Греки не пьют в одиночку: употребление вина понимается как коллективная практика. Симпосий устраивают сообща, по особым правилам, цель которых – подчинить совместное удовольствие некоему распорядку. Приняв этот распорядок, человек становится частью компании, которая на время устанавливает определенные правила винопития, смешения вина с водой. Чтобы симпосий удался, нужно добиться правильного смешения – не только жидкостей, но и симпосиастов, согласующихся между собой, подобно струнам инструмента, а также сбалансированного сочетания самых разнообразных развлечений: выпивки, ароматов, песен, музыки, танцев, игр, застольных бесед. Симпосий представляет собой совместное мероприятие, программа которого может варьироваться; это одновременно и зрелище, и действо, и удовольствие, в котором задействованы все пять чувств: слух, вкус, осязание, обоняние, зрение.

В пиршественной зале каждый участник расположен таким образом, чтобы видеть всех остальных и быть с ними в равных условиях, в пределах всеобщей видимости и слышимости, так, чтобы обмен речами шел легко и свободно. Ложа расставлены вдоль стен. За спиной ничего не происходит, все видимое пространство организовано таким образом, чтобы участники симпосия могли беспрепятственно встречаться взглядами. И рядом с каждым пирующим, и напротив него находится другой пирующий. В результате археологических раскопок были обнаружены такие пиршественные залы: все они довольно скромного размера. В некоторых святилищах, где во время религиозных праздников проводились большие коллективные трапезы, эти помещения были хоть и небольшими, зато многочисленными. Так, в святилище Артемиды Бравронии в каждом из девяти помещений одинакового размера, выходящих в портик, насчитывалось по одиннадцати лож [8]PolignacF. de. La Naissance de la cité grecque. Paris, 1984. См. также: Polignac F. de. Cults, territory and the origins of the Greek city-state. Chicago; London, 1995. Недавно Франсуа де Полиньяк сменил нашего автора на посту директора Центра имени Луи Жерне.
.

8. Святилище Артемиды Бравронии: пиршественные залы.

Это архитектурное пространство зачастую находит отражение в вазописи – на сосудах, на которых представлен симпосий. На чаше, подписанной горшечником Иероном (hieronepoesen) [9]Плутарх, Застольные беседы; Афиней, Пир мудрецов. Я ссылаюсь на современные исследования: BilliardR. La Vigne et le vin dans l'Antiquité. Lyon, 1913; Hagenow G. Aus dem Weingarten der Antike. Mayence, 1982. Об использовании вина в религиозных контекстах см.: KircherK. Die sakrale Bedeutung des Weines im Altertum. Giessen, 1910. Об опьянении: VillardP. Recherches sur l'ivresse dans le monde grec; vocabulaire, phisiologie, thèse 3e cycle. Aix-en-Provence, 1975. И, наконец, по иконографии пира: FehrB. Orientahsche und griechische Gelage. Bonn, 1971; DentzerJ.M. Le Motif du banquet couché dans le Proche-Orient et le monde grec du Vile au IVe siècle av. J.-C. Rome, 1982.
, [57]Краснофигурная чаша; Нью-Йорк, 20.246; Beazley, ARV 467/118.
изображено шесть лож с возлежащими на них симпосиастами. С одной стороны, слева, нарисован бородатый мужчина с чашей в руке, другую руку он положил на плечо полуобнаженной женщины, которая вертит чашу на указательном пальце. Перед ложем стоит невысокий столик, на нем лежат венки и – никакой еды; трапеза закончилась, настало время выпивки. В центре изображена женщина, играющая на флейте (авлосе), она стоит перед бородатым симпосиастом, который держит чашу. Справа изображение сохранилось хуже: персонажа рвет в стоящий на земле большой сосуд, а женщина, отвернувшись, поддерживает ему голову, в аттической иконографии эта сцена не единична, художники время от времени показывали сопутствующие празднику распущенность, неумеренность в еде и питье [77]Краснофигурная чаша; Мюнхен, 2619А; Beazley, ARV 146/2.
. В поле изображения расположена висящая на стене корзина С другой стороны чаши интерьер тот же – три ложа и перед каждым по столику Ложа занимают три бородатых симпосиаста. Тот, что слева, на ложе один, перед ним стоит раздетая женщина – ее одежда висит рядом – и выплетает из волос ленту, которая держит прическу На двух других ложах женщины возлежат вместе с пирующими, та, что справа, вертит на пальце чашу, как и ее товарка на противоположной стороне. В поле изображения нарисована пара кастаньет (погремушек-кроталов), точно такие же мы видим в руках у танцовщиков [2]Gernet L. Anthropologie de la Grèce antique. Paris, 1968.
. Между ложами стоит канделябр с маленьким зажженным светильником наверху; снизу подвешены ковш и цедилка. Такую же цедилку держит персонаж, нарисованный под ручкой чаши; в другой руке он держит кружку: это виночерпий, pais, чья крошечная фигурка зримо указывает на его возраст и статус; слово pais (малыш), столь же амбивалентное по значению, как и французское «garçon», употребляется как по отношению к ребенку, так и по отношению к рабу. С точки зрения композиции этот pais расположен симметрично большому кратеру, изображенному под другой ручкой. И слуга, и сосуд – оба являются обязательной принадлежностью пира.

