Со стороны мы были, видимо, похожи на благополучную пару. Он — бледный, красивый, в чёрном банном халате, с полотенцем на голове. Я — бледная, местами красивая, в белом банном халате и с полотенцем на голове. На столе — пицца и сок, салат из помидоров. Тихо булькает телевизор на холодильнике. Вокруг комфорт и чистота. А вот наш разговор.

— Я видела в последнее время слишком много трупов.

— От этого никто не застрахован. Могу только посоветовать не принимать близко к сердцу увиденное. Думай о работе. Мы должны много работать. У нас ещё многое не сделано. Материал, кстати, не сделан. Звонил Рушник, он договорился на вторник с Софроновой. Ты знаешь, кто такая Софронова?

— Что-то слышала.

— Это очень талантливая женщина и совершенно невменяемая. Богемная жизнь сделала своё дело. У неё напрочь отсутствует чувство самоконтроля, она бестактна, занимается саморазрушением.

— Зачем я должна общаться с таким человеком? Положить тебе салата?

— Нет, спасибо… Мы должны быть объективны. Она богемная «звезда», её многие знают. В конце концов, нужно отдать должное её таланту.

— А вдруг её тоже убьют?

— Не думай об этом. Не забивай голову. Твоя цель — сделать работу качественно… Подай мне сок.

— Держи… Лёва, почему это всё происходит со мной? Эти убийства…

— Убийства происходят не с тобой, а с этими несчастными. Ты просто оказываешься в нужное время в нужном месте.

— В ненужное время и в ненужном месте! Но почему я там оказываюсь?

— Потому что у тебя такая работа. Милиционеры, врачи, пожарные и журналисты всегда оказываются в нужном месте, это их профессиональный долг. И чем раньше они в этом месте окажутся, тем больше они профессионалы…

Лёва вдруг замолчал, схватил пульт и сделал звук телевизора погромче.

На экране была картинка знакомого спорткомплекса. Где-то сзади угадывались милицейские мигалки. На переднем плане корреспондент что-то говорил и держал «Вечерку»!

— …Остаётся только догадываться, как корреспондентам газеты удаётся так оперативно реагировать на происшедшее. В ближайшее время мы попытаемся пригласить их в нашу студию. А теперь послушайте судмедэксперта Розочко.

Лёва не ел, смотрел внимательно, и лицо его медленно теряло цвет.

— Хотелось бы мне посмотреть на этих корреспондентов… — он медленно взял пальцами помидорный кружочек из салатницы. — Исключительно циничные люди, надо сказать… Но профессионалы — вот тот самый случай… Ты думаешь, они бросятся делать прямой массаж сердца? Они станут спрашивать умирающего об ощущениях! С точки зрения популярного гуманизма это — бесчеловечно. С точки зрения журналистики — профессионально… Одно мне непонятно — КАК у них всё это получается?

Он мягко сдавил помидор и меланхолично смотрел на сок с жёлтыми семенами, поползший вниз, по кисти… потом по костному бугорку запястья… прямо в рукав халата.

В кадре телевизора судмедэксперт держал напольные весы, на которых когда-то валялись пальцы адвоката.

— Орудием убийства были вот эти весы, — говорил он. — Преступник нанёс ими удар сзади по голове погибшего, потом расчленил тело. Убийство предположительно произошло в восемь утра. В последний раз адвоката Резанникова видели в тренажёрном зале в семь пятьдесят…

В восемь мы только-только подъезжали к редакции. Потом взяли фотоаппарат и через минут двадцать были у спорткомплекса. Пока нашли комнату…

Я вспомнила открывшуюся мне в комнате картину и помчалась к унитазу! И горячая волна тошноты! Рядом со мной мчался Лёва! И, судя по всему, он не собирался помогать мне, а тоже бежал к унитазу! Столкнувшись лбами, тяжело дыша, мы оба повисли над голубыми унитазными просторами.

— Ну как ты? — спросил через минуту Лёва, не поднимая головы.

— Нормально…

Приступ прошёл. Мы оба успешно укротили свои организмы и не омрачили наш медовый месяц совместным пачканьем унитаза. Лёва сунул голову под струю холодной воды и отряхнулся, как пёс.

— Я очень болен, — сказал он крану с тоской.

