, подавив отвращение, поднялся и стал рассматривать тело друга, пытаясь обнаружить признаки истинной причины его смерти. Приподнял подбородок и под спутанной массой светлых и седых волос бороды обнаружил красную полоску. У меня перехватило дыхание. Я видел нечто подобное в Нигерии у нефтяника, чье тело привалили к окружавшему скважину забору в качестве предупреждения нефтяной компании, в которой я в то время работал. Барри задушили гарротой. Я перевел взгляд на след от иглы на его руке — стигмату наркомана. Кто бы его ни убил, он сделал укол после смерти австралийца, чтобы создать впечатление, что тот умер от передозировки. Я решил, что Барри пытали, — хотели выведать, где он спрятал астрариум. Может, и не хотели замучить до смерти, но он умер.
Меня охватил гнев.
— Ты не наркоман и никогда бы не совершил самоубийства. — Мой голос отразился от блестящих белых плиток.
Я аккуратно положил его руку вдоль тела. И в это время заметил на ногтях и подушечках пальцев зеленовато-голубые пятнышки. Я знал этот цвет — видел под водой во время погружений. Морская водоросль.
Чтобы вернуться в квартиру Барри от площади Саада Заглюля, потребовался час. Когда такси остановилось, зажатое между открытым грузовиком с усталыми солдатами и фургоном, я почувствовал на себе сквозь стекло обжигающий взгляд. Повернулся и встретился глазами с сидевшим за столиком в кафе мужчиной. И, потрясенный, отпрянул: это был Омар — человек со шрамом на лице, назвавшийся чиновником и сопровождавший нас во время погружения в бухте, когда мы искали астрариум. Память моментально перенесла меня на катер, и на мгновение меня парализовал приступ горя. Я смотрел на Омара, не в силах отвести взгляд. В это время стоявший впереди грузовик двинулся с места, и мой водитель поспешил последовать за ним. Мы свернули на боковую улицу, и Омар исчез из виду. Вздохнув с облегчением, я предложил таксисту тройную плату, если он поедет быстро, как только сумеет. Через пятнадцать минут мы были уже на Корнич.
Поспешно взбежав на этаж мадам Тибишрани, я упросил ее в последний раз дать мне ключи от квартиры Барри. И через секунду был уже внутри. Прижался лицом к стенке аквариума — холодное стекло гудело под моей щекой. На дне стояла фигурка Иисуса в стиле китч — ноги погружены в грунт, нарисованные глаза блаженно возведены к небесам. Ее обрамлял поток серебристых пузырьков, рвущихся к поверхности из миниатюрного насоса, замаскированного под сундук с кладом. Неподалеку от Иисуса красовалась статуэтка: Ричард Никсон в пылких объятиях русалки — образчик присущего австралийцу чувства юмора. Затем я заметил нечто такое, что проглядел в прошлый раз, — край металлического предмета, наполовину закопанного в гальку. Рыба-ангел, быстро взмахивая плавниками, как колибри крыльями, опустилась ко дну и стала щипать растущую из неизвестного предмета морскую водоросль. Я узнал цвет растения — такой же, как на пальцах Барри. И, присмотревшись, рассмотрел между колеблющимися стеблями и пузырьками аэрации часть небольшого ящичка размером примерно с каминные часики восемнадцатого века. Несмотря на то что его покрывали водоросли, были видны два зубчатых диска. Вот почему убийца Барри не нашел то, что искал, да и я ушел в прошлый раз с пустыми руками. Астрариум выглядел так, словно наряду с другими украшениями давным-давно находился в аквариуме.
Не дыша, я зажег настольную лампу и, подняв, посветил прямо на предмет. И тут же на одном из бронзовых дисков вспыхнули тонкие линии крохотных надписей.
— Как же чертовски ты умен, Барри, — проговорил я и, обернувшись, чтобы убедиться, что все шторы задернуты, погрузил руки в аквариум.
