Не знаю, сколько времени я была лежачей больной. В основном спала, в свободное от сна и старушкиных историй время пыталась наладить дружеские связи с Чапой. Нельзя сказать, что это был плохой пёс. Просто есть такой собачий статус — мерзкая шавка, моська, любимица старой леди, гиеноподобное куцехвостое дрожащее существо… Точно так же зафиксирован в природе статус «нового русского», или «мальчика-ботаника», или «общей подруги». Можно лезть из кожи вон и пытаться быть непохожим. Но, в конце концов, стереотип проглотит вас, и, если вы «новый русский» — вы заведёте соответствующую машину, если вы «ботаник» — вы махнёте рукой на девушек, а если вы «общая подруга» — вы махнёте рукой на разные моральные принципы. Чапа смирился с тем, что он — мерзкое существо. Но мне удалось добиться от него политкорректности хотя бы в вопросах моих перемещений по квартире. Была ночь, Юлия Марковна спала, нежно посапывая, а мне срочно понадобилось в санузел. Стоило мне коснуться пятками пола, как Чапа изверг первый предупредительный хрип. Как мне не хотелось будить Юлию Марковну! Я медленно присела рядом с Чапой, строго посмотрела в его мутные глаза и сказала:

— Молчи!

И он замолчал. И не произнёс ни звука. Я добралась до нужного мне района квартиры и провела там значительно больше времени, чем нужно было. Пёс молчал.

Я рассмотрела в зеркало своё лицо — с синяками под глазами, с исцарапанным лбом. Над исцарапанным лбом — нечёсаные кудри. Решила неожиданно, среди ночи, привести себя в порядок, отмылась, причесалась, и стоило мне завершить очищение зубов, как — УХ! — голова заработала.

В принципе, есть какой-то смысл в том, чтобы содержать тело в порядке. Мобилизует мозг. Если уже ничто другое его не мобилизует.

Сначала я просто маялась у окошка. Потом пробралась на кухню и включила чайник. Потом без напряжения и даже без особого желания обнаружила стопку журналов и газет. Журналы были «Женские», газеты — «Вечерка» со всей моей «убийственной» эпопеей. Не могу сказать, что меня не озадачило такое внимательное отношение к данному вопросу, но будить старушку, напомню, не хотелось. Спрошу завтра. А сейчас я развернула газеты, взяла свой чай и со сладкой мазохистской болью погрузилась в ощущения журналистки-свидетельницы.

Надо же, Лора Ленская успела вчера написать два материала. Один — о депутате, удушенном колготками. Второй — о сбитом таксисте. Специально для второго материала редакция напряглась и выдала спецвыпуск из четырёх полос. Когда же Макс успел всё это? Предположим, первый материал они написали ещё в квартире Инги Васильевны. Наверняка у неё есть компьютер, быстренько накропали и отправили в редакцию Интернет-почтой. Я пробежала глазами статью. Написано в спешке, но всё равно неплохо. Много пафоса и фотографий разного качества. Со странной настойчивостью популярные СМИ поддерживают общее возвышенно-истерическое состояние. Мне сделалось грустно, зверь по имени Лора Ленская жил, процветал, рождал величественно-ужасные тексты, которые вызывали к жизни общее ковбойско-киллерское настроение. Неправильное настроение. Чем больше я читала «собственные» опусы, тем больше ненавидела этот персонаж, удачно сделанный, харизматичный! Я готова была убить эту красивую женщину с сиропным именем и фамилией, я хотела громко орать, что нету никакой Лоры, что я — Лора и я убиваю Лору. Но я не делала ничего такого. И потому, что боялась лишними телодвижениями возбудить Чапины подозрения, и потому, что понимала — Лора давно уже живёт самостоятельной жизнью.

И всё-таки она не казалась мне неприступной эта Лора. Просто я ещё твёрдо не решила, хочу ли я её уничтожить и как именно я это сделаю. Я разложила статьи в порядке их появления на свет. Надо признать, мастерства у Лоры с каждым разом становилось всё больше. Макс талантлив. Тем хуже для меня.

Я подумала, посмотрела на Чапу и не нашла ничего лучшего, чем позвонить Максу. То есть Инге Васильевне.

В три часа ночи.

Трубку снял Макс. Моё сердце треснуло и заныло. Было бы неплохо, если бы его там не оказалось.

— Привет, Макс.

— Привет и тебе, добрая девушка… Что опять стряслось?

— Хотела узнать, не мучает ли тебя совесть.

— А почему она должна мучить меня среди ночи?

— Ты сеешь неразумное, недоброе и невечное… Ты называешь себя Лорой Ленской и культивируешь ужас смерти.

