Шел только второй день неизвестного заболевания и первый день, когда Министерство здравоохранения решилось-таки забить тревогу, хотя подспудно многие уже успели подумать, что никакие меры не смогут помочь в борьбе с болезнью. По крайней мере, на данный момент не помогали. Больницы заполнялись, некоторые места успевали за несколько часов освободиться, когда люди с наиболее слабым иммунитетом отправлялись в мир иной, но свободные койки в палатах сразу же занимались новыми больными. Страшная инфекция прогрессировала, и ее воздействие на человеческий организм усиливалось, и процесс ускорялся. Взрослый человек мог за полдня элементарно сгореть — его организм не выдерживал столь высокой температуры. Журналистам еще разрешали брать интервью у врачей, которые сами были больными, но, тем не менее, считали нужным продолжать давать советы населению, обещая помощь каждому. Им самим тем временем требовалась немедленная помощь. Заместителя министра здравоохранения вынесли из зала прямо во время пресс-конференции.

В городах то тут, то там вспыхивали беспорядки. Штурм мэрии в одном из провинциальных городков стал лишь началом. Однако больше операторов с камерами к месту событий не подпускали, камеры разбивались, пленки с записями уничтожались на месте. В населенных пунктах хозяйничала уже не милиция — к наиболее крупным городам стягивались армейские части. В городах уже процветало мародерство. Несмотря на приказ военного руководства расстреливать мародеров на месте, грабежи это не останавливало. А, кроме того, сами военные практически все без исключения были больны, и участились случаи дезертирства. Люди прямо с оружием в руках уходили со своих постов и присоединялись к беспорядкам.

Вечером на улице столицы произошло первое убийство старшего по званию своими подчиненными. Армейский «уазик», тот самый, который «козлик», остановился возле магазина на окраине города. Сигнализация в магазине разрывалась по причине разбитой камнем витрины. Четверо военных, выскочившие из машины, взяли магазин в прицелы автоматов. Однако через минуту, автоматы у троих из них дрогнули в руках и медленно опустились. Из магазина вышли двое подростков, мальчик и девочка, зажав в руках пакеты, полные сладостей. По девочке было видно, что она болеет, причем очень сильно — в глазах стояли слезы, она почти непрерывно кашляла и не смогла бы держаться на ногах, если бы не мальчишка, который крепко держал ее за руку, не давая упасть. Он и сам явно болел, но держался. Сходство в лицах детей бросалось в глаза, видимо, это были брат и сестра. Для обоих было шоком видеть направленные на себя стволы автоматов. Они застыли на мгновение на месте, а затем мальчишка, увидев, что автоматы опускаются дулами в землю, сделал попытку сбежать. Однако не успел. Он лишь смог рвануть за руку свою сестренку, но лишь повалил ее, не ожидавшую от него таких резких движений. Грянула очередь из автомата, и два детских тела, дернувшись, замерли в лежачем положении. Солдаты с изумлением посмотрели на стрелявшего. Это был командир отделения, которого все в его части, и старшие и младшие по званию, считали редкостной сволочью. Он издевался над новичками, дрался с сослуживцами и в грош не ставил авторитет начальства, лишь в глаза выслуживаясь перед ними. Вот и в тот момент он подошел к двум безжизненным детским телам, убедился, что они мертвы, даже пренебрежительно пнул тело мальчика, и уже разворачивался обратно к своим, когда очереди из трех автоматов Калашникова, синхронно прозвучав, отбросили его к стене дома. Подчиненные были в ужасе от совершенного им поступка. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Без единой команды, не совещаясь между собой, они одновременно подняли свои автоматы, и теперь то, что осталось от их командира, валялось у стены злосчастного магазина. Не говоря друг другу ни слова, все трое уселись обратно в машину, и «уазик», взревев двигателем, поехал дальше по улице.

Этот случай самовольной расправы над командиром стал не единственным. Уже ночью под покровом темноты, люди на двух машинах, не включая фары, попытались выскользнуть из города. Отряд заграждения вовремя заметил беглецов из-за блика уличного фонаря на лобовом стекле. Командир подразделения вышел на дорогу и грубо предложил людям в машинах вернуться обратно в город. Видя, что его слова не доходят до них, он угрожающе передернул затвор. Однако машины не двигались с места, более того, человек за рулем одной из них стал нажимать на педаль газа, готовясь к разгону. Возможности сорваться с места лейтенант, командующий частью, дежурившей на этом участке дороги, в задачу которого входило предотвращение попыток покинуть город, не дал. Он вскинул автомат и полоснул очередью по ближайшей из двух машин, а затем та же участь постигла и тех, кто сидел во втором автомобиле, причем оттуда все-таки успела выбраться женщина с ребенком на руках, однако следующей очередью из своего автомата лейтенант выстрелил ей в спину, и тело женщины с безжизненным стуком упало на асфальт. Он с довольной улыбкой убийцы повернулся обратно к импровизированной баррикаде, когда пуля из автомата одного из его подчиненных снесла ему полголовы. Тело лейтенанта исполнило несколько прямо-таки танцевальных движений, а затем рухнуло на дорогу. Фонарь был выключен, и на дорогу опустилась темнота.

В Ярославле, проезжая по центральной улице, «уазик» подвергся обстрелу. Из трех военных ехавших в нем, один, водитель, был убит моментально — пуля попала ему в сердце, а двое других, выскочив из машины и спрятавшись за ее бортом, открыли ответный огонь. Импровизированный бой в ночных условиях продолжался бы долго, если бы нападавшие не оказались с двух сторон от дороги. Выскочившие из машины солдаты смогли спрятаться от одних, но оказались как на ладони перед другими. Оба даже не успели понять, что убиты. Стрельба стихла так же моментально как началась, и улица погрузилась в тишину. Лишь изрешеченный «УАЗ» и тела солдат возле него напоминали о происшествии.

В Волгограде неизвестные взломали оружейный магазин, и, не взирая на дикий визг сигнализации, не торопясь, стали спокойно «укомплектовываться» ружьями и другими боеприпасами. Вместе с милицией к магазину подъехали спецназовцы, но вооружение было значительно лучше у тех, кто засел в магазине. Завязалась перестрелка, в результате которой все в магазине были убиты, лишь одного тяжелораненого добили ворвавшиеся спецназовцы, но и у нападавших полегло не меньше половины бойцов — территория с их стороны хорошо простреливалась. Отбиться грабителям помешало лишь банальное отсутствие опыта. Кроме того, сразу выяснилось, что среди них не было ни одного человека, которому было бы больше двадцати пяти лет. А теперь вчерашние студенты все лежали на полу магазина, уставившись ничего больше не видящими глазами в потолок помещения. Тяжело кашляя, командир спецназа выругался и вышел на улицу, осмотрев место недавнего боя. Ему оставалось только ругаться — он угробил половину своих бойцов на мальчишек, хорошо вооруженных, но ничего не смысливших в тактике боя.

Журналисты сновали по улицам городом, операторы с видеокамерами неотступно следовали за ними, но самих выпусков новостей становилось все меньше. Ведущих просто не было. А если и находились ведущие, то они были явно не в том виде и не в том состоянии, чтобы вести новостные программы. Да и людям было уже не до новостей. Болезнь прогрессировала, и уже на улицах можно было встретить попадавшиеся то тут, то там тела людей, вышедших в надежде, быть может, добраться до ближайшей больницы, но гораздо раньше лишившихся сил стоять на ногах. Кое-где по улицам ходили непонятные существа, одетые в лохмотья, и людей напоминавшие лишь остатками некогда приличного внешнего облика. Они во всеуслышание заявляли, что пришел судный день, последний в истории человечества. Одного такого угораздило попасться группе подростков, среди которых не было ни одного здорового. Они долго били ногами человека, объявившего конец света, пока от того не осталось лишь безжизненное тело. Весь процесс избиения заснял проходивший мимо оператор. Он остался один — журналист, к которому он был прикреплен, около часа назад потерял сознание, и оператор отправился вперед по улице в поисках врача или хоть кого-нибудь, кто мог бы ему помочь. Своими съедаемым жаром мозгом он не мог уже здраво рассуждать — где на улице он смог бы найти врача, даже не приходило ему в голову. А вот увидев момент, как подростки убивают человека в лохмотьях, он действовал автоматически. Оператор даже не помнил, что у него в руках видеокамера, когда рука уже поднялась вверх, закидывая камеру на плечо. Он был весь поглощен съемкой и не сразу сообразил, что подростки движутся в его сторону. Впрочем, убежать у него не получилось бы в любом случае — он слишком ослабел. Камера, выбитая из рук, упала на асфальт, но по случайности не разбилась, а продолжала все снимать в перевернутом виде. Затем рухнувшее тело ее владельца заслонило весь объектив.

Новости, вышедшие под утро, убили в тех, кто их смог увидеть, всякую надежду на улучшение ситуации. Жутко выглядевший журналист, непрерывно кашлявший в свой платок, глупо улыбаясь в камеру, рассказывал о том, что в Европе та же самая форма заболевания уже унесла сотни тысяч жизней, прогрессируя с каждой минутой. В Латинской Америке, Соединенных Штатах, Африке было то же самое…

Ведущий как раз хотел уже рассказать о текущем положении дел в столице, когда до зрителей донеслись звуки выстрелов, прозвучавших в студии, и возмущенные голоса журналистов. Затем камера оператора была выключена, как и звук. На этом выпуск новостей завершился, по телеканалу была запущена реклама. Оставалось только догадываться, кто мог прервать новости — военные или просто вооруженные бандиты.

Ночь медленно подходила к концу. Люди продолжали умирать от неизвестной болезни. Но, видимо, этого Старухе-с-косой казалось слишком мало, и многие гибли еще и в вооруженных стычках с органами правопорядка и стычках друг с другом. Восходящее солнце освещало улицы, на которых кое-где лежали тела, которые и не собирался никто убирать.

Павел неловко перевернулся с боку на бок и от этого проснулся. Весь бок саднил нещадно. А все из-за этих двух уродов, с которыми ему пришлось вчера изрядно помахать кулаками. Возомнили себя неизвестно кем… А еще контрактники…

Сорокин Паша никогда не был примерным парнем, но и отъявленным хулиганом его назвать язык бы ни у кого не повернулся. Да, в детстве с компанией таких же, как он непутевых подростков, бывало, лазили по складам армянских торгашей, расположенным на рынке прямо впритык к их двору, воровали у них фрукты, все чаще бананы с апельсинами. То один, то другой «ара» постоянно хватался за голову, теряясь в догадках, куда могли деваться со склада ящики с товаром, раз за разом проверяли крыши складов, но кражи продолжались.

А разгадка была простой: лист шифера на одном из складов был подогнан с такой ловкостью, что никто из непосвященных не смог бы заметить подвоха. А знающий секрет спокойно мог его снять, и ему открывался доступ к товару, хранившемуся и на этом складе, и на нескольких соседних. Этим подростки и пользовались.

Правда однажды «лафа» накрылась. Черт дернул одного из кавказцев нанять мужичка к себе на склад сторожем. И тому удалось поймать одного из подростков во время кражи. Однако ни побоями, ни угрозами разгневанным хозяевам не удалось выяснить у него, кто ж был его сообщниками. Парня жестоко избили, вывезли из города, но отпустили, в надежде, что он выведет их на остальных своих подельников. Однако из-за досадной случайности у них ничего не получилось. Подросток просто пропал, и никто так и не нашел ни его самого, ни хотя бы его безжизненное тело.

Вся их компания сразу решила, что его убили те самые кавказцы, и ночью склад сгорел. Так и получилось, что за одну ночь хозяин лишился гораздо больше, чем терял, пока товар воровали. Свернув свой «рыночный бизнес», он уехал из города.

Павел был в числе поджигателей, отомстив за пропажу своего приятеля. В течение нескольких дней они смогли найти и тех, кто вывозил его из города. Их нашли поодиночке. Один скончался от побоев, едва доехав до больницы, еще одного «случайно» сбила машина. Третий был пойман, пристегнут наручниками к трубе в подвале, откуда предварительно шуганули местных бомжей, но даже с помощью пыток от него добились только рассказа о том, как пойманного подростка избили и вывезли за город. «Ара» клялся и божился, что они ничего с парнем не сделали, просто избили и оставили на трассе за городом. Оттуда он мог бы и сам добраться на попутке. Почему он пропал, ему так и не было известно.

Кавказец плакал, прося его отпустить на волю, обещал сразу уехать из города и навсегда исчезнуть из поля зрения. Однако было решено оставить его на пару дней прикованным, давая осознать всю серьезность ситуации. Через два дня, решив его отпустить и спустившись за ним в подвал, его обнаружили уже остывшим. Кто-то накануне пробил ему голову обрезком трубы. Кто был тем самым убийцей выяснять не стали, постаравшись забыть об этой истории.

Пашка и сам не знал, кто убил кавказца, хоть и смутно об этом догадывался. Однако он благоразумно решил оставить подозрения при себе. Впрочем, происшедшее заставило его пересмотреть свои жизненные приоритеты, и вскоре он расстался со своей компанией. Удерживать его никто не стал.

После школы с первой попытки Павлу поступить в университет не удалось, и он был призван на срочную службу в армию. Отслужив положенные два года, он решил, что можно продолжить развиваться в данном направлении и пошел служить по контракту. Его часть последние полгода была расположена в Чечне, но в боевых действиях не участвовала. А недавно, в связи с последними событиями, часть была переброшена в Россию и совместно с внутренними войсками и милицией поддерживала какое-то подобие порядка в Ростове-на-Дону.

Вот именно с двумя «вованами» Паша накануне и подрался. Банально вступился за девчонку, отправившись из расположения части погулять по городу. Ситуация в городе была ужасающей. То тут, то там время от времени раздавался звон разбитого стекла — мародеры пользовались беспорядком, грабя магазины (несмотря на распоряжение расстреливать грабителей на месте, свой автомат он в ход до сих пор не пускал). Народ был охвачен каким-то всеобщим чувством паники. Странная болезнь поражала людей без разбора. Уже половина личного состава части свалилась с чем-то подозрительно напоминающим грипп. Несколько человек, Паша это знал, уже самовольно покинули расположение части, скрывшись в неизвестном направлении. Впрочем, он их прекрасно понимал. Судя по выпускам новостей, болезнь распространялась по миру с угрожающей скоростью. Дезертиры видели, что творилось в других городах, а также, что это могло происходить у них дома с вероятностью в 99 процентов. Поэтому люди уходили, прихватив с собой оружие.

Вот и вчера, идя по улице, Павел увидел, как двое мужчин в военной форме (это уже потом по нашивкам он понял, что имел дело с «вованами») пристали к молоденькой симпатичной девушке. Об их цели догадаться было несложно. Презрев возможность в данных обстоятельствах получить пулю, он подбежал к месту событий, успев как раз к моменту, когда один из уродов уже полез девчонке под юбку. Именно он и упал первым, сваленный сильным ударом в челюсть. А вот со вторым пришлось помахать кулаками, боец оказался способным не только приставать к юным девицам, но еще и дать отпор закаленному в уличных драках парню. А пока Паша схватился с ним, а девчонка, вопя во все горло, побежала дальше по улице, поднялся первый вояка. Стрелять он не стал, но мощным ударом приклада оглушил заступника, и они вдвоем еще долго били Павла ногами по ребрам. Ему еще повезло, что обошлось без переломов. Но получил он весьма изрядно. Причем даже с девчонкой не познакомился. Придя в себя, обнаружил, что лежит на асфальте. Как ни странно, но из нагрудного кармана документы не тронули, как и наличные. Кое-как придя в себя, он отправился обратно в часть, вместо благодарности за заступничество получив три наряда вне очереди от начальника здешнего гарнизона за испорченные отношения с «коллегами».

Вот и сейчас Павел лежал на своей койке, вспоминая перипетии прошлого вечера. На соседней койке заходился в кашле сосед. Он испуганно на него покосился, надеясь не заразиться. Гуляя по городу, он уже не раз встречал больных людей. У него даже появилось ощущение, что вдруг одновременно заразились сразу все люди. Он вроде бы пока был здоров, однако неизвестная болезнь его пугала. Вроде бы начиналась как обычная простуда, но дальше состояние больного только ухудшалось. Он слышал, что у тех же «вованов» один уже умер. В-общем оснований для дезертирства вполне хватало. А эти расстрелы старших по званию! Уже вовсю ходили слухи, что рядовые солдаты не просто покидают свои части, а еще и расстреливают своих командиров. Эту историю рассказал в части за ужином их связист, Юрка Тимофеев, а ему в свою очередь сообщил один из его коллег.

Паша застонал и перевернулся на другой бок. Его сосед по казарме продолжал тяжело кашлять, и самому Сорокину этот жуткий звук действовал на нервы. Быстро собравшись, он вышел из казармы на свежий воздух. На улице ярко светило солнце, дул еще по-утреннему прохладный ветерок — солнце пока не успело его раскалить. Павел постоял, озираясь, засунув руки в карманы форменных брюк, и именно таким его застал командир части, майор Петров. Сказать, что он был скотиной язык бы не повернулся. Но у него два качества в характере представляли собой опасное сочетание: он был нудным и строгим. При таких взглядах на жизнь и на службу командиром он был неплохим, но очень уж большим авторитетом у подчиненных не пользовался.

Он явно спешил куда-то по своим делам, но вдруг остановился и пристально посмотрел, на вытянувшегося по стойке «смирно» Павла. Не срочник уже, но субординацию никто не отменял.

— Здравия желаю, Петр Евгеньевич, — бодрым голосом поздоровался с командиром Сорокин.

— Доброе утро. Слышал, ты у Евдохина вчера за стычку с «вованами» три наряда вне очереди получил? — подполковник Евдохин командовал гарнизоном и приданной гарнизону ротой внутренних войск, куда была прикомандирована и часть Сорокина.

Естественно подчиненные подполковника ему первыми на вчерашний случай и нажаловались. Разумеется умолчав о том, из-за чего, собственно, весь сыр-бор начался. То, что они вдвоем хотели изнасиловать девушку, осталось тайной. С насильниками в части разобрались бы быстро. А Евдохин был достаточной сволочью для того, чтобы выслушать только своих и наказать «виновную» сторону, даже не выслушав версию событий последней.

— Так точно, товарищ майор! — бодрость никуда не пропала из его голоса, но там уже поселилось сомнение — Павел смутно начинал догадываться, куда клонит майор. — Три наряда!

— За девчонку вступился, говорят? — командир с хитрым прищуром посмотрел на подчиненного. — Хороша девчонка-то оказалась?

— Не могу знать, товарищ майор, — бодро отрапортовал Сорокин. — Сбежала, пока я с «вованами» разбирался…

— Или они с тобой… — тихо, словно разговаривая уже с самим собой, констатировал майор. — В медчасти был?

— Так точно. Они говорят им сейчас не до солдата с побоями.

— Слышать ничего не хочу. После завтрака отправляйся к ним. Сам знаю, что половина части болеет, но мне твою разукрашенную «физию» тоже видеть неохота. Врачу скажешь, что я лично отправил. А по поводу девчонки ты все-таки лопух, Павел. Ты ее, можно сказать, от бесчестия спас. Да знаю я уже все, — устало махнул он рукой, видя, удивленное выражение лица подчиненного, — своих осведомителей хватает. Она тебе теперь минимум свидание должна. Если встретишь в городе, так просто не отпускай. А то, что с «вованами» сцепился по такому поводу — хвалю. Они совсем распоясались тут от мирной жизни. Ну а теперь иди, у тебя еще два наряда. Тебя в столовой заждались.

— Есть проследовать на наряд в столовую! — Паша бодро отдал честь командиру, развернулся и промаршировал в столовую. Все-таки командир был нормальным мужиком, хоть и нудноватым.

Он заметил лежащий у него на пути камень и сильным ударом отправил его в полет в неизвестном направлении. Вот чего ему сейчас не хватало, так это футбола. На школьном уровне он даже в сборную района привлекался на городские соревнования. Вот были времена…

В-общем утро в части началось лично для него не так уж и плохо. Могло быть хуже…

Уже в столовой, где он усиленно чистил картошку, к нему подошел тот самый связист, Юрка Тимофеев, с которым они успели сдружиться еще во время срочной службы, а потом и вместе рванули служить по контракту. Вечный оптимист, у которого в запасе всегда был нескончаемый запас скабрезных анекдотов и шуток про начальство, он никогда не терял присутствие духа и безвозмездно делился с товарищами по службе своей позитивной энергией.

— Здорово, солдат! Как служба? — он довольно сильно хлопнул Павла по спине, заставив того болезненно поморщиться.

— Здорово, Юрик. Как видишь, наряд отбываю…

— Ну ты не расстраивайся, — иногда казалось, что Тимофеев просто не умеет не улыбаться, — могло ведь быть и хуже…

— Петрухе ты рассказал про случившееся? — Петрухой они звали своего командира за глаза не только за то, что звали того Петр Петров, но и за некоторое сходство с киношным героем, за такие же светлые и курчавые волосы, круглое лицо и довольно смешно вздернутый нос.

— Ну а ты как думаешь?

— Да вот и я думаю, что ты, — очищенная картофелина полетела к своим соседкам в ведро, а из соседнего ведра была выужена новая.

— Так и больше-то некому.

— Ну и за каким…

— Да эти «вованы» оборзели просто. Местным жителям прохода не дают, да еще и преподносят все начальству своему в выгодном для себя свете. Вот и вчера эти козлы сочинили, будто это ты пристал к девушке, а когда они собирались за нее вступиться, ты накинулся на них с кулаками.

— Один на двоих? Они что, думают, я на идиота похож?

— Не знаю, что они там себе думают, но их командир им поверил сразу. Как будто только такого варианта и ждал. Так что ты еще легко отделался. Мог бы и на губу загреметь… Так что картошка — это еще не самое плохое, — он вдруг закашлялся и, выйдя на секунду с черного хода столовой на улицу, отхаркнул довольно большой комок мокроты.

— Ты что, заразился? — Павел внимательно посмотрел на своего товарища.

— Да это дурацкая летняя простуда, будь она неладна. Каждое лето одно и то же…

Сорокин продолжал внимательно на него смотреть. Он уже слышал краем уха, что происходит в городе. Уже вчера он не раз встретил в городе кашляющих людей, а проходя мимо местной поликлиники увидел в приемном покое целую очередь. Да и в части было уже полно служащих с жалобами на простудные симптомы — это Паша узнал, зайдя в медсанчасть, откуда его отправили восвояси вчера вечером, сославшись на крайнюю занятость опять-таки по причине той же самой непонятной и тяжело протекающей простуды.

— А ты уверен, что это просто простуда? — взгляд его из внимательного стал напряженным.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты знаешь, почему я спрашиваю. Слишком уж много в последнее время таких простуженных стало…

— Да ладно тебе Пашка, — Юра усмехнулся, но отчего-то усмешка эта вышла невеселой. — Все у меня будет нормально.

С чего-то им обоим показалось, что слова вскоре очень сильно разминутся с действительностью.

С утра Никита Смурнов, один из тех двоих «вованов», что накануне пристали к молодой девчонке на улице, проснулся с дикой головной болью. У них вчера была увольнительная, и они с приятелем Толяном позволили себе лишнего. Особенно то происшествие на улице с парнем-контрактником из части, которая была прикомандирована к их подразделению внутренних войск. С чего они вдруг подрались вообще. Ну пристали к девушке, попугать решили, хотя Толян позволил себе лишнего и полез к ней под юбку, но ведь ничего противозаконного изначально делать не планировали. А тут еще этот контрактник нарисовался. Никита протянул руку и коснулся своей скулы. Парнишка здорово вчера врезал ему с правой, он аж на несколько секунд потерял связь с действительностью. Однако пришел в себя, и они вдвоем как следует отпинали контрактника. Хотя могли этого избежать. Далась им эта вчерашняя девка, мало их что ли вокруг было, таких, которые сами на все соглашались, были бы у солдата деньги. А деньги у них с Толиком водились.

Их часть давно уже базировалась в Ростове, поэтому они успели уже обрасти нужными связями и знакомствами. Бандиты к ним не лезли, все-таки на вооруженные силы так с нахрапа не пойдешь, и ростовские предприниматели быстро смекнули, что к чему. Вскоре у Никиты с Толяном отбоя не было от далеко не бедных бизнесменов, желавших находиться под их защитой. И они им эту защиту оказывали, разделив с местным криминалом сферы влияния. Так что служба этой парочке медом казалась. Их командир всегда мог поиметь с них свой процент, поэтому со своей стороны оказывал им всяческую посильную поддержку. Они двое и в части-то появлялись крайне редко, лишь в случае какой-либо проверки, а так все больше квартировали по подругам, либо снимали жилплощадь в городе. Так что их вчерашняя увольнительная была на самом деле лишь прикрытием на случай проверки. Так у них уже несколько месяцев продолжалась бесконечная увольнительная.

Ну и вчера они с приятелем решили завалиться в кабак. У них там намечалась встреча с одним из местных авторитетов, который давно уже присматривался к ним, и которому решительно не нравилась ситуация. Слишком эти двое, по его мнению, много под себя подгребли в его родном городе. Встреча состоялась, причем с существенной выгодой для Никиты с Толяном. Их поддержал другой криминальный авторитет из соседнего района, а недовольному просто-напросто посоветовали уехать из города. Тот счел за благо последовать совету и сразу из ресторана уехал домой собирать вещи, здраво рассудив, что лучше потерять бизнес, чем голову. Бизнес же его был разделен в пользу подключившегося авторитета, парням тоже перепало, так что в накладе никто не остался. Кроме уехавшего горе-авторитета, растерявшего и уважение и свой «контингент», переметнувшийся к более удачливым боссам.

Вот и вчера и Никита и Толян решили обмыть удачную аферу, но сейчас он отлично помнил, что лишнего они себе не позволяли. А вот самочувствие с утра свидетельствовало об обратном.

— Черт, ну и чего такого мы вчера намешали, интересно? — пробормотал Никита в пустоту, адресуя вопрос самому себе.

Его испугали звуки собственного голоса. Да и хрипы, вырывавшиеся из горла при каждом вдохе-выдохе пугали не меньше. Горло жестоко саднило, к шее было больно прикоснуться, лимфоузлы серьезно опухли. Лоб был таким горячим, что он сразу отдернул руку, едва приложив ее. Он попробовал встать, свесил ноги с койки на пол и еще долго сидел не меняя положения, стараясь унять круговерть перед глазами. Толика на соседней койке не было, куда-то уже ушел.

Смурнов несколько раз кашлянул. Даже кашель был сухим и надрывным. Он огляделся вокруг: в казарме никого не было, только у самой стены на койке лежал молодой парнишка-срочник. Никита помнил, что его прислали в часть с последним призывом. Они его даже не трогали, демонстрируя «духу» все прелести российской дедовщины, потому что сами в части бывали слишком редко. Но он слышал, что некоторые другие «деды» всласть поиздевались над парнем, с первого дня ломая его собственное «я». Ему было и тогда, и сейчас все равно. Он не собирался защищать парня, который сам себя защитить не мог. Ну а если защититься не можешь, значит стирай старшим портянки и форму, детка. Дома, под боком у мамочки, явно лучше.

«Дух» тяжело закашлялся, отвернувшись к стенке, и этот кашель вывел Никиту из ступора. Слегка пошатываясь, он подошел и вгляделся в лицо парня. У того на шее проступали потемнения в местах, где опухли лимфоузлы, под глазами залегли темные круги, а сам он был едва ли не синюшного цвета.

— Эй, с тобой все в порядке? — он хрипло поинтересовался у парня о самочувствии.

Тот ничего не ответил. Вместо этого снова отвернулся к стенке и тяжело закашлялся. Глаза у Никиты широко раскрылись, а в душе стало пробуждаться чувство, практически незнакомое для него, у него появился испуг, потому что он увидел, что у парня кровь пошла горлом — вся подушка была усеяна красными брызгами, а кашель не прекращался.

— Эй, дружище, ты чего там забыл? — голос Толяна, раздавшийся из-за спины, заставил его вздрогнуть. — Решил «духа» уму-разуму поучить что ли?

— Толя, подойди сюда, — ему не понравилось, как задрожал у него голос.

— Что такое? В-одиночку не справишься?

— Сюда иди! — голос продолжал дрожать, и от этого он даже разозлился.

Толян подошел вразвалочку. Ему сразу подумалось, что лежавший на кровати паренек чем-то успел с утра обидеть его кореша, и настроился проучить того. Одной зуботычины ему бы хватило. Раз-два, сходи к дантисту, детка. Но подойдя к койке и увидев то, что видел его приятель, он забыл про зуботычины, забыл про то, что хотел проучить «духа бесплотного»… И почувствовал, как у него в болевшем с утра горле рождается даже не крик, а какой-то неясный стон, который вот-вот должен был сорваться с губ.

— Что это с ним, а? — они вдвоем стояли над койкой парня, и ни один не знал, что делать.

— Не знаю, — только и смог ответить Никита. — Слушай, Толик, давай-ка позовем кого-нибудь на помощь.

— А кого тут звать? — после этих слов ему захотелось врезать приятелю от души; он и сам тормозил, и от этого только еще больше злился.

— Как кого? Врача разумеется.

Они вдвоем ломанулись к выходу, словно соревнуясь, кто быстрее выбежит на улицу. Уже на подходе к медсанчасти Толян вдруг резко остановился как вкопанный. Никита обернулся к нему и поразился, насколько испуганным выглядел его друг.

— Ты чего встал?

— Ник, а скажи: ты сегодня себя как чувствуешь? Все нормально?

Смурнов вдруг понял, куда клонит приятель, и испугался. Ведь и в самом деле, он чувствовал себя простуженным, и это его не радовало.

— Ты знаешь, горло болит, и голова просто раскалывается…

— Вот-вот, и у меня то же самое…

— А ты не помнишь, случайно, что же такое мы с тобой вчера пили?

— В том-то и дело, что помню. Ничего мы вчера не пили. Так, пропустили по две-три стопки в баре, да пивом отшлифовали. А с утра я себя чувствовал так, словно мы вчера не только напились в стельку, но еще и намешали всего подряд…

— И получается, простудились мы с тобой тоже одновременно?

— Да это Машка, дура, врубила вчера сплит-систему прямо над нами. Я ее просил выключить, а она ни в какую…

— А парень в казарме? Его-то с нами не было…

— Ну не знаю… Совпадение, может быть…

— Я не верю в совпадения. Что-то чертовски скверное происходит. Неужели ты не чувствуешь?

— Я сейчас одно чувствую: надо нам в медсанчасть про парня сообщить, а самим рвать когти отсюда. И чем дальше, тем лучше.

— Ладно, пойдем к медику подойдем. Может, присоветует чего…

Врач в части был высоким мужчиной сорока восьми лет, с коротко стриженной шевелюрой, в которой уже хватало седых волос. Он встретил их в своем кабинете и внимательно осмотрел сначала одного, а потом другого. Он внимательно посмотрел на опухшее горло у обоих парней, а затем уселся за свой стол и начал что-то очень быстро писать. Никита заглянул в записи, но ни слова не смог разобрать. Чертов медицинский почерк был неразборчивым. С тем же успехом доктор мог писать на иврите справа-налево, все равно написанное оставалось непонятным.

— Как давно чувствуете боль в горле? — голос врача был сухим и не выражал ни малейших эмоций.

— Да вот сегодня впервые и почувствовал, — Никита подумал, что с таким же невозмутимым видом, как в данный момент, доктор смог бы им заявить, например, что у кого-то из них (а может, и у обоих) рак, воспаление предстательной железы или еще какая-нибудь гадость).

— А вы, молодой человек? — он повернулся к Толику, который расширенными от испуга глазами смотрел куда-то за плечо врачу. — С вами как обстоит дело?

— У меня то же самое, доктор. Жутко горло болит, глотать больно. Что это может быть? — внезапно жалобно спросил он; с удивлением переходящим в ужас Никита осознал, что его друг испуган. — Это грипп? Или воспаление легких? А, может, ангина?

— Сказал бы, если бы знал. По симптомам похоже и на одно, и на другое, и на третье. Вот только все вместе эти симптомы редко проявляются. Температура у обоих?

— У меня точно есть, — Никита поспешил ответить, перед глазами его по-прежнему стояло лицо паренька, оставленного в казарме.

— Это я и так вижу, — доктор перевел взгляд на него. — У вас глаза блестят. Такое бывает от очень высокой температуры…

— А кровотечение возможно? — перебил врача Толик.

— Смотря какое кровотечение вы имеете в виду…

— Горлом! — он едва не выкрикнул эти слова, чем напугал своего приятеля еще сильнее.

— Даже так? — брови врача изумленно взлетели вверх. — Уже было такое?

— Не у нас, — Никита вспомнил, что в казарме, быть может, как раз в данный момент умирает парень. — У нас один «дух»… я хотел сказать молодой парень в казарме… У него горлом кровь сейчас идет, и он не перестает кашлять…

— Так что ж вы молчите! — доктор резко поднялся со своего рабочего места и схватил стоявший на столе саквояж с красным крестиком на боку. — Идемте скорее. Может, еще успеем ему помочь…

Они втроем вышли из кабинета врача, и он протянул обоим по таблетке.

— Это парацетамол. Пока единственное, что я могу вам предложить, чтобы сбить высокую температуру. Показывайте дорогу.

Врач пошел вперед с завидной скоростью, полы его расстегнутого белого халата развевались на ветру. Никита взмахом руки указывал направление к их казарме, а потом был вынужден просто следовать за ним. Головокружение возобновилось, и скорость передвижения резко упала. В результате он довольно сильно отстал и от доктора, и от своего приятеля. Когда войдя, наконец, в казарму, щурясь от непривычной после солнечного света полутьмы, доктор сидел на кровати того самого паренька и мерил ему пульс. Наконец, он тяжело вздохнул, отпустил руку больного и раскрыл свой саквояж. Достав оттуда шприц и ампулу, он сделал укол и повернулся к приятелям.

— И что теперь? — даже через хриплое дыхание слышалось, как Толик раздражен.

— Теперь? — доктор с растерянным видом повернулся к нему, словно только что очнувшись от своих мыслей. — Теперь остается только ждать. Признаюсь к стыду своему, ноя не знаю, что происходит. Пульс такой бешеный, что я всерьез опасаюсь, не случится ли у паренька сердечный приступ. Температура у него тоже такая высокая, что вы оба без труда сможете у него на лбу приготовить себе завтрак. С такой температурой долго не живут. У него мозги сейчас в черепной коробке буквально кипят. Если укол не подействует, он не выживет.

— И долго нам ждать?

— Вам ждать вообще не стоит. Ложитесь-ка на свои койки — я вас осмотрю.

