Он смеялся, как дитя, он был так искренне в своей радости, что при других обстоятельствах я бы посмеялась вместе с ним.
— Ты как Наталья Степанцова — никто, ноль, ты интересуешь в этом звании только своего физика-любовника и своего покойного жениха… Мне была нужна Лора Ленская! Лора Ленская! Лера, Лера Ленская! Я её получил!
Моё положение было очень незавидным. Я рассчитывала на случайную смерть при задержании преступника, это максимум. Но быть его очередной, последней жертвой… Это уж слишком! Стержень внутри меня напрягся и сконцентрировался вокруг бутылки кефира. Остальное тело билось в истерике и покрывалось холодным потом. Максу нравилось моё полумертвое визуальное состояние. Он скакал вокруг дивана, полива меня коньяком и орал что-то туземное.
Ударить я его смогу. Наверное. Пусть только наклонился ко мне. Есть другая проблема — его мрачный телепатический талант… Кто знает, когда Макс решит воспользоваться своим умением. А уж что конкретно это будет — я боялась даже представить. И ещё. Я вдруг отчётливо ощутила, что всё это время, все эти последние трудные недели круглосуточно была под Максовым колпаком. Я ничего не делала сама, мной рулил он. Всегда.
Он всё ещё резвился.
— Отпусти меня, Макс! Я люблю тебя, у нас всё ещё может быть хорошо… — лгала я.
Макс остановился на мгновение, посмотрел на меня с лёгкой тревогой.
— Что ты несёшь? Что у нас может быть хорошо? Ты что, не понимаешь, что я…
Он сделал театральный шаг в мою сторону.
— Тебя!
Ещё шаг.
— Сейчас!
Шаг.
— Убью!
— Как? — чужой голос во мне, не контролируемый моим измочаленным телом, был сух.
— В смысле? — Макс остановился в позе Серого Волка. — Как у меня поднимется рука?
— Нет. В смысле — каков будет ритуал, кто совершит это убийство, если не ты, кто выложит из кусочков моего мёртвого тела символ Близнецов? Расскажи, мне интересно.
Боги, что я несу? Зачем я злю его? Пальцы дрожат, в мокрой руке томится орудие защиты — бутылка кефира… Это не может быть реальностью! Это мой очередной токсикозный сон!
Он посмотрел с опасным интересом, и вдруг зрачки его расширились и втянули в себя воздух вокруг и содержимое моих клеток. Это было странное и страшное чувство, и выйти победителем из этой борьбы было невозможно. Или возможно в том случае, когда в клетках пустота и ты ровным счётом ничего не теряешь. Это был мой случай. Где в данную минуту концентрировались пять граммов моего последнего разума, я так и не поняла. Но не в голове и в её окрестностях. Макс высосал из меня всю возможную информацию, лишил сил на три года вперёд, но он так и не заметил во мне признаков идей и надежд на спасение.
Это его успокоило. Настолько, что он даже не стал проверять ремни. И славно. На руках ремней уже не было. А ударить сейчас я бы не смогла из-за отсутствия соков…
— Я убью тебя по всем правилам. С нежностью. С прощальным взмахом платка в твой адрес. Всё будет красиво, я продумал заранее. Дошлифовывать не придётся… Смотри. Это — для тебя!
Далее произошло нечто нереальное. Он склонил голову набок, на затылке его образовались морщины от напряжения, и вдруг безжизненно висевшее перед ним зеркальное полотно дрогнуло и двинулось вверх!
Огромное, многокилограммовое зеркало!
Оно тяжело вибрировало в воздухе, прогибалось и хрустело, но не падало! От незначительных изменений градуса наклона оно отражало то свет случайных лампочек, то искристые осколки внизу. Эта игра света одурманивала и сводила с ума. Потом вдруг зеркальное полотно резко спикировало вниз и было встречено на середине пути Максовой ногой. Звон! Грохот! Начался ирреальный кошмар! Зеркало суицидно билось в воздухе, а Макс громил его стульями, вазами, каминными щипцами, всем, что попадалось под руку! И всё время играла эта дикая музыка! Я снова потеряла контроль над собой, орала, рыдала, несла чушь, молила о пощаде и пришла в себя только от зубодробильного визга перетаскиваемого по паркету дивана.
Перетаскивал Макс. Перетаскивал диван со мной, пыхтел, примерялся. Я долго не могла понять к чему. И только когда Макс удовлетворённо отряхнул ладони и закурил, взглядом лаская потолок, я сориентировалась.
