Старушка открыла дверь и засветилась уже с порога.

— Наташенька, вы не поверите, но вы выглядите совершенно умиротворённым и уверенным в себе человеком. Вчера ещё вы были комком нервов, а сегодня на вас приятно посмотреть! Я говорила вам, что Иван Иванович — замечательный специалист? Как он там? Рассказывайте же, мне не терпится узнать…

Я устало сбросила ботинки. Чапа прикоснулся носом к моим носкам, поелозил по пятке и медленно набрал воздух в грудь. Не потому, что хотел наполнить себя волшебным запахом моих уставших ног (кстати, мои ноги никогда не пахнут). Чапа собирался ругаться.

— Молчи! — строго сказала я ему и постаралась предостеречь взглядом от необдуманных голосовых упражнений. Чапа немедленно согласился — почему он вдруг стал таким сговорчивым?

Юлия Марковна всё ещё стояла рядом и вопросительно улыбалась.

— Я всё расскажу, Юлия Марковна, только отдохну немного. Устала что-то…

— Это и понятно! — старушка немедленно застучала чайниками на кухне. — Я вспоминаю, как была беременна Лёвушкой… Ох, лучше не вспоминать! Каждые полчаса я нуждалась в получасовом отдыхе. А видели бы вы, в каком количестве я поглощала сало!..

Я упала лицом в подушку. Сверху упал Чапа, завращал коготками в волосах, защекотал холодным носом ухо. Я и не заметила, как мы успели подружиться. Интересно, а собаки боятся смерти? Я — уже нет. Смерть стала такой конвейерной, такой ненастоящей, что потеряла главный свой козырь — неизбежность. Обострилось ощущение страха перед отдельным персонажем — человеком ли, тварью дрожащей, группой ли товарищей-психов… Можно попасть к ним в руки, и тогда — всё. Мне стало страшно от мысли, чтобы подумать о мучениях убиенных «Лучших»… Но, с другой стороны, можно ведь и не попасть к ним в руки… А другие варианты смерти — от пневмонии, например, или от солнечного удара — они для меня уже не существовали. Других смертей не было, их раздавал мой экзотический маниакальный враг.

— Поцелуй меня, Чапа, сказал голос. Как оказалось позже, мой. Перестала на время контролировать голову — и вот, пожалуйста, вынырнул Фрейд, помноженный на одинокую беременность и недоласканность… Хорошо, что я не попросила Чапу признаться мне в любви…

Чапа с диким воплем бросился ко мне и развернул шершавый язык. Он облизывал меня с таким восторгом и скоростью, что стало страшно — вдруг войдёт Юлия Марковна и увидит нас… Что я ей скажу?

А Юлия Марковна вошла. С неизменным подносом.

— Чапа! Прекрати немедленно! — поднос ставится на пол, хозяйка бросается к нам и хватает пса в охапку. — Ах, невыносимый! Фу! Фу! У тебя микробы, а она беременна!

Собака успокоилась только после моей персональной просьбы.

— Поразительно! У него на вас, Наташа, необъяснимая реакция… — поднос занял пространство на диване рядом со мной. — Он достаточно вздорный пёс, старик со скверным характером… Обычно он долго привыкает к новым людям. Вам удалось найти с ним общий язык за несколько дней. Я всё больше понимаю, почему Лёва выбрал вас…

— А как он вам сказал, что выбрал меня?

— Ну, я же вам рассказывала… Сначала он отказался от встречи с моими протеже… Потом как-то ошарашил заявлением о скорой женитьбе… Он ещё говорил, что вы — замечательная девочка, неиспорченная, неглупая, симпатичная, целеустремлённая, талантливая и бедная… Что он вас осчастливит…

(Вот идиот. «Осчастливит»! Глупая суперидея самца. Осчастливит…)

— Да, Наташенька, мужчины такие, можете не противоречить. Но разве это сложно — подыграть им? Разве это не приятно — казаться слабой? Уверяю вас — это и есть гармоничная расстановка сил и эмоций. Вы можете получать зарплату на порядок больше, но оставайтесь всегда слабой девочкой… Зачем вам с кровью вырванное господство над ним, которое измотает вас обоих и закончится крахом?