Сергей очнулся от своего бреда, вызванного повышением температуры. Он весь горел, горло жутко болело — каждая попытка сглотнуть слюну приводила к новой вспышке боли. Мысли роем кружились у него в голове. Он вспоминал, как пошел в военкомат по повестке, как проходил последнее медицинское обследование, как его зачислили во внутренние войска… Он вспоминал последний свой вечер на гражданке, когда он с приятелями собрался во дворе, чтобы отметить свои проводы. Он помнил, как почти до утра сидел на скамейке у подъезда, а его девушка Лариса сидела у него на коленях, и крепко к нему прижималась, словно не желая отпускать. Он словно наяву чувствовал прикосновение ее груди, такой желанной… Они встречались уже год, но еще не спали. Лариса пока неизвестно чего боялась, а Сергей не настаивал. Так что им обоим пока оставалось получать удовольствие от своих частых встреч, от поцелуев на той самой скамейке у ее подъезда, от прикосновения двух тел друг к другу. Она обещала его дождаться из армии, и он ей верил.

А сейчас что-то произошло с ним. Он даже не понял, где умудрился так сильно простудиться. Ночью Сергей внезапно проснулся и почувствовал себя ужасно плохо. От боли в горле хотелось кричать, появилось ощущение, что кто-то развел у него в голове настоящий огонь. Появился озноб, и он натянул на себя одеяло, пытаясь хоть как-то согреться. Так парень и встретил утро. Только рассвет не принес облегчения. Температура так и не думала понижаться, перед глазами мерцали непонятные огоньки, боль в горле, и без того ужасная, только нарастала. Он впал в бред, в котором один картинки сменялись другими. Сергей увидел своих маму и девушку, склонившихся над ним. Потом бред вдруг рассеялся, и оказалось, что над ним стоят два бойца из тех, кого он редко видел в части. Он подумал, что они пришли издеваться над ним, как остальные. Им рассказали, как его мучили старшие сослуживцы, и они пришли, чтобы получить свою порцию удовольствия, видя его страдания. Ему захотелось стонать, но вместо стона его накрыл очередной приступ кашля, причем Сергей увидел, как из его собственного рта вылетают брызги крови, пачкающие его подушку. Он снова провалился в забытье.

Очнувшись он увидел над собой человека в белом халате, который зачем-то схватил его за руку, а затем положил ладонь ему на лоб и так на несколько секунд замер. Затем Сергей увидел сквозь бред, что мужчина роется в своем чемоданчике, с которым он, наверное, пришел. Он вдруг почувствовал легкий укус в сгиб локтя. Это напоминало укус осы, но ему показалось странным, что оса залетела в казарму и именно его выбрала в качестве своей цели. А затем все перед глазами поплыло, и, находясь на грани, между бодрствованием и забытьем, он услышал странно искаженные непонятным низким гулом слова доктора, точнее, обрывок сказанного им:

— Если укол не подействует, он не выживет…

Так вот это что было. И никакая оса его не кусала. Просто это доктор сделал укол. Впрочем это уже неважно.

Забытье накатывало тяжелыми волнами, но боль как будто стала меньше. И горло уже не так болело… Может это укол подействовал? Сергей словно уплывал на волнах куда-то вдаль. В последний миг перед ним мелькнуло лицо Ларисы, его девушки, которая нежно улыбалась ему на прощание. Затем наступила темнота, и он больше ничего не видел и не слышал. Для Сергея все закончилось.

Врач старательно осмотрел обоих солдат, пощупав им пульс, измерив давление и температуру. От результатов его выражение лица не изменилось, лишь брови еще больше сошлись к переносице. Он провел свои замеры еще раз, а затем отошел вновь к молодому парню у стены. Постоял над ним, пощупав пульс, опустил ладонь ему на лоб, а затем со вздохом засунул руки в карманы и отвернулся, качая головой из стороны в сторону, отвечая, видимо, собственным мыслям.

— Ну вот и все. Парень мертв.

— Вы думаете, что мы слишком поздно сообщили?

— Нет, не думаю. Вопрос не во времени, а в том, что же на самом деле его убило и сделало это так быстро и мерзко, — он направился к выходу.

Уже на самом выходе он обернулся:

— Вам двоим я бы тоже не советовал здесь долго находиться. Судя по всему, у вас та же самая инфекция, а значит, вы представляете из себя источники заражения остальных. Впрочем, думаю, они и без вас смогут заразиться, если еще этого не сделали. Уходите, ребята. Скоро здесь станет совсем грустно, — с этими словами врач вышел на улицу.

Толик повернулся к приятелю. В глазах его бился самый настоящий страх:

— Ты его слышал? Он говорит, что мы тоже заразные. Значит, нас ждет то же самое, что и паренька…

— Не паникуй. Парень был слабым, иммунитет его, вероятно, оставлял желать лучшего. Мы справимся…

— Ну и справляйся, если есть такое желание. А я сегодня собираюсь отсюда сваливать…

— Ну и куда ты пойдешь?

— Россия большая, авось куда и выберусь. С автоматом, думаю, путешествовать будет безопасно…

— Кто ж тебя выпустит с автоматом…

— А у нас сегодня рейд по городу. Дождусь сумерек и сверну в какой-нибудь переулок. Пойдешь со мной?

— Я подумаю…

— Ну-ну, подумай. Может, и вправду выберемся, — он поправил форму и направился к выходу, по дороге согнувшись в приступе кашля. — Черт, что-то мне это совсем не нравится…

Никита долго смотрел вслед вышедшему на улицу приятелю. Он не хотел двигаться с места, но очередной приступ кашля побудил его сделать это. Переведя взгляд на свою ладонь, которой прикрывал рот, капель крови он не увидел. Впрочем, это еще ничего не значило. Кровь могла появиться немного позднее. Да и температура даже не думала понижаться. Никита взглянул на таблетку, которую дал ему доктор. Сунув ее в рот и проглотив насухо, он поднялся на ноги и вышел из казармы.

На улице он сразу отметил две вещи: сегодня не было никакого построения, и уже несколько человек кроме них с приятелем имели весьма болезненный вид. Со всех сторон доносились звуки кашля. Дойдя до медсанчасти, он увидел, что на улицу выглядывает хвост очереди, видимо, все желающие просто не помещались внутри. Никита понял, что с сегодняшнего дня местному врачу существенно прибавилось работы.

Неожиданно он почувствовал толчок в спину, от которого едва не полетел на землю. Ему стоило больших усилий удержаться на ногах. Обернувшись, Никита увидел того самого парня, с которым они вчера схватились в городе, и памятный след от удара которого теперь красовался на его левой скуле. В руках парень держал здоровую кастрюлю, полную чищенного картофеля, видимо, нес на кухню.

— Это ты… — только и смог сказать Смурнов, у него сейчас не было настроения продолжать разборки с полузнакомым парнем, тем более, что он прекрасно понимал их с Толиком вчерашнюю неправоту.

— А ты ожидал увидеть второе пришествие? — тон парня был не злым, просто уставшим. — Ну тогда извини, пока рано. Хотя может еще и увидишь. Все к тому и идет…

— Ты имеешь ввиду что-то конкретное?

— А ты сам не видишь? — Павел развел руки в стороны. — Посмотри вокруг, «вован». Видишь, сколько простуженных? Сам-то как себя чувствуешь?

— Да вроде нормально, — от него потребовалось много сил, чтобы усмехнуться со спокойным видом. — Явно лучше, чем некоторые…

Их разговор прервали двое рослых парней с красным крестом, повязанным на руках. Один из них сразу подошел к Никите.

— Где тут у вас мертвый образовался? Мы за ним. Нам велено его забрать…

— Вон там, в казарме, — он махнул рукой, указывая дорогу, а затем обернулся обратно к Паше. — У нас одним меньше в части.

— У нас тоже много народу полегло, трое в казарме бредят, еще пятеро отправились в медсанчасть.

— Думаешь, им там помогут?

— Нет, не думаю. Скончавшийся у нас в казарме парнишка… К нему доктор приходил, осмотрел и вколол что-то. Сказал, если это последнее средство не подействует, он умрет. Средство не подействовало, — Никита жестко закашлялся, а когда отдышался, продолжил. — Слушай, ты не держи зла… Я про вчерашнее…

— Да ладно, расслабься. Помахали кулаками, с кем не бывает… — он потер ощутимо болевший бок. — Ну, вы с другом тоже молодцы. Вдвоем сначала на девчонку, а потом еще и на меня одного… А командир ваш — паскуда. Можешь ему так и передать.

— Ты его, кстати, не видел сегодня?

— Видел с утра. Как же, надо ж было проверить, как наказанный солдат отбывает наряд. А все с вашей подачи. Да и внешний вид вашего командира меня не впечатлил. Либо бухал вчера всю ночь, либо тоже заболел…

— Да он почти не пьет. А насчет вчерашнего я извинился…

— Толку мне с твоих извинений…

— Слушай, боец, я вот не пойму: тебе денег что ли дать? Так ты скажи, сколько. Я вот от тебя тоже вчера солидно получил…

— Ладно, нет у меня к тебе претензий. И деньги свои себе оставь. На лечение пригодятся, — Павел мрачно усмехнулся. — Скоро все в той очереди стоять будем, ожидая приема у врача. Если доживем.

Он уже подхватил кастрюлю и собрался продолжать путь, когда Никита его остановил:

— Мы с Толяном уходить собираемся. Сегодня во время рейда…

— Уходите. На гражданке делать тоже нечего. Я сегодня новости с утра слышал в столовой, пока картошку чистил. Говорят, в Ростове уже вовсю люди умирают. Да и в других городах что-то в этом духе…

— А мы все же попробуем…

— Тогда удачи. Может, еще и свидимся, — с этими словами он ушел и вскоре скрылся в столовой.

Никита проводил его настороженным взором. Он снова пожалел, что они вчера схватились на улице из-за какой-то паршивой юбки. По общению парень был вполне адекватным. Можно даже было сказать, нормальным. От размышлений его отвлек новый приступ кашля. Смурнов откашлялся, мрачно сплюнул на землю комок мокроты и, постояв еще немного на улице, вернулся в казарму.

Тело парня уже унесли, и белье на койке, где лежал усопший убрали. Сейчас Никита был в помещении один. Он покрутился из стороны в сторону, посмотрел по сторонам, неизвестно что пытаясь обнаружить, а потом просто подошел к своей койке и, не разуваясь, рухнул на нее, заложив руки за голову. В черепной коробке, по его ощущениям, бил громадный колокол. Головная боль от постоянной высокой температуры была ужасной. Никита попытался расслабиться, закрыл глаза и вскоре погрузился в сон. Проснуться ему уже не удалось, но, по крайней мере, он ушел тихо и без предсмертных мук.

К вечеру силы военной части были брошены в город. Повсюду в столице южного федерального округа разгорались конфликты. Расцветало яркими красками мародерство. Жители города не знали, на ком срывать бессильную ярость, и отыгрывались на военных. Сначала командование терпело, особых распоряжений военным не было вплоть до того момента, как из окон домов стали вылетать камни и тяжелые предметы. Особо удачно брошенный булыжник пробил голову одному из солдат-срочников, который шел в первых рядах. Он снял каску незадолго до этого — слишком в ней было жарко. Поэтому она его спасти не смогла, смерть была практически мгновенной. Командир передового отряда связался с базой, откуда уже через минуту был получен приказ: отвечать огнем на поражение на все выходки гражданского населения. Похоже было, что Евдохин наплевательски относился к возможным последствиям в виде судебных исков. Да и он, в свою очередь, пытался перестраховываться. У встречных журналистов отбирались видеокамеры. Пытавшихся протестовать операторов просто избивали. Все происходящее начинало напоминать безумие. Не меньше половины личного состава еле держались на ногах. До вечера в медсанчасти было зарегистрировано восемь летальных исходов. После первого молодого паренька, к которому доктор приходил лично, умер один из тех двоих, кто обратился к доктору. Его обнаружили случайно в казарме, лежавшим на своей койке. Сначала нашедшему показалось, что тот просто спит. Подойдя поближе, обнаружили, что парень мертв и уже начал остывать. Через полчаса о происшедшем узнал его приятель, и Толик пошел ко врачу, узнавать причины смерти, хотя мог бы этого и не делать. Причины были налицо: все те же простудные симптомы, способные свести человека в могилу за небольшой период времени — от нескольких часов до суток. Из остальных шестерых пятеро умерли, так и не дождавшись приема у военного врача, на подступах к его кабинету, а последний, скорее, трагически погиб на кухне, готовя ужин. Он потерял сознание и упал в обморок прямо на раскаленную плиту, в считанные минуты пригорев к поверхности.

Евдохин готов был выдирать волосы на голове. Медицина не давала не то, что конкретного, а вообще никакого ответа на вопрос, что же происходило. Человек заболевал, чувствуя боль в горле и резко подскочившую температуру. В остальном болезнь протекала вариативно. У кого-то сильно подскакивало давление, кто-то буквально захлебывался в собственной мокроте, кто-то просто сгорал, будучи не в состоянии долго жить со столь высокой температурой тела. Ртутный столбик термометра зашкаливал за сорок два градуса, и мозг человека получал такой мощный температурный удар, что не в состоянии был его побороть. Сам командир гарнизона чувствовал себя не лучшим образом, с самого утра буквально исходя соплями, почти непрерывно кашляя и заражая своих подчиненных.

Вот и в тот вечер сильно уменьшенном в составе часть вышла на улицы города, пытаясь пресекать малейшие беспорядки. По крайней мере, именно такое задание было у военных. Уже в сумерках пришлось вступить в перестрелку с группой молодых оболтусов, ранее вскрывших оружейный магазин, а затем решивших поживиться в бытовом супермаркете. Военные даже не замечали их, пока им во фланг не ударили первые выстрелы. Двое сразу получили по пуле и остались лежать в придорожной пыли, предоставленные самим себе. В завязавшейся перестрелке удалось перестрелять всех грабителей, потеряв при этом еще троих ранеными. Среди трупов убитых не обнаружили ни одного человека старше тридцати лет, а самому младшему на вид было лет шестнадцать. Один из мародеров был только ранен. Он был через несколько минут повешен прямо на фонарном столбе с картонкой с надписью «мародер» на груди. После этой казни настроение у всех без исключения испортилось. Никто не мог понять, зачем горожане пытаются грабить магазины. Уже практически все были уверены, что лекарства от болезни не существует, просто некоторые уже заболели, а другие — еще нет. Темнота, по-летнему быстрая, накрывала город темным покрывалом. Заканчивался еще один тяжелый день.

Толик смотрел на происходящее, и у него в душе росла настоящая паника. Сегодня он увидел, как ушел из жизни его приятель Никита. Как-то буднично и без эмоций. С громадным трудом он дождался наступления темноты. В прилегающих к дороге домах во многих окнах свет уже не зажигался, поэтому на улице было довольно темно. Он ждал подходящего момента, чтобы решиться, наконец, на отчаянный рывок. И момент настал. Следующая улица, по которой проходили военные, была довольно узкой, а к ней примыкал еще более узкий переулок. Стараясь ступать бесшумно и даже не дышать, Толик сделал несколько шагов по направлению к переулку, а затем прислушался. Из строя не доносилось ни звука, никто не заметил отсутствие в строю бойца. Ступая все быстрее, он дошел до переулка и там уже не выдержал, припустив бегом. В полной амуниции это было довольно сложным, но Толян справился. Остановился он только через два квартала, переводя дыхание. Вокруг не было ни души. Ниоткуда не доносилось ни звука. Город тонул в подступившей темноте летней ночи. Он поправил лямку автомата, перевесив его так, чтобы можно было, в случае чего, моментально принять боевую позицию, и зашагал в темноту. Приятно было сознавать, что ему удалось вырваться.

Неожиданно у него неприятно защекотало в гортани, а спустя минуту резкий приступ кашля заставил его остановиться. Толик с расширяющимися от ужаса глазами ощупал шею, ответом на прикосновения были приступы пока еще терпимой, но все же боли — гланды стремительно опухали. Теперь он все-таки по-настоящему испугался. Толик видел, как болели другие. И к чему приводила болезнь он тоже видел. Чуть слышно застонав, даже скорее заскулив от предчувствия беды, солдат зашагал по ростовской улице. Вскоре южная ночь поглотила в себе его силуэт.

Спустя несколько минут после его ухода по той же улице, шагая вразнобой, прошли солдаты из его же части. Их было явно меньше, чем выходило с базы несколько часов назад. Никто старался не замечать, что на рейд по городу вышли не менее сорока человек, а в часть возвращалось не более тридцати. Неровным строем солдаты прошли по улице (Толик почувствовал, что его догоняют, и спрятался за углом), повернули на соседнюю улицу и вскоре вернулись на базу в сильно усеченном составе.

Во время рейда в палате медсанчасти скончался Евдохин. Одному Богу ведомо, скольких он сумел заразить, слишком со многими командир вступал в контакт с утра, но сам сгорел за считанные часы. По вечер температура сильно поднялась. Последний приказ, который он отдал: открывать огонь на поражение во время рейда в город. Приказ жестокий и неадекватный. Но, в любом случае, оказавшийся последним. К моменту возвращения бойцов с рейда на базу военный врач констатировал у Евдохина смерть от неизвестной болезни, теряясь в догадках, почему вирус, столь похожий на простудный, способен убивать взрослого человека столь быстро и безжалостно…

К утру город мало напоминал столицу Южного Федерального округа. Повсюду полыхали пожары, дымились машины, сгоревшие ночью, то тут, то там валялись безжизненные тела. Еще живые, но уже мало походившие на таковых люди еле передвигались по улицам, держась за стены домов. Пурпурный рассвет безжалостно осветил умиравший город. Болезнь, еще вчера начинавшаяся как простуда, убивала наповал, и лекарства от нее не существовало.

За порядком в городе уже почти никто не следил. Подтянутые к городу части внутренних войск таяли на глазах. Солдаты не подчинялись командам оставшихся в живых редких офицеров. То в одном, то в другом месте постоянно вспыхивали стычки военных с гражданским населением. А иногда такие же схватки происходили и между военными. Довольно молодого майора расстреляли на месте трое его собственных подчиненных за то, что он отдал приказ стрелять на поражение по группе гражданских лиц, занимавшихся мародерством. Вскоре участники этой самовольной казни были повешены остальными, решившими не нарушать субординацию. Убийцы были вздернуты на фонарных столбах прямо в городе.

Все чаще среди мародеров встречались одетые в военную форму люди — солдаты самовольно бросали позиции и присоединялись к грабителям. Из всего ростовского гарнизона оставалась на ногах едва ли треть личного состава. И люди продолжали умирать. Больницы были переполнены. Врачи валились с ног от усталости, или, что еще хуже, сами заболевали и присоединялись к своим недавним пациентам. И посреди этого хаоса оставалось все меньше здоровых, а главное душевно здоровых людей. Павел стоял на тротуаре и наблюдал за происходящим. Вот какой-то больной, явно обезумев, бросился на одного из военных и тут же получил очередь в живот. Выстрелы отбросили его назад, превратив его туловище в кровавое месиво. Несчастный приложил ладони к животу, пытаясь сдержать уже начавшие вываливаться кишки, а затем неожиданно посмотрел прямо на Павла пристальным взглядом, от которого тому захотелось закричать. Во взгляде не было отчаяния, в нем не читалась грусть, было лишь какое-то странное отстраненное спокойствие. Затем голова человека с гулким стуком, которого Сорокин предпочел бы никогда не слышать, упала на асфальт. Через мгновение человек был мертв, лишь глаза покойного слепо таращились на улицу.

Павел начинал постепенно понимать «вована», с которым разговаривал сегодня днем, а еще вчера схлестнулся из-за незнакомой девчонки. Тот, кажется, говорил ему, что собирается бежать из города. С утра на построении, на которое смогла выйти едва ли четверть личного состава, он его не смог разглядеть, сколько не смотрел по сторонам. С одной стороны, парень мог уже быть мертв — таких ночью набралось не меньше полутора десятков. А с другой, он говорил, что собирается сбежать во время вечернего рейда. По всему выходило, что он так и сделал.

А что ему самому мешало поступить точно таким же образом? Долг? Присяга? О чувстве долга забыли, казалось, все вокруг. А страна, которой он присягал, уходила в прошлое, умирала с каждой минутой. Внутренний голос нашептывал ему, что наставало время послать всех и вся подальше и бежать, куда глаза глядят…

Его приятель Юрка умер пару часов назад. Паша не отходил от него ни на шаг, наплевав на то, что и сам мог бы заразиться. Эта вероятность его не пугала. Поэтому он просто сидел рядом с койкой, на которой лежал его друг и держал его за руку, слыша жуткие хрипы. Внутри у Юрки, казалось, кипел чайник. Не хватало только свиста. Зато вот бульканье было слышно отчетливо. Последние несколько минут стали самыми жуткими. Юра вдруг изогнулся весь, руки его взметнулись к горлу, и он стал ногтями разрывать его, словно пытался дать воздуху дополнительный путь к легким. А затем он сделал последний натужный вздох и замер. Теперь уже навсегда. Накрыв лицо приятеля простыней, Павел вышел из казармы и отправился в город. На пропускном пункте его никто не окрикнул и не попытался остановить. Обведя мутным взором окрестности, он убедился, что никого у входа на территорию части не было. Видимо, часовые последовали за некоторыми своими сослуживцами и поспешили исчезнуть в неизвестном направлении. Поправив лямку автомата на плече, Павел вышел за ворота части и направился в город.

Теперь он стоял практически в центре города и ужасался происходящему. Некоторые военные грабили магазины наряду с гражданскими. Кто-то стрелял куда-то в воздух, обезумев от свалившихся на всех событий. «А ведь он может случайно и по людям полоснуть», — мелькнуло в голове у Павла. Словно в ответ на его мысли, солдат опустил ствол автомата, и очередь патронов на десять хлестнула по стоящим перед ним сослуживцам. Эффект был такой, какой бывает, когда шар в боулинге выбивает страйк. Несколько человек попадали словно кегли и остались лежать на асфальте. Никому не пришло в голову попытаться выбить автомат из рук стрелявшего. Кто-то решил идти по пути наименьшего сопротивления и солдат был моментально утихомирен парой выстрелов в спину. Он упал вперед, все еще сжимая автомат, словно держась за него, надеясь, что он его удержит от неминуемого падения в темноту. Не удержал. Через мгновение все было кончено.

Павел отвернулся от места происшествия, хотя в такое место происшествия сейчас превратился весь город. И что-то подсказывало ему, что не только этот город. Он еще раз поправил автомат на плече — в таких обстоятельствах оружие могло понадобиться в любой момент — и зашагал прочь. Через три часа с небольшим он вышел из города, миновав все возможно опасные участки.

Уже покидая город, на окраине Павел заметил лежавшего в придорожной канаве человека. Военная форма выдавала в нем недавнего военнообязанного. Подойдя поближе, Паша громко выдохнул. Жара не смогла до неузнаваемости изменить мертвого мужчину, и он довольно легко признал в нем Толика. Того самого служащего из внутренних войск, с которым он накануне беседовал, находясь еще в расположении части. С которым позавчера они знатно помахали кулаками. Анатолий лежал на спине, уставившись остекленевшим взглядом в немилосердное небо. Приглядевшись, Павел заметил, что умер тот вовсе не от болезни. В груди темнели рваные дыры. Кто-то явно был не в духе и сорвал злобу на военном. Оглядевшись по сторонам, выискивая возможного стрелка, он присел на корточки возле покойного и, протянув руку, накрыл веками безжизненные глаза. Отдав, как ему показалось, последний долг убитому, Паша поднялся на ноги и зашагал прочь из города, минуя заграждения из колючей проволоки на самой границе — было похоже, что кто-то пытался не выпустить смертельно больных за пределы города. Только ничего не удалось. Миновав последнее заграждение, он наткнулся на яму, в которой совсем недавно была размещена огневая точка. На дне ямы лежали три тела. Все были в военной форме. На бруствере покоился пулемет с полностью израсходованной лентой. Это был последний заслон. Заслон, которому суждено было навечно остаться на границе охраняемой территории. Видимо, последний из троих бойцов совсем недавно был еще жив. Это он расстрелял приближавшегося к нему Толика. И у Павла возникли серьезные сомнения, что солдат сначала предупредил того, что откроет огонь в случае неповиновения. Нет, длинная очередь прошила Толика насквозь. Впрочем, и стрелку оставалось недолго. Он буквально захлебнулся собственной мокротой. Разжившись у покойных двумя рожками для автомата, Павел отправился в дальнейший путь. Ему предстояла долгая дорога. Но самым отвратительным было то, что направление он для себя не определил. И даже не мог представить, чем следовало бы руководствоваться при выборе пути. Он насмотрелся за последние два дня всякого в Ростове-на-Дону, большом городе. Что творилось в других городах — в Питере, в Москве, в Новосибирске — парень даже представить себе не мог.

— Эй! — от размышлений его отвлек вскрик, в котором причудливым образом смешивались удивление, не доверие и радость.

Павел обернулся на возглас и едва нос к носу не столкнулся с той самой девушкой, которую, возможно, именно его вмешательство спасло не так давно от мрачных событий. Довольно юная особа была в том же платье, в котором он ее видел позавчера, только легкое летнее платьице, скорее даже сарафан, сводивший еще совсем недавно с ума, Павел мог бы за это поручиться, особей мужского пола, теперь выглядел не лучшим образом. Одна лямка была разорвана и безвольно свисала, оголяя весьма притягательное плечо. На ткани застыли капли крови. Волосы были растрепаны, а темные круги под глазами выдавали бессонно проведенную ночь.

— Привет… — девушка неловко переминалась с ноги на ногу. — Я так и не сказала тебе спасибо за позавчерашний случай… Ты как?

— Нормально, — ему вовсе не улыбалось в данный момент беседовать с симпатичной девушкой, надо было решать, что делать дальше. — По крайней мере, гораздо лучше, чем у многих других…

— Это точно. Моя мама… — девушка опустилась на корточки и слезы закапали на дорожное покрытие.

— Ну ладно-ладно, успокойся, — Павел присел рядом и попытался неловко обнять девушку за плечи, чувствуя, как ее слезы орошают его гимнастерку. — Ну-ну, будет убиваться…

Через пару минут девушка успокоилась и пристально посмотрела на своего недавнего «спасителя», задержав взгляд на его лице, словно пытаясь прочесть его мысли по выражению на нем.

— Что ты собираешься делать? — вопрос был задан уместно, но Павел все равно задумался.

— Уходить из города, — он не думал долго, ведь мысли его самого тоже крутились вокруг этого вопроса. — Здесь, думаю, больше делать нечего.

— А куда пойдешь?

— Пока не знаю. Скорее всего, в ближайший крупный город. Мне безумно интересно, такое происходит только у нас, или болезнь царит везде…

— Думаю, что везде. Я вчера радио слушала… Говорят в Москве введен режим эпидемии. Там люди вовсю умирают…

— А у нас разве нет? Когда я уходил из части, на ногах оставалось не больше четверти личного состава. Остальные либо болели, либо уже умерли. Моего приятеля эта неизвестная зараза тоже прикончила…

— Мне жаль…

— Теперь уж ничего не поделаешь. В-общем, я решил уходить.

— Возьми меня с собой, — она пристально вгляделась ему в глаза.

Они стояли друг напротив друга и смотрели в глаза друг другу, не произнося ни слова. У Павла в душе копошились серьезные сомнения, насчет удачности решения взять ее с собой. Он собирался идти пешком, поэтому дорога представлялась ему отнюдь не увеселительной прогулкой. Впереди лежали многие километры пути. Что могло произойти в дороге, ему сейчас было неведомо. В конце концов, они оба могли заболеть. Или заболел бы кто-нибудь один из них. И что следовало тогда предпринять? Паша не знал ответов на свои вопросы. Поэтому, тряхнув головой, словно выгоняя оттуда непрошеные сомнения, он принял решение.

— Хорошо, мы пойдем вместе. Только сначала подберем тебе соответствующий гардероб, — он укоризненно посмотрел на ее босоножки; в таких она даже теоретически не смогла бы много пройти. А дорога предстояла неблизкая, особенно если учесть, что конечный пункт назначения оставался неизвестным.

Спустя два часа, они, наконец, нашли магазин спортивных товаров, периодически вынужденные скрываться за углами домов от беспрестанно шастающих по округе групп мародеров. В этих группах все чаще попадались вооруженные люди. И даже несмотря на наличие у него автомата с полным рожком и двумя запасными в рюкзаке за плечом, Павел предпочитал не рисковать. Теперь он был не один, а, следовательно, чувствовал ответственность за девушку, которая была рядом с ним.

Совсем не большой магазинчик, над которым гордо поблескивала в лучах давно минувшего зенит солнца надпись «Спорттовары», приютился в довольно узком переулке. Как ни странно, но дверь его была прямо-таки гостеприимно распахнута. Внутри царил полумрак, в котором манекены, одетые в спортивные костюмы, казались посетителями, всего лишь остановившимися на минуту подумать, стоит оформлять покупку или нет. Приглядевшись повнимательней, дождавшись, пока глаза привыкнут к скудному освещению в магазине, Павел заметил неподалеку за прилавком молодого парня, на несколько лет моложе, чем он сам. Он даже сначала принял его за очередной манекен, но тот шевельнулся, и Паша занял боевую стойку, передернув затвор автомата. Похоже, это движение нисколько не напугало парня, потому что он с равнодушным выражением на лице отвернулся, рассматривая что-то, привлекшее его внимание в глубине магазина.

— Берите, что хотите, — его южный говор выдавал в нем коренного жителя этих мест. — Выбирайте, не торопитесь — магазин, думаю, сегодня закрываться не будет… И не волнуйтесь, денег я с вас все равно не возьму. Что-то мне подсказывает, что скоро не останется никого, кому может понадобиться продукция такого рода… Так что можете смело воспользоваться возможностью на халяву прибарахлиться.

Павел подошел к продавцу поближе, чтобы лучше его разглядеть. Парню едва ли стукнуло двадцать. За рубежом он еще считался бы несовершеннолетним. Однако в России его совершеннолетие уже было свершившимся фактом. Что подтверждала початая бутылка армянского коньяка, стоявшая недалеко от кассы. Там же была разложена нехитрая закуска. Гостеприимным жестом продавец показал на «поляну».

— Не откажите в любезности разделить трапезу со мной. Судя по всему, не так много осталось живых, чтобы побрезговать душевной компанией. Ну как?

У Паши с утра во рту маковой росинки не было, и желудок его требовательно заурчал при виде нарезанной сырокопченой колбасы. Переведя взгляд на спутницу, он убедился, что она чувствует нечто подобное. Поэтому думать ему даже не пришлось.

— Ну что ж, если гостеприимный хозяин приглашает, буду рад ответить согласием. Вот только подберу что-нибудь моей спутнице…

— Да ладно, с утра одежду выбирать будешь. Смотри: темнеет уже.

И действительно, солнечный диск стремительно катился вниз, и уже начал скрываться за линией горизонта. Поэтому они решили отозваться на приглашение продавца и заночевать прямо в магазине.

Ужин получился довольно скромным, но вместе с тем весьма сытным. Хлеб еще был свежим, колбаса вкусно пахла чесноком и приправами, коньяк под нарезанный аккуратными дольками лимон шел совсем не плохо, и вскоре Павел почувствовал, что наелся. Он устало откинулся спиной на стену за прилавком и прикурил сигарету.

— Надеюсь, никто не возражает против соседства с заядлым курильщиком?

— Ну раз уж прикурил… — парень и сам потянулся к оставленной на полу пачке, ловким щелчком достал сигарету и сам закурил, сделав глубокую затяжку и закашлявшись. — Вот уж думал, что никогда не начну курить. А теперь уже все равно…

— Как тебя зовут? И как ты вообще здесь оказался?

— Ну, видя мою униформу, нетрудно догадаться, что я работаю… в смысле, работал в этом магазине. Зовут меня Матвей. Лет мне двадцать. Кстати только позавчера исполнилось…

— Поздравляю…

— Спасибо. И, как видите, сама природа преподнесла мне чудный подарок к дню рождения. Я слышал выстрелы. В городе стреляют? Я думал, только здесь, на окраине такое…

— По всему городу сплошные военные действия. Удивительно, что до тебя еще не добрались…

— Да у меня и брать-то особо нечего. Спортивные костюмы с кроссовками? Да пусть забирают, жалко мне что ли. Я тут уже второй день сижу в магазине. Прошлой ночью в продовольственный магазин выбирался. Вокруг ни души, только на рассвете мимо магазина прошел мужчина. Выглядел он так, словно уже умер, а потом вернулся с того света. И брюки, и рубашка на нем были настолько грязными, что их первоначальный цвет остался для меня загадкой. Да и порваны были довольно сильно. Этот мужик непрерывно кашлял и прижимал руку к боку. Потом он пропал из моего поля зрения, и я и думать про него забыл. Ну а вы как здесь очутились? Ты, судя по форме, явно военный. Да и автомат у тебя что ни на есть боевой. Здешний?

— Служил здесь. Позавчера в моей части началась эта чертовщина, а когда я уходил, мертвых и умирающих было уже явно больше чем живых. А здоровых вообще практически не осталось.

— Кто-то распускал вчера слухи, что это военные придумали очередное опасное для жизни заболевание и выпустили его на свободу… — впервые в разговор вмешалась девушка.

— …себе же на погибель. Вряд ли. Ну а раз ты заговорила, то давай, представляйся.

— Меня зовут Юля, — она некоторое время помолчала, словно собираясь с мыслями. — Я здешняя. Вчера моя мама умерла, — девушка готова была снова заплакать, но усилием воли заставила себя успокоиться. — Вот так я и осталась одна. Пошла, куда глаза глядят, и наткнулась на тебя.

— Ну, на меня, положим, ты наткнулась на один день раньше…

— Давай не будем про это вспоминать.

— А что случилось? — Матвей затушил сигарету и подсел поближе.

Юля предпочла не замечать вопроса. А, может, просто не услышала его, погрузившись в раздумья. Вместо нее ответил Павел:

— Все дело в том, что два козла вздумали пристать к симпатичной девчонке. И им это едва не удалось. Я вовремя подошел.

— Молодчина, — похвалил Матвей. — Вступился за девушку, это святое. Сам-то цел остался?

— Да так, помяли немного… Терпимо.

— Ну ладно, — продавец медленно поднялся на ноги, завершая тему разговора. — В-общем вы устраивайтесь поудобней. Ночь впереди будет длинная. Можете снимать с вешалок костюмы и кидать их на пол — хоть какая-то подстилка получится. Все, пойду я спать.

— Что ты намерен делать дальше?

— Не знаю, — Матвей глубоко задумался. — Пока планирую пережить ночь, а там видно будет.

Было заметно, как парень, совсем еще юноша, заметно помрачнел, но поспешно отвернулся от них, чтобы скрыть мрачное выражение на лице.

