1. Открытые вопросы Гражданской войны

Гражданская война в России — слишком глобальное явление, чтобы претендовать на его всеобъемлющий анализ в работе, посвящённой более обширному историческому периоду. Между тем, именно в ходе Гражданской войны до предела обострилось противостояние вовлечённых в революционные события сил, до кровопролития, до боевых действий в масштабах страны, единственным и несомненным победителем из которых вышли Советы, возглавляемые уже исключительно большевистской партией. Это исторический факт, и нужно спокойно разобраться в причинах, по которым это стало возможным — в условиях разрухи, солидарного выступления против большевиков всех иных политических сил, в условиях вначале частичной оккупации территории России Германией, а затем прямой интервенции войск Антанты.

Гражданская война — один из наиболее изученных, но и наиболее противоречивых моментов нашей истории, знание о котором всё время находилось под мощным идеологическим гнётом. Ситуация мало изменилась и в XXI веке. Мгновенная, на рубеже веков, смена вектора от обличения контрреволюционных сил до их абсолютной героизации, мало что дала для понимания событий, оказавших огромное влияние на всю последующую историю страны. Достаточно упомянуть современные процессы реабилитации героев Белого дела, на одном, — умеренном полюсе которых, — стоят памятники Колчаку, на другом, — московский обелиск белогвардейцам, сражавшимся в годы ВОВ на стороне Гитлера.

Но, к сожалению, это лишь симптомы общего, более глубокого и сложного процесса, в основе которого лежит отсутствие консенсусной оценки событий Гражданской войны не только в обществе, но и, отчасти, в академической среде.

Например, роль и суть созданной в ходе противостояния особой хозяйственной системы, — Военного коммунизма, — не раз подвергалась пересмотру, и эти процессы продолжаются и поныне. В свою очередь, новый взгляд влечёт за собой пересмотр последующего перехода к Новой экономической политике (НЭПу), к сворачиванию НЭПа при Сталине и далее, и далее. Отсутствие оценки одного исторического факта заставляет раз за разом приходить в движение всё историческое здание, включая и современность.

Не претендуя на масштабное исследование, не углубляясь в вопросы перемещения фронтов и войсковых операций, по возможности избегая даже оценок — в рамках нашей темы постараемся несколькими крупными штрихами, на конкретных примерах показать характер Гражданской войны, логику начала и обострения конфликта, дать представление о числе вовлечённых в него сил и сторон, об их идеологической и организационной базе.

 

2. И вновь о Триумфальном шествии Советской власти

Если в Центральной России переход власти к Советам произошёл быстро и относительно бескровно, то на периферии бывшей империи события развивались тем сложнее, чем дальше от центра они были удалены. О причинах такой дифференциации часто говорят в контексте национального фактора. Обобщающий труд коллектива авторов «История Советской России» сообщает: «В центре России, где преобладало однородное русское население, советская власть победила легче, чем на окраинах, где ей противостояли не отдельные фрагменты прежней власти, а реальные силы, имеющие достаточно широкую поддержку среди многонационального населения окраин и пятимиллионного казачества».

При всей значимости этого фактора нельзя, однако, не отметить, что «национальное сопротивление» того периода лучше всего описывалось не в этнических, а в социально-экономических, политических или даже внешнеполитических терминах. К какой национальности следовало бы отнести казачество, сегодня более русское, чем европеизированное население обеих столиц? А ведь казачьи области, получив свободу с Февралём, начали явный сепаратистский дрейф, который в октябре завершился заявлениями о «национальном самоопределении».

Буржуазный национализм в тех регионах, где он существовал, играл определённую, но далеко не всегда определяющую роль в революционных событиях. Местные элиты спешили урвать власть. Но в большинстве случаев оппонентами им выступали местные же Советы. Бакинская коммуна была революционнее Петрограда, в Грузии взяли власть меньшевики (и стали ярыми противниками большевистских Советов), украинский политический национализм, сам, по большому счёту, имеющий петроградские корни и являющийся детищем революции, вступил в вооружённую борьбу с украинскими же большевистскими Советами и проиграл. Стремительно развивались события в Прибалтике, где советская власть установилась чуть ли не раньше, чем в Петрограде. Впоследствии лишь германская оккупация позволила местным элитам вернуться на политический Олимп. Сложные, требующие отдельного анализа процессы шли в Финляндии, но и здесь национальная буржуазия опиралась на силу немецких штыков. Лучшей характеристикой этому «национализму» как раз и является опора на иностранные войска, причём, после окончания Первой мировой войны, те же силы мгновенно переориентировались на военную поддержку стран Антанты.

Рассмотрим ход революционных событий на периферии империи, перемещаясь по западным границам с севера на юг. Для нас эти знания важны уже в силу того, что возникшие на обломках империи «независимые» государства стали впоследствии плацдармом для консолидации антисоветских сил, а созданные ими национальные армии — отдельным фактором Гражданской войны.

Прибалтика

Территория современной Эстонии примерно соответствовала Ревельской, или Эстляндской губернии Российской империи (южная часть Эстонии и северная Латвии входили в Лифляндскую губернию). Советы рабочих, безземельных и армейских депутатов возникли здесь с Февральской революцией. К октябрю 1917 года губернские Советы имели развитую структуру, серьёзные организационные возможности и играли значительную роль в политической жизни.

Требование передачи власти Советам было озвучено ещё в сентябре 1917 года Ревельским советом, Советами Латвии и 2-м съездом Советов Эстонии.

Подготовка к вооружённому восстанию против Временного правительства велась одновременно с Петроградом. 22 октября (4 ноября) при Исполкоме Советов Эстонии был создан военно-революционный комитет. 25 октября (7 ноября) он взял под свой контроль все стратегически важные пункты, чем обеспечил быструю и бескровную передачу власти в регионе Советам.

Отметим, что современные эстонские историки считают, что советская власть установилась в губернии даже раньше, чем в Петрограде — 5 ноября (23 октября по старому стилю). В частности, об этом говорит Историческое общество Эстонии со ссылкой на изданную в 2007 году работу «Эстония и Россия 1917‑1991: анатомия расставания».

При этом, как отмечают в Историческом обществе, захват прошёл действительно бескровно — в течение нескольких часов представителями Советов рабочих и солдат были взяты под контроль все ключевые пункты власти. Таллинский (Ревельский) гарнизон признал власть Советов и заявил о своём подчинении их решениям. В тот же день власть Советов распространилась и на другие города Эстляндской губернии.

О популярности местных большевиков свидетельствуют такие факты: осенью 1917 года РСДРП(б) была крупнейшей партией в Эстляндии, насчитывавшей более 10 тысяч членов. Выборы в Учредительное собрание по Эстляндии дали большевикам 40,4 процента голосов, против 22,5 отданных за национальные партии — Эстонскую демократическую партию и Эстонский союз землевладельцев.

Национально-буржуазный Временный Земский совет Эстляндской губернии хоть и объявил себя после Октября единственным носителем высшей власти в Эстонии, и учредил Комитет спасения для борьбы с большевиками, но был распущен Советами и существовал подпольно. Энциклопедия «Estonica» так говорит о деятельности Земского совета: «Национально ориентированные политики… в конце 1917 г. взяли курс на провозглашение независимого Эстонского государства, так как не хотели находиться в составе большевистской России. Было решено, что независимость будет провозглашена при первой благоприятной возможности, которую видели, прежде всего, в ожидаемом наступлении немецких войск, которое вынудило бы большевиков покинуть Эстонию».

Сложнее развивались события в Латвии (Лифляндской губернии), находившейся под частичной германской оккупацией. Ещё в июле 1917 года в Риге был создан координирующий деятельность местных Советов орган — Исполнительный комитет Советов рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии (Исколат). 21 августа (3 сентября) германские войска заняли Ригу, Исколат переехал в неоккупированную часть губернии, город Валка, где 8‑9 (21‑22) ноября принял власть от Военно-революционного комитета и распустил органы Временного правительства.

17 ноября в Валке был создан Латышский временный национальный совет из представителей буржуазных партий, однако широкой поддержкой его деятельность не пользовалась. О расстановке сил в регионе свидетельствуют результаты выборов в Учредительное собрание, состоявшиеся 19‑21 ноября в Видземе. Большевики получили на них 72 процента голосов, буржуазные партии — 22,9.

22 ноября по инициативе Исколата был созван II Съезд Советов рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии. Он собрался 16 декабря в Валмиере, среди избранных депутатов было 258 большевиков, 35 сочувствующих им беспартийных и только семь представителей меньшевиков и эсеров. Съезд объявил о создании Советской Латвии (т.н. «Республики Исколата»), причём делегаты поддержали лозунг «Свободная Латвия в Свободной России!» Были избраны первый парламент — Совет депутатов Латвии из 69 человек, и правительство из 24 человек. Правительство сохранило прежнее название — Исколат, его власть распространялась на районы, не занятые германскими войсками.

Виленская губерния, часть территории которой сегодня находится в составе Белоруссии, часть — в составе Литвы, на 1917 год была оккупирована Германией. В сентябре 1917 года в Вильно (Вильнюсе) при содействии немецких оккупантов была создана Литовская Тариба — орган власти из 20 представителей буржуазных и националистических партий, который в декабре 1917 года принял декларацию о независимости и «вечной и крепкой связи» Литвы с Германией. Эту декларацию немцы использовали во время брестских переговоров, ведя игру с советской делегацией вокруг вопросов о самоопределении народов.

Как мы помним, 28 января (10 февраля) 1918 года в Бресте Троцкий, в ответ ультиматум, применил формулу «Ни войны, ни мира». 5 (18) февраля германские войска перешли в наступление по всему Восточному фронту. К 22 февраля они заняли территорию Курляндской и Лифляндской губерний. Советы были уничтожены. В марте — апреле 1918 года на этих территориях были созданы герцогства Курляндия и Ливония. Впоследствии они были объединены Германией в Балтийское герцогство. 11 июля 1918 года было объявлено о создании Королевства Литва, на трон которого был возведён немецкий принц Вильгельм фон Урах.

Позже, в ноябре 1918 года, в связи с поражением Германии в Первой мировой войне, было подписано Компьенское перемирие, которое, кроме прочего, предусматривало сохранение в Прибалтике немецких оккупационных войск, чтобы не допустить здесь восстановления советской власти.

Белоруссия

Получив сообщение о победе вооружённого восстания в Петрограде, Исполнительный комитет Минского Совета (по результатам перевыборов сентября 1917 года — более 70 процентов делегатов от большевиков) объявил о переходе власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Одновременно минские сторонники Временного правительства создали «Комитет спасения революции». После непродолжительного противостояния Комитет был распущен, в конце ноября в Минске состоялись съезды Советов рабочих и солдатских депутатов Западной области, III съезд крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний и II съезд армий Западного фронта. 26 ноября (9 декабря) ими был создан объединённый Исполком Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и образован Совнарком Северо-Западной области и фронта.

Определённую роль в политическом противостоянии в регионе играла Белорусская социалистическая громада — лево-националистическая партия, ещё летом 1917 года на II съезде белорусских национальных организаций провозгласившая своей целью национальную автономию, а также сформировавшая местный орган власти — Белорусскую раду. После Октября она не признала власти Советов.

В январе 1918 года антисоветский мятеж поднял расквартированный в Белоруссии 1-й корпус польских легионеров под командованием генерала Довбур-Мусницкого. Корпус был создан Временным правительством для боевых действий против стран Четверного союза. Однако, заняв совместно с отрядами Белорусской рады в ночь с 19 на 20 февраля Минск, он на следующий же день сдал город наступающим с запада немецким частям. Причём польские войска, по соглашению с германским командованием, остались в Белоруссии в качестве оккупационных.

В этих условиях 21 февраля Рада провозгласила себя временной властью на территории Белоруссии. В марте она объявила об отделении от России и создании «независимой» (в условиях германской оккупации) Белорусской народной республики (БНР).

Украина

Киевские Советы рабочих и солдатских депутатов, получив в октябре информацию о революции в Петрограде, начали брать власть в свои руки. Численность Красной гвардии в городе на тот момент достигала 5 тысяч человек, всего в революционных формированиях было до 7 тысяч бойцов. Центром антисоветского сопротивления стал штаб Киевского военного округа, опиравшийся на военные училища, школы прапорщиков, казаков и войска, вызванные с Юго-Западного фронта (порядка 12 тысяч штыков). Однако, действуя быстро и слаженно, опираясь на поддержку рабочих (одновременно с восстанием началась забастовка свыше 20 тысяч работников всех промышленных предприятий, железной дороги, трамвая, водопровода) Ревкому к 30 октября (12 ноября) удалось овладеть артиллерийским складом, взять штурмом военное училище, Бутышевскую школу прапорщиков и другие опорные пункты антисоветского сопротивления. 31 октября (13 ноября) началось наступление на штаб округа, командование которого в ночь на 1 (14) ноября бежало из Киева.

Однако к этому моменту в игру вступила третья сила. Ещё в марте 1917 года в Киеве на заседании совета Украинской партии социалистов-федералистов с участием Украинской социал-демократической рабочей партии, Украинской партии социалистов-революционеров, ряда обществ и организаций была создана Центральная рада, сыгравшая одну из ключевых ролей в событиях на Украине 1917‑18 гг. В предоктябрьские месяцы Рада искусно лавировала между поддержкой Временного правительства и явно сепаратистскими начинаниями. Так, в своём универсале в июне 1917 года Рада провозгласила автономию Украины и создала местное правительство — Генеральный секретариат. Одновременно она начала формировать украинские войсковые части. Но затем, после того, как Керенский был вынужден признать автономию, согласилась дождаться Учредительного собрания для окончательного решения вопросов о статусе Украины.

В развернувшемся после Октября противостоянии представители Рады вели переговоры как со штабом округа, так и с Ревкомом. Но этот нейтралитет продолжался недолго. К моменту разгрома сторонников Временного правительства Центральной раде удалось стянуть к Киеву националистически настроенные части. Они заняли правительственные учреждения, вокзал, почту, телефон. Рада захватила власть в городе и 7 (20) ноября объявила о создании Украинской народной республики (УНР).

Тем не менее, процесс установления советской власти на Украине продолжался. Так, в конце октября — начале ноября Советы взяли под свой контроль Донбасс, города Луганск, Макеевка, Горловка, Краматорск и другие. Окончательно высказаться по вопросу о власти должен был I Всеукраинский съезд Советов, созвать который планировалось в Киеве.

В отношении развернувшихся вокруг съезда событий существуют разные трактовки. Украинская историография после 1991 года утверждает, что Съезд высказался в поддержку Центральной рады, при этом, не желающие признать такого результата, большевики бежали в Харьков, где провели альтернативный, уже чисто большевистский Съезд. Советская историография, напротив, утверждала, что под видом делегатов Съезда Радой в Киев были созваны националисты и мелкая буржуазия, никакого отношения к Советам не имевшая.

Как бы то ни было, признанный Советами Съезд состоялся 11‑12 (24‑25) декабря 1917 года в Харькове. Он провозгласил 12 (25) декабря Украину Республикой Советов, избрал ЦИК Советов Украины, по постановлению которого был сформирован Народный секретариат — первое Советское правительство Украины. Центральная рада Съездом Советов была объявлена вне закона.

В последующие месяцы восстания против Центральной рады произошли в Екатеринославе (29 декабря 1917 (11 января 1918), в Одессе (17 (30) января 1918), в январе 1918 года Советская власть была установлена в Полтаве, Кременчуге, Елизаветграде, Николаеве, Херсоне и других городах.

16 (29) января, при приближении советских войск, восстание началось в Киеве. Его центром были промышленные предприятия, руководство осуществляли профсоюзы и фабзавкомы, сформировавшие Ревком. Центром восстания был завод «Арсенал».

Восставшие отчаянно сражались в течение 6 дней, однако силы были не равны. На помощь формированиям Центральной рады в Киев с фронта были переброшены «курени смерти» под командованием Петлюры. 22 января (4 февраля) Ревком принял решение прекратить сопротивление. Часть красногвардейцев и рабочих ушла из Киева на соединение с наступающими красными войсками. Ворвавшиеся на завод «Арсенал» петлюровцы расстреляли более 300 красногвардейцев.

26 января (8 февраля) советские части подошли к городу и заняли его. 30 января (12 февраля) 1918 года украинское Советское правительство переехало из Харькова в Киев. В феврале Советская власть утвердилась по всей Украине, кроме Волыни, куда бежала Центральная рада.

Переговоры в Бресте украинские «самостийщики» вели, уже не контролируя территорию страны, однако 27 января (9 февраля) представители УНР заключили сепаратный договор с австро-германским блоком. Он, подразумевал, в том числе, вооружённую помощь в борьбе с Советами, и стал в феврале — апреле 1918 года формальным поводом для оккупации Украины.

1 марта Рада вернулась в Киев вместе с немецкими войсками. Однако радость «победы» была недолгой — 29 апреля германское командование разогнало Центральную раду (в день принятия ею конституции) и заменила её правительством гетмана П.П. Скоропадского, который упразднил Украинскую народную республику и ввёл в Украинской державе единоличное диктаторское управление.

Любопытно, что ряд источников указывают в качестве повода для разгона Рады банальный криминал. Ряд министров ЦР — внутренних дел, военный министр, иностранных дел и другие — организовали похищение с целью выкупа крупного киевского банкира Абрама Доброго, главы «Русского для внешней торговли банка». Через этот банк шли операции оккупационных войск с Рейхсбанком, и германское командование не спустило Раде с рук подобной выходки.

 

3. Гражданская война в Финляндии как европейская альтернатива

Финляндия в составе Российской империи пользовалась широкой автономией, граничащей с государственной независимостью. Главой Великого княжества (Великим князем финляндским) являлся император, управление от его лица осуществлял генерал-губернатор (глава правительства). Вместе с тем Финляндия имела собственное законодательство, самостоятельную судебную систему, свои органы власти — от местного самоуправления до правительства (сената) и парламента (сейма), территориальные вооружённые силы и даже таможенную границу с Россией.

Такое положение во многом объяснялось внешнеполитическими факторами — присоединив Финляндию по результатам войны со Швецией 1808-09 годов, Российская империя получила территорию, полностью управляемую шведским меньшинством, с преимущественно шведским населением крупных городов, при том, что финской аристократии не существовало, финский язык не имел статуса государственного и т.д. С целью закрепления завоеваний, для предотвращения шведского реванша Россия сделала ставку на развитие национального самосознания финнов.

Революционные события начала XX века в Финляндии действительно имели существенную национальную компоненту. Политика Николая II по русификации имперской периферии вызвала крайнее недовольство населения. В 1904 году был убит генерал-губернатор Бобриков, активный проводник такой политики. В революцию 1905 года Финляндия вошла, таким образом, во многом взбудораженная именно ликвидацией элементов национальной автономии. Закончилось всё, впрочем, введением Николаем II на территории Великого княжества военного правления, которое существовало до 1917 года.

С началом Первой мировой войны Финляндии в полной мере коснулись проблемы, характерные для всей России. Так, продовольственный кризис усугублялся здесь тем, что регион относился к ярко выраженным потребляющим. К тому же в мирное время он самостоятельно закупал хлеб по преимуществу в Германии. Расстройство транспортного сообщения и острый дефицит продовольствия привели к 1917 году к серьёзным общественным волнениям уже не на национальной, а на социальной почве.

Таким образом, мы видим, что революционные события в Финляндии с одной стороны были тесно связаны с обстановкой в России, несомненно являясь элементом общего кризиса. С другой стороны — они развивались в особых условиях, фактически, при государственной независимости (автономия Финляндии имела черты государственности), в «стране», имеющей собственные военные, правительственные структуры и развитую систему парламентаризма.

На самом деле история редко даёт исследователю такую возможность — на одном историческом интервале, в одной стране сравнить развитие событий в двух настолько разных общественно — политических системах.

* * *

Противостояние финских социалистов и представителей буржуазных партий развернулось задолго до передачи власти Советам, провозглашённой в Петрограде 25 октября 1917 года. Места в первом после свержения самодержавия сенате (правительстве) разделились поровну между представителями Социал-демократической партии Финляндии и всеми другими буржуазными — Партией согласия, Конституционной, Аграрной и т.д. Социалисты с 1916 года имели также большинство в финском парламенте (сейме).

Февральская революция и отречение Николая II создали в Финляндии, являющейся Великим княжеством, ситуацию фактического безвластия. Временное правительство никак не могло унаследовать титул Великого князя, хоть и настаивало именно на таком положении вещей, и даже назначило нового генерал-губернатора.

В этой ситуации социал-демократы предприняли первую попытку взять власть в свои руки, выступив летом 1917 года с инициативой передачи всей полноты власти финскому сейму. Одновременно это означало бы и шаг к государственной независимости. Чувствуя, чем обернётся такое решение, финская буржуазия резко ему воспротивилась, выступив за увеличение полномочий сената, возглавляемого генерал-губернатором Временного правительства. В данном случае национальная буржуазия предпочла независимостью пожертвовать и солидаризироваться с Петроградом.

5 (18) июля сейм принял «Закон о государстве», наделив себя верховной властью. В ответ Временное правительство, действуя совместно с финскими буржуазными партиями, с применением вооружённой силы разогнало парламент и назначило перевыборы.

В новом сейме социал-демократы утратили большинство. В этих условиях буржуазные партии, сформировавшие сенат (парламентское большинство получало ключевые портфели в правительстве), предложили Временному правительству новый, альтернативный социалистическому, вариант «сотрудничества». Должность генерал-губернатора предполагалось устранить, при этом верховной властью в Финляндии де-факто становился сам сенат. Переговоры об этом шли до октября 1917 года. После Октябрьского же переворота парламент (сейм), большинство в котором имели буржуазные партии, опираясь на внутреннее финское законодательство уже спокойно провозгласил себя высшей государственной властью.

Парламентская борьба в Финляндии продолжалась вплоть до января 1918 года, когда генерал российской императорской армии барон Карл Густав Маннергейм был назначен главнокомандующим и правительство распорядилось принять жёсткие меры по наведению порядка в стране.

Этот приказ означал не только и даже не столько подавление многочисленных митингов, выступлений и даже голодных бунтов, вызванных расстройством хозяйства. Он нарушал хрупкое равновесие, сложившееся ещё со времён Февральской революции — социалисты опирались на поддержку густонаселённой и промышленно развитой южной части страны, буржуазные партии — северной, аграрной. В Финляндии на одинаковых основаниях существовала Красная гвардия и отряды охранного корпуса (правительственные войска, шюцкор). Кроме того, на территории бывшего Великого княжества был расквартирован ещё не демобилизованный 62-й корпус русской армии.

Таким образом, налицо было классическое двоевластие, борьбу с которым и начал Маннергейм. Стычки охранного корпуса с финской Красной гвардией происходили и ранее, однако в январе отряды генерала начали с применением оружия брать под свой контроль города, транспортную инфраструктуру и т.д. В этих событиях не удалось остаться нейтральным 62-му корпусу. Маннергейм полагая, что части русской армии несут угрозу независимости Финляндии начал действовать и против них — 8 (21) января шюцкор разоружил гарнизон корпуса в окрестностях Васы, последовали нападения на армейские части в Выборге, Сортавале и других городах. Солдатам пришлось обороняться совместно с Красной гвардией.

В этих условиях в ночь с 27 на 28 января социалисты объявили о начале вооружённого восстания против буржуазного правительства. Впоследствии эти события получили название «Финляндской революция 1918 года». Отряды Красной гвардии заняли Хельсинки, Турку, Тампере, Пори, Выборг и другие города, в основном в южной части страны. Буржуазное правительство укрепилось в городе Васа на севере.

28 января в Хельсинки был создан Совет народных уполномоченных (СНУ) в составе социал-демократов К. Маннера, Ю. Сиролы, О. Куусинена и др., провозгласивший Финляндию социалистической республикой.

В конце января — феврале сформировалась сплошная линия фронта, разделившая страну на две части. Фронт стабилизировался, гражданская война приняла позиционный характер. Ни одна из сторон не имела решительного преимущества, несмотря даже на то, что к Маннергейму на помощь прибыл 1,5 тысячный отряд шведских добровольцев, а также 2-тысячный финский егерский батальон, сформированный в Германии.

Перелома в ситуации буржуазному правительству удалось достичь, лишь официально призвав на свою территорию германские войска. 27 февраля правительство Финляндии обратилось к Германии с ходатайством рассматривать её как союзницу в войне против России и заставить Россию заключить с Финляндией мир с потерей всей Восточной Карелии.

Впрочем, интересы Германии распространялись в тот момент только на саму Финляндию — чуть позже, в ходе встречи в Берлине с главой буржуазного правительства Свинхувудом, кайзер заявил, что не будет воевать за финские интересы с Советской Россией, подписавшей Брестский мирный договор, и не будет поддерживать военные действия Финляндии, если она перенесёт их за пределы своих границ.

Что же касается внутреннего противостояния, то ещё 5 марта первый германский отряд высадился на Аландских островах, 3 апреля так называемая Балтийская дивизия (12 тысяч штыков) высадилась в тылу красногвардейцев в городе Ханко, 7 апреля отряд в 3 тысячи германских штыков — около города Ловисы.

14 апреля немецкие войска захватили Хельсинки, 29 апреля — Выборг, 16 мая 1918 года в Хельсинки состоялся парад победы с участием немецких, шведских и финских войск.

