Во вторник Алина не пошла на работу. Она позвонила на кафедру и отменила все свои занятия, отговорившись тем, что заболела, благо больничный можно было не брать — просто договориться со студентами и преподавателями о времени отработки.
Алине не хотелось никого видеть. Мысль о том, что в институтском коридоре она может столкнуться с Глебом, приводила ее в смятение и заставляла плакать. Она почти ничего не ела, через силу заставляя себя выпивать по утрам чашку чая. Спать она тоже не могла. Глубокая яма, в которую она проваливалась под утро, окончательно измучив себя мыслями, очень мало походила на нормальный сон. Алина блуждала по каким-то лабиринтам и перекресткам, то ли скрываясь от кого-то, то ли пытаясь кого-то догнать; где-то за всем этим скрывался Глеб, но она, как ни старалась, не могла разглядеть его лица и каждый раз просыпалась с криком и слезами через два-три часа после того, как заснула. Стоило ей открыть глаза, как осознание случившегося наваливалось на нее снова, и мысли о том, что ничего уже исправить нельзя и со всем этим придется жить дальше, доводили Алину почти до помешательства. Ей очень не хватало Глеба. Иногда она ловила себя на том, что начинает разговаривать с ним вслух. Она все время пыталась объяснить ему, что все было совсем не так, что ей сейчас очень тяжело... Она подходила к телефону и даже начинала набирать номер, но на последней цифре палец ее останавливался, перед глазами всплывало его лицо, зависшее над стаканом, больные и пьяные глаза, казалось, прожигали ее насквозь, а в голове отчетливо раздавался его голос: «Уходи. Я больше не хочу видеть тебя. Ничего уже не исправишь...» — и Алина застывала с молчащей трубкой в руке, так и не набрав последней цифры.
Пару раз забегала Тамара, которая разузнала Алинин адрес и телефон от Лоры Александровны; она тормошила подругу, обещала поговорить с Глебом, ругала всех мужиков на чем свет стоит. Она принесла продукты, приготовила что-то и заставила Алину поесть. Алина послушно выполняла все Томкины приказы, машинально пережевывала пищу, абсолютно не чувствуя вкуса, но после ухода Тамары опять впала в апатию, из которой, собственно, и не выходила, а только делала вид.
У Томки и своих проблем было по горло. Они с Игорем лихорадочно метались по всем знакомым, пытаясь собрать сумму, запрошенную Евгением Измаиловичем. Поговорить с Глебом не удалось, потому что он, как едко выразилась Тамара, утопил в водке последние мозги, старый дурак!
— Ты посмотри на себя в зеркало! — кричала она в последний свой визит в пятницу. — Кожа да кости! В гроб краше кладут, честное слово!
Алина вяло отбивалась, но отражение бледного до синевы лица с огромными кругами под глазами, потускневшим взглядом и спутанными, словно посеревшими волосами напугало ее саму.
В субботу с утра раздался звонок в дверь.
Алина как раз только вынырнула из очередного лабиринта сна, подушка ее была мокра от слез, и она не сразу поняла, во сне или наяву был звонок.
Он повторился. Алина накинула на голое тело халатик-кимоно и открыла дверь.
— Наконец-то я тебя нашел! — сказал Андрей, бесцеремонно проходя в квартиру и закрывая за собой дверь.
Алину затрясло.
— Убирайся! — зашипела она. — Убирайся, и чтобы я больше никогда тебя не видела!
— Болезнь действует на тебя не лучшим образом, — спокойно сказал Андрей. — Я тебе фруктов принес. Где тут у тебя кухня?
— Откуда ты узнал, где я живу? — с бешенством в голосе спросила Алина, глядя, как он выгружает из сумки продукты.
— Я звонил несколько раз, твоя мать ничего не говорит — нет, мол, и все. Томка тоже молчит как партизан: ничего не знаю, ничего не ведаю. Я уж думал, что придется всероссийский розыск объявлять, а вчера вечером встретил твоего отца. Мы с ним поговорили по-мужски, и вот я здесь.
— Лучше бы тебя здесь не было. За продукты — спасибо. Выложишь — уходи! — Алина развернулась и ушла в комнату.
— Чем я заслужил такую немилость? — Андрей направился за ней следом.
— Я тебя не звала. — У Алины не было сил злиться. У нее вообще ни на что больше не было сил.
— Я соскучился по тебе, — сказал Андрей и коснулся ее щеки кончиком пальца. — Ты очень похудела...
