Они ввалились в избу, грохоча коваными сапогами. Шапки набекрень, в руках автоматы.

— Дай пожрать, да что получше, — набросились на хозяина непрошеные гости.

— Пожрать? — переспросил Клос. Он изобразил на лице удивление: хотел выиграть время. — Мы бедные, у нас ничего нет.

— Не прикидывайся. Тащи водку и сало.

Двое уже шарили по избе, заглядывая во все углы. Старший подошел к Клосу.

— Вы должны радоваться, что видите польских солдат. Мы жизни для вас не жалеем, а вам жалко покормить нас.

— Наша деревня бедная, пески… — жалобно канючил Клос.

— Хватит, хватит. Уж мы-то кое-что знаем об этой вашей деревне.

Коваль натянул одеяло до самого подбородка, вспотевшей ладонью сжимал пистолет. Прислушивался к голосам на кухне и крикам, доносившимся из деревни. Он уже догадался, какие солдаты сюда наведались. Дверь распахнулась внезапно, он даже вздрогнул. Сначала увидел ствол автомата, затем высокого мужчину.

— Кто это? — Солдат повернул голову в сторону Клоса.

— Брат жены.

— Спит?

— Приболел что-то…

— Что у него?

— Похоже, что тиф, — ответил Клос. — Врача бы надо, либо в больницу отвезти, да коня вот у меня нет.

— Что ж это зарос так?

— Лежит уже третью неделю. Слабый очень, я не трогаю его.

— Я уже болел тифом, меня не возьмет, — встрял в разговор молодой конопатый парень. — Могу его осмотреть.

— Оставь, — высокий попятился к порогу, — черти б его побрали.

— Рассказывают, — не унимался молодой, — что по окрестностям бродит какой-то коммунист и людей бунтует. Может, это он?

— Плетешь неизвестно что, — взорвался высокий, — ты только глянь на него. Старикашка какой-то, вонючий нищий.

Дверь захлопнулась. Коваль открыл глаза и глубоко вздохнул. Нищий… Пусть будет по-вашему. Только теперь он почувствовал, как одеревенела рука: настолько крепко пальцы сжимали рукоятку пистолета.

Клос принес самогон, сало, хозяйка жарила яичницу. Пили, громко хохотали. Расспрашивали Клоса, не видел ли красных из леса.

У Коваля уже не было сомнений, что эти трое были из НСЗ . Что их привело в деревню?

Болезнь мучила Коваля уже три недели. Привязалась она к нему совсем не вовремя. Всегда гордился тем, что никакая хворь его не брала. А теперь… Лихорадка била его нещадно. Приступ начинался обычно после полудня и продолжался до утра. Не было сил побриться и постричься. И вот сегодня борода и космы очень пригодились.

Галдеж на кухне становился все более громким и назойливым: пары самогона делали свое дело. Когда они наконец уберутся? Как долго ему еще придется их слушать, превозмогая слабость? А если заглянут еще раз? Наконец дождался тишины, а затем и Клоса.

— Ну как там? — спросил Коваль.

— От Когтя, сволочи, — вздохнул Клос. — Много их, с сотню. Обобрали всю деревню, буйствовали по хатам. Те, которые были здесь, — он кивнул головой в сторону кухни, — поверили во все.

— Как обстановка в деревне? — нетерпеливо перебил его Коваль.

— Плохо, — вздохнул крестьянин, — очень плохо. Громек убит, забрали Малярека и Цвека. У Вуйчиков перебили посуду, избили людей.

— Их привел кто-нибудь или сами пришли?

— Сами. Но шли уверенно и вели себя так, как будто они все знали.

— Они хотели ликвидировать ячейку и гарнизон, — медленно проговорил Матеуш.

— Боюсь, что вернутся, — сказал Клос. — С вами что-то надо делать. Может, пойдем в Могиляны? У Суйки вам будет безопаснее.

Тряслись в старой фурманке, Клос кнутом поторапливал коня. Только бы проскочить Едлиск. Немцев там было много, да и сторонников НСЗ среди жителей предостаточно и в имении и в деревне. Хозяева зажиточные, организацией руководил сын мельника Вельчиньский. Поэтому и людовцы , и коммунисты, и аковцы избегали эту деревню.