— Ты в Ростове живешь?

— Ага. Квартиру снимаю. Сам я из Лихой. Городок в Ростовской области…

— Домой не звонил?

— Звонил. Пока мобильная связь не вырубилась названивал. Дома никто трубку не брал. У меня там мама старенькая уже, и батя алкаш, чтоб его… Судя по тому, что творится здесь, там то же самое. Вот я и решил не возвращаться…

— Как же так? А если родным твоя помощь понадобится?

— Если там такая же ситуация, я им уже ничем помочь не смогу, — парень шмыгнул носом и отвернулся.

— Ну как знаешь, я тебе нотации читать не собираюсь.

— Вот на этом спасибо. Ладно, вы как хотите, а я спать. Спокойной ночи, — он расстелил несколько костюмов друг на друга прямо на полу, улегся, и вскоре до них донеслось его спокойное ровное дыхание.

Павел сделал для своей спутницы подобие лежака в глубине магазина и призывно махнул ей рукой.

— Укладывайся здесь.

— А ты?

— За меня не беспокойся. Устроюсь как-нибудь. К тому же спать я пока не собираюсь — покараулить бы надо. А там видно будет…

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной…

Через несколько минут девушка спокойно спала. Паша походил по магазину, прислушиваясь к малейшему шороху на улице. Однако поблизости от магазина было тихо. Он прислонился спиной к стойке продавца и переложил автомат поудобней. Случись чего, и ему понадобилось бы всего лишь мгновение, чтобы прийти в полную боевую готовность. Сигарета медленно тлела, зажатая в уголках губ. Павел обошел стойку, налил себе еще стопку коньяка, с удовольствием смакуя, выпил, закусил долькой лимона и вернулся на прежнее место, прикурив еще одну сигарету. Минула полночь, а он все еще настороженно вглядывался в темноту, ловя ухом каждый шорох. Но улица снаружи оставалась пустынной, лишь вскоре после полуночи прошел по проезжей части какой-то субъект. Он остановился напротив магазина, словно решая, стоит входить или нет, а затем отправился дальше и вскоре шум его шагов затих. Через несколько минут его сморил-таки настороженный сон.

Очередное утро в Екатеринбурге начиналось не так, как все остальные. Еще вчера врачи носились по вызовам, которые поступали ежеминутно на пульт диспетчеру. Неизвестное заболевание приобретало угрожающие масштабы. Люди заболевали и умирали, многие так и не дождавшись помощи. Даже беспрецедентное решение местного отдела Министерства Здравоохранения привлечь на помощь гражданское население, всех, у кого были хотя бы малейшие медицинские навыки, не увенчалось успехом. К вечеру предыдущего дня уже и гражданские и врачи были едва ли не поголовно больны. Люди торопились покинуть Екатеринбург: кто-то спешил уехать на дачу, кто-то уходил в горы под предлогом того, что на высоте воздух чище. К вечеру на всех дорогах, ведущих из города, были выставлены заставы. Впрочем, и военные на заставах были практически все больны, да и дезертирство расцветало буйным цветом.

К утру по всем каналам сообщили, что Министерство нашло вакцину против болезни, и вскоре она начнет поставляться во все поликлиники и больницы. Однако сами местные врачи в ответ на все вопросы лишь сокрушенно качали головой — вакцины не было. Волнения в народных массах росли, что вылилось в уличные беспорядки. Люди вооружались кто чем попало и шли из города. К утру командованием Уральского Военного округа был распространен приказ о применении огнестрельного оружия при попытках покинуть город. Исключение не делалось даже для женщин и детей. На дорогах натягивалась колючая проволока, и устанавливались огневые точки. На одной из них в течение дня были расстреляны несколько десятков мирных граждан. Их тела так и оставались висеть на колючей проволоке в назидание остальным. Сами военные так же теряли одного за другим способных держать оружие бойцов. К вечеру очередного дня боеспособной оставалась максимум четверть изначального состава.

К полудню следующего дня заграждение на одной из дорог было прорвано. Многочисленная группа молодых людей, вооружившись огнестрельным оружием, под видом мирных граждан, желающих вступить в переговоры, подошли к заставе практически вплотную и в упор расстреляли всех, кого угораздило попасть им под прицел. Подмогу вызвали слишком поздно. Окопавшись на заставе, молодые люди, все без исключения вчерашние студенты удерживали свободный проход, давая возможность горожанам выйти из города. Им удалось продержаться до вечера против резервного батальона Вооруженных Сил, которым в поддержку была придана рота ОМОНа. Выйти и выехать из города под перекрестным огнем удалось нескольким тысячам горожан. Затем сопротивление было сломлено. Все студенты, которым удалось пережить перестрелку и штурм, были расстреляны без суда и следствия как изменники Родины.

На следующий день с рассветом все тела погибших были собраны и вывезены за пределы города, где их просто сбросили в общую яму и присыпали землей. Этот приказ солдаты регулярной армии выполнили, но уже скрипя зубами. Морально они сами были на стороне студентов, но приказам обязаны были подчиняться. Впрочем, подчинились не все. Несколько бойцов их той самой роты ОМОНа отказались подчиниться приказам вышестоящих по званию и были расстреляны и брошены в яму вместе со студентами.

И хотя телевидение еще вполне сносно работало, ни слова не было сказано в течение дня в новостях о происшедшем. Лишь только на главной местной станции телевещания в районе полудня сами сотрудники забаррикадировались в студии и в течение часа рассказывали правду о том, что происходило и на заставе, и в других частях города. Военные долго безуспешно пытались ворваться в студию, пока кому-то наверху не пришла в голову мысль, что вовсе незачем пытаться ворваться внутрь. Студия была накрыта артиллерийским огнем и погребена под обломками уничтоженного здания. Все участники трансляции из студии были названы предателями Родины.

В самом городе с прежней силой бушевали беспорядки. Тут и там возникали один за другим случаи мародерства. Военные уже не пытались отлавливать и отстреливать мародеров, махнув на них рукой. Им была поставлена задача закрыть город. То, что происходило внутри, тех, кто был наверху, волновало мало. Точнее, совсем не волновало.

По городу все реже можно было увидеть машины «скорой помощи». Гораздо чаще на улицах встречались армейские грузовики. Военные пытались уследить за возможными приготовлениями к штурму застав. Самых больших сюрпризов ожидали естественно от студенчества. Молодежь, легкая на подъем, была разве что не пофамильно на контроле и военных. Любые группы молодых людей после случая на заставе моментально останавливались военными патрулями и досматривались. Один такой досмотр к вечеру привел-таки к очередной вооруженной стычке. Патруль остановил пятерых совсем еще подростков с требованием приготовить личные вещи к досмотру. Один из патрульных сразу получил пулю в лоб. Второму повезло больше — он успел укрыться за углом и отстреливался до прихода подкрепления — те оказались поблизости. Подростки попытались скрыться, но были блокированы и уничтожены. Когда двое последних бросили оружие и подняли руки над головой, показывая, что сдаются, командир подразделения лично расстрелял обоих очередью из автомата. Правда, его бойцы его не смогли поддержать в настолько бесчеловечном поступке. Одно дело было отражать нападение вооруженных людей и совсем другое — стрелять в безоружных, тем более совсем еще детей. За свой поступок командир моментально схлопотал очередь в спину, выпал из машины и был оставлен прямо посреди улицы.

Жизнь в городе все еще продолжалась, хотя ее привычный распорядок был безвозвратно утерян. Люди засыпали ночью в страхе, что не смогут проснуться с утра. И все в меньшем количестве окон загорался в темное время суток электрический свет.

Новосибирск располагался значительно дальше на восток, но инфекция началась там практически в то же самое время, что и в европейской части России. И с теми же ужасающими результатами. В считанные часы один из крупнейших сибирских городов был объят паникой и страхом ожидания. Ожидания неизвестно чего. Врачи уже в первые дни сбились с ног в попытках хоть как-то помочь людям. Они и сами становились жертвами инфекции, которая с ужасающей скоростью распространялась на громадные расстояния. Средства массовой информации наперебой твердили о появлении вакцины, но день проходил за днем, здоровых людей оставалось все меньше, смертность возросла многократно, а вакцины все не было.

Число вооруженных столкновений становилось все больше. Дезертирство среди военных приобрело масштабы всеобщего исхода. Стараясь сдержать поток людей на выходе из города, военные, не дожидаясь приказов командования, открывали огонь на поражение. Гражданские, хоть и были вооружены чем попало, отвечали тем же. Вскоре потери от вооруженных конфликтов уже едва ли не приравнивались к инфекционным.

Не все из военных придерживались единой точки зрения, что следует превратить город в карантинную зону и никого из города не выпускать. В полдень накануне командир одной из застав открыл выход из города. Все несогласные с ним на заставе были обезоружены и взяты под стражу. В течение нескольких часов проход был открыт, пока кто-то из вышестоящих не заметил неладное. Проход был перекрыт, а все участники несанкционированной командованием акции были казнены.

Вечером следующего дня в городском Дворце Культуры было собрано экстренное собрание. Необходимо было решать, что предпринимать дальше. В зале присутствовал и мэр города, и командир воинской части, базировавшейся в Новосибирске. Оба находились под внушительной охраной. Впрочем, возможные вооруженные конфликты были практически исключены, так как здание было оцеплено военными и милицией, а каждый входящий внимательно досматривался на предмет наличия оружия.

Первым слово взял мэр, сам уже безнадежно больной:

— Уважаемые сограждане, я специально хотел созвать это собрание, дабы прояснить некоторые вопросы касательно нашего мирного сосуществования с военными. До меня дошли некоторые слухи…

— Какие там слухи! — с первого ряда поднялся высокий седой мужчина. — Уже давно не секрет, что военные открывают огонь на поражение, стоит кому-либо приблизиться на расстояние выстрела. Мы так и будем терпеть подобные выходки, или все-таки военщина несколько поумерит свое служебное рвение?

— Я прекрасно понимаю ваш праведный гнев, но… — мэр замялся, — вы же понимаете, что военным я приказы не отдаю…

— Тогда пусть нам ответят те, кто отдает бесчеловечные приказы! — рев одобрения поднялся в зале, толпа приветствовала каждое слово мужчины из первого ряда. — Или смелости не хватает?

— Ну почему же? — с места рядом с мэром поднялся мужчина в возрасте, одетый в военную форму. Его отличительной особенностью были круглые очки в тонкой оправе, похожие на те, которые любил носить Берия. — Я с удовольствием вам отвечу на все вопросы, если сочту их достоянными ответа.

— Мой первый вопрос, по-вашему, недостоин? Вопрос, посвященный беспределу ваших людей?

— Позвольте, милостивый государь, — голос был скрипучим как плохо смазанные дверные петли, — о каком беспределе вы говорите?

— Вы стреляете в мирных граждан!

— В мирных граждан? Это вы про тех, кто подходит к заставе с оружием в руках? Это их вы считаете мирными? Да я только за последние два дня потерял убитыми и тяжелоранеными восемнадцать человек! А ведь это если не считать заболевших… Мы, сударь, стреляем не сами, а только в-ответ на агрессию по отношению к нам.

— Женщины и дети тоже, по-вашему, способны на агрессию?

— Если у женщины в руках ружье, а у ребенка автомат, да, они способны на агрессию. Вы были в Чечне? Нет? А я был. И там у каждого мальчишки с детства в руках автомат, с которым он уже способен обращаться как взрослый. Так что не говорите мне, прошу вас, про женщин и детей.

— Но почему нам мешают выбраться из города? У многих есть дачи за городом, там воздух чище. Может, туда инфекция еще не добралась…

— У меня приказ, полученный из столицы. В городе объявлен карантин. Не хотелось бы вам лишний раз напоминать, но у нас настоящая эпидемия. У меня три четверти личного состава уже больны. А вы еще усугубляете. Как я могу выпустить из города больных людей? Чтобы они дальше понесли заразу? Туда, где, как вы говорите «воздух чище»? И расширить тем самым зараженную территорию?

— Так что же нам теперь, сидеть привязанными в городе?

— Да. Именно это я вам и предлагаю. Даже не предлагаю, а настоятельно советую.

— И до каких пор это будет продолжаться? — это выкрикнула женщина из задних рядов.

— До тех пор, пока не снимут карантин, — офицер невозмутимо повернулся в сторону, откуда был адресован вопрос, — или не введут вакцинацию. Одним словом, пока не закончится эпидемия… У вас есть еще вопросы?

— Когда будет вакцина?

— Врачи обещают со дня на день. На этом у меня все, — офицер невозмутимо спустился со сцены и прошествовал к выходу в сопровождении двух автоматчиков.

В зале поднялся ропот, который перешел в жаркий спор. Люди излишне эмоционально дискутировали друг с другом. Одни предлагали наплевать на запреты военных и прорываться из города, другие призывали не пороть горячку и дождаться вакцины. Дебаты не обошлись без рукоприкладства, и нескольким людям расквасили нос, а одному его сломали. Собрание затянулось до поздней ночи, но к единому мнению прийти так и не получилось.

На следующий день по всему городу были разбросаны листовки с призывом покончить с властью военных в городе. Содержание было приблизительно следующим:

НЕ ВЕРЬТЕ ВОЕННЫМ ГРАЖДАНЕ — ОНИ ВАС ОБМАНЫВАЮТ.

1. ВЫХОД ИЗ ГОРОДА БУДЕТ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА НЕ ОСТАНЕТСЯ НИ ОДНОГО ВОЕННОГО, ЧТОБЫ ЕГО ЗАКРЫВАТЬ.

2. НИКАКОЙ ВАКЦИНЫ НЕТ И ВРЯД ЛИ ОНА КОГДА-НИБУДЬ ПОЯВИТСЯ.

3. ВОЕННЫЕ ПРИЗЫВАЮТ НАС К МИРУ, А САМИ ОТКРЫВАЮТ ОГОНЬ ДАЖЕ ПО БЕЗОРУЖНЫМ ЛЮДЯМ.

4. КАРАНТИН БЫЛ ОБЪЯВЛЕН С ЦЕЛЬЮ СКРЫТЬ ПРАВДУ ОТ НАРОДА. ПРАВДА В ТОМ, ЧТО ИНФЕКЦИЯ — ОШИБКА ПРАВИТЕЛЬСТВА.

Из города часто выезжали армейские грузовики. Один журналист набрался смелости и умудрился незаметно проследить за одним таким грузовиком. Он сам был в ужасе от тех снимков, которые у него получились. Грузовики были доверху набиты телами мертвых. Грузовик был остановлен у края обрыва, и двое военных прямо вилами стали сбрасывать тела вниз. Никто не заботился о том, чтобы похоронить погибших — их просто выбрасывали. Журналисту удалось незамеченным пробраться обратно в город. Он заперся в типографии и всю ночь там кипела работа. Утром увидел свет выпуск местной газеты, в котором на главной полосе был расположен снимок «захоронения». Прилагалась и небольшая статья, содержание которой было схожим с листовкой. Журналист не стеснялся в-открытую задавать вопросы администрации и военному командованию. За свою смелость он поплатился жизнью. Днем он был задержан военными, а уже спустя час был расстрелян как изменник Родины. Формулировка обвинения не отличалась оригинальностью. Очередной день сменился ночью. Эпидемия по-прежнему властвовала в городе. Далеко не всем из отправлявшихся ко сну суждено было увидеть рассвет следующего дня.

Очнулся Павел, словно от толчка, когда серый рассвет уже вовсю заглядывал в магазин через стеклянные двери. Юля спокойно спала там, где он ее оставил. Из-за стойки доносился какой-то неясный шорох. Моментально стряхнув с себя остатки сна, Паша бросился за стойку, чувствуя, что произошло что-то неладное.

Предчувствие его не обмануло. В магазине наряду со спортивными костюмами и обувью продавался разнообразный инвентарь, в том числе гарпуны для подводной охоты. И сейчас такой гарпун был вонзен в шею Матвея, чуть повыше адамова яблока, хищно выставив наружу из макушки парня зазубренное острие. Судя по всему, продавец за ночь обдумал сложившуюся ситуацию и пришел к выводу, что улучшения не последует. Поэтому он и решил свести счеты с жизнью столь жутким способом, выстрелив себе в горло гарпуном. А шорох, который сейчас слышал Павел, издавали ноги парня, которыми он сучил в предсмертной агонии. Проснись Паша хоть на несколько секунд раньше, и у него был хоть незначительный, но все-таки шанс спасти Матвея, попытаться его отговорить от опрометчивого поступка.

Через минуту все было кончено. Продавец тихо лежал без малейшего движения на полу за прилавком. Павел накрыл его спортивной курткой и отправился будить Юлю.

Спросонья девушка сначала испуганно озиралась по сторонам, но потом разглядела Павла и немного расслабилась. Правда в ее взгляд снова вернулась настороженность, когда она увидела его мрачное выражение лица.

— Паш, у нас все в порядке? Где наш вчерашний гостеприимный хозяин?

Вместо ответа он подвел ее к месту, где полулежал, прислонившись к стойке с внутренней стороны Матвей. Вопреки его опасениям, Юля вовсе не поспешила расстаться со съеденным вчера. Только изо рта у нее вырвался тяжелый полувздох-полустон.

— Как это он? Почему?

— Наверное решил, что шансов у нас все равно нет… Нашел, как ему показалось, самый простой способ избавиться от проблемы.

— Но чтоб так…

— Ну не автомат же ему было доставать у меня спящего… К тому же я бы все равно услышал и проснулся.

— Блин, не могу… — она все-таки отбежала вглубь магазина, и ее желудок рванулся наружу, освобождаясь от не до конца переваренного ужина.

Павел терпеливо ждал, пока она закончит, деликатно отвернувшись ко входу, именно поэтому он первым заметил, что в магазин вошли двое мужчин. Вид у обоих был потрепанный. И оба они, походе, были больны, но еще держались на ногах, а следовательно представляли опасность. От того, кто стоял ближе, неудержимо разило перегаром, видимо, он таким образом пытался справиться то ли с болезнью, то ли с вызванным ею стрессом. А может, и с тем, и с другим одновременно.

— Ну, что тут у нас? — первым заговорил тот, кто стоял ближе.

Павел с тоской посмотрел на автомат, который он столь недальновидно оставил за стойкой. Теперь ему пришлось бы сделать не меньше трех шагов, чтобы до него добраться. Но он предпочитал не рисковать — ведь мужчины могли быть вооружены. Поэтому он стоял и молча ждал продолжения.

— Гляди-ка, — это второй подал голос, — их тут двое. Да и девочка вполне себе аппетитная. Иди сюда, крошка. А ты, солдатик, побудь пока в сторонке. Или погуляй на улице. Погода сегодня чудесная…

Одновременно с последними его словами, его спутник сделал первый шаг навстречу. Секунды потянулись для Павла медленно, словно прокручивались в замедленной съемке. Повернувшись вполоборота к своей спутнице, он заметил, что она благоразумно ушла с линии возможного огня, и это решило все. Сделав короткий шаг по направлению к ближнему противнику, он нанес сокрушительный удар с разворота ногой в голову мужчине. Тот от неожиданности резко вздохнул и тяжело осел на пол, сразу схватившись за голову. Сквозь пальцев у него показалась кровь. Паша мог себе представить, что сейчас творилось в голове у его противника. Частая практика уличных драк сказывалась. У того в мозгах сейчас били колокола, как во время благовеста в церкви.

Второй моментально оценил ситуацию, сделал вывод, что складывается она отнюдь не в его пользу и решил ретироваться. Спотыкаясь и поскальзываясь на скользком полу, он выскочил на улицу и вскоре свернул за угол, исчезнув из поля зрения. Первого Павел поднял с пола как мешок с тряпьем и пинками выгнал за дверь магазина, проследив за неудавшимся «героем-любовником» до того же самого угла, за которым скрылся секундами ранее его приятель. Затем он повернулся к девушке:

— Извини, что тебе пришлось с этим столкнуться. Новый мир сулит нам полно подобных сюрпризов…

— Спасибо тебе, — голос Юли дрожал. — Ты снова меня спасаешь…

— Да ладно тебе, все нормально. Я согласился взять тебя с тобой, а значит добровольно взвалил на себя обязательства по твоей защите от подобных посягательств. Ну что, а теперь пойдем выберем тебе подходящий костюм.

Вскоре они выбрали для Юли спортивный костюм, к которому Павел присовокупил пару легких кроссовок. Девушка теперь выглядела так, словно только что вышла из дома на утреннюю пробежку. Критично осмотрев ее с головы до ног, он махнул рукой.

— Ладно, на первое время вполне сойдет. А вот позже раздобудем тебе что-нибудь более толковое…

— А чем тебе эти вещи не нравятся?

— Понимаешь, если ты выходишь побегать вокруг своего дома, лучше кроссовок тебе не найти. Но для долгой и изнурительной ходьбы такая обувь определенно не подходит. Ты себе ноги в кровь собьешь после первой же сотни километров.

— Сотни километров? Мы что, на Северный полюс собираемся? — выражение лица у Юли было настолько комичным, что он невольно рассмеялся.

— Нет, конечно, — проговорил Паша, отсмеявшись, но лично я в Ростове оставаться и даже задерживаться не намерен, а ты сама попросила взять тебя с собой. Поэтому пойдем к столице. Может, кого-нибудь встретим по дороге…

— …вроде таких вот субъектов… — она иронично хмыкнула.

— Может быть. А может, вполне нормальных, адекватных людей, других выживших. Лично я очень на это рассчитываю. И вообще, — он повесил автомат себе на плечо, — пойдем через город. Вдруг здесь еще удастся прибарахлиться. Да и еды надо набрать. Только давай осторожнее… По сторонам внимательней поглядывай.

В свете восходящего солнца двое молодых людей вышли из спортивного магазина и направились вдоль по дороге, прямо по проезжей части в сторону центра города.

Людей на улицах почти не было. Большой город имел заброшенный вид. Кое-где еще были видны люди, но возникало ощущение, что их перемещения не имели определенной цели. Павел и его спутница прошли мимо группы из четверых мужчин, который были поглощены разграблением продуктового магазина. Один из них обернулся и стал в-открытую разглядывать девушку, но к нему подошел его товарищ, кивнул в их сторону, с уважением покосился на автомат на плече у парня, что-то тихо сказал, и они оба отвернулись. Вряд ли они решились бы напасть на молодых людей, один из которых был хорошо вооружен. Им не помогло бы даже их численное преимущество. Паша только мрачно усмехнулся, и они с Юлей отправились дальше, не обменявшись с мужчинами ни одним словом.

Спустя полчаса они были в центре города. Здесь движение было немногим более оживленным. Павел приметил солидный джип, припаркованный в самом центре площади. Небрежно прислонившись к дверце водителя, рядом покуривал молодой человек. Он кинул равнодушный взгляд на пару путников и уже собирался отвернуться, но тут, видимо, его посетила какая-то мысль.

— Эй, — окрик был беззлобным, но Паша все равно напрягся и, разворачиваясь к незнакомцу, поправил автомат на плече, незаметно подтянув его к руке. Теперь достаточно было одного мгновения, чтобы открыть огонь на поражение.

— Привет, — ответил он негромко, но уверенно, давая молодому человеку понять, что предпочитает не вступать в пустые диалоги с незнакомцами.

— Куда направляетесь?

— Подальше из города, — он знал, что многие беседы, начинавшиеся на первый взгляд так вот мирно, приводили к стычкам.

— Забавно. Мы с приятелем тоже хотим отсюда смыться, и чем быстрее, тем лучше. Может, нам по пути?

Значит, их было двое. Конечно, слова парня ничего не значили — с тем же успехом их могло оказаться и пять человек. Палец Павла незаметно скользнул к скобе предохранителя. Счет пошел на секунды. Его напряженность не осталась незамеченной для незнакомца, потому тот примирительно поднял руки, показывая, что в них ничего нет.

— Спокойно, молодежь, — он добродушно оскалился, — если нам не по пути, значит не по пути. Расслабься солдатик, я просто пошутил.

— Заметано, дружище, — Павел совсем немного расслабился, но при этом не терял бдительности. — У вас с другом своя дорога, у нас — своя.

— О кей, расходимся.

Паша потянул Юлю за руку, и она послушно двинулась следом, опустив взгляд себе под ноги. Они не заметили, что второй парень вышел из-за дерева, где, по всей вероятности, справлял малую нужду, и присоединился к первому, и они оба долго смотрели вслед ушедшим. И прежнего добродушия в их взглядах не наблюдалось.

Юля внезапно дернула Павла за ремень автомата. Он остановился, вопросительно на нее взглянув, а она просто молча кивнула в сторону продуктового магазина. Паша понял ее без слов. Еще бы, ведь он сам говорил о том, чтобы запастись едой впрок хотя бы на несколько дней пути.

— Спасибо, Юляш, я что-то задумался. Мог запросто пройти мимо и не заметить магазин. Ну что, пойдем, посмотрим, чем мы сможем там поживиться.

Дверь магазина была приоткрыта — видимо, кто-то уже наведывался сюда. А может, болезнь застала всех врасплох, и подумать о закрытии магазина уже никто не смог. В любом случае, следов разбоя не было, а дверь была аккуратно приоткрыта. Павел огляделся по сторонам и первым зашел в полумрак магазина. Хотя был разгар дня, и ярко светило солнце, в магазине было довольно темно из-за того, что большая часть стеклянных стен была закрыта жалюзи.

В магазине не было ни души. Правда, до их ушей доносился легкий шорох, но он не придал ему значения.

— Мыши, — устало констатировал он и тут же остался в магазине в одиночестве — его спутница во мгновение ока очутилась на улице.

— Терпеть не могу мышей, — Юля сконфуженно замолчала. — Фууу, отвратительные создания.

— Ты предпочитаешь остаться одной на улице? А стоит ли так рисковать?

В его словах была большая доля резона, и, поморщившись, Юля зашла обратно в магазин. Снаружи мог быть кто-нибудь несравнимо опаснее мышей. Так что пять-десять минут можно было и потерпеть.

— Если хочешь, останься у входных дверей, — Павел решил не мучить свою спутницу. — Только встань так, чтобы тебя не видно было с улицы.

Кивнув ему, она устроилась на прилавке, недалеко от кассового аппарата, подобрав под себя ноги и с отвращением оглядываясь по сторонам. Ее спутник с усмешкой наблюдал за ней, затем ему это надоело.

— Если увидишь, что кто-то приближается к магазину, — он протянул ей алюминиевую банку с кока-колой, — брось ее на пол. Я буду знать, что кто-то рядом. А сама прячься за прилавок. Хорошо?

— Как скажешь, — похоже, девушку значительно больше волновали сейчас собственные переживания по поводу нахождения по соседству с грызунами, чем собственная безопасность. Неопределенно хмыкнув, Павел отправился вглубь магазина, старатель вслушиваясь и смотря по сторонам. От некоторых стеллажей действительно доносился шорох. Шел он откуда-то снизу. Не иначе мыши пировали, оставшись единственными и полновластными хозяевами в большом магазине.

Позаимствовав на кассе два больших пакета, Паша сбрасывал в них со стеллажей то, что могло долго не портиться. Начал с хлеба, за хлебом последовали крупы, соль с сахаром, консервы. Немного запоздало он подумал, что неплохо было бы раздобыть большую спортивную сумку, в которую поместилось бы значительно больше, чем в эти пакеты, и не было бы опасений, что они порвутся по дороге.

Внезапно его внимание привлек шум, донесшийся от входа. Шум алюминиевой банки, упавшей на пол. А затем последовал женский вскрик. Со всех ног он бросился обратно, уронив пакеты, и увидел, впрочем, без особого удивления, недавнего собеседника и его приятеля, которые зашли в магазин, выследив их. Один из парней сейчас тащил из-за прилавка Юлю, вцепившись ей всей пятерней в волосы, а второй озирался по сторонам, ожидая его приближения. Самым плохим было то, что он сжимал в руке пистолет.

Первый парень вытащил девушку из-за прилавка как раз в тот момент, когда очередь из автомата оставила его в гордом одиночестве. Он перевел шокированный взгляд на своего товарища, который медленно оседал на пол, прижимая обе руки к животу. Сквозь пальцы вовсю сочилась кровь, а сознание медленно уходило из его взгляда, и он становился мутным.

— Ты сука! — это было все, что оказался способен крикнуть парень.

Он повернулся к выходу и бросился бежать, когда одиночный выстрел автомата отправил его в небытие. Павел не рассуждал. Событий за последние несколько дней для него с избытком хватало. Он без малейшего сожаления расстрелял обоих парней, затем подошел вплотную и сделал контрольные выстрелы в голову.

— Хватит! — это кричала Юля. — Перестань. Ты уже их убил, зачем ты это делаешь?

— Зачем? — он начинал закипать. — Ты меня спрашиваешь, зачем? Солнышко, открой свои очаровательные глазки. Эти два урода сейчас пытались тебя схватить явно не для того, чтобы попить втроем чаю. В сложившейся ситуации единственно возможным для тебя спасением было убийство обоих. И я это сделал…

— Но зачем так?

— Да послушай ты, наконец! — он был близок к тому, чтобы взорваться. — Позавчерашний эксцесс с двумя «вованами» показался бы тебе детскими шалостями по сравнению с тем, что могли бы сотворить с тобой эти молодчики. В реальном мире не осталось милиционеров, которым можно было бы пожаловаться, чтобы они тебя защитили. Здесь каждый выживает как может и при этом старается получить от жизни все по максимуму. Они знали, что сделают с тобой все, что заблагорассудится, и им НИЧЕГО за это НЕ БУДЕТ!

Последние слова Павел выкрикнул прямо в лицо своей спутнице, встряхнув ее при этом за плечи, отчего девушка болезненно сморщилась, словно ждала, что он ее ударит.

— Отпусти меня, — ее голос был и испуганным и злым одновременно. — Сейчас же отпусти.

— Хорошо, — он разжал пальцы, с некоторым негодованием на самого себя отметив, что они оставили довольно заметные следы, на ее чувствительной коже. — Осточертело мне тебя спасать. Отныне поступай, как знаешь. А я умываю руки.

— Ну и пожалуйста.

— Ах так? Ну ладно. Иди, куда хочешь. А я пошел, — он вернулся к набитым едой пакетам и не бросив на обратном пути ни единого взгляда на девушку, вышел из магазина.

Далеко Павел не пошел. Он свернул за угол магазина в парк, присел на скамейку и решил перекусить и посмотреть, что будет дальше. В своих ожиданиях он не обманулся. Через двадцать минут Юля подошла к нему и тихо уселась рядом, не произнося ни слова. Так они и сидели: он — жуя наспех сделанный бутерброд, она — глядя в землю перед собой. Наконец, девушка не выдержала первой:

— Слушай, прости меня, — она с мольбой посмотрела на него, в этом взгляде была такая скорбь, что у Павла кусок застрял в горле. — Ты, конечно, прав. Ты раз за разом меня спасаешь, а я веду себя как малолетняя дура. Мне очень жаль, прости.

— Ладно, проехали, — он с усилием проглотил застрявший кусок и поднялся на ноги. — Идем дальше?

— Конечно. Пойдем.

Они зашагали дальше по улице. Магазин остался позади, в прошлом, как и два мертвых тела внутри. Солнце постепенно приближалось к высшей точке своего размеренного перемещения по небосклону. День шел своим чередом…

А пока Павел с Юлей выбирались из города, во всей России, а если верить сообщениям СМИ, во всем мире люди продолжали гибнуть от неизвестной заразы. Таблетки с болезнью не справлялись, температуру сбить не удавалось. Человек просто сгорал, а если не сгорал, то буквально захлебывался слизью из собственных бронхов…

В городке Светогорске Ленинградской области местные жители воспользовались здешним арсеналом, другом главы администрации оказался хозяин оружейного магазина, и вооружили всех людей, способных держать оружие. Военные с приграничной зоны успели заметить назревающий конфликт, но времени что-либо сделать у них уже не было. Солдаты были блокированы в казарме, их и было-то немного — человек сорок всего, а немногим позднее расстреляны в упор, когда командир части внял призывам сдаться и первым вышел из казармы с поднятыми руками. Пулю между глаз он получил также первым. В следующий час с небольшим происходила настоящая резня. В недавнем прошлом мирные люди, гражданские лица словно обезумели. Они в упор расстреливали военных, тех, с кем еще недавно вполне мирно существовали бок о бок. Сигнал о помощи был послан слишком поздно. Когда помощь пришла, спасать уже было некого. Резервный батальон Северо-Западного Военного округа прибыл на место бойни и с ходу вступил в схватку. Начальство отдало недвусмысленный приказ стрелять на поражение.

Горожане отошли в город на заранее укрепленные позиции. Конечно, мирное население вряд ли могло противопоставить что-либо армейским соединениям, но жители города засели в домах на окраине и поливали свинцом любого, кто пытался приблизиться на расстояние выстрела. Одновременно с этим наиболее мозговитые ребята нашли в городе передвижную радиостанцию, и на всю Ленинградскую область был распространен радиопризыв, адресованный тем, кто еще мог его слышать. Жители Светогорска призывали всех, кто слышит радиопередачу, брать в руки оружие и прорываться с боем из городов. Военные также слышали радиопередачу, но блокировать ее не могли. Переговоры с укрепившимися в городе жителями успешными не были. На любую попытку ворваться в город они отвечали шквальным огнем. Командованию оставалось только догадываться о том, какое количество боеприпасов было у их противника на самом деле. Сам же «противник» прорываться из города не торопился. Многие люди были уже смертельно больны, потому отчетливо сознавали, что уходить им просто некуда.

Военачальник прекрасно понимал, что граница с Финляндией находится в двух шагах, и устраивать новую Линию Маннергейма в его планы не входило. Тем не менее, ничего другого ему не оставалось. В четыре часа утра военные атаковали город со всех сторон, несмотря на то, что сил уже практически не оставалось. Если бы хоть половина из оборонявшихся оставалась дееспособной, у бойцов регулярной армии шансов бы не было ни малейших. Но утомленные тяжелым днем и сжигаемые болезнью, горожане проморгали общий штурм, и военным удалось пробиться в город, оставив, правда, не менее четверти своих на окраинах. Оборона города была смята во мгновение ока. Сам мэр вместе со своим приятелем-оружейником и группой доверенных лиц до последнего держали оборону в здании администрации. Наконец, и их сопротивление было сломлено, когда здание просто забросали гранатами со слезоточивым газом. Самого мэра, слишком еще молодого для своей должности, тяжелораненого захватили в плен. Видя, как верхушка сопротивления больше не может командовать, горожане сложили оружие.

