После его ухода, Жилята страдая от несправедливости, задавал сам себе вопросы: «почему» и «за что». Не смог найти ответы и наконец, осознал собственное бессилие. На душе стало так гадко и тоскливо, как не было даже тогда, когда он примерял на себя горькую долю калеки. Стремясь избавиться от этого чувства, он решил сделать что-то прямо сейчас. Хотя бы встать на ноги… При первом же движении боль напомнила о себе. Не в силах самостоятельно даже подняться, зарычал от отчаяния и тут его взгляд упал на Векшу. Тот сидел, опершись на свои подушки, и смотрел на него очень и очень внимательно. Жилята решился просить его о помощи.

— Ты вот всё знаешь и понимаешь, так может растолкуешь? Отчего боярин со мной так жесток и это после стольких-то лет службы!? Почто виноватит меня без причины? — Ему пришлось долго и терпеливо ждать, потому, что Векша надолго задумался, а отвечая, не спеша отпускал слова, тщательно выверяя и взвешивая каждое.

— Его брат, пал жертвой чьего-то злокозненного умысла. Путислав уверен в том, что виновен кто-то из наших. Из суздальских. — Сказав это, Векша мрачно посмотрел на Жиляту. Тому сделалось дурно. Ощущая жар в затылке и тонкий, тоньше и противней комариного, звон в ушах, он кое-как протолкнул вставший в горле ком и с усилием произнес.

— Да ты что!? Клянусь Господом нашим, это не я!

— На тебя я не думаю. — Поморщился Векша. — Ты не тот человек. И все это знают. — Его слова дали Жиляте надежду и он с отчаянием за неё ухватился.

— И он должен знать, да видно забыл. Горе застит его очи! Так ты же пойди к нему и напомни! Скажи то, что мне сказал только что!

— Ты будто бы его не знаешь! Он для себе уже всё решил! И то сказать, кроме тебя-то, ему и пенять, вроде как не на кого. Теперь вся надежда, что он найдёт других виноватых, или ты ему сам кого-нибудь, подскажешь… — Векша замолчал, мягким движением охотящегося хищника, соскочил с постели, прошелся по шатру и остановился возле ложа Авдея. Зачем-то поправил на нем, сдвинутую Путиславом подушку, и посмотрел со значением.

— Смекаешь о чём я?

Жилята только плечами пожал, не понимая, что его друг от него хочет.

— Да что я подскажу боярину? Мне самому бы кто подсказал! — И он даже вздрогнул от вдруг посетившей его мысли.

— Вот мне бы с Артемием поговорить! Всё же таки он был в тверди Овтая. Может что слышал, может что-нибудь, знает!

Векша перед тем как ответить, долго на него смотрел и взгляд его был полон разочарования.

— Экий ты непропека! — Махнул рукой, и поплелся к своему ложу. Жилята почувствовал, что начинает сердиться. Он давно привык к обинякам и экивокам своего друга, но сейчас они его раздражали, придясь не ко времени.

— Довольно лукавить! — Прикрикнул он. — Вертишь хвостом как белка весной!

Векша, на шутку связанную со своим именем, не обиделся и отвечал, как ни в чем не бывало.

— Я и сам хотел потолковать с Артемием. Да только где там! Великий князь держал его подле себя и никого близко не подпускает. А сам расспросил Артемия еще в стане Пургаса. Тогда и решил, что и как делать дальше. — Векша значительно покосился на Жиляту. — Сегодняшний совет, это представление для князей и только…

— Постой! — Удивился Жилята. — А ты-то сам как об этом проведал? Это же тайна должно быть великая! Как исхитрился?

— Ну, это было немудрено! — Векша скривился. — Со мной этой тайной Авдей поделился. Да наказал молчать строго настрого, что бы я свой язык держал за зубами. А не то ух, что со мной будет! — Он скорчил страшную рожу и ехидно хихикнул. — Понимал ведь, что я сразу всё как есть, выложу тебе, да боярину нашему. Ну да он, поди, мне для того и рассказывал. Кичится тем, что стал ближников у самого Всеволода, старшего сына великого князя.

— А что же ты Путиславу не рассказал об этом? — Нахмурился Жилята.

