Офицер включил карманный фонарь, и луч, скользнув по забору, осветил над ним ветки яблонь. Освещая дорогу фонариком, офицер двинулся дальше, за ним последовали автоматчики.
Когда патруль скрылся, из-за угла вынырнул Полищук. Но не успел он открыть калитку, как кто-то схватил его за локоть. Павел мгновенно выхватил парабеллум. Но огонь открывать не пришлось: перед ним в свете вышедший из-за туч луны стоял плечистый рябой парень с боксерским чубиком.
— На рожон прешь? — прошипел Алехин.
— Напугал я тебя? — Полищук сунул пистолет за пазуху.
— В чем дело?
— Как бы я тебя не напугал! Только что патруль прошел…
— Ну?
— Засек бы тебя, вот и было бы «ну»…
— Не кипятись, браток, я ж за патрулем шагал… С ума сошел!..
— А ты как думал? — усмехнулся Полищук. — Присоединился, вроде как подкрепление.
Полищук исчез за калиткой. Алехин занял позицию в саду.
С озера тянуло холодом. Слышался слабый плеск волны, выбегающей на отмель. Луна снова скрылась, и тьма поглотила силуэт дома и очертания фигуры Алехина. Где-то в глубине сада послышался шорох и громоздкое тело Алехина бесшумно скользнуло туда, прячась за деревьями.
Жестяная лампа мерцала в комнате. Печкур, Мейер и Курбанов, склонившись над столом, изучали карту.
Печкур делал на карте крестики, а его товарищи, следя, согласно кивали головой.
Вера Ивановна занималась приготовлением скудного ужина. Она опускала одну за другой очищенные картофелины в чугунок и то и дело посматривала на часы, постукивающие на стене около буфета. В комнату вошел Полищук. Вера Ивановна повернулась к нему.
— Все в порядке, — ответил Павел на ее немой вопрос.
— Иди, докладывай начальству, а мне надо накормить вас ужином. — Вера Ивановна легонько подтолкнула его и опять принялась чистить картошку, исподволь наблюдая за мужчинами.
Полищук обвел взглядом подпольщиков.
— Операция назначена на послезавтра. Ночью в двадцать два часа ноль-ноль…
— Крынкин сказал? — спросил Печкур.
— Он…
— А не врет?
Павел присвистнул.
— Мы же вместе… — Добро, сынок, Печкур ласково посмотрел на него, усадил рядом.
Мейер поднял на Полищука озабоченные глаза.
— Крынкин тебя не продаст?
— Каким образом?
— Возьмет и перескажет весь ваш разговор Гоштову. Тогда у них определенно возникнет подозрение, что ты ведешь двойную игру. Ты подумал об этом?
— Подумал, решительно ответил Полищук. — Он сжал кулак. — Крынкин у меня вот где сидит… Как он признается, что все разболтал, ему же первому — крышка.
Мейер на секунду задумался.
— Что ж, риск — благородное дело. В нашем деле, видно, только рискуя можно чего-то добиться. Теперь необходимо послать связного к Дубову… Ждать больше нельзя, времени у нас в обрез.
— Пока нужно ждать связного, — сказал Печкур. — Мы же не знаем точно, где партизаны.
— А если не будет связного?
— Раз Дубов сказал, значит будет.
Мейер опять склонился над картой, а Курбанов поднялся из-за стола и пошел сменить Алехина. Вскоре тот появился, потирая широкие ладони, за холодевшие от ночного осеннего ветра.
Вера Ивановна подняла с чугунка крышку.
— Прошу к столу!
Аппетитный парок защекотал ноздри.
В это время дверь распахнулась и через порог шагнул сияющий Курбанов. За ним — белокурая молодая женщина и высокий парень в ватнике нараспашку. Это пришли ночные гости — Таня Печкур и лейтенант Косицкий.
Зазеленел рассвет. Над садом, над озером, точно лодки в тревожную даль, распустив все паруса, плыли тучи. Таня смотрела, как синеватые волны выплескивались на берег, как покачивались плакучие ивы. А тучи все плыли, плыли, кладя на воду дымчатые тени.
Курбанов провожал взглядом косяк уток, низко летевший над голубеющей водой озера.
Таня прильнула к нему.
— Что с тобой, Пулат?
— Душа болит, Танюша. — Он нежно поцеловал ее волосы, бережно взял за руку. На лице Пулата отразилась острая тревога за любимую. Он вздохнул. — Оставаться тебе здесь больше нельзя. Надо немедленно возвращаться к Дубову. Таня помолчала.
— Вам здесь тяжелее. Мы-то как-никак среди своих, с оружием в руках. На легальном положении.
— Все-таки боюсь за тебя, моя ласточка. Пока захватчики на нашей земле — не будет у нас счастья. Ну, ступай…