Париж узнал о своей победе утром 19‑го марта. Какая же это был новый сценический акт, даже после того, как в течение последних семи месяцев драмы сцены менялись постоянно! Над ратушей трепетал красный флаг. Ранним утром армия, правительство, администрация улетучились. Из глубин Бастилии, из незаметной улицы Басфруа на вершину Парижа поднялся ЦК на обозрение всего мира. Так 4‑го сентября пала и империя. Так депутаты левых подобрали беспризорную власть.
ЦК, к его великой чести, стремился лишь к одному — восстановить свой контроль над всем Парижем. Если бы его декреты носили сектантский, закрытый характер, борьба бы прекратилась так же, как 31‑го октября. К счастью, ЦК состоял из новобранцев, людей без прошлого и без политических претензий, людей из нижнего слоя среднего класса, как и из рабочих, лавочников, торговых служащих, механиков, скульпторов, архитекторов, мало заинтересованных в сохранении системы, обеспокоенных больше всего спасением Республики. В вихре событий их поддерживала одна идея, идея обеспечения Парижу самоуправления.
В условиях Империи это был один из излюбленных проектов Левых, благодаря которым он завоевал умы представителей парижской мелкой буржуазии, крайне униженной тем, что правительственные назначенцы заседали 80 лет в ратуше. Даже наиболее умеренные среди них были шокированы, возмущены непрерывным увеличением бюджета, множащимися займами и финансовой махинацией Хаусманна. И как же они аплодировали Пикару, возвратившему самому большому и культурному городу Франции, по крайней мере, права, которыми пользовалась самая малая деревня, или тому, что он бросил вызов практике Паши Сены делать постоянные отчеты! — К концу Империи, идея выборного муниципального Совета глубоко укоренилась. Она распространилась во время осады, и теперь Париж, жаждущий децентрализации, могла удовлетворить лишь полная реализация этой идеи.
С другой стороны, народные массы, равнодушные к буржуазному идеалу муниципального совета, склонялись к Коммуне. Они взывали к ней во время осады как к средству вооруженной борьбы против внешнего врага. Они все еще взывали к ней как к средству выкорчевывания деспотизма и нищеты. Для чего им было заботиться о совете, даже выборном, когда это не давало реальных свобод и привязывало к государству — когда это не давало контроля над администрацией школ и больниц, над судами и полицией, а также все равно было непригодным к борьбе с социальным рабством сограждан? То, к чему стремились люди, заключалось в политическом устройстве, позволяющем им действовать во имя улучшения своих условий жизни. Они видели, что все конституции и все репрезентативные правительства действовали против воли так называемого представляемого избирателя, а государственная власть, становившаяся все более и более деспотичной, отнимала у рабочего право защищать свой труд, и эта власть, которая предписывала даже тот воздух, которым им следовало дышать, всегда отказывалась обуздывать капиталистический разбой. После стольких неудач люди полностью убедились, что действующий правящий и законодательный режим по своей природе был неспособен дать свободу трудящимся. Такую свободу они ждали от автономной Коммуны, суверенной в пределах, совместимых с поддержанием национального единства. Общинная конституция призвана заменить навязывание представителем избирателю строго определенных обязанностей. Старую государственную власть, привитую стране, жившую за счет ее ресурсов, узурпировавшую верховенство над раздельными и антагонистичными интересами, учредившую для немногих юстицию, финансы, армию и полицию, следовало заменить делегатами от всех автономных коммун.
Таким образом, муниципальный вопрос, апеллирующий к легитимной восприимчивости одних, к смелому воодушевлению других, сплотил все классы вокруг ЦК.
В 8.30 члены ЦК провели свое первое заседание в той самой комнате, где короновали Трошю. Председательствовал на заседании молодой человек примерно 32 лет, Эдуард Моро, мелкий комиссионер. Председатель говорил, что не был склонен заседать в ратуше, но поскольку они там собрались, возникает необходимость немедленно упорядочить свое положение, сказать Парижу, чего они хотят, добиться проведения выборов в возможно короткий срок, заняться общественным обеспечением и защищать город от возможности быть захваченным врасплох.
