Глава 4
Когда Алене надоело скакать по камням, ей вдруг пришло в голову, что открытая вода притягивает молнии. Действуют ли законы физики в этом промежуточном мире? Скорее всего, нет. Но глубинное чутье, то, что сродни звериному, гнало ее прочь от моря. Она знала, что теперь, когда невидимая развилка осталась далеко позади и затерялась среди одинаковых серых валунов, отклонения влево или вправо уже ничего не значили. Поэтому она повернулась спиной к шепоту волн и устремилась прочь от береговой линии.
Алена углубилась в рощицу из темных сосен и белеющих стволами веселых берез, выбирая стежку среди мхов и лишайников, тянущихся кверху папоротников, притаившихся хвощей, ландышей и подорожников. Над головой загрохотало уже всерьез, упали первые капли, похожие на маленькие камешки. «Успела!» – поздравила себя она. И тут увидела прямо перед собой большую собаку… Нет, волка.
Серый, но с белой грудью и желтоватым брюхом, он смотрел на нее пронзительно, не отводя глаз. И не шевелился.
Замерла и она.
Настоящий волк. Сомнений в этом не было.
Может быть, она ошиблась шагом раньше? И разворот влево ей засчитали за выбор самого левого пути, где «совсем пропадешь»?
Тем более что коня у нее нет и не было. Никаких гамбитов, потому что, кроме нее, пожирать здесь некого.
«Животным нельзя долго смотреть в глаза, они воспринимают это как агрессию», – всплыло из глубин подсознания. Но она не могла даже моргнуть.
Его глаза были похожи на солнечный янтарь.
Вспомнилось: ей рассказывали, как погибла недавно школьница на автобусной остановке. До этого Алена почти убедила себя, что нападение волков на людей осталось только в старых сказках типа «Красной Шапочки»… Ну или, возможно, еще где-то в тайге, но не в условиях современной цивилизации.
Правда, на девочку волки напали зимой. Сейчас же, скорее всего, было лето – или ранняя осень, как в Аленином мире. (О, еще один крошечный кусочек пазла нашел свое место.)
Но если здесь есть Вещий Камень, может быть, и волки тут тоже особенные?
– Я шла прямо, – выдавила она, обращаясь к зверю. – Прямо я шла, а не налево. Я долго шла, минут двадцать.
– Хорошо, – отвечал волк.
Голос у него был такой, какого следовало ожидать: утробный, низкий, глубокий. Пожалуй, красивый.
Алена воспрянула духом.
– Вы не собираетесь меня съедать, я надеюсь? – спросила она учтиво.
– Нет. Откуда вообще такие мысли?
– Эээ… У вас такие большие зубы, – проговорила Алена, чувствуя себя той самой Красной Шапочкой.
– Вы в своем уме?
Волк покачал головой.
Наверное, он не читал Шарля Перро. Неканонический какой-то волк. Впрочем, тот волк, что помогал Ивану-царевичу, тоже вряд ли был знаком с девчонкой в странном головном уборе. Все-таки это переводная история.
– Послушайте, Алена, – строго сказал зверь. – Вы точно уверены, что вам не нужна помощь?
– Нужна, конечно, – обрадовалась она. – Я тут одна и одна фиг знает сколько времени. Вообще не знаю, куда идти и как браться за дело.
– За какое дело?
– Я кого-то ищу. Не помню кого. Но мне велели сразу всех, кого найду, выводить. Причем кого куда. Понятно?
– Нет, – отрезал волк.
– Неудивительно! Мне и самой ничего не ясно. Но что теперь делать? От помощи отказываться не буду.
Волк вздохнул, прямо как собака.
– Вы что тут делаете? – начал он с начала.
– Я кого-то ищу, – повторила Алена. – Кого, я забыла. А вы, раз не собираетесь меня есть, наверное, должны помочь. Зачем-то же вы мне встретились?
– Я вас искал, – неожиданно ответил волк. И добавил: – Алена.
Она попятилась и села на кстати обнаружившееся под пятой точкой поваленное дерево.
– А откуда вы знаете, как меня зовут? Летучая Мышь и то не знала.
– Летучая… Слушайте, Алена. У вас совершенно точно плохо с головой, – обеспокоился волк. – Позвольте мне вам помочь.
– Ну конечно, я об этом и говорю!
