Лежали в саду. Лонгин играл на дудке, Баловень что-то напевал себе под нос. Некоторые спали, измученные переходом. Метек, подложив руки под голову, смотрел в небо. Он был тоже измучен, но почему-то не мог уснуть. Хотя было бы неплохо немного поспать, ведь неизвестно, что принесет с собой ночь. Последнюю провели в марше. Где-то в лесу шел бой; гул взрывов и треск выстрелов перекатывались, многократно отраженные эхом. Хлопцы говорили, что там, видимо, пробивались остатки их дивизий.

Почему остановились в деревне, а не на привале в лесу? Странно… Рысь ходит нахмуренный, настороженный, не подступись. Никто не отваживается заговорить с ним, даже самые бывалые партизаны. Когда им указали дворы для постоя, поручник едва глазом повел в сторону роты.

— До полудня спать, — распорядился он, — посты только возле строений. Я нахожусь в первом доме.

До полудня… А потом? Глупый вопрос. Потом будет то, что будет. Может, бой, может, марш, может, спать… Взводный Фелек спустился с сеновала, мундир расстегнут, в волосах солома. Протер заспанные глаза. Даже опух… Остановился возле Метека.

— Не спишь, Молот?

— Нет…

— У тебя есть зеркало? Побриться надо.

— Есть. — Метек расстегнул карман блузы. — Небритый ты красивее. Настоящий партизан.

— Мне стыдно идти к святому Петру заросшим.

— Пожалуй, правильнее — к Вельзевулу.

Фелек принес прибор для бритья, пристроился на бревнах. Клял их вполголоса, так как ему никак не удавалось установить зеркало.

— Ты, Молот, читал сообщение?

— Нет.

— Эх ты, ничего не знаешь!..

Помолчал с минуту, как бы ожидая вопроса Метека. Однако Коваль ни о чем не спрашивал. Сообщения сейчас как-то не интересовали его. Постепенно угасал интерес к событиям, происходившим где-то там, за лесами и деревнями, которые составляли район их действий. Что же дало наступление заключивших союз АК и НСЗ, охватившее многие населенные пункты, если они не смогли пробиться через очередную преграду и теперь отходили в тыл, все дальше от цели, от Варшавы?

— Русские штурмуют Прагу . — Фелек некоторое время всматривался в свое намыленное лицо, потом взял бритву и провел ею по щеке.

— Откуда знаешь?

— В деревне говорят…

— Интересно.

— Вот именно, интересно.

— Первыми будут в Варшаве, — отозвался Метек, — раньше нас.

— А ты думаешь, что мы действительно можем дойти до Варшавы?

Этот Фелек всегда задавал странные вопросы. О нем было известно только то, что перед войной начал учиться в институте. Иногда сам вспоминал о своих социалистических убеждениях. К Рысю попал в сорок третьем году. Хороший солдат, быстро получил лычки и отделение. Поручник любил его, Кречет уважал и иногда явно выделял среди остальных.

Однажды сидели в избе лесника и ожидали связного. И вдруг Фелек спросил громко, на всю избу:

— А за что мы в действительности боремся?

— Знаешь ведь, — буркнул Ярема.

— За независимость, это ясно. А я имею в виду будущую политическую программу.

— Писали же ведь в листовках, — выскочил Стен, — наверняка читал. После войны будут реформы.

— Да? А какие? — спросил Фелек.

— Реформы — значит, равные права, — смешался Стен.

— Эх, ты, — не выдержал Ярема. — До войны, может, скажешь, у тебя не было прав?

— Были некоторые. А вообще, я был еще слишком молод.

— Фелек тебя спровоцировал, — злился Ярема, — а ты тужишься. Что может быть после войны? Конечно, Польша…

— Именно, — утешился Стен, — ведь я об этом и говорил.

Ярема имел среднее образование, был развит, начитан. Его слушали охотно, когда он рассказывал разные истории.

— Спровоцировал? — Фелек говорил спокойно, но чувствовалось, что он был возбужден.