9 Краснофигурная чаша, Макрон, подписана Иероном, ок. 480 г.

В этой сцене присутствуют все составляющие симпосия: вино – в кратере и кубках, которые держат симпосиасты; музыка, представленная флейтисткой, и танец, о котором напоминают висящие в поле изображения кроталы, и, наконец, эротика, на которую намекает присутствие множества женщин-партнерш. Главные действующие лица здесь прежде всего мужчины, все они возлежат на ложах, расположенных по кругу, все находятся в равных условиях. Женщины играют второстепенную и едва ли не инструментальную роль: музыка, эротика, помощь пирующему, который почувствовал себя нехорошо; все они присутствуют на симпосии на правах аксессуаров, почти в той же степени, что и кратер. Изображение с очевидностью демонстрирует сущность этого мероприятия: это собрание мужчин, где смешиваются разнообразные удовольствия – вино, музыка, эротика – и где речь графически передана через обмен взглядами и жестами, воспроизводящими диалог между симпосиастами и их сексуальными партнершами. Композиционная организация изобразительных элементов на внешней стороне чаши также показательна: кругу симпосиастов соответствует дискообразная форма чаши; кратер, расположенный под ручкой, и симметричная ему фигура молодого виночерпия вовсе не отодвинуты на периферию: напротив, они помещены в сильную позицию, в самый центр пиршественного пространства. Ведь на симпосии именно кратер представляет собой фокус всей группы: общий сосуд, функциональный предмет, в котором осуществляется самое главное смешение – смешение вина с водой.

10. Краснофигурный стамнос; Смикр; ок. 510 г.

Тем не менее сам процесс смешивания редко привлекает внимание художников. В качестве примера можно привести изображение на стамносе – сосуде для смешивания [10]Еврипид, Вакханки, ст.» 371–382 (Прозаический перевод Ф.Ф. Зелинского). Здесь и далее Еврипид цит. по: Еврипид. Трагедии: В 2 т. М., 1999.
, на котором двое мужских персонажей, юноша и бородатый муж, суетятся вокруг большого диноса, напоминающего кратер без ручек, который стоит на высокой, искусно сработанной ножке. Слуги в коротких набедренных повязках, стянутых на талии, несут большие остроконечные амфоры, того типа, который используется для транспортировки вина. Сосуда с водой здесь нет и в помине, имеет значение только вино. На земле стоят два кувшина, которыми будут черпать вино, а потом разливать его по чашам пирующих, изображенных на оборотной стороне сосуда. В этом изображении ничто не намекает на пропорции смешения, речь идет прежде всего о наполнении сосуда и распределении вина между симпосиастами.

В самом деле, художников в первую очередь интересует процесс подачи вина, циркуляция вина среди пирующих. На другом стамносе [11]Там же, ст. 415–424.
мы видим, как женщина с кувшином (ойнохоей) в руке подошла к одному из пирующих, бородатому мужчине, и хочет наполнить вином чашу, которую тот ей протягивает. Женщина занимает в этой сцене центральное положение: она стоит между ложами, перед которыми привычно располагаются столики. На столиках лежит нечто бесформенное, что, вероятно, следует интерпретировать как выпечку или закуски. Под столиком висит корзина, которая могла служить для переноски еды и посуды. С другой стороны сосуда такая же сцена: два ложа, на каждом симпосиаст, один из них бородат. Таким образом, изображение объединяет юношей и взрослых мужей, образуя непрерывный, идущий вокруг сосуда, фриз. Изобразительная поверхность представляет собой уже не диск, а цилиндр; однако пространство графически организовано, как и в предыдущем примере, – непрерывно, по кругу. Заметим, что вся эта сцена изображена на стамносе, разновидности кратера, сосуда для смешивания вина с водой, а также что под ручкой нарисован кратер – изображение сосуда на сосуде, возведенном таким образом «в квадрат». Если поместить этот кратер среди пирующих, то можно обнаружить, что между симпосиастами, находящимися в пиршественном зале, и симпосиастами, изображенными на кратере, установится нечто вроде обратной, зеркальной симметрии. Изобразительная – цилиндрическая – поверхность сосуда центробежна, а ложа размещены в помещении согласно центростремительному принципу. Пирующие видят в сцене, изображенной на сосуде, свое собственное отражение.