Двое коллег немедленно предложили: — Нам следует, в первую очередь, совершить марш на Версаль, рассеять Ассамблею, выступить с обращением к Франции.
Другой коллега, автор предложения Воксхолла, заявил: — Нет. Мы располагаем мандатом только на то, чтобы обеспечить права Парижа. Если провинции разделяют наши взгляды, то пусть следуют нашему примеру.
Одни хотели довести до конца революцию перед обращением к избирателям. Другие противились этой неясной инициативе. ЦК решил немедленно провести выборы и уполномочил Моро выработать обращение. Пока его писали, прибыл член ЦК со словами: — Граждане, нам только что сообщили, что большинство министров правительства еще находятся в Париже. В первом и втором округах предпринимались попытки организовать сопротивление. Солдаты уходят в Версаль. Нам нужно принять срочные меры с целью обуздать этих министров, рассеять враждебные батальоны и предотвратить бегство врага из города.
На самом деле, Жюль Фавр и Пикар едва успели покинуть Париж. Публично происходила чистка министерств. Колонны солдат все еще проходили через ворота левого берега. Но ЦК продолжал писать обращение, пренебрегая обычной мерой предосторожности — закрытием ворот — он потонул в выборах. Еще не понимали — понимали пока очень немногие — что началась борьба не на жизнь, а на смерть с Ассамблеей Версаля.
ЦК, распределяя обязанности, назначил делегатов, ответственных за установление контроля над министерствами и руководство различными учреждениями. Некоторые из делегатов избирались вне состава ЦК, из тех, которые заслужили репутацию людей действия или революционеров. Кто–то потребовал увеличения зарплаты, но его коллеги с негодованием отвечали: — Мы здесь не для того, чтобы копировать правительство обороны. До сих пор живем на свою зарплату, ее достаточно. — Приняли меры по обеспечению постоянного присутствия ряда членов ЦК в ратуше, затем закрыли заседание в 1.00.
За пределами ратуши улицы оживлял радостный гомон людей. Весеннее солнце улыбалось парижанам. Это был для них первый за восемь месяцев день утешения и надежды. Зеваки толпились у баррикад вокруг ратуши, на Бют Монмартр, на всех бульварах. Кто вообще говорил о гражданской войне? Только газета Officiel. Она интерпретировала события по–своему. «Правительство исчерпало все средства примирения, — писала газета, и в отчаянном воззвании к Национальной гвардии добавляла: — Комитет, принявший название ЦК, хладнокровно умертвил генералов Клеман—Тома и Леконта. Кем являются члены этого комитета? Коммунистами, бонапартистами или пруссаками? Возьмете ли вы на себя ответственность за эти убийства?» Этот плач подействовал только на несколько групп, тяготеющих к центру. Однако — и это тревожный симптом — молодые буржуа Политехнической школы пришли к мэрии второго округа, куда устремились мэры, а студенты университета, до того времени бывшие авангардом всех наших революций, высказывались против ЦК.
Эту революцию совершили пролетарии? Кем они были? Чего хотели? В 2.00 все спешили увидеть настенные плакаты ЦК, только что отпечатанные Национальной типографией. «Граждане, парижане, — гласили они, — спокойные и непревзойденные в силе, ожидали без страха, равно как без провокации, бессовестных глупцов, которые хотят задеть нашу Республику. Пусть Париж и Франция заложат вместе фундамент подлинной Республики, единственного правительства, которое завершит навсегда эпоху революций. Народ Парижа собрался для того, чтобы провести свои выборы». И, обращаясь к Национальной гвардии, авторы обращения продолжали: — Вы уполномочили нас организовать защиту Парижа и ваших прав. Срок нашего мандата теперь истек. Готовьтесь, и сразу же проведите свои коммунальные выборы. Пока же мы будем удерживать ратушу от имени народа». За текстом следовали подписи двадцати человек , которых, кроме трех–четырех, Асси, Лулье и Варлена, знали только по плакатам последних нескольких дней. С утра 10‑го августа 1792 года парижане не видели в своей ратуше такого наплыва малознакомых деятелей.