— Конечно. Ведь каждый понимает, что правительство, когда вернется в страну, проведет выборы. Соберется сейм, ведь только он полномочен устанавливать новые права.

— На первый взгляд ты прав.

— Полностью прав, — упорствовал Ярема. — Не понимаю, к чему ты клонишь.

— К показу классовой сущности государства.

— Откуда же мне знать это, — с иронией произнес Ярема. — Так говорят коммунисты. Они все сводят к классовой борьбе.

— Слишком легко хочешь расправиться со взглядами, которых не понимаешь, — отрезал Фелек. — Не занимайся словоблудием, а давай аргументы. До войны у нас был парламент, положения о выборах и другие атрибуты демократии. Однако об аграрной реформе безрезультатно дискутировали лет двадцать. Спроси Зигмунта, что он в действительности думает о помещичьих хозяйствах, и он тебе ответит. Либо Молота, что думают рабочие.

Рысь курил самокрутку, смотрел на карту, как бы не слыша разговора.

— Были, — согласился Ярема, — но наше правительство обещает реформы, и ты это знаешь.

— А что с союзниками? С Америкой, Англией, Францией?

— У нас нет денег на развитие страны. Мы должны с ними сотрудничать. Надо восстановить столько городов и деревень!..

— А ты знаешь, почему у нас до войны не было капиталов? Потому что прибыль шла за границу. Частная промышленность не вооружила армию.

— Хочешь ее национализировать?

— А почему бы и нет?

— Правильно, — вмешался тогда Метек. — Фелек прав. Фабрики должны быть государственными.

— Прочитал об этом в листовке ППР? — бросил ему Ярема.

Метек покраснел. Он думал, что никто не помнил тот случай. В Завильцах, деревне среди лесов, стояли целый день. Метек и Стен устроились в одной хате. Хозяин дал им на обед кусок мяса. И сала на дорогу. После обеда присели поболтать с крестьянами. Хозяин спросил, что делали до войны; потолковали немного, затем он поднялся с лавки.

— Недавно у нас были партизаны и оставили бумагу.

— Партизаны? А какие? И что за бумагу?

— Я их не спрашивал, — усмехнулся крестьянин. — Как и вас. А бумагу вам отдам, потому что страшно держать. Сжигать не хотел, может, важное что-нибудь.

Метек сразу узнал: это была листовка коммунистов. Такие он видел у себя дома. В то время он не обращал внимания, что говорили отец или старшие братья. Теперь, спустя не один месяц боев, после бесконечных переходов, постоев в деревенских хатах, ночевок в лесу, он как бы с другой стороны смотрел на это. «За что мы боремся?» — писал незнакомый автор… Не было в том документе ни одного положения, под которым не подписался бы он — рабочий и сын рабочего, а теперь солдат…

Это о той листовке не забывал Ярема. А какое ему в действительности дело? Зачем говорить об этом при командире?

— Хватит, — тихо, но твердо произнес в этот момент Рысь. Все сразу замолчали. — Можете говорить о делах народа, так как солдат должен быть гражданином, но я не позволю, чтобы тут ссорились. Мы сейчас боремся и политику отодвигаем на второй план. И я не хочу, чтобы мне пришлось еще раз напоминать вам об этом.

С тех пор Метек присматривался к Фелеку. Им нравилось бывать вдвоем, при возможности вести длительные беседы. Однажды Метек спросил:

— Может, ты коммунист?

— Почему так думаешь?

— Ну, — начал Метек, — ты постоянно говоришь об изменениях, реформах.

— Вот именно. — Фелек выругался. — Вот тебе, браток, наша демократия. Все до одного хотят хорошего, а программу имеют только коммунисты. И достаточно тебе сказать что-нибудь о правах для простого человека, как тебя сразу же обзовут красным. Нет, я не коммунист. Однако хочу перемен.

Коммунисты, социалисты, людовцы, народовцы… Голова может пойти кругом. Каждый хочет Польшу по-своему устроить.

