Бывает же так: целый день, с утра до самого вечера, - и весь счастливый!

Таким и был для Илюка этот день. Утром он стоял у подножия горы, смотрел в небо и ему хотелось петь: Младший летал! Взлетит - и медленно кружит. Илюк может считать, покуда не собьётся со счёта, а Младший парит, даже крылом не шевельнёт. Потом зайдёт против ветра, поднимется ещё выше - и вдруг сложит крылья и косо падает вниз. Опустит Илюк взгляд на ближние холмы - и тоже хочется петь. Там живёт род Откуси-с-первого-раза, туда побежал Острый Зуб - проститься с дядей и дать наказы родичам, как тем жить в его отсутствие-Наказы его слышны отсюда.

- Сони! Неисправимые сони! - кричит Острый Зуб. - Небось не успею я отъехать, как вы снова завалитесь спать? А я тороплюсь в Чувашию! Меня ждут! Спите, спите, сони! Вы только во сне и можете увидеть Чувашию и Хеведусь!

И Острый Зуб запел:

С этой песней он уселся верхом на Илюка.

Проводы вышли торжественные. На земле их провожала толпа сусликов, в небе - стая орлов. Илюк помахал орлам хоботом. Острый Зуб обежал всех родичей и всем пожал лапы.

…Они уходили всё дальше и дальше, но ещё долго в небе стояла чёрная точка - это Младший провожал их.

В полдень перед ними показалось селение - кишлак. Во дворе крайнего дома лаяла собака, лязгала железная цепь. Им нужно было совсем в другую сторону, но Илюк повернул к дому.

На воротах было написано:

«Стой! Во дворе - злая собака! Она разорвёт тебя на сорок частей!»

Илюк прочитал громко, чтобы и Острый Зуб узнал, что здесь написано. Потом внимательно посмотрел на собаку, которая со свирепым лаем рвалась на цепи.

Острый Зуб с опаской глянул вниз. Собаки - ужасные существа, они любят обнюхивать сусликовые норки и разгребать их! Вдруг что-то большое, серое бросилось прямо на суслика. Острый Зуб даже не успел позвать на помощь своего дядю. «Ай, набросился! Ай, душит!» - пискнул он. Оставалось только в последний раз взглянуть на белый свет и попрощаться с ним. Острый Зуб открыл глаза - и чуть не лопнул от досады на самого себя. Он, Доблестный Племянник и Грозный Страж Алого Сокровища, сидит на слоне, высоко-высоко, далеко-далеко от собаки! А большое, серое - это просто Илюково ухо! Острый Зуб зевнул, потянулся, легонько пригладил свой лоснящийся мех и уселся, выпятив грудь.

- Что, что, что с вами? - растерянно затявкала собака. - Вы, вы, вы что? Вы что, слепые? А-а, вы, наверное, неграмотные! Вот тут всё написано! Я - злая-презлая собака! Мимо меня положено мчаться во весь опор и без оглядки!

Илюк молча смотрел на собаку и что-то обдумывал. Тогда собака принялась за Острого Зуба:

- Ты что, суслик? Ведь суслики, стоит им увидеть собаку, с писком бросаются в бегство! Ты почему не пищишь? Почему не бежишь?

Острый Зуб ещё раз оглядел себя, встряхнулся, пригладил мех и лишь потом с жалостью посмотрел на собаку:

- Ты, дорогой друг, болен, да? Я слышал, есть такая страшная болезнь, когда всё видится наоборот! Ты всё перепутала: не суслики от собак, а собаки от сусликов бегут без оглядки во весь опор, визжат и молят о пощаде! А сцапает суслик собаку - как та жалобно скулит, бедняжка! Я всё понял! Ты увидела меня - и от ужаса сошла с ума! Вот беда! Что же делать? Не бойся! Вижу, у тебя от страха подкашиваются ноги. Наверное, думаешь: «Ай, набросился! Ай, душит!» Успокойся! Я совсем не одобряю своих могучих родичей, когда они травят собак. Это несправедливо, нельзя обижать маленьких и слабых!

Собака медленно опустилась на задние лапы и ошалело огляделась по сторонам.

- Ты совсем не злая собака! - сказал Илюк. - Злая собака сразу кидается на прохожего и не спрашивает, грамотный он или нет. Нет, ты не злая собака.

- Ты, ты… откуда знаешь? - спросила собака. - Я была знаменитой пастушеской собакой…

Илюк ещё раз внимательно посмотрел на неё.

- Я что-то не пойму тебя, - сказал он. - Глаза у тебя круглые и ясные - всякому понятно, что они видят насквозь! Ноги у тебя длинные и сильные! Уши твои стоят торчком! Хвост твой как новый веник. Такому хвосту позавидует каждый! Значит, ты и СЕЙЧАС знаменитая пастушеская собака! Но что ты делаешь со словами? Как ты с ними обращаешься? Перед бодрыми и надёжными словами «пастушеская собака» ставишь «была» - и великие слова становятся пустыми и печальными.