Мэр был расстрелян на площади перед зданием, в котором проходил последний рубеж его обороны. Все это произошло при большом стечении народа. Главу администрации поставили перед строем из двенадцати солдат, и двенадцать одновременных очередей едва не разорвали его на части. Эта казнь спровоцировала новый конфликт. Люди с голыми руками бросались на солдат, стремясь добраться до их начальника отдавшего приказ о расстреле. Однако все было тщетно, и военным быстро удалось погасить новый конфликт, парой выстрелов на поражение призвав всех к порядку. Вскоре все разошлись, и только мертвый мэр лежал на площади, уставив широко открытые остекленевшие глаза прямо в синее небо.

В самом Санкт-Петербурге вооруженные столкновения так же не удалось предотвратить. Даже спешно переброшенные прямо по Неве кораблями Балтийского флота военные не смогли сразу навести порядок в многомиллионном городе. В Северной столице мародерство приобрело прямо-таки гротескные размеры. Тащили все, что плохо или хорошо лежало. То тут, то там вспыхивали потасовки превращающиеся в настоящие драки. В помощь военным были собраны специальные отряды народного ополчения, целью которых было остановить, а по возможности предотвратить грабежи и пожары. Хотя и ополчению с армией общего языка найти не удалось. Поэтому уже через несколько часов по всему городу были зафиксированы случаи перестрелок и массовых расстрелов. В одном из таких конфликтов был смертельно ранен градоначальник. Вскоре военные поняли свою оплошность: не стоило самим собирать и вооружать гражданских. Вместо разрозненных групп людей они получили хорошо вооруженного противника, способного диктовать свою волю окружающим. А изменить что-то было уже поздно.

Санкт-Петербург был охвачен пожарами. По улицам бегали обезумевшие люди. Уже не разобрать было в дыму пожарищ, кто и против кого воюет. Сами военные срывали с формы погоны и знаки отличия и присоединялись к группам гражданских. По городу на телеграфных столбах были развешаны люди — ни одна из противоборствующих сторон не гнушалась столь варварского способа казни. Расстрел был слишком утомительным, да и боезапас не стоило расходовать понапрасну. Полчища воронья кружились над городом, предвкушая пир. Смерть провела своей костистой дланью по Культурной столице России, собирая щедрую дань. Болезнь косила людей десятками, но в вооруженных столкновениях гибло людей ненамного меньше.

Попытки покинуть город не прекращались. Людей не останавливала ни колючая проволока, ни прицельный огонь автоматчиков. На невском проспекте невозможно было пройти и двух шагов, чтобы не споткнуться о какое-нибудь тело, лежащее прямо на дороге. Это стало настолько привычным зрелищем, что никто на это уже и не обращал внимания…

Наконец, утром следующего дня, находясь уже на грани смерти, Министр обороны дал единственно правильную на данный момент команду. Заграждения с городов по его приказу были сняты. Все равно бойцов, способных контролировать все подходы к границам города, становилось все меньше. Прими он это решение немногим ранее, и многих жертв, быть может, удалось бы избежать. Правительство допустило серьезнейшую оплошность. Стремясь запереть инфекцию в пределах городов, оно само спровоцировало все произошедшие конфликты. Но так или иначе, а запрета на выход из города больше не было. Вот только количество желающих покинуть свои дома изрядно уменьшилось — болезнь убивала быстрее автоматной пули. И все же карантин отныне был отменен. С дорог убиралась колючая проволока, солдаты в спешном порядке покидали свои позиции. Утихла оружейная канонада, и город погрузился в беспокойную, но все же тишину. Лишь лопались стекла в зданиях от огня, который в них бушевал, или взрывались колонки на заправочных станциях. Люди, те, кто посмелее, забирали из домов свои вещи и стремились покинуть город. С приближением ночи город стремительно погружался в тишину. Темнота периодически озарялась сполохами пожаров, которые никто особо и не думал тушить…

Когда стемнело, путники уже были километрах в десяти от города. Городские высотки остались позади, а пригородные деревни пока еще не начались. Вокруг все тонуло во мраке, а небо над головой спокойно мерцало мириадами звезд, безразличное к тому, что происходило на планете Земля. Юля смотрела вверх, задрав голову в немом восхищении. Павел, привычный к такого рода зрелищам, ведь их часть базировалась на окраине, и иллюминация практически не мешала хоть каждую ночь разглядывать кажущиеся такими близкими в южных широтах звезды. Вот и теперь небо было ими просто усеяно, но он не обращал на это внимание, перестав, в том числе, удивляться и реакции девушки на такое зрелище.

— Здесь на юге может показаться, что звезд на небе гораздо больше, чем севернее, — он вовремя протянул руку и подхватил под локоть Юлю, которая, засмотревшись, едва не потеряла равновесие. — Не знаю, насколько это соответствует действительности, но видно их здесь действительно лучше…

— Паш, как красиво, — голос девушки был полон настоящего благоговения. — Никогда бы не подумала, что можно увидеть столько звезд. Восхитительное зрелище.

— Ну да, — согласился он, — действительно, с непривычки захватывает дух. Особенно в безлюдной местности вдали от города, где практически нет иллюминации. Взгляни на дорогу.

Юля перевела взгляд вниз и задержала его на дороге, скорее удивленно, нежели восхищенно вздохнув. Асфальт слегка светился, накопив за день солнечного света. Это едва заметное свечение делало саму дорогу какой-то загадочной, неведомо, куда ведущей.

— Нам надо остановиться на ночлег, — взглянув на свои часы, сказал Павел. — Время-то уже почти одиннадцать вечера.

— Мы будем ночевать прямо в поле?

— Извините, девушка, гостиниц поблизости я не знаю, — съерничал он, неспособный устоять перед очевидной глупостью вопроса.

— Прости, — она снова смутилась, и даже в практически непроглядной тьме он по звуку голоса угадал, что девушка опустила глаза вниз. — Мы даже костер разводить не будем?

— Ну, вообще-то не хотелось бы… — Паша замялся, предчувствуя, что ему придется уступить. — Мало ли кого мы сможем приманить светом от костра.

— Мало ли кто может к нам подобраться в темноте, — Юля зябко передернула плечами, хотя летняя ночь была теплой.

— Тоже верно, — неожиданно даже для самого себя легко, согласился он. — Да и как тут хвороста набрать? Темно, хоть глаз выколи.

Впрочем, эта проблема решилась практически сразу. Уже через километр они наткнулись на огромное количество валежника. Кто его здесь собирал, осталось загадкой. Но он оказался теперь весьма полезным. Уже со второй спички Павлу удалось разжечь костер, и вскоре ветки весело хрустели поедаемые пламенем, выгоняя ночь из своего освещенного круга. Юля куталась в свою спортивную куртку и сидела, тесно прижавшись к парню. Он чувствовал частое сердцебиение девушки. Она мерзла посреди лета.

— Юля, с тобой все в порядке?

— А? — она встрепенулась, и Павел понял, что девушка уже успела задремать. — Да, все нормально. Знобит вот только что-то…

Он положил ей руку на лоб — он был горячим. Похоже, у девушки вдруг очень резко и очень высоко подскочила температура. Из медикаментов, способных понизить жар, у Паши был только аспирин, предусмотрительно захваченный им из продуктового магазина, в котором, наверное, так и лежали те двое несчастных, посягнувших на спокойствие их путешествия. Недолго думая, он достал пластинку с таблетками, вытащил сразу две штуки и заставил Юлю проглотить их обе, дав ей запить таблетки из фляги, которую носил на поясе.

— И как же тебя угораздило… — пробормотал он чуть слышно, но девушка все равно услышала.

— Сама не знаю, Паш. Вдруг так резко ухудшилось самочувствие…

— Ладно. Ты спи, сон — лучшее лекарство. Мне так мама всегда говорила, — он достал из пакета два спальных мешка, захваченных прямо на выходе из города, развернул один и расстелил его на земле. — Залезай сюда и попробуй согреться.

— А ты?

— А я подежурю пока… Все, спи.

Юля почти сразу провалилась во что-то, скорее, похожее не на сон а на забытье. Однако дыхание ее было ровным, сердцебиение, судя по пульсу, успокоилось, и вроде бы она даже улыбнулась во сне. Павел усердно гнал от себя мысль, что болезнь девушки из того же разряда, что и странная инфекция, которая убивала всех без разбору. Однако мысль возвращалась снова и снова. Очень могло так получиться, что Юля просто подхватила инфекцию немного позже, чем многие другие. Он встал на ноги и нервно прошелся до дороги, от которой они удалились на несколько десятков метров. Если завтра оказалось бы, что его спутница больна той неизлечимой болезнью, от которой на его глазах умирали люди, Павел снова остался бы один, как совсем недавно. А сейчас было бы значительно сложнее остаться одному чем в начале пути. Ему пришла на ум фраза, сказанная кем-то давным-давно: «Лучше не иметь, чем получить и сразу потерять». Вот это его и терзало. Постояв на еще не остывшем покрытии дороги, Паша щелчком отбросил окурок куда-то в темноту и вернулся к уже догоравшему костру. Он не стал подкидывать новых веток. Окружив костер небольшим песочным валом, чтобы ветер, если он случится ночью, не разметал угли в разные стороны, что могло привести к большому пожару, парень улегся на свой спальный мешок прямо сверху, подложив кулак под голову, и стал смотреть в звездное небо. Действительно, звезд на южном небе было очень много. И каждая звезда мерцала сама по себе, притягивая к себе его взгляд. Павел сам не заметил, как его веки через несколько минут смежил сон. Они спали друг рядом с другом, и никто не смел потревожить их безмятежный сон. Среди ночи вокруг не появлялись ни звери, ни птицы. Лишь муравьи мерно копошились в земле с какими-то ведомыми только им самим целями. К окончательно затухшему костру они не приближались.

Утром, открыв глаза, Павел отчетливо осознал, что наконец-то он по-настоящему выспался. Повернувшись налево, он увидел, что Юля уже вовсю суетится у костра, правда, пока только пытаясь его разжечь. Несколько минут парень с улыбкой наблюдал за ее искренними мучениями, затем кашлянул, чем привлек ее внимание.

— Я так понимаю, завтрак мне ожидать глупо?

— Ну а что ты хотел от городской девчонки? — девушка сердито зыркнула на него и в сердцах даже слегка притопнула ногой. — Если такой умный, возьми и сам попробуй разжечь этот дурацкий костер.

— Ну так и быть, я попробую, с вашего позволения, — он снова усмехнулся, подошел к сухим веткам, наваленным на вчерашнее кострище, и снова со второй спички смог разжечь пламя.

— Ну и как у тебя это получается, хотелось бы знать?

— Не знаю, — он неопределенно покачал головой. — Сам удивляюсь моим скрытым талантам.

— Ну ладно, ладно. Не слишком уж себя расхваливай. Зазнаешься еще…

— Ладно, это все лирика, — он перебил ее и внимательно посмотрел девушке в лицо. — Как ты сегодня себя чувствуешь? Все в порядке? Температуры нет?

— Ты знаешь, как ни странно, — девушка даже для наглядности приложила ладонь ко лбу, — но чувствую я себя отлично. Температуры нет — ночью понизилась.

Действительно странно, отметил про себя Павел, решив не озвучивать свою мысль. Накануне девушка просто сгорала от высокой температуры, и ее жестоко знобило. Сегодня же она буквально лучилась здоровьем. У парня возникло ощущение некоей иррациональности — выходило, что организм сам справился с тяжелой болезнью и всего за одну ночь. Он, конечно, не смог бы поручиться, что она болела все тем же заболеванием, что и многие другие. Но ведь это могла быть и обычная летняя простуда, или просто признаки крайней усталости или даже нервного потрясения. Ему пришлось себе напомнить, что девушка недавно потеряла все, что ее связывало с ее прошлой жизнью. Такое не могло не сказаться.

— Юля, он повернулся к ней, — что ты думаешь насчет того, чтобы нам раздобыть машину?

— Я водить не умею…

— Черт, я тоже не очень хорошо вожу. Но, может, самое время научиться… — ему подумалось, что на нынешних дорогах, где практически невозможно встретить других автомобилистов, учиться будет не так уж и сложно.

— Ну тогда почему бы и нет… Я уж точно не против. Все лучше чем тащиться пешком в такую жару…

— Тогда внимательно смотри по сторонам, когда пойдем по дороге. Может, нам повезет найти брошенную машину. Вряд ли у нее аккумулятор подсел — слишком мало времени прошло…

Однако за весь день им ни разу не повезло. Ближе к полудню удалось обнаружить машину, на первый взгляд бесхозную. Однако это оказалось не совсем так. Хозяин машины остался внутри. Автомобиль стоял на самом солнцепеке, поэтому, когда Павел дернул дверцу автомобиля, оттуда хлынула дикая вонь разложения, фекалий и еще чего-то жуткого. Вся эта дикая смесь породила такое амбре, что девушка сразу бегом бросилась к обочине, где и поспешила расстаться с тем, что оставалось от завтрака. Паше только оставалось порадоваться, что пообедать они пока не успели. Ни у одного из них даже не возникло мысли взять эту машину. Мерзкий запах намертво въелся в обивку сидений и, казалось, сам воздух был пропитан отравой. У него у самого возникали позывы к рвоте, но он сумел совладать со своим желудком, и недолгая борьба завершилась его победой.

— В-общем, с этой машиной нам не повезло, — довольно уныло констатировал он.

— Паш, я вообще, если честно, не думаю, что в безлюдных местах нам повезет наткнуться на брошенную машину. Ее хозяин отлучился на обочину по нужде, и там умер? Весьма сомнительно.

— Я тоже так думаю. Но ведь бывают случайности и совпадения.

— Пойдем дальше, — Юля устало махнула рукой вперед, указывая на уходящую вдаль дорогу. — Не повезло в этот раз, может повезет в следующий. Что у нас там по маршруту?

— Только пара-тройка деревень и поселков. Через восемьдесят, уже меньше, километров будут Шахты. Если повезет, и мы прибавим ходу, можем быть там послезавтра ближе к вечеру.

— Думаешь, там так же?

— Думаю, да, — ему не требовалось разъяснять, что девушка имела ввиду, он и сам все прекрасно понимал.

Карантин в Москве был снят, но случаев столкновений меньше не стало. Уже считалось в порядке вещей выходить на улицу обязательно вооруженным, иначе не исключена была возможность стать жертвой какого-нибудь грабителя. Причины грабить друг друга у людей больше не было — магазины остались без присмотра. Достаточно было взять в руку камень побольше и запустить его в витрину ювелирного салона. Или также, ничтоже сумняшеся, ворваться в отделение какого-нибудь коммерческого банка, коих вокруг было великое множество. Никто, похоже, не утруждал себя раздумьями по поводу того, что грабить теперь в принципе нет ни малейшей причины — все лежало вокруг, и взять это можно было бесплатно. Конечно, вооруженные патрули сновали по столице с автоматами на изготовку и пресекали отдельные случаи мародерства, но количество патрулей было слишком небольшим, а Москва оставалась многомиллионным мегаполисом и случаев грабежей было слишком много, чтобы за всеми уследить. Однако ближе к полудню патруль столкнулся с бандой хулиганов, которые просто ради шутки решили пострелять. Шутка не удалась — один из военных был тяжело ранен. Завязался бой — к патрулю подошла помощь — в ходе которого были убиты все хулиганы поголовно. Оставшись в одиночестве, последний думал сдаться, но очередь из автомата в грудь пресекла его жизненный путь.

Под вечер столица считалась зоной боевых действий. В самом центре Москвы, на Красной площади из ничего, буквально сама собой вспыхнула перестрелка. Так как проходила она фактически у стен Кремля, в действие были введены бойцы президентского полка. Несмотря на то, что не меньше половины состава было выкошено инфекцией, профессионализм и качественное вооружение сказали свое веское слово. Отменно обученные, блестяще подготовленные, быстро посеяли панику среди нападавших. Вскоре военные уже ходили между лежавшими, добивая раненых. А причина безжалостной схватки с плачевным завершением для гражданских так и осталась неизвестной.

Чуть позже неизвестные устроили пальбу с военными прямо на месте грабежа. Трое молодых людей влезли в ювелирный магазин как раз в тот момент, когда двое патрульных свернули на улицу, где происходило ограбление. Завязался бой, но патрульные оказались не готовы. Обоих убили еще на подходе. Но на беду грабителей, мимо проходил еще один патруль. Бессистемность перемещения патрулей иногда шла им на пользу. Военные видели гибель своих сослуживцев и вызвали подмогу. Когда трое молодчиков выходили через витрину магазина, их встретил дружный залп. Несколько автоматных очередей уложили двоих одновременно. Третий разумно оценил ситуацию, но поступил недальновидно, метнувшись обратно в магазин, очутившись благодаря этому в ловушке — другого выхода из магазина не было. Парня просто забросали гранатами со слезоточивым газом, выкурив его на улицу. Снаружи он был повешен с позорной табличкой на груди, на которой коряво фломастером кто-то написал «мародер».

Молодой человек оказался далеко не единственным повешенным в этот день. Военные решили, что глупо тратить патроны на изменников и предателей. Поэтому было принято негласное решение расправляться с ними более постыдным образом. Впрочем, в столь суровой расправе над мародерами участвовали не только и не столько военные, сколько обычные граждане, у которых сам факт мародерства вызывал отвращение. Некоторые, прежде чем повесить пойманных грабителей, измывались над ними, просто потому, что пойманные уже не могли оказать сопротивления. Мародерам выкалывали глаза, отрубали руки, и все это проделывалось пока жертвы были еще живы. Ни мольбы о прощении, ни дикие крики боли не останавливали «карателей». Ослепленную жертву вешали на ближайшем телеграфном столбе и молча наблюдали, пока человек не издавал последний вздох. Самым ужасным было то, что палачи наблюдали за мучениями с улыбками, с сознанием выполненного долга. Понятие «человек» было фактически деклассированно.

Подобное происходило не только в столице, но и в других городах. В Волгограде в одной из команд «карателей», как они сами себя называли, особой жестокостью в расправе над пойманными грабителями выделялся Виктор Селютин или просто Витек для его окружения. Он разве что не смеялся радостным смехом ребенка, когда проводил очередную казнь. Заученным текстом, голосом полным пафоса, он объявлял очередному пойманному грабителю:

— Осужденный, вы приговариваетесь к смертной казни через повешение. Справедливый суд рассмотрел все стороны вашего дела (столь варварскую расправу он еще и называл «делом») и пришел к выводу, что вы виновны по всем пунктам обвинения. Могли бы вы что-нибудь сказать в свое оправдание? — далее следовала прямо-таки театральная пауза, даже Станиславский не смог бы выкрикнуть свое «не верю».

Естественно жертва не могла ничего сказать, рот несчастного был надежно заткнут кляпом или заклеен скотчем. Выдержав приличествующую случаю паузу, Витек надевал на шею жертве непрозрачный мешок, затем петлю и давал команду своим бойцам. Те резко вздергивали, а затем отпускали веревку. Под действием гравитации тело казненного летело вниз и на рывке вертикально провисало в полуметре от земли. Если «осужденному» везло, шея ломалась сразу, и смерть следовала мгновенно. В противном случае человек продолжал в течение минуты-другой извиваться, борясь за свою жизнь. Но все было безрезультатно. Селютин дожидался смерти очередного казненного, а затем отворачивался к своей команде и издевательски витиевато кланялся. Мужчины из его компании приветствовали этот артистизм дружным хохотом, и на этом очередная казнь была признана завершенной. И так раз за разом. Даже военные предпочитали обходить компанию Витька стороной и не связываться с ним. И уж тем более никто не рисковал вступать с ним в перестрелку. Одни рискнули. Витек взял живыми троих. Сам потерял двух человек убитыми, причем одного своего тяжелораненого он добил лично, не желая с ним возиться. А вот трое пленных успели пожалеть о том, что не погибли при огневом контакте. Селютин подвесил всех троих на соседних фонарных столбах, предварительно отрубив им кисти рук и ступни. А затем спокойно сел неподалеку на скамейку, закурил и наблюдал, как несчастные умирали от потери крови и болевого шока. Когда все было кончено, Витек прошелся вдоль импровизированной виселицы и пошевелил палкой каждое из тел, пытаясь убедиться, что все трое и правда умерли. Убедившись в этом, он дал отмашку своим людям, и вся компания уселась в две машины и укатила куда-то ближе к центру города. Приближалась темнота, и в темноте можно было не заметить собственной смерти, поймав шальную пулю, коварно выпущенную из-за угла. А смерти Виктор боялся до одурения. Каждый день он просыпался с мыслью, что на этот раз и он простудился, подхватил эту заразу. Однако дыхание оставалось чистым, а температура не поднималась выше тридцати семи градусов, что было для него в пределах нормы. Даже насморк не беспокоил. И так проходил день за днем.

Сейчас он сидел на сиденье рядом с водителем и предавался размышлениям. Днем он дал команду своим людям больше никого не принимать. Их было восемь человек. До злополучной перестрелки с другой командой «карателей» было ровно десять. Однако Селютин был до жути суеверным. Огневой конфликт приключился буквально через час после того, как их стало десять. Поэтому Витька спокойно решил, что судьбу лучше не гневить и остаться ввосьмером.

День за днем проходили одинаково. Витек и его команда по-прежнему вешали людей на улицах Волгограда. Теперь уже «каратели» просто превратились в палачей. Им уже было все равно, мародера они казнят или обычного человека, которого его несчастливая звезда привела прямо в руки к Селютину со товарищи. Витек казнил всех без разбора, кто подворачивался на постепенно пустевших улицах города. Военные обратили уже внимание на его бесчинства и стали его искать. Однако мерзавец словно звериным чутьем угадывал, где появятся патрули и не совался в опасные места.

Постепенно ему наскучило каждодневное однообразие, и он решил, что надо смываться из города. Все равно карантин был уже несколько дней как снят, выходы из города были открыты. Ну а если суждено было столкнуться с военными, значит, можно было бы помериться с ними силами. Витьку наскучило убивать безоружных и беззащитных. Он хотел объявить войну самой системе, которая сначала привела к эпидемии, а потом неудачно попыталась скрыть все следы. Последующие два патруля, встретившихся по дороге из города, были нещадно расстреляны из засады. Ни те, ни другие не успели вызвать подмогу. Зато теперь бандиты обогатились нормальным боезапасом. Самому Селютину автомат был не нужен. В магазине, торговавшем историческим вооружением, он раздобыл себе настоящий средневековый арбалет, вырезанный из цельного куска дерева, и украшенный красивой гравировкой. Теперь он вообще не расставался с ним, и при первом удобном случае испытал его на пригодность. Арбалет оказался надежным. Арбалетный болт мог пролететь не меньше сорока-пятидесяти метров и вонзиться почти до половины в дерево, в которое был выпущен. При этом он был, конечно, несколько громоздким, но Витька не жаловался.

Ввосьмером на двух «Патриотах», раздобытых в автосалоне, они рванули по Ростовской трассе в сторону столицы Южного Федерального округа. Если кто-то из его команды полагал, что они смогут найти там вакцину, то Витьку она была не нужна. Эпидемия дала ему шанс проявить себя. До того, в нормальной жизни он был обычным слесарем по образованию и работал охранником в ночном клубе. Платили там нормально, и всегда можно было потискать молоденьких посетительниц, отлучившись с поста. Но при этом он все равно был никем. Посетители ночного клуба смотрели на него как на пустое место. Кем он был? Обыкновенным охранником. Блюстителем порядка. Для юных особ он, конечно, оставался в первую очередь мужчиной, значительно старше их, чем Витек вовсю пользовался. Наверное, не проходило и вечера, чтоб какая-нибудь смазливая девчонка не задрала перед ним юбочку. А иногда за ночную смену таких было несколько.

— Витек, надо остановиться, ссать охота, — это Мишка, сидевший за рулем, один из последних примкнувших к команде словно выдернул его из размышлений.

Селютин обнаружил, что он сидит рядом с водителем, и они несутся вперед по дороге. Ночь постепенно отступала и на востоке уже появилась едва заметная светлая полоска, свидетельствовавшая о приближении рассвета.

— Мы долго едем?

— Да нет, часа еще не прошло… Пришлось стоять на выезде с города, ждать пока патруль уберется. Только там часа три потеряли. Ты вроде задремал…

— Хорошо, останови где-нибудь здесь. Сам тоже, наверное, выйду, хоть воздухом свежим подышу…

Он стоял рядом с автомобилем, курил очередную сигарету, когда заметил, что Мишка чуть ли не бегом возвращается к нему, при этом стараясь не шуметь.

— Ты чего такой кипешной?

— Черт, Витек, тебе обязательно надо это видеть. Там в лесу, я их случайно заметил, двое спят. Парень и девушка.

— Вот как? — заинтересованно протянул Селютин. В глазах его появился охотничий блеск, но в предрассветной темноте никто этого не заметил. — Ну так пойдем, проверим…

Все восемь мужчин сошли с дороги и, предвкушая веселье, как-никак в лапы к ним возможно попала, наконец, привлекательная девушка, направились чуть подальше в лес, где спокойным сном спали Юля с Павлом…

Вечером им повезло дойти до деревни, где, судя по тишине, царившей вокруг, не было ни души. Деревенька была маленькая даже по сельским меркам — всего-то полтора десятка домов. При виде людей на дорогу выбежала собака, видимо, бесхозная. Она пару раз негромко тявкнула, но осталась на месте, не убегая и не приближаясь, только внимательно глядя на путников.

— Ну вот, хоть одна живая душа здесь отыскалась. Эй, — крикнул Павел в полный голос, — есть тут кто живой?

Ответом ему была тишина. Спокойная и равнодушная. Он огляделся вокруг, но не заметил ни одного признака того, что живые люди здесь все еще были.

— Паш, здесь что, нет никого?

— Как видишь, нет. Деревня-то хилая совсем. Одна улица и два поворота. Я сомневаюсь, что здесь было много людей даже до начала эпидемии… Давай-ка пройдемся по ближайшим домам.

— Зачем?

— Ну как зачем? Во-первых, нам надо удостовериться окончательно, что здесь действительно ни души. А во-вторых, нам нужно место для ночлега. Вон тот домик, — он показал на добротный двухэтажный особнячок, стоявший чуть отдельно от остальных, — нам в самый раз. В нем и несколько комнат, и, может быть, даже водопровод есть… Правда, боюсь, что электричества здесь уже пару дней нет, поэтому вряд ли у нас получится искупаться.

— Блин, я скоро чесаться уже начну, — с тоской произнесла девушка. — Дома я могла проводить в душе по несколько часов.

— Советую забыть о том, что было дома. Это было раньше. Судьба подложила нам изрядную свинью, и мы вынуждены с этим считаться. Не переживай, — поспешил он ее успокоить, видя, что Юля как раз этим и начинает заниматься, — найдем небольшую речку — обязательно искупаемся.

— Ага, и шампунь с мочалкой с собой захватим…

— Ну а ты как думала? Обязательно захватим. Ладно, пойдем к дому.

Дом и правда выделялся на фоне остальной серой массы. Он был сложен из красного кирпича, покрыт довольно новой черепичной крышей темно-зеленого цвета, и по нескольку пластиковых окон выходили на каждую сторону света. Павел невольно залюбовался красивым строением. Через несколько секунд процесс наслаждения зрелищем был прерван приступом сухого кашля, донесшимся из соседнего дома, даже не дома, а хижины. Обычный одноэтажный бревенчатый сруб, еле заметно покосившийся на одну сторону, почти примыкал с одной стороны к особняку. Дверь в хижину была распахнута, впрочем, это вряд ли свидетельствовало о гостеприимстве хозяина. На всякий случай Павел перехватил автомат поудобнее и направился к хижине.

На крыльце бревенчатого домика внезапно показался старик. Это было столь неожиданно, что парень едва не дернул спусковой крючок. Довольно старый уже дед был одет в растянутые тренировочные штаны и белую майку. В пальцах правой руки он сжимал папиросу, периодически поднося ее ко рту и глубоко затягиваясь. Очередная его затяжка спровоцировала новый приступ кашля. Откашлявшись, старик убрал руку ото рта и серьезно посмотрел на молодых людей.

— Привет, молодежь, — начал он первым разговор. — Что вас привело в нашу деревню? Куда путь держите? Откуда?

— Из Ростова, дед, — Павел изумился количеству вопросов, старик словно допрашивал их. — Хотим в деревне на ночлег остановиться. Не возражаешь?

— А чего мне возражать? Оставайтесь. Догадываюсь, что и домик подходящий вы себе уже присмотрели, — он хитро подмигнул Юле. — Ну и правильно. Хозяин его последний раз месяца два назад приезжал. Солидный такой мужик лет сорока. Он этот дом для матери построил лет пять назад. Да вот не довелось старушке пожить всласть на старости лет. Умерла где-то через год после своего приезда. Уж сын к ней и врачей всяких-разных возил, и ее иногда забирал и возил на машине в город. Почти полгода бедная промучилась…

— Что ж с ней приключилось?

— Люди поговаривали, что рак у нее был. Ну да отмучилась уже, и слава Богу. А вы, если хотите, идите в дом. Он все равно пустует. Только при условии, что оставите дом таким, каким он был до вашего прихода. Порядок обещаете?

— Обещаю, отец. Будет образцовый порядок. Ты лучше расскажи, как так получилось, что ты тут один остался?

— Да вот так вот. Жителей у нас всегда немного было, в большинстве своем старики, как я вот например. Молодежь-то вся по большим городам поразъехалась, что им тут делать? Если только скот разводить… Я вот всю жизнь один. Отношения с соседями так себе были. Думал, тоже помирать начну, и не поможет никто. Ан нет, наоборот, всех пережил, развалина старая… Так вот теперь один тут и живу…

— Ну да, хорошего мало.

— Ну вот, значит, а как болезнь начала распространяться, так полно народу в больницу местную сразу определились. Думали, им там помогут. Ага! Зря мечтали. Врач наш местный, кстати, Евгений Николаевич, одним из первых душу и отдал. Так что теперь здесь, куда не сунься — все сплошь кладбище.

— А вы так здесь и остались?

— А мне идти некуда. Здесь мой дом родной. Я тут родился и вырос. И шило на мыло я менять не буду. Даже когда помоложе был, не особо рвался в город. А теперь и подавно. Это молодежь наша вся в город поуезжала. Ну туда им и дорога…

— Не сильно вы, я смотрю, соседей ваших любили…

— Да как сказать… Бывали и нормальные люди. А вообще, если живешь в такой маленькой деревне как наша, привыкай к суровым будням.

— Да мы на одну ночь всего. Задерживаться не собираемся…

— Ну вам виднее. В том особняке дверь не заперта. Приятного пребывания.

Старик довольно резво попрощался с ними и вернулся в свой дом, откуда снова донеслись звуки сухого кашля.

— Паш, — Юлька мотнула головой в направлении ушедшего (разве что не сбежавшего) деда, — а может, он тоже… того… болеет в-общем.?..

— Не похоже что-то. Выглядел живее всех живых.

— Ну он же тоже кашлял… В последнее время все, кто кашлял, вскорости умирали…

— Да нет, это у него кашель старческий от чрезмерного курения. Ладно, пойдем в дом…

Павел взял свою спутницу за руку, и они вдвоем вошли в дом. Паша облазил все вокруг, и, наконец, поиски увенчались успехом. В подвале дома оказался заправленный почти под завязку генератор.

— Ну, Юлька… Похоже нам сегодня улыбнулась удача. Знаешь, что это такое?

— Это генератор…

— Точно. Это именно он. Теперь у нас будет свет, а, может быть, будет и вода. Надо зайти тут в ванную и поглядеть, как оно там.

Душевая комната (душевой кабинкой это назвать было трудно) была просто на загляденье. Внутри она была оборудована по последнему слову техники. С одной стороны шли полочки, на которых гнездились бутылочки со всем необходимым для того, чтобы спокойно, и не торопясь, принять душ. С другой в стену были вделаны крючки, на которых висели мочалки. Еще один ряд крючков находился чуть дальше, они предназначались для полотенец. Причем даже среди последних наблюдалась вариативность. Тут были и маленькие полотенца, видимо, для рук, и большие полотенца, в которые можно было бы завернуться целиком. Сам душ, судя по обозначениям, работал в нескольких режимах, обещая пользователю даже массажный эффект. Но чтобы запустить эту красоту, требовалось электричество. А его-то как раз и не хватало. Впрочем, Юля видела, как ее спутник решительно направился по другим помещениям в доме, заглядывая по возможности в каждый угол.

— Паша, ты что-то ищешь? — ей пришлось сильно повысить голос, потому что парень ушел уже довольно далеко.

— Да, ищу. Точнее, уже нашел, — донесся через несколько секунд его ликующий возглас. — Иди сюда, посмотри на это чудо.

Ориентируясь на звук его голоса, Юля уже через пять минут стояла рядом с Павлом и с глупым видом смотрела на то, что он ей показывал. Довольно крупный стальной агрегат с какими-то непонятными для нее, ничего не смыслившей в технике, кнопками и переключателями. Стояло это приспособление в полуподвальном помещении и в полумраке — сюда почти не доходил свет из окон первого этажа — казался пришельцем из другого мира. Для городской девчонки было вовсе не зазорно не разбираться в технике. Естественно, все делалось за нее умными аппаратами. Она робко потянула парня за локоть:

— Паш, ну и что это такое?

Его взгляд, которым он на нее посмотрел, был полон искреннего удивления. Потом он снова отвернулся к аппарату, и лицо его вновь приобрело счастливое выражение.

— Это? Это то, что обеспечит нам подачу воды, а так же работу телевизора или, например, холодильника, если они нам, конечно, понадобятся. Это то, что даст нам электричество. Короче говоря, это генератор известной японской фирмы. Он работает на обычном бензине, а мощности дает значительно больше, чем потребляет горючего, — он посмотрел внутрь аппарата, отвинтив какую-то неприметную крышку. — Замечательно. Половина здесь точно есть. То есть не меньше полутора литров. На пару часов должно хватить. Телевизор ты ведь не собираешься смотреть?

— Если честно, была сначала такая мысль, но я подумала, что вряд ли по ящику сейчас хоть что-нибудь показывают…

— Ладно, если будет еще работать, когда помоемся, попробуем включить телевизор. Сейчас попробуем запустить, — он резко потянул за шнур, скрытый от глаз Юли, и генератор тут же мерно загудел, а лампочки во всем доме засветились. — Душевая вас ждет, мэм, — он галантно поклонился. — Давай только не особо долго… Я пока повыключаю лишний свет — нам он точно ни к чему. Полчасика у тебя есть.

— Я быстро.

Девушка метнулась к душевой, включила воду и моментально окунулась под душ. Довольно холодные струи воды ощутимо хлестали по ее спине, груди, ногам, но она, наконец, была близка к состоянию блаженства. Как это было здорово, чувствовать, как вода смывает всю грязь, весь пот, накопившиеся в дороге, с ее тела…

Обернувшись большим полотенцем, кое-как приведя в порядок еще мокрые волосы, Юля вышла из душевой. В окна дома уже заглядывала темнота, поэтому и в самом доме уже было темно. Свет горел только в одной комнате, где она и обнаружила Павла мирно дремлющим на кушетке. Услышав ее шаги, он вскинулся и первым делом попытался нащупать автомат, видимо, забыв, что оставил его в прихожей.