О Юлия Марковна! Мне бы ваши проблемы! Я старалась молчать и даже не смотрела в её безоблачные глаза.

— Но я слишком много говорю. Как там Иван Иванович? Как он вас встретил? Как выглядел? Как вы сформулировали ему проблему? Что он сказал? Передавал ли приветы?

— Я всё расскажу, Юлия Марковна. Попозже. (Надо было подготовиться, что ли…) Как ей сообщить о том, что друг детства её сына мёртв и лежит на своём психологическом диванчике и о тайнах человеческого мозга можно говорить теперь наверняка, потому что этот самый мозг предстал перед нами абстрактной сизой массой…

— Он курил? — Юлия Марковна строго свела брови. — Скажите мне, он курил? Его мать просила повлиять на него и на Лёву, они вместе увлекались курением и алкоголем. Классе в восьмом… Это было ужасно. Я столько беседовала с ними, столько плакала… Лёва бросил курить только год назад. А Иван Иванович — месяц…

— А… а вот скажите, Юлия Марковна… (Что у неё спросить? Как увести её в сторону от разговоров о несчастном Иване Ивановиче?) Лёва часто болел?

— Лёва? Да никогда. Так, простуды, грипп… У него очень мощный организм и хорошая наследственность… Я здорова. Его отец был здоров… Он покончил с собой… Но доктора говорили, что это — не психическая проблема… Тот же Иван Иванович знал моего Петра Львовича наизусть и признавался, что у него железные нервы. Там много странного… В тот вечер — после концерта — он был чрезвычайно утомлён и имел очень неприятную беседу с одним из своих музыкантов… Никто не слышал, о чём они там говорили. Слышали, что кричали, ругались… Артисты часто ругаются друг с другом, это не новость… Но Пётр Львович слишком устал в тот день. У него было два утомительных перелёта, 48 часов без сна… Он принял успокаивающее в большом количестве, потом ещё сердечные, потом запил спиртным — он выпивал иногда, но немного… Ему было 53 года… А Лёва мало болел…

— Как он относился к врачам? (Разумеется, смерть Лёвиного отца — не случайность. Как всё заклубилось! Поразительно, что Юлия Марковна этого не чувствует…)

— А мы не ходили к врачам. Он их боялся. У нас был семейный доктор. Вера Павловна тоже иногда помогала, а что?

— Ничего, Юлия Марковна, я просто так… Можно, я полежу?

— Ну конечно, безусловно. Вы устали, а я — с расспросами. Старые люди бестактны, потому что им скучно… Отдыхайте! Позвать вам Чапу?

В Чапе я не нуждалась. У меня была стопка журналов. Смотреть на них, как и на любую вещь, обросшую неприятностями, не хотелось. Но я решила посмотреть.

35 профессий. 350 Ф. И. О. Девять пунктов уже можно вычеркнуть. Убиты, восстановлению не подлежат. По каким правилам, по какой схеме их выбирали? Я даже попыталась ногтем прочертить линию от фамилии к фамилии. Долго всматривалась в образовавшиеся узоры — никакой логики. По этому чертежу можно было вычислить одно — то, что я не умею рисовать.

Следующий час прошёл в хождении из комнаты в комнату. Юлия Марковна ушла выгуливать Чапу, моим перемещениям никто не мешал. Я подолгу стояла в каждом уголке старушкиного жилища, рассматривала интерьеры, пыталась обнаружить хоть какую-нибудь подсказку. Если не в голове, то на стене — так бывает иногда, случайная вещь вдруг провоцирует мыслительный взрыв. Но взрыва не было. Было некоторое сомнение — бороться с собой или нет? Я подошла к зеркалу и минут пятнадцать глупо пялилась в своё бледное отражение. Анфас. Профиль. «Симпатичная бедная девушка…» О, благодетель! Нижайший тебе поклон за доброту твою и чуткость! «Я сделаю её счастливой…» Каким, интересно, образом? Впутав в этот убийственный марафон? Был один-единственный пункт в наших с Лёвой странных отношениях, заставлявший меня шевелиться: наш маленький только-только заваренный человечек, ребёнок, наша почка-личинка, ни в чём не виноватый сын-дочка. Клянусь зеркалу своим отражением — уехала бы, если бы не ребёнок, назад в общагу и баста. И не надо мне неземной любви, не надо счастья посещения любимой работы… Был бы покой, тишь да гладь…