— Да видишь ли, — Векша поскрёб в бороде — я сначала не мог. Авдюха держал меня будто на привязи, не отпускал от себя ни на шаг. А потом, после совета князей, спешить особо уже было не куда — ложка же она, дорога к обеду! Да и сказать по правде. — Он, выпрямившись, сел на постели. — А что бы это изменило для меня, или тебя? — Опять очень серьёзно посмотрел на Жиляту. — А мне другое интересно! Чего это княжич был так откровенен? Как Авдюха выслужил себе такую милость… — он замолчал на полуслове. В шатер вбежал парнишка, приставленный к Жиляте для услужения. Одной рукой он прижимал к груди объёмистый горшок, в другой держал мешок из тканины. Он выбежал на середину шатра и, остановившись возле жаровни, до земли поклонился сначала Жиляте, потом Векше.

— Вы мне велели, а я и принёс, поснедать, стало быть! — Он тараторил сбивчивой скороговоркой, ставя горшок на стол, и раскладывая вокруг него содержимое мешка. Векша увидев снедь, подскочил к «столу» и заглянул в горшок.

— Каша-то жидкая — Он возмущённо посмотрел на холопа. — И простыть успела! Парнишка, стушевавшись под его взглядом, забормотал еще быстрее.

— Я сейчас. Я всё исправлю! Не серчай господине! — Он метнулся к жаровне, подхватил полено, топором измельчил его на тоненькие плашки и стал укладывать их на рдеющие угли. Векша, стоя над ним, не унимался, строго вопрошая.

— Где ты шлялся? Почто не спешил нас накормить?

Жилята знал, что он не испытывая зла, тешит себя, отводя душу. Холоп же, по молодости лет не понимал этого и пугался всё больше. Заикаясь от страха, он лепетал о том, что потерял много времени пока ходил набрать бражку для господ.

— Я выпросил её для вас. Копырь разрешил взять целый кувшин.

Векша, услышав о хмельном, обрадовался.

— А ты смотрю сметливый малый! Как звать тебя? Агап? А скажи мне Агап, где наша бражка? — Он проникновенно посмотрел в глаза паренька. Тот, трясясь от страха, принялся рассказывать.

— Хмельное оно в той части обоза, где телеги с поклажей боярина нашего, пресветлого Путислава Всеславича. Пришел я туда. А как свернул в нужный ряд, так и встретил Его! Ручищи, плечищи, бородища, во!

— Постой! — Перебил его Векша. — Кого это «его»?

— Не ведаю! — Мотнул головой Агап. — Он не из суздальских и не из владимирских. Я наших всех знаю, а этого нет. Так вот я в проход, а он уже там. Стоит рядом с большим шалашом. Увидел меня и шасть мне на встречу. Ручищи, плечищи… — Он взмахами дрожащих рук, принялся показывать стати незнакомца. Векша смотрел на него с недоверием.

— Ты Святогора — великана встретил, не иначе!

— Как звать его не ведаю, но мужик здоровенный, и смотрит так нагло. — Паренек, переживая собственные воспоминания, даже позабыл о страхе перед воином. — Взгляд у него! Плохой очень взгляд. Я как увидел, испугался, пошел на попятную, да оступился и чуть не упал. Даже вот кашу чуток расплескал. — Он ткнул пальцем в грязное пятно, почти незаметное на его засаленном и закопченном кожухе и продолжил рассказывать. — Я-то спиной в телегу уперся, а он уже рядом. Думал, бить меня будет, а мне и закрыться от него нечем. В руках-то снедь ваша, а её же не бросишь.

— И как же ты от него спасся? — Поинтересовался Жилята, невольно увлекшись, горячим повествованием слуги, от которого вначале хотел поскорее избавиться, что бы вернуться к прерванному разговору с Векшей.

— Господь оборонил! — Агап, сидя на полу истово перекрестился. — Наших послал мне во избавление. Назар Оглобля и Годота, шли мимо, а я их услышал и подал голос. А этот спужался, нырь меж саней и был таков! Так я и спасся.

— А дальше то что? Нашли вы его? — Векша снова был строг.

— Не гневайся господин. Не нашли мы его. — Парнишка виновато потупился. — Темно уже было. Мы так рассудили, что он уже далече, и к нам воровать, более не сунется. Вот же, вспомнил! Годота успел его разглядеть. Говорит он холоп одного из князей! Толи ростовского, толи ярославского, а может быть и Перяславль-залесского. Они с Назаром про то рассуждали, а я снедь понес, а про брагу забыл.