Фелек скреб бритвой лицо, вытягивал губы, языком помогал округлять щеки.

— Веришь, что дойдем до Варшавы? — спросил он.

— Откуда я знаю, — осторожно ответил Метек.

— Не прикидывайся глупым, Молот.

— Теперь, пожалуй, уже не дойдем, — признался Метек, — слишком много немцев. Однако что же нам делать?

— Я тоже о том думаю. Что мы должны делать дальше.

— Для этого есть командование.

— Осторожничаешь, — проворчал Фелек. Еще раз взглянул в зеркало, стер с лица остатки мыла.

— Полить? — предложил Метек.

— Принеси две фляжки воды. Мою тоже.

И вдруг они застыли как вкопанные. Из-за леса донеслось глухое гудение моторов.

* * *

Самолеты шли на заранее разведанную цель, потому что, появившись над лесом, они сразу перестроились в круг. Спикировал первый, и тяжелый взрыв всколыхнул воздух. Люди забегали между домами. Тогда с самолетов начали бить из пулеметов. Пули ударяли по крышам, дырявили стены. Близкий взрыв встряхнул землю, осколок врезался в доску как раз над головой Метека. Со стороны костела заходил еще один самолет. Землю вспарывали маленькие фонтанчики, все ближе и ближе. Лежавший неподалеку Лис внезапно подскочил и упал, его голова была превращена в сплошное кровавое месиво. Самолет завыл и помчался дальше, едва не касаясь верхушек деревьев. И уже заходил следующий.

Метек полз на четвереньках в низко стелившемся дыму. Только бы подальше от этого места… Самолеты, сбросив бомбы и израсходовав боеприпасы, улетели на север. Ошеломленные случившимся, люди поднимались с земли и медленно приходили в себя. Со всех сторон приносили раненых и убитых. Кречет бегал между домами, сгоняя опешивших и перепуганных. Снова послышались выстрелы. И взрывы…

— Танк! — закричал кто-то.

Несколько человек выбежали из строя, другие беспокойно оглядывались.

— Стоять! — Рысь выхватил пистолет из кобуры. — Застрелю! Кречет, первому взводу занять огневые позиции!

— За мной! — крикнул сержант.

Фелек повел свое отделение между изгородями. Бежали согнувшись. Снаряжение лязгало в мешках. Залегли вдоль изгородей. Сзади пылал сеновал, дым огромным столбом тянулся к небу, слышались крики людей.

— Внимание! — Кречет встал так, чтобы его видели все. — Стрелять только по команде.

Метек укрылся за толстым столбом забора. Впереди молодой лесок, жнивье, редкие кустики. А за ними серая угловатая коробка, рядом вторая, третья… Перестал считать. Танки шли медленно, как бы нерешительно. Ежеминутно из отверстий стволов вырывалось пламя орудийных выстрелов. За танками пехота… Теперь ее хорошо было видно. Небольшие группы появлялись из кустов возле ручья, рассыпались по полю.

— Спокойно… Подпустим на верный выстрел, — повторял для каждого Фелек. Левая бровь у него дергалась, как всегда в минуты нервного возбуждения.

— Подождать еще, — говорил он и шел дальше. Остановился около пулемета. Пулеметчик прижался щекой к прицелу, наводил на цель. Танки, видимо, поджидали пехоту, так как, едва цепь поравнялась с ними, двигатели громко взревели и машины рванулись вперед. Над головой стонуще завыли пули.

Кречет выстрелил первым, за ним вся цепь. Танки по-прежнему рвались вперед, но у пехотинцев началось замешательство. Машины прошли еще немного, сориентировались, откуда стреляли, стволы пушек развернулись на взвод Кречета. Вокруг все заклокотало, полетели обломки изгородей, с треском рухнул сеновал. Их оглушил грохот, ослепили пламя и дым разрывов. Стреляли машинально.

— Отходить! — послышалась команда. — Назад! Кречету и командирам отделений буквально силой приходилось оттаскивать людей с позиций.

