Изяслав всё так же лежал на своём ложе, безмолвный и неподвижный. Лишь слабое дыхание говорило о том, что он жив. Время от времени поглядывая на него, Лавр готовил какое-то зелье. Брал что-то из сумки, бросал в ступку и шептал какие-то, неразличимые на слух слова. Во всём этом виделся колдовской обряд. Запретный, таинственный и Лютобору не хотелось, что бы Лавр заметил, как он за ним подглядывает. Впрочем, лекарь, судя по выражению лица, был полностью поглощён своим занятием и не обращал на отрока внимание. Отвлёкся он только тогда, когда в шатер вместе с неразборчивым шумом с улицы, вошел Прокл. Встретившись с вопросительными взглядами, большим пальцем указал себе за спину и с тревогой в голосе сообщил.

— Там наш боярин повстречал Жирослава. Бранить его взялся, ну и сцепились. Того и гляди дойдёт до мечей.

— Как же они? — Не сдержав удивления, произнёс Лютобор. — Великий князь же им наказал…

— О чём это ты? — Удивился Лавр.

— Свара между ними. А князь не велел! — Лютобор накинул кожух и шапку, и бросился наружу. Уже за порогом, спохватился, кое-что вспомнив. Одернув полог, заорал:

— Прокл, дай мне шелом и щит воеводы!

* * *

Путислав нашел соперника в стане своих воинов и потребовал, чтобы тот немедля убирался вон. В ответ Жирослав, кичливо вздёрнув бородой, напомнил ему о своём боярском достоинстве:

— Али не узрел кто пред тобою? Так ты к холопам своим обращайся! — И добавил глумливо. — Челядью воеводствуй, раз воинами не способен.

На широкой площадке среди шатров, собралось немало суздальцев. Один за другим они оставляли свои дела и оборачивались посмотреть, как воевода разделается с недругом. Путислав не собирался обманывать их ожидания. Встав перед Жирославом, он во всеуслышание, усомнился в его родовитости:

— Повадки твои уж больно мужицкие! Ты боярство свое, не с себя ли ведешь? А то может быть и вовсе безроден?

Его слова разнеслись далеко. Несколько проходивших мимо людей Жирослава, услышав их, подошли поближе. Тот в их присутствии не мог ответить на оскорбление иначе, чем взявшись за оружие. Добившись этого, Путислав, не тратя слов более, тоже обнажил меч. Готовую начаться между ними сечу, остановило только появление Ярослава. Встав между врагами, он увещевал их одуматься и Лютобор издали услышал его зычный голос.

— Так что же вы бояре, хотите решить спор кровавою сварой? Здесь и сейчас?! Ну, выбрали время! Завтра в поход! И кто поведёт ваших людей? — Ярослав блистая на закатном солнце, чешуйками брони, говоря это, попеременно поворачивался то к одному, то к другому. Жирослав, видно проникшись его словами, опустил меч, но наклон головы говорил о том, что его взгляд, через личину посеребренного шлема, устремлен на соперника. Путислав сплюнул в его сторону и посмотрел на переяславльского князя как на досадную помеху. С трудом дождался окончания его речи и заявил, что раз зашло так далеко, он не намерен отступать.

Тогда Ярослав снова предложил им выставить вместо себя поединщиков.

— Годно ли такое, вятшим людям Суздаля, собственноручно лить кровь друг у друга? Неужто не сыщется здесь удальцов, что бы за вашу честь постояли?

Воины Жирослава дружно пошли вперед, но Авдей, заступив им путь, оказался впереди всех. Суздальцы, к огорчению Лютобора, такого единодушия не проявили. Лишь некоторые из них, сдвинулись к своему воеводе, а ближе других встал к нему Векша. Впрочем, Путислав ни на кого не глядя, поспешил отринуть и это предложение.

— Оно хотя мне такое и не пристало, но так и быть, снизойду до него. — И презрительно хмыкнув, кивнул на Жирослава. Тот поднял меч, а Ярослав предпринял последнюю попытку остановить поединок.

— Бой должен быть на равном оружии. Вы без щитов, а у Путислава нет шлема! — Говоря это, князь почему-то посмотрел в сторону обозов.

— Есть! — От волнения выкрик Лютобора получился излишне громким и пронзительным. — Смущаясь и краснея от этого, отрок протиснулся через толпу к своему дяде.

— Вот, я принёс тебе, возьми!