Громек уже год как состоял в Гвардии, участвовал в нескольких операциях. Парню удалось уйти от пули немецкого жандарма, а вот от своего не уберегся. Малярека и Цвека постигла такая же участь. Но почему в таком случае уцелел Клос? Он украдкой посматривал на крестьянина. Тот сидел боком на повозке, ноги свесил вниз, сгорбился. Какие мысли одолевали его? Нет, это не он. А если сейчас не выдал только потому, что хотел завоевать доверие? Нет, холера, ведь свой, проверенный. Тогда кто же выдал? Ничего не поделаешь, от Суйки надо сразу же ехать дальше. Если придут к нему, будет ясно, что Клос — изменник. На коммунистов охотились немцы и полицаи, теперь включился кто-то третий. И где-то существует утечка… А может быть, наши сами проваливаются? Беседуют с людьми, дают газеты, встречаются с чужими. Может, это только злые глаза соседей? А Роман далеко. Его отряд добрался до самой Вислы. Есть надежда, что с самолетов сбросят оружие. Все больше вливается людей в ряды Гвардии Людовой, а оружия по-прежнему не хватает. А в НСЗ об этом знают. Раньше они не вели себя так нагло: боялись отряда Романа. А теперь… Гарнизоны распылены, немцы наседают со всех сторон, а тут еще свои… И болезнь так некстати навалилась… Дает, видно, о себе знать осень прошлого года. Ему пришлось тогда присоединиться к отряду, так как в деревнях стало небезопасно. Думали, что после разгрома под Курском немцы в Польше поутихнут. Однако облава следовала за облавой; едва вырывались из одного кольца, как сразу же попадали в другое. Почти ежедневные схватки с врагом…

Сорок третий год для него связан также с Каменицей. Впервые попал он туда летом сорок второго. Деревня бедная, и название свое, видимо, получила от каменистых взгорков. До кровавого пота работали крестьяне, голодали и все чаще задумывались о необходимости изменения жизни. В деревне действовала организация WICI и ячейка Коммунистического Союза Молодежи, были коммунисты. Правда, многих из них рассеяла по свету война. Некоторые остались. Матеуш начал с того, что установил с ними связь. Чаще всего он наведывался к Хромому Аптеку и Шорнику. У них собирались соседи, заводили разговор о войне и жизни, о том, что было и что будет. В итоге этих посиделок возник гарнизон Гвардии, а затем и партийная ячейка. Нескольких парней направили в лес. В деревне собирали продовольствие для партизан, находили приют активисты. Не все, разумеется, смотрели на это с одобрением, но в целом деревня была солидарна с пришлыми.

Все началось со стычки на мосту возле Лонов. Гордый совершил ошибку: атаковал немецкие автомашины. Быстро придя в себя, жандармы залегли в кювете и открыли плотный огонь. Гордый, видя полные решимости взгляды ребят, приказал снова начать атаку. Пятеро погибших и столько же раненых. Двух убитых не смогли унести. Жандармы согнали людей из окрестных деревень и приказали опознать трупы. Крестьяне беспомощно разводили руками: не знаем, мол…

И вдруг случилось неожиданное. Рась, который бедствовал на своих двух моргах земли так же, как и другие крестьяне, который никогда не интересовался политикой, подошел к жандармам, погладил желтые от махорки усы и сказал:

— Знаю… Парни из Каменицы.

Офицер кивнул головой, и жандармы разогнали крестьян. Убитых забрали с собой, а под Лонами организовали засаду. Жандармы были уверены: партизаны придут, чтобы ликвидировать Рася, Действительно, ребята Романа дважды пробовали уничтожить его и дважды терпели неудачу.

Беда пришла месяц спустя. Немцы прочесывали леса, отряд Романа пытался вырваться из кольца, но безрезультатно. Надо было принимать решение: как быть дальше? Совещались втроем: Коваль, Роман и Черный Весек. Самое главное — сохранить отряд. Ему нужна свобода действий, его необходимо освободить от всего, что сковывало маневренность. В противном случае — гибель. Именно тогда Коваль назвал Каменицу. Сам отправился в деревню со взводом Гордого. Собрал больше десятка хозяев и изложил им суть дела: надо спрятать одиннадцать раненых и пять еврейских семей. Крестьяне согласились. Роман вывел отряд из окружения, прорвав кольцо облавы в районе железной дороги. Коваль пробыл в деревне пару дней и перебрался в Могиляны. В воскресенье утром Суйка запряг коня, и они отправились в Каменицу. Коваль хотел забрать из деревни часть людей, для которых уже было подыскано новое убежище.