— Ближе к делу, дорогая. Что тебе надо?

— Я хочу, чтобы больше не выходили материалы с подписью Лора Ленская.

— А с какой подписью должны выходить материалы?

— Я хочу, чтобы они вообще не выходили.

— То есть как — не выходили?

— Я хочу прекратить этот сериал со смертельными сенсациями.

— Ты думаешь, если сериал прекратится — прекратятся смерти? Ты, моя дорогая, собираешься бороться со следствием, а не с причиной.

Вдруг на той стороне света в квартире Инги Васильевны произошла борьба.

— Лора? — спросила трубка ингивасильевновским голосом.

— Наташа.

— Что вы имеете против наших материалов?

— Я не хочу больше участвовать в этом санкционированном безумии.

— Это безумие было всегда. Люди погибали пачками — если не во время эпидемий, то во время войны. Ничего безумного здесь нет, хотя всё это очень грустно.

— Я говорю о том треске и шуме, с которым истории Лоры Ленской прут по жизни! Я говорю о том нездоровом интересе, который эти истории вызывают.

— Всё необычное вызывает интерес, просто одни умеют им пользоваться, а другие — нет… Мы умеем. Мы — журналисты. Наше дело — зарабатывать деньги на информации!

С ней было бесполезно спорить — с этой красавицей, лежащей под боком у Макса.

— Я хочу, чтобы материалы Лоры Ленской больше не появлялись.

Трубка помолчала.

— В таком случае, Наташа, мы справимся без вас. Всего хорошего.

Гудки.

Я швырнула телефон на стол, и тут же обнаружился Чапа и завопил дурным голосом.

— Спать! — зашипела я на него. — Пшёл на место! Спать!

Чапа моргнул и умчался. А я забегала по кухне, кусая локти, кулаки и ногти, проклиная мир и пытаясь при этом не разбудить Юлию Марковну. Но, кажется, разбудила. В комнате тяжело застонали, заворочались, и я на носочках (не переставая кусать локти) пробралась к старушкиному ложу.

Юлия Марковна спала крепко, но неспокойно. Рядом с ней на подушке сопел Чапа. Этот момент — учитывая Чапину сторожевую активность и нелюбовь к гостям — сильно меня удивил. Не должен был этот монстр спать, пока я мечусь по кухне. Он мог бы сделать усилие и молчать в углу, это уже известно, но заснуть он бы не мог. Но он заснул.

— Нет, Лёва! Нет! — закричала вдруг Юлия Марковна. — Не делай этого, Лёва!

Я серьёзно разволновалась. Вряд ли это здорово, когда люди разговаривают во сне. Юлия Марковна металась на подушках и скребла одеяло ногтями. На мой робкий зов ответила новой порцией лихорадочных «Нет! Нет! Не надо!».

Я пыталась вспомнить, что делают в таких случаях: поправляла одеяло, тормошила Юлию Марковну, весело разговаривала с ней и брызгала в неё водой. Безрезультатно. Старушка, демонстрируя неожиданную силу, выкручивалась, отбивалась, ныряла в свои подмокшие подушки и немедленно выныривала оттуда с безумным лицом и закрытыми глазами! Самое удивительное то, что верный Чапа при этом крепко спал, и не реагировал даже на явный дискомфорт, создаваемый неспокойной хозяйкиной головой! А Юлия Марковна всё хулиганила: она отправила одеяло на пол, одеревеневшей растопыренной пятерней смахнула с тумбочки стакан с водой и застучала ногами по спинке кровати. А потом вдруг села, очень спокойно и торжественно достала шпильки из узла на затылке — белые волосы кудряво рассыпались по её плечам. Юлия Марковна ещё посидела в постели, раскачиваясь, как королевская кобра перед прыжком, а потом рухнула в подушки и не шелохнулась до утра.

Я снова озадачила чайник и полчаса тупо просидела за столом с чашкой в руках и с пустотой в голове. Что мне делать? Что мне делать? Что мне делать? Допустим, случившееся с Юлией Марковной можно до утра не обдумывать… Возможно, ничего ужасного с ней не произошло — просто старческие кошмары. Утром я её спрошу о ночных ощущениях. Но сейчас нужно решить другую проблему — проблему маньячной Лоры Ленской и тех, кто ею собирается быть. Инга Васильевна, красавица, сообщила, что они справятся без меня. «Они». То есть она и Макс… Прекрасно! Пускай справляются! Я давно перестала испытывать удовольствие от участия в этом шоу. К тому же фактически они уже давно справляются без меня. Я, кстати, так и не поняла, какую роль играла во всём этом я. Не надо об этом думать… Пускай справляются!