Но. Ребёнку нужен отец. Всем вместе нам нужно будущее. В будущем должен быть какой-то порядок…

Я вернулась к журналам. Листала пёстрые страницы и думала горькую думу: ну почему я не могла зачать и растить этого ребёнка с тем, в кого вдруг неожиданно влюбилась, а? Почему мне достался тот, в ком я разочаровалась? Мало того, что Лёва — психически нестабилен. Он ведь абсолютно нечуткий, не нежный и нечувствительный. Все чувствительны — я, Юлия Марковна, Макс, даже Инга Васильевна, даже убиенный Иван Иванович Яковлев. «Иван Иванович — Рыбы, он всегда готов помочь…» — анонсировала несчастного психолога Юлия Марковна. Лёва — не Рыбы. Ни рыба ни мясо…

И будто молния распечатала вспышкой мой зависший мозг! Рыбы! Рыбы! Я промчалась по страницам журнала с космической скоростью — вот гороскоп, вот он… Но того, что меня интересует, нет. Искать! Должны же в этом доме быть гороскопы!

Юлия Марковна застала меня в самый разгар поисковой лихорадки. Я стояла на третьей снизу полке стенного шкафа и пыталась веником вытолкать наружу содержимое восьмой снизу полки (шкаф — до потолка, потолки — «сталинские», высокие).

— Вы что-то ищете, Наташенька? — с тревогой в голосе поинтересовалась румяная Юлия Марковна, а Чапа залился звонким лаем.

— Да, Юлия Марковна, — стесняясь, я спустилась на пол. Чапа, перехватив мой взгляд, немедленно замолчал. — Мне было скучно. Я хотела найти старые газеты, журналы, что-нибудь с гороскопами, именами, знаете ли… Очень тянет сейчас на литературу такого рода.

Чапа выпучил глаза и попятился из комнаты. Юлия Марковна, удивляясь мне и собаке одновременно, начала бормотать что-то вроде: «Но вы же могли упасть, вам нельзя рисковать собой! Почему вы не сказали мне раньше о том, что любите листать старые журналы? Я сейчас вам всё найду». И действительно, нашла. Десять минут, помноженных на моё нетерпение, — и рядом с диваном образовалась подпыленная газетно-журнальная пирамида. Я захрустела спрессованным листом, а Юлия Марковна сидела рядом и скорбно позвякивала ложечкой о края чайной чашки.

— Вы что-то ищете?

— Да… Я ищу обозначения знаков Зодиака… Ну, крестики там, нолики, стрелочки… Знаете — такие картинки, которые символизируют — Рыб, Козерогов, Обезьян…

— Нет такого знака — Обезьяны, — Юлия Марковна аккуратно положила ложку на салфетку на столе и вдруг как-то странно оскалила маленькие зубы. Но тогда я этого не заметила. — Вы меня не обманете, девочка!.. И лучше не пытайтесь! Так о чём мы? Зачем же вам эти символы? Может быть, вы хотите почитать расшифровки имён? Давайте, почитаем расшифровки имён и выберем имя нашему маленькому.

— Конечно, конечно, Юлия Марковна, но не сейчас…

Я нашла их! В стандартной бульварной газете, доверху набитой фотографиями отечественных папарацци и прогнозами вроде «Расстанутся когда-нибудь, наконец, эти Дельфин с Русалкой или нет?». Последняя страница, рядом с пухлой грудью «девушки недели». Гороскоп на каждый день и маленькие скупые закорючки, рисунки-символы, иероглифический портрет звёздных знаков.

Зачем они были мне нужны, почему так волновали — я пока не понимала. Смотрела до одури и чувствовала смутный след, знакомые черты. (Черты чего? Боже! Я совсем сошла с ума.)

Я опять забегала по комнате. Старушка с собакой следили за мной грустными глазами и молчали.