Они сразу заметили: происходит что-то неладное. За Могилянами им встретились полицейские, затем их догнал грузовик с жандармами, вооруженными пулеметом. Машина остановилась, немцы выставили длинную цепь постовых. Ковалю и его спутнику было приказано повернуть назад. Суйка, который попробовал вступить в разговор, едва избежал удара прикладом.

Потом наступили долгие часы ожидания. Выслали на разведку двух парней. Они вернулись и доложили, что Каменица плотно оцеплена немцами. По окрестным дорогам беспрерывно сновали автомашины и мотоциклы. И снова ожидание… И вдруг в избу влетела жена Суйкю:

— Горит!

— Где?

— Страшный дым над Каменицей!

Они пошли на старое кладбище, где когда-то хоронили умерших от холеры. С пригорка хорошо были видны столбы черного дыма. Люди обнажили голову, как на похоронах.

А жандармы шли от избы к избе, выгоняли людей на улицу. Того, кто не мог идти сам, пристреливали на месте. Раненые партизаны пытались сопротивляться. Многие из них, чтобы не попасть живыми в руки немцев, покончили с собой. Однако несколько человек взяли живыми. Большая часть деревенских мужчин была расстреляна за школой, оставшихся людей увезли. Уцелели только три человека. Дома и постройки были преданы огню.

От этих тяжелых воспоминаний Матеуш очнулся только у Суйки. Клос передал ему Коваля и поспешно вернулся к фурманке.

— Поздно уже, — объяснял он, — до дома путь неблизкий. Бывайте здоровы.

— Спасибо, — громко произнес Коваль, внимательно глядя вслед уходившему. Поздно, это правда, но только ли поэтому он спешил? Боялся или…

А Суйка уже начал докладывать ему сведения, полученные от Лесничего.

Завернувшись в два одеяла и сверху прикрывшись попоной, Матеуш почувствовал себя лучше. Может, наконец избавится от этой чертовой лихорадки?.. Да, дело ему предстоит сложное: решить с людовцами вопрос о создании народных Советов. Район должен быть готов установить народную власть. У Коваля при этой мысли мурашки побежали по спине; деликатность новой работы пугала его. Отложить встречу он не мог, хотя очень боялся за ее исход. Давно уже он не испытывал такого страха. Собственной жизнью, да и не только собственной, предстояла проверка верности Клоса. А что, если нагрянут немцы? Наверняка им известно, кто такой Коваль. Ради его поимки они могут подарить Клосу жизнь его собственных детей. Но как сказать людям, что он подозревает Клоса? Какое у него для этого основание? Холера…

Людовцев привел Черный Весек. Он же доложил Ковалю, что посты охранения ими расставлены. Для этого ему пришлось вызвать два подразделения и оперативную группу из Сакова.

— Не маловато? — с беспокойством спросил Коваль.

— Нет, — удивился Черный Весек. Его поразил вопрос. Похоже, секретарь чего-то боялся.

— Оперативные группы, подразделения… — ворчал Матеуш. — Говоришь, будто дивизией командуешь. Сколько собрал?

— По правде, двадцать два человека. Они могут только предупредить нас, так как оборонять… — Он усмехнулся. — Будем надеяться, что нас не заметили ни Коготь, ни немцы…

Коваля раздражала беспечность Весека. Но что еще можно сказать ему? Что собрал мало людей? Как будто у того были резервы, но он ими не воспользовался…

Люди отдыхали после длинной дороги, а Коваль набросился на принесенные Весеком газеты. Сначала просмотрел сообщения с фронта. На ближайшем к ним — без перемен. Еще недавно прикидывали, сколько километров будет от Ковеля до Мнихова и за сколько часов можно доехать отсюда на танке. Если бы там сделали еще один бросок… Фашистам туго пришлось бы с людьми и техникой. Уже и так берут желторотых и старцев. Добрались даже до фольксдойче из Хмелевца. Сволочи, дорвались до власти, позабирались на теплые места в старостате, в магистратуре. Теперь один за другим получали призывные повестки. Пришло время платить собственной шкурой за белый хлеб и колбасу. Его обрадовало сообщение о том, что взяли Доманьского. Говорили, что тот впал в отчаяние, обошел всю мастерскую, прощался с людьми, однако мало кто подал ему руку. Может, правда, а может, только разговоры.