И все же их плакаты уважали, их батальоны свободно перемещались по городу. Они овладели почтой, в 1.00‑министерствами финансов и внутренних дел, в 2.00‑морским и военным ведомствами, телеграфом, редакцией газеты Officiel, Дюваля поставили руководить префектурой полиции. И они попали в цель. Что, на самом деле, можно было предъявить новорожденной власти, чье первое заявление заключалось в объявлении собственного отречения?
Все вокруг них носило отпечаток воинственности. Пройдемся по недостроенным баррикадам на улице Риволи. Двадцать тысяч человек собрались на площади ратуши, хлеб торчал у края их мушкетов. Пятьдесят артиллерийских орудий, пушек и многоствольных пулеметов, выстроившихся вдоль фасада, выглядели скульптурным рядом вокруг ратуши. Двор и лестницы запрудили охранники, занимавшиеся едой, большой Тронный зал кишел офицерами, охранниками и штатскими лицами. В зале налево, использовавшемся штабом, затих шум. Комната со стороны реки в углу здания вела в комнату ЦК. Около 50 человек там что–то писали, склонившись над длинным столом. Там царили дисциплина и безмолвие. Мы были далеки от анархистов 31‑го октября. Время от времени дверь, охранявшаяся двумя часовыми, открывалась перед входящим членом ЦК, который уносил приказы или справлялся о чем–либо.
Заседание возобновилось. Один из членов предложил ЦК выразить протест против казней Клемана—Тома и Леконта, к которым он был абсолютно непричастен. — Позаботьтесь о том, чтобы не отталкивать народ, — сказал ему другой, — иначе он, в свою очередь, оттолкнет вас. — Третий заметил, что газета Officiel утверждает, будто казнь осуществлялась на наших глазах. Нам нужно опровергнуть эту клевету. Народ и буржуазия идут рука об руку в этой революции. Этот союз следует поддерживать. Вы хотите, чтобы в выборах принимали участие все. — Ладно, — сказали ему, — тогда отстранитесь от народа ради поддержки буржуазии. Народ бросит вас, и вы увидите, совершаются ли революции с буржуазией .
ЦК решил, что газета Officiel следует сделать представление, чтобы газета восстановила правду. Эдуард Моро предложил и зачитал проект манифеста, который приняли.
ЦК обсуждал вопросы назначения даты и способа проведения выборов, когда его проинформировали о том, что у мэрии третьего округа проводится большой митинг с участием командиров батальонов, мэров и депутатов от департамента Сены. Утром господин Тьер передал союзу мэров временную административную власть над Парижем, и они пытались установить свой контроль над Национальной гвардией. ЦК заверили, что организаторы митинга намеревались собрать избирателей.
— Если это так, — говорили некоторые члены, — нам нужно придти к согласию с ними, чтобы урегулировать ситуацию. — Другие, вспоминая осаду, просто выступали за арест организаторов митинга. Один из членов ЦК сказал: — Если мы хотим привлечь к своему делу Францию, нам не следует ее отпугивать. Подумайте, какой эффект произведет арест депутатов и мэров, и, наоборот, какой эффект будет от привлечения их на свою сторону. — Еще один участник заседания сказал: — Важно обеспечить внушительное число избирателей. Если депутаты и мэры присоединятся к нам, к избирательным утрам отправится весь Париж. — Ему возразили импульсивные коллеги: — Скажите лучше, что вы расходитесь с собственной позицией, что ваша единственная забота заключается в расхождении с самим собой. — В конце концов, решили послать Арнольда к мэрии в качестве делегата.
Он встретил довольно плохой прием. Наиболее радикальные помощники мэров и депутаты, такие социалисты как Милье и Малон резко выступили против ратуши, напуганные опасной активностью масс. Многие говорили также: — Кто эти незнакомцы? — Даже на Кордери, интернационалисты и бывшие члены ЦК от двадцати округов заняли особую позицию. Тем не менее, митинг решил направить в ратушу комиссаров, поскольку, нравится им ЦК или нет, он был все–таки властью.