Агап сконфуженно замолчал.

— Забыл? — Мрачно повторил за ним Векша и приказал. — А ну встань!

Парень повиновался. Ростом он был даже чуть-чуть выше воина, но втянув голову в плечи от страха, казался намного меньше его.

— Слушай меня! — Поучающе сказал Векша. — Заботиться о господах холоп должен в первую голову! Не щадя живота, забыв свои страхи и помня только о своём долге. Понял ли? Ну, хорошо, а это вот тебе на память!

Звонкая оплеуха повергла паренька на пол. Векша, глядя как он, пытается отползти в сторону, требовательно спросил.

— А что ты сейчас должен сказать?

— Благодарю господин за науку.

Векша удовлетворённо кивнув, вернулся на своё место. Холоп, разогрев кашу, разлил её по мискам, а сам поспешил укрыться в тени.

Жилята, не голодавший благодаря заботе лекаря, ел не спеша, предоставляя возможность насытиться вернувшемуся из похода другу. Было не до разговоров. Лишь в самом конце, Векша шаря не сытым взглядом по опустошенному столу, заметил.

— Ко времени Юрий Всеволодович решил поход сворачивать. И вправду, видать, всё не слава богу, раз уж холопы крадут снедь друг у друг.

Тут он вспомнил о слуге. — Эй, как тебя, Агап? Ну-ка выйди сюда! Ты ел ли сегодня?

Парнишка, выйдя в свет горевших на столе лучин, рассказал об очень вкусной горячей болтушке, которой его кормили в обед.

— Верно, не очень наши дела. — Хмыкнул Векша и показал на горшок. — На-ка вот, там каши еще с пол черпака. Вылижешь до чиста, набьёшь своё брюхо.

Агап, бормоча благодарности, схватил со стола горшок, намереваясь скорее укрыться в тени. Грозный рык со стороны входа заставил его замереть на месте.

— А этот что тут делает? — На пороге, поблескивая сталью брони в свете лучин, гордо подбоченившись стоял воин Авдей. Окинув взглядом всех присутствовавших он, не поздоровавшись с Жилятой, прошел внутрь. Остановился возле стола и, ткнув пальцем в Агапа, насмешливо спросил у Векши.

— Кого это ты сюда притащил? Теперь уж и холопов приглашаешь к трапезе? Вот уж ровня тебе! — Он раскатисто захохотал, а Жилята почувствовал, что начинает злиться. Решив себя не сдерживать, стал подбирать слова пообиднее, как вдруг заметил, что смеётся не только Авдей. Вторя ему, заливисто и угодливо хихикал Векша. Смотреть на это было противно, и Жиляте захотелось скорее уснуть, что бы всего этого не видеть и не слышать.

* * *

Лютобор ковырял ложкой остывающую кашу, думая о не близком пути до дома. Сначала он поедет до Новгорода Низовской земли. Потом по льду Оки до того места где в неё впадает Клязьма. По ней можно добраться до стольного Владимира. А там и Суздаль совсем рядом. Лютобор еще раз мысленно прикинул расстояние, пересчитал на дни пути и решил, что самое позднее через три седмицы он будет дома. Далее мысль, замерев, остановилась подобно ручейку, русло которого завалило камнем. Дома его встретит мать. Лютобор сам сообщит ей горькую весть. Расскажет, как отец бился и как достойно принял лютую смерть. Для этого, он старательно готовил нужные слова, а сейчас опять не был уверен в том, что они подходящие. Впрочем, за три недели в пути, можно успеть всё обдумать, как следует. Снова успокоив себя таким образом, вспомнил о каше. Та лежала в миске остывшим и плотным не вкусным комком. Лютобор принялся выискивать в ней кусочки сала. Раскапывая ложкой слипшуюся крупу, Лютобор очень увлёкся и чуть не уронил миску со стола, вздрогнув от окрика.

— Ты! Где ты сейчас был? — Путислав стоял посреди шатра. — Куда ты отправился после совета?!

Отрок, растерялся от неожиданности.

— Отвечай! Ну! — Потребовал дядя.