Так, посмотрим ещё раз. Знаки. Точка. Запятая. Вышла рожица кривая. А теперь добавим журнал с таблицей — просто так, с целью поиска гармонии композиции.

— Может быть, чаю? — тихо прошуршала Юлия Марковна.

— Спасибо, нет!!!

Журнал не явился тем самым гармоничным дополнением. Я погрызла ноготь.

— Юлия Марковна, где ваш набор «Вечерок» с убийствами?

— У… у Веры Павловны…

— Вы не могли бы принести?

— Конечно, сейчас, — Юлия Марковна тихо исчезла. Чапа попытался последовать за ней, но безуспешно.

— Вот теперь сиди здесь, — строго сказала я ему. — Теперь тебе никто не поможет… Будешь шуметь — запру в шкафу.

Что меня связывает с этими закорючками? Может, позвонить Лёве? Он — известный специалист в данном вопросе. Он наверняка знает.

— Лёва?

— Лёва.

— Скажи, пожалуйста… Ну, во-первых, как ты себя чувствуешь?

— А во-вторых?

— Во-вторых… Я сейчас у Юлии Марковны. Мне трудно видеть тебя, а с ней мы подружились… Уже давно… Не удивляйся… Мы смотрим гороскопы… Что означают эти закорючки-обозначения каждого знака?

Пауза. Хриплый смех.

— Это аллегорическое изображение созвездия. Концентрат сути самого созвездия. Придумали их в Древнем Египте. Используют до сих пор. Могу теперь я задать тебе вопрос?

— Да, конечно.

— Объясни, какого чёрта ты делаешь у моей матери? Я выгнал тебя из дому? Я не прошу тебя каждый раз вернуться домой? Я не сказал тебе, что плохо себя чувствую?

— Сказал, дал понять и не выгнал. Но, Лёва, пойми и ты меня. Я не могу разобраться в наших с тобой отношениях. Мне больно видеть тебя, я хочу понять свои ощущения и чувства, в том числе и к тебе.

— Но объясни мне, Наташа, я не понимаю — почему ты разбираешься в этом у моей мамы? Почему ты не хочешь сесть рядом, взять меня за руку и… Я вызвал врача, он приезжал. И в этот момент рядом со мной никого не было, слышишь, никого! Не было тебя, моей нежной невесты! Не было моего горячо любящего братца! Я не могу понять этого!!!

— Не кричи!!!

— Врач сказал, что у меня серьёзные проблемы… «Почему бы вам не нанять сиделку?» — сказал врач. Я собирался отдать тебе всё, я и отдал тебе всё, я хотел жить с тобой до последнего вздоха, мысль к мысли, тело к телу — и вынужден нанять сиделку для того, чтобы мне хотя бы кто-нибудь приносил воду?!

— Ты очень изменился. С тобой невозможно разговаривать… Я очень тепло отношусь к тебе. Но сейчас я должна позаботиться о себе, потому что больше обо мне никто не позаботится.

Я повесила трубку. Какое-то время ждала, что он перезвонит. Не перезвонил. Упрямый, капризный псих. Совсем с ума сошёл. Я никогда его таким не слышала… Однако и я хороша! Даже не спросила, что сказал врач… Не дура ли? Даже не поинтересовалась!

— Лёва?

— Что опять?..

— Что сказал врач?

— Ему не понравился результат моих анализов… Долго объяснять. Он считает, что я не долго протяну, если им не удастся замедлить процессы… Интоксикация. Я не силён в медицинских терминах.

Его голос был тусклым.

— Может быть, сказать Юлии Марковне?

— Не стоит.

(Ненормальный псих.)

— Лёва, я сейчас должна пожить отдельно… У меня слишком много проблем (сказать ему о ребёнке?). Я… Я очень переживаю за тебя, правда… Но я не могу сейчас полностью заняться тобой… Давай положим тебя в больницу, и пока ты подлечишься, я здесь со всем разберусь… Кстати, а почему ты до сих пор не в больнице, если им действительно кажется, что всё так серьёзно? Странные врачи — пугают, но не лечат… Они предлагали тебе лечь в больницу?