Поражают масштабы террора в ходе гражданского противостояния. Согласно современным исследованиям Национального архива Финляндии, при относительно малых боевых потерях — красные потеряли убитыми 5 199 человек, белые — 3 414, казнено было 7 370 сторонников социалистов и 1 424 белофина. Более 11,5 тысяч социалистов или заподозренных в сочувствии социалистам умерли в концентрационных лагерях. Всего в концлагеря и тюрьмы на территории Финляндии были брошены до 90 тысяч человек. Для сравнения — общая численность отрядов Красной гвардии составляла примерно 80 тысяч человек. Современные лояльные к Финляндии источники, полностью признавая эти факты, с удивительным цинизмом отмечают: «зато большевистскому Петрограду на территории Финляндии больше не на кого было опереться». Кстати, финские историки с гордостью отмечают, что гражданская война в Финляндии закончилась, когда Гражданская война в России ещё не началась.

Сотрудничество финских буржуазных демократов с кайзеровской Германией позволило подавить восстание, ликвидировать социалистическую республику. Однако политические итоги этой борьбы были обескураживающими — в Финляндии провозгласили монархию, на трон был возведён шурин германского императора принц гессенский Фридрих Карл. Правда, нет худа без добра — до прибытия короля его обязанности исполнял регент — глава буржуазного (демократического) правительства Свинхувуд.

 

4. Казачьи области: испытание свободой; Добровольческая армия: испытание террором

Донское казачество к октябрю 1917 года подошло во главе с войсковым атаманом генералом Калединым. Бывший командующий 12-м армейским корпусом 8-й армии не принял Февральской революции, отказался подчиняться Временному правительству, в результате чего был смещён со своей должности и отправился на Дон. Здесь он 17 (30) июня на Большом войсковом круге был избран атаманом войска Донского.

Каледин стал первым выборным атаманом после того, как в начале XVIII века выборность была упразднена Петром I. Само его избрание стало возможно благодаря Февральской революции. Видимо, именно в силу этого со временем отношение главы казачьего войска как к революционным событиям, так и к Временному правительству менялось. На Государственном совещании 14 (27) августа в Москве Каледин говорил: «Казачество, не знавшее крепостного права, искони свободное и независимое, пользовавшееся и раньше широким самоуправлением… не опьянело от свободы. Получив её вновь, вернув то, что было отнято царями, казачество… спокойно, с достоинством приняло свободу и сразу воплотило её в жизнь, создав в первые же дни революции демократически избранные войсковые правительства и сочетав свободу с порядком».

Казачество, говорил атаман, «служа верой и правдой новому строю», «призывает все живые силы страны к объединению, труду и самопожертвованию во имя спасения родины и укрепления демократического республиканского строя».

Вместе с тем Каледин приветствовал «решимость Временного правительства освободиться, наконец, в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций». Далее, констатировав «общее расстройство народного организма, расстройство в тылу и на фронте, развал дисциплины… центробежное стремление групп и национальностей, грозное падение производительности труда, потрясение финансов, промышленности и транспорта», генерал заявлял: «В глубоком убеждении, что в дни смертельной опасности для существования родины всё должно быть принесено в жертву, казачество полагает, что сохранение Родины, прежде всего, требует доведения войны до победного конца в полном единении с нашими союзниками».

Там же, выступая от лица всего казачества, Каледин потребовал упразднения всех Советов и комитетов, устранения армии от политики, запрета митингов «с их партийными борьбой и распрями», установления в войсках жесточайшей дисциплины. И если в начале выступления казалось, что речь идёт только об армии, то как будто специально, чтобы опровергнуть это впечатление, Каледин заявил: «Тыл и фронт — единое целое, обеспечивающее боеспособность армии, и все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть применены и в тылу».

Таким образом, на Государственном совещании генерал, по сути, излагал корниловскую программу. В конце августа, в разгар Корниловского мятежа, против Каледина организовано выступили все местные советские, партийные, профсоюзные и другие организации. Новочеркасское собрание областного Военного комитета, областного исполкома Советов, партийных комитетов, Городской думы, профсоюзных организаций ходатайствовало перед Керенским «об увольнении и аресте генерала Каледина, который, разъезжая по Донской области, ведёт агитацию между казаками в пользу Корнилова». «Приказ об увольнении и аресте Каледина, — говорилось в ходатайстве, — подорвёт окончательно его престиж в массах казачества».

Керенский вначале телеграфировал прокурору Новочеркасской Судебной палаты Каледина арестовать, затем предыдущее указание фактически отменил, отложив решение до объяснений атамана на Войсковом круге, затем арест вовсе отменил — под ручательство Войскового круга. Действительно, Каледин своих объяснениях участие в мятеже отрицал, уверяя Круг в своей лояльности как Советам, так и Временному правительству: «Временное правительство плоть от плоти и кровь от крови Совета РСД (рабочих и солдатских депутатов — Д.Л.)».

На Октябрьский переворот Каледин отреагировал резко отрицательно. Атаман выпустил воззвание, в котором 25 октября 1917 года писал: «Ввиду выступления большевиков с попытками низвержения Временного правительства… войсковое правительство, считая такой захват власти большевиками преступным… окажет… полную поддержку… Временному правительству… войсковое правительство, временно, до восстановления власти Временного правительства и порядка в России, …приняло на себя полноту исполнительной государственной власти в Донской области».

Приняв на себя верховную власть, уже 26 октября (по другим источникам — 27-го) Каледин начал наводить порядок в своей вотчине. Он объявил военное положение в углепромышленном районе (самом беспокойном из-за большого числа рабочих), разместил в 45 пунктах войска и начал разгром Советов.

27 октября Каледин телеграфно пригласил членов Временного правительства в Новочеркасск для организации борьбы с большевиками.

Однако приехавший на Дон бывший Главнокомандующий армией генерал Алексеев встретил у Каледина более, чем обескураживающий приём. Атаман сочувственно отнёсся к его просьбе «дать приют русскому офицерству», но в формировании Добровольческой армии помочь отказался. Причина тому была проста — настроения среди казачества и, шире, населения области были далеко не столь однозначны, как у атамана.

Более того, учитывая эти настроения, по воспоминаниям Деникина, Каледин попросил Алексеева «не задерживаться в Новочеркасске более недели».

Такая тактика лавирования ни к чему хорошему не привела. Трагедию генерала Каледина, офицера, влезшего в политику, искренне пытавшегося соответствовать политическим требованиям, но ставшего в итоге игрушкой в руках высших политических сил, прекрасно иллюстрируют такие строки его жизнеописания, вышедшие из-под пера явно сочувствующего идеям Белого движения автора: «Каледин давал убежище на Дону всем отверженным, изгнанным и преследуемым новой центральной властью. На Дон потянулись бывшие члены Временного правительства. Государственной Думы, представители политических партий, офицеры. В ноябре — начале декабря в Новочеркасск прибыли генералы Алексеев, Корнилов, Деникин… Здесь они получили приют и возможность приступить к формированию Добровольческой белой армии… Некоторые политические деятели, прибывшие на Дон, упрекали донского атамана в пассивности, на что он сурово отвечал: «А вы что сделали? Русская общественность прячется где-то на задворках, не смея возвысить голоса против большевиков. Войсковое правительство, ставя на карту Донское казачество, обязано сделать точный учёт всех сил и поступить так, как ему подсказывает чувство долга перед Доном и перед Родиной».<…> До последнего момента не мог он решиться и на пролитие крови. Но такой момент всё же наступил. В ночь на 26 ноября произошло выступление большевиков в Ростове и Таганроге, и власть в этих крупнейших городах Дона перешла в руки военно-революционных комитетов. Видя пассивность казаков, продолжавших верить в замирение с большевиками, Каледин решил принять помощь от зарождавшейся Добровольческой армии. Отряды добровольцев генерала Алексеева 2 декабря заняли Ростов, а затем военной силой стали водворять порядок на Дону и в казачьей области Донбасса. В декабре в Новочеркасске было создано правительство с полномочиями всероссийского — «Донской гражданский союз». Во главе его стоял триумвират: Алексеев… Корнилов… и Каледин… Военные силы «Донского гражданского союза» были незначительными, но вызов был сделан.

Открывая путь Белому движению в России, Каледин, по сути, жертвовал собой: против непокорного Дона, первым поднявшего знамя борьбы, большевики сразу же бросили все наличные военные и пропагандистские силы. В конце декабря красные войска Южного революционного фронта под командованием Антонова-Овсеенко начали наступательную операцию. На Дону им содействовали Советы и военно-революционные комитеты, рабочие, красные казаки. 28 декабря войска Антонова-Овсеенко заняли Таганрог и двинулись на Ростов. 11 января красные казаки, собравшиеся на съезд в станице Каменской, объявили о низложении Каледина, Войскового правительства и о создании Донского казачьего военно-революционного комитета во главе с бывшим подхорунжим Подтелковым…

Развязка приближалась. Казачьи полки стали выходить из подчинения своему атаману. Дело доходило до продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение. Малочисленные отряды Добровольческой армии уже не могли сдерживать наступление красных войск, и 28 января генерал Корнилов известил Каледина о том, что добровольцы уходят на Кубань. На следующий день Каледин собрал Донское правительство, зачитал телеграмму Корнилова и сообщил, что для защиты Донской области нашлось лишь 147 штыков. Ввиду безнадёжности положения он заявил о сложении с себя полномочий войскового атамана и предложил правительству уйти в отставку. Во время обсуждения вопроса Каледин добавил: «Господа, короче говорите, время не ждёт. Ведь от болтунов Россия погибла». В этот же день Алексей Максимович застрелился».

Добровольческая армия под командованием генерала Корнилова, в преддверии установления советской власти на Дону покинула регион, начав продвижение на Кубань для соединения с силами Кубанского правительства в Екатеринодаре. Отметим, что известие об установлении советской власти в Екатеринодаре застало Корнилова уже в ходе рейда, получившего впоследствии название Первого кубанского, или Ледового похода.

Располагая силой в 4 тысячи штыков, генерал во время похода активно использовал тактику маневренной войны, избегая столкновений с серьёзными силами Советов, контролировавшими на тот момент крупные города и железнодорожные узлы. Вместе с тем, он последовательно уничтожал по мере продвижения средние и мелкие отряды красногвардейцев и революционных войск.

Корнилов, примеривший на себя летом 1917 года мундир военного диктатора России, сторонник крайне жёстких мер по наведению порядка на фронте и в тылу, отдал своим войскам приказ следующего содержания: «В плен не брать! Чем больше террора, тем больше побед!» Ряд современных авторов ставят под сомнение существование такого приказа, либо приписывая его большевистской пропаганде, либо отмечая, что письменно он оформлен не был и в источниках не встречается. Однако его упоминания, и даже в более жёсткой форме, содержатся в воспоминаниях современников, написанных по горячим следам. К примеру, участник Ледового похода, близкий к Корнилову журналист А. Суворин в изданной в 1919 году книге «Поход Корнилова» пишет: «Отпуская офицерский батальон из Новочеркасска, Корнилов напутствовал его словами, в которых выразился точный его взгляд на большевизм: …«Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с ними победы!»

В воспоминаниях, изданных значительно позже, участники Ледяного похода пытались заявить, что массовые расстрелы пленных являлись реакцией корниловцев на красный террор. К примеру, один из руководителей НТС, яростный антисоветчик А. Трушнович, во время Великой Отечественной войны служивший в чине старшего офицера в РОА Власова и работавший в созданном нацистами «Комитете освобождения народов России» (КОНР), не скупится на описания зверств красных: «Под Лежанкой был взят в плен и заживо закопан в землю разъезд. Там же большевики вспороли живот священнику и волокли его за кишки по станице. Их зверства всё умножались, и чуть ли не каждый корниловец имел среди своих близких замученных большевиками. В ответ на это корниловцы перестали брать пленных, расстреливая захваченных на месте».

Однако бой у селения Лежанки описан во многих мемуарах, возможно в связи с тем, что здесь Добровольческая армия впервые столкнулась с красными офицерами. Даже в воспоминаниях А. Деникина, в целом не упускающего случая рассказать о преступлениях большевиков, ни слова не сказано о предшествующих занятию станицы зверствах. Вообще, по Деникину, «добровольцы» пошли здесь в бой непосредственно с марша: «В селении Лежанке нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией. Был ясный слегка морозный день. Офицерский полк шёл в авангарде… Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапнели. Началось. Офицерский полк развернулся и пошёл в наступление. <…> Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго ещё её безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: «ликвидируют» большевиков… Много их…»

Другой участник Ледяного похода, бывший комиссар Временного правительства Н. Богданов, говоря о Лежанке, упоминает в качестве вопиющего факта следующий: «В Лежанке же был взят коммунист, у которого нашли записную книжку, где были странные записи о том, у кого из богатых жителей есть красивые жёны и дочери… Большевик стоял на коленях, бледный, как мел. Комендант ударил его нагайкой и сказал: «встань, сейчас тебя повесят». Через несколько минут он был повешен на площади».

Видимо, если такой инцидент заслужил упоминания в мемуарах, то вряд ли бы автор прошёл мимо куда более чудовищных событий с закапыванием заживо людей в землю или зверским убийством священника.

Дальше, впрочем, Богданов совершенно спокойно уточняет: «Тут же в Лежанке были расстреляны все, взятые с оружием в руках» — за исключением офицеров, зачисленных в Добровольческую армию. «И в дальнейшем, пленных не брали, — пишет он. — Взятые в плен, после получения сведений о действиях большевиков, расстреливались комендантским отрядом. Офицеры комендантского отряда в конце похода были совсем больными людьми… У Корвин-Круковского появилась какая-то особая болезненная жестокость…».

Впрочем, Богданов как раз не стремится к самооправданиям, объясняя расстрелы пленных сугубо прагматически. В воспоминаниях он пишет: «Расстрелы были необходимы. При условиях, в которых двигалась Добровольческая армия она не могла брать пленных, вести их было некому, а если бы пленные были отпущены, то на другой день сражались бы опять против отряда».

14 марта добровольческие части, завершив первую часть похода, соединились с отступившим из Екатеринодара 3-тысячным казачьим отрядом Кубанского правительства. После продолжительных споров с казаками, желавшими сохранить самостоятельное руководство, было подписано соглашение, по которому командование объединёнными частями возлагалось на Лавра Корнилова.

Генерал развернул войска на Екатеринодар, и 28 марта начал штурм города. На протяжении 28‑30 марта Советы выдержали ряд приступов, успехов белые силы не достигли. Корнилов требовал продолжать штурм, однако его офицеры констатировали: Добровольческая армия оказалась на грани катастрофы. Командир Партизанского полка генерал-лейтенант М. Богаевский вспоминал: «настроение духа у всех было подавленное… Все части были сильно потрёпаны и перемешаны. Часть кубанских казаков, пополнявших полки, расходятся по своим станицам, заметна утечка добровольцев…».

Рано утром 31 марта в ходе артиллерийского обстрела генерал Корнилов был убит близким разрывом снаряда. Новый командующий армией генерал Деникин отдал приказ об отступлении. Остатки Добровольческой армии вновь перебазировались на Дон.

Такая возможность появилась у них в силу резких политических изменений, связанных с начавшимся наступлением германских войск. В начале мая немцы заняли Таганрог и Ростов-на-Дону. Избранный войсковым атаманом генерал Краснов, ранее отпущенный большевиками под честное слово не бороться с народной властью, сделал ставку на сотрудничество с Германией (позже, во время Великой Отечественной войны, он выступил под гитлеровскими знаменами).

И хотя весной 1918 года Краснов не подчинился Деникину, а Деникин не стал сотрудничать с Красновым, разгром последним Советов и создание Донской республики, как и германская оккупация, содействовали созданию плацдармов, на которых белые силы получили возможность организоваться, не испытывая постоянного давления красных.

Оренбургское казачество к Октябрю возглавлял атаман А. Дутов, войсковой старшина (полковник), во время Первой мировой войны — помощник командира 1-го Оренбургского казачьего полка. С Февральской революцией Дутов начал стремительную политическую карьеру. В марте стал председателем Всероссийского союза казачьего войска, в апреле возглавил съезд казаков России в Петрограде, в сентябре был избран председателем войскового правительства и войсковым атаманом Оренбургского казачьего войска.

В начале октября Дутов выехал в Петроград, где участвовал в работе Предпарламента, был избран членом комиссии по обороне республики. Союз казачьих войск назначил его своим представителем на Парижское совещание глав правительств Антанты. В середине октября Временным правительством Дутова был назначен главноуполномоченным по продовольственному делу в Оренбургской губернии и Тургайской области.

Узнав об Октябрьском перевороте, 27 октября Дутов опубликовал приказ по войску: «В Петрограде выступили большевики и пытаются захватить власть; таковые же выступления имеют место и в других городах, войсковое Правительство считает такой захват власти большевиками преступным и совершенно недопустимым… Оренбургское войсковое Правительство окажет полную поддержку коалиционному Временному правительству… Принимая во внимание чрезвычайные обстоятельства, войсковое Правительство, ради блага Родины и поддержания порядка, временно, впредь до восстановления власти Временного правительства и телеграфной связи, с 20 часов 26-го сего октября, приняло власть в Войске».

Этим приказом было положено начало конфронтации, первым центром которой стал непосредственно Оренбург. Исследователи приводят разные причины, по которым дутовская «столица» если и не являлась откровенно пробольшевистской, то как минимум не стояла на позициях атамана. Встречаются сетования на разложившийся гарнизон города, который устал от войны и не желал её продолжения. И даже такой интересный аргумент: к Советам население склонялось «ввиду того что большинство городского населения города Оренбурга составляли не казаки, а территория Оренбургского войска окружена <была> крестьянским населением».

В начале ноября по приказу Дутова сотнями 1-го запасного казачьего полка гарнизон Оренбурга был разоружен, члены Оренбургского совета и лидеры большевистской партии арестованы.

Одновременно атаман начал «мобилизацию» — в Оренбурге формировались добровольческие отряды из офицеров и молодёжи. Было объявлено о создании станичных дружин. Однако уже эта инициатива продемонстрировала отсутствие единства среди населения — где-то дружины создавались, где-то к призывам атамана относились с равнодушием, станицы направляли гонцов в Оренбург или соседние станицы, чтобы сориентироваться в обстановке. Даже заместитель председателя войскового правительства при Дутове Иван Акулинин вынужден был признать: большинство дружин на антибольшевистский фронт не выступало и никакого участия в боевых действиях не принимало.

Более того, в Оренбурге «местное, неказачье население, особенно мещанство и мелкий торговый люд, ясного представления о происходящих событиях не имели и к борьбе казаков с большевиками относились совершенно равнодушно, полагая, что это дело их не касается».

Рабочие же Оренбурга, писал Акулинин, «независимо от того, были ли они меньшевиками или большевиками, социалистами-революционерами или беспартийными, — все они были настроены революционно-бунтарски… казаков и офицеров ненавидели, а атамана Дутова называли контрреволюционером. Все их симпатии были на стороне большевиков, и каждый рабочий с нетерпением ждал вступления в город большевистских отрядов».

В начале декабря раскол произошёл на очередном заседании Войскового Круга. Делегаты-фронтовики убеждали собравшихся, что большевики ведут борьбу не с казаками, а с атаманом Дутовым и офицерством, которые стремятся к контрреволюции. После продолжительных споров сторонникам атамана всё же удалось одержать верх, Дутов был переизбран, власть Советов постановили не признавать. Однако тот же Круг никаких сил для борьбы с большевиками атаману не дал.

18 (31) января советские войска заняли Оренбург, в котором к тому моменту уже шло антидутовское восстание. Атаман с войсковым правительством перебрались в Верхнеуральск, где планировали консолидировать силы для продолжения борьбы. Испытывая проблемы с деньгами, Дутов приказал произвести «выемку» из уездного казначейства «Займа свободы», а также золота из местного отделения Сибирского банка — как говорилось, на случай перехода города в руки большевиков.

Тем временем в Оренбурге был созван казачий съезд, депутаты которого заявили о признании Советской власти.

Оценивая общее положение в Оренбургском войске к марту 1918 года, И. Акулинин отмечает: «Население, за исключением 5‑6 верных и стойких станиц, как, например, Карагайской, Петропавловской, Краснинской, Кассельской, Остроленской, никакого участия в борьбе с большевиками не принимало: одни станицы, боясь большевистских расправ, держали «нейтралитет», другие явно сочувствовали приходу большевиков, а третьи даже помогали им».

В марте 1918 года Дутов с отрядом в, примерно, 1300 штыков был вынужден покинуть Верхнеуральск, охваченный советским восстанием. Войсковое правительство остановилось в станице Краснинской, где в начале апреля попало в окружение красных, но сумело уйти на юг, в Тургайские степи.

Борьба за установление советской власти в Оренбургской губернии сопровождалась проявлениями крайней жестокости. В апреле 1918 года казачьи отряды совершили дерзкий налёт на Оренбург и даже на непродолжительное время захватили город. В ходе этого рейда было убито 129 горожан, в том числе 6 детей и несколько женщин. Современные авторы утверждают, что это «восстание» не имел никакого отношения к Дутову, а явился следствием «политики большевиков», к тому моменту сумевших «крайне озлобить до того нейтральную к новой власти основную часть оренбургского казачества». Однако уже упоминавшийся выше заместитель председателя войскового правительства И. Акулинин рисует в воспоминаниях совсем другую картину: «В то время когда атаман Дутов вёл борьбу с большевиками в пределах 2-го округа, офицеры, укрывшиеся по станицам и хуторам в районе Оренбурга, подняли восстание в верхних станицах… и под командой войскового старшины Лукина организовали поход на Оренбург. Вначале дела у восставших шли хорошо. Комиссары из станиц были изгнаны, Советы уничтожены. 4 апреля, после жаркого боя, был взят Оренбург, но плохо организованные и слабо вооружённые станичные дружины не могли удержать город в своих руках и отступили».

«Подобные массовые расстрелы были характерны для казачьих войск Дутова», — отмечает исследователь террора в ходе Гражданской войны к.и.н. И. Ратьковский. «Наиболее известна была тогда, да и теперь в исторической науке трагедия Александров‑Гая… 9 мая были убиты 96 взятых в плен красноармейцев, раненных засыпали землей, закопав их заживо. Всего в селе было расстреляно и уничтожено иными способами (закопано заживо) 675 человек».

Ранее в городе Илек дутовцы уничтожили 400 представителей «инородного» населения. Всего за весну 1918 г. отряды Дутова уничтожили около 3 тыс. человек.

Кардинальный перелом в регионе наступил после начавшегося в мае мятежа Чехословацкого корпуса (о чём ниже). Антисоветские силы резко активизировались на Южном Урале; 3 июля 1918 года Дутов вторично захватил Оренбург, свергнув советскую власть. Затем атаман присоединился к эсеровскому Комучу. В ноябре 1918 его войска вошли в состав армии адмирала Колчака.

Кубанское казачество в событиях Октября 1917 года выступило неоднородно, часть казаков во главе с Кубанской Радой поддержала идею независимости Кубани. Другая часть, во главе с атаманом Филимоновым, выступила в союзе с Добровольческой армией, за лозунг «Единой и неделимой России».

Кубанская Рада, созданная в апреле 1917 года, до лета делила власть с комиссаром Временного правительства и Кубанским областным Советом. В июле она объявила Совет распущенным, сосредоточив в своих руках управление на территории войска. Опережая развитие событий в Петрограде, в конце сентября — начале октября Рада провозгласила себя верховным органом не только войска, но и всего Кубанского края, приняв свою конституцию. 8 января 1918 года Кубань была провозглашена самостоятельной республикой.

Тем временем, состоявшийся 14‑18 февраля 1918 года в Армавире I съезд Советов Кубани провозгласил Советскую власть на всей территории области. 14 марта Екатеринодар был взят красными войсками. Покинувшая столицу Рада и её вооружённые силы вскоре объединились с Добровольческой армией генерала Корнилова.

При этом, как признаёт историограф администрации Краснодарского края А. Зайцев, основная часть кубанского казачества не поддержала Корнилова.

Советская власть просуществовала на Кубани лишь полгода. В конце августа она была свергнута в ходе второго Кубанского похода Добровольческой армии под командованием Деникина. К концу 1918 года Добрармия на ⅔ состояла из кубанских казаков. Однако значительная часть кубанцев сражалась и в рядах Таманской и Северо-Кавказской красных армий, отступивших с Кубани.

Период безоблачной кубанской «государственности» также продлился недолго. Всё, что успела сделать вернувшаяся в Екатеринодар Рада — принять 3-цветный сине-малиново-зеленый флаг, гимн, направить делегацию в Париж на Версальскую мирную конференцию. Независимости не потерпел генерал Деникин, приверженец идеи «единой и неделимой России». Летом 1919 года деникинким офицером был убит председатель Рады Н. Рябовол. На парижский дипломатический демарш Рады Деникин ответил её разгоном и повешением полкового священника А. Кулабухова. После этого кубанские казаки начали массово покидать Белую армию.

Впрочем, правительство Рады просуществовало до 1920 года, когда на Кубани была вновь восстановлена власть Советов.

 

5. Временные рамки: Когда началась Гражданская война?

Гражданскую войну не объявляют дипломатические представители, и она не начинается с первым выстрелом на границе. Определить точную дату и время начала противостояния, особенно в условиях революционной России, вряд ли представляется возможным. Все попытки периодизации событий в той или иной мере будут искусственными — в силу чрезвычайной сложности процессов, происходивших в стране.

Яркий пример — противоречия в хронологии вооружённого конфликта, существовавшие даже в советской историографии. Осознать всю глубину проблемы позволяет статья в Большой Советской энциклопедии 1969–1978 годов издания. Озаглавлена она, в соответствии с общепринятой на тот момент датировкой, — «Гражданская война и военная интервенция 1918‑20 гг».