— Сюда я пошел…

— Не ври мне! — Бешено рявкнув, Путислав подскочил к столу и навис над племянником. Тот не смея смотреть в сияющие гневом глаза, опустил взгляд и увидел, что дядя стоит, вцепившись в боевой пояс, так как делал это всегда, когда страшился дать волю рукам. После этого Лютобор испугался по настоящему и утратил дар речи. Неожиданно, на помощь ему пришел Лавр.

— Да он не врет.

— Цыц Лавруха! — Рыкнул на него боярин. — С тобой у меня разговор еще будет! — И впившись взглядом в макушку племянника, рявкнул так, что у того заложило в ушах.

— Я наказал тебе идти спать! А ты что? Отвечай!

— Да сюда и пошел. Он давно тут сидит. — Поднялся со своего места Прокл. — Вон у него уж и каша остыла.

Боярин, тяжело дыша, посмотрел на управителя, и тот, оробев, попятился обратно в тень своего угла. Однако Лютобор видя, какую-никакую поддержку, почувствовал себя уверенней.

— Дядя, да чего ты хочешь?!

Путислав не обращая на него внимания, двинулся на Прокла.

— Что за человека ты приставил стеречь моего полоняника?

Закуп, блеснув вспотевшей лысиной, недоумённо пожал плечами:

— Так это Филат. Я тебе говорил. Он летом на Волге купцов охраняет. А на зиму ряд с тобой заключил. Служит тебе, человек он бывалый и очень надежный. Я о нём слышал только хорошее. Или же он тебя чем-то прогневал?

— Прогневал! — Язвительно усмехнулся Путислав. — Зарезали сегодня твоего надёжного! — Он, тяжко вздохнув, отпустил пояс, несколько раз сжал кулаки, разминая пальцы. — И пленного эрзянина, тоже зарезали. — Крепко выругался и отошел в сторону.

Лютобор смотрел на него с изумлением.

— Ты полагаешь, что это я их?!

Путислав тяжело опустился на лавку.

— Я не знаю что думать. Вокруг чертовщина творится какая-то! С начала похода, всё кувырком. Брат убит. Сын… — боярин посмотрел на Лавра собираясь задать ему, какой то вопрос, но будто не решившись, заговорил совсем о другом.

— Князь на меня осерчал и лишил воеводства. В Суздале люди как еще встретят? Как с меня за детей своих спросят? — Он подвинул к себе чашу, заглянул в неё и мрачно покосился на Прокла. Наблюдая за тем, как слуга выставляет на стол мед и закуски, продолжил говорить так, будто размышлял вслух.

— С пленником этим опять не понятно. Только собрался с ним побеседовать, глядь, а он уже окоченел. — Путислав перевёл взгляд на Лютобора. — Тут я и вспомнил твоё «отомстить», да «отомстить». А что еще мне было думать? — Он удовлетворённо кивнул, видя на лице племянника понимание и вдруг криво усмехнувшись, заговорил по-другому.

— Но с тобой я, как вижу, попал пальцем в небо! Сторожа закололи в сердце, а пленнику перерезали горло. Ни единому мальцу такое не по силам. Это сотворил матерый душегубец!

Лютобор был обескуражен его словами. После вчерашнего никто не должен был сомневаться в твердости его руки и крепости духа. Поэтому, теперь, укоризненно взглянув на дядю, он осмелился с ним спорить.

— Связанному горло вскрыть, много для этого нужно сноровки?

— Да племяш, — вздохнул Путислав, — не вырос ты еще умом! — Долго и задумчиво молчал, потом снова тяжело вздохнул. — Вот сам поразмысли! Пленный хоть и в шалаше, а все же таки на холоде. Бросить его там связанным надолго — да милосердней было бы сразу прирезать! Что бы он мог двигаться и хоть как-то согреваться, с него сняли путы. Понял ли?! Ну, то-то! Но это я к чему? К тому, что полоняник мог дать отпор, не говоря уже об охраннике. Почему же они не сделали этого? Ну-ка, что скажешь?

Не выдержав требовательного взгляда, Лютобор потупился. Ответа у него не было.