Алина дернулась от его прикосновения, как от удара, одновременно с этим ощутив сладостную ноющую истому внизу живота. Ее затошнило от самой себя. От Андрея пахло тем же одеколоном, и запах, попав в ноздри, моментально воспроизвел в ее голове их воскресную встречу.
— Не прикасайся ко мне! Я запрещаю тебе меня трогать!
— Я что-то сделал не то? — удивился Андрей. — Мне казалось, что в прошлый раз тебе понравилось.
— Уходи. Я очень тебя прошу, — почти простонала Алина.
— И не подумаю. — Андрей уселся рядом с ней на кровать и, несмотря на ее сопротивление, обнял за плечи.
После короткой борьбы Алина обмякла в его руках.
Андрей целовал ее лицо, гладил спутанные сном волосы, шептал на ухо какие-то нежные слова. Алина, словно со стороны, безучастно наблюдала за тем, как он снимает с нее халат, как его пальцы осторожно касаются ее кожи. Он был удивительно, безгранично нежен, он вел себя совсем не так, как в воскресенье, он любил каждую частичку ее тела, и она, сначала покорно подчиняющаяся ему, неожиданно почувствовала, как ее тело начинает отзываться на его ласки, и вот она уже изгибается дугой ему навстречу, и плачет, и о чем-то просит, и стонет от наслаждения...
Вадим Сергеевич уже неделю работал в больнице Лоры. Они пришли туда во вторник, и завотделением хирургии принял его с распростертыми объятиями, долго жалуясь на то, что хирургов не хватает, а уж первоклассных хирургов вообще днем с огнем не сыщешь — все разбежались. Кто в столицу, кто в начальство подался: там и место посытнее, и проблем меньше.
Коллектив врачей оказался на редкость приятным и дружным, все понимали друг друга с полуслова и старались помочь при каждом удобном случае. Вадим уже было вздохнул с облегчением, но через несколько дней, сразу после операции, его неожиданно вызвал к себе завотделением.
— Вадим Сергеевич, — без обиняков начал он. — Мы с вами люди взрослые, поэтому я начну без предисловий. У вас что, какие-то проблемы с горздравом?
Вадим сразу понял, откуда ветер дует. Молчать или врать не имело никакого смысла, хотя очень не хотелось рассказывать всю эту историю новому начальнику.
— Я сейчас развожусь, — устало сказал он. — Это дело рук моей бывшей жены. У нее благодаря отцу большие связи, и, по-моему, она поставила себе целью отравить всю мою дальнейшую жизнь. Из клиники мне пришлось уйти именно по этой причине. Надавили сверху, сказали, что не дадут обещанное оборудование...
Сергей Иванович с сочувствием покачал головой:
— Попадаются же хорошим мужикам стервы! Меня в пятницу вызывал главный, сказал, что звонили из горздрава...
— Мне заявление писать? — обреченно спросил Вадим.
— Да подождите вы! Что ж, мы не люди?! Я главному популярно объяснил, что если он решит уволить такого хирурга, то все операции ему придется делать самому. Заявление по собственному я вам никогда в жизни не подпишу! Только будьте осторожны, а на мою поддержку всегда можете рассчитывать.
— Спасибо, — улыбнулся Вадим и от всей души пожал протянутую руку.
Он шел домой и думал, что завотделением прав: расслабляться нельзя, Ирина конечно же на этом не успокоится, но, по крайней мере, у него есть хоть какая-то передышка и работа. И возможность платить за квартиру Алины.
При воспоминании об Алине Вадим Сергеевич нахмурился. Нехорошо все-таки получилось. Лора зря сорвалась. Он потом долго с ней беседовал по этому поводу, говорил, что нужно было сначала выслушать дочь, но Лора, как попугай, твердила только одно: «Боже, как стыдно...» Как она все-таки зависима от надуманных человеческих догм и выдуманных неизвестно кем правил приличия... Это оказалось для нее важнее, чем собственная дочь. А тут еще парнишка этот, Андрей, кажется, в пятницу разыскивал Алину...
Вадим Сергеевич несколько минут постоял в раздумье на перекрестке и свернул в сторону дома, где теперь жила Алина.
Она открыла сразу, как будто стояла за дверью и ждала.
— Здравствуй, — сказал Вадим Сергеевич, страшно переживая внутри, что сейчас его могут просто выгнать.
Но Алина отошла в сторону, пропуская его в квартиру.
Вадим Сергеевич вошел и неловко затоптался на пороге.
