В первый день Алина собиралась на работу долго и тщательно. Полчаса простояла под душем, потом минут пятнадцать разглядывала свое обнаженное тело в зеркале. Ей было страшно. Она, как могла, успокаивала себя, вспоминая Томку, которую никто из студентов «не съел», но это мало помогало.

К кабинету с надписью «Кафедра живописи» Алина подошла почти на негнущихся ногах.

На кафедре Лана и какая-то незнакомая женщина лет пятидесяти пили чай.

— Доброе утро. — У Алины не было сил даже на улыбку.

— Привет! — отозвалась Лана. — Чай будешь? Только что вскипел.

— Буду, — кивнула Алина.

— Ты сегодня работаешь в четыреста тринадцатой. Иван Петрович уже про тебя спрашивал. Халат и тапочки принесла?

— Зачем? — не поняла Алина.

— Тебе что, Томка ничего не объяснила? — удивилась Лана. — Ты же не будешь через каждые полчаса одеваться! А халат набросила, и все, отдыхай себе.

— Она мне ничего не сказала... — растерялась Алина.

Лана поднялась и открыла костюмерную.

— Тут, по-моему, Галкин халат где-то лежал. Сейчас посмотрю.

Через пару минут Лана вернулась, неся в руках махровый халат.

— Держи. Там в аудитории стоит ширма. За ней переодеваешься и встаешь на подиум. Потом тебя Иван Петрович поставит так, как ему нужно.

Легок на помине, на кафедру вошел Иван Петрович.

— Доброе утро всем! Алиночка, вы уже здесь! Сейчас мы с вами драпировочку выберем — и работать.

Он окинул Алину профессиональным взглядом.

— Так, что-нибудь контрастное... Золото на холодном зеленом... Пожалуй, в этом что-то есть... — Иван Петрович скрылся в костюмерной и вышел оттуда с нескользкими кусками материи разных оттенков зеленого в одной руке и коричневой тканью в другой. Посмотрел на часы. — Через пятнадцать минут начнем. Я вас позову.

— Садись, — сказала Лана. — Успеешь еще настояться.

— Я часы забыла, — неожиданно охрипшим голосом сказала Алина.

Лана улыбнулась и сняла с руки свои:

— Держи. После постановки отдашь.

Алина благодарно кивнула.

Пятнадцать минут пролетели, как одно мгновение. Алина едва успела допить чай и выкурить сигарету, как к ним снова заглянул Иван Петрович.

— Готова, моя хорошая? Пошли.

Алина проследовала вслед за ним в аудиторию.

Человек пятнадцать студентов деловито расставляли мольберты, выкладывали краски, пристраивали поудобнее палитры, отмачивали кисти.

В углу аудитории возвышался деревянный подиум, выкрашенный в грязно-синий цвет. Подиум был накрыт той самой коричневой тканью. За ним на ширму, создающую иллюзию задней стены, в разном порядке были наброшены зеленые драпировки. Из двух больших окон на эту импровизированную сцену падали солнечные лучи.

Алина пробралась за ширму, положила сумку и халат на стоящий там стул и стала медленно раздеваться.

— Сегодня мы пишем стоящую модель, — словно сквозь вату слышала она голос Ивана Петровича. — На эту постановку у вас шестнадцать часов, то есть четыре занятия соответственно. Стоящую модель вы еще ни разу не писали, поэтому прошу хорошенько вспомнить анатомию и пропорции. Чтобы не лепить горбатого.

Алина накинула на голое тело халат, всунула ноги в босоножки и, набрав в легкие побольше воздуха, вышла из-за ширмы.

— Халатик можно повесить сюда, — указал Иван Петрович на перекладину встроенного в стену шкафа, который находился прямо рядом с ширмой.

Алина обвела взглядом аудиторию. На нее смотрели пятнадцать пар одинаково внимательных глаз. Кто-то уже начал размечать холст углем. Две девчонки шушукались в противоположном углу, а прямо перед подиумом, буквально в двух метрах от места ее предполагаемого стояния, сидел взъерошенный молодой парень с измазанными краской руками.

Алина глубоко вдохнула и — словно в омут головой — скинула с себя халат. Рука ее сама по себе забросила его на перекладину, а ноги, скинув босоножки, встали на подиум. Ни на кого в аудитории Алина старалась не смотреть. Взгляд ее уперся в торчащий на противоположной стене гвоздь.