Всем известно также, что Радле сбежал от призыва. Гестапо арестовало его отца и младшего брата.

На совещание собрались в главной комнате. Матеуш сильно волновался и поэтому решил сразу же перейти к главному.

— Я простой рабочий, поэтому приучен говорить без обиняков, — начал он. — Скажу прямо: вопрос о взятии власти требует незамедлительного решения.

Учитель и его организация поддерживали линию партии в отношении создания Советов. Матеуш хотел также, чтобы учитель стал председателем повятового Совета.

Людовцы, однако, колебались. Их представитель заявил:

— Власть должна быть легальной.

— Будет, почему же нет? Если крестьянин и рабочий примут решение, то кого же еще им спрашивать? Господ в Лондоне? Вас санация тоже не жаловала, мало ли ваших сидело по тюрьмам?

— Правильно, — поддержали Матеуша.

— С кем же хотите разговаривать о легальности власти? С помещиками? А те, за границей, тоже крутят, прав народа признать не хотят, обещаниями дурачат. А в руководство подпольными вооруженными силами, как вы сами видите, своих людей суют и свою политику проводят.

Матеуш остался доволен итогами совещания. После создания повятового Совета легче будет организовать Советы в гминах.

Теперь необходимо активнее привлекать в организацию новых людей. Всякий раз, видя их колебания, он вспоминал себя. Брать власть? Кому? Им? Неграмотным, простым, от земли или станка? Править? И наконец решимость: да, править.

Коваль еще несколько дней пробыл у Суйки. Его подозрения в отношении Клоса не подтвердились. Ясно, что он не предатель. В противном случае уже что-нибудь произошло бы. Коготь по диагонали прошел через повят и остановился в имении Боньчиковского. Спокойный и самоуверенный, как будто в стране не было оккупантов, Боньчиковский имел три фольварка, дворец с большим парком и многочисленные постройки. Не один. человек, искавший убежища в имении, поплатился своей жизнью. Эти смерти убедительнее всякой агитации показывали людям, кто есть кто, кому с кем по пути и почему. Надо признать, что Коготь запугал многие деревни, но сломить сопротивление ему не удалось.

Матеуш собирался побывать в некоторых партийных ячейках. Приближались ответственные события. Он чувствовал это каждым своим нервом. А тогда… Ему необходимо повидать людей, поговорить с ними.

Давно не стриженный, одетый в обноски, он был похож на бродягу. Однажды это спасло его, стоит продолжить и дальше. Свой и так узнает, а перед чужим красоваться ни к чему. Весна полностью вступала в свои права, на полях вовсю кипела работа. Война войной, а есть надо. Может, урожай этого года будет уже для себя? Коваль шел не спеша, опираясь на посошок, заходил иногда в хаты выпить молока, выкурить трубку, побеседовать с людьми. И первое, что бросалось в глаза: у людей появились смелость и нетерпение. Напряженное ожидание перемен. Должен последовать удар с востока, а может, и с запада. А когда это произойдет, то Гитлеру неизбежно придет конец. Листовки и газеты почти открыто переходили из рук в руки. Давали почитать и ему. Он радовался, когда попадались листовки своей партии.

Командиры отрядов говорили, что, будь оружие, можно было бы принять сотни добровольцев. Молодежь спрашивала о партизанах. Значит, росла сила партии. Сомнений в этом не было. Растет она и по ту сторону фронта. Все чаще доходили сведения о польских солдатах, сражавшихся плечом к плечу с бойцами Красной Армии. Крестьяне приходили к коммунистам за советом и помощью. Эта популярность имела свои плюсы — легче агитировать, сплачивать, но были и минусы. Если враг заметит — в хату придет смерть.