— Ну что же ты? — спросила Алина. — Раз уж пришел — проходи.
— Я тут тебе продуктов принес, — словно оправдываясь за свой визит, сказал Вадим Сергеевич.
— Вы что, все сговорились, что ли? — слабо улыбнулась Алина. — У меня их скоро складывать будет негде.
Вадим Сергеевич облегченно выдохнул и прошел за дочерью на кухню.
— Я... подумал, вдруг ты не откажешься? — Вадим Сергеевич достал из пакета бутылку кьянти. — Я, правда, не знаю, какое ты любишь, но это, по-моему, неплохое...
— Ну что ж, — сказала Алина. — Я еще никогда не пила с родным отцом. Надо же когда-то начинать? Ты садись, чего стоишь? В ногах правды нет.
Вадим Сергеевич опустился на табуретку.
Пока Алина резала фрукты, споласкивала бокалы и накрывала на стол, Вадим Сергеевич незаметно наблюдал за дочерью. Она очень похудела за эту прошедшую неделю и стала как будто старше. У нее изменилось выражение глаз. Это были глаза не восемнадцатилетней девочки, а, скорее, умудренной опытом женщины. «А ведь у нее что-то произошло за эту неделю, — подумал Вадим Сергеевич. — Что-то случилось... И похоже, далеко не радостное...» Он открыл бутылку, разлил вино по бокалам.
— Ну давай, — подняла свой бокал Алина. — За что пить будем?
— За тебя, — сказал Вадим Сергеевич. — И за то, чтобы ты меня простила.
Алина хотела что-то сказать, Вадим Сергеевич со страхом ждал ее слов, но она, так ничего и не произнеся вслух, коснулась бокала отца своим и сделала глоток.
— Считай, что примирение состоялось. И знаешь, я тоже хочу попросить у тебя прощения за свое поведение... Я просто не понимала раньше, как за одну ошибку можно расплачиваться всю жизнь и не иметь никакой возможности ее исправить...
— У тебя что-то случилось? — осторожно, чтобы не спугнуть неожиданно возникшее между ними взаимопонимание, спросил Вадим Сергеевич.
— Случилось, — невесело усмехнулась Алина. — Но ты ничем не можешь мне помочь...
— Вы с этим парнем поссорились? — осторожно предположил Вадим Сергеевич. — С Андреем?
— С Андреем как раз все на своих местах, — неопределенно ответила Алина.
— Мне он понравился, — честно признался отец. — Ответственный такой, серьезный не по возрасту.
Алина промолчала.
— Ты бы заходила хоть иногда, — сменил тему разговора Вадим Сергеевич.
— Зайду как-нибудь, — без всякого выражения в голосе произнесла Алина.
В это время в дверь позвонили.
Алина поднялась, как показалось Вадиму Сергеевичу, с какой-то обреченностью и пошла открывать.
На кухню они вошли вместе с Андреем.
— Что же ты не сказала, что у нас гости? — голосом радушного хозяина спросил Андрей. — Здравствуйте.
Вадим приподнялся и пожал протянутую руку.
— Пьянствуете? — улыбнулся Андрей. — Поесть есть что-нибудь?
Алина неопределенно пожала плечами.
— Я, между прочим, после института. Жрать хочу, как собака.
Алина молча вышла из кухни.
— Ладно, сейчас что-нибудь сами приготовим. — Андрей подмигнул Вадиму Сергеевичу.
Вадим Сергеевич сразу, с приходом Андрея, почувствовал какое-то напряжение, повисшее в воздухе.
— Я, пожалуй, пойду, — поднялся он и, как Андрей ни уговаривал, остаться не пожелал.
— Алина, отца проводи! — распорядился Андрей.
Алина вышла в коридор.
— Послушай, — понизил голос Вадим Сергеевич, одеваясь. — Может быть, мне не надо было ему твой адрес давать?
— Все нормально, папа, я сама разберусь.
От слова «папа» Вадим Сергеевич растрогался до глубины души: уже семь лет никто не называл его так, а уж услышать когда-нибудь это слово из уст Алины он почти перестал надеяться.
— Если что-то будет нужно, ты только скажи... На всякий случай вот мой рабочий телефон. — Вадим Сергеевич не знал, как выразить свою радость, что сказать стоящей перед ним дочери, какие найти слова...
— Хорошо, — кивнула Алина. — Ты тоже заходи. Матери — привет.
Она закрыла за отцом дверь и вернулась на кухню.