По рядам суздальцев прокатился гул одобрения. Тем временем толпа вокруг всё прибывала. Ярослав явно теряя терпение, зачем-то поглядывал в сторону обозной стоянки. Наконец Жирославу принесли щит и оба соперника были готовы. Князь, более не в состоянии им помешать, отступил на несколько шагов назад, увеличивая свободное пространство для поединка. Путислав, восприняв это как разрешение начать, двинулся в наступление.

Осторожно ступая широко расставленными ногами, он не отрывал взгляд от вражеского меча. Лютобор понял, что дядя по характерным отметинам на лезвиях, старается определить качество клинка и манеру боя своего врага. Тоже самое, как он догадывался, делал сейчас и Жирослав. Опытные бойцы, они правильно оценили друг друга и поэтому не спешили. Путислав хотел было встать спиной к солнцу, чтобы оно ослепило Жирослава. Тот, сдвинувшись чуть в сторону, дал понять, что этого не допустит. Воевода сообразил, что хитрить, смысла нет, и остановился. Враги замерли в полутора саженях друг от друга. Закрылись щитами, держали мечи чуть на отлёте и не двигались. Лютобору пришло в голову, что они просто не могут решиться начать. Он вспомнил, что и в драке всегда страшен первый удар. И вдруг поединщики, махом одолев оставшееся расстояние, сшиблись друг с другом. Мелькнули мечи, грохнули по щитам клинки, и враги разошлись, не причинив друг другу вреда. Между ними опять было не меньше сажени. Однако теперь они, шелестя кольчугами, не останавливаясь, мелкими шагами смещались то вправо, то влево. Сходились, подыскивая лучший момент для удара. В толпе послышались первые возгласы. Кто-то не сдержавшись, подбадривал Жирослава. Возможно, именно это и вдохнуло в него решимость. Обозначив ложный удар в голову, он заставил Путислава поднять свой каплевидный щит, и с размаху пнул его по ноге. Воевода в последний миг угадал и даже почти успел увернуться. Сапог Жирослава, едва скользнул по голени. Сам Жирослав, продолжил движение, уходя в сторону, и чуть-чуть опоздал. Путислав не успевая сменить положение меча, врезал навершием рукояти по его шлему чуть-чуть выше бармицы. Толпа разразилась множеством возгласов. Жирослав покачнувшись от удара, сумел-таки отскочить и развернуться лицом к противнику, который атакуя рубил с плеча. Раз за разом, еще и еще — мощно, быстро и не давая ответить. Боярин закрылся щитом, стараясь встречать меч его серединой. Но видно сказался удар по затылку, сделав Жирослава недостаточно проворным. Путислав три, или четыре раза, рубанул очень близко к краю щита. Послышался треск дерева, а потом из-под лопнувшей кожаной обшивки, показались концы проломленных досок. Еще один удар и полетели щепки. Жирослав отскочил, едва не упёршись в теснившихся за его спиной зрителей. Верх его щита был снесён почти начисто. Путислав остановившись, переводил дух. Лютобор удивился — «Почему не продолжает?». И тут на утоптанном снегу, он заметил темные точки. Редкие там, где стоял Путислав они, учащаясь, вели к его сопернику. Стало понятно, что Жирослав ранен. Меч воеводы, прорубив щит, коснулся руки как раз на запястье. Целы ли кости, было не ясно, но стало понятно, что рана серьёзная. Точки на снегу, расплываясь, сливались, становясь большими красными кляксами. Теперь Путислав мог не спешить. Правила поединков предусматривали смену разбитого щита. Нанесённые же ими друг другу оскорбления, требовали решения божьим судом. В этом случае, оказывать помощь раненому можно было только после того, как он или победит, или попросит пощады. Жирослав сдаваться не собирался. Опустив руки, он отдыхал, готовясь в скором времени продолжить поединок. И Путислав захотел с ним поговорить.

— Что теперь скажешь Жира? За кем из нас, правда? Узрел ли её?! — Противник, не отвечая, смотрел на него, через личину и воевода продолжил, добавив в голос побольше глумления. — А то может ту правду сейчас всем и поведаешь? Расскажешь о том, как ты Мечеслава…

Договорить он не успел. Жирослав, теряя силы вместе с кровью, ждать более не мог. Он бросился на противника намереваясь пронзить его грудь. Путислав отклонил его меч долом клинка, и ударил окованным краем щита, целясь в висок. Но Жирослав промахнувшись, споткнулся и удар снова пришелся по шлему. Дважды оглушенный и истекающий кровью боярин, пошатываясь, развернулся к врагу. Бой он продолжать не мог. Но и сдаваться не спешил. Выронив щит из ослабевшей руки, он стоял и мечом в дрожащей руке метился в Путислава.

