Учеба на курсах подходила к концу, каждый день был настолько загружен полевыми и классными занятиями, что время летело незаметно.

После курсов хотелось, естественно, вернуться в свою армию. Но вызвавший меня 29 марта на беседу начальник управления кадров Главного политического управления генерал Н. В. Пупышев без какого-либо вступления сразу объявил:

— Подписан приказ о вашем назначении на должность начальника политотдела 3-й ударной армии. Получайте направление и будьте готовы к отъезду на фронт. Но перед этим вас, бывших слушателей курсов, примет Александр Сергеевич Щербаков, даст необходимые указания по работе. О боевой же обстановке в полосе армии узнаете в политуправлении фронта.

На этом беседа закончилась. Желание вернуться на прежнее место службы не сбылось.

О 3-й ударной армии мне, кстати, было уже кое-что известно, так как на Северо-Западном фронте ее войска действовали по соседству с нашей 1-й ударной. Формировалась она на Волге, называлась вначале 60-й резервной. Осенью 1941 года отдельными соединениями принимала участие в боях под Москвой, затем была преобразована в 3-ю ударную армию и перебазирована на Северо-Западный фронт. С рубежа озера Селигер вела наступательные бои в направлении Холм, Великие Луки, вышла на ближние подступы к городу, частью сил участвовала в окружении демянской группировки противника. Но все это было в прошлом. Теперь же, в марте 1943 года, ее соединения и части находились где-то западнее города Великие Луки. Но где именно? Далеко ли она сумела продвинуться на запад после ликвидации великолукской группировки противника и освобождения города? Об этом, конечно, можно было бы узнать и у Пупышева, но, видя, как он занят, я не решился донимать его расспросами.

На следующий день слушателей Особых курсов принял начальник Главного политического управления А. С. Щербаков. В дружеской беседе он подробно рассказал о положении на фронтах. Итоги Сталинградской битвы охарактеризовал как начало коренного перелома в ходе войны. Порекомендовал продолжать изучение опыта наступательных операций, неустанно овладевать поступавшей на фронт новой боевой техникой, учиться бить врага беспощадно, добывать победу малой кровью.

— Учиться воевать по-настоящему необходимо всем, — подчеркнул он. — Но особенно политработникам, так как многие из них пришли в Вооруженные Силы уже во время войны, без достаточных специальных знаний.

Далее А. С. Щербаков сообщил, что Наркомом обороны СССР издан приказ о военной подготовке политсостава, согласно которому каждый политработник к ноябрю 1943 года обязан сдать зачеты по знанию боевой техники, вооружения и новых, только что изданных тогда воинских уставов.

Особое внимание Александр Сергеевич обратил на необходимость активизировать работу первичных партийных организаций, на еще большую высоту поднять их роль в жизни войск.

— Главным политуправлением внесено в ЦК ВКП(б) предложение об изменении организационной структуры военных партийных организаций, — сказал он. — Признано необходимым иметь первичные парторганизации не в полках, а в батальонах, что должно еще больше приблизить их к личному составу, повысить уровень партийной работы.

Эти изменения диктовались еще и тем, что тогда в ГКО как раз обсуждался вопрос об упразднении института заместителей командиров рот и батарей по политчасти и о переводе значительного числа политработников данного звена на командные должности.

Словом, предстояла большая и ответственная перестройка всей системы партийно-политической работы.

После приема у А. С. Щербакова я сразу же, как было приказано, начал собираться к новому месту службы. Ехал уже полковником. Приказ наркома о присвоении нам командных званий был объявлен еще в конце 1942 года.

Поезд до Торопца отходил ночью. Перед тем как отправиться на вокзал, несколько раз пытался связаться по телефону с Горьким, где в то время проживала моя семья. Но безуспешно. Телефонистка все время повторяла: «Номер не отвечает».

В заполненном пассажирами, но все же очень холодном вагоне мысли как бы сами собой настроились на воспоминания о довоенных горьковских встречах, о замечательных воинах 17-й Горьковской Краснознаменной стрелковой дивизии, в которой в должности начальника политотдела началась моя служба в Красной Армии. Вспомнился ее командир Терентий Кириллович Бацанов, скромный и добродушный человек, но волевой, требовательный военачальник. Именно он стал моим главным наставником и другом в первые годы военной службы.

В 1938 году, когда я был назначен начальником политотдела этой дивизии, у Т. К. Бацанова был уже за плечами огромный опыт командования войсками. В вооруженную борьбу за Советскую власть он вступил в 1918 году на Гомельщине как организатор и руководитель партизанского движения. Став затем командиром Красной Армии, принимал активное участие в боях с бандами басмачей, был награжден орденом Бухарской Советской Республики. После гражданской войны окончил военную академию. В годы мирного социалистического строительства 17-я стрелковая дивизия под его командованием неоднократно получала отличные оценки по боевой и политической подготовке, занимала первое место в Московском военном округе. А когда пришло время применить полученные в процессе мирной учебы знания на деле, воины соединения показали величайший пример организованности, бесстрашия и отваги. В ходе советско-финляндской войны полки 17-й дивизии действовали на главном направлении и, несмотря на трудности, на снежные заносы и лютые морозы, добивались высоких боевых успехов. Семеро ее воинов — красноармейцы Иван Бойцов и Василий Мичурин, младшие командиры Николай Кожанов и Иван Ударов, лейтенант Михаил Баков, политрук Николай Власенко и младший политрук Петр Костров — удостоились высшего отличия Родины — звания Героя Советского Союза. А на Знаменах 17-й стрелковой дивизии и одного из ее полков засверкал орден Красного Знамени. Такую же награду получил и командир дивизии Т. К. Бацанов.

Терентий Кириллович погиб в первые же месяцы Великой Отечественной войны. Светлая память о нем хранится в моем сердце и поныне.

Для меня, ставшего политработником после учебы в Историко-партийном институте красной профессуры, не имевшего систематической военной подготовки, почти три года службы в 17-й стрелковой дивизии явились большой школой становления и совершенствования. Этим я во многом обязан как Т. К. Бацанову, так и военкому дивизии Ф. Н. Воронину, начальнику штаба Ф. М. Харитонову, старому коммунисту, в годы Великой Отечественной войны командовавшему общевойсковой армией, и многим другим. В познании основ военного дела, оперативного искусства, основ стратегии и тактики неоценимую помощь оказывал мне в первые годы военной службы и И. Т. Гришин, в то время еще подполковник, начальник оперативного отдела штаба дивизии, а позже командующий 49-й армией. Кстати, с ними я потом не раз встречался на дорогах войны.

В дивизии неоднократно бывал Павел Иванович Батов, тогда только что вернувшийся из Испании, где сражался в составе республиканских войск. Он командовал корпусом, в который входила и наша 17-я стрелковая.

Думы, воспоминания о годах прошедших… А между тем поезд мчал меня к фронту…

В лесной массив у деревни Плаксино, где располагались штаб и политотдел 3-й ударной армии, удалось попасть лишь через двое суток после выезда из Москвы. А перед этим я почти весь день провел в штабе Калининского фронта, получал необходимые указания от члена Военного совета Дмитрия Сергеевича Леонова и заместителя начальника политуправления — начальника отдела пропаганды и агитации Николая Ивановича Филатова.

К тому времени приказ Наркома обороны СССР о военной подготовке политработников здесь уже был получен. В беседе со мной Д. С. Леонов потребовал: сразу же по прибытии на место приступить к его выполнению. Заканчивая разговор, посоветовал:

— Начните свою работу с обстоятельного изучения материалов об освобождении войсками армии Великих Лук. В них много интересного и поучительного как в военном отношении, так и с точки зрения опыта ведения партийно-политической работы. Особенно в ходе уличных боев. Это в дальнейшем очень пригодится, ведь нам предстоит освобождать еще немало городов.

3-й ударной в ту пору командовал генерал-майор К. Н. Галицкий, в недалеком прошлом заместитель командующего 1-й ударной армией, из которой выбыл по ранению.

— Будем считать, что наша совместная служба продолжается, — крепко пожимая мне руку, сказал Кузьма Никитич, выслушав доклад о прибытии. — А теперь познакомьтесь с членом Военного совета Андреем Ивановичем Литвиновым, — кивнул он в сторону стоявшего у стола худощавого генерал-майора.

— Мы, кажется, уже знакомы, — здороваясь со мной, сказал Литвинов. — Встречались в начале войны.

Я тоже вспомнил: было это в Кишиневе, в самые первые дни войны. А. И. Литвинов занимал тогда должность военкома 35-го стрелкового корпуса. А мне вместе с группой работников политуправления Южного фронта довелось провести несколько дней в этом корпусе.

— Тем лучше, не надо знакомиться, — удовлетворенно заметил Галицкий. — Значит, сразу приступим к делу. Прошу доложить, товарищ полковник, что нового в Москве, какие указания получили от начальства?

Я кратко изложил основную суть указаний А. С. Щербакова, доложил о беседе с Д. С. Леоновым и Н. И. Филатовым. Тут же было принято решение: политотделу вместе с отделом боевой подготовки штаба разработать программу занятий с политсоставом.

В тот же день познакомился и с работниками политотдела армии, накоротке провел с ними совещание. Речь шла главным образом о практических мерах по выполнению приказа Наркома обороны СССР и директивы Главного политического управления об организации военной подготовки политсостава, а также об изучении и обобщении опыта партполитработы, накопленного в войсках армии за время Великолукской операции.

На совещании было высказано единодушное мнение о необходимости всесторонне обсудить эти вопросы на семинаре начальников политотделов соединений.

Готовили семинар почти месяц. Работники поарма все это время находились в войсках, главным образом в тех соединениях, начальники политотделов которых должны были выступить с докладами об опыте партполитработы.

Семинар состоялся 24–25 апреля. Его участники с большим вниманием выслушали доклады начальника политотдела 381-й стрелковой дивизии майора Б. Г. Орлова «О планировании и практике работы политотдела дивизии», начальника политотдела 28-й стрелковой дивизии подполковника М. X. Шапиро «Об идейном воспитании молодых коммунистов», начальника политотдела 91-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии подполковника Б. П. Пеколока «Об опыте работы партийных организаций в период Великолукской операции».

На курсах в Москве, еще не зная о будущем назначении в 3-ю ударную армию, я вместе с другими товарищами слушал доклад начальника политуправления Калининского фронта генерал-майора М. Ф. Дребеднева об опыте парт-политработы в ходе боев за город Великие Луки. Следовательно, в общих чертах этот опыт был мне уже знаком. Теперь же за месяц работы в армии я более обстоятельно ознакомился с оперативными документами недавней боевой операции. Существенную помощь в этом вопросе мне оказал начальник оперативного отдела штаба полковник Г. Г. Семенов. Высокообразованный в военном отношении, доброжелательный человек, он буквально до деталей ввел меня в курс тех событий. Немало интересного, поучительного удалось узнать и во время бесед с командиром 5-го гвардейского стрелкового корпуса генералом А. П. Белобородовым, его заместителем по политчасти полковником А. М. Орловым, начальником политотдела полковником Н. Е. Кузнецовым, с командирами 381-й и 357-й стрелковых дивизий генералами Б. С. Масловым и А. Л. Кроником, с политработниками полковниками С. П. Васягиным, В. А. Беловым, М. В. Бронниковым и другими. Все это значительно дополнило мое представление как о наступательной операции в целом, так и о характере, формах и методах партполитработы в ходе недавних боев.

А на семинаре мне особенно понравился доклад подполковника Б. П. Пеколока. На ярких, убедительных примерах он показал, насколько важно в ходе боев постоянно развивать и поддерживать у личного состава наступательный порыв, широко и правдиво информировать воинов о складывавшейся в те или иные моменты наступления боевой обстановке, о положении на фронтах в целом и о боевых действиях соседей.

После семинара я попросил Бориса Петровича поподробнее ознакомить меня и других работников поарма с боевыми традициями дивизии, которую он представлял.

Это соединение, как сообщил подполковник Пеколок, формировалось в Туле в первые месяцы войны. В основном из числа рабочих промышленных предприятий города. Провожая дивизию на фронт, туляки дали ее воинам свой рабочий наказ: бить врага беспощадно, не посрамить в боях родной Тулы. Над каждым полком взял шефство один из городских районов. Поэтому в соединении стало незыблемым правило — в процессе партийно-политической работы постоянно напоминать личному составу о наказе тульского пролетариата, регулярно информировать воинов о героическом труде их земляков. Девиз «Не посрамим в боях родной город!» стал для бойцов и командиров дивизии своеобразным боевым призывом.

— Ну а как это осуществляется на практике, — добавил в заключение Б. П. Пеколок, — можно судить хотя бы по тому, что до Великолукской операции дивизия именовалась 257-й стрелковой, а к концу ее стала 91-й гвардейской. Одним словом, туляки могут быть уверены, что их рабочий наказ выполняется с честью.

После семинара обобщение, пропаганда и внедрение в практику опыта партийно-политической работы, накопленного в боях по разгрому великолукской группировки врага, приняли еще больший размах. В 5-м гвардейском стрелковом корпусе инспектор политотдела майор И. Ф. Халипов (вскоре он был назначен инспектором политотдела армии) за время боев собрал и обобщил весьма ценный материал о работе парторгов и агитаторов при штурме города Великие Луки. Многие из них широко использовали такую форму агитации, как выпуск рукописных листовок об отличившихся в боях воинах. Написанные карандашом, состоявшие всего из нескольких фраз, они передавались из отделения в отделение либо наклеивались на видных местах на стенах зданий. Эта форма популяризации боевых подвигов, позаимствованная из опыта уличных боев в Сталинграде, впоследствии прочно вошла в практику партийно-политической работы всех частей и соединений 3-й ударной армии и широко использовалась до конца войны.

Беседуя с командирами, политработниками и бойцами 9-й гвардейской и 381-й стрелковых дивизий, я узнал немало интересного о том, каким образом политорганы, партийные и комсомольские организации обеспечивают здесь передовую роль коммунистов и членов ВЛКСМ в боях. В подразделениях обоих этих соединений почти перед каждым боем проводились накоротке партийные и комсомольские собрания, где их участникам давались конкретные поручения. Одни, например, должны были первыми подняться в атаку, показать пример бесстрашия под огнем врага и увлечь за собой отделение, взвод; другим поручалось взять под контроль действия одного-двух молодых бойцов из пополнения, личным примером научить их смело и решительно действовать во вражеских окопах, незаметно подкрадываться к огневым точкам противника и забрасывать их гранатами; члены партии и комсомольцы получали задание в период коротких пауз в бою выпускать рукописные листовки-молнии, пропагандировать боевые подвиги своих однополчан. Таким образом обеспечивалась непрерывность партийно-политической работы.

Значительная заслуга в этом принадлежала заместителям командиров названных дивизий по политической части полковникам М. В. Бронникову и С. П. Васягину. О них с большим уважением и любовью отзывались в частях и подразделениях все воины, с которыми мне приходилось встречаться и беседовать. В период боев (а они продолжались с небольшими перерывами без малого два месяца, с 24 ноября 1942 года по 20 января 1943 года) Бронников и Васягин, как и большинство руководящих политработников соединений, находились главным образом в действовавших полках, батальонах и ротах, на решающих участках, не только словом, но и личным примером вдохновляя бойцов и командиров на мужество и отвагу в борьбе с врагом.

В ходе Великолукской операции широкое развитие в войсках армии получила тактика использования специальных штурмовых групп и отрядов для разгрома и захвата дотов, дзотов и других укрепленных огневых точек противника, а в населенных пунктах — приспособленных к долговременной обороне кирпичных зданий. Инициатором их создания и боевого применения выступил командир 257-й стрелковой дивизии Герой Советского Союза полковник А. А. Дьяконов. Еще до начала наступления в частях и подразделениях этого соединения была проведена большая работа по обучению воинов искусству штурма различных укреплений, в каждом батальоне по указанию комдива были образованы штурмовые группы. В первые же дни боев они полностью оправдали себя, в связи с чем Военный совет издал специальную директиву о сформировании штурмовых групп и отрядов во всех других частях и соединениях армии. Опыт их боевых действий широко популяризировался в дивизионных и армейской газетах, в издаваемых поармом листовках, в устной пропаганде и агитации.

Хочется особо подчеркнуть, что в каждом соединении, в каждой части, где мне довелось бывать в период ознакомления с политсоставом армии, с практикой партполитработы, я узнавал что-то новое из опыта Великолукской операции. Более того, пропаганда опыта, накопленного в боях за освобождение от гитлеровских захватчиков Великих Лук, еще долго продолжала оставаться в 3-й ударной составной частью всей партийно-политической работы среди личного состава.

Так что же представляет собой эта наступательная операция? Почему так старательно командно-политический состав армии обобщал и распространял накопленный в ходе ее опыт?

Знакомясь с документами, беседуя с людьми, я подметил одну очень существенную деталь. Оказывается, операция по окружению и разгрому фашистской группировки в Великих Луках началась всего через несколько дней после перехода войск Юго-Западного, Донского, а затем и Сталинградского фронтов в решительное контрнаступление. Первые радостные вести, поступившие с берегов Волги, сыграли, безусловно, положительную роль в повышении боевого настроя личного состава армии. К тому же Великолукская операция была для 3-й ударной, по существу, первой столь удачно осуществленной операцией крупного масштаба.

Она была очень тщательно подготовлена. А это позволило в короткие сроки взломать оборону врага в предполье, расширить фронт прорыва и организованно ввести в него главные силы. Уже в первые два дня боев полки 5-го гвардейского стрелкового корпуса во взаимодействии со 2-м механизированным корпусом сумели взять в кольцо юго-западнее Великих Лук значительную часть войск 83-й пехотной дивизии и 343-й охранный батальон противника. А на четвертые сутки три наши дивизии — 381-я стрелковая, наступавшая с севера, 257-я стрелковая — с востока и 357-я стрелковая — с юга — закончили окружение всей великолукской группировки врага.

Конечно, в ходе этой операции, особенно в самом начале ее, у войск 3-й ударной армии имелись и определенные трудности. Например, исключительно напряженная обстановка сложилась северо-западнее Великих Лук, куда фашистское командование перебросило из-под Холма свою 8-ю танковую дивизию. Развернувшиеся на этом участке ожесточенные бои продолжались с 28 ноября по 10 декабря. Отражая танковые контратаки врага, высокое мужество и самоотверженность проявили воины 31-й стрелковой бригады полковника А. В. Якушева, 26-й отдельной стрелковой бригады полковника И. Г. Бабака, бойцы и командиры 1261-го стрелкового полка 381-й дивизии и танкисты 36-й бригады полковника М. И. Пахомова.

О накале этих боев красноречиво свидетельствует и такой факт. Только в течение одного дня — 7 декабря — части 381-й стрелковой дивизии при поддержке 36-й танковой бригады истребили до 600 вражеских солдат и офицеров, уничтожили 15 фашистских танков, 9 артиллерийских установок и много другой боевой техники. В качестве трофеев было захвачено 4 исправных танка, 6 орудий, большое число пулеметов, автомашин с боеприпасами и продовольствием.