Свист пуль прижимал партизан к земле. Метек полз, вспотев от страха, охватившего его после того, как он перестал стрелять. Догонят их… На брюхе далеко не уйти…

В саду поднялись и побежали. Их немного прикрывали деревья, немного дым. Оставили убитых, уходили в лес. Танки быстро прорвались через деревню и вышли как раз на отходившую вторую роту. Пулеметы стучали не умолкая, ряды бежавших быстро таяли.

Взвод достиг опушки леса под редким, неприцельным огнем передовых цепей пехоты. Начали строиться в боевой порядок. Командиры отделений выясняли потери. Рысь смотрел в бинокль. Между хат сновали немцы. Танки, постреляв еще немного, двинулись по большаку. Оттуда все еще доносилась стрельба.

Спустя час партизаны отошли в глубь леса. Среди них прошел слух, что один из офицеров второй роты, которая потеряла больше половины своего состава, хотел застрелить майора Соплицу. Едва удалось его удержать. Немцы наступали большими силами, утром уничтожили третий батальон, вошли в образовавшуюся брешь и теперь хотели окружить оставшуюся часть партизанского формирования.

— Майор сидел в доме ксендза и хлестал хозяйские наливки, — во весь голос рассказывал Мадей из третьего взвода. — Видимо, поэтому и не увидел фрицев.

Кречет не выдержал, вызвал его из строя, хлопнул ладонью по автомату и проговорил глухо:

— Закрой рот, Мадей, а не то тебя успокоят девять граммов свинца.

— За что? — побледнел парень.

— Не тебе судить командиров. Стань в строй.

Фелек сказал потом, что сержант был прав. Что же будет, если каждый начнет болтать, что в голову придет.

— Этот Соплица, бесспорно, старый проходимец, — доверился Метеку Фелек. — Всю войну просидел в имении, прятался. Дерьмо видел, и навозом голова набита. Откуда ему знать особенности партизанской борьбы. Но болтать нельзя, потому как не время. Немец напирает.

Лежали в густом папоротнике, на мокрой от дождей земле. Выдали немного боеприпасов, старшина добыл где-то хлеба и пару банок консервов. Съели, запили водой и немного оживились. Из ветеранов отряда уцелели почти все. Смерть как будто сжалилась над опытными солдатами. Зато молодое пополнение значительно поредело. Эти ребята еще не научились чувствовать бой…

— Видимо, с маршем на Варшаву ничего не получится, — сказал Дикая Кошка.

Они смотрели на шедших по просеке партизан: оружие было не у всех, одеты кто во что, многие ранены.

— Варшава… — вздохнул Стен.

— Не вышло, — добавил Фелек. — Холера, лучше было воевать небольшим отрядом.

Об этом думали все старые бойцы Рыся. В их отряде никогда не было больше нескольких десятков человек. Зато они имели хорошее вооружение, тайники и явки, разведка была поставлена как следует. Население охотно укрывало парней из леса. И операции у них были солидные: покушения на гестаповцев, засады на жандармов, уничтожение шпиков, нападения на военные объекты. Тщательно разведать, тихо подойти, метко ударить и исчезнуть — вот их излюбленный метод. Рысь никогда не ходил в бой неподготовленным. И поэтому у них не было больших потерь, им сопутствовала удача. Вплоть до этого лета.

А Метек думал только о том, чтобы как можно быстрее пришел конец войне, чтобы исполнилось пророчество Фелека. К тому же взводный однажды заявил, что немцы не выдержат сорок четвертого года. Это было как раз тогда, когда получили сообщение, что в Нормандии высадился десант союзников. Рысь разрешил даже выпить по этому поводу, хотя обыкновенно без жалости наказывал за употребление водки.

— Союзники нажмут с запада. Русские — с востока, — рассуждал тогда Фелек. — Нет, этого Гитлер не выдержит.

— Мы тоже свою долю внесем, — улыбнулся Дикая Кошка.

— Русские стоят далеко; кто знает, когда они двинутся, — с сомнением покачал головой Лис.