— Какая фигура! — восторженно протянул Иван Петрович. — Просто русалка, честное слово! Алиночка, левую ногу слегка согните, пожалуйста, в колене и повернитесь чуть-чуть к окну. Вот так. Достаточно. Правую руку положите на пояс. Чуть ниже. Замечательно. Левую ножку вперед. Еще немного. Все, все, хватит. Вам удобно?

Алина, машинально выполнявшая все эти команды, прислушалась к собственному телу.

— Да, — кивнула она, больше всего на свете боясь, что на ее щеках выступил румянец стыда.

— Хорошо, тогда начали. Значит, обратите внимание на световые пятна. — Иван Петрович подошел к Алине ближе и поднял руку, словно собирался дотронуться. Алина напряглась. Но его рука двигалась буквально в нескольких сантиметрах от ее тела, не касаясь его. — Вот здесь и здесь. Не забывайте про композицию.

Студенты зашевелились. Кто-то пристально разглядывал Алину в импровизированную рамку из пальцев, кто-то передвигал мольберт в поисках нужного ракурса, кто-то уже вовсю работал углем. Алина снова уставилась на гвоздь.

— Натура у нас новенькая, так что мы ей сегодня позволим стоять не по полчаса, а по двадцать пять минут, — сказал Иван Петрович, и Алина поняла, что забыла положить на подиум часы, которые дала ей Лана. Как теперь она сможет определить, сколько времени она стоит?

— Прекращаем болтать, — прикрикнул Иван Петрович на двух подружек в углу. — За работу. У вас на эту постановку не так много часов.

Алина стояла, и ей казалось, что с каждым взглядом, брошенным на нее, с ее тела исчезает какой-то маленький слой и оно становится все более и более обнаженным и беззащитным. Поза, в которой она стояла, показавшаяся сначала удобной, стала напоминать каменные тиски. Алина вспомнила испанский сапожок из времен инквизиции, когда правая, опорная нога стала затекать. И только потом сообразила, что ведь она практически стоит на одной ноге. Потому что весь упор тела приходится именно на правую ногу. Левая служит формальной подпоркой, только и всего.

— Обратите внимание, как изогнут позвоночник и где находится центр тяжести, — словно прочитав ее мысли, сказал Иван Петрович и вышел из аудитории.

В аудитории ужасно пахло каким-то вонючим растворителем и масляными красками.

Алине казалось, что стоит она уже вечность. По затекшей ноге побежали неприятные мурашки. Алина чуть подвигала мышцей бедра. Это помогло на несколько секунд, потом стало еще хуже. Казалось, что вес ее тела с каждой минутой стояния увеличивается в геометрической прогрессии. Алина почувствовала, что по телу ее течет пот.

— Нин, форточку открой! — обратилась одна из студенток к девушке, рисующей у окна. — Дышать же нечем! У кого сегодня такой растворитель вонючий?

— У меня, — отозвался парень, сидящий напротив Алины.

— Отравишь всех, на фиг! Неужели нельзя нормальный купить?

— А ты мне денег дай! — огрызнулся парень. — Вот будет стипендия — куплю.

— Как я открою? — развела руками Нина. — Натура же замерзнет!

— Можно мы форточку откроем? — обратилась к Алине та бойкая студентка.

— Открывайте, — сказала Алина и не узнала своего голоса. — Здесь очень душно.

— Если будет дуть — вы сразу скажите. — И Нина открыла форточку.

В аудитории на некоторое время воцарилась тишина. Алина, чтобы отвлечься от ноющей боли в опорной ноге, попыталась думать о чем-нибудь хорошем. Но в голове почему-то назойливо звучала одна и та же строчка из старой детской песенки. Затекла рука, лежащая на талии, и одновременно заболела спина. Алина стояла, изо всех сил стискивая зубы, проклиная про себя все на свете: правую ногу она уже совсем не чувствовала. Ей казалось, что стоит она уже, по меньшей мере, час. Ее шатнуло.

— Может быть, вы отдохнете? — предложила одна из студенток, бросив беглый взгляд на часы. — Уже сорок минут прошло.