Вернувшись на виллу, я попросил Ибрагима запереть ворота и, постояв в их тени, попытался установить, следили за мной или нет. Ослабев после выброса адреналина в квартире Барри, я нервничал и одновременно чувствовал возбуждение. Астрариум в рюкзаке за спиной казался до смешного легким для такого невероятно важного предмета. И хотя обратный путь прошел без приключений, мне казалось, что за мной следят из-за каждого угла. На улице, где мы жили, никого не было, кроме тощего подростка-араба, привалившегося к стене виллы напротив и безучастно глядевшего в нашу сторону. Я уже собрался его прогнать, но Ибрагим меня остановил. Это был умственно неполноценный сын здешнего садовника.
Я снова принес астрариум в спальню. Мне казалось, что это самое безопасное и укромное место на всей вилле. И тем не менее я запер дверь на ключ и закрыл жалюзи. Вынул предмет из рюкзака и, окутанный внезапной тишиной, сел. Я настраивал себя не бояться и не испытывать к артефакту бессмысленного почтения. Ничего не получилось. Без корпуса астрариум выглядел меньше и безобиднее, чем я представлял. Грязный и мокрый, он нисколько не напоминал грозное оружие, каким его описывали Изабелла и Фахир. Но неоспоримо заключал в себе тайну. И поскольку Изабелла рассказывала мне о нем в первый день нашего знакомства, я чувствовал, что он в какой-то мере вернет ее мне. Астрариум был ее — и в жизни, и в смерти.
Как упоминал Барри, металл, из которого был сделан прибор, напоминал сплав. По цвету он походил на бронзу, но слегка зернистую и поблескивавшую, словно в нее добавили алмазы или что-то очень твердое. Я вспомнил редкоземельные металлы. Заинтересовавшись его блеском в свете лампы, не удержался и, затаив дыхание, провел пальцем по поверхности, изучая серебристую, слегка грубоватую структуру. Мне и раньше приходилось видеть подобные металлы — самарий, обладающий сильными магнитными качествами, особенно в сочетании с кобальтом. Такие металлы нелегко добыть даже в наше время, и я недоумевал, какой же технологией обладали древние египтяне, не говоря уже о том, что эти металлы можно получить, только если знать, как очистить руду. Но я слышал, что в Древнем Египте к металлургии относились с глубоким почтением. Изабелла рассказывала, что египтяне верили, будто происходящие в металлах естественные химические процессы обладают такой силой, что способны изменить судьбу беднейшего крестьянина и вознести его на трон самого могущественного фараона. Что-то вроде древнейшей алхимии. Эта мысль показалась мне интересной, особенно после того, как я узнал, что древние египтяне использовали в своих ритуалах получаемое из метеоритов и тектитов магнитное железо и считали такие металлы священными. Может быть, и астрариум сделан из чего-то подобного? Мое исследование было прервано шквалом криков за окном. Накинув на артефакт шарф, я подскочил к подоконнику и посмотрел сквозь щель в жалюзи. Ибрагим спорил с мужчиной, поставлявшим нам топливо для обогрева. Я прислушался: они ругались по поводу счета. Закрыв жалюзи, я вернулся к столу, но сердце все еще колотилось от страха.
Рассмотрев астрариум внимательнее, я выяснил, что он представлял собой набор шестерен, расположенных вокруг трех основных дисков. Их циферблаты и были видны через отверстия в верхней крышке корпуса. Главный, центральный стержень служил осью для шестерен и дисков и заканчивался впереди чем-то похожим на замочную скважину. Вероятно, сюда вставляли ключ или подобное устройство, чтобы пустить механизм в действие. На корпусе астрариума и на двух дисках были выгравированы надписи на разных языках: одни иероглифами, другие — неизвестными мне значками. Почему-то сам инструмент показался мне знакомым. От живота к горлу поднимался холодок страха и щекочущее чувство от выброса адреналина — схожие ощущения я испытываю, когда пытаюсь разгадать строение особенно сложной подземной структуры.
Внезапно я вспомнил про нарисованное Гаретом изображение астрариума и побежал к столу Изабеллы его искать. А найдя, положил рядом, чтобы сравнить. Они были поразительно схожи. Единственное различие заключалось в том, что реальное устройство было больше и сложнее, чем представляли себе Изабелла и брат. Я всмотрелся в символ, изображенный внизу рисунка, затем снова взглянул на надписи на астрариуме и, потрясенный, понял, что первые два иероглифа совпадают с вариантом брата. Я пришел в такое возбуждение, что стало трудно дышать. Никогда бы не поверил, но Изабелла оказалась права. Это был он. Передо мной лежал тот самый астрариум, который она искала долгие годы.
