Шифровка приходит в полночь

Над меридианом Карибов стояла глубокая ночь. Одна за другой засыпали центральноамериканские столицы. Затих и Мехико-сити. Только в огромном здании посольства Соединенных Штатов на Пасео-де-ла-Реформа светилось несколько окон. В одной из комнат шифровальщик, принявший срочную депешу из Вашингтона, корпел над столбцами цифр. Кроме него в комнате находился только один человек — Роберт С. Хилл, посол США в Мексике.

О предстоящей важной депеше Хилла предупредили заранее, и в этот вечер ему пришлось прервать свой досуг. Часы пробили полночь. Посол с раздражением сорвал с календаря листок, на котором значилось: «24 июля 1955 года». Но еще большее раздражение охватило его, когда он ознакомился с содержанием депеши. Послу даже захотелось скомкать ее и вслед за листком календаря выбросить в корзину.

«Олухи! — в сердцах подумал Хилл про чиновников государственного департамента. — Держат до полуночи. А все для того, чтобы сообщить «важную новость»: узнали, видите ли, что здесь, в Мексике, появился опасный кубинский бунтарь Фидель Кастро, и предписывают организовать за ним слежку. Спохватились!..»

Вопреки своему обычаю Хилл даже не стал перечитывать телеграмму. Кивнув шифровальщику, он отправился спать.

Роберт С. Хилл был опытным дипломатом, изрядно поднаторевшим на организации хитросплетенных интриг в странах Латинской Америки. В 1954 году он

19

служил послом США в Коста-Рике. Вместе с Джеком Перифуа, послом в Гватемале, и Уайтингом Уиллауэ-ром, послом в Гондурасе, Хилл участвовал в подготовке свержения демократического правительства Гватемалы, возглавлявшегося президентом Арбенсом. Признание заслуг Хилла в «гватемальской операции» выразилось в последовавшем вскоре назначении его на пост посла в Мексике.

В том, что это важный пост, Хилл не сомневался. Пережив на заре века бурную социальную революцию, Мексика обрела известную политическую стабильность, столь редкую в условиях Латинской Америки. Эти обстоятельства обусловили превращение ее в своеобразную Мекку политической эмиграции для прогрессивных деятелей стран Центральной Америки и Карибского района. А поскольку в Вашингтоне к политэмигрантам всегда относились как к «опасной публике», Хилл видел одну из своих главных задач в том, чтобы постоянно находиться в курсе их деятельности и планов.

Посла США информировали, например, о каждом шаге бывшего гватемальского президента Хакобо Арбенса, жившего в Мексике. В поле зрения Хилла находился и молодой аргентинский врач Эрнесто Гевара, о котором знали, что он с оружием в руках защищал правительство Арбенса и перебрался в Мексику только после окончательного поражения гватемальской революции.

Но особенно тщательное наблюдение Хилл приказал установить за кубинской колонией. Шестым чувством профессионального разведчика Хилл угадывал: в ближайшем будущем Куба снова, как шестьдесят лет назад, окажется в центре всей латиноамериканской политики США.

Примерно за два месяца до получения ночной депеши сотрудники посольства информировали Хилла о некоторых признаках активизации кубинской революционной эмиграции. Весной 1955 года, после того как правительство Батисты, стремясь успокоить общественность Кубы, объявило амнистию политическим заключенным, в Мексику один за другим стали прибывать вчерашние узники тюрьмы «Модело», расположенной на острове Пинос. 8 июня в Мексике появился Рауль Кастро, месяцем позже — его брат Фидель.

20

В глазах американского посла участники штурма «Монкады», а тем более их руководитель, не нуждались в рекомендациях государственного департамента. Интуиция подсказывала ему: предстоят серьезные события. И Хилл с первых же дней пребывания братьев Кастро на мексиканской земле по собственной инициативе приказал установить за ними наблюдение. Позже, 12 июня 1961 года, выступая перед юридической комиссией сената США, Роберт С. Хилл будет с особенной гордостью говорить именно об этой своей «заслуге». Он подробно расскажет сенаторам, как собственноручно составлял для Вашингтона донесения о деятельности кубинских революционеров и как уже тогда предупреждал государственный департамент о «большой опасности», которую представляла для американских интересов на Кубе деятельность братьев Кастро в эмиграции…

Хилл не ошибался ни в своих предчувствиях, ни в своих прогнозах. Фидель Кастро с головой ушел в подготовку нового вооруженного восстания против царившей на Кубе диктатуры. На ранчо «Санта-Роса», недалеко от местечка Чалко, в штате Мехико, группа будущих экспедиционеров проходила боевую подготовку, изучала и осваивала тактику партизанской борьбы под руководством генерала республиканской Испании Альберта Байо. По замыслу Фиделя и его товарищей, отряду вооруженных революционеров предстояло высадиться на Кубе и составить костяк будущей Повстанческой армии.

Между тем в древнюю страну ацтеков и майя, ставшую центром антибатистовского движения, продолжала стекаться революционно настроенная кубинская молодежь, пылавшая ненавистью к тирании Батисты. Не дремали и враги — батистовская охранка и американская секретная служба.

Появился в Мексике, например, начальник батистовской секретной службы полковник Орландо Пьедра.

Другой персонаж, с которым связано несколько мрачных эпизодов из истории кубинской революции, — некий Эваристо Венерео. Гаванский гангстер, совершивший немало убийств, он в свое время был личным телохранителем Батисты. На одной из фотографий,

21

сделанных в «Кампо Колумбиа» в день военного переворота — 10 мая 1952 года, — Венерео запечатлен рядом со своим шефом — Батистой. Потом его часто видели в роли телохранителя детей кубинского диктатора. Однако то ли Батиста со временем стал неловко чувствовать себя в обществе гангстера, то ли Венерео не мог отказаться от своих прежних привычек, во всяком случае, из телохранителей его перевели на роль осведомителя и послали «работать» надзирателем в Гаванский университет. Но гангстер-доносчик не сумел завоевать доверия у революционной университетской молодежи; к тому же вскоре в пылу ссоры он убил полицейского, и ему пришлось на время «исчезнуть».

В 1956 году, когда подготовка экспедиции на шхуне «Гранма» была в самом разгаре, Венерео объявился в Мексике. Судя по дальнейшим событиям, он получил задание от батистовской охранки проникнуть в лагерь революционной эмиграции и информировать кубинскую тайную службу о ее планах. Венерео выдает себя за противника режима Батисты, за участника гаванского подполья, жалуется на то, что в свое время университетская молодежь, дескать, его не поняла. «Непонятому» удалось обмануть бдительность кубинских революционеров и пробраться в их ряды. Последствия не заставили себя ждать.

В один из июньских дней 1956 года Фидель Кастро с группой эмигрантов должен был перевезти из Мехико в «Санта-Росу» партию оружия, предназначенного для занятий. Накануне ночью они аккуратно уложили в багажник автомобиля винтовки и автоматы и с первыми лучами солнца тронулись в путь. Вскоре столичные пригороды остались позади, а еще через некоторое время на пустынном шоссе автомобиль кубинцев настигла и остановила полицейская патрульная, машина. Не заглядывая в кабину, полицейский открыл багажник…

Так вместо «Санта-Росы» Фидель Кастро и его товарищи оказались в тюрьме. Потянулись томительные дни тюремного заточения. Был момент, когда мексиканская полиция уже собиралась передать эмигрантов в руки батистовской секретной службы. Фиделя Кастро и его товарищей спасло движение протеста, охватившее мексиканскую общественность, а на 23-й день заточе-

22

ния друзьям революционеров удалось добиться их освобождения под крупный залог.

В беседе с авторами этой книги участник описываемых событий, один из экспедиционеров с «Гранмы», Фаустино Перес, прямо говорил:

— Арест Фиделя — дело рук Венерео. Он же сообщил Батисте о подготовке вооруженной экспедиции. Позднее в наши руки попали донесения, посланные из Мексики в Гавану уже после отплытия «Гранмы». Они подписаны «Вьеха линда» — «Старая красотка». Очевидно, это была полицейская кличка Венерео…

Выйдя из тюрьмы, революционеры, заподозрив неладное, полностью отстраняют Венерео от участия в подготовке экспедиции. Об отплытии «Гранмы» из Мексики «непонятый революционер» узнает из газет уже после того, как 82 революционера высадились на кубинском берегу. Потом, в самом конце войны, повстанцы и их руководитель снова встретятся с бывшим гаванским гангстером — на этот раз в горах Сьерра-Маэстры…

Венерео не единственный провокатор, засланный в ряды кубинской революционной эмиграции в Мексике. Известен другой случай, когда с помощью платного доносчика и при содействии американских покровителей батистовская охранка пыталась сорвать планы Фиделя Кастро и его соратников.

Дней за десять до отплытия «Гранмы» на Кубу один из сотрудников кубинского посольства в Мехико, сочувствовавший революционерам, предупредил Фиделя Кастро и его товарищей, что в их среде действует предатель. Дипломат подробно описал этого человека. Как он сообщил, провокатор пришел в посольство и предложил за 15 тысяч долларов указать адреса тайников, где революционеры хранят оружие. Прежде чем революционеры смогли принять необходимые меры, мексиканская полиция совершила первый налет.

В аристократическом районе Мехико-сити, носящем пышное и несколько романтическое название «Холмы Чапультепека», в доме №712 по улице Сьерра-Невада, где находился один из тайников, двое участников готовившейся экспедиции — Педро Мирет и Энио Лейва — обсуждали, каким образом, не привлекая к себе внимания, поменять чек, только что полученный с Кубы на

23

имя Мирета. Вдруг в соседнем дворе собаки залились яростным лаем. Выглянув в окно, Мирет и Лейва увидели, как два человека в форме мексиканской федеральной полиции перелезли через каменную ограду и скрылись в парадном. Спустя несколько минут зазвонил телефон: мужской голос, сообщив, что полиции известно о существовании тайника с оружием, вежливо предложил сдаться. Мирет молча положил трубку. Телефон тотчас зазвонил снова. Тот же самый голос еще раз рекомендовал не оказывать полиции сопротивления. Мирет стал отвечать так, будто не понимал, о чем идет речь. Тем временем его жена и Энио Лейва быстро уничтожали бумаги, которые могли скомпрометировать остальных участников экспедиции.