– Вы меня не помните, это нормально. Не помните, кого ищете. Но несете чепуху про зубы и летучих мышей.
– А еще шляюсь по зачарованному лесу и разговариваю с незнакомыми волками.
– С волками?
Зверь оглянулся, как бы в поисках собратьев.
Это было уже даже не смешно. В памяти всплыли какие-то стихи, и недолго думая Алена их огласила:
– Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться!
– Оборо…
Волк посмотрел на свои лапы. Покрутился, чтобы разглядеть хвост, как игривый щенок.
– Вот только этого еще не хватало, – с чувством сказал он и сел.
Алена тоскливо осмотрелась.
– Дождь сейчас будет, – напомнила она. – Нам бы куда-нибудь спрятаться. А?
Но хищник, казалось, был слишком ошеломлен, чтобы обращать внимание на какую-то воду. Брал бы пример с нее: общается с животными и в ус не дует, как будто нет ничего естественнее.
– Ну, – нетерпеливо сказала она. – Для вас собственная природа оказалась таким сюрпризом, что ли, я не врубаюсь?
– Человек не каждый день узнает, что он оборотень, – с достоинством отозвался волк.
– Это да, – вынуждена была признать Алена.
– Хорошо еще, из полиции уволился. А то был бы классический оборотень в погонах.
Она хихикнула. Потом ей стало совестно, и она попыталась подбодрить серого:
– Послушайте, волком быть не так и плохо. Я вот читала, что они верные, своей волчице не изменяют, волчат сами воспитывают. Опять же падаль не едят.
– Большое утешение, – согласился зверь.
– Так мы с вами знакомы?
– Да, Алена. Я Федор Кузьмин. Руководитель поисково-спасательного отряда.
Она ахнула. Потом спохватилась:
– Так вы хотя бы помните, кого мы с вами ищем?
– Это я помню. Девочку Лизу Солопко. Вашу ученицу.
– Я учительница?
– У вас амнезия? Травма головы была?
– Нет, это я водички тут хлебнула, – отмахнулась Алена. – Ученицу, значит. А с вами мы знакомы.
– Ну да, – мрачно подтвердил зверь. – Не помните.
Она помотала головой.
– И как сюда попали…?
– Не помню.
– Замечательно.
– А вы как?
– Все началось с колыбельной, – неохотно сказал волк. – А вас уже не волнует, как бы от дождя укрыться?
Развернулся и пошел по еле видной тропке. И ничего другого ей не оставалось, как отправиться за ним.
Все началось с колыбельной.
Ни одной зацепки по Лизе не было, и Федору некстати вспомнилась прочитанная в детстве книга. Там рассказывалось, что детей хоронят под колыбельные. Говорят же о смерти как о сне: например, «усопший» по сути обозначает «уснувший», хоронят в «усыпальнице», и если спать ложатся «почивать», то вечным сном уснуть – значит «почить». А деток якобы укладывают под колыбельные.
Федор резко отчитывал тех волонтеров, что раньше времени принимались «хоронить» пропавших. Чудеса случаются. Гораздо реже, чем следует, но бывает. Пока ориентировка не заклеена черным кантом («Найден. Погиб. Соболезнования родным и близким»), надо работать.
И Лиза ничем не отличалась от других. Нигде не находились пятна крови, не всплывали принадлежавшие ей вещи. Значит, до последнего необходимо рассчитывать на победу.
Но после этого нелепого воспоминания как будто включился непрошеный плейер в голове. Вновь и вновь всплывали в ней тягучие напевы. То ли проявилась генетическая память, то ли услышалось где-то, но песня была народной – единственной народной колыбельной, которая была известна Федору.
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю —
Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок
И утащит во лесок
Под ракитовый кусток.
Попытки «забить» навязчивую тему другими шлягерами не помогали. Так и ходил Федор дня три со сверлящим мозг напевом. Наконец сдался, полез в Интернет почитать об этой песне. Обогатился бесполезными знаниями: например, о том, что в волчьих шкурах ходили волхвы, и о том, что ракита, она же ива, вообще была деревом-оберегом от злых духов. Так что волк тащил ребенка туда явно не затем, чтобы сожрать. Федор выяснил, что древние люди считали сон путешествием на тот свет, а в этом путешествии якобы волк мог быть компаньоном, сопровождая душу спящего ребенка как туда, так и обратно. Это потом уже забывчивые потомки переосмыслили песни предков и стали пугать злым зверюгой непослушных отпрысков.