Я снова развернула газеты. Макс, безусловно, талантливый борзописец. Точнее — подражатель. Этот стиль Лоре придумала я. Он только подхватил. Но кто будет об этом знать? Какая разница в том, кто колдует на кухне? Важно — что получается в итоге… А итог мне не нравится. Не импонируют мне и эти фотографии. В каждой статье — «автор у трупа», как отдельное пятно в моей будущей честной биографии. Как я могла согласиться с таким перформансом — не знаю. Хотя факт наличия Лориных автопортретов мне на руку. Теперь Инге Васильевне придётся либо менять стиль, за который она так держится, либо нанимать девицу, похожую на меня. И только для того, чтобы щёлкнуть её у трупа. Вряд ли быстро найдутся добровольцы, и Инга Васильевна не захочет ощущать ненужных свидетелей процесса. Так что мы ещё повоюем!

Андрей Лагунин, Бронислава Брочек, Велемир Резанников… Кого-то из них я знала, о ком-то слышала или читала. Все они — мертвы. Непостижимая метаморфоза материи. Было живым — стало мёртвым… Людей нет — имена и фамилии остались. Фамилии остались? Как будто сигнальный маяк включился внутри. Больше всего фамилий осталось в «Женском журнале»! И это естественно. Все участники безобразия знали, что существует некая взаимосвязь между журнальными таблицами и убийствами, но не знали — какая. В общем, догадаться несложно. «Лучшие…» Кто-то целенаправленно выкорчёвывал «лучших». И о «лучших» пытался писать журнал, вот и всё. Я промчалась глазами по журнальным колонкам и снова ощутила стук крови в висках. Вот они все — Лагунин, адвокат, учительница, доктор, ненормальная художница, повар, депутат, удушенный колготками… Мать честная! «Лучший водитель-таксист»! Я развернула вчерашний спецвыпуск. «Сегодня убит… Водитель такси… Зиновий Иванов…» В журнальной таблице — среди десяти фамилий номинантов на звание «Таксиста года» — Зиновий Иванов… Теперь уж точно — убивают «лучших»… Адвокат может иметь психически нестабильных врагов, певец, художница, депутат… Но кто будет измываться над невинным таксистом? Адвокат и таксист в своих врагах никак не совпадают. Их убивают не случайно, не из-за денег, не из желания отомстить. И убивает один и тот же человек. Или одна команда.

Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Ну, и что? Что ты узнала нового, Наташа? Допустим, ты вычислила принцип убийства — но его нетрудно было вычислить. Что ты можешь сделать для того, чтобы убийства прекратились?

Я заглянула в комнату. Юлия Марковна сладко посвистывала носом. Чапа валялся рядом на подушке, и его лёгкая шерсть шевелилась от старушкиного дыхания. Спят. Значит, можно со спокойной совестью устраивать мозговой штурм.

Итак, что я вижу в этих архитаинственных журнальных таблицах? Представители тридцати пяти профессий. От каждого «цеха» — по десять номинантов с датами рождения зачем-то. В конце года составитель таблицы обещает вычислить тридцать пять «человеков года». Вполне возможно, убийца выбирал в жертвы самых перспективных из каждой десятки… Но зачем?

Хорошо. Мы уже имеем восемь бездыханных тел. При всей кровожадности этого киллера-мутанта, мне было нелегко поверить в то, что впереди — ещё 27 убийств. Он просто не справится до конца года — умрёт от аллергии на кровь… Почему я так уверенно говорю о конце года как о конце большой джекопотрошительной акции? Потому, что это логично, потому, что наш монстр имеет очевидное желание испортить праздник «Человек года». Значит, он должен успеть обернуться до церемонии награждения. А это даже не Новый год. Это раньше… Он однозначно готовится к какому-то празднику или дате. Накануне Миллениума, мать его. Романтик.

Я заварила чай по десятому кругу. Спать не хотелось, на улице тихо шлёпал осенний дождик.

Даже если он задумал грохнуть лидеров каждой группы — все 35 голов, — он должен работать персонально с каждым. Не махнёт же он оставшихся за один раз? Будет кто-то девятый, потом — десятый, потом — одиннадцатый. И так далее. КТО будет девятым?

Я нашла графы в таблице с уже «вычеркнутыми» героями. «Лучший учитель», «Лучший адвокат», «Лучший политик», «Лучший музыкант», «Лучший художник», «Лучший медицинский работник», «Лучший повар», «Лучший водитель»… Полный бред. Никакой смысловой сцепки. Профессии абсолютно нестыкуемые. Разбросаны по всей таблице в произвольном порядке. По какому принципу он их выбирал? Я повертела журнал, пытаясь найти узелки. Может быть, вопрос оплаты? Начинал с высокооплачиваемых, потом — по мере убывания… Нет, мимо… Может, принцип популярности в народе? Сначала грохнул самого популярного… Нет, не пойдёт… Бред какой-то…

Под таблицей — слова нежности и любви к читателю. И подписи составителей таблицы — Матвей Сферо и Николай Рушник. Вот с кем бы пообщаться.