Тишина. Тяжёлый вздох со скрипом.

— Если я лягу в больницу, ты можешь погибнуть. Я — твой хозяин, твой спаситель и твоя судьба… Когда ты приедешь домой?

Чапа залился счастливым лаем: пришла Юлия Марковна. Очень вовремя пришла. Я повесила трубку и была этому рада.

— Вера Павловна меня задержала, Наташенька. Вы не представляете, что творится! По радио передали, что в сегодняшней газете будет очередной материал! Сенсация! Очереди у газетных киосков! А ведь ещё не вечер!

Она вручила мне стопку газет.

Усилием воли вычистив из памяти все мысли о Лёве, я занялась делом. Прежде всего перечитала заново весь этот бред. В очередной раз пришла в ужас от того, насколько всё это — удачно сделанный продукт. Газетный сериал с реальными действующими лицами и мистически осведомлённой (замешанной? соучаствующей?) авторшей. Кровавая жвачка. И ведь читают! И ведь ждут очередное убийство! И ведь огорчатся, если всё это прекратится!

Пафосные заглавия, сюрреалистические фотографии. И сердце вдруг заныло — совпало!!! Задыхаясь, с хрипом, жаром и дрожаньем я вертела в руках полосу с фотографиями. Так, вот так, теперь так, ещё поворот — скрюченные тела Андрея Лагунина и «Лоры Ленской» на полу абсолютно повторили кудрявые завитушки иероглифа-символа Рака! Точно говорю! Я даже прочертила карандашом на фотографии стержни-хребтины лежащих. Один к одному! Я подтащила к себе второй номер «Вечерки», параллельно растерзала бульварный гороскоп и вырвала, очистила от текстов следующий по порядку иероглиф. Крючок Льва до одури легко совпал с обугленной гусеницей, органическим остатком гениального учителя Брониславы Брониславовны Брочек! Мне стало жарко… Да что же это за дизайнер чёртов поработал?

Дальше дело пошло быстрее. Я выдирала из гороскопа знак, прикладывала к фотографии «С места происшествия» в «Вечерке», недолго вертела, искала нужный угол, а чаще всего с ходу вписывалась иероглифом в намеченный смертью узор. Я ужасалась этому совпадению, с ума сходила, представляя себе тонко чувствующего убийцу-творца… Но больше всего меня пугало, оглушало, лишало дара речи, бросало в пот и слёзы, заставляло дрожать и корчиться вот что — мои собственные штрихи в этих натюрмортах! От первой и до последней фотографии составителем композиций являлась я! Я, управляемая не своим помутившимся мозгом, а кем-то (КЕМ-ТО!), падала в нужном месте, рисовала на полотнах нужные знаки, находила отметины на телах убитых. И Макс — ведомый кем-то наверняка — фиксировал намеченные знаки на плёнку. При этом даже крупный план снимков сохранялся одинаковым… Я сжала пальцами отёкшие виски. Макс говорил, что фотоаппарат ему всучают насильно. Он, Макс, тоже включён в процесс… Какой бред, какой кошмар!

Пальцы адвоката Резанникова — символ знака Девы. Полосы на холсте художницы Софроновой — символ Весов… Рисунок на теле обезглавленного врача Дмитрия Анатольевича — символ Скорпиона. Меловые разводы на аквариумных стёклах в районе сваренного повара — символ Стрельца. Гарнирная размазня вокруг тела депутата Бариновского — символ Козерога. А вот в трёх местах переломанные «дворники» от такси сбитого Лучшего Таксиста — символ Водолея… Кто там следующий? Рыбы! Сегодня я получу ещё один портрет, я сама давала указания Максу, мы фотографировали Рыбу по имени Иван Иванович Яковлев…

Я задымилась, кажется…

Да, безусловно, это серьёзный шаг. Это — Нобелевская премия, это первый серьёзный триумф. Но какое прикладное значение имеет моё сногсшибательное открытие. Можно предположить, что наш маньяк последователен. Тогда следующая жертва — Овен. И что. В журнальной таблице отмечен ещё 241 человек. Скоро их будет 240… Убьют Овна. Даже по грубым прикидкам среди 241 человека Овнов — 20 голов. А реально, возможно, и того больше. Даты рождений здесь, в журнале, есть, но что с того? Я всё равно не буду знать, кто же из них жертва. Значит, я вычислила не все цифры убийственной формулы, значит, есть ещё подсказки.