Ровнёхонько надо мной, тонко сверкая рваными гранями, болталось зеркало-гильотина! От него остался только тяжёлый хребет с неровными полуметровыми осколками-клыками.
— Сколько здесь? — Макс прикрыл один глаз, прикидывая высоту потолков. — Метров пять-шесть? Представляешь, как здорово будет лететь?
Живодёр! Убийца! Изверг! Я скорчилась на своей лежанке, до хруста представляя, как эти зубы врезаются в мою голову, шею, живот, где уже пульсирует другой человек…
— Ох, и сволочь же ты, — прохрипело моё смелое второе я.
Макс даже не заметил. Он ощупывал взглядом шов, соединяющий зеркальное лезвие с потолком, и глаза его наливались чернотой.
— Можно было, конечно, убить тебя пишущей машинкой или компьютером… Или заставить тебя съесть все твои материалы… Но я нуждаюсь в ярком зрелище, мне неприятна банальность… Журналист — зеркало общества, правда? Зеркальное отображение, отражение и искривление… Понимаешь, что я хочу этим сказать?.. Остаётся надеяться, что тебя разрубит пополам… Мне нужны две твои ровные, красивые половинки, тогда ничего трогать не нужно будет… Я только сфотографирую, ты не против? И потом подброшу Инге Васильевне… У нас был только секс, никакой любви, ты не ревнуешь, нет?.. Подумать только — маньяк убил саму Лору Ленскую! Это будет фурор!
Он бормотал всё глуше, смотрел всё нежнее, и я поняла, что есть только миг… Сейчас небо рухнет и всё закончится…
* * *
Крысы! Крысы! Крысы! Крысы! Крысы! — взорвалась последняя живая мысль в моей голове… Крысы!
— Констанция! — закричала я из последних сил. — Констанция!!!
Макс отвлёкся на секунду. Что он думал, глядя на меня с брезгливым удивлением, я так никогда и не узнаю… Решил, что девка, которая перед смертью видит себя рядом с д’Артаньяном, — конченая…
— Констанция!!!
Он приготовился сказать что-то, искрящееся юмором, как вдруг случилось то самое!
У меня был один шанс из ста! Я понимала, что слаба, бездарна и управляема даже на расстоянии. Но и мне отсыпано было три щепотки этого странного дара! Не могла я быть стопроцентно пригодной для передачи сигналов и при этом не функционировать, как передатчик! Я уже упражнялась с Чапой, но здесь не было возможности долго настраиваться. Здесь были крысы, которых я уже нечаянно выпустила, сделав полдела! Теперь вытащить их сюда! Из нор, из подвала, из-под земли — куда там они сумели забраться за полчаса?! Я напрягла мозг, заставляя мысль чётко работать, заставляя себя испускать космические лучи и ультразвуковые сигналы! Я звала их, манила, я им приказывала, притягивала их, даже близко не представляя, что именно нужно делать!
И я сделала это!
Крысы услышали мой зов, примчались всем взводом, и об их появлении я догадалась прежде всего потому, что моментально исчезло биополе, искусно созданное Максом, как будто его выключили. Как будто у меня случился приступ столбняка и вдруг резко отпустило. Я вся опала, мышцы расслабились, и мне стало понятно, как же до сих пор было больно…
А Макс уже не мог контролировать пространство.
Макс грозно ругался матом, сидя при этом на диване и моей ноге. Его собственные ноги были по-газельи поджаты, и время от времени одной из них маньяк нервно дрыгал, пытаясь отбиться от нападения невидимых мне крыс. Я слышала только возбуждённое попискивание и понимала, что крысы не просто явились, они ещё и агрессивно настроены, чего я от них не требовала. Впрочем, у меня не было времени анализировать крысиное поведение. Три секунды — и Макс придёт в себя, испепелит несчастных крысок и займётся мной. Три секунды!
Раз! Я сажусь, не чувствуя боли от перетянувшего мой пояс ремня!
Два! Я размахиваюсь так, что щёлкают суставы и бутылка кефира чуть не выскальзывает из моей мокрой ладони!
Три! Я бью Макса по голове!
Ах, как брызнул кефир на все четыре стороны! Сквозь кисломолочные фонтаны я краем глаза заметила кренящуюся фигуру моего мучителя, но было не до рассматриваний. Я окончательно прощалась в это время с маникюром и ремнями. Макс упал мне на ноги, и я долго не решалась дотронуться до него. В конце концов, освободила одну ногу и ею столкнула Макса на пол.