Однако сама периодизация, представленная в статье, выглядит следующим образом:

1. Начальный период Гражданской войны (октябрь 1917 — май 1918):

Борьба за установление Советской власти (октябрь 1917— февраль 1918); Выход России из 1-й мировой войны. Борьба с германской интервенцией (февраль — май 1918).

2. Развёртывание военной интервенции Антанты и Гражданской войны (май 1918 — март 1919): Советская республика в кольце фронтов (май— ноябрь 1918); Крушение планов Антанты по разгрому Советской республики силами собственных армий (ноябрь 1918 — март 1919).

3. Решающие победы над объединенными силами внутренней и внешней контрреволюции (март 1919 — март 1920).

4. Борьба против интервенции буржуазно-помещичьей Польши и разгром белогвардейской армии Врангеля (апрель — ноябрь 1920).

5. Ликвидация последних очагов Гражданской войны и интервенции (конец 1920 — ноябрь 1922).

В статье указывается, что борьба с антибольшевистскими силами на Дальнем Востоке продолжалась вплоть до 1922 года (25 октября был взят Владивосток), а в Средней Азии борьба с басмачеством затянулась до 1925‑26 годов (по современным исследованиям — до 1938 года). При этом подчёркивается, что «К 1921 Гражданская война была в основном закончена и Советская республика стала переходить от войны к миру. Хотя на Украине, в Белоруссии, Закавказье, Средней Азии и на Дальнем Востоке оставались ещё отдельные очаги Гражданской войны и интервенции, они уже не определяли общего положения Советской республики».

Таковы причины, по которым советская историография датировала завершение противоборства именно 1920 годом — отдельные очаги войны уже не могли определять судьбу республики.

Одновременно, начальный период (октябрь 1917 — май 1918 гг.) характеризовался относительно мирным (впоследствии было, с чем сравнивать) течением. Сопротивление антисоветских сил в центре имело слабый, разрозненный и хаотичный характер, усугубляясь к периферии. Но и там боевые действия велись незначительными по численности отрядами. В целом, по своим масштабам и накалу страстей, это противостояние не шло ни в какое сравнение с событиями 1918‑1920 годов. Начальному периоду больше соответствовало определение «революционных событий», в то время, как периоду 1918‑20 годов — именно «война».

Сегодня ряд постсоветских авторов серьёзно расширяют рамки Гражданской войны, полагая моментом её начала разгон Учредительного собрания в январе 1918 года, и даже революционные бои в Петрограде в октябре 1917 года. Часто для подтверждения такой точки зрения приводят разобранные в этой книге цитаты из Ленина, прямо называвшего октябрьские события и последующий этап установления советской власти «гражданской войной», а также высказывания других марксистских теоретиков, например, Н. Бухарина: «Пролетарская революция есть, однако, разрыв гражданского мира — это есть гражданская война». Справедливости ради отметим, что в рамках этой логики любая революция есть разрыв гражданского мира, и что отличает 1905 год или Февраль от Октября не совсем понятно.

К сожалению, в подавляющем большинстве случаев дебаты о хронологии Гражданской войны сегодня тесно завязаны на идеологию, в них прямо ставится вопрос о том, кто виноват в развязывании братоубийственного конфликта. Ясно, что если придерживаться канонической советской датировки 1918‑20 гг., если принять Октябрьскую революцию как данность, инициатором выступления против Советов окажется Белое движение. Отметим в скобках, что сами лидеры «белых» такой трактовки событий никогда не отрицали, например, Деникин в «Очерках русской смуты» описывает, как с нетерпением ждал возможности оказаться на Дону, чтобы «снова начать открытую борьбу». Как генерал Алексеев «2-го ноября прибыл в Новочеркасск и в тот же день приступил к организации вооружённой силы» и т.д.

Если же сдвинуть дату начала противостояния на январь 1918 года (разгон УС) или даже на октябрь 1917 — вина падёт на Ленина, организовавшего вооружённое восстание в Петрограде. Которое и следует считать первым залпом Гражданской войны.

Из самых общих соображений ясно, что ложной является сама подобная постановка вопроса. Сложные явления крайне редко имеют простое и однозначное объяснение, сплошь и рядом подобного рода «поиск виноватого» — это подмена понятий, за которой скрывается вполне очевидная идеологическая заданность. Однако в последние десятилетия дискуссии о вине тех или иных политических сил в развязывании Гражданской войны в России идут не переставая, охватывая, в том числе, и академическое сообщество.

Над этим вопросом в журнале «Отечественная история» размышляет член-корреспондент РАН Ю. Поляков: «Мы видим, что столь мучительный вопрос — «Кто виноват в гражданской войне?» — остаётся без ответа. Если подойти формально, то в новом витке гражданского противоборства, начатого Октябрём, виноваты массы рабочих и солдат, совершившие революцию, виноваты большевики, ими руководившие, виноваты Советы, взявшие власть. Но мы знаем, что Октябрь стал логическим развитием событий и явлений лета и осени 1917 г., те, в свою очередь, упираются в Февраль, а обстоятельства, обусловившие Февральскую революцию, уходят своими корнями в предшествовавшую историю России. Поэтому нет логических оснований обвинять трудовые массы и большевиков в том, что они, совершив Октябрьскую революцию, тем самым развязали гражданскую войну».

Сам Ю. Поляков полагает, что отсчёт событий Гражданской войны следует вести с Февраля 1917 года: «Прологом гражданской войны стала Февральско-мартовская революция 1917 г… Дело в том, что чётко выявилась линия социального противостояния и было положено начало эскалации насилия». «В дни Февральской революции и в первые же недели после неё, несмотря на кратковременное опьянение победой, царила атмосфера ненависти и вражды в общественном сознании».

Эту атмосферу историк демонстрирует цитатами из В.В. Шульгина, который вспоминал, как в Таврический дворец, где собрались члены Государственной думы, вбежал перепуганный офицер — прерывающимся от волнения голосом он говорил: «Господа члены Думы, я прошу защиты!.. Я — начальник караула, охранявшего Государственную думу… Только что ворвались какие-то солдаты. Моего помощника тяжело ранили… Хотели убить меня… Я едва спасся… Помогите!»

Шульгин вспоминал, как восставшие ворвались в Таврический дворец. Он писал, как «черно-серая гуща» — «солдаты, рабочие, интеллигенты — просто люди» затопили «вязким человеческим повидлом» зал за залом. Выплывали всё новые и новые лица… «Но сколько их ни было, у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное. Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому ещё более злобное бешенство… Пулемётов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя».

«Увы, — пишет Шульгин, — этот зверь был… его величество русский народ…»

«Рядом с высказыванием В.В. Шульгина, — пишет Поляков, — я бы во всех учебниках по истории приводил слова А. Блока из знаменитой статьи «Интеллигенция и революция»..:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Действительно, две эти цитаты, приведённые вместе, лучше, чем что бы то ни было демонстрируют противостояние общественных групп, достигшее стадии полной несовместимости. Перед нами социальный антагонизм, переросший этап простого неприятия политической системы. Речь не идёт уже о том, будет ли в стране монархия, или демократия, речь идёт о том, кто получит в свои руки пулемёт.

Это уже война — пока по большей части в головах, но уже и на улицах. Очень скоро она выплеснулась в масштабах страны.

Размышляя над вопросами хронологии Гражданской войны, Ю. Поляков предлагает свой взгляд на эту проблему. Первым актом противостояния он полагает «Насильственное свержение самодержавия, когда возник открытый раскол общества, главным образом по социальному принципу, когда выковывалось первое звено в цепи насилия, выковывалось из материала, накопленного в старой России (февраль — март 1917 г.)».

Далее — «усиление социально-политического противостояния в обществе, неудача российской демократии в её попытке установить гражданский мир, эскалация насилия (март — октябрь 1917 г.); насильственное свержение Временного правительства, установление советской власти, новый раскол общества, распространение вооружённой борьбы (октябрь 1917 — март 1918 г.); дальнейшая эскалация насилия, террор с обеих сторон, локальные военные действия, формирование белых и красных вооружённых сил (март — июнь 1918 г.); время ожесточённых сражений между массовыми регулярными войсками, в том числе иностранными, партизанской борьбы в тылах, милитаризации экономики — время войны в полном смысле этого слова (лето 1918 г. — конец 1920 г.); постепенное, после завершения крупномасштабных военных операций, затухание гражданской войны, её локализация и полное окончание (1921‑1922 гг.)».

Но будем объективны — это явно не последний вариант периодизации Гражданской войны в России. Ведь проблема не только в том, чтобы определить точную дату и время начала и окончания противостояния. Проблема в том, чтобы определить устраивающую всех дату — в условиях нашей идеологической неразберихи.

 

6. Расстановка сил: кто такие «белые», кто такие «красные»?

Наиболее устойчивым стереотипом в отношении Гражданской войны в России является противостояние «белых» и «красных» — войск, лидеров, идеи, политической платформы. Выше мы рассмотрели проблемы установления Советской власти на западных границах империи и в казачьих областях, из которых уже следует, что число противоборствующих сторон в ходе Гражданской войны было куда шире. В масштабах всей страны число действующих субъектов ещё увеличится.

Ниже постараемся обрисовать весь спектр вовлечённых в противостояние сил. Но вначале отметим, что противопоставление «белые» — «красные» лишь на первый взгляд кажется обычным упрощением. В определённой трактовке событий оно вполне имеет право на существование, более того, именно так использовалось в многочисленных документах и публикациях, и нам следует разобраться, какой смысл революционеры начала XX века вкладывали в эти понятия.

Определения «белые» и «красные» были заимствованы российским обществом из работ К. Маркса и Ф. Энгельса, из их анализа Великой французской революции. Белый цвет являлся символом Бурбонов — правящей фамилии, на чьём гербе была изображена белая лилия. Французские контрреволюционеры, сторонники монархии, подняли этот цвет на свои знамёна. Для просвещённых кругов Европы он надолго стал символом реакции, выступления против прогресса, против демократизма и республики.

Позже Энгельс, анализируя ход революции в Венгрии 1848‑49 годов, писал: «Впервые в революционном движении… впервые после 1793 года (якобинский террор — Д.Л.) нация, окружённая превосходящими силами контрреволюции, осмеливается противопоставить трусливой контрреволюционной ярости революционную страсть, противопоставить terreur blanche — terreur rouge» (белому террору — красный террор).

Понятие «красный» также было позаимствовано у французских революционеров. Принято считать, что красное знамя — это знамя Парижской коммуны (1871). Парижане, в свою очередь, ещё во времена Великой французской революции (1789) позаимствовали революционный символ у восставших рабов Спартака, чьим вымпелом, поднятым на древко копья, был красный фригийский колпак, длинная шапка с загнутым верхом, символ свободного человека. Знаменитая картина Делакруа «Свобода, ведущая народ» («Свобода на баррикадах») изображает женщину с обнажённой грудью и фригийским колпаком на голове.

Вопрос обозначения революционных и контрреволюционных сил в России, таким образом, не стоял. С одним единственным нюансом: в канонической трактовке «белые» означало «контрреволюционеры, сторонники монархии». Но ещё летом 1917 года этот ярлык был наклеен корниловцам — впрочем, пропаганда Временного правительства именно так и характеризовала участников мятежа, обвиняя их в стремлении задушить революцию и восстановить старые порядки.

В действительности, конечно, ни к какому восстановлению монархии Корнилов не стремился — он придерживался республиканских взглядов, хоть и понимал их весьма своеобразно. Но в пылу революции на такие нюансы мало кто обращал внимание — пропаганда преследовала конкретную цель, вешая ярлыки и запугивая обывателя только что свергнутым царизмом.

Впоследствии понятие «белые» в значении «контрреволюционеры» устоялось и активно использовалось для обозначения всех организаций, в отношении какой бы революции они ни выступали противниками и каких бы взглядов ни придерживались. Так, кроме собственно Белого движения — Добровольческой армии, в ходу были понятия «белофинны», «белоказаки» и т.д., при том, что это были совершенно разные политически, организационно и по декларируемым целям силы.

По большому счёту к восстановлению монархии не стремилась никто из них, но одно дело — рациональное знание, и совсем другое — военная пропаганда. А потому, как известно, «Белая армия и Чёрный барон» снова готовили нам царский трон.

Эти нюансы в трактовках терминов нужно иметь в виду, рассматривая дальнейшие события. Для ранних советских источников, особенно для средств массовой информации и пропаганды, «белые» — это понятие обобщающее. С другой стороны, для эмигрантских источников, сосредоточенных на истории армии Корнилова, Деникина и Врангеля, принявшей определение «белые» как самоназвание (в трактовках «чистоты помыслов», например) это практически исключительно Добровольческая армия. Наконец отметим, что в позднесоветской массовой истории эти трактовки практически слились, де-факто вытеснив все остальные стороны конфликта, кроме условных красных комиссаров и не менее условных белых офицеров. К тому же пропагандистский штамп про царский трон стал восприниматься как непреложная истина, в результате чего многие перестроечные ряженые «белогвардейцы», маршировавшие по улицам с портретами Николая II, испытали острый когнитивный диссонанс, добравшись, наконец, до мемуаров своих кумиров и выяснив, что монархисты в Добровольческой армии подвергались преследованиям и репрессиям.

* * *

Однако вернёмся к оценке сил, вовлечённых в противостояние Гражданской войны. Как уже упоминалось, оно было подчас совершенно противоположным идеологически, организационно и даже по подданству. Все эти силы в ходе вооружённого конфликта вступали во взаимодействие, заключали союзы, оказывали друг другу поддержку или враждовали. Подчас патриотически настроенное белое офицерство, чьей главной идеей была единая и неделимая Россия и верность союзническим обязательствам — война с Германией до победного конца, — с радостью принимало помощь от немцев. Одновременно другая часть Белого движения вела войну с националистами окраин. Расквартированные в Финляндии ещё не демобилизованные части царской армии вступили в борьбу с белофинами, многие из них встали под знамёна Красной гвардии и затем влились в Красную армию. Правительства социалистов возникали в результате бунта иностранных частей, расквартированных в России, левые эсеры пытались повернуть отряды ВЧК и Красной армии против большевиков и т.д. и т.п.

«Независимые» государства на западной границе создавали свои национальные армии, но и сами эти «государства» являлись для «белых» частей базой, на которую всегда можно было опереться, при необходимости отступить для отдыха или перегруппировки. Так, Юденич и его Северо-западная армия использовали Прибалтику в качестве плацдарма для походов на Петроград. Кстати, в Северо-западной армии воевал уже знакомый нам донской атаман, царский генерал Краснов, судьба которого как будто является олицетворением хаоса Гражданской войны в миниатюре. В октябре 1917 года под флагом Временного правительства он вместе с Керенским вёл войска на Петроград. Отпущенный Советами под честное слово — вернулся на Дон, где заключил военный союз с Германией, Здесь, поначалу, его отношения с «добровольцами» Деникина не сложились — как из-за сепаратистских настроений, так и из-за союза с оккупационным командованием. Однако впоследствии Донская армия Краснова влилась в Вооружённые силы Юга России, затем Краснов воевал в Северо-Западной армии, в 1920 году эмигрировал. Во время Великой Отечественной войны перешёл на сторону фашистов.

 

7. Интервенция и роль иностранных государств во внутрироссийском конфликте

Весной 1918 года началась военная интервенция стран Антанты. Эта сила, будучи формально внешней, очень быстро и глубоко увязла в конфликте Гражданской войны. Представитель Великобритании в России Р. Локкарт впоследствии вспоминал о тех изменениях, которые происходили от первых месяцев революции ко временам обострения противостояния, и о той роли, которую сыграли союзники в этом обострении: «Петербургская жизнь носила в те недели (первые послереволюционные недели — Д.Л.) довольно своеобразный характер. Той железной дисциплины, с которой правят ныне большевики, не было тогда ещё и в помине. Террора ещё не существовало, нельзя было даже сказать, чтобы население боялось большевиков. Газеты большевистских противников ещё выходили, и политика Советов подвергалась в них жесточайшим нападкам… В эту раннюю эпоху большевизма опасность для телесной неприкосновенности и жизни исходила не от правящей партии, а от анархистских банд…

Я нарочно упоминаю об этой первоначальной стадии сравнительной большевистской терпимости, потому что их последующая жестокость явилась следствием обострённой гражданской войны. В гражданской же войне немало повинны и союзники, вмешательство которых возбудило столько ложных надежд… Нашей политикой мы содействовали усилению террора и увеличению кровопролития».

6 марта английский десант высадился в Мурманске под предлогом защиты порта и края от германской агрессии. 2 августа 1918 года в Архангельске началось антисоветское выступление, подготовленное местной офицерской организацией. На помощь восставшим высадился английский десант численностью в 2 тысячи человек.

В результате «освобождения» Мурманска и Архангельска была образована Северная область со своим правительством, где прочные позиции занимали правые эсеры во главе с Н.В. Чайковским. Здесь немедленно началось формирование собственной армии, однако местное крестьянство заняло нейтральную, либо враждебную позицию по отношению к интервентам и «правительству». С началом же мобилизации регион охватила партизанская война. На Севере к тому моменту были сосредоточены английские, американские, французские и итальянские части.

На Дальнем востоке разворачивалась интервенция японских и американских войск. 5 апреля в результате провокации — в ответ на убийство двух японских граждан на берегу, — японский десант высадился во Владивостоке. Через некоторое время он вернулся на корабли — Америка противилась усилению Японии в регионе, требуя дополнительного согласования действий союзников. Но уже 6 июля Антанта объявила Владивосток «международной зоной» и приступила к высадке в нём крупных коалиционных воинских подразделений, основную массу которых составили японские (70‑75 тыс. чел.) и американские (10‑12 тыс. чел.) солдаты.

К январю 1919 года численность войск интервентов только в Сибири и на Дальнем Востоке составляла до 150 тысяч человек. Кроме того эскадры союзников стояли в Новороссийске, в Одессе, в Крыму, британские войска высадились в Баку, Батуме, вошли в Туркестан.

Вместе с тем широкого участия в столкновениях Гражданской войны иностранные войска не принимали. Антанта в борьбе с Советами сделала вполне прагматичную ставку на «белых», оказывая им серьёзную дипломатическую, финансовую, военно-техническую помощь, в том числе осуществляя прямые поставки вооружений. Так, Деникин получил от союзников свыше 380 тысяч винтовок, около 3 тысяч пулемётов, только в 1919 году — 217 орудий, 100 танков и бронемашин, 194 самолёта, 1335 автомашин. Колчаку было передано около 400 тысяч винтовок и свыше 1000 пулемётов. В Белую армию были направлены тысячи иностранных специалистов — только английских около 2 тысяч.

При этом абсурдным было бы полагать, что Антанта в России действовала бескорыстно, руководствуясь высокими идеалами помощи восставшим в деле восстановления «законной власти». Сохранились донесения французской военной миссии в Петрограде Второму бюро французского генштаба, в которых ещё с весны 1917 года ведётся речь о разделе богатств России между западными державами. Причём французские представители бьют в набат: Британия с молчаливого согласия Временного правительства «с прицелом на будущее» уже прибирает к рукам «все крупные лесные и рудные концессии». А потому французскому правительству пора поторопиться, пишут представители, предлагая составить список того, в чём Франция может быть заинтересована на территории России.

Чуть позже, уже в ходе подготовки к интервенции, страны Антанты официально разделили сферы влияния на территории нашей страны. 10(23) декабря 1917 года было заключено англо-французское соглашение, согласно которому в зону Великобритании вошли Кавказ и казачьи области, в зону Франции — Бессарабия, Украина и Крым. Сферой интересов США и Японии считались Сибирь и Дальний Восток.

Впрочем, и само снабжение Белой армии было отнюдь небескорыстным. Вооружения и техника поставлялись «добровольцам» в долг. В. Владимирский в работе «К истории финансирования белого Юга (1918‑1920)» приводит такие факты: «В мае 1919 г. на вооружение и обмундирование армий Деникина правительство Англии предназначило 1 млн ф. ст. Летом эти военные материалы были доставлены. В счёт этого же финансирования прибыли также самолёты с английскими инструкторами и обслуживающим персоналом. Осенью последовали дополнительные ассигнования: 7 октября на военное снабжение армий Деникина Кабинетом министров было предусмотрено 3 млн ф., а на следующий день парламент согласился предоставить в распоряжение Деникина снаряжение ещё на сумму до 14 млн фунтов».

Далее исследователь приводит о многом говорящую цитату: «Так 24 октября 1919 г. Е.В. Саблин сообщает С.Д. Сазонову из Лондона в Париж: «Узнаю из доверительного источника, что Черчиллю удалось провести через Кабинет <министров> ассигнование генералу Деникину <для> военного снабжения всех видов, в общей сложности до четырнадцати миллионов фунтов, с правом, однако, уделения некоторой части и генералу Юденичу. Говорят, что это последняя попытка снабжения нас в кредит».

Впоследствии известное изречение «Заграница нам поможет» было обыграно в советской литературе в юмористическом ключе, но факты игнорировать невозможно. Глава британской военной миссии при Колчаке генерал Альфред Нокс в октябре 1919 года заявлял: «Английские офицеры помогли и продолжают помогать при обучении более 1.500 молодых русских офицеров и такого же количества унтер-офицеров. Далее, наша помощь выразилась в посылке громадного количества военного материала в Сибирь. Хотя это количество меньше того, которым Великобритания снабдила Деникина, мы доставили в Сибирь сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни орудий и тысячи пулемётов, несколько сот тысяч комплектов обмундирования и снаряжения и т.д. Каждый патрон, выстреленный русским солдатом в течение этого года в большевиков, сделан в Англии, английскими рабочими, из английского материала, доставленного во Владивосток английскими пароходами».

Уже в силу этих поставок гипотетическое «белое» правительство России, победи оно, было бы вынуждено платить и платить — за вооружения, в избытке которых западные страны по окончании Первой мировой войны больше не нуждались, благодаря чему и сливали его в Россию — с огромным удовольствием. Известна цифра официальной задолженности только деникинцев правительству Великобритании к осени 1919 г. Её неоднократно приводили газеты Юга. Она составляла 40 млн фт. ст., без учёта долгов по торговым операциям.

Прямое вмешательство Антанты в дела России, ставка на одну из сторон Гражданской войны, поддержка этой стороны в конфликте, в том числе и прямая военная — значительно усугубили накал противостояния 1918‑22 годов. Именно об этом говорил Р. Локкарт в своих воспоминаниях. При этом масштабы иностранного вмешательства, размеры военной помощи «белым» вряд ли позволяют однозначно называть войну исключительно внутренней, и даже в полной мере «гражданской» — в классическом понимании этого термина.

Ленин, анализируя в 1919 году происходящие события, прямо говорил, что главным врагом Советской республики выступил «всемирный империализм», который «вызвал у нас, в сущности говоря, гражданскую войну и виновен в её затягивании». Сегодня эти слова почему-то оказались забыты.

 

8. Чехословацкий корпус как фактор войны и революции

Мятеж Чехословацкого корпуса в конце мая 1918 года, охвативший огромную территорию от Урала до Владивостока, рассекший страну вдоль на две неравные части — ещё один значительный фактор Гражданской войны. Выступление чехословаков способствовало созданию целого ряда антисоветских правительств и, фактически, обозначило черты фронтального этапа противостояния. Но мятеж — лишь заключительный аккорд четырёхлетнего пребывания в России корпуса, сама история которого является очередным очень важным срезом революции и Гражданской войны.

Противоречия в Австро-Венгрии и попытки России сыграть на них. Создание корпуса

Ещё до начала Первой мировой войны в среде чешской и словацкой интеллигенции чётко обозначилось антиавстрийское, антантофильское направление, внутренне, однако, неоднородное. Часть его руководствовалась идеями панславизма, тяготела к Российской империи, с ней связывая надежды на выход из-под владычества Габсбургов. Другое направление, представленное чешскими и словацкими группировками и партиями буржуазно-либеральной направленности, тяготело к западным союзникам России.

Соответственно разделялись и направления иммиграции. Центр западнической мысли — Чехословацкий национальный совет во главе с Т. Масариком, располагался во Франции, славянофильской — целый ряд национальных кружков и организаций, объединённых позже в Союз чехословацких обществ, — в России.

С началом Первой мировой войны чехословацкие организации развернули в РИ бурную деятельность под лозунгами «освобождения и объединения Россией всех славян», чтобы «свободная и независимая корона святого Вацлава засияла в лучах короны Романовых». В числе прочих инициатив была озвучена и идея создания национального вооружённого формирования, тем более привлекательная, что успешно начатое наступление русских войск на Юго-Западном фронте открывало перспективы занятия чешских земель и Словакии.

В этой связи начальник штаба Верховного главнокомандующего в августе 1914 года писал: «Формирование означенных частей производится главным образом из политических соображений, имея в виду, что при действиях наших войск в пределах Австрии части этих войск разобьются на отдельные партии, дабы встать во главе чешского движения против Австрии».

Будущий Чехословацкий корпус вначале формировался на добровольных началах из подданных Российской империи чешской и словацкой национальностей и иммигрантов (к осени 1914 года он, правда, насчитывал всего 903 человека). В списке задач подразделения значились разведка и агитация. На последнем поприще чехословакам удалось достигнуть определённых успехов, так, весной 1915 года на сторону русских войск перешли два батальона 28-го Пражского полка, а в дальнейшем — значительное число солдат 18, 21, 36 и 98 полков австро-венгерской армии.

Впоследствии набор в чехословацкие вооружённые формирования в России было решено вести из австро-венгерских военнопленных, агитацию которых взял на себя Союз чехословацких обществ.