— Вот! — Поучающе протянул Путислав. — Порывисто поднявшись со скамьи, прошелся туда-сюда. — Тот, кто убил Филата, был ему знаком. Подошел не таясь, эдак по-свойски, еще и говорил с ним должно быть, по-приятельски… — Он встал у стола, тяжело опершись на него руками. — Этот убивец, кто-то из наших. — Поднял взгляд на племянника. — И имеет касательство ко всем моим бедам. К тем козням, что кто-то заплёл вокруг меня. Должно быть, не хотел, что бы я нашел твердь Виряса. Услышал твои крики — «отомстить, да пусть он покажет дорогу». Ну и спровадил эрзянина в их лучший мир. — Путислав усмехнулся:

— Как много бед от слов, сдуру оброненных, разными недоумками. — Обернулся к лекарю. — Твой-то племянничек, тоже хорош! Раззявил пасть там, где должён был молчать. По его вине эрзя наших казнили.

После этих слов Лавр, сидевший возле Изяслава, в изумлении обернулся к боярину.

— Что ты такое говоришь?!

— Так Мезеня тебе, стало быть, не рассказывал? О том, как встретил, каких-то людей. Как с ними побеседовал. Как разболтал им всё, что мог. А от этих людей, старый Овтай узнал о гибели сынов, и стал у Пургаса требовать мести. Вот так оно было!

Лавр молчал, онемев от потрясения. Обращенный к нему взгляд Путислава медленно наливался гневом.

— А я-то еще удивлялся. Как это поганые, твоего племянника, живым то отпустили. Вот прямо только что смекнул. Смага, это вожак их, прежде был Климентием, воином суздальским. Помнишь такого? Не можешь не помнить! Ты близко с ним знался, пока он не убил Пимена монаха и не сбёг куда-то. А теперь объявился, и видать, по старой вашей дружбе, отпустил Мезеню и его приятеля. Путислав помолчал, жестко глядя на совершенно подавленного Лавра, потом неожиданно поинтересовался.

Скажи, он уже прислал тебе весточку? Свидеться звал? Вы сговорились о встрече?

— Нет. — Лавр мотнул головой и шепотом с усилием выдохнул. — Смага тать и убийца!

— Ну, так и про тебя сказывают разное. — Хмыкнул Путислав, поднимаясь на ноги. — Мол, ты поганый волхв и кудесник!

Он двинулся на лекаря, который теперь лишь безмолвно крутил головой, не соглашаясь со словами боярина.

— А то может люди не врут про тебя? Сказывают, ты лечишь недуги и подспудно, волшбой, губишь души людские!

Лютобор слушал, открыв рот от изумления. Вдруг осознав суть упрёков высказанных дядей, он ужаснулся. Того в чём Путислав обвинял лекаря, было достаточно что бы отправить его на костёр как колдуна. Но Лавр, старый, уважаемый всеми воин — колдун? Нет! Он сейчас достойно ответит и легко докажет свою невиновность. Ожидая этого, отрок смотрел как дядя вплотную подошел к сжавшемуся лекарю и, глядя на него в пор сверху вниз, изрёк убийственное.

— Может ты и сына моего так же? Погубил, опоив дьявольским зельем!

Лютобор почувствовав холод в груди, понял, что не будет никакого костра. Путислав убьёт Лавра прямо сейчас. Решив, что не хочет на это смотреть, он отвернулся и даже подпрыгнул, от ударившего по ушам зычного окрика.

— Да ты в уме ли воевода?! Столько напраслины нагромоздил! — Лекарь поднялся перед боярином неожиданно высокий и крепкий. Гордо расправив плечи, он развёл руки в стороны и этим напомнил Лютобору могучий дуб, какой он видел на языческом капище близ города Коломна. Даже голос Лавра показался ему не человеческой речью, а гневным скрипом старого дерева раскачиваемого ветром. — Я дал зелье твоему сыну! Но ты вспомни, я это сделал с благословения преподобного отче! И всё своё лечение осенял крестом и молитвой! Какое здесь может быть колдовство?!

— Да ты молился! Но был ли ты искренен?

— Отец…

— Мои молитвы от чистого сердца! Иного Господь не допустил бы! Покарал бы меня, отняв лекарский дар, и никого бы я не исцелил…

— Отец…

— Ну, значит, так оно и случилось! Вот от чего мой сын, вроде как жив, а в себя не приходит! Погубил ты его…

— Да тише вы оба! — Прокл подбежал к спорщикам и встал между ними. Боярин пораженный такой наглостью слуги, замолчал на полуслове и в наступившей тишине отчетливо прозвучал слабый, но уверенный шепот.