Отлично, но что это нам дает?
И причем тут Лиза?
Верно, своих детей у Федора не было, с женой пути разошлись довольно давно. Лиза на нынешний момент была единственным ребенком, о котором он думал, и думал неустанно. Не давало покоя воспоминание о том, как позвонила Алена и пыталась что-то ему рассказать, а он ее оборвал. Теперь и Алены нет.
Прошла неделя. Никаких подвижек. Благополучно нашелся самовольно ушедший из больницы дедушка. Разыскали пропавшую бабулю – она, наоборот, оказалась в больнице после того, как ей стало плохо на улице. Основная работа протекала у компа и отнимала не так много времени, совершенно не занимая мозги.
Только девочка Лиза, только англичанка Алена и серенький волчок, будь он неладен.
В субботу заходил в спорт-бар, посмотреть трансляцию какого-то заурядного матча, чтобы не быть одному.
Накануне звонила математичка Марина, предлагала встретиться. Весьма интересная внешне, эффектная женщина, она с удовольствием помогла бы скоротать выходные, но у него был пунктик: тех, кого поймал на лжи, он к себе не допускал. Эхо брачной жизни, развалившейся на куски… Так что ничего Марине не светило.
От машины он решил отказаться, лучше было пройтись по свежему воздуху, чтобы перестала мучить проклятая бессонница. Оставил автомобиль у спорт-бара и пошел домой пешком. Ни матч, ни шум азартного бара не помогли выбить из головы привязавшийся мотив.
Отворив квартиру, Федор тут же потянулся за телевизионным пультом. Какой-нибудь канал… не новости, не дурацкие концерты. Пусть опять спорт. Прикрыл форточку, откуда нещадно сквозило, и свалился на свою холостяцкую кровать.
Только сейчас Федор осознал, что в голове играет уже другая версия:
Баю-баюшки, баю,
Не ложися на краю.
Упадешь-пропадешь,
Нигде края не найдешь.
«Какого края? – подумал сонно он. – Какого-то района, что ли? Или вот еще раньше говорили „край мне пришел“, то есть крайняя нужда… или смерть. Но тогда ведь это хорошо – нигде его не найти?»
С тех пор как он стал спать один, он мог ложиться на постель хоть поперек, да и не падал с кровати лет с шести по меньшей мере. Если только принять на грудь как следует, но это он не любитель. А волчка, как он выяснил раньше, бояться не стоит. Проводник – он и есть проводник, еще и защитник.
Он смежил веки. Прожитые годы представились ему в виде лестницы. По этим ступенькам он спускался вниз. Лестница была белая, мраморная, как в доме отдыха, куда он как-то в детстве ездил с родителями. Чтобы не испортить мрамор и не поскользнуться, на лестницу пристроили красно-зеленую ковровую дорожку, и она уже местами протерлась от множества шаркающих, спешащих ног. Древесина перил от многолетних прикосновений, наоборот, отполировалась, и класть на нее руку было приятно. Федору захотелось лечь животом на перила или сесть на них верхом, да и съехать разом, но он послушно, как хороший мальчик, считал ступени ногами. Их было не так уж и много, но, как ни странно, некруглое число. Коврик, лежавший на площадке между этажами, тоже был потертым и пыльным. Федор улыбнулся, понимая, что погрузился в сон. Он лег прямо на ковер, раскинув руки вширь, и совсем не удивился, когда тот поднялся в воздух и взлетел…
А проснулся Федор, перекувыркнувшись, как и было обещано, через край – очевидно, ковра-самолета. Правда, когда он встал на ноги, никаких дорожек, паласов и гобеленов в поле зрения не наблюдалось. Только лес, зеленый, как будто летний. Ароматный, как чай, воздух был тих. Ни тебе шевеления листьев, ни щебета птиц. Он взглянул на небо и увидел сизые низкие облака: да, такое затишье и бывает перед грозой.
Ему никогда не снились запахи или цвета, поэтому он знал, что уже не спит.
И уже через несколько минут он увидел беспечно несущуюся через рощу Алену Кривицкую! Она шла босиком, как лесная фея.