Матеушу предстояло собрать комитет. Надо было поспешить на явку за сведениями. В Лонтовой зашли к Рыхлику. Крестьянин, прежде чем начать разговор, послал сына за командиром отряда Армии Людовой Корнацким.

— Вы к нам как будто с неба свалились, — сказал он. — Вопросы к вам есть. Не сердитесь, что беспокою вас прямо с дороги…

— Говорите прямо, в чем дело.

— Тут люди просятся в лес.

— Какие люди? Ваши? — Коваль несколько помрачнел. Тоже мне деятель, при каждом случае ищет кого-нибудь, чтобы прикрыться. А собственная голова?

— Чужие, — произнес озабоченный Рыхлик. — Женщина и мужчина.

— Вы что, не знаете, какой существует порядок? — бросил сердито Матеуш. — А если бы я пришел только через месяц?

— Я знаю, как надо, — смешался Рыхлик, — но возникло одно обстоятельство.

Сколько Матеуш ни бился, Рыхлик ничего толком сказать не мог. И только пришедший Корнацкий наконец внес ясность. Его доклад был кратким. Вчера вечером в деревню пришли двое. Обратились прямо к Корнацкому. Парень сам из Королькова, а она нездешняя. Направил их товарищ Врубель из Загая на усмотрение командования.

— И как же вы поступили?

— Дали им ночлег, а сами думаем.

— Вам известны положения инструкции?

— Известны, — подтвердил Корнацкий, — но женщина ссылается на партизан Юзефа Коваля.

— На кого? — чуть было не закричал Матеуш.

— Говорит, что Коваль родом из Мнихова и теперь находится у Романа.

— А она откуда?

— Из Сташова. Так значится в документах.

Все трое замолчали. Коваль задумчиво ходил по избе. Сосал погасшую трубку, топорщил усы. Внезапно остановился.

— Их надо допросить. Я выйду в другую комнату, а вы оставайтесь тут. Только возьмите оружие. И поставьте кого-нибудь поближе.

Сначала беседовали с парнем. Тот сказал, что уже давно хотел уйти в лес, однако не знал, как туда попасть. Наконец договорился с Войцехом из Королькова. Тот посоветовал идти к Врубелю, затем связной привел его сюда. Женщину он не знает, встретился с ней у Врубеля.

На вопрос Корнацкого, почему выбор пал именно на отряд Армии Людовой, парень заявил, что он не силен в политике. Но все говорят, что АЛ хорошо бьет немцев. Его попросили подождать во дворе и пригласили женщину. Коваль услышал легкие шаги и немного хриплый голос. Отвечала уверенно, спокойно. Ищет партизан, ибо надо бороться с врагом. У нее также и личные счеты. В сентябре погиб ее отец. Почему пришла только сейчас, в сорок четвертом году? Не могла связаться с партизанами. Некоторое время жила в Мнихове и случайно помогла человеку из Армии Людовой, его псевдоним — Гранат. Спрятала его от жандармов. Ну и договорились о контактах. За нее может также поручиться очень близкий ее знакомый, который сражается в отряде Романа. Именно он, желая уберечь ее, всячески противился ее конспиративной работе. Но она больше не в состоянии ждать. С охотой пошла бы в отряд Романа, но, если ей скажут идти в другой отряд, она готова подчиниться любому приказанию. Она понимает, что они должны быть бдительными, и не имеет к ним претензий за этот допрос. Немцы везде насовали агентов. Во Мнихове нельзя громко слова сказать.

— Хорошо, — сказал Корнацкий, — теперь подождите, пожалуйста, на лавочке перед домом.

Снова шаги, скрип двери. Вышла. Только сейчас Матеуш заметил, что он забыл разжечь трубку, которую все это время судорожно сжимал в руке. В комнату заглянули Корнацкий и Рыхлик. Спичка дрожала в пальцах Коваля… С его языка готово было сорваться страшное слово — расстрелять… Немедленно вывести за деревню и пустить в расход… Это была она. Теперь он убедился окончательно. Идет, как гончая собака, по следу, вынюхивает. В ней все было ложно: голос, движения, одежда…

— Пусть связной проводит их в Закшувек, — приказал Матеуш. — Передайте товарищу Леону, чтобы выслал их в лесную землянку. В случае попытки к бегству застрелить на месте. Не допускать никаких контактов. Ясно?