На одном из дисков находились два маленьких выпуклых шарика — один золотой, другой темно-серебристый. Солнце и Луна, догадался я. Пять медных шариков меньшего размера, видимо, символизировали пять видимых невооруженным глазом планет: Меркурий, Венеру, Марс, Юпитер и Сатурн. Это мне напомнило миниатюрную модель Солнечной системы. Трудно представить, что она была построена более двух тысяч лет назад. Заглянув внутрь механизма, я при помощи фонарика обнаружил два магнита, о которых упоминал Барри. Каждый сидел на своей оси. Но что приводило их в движение?
Я вернулся к столу Изабеллы. Призрак ее присутствия неотступно висел в воздухе. Я вспомнил, как вечером накануне трагедии она сидела при свете настольной лампы и изучала изображение астрариума, а ее длинные пальцы при этом теребили край листа. Задержав на мгновение картину в голове, я снова увидел ее — обнаженную, с распущенными по плечам волосами. Невозможно было представить, что мы больше никогда не будем вместе. Но передо мной лежал предмет, который она так долго искала, ее величайшее открытие, за которое она отдала жизнь. Погруженный в мысли, я рассматривал стол. Вдруг на память пришло кое-что еще, и словно наяву я увидел сцену: едва уловимое движение, которым Изабелла засунула что-то под промокательную бумагу. Рывком открыл замок стола. Поверх других бумаг лежал конверт с четко написанным от руки моим именем. Я узнал аккуратный почерк Изабеллы. Горе сдавило грудь. Я откинулся на стуле и подождал, пока оно отпустит.
Оттягивая момент вскрытия конверта, я прислонил его к ножке лампы и взглянул на бумаги, на которых он лежал. Наверху стопки покоился документ, озаглавленный «Жрица Нектанеба и Ба фараона». Его автором была Амелия Лингерст. Должно быть, та самая работа, которая, как говорила Изабелла, дискредитировала ее как египтолога.
Я заставил себя перевести взгляд на запечатанный конверт с моим именем. Почему Изабелла не доверяла мне чуть больше? Почему не рассказала об истинном значении астрариума и о том, какой опасности подвергается тот, кто его ищет? Фахиру поверила, а мне нет. Неужели я такой неприступный, такой циничный и недоверчивый?
Решившись узнать все, что Изабелла хотела сказать из могилы, я быстро вскрыл конверт. Дорогая почтовая бумага показалась под пальцами шелковистой, как ее кожа. От бумаги исходил едва различимый аромат Изабеллы — смесь мускуса и жасмина. Я закрыл глаза и легко представил, как ее тяжелые волосы касались письма и оставляли на нем свою летучую подпись.
28 апреля 1977 г.Изабелла.
Александрия.
Оливер, прости меня, я никогда не была до конца с тобой откровенна. Тогда давно Ахмос Кафре не только предсказал день моей смерти, но также сообщил, что я могла бы спасти свою жизнь, если бы вовремя нашла астрариум.
Дорогой, я знаю людей, которые могут тебя направить. Но у астрариума свой разум, и он приведет тебя к ним, если ты не станешь сопротивляться.
Я пишу и слушаю твой голос — ты отчитываешь меня за предрассудки. Однако мир, в котором я выросла, не имеет границ между магией и мифом, между живыми богами и мертвыми. Посредством их я была свидетелем, а с твоей помощью надеюсь избавиться от них. Вечно любящая тебя,
— Даже не потрудилась назвать смысл своей напрасной смерти! — разозлившись, вскричал я. — Никто не мог предсказать землетрясение! Никто! Даже я!
В гневе и отчаянии я ударил кулаком по подушке на стуле, ткань лопнула, и по комнате полетели перья. Покружив, они, как снег, медленно опускались на пол, накрывая лежавший у моих ног конверт.