Вскоре раздался стук в дверь. И пока Лейва препирался через дверь с капитаном, возглавлявшим отряд из семи полицейских, огню был предан последний документ. Все это длилось не более 30 минут. Компрометирующие бумаги уничтожили, но оружие спасти не удалось. А его в этом доме хранилось немало: 17 полуавтоматических пистолетов, 4 винтовки с оптическими прицелами, несколько винтовок системы «Джонсон», 3 полуавтоматические винтовки системы «Томпсон», большое количество боеприпасов.

Мирета и Лейву отправили в тюрьму «Мигель Шульц», а оттуда — в «Черный дворец», как называют мексиканцы тюрьму «Пенитенсиариа». Их освободили под залог утром 30 ноября. Выслушав приговор, они здесь же, в зале суда, узнали и другую, потрясшую их новость: Фидель и весь отряд 25 ноября отплыли на «Гранме»; Сантьяго-де-Куба охвачен восстанием…

Так в экспедиции в конечном итоге оказалось не 84 человека, как предполагалось сначала, а 82.

Злоключения Педро Мирета и Энио Лейвы на этом не закончились. Мексиканская полиция, опасаясь, что два революционера, хотя они и освобождены условно, могут предпринять попытку помочь своим товарищам, высадившимся на Кубе, вскоре удвоила сумму залога.

24

Мирет и Лейва оказались связанными по рукам и ногам. Мирет смог присоединиться к отряду Кастро лишь в Сьерра-Маэстре.

Что касается провокатора — его звали Рафаэль дель Пино, — то вскоре после ареста Мирета и Лейвы он был разоблачен и ему пришлось бежать из Мексики.

В этой истории последнюю точку поставил сам дель Пино: уже в Майами, в кругу знакомых, провокатор похвастался однажды тем, что заработал 15 тысяч долларов на полицейской слежке в Мехико-сити…

Наряду с засылкой провокаторов враги кубинских революционеров применяли и такое оружие, как клеветнические измышления, направленные на то, чтобы дискредитировать руководителей движения, опорочить цели их борьбы. Летом 1956 года, например, американская и батистовская пропаганда начали трубить о том, что, дескать, «мексиканский заговор» Фиделя Кастро является частью широкого заговора против Батисты, который вынашивает… доминиканский диктатор Трухильо. Фидель Кастро дал достойную отповедь организаторам клеветнической кампании. В статье «Письмо о Трухильо», опубликованной в мексиканской печати, он разоблачил подоплеку пропагандистской шумихи, показал ее истинную цель — настроить латиноамериканскую общественность в пользу Батисты, которому якобы угрожали «заговорщики», руководимые доминиканским диктатором. В своей статье Фидель Кастро писал, что он и его соратники не имеют никакого отношения к Трухильо, такому же кровавому тирану, как и Батиста…

Тайная война против кубинских революционеров в Мексике велась в основном силами батистовской охранки. Однако подлинным ее организатором, координировавшим деятельность провокаторов, батистовских дипломатов и тайной полиции, было посольство США в Мехико-сити.

Но, несмотря на всю свою изворотливость и практический опыт, Роберт С. Хилл сумел выполнить лишь часть стоявшей перед ним задачи. Он установил слежку за кубинскими революционерами, не раз пускал по их следу мексиканскую полицию, регулярно информировал Вашингтон об «опасной деятельности» Фиделя Кастро и его товарищей, словом, серьезно затруднил под-

25

готовку вооруженной экспедиции. Но сорвать ее Хиллу все же не удалось. 25 ноября 1956 года в час ночи из устья реки Тукспан, делящей на две части мексиканский городок того же названия, вышла моторная шхуна «Гранма». Она взяла курс к берегам Кубы…

Патриоты выиграли первый, «мексиканский», тур тайной войны, которую начали против них могущественные Соединенные Штаты. Однако в ту ноябрьскую ночь 1956 года они были еще бесконечно далеки от своей цели. Впереди их ждала вооруженная борьба в горах Сьерра-Маэстры и не менее тяжелая — тайная — война, которую, ни на один день не прекращая, вели против кубинской революции американские империалисты.

О чем рассказал Кресенсио Перес

Дверь открывает крепкий седой старик в форме майора вооруженных сил революционной Кубы. Первое, что бросается в глаза, борода — окладистая, с проседью, как запорошенный снегом стог сена. И еще руки — жилистые, покрытые маленькими коричневыми пятнышками, руки крестьянина, никогда не знавшие покоя. Они и теперь беспрерывно движутся, то оправляя гимнастерку, то утопая в бороде, то поглаживая полированную поверхность стола, за которым мы сидим в номере московской гостиницы «Украина».

Так вот он какой, Кресенсио Перес, проводник Фиделя Кастро в Сьерра-Маэстре, самый старший по возрасту повстанец! Можно сказать, что после высадки с «Гранмы» и трагедии в Алегриа-де-Пио Кресенсио Перес стал первым пополнением разгромленного отряда экспедиционеров с «Гранмы».

В воспоминаниях участников вооруженной борьбы в Сьерра-Маэстре нередко упоминается о том, что в самом начале 1957 года в ряды повстанцев пробрался провокатор по имени Эутимио Герра. Но сведения об этом носят отрывочный характер. Люди, к которым мы обращались во время наших поисков, не раз ссылались на Кресенсио Переса, как на человека, знающего многие подробности.

— Эутимио Герра? — переспрашивает он. — Конечно,

26

помню. Это было в первые дни 1957 года. Лично я его раньше не знал. Как все началось? 4 января наш отряд пришел в дом к Элихио Мендосе и остановился у него на три дня. Мендоса жил в Ахи-де-Хуана. Я знал его раньше, да и другие крестьяне хорошо о нем отзывались. Через два дня Мендоса отвел нас в местечко Эль Мулато, где нас должен был ожидать проводник по кличке «Луко». Но его дома не оказалось, и Мендоса предложил воспользоваться услугами другого местного жителя — подвижного, словоохотливого «гуахиро» лет сорока — сорока пяти. Это и был Эутимио Герра. Как нам сказали, когда-то он участвовал в крестьянском движении, и потому мы доверились ему. Да и что нам оставалось делать?..

На протяжении почти двух недель Эутимио делил с нами все тяготы партизанской жизни и даже участвовал в налете на казарму батистовцев в Ла Плате. 19 января он напросился на какое-то задание и ушел из отряда.

Позднее поговаривали, что именно тогда он попал в руки батистовского майора Касильяса и тот его завербовал. Но по-моему, дело обстояло иначе. Его, видимо, завербовали еще до того, как он стал нашим проводником. Помнится, в доме Эутимио все время вертелся его дружок — некий Альфонсо Эспиноса. Он охотно рисовал нам планы местности, обещал свою помощь и даже советовал, как лучше организовать нападение на казармы в Ла Плате. Фидель внимательно слушал его, но поступил наоборот. И правильно сделал. Послушайся мы Эспиносу, кто знает, как бы обернулось нападение на казармы: солдаты ждали нас как раз с той стороны, откуда он рекомендовал атаковать… Этот человек тоже когда-то участвовал в крестьянском движении, но, как рассказали нам позднее местные крестьяне, давно уже водил знакомство с батистовскими чиновниками. Я полагаю, что, покинув нас, Эутимио добрался до Альфонсо и через него сообщил Касильясу о месте нашего привала.

На рассвете 22 января наш лагерь подвергся нападению батистовских солдат. Было около 5 часов утра, в предрассветной синеве виднелись силуэты «каскитос», которые цепью медленно поднимались по склону горы. Мы подпустили их поближе и открыли огонь.

27

Пять батистовцев остались лежать на поляне, остальные побежали назад. Решив не принимать боя, наш отряд поднялся выше по склону горы, а отсюда, после того как знакомый крестьянин предупредил нас, что окрестности кишат солдатами, мы тайными тропами перебрались в другой район.

Во время боя Эутимио с нами не было. В конце января он появился снова и, видимо, уже имел точные инструкции Касильяса. Эутимио сказал, что поведет нас в «надежное» место, но привел туда же, где мы подверглись нападению в первый раз. На следующий день Эутимио сказал Фиделю, что у него больна мать и ему нужно опять уйти.

«Тебя не было столько дней и ты снова уходишь?!.» — воскликнул Фидель.

«Пойми, Фидель, ведь это мать. Если вы мне не верите — можете меня расстрелять!..»

Фидель отпустил его и даже дал 25 песо на лекарства.

Прошел еще день. И что же? Вечером над нашим лагерем появились батистовские самолеты-разведчики. Покружив, они улетели прочь. А на следующее утро — это было уже 1 февраля — нас опять бомбили. Появились три самолета, и едва мы успели отбежать в укрытия, раздались первые пулеметные очереди. В центре лагеря дымился костер: мы готовили завтрак. Во время второго захода бомбы легли точно в костер, и от нашего завтрака осталось лишь воспоминание. Совершив еще несколько заходов, самолеты исчезли. Мы вышли из укрытий и стали оживленно обсуждать происшедшее. Нам казалось, что виною всему — предательский дым костра. Откуда нам было знать, что Эутимио Герра, ушедший «навестить больную мать», во время налета находился всего в нескольких сотнях метров от нас: как потом выяснилось, он сидел в кабине одного из самолетов и корректировал бомбардировку с воздуха.

Мы уходили все дальше в горы, а когда добрались до Ахи-де-Хуана, снова встретили Эутимио Герру. Он очень удивился, увидев нас целыми и невредимыми. В конце концов Эутимио уговорил нас перебраться из этого «заколдованного района» в новое, «совершенно безопасное» место. Доведя нас до Альтос-де-Эспиноса, он под каким-то предлогом снова исчез. В тот же день

28

я ушел на выполнение задания и об остальном знаю по рассказам товарищей.

Через два дня после ухода Эутимио отряд снова подвергся неожиданному нападению «каскитос». Это один из самых критических моментов в истории борьбы в Сьерра-Маэстре. Наши основные силы чуть не попали в ловушку: батистовцы наступали двумя «крыльями», которые должны Ъыли сомкнуться чуть ниже нашей стоянки и взять отряд в непроницаемое кольцо. Фидель разгадал замысел врага и вывел отряд буквально за несколько минут до того, как «крылья» сомкнулись. В густых горных зарослях «каскитос» приняли друг друга за повстанцев и открыли огонь… Когда же они разобрались, что к чему, наш отряд оказался далеко от них.

К этому времени против Эутимио накопилось множество косвенных улик. Во время каждой его отлучки на нас нападали батистовцы… К тому же местные крестьяне вскоре сообщили нам, что в наших рядах действует провокатор.