— Ясно, — ответил Корнацкий.

— И еще пошли кого-нибудь к Войтеку в Корольков. Надо проверить, направлял ли он к нам этого парня.

Корнацкий хотел о чем-то спросить, но воздержался. А Матеуша снова одолели сомнения. Поставлена под угрозу жизнь людей, а у него не поднимается рука, чтобы уничтожить ее. Одного слова достаточно. Корнацкий и Рыхли, верят ему и не будут требовать обоснования любого его решения. Он даже испугался этих мыслей. Если и они будут убивать без суда и следствия, то чем же будут отличаться от тех? Надо быть твердыми, но каждый обязан оставаться человеком. Он отложил все до Закшувека, там восторжествует справедливость. Созовут суд и примут решение. Через два дня он будет на месте…

Около Патыкова его остановили полицейские. Он с опаской предъявил свой документ: бумаги хорошие, но всегда могут прицепиться. По дороге заночевал у знакомого, утром двинулся далее. После болезни был еще слаб, приходилось часто отдыхать.

В Закшувек пришел под самый вечер. У Леона его все знали, сразу же поставили на стол миску похлебки и молоко. Коваль, однако, за стол не сел, а отозвал в сторону хозяина.

— Дошли удачно? — спросил он.

— Кто? — удивился Леон. — О ком разговор?

— Ну женщина и двое мужчин. Один — наш связной. Должны были быть вчера, самое позднее сегодня до полудня.

— Я все время на месте, но никого не видел.

— Это невозможно. — Матеуш почувствовал слабость и тяжело опустился на стул. — Что могло случиться?

— Может, задержались? — спокойно предположил Леон. — Мало ли возникает препятствий!

Коваль решил не говорить Леону, что это были за люди. Да и как ему все объяснить?

Ночью он никак не мог заснуть, беспрерывно ворочался, поднимался и прислушивался к лаю собак. Одно было хорошо: связной — проверенный человек, а те не знали, куда их вели. Заснул под самое утро, и Леону пришлось его будить.

— Никто не пришел, — сказал он, — но есть донесение. Возле Лисек, недалеко от деревни, найден труп мужчины, пролежал по крайней мере два дня.

— Какой он из себя?

— Молодой, блондин, в сапогах и синих брюках. Видимо, это связной Корнацкого.

— Все еще там лежит?

— Нет, забрали полицейские.

— А они откуда взялись?

— Не знаю. Приехали на двух повозках прямо на место. Должно быть, кто-то сообщил, может, солтыс.

— Объяви тревогу. — Коваль-старший поднялся и взялся за мешок. — А сейчас дай мне двух умных ребят.

Матеуш немного успокоился, лишь когда из деревни ушли связные к Корнацкому и Врубелю. Леон выставил вокруг деревни посты. В случае чего поднимут тревогу, предупредят. Они, конечно, уйдут в лес, но что делать с семьями?

Минул день, ночь, еще день. Никто не появлялся. Леон настаивал на том, чтобы Коваль ушел в лес. Стало уже тепло, в лесу было надежное укрытие. Донесения из других деревень свидетельствовали, что и там пока все спокойно. Врубель подтвердил, что с парнем было все в порядке, он говорил правду. А Коваль корил себя, что не обыскали бабу. У нее было оружие, а связной, видимо, чем-то выдал себя. И она предпочла не рисковать. А быть может, ее интересовало только, как добраться до них?

Однажды ночью на лесной тропинке появились люди. Шли осторожно, тихо. Матово поблескивало оружие. Матеуш вышел из землянки. Партизаны сворачивали в чащу, располагались на отдых.

— Здравствуйте, товарищ секретарь. — К Ковалю подошел плотно сложенный человек. Матеуш глазам своим не поверил.

— Роман, ты ли это? Цел и невредим?

— Все в порядке.

— А мой?

— Здоров.

— Отряд, вижу, разросся.

— Да. И оружия прибавилось.

— Это хорошо, — с облегчением произнес Матеуш. Теперь исчезло последнее беспокойство. — Хорошо, что вы здесь, командир. Мне вас тут очень не хватало…