— Двинутся, — убежденно сказал Фелек. — Они уже на Волыни, оттуда до Вислы один бросок.

— Думаешь, сюда придут? — спросил тогда Ярема.

— Уверен.

— Русские приведут с собой коммунистов.

Фелек замолчал, не желая говорить на эту, волновавшую всех тему. А Метеку, по сути дела, было все равно. Русские? Хорошо… Только бы скорее немцев выгнать, холера их возьми, только бы скорее конец войне. Ему казалось, что все выйдет так, как предсказывал Фелек. Действовали два фронта, шло огромное наступление. Люди все чаще говорили, что среди немцев паника.

Вывозят свои учреждения, грузят на поезда промышленное оборудование. Что-то действительно изменилось, так как жандармы все реже появлялись в глубинке, а полицейские сами никаких решительных действий не предпринимали. Наступление с востока становилось все более мощным. Русские шли быстро: уже взяли Люблин и Белосток, освободили Пшемысль и Жешув. Наконец, Висла… Шутили, что, если забраться на высокую сосну, можно увидеть русских.

В тот день обстреляли немецкие автомашины, следовавшие на восток. Из двух последних высыпало много солдат. Они не поддались панике, начали умело обороняться. Рысь решил не затягивать бой, ему было достаточно пяти пылавших машин. Отходили без потерь, шутили даже, что остаток дороги немцам придется идти пешком. Под вечер отряд разыскал связной — запыхавшийся паренек на старом велосипеде. Привез важное сообщение. Поручник взял троих партизан и куда-то ушел. За старшего оставил подпоручника Ярему, недавно переведенного в отряд. Ежи собрал командиров отделений и сообщил им, что в Варшаве началось восстание. Отряды Армии Крайовой овладели почти всем городом. Вот и все, большего он сам не знал. В тот вечер самым популярным человеком был варшавянин капрал Пулкозиц. Он рассказывал партизанам, большинство которых никогда не были в столице, как выглядит город, что там. происходило до сорок второго года, когда ему пришлось бежать от гестапо.

Тогда они еще не знали, что Варшава войдет в их жизнь на долгие месяцы. Рысь вернулся с приказами, из которых не делал тайны. Варшава просила помощи, все лесные отряды объединялись. Мобилизовывались даже люди, бывшие в глубоком подполье, изымалось все оружие, находившееся в тайниках.

Карабины привезли на фурманке. Видимо, они долго пролежали в земле, так как в некоторых местах, несмотря на смазку, показалась ржавчина. С ними было много работы.

Под утро начали приходить люди. Рота вышла к месту сбора. В лесах концентрировалось войско. Начались затяжные, тяжелые бои.

Фелек в последние недели погрустнел. Не отзывался, когда заговаривали о войне. Однажды доверительно сказал Метеку, что боится таких фанатиков, как Ярема.

Лучше молчать, так как люди озлоблены неудачами и готовы сорвать свою злость на случайно попавшем под горячую руку человеке. Да и о чем говорить? Вся война пошла как-то странно…

Метек соглашался с Фелеком, но ему было жаль чего-то. Если бы им удалось преодолеть немецкое сопротивление и войти в Варшаву!.. Говорят, город горит, его беспрерывно обстреливает артиллерия и бомбит авиация. Гибнут люди. Необходимо вывести всех из лесов, создать фронт вокруг Варшавы и держаться… Чтобы потом о них говорили, что спасли столицу…

Метек вытащил из кармана кисет с махоркой, Фелек достал бумагу, сделали по большой самокрутке.

— Слушай, а может, русские переправятся через Вислу? — осторожно начал Коваль.

— Может, не знаю.

— Спрашиваю, как думаешь. — Метека не обескураживала такая замкнутость товарища, с Фелеком надо быть терпеливым.

— Не знаю, я не служу в Генштабе Красной Армии. А почему спрашиваешь?

— Да вот прикидываю, что трудно нам будет выстоять в таких условиях.