17 февраля 1957 года в Пуриале-де-Хибакоа Фидель принял американского журналиста Герберта Мэтьюса — первого корреспондента, побывавшего в Сьерра-Маэстре. А вечером того же дня Фиделю сообщили: неподалеку от стоянки снова появился Эутимио Герра. Фидель приказал задержать его и доставить в лагерь. Эутимио схватили на одной из троп. При обыске у него обнаружили пистолет, гранаты и несколько батистовских пропусков — в одном из них майор Касильяс рекомендовал его как человека, имеющего «важное задание», и предписывал всем армейским офицерам оказывать ему всяческое содействие. На допросе предатель сознался, что имел задание убить Фиделя Кастро, а отряд заманить в ловушку. Признался он и в том, что трижды наводил батистовцев на след повстанцев. Вечером следующего дня по приговору революционного трибунала Эутимио Герру расстреляли.

29

История одного пистолета

…Это был действительно великолепный американский кольт 45-го калибра. Хромированный, изготовленный по специальному заказу. На одной щеке рукоятки красовалось золотое изображение орла, держащего в клюве змею; на другой — кубинский герб, тоже из золота.

На Кубе всего несколько человек имели такие пистолеты. Этот принадлежал командующему батистовской авиацией генералу Табернилье. Другим владел Батиста. А третий оказался в руках гангстера, которому сам Батиста приказал пробраться в Сьерра-Маэстру и убить Фиделя Кастро. 10 тысяч долларов получил гангстер в качестве задатка. Еще 20 тысяч были положены в банк на его имя, но получить их он мог только после успешного выполнения задания.

Итак, американский кольт 45-го калибра, 30 тысяч долларов и заурядный гангстер… Подобную ситуацию, наверное, даже в Голливуде отвергли бы как чересчур банальную. Но в условиях Кубы 1958 года Батиста и его хозяева всерьез рассчитывали именно таким путем нанести повстанческому движению непоправимый удар.

Диктатура, как известно, располагала одним из самых разветвленных в Латинской Америке аппаратов борьбы против демократических сил. «Бюро по подавлению коммунистической деятельности», «Служба армейской и национальной разведки», «Служба военной разведки», «Бюро политической разведки», специальные разведывательные органы, действовавшие в профсоюзах, университетах… Все эти отряды батистовской охранки работали под контролем Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов. По некоторым источникам, в системе кубинских репрессивных органов действовало около тысячи агентов США. Вот почему акции кубинских секретных служб совершались если не по приказу американских «советников», то во всяком случае с их одобрения. Уже после победы народной революции в секретных архивах кубинских разведывательных служб было обнаружено немало документов, подтверждавших участие Вашингтона в руководстве репрессивным аппаратом Батисты. Пять   таких   документов   опубликовала   29   января

30

1959 года газета «Революсьон»: это фотокопии удостоверений, выданных батистовской «Службой военной разведки» сотрудникам американского посольства.

Планы физического уничтожения руководителей повстанческой борьбы на Кубе не являлись чем-то новым для тактики империализма США в Латинской Америке. Подлые убийства из-за угла лидеров латиноамериканского освободительного движения давно заняли видное место в арсенале методов ЦРУ и его агентуры. Так были убиты Эмилиано Сапата и Франсиско Вилья в Мексике, Сесар Аугусто Сандино — в Никарагуа, Элиэсер Гайтан — в Колумбии… Теперь этот метод решили применить в Сьерра-Маэстре…

«Настоящим объявляется, что каждый человек, сообщивший сведения, которые могут содействовать успеху операций против мятежных групп под командованием Фиделя Кастро, Рауля Кастро, Кресенсио Переса, Гильермо Гонсалеса или других вожаков, будет вознагражден в зависимости от важности сообщенных сведений. Размер вознаграждения — от 5000 до 100 000 долларов, но в любом случае оно составит не менее 5000 долларов; максимальная сумма будет заплачена за голову самого Фиделя Кастро.

Примечание. Имя сообщившего сведения навсегда останется в тайне».

Подобные объявления начали появляться на стенах домов в городах и поселках провинции Орьенте сразу же после высадки экспедиционеров со шхуны «Гранма». На протяжении двух лет борьбы эти объявления, наряду с портретами Батисты, служили главным украшением полицейских участков, разбросанных по всей стране. Не сумев уничтожить повстанцев в первые недели, батистовская охранка решила обезглавить Повстанческую армию. Действия Эутимио Герры были первой, но отнюдь не последней попыткой физически уничтожить лидеров разгоравшегося национально-освободительного движения.

Если не считать Эутимио Герры, среди кубинских «гуахиро», которым даже 100 долларов представлялись сказочным богатством, не нашлось ни одного иуды. Одно это свидетельствовало о неразрывной связи повстанцев с народом Кубы. Но, ослепленные классовой ненавистью, империалисты-янки и их гаванский слуга

31

сержант не хотели вникать в смысл происходивших событий. Награда в размере 100 тысяч долларов, обещанная за убийство Фиделя Кастро, отражала глубочайшую тревогу, охватившую американских сахарных и иных магнатов, Батисту с его окружением. Они требовали головы Фиделя Кастро и его соратников.

После разоблачения Эутимио Герры повстанцы усилили бдительность. Наемные убийцы — а среди них были не только кубинцы, но и американцы — обезвреживались, как говорится, на дальних подступах. Но в начале 1958 года одному батистовскому агенту едва не удалось убить Фиделя Кастро.

— Трудно сказать, — рассказывал нам капитан Повстанческой армии Луис Мае Мартин, — каким образом он пробрался в наш главный лагерь, где находилась ставка Фиделя. Но факт остается фактом: предатель проник в место, которое особенно тщательно охранялось. Это оказалось его единственным и последним успехом: повстанцы тотчас опознали его. Дело в том, что это была не первая их встреча с предателем. Впервые они столкнулись с ним в Гаванском университете, где он пытался проникнуть в студенческую организацию. Позже он объявился в Мексике и пытался втереться в доверие к кубинским эмигрантам, но на него пали серьезные подозрения в связях с полицией. Потом выяснилось, что он состоял когда-то в личной охране Батисты…

— Скажи, Луис, а как звали этого человека? Уж не Эваристо…

— Да, — со свойственной ему лукавой улыбкой отвечает капитан. — Вы угадали: это Эваристо Венерео — гангстер, пользовавшийся славой сверхметкого стрелка. Признаться, его появления в Сьерра-Маэстре ожидали: товарищи, находившиеся в Мексике, сообщили, что он тайком покинул страну. Вполне логично было предположить, что Батиста потребует от него искупить свой провал в Мексике авантюрой в Сьерра-Маэстре. Так и случилось. Как и следовало ожидать, курок «особого пистолета» — точной копии того, что вы держите в руках, был снят с предохранителя. Но Венерео не выполнил задания. Его арестовала специальная группа по распоряжению самого Фиделя. На допросе Венерео все начисто отрицал. Но улики были слишком явными.

32

Трибунал приговорил его к расстрелу. О том, что Венерео действительно выполнял личные приказы Батисты, повстанцы узнали уже после того, как в их руки попали секретные архивы кубинской охранки.

— Так провалилась еще одна попытка покушения на командующего Повстанческой армией, — закончил рассказ капитан Мае Мартин.

К этому времени Батиста и его вашингтонские хозяева, отчаявшись обезглавить повстанческое движение, делали основную ставку на другие методы борьбы…

«Шерманы» спасают диктатора

В феврале 1957 года в Гаване состоялась пышная церемония: батистовская армия получала очередную партию американского тяжелого вооружения по программе «взаимного обеспечения безопасности». В небольшой речи, произнесенной по этому случаю, тогдашний посол Соединенных Штатов на Кубе Гарднер подчеркнул необходимость еще большего укрепления американо-кубинского сотрудничества в борьбе за «свободу Западного полушария», против «агрессии извне». Затем посол пригласил собравшихся на танкодром «Кампо Колумбиа» осмотреть танки «шерман», которые передавались кубинской армии.

Прошел месяц. На рассвете 13 марта под сводами Президентского дворца неожиданно загремели выстрелы. Группа смельчаков из Революционного студенческого директората во главе с Карлосом Гутьерресом Менойо, Хосе Эчеварриа и Фауре Чомоном предприняла дерзкую атаку на логово Батисты, стремясь расквитаться с тираном за его преступления. Нападение было столь неожиданным, что в первые минуты охрана Батисты не оказала никакого сопротивления. Революционерам удалось не только проникнуть внутрь дворца, но и ворваться в кабинет Батисты. Однако диктатор исчез; минутой раньше он по тайному ходу покинул кабинет и поднялся на третий этаж дворца. На лестнице между вторым и третьим этажом завязался бой.

Кто знает, чем кончилось бы это героическое нападение, если бы в решающий момент у Президентского

34

дворца не появились семь «шерманов», семь стальных чудовищ оливкового цвета? Это оказались те самые «шерманы», которые посол Гарднер в феврале демонстрировал батистовским генералам. В конце концов почти всех участников штурма перебили.

Соглашение о военных поставках было подписано между Батистой и Вашингтоном еще в 1952 году, сразу же после государственного переворота. Как перед сказочным героем, произнесшим магическое «Сезам, отворись», перед кубинским диктатором распахнулись неисчерпаемые кладовые американской армии. Одновременно на Кубе начала действовать военная миссия США, взявшая, по сути дела, в свои руки контроль над вооруженными силами страны.

Таким образом, батистовской армией руководили американские советники. На каждой пуле, выпущенной в кубинских патриотов, стояло американское клеймо. Мирные кубинские города бомбили самолеты американского производства. «Made in USA» стояло на бомбах, танках, винтовках, пистолетах, даже на касках солдат диктатуры. Батистовская армия была кубинской только по форме, впрочем, даже форму и ту извлекли из американских запасов времен второй мировой войны.

Борьба Батисты против патриотических сил была не просто борьбой реакции против прогресса. Это была, по существу, война американского империализма против пока еще слабого, но потенциально грозного противника — национально-освободительного движения кубинского народа. Вот несколько авторитетных свидетельств на этот счет.