Не веря в счастье, не врубаясь в происходящее вообще и в частности, я мчалась по лестницам. Двери поменяли дислокацию, найти входы-выходы казалось нереальной задачей, сзади чудился Макс. Я металась по дому, тихонько воя и молясь всем богам.
Когда меня схватили за ногу, я даже не удивилась, хоть и испугалась до потери сознания. Слишком долго я испытывала судьбу. Надо было в окно прыгать, что ли…
Я с грохотом свалилась на медового цвета ламинат и сжалась в кулачок.
— Не трогай меня! Сволочь! Животное! Маньяк! Подлец! Убийца! Шизофреник!
— Тише! — голос сначала показался незнакомым. Не Макса голос, уже хорошо. Я открыла глаза, всмотрелась в темноту и обнаружила… Лёву!
Лицо его было изрядно помято, серебристые волосы — в крови.
— Где он?
— Лежит… в «звёздной» комнате… Может быть… Хотя я не уверена…
— Ясно, — Лёва снова нырнул в темноту. Чем-то поскрежетал, постучал. — Будь добра, поищи ключик… Он где-то здесь… Я прикован…
Я машинально поползла по полу, шаря руками и натыкаясь в основном на лужи слёз, пролитые мной. Мне казалось, что Макс уже пришёл в себя, что сейчас он явится сюда и второго шанса уже не будет… Лёва в это время что-то химичил с наручниками, тихо матерился и тоже не вызывал особого доверия. Кто их знает, маньяков…
Ключа я не нашла. Лёва пытался вырвать с корнем ручку, но признался, что проще вырвать руку.
Минут десять помучив дверь, он вдруг предложил принести ему нож для того, чтобы этим ножом перепилить руку.
На автопилоте я уже двинулась искать нож, потом одумалась. Я плохо представляла, как Лёва будет пилить себе руку. К тому же существовала вероятность того, что у него не хватит духу. И я не хотела быть свидетельницей его позора — подумать только, гуманность на пороге смерти! В этом вся я. Поползав в темноте, я объявила, что никакого ножа не нашла… Он огорчился, хотя я — новый гений телепатии — отчётливо слышала ноту облегчения в его голосе.
Лёва придумал какой-то новый план, нырнул в темноту и снова заскрежетал. Я упала у стены, не имея сил бежать. Даже стоять. Да и как бежать, бросив здесь этого несчастного. Я имела в виду Лёву…
— Лёва, почему ты мне не сказал, что это не ты? — вяло бросила я в темноту.
— Не я — кто?
— Не маньяк, а впрочем… Я не удивлюсь, если ты тоже окажешься психом и убийцей.
В темноте возились. Судя по голосу, Лёва поднимал тяжести. Но делал это тихо.
— Я психически неуравновешен в последнее время, это верно. Тому есть ряд оправданий и причин. Я думаю, ты прекрасно их знаешь… Что касается обвинений в мой адрес… Извини, ты не права… Я не ранил в своей жизни даже крысу…
— Твои крысы спасли мне жизнь…
— Я рад, — последовала озадаченная тишина. — Надеюсь, с ними всё в порядке?
— А ты не хочешь узнать, в порядке ли я?
— Прости. Я завозился…
Через секунду из темноты вынырнуло Лёвино лицо с выражением нежности.
— Как ты, дорогая?
Сначала я почувствовала острое желание ударить его ногой. Потом это желание пропало. Он смотрел на меня со всё набухающей любовью и вдруг как будто прозрел:
— Послушай, ты сказала, что беременна… Это правда?
О господи, какой муфлон! Какой рохля… Как я могла полюбить такого, хотя…
— Да, Лёва, да. Я беременна, и это научно обосновано, подтверждено и даже зафиксировано!
— Но ведь это же прекрасно! — он вспыхнул и заиграл красками. — Мы выберемся отсюда, решим наши проблемы, родим ребёнка и начнём новую жизнь! Потерпи ещё чуть-чуть, хорошо? Всё будет в порядке!
Он даже взвизгнул, как ликующий щенок, осыпал меня любовными взглядами и снова исчез.
Вот так в течение минуты он снова перевернул мою жизнь. Больше всего меня поразило то, что он не задал сакраментального вопроса на тему «А от кого беременна?» Почему он так? Я розовела от непонятно откуда взявшегося удовольствия и пыталась понять… Два варианта — либо он настолько глуп, либо настолько уверен в себе.