— Не твоя забота.

— Что ты такой ершистый?

— Тоска меня гложет, вот что, — признался Фелек. — Знаешь ли ты, Молот, что там, за Вислой, наши?

— Какие наши? — опешил Метек.

— Или ты прикидываешься дурачком, или ты действительно баран? — не выдержал Фелек. — Поляки, что армию в России сформировали. Не слышал, что о них выдумывают, каких собак на них вешают?

— Слышал.

— Они там сражаются.

— Мы тоже не за печкой сидим.

— Но я хотел бы быть на фронте.

Фелек никогда не говорил, откуда у него такие сведения, а Метек предпочитал не спрашивать. Он курил самокрутку и думал, что там мог быть и Аптек. Он никогда не вспоминал брата. Да это и понятно, такое расстояние их разделяло… Достаточно только взглянуть на карту. Далекая огромная страна, отделенная от них пылающим фронтом. Даже трудно себе представить, что этот фронт уже где-то близко. И где-то там Антек. Как он выглядит в мундире? Может, уже дослужился до какого-нибудь звания? Они наступают на немцев. Им легче: они — армия, в их распоряжении достаточно оружия и снаряжения. И к тому же хорошего оружия, если сумели так погнать немцев. А Антек, пожалуй, даже не думает, что Метек тоже в вооруженных силах. Только несколько других… Вот это-то его больше всего и угнетало. Что-то произошло с людьми, разделило их. Началось все с Варшавы и с сообщения, что в Люблине создано какое-то красное правительство. Такие, как Ярема, прямо говорят об измене. Фелек молчит как рыба, но в душе радуется. Это видно. Хоть они и в одних рядах, а мысли у них разные.

* * *

Заняли позицию на склоне холма, покрытого густой травой. Тишина… Вдоль линии обороны, не заметив людей, спокойно проскакал заяц. Лежали и всматривались в длинную просеку. Если придут, то именно по ней…

Стрельба возникла где-то слева. Пулеметные и автоматные очереди, взрывы гранат. Лес загудел, шум боя все усиливался. А просека оставалась пустой… И вдруг начали свою работу минометы. Мины летели с холодившим душу воем, взрывались, поднимая в воздух комья земли и обломки деревьев. Горький дым сдавливал горло. Главное сейчас — правильно прицелиться, хорошо определить расстояние… Только в кого же целиться? В воздухе свистели осколки, сдирая кору с деревьев. Один из них срезал верхушку можжевельника. Метек боялся пошевелить рукой, чтобы отбросить упавшую на него ветку. Стрельба на левом фланге стихала. Прекратился и минометный обстрел. Тишина. На какое-то мгновение Метеку даже показалось, что он остался один, а все потихоньку отошли. Сейчас сюда придут немцы. Он со страхом осмотрелся. И вдруг в этой тишине услышал голос сержанта Кречета:

— Ребята! Идут, мать их!.. Стрелять только по команде.

Все моментально возвратилось на свое место. Как он мог не видеть приникшего к пулемету Дикую Кошку, Фелека, Весека? Вся рота на месте. Лежала, вжавшись в землю, настороженная. Близко, очень близко раздался стук пулемета. И сразу же одиночные выстрелы. Из-за деревьев выбежали люди в касках. Мушка, прорезь прицела, только бы хорошо прицелиться. Ветка мешает, холера… Быстрый, меткий огонь роты оттеснил немецких пехотинцев обратно в лес. Один из немцев, высокий, с пистолетом в руке, видимо офицер, что-то кричал и махал рукой.

Немцы трижды повторяли атаку. И все три раза отходили. Метек, разгоряченный боем, не знал, однако, что санитары все чаще и чаще оттаскивают в тыл раненых, что редеет цепь партизан. Во время третьей атаки опустевшие места на позиции занял последний резерв роты — отделение капрала Ясека. Минута передышки. Посчитал патроны: осталось немного. Оглянулся на Фелека, показал на магазины. Отделенный развел руками. Черт побери, а если немцы пойдут еще раз? Придется драться прикладами…

Сумерки встречали с неимоверным облегчением. Наконец-то… Солнце уже давно скрылось за лесом, темнота густела, размывала контуры деревьев. Где-то в стороне еще слышались одиночные выстрелы из карабинов, протрещали одна или две очереди, но тут же наступила тишина… В этой тишине Кречет не спеша переходил от одного партизана к другому и шептал:

— Отползай назад.