Март 1957 года. В самом разгаре первые крупные карательные операции батистовцев против повстанцев в провинции Орьенте. Вашингтонский журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» пишет:

«Правительство Батисты наносит им (повстанцам. — Авт.) серьезные удары с помощью своей 20-тысячной армии, снабженной американским оружием. Реактивные самолеты, предоставленные правительству Соединенными Штатами, сбрасывают напалмовые бомбы на отряды Кастро и подвергают их пулеметному обстрелу. В борьбе с силами Кастро сухопутные войска применяют американские безоткатные орудия   «базука» и

35

стрелковое оружие. Когда было совершено покушение на президента, танки, полученные из США, поспешили ему на помощь». (Здесь и далее курсив наш. — Авт.)

Июнь 1957 года. Масштабы карательных экспедиций расширяются. Другой американский журнал — «Нейшн» — публикует статью Карлтона Билса, известного американского писателя, специалиста по латиноамериканским вопросам. Вот что пишет Биле:

«Отборные кубинские военные части, обученные американскими инструкторами, оснащенные американским оружием, предоставленным для обороны полушария, были переброшены на подаренных американцами самолетах в Сантьяго-де-Куба, когда Батиста приказал проводить тактику выжженной земли против партизан…».

Июль 1958 года. Батиста объявил о «последнем решительном наступлении» на позиции повстанцев. Корреспондент американской газеты «Нью-Йорк пост» Джей Меллин, посетивший освобожденную от батистовцев территорию, свидетельствует:

«Повстанцы продемонстрировали ящик, в котором находились ракетные заряды. На ящике была эмблема американской помощи иностранным государствам. В ящике, который повстанцы, по их словам, захватили у кубинских солдат, находились осколочные бомбы. Среди них — одна со следующей надписью: «Бомба 750 фунтов. «Босуэр инкорпорейтед». Собственность военно-воздушных сил США»… В некоторых городах я видел разрушенные при бомбежках, почерневшие здания. Повстанцы говорят, что это результат бомбежек, которые вела кубинская армия. Американцы Моснесс и Элмор рассказали мне, что им показывали труп трехлетнего ребенка, убитого при обстреле с самолета».

По мере того как борьба кубинского народа против тирании нарастала, Соединенные Штаты оснащали карателей все более современными видами вооружения — реактивными самолетами, тяжелыми танками, ракетами ближнего боя. Газета «Нью-Йорк таймс» имела все основания писать в апреле 1958 года: «Кубинская армия, военно-воздушные силы и военно-морской флот оснащены лучшим американским вооружением».

Кубинцы знали подлинных виновников обрушившихся на них бед и страданий. Представители демокра-

36

тической общественности страны, руководители Повстанческой армии неоднократно разоблачали перед всем миром соучастие США в войне против кубинского народа. Сначала это мало беспокоило Вашингтон. Однако, по мере того как кровавые преступления диктатуры распространялись по многострадальному острову, во многих странах, в том числе и в самих Соединенных Штатах, усиливалась массовая кампания протеста против американской военной помощи Батисте. С решительными протестами выступали Конфедерация трудящихся Латинской Америки, многие национальные профсоюзные и студенческие объединения латиноамериканских стран, Национальная студенческая ассоциация США и т. д.

«Продажа американского оружия (диктатуре. — Авт.) подвергается на Кубе, как и во всех латиноамериканских странах, резкой критике», — тревожно сообщал в феврале 1957 года корреспондент «Нью-Йорк таймс» Мэтьюс. «Прямо или косвенно, Соединенные Штаты в глазах многих кубинских демократов отождествляются с батистовским режимом», — телеграфировал из Гаваны корреспондент бостонской газеты «Крисчен сайенс монитор» Холлет.

В конечном счете именно волна протестов заставила Вашингтон сделать вид, будто США решили отказаться от поставок оружия Батисте. В конце марта 1958 года государственный департамент опубликовал заявление, в котором торжественно провозгласил, что Соединенные Штаты прекращают всякую военную помощь Кубе и впредь будут придерживаться нейтралитета в отношении происходящей там гражданской войны. Но это заявление было сплошным лицемерием. Не случайно газета «Нью-Йорк пост», хорошо знакомая с вашингтонской политической кухней, писала в те дни: «Официально политика США не является вмешательством. В действительности же всегда имело место вмешательство Соединенных Штатов в дела Кубы, и они будут продолжать вмешиваться в будущем в течение многих лет».

Позднее кубинским патриотам удалось перехватить и опубликовать в печати документ, подтверждавший политическое двуличие Вашингтона. Это секретное донесение, направленное кубинским военным атташе в

37

Вашингтоне полковником Хосе Феррера тогдашнему начальнику штаба кубинской армии генералу Франсиско Табернилье. Донесение содержало запись конфиденциальной беседы атташе с двумя американскими генералами — «генерал-майором» и «полным генералом», имена которых не названы. Феррера сообщал в Гавану: «Касаясь эмбарго на поставки оружия и на экспортные лицензии, они (американские генералы. — Авт.) выразили свое недовольство позицией государственного департамента, назвав ее глупой и вредной как для кубинских, так и американских интересов». Смысл донесения сводился к тому, что Пентагон намерен игнорировать «эмбарго» госдепартамента на поставки оружия Батисте.

И действительно, после мартовского заявления государственного департамента поток американского оружия, направлявшегося в армию диктатора, не прекращался ни на минуту. Изменились лишь каналы, по которым это оружие поступало на Кубу. Один из них проходил теперь через центрально-американские страны. Сателлиты Вашингтона — Сомоса в Никарагуа и Трухильо в Доминиканской Республике — охотно взяли на себя роль «субподрядчиков» в сделках Батисты с Пентагоном. Американские танки, пушки и самолеты поступали теперь на Кубу не непосредственно из США, а через Санто-Доминго и Манагуа. Выстроенный американцами в Доминиканской Республике завод «Сан-Кристобаль», выпускавший ручные пулеметы, стал работать на нужды батистовской армии, а маленькая Никарагуа, не имеющая собственной тяжелой индустрии, превратилась в экспортера… тяжелых танков. И отнюдь не случайно в 1958 году Вашингтон резко увеличил размеры военной помощи своим карибским сателлитам. Если за восемь предшествующих лет сумма этой помощи составила 194,6 миллиона долларов, то только в 1958 году американское правительство ассигновало на эти цели 46,5 миллиона долларов.

Крупные партии вооружения поставили Батисте и союзники США по агрессивному блоку НАТО, в частности Англия (17 реактивных истребителей и танки-амфибии), Дания (боеприпасы) и Италия (стрелковое вооружение и боеприпасы). До последних дней гражданской войны Пентагон сохранял на Кубе свою военную

38

«миссию», помогавшую батистовским генералам планировать и осуществлять карательные операции.

Иначе говоря, заявление государственного департамента США от марта 1958 года представляло собой своеобразный фиговый листок, призванный хоть как-то прикрыть неблаговидные дела Пентагона. Однако в разгар последнего «решительного» наступления батистов-ских войск против повстанцев летом 1958 года американская военщина отбросила прочь и этот листок…

«Атомная бомба» повстанцев

Между двумя низкорослыми кофейными деревьями покачивается походный гамак. В гамаке — командующий вторым фронтом повстанцев Рауль Кастро. Прищурив глаза и стиснув зубами сухую травинку с такой силой, что кровь гулко стучит в висках, Рауль неотрывно смотрит в одну точку.

А кругом творится что-то невообразимое. Противно, до тошноты, воют бомбардировщики, один за другим пикирующие на беззащитное крестьянское селение. Смертоносный груз, которого хватило бы на то, чтобы разрушить провинциальный городок, обрушивается на убогие «боио» — хижины, слепленные из тощих тесин, глины и пальмовых ветвей. Сверху хорошо видны эти «боио», сбившиеся в кучку в самом центре кофейных плантаций. Бомбы низвергаются на плантации, валя наземь деревья и взметая к небу комья сухой красноватой земли. Дождь осколков и пулеметные очереди безжалостно секут мелкую листву кофейных деревьев.

Монотонно покачивается походный гамак. Бомбежка началась несколько минут назад. Но сегодня налет гораздо интенсивнее, чем вчера, чем третьего дня. Пожалуй, это самый сильный воздушный налет с тех пор, как повстанцы перенесли свои боевые операции сюда, в центральную часть провинции Орьенте.

В последних числах февраля 1958 года повстанцы, укрепившиеся в Сьерра-Маэстре, решили расширить вооруженную борьбу. Они создали колонну № 6 и поставили перед ней задачу пересечь с юга на север провинцию Орьенте, выйти в район гор Сьерра-де-Никаро и создать там еще один очаг борьбы. Второму фронту

39

присвоили имя героя-подпольщика Франка Пайса, командующим назначили Рауля Кастро. 11 марта бойцы колонны № 6 вышли в намеченный район боевых действий и, не теряя ни минуты, стали создавать опорные пункты. Так возник второй фронт «Франк Пайс».

С тех пор прошло чуть больше трех месяцев. Много раз повстанцы отбивали атаки батистовцев, сами проводили смелые рейды. Но если на их стороне были симпатии и поддержка крестьянского населения, то батистовцы располагали численным превосходством и мощным современным оружием. Батистовская авиация предпринимала один воздушный налет за другим. Они начались одним туманным утром, когда колонна № 6 после многочасового броска на автомашинах и такого же стремительного десятичасового перехода оказалась возле поселка Пилото-аль-Медио, у подножия гор Сьерра-де-Нипе. С той поры налеты не прекращались ни на один день. Бомбежкам подвергалась вся зона действий повстанцев, но страдали от них в первую очередь мирные крестьянские семьи. Повсюду разрушенные крестьянские хижины, сожженные напалмом плантации сахарного тростника, обгоревшие, изуродованные осколками бомб трупы стариков, женщин, детей.

Изо дня в день бойцы и офицеры второго фронта упорно искали способ положить конец бесчеловечным бомбардировкам.

17 июня 1958 года Рауль Кастро приехал на командный пункт одного из отрядов, и почти тотчас начался очередной воздушный налет. Повстанцы укрылись в пещере, которую они приметили накануне. Здесь собралось почти все население небольшого поселка. Взрослые подавленно молчали, из дальнего .угла доносились приглушенные всхлипывания детей.

— Скоро все это кончится…— попытался развеять мрачное настроение крестьян Рауль Кастро.