11. Краснофигурный стамнос; т. н. Копенгагенский художник; ок. 480 г.

Более того, под другой ручкой этого стамноса симметрично кратеру расположен массивный каменный жертвенник, декорированный фризом; на нем ничего не лежит, не горит огонь, маркирующий процесс жертвоприношения. Прочно врытый в землю жертвенник представляет собой фиксированную точку, как в домашнем пространстве, так и в пространстве святилища. Именно на нем животных приносят в жертву богам, после чего их мясо распределяется между людьми и поедается во время трапезы, предшествующей симпосию. Присутствие в этой сцене жертвенника, хотя и пустого (жертва здесь только подразумевается), напоминает о первом этапе совместного пира. В любом случае жертвенник обозначает место, связывающее людей и богов, и подчеркивает ритуальный характер этого сим-посия. Будучи расположен симметрично кратеру, он придает последнему значение едва ли не архитектурного объекта – общего для всех предмета, вокруг которого происходит ритуал употребления вина.

К термину «ритуал» нужно отнестись со всей серьезностью. Симпосий – это социальный ритуал в широком смысле слова, в той мере, в какой он представляет собой последовательность строго кодифицированных и заранее спланированных действий. Но, говоря строже, симпосий содержит и собственно религиозный ритуальный аспект – посвящение богам части потребляемого вина, которое греки называют «возлиянием». Возлияние – это приношение жидкости в жертву одному или нескольким богам. Возлияние может совершаться при совершенно различных обстоятельствах: оно маркирует начало или завершение того или иного дела – отправление в путь, возвращение, а также может быть включено в качестве составного элемента в сложные ритуальные комплексы – жертвоприношение, молитву, посвящение. В рамках симпосия возлияние представляет собой акт, предваряющий распитие налитого в кратер смешанного вина. Первый кратер обычно посвящают Зевсу и олимпийским богам, второй – героям, третий – Зевсу Сотеру; эта последовательность представляет собой единое целое, емко изложенное в поговорке: «три кратера».

12. Краснофигурная чаша; т. н. художник Евея; ок. 470 г.

Дионис играет в этой ритуальной процедуре примечательную роль: как подчеркивает Тиресий в «Вакханках», бог вина является в некотором роде объектом приношения:

Он же, будучи сам богом, приносится в виде возлияний другим богам, так что при его посредничестве люди получают и все прочие блага. [66]

Обычай совершать возлияния на пиру, многократно встречающийся в текстах, практически не засвидетельствован в вазописи. Иконография не уделяет возлиянию на симпосии никакого внимания, оставляя эту тему на откуп другим зрелищным традициям. Пожалуй, единственным примером, который можно было бы привести в этой связи, является чаша [12]Например, Алкей у Афинея, X, 43ос – d (= fr.Z 22 Lobel-Page).
с изображением сатира и менады, стоящих по разные стороны от кратера и совершающих возлияние, он – из фиала, она – из ойнохои.

11. Краснофигурная чаша, фрагмент; ок. 490 г.

Ксенофан в своей знаменитой элегии делает выраженный акцент на едва ли не религиозном характере симпосия, описывая не обычный пир, а идеальное собрание благочестивых мужей, которые встретились, чтобы выпить вместе:

Этот длинный отрывок, процитированный Афинеем, носит прежде всего программный характер. В нем Ксенофан излагает правила хорошего пира, подчеркивая, в первую очередь, чистоту окружающего пространства и физическую чистоту пирующих, которая свидетельствует о чистоте моральной. Жертвенник и кратер занимают подобающее им место – в центре пиршественного пространства, где сходятся и молитвы, и возлияния. Переходя к содержанию симпосия, к его словесной составляющей, застольным речам и стихам, читаемым по памяти, Ксенофан исключает все темы архаической поэзии, которые как раз и составляют основу современной аттической вазописи.

Эта элегия, предназначенная для исполнения на пиру, помогает, таким образом, установить его идеальные условия; ее нормативный характер очевиден, в вазописи можно найти столь же нормативные изображения, на которых фигурируют собравшиеся вокруг кратера пирующие. Эти изображения не всегда представляют собой образец для подражания и не несут никакого философского смысла или морального наставления; зато они совершенно четко выполняют функцию зеркала: они отражают поведение пирующих во всех его аспектах, включая и те, которые осуждает Ксенофан: возьмем, к примеру, изображение пирующих, потерявших равновесие, которые едва держатся на ногах и спотыкаются возле кратера [13]Еврипид, Вакханки, ст. = 270–285.
, или длинный фриз, где пир в честь свадьбы Пирифоя перерастает в жестокую схватку между Кентаврами и Лапифами [14]Нонн, Деяния Диониса, XII, 193 sq.
· Вся домашняя утварь используется не по назначению: дерутся подушками, факелами, вертелами; стол сломан. Общий кратер находится слева, он стоит на треножнике, но до вина больше никому нет дела. Такие нечестивые сцены Ксенофан и не помыслил бы воспевать на симпосии, зато их часто можно видеть на чашах, в качестве антимодели идеального пира.

