Конечно, в Йордане были сотни таких домов — наспех построенных, в три-четыре этажа, с тесными комнатами, с узкими окнами, темными и дымными. Владелицей этого дома — как, впрочем, судя по всему, и других таких же — была вдова со сморщенным лицом, которая ничего не видит, но всех осуждает. В данном случае вдова со сморщенным лицом недавно сдала комнаты одной молодой девушке. Комнат было две, на одну больше, чем обычно снимала девушка, когда стала жить самостоятельно, но теперь ей платили намного больше, чем прежде. У нее была новая одежда, и она могла побаловать себя яблоками, и грушами, и сушеными финиками.

Она наслаждалась этими лакомствами, и ароматом своих духов с цибетином, и новым бельем, и лентами, когда вдова со сморщенным лицом сообщила, что к ней с визитом пришел мужчина, по виду купец. Вдове не понравилось, что девушка велела пригласить мужчину наверх, поскольку она не хотела прослыть женщиной, позволяющей молодым девушкам принимать мужчин у себя в комнатах, но была не в силах помешать этому, ибо не все люди христиане, и с этим ничего не поделаешь. Она послала мужчину наверх.

Стук в дверь, девушка просит войти. На ней новое голубое платье с вот таким вырезом — очень соблазнительным, поверьте, демонстрирующим все ее прелести. Какой мужчина устоит перед такой красотой в таком платье? Она улыбается гостю.

— Здравствуйте, сеньор, — говорит она. — Вы скучали по мне?

Но он не улыбается в ответ, и, по всей видимости, он не скучал по ней.

— Аннетье, мне нужно с тобой поговорить.

Он вошел и закрыл за собой дверь, но держался от нее на расстоянии. Этот человек знал опасности голубого платья.

— Что такое? — спросила она. — Вы не поцелуете своего старого друга?

— Мне нужно узнать у тебя кое-что.

— Конечно. Можете задавать любые вопросы.

— Скажи мне, когда ты служила у моего брата, тебе кто-нибудь платил, чтобы ты следила за тем, что делается в нашем доме?

Девушка захихикала:

— Вы хотите знать, не была ли я шпионкой?

— Да, если хочешь.

— А почему я должна вам это говорить? — нагло сказала она, кружась и шелестя юбками, как маленькая озорная девчонка.

Возможно, ей нравилось дразнить своего гостя. Возможно, она хвасталась своим, как она это называла, убранством: своей мебелью, своими лентами, разбросанными по комнате, словно их у нее были сотни, своими фруктами, которые водились у нее в изобилии. Она могла съесть яблоко или грушу когда хотела. Она могла съесть не одно яблоко и не одну грушу. Их запас никогда не иссякал. Она жила в двух комнатах — в двух! В самом новом районе города, в то время как некоторые ютились в сырых подвалах на топком острове рядом с вонючим каналом.

— Ты должна мне сказать, — произнес он более твердо, — просто потому, что я тебя прошу об этом, и все. Но если хочешь, я могу заплатить тебе за ответы, раз они требуют таких усилий.

— Если вы мне заплатите, — заметила она, — я могу дать любой ответ, который вам понравится, чтобы вы думали, что не зря потратили свои деньги. Мне нравится угождать людям, которые дают мне деньги.

Теперь она определенно говорила правду.

— Ответь мне, хотя бы потому, что я всегда был добр с тобой.

— Такая доброта… — она снова засмеялась, — такая доброта найдется в бриджах любого мужчины в этом городе, но это ничего не значит, как я думаю. Вы хотите знать, платил ли мне кто-нибудь, чтобы я за вами шпионила. Я вам скажу, что платил. С моей стороны это не будет предательством, если я скажу, по крайней мере я так думаю, потому что мне не заплатили, как обещали. И если я не получу денег, то, во всяком случае, отомщу.

— Кто тебе платил?

— Конечно, ваша вдова, — сказала она, — прекрасная мадам Дамхёйс. Она обещала мне десять гульденов, если я буду следить за вами и этой упрямой стервой, сеньорой. Вы и с ней были тоже добры?

Гость продолжал свои расспросы:

— Что именно ты должна была делать за эти деньги?

— Только следить за тем, что о ней говорят в доме. Я должна была не позволить сеньоре говорить о ее встрече с мадам. Она сказала, что вы ничего не должны заподозрить, и для этого я проявляла к вам свою благосклонность. Она еще сказала, что вы будете так же глупы, как корова, которую ведут на убой.

— Что ей было нужно? — спросил он. — Для чего она просила тебя все это делать?

Аннетье картинно пожала плечами, от чего ее прелести стали еще виднее в вырезе ее платья.

— Этого сказать не могу, сеньор. Она мне не говорила. Она дала мне несколько гульденов и обещала дать еще, но так ничего и не дала. Я думаю, эта женщина постоянно лжет. Будьте с ней осторожны. — Аннетье предложила гостю блюдо с фигами. — Не желаете отведать моих лакомств?

Торговец отказался. Он поблагодарил девушку и удалился.

Таким был последний разговор Мигеля Лиенсо с бывшей служанкой его брата. Грустно, когда все так кончается. Он и эта девушка были близки в течение многих месяцев, но истинной привязанности между ними никогда не было. Его интересовала только ее плоть, а ее интересовали его деньги. Не самое лучшее основание для отношений между мужчиной и женщиной.

Откуда Алферонда все это знает? Как он может писать о частном разговоре, состоявшемся в неприметном пансионе в Иордане? Алферонда знает потому, что слышал этот разговор, — он находился в соседней комнате и лежал на жесткой постели Аннетье.

С недавнего времени я вкушал те же лакомства, которыми она угощала Мигеля. Она сказала своему гостю то, что я велел ей сказать в случае, если он придет. Конечно, мадам Дамхёйс никогда не давала девушке никаких денег и никаких денег не обещала. Она вообще разговаривала с девушкой только один раз, когда остановила сеньору на Хогстрат.

В то время Аннетье уже была у меня в услужении, и это я хотел, чтобы сеньора Лиенсо не говорила Мигелю о вдове. То, что она в конце концов сказала ему, уже не имело значения.