— Кончится, конечно, — сердито ответил старый крестьянин. — Но прежде «они» покончат со всеми нами…

И тут молодой командующий особенно отчетливо понял: любые его уверения бесполезны. Нужно что-то сделать. Немедленно, сейчас, в самый разгар бомбежки! На карту поставлена вера крестьян в повстанцев, в дело, за которое они борются. Рауль молча вышел из

40

пещеры, не спеша повесил между кофейными деревьями гамак и демонстративно улегся в него. Не только крестьяне — повстанцы и те были поражены бесшабашной храбростью командующего.

Монотонно покачивается гамак. Рауль Кастро глубоко задумался. Что предпринять, как спасти беззащитных людей от батистовского варварства? Как рассказать миру о зверствах диктатора? Как разоблачить перед всеми лицемерие американских опекунов Батисты, продолжающих поддерживать его, оказывать ему помощь вооружением?

«А что, если пустить в ход нашу «атомную бомбу»?» — подумал Рауль.

«Атомной бомбой» Рауль называл два исключительно важных документа, доставленных ему в конце мая разведывательным отделом второго фронта. Один из них — фотография, сделанная на территории американской военно-морской базы Гуантанамо: рядом с двумя самолетами кубинских военно-воздушных сил стоит грузовик, с которого солдаты морской пехоты США перегружают в раскрытые люки бомбы и боеприпасы. Об ошибке не могло быть и речи — слишком отчетливо выделялись опознавательные знаки. Другой документ был изъят из архивов военно-морской базы: на странице, вырванной из регистрационной книги, перечислялись боеприпасы, переданные американским командованием батистовским летчикам в мае 1958 года; тут же красовалась завитушка — подпись одного из должностных лиц США.

Для повстанцев и прежде не являлось секретом, что значительную часть американской военной помощи Батиста получал непосредственно через базу Гуантанамо. Об этом доносила служба разведки Повстанческой армии, да и сам командующий базой контр-адмирал Роберт Эллис признал, что батистовские самолеты несколько раз заправлялись в Гуантанамо.

В конце мая разведка Повстанческой армии информировала командование второго фронта о том, что в течение всего месяца батистовская авиация заправлялась боеприпасами и горючим на базе Гуантанамо. В одном из донесений говорилось:

«8 мая армии диктатуры были переданы 300 ракет и 300   направляющих   устройств общим  весом

41

9,6 тонны… То и дело батистовские самолеты после бомбардировок Сьерра-Маэстры и позиций второго фронта заправляют бензобаки на самой базе». А вот другое донесение:

«19 мая в 15.00 на американской военно-морской базе Кайманера произвели посадку два кубинских самолета. Один — с номерным знаком 614 — четырехмоторный ДС-4 (военный тип С-54); другой — с номерным знаком 220 — двухмоторный ДС-3 (военный тип С-47). В течение длительного времени они загружали боеприпасы и бомбы различного калибра. Как свидетельствуют данные, собранные сотрудниками разведывательного отдела, в четырехмоторном самолете находился заместитель командующего кубинской авиацией».

Имелись и другие доказательства соучастия правящих кругов Соединенных Штатов в борьбе против кубинских повстанцев. В местах расположения батистовских войск повстанцы много раз находили ящики с надписями на английском языке и с небольшим знаком в виде герба — две скрещенные в пожатии руки на фоне флага Соединенных Штатов и надписи на испанском языке: «Взаимная помощь». В населенных пунктах, подвергавшихся налетам батистовской авиации, часто попадались неразорвавшиеся бомбы с клеймом «Made in USA». И тем не менее все это были доказательства косвенные. Только теперь, когда информация разведывательной службы подтверждалась наконец документально, можно во всеуслышание заявить: бомбы, падавшие на крестьянские поселки, не просто американского происхождения — они грузились в батистовские самолеты американцами и на американской военной базе.

Подготовка к взрыву «атомной бомбы» заняла немного времени. 22 июня Рауль Кастро провел совещание с командирами подразделений. Он информировал командиров об общем положений повстанческих отрядов, о документах, подтверждавших вмешательство США, и познакомил с созревшим у него планом дейст-

42

вий. Рауль Кастро предложил следующее: захватить большую группу американцев и воспользоваться международным резонансом, который неминуемо вызвала бы подобная акция, чтобы разоблачить зверства Батлсты и лицемерие правящих кругов США и одновременно потребовать прекращения варварских бомбардировок беззащитных крестьянских селений.

План был одобрен единогласно. Участники совещания исходили из того, что на прямую вооруженную интервенцию ради освобождения нескольких своих граждан Вашингтон в данный момент не пойдет. Такое вмешательство могло вызвать бурю возмущения по всему континенту.

Сразу же после совещания Рауль Кастро написал приказ № 30, подробно разъяснявший необходимость задуманной операции и ее цели, а также дополнявшую приказ секретную инструкцию. В параграфе пятом инструкции, в частности, говорилось следующее:

«Учитывая, что после произведенных задержаний на различных командных пунктах наверняка появятся представители североамериканского посольства и консульств, а также иностранные журналисты, аккредитованные в стране, всех их следует встречать в высшей степени вежливо, но держать под наблюдением и на расстоянии от всего, что связано с нашей Революционной армией…»

Днем начала «Противовоздушной операции» (ее условное название лишний раз подчеркивало, что главной целью повстанцев было добиться прекращения налетов батистовской авиации) стала пятница 27 июня. Этот выбор не случаен: по пятницам многие офицеры и солдаты, служившие на базе Гуантанамо, получали увольнительные и отправлялись провести «уик-энд» в расположенный в 30-ти километрах от базы город Гуантанамо. Предполагалось устроить засаду на шоссе, ведущем в город, и одновременно совершить нападения на горнорудный центр в Moa, на владения американских компаний «Никаро никел» и «Юнайтед фрут шугар», а также на ряд принадлежавших американцам сахарных заводов.

Нет необходимости останавливаться на деталях «Противовоздушной операции». Достаточно сказать, что в тот же день в руках повстанцев оказались 29 морских

43

пехотинцев, направлявшихся в автобусе из Баракоа в Гуантанамо, и 20 американских специалистов.

Повстанцы основательно испортили «уик-энд» не только захваченным американцам, но и дипломатическим представителям США на Кубе, их шефам, самому Батисте. Буквально на следующий день воздушные налеты прекратились, а батистовские солдаты получили приказ отойти назад.

Последнюю точку ставит Пучо

30 июня в скрытом от посторонних глаз крестьянском «боио», расположенном на одном из холмов, окружающих небольшую живописную долину Калабасас, произошла первая встреча руководителей второго фронта с американским консулом на Кубе Парком Уольямом.

С кубинской стороны во встрече участвовали Рауль Кастро и Аугусто Мартинес. Рауль пригласил также некоторых захваченных американцев, которые, как ему казалось, лучше других понимали существо дела и мотивы, побудившие повстанцев предпринять «Противовоздушную операцию».

— Прежде всего вы должны понять, что принятые нами меры — это меры самозащиты и одновременно ответ на непрекращающуюся военную помощь, которую ваше правительство оказывает Батисте, — сказал Рауль Кастро, обращаясь к Уольяму, когда участники переговоров разместились за небольшим столом из грубо отесанных досок. — Мы доставили граждан вашей страны в район действий второго фронта. Мы сожалеем, что пришлось несколько поступиться этикетом, но иного выхода у нас не было. Мы хотели, чтобы они своими глазами увидели, как войска Батисты используют то самое оружие, которое ваше правительство предоставляет диктатору под предлогом «взаимного обеспечения безопасности»…

— Это не соответствует действительности, — не выдержал консул Уольям. — Должен напомнить вам официальные заявления, сделанные еще в марте этого года государственным секретарем Даллесом. Он подчеркивал, что впредь Соединенные Штаты не будут оказы-

44

рать никакой — я обращаю ваше внимание, никакой! — военной помощи правительству генерала Батисты.

— Вы правы, в заявлениях недостатка нет, — отпарировал Рауль Кастро. — А как вы объясните вот это?

И он положил на стол фотографии, запечатлевшие самолеты кубинских ВВС в момент погрузки боеприпасов на базе Гуантанамо. Консул принялся недоверчиво их разглядывать. Не давая ему опомниться, Рауль положил перед ним фотокопию документа о передаче батистовской армии партии авиационных ракет.

— Я обращаю ваше внимание на дату, — иронически сказал он. — Документ помечен маем, а май, как известно, всегда наступает после марта…

В довершение всего Рауль Кастро предъявил консулу Уольяму еще один документ, полученный им в последний момент. Это был секретный «Проект заявления американского посольства в Гаване и государственного департамента в Вашингтоне на случай огласки операции с боеголовками». Пытаясь задним числом оправдать поставки вооружений батистовской армии на базе Гуантанамо, Соединенные Штаты выдвинули версию о… замене одних ракет другими. В этом документе, в частности, говорилось:

«2 марта 1956 года правительство Кубы через официальные каналы сделало правительству Соединенных Штатов Америки запрос, касающийся поставок 300 пятидюймовых ракет типа «воздух-земля» для использования их кубинскими военно-воздушными силами. Соответствующий заказ на поставки ракет был сделан правительством Кубы 4 декабря 1956 года… Поставки ракет были произведены 11 января 1958 года. После получения заказа правительство Кубы обнаружило, что ракеты снабжены инертными боеголовками (без взрывателей), а оно желало получить боеголовки со взрывателями и считало, что условия заказа предусматривают именно их. Поэтому правительство Кубы перезаключило контракт с Соединенными Штатами… 25 февраля 1958 года, и окончательная поставка боеголовок была произведена 19 мая 1958 года…»

Консул молчал. Да и что мог он возразить: ведь перед ним лежали неопровержимые доказательства правоты повстанцев! К тому же находившиеся в «боио» американцы, ради освобождения которых консул явился

45

сюда, обрушились на него так, будто сами боролись против Батисты. Они не щадили ни своего правительства, ни слуха консула Уольяма. Положение создалось явно невыгодное для Уольяма, и он попросил устроить перерыв. Консул заметно нервничал и, как только все встали из-за стола, отвел Рауля в сторону и резко спросил:

— Когда соизволите освободить захваченных американских граждан?

— Как только мы договоримся…

— У меня нет полномочий вести с вами переговоры.

— Тогда зачем же вы приехали? Кстати, нам некуда торопиться…

На ночь консула США устроили в деревянном домике.

Между тем в Калабасас, как и предвидели повстанцы, один за другим начали являться корреспонденты газет, радио и телевидения Соединенных Штатов, примчались даже кинооператоры. Вместе с ними к Уольяму прибыло и «подкрепление»: приехал вице-консул Роберт Уайеч.