Я захлопнула журнал, пробралась к своей лежанке и попыталась заснуть. Как же… Мысли упорно буравили подкорку. Макс, Инга Васильевна, Лёва, Юлия Марковна, Чапа, убийца, «профессиональные сливки», над которыми нависла смертельная туча, таблицы и снова — Макс, Инга… Я тысячу раз изменила положение своего обесточенного тела, пересчитала всех баранов, перепела дрожащим шёпотом все колыбельные — тщетно. Всё. Спать я разучилась.

Я вздрогнула от звонка в дверь и Чапиного надрывного пения. Села, едва успела сориентироваться в пространстве и времени, как вдруг увидела родной ботинок, мелькающий в дверном проёме.

— Чапа! Чапа, прекрати! — взволнованный голос Юлии Марковны. — Максим, стукните его хорошенько! Чапа, фу!

— Если я его стукну, Юлия Марковна, вы лишитесь собаки, — звучал сладкий, любимый бархат Макса с оттенками пыхтения. — Чапа! Оставь меня в покое!

Они ещё возились какое-то время в коридоре. Потом Юлия Марковна унесла животное в ванную. Макс появился не сразу — менял ботинки на тапочки, хрустел курткой, пытаясь пристроить её на кружевные старушкины вешалки.

— Вот и я!

К этому моменту мне было ясно, как себя вести. Я лежала, уткнувшись носом в стену, и не собиралась поворачиваться.

— Как самочувствие? Как настроение? Какие новости?

Сел рядом, положил руку на моё плечо. Я сконцентрировалась на обиде и усилием воли заставила каждую вакуоль своего тела окаменеть. Рука Макса дёрнулась, но не двинулась выше-ниже. Он просто убрал её.

— Юлия Марковна, каков диагноз? Излечимо ли?

— Она вполне здорова, Максимушка! — немедленно отозвалась старушка из кухни. — Так и передай Лёвушке! Она здорова, только несколько утомлена и испытывает совершенно нормальные для дамы в её положении недомогания!

— В её положении? — Макс удивился голосом. — Какое же у дамы положение?

Не хватало ещё объяснять ему, какое у меня положение! Я села, строго и скорбно посмотрела в его глаза.

— Положение всеми брошенной, обманутой и никому не нужной дуры!

Его глаза совсем рядом, смеющиеся, подсвеченные изнутри.

— Дура — твоё естественное состояние. Отчего же именно сейчас ты решила притвориться больной?

И вот этот человек имеет наглость издеваться надо мной? Этот аморальный, никчёмный, бессердечный извращенец имеет наглость говорить мне, что я — дура?

— Да, Макс, я — дура. Втюрилась в тебя как ненормальная — поэтому и дура.

— Максим, вам чаю или кофе?

— Чаю, Юлия Марковна, — крикнул Макс, дрогнув бровью в направлении кухни. — Я ваш чай просто обожаю!

Старушка за стеной радостно заохала и принялась обстоятельно объяснять преимущества её чая перед другими. Макс посмотрел на меня.

— А где Инга Васильевна? — поинтересовалась я.

— Не знаю. На боевом посту, скорее всего. Где же ей ещё быть? Её больше никак нельзя использовать.

— А где свежий номер «Вечерки» с очередным шедевральным материалом независимого коллектива авторов, работающих под псевдонимом «Лора Ленская»?

— Ну, ты и выражаешься, мать… Откуда мне знать, где очередной шедевр? Ты же у нас притягиваешь жмуриков, а не я. Я — талантливый писака. Точнее — подражатель.

Знакомая уху фраза. Макс улыбнулся, потом вдруг обрушился вниз, под кровать, и появился уже с добычей — с Чапой. Пёсик неуверенно болтал хвостом и смотрел на Макса с выражением сильного беспокойства.

— Мы с тобой одной крови — ты и я, — громко шепнул, Макс в волосатое Чапино ухо, и собака оживилась, заскребла когтями по Максовому свитеру, прижалась дрожащей мордой к его щеке в страстном порыве братского лобызания.

— Зачем ты сюда явился?

— Есть две причины, — Макс отодвинул Чапу. — Во-первых, мне негде оставить свой диван… Во-вторых, твоему жениху требуется квалифицированная дружеская помощь.