При виде Алены Федора охватили смешанные чувства: и облегчение (хоть она жива!), и гнев (прогуливается тут, как ни в чем не бывало). Он застыл, стараясь подобрать нужные слова. И тут она тоже его заметила.
Шагая вслед за волком, Алена думала о том, что его ведет верное звериное чутье и они должны выйти к человеческому жилищу. Но что ей известно об оборотнях?
– По-моему, когда человек обращается в волка, он называется волколаком, – сказала она.
Федор промолчал.
– То есть с вами это недавно, да? – уточнила Алена.
– Я пытаюсь убедить себя, что все еще сплю. И изо всех сил пытаюсь проснуться.
– Думаю, что нет. Я тут довольно давно, и проснуться не получается.
– А вы мне вообще снитесь.
– Почему же? – обиделась она.
С Федором в обличье зверя ей оказалось гораздо легче общаться, а с его хвостом, когда он вел ее вперед, и вовсе просто. Но он считает ее всего лишь сновидением?
– То, что вы мне снитесь, совершенно нормально. Я все время думаю о вас и Лизе, наш отряд ищет вас днем и ночью. Поэтому неудивительно, что вы мне тут привиделись. Почему я при этом оборотень – пусть будет волколак, – вопрос открытый. Наслушался песен про серенького волчка, вот и выплыло. Но как бы мне теперь проснуться?!
Алена разозлилась.
– Вы проснетесь, и куда, по-вашему, должна после этого деться я?
– В общем, туда же, где вы были и без моего сна. Хотя… может, вы и правы. Может, вы снитесь мне для того, чтобы что-то сообщить о своем местонахождении. Будьте так любезны. Раскройте тайну. Где вы находитесь сейчас, Алена?
– С наслаждением, – согласилась разгневанная девушка. – Мы с вами находимся в одном и том же месте, с позволения сказать, и ни фига вы не собираетесь просыпаться, потому что вы не спите. А место, где мы с вами обретаемся сейчас, – это такой промежуточный мир между жизнью и смертью. Я сюда ухнула, как вы утверждаете, за ученицей Лизой. А вы – за мной и за Лизой. Бабка за дедку, дедка за репку. Если мы не выведем отсюда Лизу и еще толпу затерянных людей, мы с вами оба рассыплемся в пыль, за компанию с ними.
Волк остановился.
– Промежуточный мир между жизнью и смертью? Вы сбрендили, Алена.
– Говорит мне волколак.
– Я просто сплю! – Федор оскалил звериные клыки. – Бывают и более странные сны!
– А я тут что тогда делаю?
– Снитесь! Снитесь мне, и больше ничего!
– Как бы не так!
И тут наконец хлынул дождь. Он охладил пыл спорщиков. Волк поджал хвост и скачками понесся под раскидистый дуб. Туда же поспешила и Алена.
Земля благодарно принимала белесые потоки, отвесно падающей сверху, а между стволами струи сливались в дымку. Воды было так много, что с холма скоро помчались полные песка ручейки.
Девушка прижалась спиной к стволу.
– Такие сны вам когда-нибудь снились, а?
– Ну все когда-нибудь бывает в первый раз, – отозвался волколак чуть менее уверенно.
– Я вот была тут до вас и останусь, когда вам вздумается проснуться. Кто знает, с вас действительно станется умотать и оставить меня одну тут все разгребать.
Волк зарычал от ярости. От этого утробного рыка, в котором не осталось ничего человеческого, у Алены каждый крошечный волосок встал дыбом, и она отшатнулась от зверя.
– Жаль вам, да, что не съели меня сразу? – беспомощно пошутила она.
– Отвррратительно.
– Согласна. Я бываю язвой. Если бы промолчала, сошла бы за умную. Вы не обязаны разыскивать нас в трещинах между мирами, вам вполне хватает работы в собственном мире. Если вы действительно уснули и нечаянно сюда притянулись, так вы проснетесь, а сон забудется – не сразу, может, постепенно, но забудется. Сны ведь всегда забываются. Надо перевернуть подушку прохладной сторо…
– Неверрроятно. У вас рот никогда не закрывается?
Алена поспешно прихлопнула челюсть.
Дождь почти не попадал под дерево, но порывы грозового ветра все-таки приносили с собой воду и щедро плескали ее на одежду девушки. Джинсы не промокали, а вот легкая ситцевая рубашка, подмокшая еще раньше, быстро стала зябкой. Волколак с его густой шерстью, казалось, не замечал этих неудобств. Он улегся, вытянув передние лапы и положив на них голову, и даже прикрыл глаза.