Юлия Марковна ещё пыталась отвлечь меня от ползания по полу среди газет, ненавязчиво принесла чай и вязание. Бесполезно. Потом она просто куда-то исчезла, наступил вечер, пришлось включать свет.

Я до рези в глазах всматривалась в фотографии, в фамилии, в номера страниц. Ничего. Может быть, половая дифференциация? Первая жертва — мужчина, потом женщина, потом — снова мужчина, потом — снова женщина… Алгоритм соблюдён, строго выдержанная последовательность… Так и есть! Мужчина был сегодня. Значит, предполагаемая жертва — Овен — женщина! Сейчас посчитаем… Восемь. Восемь «овниц»… Которая?

Естественно, все эти торжества мысли — даже не попытка замахнуться на невидимого монстра-маньяка. Он казался мне слишком изощрённым, абсолютно беспощадным и страшно умным — классический образ, воспетый в триллерах. Свалить такого — немыслимая задача.

Но как, мама дорогая, вычислить эту несчастную женщину — Овна?

Первая бульварная газета, изодранная мною ради Зодиакальных символов, орала дикими буквами первой полосы:

«Андрей Лагунин изменяет жене!»

Естественно, датировано ещё маем. Тогда Андрей Лагунин мог изменять. Многозначительное фото — нетрезвый Андрей со свирепым, измятым лицом растопыренной ладонью удерживает крутое анонимное бедро. Текстулька под фото: «Известный скандалист Лагунин, изрядно подрастерявший поклонников в последние два года, ударился во все тяжкие. В течение недели он сменил трёх подружек. Все они — фотомодели и манекенщицы различных столичных агентств. Несмотря на то, что наш герой разменял четвёртый десяток, он никак не хочет смириться с мыслями о старении и грядущей творческой импотенции — с каждой из молодых красавиц он много пил, танцевал, страстно обнимался…»

Господи, что за бред?

«…Непонятно также, куда смотрит жена…»

Зачем я это читаю?

«…И когда из компетентных источников нам сообщили, что жена Андрея тайно встречается с известным в серьёзных кругах адвокатом Резанниковым, мы только порадовались за несчастную женщину…»

Ух, ты!

Если бы моя память была оперативнее, она бы самостоятельно восстановила наш разговор с жизнелюбивым адвокатом. «Я имел роман с женой одного моего клиента, музыканта…» С другой стороны, почему я должна помнить этот петушиный бред и как я могла догадаться, что «клиент-музыкант» — это Лагутин?

Зато бульварные боевые листки переживали свой звёздный час. Так искренне и настойчиво ими никогда не интересовались. Я перелистала всю груду — слово за словом, фотографию за фотографией, полосу за полосой. Сделала следующие наблюдения:

* Бульварная пресса — одно из самых позорных изобретений человечества.

* Все мы — потенциальные людоеды.

* Каждую секунду на Землю может упасть солидный метеорит, и мы погибнем в страшных мучениях.

* Воздуха на всех не хватит, поэтому страшных мучений в любом случае не избежать…

И наконец:

*Родители 16-летнего юноши, покончившего с собой, подали в суд на Андрея Лагунина. Обвинение — «пропаганда смерти и страданий». Адвокат Лагунин Велемир Резанников выигрывает дело.

* Художник Софронова яростно злоупотребляет наркотиками и алкоголем. Трижды её имя всплывает на страницах «нетонущих» газет в связи с разбойными и хулиганскими выходками.

* Специально для звёздных отпрысков правительство города открыло «звёздный» колледж. Спецпитание, спецобучение, спецобслуживание. Главный идеолог и двигатель процесса — титулованная и великолепная Бронислава Брониславовна Брочек. Вот она на фото в окружении десятка упитанных подростков. («Слева направо», далее — блеск благородных фамилий с приставками «младший».) Оформление школы доверено всё той же хулиганке Софроновой.