Он вдруг стал грустным и серьёзным, а в мой утренний мозг впилась антарктически холодная картинка с лежащим Лёвой, бледным и бездыханным. Картинка сопровождалась торжественным симфоническим минором и тяжёлым Лёвиным дыханием. В общей сложности моя лоботомия длилась секунд пять. Закончилось всё так же внезапно, как и началось: Лёва обернулся ко мне и посмотрел больными, мутными глазами. И всё. Снова рядом Чапа и его брат по крови Макс.

— Что с Лёвой?

— А он тебе небезразличен, да?

— А тебе что? У тебя есть Инга Васильевна и ещё сотня разных тёлок.

— Я их всех уволил, но ты права. Мне нет никакого дела до ваших внутрисемейных проблем. Просто появилась информация о том, что наш главный редактор плох, но из чувства глупой гордости никого не зовёт, даже «скорую». Правильно ли это, сестра? Неправильно. А я не могу допустить. Я решил сообщить тебе всё это и посмотреть, как дальше будут развиваться события.

Как же они могут развиваться? Я встала (Макс с любопытством рассматривал юлиимарковновскую сорочку), решительно собрала вещи и ушла в ванную переодеваться. Когда я вышла — строгая и подтянутая, причёсанная и накрашенная, Макс и старушка уже пили чай на кухне.

— Куда вы, Наташенька? — Юлия Марковна распахнула глаза.

— Нам нужно отлучиться, Юлия Марковна. Неотложные дела. Я скоро вернусь.

— А чай?

— Потом. Макс!

Макс неторопливо встал, догрызая пряник и крупными волнами заглатывая чай.

— Ох, Юлия Марковна, до чего требовательна к себе эта женщина, если бы вы знали! Ни минуты покоя — работа, работа и ещё раз работа… Я устал, молю об отдыхе, а она — ни в какую… Нет, вам решительно повезло с невесткой.

Юлия Марковна тревожно сомкнула брови.

— Что-то с Лёвой? — спросила она уже из-за дверной цепочки. — Он мне плохо снился сегодня…

— Не переживайте, дорогая Юлия Марковна, не переживайте, — Макс шагнул к двери, вытащил наружу мягкую старушкину руку, прижался к ней с оптимистическим поцелуем. — Вам нельзя переживать. Помните о том, что под вашей опекой находится дама «в таком положении»… Вам обеим нужны силы. А Льва Петровича мы немедленно посетим и даже попробуем заманить сюда, договорились?

Юлия Марковна слабо улыбнулась и погладила Макса, всё ещё согнутого пополам, по голове. Дверь закрылась.

Я шла за ним по лестнице и мучилась вопросом: откуда он знает о моей беременности? И знает ли? Юлия Марковна за чаем нашептала?

— Поспеши, дорогая, — обернулся ко мне Макс. — Иначе мы рискуем потерять нашего драгоценного Льва Петровича.

Во дворе стояло крупное транспортировочное средство с тентом синего цвета.

— Могу отправить тебя рядом с водителем, могу сам туда пойти. Есть ещё сидячие места под крышей, — Макс похлопал по тенту.

Через пять минут мы уже тряслись под тентом, сидели на боевом Максовом диване и время от времени были избиваемы нестабильными дверцами его шкафа и падающими на каждом повороте стульями.

— Так где же Инга Васильевна? Странно видеть твой диван бездомным.

— Я бежал от неё. Деспотичная, самоуверенная особа, помешанная на рейтингах и сверхзадачах. Я не люблю, когда женщина — танк.

— Как быстро у тебя переменилось мнение!

Макс утомлённо посмотрел на меня.

— Наташа, мы все — испорченные и замученные взрослые люди. Все мы время от времени с кем-то спим. Заметь, ты — тоже. Причём плодотворно. (Я покраснела.) Если тебя болезненно волнует момент физиологический — признаюсь, я грешен. Если тебя волнует ещё какой-то момент, напомню — я тебя тихо и безнадёжно люблю. Но в силу разных обстоятельств я не могу быть с тобой, и вынужден быть с другими. А поскольку я — аморальный, никчёмный, бессердечный извращенец, я начал даже получать удовольствие от своих страданий. «Апофегей» моего счастья случится, когда Лев Петрович наденет-таки кольцо на твой нежный палец. А это случится, поверь мне.

Он отвернулся. Я не знала, что говорить. В молчании мы добрались до Лёвиного дома, молча поднялись наверх, достали ключи. Я достала из кармана ключи от Лёвиной квартиры, и Макс достал из кармана такие же ключи. Дверь, с согласия Макса, открыла я.