Алина повернулась и неловко потянулась за халатом. В ногу впились острые иголки. Прихрамывая, она спустилась с подиума, не надевая босоножек, босиком шагнула за ширму и почти рухнула на стул. В глазах ее стояли слезы. «В гробу я видела такую работу! — отчаянно подумала она. — Ни за что больше, никогда!!!» Она взяла в руку Ланины часы: у нее есть пятнадцать минут, в течение которых можно шевелиться. Алина принялась массировать затекшую ногу. Время отдыха пронеслось, как одно мгновение. Алина с трудом заставила себя встать и выйти из-за ширмы.

Халат отправился на перекладину. Часы Алина положила на подиум так, чтобы ей был виден циферблат, и приняла нужную позу.

— Извините, — сказал парень, сидящий напротив нее. — Вы стояли чуть дальше.

— Так? — отодвинулась назад Алина.

— Да, — кивнул он.

— Санька, ты ноги зафиксируй, — подсказала Нина.

Парень вышел из-за мольберта, Алина напряглась. Он нагнулся и нарисовал на коричневой тряпке две полоски углем прямо около Алининых пальцев.

Нога заболела ровно через пять минут. Время, стремительно летевшее, пока она сидела за ширмой, теперь еле ползло, словно соревнуясь по скорости с черепахой. Алина изо всех сил подгоняла стрелку глазами: быстрее, быстрее, ну! Но та и не думала слушаться ее команд, напротив, все больше и больше замедляла ход. Тогда Алина начала про себя считать секунды, стараясь не смотреть на часы.

Четыре академических часа — две пары по сорок пять минут — тянулись для Алины как вечность. Последние полчаса она думала только об одном: лишь бы не упасть. Правой ноги у нее не было вообще. Во всяком случае, так казалось. Когда стрелка на часах приблизилась к заветной цифре 12.10, Алина готова была плакать от счастья — пытка неподвижным стоянием закончилась...

Несколько минут она бессильно сидела на стуле за ширмой, восстанавливая кровообращение в ноге, потом принялась медленно одеваться.

На кафедре в костюмерной была только Тамара с сигаретой.

— Привет! — улыбнулась она Алине. — Тебя можно поздравить с первым боевым крещением?!

— Привет! — измученно улыбнулась Алина. — В гробу я видела такую работу. В белых тапочках.

— А кто говорил, что будет легко? — подзадорила Тамара, но, глядя на бледное Алинино лицо, тут же стала серьезной. — Ты не переживай и не ломайся раньше времени. Привыкнешь.

— К этому можно привыкнуть?! У меня нога просто отваливается!

— Человек — удивительно живучая сволочь. Ко всему привыкает, — философски заметила Тамара.

— Ты работаешь сегодня?

А что бы я, по-твоему, тут делала? Работаю, конечно. Я сегодня на живописи у Игоря позирую. Третий курс — сидячая натура. Вот в январе пятый курс с практики вернется — будет не работа, а сказка! Они обычно лежачую пишут. Лежишь себе, обогреватели кругом... Главное — не уснуть.

— Обогреватели? — удивилась Алина.

— В институте зимой холодно, как в сенях у бедняка. Аудитории большие, батареи еле топят, без обогревателей вообще сдохнуть можно. В прошлом году в самые морозы мы с девчонками вообще позировать отказывались — так холодно было. У студентов кисточки к рукам примерзают, а мы голые стой!

— Весело... — протянула Алина.

В костюмерную заглянул Игорь:

— Привет! Томка, ты готова?

— Всегда готова! — поднялась Тамара. — Ладно, Алинка, пока! Увидимся еще.

— Пока, — попрощалась Алина.

Но только она расслабилась в кресле с засаленной обивкой, как вошла Лана и велела ей зайти на кафедру рисунка.

— Тебя Наташка спрашивала!

Алина, с трудом передвигая ноги, дошла по коридору до кафедры, где Наташа что-то отмечала в расписании.

— Алина, тебя Глеб Владимирович заказал на две группы на четвертый курс. Во вторник к двенадцати двадцати и в четверг к девяти утра. Сможешь?

— Смогу, — кивнула Алина, и только потом до нее дошло: «Глеб?»

— Хорошо, тогда я тебя пишу.

— Наташ, а что за постановка?