14. Краснофигурный кратер; т. п. художник Косматых сатиров; ок. 460 г.

15. Краснофигурная пелика; т. н. Ленинградский художник; ок. 470 г.

16. Краснофигурная чаша; т. н. художник Евергида; ок. 510 г.

16. Краснофигурная ойнохоя; Бостонская группа 10.190; ок. 410 г.

В изобразительном репертуаре кратер занимает важное место не только в качестве неподвижной точки среди лож симпосиастов, но и в качестве точки перемещающейся – вместе с пирующими, которые устраивают шествия, отправляясь на симпосий. На краснофигурной пелике [15]Ватиканский мифограф, I, 87.
процессию открывает флейтист, за ним следует юноша, несущий кратер; к ножке кратера подвешен чехол для флейты. На голове у обоих венки, кратер тоже украшен венком, подобно одному из пирующих – тем самым подчеркнут праздничный характер сцены и значимость самого сосуда, предназначенного для смешивания. В этой сцене, изображающей торжественное шествие, вино и музыка тесно связаны.

Другие процессии [16]Павсаний, X, 38,1; Афиней, II, 38b.
носят более оживленный характер. Пятеро юношей ударились в буйную пляску с разнообразными винными сосудами; двое танцоров с правого и с левого края подыгрывают себе на кастаньетах (кроталах), задавая ритм движению; на земле стоит кувшин (ойнохоя) и большая винная чаша (скифос), идентичная той, что держит, выгнувшись в танце, центральный персонаж. Один из танцующих держит на вытянутых руках огромный волютный кратер, хотя на земле стоят легкие сосуды, которыми нетрудно манипулировать, и кажется, будто на время, пока юноши кружатся во всеобщем танце, играя с пиршественной посудой, нормальный порядок вещей перевернулся.

Такое шествие, открывающее или завершающее симпосий, может принимать, как мы видим, самый различный характер – начиная со степенной процессии и заканчивая оголтелой вереницей людей, играющих с посудой. Такое коллективное шествие пирующих – с музыкой, танцами и, конечно, вином – по-гречески называется комос. [73]По иконографии комоса см.: GreifenhagenA. Eine attische schwarzfigurige Vasengatung und die Darstellung des Komos im VI Jahrhundert. Kônigsberg, 1929; Ghiron-Bistagne P. Recherches sur les acteurs dans la Grèce antique. Paris, 1976. P. 207–297.
Этот термин мы встречаем на кувшине [17]Ср.: JeanmaireH. Dionysos, histoire du culte de Bacchus. Paris, 1951. P. 12–18, и особенно: Otto W. Dionysos, le mythe et le culte, trad. franc. Paris, 1979. P. 152–168.
, где изображены четверо шествующих и жестикулирующих юношей с венками на головах. В руках у них маленькие винные сосуды, тоже украшенные венками; такие дарят детям на так называемом празднике Кувшинов, который отмечают в тот день, когда откупоривают молодое вино. Шествие названо словом комос, которое мы видим поверх надписей kalos manias, «красивый парень», и paran, «пеан» – гимн в честь богов. От слова комос происходит глагол komazein – «праздновать» и слово, обозначающее участника празднества, komastes, «комаст» [104]В настоящий момент она находится в Лондоне, в Британском музее. Расшифровку этой надписи см.: Dittenberger. Syllogê. № 2; см. также комментарий М. Гвардуччи в: Richter G.M. Archaic Gravestones of Attica. London, 1961. P. 165–168. Эту двойную надпись можно перевести так: «Я от Фанодика, сына Тимократа из Проконеса; он подарил кратер, подставку и цедилку пританею в Сигее. Я от Фанодика, сына Тимократа из Проконеса; я тоже подарил кратер, подставку и цедилку пританею в Сигее, в память. Если со мной что-нибудь случится, позаботьтесь обо мне, о сигейцы. Эзоп меня сделал и его братья».
. Художник назвал одного из пирующих именем Филокомос – «Гуляка» [18]Об этих празднествах см.: DeubnerL. Attische Feste. Berlin, 1932. S. 93 – 151; Jeanmaire H' Op. cit. P. 36–56.
, a на других изображениях мы встречаем термин komarchos, «хозяин праздника».

Кратер является самым значимым участником комоса: пирующие несут его с воодушевлением либо с должной осторожностью. Но чаще всего кратер стоит на земле, являясь средоточием всего видимого пространства, совсем как на симпосии.