— Ты ведешь себя отвратительно, — сказала она, глядя, как Андрей колдует над кастрюлей с макаронами.
— А что случилось? — искренне удивился Андрей. — Я только собирался присоединиться к вашему маленькому семейному торжеству, как оно уже закончилось.
— И ты, конечно, не догадываешься почему?
— Третий лишний? — прищурился Андрей. — У тебя есть от меня какие-то секреты, которыми ты хотела поделиться с любимым папулей?
— Слушай, тебя никто не звал: ни вчера, ни сегодня. Я просто не хотела при отце выяснять отношения. Самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — это уйти и оставить меня в покое. И больше никогда не приходить.
— Тебе так кажется. И уверяю тебя, что не пройдет и пяти минут после моего ухода, как ты начнешь об этом жалеть.
— Я всегда поражалась твоей самоуверенности.
— Да? — Андрей оставил в покое макароны и вплотную приблизился к Алине. Его глаза излучали какой-то странный, уверенный свет. Алина почувствовала себя, словно под гипнозом. Рука Андрея коснулась ее груди. — Разве ты этого не хочешь?
— Убери руки, — еле слышно сказала Алина, чувствуя, как ноги ее становятся ватными.
Андрей изо всех сил прижал ее к себе и впился укусом-поцелуем в ее губы.
В понедельник Алина вышла на работу. Лана встретила ее радостным возгласом:
— Алинка, наконец-то, мы тут зашиваемся напрочь! Пятый курс без натуры неделю — замену тебе так и не нашли, третий воет — им нужна лежащая модель. Томке уже часы вписывать некуда, Лиза опять на больничном, пришлось Наташке с рисунка позировать, представляешь? Раздеваться она отказалась наотрез, так ее поверх платья в полотенце закутали, тазиков рядом понаставили — она там девушку в бане изображала! — Лана расхохоталась. — Когда она по коридору на перерыв шла, это было такое зрелище!!!
— Томка сегодня работает? — спросила Алина.
— На живописи ее нет. На рисунке спроси. Хотя, если работает, с минуты на минуту явится сюда — покурить.
Лана оказалась права: Тамара пришла ровно за десять минут до начала занятий.
— Привет, подруга! — радостно приветствовала она Алину. — Пошли покурим?
В костюмерной Томка деловито вытряхнула набитую окурками пепельницу в помойное ведро, достала сигарету и щелкнула зажигалкой.
— Ну, рассказывай!
— Я не знаю, что делать, — призналась Алина, обнимая себя руками, словно ее знобило. — Он приходит и остается. И у меня не находится сил, чтобы его выгнать. Он действует на меня как-то странно... Я ненавижу его, и меня к нему тянет одновременно... Он уходит, и я понимаю, что его здесь не должно быть никогда, что я не люблю его, что все это бред, что он практически сломал мне жизнь. Он возвращается, касается меня, и я ничего не могу с собой поделать... Это наваждение какое-то... Томка, я так устала...
— А он?
— Говорит, что любит... Вчера сказал, что хочет, чтобы мы подали заявление...
— Все то, что ты мне рассказываешь, очень похоже на страсть. Это не любовь, не привязанность, это самая настоящая страсть! И могу тебе сказать, что страсти еще никого до хорошего не доводили. Мой тебе совет — гони его на фиг! Я, конечно, понимаю, что одной тоже сложно, но ты совсем молодая, у тебя все еще будет, а ломать себе жизнь из-за каких-то двух ненормальных мужиков, по-моему, не стоит.
— Что Глеб? — спросила Алина, с трудом произнеся это имя.
— Вчера не пил. Бродил по коридору мастерской, как тень отца Гамлета. Страшный, небритый, волосы дыбом — то еще зрелище! Я было сунулась к нему, но он, как только имя твое услышал, так на меня зыркнул, что я убралась подобру-поздорову от греха подальше. У него занятия сегодня с двенадцати.
— Я знаю, — сказала Алина.
— Кстати, — вспомнила Тамара. — Илюха заходил, про тебя спрашивал. Я ему сказала, что ты переехала и телефона еще никому не дала.
— Правильно, — кивнула Алина. — Только Илюхи мне сейчас для полного счастья и не хватало.
— Он, между прочим, пить бросил. — Тамара неожиданно замолчала, словно ее осенила какая-то мысль. Глаза ее оживленно заблестели. — Слушай! А чем тебе Илюха не вариант? Не пьет теперь, деньги приличные зарабатывает, песни классные пишет, опять же с квартирой собственной. Пусть однокомнатной, но все же...