— Паш, это просто чудо. Иди в душ.

— Хорошо. Сообразишь пока что-нибудь на ужин из остатков наших запасов?

— Я попытаюсь, — она усмехнулась, словно давая этим ему понять, что «городской девчонке» непривычно заниматься хозяйством.

Однако приготовить бутерброды с колбасой оказалось вовсе не трудным занятием. Увлекшись процессом, Юля не обратила внимания, что ее спутник уже вышел из душа и отправился обратно в комнату. Войдя туда, она обнаружила его на той же самой кушетке. На этот раз он крепко спал.

— Паша, — позвала девушка тихонько.

Парень не отозвался. Ей пришлось напомнить себе, что последние три дня она мирно засыпала, а Павел караулил и охранял ее спокойный сон. Упрекнув себя за некоторое разгильдяйство, Юля наощупь поднялась по лестнице на второй этаж, в первой попавшейся ей комнате также наощупь — темнота вокруг уже царила кромешная — нашла кровать и улеглась спать. Она уже и не думала, что когда-нибудь еще ей удастся поспать на настоящей кровати. Повернувшись на бок, девушка заснула под мерный гул работающего генератора.

Павел проснулся среди ночи, едва не подскочив на месте. Но потом вспомнил, где находится и прислушался. В доме было тихо — в генераторе закончилось горючее, и он сам выключился. Больше никакой шум не нарушал тишины, лишь за окном стрекотали в траве у дома цикады.

Прислушавшись, он понял, что рядом с ним кто-то есть. Ломая зрение, парень попытался приглядеться и, скорее, интуитивно понял, что рядом спит, все так же завернутая в свое полотенце Юля. В темноте едва угадывался ее силуэт. Он подумал, что девушка спит, но вдруг почувствовал на своей обнаженной груди нежную женскую руку. Объяснять ему ничего не надо было. Он наклонился и нежно поцеловал девушку в губы, услышав перед этим ее тихий шепот:

— Спасибо тебе, что не бросил меня.

Два тела слились в темноте. Они ласкали друг друга, и Павел уже понял, что никакого полотенца на Юле нет, а когда он вошел в нее, то почувствовал, как мелко задрожала девушка под его напором в чувстве, приближенном к экстазу. Эта ночь была волшебной, и только звезды были их молчаливыми свидетелями, заглядывая в окно. Через час молодые люди мирно спали. Паша обнимал свою спутницу, даже во сне стремясь защитить ее и оградить от беды.

Он как всегда поднялся спозаранку и осторожно встал с кушетки, стараясь не разбудить девушку. Юля заворочалась во сне и что-то пробормотала так тихо, что он ничего не расслышал, затем перевернулась на другой бок и снова крепко заснула. А Павел отправился во двор, беззвучно прикрыв дверь в комнату.

Надо было подумать о завтраке. Паша теперь был не военным, а обычным гражданином, поэтому никто не смог бы запретить ему выпить с утра чашечку кофе. Порывшись на кухне, он обнаружил в одном из шкафчиков едва початую банку «Якобс», в другом — металлический чайник, который можно было подвесить за ручку, и вышел во двор в поисках хвороста. Сухие ветки были свалены в одну большую кучу за домом. Разделав их армейским ножом на более мелкие, парень быстро разжег костер, соорудил над пламенем что-то вроде вертела и подвесил на прут чайник. Оставалось только ждать. Теперь можно было и спокойно покурить. Воздух с утра здесь, в сельской местности был удивительно свежим, им хотелось дышать и наслаждаться. Однако вредные привычки давали о себе знать, и Павел прикурил от ветки из костра сигарету. Он слышал от многих людей, что курение натощак вредно, но ничего не мог с собой поделать.

Паша отчетливо помнил, что произошло между ним и Юлей прошлой ночью, и не спешил себя корить за происшедшее. Он не думал, что ей что-то могло показаться неприятным — они нашли общий ритм и оргазм испытали практически синхронно. И поэтому прошлая ночь и не шла у него из головы. Врожденное подозрение не давало ему успокоиться. Слишком уж все выходило гладко. Он бы подумал, что кто-то наверху решил прийти им на выручку — они избежали основных опасностей при походе через город, не встретили никого по пути в эту деревню, практически сразу определили для себя дом, вполне пригодный для жилья, даже с заправленным генератором. Словно сама судьба, отняв сначала все, что у них было, теперь возвращала долги.

Глубоко задумавшись, Павел не услышал, как Юля подошла сзади, и только успел почувствовать, как она обняла его сзади за плечи, запечатлев на шее поцелуй.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Паша. Ох, какое и впрямь чудесное утро.

— Кофе будешь? Чайник сейчас уже закипит…

— Спрашиваешь! Разумеется, буду.

Он сходил на кухню, принес два бокала, на которых были нарисованы веселые рожицы, и, сняв чайник с огня, залил кофе кипятком, протянув один бокал девушке, а второй держа в правой руке и спокойно размешивая в нем кофейные гранулы.

— Я, пожалуй, должна снова сказать тебе спасибо, — Юля отпила из своего бокала, поморщилась и добавила сахара.

— За что?

— Ну как за что? Ты снова меня спас. За последние три… нет, четыре дня ты меня спасаешь практически регулярно. Сначала те военные, потом в магазине, потом душ, а ночью… мне давно так хорошо не было… Это было самым чудесным за последние дни.

— А как ты там очутилась? Я только помню, что ты стояла на кухне, делала бутерброды, а я из душа прошел в комнату… и кажется, заснул…

— Мне стало одиноко. Я видела, что ты спишь, поэтому отправилась наверх и нашла там спальню. Но ночью похолодало, я замерзла и поэтому легла к тебе поближе… — она лукаво на него посмотрела. — Ведь неплохо все получилось, а?

Юля продолжала на него смотреть с хитринкой, и в конце концов Павел воспринял это как призыв к действию. Как выяснилось, правильно воспринял. Он взял девушку на руки, поднялся на второй этаж и снова овладел ей, слыша ее страстное дыхание. Она двигалась синхронно с ним, вновь поймав его ритм, и легонько покусывала острыми зубками мочку его правого уха. А когда оргазм накрыл их обоих мощной волной, девушка закричала от наслаждения. И вскоре они снова спали в-обнимку, только теперь в спальне на втором этаже дома.

Так прошел весь день. Они засыпали, просыпались, снова занимались любовью и опять засыпали. Наконец, уже под вечер Павел встал с кровати и стал одеваться. Он чувствовал легкую, приятную усталость, а голова немного кружилась от нахлынувших эмоций. Юля проснулась и спокойно смотрела, как он собирается.

— Ты чего? — наконец, спросила она.

— Нам пора выходить. И так задержались…

— Все в порядке? — в глазах у нее мелькнул испуг.

— Все просто чудесно, — он снова прильнул к девушке и впился ей в губы поцелуем. — Мне никогда так хорошо не было.

— Ну тогда зачем нам прекращать? И вообще, зачем нам куда-то идти? Здесь есть все, необходимое для жизни. Воду можно натаскать из колодца, бензин раздобудем где-нибудь на заправке, ведь на трассе их много, еду тоже где-нибудь найдем…

Он посмотрел на Юлю долгим задумчивым взглядом. В нем смешивались разные чувства. Симпатия к девушке и желание вернуться обратно в постель, прижаться к спутнице, почувствовать в очередной раз жар ее тела, боролись в нем с желанием просто бросить ее и уйти, если она откажется идти дальше.

— Я так не могу, Юляш, — задумчиво сказал Павел. — Мне надо двигаться дальше.

— Зачем?

— Затем, что мы можем еще кого-нибудь встретить. Затем, что моя цель сейчас — это движение дальше, а не сидение на одном месте. Затем, что мне надоело тем только и заниматься, что сношаться как кролики от рассвета до заката.

— Значит, для тебя это выглядит именно так? — щеки Юли стали пунцовыми, а глаза подозрительно заблестели; похоже она была на грани слез.

Павел подумал, что перегнул палку. Он забыл, что она вовсе не солдат, что она лишь молоденькая девушка, которая недавно потеряла всех своих родных и близких, практически потеряла даже смысл жизни. «Какая же ты сволочь», — мелькнула у него в голове мысль.

— Прости меня, — он попытался снова ее поцеловать, но Юля отвернулась.

— Хочешь уйти и оставить меня здесь одну — скатертью дорога! А я здесь останусь. Иди же, герой-любовник.

Теперь настал черед разозлиться Павлу. Он резко встал с постели и направился к выходу. Уже выйдя из комнаты, он услышал звон разбитого стекла — Юля швырнула в него хрустальным графином, стоявшим мгновением раньше на тумбочке возле кровати.

— Осторожнее, не порежься, — крикнул он обернувшись. — Ты не сможешь просто набрать 03 и вызвать себе доктора.

— Да пошел ты! — судя по экспрессии, прозвучавшей в голосе девушки, она была близка к истерике. — Вали на все четыре стороны! А в постели ты просто дешевка! — и снова до него донесся звон битого стекла — вслед за графином последовал и стакан.

Павел не стал отвечать. Он просто молча вышел во двор, забросал землей уже почти потухший костер и направился к дороге. Верный автомат висел у него на плече, а пистолет он оставил девушке прямо перед выходом из дома. Сейчас он тешил себя мыслью, что оставил Юле оружие, которым она сможет воспользоваться, чтобы защититься. Однако внутренний голос усиленно твердил ему, что он не прав, что ему следовало спокойно объяснить девушке, что им надо идти дальше. Нет, он ушел, оставив ее одну. В этом был он весь — поступить по-своему и неважно, что дальше последует.

В деревне он разжился спичками — хоть это его радовало. Дед, которого они встретили накануне, на стук в дверь не отзывался. Может, просто не хотел разговаривать, а, может, Юля была абсолютно права, и его кашель вовсе не был последствием многих лет курения. Теперь вряд ли удалось бы выяснить, да и Павлу не было до этого абсолютно никакого дела. Он постоял еще на краю деревни, выкуривая сигарету. Затем, швырнув окурок себе под ноги и втоптав его в землю, чтобы не допустить случайного возгорания, парень вышел на дорогу и зашагал вперед, оглянувшись на двухэтажный особняк, но в наступающей темноте не заметив Юлю, которая смотрела на него из окна второго этажа. Он шел и шел вперед, останавливаясь ненадолго через большие промежутки времени, чтобы перекусить, а затем двигался дальше. К ночи деревня, в которой парень провел последние полтора суток, осталась лишь в воспоминаниях.

На ночлег уже под утро Павел остановился в небольшой ложбинке, где можно было укрыться от неожиданно поднявшегося к ночи сильного ветра, от которого не защищала легкая куртка. Несмотря на то, что лето было в разгаре, к ночи температура воздуха ощутимо опускалась. Наскоро разведя костер, он быстро освежевал армейским ножом подстреленного еще днем кролика и зажарил его на открытом огне. Этот кролик, ставший на сегодня его единственной пищей, едва не скрылся днем. Павел заметил его случайно и едва не упустил. Конечно, с охотничьим ружьем было бы сподручнее, но из всего боезапаса у него был только автомат Калашникова и полтора рожка патронов. Очередь едва не разорвала зверька на части, но сейчас желудок парня был рад и такой еде. Да и что могло бы быть лучше свежего мяса, пусть и в столь скудном количестве?

После ужина, напоминавшего по времени скорее ранний завтрак, Павел закурил, сидя у костра и мысли его вернулись к моменту расставания с девушкой в деревне, оставшейся позади. Почему они поссорились? Он вполне мог с ней согласиться, и они остались бы под крышей, ставшей столь гостеприимной, еще на день-другой. Потом, он не сомневался, ему бы удалось все-таки уговорить Юлю продолжать путь. Все равно горючее в генераторе закончилось бы, а ведь приближалась осень и такой большой дом, в котором они заночевали, надо было бы чем-нибудь отапливать. Рано или поздно девушке самой надоело бы находиться в незнакомом месте. Да еще этот старикан по соседству… В-общем, сейчас ему предстояло решить: продолжать путь или все-таки вернуться. Павел расстелил на земле одеяло, прихваченное из дома в той деревне, и улегся на него, по-прежнему сжимая сигарету в зубах.

— Утро вечера мудренее, — пробормотал он себе под нос.

Выбросив сигарету, он скрестил руки на груди и вскоре спал безмятежным сном праведника.

Судя по времени, уже должно было светать, но было темно почти как ночью. Павел проснулся от того, что неожиданно близко прогремел гром. Спустя мгновение первые капли дождя упали на землю. Уже через минуту невероятный ливень обрушился с ночного неба, во мгновение ока затушив тлеющие в костре угли. Вскочив с моментально промокшего одеяла, Павел бросился к растущим неподалеку кустам, которые хоть как-то могли его защитить от низвергающегося с неба водопада. Он сидел под кустом, вздрагивая, когда редкие холодные капли дождя проникали сквозь ветви куста. Природа разгулялась не на шутку. Вскоре и без того сильный ливень стал, казалось, еще сильнее. Молнии на мгновение выхватывали из предрассветной темноты край ложбины, в которой Павел решил заночевать. В одной из таких вспышек он увидел на фоне освещенного неба звериную фигуру, в следующей вспышке фигур стало уже две. Волки бродили по равнине, ища место, где могли бы укрыться. Он нашарил рукой в темноте автомат и переложил его поближе к себе. Ночью, да и на рассвете тоже, шутки с волками были плохи. А с голодными волками и подавно. Но несмотря на непогоду и на опасную близость хищников, Паша почувствовал, что засыпает. Сон наваливался тяжелым грузом ему на плечи и клонил голову к земле. Он слишком мало спал в последнее время. От мощных раскатов грома парень постоянно вздрагивал, и это помогало ему ненадолго прийти в сознание, но через минуту борьба с сонливостью начиналась по новой.

Вскоре дождь стал значительно слабее, и гром гремел вдали — гроза уходила в ту сторону, откуда Павел пришел. Выбравшись из-под куста, он осмотрелся по сторонам, но предутренний полумрак мешал что-либо отчетливо видеть. Земля была мокрой, одеяло, неблагоразумно оставленное на своем месте, тоже, поэтому о том, чтобы вернуться на место своей стоянки, не могло быть и речи. Хвороста поблизости тоже не было — развести костер не удалось бы, поэтому Павел даже пытаться не стал. Оставалось только идти дальше, но мысль о бродящих поблизости волках отнюдь не согревала, а наоборот. Он промок до нитки, костер оставался несбыточной мечтой, его бил сильный озноб. В такой ситуации запросто можно было подхватить воспаление легких. Павел огляделся по сторонам, напрасно всматриваясь в сумрак, но ниоткуда не доносилось ни малейшего шороха. Махнув на все рукой, он подобрал мокрое одеяло, но подумав, бросил его на прежнее место — толку от него сейчас было маловато, оно было только лишним грузом. Перевесив поудобнее автомат, Павел как есть, в мокрой одежде выбрался из ложбины на дорогу и зашагал вперед. Движение сейчас оставалось для него единственным способом согреться и проснуться. Справа от него небо начинало уже розоветь.

Медленно, словно нехотя взошедшее солнце застало Павла в дороге. Он упрямо шел вперед, практически ничего не видя перед собой, уставившись взглядом в дорожное покрытие. Его озноб по сравнению с тем, что был на рассвете, еще усилился и колотил его с еще большим усердием. А он все шел и шел, не смотря по сторонам и не оглядываясь назад. Периодически поправляя сползающий с плеча ремень автомата и рюкзак, он шатающейся походкой проходил километр за километром. Наконец, когда солнце уже подбиралось к зениту, Павел остановился, мутным взором оглядел окрестности и, не увидев ни малейших изменений пейзажа, устало махнул рукой и буквально скатился с дороги на траву, росшую по обочинам. Он все-таки заболел, подцепив минимум простуду из-за того, что промок под дождем и остался во всем мокром. Голова кружилась, а, пощупав лоб, он убедился, что у него ощутимо подскочила температура. И лишь одна мысль не позволяла ему потерять сознание. Павел внезапно испугался, решив, что не обязательно мокрая одежда поспособствовала его болезни. В последние дни он видел предостаточно смертей, и то, что творилось в настоящее время с ним, было до боли знакомо. Он вполне мог заболеть тем страшным вирусом, который уже свел в могилу множество людей.

Страх придал ему сил, и, вскочив на ноги, Павел с удвоенной энергией зашагал вперед. Правда, надолго его не хватило. Наоборот, лишние усилия стоили ему довольно дорого. Через полчаса он рухнул как подкошенный на дорогу, со всего маху впечатавшись щекой в асфальтовое покрытие, и остался лежать без движения. А солнце тем временем, чуждое всему происходящему на маленькой планете, невозмутимо продолжало свой спокойный и размеренный маршрут по небосводу.

Очнулся Павел уже в сумерках. Озноб немного спал, но вернуться мог в любую минуту, поэтому он достал из кармана подмокшего рюкзака упаковку аспирина и с трудом протолкнул через пересохшее горло в желудок две таблетки. Сейчас это было единственное, что он мог себе позволить. Придорожных аптек поблизости не было, населенных пунктов, насколько хватало глаз, тоже не наблюдалось. Тяжело закашлявшись, Павел поднялся на ноги и пошел дальше. Других вариантов, кроме как дойти хоть до какой-нибудь деревни, в которой находилась бы аптека, у него все равно не оставалось. Ночь он встретил в дороге. Ноги у него снова начали заплетаться, и Паша почувствовал, что температура опять поднимается. Однако он продолжал идти вперед, не чувствуя боли в перетруженных мышцах, не замечая, как в ботинках один за другим появляются и лопаются мозоли, доставляя серьезные болевые ощущения. Ему слишком дорого обходился этот поход, но он не мог себе позволить остановиться и отдохнуть. Если бы Павел упал, сил подняться ему бы уже не хватило, это он знал точно. Сознание то оставляло его, то возвращалось снова. В один из моментов прояснения Павел вдруг вспомнил рассказ, который прочитал довольно давно. Там речь шла о парнях, которые участвовали в игре на выживание. Сто человек просто стартовали и шли, не снижая скорости. Побеждал тот единственный, кто оставался в живых. Рассказ очень ему понравился, поэтому и выплыл в памяти, когда Павел оказался в схожей ситуации. Поблизости не было военных с ружьями, он мог идти с любой скоростью, но при этом обязан был биться за свое выживание, идти, чтобы выжить.

Уже под утро из кустов, растущих вдоль дороги, до него донесся хруст ломающихся веток. Там явно прятался кто-то большой. Павел пришел в себя, сфокусировался на кустах и сдвинул флажок автомата на «одиночный огонь». Он остановился вполоборота к кустам, из-за которых доносился звук и стал ждать. Ему вспомнились недавние волки, и он успел подумать, что если их несколько, он просто не успеет перезарядить автомат. Сейчас в рожке было не более пяти патронов. Если бы невдалеке оказалась бы стая, парню пришлось бы проститься с жизнью.

Треск в кустах усилился, и на дорогу выбрался довольно большой зверь. Сперва Павлу показалось, что это волк. Он уже вскинул автомат, и палец лег на спусковой крючок, но зверь звонко гавкнул, и человек опустил оружие. Перед Павлом стоял самый обыкновенный пес. Собака была исхудавшей, на ней было несколько отметин, свидетельствовавших о не столь уж давней стычке с кем-то из хищников, скорее всего с теми самыми волками, которых Павел ожидал, вскинув автомат. Но при этом пес растянул пасть в чем-то напоминающем улыбку и свесил язык между зубов. В глуши, вдали от населенных пунктов, встретить собаку, способную при всем своем внешнем виде улыбаться (а человек уже не сомневался, что пес именно улыбается, а точнее даже задорно и добродушно ухмыляется) — в этом было что-то. Павел даже почувствовал, что у него настроение поднялось, а самочувствие немного, но улучшилось.

— Ну привет, псина, — он протянул руку в направлении собаки, и пес, приблизившись, лизнул ему руку. — И какими же судьбами тебя сюда занесло?

Пес гавкнул и мотнул головой (Павел готов был в этом поклясться) в направлении откуда сам Павел шел. Это было столь забавно, что парень рассмеялся и, чтобы не потерять равновесие, уселся на землю, причем приземлился мягким местом на очень острый камешек, что вызвало новый приступ смеха. Он смеялся, а пес находился рядом и продолжал ухмыляться, не сводя взгляда с Павла.

Наконец, отсмеявшись, он подозвал к себе собаку и обнаружил ошейник, который прятался до сих пор за шерстью и слоем грязи. На ошейнике было написано «Граф», видимо, так звали собаку прежние хозяева.

— Ну что же, Граф, — сделав усилие, Павел поднялся на ноги, — дальше пойдем вместе. Ты, надеюсь, не против?

Пес снова звонко гавкнул и помотал головой, глядя на своего нового хозяина. Это выглядело так, будто собака понимает все слова человека. А может, так оно и было на самом деле. Теперь их было двое, и можно было продолжать путешествие. Однако уже через два часа пути, когда уже полностью рассвело, и солнце успело основательно прогреть воздух, Павел почувствовал, что не может больше ступить и шагу. Он сошел с дороги и улегся прямо на траву, лишь недавно высохшую в солнечных лучах от утренней росы. Он просто лежал, глубоко дыша, и смотрел на безоблачное небо. День обещал быть очень жарким, а температура у Павла грозила подняться снова. Оставалось только надеяться, что ему удастся найти место, где укрыться после полудня, чтобы только к вечеру пойти дальше.

В этом плане ему повезло. Отдохнув с час на обочине, Павел с громадным трудом поднялся на ноги. Необходимо было двигаться, и искать прибежище. Наконец, вдалеке замаячил небольшой пролесок. Это было то, что нужно. Устроившись в тени под созданным природой навесом, который образовали три дерева, соединившие свои кроны вверху, Паша положил себе рюкзак под голову, прислонился спиной к дереву и вскоре заснул. Граф немного подождал, а затем улегся рядом, охраняя своего нового хозяина, и последовал его примеру.

Пробуждение было ужасным, но даже оно смогло доставить ему удовольствие. Ночью (точнее, днем, конечно) ему снились сны, один страшнее другого. В одном сне, который повторялся раз за разом, Павел снова был в своей части, только теперь все заболевали одновременно. И он заболевал вместе с ними. Даже во сне он чувствовал жуткую боль, раздирающую его легкие и горло. Не успевая очнуться от кошмара, Паша сразу перемещался в другой. Происходило все в той же самой части, но только люди один за другим умирали. И это не было самым ужасным. Значительно хуже было то, что после смерти они снова вставали и превращались в живых мертвецов. Во сне Павел убегал то от обоих превратившихся в зомби «вованов», то от их такого же «обратившегося» командира. Тут же одно видение сменялось другим. Он уносил на плечах из горящего города Юру-связиста. Тот сначала просто кашлял и порывался идти самостоятельно, но Павел помнил, что он был ранен (хотя не помнил, как именно), и не отпускал его. А затем Юра умер у него на руках. Паша стоял над телом и думал, что ему стоит его похоронить, но покойный связист вдруг оживал, поднимался на ноги и шел прямо на него, выставив вперед руки с хищно загнутыми пальцами. Павел стрелял ему в голову, где-то он читал или видел в каком-то фильме, что именно так надо убивать зомби, и Юрка беззвучно падал на землю, уставив в небо открытые глаза, в которых больше не было ничего человеческого…

Под вечер он проснулся, вынырнув из одолевавших его кошмаров. Действительность была ненамного лучше. В легких словно устроился небольшой кипятильник, и оттуда при каждом вздохе доносилось бульканье. Промокнув под дождем, Павел-таки подхватил пневмонию. Теперь все зависело от того, сможет ли он добраться до какого-нибудь населенного пункта, чтобы достать необходимые таблетки. Без антибиотиков он бы долго не протянул, а надеяться на то, что кто-нибудь будет проходить или проезжать мимо, было бы по меньшей мере глупо.

Он попытался приподняться и тут же рухнул обратно на землю, а перед глазами у него заметались разноцветные круги. Подождав, пока головокружение уймется, Паша предпринял еще одну попытку, которая все же увенчалась успехом. Солнце давно миновало зенит и медленно катилось вниз. По всему выходило, что он проспал почти весь день.

— Значит, еще один день прожит, — пробормотал он себе под нос.

Его нового четвероногого спутника рядом не было. Вероятно, псина сбежала, пока он был в отключке. Эта мысль расстроила его, он ведь рассчитывал на присутствие поблизости хоть одного живого существа. Павел пожал плечами, словно в ответ своим мыслям и пошарил по карманам в поисках спичек — приближалась ночь, а значит могло существенно похолодать. Ночевать на холодной земле ему не улыбалось. Сейчас первостепенной задачей оставалась победа над болезнью, которая и так представлялась ему маловероятной, вот и не стоило ее делать ничтожно малой.

Наконец, поиски увенчались успехом — в боковом кармане завалялся наполовину полный коробок со спичками. Наскоро собрав кучу сухих веток — к счастью после последнего небесного водоизвержения два дня светило еще по-летнему жаркое солнце и вокруг было полно хвороста — Павел свалил их в одну кучу, и с третьей спички рядом с ним уже горел огонь. Пламя жадно поедало сухую древесину и щедро делилось с человеком столь необходимым ему теплом. Кроме того, огонь мог отогнать хищников. Сейчас парень был слишком слаб, чтобы оказать достойное сопротивление, и представлял из себя вполне доступную добычу. Когда из-за его спины донеслось тихое утробное рычание, он даже не нашел в себе силы резко развернуться и подтянуть к себе автомат. Только в голове у него завертелось множество мыслей. Паша успел подумать, что при всем желании не сможет быстро схватить автомат и вскинуть его, целясь в нападавшего. Он пожалел, что рядом нет его нового друга. Граф был бы для него надежной защитой. А теперь ему оставалось только взмолиться, чтобы смерть его не была мучительной. Тихое рычание, скорее даже ворчание зверя донеслось прямо из-за спины человека…

Она долго сидела на кровати, свесив босые ноги на пол. Некоторое время назад Юля наблюдала через окно, как Павел собирался в дорогу. Она видела, как он подходил к дому их соседа и долго стучал в дверь, но ему никто не открыл. Он минут пять пробовал стучать в дверь кулаком, но все с тем же результатом. Наконец, ему надоело стучать, он спустился с крыльца, подхватил свой рюкзак, и вскоре уже удалялся от деревни. С высоты второго этажа Юля видела, как он вышел из деревни, постоял немного на месте, выкуривая сигарету, затем в последний раз оглянулся назад (она успела скрыться за шторой) и, наконец, зашагал вперед. Вскоре его спина в камуфляжной куртке скрылась в дорожной пыли.

Сначала глаза ей застилал гнев. Девушка, у которой еще несколько дней назад было все, чего бы она не пожелала: богатые родители, авторитетные друзья, место на экономическом факультете в хорошем университете и ожидающее ее кресло главного бухгалтера на фирме ее отца — всего этого она лишилась: и друзей, и хорошей работы на фирме отца, и самого отца — все осталось в прошлом. Но к мысли, что теперь не получится получить все, что хочешь, по одному только движению пальцев — к этой мысли привыкнуть было весьма сложно. И теперь она чувствовала досаду. На ситуацию и на себя саму. Парень, который ушел полчаса назад, в конце концов, действительно несколько раз ее спас за последние дни. Сначала, когда ее чуть не изнасиловали двое военных. Потом, когда в магазине с ней попытались проделать то же самое двое незнакомцев. Наконец, он все время был рядом, охранял ее спокойный сон, пока она безмятежно спала. А она швырнула ему вслед графин, а затем и стакан с прикроватной тумбочки. Правда, не попала.

— Ну и пусть уходит, — сказала она самой себе, — в конце концов, кто он такой? Просто солдатик с местной военной части. Получилось как всегда — переспал и убежал.

«Неправда. Он был с тобой рядом в те моменты, когда тебе грозила опасность. Он несколько раз просто спас тебе жизнь», — внутренний голос шел словно со стороны.

— Ну и что? Всякий мужчина способен прийти на помощь девушке в трудную минуту. Если он, конечно, мужчина.

«Нет, не всякий. Некоторые, например, пытаются получить от девушки все, именно пользуясь ее беззащитностью. И именно это пытались с тобой сделать и военные на улице, и парни в магазине».

— В конце концов, этот парень получил то же самое.

«Ну разумеется. Потому что в данном случае и ты этого хотела. Это ведь ты пришла к нему ночью. Он тебя не звал».

— Я что-то не заметила, чтобы он казался недовольным…

«Он и не казался. Может, это случилось бы на следующий день. Может, не случилось бы вообще. Но произошло то, что произошло».

— И в чем ты меня пытаешься обвинить?

«Ни в чем. Просто в том, что он ушел, гораздо больше твоей вины, чем его. Тебе надо было пойти с ним».

— Надо было меня позвать с собой, а не ставить перед фактом. Я бы пошла…

«Уверена»?

Голос замолчал. Однако в последнем вопросе слышался плохо прикрытый сарказм. Конечно, Юля сама была виновата, что в данный момент сидела в одиночестве в чужом доме. Она прекрасно знала, что в такой манере Павел действительно ее звал с собой. Просто как военный он формулировал обычно свои мысли четко и понятно. Его так научили, и по-другому он не мог. А она повела себя как настоящая истеричка: наговорила ему кучу гадостей и еще швырнула в спину стеклянным графином, который теперь усыпал пол маленькими осколками.

— Ну где ты там? — она обратилась к внутреннему голосу, как будто он был реальным собеседником. — Куда запропастился?

«Я всегда здесь. Я часть тебя, мне некуда уйти».

— Не самая лучшая моя часть, — не могла не покривляться Юля, вложив в эти слова всю иронию на какую была способна.

«А может быть, наоборот: самая лучшая»?

— Не дерзи мне. Лучше подскажи, что делать дальше. Паша ушел, старик, видимо, тоже вскоре копыта отбросит, если еще этого не сделал…

Голос ничего не ответил. Юлю окутала тишина. Она даже слышала, как за окном стрекотали кузнечики (серьезный удар по реноме фирмы, выпустившей эти пластиковые окна, славящиеся звуконепроницаемостью).

— Ну ты обиделся что ли? Ладно, не обижайся. Скажи мне, пожалуйста, что мне делать дальше.

«Иди за ним».

И снова тишина. Голосу, видимо, надоело спорить и рассуждать, поэтому он делал только подсказки, не пускаясь в разглагольствования.

— Но куда? Я без понятия, куда он направился.

«Неправда. Ты прекрасно знаешь, куда он шел. Вы с ним об этом не раз говорили».

— Ладно, я подумаю, стоит ли следовать твоему совету.

Голос снова не ответил. Юля поднялась с постели и стала одеваться. В любом случае, сначала стоило перекусить. Еда стимулирует мыслительный процесс, это она всегда знала. Быстро спустившись на кухню, она наделала себе бутербродов из остатком колбасы и хлеба, которые так и лежали на кухонном столе, сделала себе кофе и с мрачным видом уселась за стол, пережевывая еду. Ответ на главный вопрос лежал на поверхности. Ей следовало двигаться дальше. Юля прекрасно знала, что Павел собирался отправиться в Москву. А дорога в ту сторону здесь была только одна.

Наскоро перекусив и забив свой импровизированный завтрак большим бокалом кофе, она зашла в комнату и уселась на диван, включив телевизор. Зачем она это сделала так и осталось для нее самой тайной, да только телевизор мигнул и тут же погас. Сначала Юля подумала, что сломался сам телевизор. Однако, пощелкав выключателем, она убедилась, что электричество в этом доме полностью отсутствует. Был бы рядом Павел, он наверняка бы сумел разобраться с генератором. В-одиночку же она решить эту проблему не могла. А из этого следовало, что следующую ночь девушка проведет совершенно одна в абсолютной темноте. Это стало последним доводом в пользу того, что оставаться не следует. Наскоро собрав небольшую сумку, которую она нашла в чулане, положив туда пару теплых свитеров, найденных ею в вещевом шкафу, собрав остатки провизии и прихватив ненужную больше хозяевам большую банку кофе, Юля вышла на улицу. Нацепив сумку на плечо, она сначала зашагала в сторону дома, в котором жил старик.

На ее стук в дверь никто не отозвался, не было слышно даже шагов за дверью. Дом тонул в тишине. Словно повторяя один-в-один Павла, Юля забарабанила в дверь кулаком и стучала до боли в руке. Однако все с тем же результатом. Либо старика уже не было в живых, либо он просто из обычной старческой вредности не желал открывать дверь и даже подходить к ней, ожидая, когда беспокойные соседи покинут деревню, только в доме по-прежнему было тихо. Махнув рукой, она отошла от двери и уже собиралась уходить, когда за дверью, наконец, послышались шаги, а затем сама дверь, скрипнув приоткрылась. Старик довольно зло уставился на свою гостью. Меньше двух дней назад такого злого взгляда у него не было.

— Чего тебе? — его хриплый голос и неприветливая, если не сказать грубая, интонация не давали собеседнице ни малейшего повода усомниться в том, что старик вовсе не рад ее видеть, а открыл дверь лишь для того, чтобы удостовериться, что незваные гости и вправду убрались из его деревни.

— Э-э-э, здрасьте, — сначала Юля смогла вымолвить только это.

— И тебе не хворать. Чего стучишься в дверь, словно война началась? Хахаль-то твой тоже в дверь барабанил, да ничего не добился и ушел…

— А вы не хотите, случайно, уйти из деревни? Я вот тут уходить собралась…

— Раз собралась, значит, уходи, — бестактно перебил ее дед. — Случайно в деревню в эту пришли, памяти о себе не оставили, и то ладно. Иди-иди, не надо на меня так смотреть.

— Я думала…

— А ты не думай, — старик начинал повышать голос, — вредно много думать. Уходи и все тут.

— Ну как хотите…

Ответом ей был стук захлопнутой двери. Старик оказался довольно мерзким, не таким, каким показался при первой встрече. Может быть, решила Юля, у него тогда просто настроение хорошее было. А сейчас стало плохим. Она покинула деревню, повторив путь Павла, разве что не покурила, перед тем как уйти. Вскоре она уже шагала по асфальтовой дороге, с каждым шагом все дальше уходя от деревни.

Степан Осипович захлопнул дверь перед юной особой и поморщился от боли в пояснице. Последние дни боль стала доставать его все сильнее. Он постоянно напоминал себе, что ему уже восьмой десяток лет идет, но по складу своего вредного характера не хотел верить в приближавшуюся старческую немощь. Однако в этот раз он явно перестарался — хотелось ему все-таки посильнее хлопнуть дверью перед носом у девчонки. Просто из вредности.