18. Краснофигурная чаша; т. н. художник Евергида; ок. 510 г.

19. Краснофигурная чаша; т. н. художник Эпелия; ок. 510 г.

Например, на краснофигурной чаше [19]Аполлодор, III, 14, 7 (история Икария).
в центре изображен безбородый юноша со скифосом, он подошел к сосуду для смешивания и протянул левую руку к напитку. Напротив него стоит бородатый мужчина и держит над кратером лиру; этот жест, конечно, не означает, что он хочет окунуть лиру в кратер; жесты обоих персонажей сугубо демонстративны и призваны подчеркнуть значимость двух предметов – лиры и кратера. Изображение функционирует по принципу коллажа, в котором основные элементы симпосия, вино и музыка, как бы наслаиваются друг на друга. Справа двое танцующих; тот, что с бородой, держит рог, в руке у безбородого бурдюк: эти предметы напоминают о неразбавленном вине – в противовес вину смешанному, на которое указывает кратер. Слева трое мужчин; один из них снимает одежду, а тот, что в центре, дотрагивается рукой до бедра юноши, стоящего напротив. Это сцена гомосексуального обольщения, где подчеркнута красота юношей, о которой, параллельно, настойчиво свидетельствуют надписи, рассеянные по всему изобразительному полю. Это имена, сопровождаемые определением kalos: «[такой-то] красив». Эти имена не обязательно принадлежат представленным здесь персонажам – мы обнаруживаем их и на других сосудах, в самых различных сценах [25]Геродот, VI, 84.
; это приветственные возгласы в адрес самых красивых на данный момент юношей, имеющих успех в Афинах. Слово kalos, являющееся лейтмотивом этих надписей, встречается на множестве сосудов, вербализируя то, что изображение показывает визуально: эстетическое удовольствие от созерцания тел.

Мир афинской эротики двойственен. На аттических вазах мы видим множество юношей, идеализированная красота которых является предметом восхищения как для человека, созерцающего сосуд, так и для изображенных на сосуде пирующих. Они присутствуют на пиру на тех же правах, что и прекрасный Алкивиад, прилегший на ложе рядом с Сократом в диалоге Платона. Мы также видим женщин, чей статус на изображениях не так-то легко определить: тексты говорят, что они ни в коем случае не являются супругами, однако многие из тех, что обслуживают мужчин на пиру, гетеры, музыкантши или подруги на один вечер, разделяют с ними радость винопития.

20. Краснофигурная чаша; т. н. художник Клетки; ок. 480 г.

21. Краснофигурная чаша; Дурис; ок. 500 г.

22. Краснофигурная чаша; т. н. художник Триптолема; ок. 499 г·.

В этой серии изображений кратер как бы создает вокруг себя пространство товарищеского застолья, основным организующим принципом которого является распределение вина среди пирующих. Здесь, как мы видели, акцент ставится не на смешении, а на собрании пирующих вокруг общего сосуда, неважно, возлежат они или танцуют. Сосуд является чем-то вроде неподвижной точки, вокруг которой организуется деятельность пирующих, неподвижных или находящихся в движении. Функциональный предмет, в котором осуществляется смешение, становится, таким образом, привилегированным знаком товарищеского застолья, и эта логика может быть доведена до предела – достаточно только изобразить кратер, чтобы обозначить праздник во всем его единстве. Так, на медальоне одной чаши, хранящейся в Лувре [20]Катон, О земледелии, 28 (25). Тот же термин может употребляться по отношению к темному цвету кожи: Лукреций, О природе вещей, VI, 722. Также в греческом aithopsn aithiopsr, см.: Vernant J.-P. La Cuisine du sacrifice en pays grec. Pans, 1979. P. 247.
, мы видим, как молодой раб, pais, опускает ойнохою в украшенный венком кратер; в другой руке у него чаша, он собирается подавать вино. Обособляя таким образом эту подробность, художник подразумевает и все прочие потенциальные составляющие симпосия, которые открыто показаны на других, более сложных изображениях. А этот медальон всего лишь частица, включенная в целостную систему, которую визуальная память зрителя легко может восстановить; это фигура умолчания, подразумевающая все возможные формы товарищеского застолья, организованного вокруг кратера.

Изображение на другом медальоне [21]Так, например, происходит с кентавром Евритионом, Одиссея, XXI, 295 sq,см. также: Афиней, X, 437а.
подтверждает данный анализ: кратер находится слева, однако нет и намека на то, что его собираются использовать в качестве утилитарного предмета: рядом стоит юноша с лирой и поет (ср. главу 7), совсем как у Пиндара:

Певец аккомпанирует себе на лире, к которой подвешен чехол для флейты. Три музыкальных лада объединены в этом изображении – пение, звучание лиры и авлоса, словно бы для того, чтобы представить весь музыкально-поэтический диапазон симпосия.