— Отец, подойди…

— Изяслав проснулся, слава тебе Господи! — Лавр из могучего исполина, вновь обратился в самого себя, и будто забыв обо всём остальном, склонился над раненым.

Путислав вдруг утратил свой устрашающий облик, обмяк и как то неуверенно шагнул к постели сына.

Лютобору от счастья хотелось крикнуть что-нибудь радостное, подбежать к брату, тормошить его, разговаривать с ним. Он и сделал бы это, но присутствие Лавра и Прокла требовало вести себя, так как подобает бояричу. Стараясь унять прыгающее в груди сердце, он стоял за спиной дяди и из-под его локтя смотрел на то, как лекарь в свете маленького бронзового светильника осматривал Изяслава. Тот поначалу лишь щурился от света. И даже когда глаза к нему привыкли, какое-то время смотрел прямо перед собой. На вопрос отца о самочувствии слабо шевелил губами.

— Да дай же ты ему испить! — В сердцах воскликнул Лавр. Приняв чашку у Прокла, сам поднёс её раненому. Позволил сделать два глотка и тот час отнял.

— Потерпи. Сейчас тебе сразу много нельзя. — Сказал он и, выждав немного времени, дал еще пару глотков. Сделав их, Изяслав даже как будто стал глубже дышать. Взор его прояснился и он, склонив на бок голову, посмотрел на стоявших перед ним людей. Увидел отца и чуть-чуть, краешком рта, улыбнулся. Перевёл взгляд на чашу в руках Лавра и едва слышно прошептал.

— Еще.

Теперь лекарь позволил ему сделать столько глотков, сколько он захотел. Изяслав быстро утолив жажду, какое то время молча смотрел прямо перед собой, потом набрал в грудь воздуха и на одном выдохе, едва различимо вымолвил.

— Здравы будьте батюшка, и ты славный воин Лавр. — Лютобора он, скорее всего не видел и поэтому с ним не поздоровался. Но тот не обиделся. Стоял за спиной дяди и радовался тому, что его брат возвращается к жизни. А Изяслав неожиданно попросил есть. Этой самой обычной просьбе, Путислав, Лавр и Прокл обрадовались больше чем Лютобор самому дорогому подарку в своей жизни. Когда отец привел его к конскому выгону и указал на примерно годовалого жеребёнка гнедой масти.

— Вверяю его твоим заботам. Хочу, что бы ты вырастил из него боевого коня и верного друга.

Лютобор во все глаза смотрел на подарок. Тот на тонких ногах скакал по выгону, сердитым глазом косился на докучающих слепней и, норовя стегануть их длинным хвостом, драчливо взбрыкивал задом. Нового хозяина он не замечал, а Лютобор решил, что наречёт своего аргамака Буяном. Конь с таким именем был у его прадеда. Сам прадед был могучим и очень славным воином. Он чуть-чуть не дожил до первого правнука, но заповедал назвать его в честь себя. Похоже, вместе с именем Изяслав унаследовал от него так же силу духа и крепость тела. Иначе не смог бы бороться с недугом. Проглотив несколько ложек мясного отвара, он немного полежал, потом зевнул и закрыл глаза. Путислав тут же встревожился.

— Чего это он?

— Спит. — Улыбнулся Лавр и обернулся к Проклу. — Горшок с едой пока не убирай. Чую, Изяслав ночью еще есть попросит. И хорошо, стало быть, пошел на поправку.

Путислав смотрел на сына взглядом полным сомнения и надежды. Потом положил ладонь на плечо лекаря, и не глядя в глаза, кивнул:

— Слава Богу! — И всё тем же неуверенным шагом направился в красный угол и встал на колени перед Божьей Матерью.

— Благодарим тебя, Господи Боже наш, о всех благодеяниях твоих от первого возраста до настоящего, во мне недостойном рабе твоём…

После первых же слов Лютобор присоединился к нему. Встал рядом, творил молитву и с каждым повторённым вслед за дядей словом, чувствовал исходящую от него, уверенность в том, что нечто страшное, все эти дни ждавшее на пороге их дома, наконец, отступило.

Путислав после первой молитвы, начал вторую, потом третью и четвёртую, а Лютобор следовал за ним, пока вдруг не заметил, что молитвы начали повторяться и ему уже не терпится встать и посмотреть как там Изяслав. Он хотел так, и сделать, но увидел у себя за спиной Лавра и Прокла молящихся вместе с дядей. Встать и идти, значило побеспокоить, кого-то из них и отвлечь от священного действия. Не решаясь на это, отрок, смиряя своё нетерпение, принялся повторять за взрослыми.