Вербовщики, по воспоминаниям современников, встречая в распределительных лагерях только что попавших в плен чехов и словаков, «в чёрных красках рисовали тяжёлые условия лагерной жизни и в розовых тонах расписывали свободу, благополучие и изобилие, существующие в дружине, являвшейся частью русской армии».

Однако, несмотря на действительно тяжёлые условия в лагерях (нарастающая разруха, естественно, докатывалась и до военнопленных), значительного успеха эта агитация не имела. Из десятков тысяч пленных, проходивших распределение в 1916 году, как констатируют очевидцы, в чехословацкое военное формирование записывались сотни. Сказывалось множество факторов, не самый последний из которых — только что чудом уцелевших на фронте людей снова призывали отправиться в окопы. Кроме того, отнюдь не все чехи и словаки были идейными борцами, многих останавливали моральные и юридические нюансы перехода на сторону противника, а также последствия, которые грозили им и их семьям в Австро-Венгрии.

Февраль. Крах монархического Союза, участие корпуса в «крестьянской войне»

Февральская революция нанесла серьёзнейший удар по монархическому центру Союза, посеяв в движении раскол. Начался делёж власти между чехословацкой интеллигенцией, придерживающейся пророссийских взглядов, и её западническими оппонентами. В конце марта в Москве и Киеве состоялись совещания оппозиционных Союзу групп, которые заявили о необходимости признать Чехословацкий национальный совет единственным руководящим органом. Существенную роль сыграл визит в Петроград Масарика и его переговоры с военным руководством и Временным правительством. Уже в мае в инструкции Генштаба говорилось: «единственным представителем в России чешско-словацкого народа по всем делам… является… отделение Чешско-словацкого национального совета, заменившее Союз чешско-словацких обществ в России». Русская карта в политическом руководстве чехословаков была бита.

Политические баталии, сотрясавшие страну, сказались на чехословацком национальном соединении в значительно меньшей степени, нежели на других частях действующей армии. С одной стороны «демократизация», проводимая Временным правительством, хоть и коснулась части, но лишь по касательной. Солдатские комитеты и суды, созданные весной, уже летом были ликвидированы офицерами при участии политических руководителей Национального совета. С другой стороны, существенный отпечаток наложили сами принципы формирования подразделения. Для перешедших на сторону России в ходе войны частей Австро-Венгерской армии и для взявших в руки оружие военнопленных пути назад уже просто не было, им оставалось лишь воевать. Окружающая политика никакого отношения к их статусу не имела.

Во время июньского наступления подразделениями чехословаков заткнули дыру, образовавшуюся на участке Юго-Западного фронта у местечка Зборов — ранее ряд полков самовольно ушёл из окопов, отказавшихся идти в атаку. В ходе боя чехословаки показали хорошую по сравнению с другими подразделениями боеготовность, взяв три линии окопов противника.

Осенью 1917 года, с началом «крестьянской войны» за землю, корпус, как наиболее дисциплинированное воинское подразделение, был брошен на подавление «аграрных беспорядков» на Украине — в тылу Юго-Западного фронта. Так, 2-й полк участвовал в карательной экспедиции против крестьян Полонного, чехословацкий батальон совместно с казаками участвовал в подавлении восстания крестьян и солдат, захвативших имение князя Сангушко в Славутиче. В дальнейшем все чехословацкие части принимали участие в подавлении выступлений, охраняли помещичьи имения и т.д.. Доходило до того, что, как следует из сообщения, полученного филиалом Чехословацкого национального комитета, в связи с «беспорядками, вызванными русскими солдатами 25‑26 сентября в местечке Полонное», командир 1-й чехословацкой дивизии был назначен начальником гарнизона и ему было вменено в обязанность «подавлять всякие могущие возникнуть в будущем беспорядки силой».

Реагируя на эти события, российский филиал Чехословацкого национального совета просил, чтобы «чехословацкие воинские части использовались только для подавления беспорядков, угрожающих безопасности имущества, в случаях крайней необходимости и при условии, что под рукой нет русских воинских частей, но чтобы они не использовались для подавления беспорядков, возникающих на политической почве».

Октябрь. За войну и Временное правительство, за войну и за Раду

С началом Октябрьской революции Национальный совет поспешил выступить с заявлением, в котором выражал полную поддержку Временному правительству: «В грозные минуты… мы — на стороне тех, кто вместе с союзниками борется за доведение настоящей войны до такого конца, который искупил бы все принесённые до сих пор жертвы… Помятуя, что внутренние беспорядки являются лучшим союзником германского насильника… мы готовы поддержать законное Временное правительство…».

Действительно, для чехословаков, оказавшихся в результате большой внешнеполитической игры в составе русской армии, только продолжение войны до победного конца означало бы — в понятиях высокой политики — независимость чешских и словацких земель, а в простых понятиях — обретение хоть какого-то позитивного статуса. Канули в Лету надежды 1914 года на скорый захват чешских и словацких земель, канула в Лету империя, дававшая гарантии, исчез даже агитировавший в корпус Союз. Людям уже просто нечего было терять.

Российский филиал Чехословацкого национального совета подписал с местными представителями Временного правительства соглашение, согласно которому войска корпуса, «оставаясь на стороне поддержания полного спокойствия и порядка», должны были «содействовать всеми средствами сохранению всего, что способствует продолжению ведения войны…».

Штаб Юго-западного фронта уже 27 октября бросил части корпуса на подавление восстания в Киеве. Выведены чехословаки из города были лишь после бегства штаба 31 октября (13 ноября) — 1 (14) ноября.

В октябрьские дни части корпуса использовались не только в Киеве. Рота 2-го полка разоружила поднявший восстание гарнизон Белой Церкви, батальон 1-го полка охранял штаб 11 армии в Староконстантинове — от ненадёжных русских и украинских частей.

Однако дальнейший приход к власти Центральной рады поставил корпус в сложное положение. С Временным правительством Национальный совет был связан обязательствами и договорами. В новой же ситуации под вопросом оказался не только правовой статус, но даже и вопросы снабжения.

В этой ситуации Национальный совет заключил соглашение теперь уже с Центральной радой, — по нему корпус должен был совместно с украинскими войсками выступать на фронте Первой мировой войны против австро-германских сил. В случае же выхода Украины из войны Рада обязалась предоставить чехословакам право «свободного, однако без оружия ухода из пределов Украины». Отдельный параграф договора гласил: «Чешско-словацкое войско может быть также использовано для поддержания общественного и административного порядка на территории Украинской народной республики».

Этим, по преимуществу, корпус и занимался до нового установления Советской власти на территории Украины — выполнял полицейские функции. Так, зимой 1917-18 гг. подразделения 6-го чехословацкого полка усмиряли крестьянские волнения в деревнях Дубровке и Мамаевке, а также «своей решительностью воспрепятствовали большевистской банде провести беспорядки» в Пирятине, за что получили благодарность командования. Рота 1-го полка расстреляла сопротивлявшихся реквизициям крестьян деревень Иванково и Котельня, батальон 4-го полка сражался с «большевистскими отрядами» в Сербиновке, 2-й полк — в районе Чуднова-Волынского, 9-й полк подавил демонстрацию в Житомире и т.д. С началом восстания в Киеве два полка чехословаков вновь были направлены в город для подавления выступления.

Тем временем Национальный совет, понимая всю шаткость положения на Украине, предпринимал отчаянные усилия для обеспечения корпусу более надёжных правовых гарантий. Масарик рассматривал возможность переброски чехословаков на Дон для соединения с Алексеевым и Корниловым, переброску корпуса на Румынский фронт (вариант считался ненадёжным, так как Румыния не могла выдержать напора Центральных держав), а также эвакуацию корпуса из России. Масарик говорил: так как судьба корпуса связана с Антантой, в случае выхода России из войны единственное решение — это отправка во Францию. С французским правительством велись активные переговоры, которые увенчались успехом 9 января 1918 года — Масарик получил извещение о признании корпуса автономной частью французской армии с постановкой его на полное содержание.

Это позволило Национальному совету сразу после нового установления Советской власти на Украине заявить, что чехословацкие части находятся под правовой защитой Франции и провозглашают «вооружённый нейтралитет».

Бегство корпуса

Переход в наступление германских войск после срыва брестских переговоров поставил Национальный совет и корпус перед альтернативой — или вместе с Советами сражаться против оккупантов, или уходить с территории Украины. 18 февраля Масарик впервые определённо заявил, что им и французскими диппредставителями окончательно решён вопрос о переброске корпуса во Францию через Владивосток. Причём по пути, в Омске, планировалось начать создание из военнопленных второго чехословацкого корпуса — такую идею чехословацкие политики лелеяли ещё до Февральской революции, но их инициативы тормозили российские власти.

О причинах эвакуации 40-тысячного корпуса именно через Владивосток Масарик пояснял следующее: «На Мурмане дорога не в порядке, Архангельск замёрз до мая». Такое объяснение не выдерживает никакой критики, даже если допустить, что железная дорога на Мурманск действительно была не в порядке. Достаточно сопоставить двухмесячное ожидание навигации в Архангельске (большую часть которого корпус всё равно проведёт в эшелонах) и последующий морской путь в Европу — с движением через всю страну до Владивостока и морским путешествием «вокруг света». Скорее всего, такой выбор был обусловлен вполне прагматичным желанием французских властей потянуть время в условиях крайне нестабильной ситуации, имея под рукой в России боеспособное 40-тысячное вооружённое формирование, которое в перспективе должно было удвоиться в Омске. Кстати Масарик заявлял, что для формирования второго корпуса хватит 2‑3 месяцев.

Однако Украину ещё нужно было покинуть. На прямой вопрос советского украинского руководства, будут ли чехословаки поддерживать Красную гвардию в борьбе с немцами, руководство корпуса ответило положительно, но одновременно, под предлогом соединения частей, начало отвод войска за Днепр. Отвод войск продолжался и далее, под разными предлогами. Так, приказ по 2-й дивизии от 28 февраля пояснял, что «перед австро-германскими войсками идут украинские части и таким образом события всё ещё носят характер гражданской войны».

В начале марта на переговорах перед представителями корпуса был поставлен принципиальный вопрос — считают ли они по-прежнему немцев и находящихся с ними в союзе сторонников Рады противниками, и будут ли с ними сражаться. Чехословаки ответили, что противниками считают немцев, а в отношении Рады намерены соблюдать нейтралитет. В этой связи советское руководство потребовало от командования корпуса немедленного разоружения, не желая терпеть на своей территории нейтральную вооружённую силу. Это требование было проигнорировано.

9 марта Чехословацкий национальный совет, ранее выступавший за войну до победного конца, принял решение «откровенно и энергично» заявить Советам, что поскольку австро-германские войска оказывают «лишь помощь Центральной раде» и речь идёт о борьбе за власть, чехословацкий корпус отказывается принимать участие в развернувшейся борьбе.

Подобного рода лавирование продолжалось вплоть до сосредоточения частей у крупных железнодорожных узлов. Далее началась собственно эвакуация: «самовольно захватывая железнодорожные станции, подвижной состав, продовольствие и боеприпасы, бесконтрольно пользуясь телеграфной связью, чехословацкое командование стало грузить части 2-й дивизии, одновременно готовя железнодорожные эшелоны для 1-й дивизии». Только 6-й полк захватил 27 локомотивов и около 300 вагонов, 7-й полк — 25 локомотивов и 549 вагонов.

Так формировались эшелоны, впоследствии растянувшиеся по всей Транссибирской магистрали.

Попытка разоружения

Оказавшись на территории Российской Советской республики следующий во всеоружии (в том числе с артиллерийскими орудиями) корпус действовал ровно так же, как на Украине — захватывал составы, продовольствие, фураж в ходе своего продвижения к Волге и Уралу. В конце марта из Воронежа сообщали, что части корпуса загромоздили железнодорожный узел Купянск, парализовав сообщение. Нарком путей сообщения телеграфировал в СНК, что на станции Бобров вооружённые чехословаки забрали себе паровоз почтового поезда. В Лукашевке части корпуса захватили тысячи тонн продовольствия и фуража. Советскому правительству поступало множество телеграмм о насилиях, чинимых чехословаками над местными жителями.

Командование Московского военного округа предложило местным Советам остановить и разоружить части корпуса. Председатель Пензенского совета Кураев распорядился впредь не пропускать эшелоны чехословаков до согласования вопросов их продвижения. В ответ к Кураеву с вооружённым конвоем явился командир 2-й чехословацкой дивизии генерал русской службы Подгаецкий и угрожал его повесить.

24 и 25 марта в Пензе, в связи с остановкой эшелонов, прямо в вагоне поезда состоялось заседание филиала Чехословацкого национального совета, обсуждавшего требование Советов о сдаче оружия. После продолжительных споров был принят компромиссный вариант — на соглашение с советским правительством пойти, но потребовать сохранения части оружия для самообороны и несения караульной службы.

26 марта по поручению СНК Сталин телеграфировал в Пензу о том, что предложения чехословацкого корпуса советским правительством принимаются: «Чехословаки продвигаются не как боевая единица, а как группа свободных граждан, везущих с собой известное количество оружия для самозащиты от покушений контрреволюционеров (на 1000 человек 100 винтовок и 1 пулемёт)». Пензенскому Совету поручалось принять вооружения, назначить на эшелоны комиссаров для сопровождения до Владивостока, Советам на местах, по мере следования, предписывалось проводить контрольные осмотры эшелонов на предмет соблюдения договорённостей.

Однако в дальнейшем, при осмотрах в Самаре, Сызрани, Челябинске, Омске, уполномоченные Советов раз за разом обнаруживали в эшелонах значительно больше оружия, чем было предусмотрено — в том числе ручные и тяжёлые пулемёты, гранаты и т.д. Позже генерал Р. Гайда в своих мемуарах признавал, что большую часть оружия чехословаки утаивали.

Почему корпус столь активно противился разоружению ранее и утаивал оружие даже после достижения договорённостей с советским правительством, не считаясь с возникновением в пути неизбежных инцидентов в ходе контрольных осмотров? Ответ на этот вопрос даёт письмо (от 31 марта 1918 года) секретаря Чехословацкого национального совета И. Клецанды из Москвы филиалу Нацсовета, перемещавшегося в эшелоне по пути во Владивосток. В нём, «только для информирования с просьбой об абсолютной конфиденциальности» сообщались полученные из «достоверных источников» сведения о различных вариантах свержения советской власти, ожидаемого московским подпольем в ближайшее время. Далее Клецанда писал, что намерен завтра пойти к англичанам, чтобы выяснить, «…как обстоит дело с английским десантом в Архангельске и считаются ли они с активной или пассивной поддержкой возможной реконструкции правительства». По мнению Клецанды, чехословацкие вооружённые силы могли бы сыграть существенную роль и «помочь новому правительству». В этой связи он призывал ни в коем случае не разоружаться, так как присутствие чехословацких вооружённых сил в Сибири означало бы чрезвычайно много «и для дальнейших действий союзников», и для «пользы России».

Мятеж

Царивший в стране транспортный хаос сыграл злую шутку как с чехословаками, так и с Советами. Поезда постоянно и по многу дней стояли на станциях. К маю эшелоны корпуса растянулись по всей Транссибирской магистрали от Пензы до Владивостока, то есть на протяжении около 7000 км. Среди солдат началось брожение, по эшелонам поползли слухи, что Советы умышленно препятствуют эвакуации.

Прологом мятежа послужил так называемый «челябинский инцидент». 14 мая на путях в городе встретились эшелоны корпуса и состав с австро-венгерскими военнопленными, возвращавшимися домой по условиям Брестского мира. Видимо, это взрывоопасное соседство сопровождалось многочисленными стычками. Достоверно известно об одной — подробно описанной в материалах следственной комиссии. К военнопленному Иогану Малику несколько раз подходили чехословацкие солдаты и уговаривали его, как своего земляка, вступать в корпус. Услышав в ответ категорический отказ и заявление, что он едет на Родину, солдаты стали плевать в него и угрожать всем военнопленным, заявляя, что ещё посмотрят, как они уедут.

Вследствие ли перепалки, или по другим причинам, из окна уже отходящего состава с военнопленными была брошена на платформу чугунная ножка от печки. Она попала в голову чешскому солдату Ф. Духачеку, который потерял сознание. В ответ бойцы корпуса остановили эшелон, отцепили от него три вагона с пленными, вывели их на пути и начали избивать. Девять человек получили ранения, а Иогана Малика зверски убили.

Расследование этого инцидента одновременно взяли на себя чехословацкое командование и специально созданная комиссия Челябинского Совета. 17 мая, закончив опрос свидетелей и определив круг подозреваемых, комиссия задержала десятерых чехословацких солдат. Командование эшелонов 3 и 6 полков, стоящих на станции, немедленно направило в Совет делегацию с требованием их освобождения. Не дожидаясь ответа, вооружённые винтовками и пулемётами солдаты полностью заняли вокзал, арестовали коменданта и двинулись к центру города, где разоружили Красную гвардию, захватили арсенал, военный комиссариат, перерезали телефонную линию.

Не располагая никакими силами для противодействия, Челябинский Совет был вынужден освободить арестованных.

В Москву сообщения о вооружённом выступлении чехословаков поступили между 17 и 20 мая. В столице, до выяснения всех обстоятельств случившегося, были задержаны заместители председателя российского филиала Национального совета П. Макса и Б. Чермак. Разъяснив им сложившееся положение, Советы потребовали отдать войскам корпуса приказ немедленно без всякого исключения сдать всё оружие. Такой приказ был отдан 21 мая и телеграфирован филиалу Нацсовета и командованию корпуса в Челябинск (телеграф в городе контролировали чехословаки).

В Челябинске в это время, не в самой спокойной обстановке, открылся съезд чехословацкого корпуса. Его созыв готовился несколько месяцев, так что открытие просто совпало с инцидентом. Однако это совпадение развязало руки находящемуся в эшелонах командованию и политическому руководству корпуса. Распоряжению о сдаче оружия было решено не подчиняться, продолжать движение корпуса во Владивосток, при необходимости — применяя вооружённую силу.

Филиал Национального совета, формально связанный соглашениями с советским правительством, было решено ликвидировать, избрав новый руководящий орган — Временный исполнительный комитет (ВИК). Координация практических действий корпуса была возложена на Военный совет.

На телеграмму Максы и Чермака о сдаче оружия корпус телеграфировал: «Съезд избрал Исполнительный комитет для руководства передвижением. Не издавайте приказов, они не будут приниматься во внимание». В телеграмме, адресованной Совету народных комиссаров, говорилось, что так как советское правительство не может обеспечить свободный и безопасный проезд корпуса через свою территорию, корпус решил оружия не сдавать.

23 мая Военный совет два эшелона направил на взятие Омска, частям корпуса в Мариинске телеграфировал шифрованный приказ немедленно взять город под свой контроль, аналогичные телеграммы были разосланы на другие станции, где стояли эшелоны корпуса. Также с приказом были разосланы курьеры.

25 мая исполком мариинского Совета успел телеграфировать (телеграмма отправлена в 7:35 утра): «(В) Мариинске два эшелона чехов, стоявшие (на) стоянке, разоружили проходивший партизанский отряд… Наступают на город. Все Советы просим слать немедленно революционные отряды. Исполнительный комитет с Красной Армией и частью партизанским отрядом, переправившись через реку Кию, задерживает наступление. Шлите все, ибо это вызов Советской федеративной республике».

26 мая чехословаки захватили Новониколаевск, 29 мая Пензу, 30 мая Сызрань, 31 мая Томск, 7 июня Омск, 8 июня Самару, 18 июня Красноярск. Столь быстрое развитие мятежа объясняется тем, что у Советов, фактически, отсутствовали силы, способные противостоять выступлению. На 20 мая общая численность отрядов Красной армии и Красной гвардии в Советской республике составляла 294 821 человек, из них вооружены были 198 тысяч человек. В Приволжском, Приуральском и Сибирском военных округах, охваченных мятежом, численность красноармейцев и красногвардейцев составляла, примерно, 62 тысячи бойцов, из них вооружены были лишь 27 тысяч.

К тому же красные войска были плохо обучены, рассредоточены по территориям, действуя против Дутова, Краснова, сибирского атамана Семёнова и др., в то время, как неплохо вооружённый (а после занятия арсеналов и захвата эшелонов с оружием — и отлично вооружённый) 40-тысячный чехословацкий корпус являлся обстрелянной фронтовой частью, а его силы были сконцентрированы на станциях непосредственно в городах. Так, челябинская группировка составляла 8 800 штыков, пензенская — 8 000, группа, шедшая на Иркутск (захватившая Новониколаевск, Томск) — 4 500 и т.д.

К тому же чехословаки действовали не в одиночку. Ещё на этапе перехода с Украины в Советскую Россию политическое руководство — Национальный совет — вошло в тесный контакт с эсеровскими организациями, через кооперативы которых договорилось обеспечивать снабжение частей корпуса по пути во Владивосток. Кооперативы же, как писал начальник личной канцелярии будущего командующего чехословацкими войсками в Сибири генерала Сырового И. Скацел, «именно потому, что от них зависело снабжение чехословацких эшелонов, сделали возможной пред нашим выступлением связь с антибольшевистскими организациями, главным образом офицерскими».

Фактор кооперации, через которую осуществлялось снабжение, не стоит недооценивать. По архивным данным, в начале 1918 года существовало около 3,5 тысяч кооперативных обществ с 10 миллионами членов и капиталом в 100 миллионов рублей. Находилась эта сеть под преимущественным контролем эсеровской партии и, что немаловажно, была теснейшим образом связана с западносибирским и восточносибирским антибольшевистским подпольем. Кооперативы осуществляли финансирование вооружённых дружин, отрядов, военных организаций численностью от нескольких сотен человек, как в Новониколаевеке, Барнауле, Семипалатинске, Красноярске, до полутора тысяч — как в Томске или 3 тысяч в Омске.

При захвате Мариинска и Новониколаевска части корпуса действовали совместно с боевыми дружинами правых эсеров, в Самаре — с офицерскими отрядами полковника Галкина, в Томске при приближении чехословаков подняла восстание офицерская организация.

И далее, действуя совместно с белогвардейскими отрядами, корпус занял 5 июля Уфу, 22 июля Симбирск, 25 июля Екатеринбург, 7 августа Казань. Совместно с Дутовым чехословаками был взят Оренбург.

Выступление Чехословацкого корпуса явилось главным факторов, обусловившим падение советской власти на территории Поволжья, Урала и Сибири летом 1918 года. При этом сами мятежные войска служили центром консолидации антисоветских сил. Итогом вооружённого выступления стало создание на захваченных территориях антисоветских правительств — эсеровских «Комуч» (Комитет членов учредительного собрания) в Самаре и «Уральского правительства» в Екатеринбурге, «Временного сибирского правительства» в Омске.

История пребывания Чехословацкого корпуса на территории России заканчивается в 1920 году, когда между командованием Красной армии и чехословаками было достигнуто соглашение о перемирии, сосредоточении во Владивостоке и эвакуации на Запад. Этому предшествовала долгая работа в корпусе социал-демократических агитаторов, в результате чего уже в декабре 1918 года части корпуса стали отказываться воевать на белогвардейском фронте, вышли из доверия, были отведены для охраны железных дорог.

Но в декабре 1919 года им пришлось охранять Колчака, которого они и выдали социал-демократам.

 

9. Политические партии: социалисты заключают союз с монархистами, кадеты из оборонцев становятся пораженцами

Российские политические партии в 1918‑20 гг. прошли путь от подпольных антисоветских организаций до формирования собственных правительств на освобождённых от Советов территориях, явившись, таким образом, определённой силой Гражданской войны. Рассмотрение политической истории конфликта, тем не менее, затруднено целым рядом факторов, среди которых — мобилизационная несостоятельность, а следовательно — несамостоятельность антагонистических большевикам сил в вооружённом противостоянии, а также и последовательная, по мере разрастания борьбы, деидеологизация, вплоть до стирания всяческих межпартийных различий.

Действительно, нигде в России антисоветские партии не смогли без посторонней помощи закрепиться у власти — ни сами по себе, ни в формате широкой коалиции. Последний же процесс — надпартийного объединения против общего врага — шёл очень активно, сотрудничество монархистов с республиканцами и социалистами принимало значительные масштабы, политические разногласия отодвигались на второй план ради конкретной цели.

Поэтому действительно сложно сказать, какой конкретно партии принадлежали те или иные решения, тот или иной «государственный строй». Хоть политическая дифференциация и вводилась советской историографией, и существует по сей день («правоэсеровские правительства» и т.д.), она в очень большой степени является искусственной.

Яркий пример — эволюция подпольных военно-политических антисоветских организаций.

В начале 1918 года в Москву, вслед за Советским правительством, стали перебираться и штабы антибольшевистских партий и групп. Первым подпольным контрреволюционным объединением стала так называемая «Девятка», история которой идёт ещё от Совещания общественных деятелей времён московского Государственного совещания августа 1917-го. В «Девятку» из этого совещания были делегированы три представителя полукадетско-полуоктябристского толка, к ним присоединились по три представителя от ЦК кадетской партии и торгово-промышленной общественности. Главную роль в ней играли бывший министр царского правительства А. Кривошеин, кадет, бывший «легальный марксист» и будущий идеолог «белого дела» П. Струве, член кадетского ЦК П. Новгородцев. «Девятка», стоявшая на политической и идеологической платформе корниловской программы, установила связь с Доном, Корниловым и Алексееввым, направляла туда людей и деньги.