В период с 1 по 10 декабря частям 28-й стрелковой дивизии полковника С. А. Князькова, одной танковой бригаде и 699-му противотанковому артиллерийскому истребительному полку пришлось потратить немало усилий, чтобы остановить продвижение 291-й пехотной дивизии врага, пытавшейся пробиться к Великим Лукам из Невеля. А южнее города 88-й стрелковый полк полковника И. С. Лихобабина, захватив выгодную в тактическом отношении высоту Ступинская, в течение нескольких дней вел трудные бои за ее удержание.

Ожесточенное сражение велось также в районе железнодорожного узла Новосокольники, юго-западнее Великих Лук, и на других направлениях. Хотя вражеские войска и несли огромные потери, фашистские генералы тем не менее не теряли надежды деблокировать свой семитысячный великолукский гарнизон. Как позже стало известно, они планировали окружить и уничтожить Новосокольническую группу советских войск и тем самым обеспечить возможность прорыва к Великим Лукам.

Бои непосредственно за город начались 13 декабря. Участвовавшим в них полкам, батальонам, ротам, штурмовым отрядам и группам 257-й и 357-й стрелковых дивизий полковников А. А. Дьяконова и А. Л. Кроника к исходу дня в результате ожесточенных схваток с врагом удалось овладеть несколькими городскими кварталами. Действия стрелковых частей активно поддерживали артиллеристы, танкисты и воины других специальностей. 1190-й стрелковый полк из 357-й дивизии под командованием подполковника П. Ф. Корниенко с боем пробился к реке Ловать и овладел мостом. К Ловати, разделяющей город на две неравные части, вышли также подразделения 257-й дивизии. Определенного успеха достигли и части 7-й эстонской стрелковой дивизии полковника К. А. Аликаса, действовавшей на вспомогательном направлении.

Ожесточенные уличные бои в городе продолжались и 14 декабря. Наши стрелковые подразделения, особенно штурмовые отряды, несли большие потери. Во избежание излишнего кровопролития военные советы фронта и армии решили направить к коменданту окруженного в Великих Луках немецкого гарнизона подполковнику фон Зассу парламентеров с предложением прекратить бессмысленное сопротивление, сложить оружие и сдаться в плен.

В качестве парламентеров были назначены старший инструктор поарма по работе среди войск противника старший лейтенант М. Д. Шишкин и командир одного из подразделений 28-й стрелковой дивизии лейтенант И. В. Смирнов.

Вскоре по прибытии в 3-ю ударную армию я встретился с ними, долго беседовал. Хотелось поближе узнать: какие же они, эти командиры, первые в армии парламентеры?

Коренастый, невысокого роста, немного застенчивый Михаил Дмитриевич Шишкин сказал о себе всего несколько слов: до войны окончил институт иностранных языков, изучал немецкий и итальянский, готовился стать преподавателем. Но война помешала осуществить заветную мечту — был призван в армию, назначен инструктором поарма по работе среди войск противника. Вот и все. Лишь несколько позже я узнал, что до событий в Великих Луках старший лейтенант Шишкин продолжительное время находился в тылу врага, в партизанском отряде. Там он одновременно исполнял обязанности разведчика и переводчика.

Высокий и худощавый, по-юношески стройный лейтенант Иван Васильевич Смирнов, в отличие от Шишкина, высшего образования не имел, немецкого языка не знал. До войны четыре года служил в Военно-Морском Флоте. В 28-й стрелковой дивизии считался одним из лучших командиров подразделения. Родом из Ивановской области, сын ткача, активного революционера, члена большевистской партии с 1907 года, погибшего в гражданскую войну в боях с Колчаком.

Необычную, опасную и ответственную миссию парламентеров, как я уже знал, Шишкин и Смирнов выполнили со всей добросовестностью, с отвагой воинов-коммунистов. Безоружные, с белым флагом, прошли они в логово врага, находились в окруженном гарнизоне противника примерно часа полтора, разговаривали с двумя уполномоченными подполковником фон Зассом вражескими офицерами. К сожалению, эта миссия оказалась неудачной: комендант окруженного гарнизона отверг ультиматум советского командования.

Оба парламентера совершили настоящий подвиг, за который были награждены орденом Красного Знамени. Награды им вручил командующий армией генерал-майор К. Н. Галицкий в присутствии членов Военного совета А. И. Литвинова и А. П. Рязанова.

…После отклонения фон Зассом ультиматума о капитуляции и возвращения парламентеров в городе вновь вспыхнули ожесточенные бои. Гитлеровцы хотя и вынуждены были постепенно отходить, оставляя отдельные узлы сопротивления, но, пользуясь сильно развитой системой укреплений в восточной части города, по-прежнему отчаянно оборонялись.

За время подготовки и проведения Великолукской операции на Калининский фронт дважды приезжал представитель Ставки генерал армии Г. К. Жуков. В последний свой приезд, уже во время боев за освобождение города, ознакомившись с обстановкой, он 19 декабря 1942 года доложил по ВЧ Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину:

«План захвата города… считаю неудачным, так как главный удар направлен через реку Ловать, имеющую очень крутые берега и простреливаемую огнем с разных направлении. Сейчас принято следующее решение: главный удар вести с юга с целью перерезать оборону противника на две части. Главный удар поддерживает танковый полк (повернутый от Тарасова). Вспомогательный удар вести с севера навстречу главному удару.

По реке Ловать — с запада на восток — организовать активную оборону и бить противника огнем.

Главные силы авиации и артиллерии также привлекаются для обработки обороны противника и для обеспечения действий стрелковых частей.

Для атаки города и выжигания противника из домов крайне нужны огнеметные танки КВ. У Коробкова имеется 16 штук. Я прошу срочно дать их Галицкому, чтобы скорее покончить с Великими Луками.

Перед Галицким и Пуркаевым категорически поставил задачу — быстрее закончить с Великими Луками, так как противник, по всем признакам, собирает кулак со стороны Невеля. Видимо, готовит удар вдоль железной дороги на помощь окруженной группе.

Меры обеспечения флангов ударной группы от возможного удара со стороны противника разработали с Пуркаевым и Галицким и сейчас приступили к выполнению».

Новый план потребовал от командования армии перегруппировки сил, ведущих бои в городе. По решению командарма в Великие Луки была введена 47-я механизированная бригада под командованием полковника И. Ф. Дремова. Она получила задачу овладеть южной окраиной и центром города, соединиться с наступавшей с севера 257-й стрелковой дивизией, после чего развернуться фронтом на восток и вести совместное наступление на район вокзала.

К исходу 31 декабря первая часть этой задачи была выполнена: части 257-й стрелковой дивизии и 47-й механизированной бригады оттеснили гитлеровцев к вокзалу, на восточный берег речки Лозовица. 2 января, преодолев полосу сильных укреплений, они образовали как бы второе кольцо окружения вражеского гарнизона. Однако и после этого фашисты продолжали сопротивление.

3 января командование 3-й ударной армии вновь направило фон Зассу ультиматум с предложением капитулировать. В этот раз в качестве парламентеров были посланы два пленных немца-антифашиста. Им удалось добраться до штаба гарнизона и лично вручить ультиматум его коменданту. Но он по-прежнему продолжал упорствовать. Все еще надеясь вырваться из кольца, фон Засс упрямо заявил, что будет сражаться в городе до последнего солдата.

Бои в привокзальном районе продолжались несколько дней. По приказанию командарма К. Н. Галицкого сюда подтянули две стрелковые дивизии 8-го эстонского корпуса. Они овладели несколькими пристанционными поселками. А 6 января было полностью очищено от гитлеровцев и сильно укрепленное здание вокзала. Теперь, выйдя на западную окраину города, советские войска приступили к непосредственному штурму Великолукской крепости и железнодорожного депо.

Наряду с боевыми действиями непрерывно велась и работа по разложению вражеского гарнизона. Только в январе было проведено около четырехсот звукопередач по МГУ и ОГУ для солдат и офицеров группы фон Засса. С призывами о прекращении сопротивления к ним по радио обратились более ста военнопленных. В окруженный гарнизон забрасывались тысячи листовок, издаваемых поармом.

Утром 10 января в армию из Главного политического управления прибыли два немца-антифашиста. Одного из них звали Франц Гольд.

Командование приняло решение: при непосредственном участии этих антифашистов в ночь на 11 января провести операцию по проникновению в лагерь противника и нападению на штаб фон Засса. Для этой цели была сформирована специальная боевая группа из одиннадцати советских воинов-разведчиков во главе со старшим сержантом Капустиным. В нее вошли сержанты Н. П. Погорелов, Н. Е. Берлинских, М. И. Никонов и А. М. Закирко, ефрейторы А. П. Буданов и К. К. Кабулдо, красноармейцы С. М. Киселев, Г. А. Воронов, Н. А. Горячев, В. А. Еремин. Все они были переодеты в немецкую военную форму.

Боевая группа сравнительно легко прошла через немецкие посты. По пути Францу Гольду удалось узнать местонахождение штаба подполковника фон Засса и услышать пропуск, который негромко произносили одиночные солдаты, проходя мимо часовых. Этот штаб находился в одном из бетонных капониров, на полпути между зданием вокзала и депо. Он усиленно охранялся: у входа были выставлены два станковых пулемета.

У часовых, охранявших штаб, неожиданное появление боевой группы, а главное — молчание солдат вызвали, видимо, подозрение. Товарищу Франца Гольда, одетому в мундир фельдфебеля, было приказано сдать оружие и пройти к начальнику охраны. Тот несколько замешкался. Почувствовав неладное, гитлеровцы начали окружать группу. В ответ на повторное предложение сдать оружие наши друзья-антифашисты первыми открыли огонь из автоматов и сразили четырех охранников. Вслед за ними начали стрельбу и остальные участники боевой группы. В короткой схватке они уничтожили двадцать гитлеровцев, но были потери и в группе — пять человек убиты. Затем бойцы забросали штаб фон Засса гранатами и стали отходить в расположение своих войск.

Уничтожить фон Засса и окончательно разгромить его штаб, как было задумано, к сожалению, не удалось. Но тем не менее командование армии высоко оценило смелые и решительные действия боевой группы. Все ее участники (а погибшие — посмертно) были удостоены высоких государственных наград. Францу Гольду член Военного совета армии генерал-майор А. И. Литвинов вручил орден Красной Звезды, а другому немецкому товарищу — медаль «За боевые заслуги».

Тогда, в январе 1943 года, мне, естественно, не удалось встретиться с участвовавшими в дерзкой операции немецкими патриотами, так как прибыл я в 3-ю ударную армию, как уже известно читателю, несколько позднее. И все же тридцать лет спустя, в 1973 году, такая встреча состоялась. Правда, лишь с одним из них.

…Заместитель министра госбезопасности ГДР генерал-лейтенант Франц Гольд принял меня и бывшего члена Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта в отставке К. Ф. Телегина у себя на квартире. Встреча была теплой, душевной. По немецкому обычаю пили кофе, беседовали о прошлом и настоящем. Мы с Телегиным, правда, больше слушали, а говорил радушный хозяин. Он неторопливо рассказывал о бойцах-героях, вместе с которыми участвовал в операции «проникновения», вспоминал детали, подробности. Сообщил, между прочим, что в ГДР об этой операции знают многие. Ставится даже фильм, рассказывающий об этом эпизоде.

Франц Гольд сказал, что орден Красной Звезды считает своей самой высокой боевой наградой и гордится им.

Но вернемся снова в 1943 год. 15 января части 357-й стрелковой дивизии полковника А. Л. Кроника при поддержке артиллерии начали решительный штурм одного из последних укреплений гитлеровцев — Великолукской крепости. Рано утром 16 января она была почти полностью очищена от врага. В тот же день части 257-й стрелковой дивизии полковника А. А. Дьяконова выбили противника из железнодорожного депо.

К исходу 16 января 7-я эстонская стрелковая дивизия полковника К. А. Аликаса и 249-я стрелковая дивизия полковника И. Я. Ломбака в крупном населенном пункте Али-гродово, неподалеку от Великих Лук, завершили окончательный разгром остатков окруженного гарнизона противника. Там же, в Алигродово, сдался в плен подполковник фон Засс со своим штабом. Тот самый фон Засс, которому Гитлер в случае удержания Великих Лук обещал назвать город в его честь Зассенбургом.

Так бесславно закончил свою карьеру комендант великолукского гарнизона, дважды отвергавший ультиматум советского командования. Несколько тысяч гитлеровцев из числа окруженных было уничтожено в ходе боев за город, 4127 взяты в плен. А всего за время Великолукской операции наших войск противник потерял только убитыми примерно 60 тысяч солдат и офицеров.

Здесь следует уточнить, что основные потери немецко-фашистские войска понесли в боях на внешнем кольце окружения. Стремясь во что бы то ни стало пробиться к отрезанному в Великих Луках гарнизону, гитлеровские генералы сосредоточили для этой цели огромные силы. Из-под Велижа они срочно перебросили 205-ю пехотную дивизию, из-под Кирова — 331-ю пехотную дивизию, ввели в бой только что прибывшую тогда из Франции 708-ю пехотную, несколько раз пополняли 8-ю танковую дивизию. Как позже стало известно, в начале января в 331-ю пехотную дивизию приезжал сам командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Клюге, который потребовал во что бы то ни стало 10 января пробиться к окруженному в Великих Луках гарнизону.

Частям в соединениям 3-й ударной армии, действовавшим на внешнем фронте окружения, приходилось ежедневно отражать на различных направлениях по десятку и больше атак крупных сил вражеской пехоты и танков. О силе и напряженности этих боев свидетельствуют документы. Вот, к примеру, что докладывал по ВЧ в Москву вечером 19 декабря 1942 года прибывший в 3-ю ударную представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал армии Г. К. Жуков:

«Противник с юго-запада перешел в наступление в направлении Великие Луки. Главный удар — по 9-й гвардейской дивизии. Она оказывает героическое сопротивление. Отдельные роты погибают, но не отходят. Противник потерял свыше 20 танков».

Или другой факт. В течение дня 7 января 1943 года части 381-й дивизии полковника Б. С. Маслова отразили несколько танковых атак противника. Незадолго до наступления темноты гитлеровцы предприняли еще одну, на этот раз самую мощную атаку — крупными силами пехоты при поддержке более чем 50 танков. Основной их удар был направлен на позиции 1263-го стрелкового полка дивизии. Он был настолько силен, что некоторые подразделения этой части дрогнули, начали отходить.

В критический момент высокое самообладание проявил находившийся в полку с группой политработников заместитель командира дивизии по политчасти полковник С. П. Васягин. Он срочно принял необходимые меры к наведению порядка, четко и грамотно поставил задачу подразделениям — огнем из стрелкового оружия отсекать от танков пехоту, а всеми имеющимися противотанковыми средствами уничтожать бронированные цели.

И все же 30 вражеским танкам с десантом автоматчиков удалось пробиться через боевые порядки дивизии, ворваться в обороняемые населенные пункты Малое Алешкино и Гребнево. Но дальше продвинуться они уже не смогли. 27 из 30 этих танков истребили воины соединения в ночном бою, разгромили до двух рот вражеских автоматчиков. Разрозненные группы фашистов были отброшены на исходные позиции.

Почему гитлеровское командование так беспокоилось о судьбе окруженного в районе Великих Лук семитысячного гарнизона? Ведь попытки деблокировать его, как уже известно, стоили ему куда больших потерь. Понять это не так уж и трудно. Для фашистских солдат и офицеров требование фон Клюге «прорваться во что бы то ни стало» выглядело как «забота» фюрера о спасении окруженных. На самом же деле это имело иную подоплеку. Великолукская операция осуществлялась нашими войсками как раз в тот период, когда окруженная в районе Сталинграда армия фон Паулюса находилась на грани своего краха. Два окружения одновременно! Вот что больше всего тревожило главарей фашистского командования. И хотя великолукский котел по численности оказавшихся в нем войск не шел ни в какое сравнение с окружением под Сталинградом, он все же оставался котлом. И если рухнули надежды спасти более чем 300-тысячную армию на Волге, то, хотя бы ради престижа, необходимо было обязательно выручить великолукский гарнизон — «Сталинград в миниатюре». Вот почему Клюге, несмотря на большие потери, продолжал бросать в бой против 3-й ударной армии одну дивизию за другой.

После окончательной ликвидации 17 января 1943 года окруженного фашистского гарнизона начали постепенно стихать и бои на внешнем кольце окружения. Великолукская операция была успешно завершена.

Она имела важное как военное, так и политическое значение. Прежде всего потому, что осуществлялась одновременно с победным завершением великой Сталинградской битвы, сковала на северо-западе значительные силы врага и не позволила немецко-фашистскому командованию перебросить свежие дивизии на Волгу. Не меньшее значение имело и то, что в ходе этой операции войска 3-й ударной армии обогатили свой опыт ведения наступательных действий, особенно опыт уличных боев и разгрома окруженных войск противника.

Части и соединения армии, освободившие Великие Луки, удостоились благодарности Верховного Главнокомандующего. Свыше 14 тысяч бойцов и командиров, отличившихся в боях за этот город, получили высокие государственные награды. Приказом Наркома обороны СССР 257-я стрелковая дивизия была переименована в 91-ю гвардейскую, а ее командиру А. А. Дьяконову присвоено звание генерал-майора. Генеральские звания были присвоены также командирам дивизий С. А. Князькову, Б. С. Маслову, А. Л. Кронику. Командующий армией генерал-майор К. Н. Галицкий и командир 2-го механизированного корпуса генерал-майор И. П. Корчагин стали генерал-лейтенантами.

После завершения Великолукской операции в полосе 3-й ударной армии установилось длительное затишье. Это позволило мне обстоятельно, без обычной спешки ознакомиться и с войсками, и с командно-политическим составом, и с работой партийных, комсомольских организаций. При постоянной поддержке Военного совета и лично командарма поарм и политорганы соединений вместе с командирами наладили планомерную боевую учебу политработников.

В последних числах мая в армии были получены постановление ГКО и директива начальника Главного политуправления об упразднении института заместителей командиров рот по политчасти. Этим же постановлением отменялась должность заместителя начальника штаба по политчасти, а должности замполита соединения и начальника политотдела объединялись. Освобождавшихся в связи с этим политработников предлагалось перевести на командную работу. Многие из них были направлены на фронтовые курсы переподготовки.

Тогда же в мае ЦК ВКП(б) принял решение о новой структуре военных партийных организаций. В нем говорилось: «…во изменение существующей структуры армейских партийных организаций установить в стрелковых частях Красной Армии следующую структуру партийных организаций: в стрелковом полку — партийное бюро полка во главе с парторгом; в батальоне — первичная партийная организация батальона во главе с парторгом; в роте — ротная партийная организация во главе с парторгом».

Еще из выступления А. С. Щербакова перед выпускниками Особых курсов я уже знал, что партполитаппарат в армии будет значительно сокращен. Знал и о предстоящем изменении структуры партийных организаций. Поэтому мы исподволь готовились к переменам. А вот теперь настало время практического выполнения указаний ЦК ВКП(б), ГКО и Главного политуправления. Основной курс взяли на количественный и качественный рост партийного актива, на улучшение воспитательной работы с ним.