— Лёва, какой вариант? — глупо, но радостно поинтересовалась я.
— А какой тебе больше нравится?
— Мне нравится второй, но ещё больше мне нравится правда…
— Тогда — второй вариант, и это будет правда…
Не то чтобы я была счастлива любому предложению стабильности, нет. Да и ситуация в стране и в доме была не самой подходящей для купания в счастье. Трудно объяснить. Мне просто было приятно, а почему — не знаю.
— Как долго он ещё будет нейтрализован? — спросили из темноты. И я на полном ходу, со всеми перегрузками врезалась в действительность, над которой только что чуть-чуть полетала.
— Макс? Не знаю, — я вспомнила тяжесть бутылки и силу моего удара. — Ещё будет какое-то время. А может быть, я его совсем убила…
— Жаль, конечно, что так получилось… Я искренне любил его, хотя и не понимал… Как могло получиться, что я его упустил?
— Лёва, это не ты его упустил! Это общество его упустило! (Не буду сильно пугать. Пускай думает, что Макс — его родственник.)
— Я тоже не испытываю большой любви к обществу, но доходить до такого… Он понимал, что болен?
— Нет. Мы тоже, возможно, больны. Но не понимаем.
— Да, мы больны. Но мы не покушаемся на жизни… — он собирался задвинуть очередную телегу в своём духе, с абзацами и пафосом, но передумал. — Наташка, я боюсь даже думать обо всём этом. Мы сейчас выберемся отсюда и уедем к чёрту, ладно? Иди сюда…
Я бросилась в его объятия с пугающей скоростью. Мы столкнулись в темноте, как два поезда, начали мять друг друга, пытаясь одновременно и приласкать, и защитить, и спрятаться. Я, естественно, зарыдала. Он неожиданно тоже.
— …Мне было так плохо! Так плохо!
— Я с ума сходил, но не мог…
— …Я думала, ты — против меня, ты был такой каменный и странный…
— …Я видел, что ты увлечена Максом…
— …Но ты тоже был замешан во всём этом, я чувствовала…
— …Я думал, что ты замешана во всём этом, я боялся… Я пытался решить вопрос своими силами, мы всё рассчитали с Ковальчуком…
— …Ты вёл себя так, как будто бы…
— …Ты вела себя так, как будто бы…
— …Что нам делать?
Он погладил меня в темноте наугад.
— Будем выбираться. Думаю, я смогу вытащить тебя отсюда. Тем более это мой долг. Теперь уже дважды. Нет, трижды, учитывая мою пассивность до сих пор…
Это был прежний, высокопарный Лёва, занудливый даже здесь, но не было сейчас человека ближе.
— Плохо одно — нам неоткуда ждать помощи. Рацию эта ходячая аномалия вырубила. Километрах в десяти отсюда, на старой бензозаправке, нас ожидает рота солдат во главе с капитаном Ковальчуком. Всё это время мы вели своё наблюдение… Напрасно тратили время, как оказалось… Сегодня я получил очередной сигнал в голову — это существо велело мне быть в Выставочном центре в указанное время для того, чтобы познакомиться с ним, великим и ужасным, со сверх-убийцей. И после официальной части мне было предложено присутствовать на разделке последней жертвы. На той самой бензозаправке. Естественно, все лучшие силы города были направлены на место предполагаемого преступления. Где и пребывают до сих пор, не зная, что с нами… Что касается Выставочного центра… ОНО велело быть без сопровождения. С фантомами обман не проходит, я решил идти один. И всеми силами не умереть. И вытащить его на бензозаправку… Каково же было моё удивление, когда я пришёл и увидел тебя… С наручниками…
— Ты подумал, что это я? Что убийца — это я? — пришло время удивляться мне.
— Да, — Лёва горестно сверкнул белками. — Более того… ОНО устроило всё так, что убийцей должна была быть действительно ты. Всё шло к тому. Мы находили отпечатки твоих пальцев всюду: на микрофоне, которым был убит Лагунин… на скальпеле в кармане обезглавленного доктора… даже на серьгах сгоревшей учительницы… Ты всегда успевала на место преступления раньше других… Ты вела себя крайне странно… Что мы должны были думать?
Тут уже я не знала, что думать.
— Ну, хорошо… Допустим, я могла надуться и проткнуть здорового мужика… И грохнуть всех остальных..