Появившиеся позавчера гости его вовсе не порадовали. Будучи сам по себе замкнутым и нелюдимым он буквально наслаждался нынешней жизнью в одиночестве. Никто из соседей его не беспокоил. Супругу свою он сам много лет назад пристукнул как-то в сердцах. Поссорились они довольно сильно, ну он ее и пришиб первым, что под руку попалось. От милиции отвязался, сказав, что она пропала без вести, а сам ее на болоте в соседнем леске ночью закопал. Соседи всякое поговаривали, но деда довольно сильно боялись. Вот и гостям случайным он позавчера не стал ничего рассказывать, незачем им знать. Он надеялся, что они пораньше уйдут, но почти два дня пришлось ждать, и судя по женским крикам, доносившимся из соседнего дома и прошлой ночью и следующим днем, им было чем заняться. Но вот они, наконец-то, ушли. Правда сучка эта молодая приходила, хотела с собой его взять. Ага, разбежался. Пусть катятся, откуда пришли.

Так, размышляя сам с собой, Степан Осипович приближался к особняку. Он давно уже глаз на этот домик положил. И стоял по соседству с его собственным, и выглядел просто здорово. Сразу после кончины хозяйки думал он с сыном ее переговорить, ему-то он теперь без надобности был. Да вот только сынок-то ее чуть его не убил. Сказал, что больше в том доме жить никто не будет, пусть как память о мамаше его стоит. Правда наказ дал соседям в порядке дом содержать, за то и приплачивал. Только Степану Осиповичу запретил к нему приближаться. А старик жуть как хотел хоть пару минут в том доме побыть. И вроде бы особенного ничего, а хотелось страшно. Ну вот и подумал, что раз в деревне больше никого не осталось, дом, значит, в полной его собственности. А тут эти двое нарисовались. Он бы их отослал, да у парня уж очень вид воинственный был, и автомат на плече вроде бы на игрушечный не был похож. Пришлось ему этих гостей в тот дом и направить. А ведь он только заполнил генератор, собирался в доме отдохнуть. Где у хозяйки дома что лежало, он прекрасно знал.

Генератор гости естественно опустошили, но у старика еще в запасе парочка полных канистр была. Кряхтя от натуги, он принес из дома одну из них и отправился к генератору, по-прежнему сжимая в зубах сигарету.

Он всегда знал, а если и не знал, то чувствовал, что именно курение его и сгубит. Кашель кашлем, это у него уже много лет продолжалось. Но в этот раз причиной смерти стала именно прикуренная сигарета. Наклонившись над генератором, Степан Осипович залил туда бензин, и в этот момент сигарета вырвалась у него изо рта и по странной случайности попала точно в отверстие генератора. Дом заглушил часть взрыва, но яркая вспышка была хорошо заметна даже при солнечном свете. Во мгновение ока весь двухэтажный особняк был объят пламенем. Спустя полчаса гореть начала уже близлежащие постройки. Но ничего этого Степан Осипович уже не видел, уничтоженный взрывом.

Странный хлопок донесся до Юли с расстояния в несколько километров. Звук шел как раз из деревни. Что стало его причиной, она гадать не стала, просто отвернулась и пошла дальше. Сумка на плече особых хлопот не доставляла, кроссовки при ходьбе слегка шуршали по асфальту, изредка налетавший ветерок холодил кожу, ничто не стесняло — в-общем дорога спорилась. Километр за километром оставались позади. Она шла и шла вперед — девушка, у которой было все и не осталось ничего, кроме того, что было на ней. Даже парень, и тот от нее ушел, впрочем она еще лелеяла надежду его догнать.

Впрочем, вскоре начались первые проблемы. Не зря Павел ей говорил, что кроссовки предназначены для бега, а не для ходьбы. На правой ступне надулся мозоль, который болел при каждом соприкосновении ноги с дорогой. И это был лишь первый мозоль. Сколько их еще у нее может появиться в дороге, она не знала. Тем не менее, она продолжала идти вперед по дороге.

Спустя два часа правая нога у Юли была словно объята пламенем, а каждый шаг причинял сильную боль. Мозоли на ноге открывались один за другим, те, которые появились сначала, уже лопнули. Наконец, не выдержав боли, она сошла с дороги на обочину и уселась прямо на землю, расшнуровывая кроссовки. Левая нога была в относительном порядке, в чем девушка убедилась, сняв носок. А вот правая оставляла желать лучшего. Даже носок был пропитан кровью. Сжав зубы, она сняла его, и ее глазам предстало печальное зрелище. Нога была разбита и окровавлена. Достав из сумки аптечку, благоразумно прихваченную в деревне, Юля вскрыла пузырек с зеленкой, намочила платок и приложила к ступне. Боль была невыносимой, и девушка, не выдержав, издала громкий крик. Жжение, наконец, превратилось в тупую ноющую боль, и она перевязала ногу бинтом, взятым из той же аптечки. С трудом натянув на ногу носок, а за ним и кроссовку — каждое соприкосновение с пораженной плотью вызывало новый приступ боли — Юля снова зашнуровалась и поднялась на ноги. Путешествие с Павлом было проще. Он всегда знал, что и как надо сделать, постоянно поддерживал ее. Сейчас, в одиночестве, она была в отчаянии. Ей казалось, что ее спутник уже очень далеко от нее — не менее трех дней пути, хотя на самом деле Паша ушел из деревни всего лишь на два-три часа раньше.

Как бы то ни было, но если она хотела догнать своего недавнего спутника, а она сейчас этого хотела больше всего, ей следовало продолжать дорогу. Поэтому тесно стиснув зубы, Юля со стоном поднялась на ноги и снова отправилась в путь. Сумка натерла ей плечо, и она перевесила ее на другое, с ужасом представляя себе, что будет, когда второе плечо тоже будет натерто.

Ночь постепенно уходила, уступая место предрассветному времени. К восходу солнца девушку шатало из стороны в сторону, но она продолжала идти вперед. Юля давно уже потеряла счет пройденному расстоянию. У нее было ощущение, что она уже идет долгие годы. Сумка натерла и второе плечо, и она подложила свернутую куртку. Перед рассветом было особенно прохладно, но Юля не замечала холода, согреваясь ходьбой.

Наконец, когда солнце взошло и осветило ничуть не изменившийся пейзаж вокруг, девушка обессиленно упала у обочины дороги. Сейчас ей хотелось только одного — спать. Даже боль временно милосердно отступила, затаившись где-то в уголках сознания, пообещав вскорости вернуться с новыми силами. Но Юля уже ничего не чувствовала. Устав бороться со своей усталостью, она сдалась на милость победителя и вскоре глубоко спала. Ни одна живая душа не потревожила ее сон, лишь несколько соек перелетели с одного дерева на другое, а где-то в перелеске глухо ухнул филин.

Утробный рык усилился, судя по звуку, зверь был практически рядом. Паша уже смирился со скорой смертью и теперь ждал, когда мощные челюсти зверя сомкнутся у него на шее. Вместо этого зверь, приблизившийся сзади, подошел в плотную и ткнулся мордой человеку в плечо. От неожиданности Павел растерялся и даже не смог сразу развернуться. Что-то он никогда не слышал ни об одном хищнике, который так бы нежно подходил к своей жертве.

Сзади был Граф. Собака сжимала в зубах тушку кролика. Паша едва не прослезился, глядя, как преданно смотрел пес на своего нового хозяина, повиливая хвостом. Взяв у него из зубов зверька, он молниеносно распотрошил его своим армейским ножом и кинул внутренности собаке. Граф с благодарностью принял подношение и умял свою долю моментально. Потом уселся на задние лапы и посмотрел на человека. В его взгляде читался немой вопрос: будет ли хозяин есть свою часть кролика или, может быть, все же решит поделиться с ним.

Превозмогая желудочные колики — организм его так яростно требовал еды, что он сомневался, а хватит ли ему терпения выдержать и не съесть все сырьем — Павел нанизал кролика на прямую ветку и расположил над огнем. От костра сразу пошел такой дивный аромат жарящегося мяса, что парень едва не захлебнулся собственной слюной. Когда он ел в последний раз? Паша не помнил. Последние сутки он только и делал, что шагал вперед, снедаемый настоящей лихорадкой. Сутки ли? И на этот вопрос у него ответа не было. Может быть, больше. Время потеряло свой смысл и превратилось для Павла в какое-то подобие реки, которая безостановочно текла все время в одном направлении и не заканчивалась.

Вскоре кролик был относительно готов. Паша сорвал ветку с костра и впился зубами в восхитительное поджаренное мясо, не обращая внимания на то, что обжег себе губы и язык. Жестковатое кроличье мясо так здорово хрустело на зубах, что он получал даже большее удовольствие от самого процесса пережевывания, чем от наполнения желудка. Через несколько минут от кролика ничего не осталось. Косточки Павел не стал обгладывать — мяса на них еще оставалось предостаточно, и он кинул их собаке. Граф живо накинулся на добавку к своему угощению и с ходу уничтожил последние воспоминания об ужине. Затем пес с удовольствием облизнулся и снова посмотрел на хозяина в ожидании добавки.

— Все, — Паша усмехнулся, — больше ничего нет. Какой ты охотник, такой у нас с тобой и ужин.

Он достал последние две таблетки аспирина и запил их водой из пластиковой бутылки. Завтрашний день был решающим. Аспирин был единственным, что еще хоть как-то поддерживало организм Павла против пневмонии. Теперь закончился и весьма скудный запас таблеток. Он просто обязан был завтра дойти до какой-нибудь, даже самой захудалой аптеки и разжиться там пенициллином или еще какими-нибудь антибиотиками.

— Я так думаю, тебя совершенно бесполезно посылать за таблетками, да? — он обращался к собаке. — Но хотя бы что-то поесть на завтрак ты нам можешь сообразить?

Пес сначала заскулил, словно принимая близко к сердцу критику хозяина, затем гавкнул, вскочил и скрылся в ближайших зарослях. Вроде как на охоту отправился. А Павел, чувствуя, что температура снова поднимается, прислонился спиной к дереву поблизости от костра и забылся тревожным сном.

Проснулся он, как ему показалось, сразу же, стоило ему заснуть. Во всяком случае, ни одно сновидение посетить его не успело. Зато причина пробуждения сразу стала понятной. Поблизости выли волки. Судя по вою, их было не меньше пяти-шести особей. Даже учитывая наличие автомата, их было слишком много. Паша чувствовал сильное головокружение, а глаза горели изнутри, словно в его черепной коробке кто-то развел костер. Он смог найти автомат и схватить его в руки, несмотря на то, что картинка перед глазами двоилась и троилась. Похоже было, что очнулся он, когда организм был подвержен высокой температуре. Паша сжал автомат и попытался подняться на ноги, но не тут-то было. Ноги его не слушались, поэтому он остался сидеть, прижавшись спиной к дереву.

Рядом с ним обнаружился Граф. Пес замер в стойке, шерсть у него на загривке гневно топорщилась, а сам он скалил клыки и грозно рычал. Протянув руку Павел попытался погладить собаку, но тот лишь мотнул головой и отошел на шаг в сторону, не сводя глаз с кустарника. Вой затих, но это вовсе не значило, что звери убрались восвояси — хруст веток, доносившийся с близкого расстояния, был тому подтверждением. Хищники были рядом, просто они выбирали момент, чтобы напасть.

Ствол дерева, спиной на которое опирался Павел, был достаточно толстым, чтобы не опасаться нападения сзади. Однако все остальные стороны были открыты для нападения, вздумай звери атаковать. Парень достал рожок из автомата и внимательно осмотрел. В рожке было четырнадцать патронов, плюс в рюкзаке хранилась еще одна полная обойма. Получалось в сумме сорок четыре патрона. Этого должно было хватить на целую стаю хищников, но ведь рано или поздно пришлось бы перезаряжать автомат, а для этого нужны были хоть несколько секунд драгоценного времени. Вздохнув, Паша поставил флажок на автомате в позицию «одиночный выстрел». Он обязан был экономить.

Буквально через минуту из-за кустов вышли два громадных зверя. Глаза хищников горели адским пламенем, с клыков капала слюна. Волки были голодными, и даже присутствие в руках человека оружия их не могло остановить. Сколько зверей оставались в засаде, сказать было трудно — судя по рычанию, еще несколько особей оставались вне пределов видимости.

Первым сорвался с места Граф. Издав всего один рык, собака бросилась на волка, находившегося ближе. Два звериных тела слились в один клубок шерсти и покатились по земле. Второй зверь остановился словно в раздумьях, но затем бросился на человека. Будь расстояние немногим меньше, и Павлу не суждено было бы успеть вскинуть оружие и хотя бы попытаться прицелиться. Волк не побежал, волк прыгнул на него. Спустя мгновение, раздался выстрел, мгновенная вспышка выхватила на миг из темноты звериный силуэт, который вдруг дернулся в полете, а затем упал на землю. Грозный волчий рык сменился скулежом, который был тут же прекращен вторым выстрелом. Остальные звери не спешили нападать, может, выискивая более подходящий момент, а может, просто получив неожиданный отпор. Были ли это те самые волки, что преследовали человека со времени последней грозы или какие-то другие, Паша не знал. Впрочем, ему было все равно. Сейчас он по-прежнему сидел на земле и просто наблюдал за борьбой двух зверей — крупной собаки и еще более крупного волка. Словно опомнившись, он подбросил в уже затухающий костер еще веток, решив, что волки не выйдут на ярко освещенное место.

Наконец, визг одного из борющихся зверей возвестил о скором окончании битвы. А через мгновение вырвавшийся из цепких лап Графа волк рванул прочь от места схватки. Павел выстрелил ему вслед и, судя по тому, что зверь взвизгнул, пуля попала в цель. Насколько серьезно ему удалось ранить хищника, парень не сказал бы. Да и думать сейчас об этом не было необходимости. По звучавшему уже в серьезном отдалении вою было понятно, что волки предпочли убраться несолоно хлебавши. Но у Паши были сейчас дела поважнее. Шатающейся походкой Граф подошел к нему и ткнулся мордой в грудь. Собака была серьезно ранена, и в свете костра Павел видел, как располосован острыми волчьими когтями бок собаки. Вся короткая шерсть была пропитана кровью насквозь.

— Ничего, Граф, ничего, — он прижал к себе пса, чувствуя, как тот дрожит, — все будет в порядке. Мы с тобой еще попутешествуем. Ты главное держись.

У него не было ничего, даже обычной зеленки, чтобы приложить к ранам пса. Собака жертвовала собой, чтобы спасти человека, а этот человек теперь не мог ничем помочь. Он просто сидел на земле, недалеко от костра и прижимал к себе собаку, чувствуя мелкую дрожь, сотрясавшую его четвероногого защитника.

— Мы с тобой знакомы всего ничего, а ты уже успел не раз спасти мне жизнь, — Паша почесал пса за ухом, и тот поднял голову и лизнул его в нос. Дрожь животного становилась все сильнее. Очевидно было, что он уходит.

Через несколько минут все было кончено. Граф приподнял голову с груди человека, принюхался, лизнул парня в нос еще раз и уронил голову, чтобы больше ее не поднимать. Держа собаку у себя на груди, Павел чувствовал, что сердце его четвероногого друга не бьется. Пес отдал свою жизнь за человека, ставшего для него, пусть и на короткое время, хозяином. Паша снова остался совершенно один.

Гибель собаки ненадолго отвлекла его от собственных проблем, но к утру они вернулись. Головокружение снова усилилось, тяжелый грудной кашель раздирал внутренности так, что парень готов был выплюнуть свои легкие. А главное, что температура его подскочила до предела. Все тело разламывалось на части, и каждый вдох причинял боль. Уже под утро, похоронив собаку, просто забросав его тело ветками, Павел, наконец, забылся тяжелым сном. Если бы сейчас волки вернулись, они могли бы его взять без всякого сопротивления с его стороны. Но неизвестный ангел-хранитель продолжал нести свою неусыпную службу, и хищников поблизости не оказалось. Вероятно, они съели своих товарищей, подстреленного человеком и раненого собакой, и поэтому пока больше не мучились поисками еды, по крайней мере, на ближайшее время.

Павел с трудом разлепил веки и постарался повернуть голову, чтобы осмотреться. С большим трудом, но ему это удалось, хоть в глазах картинка расплывалась и четкость не удавалось навести. Наступил новый день, и солнце было уже довольно высоко. Костер давно погас, и Павлу стоило немалых усилий снова его разжечь. Впрочем, он и сам не смог бы сказать, зачем ему надо было его разжигать. Еды все равно не было. Он вскипятил в стальной кружке немного воды и, морщась от боли в горле, выпил ее. То ли таблетки, выпитые им накануне, подействовали, то ли горячее питье, пусть это и была обычная вода, смягчила горло, но на какое-то время Паша и впрямь почувствовал себя немного лучше. Хотя бы головокружение унялось, и это уже было неплохо. Он даже смог подняться на ноги и даже сделать несколько шагов. Правда, тут же рухнул обратно, при этом еще и чувствительно приложившись задом к жесткой земле. Поморщившись, он предпринял еще одну попытку встать и на этот раз остался стоять на ногах.

— Ну и что же мне теперь делать? — спросил он, обращаясь к самому себе. — Идти дальше или ожидать, что кто-то придет и поможет? По-моему ответ на этот вопрос вполне очевиден…

Решение и впрямь напрашивалось само собой. Глупо было бы оставаться на одном месте. Кто пришел бы сейчас на помощь? В этом мире, в котором люди, если и остались, то находятся за тысячи верст от него. Можно было, конечно, усесться обратно, прижаться спиной все к тому же шершавому стволу дерева и ждать, пока милосердная смерть не приберет его к себе. Вот только сдаваться Павел не собирался. Особенно теперь, когда наступило пусть и эпизодическое, но все-таки улучшение состояния. И хотя голова по-прежнему кружилась, а температура, судя по ощущениям, все еще оставалась много выше нормы, он себя чувствовал не таким разбитым, как в момент пробуждения.

Еще оставалась Юля, девушка, с которой они сначала шли вместе, и которую он столь бессовестным образом оставил одну в незнакомой деревне. Сейчас Паша, конечно, не смог бы ее представить одну в дороге. За время, которое они провели вместе, он уже четко усвоил, что девчонка просто рождена для того, чтобы притягивать к себе неприятности, в чем у него самого было уже несколько возможностей убедиться. Теперь Сорокин просто не смог бы представить девушку одну, бредущую по дороге, вздрагивающую при любом шорохе. Несущую на плечах наверняка тяжелый рюкзак, оглядывающуюся по сторонам, пытаясь увидеть хоть что-то, что подсказало бы ей, что она всего лишь видит кошмарный сон, и он скоро закончится, а она проснется в своей постели.

Павел еще раз посмотрел на место, где теперь уже навсегда упокоился пес, отдавший жизнь, защищая своего нового хозяина, затем отвернулся, вышел на дорогу и просто пошел дальше. Самочувствие его оставляло желать много лучшего, а еще и погода испортилась: уже несколько минут с неба моросил противный мелкий дождь.

В это же время та самая девушка, которую Павел не мог представить в дороге с рюкзаком на плечах, шла по дороге, а за плечами у нее болтался рюкзак. Юля безостановочно стонала — ноги ее были разбиты, и каждый шаг причинял невыносимую боль. Но вместо того, чтобы просто сойти с дороги, сесть на обочине и ждать, когда судьбе надоест издеваться над ней, и милосердная смерть закроет ей глаза, девушка упорно продолжала двигаться дальше. Она во что бы то ни стало решила догнать парня, с которым несколько дней назад (у нее было стойкое ощущение, что это было по меньшей мере в прошлом веке) покидали Ростов-на-Дону. Она просто хотела бы взглянуть ему в глаза. Он ушел, оставив ее одну в незнакомой деревне, по соседству с каким-то оказавшимся довольно мерзким стариком. Правда, он сжалился и оставил ей свой пистолет, но толку от него было мало — Юля никогда не практиковалась в стрельбе из огнестрельного оружия. Когда-то ради любопытства посещала тир, но лишь для того, чтобы пострелять из спортивного лука, представляя себя бесстрашной героиней, сошедшей со страниц романов Фенимора Купера. Впрочем, это занятие ей довольно быстро наскучило. Не возникало желания представить вместо мишени индейца из враждебного племени, притаившегося в засаде, чтобы снять с нее скальп. Или, фантазируя дальше, представлять себе оленя, пришедшего к ручью на водопой. Так легко было внушить себе, что в вигваме осталась семья, еды почти нет, а впереди долгая и холодная зима. С воображением у Юли всегда все было в полном порядке, поэтому такие картины словно оживали в ее сознании. Но девушка была очень ветрена, а ее настроение — весьма переменчиво. Ни один парень не оставался с ней дольше чем на две-три недели, причем расставания обычно происходили по ее инициативе. Вот и походы в тир, несмотря на богатое воображение, наскучили ей очень быстро. В-общем пистолет в данный момент для нее был практически бесполезной вещью.

Ела она довольно мало, поэтому запасов еще с того времени, когда они с Павлом уходили из города, ей хватало — парень, уходя, оставил все ей. Открывать консервную банку она научилась довольно быстро — голод был хорошим учителем. Сначала она ела только консервы — консервные банки были самым тяжелым, что было в ее рюкзаке, поэтому девушка стремилась облегчить себе ношу. Вот костер разводить она так и не научилась (тоже мне, героиня Фенимора Купера), поэтому по ночам приходилось мерзнуть. Недавний сильный дождь, вызвавший воспаление легких у Павла, застал ее в дороге, но Юле повезло наткнуться на пару упавших или кем-то поваленных деревьев, которые упали друг на друга и поэтому представляли из себя отличное укрытие от непогоды, образуя не то что шалаш, а настоящий шатер. Под этими деревьями девушка переждала непогоду.

Вскоре она снова шла, уже почти не чувствуя боли в поврежденных ногах. Одна кроссовка уже лишилась подошвы, и с выражением омерзения на лице, Юля сняла кроссовки и дальше пошла босиком. С удивлением она обнаружила, что так идти даже немного легче — кроссовки больше не натирали ей ступни, а асфальт, нагретый солнцем в первой половине дня, пока она спала, приятно согревал измученную кожу. Девушка только укорила себя, что не додумалась снять кроссовки гораздо раньше. Конечно, изнеженной предыдущим образом жизни, ей не совсем удобно было и босиком идти по все-таки жесткому асфальту, но у нее была возможность постоянно сходить с дороги и идти по траве, растущей на обочине.

Наконец, к вечеру, почувствовав, что измотана, Юля сошла с дороги и уселась на ствол поваленного дерева. Достав из рюкзака палку колбасы, она отрезала большой кусок и просто сжевала его, вероятно, даже не поняв, что же она съела. По крайней мере, выражение на ее лице в ходе этого весьма скудного ужина ни на йоту не поменялось. Она шла уже довольно долго, но своего недавнего спутника по-прежнему не могла догнать. Мысль о том, что она, напротив, могла его перегнать, даже не приходила ей в голову. Для нее Павел был где-то впереди, недостижимый как светлое будущее. Она уже и не знала, зачем ей надо его преследовать. Конечно, вдвоем идти было бы веселее. Но в дороге у нее стал созревать план. Сначала Юля просто хотела взглянуть в глаза парню и спросить его, как он себя чувствует, оставив ее одну. Теперь же она все чаще доставала из рюкзака упрятанный туда пистолет и наводила его на какое-нибудь дерево, представляя себе, что это Павел. Было совсем не трудно догадаться, какие планы зреют в мозгах девчонки.

Она шла уже весь день. Мерзкий моросящий дождь навевал скуку. Приближалась ночь, и пора было задуматься о ночлеге. Сойдя с дороги, Юля подошла к ближайшему дереву и, прислонившись к нему спиной, готова была погрузиться в сон, когда нечто привлекло ее внимание. Неподалеку была навалена куча веток. Словно кто-то специально для нее готовил хворост (мысль о том, что она не сумеет разжечь костер, не пришла ей в голову), только ветви все были зеленые, и, судя по всему, сорваны были совсем недавно. Девушка сильно удивилась бы, если бы узнала, что в настоящий момент находится рядом с могилой собаки, которая погибла совсем недавно в схватке с волком, вступившись за Павла. Юля даже не подумала о том, что ее недавний спутник, может быть совсем рядом. Она вернулась к дереву, и в этот момент слух ей резанул громкий волчий вой совсем неподалеку. Поблизости находился хищник, а, может, и не один. Завертев головой по сторонам, Юля никого не увидела, но от этого ей не стало легче. Судя по вою, зверь или звери были совсем рядом. А у нее из средств защиты был только пистолет, из которого она даже ни разу не стреляла.

Однако наличие оружия в любом случае было лучше, чем его отсутствие. Порывшись в своем рюкзаке, она достала пистолет и сняла его с предохранителя, обнаружив его под стволом. Теперь самым главным было случайно не нажать на курок, чтобы не подстрелить саму себя, эта проблема стала бы в настоящий момент просто неразрешимой.

Услышав неподалеку звериный рык — волк успел почти бесшумно подобраться к своей жертве на расстояние последнего прыжка — Юля резко развернулась в его сторону и вскинула пистолет. Но было уже слишком поздно — слишком близко подкрался зверь. Время для девушки разбилось на доли секунды, каждая из которых растянулась словно в замедленной съемке. Она как будто со стороны видела прыжок зверя, его раззявленную пасть и капающую с клыков слюну. Ее уже ничто не могло спасти, но тут в наступающей ночи раздался резкий треск автоматной очереди.

Если бы кто-нибудь его спросил, по какой причине он вернулся, Павел не нашелся бы с ответом. Он не смог бы объяснить, что заставило его остановиться и повернуть обратно, может, внутренний голос, может, шестое чувство. Но успел он в самый последний момент. К счастью девушка не стояла на линии огня — Паша смотрел на происходящее сбоку. Слева на представшей его взору картине стояла девушка, в которой он без особого труда признал свою спутницу — не так уж много времени прошло с момента их расставания. Справа волк готовился к прыжку — хищник подобрался к своей жертве вплотную, ему оставался один прыжок, и цель не успела бы ничего сделать. В руке у девушки, конечно, был пистолет, в наступивших сумерках он четко его видел, но стрелять Юля вряд ли умела. Паша вскинул автомат и в момент прыжка хищника выпустил оставшиеся в рожке патроны в тело зверя.

Волк странно дернулся в бок, снесенный с траектории прыжка несколькими попавшими в цель пулями и грузно свалился на землю. Можно было не приглядываться, чтобы понять, что он не дышит. Девушка стояла на своем месте и не реагировала на происходящее, словно и не замечала ничего вокруг. Затем она повернула голову и посмотрела на своего спасителя.

— Павел?

Он смог только кивнуть. К вечеру его самочувствие сильно ухудшилось, и сейчас он с трудом стоял, опершись рукой на ближайший ствол дерева.

— Паша, с тобой все в порядке?

Юля подошла к парню, который в очередной раз спас ей жизнь и внимательно всмотрелась в его лицо. От ее внимания не укрылось плохое состояние «спасителя». Поэтому первым делом она положила руку ему на лоб. Не надо было быть семи пядей о лбу, чтобы и без этого догадаться о болезни мужчины. Его трясло как осиновый лист на ветру, лоб покрылся бисеринками пота, он выглядел так, словно прямо сейчас собирался упасть, чтобы уже не подняться. Подбежав к своему рюкзаку, Юля выудила из недр аптечку, в которой к счастью оказался аспирин. Заставив парня проглотить пару таблеток, она помогла ему улечься под дерево, где недавно сама сидела, и где до этого — она, правда, об этом не знала — сидел и Павел.

— Ну и как тебя угораздило заболеть? — девушка забыла, по крайней мере, на время, что собиралась прикончить своего спутника.

— Не знаю, — тихий хрип без всякого выражения, словно шелест листьев на ветру. — Под дождь попал… недавно. Вот и подцепил… воспаление легких… И горло болит…

— А ты уверен, что это что-то привычное?

Он с трудом повернул голову и посмотрел на стоящую перед ним на коленях девушку. В его взгляд даже вернулась некоторая осмысленность.

— Думаешь, это та самая инфекция, которая убила человечество? Вряд ли…

— Почему ты так считаешь? Чувствуешь ты себя как?

— Чувствую себя, конечно, чертовски плохо. Но, как сказал кто-то из писателей, «слухи о моей смерти сильно преувеличены»… Ты сама как? И что ты вообще здесь делаешь? Решила хищников покормить?

— А что мне, по-твоему, следовало делать? Сидеть в этой Богом забытой деревне по соседству с каким-то ненормальным стариком? Ты ушел и бросил меня одну!

— Ты сама захотела остаться…

— Нет, я просто не хотела идти за тобой как послушная овечка. Куда ты, туда и я. Не хочу я так!

— А чего же ты хочешь?

— Я с самого начала хотела, чтобы мы вместе принимали решение, чтобы мы в любой ситуации советовались…

— Если бы так и было, мы бы до сих пор, наверное, сидели в Ростове… Вспомни, как ты не хотела уходить из города…

— Да, не хотела. И сейчас бы там спокойно себе жили.

— Летом? В городе, в котором сейчас электричество уже в любом случае отключилось? Да ты бы уже в первый день сошла с ума только от страшной вони… Ты представляешь, сколько сейчас трупов разлагаются в городе, где было несколько миллионов жителей?

Во время своей речи Павел приподнялся и едва не выкрикнул последние слова девушке в лицо, а затем устало откинул голову на землю. Сейчас у него не было ни сил, ни желания спорить со спутницей. Слишком плохо он себя чувствовал. Мозг, измученный постоянным повышением температуры, отказывался соображать, медленно погружаясь то ли в сон, то ли в забытье. Слова Юли долетали до него обрывками и словно издалека. А затем наступила темнота.

Девушка протянула руку и пощупала Паше пульс. Сердце билось ровно и спокойно. Если он и не заснул, то просто лишился чувств. Она внимательно смотрела в лицо спутнику. Он в очередной раз спас ей жизнь. Ей, видимо, на роду было написано попадать во всякие нехорошие истории. Но с момента их первой встречи и до настоящего времени Павел ее выручал, не требуя ничего взамен. Он заслуживал, по крайней мере, чтобы девушка прислушивалась к его словам.

Выбросив все мысли из головы, отложив все размышления до утра, Юля улеглась прямо на землю рядом с Пашей, и вскоре веки ее смежил сон.

Проснулась она от грубого пинка ногой в область ребер. Пинок был сделан не слишком сильно, но оказался довольно болезненным. Юля застонала и проснулась, с удивлением обнаружив вокруг людей. Их окружили восемь человек, все в одежде, давно потерявшей исходные цвета, сильно истрепанной. Все были вооружены, кто автоматом, кто охотничьим ружьем. У одного из «оборванцев», выглядевшего, правда, немного презентабельней, в руках был арбалет, неизвестно, где раздобытый. На дороге стояли две машины, на которых, видимо, люди и подъехали.

— Просыпайся, красна девица, — первым заговорил как раз парень с арбалетом, наверное, старший в группе, — все, пришли.

— Не трогай ее, — Павел стоял на коленях, руки у него за спиной были связаны, а для верности два парня находились за его спиной — на случай, если получится освободиться.

— Закрой свой рот, — «старший» повернулся к связанному, его взгляд не сулил тому ничего хорошего, но все слова были сказаны без особой злобы, как констатация факта, не более того. — Тебе жить осталось, быть может, считанные минуты, а ты за бабу заступаешься… Смелый такой?

— А ты меня развяжи, и мы посмотрим, кто из нас смелее, — судя по виду, Паша чувствовал себя так же плохо, как и накануне, но вида старался не подавать.

Вместо ответа «старший» откинул голову назад и расхохотался. Хохот постепенно перешел в хриплый кашель. Откашлявшись, он сплюнул на землю и задорно посмотрел на девушку:

— Ты, наверное, думаешь, что мне жить осталось не так уж и много, да? — он подмигнул ей и ухмыльнулся. — И не надейся, солнышко. Я вовсе не болен той самой заразой, которая подложила всему человечеству большую свинью. Мой кашель от чрезмерного курения. Надо же, мы убивали себя табаком, алкоголем и наркотой на протяжении долгих лет, а всего-то и надо было что-нибудь вроде такой пакости, как непонятная инфекция. Раз и готово, — он аж прищелкнул пальцами от избытка эмоций. — В любом случае, заболей я, как все остальные, вряд ли я стоял бы сейчас здесь и мило беседовал с такой очаровашкой. А я, как видишь, здесь и полон сил…

— Надеюсь, ненадолго, — Юля осклабилась и дерзко посмотрела мужчине в глаза. — А ты не думал, что инфекция просто могла затихнуть ненадолго, а потом вернуться с новой силой?

Ей доставило сильное удовольствие видеть, как выражение ликования на лице «старшего» сменилось на недоумение. Было вполне очевидно, что он такой возможности даже не допускал. А теперь девушка прямо сказала ему о том, что он гнал от себя прочь. Недоумение на его лице резко сменилось на гнев. Он подошел к сидящей на земле Юле и наотмашь ударил ее по лицу. Но, даже чувствуя соленый привкус крови во рту и на губах, она все равно рассмеялась. Ей стало ясно, что она сумела разбудить страх в душе мужчины, посеять в ней зерно сомнения. Теперь ему предстояло день и ночь думать о болезни и ожидать ее возвращения.

— Ты мне заплатишь за это, сука, — буквально прошипел он.

— Не тронь ее, — закричал Павел, но ответом ему был сильный удар ногой по почкам от одного из стоявших сзади. Он застонал от боли и умолк.

— Ты умрешь сегодня, слышишь? — теперь старший обращался исключительно к Юле. — Умрешь вместе со своим дружком. Но я тут подумал… Надо бы дать моим ребятам для начала возможность позабавиться. Ты только подумай: мы со дня начала эпидемии не встречали ни одной женщины. А тут вдруг встретили, да еще и симпатичную… Уже дрожишь от страха? Если еще нет, то сейчас самое время начать. И никто тебе не поможет…

Он отвернулся от Юли и велел своим парням располагаться возле дороги лагерем. Словно из ниоткуда появились палатки, мужчины их споро расставляли, разводили костер. Двое отправились в лес и вскоре вернулись оттуда, неся поросенка.

— Нам тут повезло набрести на ферму неподалеку, — один сразу отчитался перед старшим. — А там бегал вот этот свиненок. Ну, мы его и подобрали.