В связи с тем что 3-я ударная армия находилась в обороне и на фронте было относительное затишье, мы решили членов бюро первичных парторганизаций не назначать, а избрать на собраниях открытым голосованием.

В большинстве батальонов собрания прошли при высокой активности членов и кандидатов в члены ВКП(б). Каждая кандидатура, выдвигаемая в состав бюро первичной парторганизации, тщательно обсуждалась.

В результате изменения организационной структуры количество первичных партийных организаций в армии увеличилось вдвое. Соответственно возросло и число активистов: парторгов, их заместителей, членов партийных бюро. Во многих ротах теперь имелось по одному, а то и по два члена бюро первичной парторганизации. Что ж, это сила, способная выполнять функции переведенных на командную работу заместителей командиров рот по политчасти.

В итоге организационной перестройки к руководству парторганизациями пришло много молодых коммунистов. Парторгам как первичных, так и ротных партийных организаций требовалась повседневная деловая помощь. Нуждались в ней и командиры рот, которые теперь стали единоначальниками и отвечали не только за боевую подготовку подчиненных, но и за их политическое воспитание. Чтобы не допустить ослабления партийно-политической работы в подразделениях этого звена, мы провели ряд совместных семинаров командиров и парторгов рот по вопросам воспитательной работы с личным составом. Затем в дивизиях и бригадах состоялись собрания партийного актива с повесткой дня: «О роли командира роты в воспитании личного состава и задачи партийных организаций».

Работа по обучению и воспитанию партактива велась непрерывно. Мы считали ее главной, основной, и казалось, ни на что другое попросту не должно было бы оставаться времени. Но жизнь, как всегда, вносила в течение событий свои коррективы, порой самые неожиданные, не предусмотренные никакими планами.

Однажды вместе с генералом К. Н. Галицким мы возвращались на КП армии из 28-й стрелковой дивизии полковника М. Ф. Букштыновича. Неподалеку от Великих Лук миновали наполовину сожженную деревню. Сразу за ней начиналось поле. Здесь с десяток колхозниц, впрягшись в плуг, пахали землю. Пройдут несколько шагов, остановятся, вытрут рукавами пот с лиц и снова тянут тяжелый плуг.

Командарм приказал водителю остановить машину. Обращаясь ко мне, мрачно произнес:

— Вот он, результат фашистского нашествия. Пойдемте поговорим с колхозницами, подумаем, чем им можно помочь.

Одна из женщин подошла к нам сама.

— Что, товарищ генерал, тошно смотреть на бабье горе? — сказала она как-то не по-женски сурово.

— Тошно, дорогая, очень тошно. Потому и остановился. Надо что-то придумать, помочь вам.

— Это хорошо, товарищ генерал, если поможете, а то трудно нам. Вся работа на нас, баб, свалилась. Мужики на войне, а у нас ни машин, ни лошадей, вот и маемся.

— Постараемся помочь, — твердо обещал Галицкий. — Вот вернусь к себе, решим, что можно сделать.

…Когда садились в машину, командарм уже принял решение:

— Из второго эшелона выделим людей, машины. Пока стоим в обороне, это можно.

Вечером в войска была отправлена директива Военного совета армии. В ней командирам и начальникам политотделов соединений предлагалось оказать прифронтовым колхозам и совхозам необходимую помощь в проведении весеннего сева, для чего выделить из тылов определенное число бойцов и машин.

Решение Военного совета нашло живейший отклик среди воинов. Желающих поработать на колхозных полях оказалось гораздо больше, чем требовалось. Для выполнения этого сугубо мирного задания в частях отобрали главным образом пожилых бойцов, имевших опыт в подобного рода занятиях. На следующий день на полях колхозов Великолукского района уже закипела дружная работа. К тракторам и тягачам, еще вчера перевозившим тяжелые орудия, прицепили плуги, бороны, сохранившиеся кое-где сеялки. В большинстве же случаев сеяли дедовским способом — из лукошек.

Несмотря на трудности, посевная в большинстве хозяйств района с помощью воинов была закончена своевременно. Колхозники горячо благодарили бойцов и командиров за оказанную им помощь.

Вспоминается и еще одно важное для той поры в жизни 3-й ударной армии событие.

Как-то рано утром (было это во второй половине июля) мне позвонил командарм.

— Хорошая новость, Федор Яковлевич, — услышал я его чуть хрипловатый басок. — Только что к нам прибыла из Центральной женской снайперской школы большая группа девушек-снайперов. Давайте встретимся с ними.

Вместе с нами на эту встречу поехал и мой помощник по комсомольской работе. День выдался жарким, солнечным.

И вот мы на опушке леса. Одетые с чисто женской опрятностью, юные — не больше 18–20 лет, — девушки дружно, по-военному ответили на приветствие Галицкого.

— Все комсомолки? — спросил командарм.

— Да, комсомолки. А Клава Прядко — член партии, — ответила Кузьме Никитичу прибывшая вместе с девушками начальник политотдела школы Екатерина Никифоровна Никифорова. — Все в снайперскую школу поступили добровольно, по призыву ЦК ВЛКСМ. Окончили учебу с отличными и хорошими оценками.

— Мы рады такому пополнению, — с доброй улыбкой сказал командарм. — Надеюсь, доверие партии и комсомола оправдаете.

Далее К. Н. Галицкий сообщил, что из девушек-снайперов будет создана отдельная армейская рота, а для выполнения боевых заданий они будут повзводно придаваться дивизиям. В заключение сказал:

— Уверен, что скоро вы запишете на свои боевые счета первых истребленных гитлеровцев, заставите оккупантов на животе ползать.

— Обязательно заставим, товарищ командующий! — дружно ответили девушки.

Галицкий прошел вдоль строя, потом тепло попрощался с прибывшими и уехал на КП.

Когда все расселись в тени под деревьями, я спросил, кого бы девушки хотели избрать комсоргом роты.

— Сашу Шляхову, — в один голос заявили они.

— Правильно, Шляхову. Она справится, — поддержала и Е. П. Никифорова.

Саша Шляхова на первый взгляд мало чем отличалась от своих юных подруг. Девически стройная фигура, большие смешливые глаза, коротко подстриженные волосы. В свои неполные двадцать лет она уже успела хорошо потрудиться. Работала в Запорожье на заводе. А когда началась война и враг приблизился к ее родному городу, выехала на Урал вместе с матерью, сестрой Любой и братом Василием. Отец, паровозный машинист, тогда еще оставался в Запорожье. Провожая семью, он сказал старшей дочери:

— Заботу о семье возлагаю на тебя, Александра. Пока не приеду, чтобы никаких затей. А то я знаю, не усидишь на месте, будешь проситься на фронт.

Это его требование Саша выполнила. Вместе со всеми эвакуированными в тыл запорожцами строила новый завод, потом работала на нем. Но когда в 1942 году приехал на Урал отец, сразу же подала заявление с просьбой направить ее на фронт. Но в райкоме комсомола ей предложили прежде овладеть какой-либо военной специальностью. Так Александра Шляхова оказалась в Центральной женской школе снайперов. Там упорно овладевала искусством меткой стрельбы, добилась таких результатов, что при выпуске ей от имени ЦК ВЛКСМ вручили снайперскую винтовку с монограммой на ложе: «За отличную стрельбу товарищу Александре Шляховой от ЦК ВЛКСМ…»

Вот что мы узнали об этой девушке, ставшей первым комсоргом снайперской роты.

Как раз в то время, когда к нам прибыли девушки-снайперы, части 46-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора С. И. Карапетяна успешно завершили боевую операцию местного значения, которая вошла в историю армии как Птахинская.

Это свое наименование она получила от названия высоты, которая господствовала над местностью и имела очень важное тактическое значение. С ее вершины гитлеровцы свободно просматривали и простреливали нашу оборону на глубину и по фронту на 4–5 километров. Любое передвижение здесь, особенно в дневное время, было практически невозможным. Стоило появиться поблизости от высоты нашему отделению или взводу, как противник немедленно открывал прицельный артиллерийский огонь.

Особенно большие неприятности приносили такие обстрелы 141-му гвардейскому стрелковому полку подполковника П. В. Романенко.

— Просто беда. Фашисты все время держат нас на прицеле, — не скрывая досады, как-то пожаловался мне Павел Викторович. — Брать надо высоту. Есть у меня насчет этого одна задумка, да не знаю, согласится ли начальство.

Я посоветовал подполковнику доложить о своем плане комдиву. Генералу Карапетяну задумка командира полка понравилась. На первый взгляд она даже казалась до предела простой: П. В. Романенко предложил штурмовать Птахинскую ночью силами специально подобранного отряда автоматчиков. Этот его план рассмотрели и в основном одобрили командир корпуса А. П. Белобородов и командарм К. Н. Галицкий.

— Что ж, идея Романенко заманчива, хотя и не лишена риска. Трудно ему будет такими силами захватить высоту, но, пожалуй, еще сложнее удержать. Но попробовать все же, думаю, есть резон, — сделал вывод Кузьма Никитич на заседании Военного совета.

Вслед за тем командующий дал конкретные указания о подготовке к захвату высоты Птахинская. Нам, политотдельцам, была поставлена задача — помочь командованию 46-й гвардейской стрелковой дивизии в комплектовании специального штурмового отряда, в отборе людей. Речь, в частности, шла о том, чтобы включить в него как можно больше коммунистов и членов ВЛКСМ, обеспечить правильную расстановку партийных и комсомольских сил.

В 46-ю дивизию вместе со мной выехали начальники отделений политотдела П. С. Матюхин, Г. Н. Михеев и инспектор И. Ф. Халипов. Между тем, как оказалось, никакой помощи в комплектовании штурмового отряда уже не требовалось. Он был заранее сформирован в 141-м полку. Романенко, лелея свою задумку, в то же время исподволь готовился к ее осуществлению. Предусмотрел он и другое: из 115 человек, включенных в состав отряда, более двух третей были коммунистами и комсомольцами. Командование штурмовым отрядом подполковник поручил гвардии старшему лейтенанту А. В. Ширяеву, неоднократно отличавшемуся в боях.

Когда мы вместе с начальником политотдела дивизии гвардии полковником С. П. Гурьяновым приехали в 141-й гвардейский полк, бойцы старшего лейтенанта Ширяева уже вовсю отрабатывали тактические приемы в районе высоты, во многом схожей с Птахинской.

— Тренируемся две недели, — доложил Ширяев. — Личный состав уже хорошо знает боевую задачу, готов к ее выполнению.

В отряде имелись агитаторы, которые в перерывах проводили с бойцами и младшими командирами беседы на текущие темы, а в ходе тренировок личным примером показывали, как следует действовать в бою. Кроме того, заместитель командира полка по политчасти гвардии майор X. Г. Муслимов вместе с парторгом и комсоргом заблаговременно позаботились и о наиболее рациональной расстановке коммунистов и комсомольцев в штурмовых группах отряда. Каждый из них имел конкретное поручение: кому помочь, кого ободрить в ходе тренировок и в бою, кому дать совет действовать осторожнее, продуманнее. Распределены были и такие обязанности, как выпуск боевых листков и листков-молний. И сейчас, в процессе тренировок, все это делалось так, как в настоящем бою.

Халиль Гибатулович Муслимов подтвердил: да, идея операции по захвату высоты Птахинская возникла в полку давно, поэтому еще до приказа командования личный состав готовился к штурму. По приказу подполковника Романенко командиры подразделений уже длительное время отрабатывали с бойцами приемы переползания по-пластунски без шороха и шума, чтобы обеспечить внезапность атаки с близкого расстояния.

— Одновременно мы приучаем противника к шуму, в разное время открываем огонь по высоте из пулеметов и минометов, особенно с восточной стороны, — продолжал Муслимов. — Это дезориентирует немцев, и они, как видно, пока не предполагают, что мы собираемся штурмовать высоту.

— А что, если перед штурмом отвлечь гарнизон высоты, включив с противоположной стороны звуковещательную станцию? — вступил в разговор начальник седьмого отделения политотдела армии майор Михеев.

Это предложение было единодушно одобрено. Решили передавать с помощью звуковещательной станции три программы: «Тотальная мобилизация», «Новая раса в Германии» и «Гитлер — виновник», на которые противник обычно реагировал особенно нервно, открывая бешеный огонь.

Атаку наших автоматчиков должны были поддерживать танкисты. Чтобы обеспечить наиболее тесное взаимодействие с ними, в одну из рот 78-й танковой бригады направилась группа бойцов и командиров из штурмового отряда. В этой встрече приняли участие гвардии полковник С. П. Гурьянов, гвардии майор X. Г. Муслимов и начальник политотдела 78-й бригады подполковник И. Г. Кривоногое. Были всесторонне обсуждены предстоящие действия, а также вопросы совместной партийно-политической работы.

Перед выдвижением на исходные позиции для атаки в отряде старшего лейтенанта А. В. Ширяева вечером 22 июня состоялся предбоевой митинг. На нем выступили командир полка подполковник П. В. Романенко, замполит X. Г. Муслимов, командиры штурмовых групп старший лейтенант К. Гузенко, младший лейтенант К. Кадыров, старшина-танкист С. Волошин и другие. Они призвали воинов с честью выполнить поставленную перед ними боевую задачу.

Штурм высоты Птахинская начался ровно в полночь без обычной в подобных случаях артподготовки. Гвардейцы выдвинулись на исходный для атаки рубеж по-пластунски, совершенно незаметно для противника. Сапер-разведчик сержант И. П. Горбенко быстро, в течение 25 минут, проделал в минном поле и проволочном заграждении три прохода. В этот момент со стороны села Евдокимово начала работать наша радиовещательная установка. Гитлеровцы тотчас же открыли по ней огонь из пулеметов и минометов. Воспользовавшись грохотом стрельбы, штурмовые группы броском ворвались во вражеские траншеи и завязали в них рукопашный бой. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, поэтому полностью очистить высоту нам удалось лишь к полудню 23 июня.

Птахинская была взята. Но мы отлично понимали, что это только начало. Штурмовые группы и подоспевшие к ним подкрепления быстро подготовились к отражению вражеских коптратак. К обороне были приспособлены бывшие дзоты противника, открытые пулеметные гнезда, пополнен боезапас. Подполковник П. В. Романенко перенес свой НП на вершину высоты. Здесь же, в одном из отбитых у врага блиндажей, разместился наблюдательный пункт командира 97-го гвардейского артполка подполковника С. Я. Колягина. А на откосе высоты замаскировали свои грозные машины танкисты 264-го танкового батальона, которым командовал майор И. Т. Дедик. Кроме того, в район высоты Птахинская по распоряжению генерала С. И. Карапетяна было переброшено с соседнего участка несколько «катюш».

Контратаки гитлеровцев на высоту начались в конце дня 23 июня и в последующие дни многократно повторялись. Одна из них, девятнадцатая по счету, мне особенно запомнилась.

Было это 26 июня. Вместе с начальником политотдела дивизии С. П. Гурьяновым мы по ходам сообщения поднялись на высоту, ненадолго задержались в 7-й стрелковой роте, чтобы побеседовать с бойцами, ознакомиться с их настроением. Гитлеровцы вели себя удивительно тихо, с их стороны не раздавалось ни одного выстрела.

— Готовятся к новой контратаке, — убежденно сказал командир роты Константин Гузенко.

И действительно, полчаса спустя, когда мы были уже на наблюдательном пункте полка, противник открыл по высоте бешеный огонь из тяжелых орудий. Снаряды рвались с таким грохотом, что даже в блиндаже, под толстым слоем из бревен и земли, приходилось громко кричать, чтобы хоть как-то услышать друг друга.

Подполковник Романенко только что по телефону отдал приказание командиру батальона И. П. Седелкову подпускать контратакующую вражескую пехоту поближе, чтобы затем ударить по ней наверняка.

С НП хорошо видно, как густые цепи вражеских солдат накатываются к подножию высоты. Но, встреченные дружным огнем батальона Седелкова, начинают ломаться, падают убитые и раненые, многие гитлеровцы залегают. И тут вступают в дело пушки подполковника Колягина. Теперь уже враг бежит, а его преследуют наши танки, стрелки и автоматчики. Бой продолжается не больше двадцати минут, в течение которых перестают существовать почти две пехотные роты фашистов.

И снова непродолжительное затишье. На НП Романенко появляется инспектор политотдела армии майор Иван Федорович Халипов. Он лично участвовал в бою, все видел своими глазами. Взволнованно рассказывает о подвиге танкиста-старшины Сергея Волошина.

— Это тот самый старшина Волошин, который выступил на митинге перед боем за высоту, говорил, что он уроженец Таращанского района, земляк Щорса? — уточняю я.

— Он самый, — подтверждает Халипов.

А произошло вот что. Танковый экипаж лейтенанта Васильева получил приказ выбить фашистов, засевших в одном из ответвлений траншеи на левом фланге. Советская боевая машина ворвалась в расположение врага, начала давить гитлеровцев гусеницами, а экипаж в упор расстреливал их из пулемета и пушки. Механик-водитель старшина Сергей Волошин умело маневрировал. Но вдруг машину сильно тряхнуло. Снаряд, пробив броню, повредил управление, лейтенант Васильев и другие члены экипажа погибли. В живых остался лишь старшина Волошин, раненный в голову и плечо.

Очнувшись, он услышал голоса гитлеровцев. Через смотровую щель увидел вражеских солдат, которые безбоязненно ходили около его танка, вероятно считая, что экипаж советской тридцатьчетверки погиб. Но когда гитлеровская пехота вновь пошла в контратаку, «мертвая» машина ожила: в течение нескольких минут Сергей Волошин строчил по фашистским автоматчикам с тыла. Затем быстро устранил неисправность в управлении (к счастью, повреждение оказалось незначительным), под шум боя запустил двигатель и вывел танк в расположение своих войск.

Выслушав Халипова, я дал ему задание подготовить текст листовки о подвиге танкиста. Уже на следующий день она была напечатана и разослана в войска.

Вечером 26 июня, когда мы возвратились на командный пункт дивизии, там как раз находились командарм К. Н. Галицкий, член Военного совета армии А. И. Литвинов, командир корпуса А. П. Белобородов и комдив С. И. Карапетян. Они намечали боевые задачи на завтра. Как предполагал командующий армией, противник с утра 27 июня может ввести в бой 8-й мотополк 1-й бригады СС. А к встрече эсэсовцев надо было основательно подготовиться.

Галицкий внимательно выслушал мой доклад о партийно-политической работе, проводимой в период боев за высоту Птахинская. Попутно хочется заметить, что он всегда интересовался, как действуют в бою коммунисты, понимают ли свою авангардную роль. Имея это в виду, я ознакомил его с работой первичной партийной организации 3-го батальона, коммунисты которого отличились как при взятии высоты, так и при отражении вражеских контратак.