ЦК, между тем, назначил проведение выборов на среду, издал декреты об отмене осадного положения, упразднении военных трибуналов и амнистии всем политическим заключенным. Он провел третье заседание в 8.00, чтобы принять комиссаров. Это были депутаты Клемансо, Милье, Толэн, Малон и Локрой, мэры Бонвале и Моту, помощники мэров Мюрат, Жаклар и Лео Мейле.
Клемансо, полу соучастник, полу жертва государственного переворота господина Тьера, в качестве мэра и депутата, был спикером. Он был нудным и педантичным. — Был предпринят мятеж под незаконным предлогом. Пушки принадлежат государству. ЦК не имеет мандата и никоим образом не контролирует Париж. Многочисленные батальоны группируются вокруг депутатов и мэров. Скоро ЦК станет посмешищем, а его декреты будут вызывать презрение. Кроме того, Париж не имеет права восставать против Франции и должен полностью признать власть Ассамблеи. У ЦК есть один способ выпутаться из трудного положения — подчиниться союзу депутатов и мэров, которые полны решимости добиться от Ассамблеи сатисфакции, требуемой Парижем.
Во время выступления его часто прерывали. Что! Они посмели говорить о мятеже! Кто начал гражданскую войну, кто напал первым? Разве Национальная гвардия не ответила лишь на ночную агрессию, отбила пушки, за которые сама же и заплатила? Разве ЦК не следовал лишь воле народа и занял уже опустевшую ратушу?
Член ЦК отвечал: — У ЦК есть нормальный, обязывающий мандат. Этот мандат запрещает ему позволить правительству или Ассамблее покушаться на свободы парижан или на Республику. Ассамблея же никогда не прекращала ставить под вопрос существование Республики. Она поставила командовать нами бесчестного генерала, лишила Париж статуса столицы, пыталась дезорганизовать его торговлю. Она фыркала на наши страдания, отрицала преданность, отвагу и самоотречение, которые Париж продемонстрировал во время осады, освистывала его лучших представителей, Гарибальди и Гюго. Заговор против Республики очевиден. Его попытка началась с затыкания рта прессе. Закончить его хотели разоружением наших батальонов. Да, наше дело заключалось в законной обороне. Если бы мы склонили головы перед этим новым оскорблением, Республике пришел бы конец. Вы только что говорили об Ассамблее Франции. Срок мандата Ассамблеи истек. Что касается Франции, то мы не претендовали на то, чтобы навязывать ей законы — мы слишком часто страдали от ее законов — но мы не подчинимся ее провинциальным плебисцитам. Понимаете, вопрос больше не состоит в том, чтобы знать, какой из мандатов наиболее действительный. Мы говорим вам: революция состоялась, но мы — не узурпаторы. Мы хотим призвать парижан назвать своих представителей. Вы будете помогать нам, и давать свои рекомендации относительно выборов? Мы очень хотим вашего сотрудничества. — Когда он говорил об автономных коммунах, Милье предупредил: — Будьте осторожны, если вы развернете этот флаг, на Париж натравят всю Францию. Я предвижу время, столь же роковое, как июнь (1848 года). Час социальной революции еще не наступил. Прогресс достигается малыми шагами. Спуститесь с высот, на которые вы забрались. Победоносный сегодня, мятеж может быть подавлен завтра. Используйте обстановку в своих интересах, насколько можете, но без колебаний довольствуйтесь малым. Заклинаю вас предоставить свободу действий союзу мэров и депутатов. Ваше доверие окупится сторицей.