Метеку было немного жалко покидать углубление, в котором провел половину дня. Разрытая, пахнувшая прелью земля казалась ему почему-то особенно близкой.

Подофицеры молча строили своих солдат. Кто-то закашлял, и тут же на него заворчал Кречет. Только теперь они почувствовали усталость, ноги как бы налились свинцом. Спать… Повалиться здесь, где стоят, и спать. С правого фланга шепотом передали команду начать движение. Шли, спотыкаясь о корни, задевая за ветки. И тут же последовал новый приказ: поторопиться, но двигаться бесшумно.

Было около полуночи, когда остановились. Старшина раздал хлеб и сало. Все быстро съели и мгновенно уснули. Но отдых был непродолжительным. Вскоре все были опять на ногах. На марше к ним присоединялись отдельные группы партизан. От них узнали, что немцы сосредоточили в этом районе огромные силы.

Утром остановились на отдых. Правда, бой гремел где-то рядом, осколки залетали даже сюда. Но все же Рысь разрешил спать. Их вывели в резерв, а это значило, что немного времени для отдыха у них все-таки было.

Бой неумолимо приближался к ним. С передовой начали прибегать группы перепуганных, измученных людей.

— Немцы прорвали линию обороны! — кричали они.

— Стой! — заорал Рысь и выскочил вперед. — Стройся!

Люди нерешительно передвигались и беспокойно озирались по сторонам, не понимая, чего хотел от них этот человек. Наконец несколько человек остановились.

От того боя в памяти Метека остались какие-то не связанные между собой обрывки, звенело в ушах то ли от близкого разрыва мины, то ли от треска выстрелов… Кровь на мундире немца… Затем бежал куда-то рядом с Дикой Кошкой, на несколько секунд приостанавливался и стрелял с бедра. Только позднее он заметил, что несет в руке ремень с пустыми магазинами. Их группа прикрывала отход, отсекая пути продвижения передних Цепей немцев. Те же шли осторожно, залегали, встретив яростный отпор, поджидали подкрепление.

Наконец удалось оторваться. Полк расположился на привал в редком лесу. Достали провиант. Поели. Настроение несколько улучшилось.

— Одного не люблю, — шутил Дикая Кошка, — воевать на пустой желудок.

— Недолго осталось нам воевать, — отрезал Лелива. Он обошел часть лагеря и теперь говорил со злостью: — Много раненых. Нет оружия и боеприпасов.

— А Варшава? — спросил кто-то.

— Как до нее дойдешь?

— Разрази его гром!..

Пополз слух, что их распустят по домам. Смотрели на командиров. Рысь ушел на совещание и долго не возвращался. Люди нервничали, из-за пустяков возникали ссоры. Если слухи о демобилизации правда… Метеку не хотелось говорить даже с Фелеком.

Рысь вернулся только после полудня. Сразу же приказал Кречету собрать роту. Сбились в тесный полукруг. Рысь стал в центре. Видно было, что он устал. Глаза провалились, углубились борозды возле губ, лицо почернело.

— Шли мы на помощь Варшаве, — начал командир, — однако силы врага оказались большими. Сами знаете, сколько солдат мы потеряли. Командование приняло решение распустить отряды. Такие крупные формирования не оправдали себя. — Он замолк, но все ждали продолжения. Напряжение росло. — Те, кто может, возвращаются домой и там ждут дальнейших распоряжений. При первых же благоприятных обстоятельствах они снова вольются в ряды вооруженного Сопротивления. Те же, кто не может вернуться домой, пойдут в группу специального назначения под мое командование.