Зазвонил телефон. Наверняка снова Лёва. Жалко его, и не вовремя он, и страшно стать свидетелем очередной вспышки его гнева.

— Алло?

— Что «алло»? Говори уж как Сталин — у телефона…

— Макс?

— Как ты догадалась? Ладно, слушай сюда. Есть возможность заработать и рассказать массам всю правду. Если ты, конечно, хотя бы чуть-чуть ориентируешься в происходящем.

— Что ты придумал?

— Я не придумал. Я взвесил и согласился.

— Согласился на что?

— На интервью с тобой.

— Со мной?

— Ну да. С тобой — Лорой Ленской.

— Зачем?

Макс в трубке уступил место автомобильным гудкам и шуму улицы, как бы давая мне возможность самой оценить нелепость вопроса.

— Зачем? — его густой голос вернулся в трубку. — Затем, моя рыбка, что таким образом ты можешь не только начать борьбу с неуловимыми маньяками и с алчной Ингой Васильевной, не только объяснить природу явления «Лора Ленская», не только предупредить возможную жертву, но и заработать немножко денег, тем самым избавив себя от необходимости быть на содержании у Лёвы…

В общем и целом не лишено смысла. Хотя к слову «деньги» я в этот момент испытала неожиданно острую ненависть, как ранее к словам «смерть», «маньяк», «тошнота» и «Чапа». Это уже навсегда.

— А с чего ты взял, что я хочу с кем-то бороться, кого-то предупреждать и отказываться от Лёвиной помощи?

— Ой, слушай, хватит. Мы теряем время. Садись и пиши текст. Вопросы я продиктую.

— Какой текст, какие вопросы? Я желаю общаться вживую и непосредственно с журналистом!

В трубке снова зашумела улица. Затем — Макс, видимо, прижался к трубке губами — голос зазвучал чётче, ближе и суровее.

— Заказ на интервью прислал «Женский журнал»! Надеюсь, ты не собираешься явиться в родную редакцию в образе ужасной Лоры? И довериться журналистскому гению господина Рушника?

«Женский журнал»?

— Это… Лёвина идея?

— Откуда я знаю, чья это идея? В «Вечерке» томится десяток членов-корреспондентов, желающих сделать тебя героиней своих репортажей… Но я видел в их глазах только яростное желание перетащить историю с убийствами в собственные газетёнки. От общения с ними ты потеряла бы больше, чем приобрела. А родной журнал был так трогательно лаконичен и корректен, запрос выслал не факсом, а с курьером, на хорошей бумаге, все вопросы заранее пропечатаны… Приятно работать со знающими людьми! Молодец Петрович, вымуштровал своих негров. А может быть, за этой бумагой и гениально ровными строками стоит он сам? Дома его нет. Оклемался — и за письменный стол…

И тут вдруг над ухом у меня закричало. Заорало. Завыло. Залаяло.

Кричала Юлия Марковна. Лаял Чапа.

— Макс, извини, договорим позже… — я уронила трубку и бросилась к старушке. Она тут же рухнула на моё плечо. Лёгенькая — одни тонкие птичьи косточки.

— А-а-а! — кричала Юлия Марковна, пряча в меня лицо. — Убит! Убит!

Мои попытки узнать, кто же убит и где в этом доме валерианка, закончились полным провалом. Я смогла лишь дотащить Юлию Марковну до дивана, наболтать ей глупых слов и всё. Потом на кухне я лихорадочно разгребала баночки с перцем и рисовые коробочки, пытаясь вычислить хотя бы пошлый валидол, — тщетно. Я нашла только свежайший выпуск «Вечерки» с портретом улыбающегося мачо на первой странице и с грозным: «В ЭТО НЕВОЗМОЖНО ПОВЕРИТЬ! НОВАЯ ЖЕРТВА!» Мне понадобилась секунда, чтобы понять, что мачо — психолог Иван Иванович Яковлев, что автор опуса — Лора Ленская и что валидолом тут не отделаешься. Я с места в карьер помчалась за Верой Павловной — иного выхода утешить Юлию Марковну я не видела.