— И правильно сделали. А то достала жратва из магазина. Хоть свежего мяса отведаем…

Павла привязали крепко-накрепко к дереву возле лагеря, а вот Юлю ближе к вечеру увели в одну из палаток. Что с ней вытворяли, каким испытаниям подвергали, ее спутник предпочел бы не слышать. Но только его привязали к дереву возле самой палатки. Поэтому он все отчетливо понимал, по звукам, доносившимся оттуда. Однако ему оставалось лишь скрипеть зубами в бессильной злобе — тот, кто вязал ему руки и привязывал к дереву, знал в этом деле толк. Ближе к ночи руки Павла онемели, схваченные узлами намертво.

Он только отрывочно мог вспомнить, как их с Юлей пленили. Набрели на них абсолютно случайно. Ехала компания на двух машинах, и одному из водителей пришлось остановиться, чтобы справить малую нужду. Он сошел с дороги, сделал свои дела и после этого заметил спящих. Спустя две минуты вся шайка в полном сборе была рядом. Начавшего просыпаться Павла оглушили и связали. А вот Юлю разбудили пинком.

Парни ехали из Волгограда. Каждый из них встретил эпидемию по отдельности. Витек (так звали их главаря с арбалетом) бесцельно бродил по городу, когда заприметил Славу. Вскоре к ним по одному начали присоединяться остальные. Набрав восемь человек, Витек объявил Клуб Переживших Эпидемию закрытым, и дальше они только убивали, никого больше не принимая в свои тесные ряды. Каждый раз им удавалось достичь преимущества в количестве. Все-таки их было восемь человек, а если в городе оставались живые люди, они предпочитали уходить поодиночке. Их останавливали, грабили и убивали. Витек даже придумал свой способ расправы над плененными и страшно им гордился. Бандиты вешали очередную смертельно раненую жертву на телеграфном столбе, иногда предварительно отрубали кисти рук и оставляли умирать. Потом становились неподалеку и смотрели, наступит раньше смерть от удушения или от потери крови. Так они уже разобрались с полутора десятками переживших эпидемию, оставаясь глухими к мольбам о пощаде.

Вот и теперешних пленников ждала та же самая участь. Правда, здесь бандитам очевидно повезло. Пока им попадались сплошь мужчины. А вот теперь в их руках оказалась женщина. Причем не просто женщина, а молодая и привлекательная девушка. Они воздали должное своей удаче. Юля была многократно изнасилована, причем практически на глазах у своего спутника. Во всяком случае, он слышал все в мельчайших подробностях. Но ему оставалось лишь молчать, скрежетать зубами и просить милосердное небо о смерти как избавлении от мук для себя и для девушки. Ближе к полуночи Павел впал в состояние близкое к коме. Последние дни его организм многократно подвергался чрезмерным нагрузкам. Он еще дышал, и его сердце ровно билось, но вот сознание его покинуло. Он больше не слышал довольного смеха насильников и криков Юли о помощи.

Среди ночи Витек проснулся от непонятного страха, сжавшего его сердце. Сначала он не мог сообразить, что именно могло его так напугать, но затем он вспомнил, что девушка что-то говорила про болезнь. Как же она это сказала? Ну да, она говорила о том, что инфекция могла вернуться и начать убивать с новой силой. Перед самой смертью она еще раз напомнила ему об этом. Он как раз испытывал очередной оргазм и в припадке бешенства схватил первое, что подвернулось под руку. Этим «чем-то» оказался охотничий нож у него на поясе. Одним резким движением он перерезал девушке горло, остановив ее презрительный смех, и кровь забила мощным фонтаном из вскрытой артерии, окатив его руки и лицо красной волной. Юля только захрипела и через мгновение была мертва. А Витек, весь в крови своей жертвы, вышел из палатки и отправился спать. Кровь с рук он так и не стал смывать.

Утро выдалось пасмурным и неприветливым. Мужчины просыпались один за другим, потягивались и шли к машинам, оставленным на дороге, чтобы раздобыть себе еще выпивки, которой были под завязку забиты багажники обоих автомобилей. Вечер накануне удался на славу. Каждый смог поучаствовать в изнасиловании пленницы, наконец, после дней, лишенных женщин, почувствовав себя полноценными мужиками. Но теперь у всех раскалывались головы, потому как вчерашние события каждый заливал огромным количеством алкоголя. Похмелье никто не отменял, и оно посетило каждого в то утро. Потому и нужны были заготовленные загодя запасы алкоголя, чтобы унять похмельный синдром. Алкоголя было более чем достаточно, поэтому вскоре все в лагере снова были пьяны в стельку. Вскоре от костра донеслись хриплые голоса, напевавшие песни из прошлого.

Витек проснулся самым последним, почувствовав себя разбитым и усталым. Выспаться не получилось. Взглянув на свои руки, он увидел, что они по локоть в крови, уже запекшейся и покрытой коркой. Он вспомнил все перипетии прошлого вечера, и как он перерезал пленной девушке горло, и как отправился потом спать, но вместо этого достал бутылку водки и выпил ее в-одиночку у себя в палатке, а уже после этого лишился чувств, придя в себя только сейчас.

Его встретил гул недовольных голосов. Вчера он был последним, кто заходил в палатку с пленницей, а с утра уже обнаружили, что пленная мертва, лежит в той же самой палатке с перерезанным от уха до уха горлом. На сегодня праздник отменялся. Для продолжения требовалось искать новую пленницу. Конечно, в городе еще оставалось полно живых людей — Витек в этом не сомневался, и среди них явно были женщины. Но, чтобы найти их, требовалось время, а кроме того, необходим был людской ресурс. Ввосьмером обшарить миллионный город представлялось ему непосильной задачей. Конечно, оставались еще села и поселки, но Витек справедливо полагал, что там оставались только старики со старухами, а те, кто помоложе, давно уже ушли.

— Начальник, ну и что прикажешь нам теперь делать? — это Слава подошел к нему так незаметно сзади, что «старший» подпрыгнул. — Ты прикончил вчера девку…

— Знаю. И что?

— Ну… Мы думали, что сегодня получится продолжить веселье…

— Достали вы меня все, чертовы кролики, — Витек был близок к эмоциональному срыву. — Вам лишь бы сношаться. Постоянно, и все равно, с кем.

— Ну мы не так уж и долго с ней забавлялись вчера…

— Вот и хватит. Хорошего понемножку. Если хотите кого-нибудь еще изнасиловать, попробуйте это сделать со спутником девчонки. Где он, кстати?

— Сидит по-прежнему привязанный к дереву… наверное…

— Что это значит? Что значит «наверное»?

— Ну… Я не проверял с утра…

— Идиот! — Витек все-таки взорвался. — Не сносить тебе головы, если я узнаю, что парень откинул копыта!

— Я сейчас посмотрю…

Вернулся Слава довольно быстро. Весь его вид говорил о том, что случилось нечто нехорошее. Червяк сомнения зашевелился в душе у «старшего». Вскоре сомнения были окончательно развеяны.

— Вить… Его нет.

— В каком смысле «нет»? Он умер?

— Не совсем… Может быть, он, конечно, и умер, только…

— Только что?

— Только мне об этом неизвестно. Он ушел ночью… Веревки перерезаны в нескольких местах. Наверное, у него был с собой нож…

— А вы его обыскивали?

— Ну…

— Я спросил: вы его обыскивали? ВЫ ОБЫСКИВАЛИ ЭТОГО УРОДА? Вы его привязали, не удосужившись даже обыскать перед этим? Идиоты! Кретины!

— Ладно тебе, Вить, — Слава миролюбиво поднял руки ладонями вверх. — Не заводись.

У «старшего» внутри все кипело. Вскинув арбалет, он выстрелил и попал точно в горло своему спутнику. Тот захрипел и медленно осел на землю, схватившись за арбалетный болт, торчавший у него из-под кадыка. Он захлебывался своей собственной кровью. Через минуту все было кончено, и Славины глаза безжизненно остекленели. Витек подошел к убитому и заорал, глядя в уже безжизненные глаза:

— Ты хоть представляешь, что вы натворили?! Он теперь сможет нас выследить и перебить поодиночке. Мы изнасиловали и убили его подругу разве что не у него на глазах. Мы его привязали к дереву. Да он теперь начнет нас преследовать!

— Вить, остановись, — это еще один его подельник подошел сзади. — Теперь уже ничего не попишешь…

Забыв, что разрядил арбалет в Славика, он вскинул его еще раз и нажал на спуск, но тот отозвался лишь сухим щелчком. Витек мрачно посмотрел на свой арбалет и, размахнувшись, забросил его в сердцах подальше в кусты.

— Скажи остальным, чтобы собирались. Возвращаемся в город. Поездка в Ростов отменяется…

Палатки были во мгновение ока собраны, костер потушен, и все сидели в машинах. «Старший» еще несколько минут стоял на поляне, глядя без всякого выражения на лице на тело убитой им девушки, которое они просто бросили на съедение зверью в лесу. Невидящим взором Юля смотрела прямо в голубое небо. Витек сначала наклонился и хотел закрыть веки покойной, но затем передумал, вернулся к своим людям, уселся в машину, и, взревев моторами, оба автомобиля вскоре скрылись за ближайшим поворотом.

Ни сам Витек, ни кто другой не почувствовали, что кто-то за ними за всеми наблюдал, скрываясь за деревьями. Когда машины скрылись вдалеке, из-за деревьев вышел Павел. Теперь он уже точно остался один, и оружия у него не было — автомат с пистолетом забрали бандиты, а новым он еще не успел обзавестись. Оставался только обычный перочинный ножик, который отыскался в одном из карманов. Впрочем, в новом мире, где все «игрушки» лежали бесхозные и только и ждали, когда их кто-нибудь подберет, найти себе новое оружие труда бы не составило. А пока в руках у Павла был арбалет, неосмотрительно выброшенный Витьком в кусты.

Ночью Павел пришел в себя и попытался пошевелить руками. У него ничего не вышло — руки онемели, туго стянутые веревкой. Впрочем, парню удалось пошевелить кистями обеих рук. Относительно друг друга они не были намертво связаны. Вращая кистями, ему удалось сделать так, что веревки немного ослабли. Совсем чуть-чуть. Он начал работать с удвоенной энергией, руки вспотели и стали скользкими — это ему помогало в его попытках освободиться. На мгновение Павел прервался, когда мимо него прошел вдрызг пьяный мужик, один из их похитителей. Он только покосился на пленного, но не сказал ни слова, звучно отрыгнул и отправился по своим делам дальше. Паша возобновил работу кистями, и один узел неожиданно плавно соскочил с руки. Не веря своему счастью, он поглядел на свободную руку, а затем, помогая себе зубами, сорвал веревки и со второй руки. Связанными оставались ноги, но со свободными руками это не представлялось ему серьезной проблемой. Спустя две минуты путы с ног были сняты. Закопав веревки в листву у ствола дерева, к которому был привязан всего лишь несколько минут назад, Павел бесшумно скользнул за дерево и бросился бежать. Сперва ноги не слушались его, но вскоре кровообращение полностью восстановилось, и ритм движений стал привычным. Остановившись, парень посмотрел назад. Сейчас у него было два пути: он мог убежать куда подальше в надежде избежать впоследствии встречи с подобными компаниями, с другой стороны он мог бы вернуться и попытаться отомстить. Оружия у него не было, но он был уверен, что найти его сможет без всяких проблем.

Вскоре Паша уже крался в направлении палаточного лагеря. Там вовсю шла пьянка, кто-то уже повалился на землю, и мощный храп возвещал о том, что человек пребывает в объятиях Морфея. Другие еще не сдавались, вливая в себя огромное количество алкоголя. Павел пристроился за деревом и закрыл глаза, молясь лишь о том, чтобы проснуться раньше, чем люди в лагере. Спустя несколько мгновений он уже крепко спал.

С утра он проснулся и, убедившись, что лагерь пока еще погружен в сон, отошел подальше в лес. Теперь можно было попробовать напасть на бандитов во сне. Но это было слишком рискованно. Кто-нибудь мог бы проснуться, и тогда Паше было бы несдобровать. Поэтому он стал ждать, подобравшись поближе. Он прекрасно видел момент убийства Витьком своего помощника. Видел, как мужчины собирались и как уезжали. Подождав, когда шум двигателей затих вдали, Павел вышел на поляну. Наклонившись над телом застреленного из арбалета Славы, он с усилием вытащил стрелу из горла покойного и снова зарядил арбалет. Теперь у него было какое-никакое, а оружие. Он уже знал, в кого будет направлен выстрел из арбалета. Будущая жертва сейчас несся в машине со своими людьми по направлению к Волгограду, до которого оставалось не больше сорока километров. Для тех, кто были на машинах, этот путь занял бы от силы полчаса — скорость на трассах в новом мире никто не ограничивал, а за безопасностью дорожного движения никто не следил ввиду практически полного отсутствия такового.

Отложив арбалет в сторону, Павел подошел к телу своей недавней спутницы и наклонился над ней, ласково глядя в лицо, все сплошь в синяках и кровоподтеках. Он наклонился над телом и закрыл веки покойной. Теперь следовало хоть как-то укрыть Юлю, хотя бы попытаться обезопасить ее от посягательств со стороны диких зверей. Парень набрал валежника и наложил ветвей прямо на тело, укрывая его от посторонних взглядов. Все, что мог, он здесь сделал. Теперь предстояло отправляться в дорогу.

За последними хлопотами Павел даже не заметил, что его по-прежнему донимает болезнь. Она отошла на второй план, учитывая последние события. Теперь же, когда он был вновь предоставлен самому себе, недуг вернулся с новой силой. Однако следовало о нем забыть хотя бы на время. В ближайшее время во что бы то ни стало необходимо было попасть в Волгоград. Там он мог бы найти аптеку и запастись лекарствами, с помощью которых ему легко удалось бы победить болезнь. А еще в направлении Волгограда уехали две машины, полные бандитов. Теперь у Павла с ними были свои особые счеты. Он планировал их всех убить. В настоящее время только эта мысль держала его на ногах, не позволяла упасть, несмотря на то, что самочувствие его ухудшилось. Он снова отмерял ногами пройденные метры дороги. С каждым пройденным километром город становился все ближе.

Похоже, во всей деревне единственным здоровым человеком оставался Егор. Он ходил по улице, время от времени приближаясь то к одному дому, то к другому, прислушиваясь, но слышал лишь кашель больных. А в некоторых домах царила в буквальном смысле мертвая тишина. Хотя соседи, он готов был поклясться, были в домах. Однако выйти у них возможности уже не было. Участкового их Егор видел в последний раз вчера вечером — его служебная машина ехала по дороге, виляя от одной обочины к другой. Оставалось лишь задаваться вопросом, доехал ли Роман до дома.

Ответ на этот вопрос был получен уже через минуту. За поворотом стоял «уазик», врезавшийся в забор одного из участков. За рулем никого не было, однако вскоре выяснилось почему. Роман лежал на переднем сиденье и признаков жизни не подавал. И, несмотря на опущенные в машине стекла, внутри стоял тошнотворный запах — если «уазик» стоял здесь со вчерашнего вечера, то ночная духота, а впоследствии дневной солнцепек сделали свое дело: процесс разложения шел полным ходом. Постояв рядом с машиной, Егор не стал открывать дверь и вытаскивать оттуда труп участкового. Сначала он сходил домой за лопатой. Бабушку он похоронил еще вчера вечером, выкопав яму прямо в саду под яблоней. Лопата стояла, прислоненная к стене дома там же, где он ее оставил вчера.

Схватив ее, Егор отправился туда, где нашел машину участкового. Превозмогая тошноту, задерживая дыхание, чтоб не чувствовать жуткого запаха (хотя это было практически невозможно — удушающее зловоние забивалось в ноздри, вызывая не только тошноту, но и головокружение), он вытащил тело Романа из машины. Пытаться его перетащить в другое место смысла не имело, кроме того, Егор решил, что вряд ли в деревне найдется хоть кто-то, кто будет против последующих его действий, он выкопал могилу прямо у забора, на обочине сельской дороги, по возможности аккуратно постарался опустить туда тело милиционера и медленно, словно во сне, начал забрасывать собственноручно изготовленную могилу землей. Покончив с этим, он посмотрел на деяние рук своих и, покивав головой, словно соглашаясь с какими-то своими внутренними мыслями, так и не высказанными вслух, побрел обратно домой. Но на полдороги повернул в сторону ближайшего дома. Что-то в нем заставило его это сделать. Словно он был обязан этим людям за то, что сам был здоров. Поэтому он вошел в дом, без труда нашел тела двух пенсионеров, которые часто составляли его бабушке компанию в вечерних посиделках. Женщина лежала на кровати, ее супруг — рядом с кроватью на полу. Похоже было, что он до последнего вздоха жены был рядом с ней, не отлучаясь ни на миг, а затем сам просто не смог подняться со стула, упав с которого, остался лежать без движения.

— Господи Боже, за что же мне это? — тихо пробормотал Егор, словно боясь потревожить покой усопших.

Им он рыл могилу дольше, так как для двоих яма должна была быть глубже. Руки уже нещадно саднило от заноз с грубого черенка лопаты, но парень не останавливался. Вырыв могилу, он вернулся в дом, обернул тела в простыни и уложил их в могилу, забросав сверху землей и водрузив над этим захоронением простой крест из двух сбитых наспех дощечек. Постояв над могилой, отдавая последнюю дань усопшим, Егор с сознанием выполненного только частично долга направился к следующему дому.

Догадавшись вернуться домой за перчатками, он обошел затем еще несколько домов, хороня умерших соседей. Уже совершая, наверное, десятые по счету похороны, Егор спиной почувствовал взгляд, направленный на него. Обернувшись, он увидел маленькую внучку Павла Степановича, Дашу, девочку восьми лет, державшую в руке свою любимую куклу. Она вроде бы не производила впечатления больной, только в глазах у нее застыло выражение страха. Егор бросил лопату и, наскоро отряхнув руки от земли, подошел к ней, улыбаясь как можно более ласково, чтоб не пугать ребенка еще больше. Она сначала бросила испуганный взгляд на него, потом оглянулась назад, словно оценивая возможность бегства, но затем расслабилась, признав молодого человека.

— Даша, как ты себя чувствуешь? — Егор опустился на корточки перед ребенком и заглянул ей в глаза.

— Хорошо.

— Ты не кашляешь? Горло не болит? — он осторожно ощупал шею девочки: вроде бы опухолей заметно не было.

— Нет. Дядя Егор, где моя мама? — девчонка неожиданно пронзительно разревелась.

Дочь Павла Степановича, Кристина, была лет на пять старше Егора. Она немного раньше его самого вернулась в деревню к отцу, ведя за руку свою дочь. Как она рассказывала, муж у нее погиб в бандитской разборке, и она, чтобы избежать участи супруга, бросила все вещи в городской квартире и на первом попавшемся автобусе, прихватив ребенка, сбежала из города и приехала к своему отцу. Тот без всяких разговоров приютил дочь и признал родную внучку. Так они и жили втроем до этого неизвестного вируса.

— Даша, а ты когда последний раз видела маму?

— Вчера вечером. Она себя так плохо чувствовала… Все время кашляла и стонала. Дядя Егор, я боюсь…

— Не бойся маленькая. Пойдем ко мне, посидишь пока там.

— А баба Лида дома?

Егорова бабушка души не чаяла в вежливой и послушной дочери Кристины. Всегда угощала конфетами и поила земляничным чаем. Всегда звала ее помогать собирать малину, и не отпускала домой без полного лукошка спелых ягод. Егор закусил губу от резко нахлынувших отрывочных воспоминаний, чтоб не закричать и погладил Дашу по голове.

— Баба Лида уехала, солнышко. Надолго уехала. Сказала, что у нее дела…

— Как деда Паша?

— Да, милая, как деда Паша. Пойдем.

Ребенок послушно поплелся за Егором, волоча куклу за одну ногу по земле. У парня даже мелькнула мысль, что девочка не осознает, что до сих пор держит в руке эту куклу. Наконец кукла зацепилась волосами за кустарник на обочине. Даша остановилась, недоуменно посмотрев на неожиданное препятствие — надо сказать, что она была с некоторыми отклонениями в умственном развитии, сильно дернула, и кукольная нога осталась у нее в руке. Посмотрев на оторванную ногу, ребенок отшвырнул ее прочь и пошел за Егором.

Когда они пришли к нему домой, Егор усадил девочку в кухне, а сам ушел, пообещав вскоре вернуться. Он направился к Степанычу — надо было и там все привести в порядок. Старика он нашел в саду, тот привалился к стене дома, усевшись на скамейку, а рядом с ним лежала истлевшая папироса. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что пульс старику мерить необязательно. Он был мертв. Кристину он нашел в доме на кровати. Женщина дышала тяжело, урывками и была без сознания. Все говорило за то, что вскорости она присоединится к другим жертвам заболевания. Егор вышел во двор, выкопал яму и, завернув тело Павла Степановича в простыню, положил его в место последнего пристанища. Вернувшись в дом, он увидел, что Кристина очнулась, но, вероятно, это было улучшением перед смертью. Она оглядывалась по сторонам, словно не понимая, где находится. Затем все тело ее скрутило судорогой, голова запрокинулась и с последним хрипом из легких вышел весь воздух. На кровати покоились теперь лишь останки, в которых не было жизни. Егор на руках вынес ставшее вдруг чудовищно тяжелым тело Кристины и опустил его в могилу к отцу. Забросав тела землей, он долго стоял, не двигаясь с места, опершись на воткнутую в землю лопату. Лишь заметив, что тени стали значительно длиннее, Егор направился домой. Теперь у него практически не было сомнений в том, что живых в деревне больше не осталось, а, если таковые и были, то они доживали свои последние часы. В голове у него созрел план. Уходить он решил еще вчера, но его останавливало желание сделать то последнее, что он мог для людей, рядом с которыми он жил все это время. Однако в одиночку он мог бы до зимы трудиться над преданием всех тел земле. Напрашивался другой выход, приблизивший бы момент ухода.

Даша сидела на том же стуле в кухне, где он ее оставил. Егор уселся на стул, посадил девочку на колени, прижал к себе и долго-долго гладил ее по волосам. В глазах у него стояли слезы. Смахнув их рукой, он повернул ребенка лицом к себе и посмотрел внимательно прямо в глаза.

— Даша…

Ребенок непонимающим взглядом уставился на него, и от этого взгляда хотелось уже не просто плакать, а биться в истерике, упасть на пол и кричать до потери голоса («а лучше пульса» — шепнул ему кто-то засевший у него в сознании). Однако он усилием воли взял себя в руки.

— Даша, мы скоро уйдем. Завтра утром. Зайдем к тебе домой, возьмем вещи, которые могут тебе понадобиться, а потом уйдем.

— Далеко? — у девочки в глазах не было любопытства, вопрос она задавала с детским безразличием.

— Не знаю, милая. Скорее всего, далеко. Очень далеко.

— А как же мама? — в голосе ребенка снова послышались плаксивые нотки.

— Мама уехала. Мы тоже туда пойдем. А может, поедем. Она нас будет ждать…

— Правда? — никакого энтузиазма во взгляде, лишь холодная отстраненность.

— Честное слово, солнышко. Обещаю тебе.

— Ну тогда пойдемте… — вяло кивнул ребенок, потерев глазки кулачками и зевнув.

— Ты иди, ложись. Выспись, как следует.

— Не пойду.

— Почему, Дашенька?

— Я боюсь, — ребенок снова готов был заплакать.

— Чего ты боишься?

— Боюсь, что проснусь, а вас рядом нет. Боюсь, что вы уйдете без меня. Как мама.

— Я тебе обещаю, милая, что никуда без тебя не уйду. Если меня рядом не увидишь, когда проснешься, значит, я просто ушел по делам. Я обязательно вернусь, обещаю тебе. Вернусь, и мы уйдем вместе.

— Ну хорошо, — со свойственным ребенку простодушием кивнула девочка и слезла с его колен. — Тогда я пойду, посплю. Мама говорит, что хорошие дети должны ложиться спать пораньше, а не сидеть допоздна.

«Говорила» едва не вырвалось у Егора, но он вспомнил, что говорит с маленьким ребенком, да еще и с немного заторможенным ребенком. Даша поднялась по ступенькам на второй этаж и улеглась на его кровати. Он проверил, удобно ли ей, а затем спустился и вышел во двор. Теперь надо было начинать действовать. Егор направился по улице, заходя в дома, и, где находил бензин или еще какие-либо горючие жидкости, разливал их в домах, а остатки выплескивал на улице. Несколько дней стояла удушающая летняя жара, и весь мир, казалось, был иссушен зноем. Это значило, что гореть будет славно даже без бензина, керосина или солярки. А при наличии таковых — еще лучше. Уже стемнело, когда Егор с полной канистрой в руках вернулся домой. Тихо прокравшись наверх, он увидел, что Даша спокойно спит. Это было главное — если бы ребенка мучили кошмары, было бы сложнее. Сам он улегся в соседней комнате и долго прислушивался, не заплачет ли девочка за стенкой, пока его самого не сморил сон.

Катя пришла в себя и огляделась, сперва не понимая, где находится. В забытьи ее мучил жестокий кошмар: она была на улице в парке абсолютно одна, вокруг не было никого, и лишь единственный фонарь, покачиваясь, освещал улочку своим слабым светом. А за гранью светового круга было абсолютно темно. Конечно, она прекрасно знала, что парк Горького, на который был похож парк из ее кошмара, вовсе не такой темный, что он гораздо более ярко освещен. Но ведь во сне, особенно в кошмарном, все могло быть. И мрак там, куда не доставал раскачивающийся фонарь, был непроглядным. И оттуда из темноты к девушке тянулись десятки хищных лап, заканчивающихся длинными и острыми как бритва (она в этом не сомневалась) когтями. Страшные глаза вдруг появлялись в темноте и снова пропадали, чтобы появиться у нее за спиной. Кричать Катя не могла, хотя крик ее буквально душил. Она повернулась, чтобы убежать, но, как и бывает обычно во сне, воздух превратился в густой кисель, и каждое движение давалось с превеликим трудом. А жуткие когтистые лапы и полные ненависти глаза становились все ближе и ближе, вот только их обладатели пока оставались невидимыми. Но продолжали приближаться.

Затем один кошмар вдруг резко сменился другим. В новом страшном сне уже не было жутких чудовищ с острыми когтями, ее держали люди. Однако Екатерина предпочла бы чудовищ, вместо этих троих. Это были те самые парни, которые вчера… или позавчера… — она не знала — насиловали ее. Правда в лицах их теперь совсем не было жизни, словно они все уже были в царстве мертвых, а теперь пришли, чтобы увести ее с собой. Они ей что-то говорили, но все слова тонули в злобном шипении, которое слетало с их посиневших губ. Когда они приблизились к девушке, и она почувствовала их ледяные пальцы на своих плечах, Катя даже не сопротивлялась. Какой-то странный голос у нее внутри советовал ей сдаться, прекратить борьбу, позволить себя увести. Этот голос становился все громче, пока не стал больше напоминать рев. Даже во сне, Катя почувствовала, что ее наполняет возмущение. Где же был ее ангел-хранитель в ту ночь, когда погибла ее подруга и когда ее саму жестоко мучили почти целую ночь напролет? И где он теперь, что не способен вмешаться и остановить призраков. И наконец, это возмущение достигло своего предела. Девушка остановилась, дернулась и неожиданно легко освободилась от ледяных объятий. И одновременно с этим она проснулась.

Оглядевшись по сторонам, она поняла, что действительность не намного лучше недавнего кошмара. Она по-прежнему полулежала на полу, прикованная наручниками за одну руку к батарее, в окно в нескольких шагах от нее заглядывало солнце. А значит, наступил очередной день… Или длился тот же самый? Она этого не знала. Ее все так же снедала боль… Избитое лицо горело, словно она слишком низко наклонилась над огнем. Хорошо, что хоть вагинальное кровотечение прекратилось. Катя обвела комнату затуманенным болью взором. Пустое помещение, ее собственная одежда, разбросанная по полу и напоминающая груду лохмотьев и неумолимая сталь наручников, намертво пристегнувшая ее за запястье к батарее. Сфокусировав взгляд на наручниках, девушка стала думать. Помощи ждать было неоткуда. У нее были серьезные сомнения, что кто-то из ее давешних насильников придет, чтоб ее освободить. К тому же она помнила свой последний кошмар, в котором все трое явились к ней, словно посланники потустороннего мира. Конечно, это был всего лишь кошмар, ей было невдомек, что из троих двое действительно были уже мертвы, а третий был близок к тому, чтобы присоединиться к своим подельникам. И что-то, какое-то постороннее чувство подсказывало Екатерине, что спасения не стоит ждать от внешнего мира, что надо думать, как выбираться самостоятельно. Она попробовала пошевелить кистью руки — наручники обхватывали руку не очень плотно. Это уже было неплохо. Девушка сфокусировалась на своих кандалах. Затем попробовала вытащить руку. Кисть ее руки была, конечно миниатюрной, но все-таки костяшка большого пальца основательно мешала. Она попыталась повертеть рукой в наручнике, но слабо пискнула от боли, сильно оцарапавшись о холодный металл. Катя прекратила пока тщетные попытки высвободиться и вместо бесполезных шевелений рукой решила пошевелить мозгами. Теоретически она могла освободиться, но только теоретически. И хорошо, если бы ограничилось лишь содранной кожей на руках. Это было бы наименьшее из зол. Так, в тяжелых раздумьях над собственной судьбой ее снова сморил сон.

Очнулась она, когда за окном было темно. Что-то непонятное ее разбудило, словно толчком выбросив из сна. Ей снова снился тот самый кошмар, где ее насильники, в глазах которых уже не было ни одной живой эмоции, лишь холодное смертельное безразличие, пытались утащить ее с собой. Они уже протянули свои руки (к своему удивлению, она обнаружила, что это не руки, а те самые когтистые лапы из другого кошмара — оба страшных сна переплелись между собой причудливым образом). Катя пыталась отстраниться от них, пока не почувствовала, что уперлась спиной в стену. И тут вдруг ее как-будто неизвестная сила ее рывком выдернула в реальность. Проснувшись, она в страхе огляделась вокруг себя, но в темной комнате больше никого не было. И все-таки что-то не давало ей покоя. Какой-то тихий звук доносился из-за двери. Там словно кто-то ходил. Сначала девушка не придала этому значения, но звук тихий, крадущихся шагов снова повторился. За дверью определенно кто-то был. Вот шаги снова приблизились к двери — неизвестный гость снаружи остановился, будто бы прислушиваясь. Катя попыталась закричать, но из ее горла не вырвалось ни звука. А крадущиеся шаги снаружи, тем временем, удалились от двери и затихли. Похоже было, что кто-то или что-то действительно приближался к двери, прислушался, а, не услышав ни звука, просто удалился восвояси.

Кате хотелось плакать. От боли, от отчаяния, но, главное, от обиды. Ей представилось, что помощь была совсем близко, нужно было только крикнуть, позвать того неизвестного из-за двери. Хотя у нее тут же появилась мысль, что тот самый кто-то за дверью мог вовсе не иметь добрых намерений. Впрочем, ее это сейчас меньше всего волновало. Она посмотрела злым взглядом на закованную в наручник руку. Да уж, хуже бы ей уже вряд ли стало. А теперь ей предстояло медленно умирать голодной смертью, прикованной к батарее. Она была бы согласна даже на то, что за дверью оказались бы те, кто приковал ее. Воображение тут же услужливо нарисовало ей жуткую картину из кошмара, как три призрака, три ходячих мертвеца вернулись в эту квартиру, чтобы забрать ее с собой. Забрать в мертвый мир, где никогда не светило солнце и лишь сновали в разных направлениях серые тени. Катя представила себе, как в комнату входят трое живых мертвецов, как глаза их горят адским огнем (правда, почему-то зеленого цвета), как их лапы хищно протягиваются к ней, пытаются схватить и утащить в мир теней. Ей стало так жутко, что она непроизвольно зажмурилась. И сидела долго с закрытыми глазами, пока снова не заснула.

На самом деле она находилась в этой комнате уже не день и даже не два. Шел четвертый день эпидемии (о которой Катя, естественно ничего не знала). Все трое ее похитителей уже были мертвы. Вымерла практически вся столица. Да и не только Москва, весь мир переживал ту же страшную эпидемию. Люди продолжали умирать, а медицина до сих пор ничего не могла сделать. Редко где хоть кто-либо из членов правительства государства оставался на ногах. В городах царила полная анархия. Магазины грабили, людей расстреливали. Армия, наряду с внутренними войсками, практически бездействовала — ни в одном подразделении не набиралось даже трети боеспособного личного состава. Многие военные дезертировали и присоединялись к уличным мятежам. Безумство царило над городами.

Однако ничего этого Катя не знала. Все основные события последних дней проходили мимо нее. Она по-прежнему сидела в этой забытой всеми квартирке, в этой проклятой комнатке с единственным окном, до которого она не могла дотянуться. Но сейчас она пока не думала, каким образом освободиться. Ее не мучил голод, хотя по прошествии четырех дней, желудок все настойчивее давал о себе знать. Она мирно спала, скорчившись у стены. И на этот раз ни один кошмар не способен был потревожить ее спокойный сон.

Из сообщений средств массовой информации:

Неизвестная болезнь продолжает прогрессировать. Никто не знает, откуда она появилась, но ее последствия ужасны. Министерство здравоохранения воздерживается от комментариев. Вчера поздно ночью заместитель министра здравоохранения был доставлен в больницу, а через несколько часов скончался. Врачи не смогли назвать причину смерти. Удалось лишь узнать, что у заместителя были обнаружены симптомы ОРЗ, ему удалось сбить температуру, но ближе к утру она снова подскочила до сорока двух градусов. Это все, что удалось узнать у врача, который всю ночь провел у постели пациента, борясь за его жизнь. Следует отметить, что и сам доктор, с которым велась беседа, выглядел немногим лучше. Напомним также, что министр здравоохранения скончался днем ранее. Президент страны созвал экстренное заседание Совета Федерации, но сам на встрече не появился, сославшись на плохое самочувствие. Как нам удалось узнать из достоверных источников, все встречи президента и премьер-министра на сегодня отменены. Посольства иностранных держав в спешном порядке закрываются, отзывая своих представителей на родину. Хотя, судя по сообщениям зарубежных коллег, в Европе и за океаном ситуация столь же критическая. По меньшей мере треть государств Европы лишилась своих президентов, во главе стран становятся доверенные лица.

Города стремительно пустеют. Люди полагают, что в большом городе вероятность заразиться гораздо более высокая, нежели вне его. В Москве многокилометровая пробка образовалась перед выездом за МКАД. В других больших городах ситуация немногим лучше. Криминогенная обстановка ухудшается с каждой минутой. Органы охраны правопорядка не справляются даже с помощью военных подразделений. Участились случаи дезертирства. Министры МВД и МЧС подписали указ о введении в стране чрезвычайного положения. Мародерство карается отныне расстрелом без суда и следствия на месте преступления. Здания Администрации в самых крупных городах взяты в плотное кольцо митингующих. Участились случаи вооруженных столкновений милиции и гражданского населения.