А вот еще одна вариация [22]Pigeaud J. La Maladie de l'âme. Paris, 1981. P. 477–503.
: музыкант с лирой стоит между кратером и маленькой невысокой статуей в форме четырехугольной колонны с головой и эрегированным фаллосом. Это герма, изображение, которое маркирует входы и перекрестки в публичном пространстве города. Объединение этого пространственного маркера и кратера указывает на то, что сосуд для смешивания вина с водой может являться точкой отсчета, быть одновременно и фиксированным, и подвижным центром, позволяющим конструировать вариативное пространство. Как мы видим, образ кратера выходит далеко за рамки реалистически изображенного функционального сосуда – основного предмета в практиках «правильного» греческого винопития.

Об этом свидетельствует поэтический язык: чтобы обозначить симпосий, метонимически употребляют слово «кратер». У Феогнида читаем:

Таким образом, кратер наделен символическими значениями: являясь символом товарищеского застолья, связанного с музыкой и пением, отправной точкой, с которой начинается распределение и циркуляция вина среди пирующих, он структурирует как пространство симпосия, так и, на более сложном уровне, пространство изображения.

23. Чернофигурный кратер; ок. 520 г.

Миру людей соответствует концентрирующийся вокруг Диониса мир сатиров. Как мы видели, иногда эти два плана пересекаются и художники играют, противопоставляя или объединяя их самыми разнообразными способами. В качестве показательного примера такой игры можно привести изображение на закраине чернофигурного кратера [23]Артемидор, IV, 3.
.· Изображение располагается не на цилиндрической поверхности брюшка, а в верхней части сосуда, на горизонтальной плоскости, опоясывая горлышко кратера непрерывной круговой полосой. Этот длинный фриз заполнен маленькими танцующими и жестикулирующими фигурками, длинным комосом, который кружится вокруг заключенного в сосуде напитка. Единственный неподвижный персонаж здесь – Дионис. Он сидит и держит в руке ритон. Перед ним Гермес, предшествующий богу Гефесту, который восседает на муле. По обе стороны от Диониса танцуют сатиры вперемешку с менадами, иногда в руках у них виноградные лозы или питьевые сосуды. Круг, таким образом, наполовину состоит из сатиров с конскими хвостами. Но в более или менее верхней половине круга у мужских персонажей, которые здесь вообще более многочисленны, исчезают звериные хвосты, это уже не сатиры, а обыкновенные люди. Иногда рядом с ними изображены собаки, а в лапах они тоже держат сосуды. Заметим, что их танец организован вокруг стоящего на земле кратера, который на фризе расположен почти напротив Диониса, в каком-то смысле являясь его эквивалентом. Сосуд для смешивания вина с водой играет здесь, в человеческом пространстве, ту же роль, которую Дионис играет среди сатиров, – это центр, ось, вокруг которой кружится их танец, а также причина их веселья.

Дионис – хозяин неразбавленного вина, он единственный, кто может пить его, не опасаясь последствий. Но бог явлен в антропоморфном облике, и художники заставляют его объясняться на языке человеческих жестов и, чтобы показать его всемогущество, ассоциируют его с кратером, который, вовсе не являясь обязательным атрибутивным сосудом Диониса, остается символом застольного товарищества и праздничной атмосферы симпосия, которым руководит бог. Так, мы видим его на пиру в окружении сатиров, он полулежит, откинувшись на подушку, в типично человеческой позе [24 а]. Музыкальную партию ведет сатир-флейтист, а на обратной стороне другой сатир хочет зачерпнуть вино из кратера [24 b]. Здесь, однако, примечательно одно отклонение: сатир-виночерпий делает это не стоя [30]Гесиод, Труды и дни, 596; Афиней, X, 423–427, Плутарх, Застольные беседы, III, 9. Ср.: PageD. Sappho and Alcaeus. Oxford, 1979. P. 308.
; он подкрадывается к кратеру: и нет никакой уверенности в том, что он собирается разносить вино, а не выпьет его сам.

24. Краснофигурная амфора; т. н. Берлинский художник; ок. 490 г.·

25. Краснофигурная чаша; т.y. художник Эnелuя; ок. 5I0 г.

На другой чаше [25]Геродот, VI, 84.
сатир выливает содержимое бурдюка в кратер, украшенный венком; в этой сцене нет и намека на смешивание с водой. Несколько надписей поясняют смысл сцены. Перед открытым ртом сатира мы читаем реплику, которую он произносит: hedus oinos, «славное вино», а сверху слова: silanos terpon, которые можно понять как имя данного персонажа, «силен Терпон», а учитывая, что слово terpon является значащим, здесь раскрывается более богатый смысл, и в данном случае мы имеем дело с чем-то вроде легенды – «наслаждающийся силен». Другая надпись, за спиной у сатира – kalos epeleios, «Эпелий красив», – более традиционна и с изображением напрямую не связана [19]Аполлодор, III, 14, 7 (история Икария).
. Как мы уже видели, подобного рода восклицания отсылают к гомосексуальной эротике; этой фразе эхом вторит возбужденное состояние бесстыжего сатира. И снова вино и эротика объединяются, но теперь уже на основе свойственной сатирам невоздержанности.