Постепенно расширяясь, организация включила в свою орбиту Всероссийский Союз земельных собственников и ряд других монархистских групп. К весне 1918 года она называлась уже «Правый центр». Возглавляли его А. Кривошеин, П. Новгородцев, бывший член Государственного совета В. Гурко, товарищ министра внутренних дел Временного правительства С. Леонтьев.

Определённые изменения претерпела и идеология подполья, теперь в нём сильны были промонархические взгляды, что закономерно, если учитывать, что даже Конституционно-демократическая партия изначально выступала за конституционную монархию.

Этот момент, впрочем, не помешал руководству организации, расширяясь и далее, вступить в переговоры с наиболее крупной партийной силой страны — эсерами, преследуя цель объединиться «в межпартийной организации с несколькими представителями социалистических партий».

На тот момент считалось, что одна из главных причин триумфа большевиков коренилась в «партийном догматизме», «партийном разъединении» их противников. Отсюда следовал вывод: желательно блокирование всех антибольшевистских групп, создание под «национальным» флагом общего контрреволюционного фронта.

Как пишет активный участник Правого центра кадет Н. Астров в записке «Московские организации 1917‑1918 гг.», вначале была сделана попытка достичь соглашения между центральными комитетами партий. В переговорах с кадетской стороны участвовали Астров и Щепкин. Однако это соглашение не состоялось потому, что социалисты настаивали на признании верховной власти Учредительного собрания. В итоге, констатировав невозможность коалиционного объединения, переговорщики сошлись на возможности «соединиться персонально в союз… чтобы независимо от партийности осуществить общую задачу». Возникла новая подпольная организация — Союз возрождения России (или «Левый центр»). В него вошёл почти весь ЦК отколовшейся от эсеров Партии народных социалистов (энесов), правые эсеры, позднее в Союзе появились и меньшевики.

Вместе с тем в Левом центре была заметно представлена КДП, в том числе члены кадетского ЦК, бывшие министры Временного правительства Н. Кишкин и Д. Шаховской. Три кадета — Астров, Степанов и Щепкин — с согласия Правого центра и Союза возрождения являлись членами обеих организаций «с целью… согласовать действия той и другой в наиболее ответственные минуты».

Энес А. Титов сообщал на Дон Деникину, что в обеих организациях «признано необходимым особенно согласование в области военных вопросов, для чего и образовано совещание из представителей от Союза возрождения — генерала Болдырева, от Правого центра — адмирала Немитца и генерала Циховича».

Кстати, интересный факт — генерал В. Болдырев, командующий 5-й армией, ранее был арестован за отказ подчиниться Советской власти. Незадолго до описываемых событий, 2 марта 1918 года, он был освобождён из тюрьмы по амнистии. В дальнейшем активно участвовал в боевых действиях в рядах Добровольческой армии.

В результате возникновения тесно взаимосвязанных Правого и Левого центров в Москве, таким образом, сложился совершенно противоестественный тактический союз социалистических партий, стоявших на республиканской платформе, с буржуазной организацией, часть членов которой придерживалась корниловских, а часть — промонархических взглядов. Причём сами эти взгляды имели крайне специфические особенности — внутри Правого центра не было единства по вопросу антантофильской или прогерманской ориентации. Так, убеждённым сторонником германской ориентации был руководитель Центра А. Кривошеин. Он настаивал на необходимости «прямого призвания немцев и совершения при их помощи монархического переворота».

Германофильские настроения подпитывала «безболезненность» свержения Советов на Украине при помощи немецких войск. Астров писал: «Все чаще стали раздаваться речи, что Россию следовало бы лет на тридцать отдать в обучение Германии, что война с Германией была крупным недоразумением, что Германия естественная соседка с Россией, что союзники не выдержат напора Германии и никакой помощи русским в борьбе с большевиками не окажут. Германия же… готова низвергнуть власть Советов, только желает сделать это руками русских, которым окажет могущественную поддержку».

Сомнительная заслуга разработки подробного плана свержения большевиков в России с помощью Германии принадлежит лидеру кадетской партии П. Милюкову. По его собственным словам, он был «уверен если не в полной победе немцев, то во всяком случае в затяжке войны, которая должна послужить к выгоде Германии, получившей возможность продовольствовать всю армию за счёт захваченной ею Украины… На западе союзники помочь России не могут». При таком раскладе сил, полагал Милюков, немцам «самим выгоднее иметь в тылу не большевиков и слабую Украину, а восстановленную с их помощью и, следовательно, дружественную им Россию». Лидер кадетов надеялся «убедить немцев занять Москву и Петербург, что для них никакой трудности не представляет», и помочь образованию «всероссийской национальной власти».

В мае 1918 года в ходе обсуждения тезисов Милюкова состоялся знаменательный диалог — левый кадет В. Оболенский воскликнул: «Неужели вы думаете, что можно создать прочную русскую государственность на силе вражеских штыков? Народ вам этого не простит». На что Милюков «холодно пожал плечами»: «Народ? Бывают исторические моменты, когда с народом не приходится считаться».

Прогерманской ориентации придерживались также видные деятели кадетской партии, такие, как П. Новгородцев, С. Котляревский, Б. Нольде, В. Набоков. Их неожиданный крен в сторону от союзников по Антанте имел несколько иное объяснение: к 1918 году они, как отмечают исследователи, пришли к «выводу о чисто «потребительском» отношении стран Антанты и США к восточному партнёру, об их готовности воевать «до последней капли крови русского солдата». От «пораженчества» социалистов их позиция, таким образом, отличалась лишь выбором между двумя хищниками в пользу второго, тогда как большевики изначально говорили — позиция Германии в отношении России не менее «потребительская».

Другой политической линии придерживались проантантовски настроенные кадеты, делая ставку на восстановление «законной власти» при помощи союзной интервенции на территорию России. Здесь они полностью солидаризировались с представителями Союза возрождения, к примеру, генерал Болдырев разработал следующий план: воссоздать русскую армию в каком-либо районе (на востоке или на севере), предварительно защищённом союзническим десантом.

В итоге дискуссия расколола и кадетскую партию, и Правый центр, взамен которого был создан Национальный центр. В него, впрочем, вошло большинство членов старой организации, а кроме того, «для связи и контакта» правые эсеры и меньшевики — оборонцы.

Никуда, таким образом, не делась и странная связь кадетов и монархистов с социалистами Союза возрождения. Идеологические и политические противоречия, впрочем, отвергались в организациях в принципе. В письме кадета Степанова в московское отделение Национального центра говорилось: «При моём вступлении в Союз возрождения я заявил, что я монархист, и ставил вопрос о том, насколько это совместимо с моим пребыванием в Союзе». В этой связи энес В. Мякотин, председатель Союза возрождения, дал «вполне успокоительные разъяснения и сказал, что «различие оттенков политической мысли даже желательно». В свою очередь правление Союза «единогласно признало, что монархические убеждения Степанова не мешают ему продолжать работу в Союзе».

В дальнейшем подобная политическая неразборчивость уже не представляла собой чего-то из ряда вон выходящего. После Чехословацкого мятежа и установления на Волге, Урале и в Сибири «народных» правительств, подпольные организации направили в освобождённые от Советов регионы своих эмиссаров. Так, в Самару, где установилась власть право-эсеровского Комуча, выехал в качестве представителя от «социалистического» Союза возрождения России кадет Л. Кроль. Одновременно по поручению ЦК КДП он должен был установить контакты с губернскими комитетами своей партии с целью координации действий. Вскоре Кроль перебрался в Екатеринбург, где стал одним из руководителей недолго просуществовавшего Временного областного правительства Урала.

* * *

Осенью 1918 года многие члены антисоветского подполья перебирались в регионы, находящиеся под контролем чехословаков. В этой связи нельзя не упомянуть эпизод, связанный с отъездом в Уфу кадетов Н. Бородина и А. Клафтона. Сам Бородин устройство своего отъезда из Москвы называл «замечательно удобным и менее всего рискованным случаем легального выезда».

Дело в том, что в захваченной Уфе остались семьи видных большевиков, которые были взяты чехословаками в заложники. В обмен на их освобождение командование корпуса требовало отпустить ряд пленных чехословаков. ВЦИК сразу же стал подыскивать лояльных представителей буржуазии, которые смогли бы с полномочиями Красного Креста выехать в Уфу для переговоров. Выбор пал именно на Бородина и Клафтона, которые, однако, прибыв к чехословакам, составили для штаба корпуса «длинный список находившихся в заключении в Москве лиц разных партий». Этот список был передан в Москву по радио с требованием в обмен на семьи большевиков освободить не только пленных чехов, но и перечисленных лиц.

 

10. Социалистические антисоветские правительства Сибири, Волги, Севера

Мятеж Чехословацкого корпуса и интервенция Антанты расчистили путь для установления на захваченных территориях так называемых «народных» правительств, наиболее известны из которых самарский «Комуч» и Временное сибирское правительство в Омске. Об этих правительствах можно сказать, что ведущую роль в их формировании играли отодвинутые от власти в октябре эсеры, сами правительства формально являлись социалистическими. Однако по мере своей деятельности они всё больше склонялись вправо, к ликвидации советских завоеваний, восстановлению старых (часто дореволюционных) порядков, переходу от демократических методов управления к диктатуре. Как такая политическая и идеологическая трансформация стала возможна, чем была обусловлена и почему политическая партия социалистов-революционеров, вновь оказавшись у власти, не использовала свой второй шанс, так и не приступила к реализации программных установок, рассмотрим на конкретных примерах.

Между 26 и 31 мая 1918 года, в ходе мятежа Чехословацкого корпуса, в Новониколаевске и Томске заявило о себе первое из «народных» правительств — Сибирское. Во взятых чехословаками городах вышел из подполья и объявил себя легитимной властью так называемый Западносибирский комиссариат, действующий от имени Временного правительства автономной Сибири.

Это правительство, во главе с одним из лидеров сибирских эсеров П. Дербером, было сформировано ещё в январе 1918 года на подпольном заседании Сибирской областной думы, которая, в противовес Советам, заявила, что «вступает на путь верховной законодательной власти в свободной отныне автономной Сибирской республике». В состав выдвинутого думой кабинета вошли 20 министров, по преимуществу эсеры. Правительство, также действовавшее подпольно, уже через несколько дней переместилось из Томска в не контролируемую на тот момент Советами Читу, рассчитывая оттуда руководить антибольшевистским подпольем. Но вскоре Дерберу с частью министров пришлось перебраться на Дальний Восток, а к началу Чехословацкого мятежа он находился уже в Харбине.

В Томске для координации действий был оставлен Западносибирский комиссариат (ЗСК) из четырёх уполномоченных правительства. Он опирался на уполномоченных более низкого уровня, в том числе на лидеров кооперации. Эта структура в конце мая 1918 года и объявила себя полномочной властью.

На территории Западной Сибири также находились пятеро членов правительства Дербера, не отправившихся вслед за премьером в Читу и на Дальний Восток. Но их участие в работе подполья остаётся вопросом спорным, а дальнейшая деятельность — неоднозначной.

Первые недели легального существования ЗСК посвятил вопросами формирования аппарата правительства и выборам места его постоянной дислокации. Дело в том, что руководство боевых групп и эсеровских дружин сосредоточилось в уездном Новониколаевске, на железнодорожной станции (боевые действия, как мы помним, велись по преимуществу вдоль железнодорожных путей), в то время, как ряд уполномоченных осуществляли свою деятельность из Томска. Губернская столица, однако, при всех своих преимуществах, обладала существенным недостатком — удалённостью от Транссиба. В итоге именно Новониколаевск, как находящийся в центре событий, был избран местом базирования ЗСК.

Впрочем, осуществив переезд, члены комиссариата столкнулись с новой проблемой — кадровым голодом. Небольшой город просто не обладал достаточным числом управленческих и технических кадров для формирования аппарата правительства. Вскоре было принято решение о новом переезде — на этот раз в Омск, столицу бывшего Генерал-губернаторства. 12 июня специальная делегация комиссариата прибыла в город для решения кадровых и административных вопросов.

Всё это время продолжалась дискуссия о политической структуре власти. В эсеровских кругах были сформулированы три подхода к этой проблеме. Одни подчёркивали, что правительство Дербера, именем которого действовал ЗСК, есть правительство социалистическое, а не буржуазное: «Дербер, эсер, пользующийся широкой популярностью, не вошёл бы в предательское буржуазное правительство». Таким образом выдвигалась «мысль об однородно-социалистической власти в Сибири». Другие считали, что «все классы должны принять органическое участие в возрождении нации, а это возможно только в том случае, когда у власти будут стоять люди всех классов сибирского населения». Следовательно, «нужна Сибири в настоящий момент именно коалиционная власть». До боли знакомый спор летом 1918 года продолжался, как будто опыта всего 1917 года просто не существовало.

Впрочем, оставался третий вариант, способный, как казалось, разрешить сложившуюся коллизию. Его сторонники утверждали: нет ничего страшного в приглашении представителей буржуазии в правительство, но не в качестве партнёров по коалиции, а как «технических исполнителей».

Ясно, что такая позиция была наиболее популярна, позволяя с одной стороны разрешить кадровый вопрос, с другой — соблюсти положенный политес «ко всем классам» и с третьей — не вступать в формальную коалицию, связывая себя определёнными обязательствами.

Вообще, изучая события революции, не устаёшь удивляться упорным коалиционным стремлениям социалистических партий — вопреки всем фактам, опыту и доводам здравого смысла. Та же эсеровская партия, крупнейшая в России, имевшая до осени 1917 года неоспоримое большинство как в Советах, так и в местных Думах (Сибирская областная дума тому примером), обладала огромным кредитом народного доверия. Но вместо того, чтобы взять власть и приступить к государственным преобразованиям в соответствии со своей программой, раз за разом она влезала в коалиции с буржуазными партиями, вынужденная по итогам проводить в целом чуждую для себя политику. В 1917 году это оправдывалось соображениями о буржуазном характере революции, в 1918 в Сибири — уже патриотической риторикой про «возрождение нации», в котором должны принять участие «все классы». Эта полная благородного идеализма позиция упорно игнорировала простейший факт — раскол нации произошёл именно по классовому признаку, в 1918 году он достиг уже стадии войны. Эсеры упорно пытались добиться единства, совместив несовместимое — условного Шульгина, мечтающего говорить с толпой на языке пулемётов, и саму эту «толпу», вряд ли одобряющую идеи Шульгина.

Третий вариант — привлечение в правительство буржуазных политиков и управленцев в качестве «технических исполнителей», был компромиссным, но он наткнулся на лоббизм ультраправого крыла партии, которое само давно мечтало о пулемётах. В итоге «технический кабинет», собранный в Омске социалистами ЗСК, оказался практически полностью буржуазным, стоявшим на позициях куда правее эсеров — от монархических до корниловских. В него вошли кадеты, члены Омского военно-промышленного комитета, деятели частного капитала и т.д.

Формально «технические исполнители» подчинялись комиссариату, но на практике — уже 26 июня предприняли попытку перехватить власть. На совещании заведующих отделами было решено создать специальный орган, объединяющий «цензовых» специалистов — Административный совет Западной Сибири с полномочиями правительства.

Такой ход не на шутку встревожил эсеров. «Мы, Акмолинский губернский комитет партии социалистов-революционеров, — говорилось в эсеровском заявлении — всемерно протестуем против попыток введения бюрократического строя в пределах свободной Сибири… Мы знаем лишь коллегию уполномоченных Сибирского временного правительства, охраняющую полное народоправство и имеющую аппарат, восстанавливающий и укрепляющий народоправство, а не умаляющий его авторитета и власти».

Указание на дефицит легитимности Административного совета натолкнуло его членов на новую идею — создание полноценного кабинета из оставшихся в Сибири министров правительства Дербера. В этом случае Западно-сибирский комиссариат просто прекращал бы своё существование, передавая власть правительству из пяти членов.

Напомним, что под сомнение ставился сам факт работы этих министров в эсеровском подполье. В своё время они отказались выехать в Харбин для работы в правительстве. Выдвигаемого же на премьерский пост П.В. Вологодского часто характеризуют как человека нерешительного, да и в воспоминаниях он постоянно подчёркивает, что был захвачен ходом событий и являлся их жертвой. Исследователи не исключают, что это была лишь маска политика, но факт остаётся фактом.

23 июня министры получили одобрение на формирование кабинета от думских лидеров и 30 июня в накалённой атмосфере взаимных обвинений и завуалированных угроз состоялась передача власти от Западносибирского комиссариата Совету министров. Новое Временное Сибирское правительство было создано. Формально оно по-прежнему являлось эсеровским, но опиралось уже на совсем другие силы.

Отсюда и вопиющие противоречия в действиях сибирской власти. Ещё в 20-х числах июня Западносибирский комиссариат издал вполне социалистическое по духу постановление, в котором признавалось, что некоторые преобразования Советской власти «оставили глубокий след» и потому полное «установление прежнего порядка представляется либо уже невозможным, либо нецелесообразным». Комиссариат предлагал «произвести пересмотр распоряжений и законов Советской власти», но сохранить в силе те, которые «оказались жизнеспособны».

Однако уже в июле Советом министров были приняты постановления об отмене декретов Советской власти, восстановлении законов Российской империи, денационализации промышленности, возвращении всех земель их бывшим владельцам. В августе правительство отдало приказ о запрещении деятельности Советов и аресте всех представителей Советской власти в Сибири.

Под руководством офицеров была начата принудительная мобилизация в сибирскую армию, численность которой к осени 1918 года была доведена примерно до 200 тысяч человек.

Эсер А. Аргунов, позже анализировавший деятельность Временного Сибирского правительства, отмечал: «смертная казнь, военно-полевые суды, репрессии против печати, собраний и пр. — вся эта система государственного творчества быстро расцвела на сибирской земле».

* * *

Парадоксально схоже и в то же самое время иначе разворачивались события в Поволжье. Здесь формировался крупный эсеровский подпольный антисоветский центр, в Самару потянулись многие видные члены ПСР, в том числе члены разогнанного в январе Учредительного собрания. В переброске эсеровских сил на восток, в том числе в Поволжье, участвовал хорошо нам известный Союз возрождения России.

В конце мая начался мятеж Чехословацкого корпуса. Интересно, что член Учредительного собрания от Самары П. Климушкин впоследствии писал, что местный эсеровский штаб «ещё недели за полторы — две» знал о том, что в Пензе готовится вооружённое выступление чехов. «Исходя из того, что интересы русского антибольшевистского движения совпадают, — писал Климушкин, — самарская группа эсеров, тогда уже определённо подготовлявшая вооружённое восстание, сочла необходимым послать к чехам своих представителей…».

В ночь на 8 (21) июня чехословаки ворвались в город. Сразу же все присутствующие в Самаре члены Учредительного собрания под охраной солдат корпуса двинулись к зданию местной думы, где утром и провозгласили создание правительства Комуча — Комитета членов учредительного собрания. Прокламации, которые развешивали на стенах зданий, призывали всех, «кому дороги идеи народовластия», «встать под знамёна Учредительного собрания».

Таким образом, если в Сибири комиссариат действовал всего лишь от имени временного правительства автономии, то в Поволжье эсеры объявили себя представителями непосредственно Учредительного собрания — «хозяина земли русской». Вольно или невольно, создание Комуча было претензией на власть в общероссийском масштабе.

Как и УС, Комитет являлся органом законодательным. Исполнительные функции были возложены на вскоре созданный Совет управляющих ведомствами, все посты в котором также достались членам ПСР, за исключением одного — «министерство» труда возглавил меньшевик И. Майский, в последующем — видный советский дипломат.

Поволжские социалисты-революционеры, таким образом, избежали фатальной ошибки своих сибирских коллег в ходе формирования исполнительной власти. Однако дебаты о необходимости сотрудничества с представителями буржуазных партий развернулись и здесь. Климушкин вспоминал, что перед Комучем «открывались три пути» — чисто социалистический, со ставкой на рабочих, крестьян и «честную интеллигенцию», поворот политического курса резко вправо и, наконец, третий — «наиболее сложный и извилистый» — аккуратного сотрудничества с правым флангом антибольшевистской контрреволюции.

Первый путь, пишет Климушкин, означал бы фактическую войну на два фронта — против большевиков и против правых, кадетов и корниловцев. Второй вёл бы к консолидации с правыми, но, что признавал сам член УС от Самары, означал бы введение расстрелов, военно-полевых судов и карательных экспедиций. Соответственно, наиболее перспективным казался третий путь. При этом эсеры исходили из того, что «умеренные и правые группы кое-чему научились за время революции», поняли, что «вне демократической программы нет спасения для антибольшевистских сил» и согласятся на серьёзные уступки трудящимся классам общества.

Вновь в анализе различных путей, открывавшихся перед новой властью, мы видим расчёт на классовое примирение в рамках «демократической программы». Однако воспоминания Климушкина вскрывают перед нами куда более глубокую подоплёку событий. Фактически, эсеры сами себя загнали в угол, не имели возможности осуществлять социалистическую программу — это означало бы войну с правым флангом российской политики в условиях уже идущей войны с большевиками. Надежды остаться в ходе Гражданской войны нейтральной силой были для ПСР совершенно эфемерны. Выход оставался только один — вправо, к сотрудничеству с кадетами, буржуазией, корниловским офицерством. Вопрос был только в том, сколь глубок будет этот правый крен. Хотя и он оставался, по большому счёту, риторическим, с очевидным ответом — настолько глубок, насколько потребуют обстоятельства войны.

Именно так развивались события в Поволжье. В августе 1918 года на собрании самарских эсеров раздавались голоса о том, что «Комуч в своей тактике слишком взял крен вправо, привлекая в свои ряды без разбору, и назначал на ответственные посты заведомых черносотенцев, что Народная армия оказалась целиком в руках правого офицерства…».

Климушкин вспоминал свою беседу с промышленником К. Неклютиным, который «шутил» (это характеристика самого Климушкина) следующим образом: «Вы работаете на нас, разбивая большевиков, ослабляя их позиции. Но долго вы не можете удержаться у власти, вернее, революция, покатившаяся назад, неизбежно докатится до своего исходного положения… Мы вас будем до поры до времени немного подталкивать, а когда вы своё дело сделаете, свергнете большевиков, тогда мы и вас вслед за ними спустим в ту же яму». К сожалению, нет свидетельств о том, как воспринимали такие «шутки» сами эсеры — надо полагать, хихикали, чтобы не разрушать «демократического единства».

И такое предположение — не ерничание, за него говорят факты. В июне был раскрыт офицерский заговор, организованный сыном начальника военных заводов в Самаре поручиком Злобиным. Заговорщиков решено было… простить. Через месяц последовал новый заговор, преследующий целью свержение Комуча и установление военной диктатуры. Ряд членов правительства требовали суда над офицерами, но столкнулись с оппозицией своих же товарищей по Комитету членов УС. В итоге сошлись на мирном решении «конфликта» — Злобина и других заговорщиков отправили на фронт.

Но по-другому и быть не могло, ведь Комуч опирался на «Народную армию», а она, как уже упоминалось выше, оказалась «целиком в руках правого офицерства».

Военный штаб, получивший, согласно «Приказу № 1» Комуча (от 8 (21) июня) «чрезвычайные полномочия» на «формирование армии, командование военными силами и охрану порядка в городе и губернии», с самого начала был правым. А он, в отличие от эсеров, со своими «противниками» не церемонился.

С первого же дня существования Комитета Самару захлестнула волна расстрелов (казнено до 300 человек). И это не большевистская пропаганда — вскоре членам УС пришлось издать Приказ № 3: «Призываем под страхом ответственности немедленно прекратить всякие самовольные расстрелы. Всех лиц, подозреваемых в участии в большевистском восстании, предлагаем немедленно арестовывать и доставлять в Штаб Охраны».

Впрочем, «ответственностью» также ведал имеющий чрезвычайные полномочия военный штаб. Управляющим делами Комуча Дворжец писал: «В нашем штабе охранки официально арестованных было очень немного, но я знаю, что имели место словесные доклады… что за истекшую ночь было ликвидировано собрание большевиков, ликвидирован заговор или обнаруженный склад оружия. В результате этих «ликвидаций» арестованных не прибавлялось, а если вопрос задавался, то получался ответ, что было оказано сопротивление, и «в результате перестрелки все участники были убиты».

Хватало и арестов. Только в июне в Самаре были арестованы свыше 2 000 человек. Для заключённых в нескольких верстах от города, на станции Кряж, был создан концлагерь, где они находились под открытым небом под охраной чехословаков.

Эсеровское руководство Комуча, сделав осознанный шаг вправо, вынуждено было идти по этой дороге до конца. Когда в начале июля участники рабочей конференции потребовали от Комитета прекращения арестов и освобождения арестованных делегатов, председатель «учредиловцев» Вольский ответил: «Мы находимся в состоянии самой настоящей войны… Судьба решит, кто возьмёт верх в этой борьбе… Пока же снаряды рвутся… все виновные будут подвергаться аресту и военному воздействию… Мы не допустим, чтобы кто бы то ни было здесь, в тылу, вонзил нож в спину борцов за народовластие».

Как выглядело это народовластие на деле — показывают события в посёлке Иващенково (ныне город Чапаевск). В этом крупном промышленном центре были сосредоточены казённые предприятия — завод взрывчатых веществ, капсюльный завод, Томыловский склад огнеприпасов, имеющие огромное значение для Комуча. Когда в конце сентября 1918 года здесь началось рабочее восстание, на его подавление были брошены серьёзные силы. Второго октября войска ворвались в посёлок и устроили в нём чудовищную резню — из 6 тысяч населения были расстреляны, заколоты штыками, зарублены шашками, по разным данным, от тысячи до 1500 человек, в том числе женщин и детей.