Стремясь придать как можно больше гласности происходившим событиям, повстанцы предложили вести переговоры открыто и разрешить присутствовать на них не только группе захваченных американцев, но и всем приехавшим журналистам. Однако консул Уольям категорически этому воспротивился.

На следующий день переговоры возобновились, и опять несколько часов дискуссии ни к чему не привели. В перерыве Уольям снова потребовал у Рауля немедленного освобождения американских граждан.

— Они будут свободны, как только мы придем к соглашению, — снова заявил командующий вторым фронтом.

— Я уже сказал, что не имею на это полномочий.

— Я тоже уже сказал, что, если нет полномочий, можете возвращаться…

— Это не понравится моему правительству. Это — варварство…

При последних словах консула Рауль Кастро взорвался:

— То, что сделали мы, вы называете варварством. А то, что вы предоставляете Батисте оружие для рас-

46

правы с нашим народом, — это не варварство?! Каждый раз, когда мы предъявляем доказательства, вы начинаете ссылаться на международные соглашения о «военной помощи в целях обороны континента»… Вы говорите, будто уже некоторое время не помогаете Батисте. А мы утверждаем: вплоть до последних дней ваше правительство давало ему даже напалмовые бомбы…

— Это ложь!..

Вместо ответа Рауль приказал принести новые вещественные доказательства. Принесли небольшой ящик. В нем лежал осколок напалмовой бомбы с отчетливым клеймом: «Собственность военно-воздушных сил США. Май 1958 года».

Консул Уольям тихо произнес:

— Это — важное доказательство. Я хотел бы взять этот осколок и показать моему правительству…

— Правительство Соединенных Штатов, — ответил Рауль Кастро, — при желании найдет сколько угодно таких доказательств у себя дома.

Позднее к Раулю подошел американец Антони Чемберлен, высокопоставленный служащий компании «Фредерик Снэр корпорейшн», руководивший строительством горнорудного центра в Moa. Он взял Рауля под руку и на превосходном испанском языке, усвоенном за долгие годы, прожитые на Кубе, сказал:

— Я буду говорить с тобой, как со своим сыном. Ты с ума сошел! Как можно ссориться с американским правительством? Разве ты не представляешь себе, что тот, кто противится американцам здесь, на Кубе, тот — ничто?! После окончания войны ты когда-нибудь можешь стать даже сенатором республики. Ты что, не представляешь себе мощи Соединенных Штатов?!

Раулю Кастро очень хотелось резко оборвать «папашу», но он сдержался.

— Послушайте, мистер Чемберлен! — сказал Рауль. — Давайте прекратим этот разговор, ведь мы никогда не поймем друг друга. Вы ошиблись: мы не те люди, с какими вы привыкли иметь дело. Мы говорим на разных языках, у нас различные взгляды на жизнь. Мы революционеры, а не тщеславные политиканы, против которых, кстати, мы тоже ведем борьбу…

В дни переговоров штаб второго фронта организовал

47

для американцев посещение окрестных деревень, подвергшихся налетам батистовской авиации. Они увидели разрушенные дома и сожженные плантации, беседовали с пострадавшими мирными жителями, с матерями, потерявшими детей… Это произвело такое сильное впечатление, что четверо из американцев — служащие компаний «Фредерик Снэр корпорейшн» и «Moa бэй майнинг» — по собственной инициативе написали письмо послу Соединенных Штатов в Гаване. В письме они настаивали: правительство США должно публично заявить о том, что оно, «во-первых, прекращает поставки оружия кубинскому правительству под предлогом «взаимного обеспечения безопасности» и, во-вторых, что ни одному кубинскому самолету впредь не будет позволено получать боеприпасы на военно-морской базе Гуантанамо».

Другая группа американцев направила аналогичное письмо в Нью-Йорк на имя некоего министра Таккера, одного из руководителей компании «Стеббин инжени-ринг мэньюфэкчуринг компани». Отметив высокие моральные качества повстанцев, их искреннее стремление избавить родину от режима угнетения и коррупции, авторы письма заявляли: «Они (повстанцы. — Авт.) были вынуждены принять решительные меры, ибо американские бомбы и боеприпасы убивают неповинных людей, включая женщин и детей».

Со своей стороны командование второго фронта обратилось с открытым письмом к родственникам задержанных американцев. В этом письме, в частности, говорилось: «Наша цель — привлечь внимание народа США и народов всего мира к тому факту, что американские бомбы и военные материалы используются для убийства неповинных людей в провинции Орьенте, включая женщин и детей, для бомбардировок и уничтожения целых поселков, не имеющих никакого военного значения»…

Одновременно повстанцы обратились с воззванием к молодежи Кубы, Латинской Америки и всего мира. «Наш народ является объектом варварских воздушных налетов, — говорилось в этом воззвании, — каких не знает ни одна из республик американского континента… Изверги, которые с помощью правительства США удерживаются у власти, — многие из них извлечены Бати-

48

стой из тюрем для уголовников — превратили наши жизнерадостные города в ад. Они пытают 13- и 14-летних детей, насилуют женщин; при молчаливом попустительстве правительства США батистовские каратели с сатанинским ожесточением применяют такие пытки, перед которыми меркнут зверства нацистов».

Журналисты в эти дни буквально осаждали повстанцев. Больше всего их занимал, казалось бы, незначительный вопрос: кем «бородачи» считают захваченных американцев — заложниками, арестованными или пленниками? Ответ был прост и ясен: «международными свидетелями» зверств Батисты и соучастия правительства США в преступлениях диктатора.

Тем не менее в последующие дни в печати США появилось немало явно инспирированных сообщений, призванных очернить цели повстанцев. В каких только смертных грехах не обвиняли революционеров иные органы монополистической пропаганды, явно пытавшиеся спровоцировать интервенцию американской морской пехоты. В действительности, как мы уже отмечали, «Противовоздушная операция» преследовала только одну цель — добиться прекращения вмешательства Соединенных Штатов во внутренние дела Кубы. В пункте 4-м меморандума, врученного командованием второго фронта консулу Уольяму, говорилось:

««Движение 26 июля» и его Революционная армия противились и будут впредь энергично и решительно противиться всяким попыткам вмешательства других государств во внутреннюю политику Кубы. Меры, обсуждавшиеся на этих переговорах, были направлены именно на то, чтобы добиться соблюдения строгого нейтралитета, который должен определять отношения между соседними дружественными нациями».

2 июля консул Уольям покинул Калабасас-де-Сагуа на прилетевшем за ним американском военном вертолете. Он увозил меморандум и копию приказа № 30, о содержании которых повстанцы просили его информировать государственный департамент. Требования повстанцев сводились к тому, чтобы Соединенные Штаты, во-первых, «прекратили поставки военного снаряжения правительству генерала Батисты» и, во-вторых, «прекратили снабжение военными материалами и горючим, а также оказание технической помощи кубин-

49

ским военно-воздушным силам на военно-морской базе Гуантанамо». Что же касается судьбы «международных свидетелей», то госдепартаменту предлагалось выделить для обсуждения этого вопроса своих полномочных представителей.

Через несколько дней консул Уольям снова явился в Калабасас. На этот раз он сиял и торжествующе размахивал пачкой газет. Протянув Раулю Кастро свежий номер «Нью-Йорк таймс», Уольям с довольным видом ткнул пальцем в первую полосу, где говорилось, что Фидель Кастро приказал немедленно освободить захваченных американцев и что его приказ уже передан по «Радио Ребельде». Сообщение подтвердилось, и приказ этот, разумеется, был незамедлительно выполнен.

На следующий же день, после того, как последний американец покинул зону Калабасас-де-Сагуа, батистовская авиация бомбардировала 24 крестьянских селения, расположенных в районе второго фронта. Снова стали рушиться мирные хижины, снова американские бомбы и пули принесли смерть в крестьянские семьи. Но теперь весь мир знал, кто несет за это ответственность и почему Батиста продолжает удерживаться у власти и творить свои преступления.

Повстанческие отряды использовали передышку в военных действиях для обучения, пополнения и укрепления своих позиций, налаживания коммуникаций и путей снабжения. Партизанская жизнь быстро вошла в привычную колею, и повстанцы часто смеялись, вспоминая забавные происшествия, которыми сопровождалась «Противовоздушная операция». Особой популярностью пользовался рассказ о Пучо — неказистой деревенской дворняжке.

…Это случилось в последний день переговоров в Калабасас-де-Сагуа. На летном поле уже стоял вертолет, готовый принять на борт консула Уольяма и последнюю группу американцев. Когда до отлета оставались считанные минуты, откуда-то появилась белая с черными пятнами на морде собака и покатилась через поле прямехонько к вертолету. Она обнюхала переднее шасси и тотчас задрала заднюю лапу…

— Пучо поставил последнюю точку в переговорах с консулом Уольямом — такой фразой заканчивались рассказы о «Противовоздушной операции».

50

Несолоно хлебавши…

«Противовоздушная операция» была предпринята накануне летнего наступления батистовской армии. Инцидент с захватом американских граждан Вашингтон предпочел исчерпать «дипломатическим путем». Однако очень скоро в США поняли, что наступление Батисты обречено на провал. Стремясь спасти свою марионетку, Вашингтон решил пустить в ход провокацию. Полагая, что повстанцы не откажутся от искушения провести «операцию», аналогичную «Противовоздушной», вашингтонские стратеги задумали спровоцировать вооруженное столкновение между «бородачами» и персоналом военно-морской базы Гуантанамо и создать таким образом предлог для прямого вооруженного вмешательства в гражданскую войну на Кубе.

28 июля 1958 года, когда вблизи города Гуантанамо развернулись бои между повстанцами и «каскитос», по договоренности с американскими адмиралами Батиста вывел свой гарнизон из района водонасосной станции Ятеритас, снабжавшей водой американскую базу. Место кубинских солдат тотчас же заняли 40 морских пехотинцев США. Как сообщил корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл, правительство США «решительно поддержало» приказ командующего базой адмирала Эллиса «обеспечить охрану насосной станции, которая является единственным источником водоснабжения для военно-морского персонала США в Гуантанамо». Но дело заключалось вовсе не в охране насосной станции в Ятеритас, и американская пресса не замедлила раскрыть секрет «смены караула». Газета «Вашингтон пост энд Таймс геральд» писала в те дни:

«Предположим, что повстанческие войска, возглавляемые Раулем Кастро… обстреляют моряков. Будут ли тогда США вовлечены в военные действия, которые помогут правительству Батисты?.. По-видимому, Батисте удалось втянуть США в свою внутреннюю ссору. Очевидно, ничто не может понравиться Батисте больше, чем нападение повстанцев на морских пехотинцев».