Мы искренне призываем всех граждан сохранять спокойствие и не впадать в отчаяние. Нам было обещано, что ситуация вскоре наладится. Будем ждать и надеяться. Господи, спаси и сохрани!

Все меньше людей могли смотреть телевизор, и призыв сохранять спокойствие не был услышан. На улицах царила паника. Время от времени то с одной улицы, то с другой доносились звуки выстрелов, повсюду слышался звон разбиваемого стекла и вой сирен сигнализации — мародеры потеряли всякий страх и грабили магазины средь бела дня. Еще находящиеся в строю, способные держать в руках оружие военные и милиционеры неукоснительно следовали распоряжению ликвидировать мародеров на месте, и постоянно то тут, то там завязывались перестрелки. И хотя перевес в вооружении был на стороне защитников правопорядка, численный перевес абсолютно точно был на стороне гражданского населения. Поэтому потери и с той, и с другой стороны исчислялись десятками, а в масштабах всей страны сотнями и едва ли не тысячами. Усугублялось положение тем, что люди дезертировали, уходили со своих постов с оружием в руках. И это самое оружие направлялось потом против недавних коллег и товарищей.

И посреди всей этой кутерьмы сновали журналисты и операторы с камерами в руках, создавая сенсации, работая не за страх, а за совесть. А тем временем многие их коллеги, пользуясь отсутствием контроля со стороны властей стали призывать население добиваться справедливости самостоятельно.

В районе полудня ди-джей с волгоградского радио, замечательный журналист, прекрасный спортивный комментатор, воспользовавшись отсутствием поблизости коллег по работе, включил микрофон, и произнес целую речь:

— Граждане, не слушайте того, что вам говорят с экранов телевизоров улыбающиеся ведущие выпусков новостей. Их заставляют вам говорить то, что по мнению правительства вам надо слышать. Президент уже мертв, кабинет министров почти в полном составе мертв. Во главе государства стоят случайные люди, якобы руководящие от имени президента, а на самом деле лишь запудривающие вам мозги. Болезнь вызвана неизвестным медицине вирусом, и я уверен, что вирус этот — дело рук человеческих. От него нет вакцины, от болезни нет спасения. Если вы находитесь дома, не впускайте никого, даже самых близких друзей и ваших родственников. Выйти на улицу для вас значит заразиться и потом умереть. Заверения правительства о том, что ситуация под контролем, что вакцина вскоре будет — абсолютная ложь. Вам вешают лапшу на уши. Знакомый врач мне сказал вчера, что лекарства против неизвестной болезни не существует. Сегодня его уже нет в живых. Я и сам себя чувствую не слишком хорошо, наверное я тоже заболел, но пока еще держусь. Я призываю вас, граждане свободной страны: не поддавайтесь на сладкие речи наших политиков. Они обманывали нас всегда, обманывают и теперь. Будьте бдительны и не позволяйте себя обмануть…

Ди-джей раз за разом произносил одну и ту же речь, пока кто-то наверху не сообразил, что можно это прекратить принудительными методами. В четыре часа дня радиостанция была отключена. В студию ворвались вооруженные люди. Без малейших слов ди-джей был расстрелян в упор, прямо у микрофона. Но сколько людей могли его услышать за без малого четыре часа, что велась эта самовольная трансляция, можно было только гадать.

Инициатива теперь уже мертвого журналиста к вящему неудовольствию тех, кто находился наверху, была подхвачена его коллегами. Вскоре уже несколько радиостанций вещали в подобном духе. А затем подключилось и телевидение. Улыбчивый ведущий как всегда говорил в камеру заученный текст, как вдруг прервался на полуслове, закашлявшись, а затем внезапно закричал с искаженным от ярости лицом:

— В студии находятся вооруженные люди! Это обман! Граждане…

Закончить он не успел. В студии службы новостей прогремели одновременно несколько выстрелов, и ведущий изрешеченный пулями, упал под стол. И это произошло на центральном телеканале, вещавшем из Останкино. Впрочем, изображение студии, где только что расстреляли тележурналиста, тут же пропало, и как во времена печально известных августовских событий начала девяностых годов на экранах возникла заставка. И снова на экранах остался только балет «Лебединое озеро».

К вечеру один из телеканалов, который не успели отключить, показал видеосюжет оператора, который, рискуя собственной жизнью, заснял, как у супермаркета несколько военных в упор расстреляли два десятка мирных жителей, которые собирали вокруг себя импровизированный митинг. Смертельно раненый, оператор смог все же передать видеокассету в телестудию. Военные проморгали момент, когда работники студии сумели подменить видеокассету с запланированным сюжетом на переданную, а когда осознали свою промашку, было уже поздно. Ведущий новостного блока прервал свою речь на полуслове, затем кивнул кому-то за кадром и видеосюжет был воспроизведен практически в полном объеме. Журналисты в студии были сразу же расстреляны, и это было отчетливо видно в одну из камер в студии, которую просто не успели вывести из строя.

В тот же день здание Белгородского технологического университета было превращено в зону боевых действий. Студенты, экзаменационная сессия которых была сорвана, забаррикадировались в здании университета при поддержке некоторых преподавателей. Они загрузили в интернет серию сообщений, которые призывали не верить правительству и тем, кто под предлогом обеспечения порядка, навязывал свои правила. Лишь через несколько часов отряд милиции особого назначения (поредевший более чем наполовину, ворвался в корпус университета и устроил там настоящую бойню. Оплот науки был забросан сначала гранатами со слезоточивым газом, а затем подожжен с нескольких сторон. Никто из мятежников не выбрался. И студенты, и преподаватели расстреливались без разбора.

В исправительной колонии № 2 Иркутской области заключенные организовали мятеж. В считанные минуты почти без потерь с их стороны были взяты под контроль все помещения исправительного учреждения. Охранники частично были перебиты, а частично присоединились к восстанию. Практически вся воинская часть, располагавшаяся по соседству, была переброшена к «зоне», для «подавления восстания». К ночи военные были на территории тюрьмы. В затяжном ночном бою верх одержали военные благодаря перевесу в оружии и технике. Выжившие в бою заключенные были ликвидированы сразу после установления контроля военных над тюрьмой.

В Дагестане местному жителю неизвестно как удалось пробраться к зданию администрации. Угрожая гранатой с выдернутой чекой, он потребовал распорядиться о выводе военизированных соединений с территории республики. Когда ему ответили отказом, он вскрыл газовую трубу в здании, где находился. Администрация быстро заполнилась газом, и, когда военные пошли на штурм (и это против одного-единственного человека), он взорвал себя вместе с учреждением, прихватив с собой и заложников из числа администрации и нескольких военных, которых угораздило подойти к зданию администрации ближе всех.

В Мурманске один из командиров кораблей из числа Северного флота и его матросы, по большей части больные, некоторые вообще на грани, подняли бунт в порту. Первым залпом из всех орудий была уничтожена большая часть здания порта и радиоузел. Второго залпа мятежному экипажу сделать не позволили. Корабль был отправлен на дно залпами с находящихся по соседству эсминцев. Из тех, кто выбрался с тонущего корабля, никому не была оказана помощь. Все, кто всплывал на поверхность, расстреливались моментально. Таких набралось не менее шести десятков, среди них были матросы и офицеры Северного военно-морского флота. Отдавая приказ об их уничтожении командир соседнего корабля снял свою фуражку и закрыл ей лицо, чтобы никто не видел его выражения. Он прекрасно понимал, что сподвигло отчаявшихся людей на мятеж, но не мог себе позволить встать на их сторону.

Перед самым рассветом пример моряков с крейсера Северного флота поддержали их коллеги флота Тихоокеанского. Но ситуация вышла несколько иная. Не повинуясь приказам командира, моряки захватили судно, уничтожив всех, кто с ними не был согласен, и вознамерились уйти в открытое море, объявив себя вне закона. Но, едва выйдя из порта, эсминец был расстрелян в упор охранными кораблями, которые вовремя получили приказ о перехвате мятежников. И хотя «новоявленным пиратам» удалось потопить одно охранное судно, вышедший из порта вслед за эсминцем крейсер отправил революционеров на дно.

Еще одна ночь была близка к завершению. Ситуацию никто не контролировал. Военные занимались откровенным беспределом, пытаясь сохранить подобие порядка, но на самом деле сея еще больший хаос. Беря верх во множественных конфликтах с мирным населением, они ничего путного не добивались. Число недовольных лишь еще больше возрастало. Если еще день или два назад все ограничивалось мелкими стычками с мародерами, теперь дело практически всегда решалось лишь с помощью оружия. Страна неслась в пучину хаоса и беззакония. Но все меньше и меньше граждан могли из-за этого расстраиваться.

Катя впервые за несколько дней, проснувшись, почувствовала себя отдохнувшей. В этот раз ее не беспокоили кошмары, и снилось что-то солнечное и приятное. В момент пробуждения она даже забыла, что все еще прикована к батарее, и хотела потянуться, но сталь наручников, впившись в покрасневшую кожу, вернула ее обратно с небес на землю. Однако не заполнила ее душу отчаянием. Нет, взгляд девушки был сосредоточенным. Она решила сегодня сделать все возможное (а если придется, и невозможное), чтобы выбраться.

Но для начала следовало размять мышцы на ногах. Она ведь слишком долго находилась без движения, и ноги затекли, Катя их практически не чувствовала. Она начала массаж ног. Это доставляло ей некоторые неудобства, так как приходилось массировать одной рукой, но девушка не сдавалась. Для начала, она попробовала повертеть ступнями. Тут же у нее возникло ощущение, что в икроножную мышцу вонзился сразу миллион маленьких иголочек. Однако это Катю не остановило. Она массировала сначала одну ногу, затем другую, и вскоре по ощущениям прилива тепла к мышцам поняла, что добилась своего. Для верности девушка, полулежа на полу, попробовала сделать ногами «велосипед», и это ей со второй попытки удалось.

Теперь предстояло самое сложное: освободиться от наручников. Катя глубоко вздохнула и попыталась вытащить руку из железного кольца, затем второй раз, затем третий. Бесполезно. Кожа на руке собиралась складками и именно это мешало крохотной девичьей ручке протиснуться и выбраться на волю.

А есть хотелось безумно. По ее собственным подсчетам, Катя находилась здесь уже не меньше четырех дней. Желудок все чаще болезненно сжимался внутри, страдая от недостатка пищи. Но еще больше девушке хотелось пить. Перед ее внутренним взором сейчас журчали тысячи и миллионы ручейков. Губы у нее пересохли, и бесполезно было проводить по ним языком. Слюны во рту не было ни капли. Язык напоминал наждачную бумагу. Кожа на теле, собранная в складки, не сразу растягивалась обратно, а значит, теряла эластичность, что было прямым следствием обезвоживания организма.

На самом деле девушка находилась в этой комнате уже не четыре дня. Сегодняшнее утро было седьмым по счету. В мире снаружи прошла почти неделя. Города уже опустели. По улицам не ездили машины, еще работали на старых запасах электроэнергии светофоры на дорогах, а вот сирены тревожной сигнализации в магазинах с разбитыми витринами и взломанными дверями уже пару дней как смолкли.

Катя не могла приподняться до окна и выглянуть наружу — длины прикованной руки не хватало. Следовательно ей необходимо было освободиться, причем в самое ближайшее время. Она уже чувствовала, что голод начал вызывать приступы головокружения. Она могла запросто потерять сознание от слабости. Сейчас девушка готова была даже заново пройти через все ужасы той ночи ради одного-единственного глотка воды.

Она повернула голову и с ненавистью посмотрела на наручник. Затем еще раз глубоко вздохнула и медленно начала вытаскивать руку из железного кольца. Сначала ей все удавалось — кольцо скользнуло на пару миллиметров… остановилось… еще немного скользнуло… и вновь было остановлено суставом большого пальца и собравшейся в складку кожей тыльной стороны ладони. Однако Катя не сдавалась, в хрупкой девушке, измотанной несколькими днями плена, была недюжинная сила воли. Не издав ни звука, она продолжала тянуть руку, хотя кольцо наручников больше не двинулось. И вдруг она почувствовала, как боль огненным смерчем прошла по ее руке, от запястья к плечу. Девушка с ужасом посмотрела на руку и увидела, что в месте, где наручники соприкасались с ее рукой, кожа надорвалась и теперь очень болезненно слезает, открывая кровоточащую плоть. Это выглядело так, словно Катя снимала перчатку, только ощущения были гораздо более болезненными. Однако боль ее не остановила. Как хищный зверь, почуяв запах крови, идет по следу жертвы, так и она, почувствовав, что, несмотря на боль, кольцо наручника стало сползать с руки, не останавливалась. Девушке казалось, что ее руку кто-то облил бензином и поджег — боль была адская. Чтобы хоть немного притупить эту боль, она стала думать о том, как выйдет из этого жуткого дома и, наконец, будет пить. Даже из первой попавшейся лужи — ей было все равно. Едва не ослепнув от нового приступа боли, она из последних сил рванула руку на себя, но наручник остановился как влитой. Катя едва не закричала от обиды и разочарования. Неужели вся боль, все страдания, все ее усилия были напрасными? С воплем ярости она дернула руку в последний раз, и наручник неожиданно легко соскочил с кисти. Девушка поднесла кровоточившую руку к глазам, не в силах поверить своему счастью. Она была свободна! СВОБОДНА! Опершись на подоконник больной рукой, которая снова напомнила о полученной травме очередным взрывом боли, Катя встала на ноги и ковыляющей походкой направилась к двери. Дверь в комнату была заперта, но к счастью открывалась она наружу. Да и дверной замок не был таким уж серьезным препятствием. Девушка слишком сильно страдала от жажды, чтобы запертая дверь могла бы ее задержать. Она много раз видела, как герои ее любимых фильмов могли вот так вот запросто вышибить дверь плечом. В реальности это оказалось значительно сложнее и болезненнее. И хорошо еще, что дверь оказалась не из цельного дерева, иначе выбить ее девушке никогда бы не удалось. А так уже через минуту она была по другую сторону двери, правда держалась рукой за ушибленное плечо. Ей оставалось только порадоваться, что она не ушибла плечо здоровой руки, иначе получилось бы, что она лишилась обеих рук сразу. А так одна рука оставалась здоровой. Едва ли не бегом, Катя направилась в ванную и включила воду. Она не смогла сдержать слезы, когда из крана хлынула тугая струя воды. Не обращая внимания на больную руку, девушка упала на колени перед ванной и начала пить. Она сделала несколько больших глотков и остановилась, помня, что не следует сразу много пить, если несколько дней мучилась от жажды. Однако глотки все же получились слишком большие, и через несколько секунд ее вывернуло наизнанку — желудок не смог с ходу усвоить то, чего ему не доставалось в течение долгого времени. Однако, даже выблевав всю воду, Катя все равно счастливо рассмеялась и, снова сунув голову под кран, стала пить, в этот раз выпив чуть меньше и мелкими глотками. Желудок снова предпринял попытку взбунтоваться, но на этот раз успокоился и оставил воду внутри.

Теперь стоило подумать о пораненной руке. Плечо сильно болело, но там, скорее всего, был вывих или сильный ушиб, и Катя с этим ничего поделать не могла. А вот рука все еще продолжала кровоточить. В тумбочке над раковиной девушка нашла бутылочку с перекисью водорода — ну должно же было и ей хоть раз повезти. Теперь нужно было найти большую чашку.

Она вышла из ванной, отправившись на кухню, и тут ей в нос ударил запах разложения, которого она до этого момента просто не замечала, а может, не обращала на него внимания. За кухонным столом сидел мужчина. Возраст его назвать было трудно, потому что лицо его почернело. Мухи кружили над его головой, а, пока девушка смотрела на него, из его полуоткрытого рта выполз паук. Видимо, этот мужчина прошлой (или позапрошлой?) ночью ходил по квартире. Задрожав всем телом от отвращения, Катя схватила с кухонной полки примостившуюся там чашку и со всех ног бросилась в ванную. Сейчас надо было решать проблемы по мере их поступления. Вылив в чашку перекись, Катя сжала зубы и опустила руку в жидкость. Боль была адской и, запрокинув голову к потолку, девушка испустила крик. Жидкость в чашке вспенилась, боль, казалось, поедала руку, поднимаясь все выше. Вытащив руку из чашки, Катя посмотрела на белесые края разорванной наручником кожи. По крайней мере, кровотечение остановилось. В шкафчике, где стоял пузырек с перекисью, она нашла бинт и, кривясь от боли, замотала руку. Теперь надо было уходить из квартиры. Но для начала стоило хотя бы одеться. Выйдя из ванной, Катя, стараясь не шуметь, словно боялась разбудить мертвого мужчину в кухне, прошла в комнату, которая была за стенкой от той, в которой она находилась все эти дни. В отличие от ее «тюремной камеры» в этой комнате было больше мебели. У одной стены стояла застеленная софа, напротив стоял стол, на котором пачками были сложены уже пожелтевшие от времени газеты. В углу стояла тумбочка, на которой покоился старенький цветной телевизор, а напротив окна находился облезлый платяной шкаф. Заглянув в него, Катя вспугнула небольшую стайку моли, разлетевшейся кто куда. Из вещей в шкафу висело только старое драповое пальто и пара рубашек. Вещи принадлежали, видимо, тому самому мертвому мужчине, который упокоился на кухне. Словом, вещей, пригодных для ношения, там не было.

Сорвав с софы покрывало, Катя замоталась в него, создав некое подобие сари, в которых ходили индийские женщины. Это было все-таки лучше, чем выходить на улицу обнаженной. Она вышла в коридор и посмотрела на выбитую ей дверь. Та напомнила ей хищно раззявленную пасть монстра. У нее не было ни малейшего желания возвращаться туда, чтобы забрать хотя бы юбку. Поэтому направившись к входной двери, девушка вышла из квартиры, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Выйдя на улицу из грязного, пропитанного запахами мочи и разложения подъезда, Катя с удивлением осмотрелась вокруг. Не было слышно привычного шума улицы. По дороге не ездили машины, не раздавались крики детей с игровой площадки. Зато в поле ее зрения оказались несколько лежащих то тут, то там безжизненных тел. В том, что это лежали люди, сомнений не было никаких. В том, что жизни в этих телах не было, сомнений было еще меньше. В душном летнем воздухе стоял сильный запах разложения. Слабый ветерок не в состоянии был разогнать эту вонь.

Ноги у Кати чуть не подкашивались, когда она проходила мимо мертвых тел. Этот путь дался ей нелегко, но, наконец, она вышла на улицу и замерла, шокированная. Улица была абсолютно пуста. Единственными живыми существами, кроме нее, на улице были бродячие собаки. Одна пробежала мимо девушки, боязливо покосившись в ее сторону. В зубах она сжимала отгрызенную человеческую руку. Что-то случилось, пока девушка сидела в той квартире, прикованная наручниками к батарее. И это что-то было ужасно. Вокруг не видно было ни одного живого человека, только мертвые, теперь уже навсегда уставившиеся остекленевшими глазами в небо. Екатерина опустилась на кстати подвернувшуюся скамейку и бессильно заплакала. Ей было страшно сознавать, что она осталась совсем одна. Но пока что все обстояло именно так. А еще ей до рези в животе хотелось есть, у нее болела рука, и ныло ушибленное плечо. Однако голод был все же сильнее и настойчивее. Осмотревшись вокруг, девушка увидела невдалеке продовольственный магазин. Двери его, разумеется, были закрыты, но это не могло остановить жутко голодную женщину. Она подобрала с тротуара камень и, коротко размахнувшись, швырнула его в стеклянную витрину. Витрина разлетелась на тысячи мелких осколков, сработала сигнализация, а Катя испуганно, чуть ли не бегом, вернулась на скамейку, ожидая развития событий. Однако прошло не меньше двадцати минут, а у магазина никто не появился. Видимо, у вневедомственной охраны были дела поважнее, если вообще были какие-либо дела, и если вообще еще существовала в природе вневедомственная охрана. Екатерина поднялась со скамейки и направилась в магазин. Холодильники в магазине уже не работали, но, судя по холоду, отключились совсем недавно. Молоко еще не успело прокиснуть, и Катя за один прием умудрилась выпить целый литр. Желудок снова предпринял попытку взбунтоваться, но на этот раз успокоился гораздо быстрее. За упаковкой молока последовала котлета по-киевски, не разогретая, но все равно чертовски вкусная. После этого Катя решила, наконец, остановиться. Она могла получить минимум несварение желудка, наедаясь сразу под завязку. Следовало подождать пару часов, дав желудку усвоить принятую пищу.

А пока Екатерина достала из-под прилавка пакет и прошлась по стеллажам, складывая в пакет все подряд: консервы (только те, которые она могла открыть, со специальным кольцом на дне), еще пару упаковок молока, буханку хлеба, пару палок колбасы. Остановилась она, когда пакет был полон продуктов и стал очень тяжелым. Девушка по-прежнему могла действовать без боли только одной рукой, потому не стоило злоупотреблять «гостеприимством» всеми покинутого магазина. Подумав, что следует раздобыть спортивную сумку, повместительнее и понадежнее чем пакет, девушка вышла из магазина на улицу и присела на ту же скамейку, согнав с нее предварительно ворону, которая вознамерилась, не спрашивая разрешения, полакомиться принесенными Катей из магазина продуктами. А усевшись, девушка дала, наконец, выход чувствам, и из ее глаз хлынули слезы. Мир представал перед ней безжизненным и всеми покинутым. Домой, похоже, идти не стоило, ее бы убило, если бы она нашла свою маму в таком же состоянии. Хотя она уже и не сомневалась в том, что все обстоит именно так.

Солнце поднималось все выше, и становилось все жарче. Однако девушка чувствовала себя слишком уставшей, чтобы идти куда-то. Тень от тополя накрывала скамейку, создавая хоть какую-то защиту от зноя. Катя улеглась в тени, и сон смежил ее веки. Уже через минуту она мирно спала. Пробегавшая мимо собака остановилась неподалеку, принюхалась, а затем потрусила дальше. Впервые за последние пару дней она увидела живого человека и решила не тревожить его сон.

Антон очнулся и поднял голову, вглядываясь в темноту комнаты. Вокруг стояла пугающая тишина. Он вспомнил, что по-прежнему находится в своем кабинете. Вспомнил, как бессовестно напился, опрокинув в себя один за другим несколько стаканов чистого медицинского спирта. Вспомнил, что в кабинете на кушетке лежала мертвая медсестра. Вспомнил, что другую медсестру отправил на обход по палатам, но ее не было так долго, что он заснул, так ее и не дождавшись. У Ковалева было странное ощущение. Он бы с большим удовольствием чувствовал бы, как раскалывается на части его голова, чем ощущал едва ли не звенящую внутри нее пустоту. А может это звенела абсолютная тишина кабинета.

Он поднялся из-за стола и прошел к двери комнаты, нащупал на стене выключатель и включил свет. Как Антон правильно запомнил, медсестра действительно лежала на кушетке. Ковалев тихо, чтоб не потревожить покойную, вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Звук его шагов гулко отдавался в пустынном коридоре больницы. Неподалеку, привалившись к стене, сидел один из санитаров. Он, как и медсестра в ординаторской, был мертв. Откуда-то из одной из палат доносился едва различимый в тишине клиники стон. Значит живые в больнице все-таки еще были. Однако Антон побоялся заходить в палату. Его внезапно захлестнула волна безотчетного ужаса. Эхо его шагов отражалось от стен и потолка, а врачу казалось, что это мертвый санитар встал с пола и идет за ним, протягивая к нему руки с хищным оскалом на лице. Потом ему казалось, что он и вправду различает звук шагов позади себя. Но он боялся оглянуться, боялся того, что может там увидеть. Ему уже казалось, что не один мертвый санитар, а все умершие в своих палатах пациенты следуют за ним по пятам, и глаза у всех светятся потусторонним зеленым светом. И бесполезно было внушать себе, что все это лишь выдумки, что за спиной у него никого нет и быть не может, что он один во всей клинике. Антон буквально спиной чувствовал на себе взгляд мертвых, жуткое ощущение рождалось где-то в районе затылка и по позвоночнику спускалось вниз к пояснице, постоянно его подталкивая, принуждая забыть обо всем, предаться панике и бежать без оглядки.

И вдруг врачу на плечо легла чья-то рука, и чей-то голос захрипел у него прямо над ухом:

— Помогите мне…

Последние остатки самообладания покинули Ковалева. Резко дернув плечом, сбросив руку, он, не оглядываясь, понесся вперед по коридору, а эхо преследовало его, многократно усиливая стук шагов. И ему казалось, что целая толпа преследует его, что мертвые уже близко, что сейчас они его схватят и утащат за собой в иной мир. Поэтому он побежал изо всех сил, пронесся через приемный покой, даже не отметив, что за стойкой администратора никого нет, и вылетел в прохладу летней ночи. Свежий воздух привел его в чувство, и Антон оглянулся. Приемный покой за стеклянной дверью был пуст, не считая нескольких тел, лежавших прямо на полу, где они, видимо, упали. Никто за ним не гнался, потому что гнаться было некому. Живых в клинике больше не осталось, а мертвые лежали там, где смерть их застала.

Перед входом стояла машина «скорой помощи». Подойдя чуть ближе, Антон увидел на месте водителя Михалыча, так и не выпустившего изо рта давно потухшую уже папиросу. Судя по едкой вони в машине, умер водитель уже не менее десяти часов назад, и все это время машина стояла на солнцепеке. Неудивительно, что разложение на жаре продвигалось быстрее.

— Сколько же я был в отключке? — чуть слышно проговорил себе под нос Антон.

По всему выходило, что он провел в беспамятстве не менее суток. Ведь когда он отключился, то по идее Михалыч и Ракитин были еще живы. А теперь труп водителя таращился куда-то в пустоту над плечом Антона. А Ракитин… Ковалев помнил, что главный врач отправился к себе в кабинет, находясь в плохом состоянии. Необходимо было проверить больницу, пройтись по палатам. Ведь где-то еще могли остаться живые люди…

Переведя взгляд на вход в клинику, Антон выбросил мысль о возвращении из головы. Ни за что он не вошел бы больше туда. Чтобы заново почувствовать весь этот липкий ужас, лишающий воли и забирающий остатки здравого смысла? Ну уж нет! Он спустился по ступенькам и в последний раз посмотрел на вход и различимый за стеклянными дверями приемный покой — там еще горел свет. Ковалев обернулся и посмотрел на уходящую прочь от клиники аллею парка — там было темно. Окинув еще раз напоследок здание больницы взглядом, в котором застыла тоска, Антон отвернулся и ушел в темноту больничного парка, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Он шел по темной, неосвещенной аллее, а перед глазами возникали лица его знакомых и близких людей. Лица его отца, главного врача Ракитина, водителя Михалыча, дежурной медсестры Марины, врача Игоря, его сменщика, плыли перед ним в призрачном свете, появляясь то все вместе, то попеременно. Потом перед ним возникло лицо его давно погибшей девушки, а сразу после него перед глазами появился зыбкий образ Ольги, женщины, которая умерла практически у него на руках, как и ее маленькая дочка за несколько часов до нее. В лунном свете глаза его заблестели от слез. Он оплакивал всех, кто за последние дни умер у него перед глазами. Антон упал на колени и в бессильной ярости закричал, обратив лицо к небу. Каким же жестоким должен был быть бог, чтоб допустить смерти практически всех близких, а его при этом оставить в живых. Ему показалось, что крик долго еще висел в воздухе, хотя он уже перестал кричать.

Антон поднялся на ноги и медленно пошел в сторону дома. Сейчас у него осталось одно-единственное желание: собрать вещи и уйти куда глаза глядят, и никогда сюда не возвращаться.

Силуэт врача удалялся все дальше и дальше и вскоре растаял в предрассветной темноте. Над клиникой повисла тишина.

Егор проснулся и подскочил на кровати, словно подброшенный вверх неизвестной силой. Он как последний болван забыл, что теперь был не один, что рядом теперь был ребенок, за которым он должен был приглядывать. Он зашнуровал кроссовки и стремглав кинулся вверх по лестнице. Кровать, в которой он накануне оставил Дашу, была пуста. Чуть ли не скатываясь кубарем по лестнице и ругая себя последними словами, Егор вылетел во двор и остановился как вкопанный. Девочка спокойно стояла перед цветочной клумбой его бабушки и, заложив ручки за спину, с вниманием искусствоведа в музее и с похожим выражением лица, смотрела на цветы. Это выглядело столь комично, что Егор едва не расхохотался в полный голос, несмотря на то, что еще несколько секунд назад он едва не сошел с ума, обнаружив, что девочка пропала. Чтобы сдержать смех ему пришлось напомнить себе, что Дарья потеряла маму и дедушку, а он сам лишился родной бабушки, да и вообще весь мир, похоже, катился в преисподнюю.

Он подошел к цветочной клумбе. Ребенок даже не отреагировал на его приближение, пока он не заговорил с ней. «А ведь она до сих пор находится в состоянии шока», — напомнил он себе.

— Даш, зачем ты вышла?

Она повернулась к нему с легкой застенчивой улыбкой.

— Дядя Егор, я проснулась, а вы еще спите. Я не стала вас будить, а пошла во двор посмотреть на цветы. У бабы Лиды всегда росли такие красивые цветочки… Я сделала плохо? — в глазах девочки блеснула первая слезинка.

— Нет, что ты, Дашенька. Я просто проснулся, а тебя в кроватке нет. Я беспокоился…

— Я больше так не буду, дядя Егор. Честное слово. Вы на меня не сердитесь?

— Конечно нет. Ну что, позавтракаем и пойдем?

— Хорошо.

Они вернулись в дом. Завтракать особо было нечего, но Егор заварил любимый бабушкин цветочный чай и сделал бутерброды с вареньем. Они в тишине позавтракали и покинули дом. На плече у парня висела спортивная сумка со сменой белья и флягой с водой. Еду он не посчитал нужным брать с собой, логично рассудив, что по пути обязательно зайдут в сельский магазин и наберут еды в дорогу там. Зайдя на пять минут домой к девочке, оставив ее у крыльца и велев ждать его снаружи, он добавил в сумку одежду для ребенка. Он нашел маленькие детские кроссовки и сказал Дарье переобуться. Егор не знал, куда они пойдут, но для пеших прогулок детские босоножки точно не годились. А вот кроссовки были в самый раз. В последний раз окинув критическим взглядом их скудные пожитки, он повернулся к Даше.

— Ты умеешь кататься на велосипеде?

— Да, — на лице у девочки появилось какое-то слабое подобие улыбки. — Два года назад мама меня научила. Мы будем кататься на велосипедах?

— Скорее всего, да. Я буду искать по дороге машину, чтобы доехать до райцентра, а там мы раздобудем велосипеды, — он умолчал, что лучше было бы ехать на машине все время, но вспоминал «уазик» участкового, насквозь пропитанный вонью разложения, и полагал, что если им и повезет и они найдут машину с ключами зажигания, то в ней обязательно будет и ее мертвый хозяин. А избавляться от тела при девочке не входило в планы Егора.

— Ура, мы будем кататься на велосипедах! — девочка подпрыгнула на месте и захлопала в ладоши.

Они отошли от деревни уже не меньше чем на километр, когда Егор остановился. Теперь ему надо было сделать то, что он собирался сделать еще вчера. Но надо было сделать это в-одиночку.

— Даша, — позвал он ребенка.

— Что, дядя Егор? — если он шел по дороге, девчонка бегала по обочине, пугая кузнечиков, которые разлетались в разные стороны при ее приближении. Теперь она подбежала к нему, запыхавшаяся, но счастливая.

— Я кое-что забыл в деревне. Мне надо вернуться. Ты сможешь меня подождать здесь?

В глазах у девочки появился уже подзабытый было испуг.

— Дядя Егор, вы же не хотите меня здесь бросить одну?

— Нет, солнышко, я только кое-что сделаю и сразу вернусь назад, обещаю тебе.

Ресницы у ребенка задрожали. Казалось, она снова собирается заплакать. Егор подошел к ней и обнял, крепко прижав к себе.

— Дашенька, я тебе обещаю, что вернусь максимум через полчаса. Ты главное не уходи далеко. А если увидишь кого-нибудь на дороге, прячься в траве, как будто играешь в прятки. Я очень скоро вернусь. Обещаю тебе. Хорошо?

Девочка тяжело вздохнула. При виде такого тяжелого вздоха у Егора сердце защемило, но он должен был сделать то, что собирался. И откладывать это не представлялось ему возможным.

— Хорошо, дядя Егор. Только вы возвращайтесь поскорее пожалуйста.

— Обязательно.

Он быстрым шагом отправился обратно в деревню. Сначала он навестил сельский магазин и набрал продуктов, которые долго могли не портиться даже на жаре. Зайдя в свой дом, Егор взял предусмотрительно припрятанную канистру, полную бензина, и отправился к окраине. У последнего дома он отвинтил с канистры крышку, налил бензина на крыльцо, и начал отходить, удаляясь от дома, разливая бензин по дороге. Канистра опустела метрах в сорока от окраины деревни. Егор остановился и достал из кармана коробок со спичками. Первые две спички задул налетевший внезапно порыв ветра. Парень дождался, пока ветер стихнет, а затем чиркнул спичкой и поднес огонек к лужице бензина. Увидев, как огненная дорожка побежала к первому дому на ее пути, он отвернулся и отправился туда, где оставил Дашу ждать его.

К счастью с ребенком ничего не случилось. Она по-прежнему бегала в высокой траве, вспугивая бабочек и других насекомых, мирно летавших над травой. Увидев Егора, она бросила свое занятие, казавшееся ей, видимо, очень веселым, и побежала к нему.

— Дядя Егор, теперь мы пойдем дальше?

— Да, Дашенька, теперь мы пойдем дальше. Ты никого не видела, пока меня не было?

— Нет, никого. Мне показалось однажды, что вдалеке проехала машина, но ведь она должна была уже приехать к нам, правда?

— Правда, солнышко, — его насторожила машина, которую видела девочка. В частности насторожило то, что это могла быть именно машина, потому что ребенку просто не с чем было ее перепутать. Однако то, что неизвестные люди, бывшие за рулем, сначала ехали сюда, а затем вдруг сменили курс, настораживало еще больше.

Высокий парень и миниатюрная девочка, взявшись за руки, пошли по дороге и вскоре скрылись за ближайшим поворотом. Легкий ветерок вскоре скрыл их две пары следов, оставленных в придорожной пыли. А в деревне тем временем огонь разгорался все сильнее, и пламя перекинулось уже на соседние участки. Первый дом уже был объят огнем, трещала деревянная обшивка, и высоко в небо поднимался столб черного дыма, за которым издалека следили две пары внимательных глаз…