Тут собака совсем сникла: уши опустились, глаза потускнели, хвост повис…

- Горе моё большое… - начала она свой рассказ. - Уже месяц, как я здесь, в неволе… До этого я была… я ЕСТЬ знаменитая пастушеская собака! Хозяин мой - Чабан, он называл меня Сестрой. Я любила Чабана, его семью и детишек, я любила стадо, которое мы с ним пасли. Он часто говорил: «Не я стадо пасу, а Сестра». Но однажды, тёмной ночью, на меня напали, связали и затолкали в мешок. Человек с горящим взглядом и косой бородой привёз меня сюда. Три дня не давал он мне ни капли воды, ни крошки еды, хотел, чтобы я ползала перед ним. Потом бил и приговаривал: «Тайком, Тайком! Вот какая у тебя будет кличка! Учись нападать тайком: подползи и бросайся! Мы с тобой будем самыми удачливыми охотниками!» Но я не хочу такой клички. У меня есть имя, я - В-один-миг.

Илюк повернулся к Острому Зубу, вскинул хобот и топнул ногой:

- Острый Зуб! Для чего созданы твои острые зубы?

- Чтобы грызть дыни! - Острый Зуб кивнул на бахчу, откуда шёл дразнящий запах дынь.

Ещё выше взлетел хобот, ещё сильнее топнула нога:

- Острый Зуб! Что должны делать твои зубы?!

- Должны… кусать, пилить, грызть!

- Что грызть?

- Ды… Мои острые зубы должны разгрызть-раскусить-разорвать цепь, которая заковала-затянула-задушила бедную собаку В-один-миг.

Острый Зуб прыгнул собаке на шею и впился в железный ошейник. И тут словно заработали сразу десять острых пил - такой поднялся звон-скрип-скрежет. Поначалу суслик и сам удивился, что его зубы перегрызают железо, но тут же понял: это алые ягоды дали необычайную крепость и силу его зубам! Ведь он держал ягоды во рту, в защёчном мешке!

Через минуту цепь звякнула о землю. Не успели Илюк с Острым Зубом и глазом моргнуть, как В-один-миг исполнила десять или двенадцать дел: не то семь, не то восемь раз лизнула Илюка и Острого Зуба, покаталась по траве, потёрлась о ногу Илюка, хотела потереться и о ногу Грозного Стража, но тот поджал ногу и важно отошёл в сторону.

- Пожалуйста, остановись! - сказал Илюк. - Остановись, перестань кувыркаться! В-один-миг, ты сказала, что знаешь Чабана?

- Он - мой хозяин!

- А Завитка ты знаешь?

- Ах, Завиток! Он всегда убегал от стада, хотел, чтоб я его искала и приводила обратно!

- Так слушай!..

Оказывается, В-один-миг умеет не только рычать, кидаться на ограду и кататься по траве, она может и замереть, словно камень.

- …Чабан и Завиток ждут тебя каждый день, ищут тебя, - закончил свой рассказ Илюк.

Потом В-один-миг показала, как она бегала, когда пасла стадо. Она стремительно сорвалась с места, её тень на земле шевельнуться не успела, как В-один-миг обежала вокруг неё. И уже после этого она по доброму местному обычаю пригласила их в гости.

И все трое праздничным шагом отправились на бахчу.

Вскоре с бахчи послышалась песня:

Потом Острый Зуб спел ещё раз, а слова про дружбу спели втроём несколько раз подряд.

- Нет, я теперь до самых Чебоксар не захочу есть, - сказал Илюк, подкатывая к себе тридцать четвёртую дыню.

- Эти дыни называются хандаляк, - сказал Острый Зуб. - Хотя они поспевают рано, много нужно пролить пота, чтобы уже весной вырастить такие сладкие дыни. Илюк сказал собаке:

- Найди какую-нибудь доску и краски! Мы не воры и не беглецы, чтобы уходить тайком. Оставим письмо.

В-один-миг сняла с петель и притащила калитку. Нашлась банка с краской и кисть.

Илюк, потирая в особенно затруднительных случаях концом хобота лоб, написал письмо под диктовку собаки.

Острый Зуб только вздыхал и ёрзал, а потом принялся успокаивать себя: «Ничего, Острый Зуб! Ничего! Мы с тобой не мастера писать, но зато мы умеем читать! Читаем письма на листьях, следы на песке, знаем все буквы травы, все знаки цветов, всю книгу злаков!»

- Готово! - сказал Илюк. - А теперь подпишись!

В-один-миг макнула лапу в краску и приложила к калитке.

Друзья отступили на несколько шагов и полюбовались письмом.

- Мне тоже надо кое о чем сообщить Косой Бороде! - сказал Илюк и снова принялся за письмо.

- Оставь место для меня! - предупредил Острый Зуб.

Потом Илюк писал под диктовку Острого Зуба:

От такого письма не хотелось уходить. Только Острый Зуб был недоволен, всё ворчал:

- Какие у некоторых несуразно большие ноги! Начнут подписываться, раз - и на всю калитку! Из-за них другим приходится писать короче…

Потом они читали-перечитывали письмо, пели-распевали песни, ели-хвалили дыни.

Когда стало прохладней, они вышли в путь. Подумать только, счастливый день всё ещё не кончился!

В-один-миг на прощание облизала двух своих спасителей, выслушала много-много приветов Чабану, Завитку, Старой Овце и всей отаре и понеслась к далёким горам. Илюк, который уже понял, что в долгом путешествии от прыжков и кувыркания пользы мало, зашагал ровным шагом. А Острый Зуб был уверен, что приятная беседа и радостная песня всегда кстати: и днём, и ночью, и в начале пути, и в конце. И, сидя верхом на слоне, он говорил, и пел, и плясал…