Парторг этого батальона старший лейтенант И. И. Абрамов одним из первых ворвался на высоту, проявил личный пример отваги и мужества в рукопашной схватке с гитлеровцами. Во время отражения контратак он постоянно находился в боевых порядках подразделения, действовал бок о бок с бойцами. Его можно было видеть то в одной роте, то в другой, то в третьей. В ходе боя парторг оперативно ставил задачи перед членами партбюро батальона и рядовыми коммунистами. По его инициативе после каждой отбитой контратаки врага выпускался листок-молния, в котором описывались подвиги воинов.

Беря пример со старшего лейтенанта, активно действовали и ротные парторги, комсорги. Коммунисты и комсомольцы на деле показали себя стойкими бойцами, беззаветно преданными Родине и ленинской партии.

В докладе командарму я акцентировал внимание на том, что старший лейтенант И. И. Абрамов заранее подготовил в батальоне необходимый резерв парторгов и комсоргов рот, хорошо проинструктировал их. И если кто-либо из штатных активистов в ходе боя выходил из строя (а такое случалось нередко), обязанности партийного или комсомольского вожака без промедления принимал на себя товарищ, заранее подготовленный парторгом батальона. Такой порядок позволял обеспечивать непрерывность в руководстве организациями даже в процессе боя.

Заслушав мое сообщение, генерал К. Н. Галицкий тут же распорядился подготовить необходимый материал о награждении отличившихся в боях. А поздно вечером он уже подписал такой приказ. На рассвете следующего дня член Военного совета вручил ордена Красного Знамени подполковнику П. В. Романенко, майору X. Г. Муслимову, командиру артполка подполковнику С. Я. Колягину. Такой же награды были удостоены и командир артдивизиона К. Журавлев, командир стрелкового батальона И. Седелков, командир роты Г. Аристов, ряд бойцов и младших командиров. А получившим ранения командиру штурмового отряда А. Ширяеву, командиру роты К. Гузенко, командиру орудия К. Сыздыкову, командиру штурмовой группы К. Кадырову эти высокие награды были вручены несколько позднее, в госпитале. Там же получил свой третий орден Красного Знамени и старшина-танкист С. Волошин.

Между тем бои в районе высоты продолжались, принимая все более ожесточенный характер. Как и предполагал командующий армией, гитлеровские генералы ввели в бой свой резервный 8-й моторизованный полк СС и другие силы. Контратаки врага поддерживались большим количеством танков и самолетов. И все же все его попытки вновь захватить высоту Птахинская потерпели провал. Последнюю контратаку противник предпринял 6 июля, но и она была успешно отбита.

Как стало известно из показаний военнопленных, немецко-фашистское командование расценивало захват нашими войсками высоты как переход в наступление. В начале июля фашистское информационное бюро в Берлине даже объявило по радио, будто русские начали наступление в районе Великих Лук, хотя эта операция имела сугубо местное значение.

Попытки вернуть высоту Птахинская дорого обошлись немецко-фашистскому командованию. За 15 суток боев нашими войсками были наголову разгромлены 504-й, 505-й пехотные и 291-й артиллерийский полки вражеской пехотной дивизии. Большие потери в живой силе и боевой технике понес также 8-й мотополк СС.

Примерно недели через две после тех событий в комнату, где мы вместе со старшим инструктором политотдела по информации капитаном В. И. Липиным готовили очередное донесение в политическое управление фронта, вошел незнакомый офицер в изрядно выгоревшем на солнце, но тем не менее тщательно отутюженном обмундировании. Отдав честь, он спросил, обращаясь ко мне:

— Вы начальник политотдела армии товарищ Лисицын?

— Да.

— Писатель Ставский, — представился прибывший, протягивая командировочное предписание.

— Очень рад познакомиться с вами, Владимир Петрович, — пожал я руку Ставскому. — Присаживайтесь. Надолго к нам?

— Полагаю, надолго. Думаю написать книгу о женщине на войне. Тема увлекательная и благородная. В Москве мне сказали, что у вас в армии имеется рота девушек-снайперов. Хочу познакомиться с ними, изучить фронтовую жизнь, вникнуть в их психологию, а на это потребуется немало времени. Надеюсь на вашу помощь и содействие.

— За этим дело но станет, Владимир Петрович, — ответил я. — Сделаем все, что будет необходимо.

После непродолжительного разговора мы вместе пошли к члену Военного совета А. И. Литвинову. Туда же вскоре пришел и К. Н. Галицкий. Завязалась общая непринужденная беседа. Ставский живо и интересно рассказывал о последних московских новостях, о своих поездках по фронтам, о встречах с известными всей стране маршалами и генералами, с бойцами и командирами, прославленными героями войны.

Слушая Владимира Петровича, я вспоминал прочитанный еще перед войной его роман «Разбег», в котором писатель ярко и правдиво отобразил классовую борьбу на Кубани в период коллективизации. Теперь он писал очерки и рассказы о героях боев, мы читали их в «Правде». Все они проникнуты чувством непоколебимого оптимизма, верой в победу над ненавистным врагом.

За состоявшимся вскоре ужином В. П. Ставский поделился с нами мыслями о будущей книге, которую мечтал написать. На мой вопрос, что это будет — роман или повесть, ответил неопределенно: дескать, будущее покажет. Тут же заметил, что ему хотелось бы не просто встретиться и потолковать с девушками-снайперами, по и побывать вместе с ними на передовой, душой и сердцем постичь их боевые дела.

— Разумеется, с вашего разрешения, товарищ генерал, — обратился он к Галицкому.

Обычно не очень-то щедрый на посулы, Кузьма Никитич и на этот раз на просьбу Ставского побывать на передовой ответил, что конечно же писателю будет предоставлена такая возможность… но только в том случае, если позволит обстановка. А Литвинов, поддержав командарма, прямо заявил:

— О вашем стремлении самому повоевать, все увидеть своими глазами мы наслышаны, Владимир Петрович. Говорят, что в сорок первом вы даже в атаки ходили. У нас же на это не надейтесь, не пустим.

— Что вы, что вы! — замахал руками Ставский. — Все будет только в пределах возможного. И непременно с вашего разрешения.

Сказано это было, пожалуй, больше для нашего успокоения. Хотя первое время В. П. Ставский держал свое слово. На передовую не рвался, бывал только на партийных и комсомольских собраниях, на семинарах парторгов, комсоргов, агитаторов, на учебных сборах по военной подготовке политсостава. Принимал участие и в работе партийных активов соединений, беседовал с людьми, заполняя свой блокнот множеством самых разнообразных записей.

Правда, чаще всего его можно было видеть в расположении 21-й гвардейской стрелковой дивизии, где находилась рота девушек-снайперов. Он часами просиживал у них в землянках, перезнакомился со всеми, стал им настоящим другом. Девушки относились к Ставскому с доверием. Раскрывали перед ним свои заветные мечты, не делали секрета даже из того, кто им нравится, кого они могли бы полюбить, с кем хотели бы связать свою судьбу. Читали, а то и давали ему почитать полученные от родных и друзей письма, рассказывали о своих ответных посланиях в тыл. Много говорили о личных переживаниях на фронте, хотя и не жаловались на трудности.

Более четырех месяцев, правда с небольшими перерывами, пробыл Владимир Петрович в нашей армии. С присущей ему наблюдательностью подмечал и записывал все, что считал важным, подбирал материал для своей будущей книги. И она обязательно была бы написана, не случись того рокового события 14 ноября 1943 года…

В тот день Владимир Петрович в паре с Клавой Ивановой, самой удачливой в истреблении гитлеровцев — на ее боевом счету было тогда уже 12 уничтоженных фашистских захватчиков, — вышел на «охоту».

— Когда замаскировались, — рассказывала позже Иванова, — Владимир Петрович попросил у меня снайперскую винтовку. Терпеливо ждал, выслеживал противника. И как только один вражеский солдат на мгновение приподнялся над бруствером окопа, выстрелил. Оккупант был уничтожен.

Уже возвращаясь, Ставский решил посмотреть на подбитую фашистскую «пантеру», неподвижной громадой застывшую на нейтральной полосе, метрах в 50–60 от нашего переднего края. Приблизился. И тут вдруг раздалась автоматная очередь. Стрелял притаившийся за «пантерой» гитлеровец. Пули насмерть сразили его.

Так оборвалась жизнь хорошего человека, писателя, коммуниста-ленинца, депутата Верховного Совета СССР.

В тот же день под моим председательством была образована комиссия по организации похорон Владимира Петровича Ставского. Решили: похороны должны состояться в недавно освобожденном Невеле, на центральной площади города. Но Военный совет фронта не согласился с нашим решением. Поскольку Невель все еще оставался в пределах досягаемости вражеской артиллерии, траурная процессия могла подвергнуться обстрелу. Окончательную ясность внес прибывший к нам начальник политуправления фронта (в то время 3-я ударная армия уже действовала в составе 2-го Прибалтийского фронта) А. П. Пигурнов, который сообщил, что решено похоронить В. П. Ставского в Великих Луках, на площади перед Домом Советов.

Почтить память Владимира Петровича, проводить его в последний путь приехали писатель А. А. Фадеев, член Военного совета фронта Л. 3. Мехлис, многочисленные делегации от частей и соединений 3-й ударной армии, родные и близкие покойного. А рота девушек-снайперов послала на похороны Клаву Иванову, из снайперской винтовки которой Владимир Петрович Ставский произвел свой последний выстрел по врагу.

Погода в тот день, помнится, была хмурой, пасмурной. Шел мокрый снег, время от времени перемежавшийся холодным дождем. Траурная процессия была очень многолюдной, растянулась на несколько разрушенных войной улиц. К воинам присоединились сотни горожан и жителей окрестных сел.

На площади у Дома Советов состоялся траурный митинг. Открывая его, я в короткой речи сказал о том, каким большим и мужественным человеком был В. П. Ставский — верный сын великой партии Ленина. Выступившая вслед за мной Клава Иванова от имени всей женской снайперской роты поклялась беспощадно мстить фашистским оккупантам за безвременную смерть писателя-борца. А. А. Фадеев рассказал о творческом пути своего друга и соратника, талантливого литератора и смелого воина, любимца советского народа и Красной Армии.

Ныне в Великих Луках именем писателя-коммуниста В. П. Ставского названа одна из городских улиц, а в районе Невеля его имя носит детский дом. В конце семидесятых годов мне довелось побывать в нем. Силами педагогов, воспитателей и самих детей здесь был создан замечательный музей писателя, экспонаты которого учат так же беззаветно любить свою Родину, как любил ее В. П. Ставский.

…После боев за высоту Птахинская в полосе нашей армии вновь надолго установилось затишье. Объяснялось это в первую очередь тем, что немецко-фашистское командование не располагало на этом участке фронта сколько-нибудь достаточными силами для ведения активных действий. Кроме того, гитлеровских генералов явно выбило из колеи крупнейшее поражение фашистских армий под Курском, Орлом и Белгородом, после которого советские войска развернули на огромном протяжении южного крыла советско-германского фронта решительное наступление. Началось оно и на смоленском направлении. Не иначе как по этим причинам командиры немецко-фашистских соединений, войска которых держали оборону на подступах к Новосоколышкам и Неволю, а также севернее и южнее этих железнодорожных узлов, предпочитали за лучшее не ввязываться первыми в драку. Ибо потеря этих пунктов грозила врагу нарушением коммуникаций, по которым шло снабжение велижской и новосокольнической группировок.

Не имея приказа на наступление, не проявляли боевой активности и войска 3-й ударной армии, хотя в штабе постоянно думали о возможных в скором времени боях за освобождение Невеля.

В первых числах августа командарм в узком кругу изложил свой замысел Невельской операции, а 9 августа подписал для рассмотрения фронтовым командованием карту-решение и пояснительную записку к ней. Однако прошло еще около месяца, прежде чем командующий фронтом генерал армии А. И. Еременко дал указание приступить к непосредственной подготовке этой операции.

План наступления был утвержден фронтом 27 сентября 1943 года. К тому времени войска Красной Армии уже почти полностью очистили от оккупантов Левобережную Украину, вышли к Днепру, а на отдельных участках даже вступили в пределы Белоруссии. Был освобожден Смоленск. Войска Калининского фронта своими главными силами вели наступательные бои на витебском направлении.

В этих условиях овладение невельским железнодорожным узлом и самим городом приобретало весьма важное значение. Бои за освобождение Невеля позволили бы отвлечь некоторые силы врага из района Витебска, прикрыть действия главных сил фронта от возможного удара фашистских войск с севера и перерезать коммуникации противника на стыке между двумя его группами армий — «Север» и «Центр».

План Невельской операции в общих чертах выглядел примерно так: войска нашей армии, нанося сковывающие удары по врагу и ведя активную оборону на великолукском Направлении, своими главными силами во взаимодействии с правофланговыми соединениями 4-й ударной армии прорывают оборонительную полосу противника на участке Жидки, Масликово и, разгромив противостоящие вражеские войска, овладевают Невелем. 4-я ударная армия своими главными силами наступает в общем направлении на Городок.

Поскольку прорыв предусматривалось осуществить на стыке между нашей и 4-й ударной армиями, необходимо было быстро и скрытно от противника осуществить перегруппировку войск. В связи с этим командарм приказал все передвижения производить в ночное время, запретил отдавать какие-либо письменные распоряжения о перегруппировке, а также использовать для этой цели проводную и радиосвязь. Любое из них требовалось доводить только устно, да и то строго определенному числу лиц.

В первый эшелон ударной группы прорыва выделялись 357-я и 28-я стрелковые дивизии, а в эшелон развития (в подвижную группу) — 78-я танковая бригада, 21-я гвардейская стрелковая дивизия, гаубичный, противотанковый истребительный и зенитный артиллерийские полки. Намечалось, что подвижная группа будет введена в действие сразу же после прорыва ударной группой тактической зоны вражеской обороны и, двумя параллельными дорогами двигаясь к Невелю, овладеет им, после чего до подхода главных сил закрепится за городом на западных и северо-западных высотах.

На пятикилометровом участке прорыва сосредоточивались крупные силы артиллерии — до 180 стволов на километр.

В последних числах сентября в доме, где жил генерал-лейтенант К. Н. Галицкий, состоялось совещание командиров и начальников политотделов соединений, входивших в состав ударной группы. После обсуждения оперативных вопросов мне была предоставлена возможность ознакомить участников этого совещания с планом партийно-политической работы, составленным с учетом особенностей подготовки и проведения боевой операции. В нем, в частности, предусматривались мероприятия, направленные на активизацию работы партийных и комсомольских организаций. А они у нас к тому времени были довольно полнокровными. К моменту наступления в войсках армии на учете состояло свыше 21 тысячи членов и кандидатов в члены ВКП(б) и около 12 тысяч комсомольцев. Только коммунисты были объединены в 519 первичных и в 1037 ротных парторганизациях. А это— сила, способная решать любые возложенные на нее задачи.

Для оказания практической помощи войсковым политработникам, руководителям партийных и комсомольских opганизаций мы послали в соединения прорыва и части подвижной группы по два-три представителя политотдела армии. Практически в войска выехали все офицеры поарма. Каждый из них получил конкретные указания, в каком полку он должен вести работу и что делать. Такая конкретизация заданий была необходима потому, что свой план работы мы решили в целях сохранения тайны подготовки к операции не размножать. Делать какие-либо записи тоже не рекомендовалось. Все начальники отделений, инспекторы и инструкторы поарма были предупреждены, что их доклады о проводимой в войсках работе мы с моим заместителем полковником Н. И. Закамским будем заслушивать непосредственно в соединениях.

Сам я решил в первую очередь побывать в 28-й стрелковой дивизии, которой предстояло действовать в первом эшелоне прорыва. Но прежде всего надо было заскочить на армейский КП, чтобы перед отъездом доложить командованию о принятых нами мерах по реализации плана. Он размещался тогда в добротном блиндаже на окраине деревни Ворохобы.

Не успели мы, однако, обменяться с командармом и членом Военного совета армии несколькими словами, как в блиндаж в сопровождении группы старших офицеров вошел командующий фронтом генерал армии А. И. Еременко. Плотный, широкоплечий, он, судя по всему, был в прекрасном настроении. Чуть ли не с порога спросил:

— Ну что тут у вас? Как идут дела?

Командарм доложил по карте обстановку, сообщил о начале перегруппировки войск. Выслушав, командующий фронтом присел к столу и с полчаса о чем-то негромко беседовал с Галицким. Вероятно, давал дополнительные указания. Затем обратился ко мне:

— Вот что, товарищ полковник. Надо подготовить обращение к бойцам от имени командования фронта. И отпечатать его заранее, чтобы успеть перед прорывом распространить в войсках.

— Когда это необходимо сделать?

— Если успеете, то сегодня к концу дня.

— Будет исполнено.

Срочно вызвал на КП начальника отделения пропаганды и агитации поарма подполковника X. И. Блехмана. Вдвоем мы довольно быстро составили текст обращения. Показали Галицкому и Литвинову. Они одобрили. Вечером оно уже было подписано командующим фронтом. Одновременно мы подготовили и текст обращения к войскам Военного совета армии. Оба документа на следующий же день напечатали в виде листовок большими тиражами.

В 28-ю стрелковую дивизию удалось выехать лишь на рассвете. Это соединение мне было хорошо известно, в нем я лично знаком со многими командирами и политработниками. Дивизией командовал полковник М. Ф. Букштынович, недавно сменивший на этом посту генерал-майора С. А. Князькова, назначенного заместителем командующего армией. Михаил Фомич был человеком образованным, безупречным знатоком тактики, внешне добродушным, но очень требовательным начальником. Будучи еще заместителем командира 357-й стрелковой дивизии, он показал себя великолепным организатором боя при штурме Великолукской крепости.

Под стать комдиву были и командиры полков, особенно 88-го стрелкового — полковник И. С. Лихобабин и 144-го стрелкового — полковник Ф. А. Голенков. За время войны оба они прошли нелегкий путь становления, не раз отличались личной смелостью в боях, непреклонной решимостью и твердостью в достижении цели. Федор Ануфриевич Голенков еще совсем недавно был политработником, окончил курсы «Выстрел» и, вступив в командование полком, уже успел зарекомендовать себя умным, вдумчивым строевым командиром.

Политотдел 28-й дивизии возглавлял подполковник М. X. Шапиро, кадровый политработник, хорошо знающий свое дело, но не лишенный подчас излишней горячности.

В этот раз меня прежде всего интересовал вопрос о том, насколько умело поставлена партийно-политическая работа в штурмовых батальонах, которым предстояло первыми атаковать оборону противника при прорыве. Как следовало из доклада Шапиро, такие батальоны были созданы в дивизии еще задолго до приказа о подготовке к наступлению, туда специально отобраны самые опытные бойцы и командиры. В их составе значительно больше, чем в других подразделениях, коммунистов и комсомольцев. Партполитработа ведется непрерывно. Воины штурмовых батальонов знают, что им будет доверено выполнение наиболее ответственной задачи, и гордятся этим. В полной мере готовы к наступлению и другие подразделения дивизии.