— Четвертый курс? По-моему, стоячая. Но я не уверена. В общем, завтра к двенадцати двадцати, четыреста одиннадцатая аудитория. Запиши себе куда-нибудь и не опаздывай.

Алина присела за край стола, достала листок и ручку. Прикинула мысленно часы работы. Получалось — восемь часов на живописи и восемь часов на рисунке. Шестнадцать часов в неделю. В месяц выходит шестьдесят четыре часа. Умножаем оплату за час на количество часов, получается... Не то чтобы много, но и не так уж мало. И даже в два раза больше, чем зарплата матери. Можно будет купить себе... Алина улыбнулась, тормозя полет своей безудержной фантазии.

Она придет завтра. Она выдержит. Она сможет.

В час дня Алина была уже дома. Впереди — целый день, можно чем-нибудь заняться. Например, поваляться в кровати с книжкой, которую ей вчера подарил Глеб, или поспать, или сходить куда-нибудь... Ноги уже не болели, и прошедшие четыре часа на подиуме казались ей смешным времяпрепровождением — они кончились так быстро...

Щелкнул замок двери, Алина удивленно повернула голову: в квартиру вошла мать.

— Ты сегодня так рано?

— Я подменилась.

Лора Александровна скинула туфли и легкой, непривычной походкой прошла в ванную.

Алина недоуменно смотрела ей вслед: мать сегодня была не похожа на себя. Через мгновение в ванной зажурчала вода и раздалось негромкое пение. Алина застыла на месте, чуть не выронив книжку. Пения матери она не слышала с тех пор, как ушел отец.

Лора Александровна стояла под струями воды, блаженно закрыв глаза и подставляя лицо под их массирующее тепло. Через два часа в маленьком кафе на углу ее ждет Вадим... Она боялась верить в происходящее, она никому ничего не говорила, она обмирала от страха при мысли, что все это ей только кажется или снится... Он позвонил на следующий день, как и обещал. Лора Александровна разговаривала с ним по-прежнему сухо, но Вадим настаивал на встрече, и у нее не хватило сил отказать ему.

Они встретились в старом парке, который чудом сохранился в центре города. В руках Вадима были розы... Она видела, как его толкнуло ей навстречу, она же, напротив, замедлила шаг, растерянно пытаясь удержать в голове остатки здравого смысла, но Вадим уже оказался рядом. Розы упали на землю, он сжал ее лицо в ладонях и покрыл жадными поцелуями, исступленно шепча:

— Лорка, Лорка, Лорка...

Лора Александровна попыталась отстраниться, но через несколько мгновений обмякла в его сильных руках. Губы ее приоткрылись навстречу жадным губам Вадима. Они целовались отчаянно и самозабвенно, как вчерашние школьники, которым родители запрещают встречаться...

Потом было маленькое кафе в центре парка, в их чашках остывал кофе, Вадим говорил о своем одиночестве, о том, что жалеет, о том, что понял наконец, что всю жизнь любил только ее одну...

Лора Александровна слушала, машинально помешивая ложечкой в чашке, руки ее дрожали, половины слов она просто не понимала. Она знала только одно: Вадим, ее Вадим, так неожиданно исчезнувший семь лет назад, сидит напротив нее и, как когда-то, признается ей в любви...

— Мам, ты что, собираешься куда-то? — спросила Алина, глядя, как мать укладывает перед зеркалом волосы.

— Да, — коротко ответила Лора Александровна, понимая, что не может пока ничего сказать дочери: Алина не простила предательства отца, и ей будет очень сложно объяснить, что... Проблем и без того хватало.

«Потом, — неопределенно подумала Лора Александровна, сама не зная, что будет потом. — Когда все станет ясно...»

— Я буду вечером, — сообщила она Алине. — Если ты куда-нибудь пойдешь, не задерживайся, пожалуйста. Или позвони.

— Хорошо, — кивнула Алина. — Ты тоже.

— Что? — не поняла Лора Александровна.

— Будешь задерживаться — позвони.

— Обещаю, — улыбнулась Лора Александровна дочери и легко выскользнула из квартиры.

«С таким счастливым лицом собираются только на свидание, — подумала Алина. — Слава богу, что у нее наконец-то хоть кто-то появился. Интересно, кто...»

Но этот вопрос не долго занимал Алинину голову. Ведь завтра с утра она позирует в группе Глеба...