Милый! Несчастный! Я подбежала к нему, прижала к себе его мокрую голову, зацеловала его волосы «соль с перцем», его глаза «глупость с мудростью»… Он не брыкался, но и не раскисал. Остался в той же напряжённой позе, только слабо похлопал меня по руке.

Я была настроена очень решительно. За всю жизнь во мне насобиралось столько нереализованной нежности, а в последние дни в этих залежах ещё и начались взрывоопасные реакции… Я готова была бросить работу, забыть о карьере, сесть и доставлять удовольствие ему. И себе. Любить его. Ласкать его. Гладить его. Уважать его. Слушать его. Растопить лёд в нём и повсеместно вокруг него, включая льды Северного и Южного полюсов. Как мне хотелось любви, покоя и нормальной, тихой жизни! И ответной нежности с любовью!

— Хороший мой! Бедненький! — я вытирала его голову, вертела его всего в руках, как ребёнка. Он не сопротивлялся. Молчал. — Сейчас я тебя согрею, обниму, и ты мне всё расскажешь. И мы вместе подумаем, к каким врачам обращаться, где доставать лекарства… Я буду носить тебе передачи. Буду массировать тебя, блюда разные диетические готовить, хочешь? Мы пошлём на фиг все эти работы, всех этих маньяков, правда? Пускай милиционеры с Рушником делают интервью и ловят убийц. Мы уедем, да? Куда-нибудь в санаторий.

— Не сюсюкай со мной… — он взял из моих рук полотенце, повесил, провёл рукой по мокрым волосам и стал прежним Лёвой. Ему понадобились три минуты, чтобы слиться с окружающей средой — тупой, жёсткой, убивающей… самые светлые чувства… Я мрачно поплелась вслед за ним на кухню.

По телевизору уже показывали кино. Боевик, ясное дело. В главных ролях Никита Сиракузов и Йоко Иванова. Льётся клюквенная кровь, таращатся пистолеты. Новое кино, натужная добыча адреналина. Станиславский бы умер, не дожидаясь кульминации. Господи, зачем они это всё снимают и потом смотрят? Я выключила телевизор.

— Ты обиделась? — Лёва обернулся на пороге своего кабинета.

— Нет. Я привыкаю.

— У меня сложный характер.

— Отвратительный у тебя характер. Ужасный. Но если бы только я была уверена в том, что тебе нужна, я бы тебя перевоспитала.

Он вдруг улыбнулся. Посмотрел краем глаза на свой фетиш — стол с бумагами и ноутбуком. Сначала посмотрел, потом понял, что сможет ещё несколько минут душить в себе чувство любви к работе, и потом уже улыбнулся одними губами. И белыми зубами. Слишком какими-то белыми. Вставные они у него, что ли? Это прекрасно, когда мужчина следит за своей внешностью, но такое количество вставных зубов в его возрасте настораживает.

— Я не всегда был таким. Лет до тридцати я не пропускал ни одной вечеринки и все девушки были моими. Я дружил со всеми выдающимися людьми и курил травку… Да что там — травку… Я каждый день ночевал в новом месте, и кто только не составлял мне компанию!.. Всё закончилось в один день. Я проснулся и понял, что смертельно устал. Что я не хочу никого видеть. Что мне неинтересно жить. Чего я только не делал, чтобы восстановить этот интерес. Безрезультатно. А когда интерес утрачен, природа автоматически перестаёт тобой заниматься. Я стал терять силу, соки. Сегодня во мне не осталось ничего, я пустой внутри.

Я с сомнением посмотрела на его плотный торс. Дорогой мой! В тебе этих соков килограммов девяносто! Тебе бы лопату в руки, как говорили мои парикмахерши, и в бой! Осмысленный физический труд, традиционная работа мышцами, вот чего тебе не хватает, мой высокоразвитый друг!

— Я ещё очень силён энергетически, всё благодаря здоровому образу жизни. Но это другое… Нет главного — смысла. И желания. Хотя умирать не хочу. В этом тоже нет смысла.

— А дети — не смысл?

— Иногда я думаю, что смысл. Не знаю, скорее всего — да. А потом понимаю, что не хочу, чтобы мои дети жили в этом мире. Здесь столько несовершенства, грязи, вони, падали, крови… Разве тебе нужно это объяснять?

Мне не нужно было это объяснять.