— И сподоби нас всегда благодарить и славить Тебя, вместе с безначальным твоим отцом и всесвятым и благим и единосущным Твоим Духом. Аминь.

Произнеся это, Путислав поднялся. Трижды с поклоном осенил себя крестным знамением. Лютобор заметил, что остальные выжидающе замерев, смотрят на боярина и когда тот к ним обернулся, подумал, что никогда прежде не видел его таким благостно-умиротворённым. Дядя же, улыбнувшись посмотрел на Лавра:

— Встань друг! — И когда тот поднялся на ноги, ободряюще похлопал его по плечу. — Мезеню, лекарскому делу, как следует, учи. Всему что сам знаешь! Чтобы со временем стал он не хуже тебя. Кроме того, учи уму-разуму! Несмышлён он и от этого многие беды!

На лице Лавра появилось выражение благодарности. Он явно собирался рухнуть на колени. Путислав пресёк эту попытку, силой удержав его на ногах:

— Зла я на него не держу. Такая вот у меня для тебя милость, за все, что ты сделал для моего сына. — Путислав помолчал, глядя на лекаря, который принялся отвешивать поклоны и продолжил. — Паче того, когда будет надобность, проси у Прокла холопов в подмогу. Он не откажет. — Боярин посмотрел на слугу и тот заверил, что пособит по возможности лекарю.

— Одного то я ему уже дал! Тебя о том, правда, не известил, не хотел докучать столь малою малостью. Человек нужен для ухода за раненым Жилятой. Я думал, что тебе это будет по сердцу. — Прокл говорил, слегка склонив голову, при этом чутко наблюдая за Путиславом. Заметив в его глазах сомнение, он поспешно добавил. — Ежели делать так было не надо, то ты не гневись на меня Бога ради! Только вели и я всё исправлю!

Путислав ответил не сразу, явно пребывая в тяжёлом раздумье. Лютобор же этим был удивлён — «чего размышлять над столь простым делом»? Дядя безмолвствовал, пока взгляд его, блуждавший по темени шатра, не остановился в том углу, в котором едва освещенный светом лучины, лежал Изяслав.

— Ты правильно сделал! — Посмотрел боярин на своего слугу. — Тот холоп пускай помогает Жиляте, покуда он полностью не исцелится. — И опять улыбнулся лекарю. — Думаю этого ждать, долго не придётся.

Лавр с озабоченностью в голосе, заметил, что полное излечение Жиляты если и случится, то еще не скоро.

— Он вообще может остаться калекой. Ногу ему попортили. Я что могу, то сделаю, но боюсь быть ему на век хромым. Ходить сможет, но с палкой…

— Эко же! — Махнув рукой, перебил его Путислав. — А ездить верхом он будет способен?

Лекарь пожал плечами. Путислав нахмурился. Прошелся по шатру, снова размышляя.

— Это какой же с него тогда воин? — Сказал вслух и обернулся к Лавру. — Но ты его лечи! Делай всё что надо! — Остановился у постели сына и долго смотрел на него. Потом обернулся к иконе, перекрестился и вдруг позвал Прокла.

— Ступай сюда, да возьми перо, чернила и кожу.

Слуга тот час уселся за стол, разложив на нем кусок пергамента и вооружившись гусиным пером.

— Пиши! — Сказал ему Путислав и принялся диктовать. — Грамота честному мужу Жиляте от боярина Путислава Всеславича, о том, что деревня Липовка, что на реке Нерли близ города Суздаль, отныне и навсегда, его, Жиляты, наследственная вотчина.

Прокл только что бодро писавший, вдруг сбился и недоуменно посмотрел на Путислава. Тот, заметив его взгляд, только усмехнулся:

— Ну, чего замешкался? Пиши-продолжай! Не видишь, боярин верного человека жалует за службу! Да нынешний день не забудь указать! Справил что ль? Ну, так давай мне перо! — Перечитав написанное, боярин старательно вывел на пергаменте своё имя. Полюбовавшись на него, довольно кивнул:

— Вот теперь честь по чести!

Лютобор удивлённый столь неожиданным оборотом, с восхищением смотрел на своего дядю.