* * *

Объёмы работы не позволяют в подробностях рассмотреть деятельность всех антисоветских правительств, возникших с весны — лета 1918 года — в Архангельске, на Урале и т.д. Впрочем, события на захваченных чехословаками либо оккупированных Антантой территориях развивались в целом схоже. Новая власть приходила под лозунгами народовластия, законности и порядка, совершая в дальнейшем неизбежный дрейф вправо, к диктатуре и террору.

В определённом смысле эта тенденция прослеживается даже в общей эволюции антибольшевистских правительств — через их объединение и непосредственно до краха.

В сентябре в Уфе состоялось совещание представителей Комуча, Временного сибирского правительства, Временного областного правительства Урала, енисейского, астраханского, иркутского казачества, ЦК политических партий и т.д. По его итогам была провозглашена власть Уфимской директория из пяти человек под руководством эсера Авксентьева. Все местные, областные, казачьи и т.д. правительства на подконтрольной территории упразднялись.

Политическая платформа новой структуры включала в себя сохранение всех законодательных актов Временного правительства, борьбу с большевизмом — под лозунгом воссоединения России, продолжение войны со странами австро-германского блока и соблюдение договоров с Антантой.

В октябре 1918 года Директория переехала в Омск. 18 ноября произошёл подготовленный правым блоком переворот, в результате которого была установлена военная диктатура — к власти пришёл Колчак, объявивший себя верховным правителем России. Он же положил конец и формальной демократии с апелляциями к народовластию — приказал расстрелять попавших к нему членов Учредительного собрания.

 

11. Белая армия и её идеология

История Добровольческой армии восходят ещё к маю 1917 года, когда по инициативе генерала Алексеева, тогда Верховного главнокомандующего, было санкционировано создание офицерских союзов. Они замышлялись в противовес солдатским комитетам и призваны были противодействовать разрушительной политике Временного правительства в отношении армии.

Вот как описывают историю возникновения Добровольческой армии эмигрантские историки, духовные наследники Белого движения. В «Кратком очерке Русской истории XX века» Н.З. Кадесникова, изданном в 1964 году в Нью-Йорке, читаем: «Белому движению начало положил ген. Алексеев, организовавший ещё в мае 1917 года Офицерский союз…». «Он же… прибыл на Дон к атаману генералу Каледину и 2-го ноября 1917 года провозгласил Сбор Добровольческой Армии в Новочеркасске. Сюда к нему прибыли ушедшие из Быхова узники: генералы Корнилов и Деникин и ряд других генералов…»

Далее читаем: «Так, убеждённо непримирившиеся с советским режимом и разочаровавшиеся в возможности хотя бы «подпольно» бороться с ним русские офицеры — патриоты (как и воспитанники разогнанных Троцким военных школ и молодёжь гражданских учебных заведений) пользовались всяким случаем для побега. В разное время, группами и в одиночку, часто с подложными документами и даже под гримом, они разными путями, но всегда рискуя жизнью, просачивались через большевистские кордоны и рогатки к окраинам Империи, где организовались уже открытые вооружённые фронты борьбы за нашу раздираемую недругами родину — Россию».

Аналогичные сведения видим у другого историка-эмигранта Ю.В. Изместьева: «Гораздо большей угрозой <для Советской власти> явилось «Белое движение», поставившее своей задачей свержение власти большевиков, и вступившее с ними в вооружённую борьбу… Основателями Белого движения были генералы Алексеев, Корнилов и Каледин, а первые кадры бойцов, вставших в ряды антибольшевистских сил, составила военная молодёжь, к которой стала присоединяться и невоенная молодёжь».

Каких идей придерживалось Белое движение? Состоящее, преимущественно, из людей военных, а не политиков, оно не вырабатывало красивых идеологических доктрин и не строило долгосрочной программы. Говоря о дооктябрьском периоде, историки отмечают: «Белое движение прежде всего означает оппозиционную деятельность наиболее государственно мыслившей части русского общества по отношению к разрушительной политике Временного правительства, поскольку последняя вела к развалу российского государства и торпедировала саму возможность успешного продолжения борьбы с вековым врагом (Германией — Д.Л.) на фронтах мировой войны».

Одним из основополагающих документов первого периода существования Белого движения была «Корниловская программа». Реализовать её на практике пытались через военную диктатуру. В дальнейшем методы политического руководства и идеологическая база не отличались разнообразием: военная диктатура под лозунгами единой и неделимой России, наведения порядка, война до победного конца. В экономическом плане — программа либералов: свободная торговля, примат частной собственности, капиталистические отношения.

Политическое устройство белых прекрасно иллюстрирует первое сформированное на Дону правительство — Триумвират. Генералу Алексееву в нём поручалось гражданское управление, внешние сношения и финансы, генералу Корнилову — командование армией, генералу Каледину — управление Донской областью. При Триумвирате был создан Гражданский совет, в который вошли, в частности, небезызвестные нам П.Б. Струве, П.Н. Милюков, Б.В. Савинков и другие. Характерная черта: из 11 членов совета четверо являлись социалистами, а остальные примыкали к либеральным партиям.

Впоследствии, по мере обострения борьбы, структура власти всё более стремилась к армейскому единоначалию, пока не превратилась окончательно в единоличную диктатуру с правительством, имеющим совещательный голос.

В долгосрочной перспективе движение планов не имело, адмирал А.В. Колчак, уже будучи «верховным правителем» заявлял, что он не пойдёт «ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности» и главной своей целью ставит «создание боеспособной армии, победу над большевиками и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные всему миру».

При этом Белое движение было крайне неоднородно и внутренне противоречиво. Монархическая составляющая в нём, вопреки стереотипам советской пропаганды, была крайне незначительна и преследовалась контрразведкой.

Движение с одной стороны было глубоко проникнуто патриотизмом, Деникин говорил: «Ни пяди русской земли никому не отдавать, никаких обязательств перед союзниками и иностранными державами не принимать, ни по экономическим, ни по внутренним нашим делам… Когда станет у власти Всероссийское правительство, то оно не получит от нас ни одного векселя».

Впрочем, мы уже знаем, что практика Деникина, мягко говоря, расходилась с его словами. Но есть и более характерные примеры — адмирал Колчак, также действовавший под знаменами искреннего патриотизма, после Октябрьской революции поступил на службу в британскую армию, присягнув на верность короне Георга V, за границей собирал силы для вторжения в Россию. Далее в своей деятельности опирался на силы интервентов. О «верховном правителе» в народе ходила характерная частушка: «Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель Омский».

Врангель, сменивший Деникина на посту командующего Вооружёнными силами юга России, от лица «восстановленной России» заключил с французским правительством договор, по которому, за поддержку и военную помощь, признавал все финансовые обязательства царской России с процентами, а также отдавал Франции право эксплуатации всех железных дорог Европейской России на 35 лет. Франции, кроме того, передавалось право взимания таможенных пошлин на Чёрном и Азовском морях на этот же срок, были обещаны «излишки хлеба» Украины и Кубани, три четверти добычи нефти и четверть донецкого угля — на 35 лет.

 

12. Противостояние: брат на брата, бедные на богатых?

Распространённым стереотипом является представление, что весь цвет нации, весь офицерский корпус бывшей Российской империи был пронизан болезненным патриотизмом белых. И, напротив, большевики исходили из не менее крайнего космополитизма и ненависти к интеллигенции и «золотопогонникам».

В реальности офицерский корпус царской России разделился между большевиками и белыми примерно поровну. По оценкам военного историка А.Г. Кавтарадзе, до 30 процентов дореволюционного офицерства служило в Красной армии, до 40 процентов в Белой и около 30 процентов заняли нейтральную позицию. В Красной армии служило до 75 тысяч царских офицеров, в Белой армии — около 100 тысяч. В Красной армии было 639 генералов и офицеров Генерального штаба, в Белой — 750.

На Севере для противодействия силам интервентов советским руководством был создан Северный фронт. Командовал им участник Русско-японской и Первой мировой войн генерал царской армии Д.П. Парский. Восточным фронтом, созданным для борьбы с чехословаками и присоединившимися к ним антисоветскими силами, командовал левый эсер, подполковник царской армии М.А. Муравьёв. 10 июля 1918 года он пытался взбунтовать войска фронта, двинуть их на Москву с целью поддержки мятежа левых эсеров. В ходе подавления мятежа Муравьёв был убит. Новым командующим фронтом стал Сергей Каменев, полковник царской армии, в годы Первой мировой войны — начальник оперативного отделения штаба 1-й армии. Южным фронтом, сформированным для противодействия белым Юга России, командовал генерал императорской армии П.П. Сытин.

В ноябре 1918 года, после революции в Германии, начался вывод немецких войск с оккупированных территорий России. Советское правительство отдало приказ о выдвижении своих войск для занятия Украины, Белоруссии и Прибалтики. Был сформирован Западный фронт, командовал которым генерал царской армии, участник Первой мировой войны Д.Н. Надежный.

Многие царские офицеры уклонились от участия в Гражданской войне. Такова, например, судьба героя Первой мировой генерала А.А. Брусилова. В Красную армию он вступил лишь в 1920, возглавлял Особое совещание при главнокомандующем вооружёнными силами Советской Республики, с 1921 года занял должность председателя комиссии по организации допризывной кавалерийской подготовки, с 1923 года стал инспектором кавалерии РККА. А вот единственный сын Брусилова Алексей, царский офицер, несмотря на то, что был летом 1918 года арестован ВЧК и полгода провёл в тюрьме, с начала 1919 года вступил в Красную армию, командовал кавалерийским полком, сражался против белых, был взят в плен дроздовцами и расстрелян.

Драматична судьба оказавшихся по разные стороны фронта родных братьев капитанов первого ранга Евгения и Михаила Беренсов. Евгений после Октября стал начальником Морского генерального штаба, в апреле 1919 года был назначен командующим морскими силами Советской Республики. В то же самое время его брат Михаил служил белым на Черноморском флоте, после поражения Врангеля увёл своё судно в Турцию, оказался в эмиграции.

К 1920 году Советская Россия предстала перед своими противниками уже в роли собирательницы земель империи (Советско-польская война, восстановление центральной власти в Средней Азии и Закавказье и т.д.). В Красную армию начали переходить белые офицеры. Генерал-лейтенант Красной армии, герой Сталинградской битвы, кавалер четырёх орденов Красного Знамени Т.Т. Шапкин — в прошлом царский офицер, участник Белого движения, служивший в Вооружённых силах Юга России с 1918 по 1920 год.

В деникинских войсках служил генерал-майор РККА А.Я. Яновский — кадровый офицер царской армии. По своему легендарная личность Л.С. Карум — родственник писателя М.А. Булгакова, прообраз Тальберга в романе «Белая гвардия» — в период Гражданской успел послужить в армии гетмана Скоропадского, армии генерала Врангеля, стать красным командиром и осесть в Киеве преподавателем военной школы имени С. Каменева.

Ещё один любопытный факт: из десяти командующих фронтами на заключительном этапе Великой Отечественной войны двое военачальников имели в своём личном деле отметки о службе в белых и национальных армиях. Это маршал Говоров и генерал армии, впоследствии также маршал, Баграмян.

Дореволюционный офицерский корпус в октябре 1917 года разделился, но категорически неверным было бы утверждать, что подавляющая часть царских офицеров оказалась в Белой армии. Генерал Деникин в этой связи отмечал: «не может быть никаких сомнений в том, что вся сила, вся организация и красных и белых армий покоилась исключительно на личности старого русского офицера». «Русское офицерство, — поясняет он, — в массе своей глубоко демократичное по своему составу, мировоззрениям и условиям жизни, с невероятной грубостью и цинизмом оттолкнутое революционной демократией и не нашедшее фактической опоры и поддержки в либеральных кругах, близких к правительству, очутилось в трагическом одиночестве. Это одиночество и растерянность служили впоследствии не раз благодарной почвой для сторонних влияний, чуждых традициям офицерского корпуса, и его прежнему политическому облику, — влияний, вызвавших расслоение и как финал братоубийство».

Практически невозможно определить, какова доля офицерства, служившего сторонам конфликта по глубоко внутренне обоснованным идейным соображениям. Представляется, что она была невелика. Выбор той или иной силы сплошь и рядом был делом обстоятельств. Яркий пример — метания на оккупированной Украине героев «Белой гвардии» Булгакова, под руководством немцев создававших офицерские отряды для борьбы с Петлюрой. Ниже, подробно рассматривая кровавые события в Ярославле 1918 года, мы вновь увидим, сколь шатки были основания для выбора между красными и белыми, сколь незначительные факторы подчас играли в нём роль.

Слишком часто речь шла о простом бегстве от хаоса к порядку, или к тому, что воспринималось как силы порядка, — пусть и по старой памяти. В значительной мере именно этим объясняется выбор офицерства в пользу Белой армии на начальном этапе Гражданской войны. И именно в этой связи симпатии по ходу противостояния менялись — по мере разложения белых сил и эволюции красных. В современной публицистике и отчасти в исторических публикациях почему-то совершенно не учитывается тот факт, что Красная армия с 1918 по 22 год прошла огромный путь от плохо вооружённых полуанархических отрядов, чуть ли не банд, до дисциплинированной, отлично организованной структуры. Офицер Н. Воронович вспоминал о событиях 1920-го в районе Сочи: «Впервые после 1918 года я увидел красноармейцев и был поражён их дисциплинированностью и военной выправкой, так резко отличавшей их от прежних разнузданных, необученных и наводивших страх даже на самих комиссаров, солдат красной гвардии. Через некоторое время по приезде в Сочи я имел возможность ещё более убедиться в коренной реорганизации красной армии, которая нисколько не отличалась, а в некоторых отношениях была даже лучше организована, чем прежняя дореволюционная русская армия».

Другой офицер, участник Белого движения П. Макушев, вспоминал о 1920‑м: «По главной улице проходит конница, бригада в полном составе. «Куда деникинской коннице до этой…», — слышу сзади в толпе голос. Оборачиваюсь и… удивлению нет границ: в говорившем узнаю одного из помощников атамана М<айкопского> отдела».

Следует, конечно, учитывать относительную добровольность выбора стороны конфликта — уже летом 1918 года Советы перешли к мобилизации в армию бывших царских офицеров. Однако мобилизация существовала и в Белой армии, а сама специфика конфликта была такова, что перейти на другую сторону не являлось задачей, заведомо невыполнимой.

Распространённым мифом является широкое применение Советской властью заложничества семей военспецов (как называли привлечённых в РККА офицеров) с целью добиться их покорности. Для обоснования этих утверждений приводят, как правило, грозные приказы Троцкого, например, от сентября 1918 года: «Предательские перебеги лиц командного состава в лагери неприятеля, хотя и реже, но происходят до настоящего дня. Этим чудовищным преступлениям нужно положить конец, не останавливаясь ни перед какими мерами… Пусть же перебежчики знают, что они одновременно предают и свои собственные семьи: отцов, матерей, сестёр, братьев, жён и детей. Приказываю штабам всех армий Республики, а равно окружным комиссарам, представить по телеграфу члену Реввоенсовета Аралову списки всех перебежавших во вражеский стан лиц командного состава со всеми необходимыми сведениями об их семейном положении. На т. Аралова возлагаю принятие, по соглашению с соответственными учреждениями, необходимых мер по задержанию семейств перебежчиков и предателей».

Однако даже эти приказы, если выстроить их в хронологическом порядке, позволяют усомниться в том, что хоть какие-то действия во их исполнение принимались. В декабре, — через три месяца, — Троцкий телеграфирует в отдел военного контроля РВСР, что со времени прошлой телеграммы «произошёл ряд фактов измены со стороны бывших офицеров, занимающих командные посты, но ни в одном из случаев, насколько мне известно, семья предателя не была арестована, так как, по-видимому, регистрация бывших офицеров вовсе не была произведена. Такое небрежное отношение к важнейшей задаче совершенно недопустимо. Предлагаю Вам в кратчайший срок заняться выполнением возложенной на Вас в своё время задачи».

Исследователь темы заложничества семей военспецов историк A. Ганин отмечает, что и далее на протяжении всей Гражданской войны предпринималось попытки составить списки бывших офицеров с указанием их семейного положения и местом проживания семей, однако эта работа ни разу так и не была проведена. По целому ряду причин. В частности, в связи с тем, что учётом военспецов в РККА занимались сами же военспецы. Других специалистов должного уровня у Советской республики просто не было. Вплоть до того, что военком Полевого штаба РВСР Семен Иванович Аралов (1890‑1969), которому Троцкий предписывал принять необходимые меры по задержанию семейств перебежчиков, сам являлся штабс-капитаном царской армии.

Меры, предлагаемые Троцким, популярностью не пользовались, о чём говорит такой факт: от сбора подписок об ответственности семей военспецов в ноябре 1918 года устранились чекисты. Председатель Петроградской ЧК B. Яковлева сообщила на запрос Троцкого, что такая подписка является делом военного ведомства и может быть осуществлена приказом по армии.

Существенную сложность представлял собой и сбор анкетных данных офицеров с указанием их семейного положения и адресов проживания родственников. Каким либо образом в разумные сроки удостовериться, что в анкете указана правдивая информация, не представлялось возможным.

Если отбросить эксцессы явного бандитизма и мародёрства, в которых могли страдать семьи военспецов, исследования Ганина свидетельствуют: ни о каком применении заложничества в ходе Гражданской войны, несмотря на грозные приказы Троцкого, говорить не приходится.

Вместе с тем, отмечает историк, «слухи о заложничестве семей были удобным оправданием при попадании в плен. Взятые белыми в плен военспецы на Северном фронте на вопрос, почему они не переходили к белым добровольно, отвечали, что не могли этого сделать, поскольку семья была в заложниках. По всей видимости, подобные оправдания службы у красных были достаточно распространены и не особенно убедительны для белых: мемуарист приводит недовольный ответ опрашивавшего пленных: «Рассказывайте… все вы так говорите».

 

13. Война: Волга — ключ к взятию Москвы

Выше мы рассмотрели силы, вовлечённые в Гражданскую войну в России. Отдельно остановимся на одном из ключевых эпизодов противостояния — Ярославском мятеже лета 1918 года, по сути, знаменующего переход от стычек и локальных боевых действий к полномасштабной войне уже и в Центральной России.

Впервые за время противостояния Советы официально применили здесь широкомасштабный красный террор, что уже само по себе свидетельствует о накале развернувшихся страстей.

О Ярославском мятеже, или Ярославском восстании, как принято говорить сегодня, написано очень многое, причём, подчас прямо противоположного — как с точки зрения идеологии, так и по смыслу. Советская историография однозначно трактовала события на Волге как белогвардейский мятеж, подготовленный группой офицеров и представителей контрреволюционных партий. Вместе с тем ряд авторов и в советское время, и сегодня смешивают Ярославский мятеж с левоэсеровским выступлением в Москве и на фронте, объявляя все эти события частью единого плана, направленного на разрыв Брестского мирного договора и перехват власти у большевиков их союзниками. Отметим, что никаких реальных оснований для такого рода выводов не существует. Левоэсеровское и волжское выступления просто совпали по времени, что и явилось причиной их некритичного объединения в одно целое.

Наконец, современные авторы пишут о мятеже как о широкомасштабном народном антибольшевистском восстании, спровоцированном непопулярной политикой СНК, грабежами, террором и т.д.

Тем важнее для нас разобраться в ярославских событиях, проследить их хронологию, судьбу и идеологию организаций и лидеров, стоявших у них во главе, определить вовлечённость в восстание народных масс.

При этом следует учитывать, что перед нами не просто информация о конкретном эпизоде Гражданской войны. Аналогичные антибольшевистские выступления вспыхивали в России на протяжении всего противостояния, все они трактовались в своё время как мятежы, а сегодня — как народные восстания. И в этом смысле ярославские события если и не являются типовыми (всё же существенную роль в каждом случае играет массив частных факторов), то по крайней мере задают общее представление и канву для анализа событий, прокатившихся по нашей стране с 1918 по 1922 годы.

Ярославский мятеж, как и ряд других выступлений на Волге, стал итогом деятельности Союза защиты Родины и свободы — офицерской организации, существовавшей в Москве (естественно, подпольно) параллельно с Правым центром и Союзом возрождения России. У истоков Союза защиты стоял Б. Савинков — личность по своему легендарная. Эсер, ещё в первое десятилетие XX века — заместитель руководителя главной террористической силы эсеровской партии — боевой организации. После Февральской революции Савинков сыграл, будучи доверенным лицом Керенского, далеко не однозначную роль в Корниловском мятеже, был исключён из ПСР за поддержку Корнилова, в дальнейшем представлялся «независимым социалистом».

Историю создания Союза защиты подробно изложил в 1918 году один из его активных членов — А. Дикгоф-Деренталь: «Немедленно после октябрьского переворота… в Москве, и в разных других городах России возникли во множестве тайные военные, почти исключительно офицерские, организации сопротивления. В Москве их насчитывалось до десятка. Среди них были совершенно независимые организации, руководимые ранее сложившимися офицерскими союзами и обществами. Другие образовались при политических партиях под руководством кадетов, социалистов-революционеров и социал-демократов меньшевиков, монархистов и др…. В это время… прибыл в Москву с Дона Б.В. Савинков, и как член Гражданского совета при генерале Алексееве, — с определённым поручением последнего организовать и, по возможности, объединить офицерские силы Москвы без различия партий и направлений на единой патриотической основе, а также связаться с московскими общественными элементами. Во исполнение этого общего поручения Б.В. Савинковым и основан тайный «Союз защиты родины и свободы», имевший ближайшей целью свержение большевистской власти».

Политическая программа «Союза» была изложена в пяти пунктах Устава, причём четыре относились к задачам ближайшего момента, а последний — к задачам последующего момента. К текущим относились:

«1. Свержение правительства, доведшего родину до гибели.

2. Установление твёрдой власти, непреклонно стоящей на страже национальных интересов России.

3. Воссоздание национальной армии на основах настоящей воинской дисциплины (без комитетов, комиссаров и т.п.) Восстановление нарушенных прав командного состава и должностных лиц…

4. Продолжение войны с Германией, опираясь на помощь союзников».

В задачи последующего момента входило: «Установление в России того образа правления, который обеспечит гражданскую свободу и будет наиболее соответствовать потребностям русского народа». В примечании к уставу значилось: «Учредительное собрание первых выборов считается аннулированным».

Перед нами вновь один из вариантов программы Белого движения, — патриотизм, наведение порядка, война до победного конца и довольно-таки расплывчатые государственно-политические перспективы на будущее. И вновь отметим, какие уродливые подчас формы принимала в революционной России патриотическая идея. Летом в Москве произошёл провал ряда ячеек Союза защиты. Один из арестованных в своих показаниях разъяснил, как видели члены организации будущую борьбу: «Было условлено, что японцы и союзники дойдут до линии Волги и тут укрепятся, потом продолжат войну с немцами, которые, по данным нашей разведки, в ближайшем будущем займут Москву, Отряды союзников составлялись смешанные, чтоб ни одна сторона не имела перевеса. Участие должны были принимать американцы».

В целях продолжения войны до победного конца допускалась фактически полная оккупация России от Владивостока до западных рубежей противоборствующими сторонами. По Волге должна была пройти линия фронта Антанты и Германии. Интересно сравнить эти планы с уступками по Брестскому миру, который сами большевики называли «похабным». Альтернатива, которую выдвигали антисоветские силы, была, естественно, другого рода — но вот насколько она была патриотичнее?

Надо заметить, что формулировал её член Союза защиты Родины и свободы, организации, возглавляемой высокопоставленным правым эсером с полномочиями от лидера Белого дела генерала Алексеева. Насколько же мало при всем при том она отличалась от людоедских идей левых эсеров об оккупации, как возможности спровоцировать революционную партизанскую войну…

Вернёмся, однако, к созданию организации Савинкова. Дикгоф-Деренталь пишет: «В середине марта… уже удалось создать большой и сложный аппарат, работавший с точностью часового механизма. В учреждениях штаба, начальником которого был полковник А.П. Перхуров, было занято от 150 до 200 человек, обслуживающих и объединявших до пяти тысяч офицеров в Москве и некоторых провинциальных городах. Имелись отделы формирования и вербовки новых членов, оперативный и иногородний отдел, разведка и контрразведка, террористический отряд и т.д. — целое сложное боевое хозяйство, подчинённое единой, приводившей его в движение и направлявшей воле».

О том, как выглядели руководящие органы «Союза», и какова была их партийная принадлежность, Борис Савинков рассказывает в опубликованной в Варшаве в 1920 году книге «Борьба с большевиками»: «Союзом» заведовал я, независимый социалист; во главе вооружённых сил стоял генерал-лейтенант Рынков, конституционный монархист. Начальником штаба был полковник Перхуров, конституционный монархист; начальником оперативного отделения был полковник У., республиканец; начальником мобилизационного отдела — штаб-ротмистр М., социал-демократ группы Плеханова; начальником разведки и контрразведки полковник Бреде, ныне расстрелянный, республиканец; начальником отдела сношений с союзниками бывший унтер-офицер (brygadier) французской службы Дикгоф-Деренталь, социалист-революционер; начальником агитационного отдела бывший депутат Н.Н., социал-демократ, меньшевик; начальником террористического отдела X., социалист-революционер; начальником иногородного отдела ныне убитый военный доктор Григорьев, социалист-демократ группы Плеханова; начальником конспиративного отдела Н., социалист-демократ, меньшевик; начальником отдела снабжения штабс-капитан Р., республиканец; секретарь Флегонт Клепиков, независимый социалист».