Смотревший на него, забыв обо всём Лютобор, только сейчас заметил, что не слышит, почти никаких звуков. Собравшиеся вокруг молчали. Его дядя неотрывно глядел на Жирослава.

— Ну, будь, по-твоему. — Путислав шагнул к нему, занося меч, и тут на его пути возник Ярослав. Он простер руки в стороны противников, и потребовал от них прекращения схватки.

— Образумьтесь бояре! Довольно лить кровь! Ни к чему решать спор этим древним обычаем!

Путислав остановился. Неприязненно глядя на князя, он напомнил ему, что этот обычай называется божьим судом:

— Он пращурами нашими нам заповедован. — Воевода ехидно сощурился. — Али запамятовал?

Ярослав, будто бы не заметив издёвки, напомнил боярам, что они христиане.

— Наш господь не приемлет такого! — Он указал на пролитую кровь и обратился уже ко всем здесь собравшимся — Или вы забыли евангельские заповеди?

Его призыв возымел действие. Кое-кто из воинов, крестясь, со смирением, опускал взгляд. Некоторые из них стали покидать место поединка. Но поколебать бояр он не смог. Путислав кисло поморщившись, предложил евангелие со всеми заповедями оставить попам, чем вызвал вокруг вздохи изумления.

— Не ведаю как у вас, в Переславле, но здесь, мы суздальцы сами решаем. — Заглядывая мимо князя, воевода посмотрел на соперника и хотел, еще что-то сказать, но осёкся, услышав:

— И кто же эти ВЫ? — Зрители умолкнув, разом обернулись. Со стороны суздальского обоза к ним, в сопровождении владыки Митрофана, приближался сам Юрий Всеволодович. За ними следовала вся его свита. По коридору в раздавшейся толпе, он подошел к месту схватки. Обвёл взглядом всех собравшихся и остановился на Путиславе.

— Вот так воевода ты меня слушаешь. Что я тебе говорил? Ты вновь своевольничал? — Великий князь возвысил голос и обернувшись к суздальцам провозгласил.

— В моём войске Я всё решаю. И вот моя воля! Завтра вы снова пойдете под стягом Всеволода. Ваш воевода останется в стане. Что с ним и как, то пускай решит Суздаль. Я же и видеть его не желаю. — Он замолчал и перевел взгляд на Жирослава.

— Ты тоже со своей дружиной останешься в стане.

Боярин, совсем ослабев, снова покачнулся и вынужден был схватиться за руку Авдея.

Видя это, великий князь хмуро посмотрел на Путислава.

— А коли что, кому не по нраву, так я и не держу. Путь в Суздаль чист.

* * *

Лютобор не мог унять волнение, пребывая под впечатлением от увиденного. Ему в своей жизни уже доводилось видеть судный бой. В позапрошлом году они всей семьёй ездили навестить родню дядиной жены. Дело пришлось на масленицу, отмечать которую завернули в одно из сел коломенского князя. Там два гридня о чём-то повздорили. Дошло до поединка. Кончилось тем, что один из них был разоружен и признал поражение. И хотя крови не пролилось, победитель радовался успеху долго и бурно, пока не уснул пьяным под лавкой. В отличие от него, Путислав не выказывал никаких чувств. Вернувшись в шатер, он уселся за стол, положив перед собой извлеченный из ножен меч. В свете свечей тщательно осмотрел клинок и протер его поданной Проклом тряпицей. Вновь осмотрел и остался доволен. Потом, обернувшись к Лютобору, вдруг улыбнулся.

— А большой ты уже! Еще год — другой и мечом опояшем. — Перевел взгляд на Прокла и велел налить себе меду. Слуга тут же наполнил кубок, из которого вчера потчевал великого князя. Путислав отхлебнул и посмотрел на Векшу. Вид воина, сидевшего на скамье, глядя прямо перед собой, ему явно пришелся не по душе. Несколькими глотками опорожнив кубок, воевода, недовольно крякнув, поставил его на стол. Снова посмотрел на застывшего в ожидании Прокла.

— Брага есть?

Слуга с готовностью направился в дальний угол шатра.

— Жбан вот стоит до сих пор непочатый.

— Ну, так и неси! И снеди на закуску собери в мешок.