Вскоре мне удалось убедиться в этом лично, когда я вместе с начальником политотдела побывал в полках Лихобабина и Голенкова, в штурмовом батальоне старшего лейтенанта И. Д. Чистилина, в ряде других подразделений. И хотя большинство командиров и политработников, а тем более бойцы ничего не знали о предстоящей наступательной операции, общий боевой настрой был высоким. Как всегда в подобных случаях, воины догадывались: если началась перегруппировка войск, значит, близятся новые бои, значит, готовится наступление.

Такое же настроение царило и в 21-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии генерал-майора Д. В. Михайлова и в 78-й танковой бригаде полковника Я. Г. Кочергина, в которых я побывал незадолго до наступления.

По просьбе командования и политотдела 78-й танковой бригады поарм издал массовым тиражом листовку о передовом механике-водителе старшине Иване Фильчакове, многократно отличившемся в боях и награжденном орденами Красного Знамени, Красной Звезды и медалью «За отвагу». В листовке были описаны боевые подвиги Ивана Фильчакова, недавнего колхозника из села Кромбыка Курской области. Особо подчеркивалась необходимость тесного взаимодействия между экипажами и стрелками в бою. Листовку с интересом читали танкисты и воины других специальностей, в том числе гвардейцы 21-й стрелковой дивизии.

Дня за три до начала наступления ко мне в политотдел зашел член Военного совета армии по тылу П. В. Мирошников. Он, видимо, только что вернулся из очередной поездки в войска, устал, но по-прежнему был жизнедеятелен, улыбчив. Поздоровавшись, Петр Васильевич присел к столу и сразу же высказал упрек в мой адрес:

— Забыли вы о тылах, Федор Яковлевич. Объехал я все базы, побывал во многих тыловых частях, в автобатальонах и авторотах. И нигде, представьте себе, не встретил работников политотдела армии. А ведь у нас, тыловиков, сейчас не менее горячая пора, чем в передовых частях. И нам тоже нужна помощь поарма.

С его замечанием нельзя было не согласиться. Действительно, планируя партийно-политическую работу на время подготовки к наступательной операции в частях и соединениях переднего края, мы как-то выпустили из виду тылы. Пришлось срочно исправлять этот промах. В тыловые подразделения в тот же день была направлена группа политработников из резерва армии с задачей активизировать работу партийных организаций автотранспортных рот и батальонов, помочь командованию тыла обеспечить бесперебойную доставку грузов для войск переднего края. Им также вменялось в обязанность проверить готовность госпиталей к приему раневых, организовать политическую работу среди медицинскою персонала и легкораненых.

Подготовительный период близился к концу. 5 октября во всех подразделениях ударной группы состоялись партийные и комсомольские собрания. На повестке дня был всего лишь один вопрос: «О передовой роли коммунистов (комсомольцев) в бою». А незадолго до наступления, в ночь на 6 октября, всюду, где имелась для этого возможность, прошли митинги. Теперь уже не было необходимости сохранять в тайне цель наступательной операции. До личного состава были доведены обращения командования фронта и Военного совета армии. В них говорилось, что перед войсками армии стоит одна задача — сломить сопротивление врага и взять важный в оперативном отношении город Певель.

Утро 6 октября выдалось не по-осеннему ясным, солнечным. Казалось, сама природа вместе с воинами 3-й ударной армии радовалась тому, что снова настала пора двигаться вперед, на запад, очищать родную землю от фашистской скверны.

Утром после проведения в частях предбоевых митингов мы с подполковником П. С. Матюхиным и майором И. Ф. Халиповым прибыли на НП армии. Там в этот час уже были К. Н. Галицкий и А. И. Литвинов, командующий артиллерией генерал-майор М. О. Петров, представитель ВВС фронта генерал-майор Н. П. Дагаев и начальник оперативного отдела штаба полковник Г. Г. Семенов.

Ожидание всегда томительно как для тех, кто вот-вот пойдет в атаку, так и для тех, кто будет управлять боем. Заметно волновался и командарм. Правда, внешне он оставался спокойным и сосредоточенным, только чаще, чем обычно, посматривал на часы.

— Как полагаете, фашистам что-нибудь известно о сегодняшнем наступлении наших войск? — тихо спросил я полковника Семенова, только что сложившего и спрятавшего в планшет карту.

Вместо ответа тот неопределенно пожал плечами. Потом сказал:

— О том, что готовится наступление, они, вероятно, знают. Массовую перегруппировку войск, которую мы провели, скрыть от разведки противника практически невозможно. Но где и когда будет нанесен удар, вряд ли известно гитлеровскому командованию. Во всяком случае, никаких особых перемен в обороне врага за последние дни наши разведчики не обнаружили.

Без четверти девять. Командарм еще раз оглядывает в стереотрубу будущее поле боя, оборонительную полосу противника, затем снова смотрит на часы. Кивком головы подзывает к себе генералов Петрова и Дагаева.

— Пора, товарищи. Начинайте.

Проходит еще несколько секунд, и море огня обрушивается на передний край вражеской обороны. Артиллерийская и авиационная обработка гитлеровских позиций продолжается больше часа и завершается дружным залпом «катюш» ровно в девять пятьдесят пять.

— Быстрее вперед! Не давайте врагу опомниться! — предупреждает кого-то по телефону Кузьма Никитич.

Отсюда, с наблюдательного пункта армии, расположенного на высоте, в бинокль хорошо видно, как воины из полка полковника И. С. Лихобабина еще до сигнала общей атаки под прикрытием артогня почти вплотную приблизились к вражеским траншеям. Это был штурмовой батальон майора Б. Д. Васильева. Еще ночью его роты, проделав ходы сообщения в проволочных заграждениях противника, окопались всего в трехстах метрах от передовых траншей гитлеровцев. И вот теперь первыми ворвались в них, упредили врага.

Наблюдая за действиями батальона Васильева, я вспомнил разговор с полковником Лихобабиным. Неделю назад он доверительно сообщил мне, что готовит гитлеровцам некий «сюрприз». И действительно, столь внезапное появление наших бойцов в траншеях вражеской обороны сразу же после окончания артподготовки — «сюрприз» не из приятных.

Вражеский гарнизон, оборонявший населенный пункт Проборовье, был почти полностью истреблен батальоном Б. Д. Васильева в первые же минуты боя.

Об успешных боевых действиях этого штурмового батальона политотдел дивизии рассказал в небольшой листовке: «Воины батальона Васильева геройски сражались, первыми ворвались в укрепленный пункт Проборовье и овладели им. Слава героям! Смелее вперед!»

Добрые вести поступали и из полка Ф. А. Голенкова. За первые полчаса боя эта часть продвинулась далеко в глубь вражеской обороны, вплотную подошла к населенному пункту Ворсаково. И хотя небольшое село Ворсаково гитлеровцы превратили в мощный опорный пункт, оно было вскоре взято. Эту задачу успешно выполнил 3-й стрелковый батальон полка, поддержанный артиллерией.

Незадолго до полудня мне на НП позвонил начальник политотдела 28-й стрелковой дивизии. Кратко доложил о партполитработе в динамике боя, затем сообщил, что в сражении за Проборовье тяжело ранен майор Г. Н. Дуркин, заместитель командира 88-го стрелкового полка по политчасти.

— Кого предлагаете назначить вместо него?

— Старшего инструктора политотдела дивизии Васильева.

— Согласен.

Майор А. Г. Васильев вскоре тоже получил ранение, но остался в строю, продолжал вести партполитработу, вместе с одним из подразделений полка достиг района Невеля.

Когда части 28-й стрелковой дивизии прорвали переднюю оборонительную линию врага и завязали бой в глубине, командарм сразу же ввел в прорыв подвижную группу — 21-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 78-ю танковую бригаду и артиллерийские полки. Одновременно Галицкий распорядился направить в эту группу несколько старших офицеров управления и штаба армии для личного наблюдения за ее продвижением. Вместе с ними в 21-ю дивизию убыл и представитель политотдела начальник отделения поарма подполковник П. С. Матюхин.

Для обеспечения левого фланга армии командующий вскоре ввел в бой 31-ю стрелковую бригаду. А еще левее ее действовали части 360-й стрелковой дивизии из 4-й ударной армии.

Полки 28-й стрелковой дивизии продолжали успешно продвигаться вперед. Но вот на участке 357-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Л. Кроника дела шли не так уж гладко. Командарм несколько раз разговаривал с комдивом по телефону, требовал от него более решительных действий, но части дивизии по-прежнему топтались на месте.

Обеспокоенный обстановкой, сложившейся на участке 357-й дивизии, генерал Галицкий срочно вызвал к себе офицера оперативного отдела штаба и приказал ему вместе с инспекторами политотдела армии И. Ф. Халиповым и И. В. Байбородовым срочно выехать в это соединение и на месте выяснить причины задержки.

А наступление между тем продолжалось. 6 октября в 16.10 подвижная группа армии ворвалась в Невель. Об этом на армейский НП сообщили сначала командир 78-й танковой бригады полковник Я. Г. Кочергин, а несколько минут спустя командир 21-й гвардейской стрелковой дивизии генерал Д. В. Михайлов. Поздно вечером этого же дня Невель был почти полностью очищен от оккупантов.

Рано утром 7 октября мы вместе с подполковником Матюхиным въехали в город. Он еще дымился после боев, а со стороны железнодорожной станции Невель-I слышались автоматные и пулеметные очереди — там продолжался бой. Разыскали начальника политотдела танковой бригады подполковника И. Г. Кривоногова. Как выяснилось, в Невеле он оказался одним из первых, ворвавшись в город в составе головного отряда подвижной группы.

Вскоре после нашего приезда к танкистам туда зашел и начальник политотдела 21-й гвардейской стрелковой дивизии полковник А. Ф. Толстопятенко. Оба политработника кратко доложили обстановку: части подвижной группы, как и планировалось, в первый же день достигли намеченного рубежа и закрепились. И хотя все это мне было уже известно из прочитанных в штабе армии боевых донесений, сообщения непосредственных участников событий значительно расширили представление о характере наступательных действий. А они поистине грандиозны! Ведь за какие-то несколько часов наступления сделано, казалось, невозможное: занят город, отстоявший от рубежа прорыва на 30 километров! Достигнуто это было благодаря тому, что впервые в боевой практике 3-й ударной армии подвижная группа (в том числе и пехота) действовала как почти полностью моторизованная. Одновременно с танками в сторону Невеля стремительно двигались на машинной тяге гаубичный, противотанковый и зенитный артиллерийские полки, а также посаженный на автомашины 59-й стрелковый полк полковника Н. М. Чеботарева с приданным ему саперным подразделением. Остальные части тоже шли ускоренным маршем.

Позже захваченный в плен заместитель коменданта Невеля на допросе скажет следующее:

— Наличие сильных оборонительных сооружений, запятых войсками, и сплошные болота, озера, окружающие город, с укрепленными перешейками между ними должны были стать для русских непроходимым барьером. Мы считали, что для взятия Невеля вам потребуется не меньше усилий, чем в боях за Великие Луки. И вдруг все так неожиданно рухнуло. Сдача Невеля — скандальный провал нашего командования.

Но это уже последствия. События же развивались так. Первым в город ворвался передовой отряд из шести танков с десантом под командованием капитана Е. С. Пирожникова, героя боев за Великие Луки. Этим небольшим отрядом на подступах к Невелю предварительно была наголову разгромлена колонна вражеских автомашин с пехотой, штабными материалами и запасами продовольствия. Достигнув центральной части города, капитан Пирожников вместе с рядовым Овчинниковым водрузили на одном из его самых высоких зданий красный флаг — символ нашей победи.

Стрелковый батальон майора В. Н. Савельева, вошедший в город почти одновременно с передовым отрядом капитана Е. С. Пирожникова, воспользовавшись паникой среди вражеского гарнизона, быстро очистил центр Невеля от гитлеровцев и вместе с танкистами удерживал его до подхода основных сил подвижной группы. Полное же освобождение города завершили полки 21-й гвардейской стрелковой дивизии.

Итак, мы с подполковником Матюхиным в Невеле. На окраинах его еще продолжается перестрелка. Подразделение старшего лейтенанта А. С. Рудых менее чем за полчаса выбило гитлеровцев из здания железнодорожного вокзала. Другое стрелковое подразделение при поддержке танкистов принудило к бегству охрану готовившегося к отходу эшелона. Из его вагонов навстречу воинам-освободителям с радостными возгласами начали выпрыгивать юноши и девушки, которых фашисты намеревались насильно вывезти на работу в Германию. Ликующими возгласами приветствовали советских бойцов и командиров горожане.

Вечером того же дня по радио передали приказ Верховного Главнокомандующего в связи с освобождением Невеля. В нем среди отличившихся в боях за город частей и соединений первыми были названы войска генерала К. Н. Галицкого, то есть 3-й ударной армии. В приказе перечислялись соединения и части, удостоенные почетного наименования Невельских, — 21-я гвардейская и 28-я стрелковые дивизии, 31-я отдельная стрелковая бригада, 78-я танковая бригада, 827-й гаубичный артиллерийский полк, 163-й гвардейский истребительно-противотанковый артиллерийский полк и другие.

Поздравительный приказ Верховного был встречен личным составом армии с огромным воодушевлением. На следующий день он был опубликован в армейской и дивизионных газетах. В частях и подразделениях состоялись массовые митинги. На них воины давали торжественное обещание еще смелее громить врага, гнать его с нашей земли. на страницах армейского «Фронтовика» и дивизионок были опубликованы яркие, подробные материалы о боях за Невель, рассказы о людях подвига.

В этой связи хочется сказать, что многие корреспонденты дивизионных и армейской газет с исключительной самоотверженностью и мужеством выполняли свои нелегкие обязанности, поспевая буквально всюду, где начинались наиболее сильные бои. В Невеле, например, 7 октября я повстречал сотрудников армейской газеты «Фронтовик» капитана Ивана Копченова и старшего лейтенанта Германа Григорьева. До этого мы с Матюхиным уже прочитали в газете их корреспонденцию о вчерашнем бое.

— Когда вы успели ее написать? — спросил я Копченова.

— Вчера, сразу же после занятия центра города, — ответил он.

— А в Невель когда и как попали?

— Тоже вчера, вместе с передовым отрядом, — ответил за обоих старший лейтенант Григорьев. — На танке капитана Пирожникова. — И добавил: — Газетчикам опаздывать никак нельзя, товарищ полковник.

Эти корреспонденты не составляли исключения. Как уже упоминалось ранее, так поступали и сотрудники дивизионных газет. Бойцы, командиры и политработники с большим уважением относились к военным журналистам, оказывали им всяческое содействие и помощь. И те не оставались в долгу. Радиоприемников, как известно, тогда в частях не было, поэтому многим корреспондентам нередко приходилось еще до поступления газет рассказывать воинам о принятых по радио новостях.

Хотя Невель был освобожден, бои за его удержание продолжались и в последующие дни. Немецко-фашистское командование спешно перебросило к городу свою 58-го пехотную дивизию и некоторые другие резервы. Контратаки врага следовали одна за другой. На первых порах гитлеровцам удалось даже несколько потеснить гвардейские полки подполковника И. А. Ждановича и полковника Н. М. Чеботарева, занять расположенную на окраине Невеля МТС. Но к исходу 8 октября противник был отброшен на исходные позиции.

Не прекращались бои и на других участках. Стремясь во что бы то ни стало вернуть Невель и таким образом ликвидировать образовавшийся разрыв между группами армий «Центр» и «Север», гитлеровское командование дополнительно к 58-й пехотной дивизии срочно подтянуло к Невелю 122-ю и 281-ю пехотные дивизии, танки, артиллерию. Свои контратаки фашисты поддерживали крупными силами авиации. Однако войска нашей и соседней, 4-й ударной армии неизменно срывали все попытки врага исправить создавшееся положение.

И все же 28-я стрелковая дивизия оказалась в трудном положении. Командующий армией тут же ввел в бой на этом участке взятую из своего резерва 100-ю отдельную стрелковую бригаду полковника А. А. Морецкого, а с утра 8 октября — 46-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала С. И. Карапетяна. Это позволило не только выправить положение, но и значительно расширить полосу прорыва. Гвардейцы Карапетяна, тесня противника, освободили еще целый ряд населенных пунктов неподалеку от Невеля, а 10 октября форсировали речку Еменка, овладели железнодорожной станцией Опухлики и, к исходу дня выйдя на рубеж озер Балаздынь, Малый Иван, Большой Иван, закрепились там.

Успех 46-й гвардейской в значительной мере облегчил положение 28-й дивизии. Ее части к концу дня 10 октября соединились с гвардейцами 21-й дивизии генерала Д. В. Михайлова. Успешно выполнила боевую задачу и 357-я стрелковая дивизия генерала А. Г. Кудрявцева (он сменил на этом посту генерал-майора А. Л. Кроника). 9 октября ее полки тоже вышли на рубеж реки Еменка, а 10 октября — к озеру Балаздынь.

Рано утром 10 октября к нам в поарм приехал заместитель начальника политуправления фронта полковник Н. И. Филатов. Вместе мы выехали в Невель. День был солнечным, хотя и прохладным. В небе непрерывно кружили наши и вражеские самолеты, там то и дело вспыхивали воздушные бои. За время пути нам дважды пришлось останавливаться, чтобы переждать сильные бомбардировки придорожных населенных пунктов. Об активности вражеской авиации в те дни можно судить хотя бы по такому факту, что только 10 октября наши истребители и зенитчики уничтожили 41 фашистский самолет.

Прибыли в 21-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Знакомя полковника Н. И. Филатова и меня с обстановкой, ее командир генерал Д. В. Михайлов и начальник политотдела полковник А. Ф. Толстопятенко отметили, что присвоение дивизии почетного наименования Невельской вызвало среди личного состава огромный подъем. Они рассказали о примерах мужества, находчивости, бесстрашия, проявленных воинами дивизии в недавних боях. В моем фронтовом блокноте сохранилась запись их рассказа.

…Командиру стрелковой роты 69-го полка старшему лейтенанту С. П. Тимошевскому, незадолго до того принятому в члены партии, было приказано ночью скрытно вывести роту к деревне Медведково и внезапно атаковать находившихся в ней гитлеровцев. Силы были далеко не равными. По сведениям наших разведчиков, в Медведково было не менее 300 солдат и офицеров противника. Кроме того, вражеский гарнизон располагал артиллерией и минометами. А в распоряжении Тимошевского — всего лишь одна стрелковая рота. Правда, гвардейская, не раз отличавшаяся в боях… В этих условиях единственным шансом добиться успеха была внезапность атаки. И молодой командир-коммунист умело воспользовался им. Гвардейцы почти одновременно атаковали все дома, в которых располагались гитлеровцы, за несколько минут боя потребили около 150 вражеских солдат и офицеров. Рота не только освободила деревню, но и захватила трофеи: две исправные пушки и миномет.