Прозвучал призыв к послеобеденной молитве — берущий за душу и мелодичный. Время шло. Я выглянул на балкон. Внизу садовник подрезал дерево магнолии. Простой смысл его действий представлял разительный контраст с невероятными событиями, которые стали определять мои поступки. Да, я был заинтригован, но здравый смысл советовал держаться в стороне. Однако была еще Изабелла, и ее простертые ко мне руки умоляли продолжать действовать. Я подозревал, что она не доверяла мне до конца, потому что опасалась, что я ей не поверю. Если бы я не так презрительно отзывался о вуду, принимал ее всерьез, то, может быть, сумел бы ее спасти. И теперь должен продолжить ее дело и хотя бы частично снять с себя вину, что не поддерживал ее в прошлом. Будто ниоткуда и словно предупреждая об опасности, передо мной появились замутненные глаза Барри. Пытаясь избавиться от чувства растущего страха, я открыл дверь и жалюзи и крикнул вниз Ибрагиму, чтобы тот принес мне обед. Потом взял работу Амелии Лингерст.
С портрета на внутренней странице на меня смотрела красивая женщина. Подпись гласила: «Высшая жрица Банафрит». Аристократический нос, продолговатые миндалевидные глаза и полные губы, глубоко человечные в своей асимметричности. Я не удивился бы, увидев такое лицо на улице. Оно показалось мне почти знакомым. И чем больше я вглядывался, тем больше убеждался, что уже видел его. Но где? Под иллюстрацией я прочитал:
Изображение, обнаруженное на стене храма богини Хатор, судя по всему, является единственным дошедшим до нас образом Банафрит (в переводе «красивой души»), жившей во время царствования Нектанеба II из тридцатой династии (360–343 до н. э.) и целиком посвятившей себя богине Исиде, царице всех богинь. Банафрит была наделена магической силой, не сравнимой ни с чьей во время правления того фараона. Ее другие имена: Божественная Адоратрикс и Супруга Бога. Ее могущество превосходило могущество верховного жреца и лишь незначительно уступало могуществу самого фараона. Как верховная жрица Банафрит имела право носить на лбу изображение царственной кобры и назначать преемниц, чтобы магические знания сохранились в кругу поклоняющихся Исиде.
Я посмотрел на помещенную под заголовком иллюстрацию. Верховная жрица сидела на троне в ритуальном платье с длинными рукавами с красными и голубыми лентами и в маленьком, с плоским донышком головном уборе, из которого поднимались цветы. В руке она держала систр — похожий на погремушку музыкальный инструмент, который египтяне связывали с богиней Хатор. На коленях лежал венок из галлюциногенного вьюнка ипомеи. У ног, рядом с небольшим горшочком, устроился воробей. Жрицу окружали одетые в красные накидки поверх белых туник бьющие в бубны служанки. На головах у них были такие же уборы, но украшенные единственным голубым лотосом. На шеях — широкие золотые обручи. Подпись сообщала, что изображение было обнаружено в захоронении в Иераконполе на Ниле и было одно из немногих, представляющих праздничный обряд Исиды. Данную сцену относят ко времени правления Рамсеса XI за тысячу лет до нашей эры, но обряд сохранялся многие века, и было известно, что подобные ритуалы совершала Банафрит.
Об этой могущественной, но загадочной личности очень мало написано, хотя сообщалось, что несколько заказанных Нектанебом статуй сфинксов имели с ней портретное сходство.
Я застыл, сообразив, где видел изображенное на иллюстрации лицо. Это было лицо сфинкса, пригвоздившего Изабеллу ко дну Александрийской бухты. Но разве это возможно? Банафрит и Клеопатру разделяли триста лет. Я почувствовал озноб, словно жрица пыталась дотянуться до меня из глубины веков. И, мысленно вернувшись к разговору с Барри, попытался вспомнить все, что тот говорил об астрариуме. Он упомянул Рамсеса III, жившего в библейские времена, затем Моисея и Нектанеба, о котором часто говорила Изабелла. Рамсес, Моисей, Нектанеб. А теперь эта личность из статьи Амелии — Банафрит, высшая жрица Исиды, основательница культа, почитавшего ее легендарной волшебницей. Еще сфинкс, обнаруженный на месте кораблекрушения «Ра» — судна Клеопатры. Что это — странное совпадение или в этих событиях есть определенный смысл? Я не мог побороть страх и избавиться от ощущения, что кто-то или что-то направляет мои поиски. Изабелла в письме попыталась внушить, что это астрариум. И хотя я отверг эту мысль как нереальную и продолжал стоять на своем, все же не мог отделаться от чувства, что слишком часто одно пересекается с другим, а в цепи слишком много звеньев, чтобы это чего-нибудь да не значило. Я снова вернулся к чтению.