Так же обстоит дело и в случае с одним удивительным комосом [26]О симпосии см. главу 2.
: пятеро шествующих вереницей сатиров резвятся под звуки флейты. Двое из них идут на руках – кверху задом и вниз головой – поза, символически репрезентирующая их «мир наоборот»; тот, что слева, изображен анфас, его взгляд устремлен за пределы изображения и будто бы призывает того, кто рассматривает сосуд, присоединиться к игре. Центральный сатир сидит верхом на огромной птице, которая не летит, а идет. Сатир правит ею, опираясь на палку и держа ее за поводья. Голова птицы представляет собой фаллос. Эта редкостная птица, удивительное химерическое существо, везет на себе столь же химерического спутника Диониса: в Дионисовом окружении сексуальное желание трансформируется в этакую вот забавную зоологию.

26. Краснофигурная чаша; прото-панэтийская группа; ок. 490 г.

Среди разгульных шествий, которые возглавляет Дионис, есть одна процессия, которая представляется одновременно исключительной и показательной: возвращение Гефеста на Олимп. Этот эпизод часто встречается в аттической вазописи: сохранилось около ста тридцати сосудов с его изображением. На одном из них [27]Carmina convivialia, 19/902, Page apud Athen., XV, 695d… Цит. по: Застольные песни, фр. 19 (19) (пер. О. Смыки) // Эллинские поэты VII–III века до н. э. М., 1999.
шествие открывает сатир-флейтист, а молодой безбородый сатир ведет мула, на котором восседают Дионис и Гефест. Имена богов надписаны; а еще мы видим слово комос, которое, вероятно, следует понимать как «говорящее» имя сатира-музыканта, распространяющееся, в частности, и на всю представленную сцену.

Одна из мифологических традиций о Гефесте сообщает, что он родился хромым и что его мать, Гера, раздосадованная этим фактом, сбросила сына с вершины Олимпа. Чтобы отомстить ей, Гефест выковал золотой трон; лишь только Гера села на него, как ее сковали путы, от которых она не могла освободиться. Садиться на трон Гере никто не предлагал, она по собственной воле попалась в ловушку, подаренную Гефестом. Никто не мог освободить богиню, и боги позвали на Олимп Гефеста. За ним отправился Дионис и, чтобы Гефест не стал оказывать ему сопротивления, опоил его. Возвращение Гефеста на Олимп в состоянии опьянения и триумф Диониса как раз и являются предметом изображения в этой серии вазописных сюжетов.

27. Краснофигурная ойнохоя; т. н. Эретрийский художник; ок. 420 г.

Изображение на кратере, роспись которого приписывается т. н. художнику Клеофрада, примечательным образом подчеркивает параллелизм двух божественных сил. На одной стороне изображен Гефест верхом на муле, которого ведет сатир; позади Гефеста – сатир, играющий на кифаре. На обратной стороне шествует Дионис, он держит в руках канфар и виноградную лозу; впереди него идет сатир-флейтист, позади – музыкант с барбитоном, подобием продолговатой лиры.

Разнообразие музыкальных инструментов, как представляется, свидетельствует о богатом звуковом сопровождении этого комоса, удивительном смешении жанров, равносильно которому лишь многообразие посуды, которую несут сатиры, изображенные рядом с ручками. С одной стороны идут трое сатиров [28 а]; тот, что слева, несет амфору, увитую плющом, а тот, что справа, – огромный волютный кратер; его лицо изображено анфас и представляет собой маску, обращенную к зрителю, которому он будто бы приветственно машет рукой, приглашая присоединиться к шествию. Два сосуда – амфора и кратер – дополняют друг друга; кратер является здесь символом симпосиастического застольного товарищества, в котором растаяла обида Гефеста. Между этими двумя сатирами, несущими вино, идет третий, в руках у которого два инструмента, представляющих собой нечто вроде молотов, кузнечных орудий Гефеста. Сам Гефест несет топор. Таким образом представлена профессиональная деятельность бога, который обрабатывает размягченный огнем металл и изобретает самые разнообразные волшебные предметы, такие, например, как трон Геры. Поместив рядом две системы предметов – ремесленных инструментов и пиршественной посуды, – художник сопоставляет две технологии: одну, связанную с обработкой железа, и другую, связанную с вином. Вино часто уподобляется огню; таким образом художник противопоставляет два искусства, а через них и две формы хитроумия, metis'a, [96]См.: Détienne M. et. VernantJ.-P. Les Ruses de l'intelligence. La métis des Grecs. Paris, 1974.
свойственного Гефесту, который провел Геру, и Дионису, который взял верх над Гефестом.