…Много раз гитлеровцы превосходящими силами контратаковали боевые позиции гвардейцев стрелкового батальона, где заместителем командира по политчасти был гвардии старший лейтенант Г. В. Кузьменко. Это подразделение обороняло подступы к станции Невель-I. Политработник Кузьменко всегда находился там, где труднее, словом и личным примером воодушевлял гвардейцев.

При отражении одной из вражеских контратак неожиданно замолк станковый пулемет: выбыл из строя его расчет. Воспользовавшись этим, залегшие было гитлеровцы рванулись вперед. Не раздумывая ни секунды, за пулемет лег сам старший лейтенант Кузьменко. В этом бою он уничтожил до 30 фашистских солдат. В другой раз замполит батальона заменил тяжелораненого командира 5-й стрелковой роты и повел ее в атаку.

Комдив и начальник политотдела 21-й гвардейской стрелковой дивизии с большой похвалой отозвались во время нашей беседы и о командире 163-го гвардейского истребительно-противотанкового артиллерийского полка подполковнике Г. М. Харькове, его заместителе по политчасти подполковнике П. Т. Черненко.

— С иптаповцами мы живем душа в душу, дружим и воюем по-гвардейски, — сказал генерал Михайлов.

Начальник политотдела рассказал нам о таком случае. На одном из участков нашей обороны гитлеровцы пытались прорваться вперед, разгромить стрелковое подразделение и поддерживавшую его 5-ю артбатарею 163-го иптап, которой командовал капитан И. Д. Васин. Положение создалось тяжелое, фашисты шли напролом, не обращая внимания на большие потери. В этот трудный момент на огневые позиции батареи прибыл подполковник П. Т. Черненко. Воодушевленные его личной храбростью, артиллеристы выстояли, отбили и эту контратаку врага.

В реляции о представлении своего заместителя по политчасти к награде за бои в районе Невеля командир полка Г. М. Харьков писал: «Смелый и умелый руководитель боя, пламенный патриот, не знающий страха в борьбе за Родину». Тогда Петр Тимофеевич Черненко получил свой второй орден Красного Знамени.

Ордена Александра Невского удостоился в боях за Невель и сам командир 163-го гвардейского иптап Георгий Михайлович Харьков. Высокие государственные награды были вручены и многим командирам батарей, огневых взводов, орудийных расчетов, рядовым артиллеристам.

Перед выездом в Невель мы захватили с собой копию только что подписанного тогда командармом приказа о награждении 88 танкистов, отличившихся в боях за освобождение города. И когда с генералом Н. И. Филатовым прибыли в танковую бригаду, вручили этот документ начальнику политотдела И. Г. Кривоногову.

— Кстати, — читая копию приказа, сказал Иван Григорьевич, — в числе восьмидесяти восьми награжденных — пятьдесят два коммуниста и шестнадцать комсомольцев. Настоящие герои! Те, на кого у нас в бригаде держат равнение все танкисты.

И. Г. Кривоногов сообщил нам, что в боях за Невель погиб как герой капитан Андрей Григорьевич Лавриненко. Я хорошо знал этого боевого командира, не раз беседовал с ним, уважал его за храбрость и исключительные душевные качества. Любили его и в танковой роте, которой он командовал, и в бригаде.

За проявленные храбрость и мужество капитан А. Г. Лавриненко посмертно был награжден орденом Отечественной войны I степени, третьим боевым орденом, который командование и политотдел бригады отослали в Черниговскую область на вечное хранение отцу героя — Григорию Васильевичу Лавриненко.

А всего за время Невельской наступательной операция орденами и медалями было награждено почти четыре тысячи бойцов и командиров 3-й ударной армии. Им, героям боев за освобождение и последующую трудную оборону Невеля, принадлежит немалая заслуга в том, что всего лишь за пять дней боев войсками армии было выведено из строя более 7 тысяч солдат и офицеров противника, уничтожено 150 вражеских орудий разных калибров, 6 танков, свыше 200 пулеметов, 350 автомашин, 3 паровоза. Мы захватили в качестве трофеев 144 склада с вооружением и боеприпасами, 21 склад с продовольствием, 19 складов с различным военным имуществом, 86 артиллерийских орудий, 115 минометов, 494 пулемета, 210 автомашин, 162 железнодорожных вагона. Эти убедительные цифры были названы в специально подготовленной отделением пропаганды и агитации поарма и переданной в войска тематической разработке для агитаторов.

Фашистское командование по-прежнему не оставляло попыток ликвидировать разрыв между группами своих армий «Север» и «Центр». Вот почему командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации в этот период уделяли особое внимание воспитанию у воинов стойкости в обороне. В отделениях, расчетах, экипажах и взводах проводились беседы о необходимости упорно отстаивать занятые позиции, не дать возможности гитлеровцам вновь ворваться в Невель, захватить железнодорожный узел. Широко популяризировались и боевые подвиги героев операции, опыт передовых частей и подразделений.

Тогда, в октябре 1943 года, в армии часто назывались фамилии Ибрагима Сулейменова и Маншук Маметовой, славных представителей казахского народа. Кто же они, эти герои, о подвигах которых слагались легенды?

Со снайпером Ибрагимом Сулейменовым мне довелось познакомиться еще задолго до Невельской операции. Веселый, жизнерадостный, он с юношеской непосредственностью говорил о своих боевых успехах. Да так, будто давались они ему очень легко и опасность не подстерегала его на каждом шагу.

Родом Ибрагим из аула Сары-Суск, до войны работал трактористом в родном колхозе. В свободное время увлекался охотой.

Как стал снайпером? Очень просто. Однажды командир спросил молодых воинов, кто из них желает стать снайпером. Ибрагим первым вышел из строя. «Охотник?» — поинтересовался командир. «Охотник. В степи на диких зверей охотился. А фашист — тоже зверь». Получил снайперскую винтовку. И бил из нее гитлеровцев беспощадно. К началу Невельской операции на его боевом счету было уже более двухсот истребленных фашистских захватчиков.

В боях за Родину знатный снайпер был трижды ранен. Но всякий раз, подлечившись, возвращался на фронт. В боях за Невель намного увеличил свой боевой счет. Снайперским опытом охотно делился с друзьями по подразделению, многих молодых воинов обучил искусству сверхметкой стрельбы.

Такой же непримиримой к врагу была и его землячка Маншук Маметова. О героине-пулемётчице из 100-й бригады знали в армии все. До войны эта девушка страстно мечтала стать врачом. Поступила в Алма-Атинский медицинский институт. А тут война. И Маншук решила — ее место на фронте. Пришла в военкомат. Там, узнав, что она студентка мединститута, предложили стать медсестрой в госпитале или санинструктором в подразделении. Однако Маншук настояла на своем — только на передовую! С оружием в руках бить фашистов!

В короткий срок освоила пулемет. И воевала не хуже бойцов-мужчин. В ходе Невельской операции Маншук Маметова действовала смело и самоотверженно. А когда город был уже освобожден, совершила свой последний подвиг.

Это случилось 8 октября 1943 года. Батальон, в составе которого была и Маншук, отражал вражескую контратаку. Пулеметный расчет Маметовой действовал на наиболее ответственном направлении. Маншук уже уничтожила до десятка гитлеровцев, когда осколком мины была ранена в голову и потеряла сознание. Пулемет замолчал. Воспользовавшись этим, враг усилил натиск. Гитлеровцы уже совсем близко подошли к нашим траншеям. И тут девушка очнулась. Жгучая ненависть к фашистам придала ей силы. С помощью второго номера она вытащила пулемет на открытую площадку и начала почти в упор расстреливать контратакующих гитлеровцев.

Враг, понеся большие потери, откатился на исходные позиции. Но это был последний бой Маншук Маметовой. Она погибла, до конца выполнив свой долг перед любимой Родиной.

За мужество и отвагу, проявленные в этом бою, командование представило пулеметчицу Маншук Маметову (посмертно) к званию Героя Советского Союза. Вскоре был получен Указ Президиума Верховного Совета СССР: славная дочь казахского народа, проявившая исключительную самоотверженность и храбрость при защите Родины, удостоилась этого высокого звания!

Имена Ибрагима Сулейменова, Маншук Маметовой, танкиста Ивана Фильчакова и многих других героев вдохновляли воинов 3-й ударной армии на новые боевые свершения. Узнавая об их подвигах из бесед агитаторов, газетных корреспонденции, листовок, из докладов и сообщений командиров, политработников, парторгов и комсоргов, личный состав частей и подразделений воспринимал героизм своих боевых друзей как призыв так же мужественно громить врага. И воины громили его, проявляя в боях настоящие чудеса храбрости и стойкости.

…В один из пасмурных дней октября на боевое охранение, прикрывавшее важную в тактическом отношении высоту у деревни Самозваново, противник бросил батальон пехоты, поддержанный танками и артиллерией. Высоту защищали только 26 воинов из 21-й гвардейской стрелковой дивизия. Командовал боевым охранением младший лейтенант П. Б. Западное.

Трудно было даже представить, как эта горстка храбрецов выдержала бешеный натиск превосходящих сил врага. И все же гвардейцы не дрогнули, смело вступили в неравный бой.

Когда писались эти строки, передо мной лежала пожелтевшая от времени листовка, изданная еще в те грозные дни политотделом армии. Это документ, составленный по горячим следам событий, по свидетельствам оставшихся в живых участников боя. В самом начале листовки сказано, что 26 гвардейцев во главе с гвардии младшим лейтенантом Западновым выстояли против фашистского батальона, истребили до двухсот гитлеровцев.

Таков итог. А вот что сказано о самом бое: «В течение двух часов фашисты грызли минами и снарядами маленький клочок земли. Были разрушены траншеи, подожжены дома и сараи, что находились на высотке. В атаку гитлеровцы шли сплошным черным валом с трех сторон одновременно.

Но ни огонь, ни психическая атака не смогли поколебать стойкости гвардейцев. Они встретили неприятеля дружным огнем из винтовок и пулеметов. Прижав гитлеровцев к земле, бойцы забрасывали их гранатами. Враг был вынужден откатиться.

В течение четырех часов фашисты предприняли три ожесточенные атаки, однако все они были отбиты с большими для врага потерями. Бойцы дрались героически, готовые победить или умереть».

Ряды защитников высоты таяли, однако гвардейцы не утратили мужества.

«Вскоре началась последняя в этот день артиллерийская канонада, и вслед за ней пошли танки противника, — говорится далее в листовке. — Огонь из винтовок, пулеметов и ПТР не мог остановить фашистские машины сразу. Танк «тигр» упорно продвигался вперед. Он полз на окопы… казалось, вот-вот раздавит храбрецов своими гусеницами. Бойцы пропустили его, пригнувшись в уцелевшей траншее, и снова открыли огонь. «Тигр», развернувшись, хотел было еще раз проутюжить траншею, но в это время из-под его брони вырвались языки пламени. Танк замер на месте. Второй «тигр» был подожжен еще до того, как дошел до наших траншей.

В пять часов вечера закончился этот неравный бой 26 советских воинов с батальоном пехоты противника, поддержанным танками. Победа осталась за нами.

Честь и слава гвардейцам — горячим патриотам нашей Родины!

Смерть фашистским захватчикам!»

Большинство из 26 гвардейцев в этом бою пали смертью героя. Все они — живые и мертвые — были удостоены высоких государственных наград.

Об одном из погибших — двадцатилетнем парторге боевого охранения, сибиряке из Барнаула гвардии сержанте Леониде Ивановиче Расторгуеве — мне позже рассказали комбат гвардии майор В. Н. Соловьев и парторг батальона гвардии капитан В. П. Беляев.

На фронт Леонид Расторгуев прибыл комсомольцем. В первом же бою проявил себя как смелый воин. Инициативой, мужеством отличался и в последующих сражениях. Его, передового бойца, вскоре приняли кандидатом в члены ВКП(б), а незадолго до Невельской наступательной операции он стал членом партии.

Назначение парторгом боевого охранения молодой коммунист воспринял как высокое доверие партии и сделал все от него зависящее, чтобы помочь командиру в выполнении этого сложного задания. Когда стало очевидным, что гитлеровцы намерены атаковать высоту крупными силами, Леонид Расторгуев накоротке собрал коммунистов и комсомольцев — В. Осина, А. Смирнова, Д. Бородина, Т. Маметбаева, В. Кузьмичева — и, в нескольких словах объяснив им положение, призвал показать личный пример отваги в бою. И этот его призыв был горячо поддержан. Леонид Расторгуев тоже действовал мужественно и бесстрашно, лично уничтожил 16 гитлеровцев, но и сам погиб в этом бою.

— Прекрасный был коммунист! — так сказал о нем парторг батальона капитан В. П. Беляев.

О подвиге 26 гвардейцев узнали все воины фронта. Изданную политотделом армии листовку, посвященную их героическим делам, во многих подразделениях 3-й ударной читали коллективно, обсуждали на партийных, комсомольских собраниях. Бойцы и командиры давали клятву в новых боях следовать примеру героев.

А много лет спустя мне посчастливилось присутствовать в Невельском районе на митинге у обелиска в честь победы, одержанной 26 гвардейцами на высоте близ деревни Самозваново. Здесь я передал секретарю райкома партии листовку, изданную поармом в октябре 1943 года, а в своем выступлении рассказал о боевых событиях той далекой поры, в том числе и о подвиге 26 гвардейцев.

Там, на митинге, я от души порадовался тому, что память о героях жива и ныне служит благородному делу — патриотическому воспитанию нового поколения — детей и внуков тех, кто, не щадя своей крови и жизни, сражался за освобождение Родины от коричневой чумы фашизма.

С 20 октября 1943 года Калининский фронт был переименован в 1-й Прибалтийский, а бывший Брянский фронт стал 2-м Прибалтийским. В числе других армий в его состав была включена и наша 3-я ударная. Командовал 2-м Прибалтийским фронтом генерал М. М. Попов.

Такое изменение в наименовании фронтов свидетельствовало, что ближайшей задачей их войск станет изгнание немецко-фашистских захватчиков с территории Прибалтийских республик.

В этот период в составе 3-й ударной армии произошли значительные изменения. Часть ее войск была передана соседям. Из соединений, участвовавших в Невельской операции, остались лишь 21-я и 46-я гвардейские стрелковые и 28-я стрелковая дивизии, 78-я танковая бригада. Зато в армию влились новые соединения: 18-я гвардейская, 115, 146, 326-я стрелковые дивизии, 34-я и 118-я танковые бригады. Был сформирован 79-й стрелковый корпус, в командование которым вступил бывший начальник штаба армии генерал-майор Ф. А. Зуев. А на его место к нам прибыл генерал-майор В. Л. Бейлин.

Изменения в составе войск потребовали от политотдела армии оперативного решения многих важных вопросов. Нужно было в кратчайшие сроки и по возможности обстоятельно ознакомиться с новыми соединениями, с постановкой партийно-политической работы в них, с кадрами политработников. И в то же время большинство работников поарма нам пришлось направить в танковые бригады, в 28-ю и 46-ю гвардейские стрелковые дивизии, а из новых — в 146-ю стрелковую. Именно этим трем дивизиям, составлявшим 79-й корпус, командованием фронта и армии была поставлена задача: при поддержке танков и артиллерии прорвать оборону противника в районе станции Новохованск и, развивая наступление в северо-западном направлении, выйти в тыл невельской группировке врага. После этого во взаимодействии с 6-й гвардейской армией приступить к ликвидации этой группировки.

Срок подготовки к операции — минимальный. А сделать предстояло многое. И в первую очередь психологически подготовить личный состав к новому наступлению. С этим-то заданием и выехали в войска офицеры политотдела армии. В работу по подготовке наступательной операции сразу же активно включился и политотдел корпуса во главе с его начальником полковником И. С. Крыловым.

В течение нескольких дней общими усилиями командиров и политорганов, партийных и комсомольских организаций в войсках была проведена большая работа по доведению до личного состава боевого приказа и разъяснению военно-политического значения предстоявшей операции.

Наступление началось рано утром 2 ноября. Взломав вражескую оборону в районе станции Новохованск, наши передовые части устремились вперед. Вместе с другими генералами и старшими офицерами я был в это время на армейском НП. Все мы очень внимательно следили за ходом событий. После прорыва вражеской обороны волнение как-то само собой улеглось, сменилось радостным оживлением. Даже всегда сурово-сосредоточенное лицо командарма заметно просветлело.

И вдруг — горестная весть: под Новохованском на своем НП погиб командир прославленного 88-го стрелкового полка, герой боев за Великие Луки и Невель полковник И. С. Лихобабин. Мы хорошо знали Ивана Семеновича, многим, в том числе и мне, он был боевым другом. Это известие омрачило радостное настроение, вызванное успешным началом наступления.

Правда, несколько позже из 28-й стрелковой дивизии доложили, что полковник Лихобабин не убит, а в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь. Будет ли жить? Врачи не вселяли надежды: уж очень тяжелые ранения…

И хотя первое сообщение о гибели полковника И. С. Лихобабина не подтвердилось, второе мало что меняло: «Отправлен в госпиталь в безнадежном состоянии», Значит, смерть может наступить в любую минуту.

Позднее я попытался узнать у начальника госпиталя о дальнейшей судьбе Ивана Семеновича. Но его ответ тоже не порадовал. Он только и смог сообщить, что тяжелораненый полковник Лихобабин со слабыми признаками жизни после операции направлен в эвакогоспиталь. Так я навсегда утратил надежду увидеться со своим боевым другом.

…Прошло тридцать с лишним лет. И вот на встрече ветеранов войны в Москве я обратил внимание на знакомое лицо одного из фронтовиков. Вроде бы знакомое… Действительно, узнать бывшего бравого полковника И. С. Лихобабина было нелегко. Годы и тяжелое ранение сильно состарили его. Но все же это был он, герой боев за освобождение Великих Лук и Невеля!

Состоялась радостная и волнующая встреча.

— За жизнь боролся яростно, — вспоминал Иван Семенович. — Целый год провел в госпиталях. Врачи сделали пять сложных операций, отняли левую ногу. И все-таки жизнь победила смерть!

Он рассказал, что живет в Оренбурге, принимает активное участие в патриотическом воспитании молодежи. В послевоенные годы побывал в Великих Луках и Невеле, встречался с жителями этих городов, с красными следопытами.

— Ветеран войны всегда должен быть в строю! Его первейшая задача сейчас — учить молодежь, воспитывать и развивать у нее высокое чувство советского патриотизма, готовить себе достойную смену! — сказал Иван Семенович, когда мы прощались.

Вскоре после этой встречи он скончался.

Но вернемся снова в суровые ноябрьские дни 1943 года.

…Стремясь сдержать натиск советских войск, немецко-фашистское командование после новохованского прорыва возлагало большие надежды на систему опорных пунктов в глубине своей обороны. Но вопреки ожиданиям гитлеровцев передовые части наступавших войск нашей армии не вступали в бои за эти пункты, а лишь по возможности блокировали разрозненные гарнизоны противника. Разгром их затем осуществлялся силами второго эшелона, которым большую помощь оказывали местные партизаны.