Алена осмотрела себя критически. Дыра на колене штанов могла еще сойти за дизайнерское решение. Намокшая рубашка не слишком эстетично липла к груди, тем более что бюстгальтером она пренебрегла. Волосы после дождя станут точно как овечьи кудряшки. А это… а это что такое у нее на тыльной стороне руки?
– Мама, – сказала она шепотом.
– Что такое? – устало поднял голову Федор.
– Это что? Этого у меня не было!
Она потрясла рукой перед волчьей мордой.
– Перестаньте дергаться, дайте посмотреть.
Растопырив пальцы, она и сама вглядывалась в чудной рисунок, проступивший на тыльной стороне запястья. Это была черная летучая мышь.
– Татуировка. Хотите сказать, что раньше у вас ее не было?
– Не было, конечно. Я не моряк и не заключенный!
– Современным девушкам нравятся тату. Лепят их куда ни попадя. И на шею, и на поясницу.
– Я не такая.
– Я вижу, – скептически произнес зверь.
– Это она мне поставила!
– Кто?
– Летучая Мышь. Она тут… э… работает.
– Работает в промежуточном мире между жизнью и смертью. Правильно я вас понимаю?
– Ну я не уверена, что там дальше смерть. Может, другая жизнь.
– Прекрасно. И кем же она работает в промежуточном мире между жизнью и жизнью?
– Смотрителем, – с запинкой отвечала Алена. – Она на самом-то деле не летучая мышь. Это я так воспринимаю.
– Этот рисунок трудно воспринять как-то по-другому.
Стилизованная летучая мышь широко распахнула крылья на кисти руки, и Алена не могла понять, как не заметила ее раньше. Если не принимать во внимание то, что раньше картинки там просто не было.
– Завуч вышибет вас из школы, – хмыкнул волк.
– Если я туда вообще вернусь когда-нибудь.
Обессилев, Алена сползла по стволу дерева и опустилась на траву. Она представила себе лицо Василисы Карловны, и ее вдруг охватил безудержный хохот. Она смеялась долго, разве что не каталась по земле. Волк дружелюбно скалился рядом.
– Так-то лучше, – наконец заметил он.
– Лучше, чем что?
– Лучше, чем строить из себя строгую училку, вещь в себе, человека в футляре.
Алена задохнулась от возмущения, но тут же снова прыснула.
– В футляре, да?
– Ладно, – сказал Федор строго. – Теперь давай вспоминай, как оборотням перекинуться обратно.
– Перекинуться?
– Стать снова человеком. Что для этого надо сделать? Мне немного надоел этот облик.
– Я преподаю английский, а не литературу, – напомнила она.
– Мне по фигу. Делать что?
– Насколько я припоминаю сказки… Удариться об землю?
– Это как? Лапы убрать из-под себя и брюхом шлепнуться?
Он попробовал это проделать, чем дал ей новый повод покатиться со смеху.
– Нет, погоди. Кажется, так превращались птицы. С размаху бились об пол. Со зверями должен быть другой способ.
– Ну?
– Ты как волком-то стал?
– Я спал!
– И?
– И…
Он прикрыл глаза.
– Упал.
– С чего? С кровати?
– С краю.
– С краю чего?
– Без разницы.
– Ну… ты что сделал? Перекатился, наверное, через край. Кажется, оборотни перекатываются. Попробуй через бок перекатиться. Или там через голову перекувыркнуться.
– Будь я человеком, я бы перекувыркнулся, – пробурчал волк, но послушался.
Безрезультатно. Хотя и комично.
Алена покачала головой.
– Наверное, переворачиваться надо через что-то. У тебя же было что-то. Какой-то край.
– Ну.
– Перевернись через что-нибудь.
– Например?
Алена подняла с земли ветку, не вынесшую предгрозовых порывов ветра.
– Вот хотя бы через это.
Она положила ветку перед собой на траву и отступила. Мохнатый зверь улегся на брюхо, оттолкнулся лапами и перекатился через прут.
И встал на ноги.
– Здравствуйте, Федор, – пролепетала Алена.
– По-моему, только что ты мне говорила «ты», – напомнил он, отряхивая брюки.