Но напрасно Вашингтон, американские адмиралы и Батиста ожидали нападения повстанцев на солдат США в Ятеритас. Революционеры не поддались на провокацию, не реагировали на оскорбительные заявления и

51

угрозы в отношении суверенитета и территориальной целостности Кубы, с которыми выступил именно в эти дни представитель государственного департамента по вопросам печати Линкольн Уайт. Командование Повстанческой армии приказало своим частям покинуть район водонасосной станции и одновременно разоблачило перед всем миром подлинные цели военщины США. В специальном заявлении, опубликованном представителями «Движения 26 июля» в Нью-Йорке, говорилось:

«Интервенция вооруженных сил США является чрезвычайно серьезным событием. Каков бы ни был предлог, она представляет собой необоснованное нарушение суверенитета Кубы и возвращение к эпохе применения силы и противозакония… Батиста вновь выступает как предатель родины, договорившийся с иностранной державой о том, чтобы подготовить акцию, которая подорвет установленные нормы международного права и взаимного уважения между странами. Но США совершают большую ошибку, действуя в согласии с врагом кубинского народа. Народ Кубы и свободные народы полушария отвергают это».

Три дня простоял отряд морской пехоты США в районе водонасосной станции Ятеритас и 1 августа несолоно хлебавши убрался восвояси.

Провал провокации в Ятеритас, а вместе с ней и всех надежд империалистов США получить «моральное право» на открытую поддержку летнего наступления батистовской армии свидетельствовал: военными средствами невозможно отсрочить крах тирании. Но американским стратегам казалось, что в их руках немало других «козырных карт», которые они не раз разыгрывали и надеялись вновь разыграть в борьбе против патриотических сил Кубы.

Что же это были за карты?

52

За рюмкой коктейля

…Майами, 15 октября 1957 года. Вечереет. Пляжи давно опустели, а двери ночных клубов, кабаре и игорных домов еще не распахнулись. Фешенебельный американский курорт затих. Но в небольшом особняке, спрятавшемся в густой тропической зелени в той части города, где по традиции сооружала себе виллы кубинская олигархия, царит суета. Снуют нанятые в соседнем ресторане официанты: заканчиваются последние приготовления к встрече гостей. Осталось только наколоть лед и открыть бутылки. А вот и сам хозяин дома — бывший председатель палаты депутатов кубинского конгресса Линкольн Ротонда. Этим вечером он пригласил на коктейль нескольких знакомых, представителей гаванской элиты, которые, как и он, коротают дни в эмиграции, ожидая падения «выскочки-сержанта».

В назначенный час к подъезду особняка Линкольна Ротонды один за другим подкатывают черные лимузины. Гости на редкость пунктуальны. Со стороны могло даже показаться, что каждому непременно хотелось быть первым. Разумеется, приглашенных манили сюда отнюдь не «джин-тоник» или «мартини» и не возможность побеседовать с коллегами по эмиграции. Всех этих теней прошлого гнало сюда одно общее стремление: избавиться от жалкой, унизительной приставки «бывший», снова заставить говорить о себе в настоящем времени. А сегодня, кажется, можно рассчитывать на вполне реальные перспективы: участни-

53

ков встречи заблаговременно предупредили, что им предстоит создать «Хунту освобождения» и разработать ее программную декларацию…

Кому принадлежит инициатива «коктейля»? Кто истинный организатор встречи в доме Линкольна Ротонды? Чем должна будет заниматься новоиспеченная хунта? На эти и подобные вопросы никто из гостей не дал бы точного ответа. Но зато никто из них не сомневался: в создании хунты заинтересован Вашингтон. Ведь в противном случае правящие круги США, официально поддерживающие режим Батисты, едва ли допустили бы возникновение на американской территории подобной организации. Решил ли Вашингтон «менять лошадей» или только намеревался приготовить «запасную упряжку»?..

Бесшумно скользят по паркету официанты, разнося виски и прохладительные напитки. Монотонное гудение разговора время от времени нарушается звоном бокалов. Коктейль в разгаре.

Однако пора познакомить читателя с главными действующими лицами. Вот они: Карлос Прио Сокаррас, Антонио де Варона, Роберто Аграмонте, Карлос Эвиа, Фелипе Пасос… Имена эти ничего не говорят человеку, не знакомому с лабиринтами политической жизни Кубы. Но их хорошо знал каждый кубинец. После второй мировой войны вплоть до переворота 10 марта 1952 года эти люди были звездами первой величины на небосклоне буржуазного кубинского парламентаризма, они составляли правящую элиту Кубы.

В первые послевоенные годы, учитывая общее полевение народных масс, монополии США, орудовавшие на Кубе, делали ставку не на «сильную личность», а на преимущества, которыми обладал — по сравнению с открытой диктатурой — режим ограниченной буржуазной демократии. В стране легально действовали политические партии. Регулярно заседал конгресс. Раз в четыре года проводились президентские выборы. Между тем петля зависимости от Соединенных Штатов стягивалась все туже на шее нации. Атрибуты буржуазной парламентской системы служили в тот период не только удобной ширмой для сохранения господства американского империализма на Кубе, но и эффективным средством усиления этого господства.

54

Основным проводником влияния Вашингтона в Гаване была в эти годы так называемая «Партия кубинской революции» (ее члены напыщенно именовали себя «аутентиками»). Она представляла интересы креольской олигархии и пользовалась открытой поддержкой американского монополистического капитала. «Аутентикам» дважды — на выборах 1944 и 1948 гг. — удавалось сажать в президентское кресло своих кандидатов: сначала Грау Сан Мартина, потом Карлоса Прио Сокарраса. Годы их правления знаменовались еще большим подчинением страны диктату Вашингтона, наступлением монополий и олигархии на политические права и социально-экономические завоевания трудящихся, разгулом реакции.

Вторая крупнейшая буржуазная партия — «Партия кубинского народа» (ее членов называли «ортодоксами») — хотя формально и находилась в оппозиции, по существу проводила ту же линию, что и «аутентики». Ее критика в адрес правительства носила крайне непоследовательный, противоречивый характер: сказывалось, что эта партия объединяла самые разнородные в социальном отношении элементы — от либерально настроенных представителей средней буржуазии и интеллигенции до ремесленников и рабочих, от честолюбивых политиканов-демагогов до честных патриотов и демократов.

В июне 1952 года на Кубе должны были состояться очередные президентские выборы. Основными претендентами на пост президента выступали Карлос Эвиа (партия «аутентиков») и Роберто Аграмонте (партия «ортодоксов»). Третьего кандидата — генерала Фуль-хенсио Батисту — мало кто принимал всерьез. Однако выборы не состоялись. В условиях роста демократического и рабочего движения на Кубе, в условиях резкого обострения «холодной войны» после начала американской авантюры в Корее Вашингтон предпочел поставить у кормила власти в Гаване «сильного человека». 10 марта 1952 года генерал Батиста совершил государственный переворот и захватил власть. Как стало известно позднее, непосредственным вдохновителем переворота было Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов, действовавшее через своего резидента в Гаване, некоего Честера.

55

Военный переворот продемонстрировал полную неспособность буржуазных партий Кубы возглавить борьбу за сохранение конституционного строя. В первые часы после переворота большинство местных органов власти и командующих военными округами сохраняли верность конституционному правительству и даже предлагали выступить против узурпатора. Но президент Прио Сокаррас, трусливо бежавший из Президентского дворца, не воспользовался этим. Отсиживаясь в одном из иностранных посольств, он повел с Батистой переговоры о возвращении ему сейфа с деньгами и драгоценностями, в спешке оставленного во дворце; получив сейф, Прио Сокаррас тотчас покинул страну.

Не сумела организовать отпор будущему диктатору и партия «ортодоксов».

Захват власти реакционной военщиной вызвал разброд в лагере сторонников «представительной демократии». Повелись долгие споры о путях восстановления конституционного строя, возникло множество оппозиционных фракций и группировок. В конце концов в оппозиции наметилось три основных течения. К первому принадлежали Народно-социалистическая (коммунистическая) партия, а также революционно настроенные студенты, передовые представители интеллигенции, рабочие. Из этой среды и вышли участники штурма казарм «Монкада», в ней зародилось «Движение 26 июля», возглавленное Фиделем Кастро.

На противоположном полюсе оказалась группа политиканов, которые, хотя и выражали несогласие с режимом диктатуры, предпочитали держаться в рамках «лояльной оппозиции»; они выступали за разрешение «кризиса» путем проведения всеобщих выборов. Наиболее видными представителями этой группы были бывший президент Грау Сан Мартин и один из лидеров партии «ортодоксов» Карлос Маркес Стерлинг. Впоследствии сторонники «лояльной оппозиции» не раз участвовали в организовывавшихся Батистой избирательных фарсах.

Наконец, третье течение объединило представителей крупной и средней буржуазии — профессиональных политиков, которые в результате переворота оказались выброшенными за борт политической жизни

56

Кубы. Эта публика жаждала вернуться на «теплые местечки» в правительственном аппарате, но пуще всего боялась широкого участия народа в борьбе против диктатуры. Готовые пожертвовать тысячу-другую долларов «для борьбы», они предпочитали отсиживаться на майамских пляжах и изредка выступать с шумными разоблачениями зверств батистовского режима. Все надежды они возлагали на то, что Соединенные Штаты со временем переменят свое отношение к диктатуре, призовут их вернуться в Гавану и заняться старым ремеслом в условиях «отвоеванной» буржуазной конституционности.

Именно эти люди собрались вечером 15 октября 1957 года в доме Линкольна Ротонды, где и была образована «Хунта освобождения».

В хунту вошли Роберто Аграмонте, Антонио де Варона, Фелипе Пасос, представитель «профсоюзной оппозиции» Анхель Кофиньо и безвестный «представитель» Федерации университетских студентов Рамон Прендес; возглавил хунту Карлос Прио Сокаррас. Так же быстро они согласовали и подписали текст программной декларации.