— Убить, — аккуратно поправил Лёва.
— Убить… Но почему вы не арестовали меня сразу?
— Мы не были уверены… Нужны были свидетели… Интуиция… Было бы крайне… — он замялся, потом честно посмотрел на меня сквозь темноту. — Ну хорошо… Я договорился с ними… Я договорился с милицией, что даже если ты окажешься убийцей… быть помягче… Словом, я оттягивал момент ареста всеми возможными средствами, имеющимися в моём распоряжении… А в моём распоряжении достаточно много средств…
— Ты что, милицию купил? — удивилась я.
— Да нет! Мы сотрудничали. Просто я люблю тебя…
Я не успела обнять его и захлебнуться в эмоциях. Темнота запахла туалетной водой-унисекс и горячим потом, меня схватило что-то за волосы и швырнуло в сторону. В этот раз я быстро опомнилась, но это всё, что я смогла сделать. Рядом развивались события, но я не могла быть их участницей. Там, в темноте, рычало, хрипело, клокотало, трещало, рвало, било и грызло. Там убивали друг друга два мужика, и в этой суровой схватке самцов мне осталась только обочина и их пулями свистящие, выдранные пуговицы.
Я пыталась вмешаться, и меня чуть не обезглавила чья-то анонимная нога. Что оставалось? Бегать вокруг со стонами и причитаниями.
Спарринг затягивался. Временами они замирали, сомкнув челюсти на горле у противника, и я грызла обломки ногтей и ожидала, что из темноты выйдет, стряхивая пыль, Лёва. Но возня через некоторое время продолжилась, не с прежним азартом, но продолжилась. Пока, наконец, из темноты не вышел, отряхивая пыль… Макс…
Он ничего не сказал, ему было уже не весело. Он смотрел целенаправленно, как мясник. Цели и средства были известны. Я для него физически уже не существовала, но время и место занимала. Непорядок.
Была робкая попытка отползти. Это с моей стороны. А с его стороны… С его стороны вдруг из темноты появилась дверь, такая же самодостаточная, как потолочное зеркало… Дверь взлетела в воздухе, некоторое время балансировала над головой мрачно идущего на меня Макса… А потом обрушилась на него!
Потом сверху на дверь из темноты обрушился Лёва.
И стало тихо.
Лёва лежал красиво. Кисть его, по-прежнему прикованная к дверной ручке, нервно подрагивала. Если бы не это, можно было бы подумать, что Лёва — спящий йог. Смущало то, что из-под двери, на которой он расположился, торчали чужие руки-ноги. Но в целом картина дышала миром и покоем.
— Еле с петель снял, — тихо сказал Лёва, не поднимая головы. — Думал, не справлюсь… Он может очнуться в любую минуту… Живучий… Нужно уходить…
Я кивнула.
Мы с трудом встали и начали пробираться к выходу. Я всё время оглядывалась на белеющую в квадрате луны Максову руку. Ждала, что вот-вот она зашевелится и… И натыкалась на шедшего впереди Лёву с дверью.
— Вот она, моя Голгофа, — говорил он откуда-то из-под дубовой толщи. — Вот он, мой Судный день. Как же неправильно всё было и как правильно всё будет теперь…
— Лёва, милый, быстрее…
— Мы ничего не ценим до тех пор, пока не испугаемся как следует. А я-то думал, что разучился пугаться, драться и любить! Чушь! Я жил, как плесень!
— Лёва! Не время исповедоваться!
— Самое время! Я хочу, чтобы ты знала! Я буду любить тебя всю жизнь, без оглядки, без сомнения. Я клянусь быть счастливым и сделать счастливой тебя и нашего ребёнка…
С учётом того, что этот пламенный текст произносился сквозь дверь человеком, согнутым пополам и идущим впереди меня, выходило странно. Я была готова поклясться, что начну борьбу за счастье с борьбы с Великим Пафосом. Как? Это уже другой вопрос.
А сейчас мы должны добраться до выхода, потом — до дороги, потом — до города, потом…
Потом Лёва застрял в проёме выхода с лестницы. Он изгибался и пытался протолкнуть дверь в низкую арку. Тщетно. Время шло, перекрытия трещали, дверь скрипела, Лёва ругался. Снова звучала мысль о ноже, но сейчас даже при желании найти его было невозможно. Мы с Лёвой были по эту сторону двери, застрявшей в проёме, нож — по ту сторону. Здесь была свобода в виде распахнутой входной двери — три метра, и мы на улице… Там был Макс, темнота и страх…
— Слушай, беги одна, — Лёва устало прислонился к стене. — Найдёшь кого-нибудь — отправишь сюда… Тебе надо в больницу… Тебе противопоказан стресс.