Кстати, еще до начала наступления мы установили самую тесную связь с командованием отрядов народных мстителей. От них через офицеров связи штаб армии и командиры соединений регулярно получали достоверную информацию о силах и средствах, которыми располагал противник в том или ином укрепленном пункте, что позволяло наносить удары наверняка. Тактика взаимодействия между регулярными частями войск и партизанами строилась на принципе одновременных атак этих пунктов с фронта и тыла. Она лишала гитлеровцев возможности отхода или объединения с соседними гарнизонами.

Широко освещая ход наступательных действий частей и соединений армии, наша газета «Фронтовик» периодически публиковала и корреспонденции о действиях партизан, об их самоотверженности и мужестве в борьбе с фашистскими оккупантами.

Помню, с каким волнением читали бойцы и командиры статью о юной партизанке из деревни Лобачи Пустошкинского района Клаве Масловой. Ей было 18 лет, когда встала в ряды народных мстителей. По заданию партизанского командования вела разведывательную работу, умела в самой трудной ситуации перехитрить врага и остаться неуловимой.

Гитлеровцы неоднократно устраивали засады, пытаясь схватить патриотку. Но безрезультатно. Тогда фашистские варвары арестовали мать Клавы — Ульяну Ефимовну. Трижды подвергали ее публичной порке, требуя, чтобы она выдала свою дочь. Но и это не дало результатов. Ульяна Ефимовна стойко выдержала все издевательства, ни слова не сказала своим палачам.

Но все же карателям удалось схватить отважную партизанку. Несколько дней фашистские изверги глумились над девушкой, применяя нечеловеческие пытки. Не добившись нужных сведений, они зверски замучили юную разведчицу.

О Клаве Масловой политотдел армии выпустил специальную листовку. Одновременно на первой полосе газеты «Фронтовик» был дан ее портрет с такой подписью: «Воин! Вырежь этот портрет и сохрани у сердца. Пусть светлый образ бесстрашной партизанки постоянно вдохновляет тебя в ратных делах! Пусть имя этой героической русской девушки напоминает тебе о беспощадной мести врагу!»

…Уже в первые два дня наступления войска 3-й ударной армии достигли значительных результатов. К вечеру 3 ноября наши передовые части заняли крупный населенный пункт Турки-Перевоз и продолжали успешно продвигаться на север, в направлении города Пустошка, с задачей перерезать железную и шоссейную дороги Новосокольники — Идрица. К Дретунь-Полоцку быстро шли и соседи слива — войска 4-й ударной армии.

В ходе наступательных действий в составе нашей армии был образован еще один стрелковый корпус — 93-й, принявший под свое управление 21-ю и 46-ю гвардейские стрелковые дивизии, 92-ю и 118-ю танковые бригады. 6 ноября он уже получил свою первую боевую задачу: наступать на Усть-Долысса.

С вновь вливавшимися в состав армии войсками нам приходилось знакомиться непосредственно в ходе боев, что в известной мере затрудняло руководство партийно-политической работой, зато облегчало изучение деловых качеств политсостава. Ведь именно в этой сложной обстановке наиболее ярко раскрывались организаторские способности каждого политработника.

Динамикой наступления в полной мере определялся и характер работы политотдела армии. Как всегда в подобных случаях, преобладающее большинство наших офицеров находилось в частях и соединениях. Они на месте осуществляли необходимый контроль за состоянием партийно-политической работы, оказывали деловую помощь политорганам. Самому мне тоже приходилось ежедневно выезжать в войска.

От работавших в частях и соединениях офицеров управления, штаба и политотдела армии постоянно поступала обширная объективная информация о боевых действиях войск, об успехах и неудачах отдельных частей. Сопоставление ее с боевыми и политическими донесениями командиров соединений и начальников политорганов позволяло ясно представить общую картину наступления, своевременно реагировать на затруднения, давать конкретные указания.

Наступательный порыв наших войск не ослабевал, хотя гитлеровцы день ото дня усиливали свое сопротивление. К середине ноября части 115-й стрелковой дивизии и 78-я танковая бригада с юго-запада достигли ближайших подступов к городу Пустошка, а 119-я гвардейская стрелковая дивизия и 118-я танковая бригада вплотную подошли к железной и шоссейной дорогам Новосокольники — Пустошка, овладели населенным пунктом Подберезье. Казалось, еще одно усилие — и задача, поставленная перед нами командованием фронта, будет выполнена: войска армии создадут плацдарм для глубокого флангового удара по идрицко-новосокольнической группировке противника с юга в направлении Идрица, Себеж, что позволит отрезать пути отхода значительным силам гитлеровцев.

К сожалению, до конца осуществить этот перспективный замысел частям и соединениям 3-й ударной не удалось. В последний момент немецко-фашистское командование успело перебросить в район Пустошка, железнодорожный перегон Новосокольники, Идрица, Усть-Долысса, Турки-Перевоз восемь пехотных дивизий и несколько танковых частей с других участков фронта. Соотношение сил изменилось в пользу противника. На ряде направлений гитлеровцы начали предпринимать мощные контратаки.

Ко всему прочему части и соединения нашей армии оказались в крайне невыгодном положении: фронт растянулся примерно на 120 километров и представлял собой своеобразную подкову, уязвимую с флангов. Единственная дорога, по которой снабжались войска, проходила по лесисто-болотистой местности, в двух местах простреливалась артиллерийским и минометным огнем противника. К тому же от непрерывно идущих дождей она окончательно раскисла, стала почти непроезжей. Из-за трудностей подвоза в ряде частей и соединений не хватало боеприпасов и продовольствия.

Учтя все эти обстоятельства, Военный совет армии принял решение с 21 ноября перейти к жесткой обороне. Прекратил наступление и наш левый сосед — 4-я ударная армия. Что же касается правого соседа — 6-й гвардейской армии, то ее войска, перейдя 10 ноября в наступление, вообще не смогли прорвать вражескую оборону и остались на рубеже, который занимали до начала наступательных действий.

Правда, вскоре в результате ожесточенных боев и наши передовые части под натиском превосходящих сил противника вынуждены были на несколько километров отойти от города Пустошка и железнодорожной линии Новосокольники — Идрица, занять оборону на новом рубеже.

В этот трудный для армии период генерал-лейтенант К. Н. Галицкий был отозван Ставкой и назначен командующим 11-й гвардейской армией. А на его место прибыл генерал-полковник Н. Е. Чибисов, с которым я был немного знаком по боям в районе Днепропетровска еще в 1941 году.

После ознакомления с обстановкой новый командарм подтвердил ранее принятое Военным советом решение о переходе войск армии к активной обороне.

— Обстоятельства сложились так, что нам вновь необходимо на время вернуться к требованию двести двадцать седьмого приказа наркома — ни шагу назад! — сказал он во время первой беседы со мной. — В этом направлении пусть и действуют политорганы. Мы, конечно, будем просить у командования фронта разрешение на отвод войск из наиболее опасных районов, чтобы они не оказались в мешке, но пока главное — стойкость, железная стойкость!

Такой план отвода был вскоре разработан и передан на рассмотрение командующему фронтом. Тот согласился: да, в сложившейся ситуации эти частичные меры неизбежны. Однако Ставка решительно отклонила предложение об отходе, потребовала продолжать удерживать плацдарм для будущего наступления.

До конца ноября бои в полосе армии шли с переменным успехом. Гитлеровцы яростно атаковали позиции наших войск, но чаще всего безрезультатно. Самое трудное началось 1 декабря. Сосредоточив на узком участке фронта в районе населенного пункта Турки-Перевоз крупные силы, немецко-фашистское командование бросило их против 200-й стрелковой дивизии, к тому времени сильно растянутой по фронту. Пользуясь большим превосходством, особенно в танках и самоходных артиллерийских установках, гитлеровцы потеснили части этого соединения на 3–4 километра, форсировали реку Уща, атаковали примыкавшие к селу Сомино высоты, близ которых пролегала единственная дорога от наших баз снабжения. Это создало угрозу для некоторых других соединений армии, которые могли попасть в окружение.

Замысел гитлеровского командования хорошо раскрывало содержание захваченного в ходе боев приказа командира 23-й немецкой пехотной дивизии генерала Гуранна. Из него явствовало, что это соединение переброшено в район Турки-Перевоза из-под Новгорода.

«После утомительных тяжелых маршей дивизия достигла района сосредоточения, чтобы 1.12.43 г. перейти в наступление, — говорилось в приказе. — Цель этого наступления — совместно с другими соединениями отрезать и уничтожить 3-ю ударную русскую армию. От успеха этой операции будет зависеть обстановка на боевом участке северной группы армий… это наступление окажет сильное влияние на общую обстановку на Восточном фронте…» Далее в приказе фашистского генерала указывалось, что противник якобы «сильно измотан и в отношении подвоза поставлен в исключительно неблагоприятные условия…».

Опасность была очевидной, поэтому командарм приказал срочно, 1 декабря, перебросить в район Сомино части 18-й гвардейской и 379-й стрелковых дивизий. Управление их боевыми действиями было возложено на командира 90-го стрелкового корпуса генерал-майора Г. И. Шерстнева.

Читая приказ генерала Гуранна, я вспомнил, что под Москвой эта пехотная дивизия действовала на левом фланге против войск нашей 1-й ударной армии, рвалась к Дмитровскому шоссе и каналу Москва — Волга. Ее командованию, вероятно, уже грезились улицы и площади покоренной советской столицы. Но волей защитников Москвы ей, как и другим вражеским соединениям, была уготована иная судьба. Наша 133-я стрелковая дивизия 5–7 декабря 1941 года полностью разгромила один из полков 23-й пехотной дивизии, нанесла большой урон и другим ее частям. Тогда же, под Москвой, мне довелось прочесть любопытный документ — приказ командира этой дивизии от 19 декабря 1941 года. В нем гитлеровский генерал требовал от своих офицеров «приостановить паническое отступление, преодолеть кризис дивизии и удерживать ламский оборонительный рубеж до последнего солдата». Но не вышло! Остатки этого фашистского соединения вскоре неудержимо покатились на запад. А наша 133-я стрелковая дивизия за успешные действия в боях под Москвой была преобразована в 18-ю гвардейскую.

Прошло два года. И вот теперь гвардейцы 18-й, уже в составе 3-й ударной армии, снова столкнулись с 23-й пехотной дивизией врага. Сейчас ее полки вместе с частями 32-й пехотной дивизии при поддержке большого числа танков, самоходных установок и авиации рвутся к озеру Язно, на берегу которого в Казенной Лешне располагается наш передовой армейский КП.

Тут же подумалось: «Сложившуюся ситуацию необходимо использовать в партполитработе, напомнить гвардейцам дивизии о ее славных боевых традициях».

Связался по телефону с начальником политотдела подполковником М. В. Холодом, дал ему задание: поручить воевавшим под Москвой ветеранам подготовить и провести с гвардейцами беседы о том, как в декабре 1941 года они громили части 23-й фашистской пехотной дивизии. Через день М. В. Холод доложил, что такие беседы проведены во всех подразделениях. Воины соединения дали клятву и на новых рубежах преумножить славу бойцов и командиров 133-й стрелковой дивизии. И вскоре подкрепили ее практическими делами. Именно 18-я гвардейская во взаимодействии с 28-й стрелковой во время боев в районе Турки-Перевоз, Сомино нанесла по рвавшимся на восток частям и подразделениям 23-й фашистской пехотной дивизии наиболее сильные удары.

5 декабря к нам на передовой КП приехали командующий фронтом М. М. Попов и член Военного совета Л. 3. Мехлис. Внимательно выслушав доклад командарма о сложившемся положении, о первоочередных нуждах армии, они тут же отдали необходимые распоряжения. Потом разговор зашел о несостоявшемся плане отвода войск.

— Как вы знаете, товарищ Сталин отклонил это предложение, обязал принять все меры к сохранению плацдарма, — сказал генерал Попов. — Верховный Главнокомандующий вместе с тем потребовал от нас: «Не дайте погибнуть героям третьей ударной армии. Вы отвечаете за это». Поэтому мы сейчас делаем все, чтобы выполнить это указание.

Л. 3. Мехлис добавил к сказанному командующим фронтом:

— Сделайте необходимые выводы и вы, товарищи. Важно не только остановить врага, но и уничтожить его. Фронт поможет вам в этом.

М. М. Попов и Л. 3. Мехлис пробыли у нас целый день. Незадолго до их отъезда командарм получил по телефону сообщение, что наши части оставили Сомино. Однако через несколько минут поступила новая информация: атаки врага в районе Сомино отбиты. Возникла необходимость срочно проверить ее достоверность. Выполнить это задание командующий фронтом поручил мне, хотя на КП было несколько старших офицеров оперативного отдела штаба.

— Поезжайте в Сомино, товарищ полковник, проверьте на месте положение своих войск и войск противника, — приказал генерал Попов. — По возвращении доложите, как обстоят дела. Сейчас не время играть в догадки.

— Если не застанете нас здесь, позвоните мне на фронтовой КП в любое время, — подсказал Мехлис.

Через несколько минут вместе с моим порученцем старшим лейтенантом А. Ф. Гринченко и инструктором поарма по кино и радио инженер-майором Г. Д. Михайловым я выехал в район Сомино. По пути ненадолго задержались в политотделе 90-го стрелкового корпуса. Начальника политотдела полковника С. Г. Кочуровского на месте не застали. Оказалось, что он днем выехал на передовую и еще не возвратился. Инструктор политотдела по пропаганде майор Г. Н. Голиков и только что прибывший с передовой инструктор по оргпартработе майор В. С. Кислинский ничего вразумительного о положении в районе Сомино сказать не смогли.

— А как лучше проехать отсюда в Сомино? — спросил я Кислинского.

— Я тут за пять дней боев все вдоль и поперек исколесил, — ответил он. — Правда, пешком. Но, думаю, не заблужусь и на машине. Тут совсем недалеко.

— В таком случае поедете с нами, товарищ майор. Отдых придется отложить.

— Есть, поехать с вами!

Минут через 20–25 мы были уже на месте. Остановились на опушке леса, в полукилометре от околицы Сомино. В ночном небе то и дело вспыхивали осветительные ракеты. Они поднимались восточнее села. Оттуда же в сторону Сомино летели трассирующие пули. По этим признакам можно было предположить, что в селе наши. Гитлеровцы же где-то совсем рядом, но только не в Сомино.

И все же надо это проверить, чтобы потом со всей определенностью доложить начальству о местоположении наших частей.

Инженер-майору Михайлову приказываю идти правее, где, по имевшимся у меня сведениям, обороняется один из стрелковых полков 379-й дивизии, выяснить на месте обстановку и проверить, имеет ли он связь с соседями, в частности с полками 18-й гвардейской дивизии. Старшего лейтенанта Гринченко направляю непосредственно в Сомино. Мы же с майором Кислинским решаем побывать в 235-м полку 28-й стрелковой дивизии, который прикрывает дорогу от Турки-Перевоза до озера Язно. У машины на опушке леса остается только водитель Гриша Березюк. Договариваемся, что ровно через два часа все вновь соберемся возле «виллиса».

В 235-м стрелковом полку я бывал много раз. Хорошо знаю его командира подполковника Н. А. Шабронова, заместителя по политчасти майора А. Ф. Ракина, парторга полка капитана И. И. Яковлева, комсорга старшину Д. Ф. Байбородина, агитатора майора А. М. Баурова, командиров батальонов А. В. Демина, П. К. Иньякова, многих командиров рот и взводов. Полк славится своей высокой дисциплинированностью, отменной стойкостью и выдержкой в боях, безупречным воинским мастерством командиров.

…Когда мы в темноте все же отыскали его командный пункт, подполковник Шабронов и майор Ракин, воспользовавшись некоторым затишьем, отдыхали. В противоположном углу блиндажа пристроился телефонист. Плотно прижав к уху трубку, он что-то записывал.

Не знаю, успели ли Шабронов и Ракин заснуть. Во всяком случае, они тут же поднялись, едва мы вошли в блиндаж. Подполковник, одернув гимнастерку, четко доложил мне обстановку. Противник вдоль дороги и насыпи рвется к озеру Язно. В течение дня его атаки следовали одна за другой. Все они отражены. Гитлеровцы понесли большие потери. Но и полк нуждается в пополнении людьми и боеприпасами.

— Особенно с боеприпасами туго, очень туго! — повторил Шабронов. — Обещали ночью подвезти, но пока нет ни подвод, ни машин.

— А тут раненых надо вывозить. Санчасть полка заполнена до предела. Есть тяжелые, им нужна срочная операция, — вставил молчавший до этого майор Ракин.

Во время нашей беседы с командиром и замполитом в блиндаже появился майор А. М. Бауров, полковой агитатор. Неугомонный и общительный, он был в постоянном движении, считая своей непременной обязанностью находиться именно там, где прежде всего требовалось его призывное слово и личный пример отваги, мужества. Бауров только что вернулся из подразделения Хохлова, где пробыл весь день, вместе с бойцами и командирами участвуя в отражении многочисленных атак врага.

Мы поздоровались как старые друзья. Алексей Михайлович тут же подключился к нашей общей беседе, начал рассказывать о героическом подвиге, совершенном несколько часов назад группой стрелков и автоматчиков, которую возглавлял комсорг полка старшина Дмитрий Байбородин.

…Фашисты настойчиво атаковали позицию, обороняемую семнадцатью советскими воинами. Отражена одна атака, другая, третья… В самые решающие моменты старшина Д. Ф. Байбородин сам брался за пулемет и меткими очередями разил гитлеровцев. А в период затишья комсорг переползал от окопа к окопу, дружески беседовал с бойцами, одного по-товарищески подбодрит, другому сделает замечание, посоветует, как лучше действовать гранатами, третьего просто похвалит.

Во время отражения очередной атаки, когда старшина вел огонь из пулемета, вражеским снарядом ему оторвало ступни обеих ног. Байбородин потерял сознание. Подбежавший боец наскоро перетянул ему жгутами ноги выше щиколоток, уложил комсорга на дно окопа, чтобы позже вынести его из-под огня.

Когда гитлеровцы снова ринулись на наши позиции, старшина Д. Ф. Байбородин очнулся, превозмогая боль, взял автомат и открыл из него огонь по приближающимся фашистам. Опустел диск. Комсорг сменил его на новый, но стрелять ему больше не пришлось: правая рука, пронзенная осколком мины, бессильно опустилась. А тут еще один ударил в голову. Силы оставляли воина. И все же он сумел здоровой рукой извлечь из кармана лимонку, выдернуть зубами чеку и метнуть ее в самую гущу подбежавших к его окопу вражеских солдат. Вслед за первой в гитлеровцев полетела и вторая граната…

В санчасть Дмитрия Федоровича Байбородина отправили в бессознательном состоянии, со слабыми признаками жизни. Трудно было понять, как он мог, имея несколько тяжелых ран, продолжать бой?! Но он продолжал сражаться до конца, вместе с другими отражая последнюю, пятую за день атаку врага.

— Вот такие у нас люди, — закончил свое сообщение майор Бауров.