Эта высшая честь, которой может удостоиться смертный, обычно оказываемая только царственным особам, подкрепляет гипотезу, что Банафрит была младшей сестрой Нектанеба. Есть также веские доказательства того, что она была его любовницей. Можно даже сказать, любовью всей жизни.
Найденные на стене иероглифы описывают предвидение Банафрит. Ей привиделось Ба Нектанеба II, заключенное в гробнице и не имеющее сил вылетать из нее и влетать обратно, что навечно лишало фараона загробной жизни. Возможно, Банафрит — превосходный стратег, раз она добилась своего могущественного положения, — получила сведения о готовящемся заговоре убийц и таким метафорическим способом предупреждала фараона об опасности. Еще иероглифы упоминают о небесном ящике, уже ставшем легендарным во времена Нектанеба II благодаря своей способности творить волшебство на море, в небесах и на земле. Банафрит разыскивала его, полагая, что именно он устроит судьбу и будущее любимого фараона. Далее письмена настолько повреждены, что с трудом поддаются переводу, но в следующем абзаце говорится о последователях или распространившемся культе харизматичной жрицы. Полагаю, мне удалось обнаружить неоспоримые свидетельства того, что этот культ просуществовал до эпохи Клеопатры, которую могли отождествлять с Банафрит.
Так вот где кроется связь, подумал я, совершенно не понимая, что за этим может стоять. Затем перелистал оставшиеся страницы, большинство которых было посвящено культу Исиды и рассуждениям об отношениях между Банафрит и Нектанебом — как она поддерживала его на троне и оберегала от опасностей.
Интересный факт, что сам Нектанеб обрел бессмертие благодаря переводу древнего манускрипта «Сон Нектанеба», в котором он слышит во сне, как бог войны Онурис жалуется на то, что не достроен его храм. Когда Нектанеб просыпается, он тут же созывает жрецов, которые сообщают ему, что храм завершен, не хватает только иероглифов. Фараон нанимает лучшего резчика, некоего Петеса. Но того от выполнения задания отвлекает красавица, имя которой звучит как «благородная Хатор». Хатор была богиней любви и винопития, но еще олицетворяла разрушение. На этом текст обрывается, и поэтому нам не суждено узнать, как рассерженный Онурис поступил с фараоном. Думаю, его гнев способствовал отречению Нектанеба от престола и его последующему исчезновению. И еще считаю, что внезапно оборвавшийся текст может говорить о том, что писец был убит, потому что кто-то не хотел, чтобы он закончил работу и поведал историю до конца…
Затем следовала фотография саркофага и объяснение, что это пустой гроб Нектанеба II, потому что мумия фараона теперь находится в Британском музее.
Я лениво разглядывал фотографию и недоумевал, почему археологическое сообщество встретило статью Амелии Лингерст в штыки. Мне она показалась вполне безобидной: язык легкий, легенды и мифы изложены в виде достоверного рассказа. Гипотеза не вполне доказательна, но этого недостаточно, чтобы погубить научную карьеру автора. Меня заинтересовало упоминание о небесном ящике. Изабелла, должно быть, провела связь между ним и ее астрариумом. Я вздохнул: какова же во всем этом моя роль? Я понимал, что следует прислушаться к своей интуиции и попытаться понять, что же на самом деле представляет собой этот артефакт. Но делать это следует быстро — и не только ради собственной безопасности. Нельзя допустить, чтобы астрариум попал в плохие руки.
За окном потемнело — я и не заметил, как наступил вечер. Я покосился на астрариум, все еще освещаемый светом лампы. Он отбрасывал тень, в которой безошибочно угадывался силуэт женщины в платье, высокой и величественной. Затем пугающе медленно тень превратилась в профиль, и я ясно увидел полные губы и нос с горбинкой.
На улице залаял Тиннин, наша сторожевая собака. Послышался топот ног бегущего человека. У меня екнуло сердце. Я весь напрягся, приготовился защищаться. Звуки смолкли. Когда я повернулся к астрариуму, тени больше не было. Неужели я ее вообразил?