Я засмеялась. Стресс — моё второе имя. Обо мне начинают заботиться с некоторым опозданием.
— Никуда я не пойду. Всё равно заблужусь. Вместе будем выбираться.
Он не стал спорить, посмотрел на меня с таким восхищением, что стало стыдно. Ох уж эти чувствительные мужчины! Он засветился благодарностью и мужеством и с новыми силами вцепился в дверь.
Потом был финал, развязка.
Примерно с одной стороны двери — тёмной, невидимой — появился Макс. С другой — бойцы в масках и с оружием. Макс ревел дурным голосом и тянул дверь из проёма на себя, успешно справляясь не только с дверью, но и с упирающимся Лёвой. Бойцы, облепившие входную дверь, тоже ревели, слепили нас фонарями, махали руками… Я уже ничего не понимала, я просто схватила Лёву за свободную руку и закрыла глаза.
…Мы в обнимку сидели на полу, скомканные, невменяемые. Моя голова покоилась на Лёвином плече. Его рука всё ещё оставалась в плену дверной ручки, отчего всё Лёвино тело имело странный градус наклона. Вокруг бурлила жизнь, сияли фонари, сверкали вспышки, трещали выстрелы. Стреляли в основном в дверь. Дверные горячие щепки щедро сыпались на нас, как и торжественные советы руководителя операцией капитана Ковальчука:
— Ниже! Ниже ложись! Голову руками закрыть!
Но мы уже уступили место в процессе. Мы уже начинали жить будущим и воспоминаниями — нормальный мещанский принцип.
— Слушай, ты хоть поладила с моей матерью?
— Поладила… Она успела меня удочерить!
— Это хорошо… Но жить мы будем у меня.
— Ладно… Только я буду читать то, что захочу, носить то, что захочу, и кота привезу…
— Кота?
— Выбирай — или я с котом, или ни меня, ни кота…
— Ладно, ты с котом. Но только убедительно прошу: не царапайте мебель.
Дверь раскололась надвое. Образовавшаяся чёрная дыра всосала в себя всех вооружённых бойцов, Лёва тоже был унесён дверной ручкой.
Но я была спокойна. Меня ожидала куча дел и вопросов, допросов, скандалов, переживаний, сомнений, перестановок мебели, хлопот, консультаций, объяснений, радости. Где-то во входном проёме маячили белые шапочки врачей, милицейские фуражки и… А это кто?
С диким трудом собирая сетчатку глаза в кучку, я рассмотрела сквозь сплошной фонарный свет… Ингу Васильевну!
— Великолепно! — крикнула она и помахала красными ногтями. — Я всё снимала! Будет фурор! Нужно срочно писать материал! Срочно!
О нет… Только не это… Мне пришлось уползать по-пластунски, но восторженные излияния Инги Васильевны настигали повсюду. Я нашла только одно укромное место. Непосредственно за входной дверью. Отсюда мне открывался прекрасный вид на поле боя. Капитан Ковальчук и милиционеры колдовали над дверной ручкой и изрядно затоптанным Лёвой. В глубине дома весело перестреливались бойцы в масках. Суетились ещё какие-то люди. В общем, была довольно праздничная атмосфера.
— Ну и пусть я на свадьбу не попаду, — неожиданно сказала стена за моей спиной. Я чуть не лишилась разума от страха. Оглянулась в ужасе и нос к носу столкнулась с аборигеном-водилой.
— Не попаду уже на свадьбу-то! — радостно сообщил он мне и возбуждённо почесал под кепкой. — Отвёз вас, а потом сердце не выдержало, думаю — надо в милицию… Хто его знает, что за люди… Может, проблемы у них какие… Еду на пост, что у бензоколонки старой, а сам чуть не плачу… Самогон-то жалко… Ну, ничего, обошлось. Ещё не обыскали…
— Чего ж на свадьбу-то не попадёте? — я потихоньку оправилась от удара и прониклась нежностью к этому грубому, но такому человечному человеку. — Самогон на месте. Времени достаточно…
— Ай-э-э-эх! — залился он петушиным голосом. — Не буду я ждать свадьбы! Напьюсь уже щас!
В общем, всё закончилось нормально.