Один член ЦК отвечал: — Поскольку здесь упомянута социальная революция, я заявляю, что наш мандат не простирается так далеко. — (Другие члены ЦК: — Да! Да! Да! — Нет! Нет! Нет!) — Вы говорили о федерации, о Париже как свободном городе. Наши обязанности проще. Они состоят в проведении выборов. Потом народ сам определит свои действия. Что касается уступки власти депутатам и мэрам, то это невозможно. Они непопулярны и неавторитетны в Ассамблее. Выборы состоятся при их согласии или без него. Будут они нам помогать? Мы примем их с распростертыми объятьями. Если же не будут, обойдемся без них. Если же они попытаются чинить препятствия, то мы знаем, как довести их до полного бессилия.
Комиссары упорствовали. Спор становился горячим. — Короче, — говорил Клемансо, — каковы ваши требования? Сводится ли ваш мандат к требованию от Ассамблеи муниципального совета?
— Нет! Нет! — Возражали многие члены ЦК. — Мы, — говорил Варлен, — хотим не только выборов муниципального совета, но и реальных муниципальных свобод. Хотим обуздания префектуры полиции. Хотим обеспечения права Национальной гвардии выбирать собственных лидеров и реорганизовывать себя, провозглашения Республики как единственного легитимного режима правления, простого и полного аннулирования долгов по ренте, справедливого закона о просроченных счетах и запрещения дислоцирования армейских подразделений на территории Парижа.
Малон: — Я разделяю ваши устремления, но обстановка опасна. Ясно, что Ассамблея ничего не будет слушать, пока ЦК занимает ратушу. Наоборот, если Париж снова доверится своим законным представителям, полагаю, они смогут сделать для него больше, чем вы.
Дискуссия продолжалась до 10.30. ЦК отстаивал свое право провести выборы, комиссары — свои претензии на замещение ЦК. Наконец, они согласились, чтобы ЦК послал своих представителей во второй округ. Эту миссию поручили Варлену, Моро, Арнольду и Журду.
Там посланцы ЦК обнаружили весь штат либерализма: депутатов, мэров и их помощников, Луи Блана, Шельхера, Карно, Пейра, Тирара, Флокве, Десмарета, Вотрена и Дюбэя, общим числом в 60 человек. Народное дело имело там немногих сторонников, искренних, но ужасно удрученных неопределенным будущим. Председательствовал мэр второго округа Тирар, либерал. Это был нервный, надменный деятель, один из тех, которые стремились парализовать Париж, когда он был во власти Трошю. Во время своего свидетельства перед Аграрным комитетом расследования он пытался исказить, выставить на посмешище ход этого заседания, во время которого радикальные буржуазные либералы обнажили свою подлинную сущность. Мы теперь ради информирования и во имя справедливости по отношению к простому народу, дадим об этом заседании полностью правдивый отчет.
Делегаты: — ЦК не желает ничего другого, кроме как придти к согласию с муниципалитетами, если они будут содействовать выборам.
Шельхер, Тирар, Пейра, Луи Блан, все радикалы и либералы хором: — Муниципалитеты не будут иметь дело с ЦК. Есть только одна власть — союз мэров, наделенный полномочиями правительства.
Делегаты: — Не будем обсуждать это. ЦК существует. Нас назначила Национальная гвардия, и мы владеем ратушей. Вы будете содействовать проведению выборов?
— Но, какова ваша программа?
Варлен изложил ее. Его атаковали со всех сторон. Четверо делегатов подверглись нападкам со стороны двадцати критиков. Главный аргумент либералов состоял в том, что Париж не может созывать своих представителей, но должен ожидать разрешения Ассамблеи. Напоминание о периоде осады, когда все легли ничком перед правительством обороны.
Делегаты настаивали на обратном: — Народ имеет право на созыв своих представителей. Это — неотъемлемое право, которым он не однажды пользовался в нашей истории в моменты величайшей опасности, а в настоящее время мы переживаем такой момент, поскольку Ассамблея в Версале стремится к монархии.