«Летом 1918 года «Союз» достиг наибольшей силы и развития, каких только можно достигнуть в порядке тайного сообщества…, — пишет Дикгоф-Деренталь. — Наступил тот психологический момент в жизни, когда организация эта должна или проявить себя немедленно из подполья на свет божий, или же начать неизбежно внутренне разлагаться. С технической стороны всё обстояло прекрасно: были деньги, были люди, были возможности вложить в общее русское дело и свою долю боевого участия» [758] .

Финансировалась деятельность организации представителями Антанты. Савинков говорил: «Не я пошёл искать французов, а они меня разыскали и начали свою помощь: сначала дали 20‑40 тысяч, потом эта цифра возрастала. Больше денег ниоткуда не поступало: частные пожертвования были мелки, не более 2–3 тысяч».

Интересный факт, касающийся той роли, которую сыграл Союз в расколе общества: многие будущие члены подпольной боевой организации ранее, до Савинкова, примирились с Советской властью. Вряд ли глубоко и искренне, но речи о полном отрицании не шло, более того, многие пошли на службу к Советам. «Казалось, что страна подчинилась большевикам, несмотря на унижение Брест-Литовского мира», — сетовал Савинков, говоря о своих первых днях в Москве, где ему удалось обнаружить лишь «тайную монархическую организацию, объединившую человек 800 офицеров». Впоследствии, по результатам расследования деятельности контрреволюционеров летом 1918 года, выяснилось, что члены Союза защиты Родины и свободы занимали высокие должности в советских органах власти. Например, возглавляли московскую продовольственную милицию, занимали командные посты в Красной армии, работали в Кремле и т.д. Савинков сообщал, что контрразведка Союза ежедневно получала информацию из Совета Народных Комиссаров, Совета рабочих и солдатких депутатов, Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, большевистского штаба.

Планы вооружённого выступления Союза защиты Родины и свободы сам Савинков в разных работах описывает по-разному. В своей книге «Борьба с большевиками» он пишет: «В июне был выработан окончательный план вооружённого выступления. Предполагалось в Москве убить Ленина и Троцкого… Одновременно с уничтожением Ленина и Троцкого предполагалось выступить в Рыбинске и Ярославле, чтобы отрезать Москву от Архангельска, где должен был происходить союзный десант.

Согласно этого плана, союзники, высадившись в Архангельске, могли бы без труда занять Вологду и, опираясь на взятый нами Ярославль, угрожать Москве. Кроме Рыбинска и Ярославля, предполагалось также овладеть Муромом (Владимирской губернии), где была большевистская ставка, и, если возможно, Владимиром на востоке от Москвы и Калугой на юге. Предполагалось также выступить и в Казани. Таким образом, нанеся удар в Москве, предполагалось окружить столицу восставшими городами и, пользуясь поддержкой союзников на севере и чехословаков, взявших только что Самару, на Волге, поставить большевиков в затруднительное в военном смысле положение.

План этот удался только отчасти. Покушение на Троцкого не удалось. Покушение на Ленина удалось лишь наполовину: Дора Каплан, ныне расстрелянная, ранила Ленина, но не убила. В Калуге восстание не произошло, во Владимире тоже. В Рыбинске оно окончилось неудачей. Но Муром был взят, но Казань была тоже взята, хотя и чехословаками, и, главное, Ярославль не только был взят «Союзом», но и держался 17 дней, время более чем достаточное для того, чтобы союзники могли подойти из Архангельска. Однако союзники не подошли».

В стенограммах процесса над Савинковым в 1924 году видим совсем другую картину. В своих показаниях он, например, отрицает участие в покушении на Ленина: «Предполагались покушения на Ленина и Троцкого в 1918 году. Делалось очень мало. Пытались организовать наблюдение по старому способу. Но нужно сказать, что они (наблюдатели — Д. Л.) ни Ленина, ни Троцкого никогда не видели. Из этого толку вышло мало. И не потому, что мы не хотели, а потому, что мы не сумели и не смогли… К делу Каплан наш Союз не имел никакого отношения…»

О планах восстания на судебном процессе Савинков говорит так: «Я первоначально думал о выступлении в Москве… Может быть, именно на этом плане я бы окончательно и остановился, если бы французы, в лице консула Гренара и военного атташе генерала Лаверна… не заявили мне о том, что… будет высажен англо-французский десант со значительными силами в Архангельске. Они мне заявили, что будет свергнута ваша власть… Для этого нужно, мол, сделать вооружённое выступление по такому плану: занять верхнюю Волгу, англо-французский десант поддержит восставших, и эта верхняя Волга будет базой для движения на Москву…

Я, обдумав этот план… готов был забраковать его… мне не казалось, что у нас есть достаточно сил… я себе говорил, что разумнее перевести организацию, хотя бы частично, в Казань и поднять там восстание при приближении чехов. Но через Гренара мне была прислана телеграмма Нуланса из Вологды, в которой он категорически подтверждал, что десант высадится между 5 и 10 июля, и категорически меня просил начать восстание на верхней Волге именно в эти дни, а не в какие-либо другие, ибо иначе может случиться так, что «десант высадится, а вы ещё не выступили». Вот эта-то телеграмма и заставила меня выступить». Что касается финансовой стороны дела, то, по показаниям Савинкова, «специально на восстание французы дали, если не ошибаюсь, два миллиона сразу».

Таким образом, в «Борьбе с большевиками» Савинков явно преувеличивает свою роль, приписывая себе чуть ли не вообще всю контрреволюционную активность того периода, от покушения на Ленина до взятия Чехословацким корпусом совместно с Комучем Казани. В показаниях суду же на процессе 1924 года он, напротив, своё участие максимально преуменьшает, валит всё на французов, подстрекавших, направлявших его и, по большому счёту, организовавших восстание.

Однако серьёзное подтверждение тому факту, что именно представители Антанты направили деятельность Союза на Волгу, встречаем в уже цитировавшейся выше статье Дикгоф-Деренталя, написанной по горячим следам в 1918 году: «В связи с ожидаемым десантом союзников в Архангельске и для непосредственного его облегчения решено было поднять восстание на верхней Волге, в Рыбинске и Ярославле и одновременно во Владимире, Муроме… Во всех этих пунктах уже имелись местные организации «Союза». Оставалось только прислать туда подкрепление из Москвы…

Полученные не только определённые сведения о времени высадки десанта, но и просьбы — именно: приурочить к нему начало открытых действий против большевиков из политических соображений — заставили назначить 6 июля днём выступления во всех вышеуказанных местах».

 

14. Террор: Ярославль в руках мятежников

И вновь предоставим слово Савинкову: «Для исполнения этого плана (плана восстания на Волге — Д.Л.) я… в конце июня выехал из Москвы в Рыбинск. Я полагал, что главное значение имеет Рыбинск, ибо в Рыбинске были сосредоточены большие запасы боевого снаряжения. Поэтому я не поехал в Ярославль, а послал туда полковника Перхурова… В Рыбинске было много артиллерии и снарядов. В Ярославле не было почти ничего… Чтобы увеличить наши ярославские силы, я распорядился послать из Москвы несколько сот человек в Ярославль. Полковник Перхуров имел задачей, овладев Ярославлем, держаться до прихода артиллерии, которую мы должны были ему подвезти из Рыбинска».

Однако ряд источников указывают, что перед началом мятежа Савинков всё-таки был в Ярославле. Возможно, он заехал в город по пути в Рыбинск, чтобы на месте проверить подготовку местного отдела Союза защиты к выступлению и самому оценить расстановку сил.

Как и в Москве, в ярославской организации Союза защиты Родины и свободы было немало работников советских органов. Среди них — комиссар милиции прапорщик Фалалеев, начальник команды мотоциклистов — бывший юнкер Ермаков, инспектор уголовной сыскной милиции Греков, командир авто-пулемётной роты Супонин, а также помощник начальника артиллерийского склада и другие.

Командир расквартированного в Ярославле 1-го советского полка в «Союз защиты», судя по всему, не входил, но через посредников обещал в случае выступления сохранить нейтралитет.

После демобилизации старой армии в Ярославской губернии осталось около 11 тысяч бывших офицеров, часть из которых служила Советам. Не появись здесь Савинков, кто знает, как сложилась бы их судьба. Самочинного восстания они точно не готовили. В данном же случае их просто посчитали в качестве сторонников.

Такова была армейская база будущего выступления. В социальном плане Ярославль также казался городом весьма многообещающим. В центральной, купеческой его части, на выборах в Учредительное собрание 60% получила партия кадетов, за большевиков отдали свои голоса лишь чуть больше 4%. Совсем другим был расклад на рабочих окраинах, где влияние делили большевики и меньшевики, но важность этого факта заговорщики полностью не оценили, хоть переговоры с меньшевистской партией об участии в восстании и провели.

Председателем местного отделения меньшевиков был Иван Савинов, заместителем — Богданов-Хорошев. Он впоследствии рассказывал: «4 июля вечером… у нас было обычное собрание Комитета партии… На собрании Комитета председатель нашего Комитета И.Т. Савинов говорит буквально следующее: «Товарищи, я должен вам дать сообщение внеочередное и весьма важное. Я только что был на собрании группы лиц, которые предполагают выступить в Ярославле против местного Ярославского коммунистического совета… Я был приглашён с. р. Локтевым»… На мой вопрос, кто был на этом совещании, он указал, что был будто бы Борис Савинков, затем полковник, фамилии он не сообщил, потом к.-д. Кижнер, член управы, гласный Ярославской думы…»

Меньшевистский Комитет в связи с предложением участвовать в выступлении колебался. Его позиция была неоднозначна. Заседание, одну за другой, приняло три резолюции. В первой, согласно показаниям Богданова-Хорошева, говорилось: «Выслушав доклад тов. Ивана Тимофеевича Савинова о готовящемся в Ярославле выступлении, Комитет Российской социал-демократической рабочей партии меньшевиков, согласно программе и тактике партии и… директивам Центрального комитета, отказывается от какого бы то ни было активного участия в этом выступлении, сохраняя за собой нейтралитет». Затем к резолюции было добавлено: «оставляя за собой свободу действий». Затем было решено организовать рабочие дружины для охраны города, порядка и безопасности. А Савинову предложено было «выяснить точно характер этой группы (заговорщиков — Д.Л.)».

Перхуров, назначенный руководить от «Союза защиты» восстанием, в своих показаниях позже заявлял: «Ко мне пришёл… Савинов, который сказал, что можно рассчитывать совершенно свободно на 2 000 человек рабочих, дело только за оружием».

Восстание началось 6 июля, около двух часов утра. Для советских властей оно было полной неожиданностью. Немногочисленные вооружённые группы заговорщиков начали разоружать милицию, другие приступили к захвату важнейших учреждений: банка, почты, телеграфа, советских органов.

В ярославском Совете ими были взяты документы, из которых стали известны адреса депутатов и сотрудников его аппарата. К ним на дом были немедленно направлены отряды. Многих расстреливали на месте.

С началом восстания часть царских офицеров — инструкторов Красной армии — перешли на сторону белых. В руках восставших оказались все пулемёты и бронеавтомобиль. Был установлен контроль над окружным артиллерийским управлением. В считанные часы город оказался в руках мятежников.

Красные в первый момент были застигнуты врасплох. Но уже утром первого дня мятежа они отбили у Перхурова артиллерийское управление, получив 6 орудий и боеприпасы. Началась консолидация сил, противостоящих савинковцам. 1-й советский полк, обещавший Перхурову нейтралитет, выступил на стороне Советов. В подавлении мятежа участвовала левоэсеровская боевая дружина. Рабочие, лояльность которых «Союзу» обещали меньшевики, выступить на его стороне отказались, поддержав большевиков. Красные укрепились на вокзале, в его предместьях и на западной окраине города, где располагались автомобильные и инженерные склады. Белые заняли всю центральную часть города. Противостоящие силы разделяла Волга.

На идеологическом фронте Союз защиты Родины и свободы обратился к населению с рядом прокламаций. Приведём некоторые из них, чтобы дать представление о пропаганде заговорщиков:

«К РАБОЧИМ И КРЕСТЬЯНАМ

Граждане!..

Совет Народных Комиссаров довёл Россию до гибели. Совет Народных Комиссаров вместо хлеба и мира дал голод и войну. Совет Народных Комиссаров из великой России сделал клочок земли, политый кровью мирных граждан… Именем народа самозванцы-комиссары отдали лучшие хлебородные земли врагу земли русской — австрийцам и германцам. У нас отторгнуты Украина, Прибалтийский и Привислинский край, Кубань, Дон и Кавказ, кормившие нас и снабжавшие нас хлебом. Этот хлеб идёт сейчас в Германию. Этим хлебом питаются те, кто завоёвывает нас шаг за шагом и с помощью большевиков отдаёт нас под власть германского царя…

Совет Народных Комиссаров — игрушка в руках германского посла графа Мирбаха.

Совет Народных Комиссаров подписывает декреты именем народа, но декреты эти пишет царь Вильгельм…

Совет Народных Комиссаров судорожно ищет хлеба — но кто даст хлеб изменникам родины. Сибирь не даст им хлеба, а теперь только Сибирь и отчасти Дон смогут прокормить нас. Сибирская железная дорога в руках восставших против Советской власти, и только тогда мы получим по вольной цене дешёвый хлеб, если сами свергнем насильников и изменников родины — Совет Народных Комиссаров — и присоединимся к восставшим…» [778]

Из этой прокламации видно, что тема хлеба, который не даст большевикам Сибирь и Дон, является одной из центральных. В другом воззвании читаем: «Правительство (заговорщиков — Д.Л.) в первую голову озаботится немедленной доставкой дешёвого хлеба из Сибири и с юга России в голодающие губернии… Спекуляция пищевыми продуктами будет беспощадно преследоваться».

Аналогичные строки находим и в воззвании за подписью «Главноначальствующего, командующего Северной Добровольческой армией Ярославского района» полковника Перхурова: «…У нас ещё много хлеба и по Волге и в Сибири. Чтобы получить этот хлеб, чтобы победить голод, нужен только порядок, спокойствие и трудовая дисциплина».

Обратим внимание на важное несоответствие в обещаниях белых — «если свергнем насильников» получим «дешёвый хлеб по вольной цене», но «спекуляция будет беспощадно преследоваться». Оппозиционные большевикам силы яростно критиковали хлебную монополию и твёрдые цены, уверяя, что лишь свободная торговля сможет накормить страну. Но, в агитационном задоре, совершенно непоследовательно обещали беспощадно бороться со спекуляцией — то есть продолжать меры Временного правительства и большевиков по борьбе с торговцами — нарушителями хлебной монополии.

В воззвании Перхурова, как и в других, говорится об установлении восставшими «форм широкого государственного народоправства», о закреплении на основании закона «за трудовым крестьянством всей земли в его собственность», о верховенстве закона: «Как самая первая мера будет водворён строгий законный порядок и все покушения на личность и частную собственность граждан, в какой бы форме это ни проявлялось, будут беспощадно караться».

На практике с 6 июля, с момента захвата центральной части Ярославля, в городе начались карательные акции. Под удар белых, в первую очередь, попали местные коммунисты и советские работники. Был расстрелян председатель исполкома Ярославского губернского Совета рабочих и солдатских депутатов рабочий Д.С. Закгейм. Тело убитого выволокли на улицу и бросили, в течение нескольких дней оно подвергалось надугательствам. Окружного военного комиссара, военного врача, в годы Первой мировой войны — заведующего медицинской частью санитарного вагона Южного фронта С.М. Нахимсона расстреляли в 1-ом участке милиции. Труп комиссара посадили на извозчика и катали по улицам, демонстрируя горожанам.

Были расстреляны губернский военный комиссар, левый эсер Душин, комиссар труда Работнов, большевик Суворов и многие другие.

В первый же день восстания было арестовано свыше 200 человек. Известна судьбы 109 из них — они были заключены на баржу с дровами, получившую вскоре название «баржа смерти». С 6 до 18 июля — 12 дней — заключённым не давали никакой пищи. При попытке набрать из Волги воды караул открывал огонь.

С началом артиллерийской дуэли мятежников и красных отрядов баржу перевозили в места, по которым вёлся наиболее интенсивный огонь. Осколками снарядов трое арестованных были убиты, несколько ранены. Вынести тела погибших и похоронить конвоиры не позволили. 16 июля мятежниками были вызваны по списку 22 человека из узников «баржи смерти» и расстреляны.

Красные отряды сумели полностью сорганизоваться лишь на третий день ярославского мятежа. В то же самое время набирали силу и белые. Одним из первых своих приказов Перхуров объявил о призыве добровольцев, затем — об обязательной мобилизации мужского населения в свою «армию». Впоследствии полковник утверждал, что под его началом сконцентрировалось 6 тысяч штыков. Современные исследователи на основании архивных данных приводят более скромные цифры — примерно две тысячи штыков, в основном из бывших офицеров.

С юга и юго-запада мятежников полукольцом охватывали советские войска. Решительных действий они не предпринимали, ожидая подкреплений. Но центральная власть в Москве запоздала с реальной оценкой происходящего, будучи занята подавлением мятежа левых эсеров.

Лишь 11 июля 1918 года, почти через неделю, Реввоенсовет Республики назначил командующим войсками Ярославского фронта участника Первой мировой войны, штабс-ротмистра (штабс-капитана) А.И. Геккера. К 12 июля численность красных войск у Ярославля довели до 2 тысяч. Поддержку им оказывали три бронепоезда. У белых, удерживающих центр города, бронепоезд был один.

Но и с подходом подкреплений красные не способны были переломить ситуацию. Формально силы Перхурова и Советов были всего лишь равны, на практике же значительную часть прибывших в город «войск» составляли впервые взявшие в свои руки оружие рабочие. Средний и младший командный состав был безграмотен. Донесения красных командиров в Москву содержали такие фразы: «Командование войсками ужасно… Пришлите энергичных опытных руководителей…» Один из командиров писал, что «при энергичном действии командного состава можно было всё ликвидировать в один день».

Атака таких частей на закрепившегося в городе противника, войска которого состояли из профессиональных военных, имеющих немало пулемётов, была откровенным самоубийством.

Не предпринимали решительных действий и мятежники, ожидая подхода из Рыбинска Савинкова. Они закрепились в крупных зданиях, превратив их в долговременные оборонительные сооружения. Забегая вперёд отметим, восстание в Рыбинске провалилось и подкреплений белые ждали напрасно, но в тот момент никто из белых об этом не знал.

Противостояние приняло позиционный характер. Белые через Волгу вели артиллерийский огонь по красным, красные отвечали артиллерийским обстрелом белых. В Ярославле бушевали пожары, деревянные строения горели, каменные здания были серьёзно повреждены.

Преимущество в артиллерии было на стороне Советов. Фактор времени — тоже. 17 июля Перхуров поняв, что далее ждать помощи союзников бессмысленно, бросил свои войска и с группой офицеров на пароходе прорвался по Волге из осаждённого города. «Главноначальствующий» перебрался сначала в Кострому, затем в Казань.

Брошенные руководством белые ещё несколько дней продолжали сопротивление. 20 июля красное командование издало следующий приказ: «Чрезвычайный штаб Ярославского фронта объявляет населению города Ярославля: Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение 24 часов, со дня объявления сего, оставить город и выйти к Американскому мосту. Оставшиеся после указанного срока в городе будут считаться сторонниками мятежников. По истечению 24 часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный, ураганный артиллерийский огонь из тяжёлых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, с предателями, врагами революции рабочих и беднейших крестьян».

Этот приказ стал переломным моментом в сопротивлении. Психологическое оружие в виде угрозы применить химические боеприпасы сыграло свою роль. Центральная часть города опустела, вместе с мирными жителями из Ярославля побежали и мятежники. Красные войска стали быстро продвигаться вперёд, беря под свой контроль район за районом.

Генерал Карпов, командовавший белыми после бегства Перхурова, не желая ни умирать в бою, ни сдаваться Красным, пошёл на интересный и нетривиальный шаг. Он объявил свой штаб с собой во главе находящимся в состоянии войны с Германией, и «сдался» немецкой комиссии по делам военнопленных, застигнутой в Ярославле мятежом. Немцы шпагу генерала приняли, заявив, что «Комиссия передаст штаб (белогвардейцев — Д.Л.) в качестве военнопленных Германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет всё дальнейшее». Но после недолгих переговоров с красными Карпов был выдан Советам.

Последствия ярославского мятежа были ужасны. Деревянный город сгорел полностью. Каменные здания были разрушены или серьёзно повреждены. 28 тысяч жителей остались без крыши над головой. Люди ютились в палатках и под навесами.

В статье, посвящённой трагическим событиям лета 1918 года, ярославские историки — заведующий сектором материальной культуры Ярославского государственного историко-архитектурного и художественного музея — заповедника Т.В. Рязанцева и к.и.н. Н.П. Рязанцев отмечают: «В последние годы немало сделано для того, чтобы представить эти события как народное восстание против большевистской власти. Однако факты говорят о другом. Ярославские события были заранее спланированы и хорошо оплачены теми политическими силами, которые начинали масштабную войну против Советской России».

Историки обращают внимание на относительную малочисленность сил, собранных под командованием Перхурова. «Для губернского города с населением в 130 тысяч человек эти цифры нельзя признать существенными. Тем более, что основной костяк мятежников составляли прибывшие из других городов страны офицеры».

Заметим, что перед нами одна из типичнейших ситуаций этого периода: бои велись относительно малочисленными отрядами белых и красных, причём основная масса населения от вооружённой борьбы уклонялась, но всё равно становилась жертвой — интриг Антанты, амбиций вылетевших из власти политиков, своеобразно понимающих свой патриотический долг военных.

 

15. Итоги мятежа. От белого террора к красному террору

Изданная в 1927 году в Ленинграде книга В. Владимировой «Год службы «социалистов» капиталистам. Очерки по истории контрреволюции в 1918 году», которая является одним из источников данного исследования, представляет собой работу, проникнутую свойственными именно тому периоду эмоциями, когда свежи ещё были воспоминания о Гражданской войне. Вот как сформулировано в ней авторское резюме по событиям в Ярославле: «Виновники этих бедствий — агенты Антанты и Союз защиты родины и свободы смогли поднять восстания, лишь пользуясь той мягкостью, которую проявлял победивший рабочий класс к своим врагам. Ярославское восстание явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения…

После подавления ярославского восстания был впервые применён массовый террор к его участникам и руководителям».

В 1920‑1922 годах Всероссийская чрезвычайная комиссия выпускала «Красную книгу ВЧК» — сборник документов о наиболее крупных контрреволюционных организациях и заговорах, раскрытых Чрезвычайной комиссией в 1918‑1920 годах. Есть в ней часть, посвящённая «Союзу защиты», и тому массовому террору, которому были подвергнуты участники и руководители ярославского мятежа. Эти документы я оставляю без комментариев:

«СУД НАД АКТИВНЫМИ УЧАСТНИКАМИ ЯРОСЛАВСКОГО ВОССТАНИЯ

Для расследования дел о мятеже в Ярославле была образована особоследственная комиссия.

Путём тщательных допросов и всестороннего расследования комиссия выделила из массы арестованных 350 человек, в большинстве бывших офицеров, контрреволюционеров и белогвардейцев.

Расследование доказало, что все эти лица являлись активными участниками и организаторами мятежа…

Вся эта банда в количестве 350 человек по постановлению комиссии расстреляна.

Но ещё до этого, вскоре после занятия города и задержания в театре вожаков мятежа, в состав которых входили почти исключительно бывшие офицеры, 57 человек было расстреляно на месте…» [798]

«РЕЗУЛЬТАТЫ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ

Часть участников ярославского восстания пробралась на Мурман, часть — к чехословакам, но немало из них разбрелось по окружающим городам и сёлам. Мало-помалу многие из них стали возвращаться обратно, предполагая остаться незамеченными. Но не всем это удавалось, ВЧК сосредоточила своё внимание на Ярославском округе, и скоро добрая половина из скрывающихся здесь белогвардейцев попала в руки Чрезвычайной комиссии…» [799]

«ПРИГОВОР ЯРОСЛАВСКОЙ ГУБЧЕКА

Дополнительное следствие, произведённое Ярославской губернской чрезвычайной комиссией, дало материал для привлечения к ответственности 65 лиц.

Из них, сообразно роли каждого из них в ярославском восстании, приговорены:

К расстрелу:

1) Колчанов Николай Павлович

2) Мякин Владимир Николаевич

3) Морозов Владимир Дмитриевич

4) Шувалов Константин Андреевич

5) Шувалов Александр Константинович

6) Павлов Александр Александрович

7) Фисун Филипп Кириллович

8) Никитин Виктор Васильевич

9) Никитин Константин

10) Добротин Леонид Николаевич.

К концентрационному лагерю на разные сроки:

1) Шувалов Константин Константинович

2) Работнов Александр

3) Кулер Оглы

4) Нехотников Ав. Алекс.

5) Беляев Константин Александрович

6) Беляев Леонид Александрович

7) Старков Евгений Ил.

8) Зозульский Федор Ефимович

9) Курочкин Владимир Васильевич

10) Киселкин Константин Алекс.

11) Мельников Константин Иванович

12) Муратов Алекс. Михайлович

13) Дунаева Мария Константиновна

14) Соломонов Иван Макарович

15) Апраксин Егор

16) Соколов Николай Николаевич

17) Хватов Леонид Андреевич

18) Байбородин Анатолий

19) Слежинский Ал. Владимирович

20) Ломтев Алекс. Константинович

21) Трейлиб Генрих Иванович.