— Томка, прекрати! — оборвала ее Алина. — Какой, к черту, Илюха! Тут со всем этим разобраться не можешь, а ты — Илюха...
— Ты все-таки подумай, — не унималась Тамара. — Видела я, как он на тебя смотрит.
— Андрей тоже смотрел, — помрачнела Алина. — И вот что из всего этого вышло... У вас-то с Игорем что нового?
— Кантуюсь пока в мастерской, — вздохнула Тамара. — Устала как собака. Ни тебе помыться, ни отдохнуть толком. Игорь все никак с женой поговорить не может, да я и не дергаю пока: жить-то все равно негде, пока мы деньги этому ресторанному козлу не вернем.
— Он так и продолжает их требовать?
— Я к нему на поклон не ходила, — вскинула голову Тамара. — Мы почти штуку собрали, да Игорю тут его давний приятель пообещал в конце месяца оставшиеся две одолжить без процентов на полгода.
— На полгода? А возвращать вы как будете?
— Придумаем что-нибудь. Игорю через пару месяцев загранка светит, может, там продаст из картин что-нибудь. В общем, выкрутимся, не впервой.
— Девочки, вас студенты ищут! — заглянула в костюмерную Лана.
— Идем, идем! — отозвалась Тамара. — Ни сна, ни отдыха измученной душе, блин!
Сегодня Алина позировала по сорок-сорок пять минут. Поза была удобной, обогреватели работали на удивление исправно и даже не перегорали, как это частенько бывало, но главной причиной ее стойкости было то, что при таком раскладе времени ей реже приходилось выходить из аудитории для отдыха, что сводило к минимуму возможность встречи в коридоре с Глебом.
Но все ее ухищрения ни к чему не привели: в начале первого, уже одетая, она вышла из аудитории и столкнулась с Глебом нос к носу.
Оба на мгновение замерли. Глеб вышел из ступора первым:
— Здравствуй.
Алина молча кивнула, не сводя с него глаз.
За эту неделю он сильно постарел. Голова его стала почти совсем белой. Было тому виной беспробудное пьянство или измена Алины, оставалось только догадываться. Скорее всего, и то и другое вместе.
— Ты болела, — не то вопрошающе, не то утверждающе сказал Глеб.
Алина неопределенно мотнула головой: это ее движение можно было истолковать и как «да», и как «нет».
— Послушай, я хотел...
— Здравствуйте, Глеб Владимирович! — В коридор из аудиторий высыпали студенты.
Глеб кивнул на приветствия и снова повернулся к Алине:
— У тебя есть несколько минут?
— Есть, — прошептала Алина, не веря своим ушам. Сердце ее замерло: неужели?..
— Пойдем в костюмерную.
Глеб пошел по коридору в сторону кафедры живописи, Алина двинулась за ним следом. В ее душе появилась слабая надежда. Нога почти не слушались, отчаянно стучало сердце.
— Лана, десять минут не пускай, пожалуйста, никого в костюмерную. Скажи, что там переодеваются. Мы костюм подбирать будем, — попросил Глеб.
— Хорошо, — кивнула Лана, делая вид, что очень занята бумагами.
Глеб распахнул перед Алиной дверь костюмерной. Алина вошла, он вошел следом и закрыл дверь на ключ.
Алина прислонилась спиной к ледяной стене, ноги ее совсем не держали.
— Я хотел сказать тебе... — Глеб говорил спокойно и ласково, но Алине от его тона сразу захотелось плакать. — Я знаю, что Андрей сейчас живет у тебя.
Алина дернулась было возразить, но под взглядом Глеба сникла.
— Я хочу извиниться перед тобой за наш последний разговор. Я был очень пьян. И я хочу тебе сказать, что не держу на тебя зла. Рано или поздно это должно было случиться. Ты всегда можешь рассчитывать на меня, я помогу тебе, если тебе будет нужна моя помощь. И я действительно от всей души желаю тебе счастья. Вот, в общем-то, и все...
По щекам Алины потекли слезы.
— Не плачь, девочка, — грустно улыбнулся Глеб. — У тебя все еще впереди.
— Глеб! — Алина подалась к нему всем телом, и Глеб не оттолкнул ее.
Она спрятала лицо у него на груди и тихо заплакала. Глеб гладил ее по голове, как маленькую девочку, и, если бы Алина подняла голову, она бы увидела, что в его глазах тоже стоят слезы.