Забегая вперед, скажу, что через несколько дней заместитель командира полка по политчасти майор А. Ф. Ракин доложил мне по телефону печальную весть: комсорг Дмитрий Федорович Байбородин, не приходя в сознание, скончался от полученных в бою ран. Политотдел армии издал листовку о боевом подвиге комсомольского вожака полка и его боевых друзьях. Заключительные слова листовки звучали боевым призывом к новым героическим свершениям: «Воин! Так надо бить подлых гитлеровцев, как бил их славный сын великой партии Ленина комсорг Байбородин!» Поэт армейской газеты «Фронтовик» Иван Нехода посвятил герою стихотворение, в котором были такие строки:

Имя героя высечено на придорожном обелиске, установленном в начале 1944 года неподалеку от населенного пункта Турки-Перевоз.

Но все это будет. А тогда, в морозную декабрьскую ночь, мне и майору В. С. Кислинскому нужно было спешить, чтобы успеть ровно через два часа, как договорились, собраться на опушке леса у «виллиса».

Первым доложил о состоянии дел в стрелковом полку 379-й дивизии инженер-майор Г. Д. Михайлов. Эта часть за день отразила несколько вражеских атак. Боевой дух у личного состава высокий. Бойцы, командиры, политработники хорошо понимают свою ответственность за оборону села Сомино.

Старший лейтенант А. Ф. Гринченко, побывавший в 18-й гвардейской стрелковой дивизии, доложил, что гвардейцы удерживают Сомино, за день отбили шесть атак, просили передать Военному совету, что на своем участке не пропустят врага.

— Все ясно, товарищи. Будем возвращаться, — подвел я итог нашей своеобразной разведке.

По возвращении на командный пункт армии, уже в третьем часу ночи, я позвонил по ВЧ Л. 3. Мехлису, доложил обстановку в районе Сомино. Он внимательно выслушал меня, поблагодарил за информацию. Словом, остался доволен докладом.

Попытки противника окружить и уничтожить войска 3-й ударной армии не прекращались. Упорно атакуя наши позиции в районе Сомино, гитлеровцы одновременно оказывали яростный нажим и на части 171-й стрелковой дивизии, державшие оборону на левом фланге армии. Это соединение вошло в состав 3-й ударной в последних числах ноября и сразу же заняло один из решающих участков. Командовал дивизией полковник Александр Иванович Мальчевский, пользовавшийся большим уважением и авторитетом среди своих подчиненных.

По приказанию командующего поарм направил в 171-ю стрелковую подполковника П. С. Матюхина и майора И. Ф. Халипова. Им поручалось, поскольку дивизия в армии новая, проверить состояние дисциплины в ее частях и подразделениях, оказать помощь политсоставу в развертывании партийно-политической работы. Первое же сообщение Матюхина и Халипова гласило: части дивизии организованно отбивают атаки врага, морально-политическое состояние личного состава высокое, настрой боевой, соединение укомплектовано замечательными кадрами командиров и политработников.

Дальнейшие бои подтвердили: характеристика, данная работниками политотдела армии, вполне справедлива.

В первых числах декабря ожесточенным атакам противника подверглись позиции 380-го полка дивизии, которым командовал полковник Ф. М. Зинченко. Крупные силы вражеской пехоты при поддержке танков и авиации, казалось, вот-вот прорвут его оборону. Особенно трудное положение создалось на позициях стрелкового батальона майора Старостенко. Здесь две роты фашистских автоматчиков все-таки просочились через боевые порядки к его КП. Остановить продвижение противника с фронта не было никакой возможности. Тогда комбат решил пойти на риск. Отбиваясь от наседающего противника примерно третью своих наличных сил, он в то же время приказал командирам рот капитану Н. М. Ганжуге и старшему лейтенанту М. А. Ивасику срочно вывести свои подразделения в лес, совершить рывок вперед и ударить по врагу с флангов. Это и решило успех, атака гитлеровцев захлебнулась. Только в рукопашной схватке подразделения Ганжуги и Ивасика уничтожили 60 фашистских солдат и офицеров, а свыше 20 взяли в плен.

С отвагой и мужеством дрались и другие батальоны полка. Воины полка Ф. М. Зинченко только при отражении первой атаки истребили до 300 гитлеровцев. Задуманный противником прорыв не состоялся.

Не прекращались ожесточенные бои и в районе Сомино, особенно на участке 379-й стрелковой дивизии. Здесь фашистам на первых порах даже удалось несколько потеснить части этого соединения, занять деревню Замощица. Но в результате предпринятой тут же контратаки положение было восстановлено.

По нескольку раз в день гитлеровцы превосходящими силами пехоты при поддержке танков и авиации атаковывали позиции 18-й гвардейской, 28-й и 326-й стрелковых дивизий, входивших в состав 90-го стрелкового корпуса. Все это свидетельствовало о том, что немецко-фашистское командование всерьез надеялось расчленить, а затем окружить и уничтожить нашу армию. Сложившаяся обстановка вызывала все большую озабоченность не только у нас, но и у командования фронта. М. М. Попов и Л. 3. Мехлис часто звонили командарму Н. Е. Чибисову, требовали подробно докладывать о положении в районе Сомино, интересовались даже мельчайшими деталями событий. В случае необходимости фронт обещал оказать любую помощь войскам армии.

9 декабря к нам прибыл начальник политуправления 2-го Прибалтийского фронта генерал А. П. Пигурнов. Внимательно выслушав мой доклад о работе политотдела и ходе партийно-политической работы в войсках, о героизме защитников села Сомино, Афанасий Петрович удовлетворенно произнес:

— Ну что ж, дела у вас идут неплохо. Надо полагать, еще несколько дней атак — и фашисты выдохнутся. Главное сейчас — не дать им возможности замкнуть кольцо окружения, а там придет и ваше время наступать.

Позже, беседуя с командующим армией Н. Е. Чибисовым и членом Военного совета А. И. Литвиновым, начальник политуправления фронта еще раз заметил, что в скором времени предстоят наступательные бои. Потом неожиданно спросил у Чибисова:

— Как вы, товарищ генерал, оцениваете действия девяностого стрелкового корпуса?

— Корпус действует хорошо, заслуживает похвалы. Его войскам приходится ежедневно отражать по пять-шесть атак противника.

Выслушав ответ, Афанасий Петрович высказал предложение: объявить корпусу от имени Военного совета армии благодарность за стойкость и мужество.

Это предложение было единодушно поддержано. В тот же вечер поарм подготовил приказ-обращение, в котором всем бойцам и командирам 90-го корпуса от имени Военного совета армии за успешные действия при отражении вражеских атак в районе Сомино объявлялась благодарность. 10 декабря обращение было утверждено, размножено и направлено в войска. В нем, в частности, указывалось, что «личный состав 18-й гвардейской, 28-й и 326-й стрелковых дивизий, славная наша пехота и танкисты… проявили массовый героизм, мужество и отвагу, стойко удерживают занимаемые рубежи». В заключительной части приказа-обращения говорилось: «Военный совет благодарит войска 90-го стрелкового корпуса за проведенные бои и уверен, что каждый занимаемый вами рубеж будет превращен в неприступную крепость. Военный совет уверен: когда Родина прикажет перейти в решительное наступление, никакая фашистская сила не остановит наш победоносный удар за честь, свободу и независимость Отчизны!»

Решительное наступление! Несмотря на усталость, на предельную измотанность ежедневными оборонительными боями, мы все жили этой мечтой.

Благодарность Военного совета, развернутая вокруг приказа-обращения партийно-политическая работа сыграли немалую роль в дальнейшем повышении боевого духа личного состава. В частях и подразделениях корпуса состоялись митинги, собрания, проводились коллективные читки этого документа. На них бойцы, командиры и политработники единодушно заявляли, что приложат все силы для разгрома врага.

Когда во второй половине дня я приехал в политотдел 90-го корпуса, его начальник полковник С. Г. Кочуровский уже успел побывать в ряде частей, принять участие в митингах. Он рассказал о своих впечатлениях, о настроении личного состава и отметил, что правильно решил Военный совет, поблагодарив войска корпуса. Люди устали от трудных боев, и то, что их многодневный ратный труд замечен, достойно оценен командованием, вызвало новый подъем боевого энтузиазма.

Рассказывая о последних боях, Семен Герасимович называл имена и фамилии тех, кто отличился в них, с любовью и уважением говорил о многих агитаторах взводов и отделений. Он знал людей так, будто воевал с ними годы, хотя в действительности совсем недавно возглавил политотдел корпуса.

По складу своего характера Кочуровский не был пламенным оратором, не очень-то любил выступать перед большой аудиторией. Зато обладал способностями замечательного организатора партийно-политической работы. Внешне медлительный, он тем не менее успевал всюду. Ежедневно бывал в дивизиях и полках. Много времени отдавал индивидуальной воспитательной работе с командирами и политсоставом частей и соединений.

— С Семеном Герасимовичем работается легко и интересно, — не раз говорил мне командир корпуса генерал Шерстнев о своем начальнике политотдела. — Человек он инициативный, не заносчивый, хороший знаток военного дела. Поэтому, когда он выезжает в ту или иную дивизию, я уверен, что там будет полный порядок.

В многодневных кровопролитных боях в районе Сомино, Турки-Перевоз политотделу корпуса, политорганам дивизий — всему политсоставу и партийно-комсомольскому активу принадлежала огромная заслуга в мобилизации личного состава на отпор врагу. Трудности были неимоверные. Находясь на большом удалении от баз снабжения, дивизии и полки часто испытывали острый недостаток в боеприпасах и продовольствии. Однако громили гитлеровские части с титаническим упорством, при отражении каждой атаки наносили захватчикам огромный урон.

Вот, например, что показал при допросе захваченный в плен командир батальона 68-го пехотного полка 23-й фашистской дивизии: «С 1 по 16 декабря наш полк потерял 750–800 солдат. Примерно столько же и 67-й пехотный полк. Потери 69-го пехотного полка — около 500 человек».

Кстати, давший эти показания немецкий офицер изъявил желание обратиться к своим бывшим подчиненным с призывом сдаться в плен. Написанное им обращение «К немецким солдатам» мы издали специальной листовкой и с самолета забросили в расположение вражеских войск. И это дало определенные результаты: несколько солдат противника, воспользовавшись разумным советом своего бывшего командира батальона, добровольно сдались в плен. Каждый из них предъявил листовку как пропуск,

15 декабря на самом тяжелом участке боевых действий — в районе села Сомино ненадолго наступила тишина. Потеряв надежду прорваться к озеру Язно, «отрезать и уничтожить 3-ю ударную русскую армию», немецко-фашистские войска перешли к обороне. Однако отсидеться, перевести дух и собраться с силами им не пришлось. Вскоре остатки 23-й и 32-й пехотных дивизий врага были отброшены нами еще дальше, за Турки-Перевоз.

Утром 16 декабря севернее Турки-Перевоза, в районе Усть-Долысса, перешел в наступление 93-й стрелковый корпус под командованием генерал-майора П. П. Вахромеева. Он имел задачу прорвать оборону противника, достичь рубежа Демешкино, Говоруха и в ходе наступления уничтожить усть-долысскую группу вражеских войск.

День выдался морозный. Ледяная корка достаточно крепко сковала заболоченную землю, что позволило поддержать действия стрелковых частей танками.

Поздно вечером ко мне в поарм было доставлено полит-донесение начальника политотдела корпуса полковника С. С. Голубова. На нескольких страницах, написанных от руки, последовательно излагались важнейшие события первого дня наступления, кратко описывались боевые подвиги бойцов и командиров и проведенная за этот период партийно-политическая работа.

В самом начале наступления, как сообщал полковник Голубов, замечательный пример самоотверженности показал гвардии рядовой Сергей Борщ, бывалый солдат, участник трех войн. После команды «В атаку, вперед!» он первым бросился в ледяную воду бурной, никогда не замерзающей речки Уща и быстро достиг противоположного берега. Вслед за ним таким же способом преодолел Ущу весь батальон и сразу вступил в бой.

Вместе с другими бойцами эту водную преграду форсировали и девушки-снайперы. Выйдя из ледяной воды на противоположный берег, они сразу же приступили к своему обычному делу: меткими выстрелами уничтожали вражеских снайперов, пулеметчиков, автоматчиков, фашистских офицеров. Девушки мстили врагу за гибель своей подруги Клавы Ивановой. Той самой Клавы, из винтовки которой писатель Владимир Ставский уничтожил последнего в своей жизни фашиста. А на боевом счету самой Клавы Ивановой к моменту ее гибели уже было 42 истребленных гитлеровца.

На подступах к населенному пункту Демешкино противник бросил против наступавших частей 93-го стрелкового корпуса свежие резервы. Наши войска были вынуждены перейти к обороне. Однако бои не прекращались. Ведь активная оборона предполагала не только отражение вражеских контратак, но и ответные удары. В нанесении их особенно отличились поддерживающие стрелковые части танкисты 118-й бригады.

В один из таких дней экипажу тридцатьчетверки под командованием лейтенанта Ткаченко было приказано выбить гитлеровцев с высоты, на которой был установлен станковый пулемет. Путь к ней лежал через замерзшее болото. Лейтенант заранее лично проверил надежность льда, убедился, что болото промерзло очень глубоко.

Танк двинулся вперед. И вдруг метрах в сорока от высоты лед под машиной проломился. Все попытки выбраться из болота ни к чему не привели. И тогда лейтенант Ткаченко, послав сержанта Кавлюгина в часть за помощью, принял решение: вести огонь по врагу с места.

Вскоре командир танка был ранен. Ночью его с помощью пробравшихся к застрявшей машине санитаров отправили в санчасть. В тридцатьчетверке остались двое: механик-водитель сержант Безукладников и радист-пулеметчик сержант Чернышенко. Они продолжали обстрел врага, но на рассвете Безукладников погиб.

Целые сутки Виктор Чернышенко один отбивал атаки гитлеровцев, стремившихся подобраться к танку. И только в конце следующей ночи к нему пробрался новый механик-водитель — старший сержант Алексей Соколов. Он с трудом запустил двигатель, попытался выехать из болота. И снова ничего не получилось. А подцепить танк и вытащить его из болота с помощью тягача не было никакой возможности, так как гитлеровцы к тому времени уже подтянули к высотке несколько орудий и простреливали замерзшее болото перекрестным огнем. По тридцатьчетверке, однако, не стреляли. Видимо, надеялись захватить ее в исправном состоянии.

Дни сменялись ночами, долгими и морозными. Алексей Соколов и Виктор Чернышенко оставались в осажденном танке, вели огонь из пулемета и орудия, из автоматов, а затем стали отбиваться гранатами.

Так прошло тринадцать суток. Леденящий холод пронизывал насквозь, подходили к концу боеприпасы, совсем не осталось продуктов. С каждым днем таяли силы воинов, но они продолжали держаться.

И когда на четырнадцатые сутки враг был отброшен с занимаемого рубежа, друзья бережно извлекли из застрявшей тридцатьчетверки полуживых комсомольцев Чернышенко и Соколова. Они выстояли в неравной борьбе! За этот подвиг им было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Алексею Соколову — уже посмертно.

Весть о выдающемся подвиге двух танкистов быстро облетела армию, весь 2-й Прибалтийский фронт. На привалах и в землянках, в госпиталях и медсанбатах агитаторы читали воинам изданную поармом листовку и напечатанную в армейской газете корреспонденцию об изумительной выдержке и стойкости этих славных сынов Ленинского комсомола. Их подвиг звал к новым героическим свершениям.

И еще одна листовка тех дней. Она посвящена боевым делам красноармейца-автоматчика, комсорга роты Владимира Трофимова. В боях за Турки-Перевоз он лично уничтожил 26 гитлеровцев. Но и сам погиб, заслонив грудью командира. В. Трофимову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Эту листовку о герое-комсорге написал тогда мой помощник по комсомольской работе майор Н. Д. Большаков. Закапчивалась она следующими словами:

«Пройдут годы, позарастут травой воронки, покроются свежей листвой искалеченные ветви деревьев, но слава о Трофимове — смелом комсомольце, геройски погибшем в бою за Родину, будет жить в сердцах людей. С трепетом, с волнением будут смотреть люди в музее на пробитый осколком его комсомольский билет № 16216607… Вечная слава герою!»

И это сбылось. Ныне в Великих Луках в музее имени Александра Матросова на видном месте висит и портрет Героя Советского Союза Владимира Трофимова. Его имя золотом начертано на мраморной доске.

Нелегким был конец 1943 года для нашей армии. В боях северо-западнее Невеля — наступательных и оборонительных — ее части и соединения понесли значительные потери Но вместе с тем декабрьские сражения вошли одной из самых героических страниц в славную летопись 3-й ударной. За проявленные стойкость и мужество около 15 тысяч воинов армии удостоились высоких государственных наград.

12 января 1944 года 2-й Прибалтийский фронт частью своих сил начал решительное наступление на Новосокольники. От 3-й ударной армии в нем принял участие лишь 100-й стрелковый корпус, в командование которым тогда только что вступил генерал М. Ф. Букштынович. Начальником политотдела корпуса был назначен полковник Н. И. Угрюмов.

Перешедшие в наступление войска фронта получили следующую задачу: активными действиями сковать 16-ю немецкую армию и не допустить переброски ее частей под Ленинград и Новгород, тем самым содействовать окончательному деблокированию города на Неве. И эта задача была успешно выполнена. Мы, ветераны 3-й ударной армии, по праву можем гордиться тем, что и ее войска внесли свой вклад в великое дело — 900-дневная блокада города-героя Ленинграда была снята.

Позднее, в марте, из состава нашей армии выбыла прославленная в боях 118-я танковая бригада. Мы не без грусти прощались с ее командиром полковником Л. К. Брегвадзе и начальником политотдела полковником П. Ф. Тюрневым.

В ту пору Петру Федоровичу Тюрневу было всего лишь 32 года. Молодой, энергичный, неутомимый в делах, он слыл у нас прекрасным знатоком танковых войск и столь же замечательным политработником. В послевоенные годы мне неоднократно доводилось встречаться с ним, уже Героем Советского Союза, генерал-лейтенантом. Он остался прежним. То же мужество, та же неукротимая энергия, чуткость к людям, высокая организованность.

Во время одной из встреч, вспоминая о боях северо-западнее Невеля, Петр Федорович задумчиво сказал:

— С возрастом годы, кажется, бегут еще быстрее. Многое забывается. Но нетленной остается память о войне, о ее героях. В том числе и о боях в районе Невеля. Трудно было тогда. И все же мы сломили упорство врага!

Да, было трудно. Фашисты сопротивлялись отчаянно. Несмотря на понесенные потери, они были еще достаточно сильны. Однако ничто не могло остановить боевой порыв советских воинов, стремившихся разгромить врага, отстоять честь и независимость своей Родины!

Почти 160 километров, пройденных с боями 3-й ударной армией от Великих Лук до затерявшегося в заболоченных лесах небольшого городка Пустошка, остались позади. Путь наш лежал дальше на запад. Предстояли новые бои, теперь за освобождение от фашистских оккупантов Советской Латвии.