Высланы из пределов Ярославля под надзор:

1) Кролин Николай Николаевич.

Применена амнистия:

1) Ядров Михаил Иванович

2) Смольский Алекс. Адамович

3) Кисляков Михаил Семенович

4) Кузьмин Николай Алекс.

5) Степанов Map. Александр.

Освобождены как несовершеннолетние:

1) Ковальский И. Влад.

2) Колышкин Ив. Евграфович

3) Соловьев Марк Иванович

4) Крылов Сергей Дмитриевич.

Все остальные за недоказанностью обвинения освобождены» [800] .

 

16. Красный террор: идеологические основания

Большевики никогда не отрицали террор в качестве одного из методов ведения революционной войны. Передовая общественная мысль того периода вообще не отрицала террор, автор декларации независимости США 1776 года Томас Джефферсон говорил об американской революции: «В борьбе, которая была необходима, погибли без соблюдения судебных формальностей многие виновные, а вместе с ними и некоторые невинные. Этих я, так же сильно, как и все, жалею; …Но я скорблю о них так, как если бы они погибли в бою…»

Понятие террора пришло из Великой французской революции. Известны слова Робеспьера: «Если в мирное время народному правительству присуща добродетель, то в революцию народному правительству присущи одновременно добродетель и террор: добродетель, без которой террор губителен, и террор, без которого добродетель бессильна. Террор есть не что иное, как правосудие, быстрое, суровое, непреклонное; он, таким образом, есть порождение добродетели».

Через революции, через кровь и террор рождались все буржуазные государства. Об этом напоминал Карл Маркс: «Как ни мало героично <современное> буржуазное общество, для его появления на свет понадобились героизм, самопожертвование, террор, гражданская война и битвы народов».

О революции в Германии 1848 года он писал: «Безрезультатная резня после июньских и октябрьских дней, бесконечные жертвоприношения после февраля и марта, — уж один этот каннибализм контрреволюции убедит народы в том, что существует лишь одно средство сократить, упростить и концентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство — революционный терроризм».

Об этом напоминал Ленин за два месяца до Октябрьской революции: «великие буржуазные революционеры Франции, 125 лет тому назад, сделали свою революцию великой посредством террора». Гораздо позже Ленин говорил французскому коммунисту Фроссару, что французу нечего отвергать в Русской революции, которая своими методами и образом действий возвращает Французскую революцию.

И об этом же Ленин говорил в известном «Письме к американским рабочим»: «Английские буржуа забыли свой 1649, французы свой 1793 год. Террор был справедлив и законен, когда он применялся буржуазией в её пользу против феодалов. Террор стал чудовищен и преступен, когда его дерзнули применять рабочие и беднейшие крестьяне против буржуазии!»

Все великие революции мира порождали гражданскую войну и её следствие — террор. Робеспьер говорил: «Когда кризис вызван именно бессилием законов, можно ли определять с уголовным кодексом в руках, какие требуются меры для общественной безопасности?»

В России террористические методы борьбы восходили к народовольцам, а самой массовой партией вплоть до 1918 года являлась эсеровская, чей революционный террор стоил жизни около 17 тысяч человек только с 1901 по 1911 годы. Ленин, полемизируя в 1901 году с социалистами-революционерами, не ставил под сомнение саму возможность использования террора в революции. Он подвергал критике стратегию и тактику, принятую в ПСР: «Нам говорят уже, что «исторический момент» выдвинул перед нашей партией «совершенно новый» вопрос — о терроре… Вопрос о терроре совершенно не новый… Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора. Это — одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях. Но суть дела именно в том, что террор выдвигается в настоящее время <эсерами> отнюдь не как одна из операций действующей армии, тесно связанная и сообразованная со всей системой борьбы, а как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единичного нападения».

Не правы те, кто сегодня, в ответ на волну очернительства, порождают новую мифологию: «Ленин был принципиальным противником террора». Это совершенно лишние домыслы, противоречащие фактам. История не нуждается в оправдании, она нуждается в изучении и понимании.

Ленин был революционером и он не был противником террора. Другой вопрос, что он никогда не превращал террор в самоцель, в главный аргумент революционной борьбы. В этом принципиальное его расхождение с эсерами ещё с 1901 года. Для Ленина террор — одно из возможных действий, исключительное, вынужденное обстоятельствами войны. Лидер РСДРП(б) предупреждал: «Террор никогда не может стать заурядным военным действием: в лучшем случае он пригоден лишь как один из приёмов решительного штурма».

При этом сама возможность применения террора менялась от состояния революции к её завершению, к взятию власти. Марксистская теория государства подсказывала, что после победы пролетариата от власти не потребуется таких мер насилия и принуждения, как ранее, в дореволюционный период.

О государстве Ленин писал: «Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчинённые классы». Но в случае победы революции власть перейдёт к классу, составляющему подавляющее большинство. И если в момент взятия власти ему может потребоваться решительный штурм, и террор как один из его приёмов, то в дальнейшем, — для контроля над свергнутым меньшинством, лишённым рычагов власти, — не потребуется даже и полиции. Вполне достаточно будет общественного наблюдения. Государство как инструмент классового подавления начнёт отмирать.

В России в Октябре к власти быстро и относительно бескровно пришёл пролетариат в союзе с крестьянством. И это порождало оптимистические и даже идеалистические надежды. В полном соответствии с теорией, Советы просто отпускали своих противников — на поруки, под честное слово и т.д. Объявленных врагами народа чиновников-саботажников наказывали всеобщим бойкотом, а кадетскую партию брали под общественное наблюдение — под контроль местных Советов.

Через несколько недель после Октября Ленин говорил: «Нас упрекают, что мы арестовываем… Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять. И, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать. И такая подписка даётся».

 

17. Террор на практике

Избавляться от иллюзий пришлось долго и мучительно. После ярославского мятежа «Правда» писала: «Когда мы победили в октябрьские дни восставших белогвардейцев, мы великодушно отпускали тысячи юнкеров и офицеров на все четыре стороны, как только стихала острота непосредственных боевых столкновений. Мы судили Пуришкевича и его соучастников по офицерско-юнкерским мятежам, и Пуришкевич остался цел и невредим. Он даже на свободе сейчас… Краснов, тоже помилованный великодушными победителями, платит сейчас свинцом… Никакой пощады белогвардейцам! Помните, что сказал V Всероссийский съезд советов: «Массовым террором против буржуазии должна ответить советская Россия на все преступления врагов народа».

Деклараций, подобных принятой V съездом, угроз и «последних предупреждений» с самого Октября звучало множество. Практика была иной. В этой связи Ленин в июне 1918 года, после убийства Володарского, в сердцах телеграфировал: «Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не‑воз‑мож‑но! Террористы будут считать нас тряпками…»

Особенностью Октябрьской революции стало применение красного террора в ответ на белый в ходе Гражданской войны. Перелом в отношении Советов к своим противникам наступил уже после взятия власти, после серии крупных мятежей, покушений и перерастания конфликта в полномасштабную Гражданскую войну.

Прекрасно иллюстрируют эволюцию взглядов советского руководства воспоминания бывшего руководителя Петроградского Охранного отделения А.В. Герасимова, арестованного ещё Временным правительством: «Меня содержали в бывшей долговой тюрьме в Казачьем переулке. Нас всех собрали в коридоре, и явившийся большевицкий комиссар начал опрашивать, кто за что сидит. Большинство были растратчики. Когда очередь дошла до нас, начальник тюрьмы сказал: «а это политические». Комиссар удивился: какие теперь у нас политические? Начальник разъяснил, что это деятели старого режима… Комиссар потребовал более точных разъяснений и в конце концов заявил, что он считает наше содержание под стражей неправильным и несправедливым: «Они по-своему служили своему правительству и выполняли его приказания. За что же их держать?»

«Через несколько дней, — продолжает Герасимов, — начались освобождения… Только бывший министр Хвостов, относительно которого было доказано, что он совершил хищение казённых денег, остался в тюрьме» [817] .

Бывший руководитель петроградской охранки рассказывает: «Так дело шло до весны… Отношение большевиков, до того очень снисходительное к нам, «сановникам старого режима», начало заметно меняться. В это время произошло восстание Краснова на Дону, переворот Скоропадского на Украине, началось восстание чехословаков на Волге. Атмосфера становилась всё более и более тревожной. Однажды, в начале мая 1918 года, ко мне зашёл один мой знакомый, занимавший тогда место какого-то комиссара у большевиков. Он только что перед этим совершил поездку в Москву и пришёл ко мне, чтобы рассказать: в Москве настроение очень тревожное, неизбежно начало террора, скоро будут произведены большие аресты. Он настоятельно советовал мне не медлить и двигаться куда-нибудь за пределы досягаемости большевицкой власти».

30 августа 1918 года было совершено покушение на Ленина. В тот же день террорист из энесов застрелил председателя Петроградской ЧК Урицкого. В ответ, 5 сентября 1918 года, увидело свет Постановление СНК РСФСР «О красном терроре». В нём говорилось: «Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путём террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии и внесения в неё большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путём изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры».

О числе пострадавших от Красного террора осенью 1918 года надёжных данных нет. Из отдельно взятых казней самой крупной, видимо, явился расстрел в Петрограде 512 «контрреволюционеров и белогвардейцев» («заложников»). Среди расстрелянных в Москве были «многие из царских министров и целый ряд других высоких сановников».

Среди многочисленных сообщений с мест выделяется послание из Казани. Вслед за подтверждением того, что «по всем уездам прошли карательные экспедиции», в нём говорится: «В самой Казани Трибуналом пока расстреляно всего 7‑8 человек. Объясняется это тем, что вся буржуазия, отчасти даже мелкая, почти все попы и монахи разбежались. Половина квартир в городе покинута. Конфискуется имущество бежавших в пользу пострадавшей городской бедноты». Вряд ли эти сообщения нуждаются в каких-либо комментариях.

Формально Красный террор был провозглашён 5 сентября 1918 года и прекращён уже 6 ноября 1918 года. Собравшийся в этот день VI Всероссийский съезд Советов утвердил амнистию всех «задержанных органами борьбы с контрреволюцией», если определённое обвинение в контрреволюционных действиях не было им предъявлено в течение двух недель со дня ареста, а также всех заложников, кроме взятых центральной ВЧК как условие безопасности «товарищей, попавших в руки врагов». Следующая резолюция съезда — «О революционной законности» — обязывала «всех граждан республики, все органы и всех должностных лиц Советской власти» строго соблюдать законы. Она предоставила гражданам право обжаловать любое пренебрежение их правами или нарушение их со стороны должностных лиц.

Вместе с тем, в порядке исключения разрешались меры, вызываемые «экстренными условиями гражданской войны и борьбой с контрреволюцией». Таким образом, в законодательстве всё-таки сохранялась лазейка для продолжения политики террора.

И всё же объявленный советским правительством красный террор, выпущенный на волю в сентябре, начали загонять в бутылку уже в ноябре, Съездом Советов была предпринята серьёзная попытка ввести ситуацию в рамки законности. Но нельзя, однако, не согласиться с мнением историков о том, что это была первая в ряду искренних, хотя в конечном счёте и безуспешных, таких попыток. В то время декрет было проще утвердить, чем проследить за его исполнением на местах. Слишком часто местные органы действовали по собственному почину, руководствуясь лишь «революционной целесообразностью». Да и вряд ли было возможным установление полной законности в стране на фоне продолжающейся Гражданской войны.

Сегодня ряд исследователей расширяют понятие красного террора на все годы гражданского противостояния 1918‑22 годов. Нужно признать, что доля истинности в такой постановке вопроса есть. Аресты, бессудные казни, в том числе и массовые, практиковали все стороны Гражданской войны вплоть до её завершения.

Вместе с тем Советы с ноября 1918 года предприняли ряд серьёзных попыток примирить враждующие силы. Если декретом от 14 июня 1918 года ВЦИК исключил правых эсеров и меньшевиков из своих рядов (и рекомендовал всем Советам исключить их), то 30 ноября 1918 года ВЦИК аннулировал решение об исключении меньшевиков, с той лишь оговоркой, что это решение не относится к «тем группам меньшевиков, которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против Советской власти».

Этому предшествовала пятидневная конференция меньшевистской партии, легально, без всякого противодействия со стороны Советов, прошедшая в Москве. Партия приняла «Тезисы и резолюцию», признав, что Октябрьская революция — «историческая необходимость» и «гигантское бродило, приводящее в движение весь мир». Резолюция, однако, требовала «отмены органов полицейских репрессий и чрезвычайных трибуналов» и «прекращения политического и экономического террора».

Эсеры последовали примеру меньшевиков. В феврале 1919 года легальная конференция эсеров в Петрограде «решительно отвергла попытку свержения Советской власти путём вооружённой борьбы» и осудила буржуазию и «империалистические страны Согласия». 25 февраля 1919 года ВЦИК отменил декрет об исключении теперь уже и в отношении эсеров, вновь открывая им путь в советские организации. Впрочем, партии это уже не помогло. В мае 1919 года она вновь раскололась, часть эсеров высказалась за сотрудничество с большевиками, часть снова вступила в конфронтацию. Меньшевики же присутствовали по приглашению, но не как избранные делегаты, на VII Всероссийском съезде Советов в декабре 1919 года. На протяжении 1920-го у них имелись партийные учреждения и клуб в Москве. Меньшевики выпускали листовки и прокламации за подписью Центрального комитета партии, на выборах в местные Советы 1920 года они получили 46 мест в Москве, 250 — в Харькове, 120 — в Ярославле, 78 — в Кременчуге и т.д. В августе 1920-го в Москве открыто проводилась конференция меньшевиков, о ней сообщалось в советской прессе.

Весной 1922 года IX Всероссийский съезд Советов принял декрет об упразднении и преобразовании ВЧК — органа, получившего в ходе терроpa и гражданской войны необычайно широкие полномочия. В резолюции съезда было сказано: «Съезд Советов отмечает героическую работу, выполненную органами Всероссийской Чрезвычайной Комиссии в самые острые моменты гражданской войны, и громадные заслуги, оказанные ею делу укрепления и охраны завоеваний октябрьской революции от внутренних и внешних покушений. Съезд считает, что ныне укрепление Советской власти вовне и внутри позволяет сузить круг деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и её органов, возложив борьбу с нарушением законов Советских Республик на судебные органы.

Исходя из этого, Съезд Советов поручает президиуму Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета в кратчайший срок пересмотреть Положение о Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и её органах в направлении их реорганизации, сужения их компетенции и усиления начал революционной законности».

 

18. Некоторые размышления о Гражданской войне в России

В оценках событий Гражданской войны самая распространённая ошибка — утрата критериев и чувства меры. Редкая публикация обходится сегодня без ставших уже практически ритуальными строк: чудовищная катастрофа, бессмысленная война, братоубийство, унёсшее миллионы жизней.

Несомненно, масштабы противостояния, охватившего 1/6 часть суши, его продолжительность, война «брат на брата, сын на отца», всплеск жестокости и взаимного террора, марши 5-миллионной только Красной армии, от 8 до 13 миллионов жертв — впечатляют, невольно подталкивают к выводу о чудовищной гекатомбе, случившейся в нашей стране.

Но что могут означать слова о бессмысленности этого конфликта? В современных работах читаем: «Гражданская война, по сути братоубийственная, никогда не заканчивается победой, на такой войне не бывает ни победителей, ни побеждённых». Ведь это, по сути, самое страшное обвинение, фактически, приговор всем участникам конфликта.

Возможно, с точки зрения общечеловеческих ценностей, этического максимализма, такой подход имеет право на жизнь. Бесспорно, любая война — зло, но один этический максималист довёл эту логику до конца, объявив: «Вся история человечества — непрерывная череда кровавых войн и преступлений». Чем и поставил жирную точку, после которой в рамках этой логики анализировать больше нечего — приговор вынесен и подписан.

А анализировать приходится, ведь нам важно понять причинно-следственную связь событий, логику исторического процесса.

Конечно, Гражданская война была братоубийственной, в ней брат восставал на брата и сын на отца. Но разве в этом заключалась суть конфликта? Ведь были причины высшего порядка, заставляющие родных людей поднимать оружие друг против друга. Если забывать об этом, то, как справедливо замечают историки, просто «братоубийственными» окажутся и борьба Степана Разина, и восстание Емельяна Пугачева, которые, получается, были движимы отнюдь не стремлением к по-своему понимаемым социальным идеалам.

Перед нами яркий пример утраты критериев оценки. Вряд ли сами участники Гражданской войны согласились бы с тем, что их борьба была бессмысленной. Сегодня мы, поднявшись над конфликтом, под знамёнами объективности и беспристрастности патетически восклицаем: «не было победителей и побеждённых, а проиграла Россия, понеся неисчислимые жертвы». Быть может тогда и советской сверхдержавы в XX веке не было?

На самом деле такая позиция никакого отношения ни к объективности, ни к беспристрастности не имеет, представляя собой всё тот же тупик этического максимализма.

Не меньше проблем связано и с утратой критерия меры. Так, взятое навскидку учебное пособие для ВУЗов характеризует Гражданскую войну как «феноменальную драму XX века», а исторический интернет-ресурс рассуждает: «Мировая история не видела, и вряд ли ещё когда увидит такие масштабные события, как Гражданская война в России». Феноменальность и мировую уникальность следовало бы подтвердить конкретными сравнениями, но дальше патетических восклицаний дело не идёт.

Между тем, активная фронтальная фаза Гражданской войны, сопровождавшаяся полномасштабными боевыми действиями, как мы помним, продолжалась с весны — лета 1918 по 1920 гг., и закончилась поражением Врангеля в Крыму. Можно из этических или иных соображений расширять временные рамки — до октября 1917 и до конца 1922 года, окончательного подавления антисоветских мятежей. Но это уже будет определённая натяжка — историк Я. Бутаков напоминает: «Было несколько русских «Вандей» в казачьих областях. Войну революционной Франции против Вандеи никто не считает полномасштабной гражданской войной. Также было и у нас с осени 1917 по весну 1918 гг. и с осени 1920 по осень 1922 гг. — военные действия носили ограниченный характер или велись на далёких окраинах России».

Итак, полномасштабная война шла в нашей стране два с половиной года. Сравним с гражданской войной в Афганистане, идущей не затихая с 1978 года? Могут возразить, что обострению противостояния способствовало вмешательство Советского Союза и стран НАТО, но разве Гражданская война в России второй декады XX века была полностью внутренним конфликтом? Многочисленные экспертные оценки свидетельствуют, что без интервенции и широкомасштабной иностранной военной помощи белым силам противостояние в России завершилось бы максимум к зиме 1918 года.

Гражданская война в Ираке на сегодняшний день идёт 9 лет — с «освобождения» страны американцами в 2003 году.

Но есть и более близкие к рассматриваемым нами событиям примеры, достаточно вспомнить испанскую гражданскую войну 1936‑1939 годов. И, наконец, завершавшую «спокойный» XIX век гражданскую войну в США 1861‑1865 годов с её зверствами и концлагерями.

Противостояние в России внушает трепет масштабами территории и вовлечённых в него сил? Но воюют не квадратными километрами земли, а солдатами, винтовками и пулемётами. А их катастрофически не хватало.

Да, к 1920 году численность Красной армии была доведена до максимальной — 5 миллионов человек. Однако забывается, что в ходу был термин «боевой состав армии», то есть, собственно, вооружённый и участвующий в сражениях. А он… не превышал 600‑700 тысяч штыков и сабель. Все остальные — это учебные, запасные, тыловые, штабные, строительные части, а также части Трудовой армии. Причина банальна: «Производившегося <в Советской России> вооружения, обмундирования и снаряжения не хватало даже для возмещения обычных потерь».

Существует широко распространённый стереотип об избытке в России оружия, накопленного ещё в годы Первой мировой войны. Он попал даже в художественную литературу: «Эх, слишком много пуль запасено было в арсеналах на победный семнадцатый. Так много, что хватило и на девятнадцатый, и на двадцать первый».

Однако на практике белые широко снабжались вооружениями со стороны Антанты, а красные пытались выжать всё, что возможно, из умирающей промышленности. В одном из документов Главкома в мае 1919 г. о катастрофической нехватке винтовок и патронов в действующей армии сказано: «Вопросы снабжения обстоят особенно остро с винтовками и патронами… Через два — три месяца при решительных действиях на фронтах в нашем распоряжении как в тылу, так и на фронтах может не оказаться ни одного патрона».

Боевые действия даже в самые суровые годы Гражданской войны велись относительно малочисленными отрядами. Соотношение боевых войск белых и красных в разные годы было различным, от 1:2,1 в 1918 году в пользу белых до 1,6:1 в 1920 в пользу красных. В целом, как мы видим, разница была невелика.

Отсюда и относительно небольшой уровень боевых безвозвратных потерь Красной армии за 1918‑20 годы: убито и умерло от ран 146 488 человек; попало в плен или пропало без вести — 162 029. Итого боевых безвозвратных потерь за два с половиной года войны — 308 517 красноармейцев.

Учитывая соотношение противостоящих сил, можно предполагать, что порядок потерь у белых должен быть близким.

Для сравнения, во время гражданской войны в США северяне потеряли только убитыми и умершими от ран 275 тыс. человек, южане — 258 тыс. человек. Боевые потери в ходе гражданской войны в Испании, как считается, составили у республиканцев и их союзников — 320 тысяч погибшими, у националистов — 130 тысяч.

Даже абсолютные цифры если и отличаются в меньшую сторону, то никак не на порядки. Не говоря уже о пересчёте «на территории» или в процентах от населения.

Перед нами критерий меры, оценки исключительности, уникальности в мировом масштабе событий Гражданской войны в России именно как боевых действий, вооружённого столкновения сторон.

Откуда же берутся чудовищные цифры в 8 и даже 13 миллионов общих потерь? Они не имеют практически никакого отношения к боевым действиям. В подавляющем большинстве случаев люди становились жертвами массовых эпидемий, охвативших Россию на фоне голода, разрухи и антисанитарии.

Общепринятой на сегодня считается цифра в 8 миллионов человек общих демографических потерь населения на фронтах и в тылу с 1918 по 1922 годы, включая потери воевавших сторон, жертв террора, голода и эпидемий. Полных статистических данных об этом периоде нет, поэтому споры о точном числе жертв, видимо, закончатся ещё не скоро.

Масштаб катастрофы позволяет оценить статистика по Красной армии:

Общее число людских потерь Красной Армии за 1918‑1922 гг.

Безвозвратных потерь (убито, пропало без вести, не вернулось из плена, погибло в результате происшествий, осуждено, покончило жизнь самоубийством, умерло от ран и болезней в лечебных учреждениях) — 980 741 человек (в том числе 180 тыс. погибших в войне с Польшей).

Санитарных потерь — 6 791 783;

Из них ранено, контужено, обожжено — 548 857;

Заболело — 6 242 926 [836] .

Цифры говорят сами за себя, особенно если учесть, что в боевых действиях число раненых, как правило, превышает число убитых. «Такие масштабы санитарных потерь объясняются широким распространением на фронте и в тыловых войсках эпидемических болезней (тифа 3‑4 видов, холеры, дизентерии, оспы и других)… эпидемии, особенно тифозные, являлись самым тяжёлым бедствием для Красной Армии во время гражданской войны», — отмечают авторы статистического сборника.

Не лучше обстояли дела и в Белой армии. Вот свидетельство Наркома здравоохранения Н.А. Семашко: «Когда наши войска вступили за Урал и в Туркестан, громадная лавина эпидемических болезней (тифов всех трёх сортов) двинулась на нашу армию из колчаковских и дутовских войск. Достаточно упомянуть, что из 60-тысячной армии противника, перешедшей на нашу сторону в первые же дни после разгрома Колчака и Дутова, 80% оказались заражёнными тифом. Сыпной тиф на Восточном, возвратный, главным образом, на Юго-Восточном фронте, бурным потоком устремились на нас. И даже брюшной тиф, этот верный признак отсутствия элементарных санитарных мероприятий — хотя бы прививок, широкой волной разливался по дутовской армии и перекинулся к нам».

Если так обстояли дела на фронте, то ситуация в тылу была просто катастрофической. Причём прямой связи эпидемий инфекционных заболеваний именно с Гражданской войной нет. Боевые действия лишь усугубили ситуацию, маховик которой начал раскручиваться с началом Первой мировой войны.

В 1912 году в России состояло на учёте 13 млн. инфекционных больных. Война, мобилизация, развал хозяйства, перебои с продовольствием, революции, перестройки административного и хозяйственного аппарата — всё это планомерно ухудшало ситуацию. По отнюдь не полным данным (полной информации просто не существует) в 1918‑1923 годах было зарегистрировано только заболеваний сыпным тифом свыше 7,5 млн. случаев.

Но существует, и стандартно упускается из виду, фактор, вообще не имеющий отношения к внутренней ситуации в России — речь идёт о глобальной пандемии «Испанки», которая с огромным числом жертв прокатилась по всему миру в 1918‑19 годах. Считается, что жертвами Испанского гриппа во всём мире стали от 20 до 100 миллионов человек, заражены были более 500 миллионов. Несмотря на то, что однозначных статистических данных о распространении «Испанки» в нашей стране нет, нет и никаких оснований полагать, что пандемия миновала Россию и не собрала свою обильную смертную жатву в воюющей стране. Куда больше верится в то, что в обстановке разрухи значительное число заболеваний не фиксировалось, или заболевания валили на «привычный» тиф. Оценить масштабы смертности от «Испанки» в РСФСР пытались в разных публикациях и, опираясь на доступные, но отнюдь не полные сведения, называли число умерших от 2 до 3 миллионов.