Прокл быстро выполнил его поручение. Путислав удовлетворенно кивнув, окликнул своего ближника.

— Ну, почто пригорюнился? Сидишь тут, рожу сквасил. Бери еду, да питьё и пошли.

Векша, заинтересованно посмотрев на объёмистую посудину и вместительный мешок, поднялся.

Лютобор, глядя им вслед, гадал о том, куда это дядя сейчас направляется.

«Наверное, уже измыслил, как можно вернуть себе воеводство». — Порадовавшись своей догадке, он вдруг почувствовал, что страшно голоден. Окликнув удалившегося в свой угол Прокла, сказал ему об этом.

— Так ведь боярич, я уже! — Отозвался слуга и, блестя окруженной редкими волосами лысиной, появился на свет. — Как же, конечно, весь день на бегу, да на морозе. Кушать охота. Сейчас я, сейчас. — Он, участливо улыбаясь, захлопотал, накрывая на стол. — Мы-то с Лавром уже повечёряли. А ты так, поди, еще и не обедал. Ну, то не мудрено! С князьями да боярами, да при таких делах!

Лютобор уселся за стол. Многословие Прокла, всколыхнуло в нём воспоминания. Переполняемый чувствами, отрок стал понемногу поддерживать беседу. А вскоре он со всеми подробностями, и упиваясь вниманием, рассказывал обо всех сегодняшних событиях.

Брага ставленая на землянике с мёдом, изрядно сластила, но шла хорошо. Жилята похвалил её, впрочем, решив с хмельным не усердствовать. Оставив на две трети наполненной чашу, он принялся жевать кусок отварной, холодной говядины. Накрыли на колоде заменявшей стол. Путислав сидел перед ней на скамье и Жилята чувствовал стеснение от того, что в присутствии воеводы бражничает лёжа. Векша, мог бы устроиться на деревянном чурбаке, но предпочел расположиться на своём ложе. Усевшись среди подушек, он прихлёбывал из чаши и жевал копчёного судака. Был он молчалив, даже когда Путислав рассказывал о том, как лишился воеводства. Когда удивлённый такой безучастностью Жилята, посмотрел на него он, молча, кивнул и пожал плечами.

Путислав, заметивший эти перегляды, несколько нахмурился, хотя буквально только что лучился благодушием. А Жилята задумался обо всём услышанном. По обычаю, возрожденному с тех пор, как Суздаль перестал быть стольным, лучшие люди города, сами выбирали себе воеводу. Для этого, каждый раз, когда предстояло с кем-либо воевать, они собирались на вече. Последние лет пять, воеводой неизменно становился Путислав. И город был обязан его воинской удаче. Суздальский полк возвращался с победой и никогда не имел большого урона. Поразмыслив, воин решил, что так будет и впредь:

«Князь сказал — это одно. Суздальцы сами решат как им лучше». — Успокаивая, таким образом, себя, он вспомнил о недавнем поражении и тяжелых потерях. Снова задумался.

— А ведь Авдюха здесь ночует? — Поинтересовался Путислав, опустошив свою чашу. — Что-то его до сих пор не видать.

Жилята кивнул и, стараясь не отвлекаться от своих мыслей, сообщил, что Авдей был в шатре и ушел незадолго до их появления.

— Я спросил, куда это на ночь. А он всё молчком, собрал бронь и оружие, да и был таков.

— Вот ведь досада. — Огорчился боярин, отламывая от пшеничной краюхи. — Очень хотелось с ним побеседовать! — Прожевав хлеб, он обильно запил его брагой и продолжил. — Как-то непонятно он вёл себя ныне. Так и увивался возле Жирослава. Или мне такое помстилось?

Жилята молча кивнул на Векшу. Тот под взглядом боярина, пожал плечами:

— Ходили слухи, что Авдюха пытался к Жирославу примазаться. Но они вроде бы не сговорились.

— А почто я об этом ни сном, ни духом? — Боярин хмуро сдвинул брови.

— А чего тебя было напрасно тревожить? — Векша замолчал, уставившись в никуда и продолжая пальцами рвать сушеную рыбу. Вспомнив о своей чаше, отхлебнул из нее.

— Когда ты снова стал воеводой, Авдюха к Жирославу сразу охладел. А я о нём и думать забыл. Другие дела были. — Он глянул на Путислава и усмехнулся. — Кто же знал, что Авдюхе выпадет случай услужить княжичу? Видали, как он за него ухватился? Как был, без брони пустился в дорогу! И сегодня хотел пособить Жирославу.