Этот анализ подтверждается расположением четверых сатиров, нарисованных со стороны другой ручки [28 b]. Изображение фрагментарно, но четко видно, что двое центральных сатиров танцуют, а по обе стороны от них расположены еще двое сатиров. Тот, что слева, несет бурдюк с неразбавленным вином, а тот, что справа, взвалил на себя огромные кожаные кузнечные мехи, трубка их свисает вертикально вдоль его бедра, и можно догадаться, что их деревянная рукоять находится на уровне колена следующего за ним сатира. И снова перекликаются темы симпосия и кузнечного ремесла – теперь уже через аналогию двух кожаных предметов, типологически близких и похожих внешне, которые, более того, по-гречески можно назвать одним и тем же словом, askos. [97]См.: BlumnerH. Technologie und Terminologie der Gewerbe und Kunste bei Griechen und Rômern. Leipzig, 1879, IL S. 191.
Также и трубка мехов, и флейта, на которой играет сатир, – обе называются авлос, [98]См.: Liddell-Scott. S.v. aulos. Кузнечные мехи изображены и на других сосудах: краснофигурная чаша (Париж, Кабинет медалей, 542 и 539; Beazley, ARV 438/133 и 134)» краснофигурный кратер (Вена, 985; Beazley, ARV 591/20), краснофигурный стамнос, фр., Музей Дж. Пола Гетти, 76.АЕ 151.26.
что еще больше сближает эти различные сферы: металлургию, музыку и винопитие.

28a. Краснофигурный кратер, т. н. художник Клеофрада, ок. 500 г.

28b. Краснофигурный кратер; т. н. художник Клеофрада; ок. 500 г.

Играя с набором предметов, художник сумел сделать так, что веселый танец сатиров стал образцовым доказательством Дионисова всемогущества. Сброшенный с Олимпа Гефест не мог быть исключен из мира богов навсегда, и его возвращение происходит через участие в комосе, которым предводительствует Дионис. Гефест пил, не зная меры, вот и попался в сети Диониса. Кстати, кратер в этой процессии напоминает о значимости товарищеского застолья, даже в мире богов.

Кратер – материальный знак меры; он позволяет дозировать крепость и количество выпиваемого вина; сам Дионис говорит об этом в утраченной комедии Эвбула:

Но функции кратера еще шире. Будучи символом смешения и распределения вина среди пирующих, кратер является фокусной точкой пространства, олицетворяя все свойства центра, meson’a. [101]О символических значениях mesoria. см.: Loraux N. Solon au milieu de la lice // Hommage à H. van Effenterre, Paris, 1984, особ. р. 201.
Одновременно фиксированный и неподвижный, маркирующий тесную связь между комосом и симпосием, двумя модусами товарищеского застолья, кратер позволяет конструировать разнообразные художественные пространства. Общий для всех пирующих сосуд, точка отсчета, с которой начинается циркуляция вина среди пирующих, он помещен в центре, среди компании равных друг другу симпосиастов.

29. Сигейская надпись; ок. 550–540 гг.

Таким образом, кратер становится привилегированным, престижным предметом, который сам по себе маркирует все, что в греческой культуре входит в представление о симпосии. Этот предмет роскоши, который часто делают из драгоценных металлов – из бронзы, серебра или золота, встречается среди agalmata, приношений, особо приятных богам. Приведем под конец еще один пример: речь идет о кратере, упомянутом в Сигейской надписи в Малой Азии. Она датируется серединой VI века до нашей эры и выполнена в архаичной манере, бустрофедоном, «бычьим ходом», то есть возвратно-поступательно, слева направо, потом справа налево, на манер проведения борозды. Текст повторяется дважды, сначала на ионийском, потом на аттическом диалекте, с несколькими расхождениями. В нем говорится, что некто Фанодик принес в дар кратер вместе с подставкой и цедилкой. Это образцовое пожертвование при посвящении в гражданский статус, проходящем в пританее, то есть в общественном зале города, месте, где проходят публичные пиры, одновременно маркирует связь между посвящаемым и его согражданами и их равноправие при распределении вина. Симпосий часто берет на себя функции политического пространства, метафорой которого и является. Об этом напоминает Мнесифил Афинский, товарищ и приверженец Солона, в «Пире семи мудрецов»:

Я так полагаю, Периандр, – сказал он, – что речь на пиру, как вино, должна распределяться не по богатству или знатности, а поровну меж всеми и быть общей, как при народовластии. [106]