— Тогда давай заведём кота.

— Кота? Только после моей кремации!

Когда он уснул, я позвонила Максу. Трубка ответила после пятого гудка женским голосом.

— Можно Макса?

— Макс занят.

— А когда он освободится?

— Утром!

В трубке раздались гудки. Вот мерзавка! Я набрала номер ещё раз.

— Вот что, девушка! — заорала я сразу, как только трубку сняли. — Я не знаю, чем сейчас занят Макс и какое вы имеете право решать за него, разговаривать или нет, но думаю, что никакого! Поэтому, если не хотите неприятностей, зовите Макса! Я звоню по рабочему вопросу, и никакая очередная подружка не встанет у меня на пути в таком деле, ясно? Макса!

Трубка молчала.

— Мне повторить ещё раз? Или вы хотите, чтобы я приехала?

— Да нет, пожалуй, не хотим… — ответила трубка удивлённым голосом Макса. — У нас как бы гармония, третий не нужен… Хотя… Почему бы и не поизвращаться? Приезжай.

— Макс?

— А кого ты хотела услышать?

— Тебя…

— Ну, говори… Только не очень долго… И — учти, — я никуда не поеду. Рабочее время закончилось.

— Я и не прошу… Мне нужно узнать кое-что о Лёве…

— Боже мой, почему именно сейчас?

— Именно сейчас.

— Открой энциклопедию на букву «В»… Ирка! Отстань!

В трубке зазвенел женский смех, там завозились. Макс прикрыл трубку ладонью и что-то весело заорал невидимой Ирке.

— Макс?

— Ну? — нехотя вернулся он.

— Мне больше не у кого спросить.

— Да что ты хочешь узнать, господи?

— Ну… всё. О его прошлом, его проблемах, его болезни…

— Какая болезнь? Он здоров как бык! С головой проблемы, это да. Но я в этих штуках не специалист… Слушай, я тут пытаюсь отвлечься от переживаний, которые, кстати, ты мне организовала… У меня сейчас эротическое влечение пропадёт! Ты мне заплаченные деньги вернёшь?

Я повесила трубку. Отвратительный всё-таки тип. И неужели он покупает женщин за деньги? По-моему, он мог бы и без денег… Он красив, интересен, хотя порядочная скотина, конечно… Какая-то Ирка…

Зачем я думаю о нём? Лёва! Лёва, не Макс — вот кто должен меня интересовать!

Я прошлась по квартире, стараясь понять хозяина по его вещам. Хозяин не расшифровывался. Я подолгу пялилась на каждый предмет в доме, но всё молчало. Лёва как будто нарочно окружил себя вещами красивыми, дорогими и безликими. Если только я решу здесь остаться — всё поменяю.

Мне пришлось потратить очень много времени, прежде чем я раскопала в этой квартире фотографии. Они были свалены в коробку из-под микроволновки и пылились в обувном шкафу в гардеробной.

Действительно, много женщин и веселья. Крыс много, крысиного потомства. Вот совсем свежие фотографии — та самая белая крыска в клетке у камина. На обороте подпись — Констанция. Вот она, моя соперница. Что же НА САМОМ ДЕЛЕ может астроном делать с крысами? Вот мой астроном в начале карьеры, худой, с причёской под Леннона. На более поздних снимках Лёва хорошо одет и как бы отстранён, держится особняком. На ранних — полуоргии, пикники, шашлыки, перформансы, церемонии и пьянки… На поздних — респектабельные вечеринки, фуршеты, хищные бизнесвумены. Несколько чёрно-белых снимков. Тут Лёва совсем зелёный. Похож на киноартиста. И стоит на краю крыши многоэтажки, ненормальный! А вот седая женщина с Лёвиными глазами. Мать? Вот ещё гранд-дама с причёской заведующей садом, лицо жутко знакомо… Обнимает Лёву, держит в руках бокал… Бронислава Брониславовна Брочек!

Дальше смотреть я не стала. Наверняка там будет и Лагунин и этот адвокат — почему бы им не сфотографироваться с главным редактором «Женского журнала»? Меня снова начнёт мутить. Нужно лечь и постараться заснуть.

Перед сном я пробралась на кухню и выпила целую бутылку кефира. В смятении я тайно пью кефир, и это помогает.