Затем последовали взаимные обвинения: — Сейчас вы сталкиваетесь лицом к лицу с силой, — говорили делегаты. — Опасайтесь своим сопротивлением развязать гражданскую войну. — Именно вы хотите гражданской войны, — отвечали либералы. В полночь Моро и Арнольд удалились в крайнем унынии. Когда за ними собрались последовать их коллеги, некоторые помощники уговаривали их остаться. — Обещаем, — говорили мэры и депутаты, — приложить все усилия для проведения муниципальных выборов при минимальной задержке. — Прекрасно — отвечали делегаты, — но мы сохраняем свою позицию, мы хотим гарантий. — Депутаты и мэры становились упрямее, рассчитывая на то, что Париж примет безоговорочную капитуляцию. Журд собирался уйти, но какой–то из помощников удержал его. В какой–то момент они, казалось, пришли к взаимопониманию. ЦК должен был уступить все административные службы мэрам и позволить им занять часть ратуши, продолжая, однако, заседать там. ЦК должен был располагать исключительным правом на руководство Национальной гвардией и заботиться о безопасности города. Это соглашение требовалось утвердить выпуском совместного заявления. Но, когда пришло время обсудить начальные строки документа, спор разгорелся с еще большей силой. Делегаты предлагали: «Депутаты, мэры и их помощники в согласии с ЦК». Между тем, оппонирующие им господа хотели выступать под маской. Целый час Луи Блан, Тирар и Шельхер укоряли делегатов в недостойном поведении. Луи Блан кричал: — Вы подняли мятеж против свободно избранной Ассамблеи . Мы располагаем законными мандатами и не можем признать сделку с мятежниками. Мы готовы предотвратить гражданскую войну, но не выступать в роли ваших подручных на глазах Франции. — Журд ответил этому карлику, что данная сделка, чтобы быть одобренной парижанами, должна публично отразить согласие сторон. Отчаявшись добиться какого–либо результата на этой встрече, он удалился.
И среди этой элиты либеральной буржуазии, бывших эмигрантов, публицистов, историков нашей революции, не раз раздавались протестующие голоса: — Давайте прекратим эти яростные споры, этот лай на революцию. Горе нам, если мы не признаем силу, проявляющую себя через представительство непубличных деятелей! Якобинцы 1974 года отвергали эту силу и погибли! Монтаньяры 1848 года бросили ее и погибли. Левые Империи и правительство национальной обороны презрели ее, и погибло единство нации. Давайте раскроем глаза, распахнем наши души. Давайте сойдем с ошибочного пути. Нет, мы не расширим пропасть, существовавшую в июне 1848 года, которую Империя поместила между нами и рабочими. Нет, с учетом несчастий Франции мы не позволим себе напасть на ее резервные жизнеспособные силы. Чем более уродливым, чудовищным становится наше положение, тем более настоятельной становится необходимость найти выход, даже на глазах у пруссаков. Вы, члены ЦК, которые выступают от имени Парижа, и мы, к которым прислушивается республиканская Франция, обозначим поле совместных действий. Вы даете силу, воодушевление масс, мы — знание реальности с ее неумолимыми требованиями. Мы представим на рассмотрение Ассамблеи эту хартию, свободную от утопических взглядов, равно учитывающую права страны и ее столицы. Если Ассамблея отвергнет ее, мы первыми выступим за проведение выборов, за признание вас законной властью. И когда Франция увидит, как Париж высвобождает свои силы, которые уравновешиваются сдержанностью в ратуше, когда Франция увидит энергичных новых политиков в союзе с деятелями прочной репутации, единственно возможный плацдарм борьбы с роялистами и клерикалами, то она поднимется как во время Федерации, и Версаль будет вынужден подчиниться ее требованиям.
Но что можно было ожидать от деятелей, которые не смогли даже найти в себе достаточно мужества, чтобы избавить Париж от влияния Трошю? Варлен был вынужден в одиночку противостоять их коллективным нападкам. Утомленный и измученный — спор длился пять часов — он, наконец, уступил, но вызвал протесты. Вернувшись в ратушу, он снова обрел необходимую энергию, спокойную рассудительность и сказал членам ЦК, что сейчас видит, в чем ловушка. Он рекомендовал ЦК отвергнуть претензии мэров и их помощников.