— На кой это ему? — Не удержав языка, вмешался Жилята. — Ты же сам говорил — он княжичу служит. На что ему теперь боярин?

— Ну, с княжичем оно бог весть еще как сложится. И с Жирославом тоже не ясно. Вот Авдюха и старается угодить сразу обоим. Так-то он точно не прогадает.

Путислав соглашаясь с Векшей, кивнул и усмехнулся.

— И как ты только всё это проведал?

— Да пока никак. Всё это мои домыслы. А как оно на деле…

— А вот сам всё и узнаешь! — Неожиданно для всех решил боярин. — Завтра поедешь с нашим полком.

— Это как? — Векша от удивления чуть не уронил кусок рыбы. — Там же Авдюха сейчас верховодит! Так что, мне под ним, что ли ходить?

— Ничего. — Успокаивающе кивнул Путислав. — Зато сам все свои догадки проверишь. Посмотришь, как Авдюха прислуживает Всеволоду. А заодно послушаешь, что обо всем этом скажут наши воины. Сам-то я, как видишь, ехать не могу, вот ты и будешь моими глазами. — Взгляд воеводы опять потеплел.

— Кому как не тебе мне это доверить?

Векша нехотя согласился и недоев разорванного на мелкие куски судака, стал укладываться спать.

* * *

Уже, наверное, за полночь, Жиляте захотелось последовать его примеру. Сказывались слабость от раны и хмельное, хотя он его почти не касался. Путислав же, видимо насытившись, перебрался из-за «стола», на ложе Авдея. Усевшись там, он не торопясь прихлебывал из чаши и расспрашивал собеседника о походе к тверди Овтая. Жилята рассказывал, стараясь не упускать подробности. Путислав иногда перебивал, задавая уточняющие вопросы. По большей части он интересовался, действиями своего брата. Выслушивая ответы, по своему обыкновению, мрачно кивал, а дослушав до окончания боя, поднялся с места. В молчании пройдясь по шатру, вернулся за «стол». Наполнив брагой свою чашу и чашу Жиляты, он сказал, что одобряет все решения Мечеслава.

— Я бы и сам иначе не сделал. Его обложили, он пробивался, да вот не смог. — Сделал большой глоток и продолжил.

— Ну что же — воинам павшим вечная память! Но я узнал, что погибли не все. Некоторых наших, эрзяне полонили. Этих мы выкупим, или обменяем, как только Пургас мира запросит. Всё меньше горя принесём в Суздаль. — Он замолчал, глядя в опустевшую чашу и раздумывая о чем-то. Потом поставил ее на колоду и неожиданно поблагодарил Жиляту.

— Спасибо тебе за Изяслава! Век буду помнить то, что ты сделал. В город вернемся, отблагодарю. Деревня, что я дал тебе на кормление, будет теперь твоею навек. И еще кое-что, но то уже после! — Боярин налил себе еще браги. Жилята смотрел и не мог вспомнить, когда в последний раз видел его таким растроганным. Затем до него вдруг дошел смысл сказанного. Потрясённый, он даже закрыл глаза боясь поверить в то, что услышал. Жилята давно мечтал обзавестись собственной землёй и своими холопами. С взятой добычи, кое-что накопил, но этого было совсем недостаточно. И тут у него такая удача. Богатая деревня, вдруг в одночасье стала его, и он её передаст по наследству. Размышляя над этим, он вспомнил, благодаря чему это стало возможным. События последних дней, предстали перед ним в несколько ином свете и уже не казались такими печальными. Поймав себя на этой мысли, Жилята устыдился и только теперь, окончательно поверив, стал благодарить боярина за оказанную милость. Тот, приняв благодарность, опять наполнил чаши, а потом еще раз. Доев хлеб и мясо, они взялись за Векшеного судака и с ним непременно допили бы брагу. Но тут снаружи послышался шум. Даже изрядно хмельные, они насторожились. На въезде с кем-то ругались дозорные, не желая пускать кого-то в стан суздальцев. Потом их голоса умолкли, и раздался топот копыт, затихший у самого входа в шатер. Жилята безотчетно взялся за нож, краем глаза отметив, как то же самое сделал боярин. Встав из-за стола, Путислав направился к выходу, но дойти до него не успел. Полог распахнулся и Жилята почувствовал, как начал трезветь. На пороге стояли Мезеня и Кочень.