«Хунта освобождения» провозглашала своей целью свержение диктатуры, создание временного правительства и проведение «в возможно короткий срок» всеобщих выборов. Правительству, которое должно было прийти к власти в результате этих выборов, предстояло «улучшить правительственные учреждения и институты, ставшие жертвами тирании», «обеспечить стабильность валюты», «привлечь в страну иностранный капитал», «издать законы о гражданской службе» и т. д. и т. п.

Составители декларации более всего остерегались создать впечатление, будто они собираются затронуть существовавшую на Кубе социально-экономическую структуру: они видели свою цель лишь в том, чтобы отстранить от власти Батисту, причем сделать это под руководством и с помощью Вашингтона. Не случайно главное место в декларации заняла обращенная к США просьба о признании хунты. «Кубинская элита», вынужденная по воле янки покинуть Гавану, теперь вымаливала у них разрешение снова вернуться на Кубу…

Одновременно участники встречи написали секрет-

57

ные приложения к декларации. Они-то и раскрывали истинные замыслы тех, кто стоял за «Хунтой освобождения». Приложения предусматривали, в частности, подчинение временного правительства «Хунте освобождения», сохранение регулярных батистовских вооруженных сил и растворение в них Повстанческой армии. План был прост: разоружить революцию, сковать ее по рукам и ногам путем ликвидации Повстанческой армии и создания временного правительства, в которое могли бы войти руководители повстанцев, но которое не имело бы никакой реальной власти.

«Коктейль» у Линкольна Ротонды затянулся далеко за полночь. Гости разъезжались уже под утро, возбужденные не столько количеством поглощенных напитков, сколько сознанием исполненного долга. «Хунта освобождения» создана, декларация подписана. Остается лишь свергнуть Батисту. Эту задачу участники встречи великодушно предоставили «бородачам»-повстанцам, сражавшимся против тирании на Кубе…

Однако фарс с созданием «Хунты освобождения» не мог ввести в заблуждение патриотические силы. В январе 1958 года, когда вести о создании хунты достигли штаба Повстанческой армии, Фидель Кастро направил в Соединенные Штаты гневное письмо, заявляя о решительном разрыве с «майорами майамского фронта». Он обвинил их в том, что они не только не ведут никакой борьбы против Батисты, но своими интригами помогают врагам революции.

«Самое важное для революции, — писал Фидель Кастро, — это не единство само по себе, а те идеи, которыми это единство вдохновляется… Строить единство на основах, которые мы даже не обсуждали, подписывать пакт с людьми, которых никто на это не уполномачивал    обнародовать его без всякого согласования,

58

действуя из удобного заграничного далека, и обманывать, таким образом, «Движение 26 июля» — это предательская акция, исходящая от тех, кто хотел бы ликвидировать подлинно революционную организацию, это не что иное, как обман страны, обман всего мира».

Так открыто проявились непримиримые противоречия в лагере антибатистовской оппозиции. Обусловленные неоднородным классовым составом сил, выступавших против тирании, эти противоречия впоследствии наложат отпечаток и на ход кубинской революции, и на политику Соединенных Штатов в отношении Кубы.

Как показывают факты, затея с «Хунтой освобождения» была не просто грязной интригой политиканов, рвавшихся к власти, — она представляла собой часть широкого плана подавления кубинской революции, разработанного американским империализмом, разведывательными и дипломатическими органами Соединенных Штатов.

«Нейлоновые освободители»

Тот, кто хоть раз видел, как на иссушенную зноем землю врываются живительные потоки воды, знает, сколько при этом всплывает мусора и грязи; проходит немало времени, прежде чем вода снова приобретет свойственную ей чистоту и прозрачность. Так случилось, когда бурный революционный поток ворвался на обескровленную иностранными монополиями и диктатурой кубинскую землю: под его животворным воздействием поднималось и распрямляло плечи все, что было честного, гордого и свободолюбивого на Кубе; но взбаламутил этот поток и неизбежные грязь и мусор…

Помимо соглашателей и оппортунистов всех мастей, которые во множестве плодятся на каждом крутом изломе истории, к народной революции старались примазаться честолюбцы и «обиженные» Батистой беспринципные политиканы, авантюристы и тщеславные демагоги. Словом, революционная волна подняла на поверхность и тот политический «мусор», который обычно щедро выплескивает буржуазная среда. Всю эту публику повстанцы презрительно называли «нейлоновыми освободителями».

59

В силу своего социального и имущественного положения «нейлоновые освободители», естественно, стояли гораздо ближе к Батисте и его американским хозяевам, нежели к революционерам. Большинство их видело свой идеал в «американском образе жизни», было духовно и материально связано тысячами нитей с империализмом США. Они не представляли себе будущего Кубы без политического и экономического «покровительства» Вашингтона.

Разумеется, «нейлоновые освободители» не могли выставлять напоказ свои контрреволюционные взгляды. Идеологию раболепия перед империализмом приходилось чем-то маскировать, и тут им на помощь приходил антикоммунизм. Его черным знаменем прикрывались явные и тайные враги народной революции, им они «оправдывали» свой отказ сотрудничать с прогрессивными силами Кубы, в первую очередь с Народно-социалистической партией. «Нейлоновые освободители» были, по существу, «пятой колонной» империализма в кубинском национально-освободительном движении.

Впоследствии, уже после победы народной революции, Центральное разведывательное управление именно в этой среде заквасит не один контрреволюционный заговор. Сейчас же, на начальной стадии вооруженной борьбы повстанцев против режима Батисты, интриги с использованием «нейлоновых освободителей» как бы дополняли военно-финансовую поддержку, оказывавшуюся Соединенными Штатами кубинскому диктатору. Опираясь на них, американские разведчики и дипломаты старались посеять раскол в лагере оппозиции и особенно среди повстанцев, помешать участию коммунистов и других левых сил в руководстве освободительным движением, разгоравшимся на Кубе. Террор в отношении всех прогрессивных кругов и интриги «нейлоновых освободителей» в лагере оппозиции — таковы «клещи», с помощью которых Вашингтон рассчитывал расколоть и ослабить кубинскую революцию, направить ее развитие в спокойное русло буржуазного парламентаризма. В случае краха тирании — а в Вашингтоне не исключали и такого исхода вооруженной борьбы на Кубе — «нейлоновым освободителям» предстояло стать основной опорой американского империализма в его

60

борьбе против кубинского народа. Это и были «запасные козыри» Вашингтона. Однако развитие событий спутало планы империалистов: «козыри» пришлось бросить на стол гораздо раньше.

Показательно, что та самая монополистическая пресса Соединенных Штатов, которая упорно воздвигала стену молчания вокруг повстанческого движения на Кубе, принялась усиленно рекламировать «майамскую декларацию» и деятельность «майоров майамского фронта». 18 декабря 1957 года корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» Дейл сообщал: создание хунты с удовлетворением встречено «предпринимательскими кругами» Соединенных Штатов, увидевшими в этом гарантию того, что Куба избежит «хаоса, возникающего обычно в латиноамериканских странах после изгнания военного диктатора».

Однако «предпринимательские круги» США возликовали преждевременно. Решительная позиция руководства «Движения 26 июля» сорвала эту интригу. После письма Фиделя Кастро «Хунта освобождения» развалилась. Те, кто принимал деятельное участие в ее создании, теперь стали наперегонки открещиваться и от нее и от «майамской декларации».

Неудача с «Хунтой освобождения» не обескуражила вашингтонских «стратегов». Напротив, чем ярче разгоралось пламя борьбы, зажженное в Сьерра-Маэстре, чем ненадежнее становилось положение Батисты и его камарильи, тем чаще Вашингтон обращал свои взоры к «запасным козырям». Инициатором этого «политического покера» стал американский посол в Гаване Эрл Смит, в июне 1957 года сменивший Артура Гарднера. Новый посол был тесно связан с орудовавшими на Кубе американскими горнодобывающими монополиями «Moa бей майнинг компани» и «Фрипорт сульфур». По-видимому, «предпринимательские крути» США, о которых позже писал Дейл, решили послать в Гавану «своего человека».

Подобно своему предшественнику, Смит видел основную задачу в спасении тирании Батисты от краха. Но если Гарднер действовал с прямолинейностью пентагоновского генерала, признающего только «средства подавления», то Смит применял более изощренные методы, способные ввести в заблуждение общественное

61

мнение. Новый посол, в частности, заигрывал с деятелями «лояльной оппозиции» — именно с их помощью он рассчитывал подпереть шатавшееся здание диктаторского режима.

Примечательно в этом отношении его появление на Кубе. Через несколько дней после приезда в Гавану Смит отправился в Сантьяго, второй по величине город страны. Там в то время происходили бурные народные манифестации протеста против жестоких полицейских репрессий, захлестнувших всю провинцию Орьенте. В день приезда Смита в Сантьяго у него на глазах произошла очередная кровавая расправа с демонстрантами. По настоянию женщин, подвергшихся нападению полицейских, послу США пришлось сделать заявление, в котором он в общих выражениях осудил действия полиции. После этого беспрецедентного в истории Кубы случая некоторое время казалось, что отношения между Батистой и американским послом ухудшились. Так полагала «лояльная оппозиция». Но очень скоро иллюзии развеялись: командующий батистовской авиацией полковник Табернилья, прославившийся карательными операциями против мирного населения, получил американский орден, а Батиста со своей стороны осыпал компании «Moa бей майнинг» и «Фрипорт сульфур» новыми льготами Американо-кубинские отношения вошли в «нормальную колею» и вплоть до конца 1958 года развивались, как говорится в дипломатических документах, «в атмосфере искренней дружбы и взаимопонимания».

Тем не менее инцидент в Сантьяго пропаганда США использовала для того, чтобы создать вокруг Эрла Смита ореол человека, пытающегося стать «над схваткой». Весной 1958 года его имя вновь замелькало на страницах газет в связи с попытками добиться «примирения» сторон, участвовавших в «кубинском конфликте». 23 апреля корреспондент «Чикаго дейли ньюс» сообщал из Гаваны, будто группа аккредитованных на Кубе

62

дипломатов во главе с послом США Смитом и папским нунцием Луисом Сантосом пытается положить конец «кровопролитию». Газета не скрывала, что подлинной причиной внезапно проснувшейся в американском после тяги к «миротворчеству» была неспособность кубинского диктатора подавить повстанческое движение. Батиста, писала газета, «не выиграл войны, и этим объясняются попытки добиться примирения».

Однако позже выяснились и некоторые другие детали маневра с «прекращением кровопролития». Как оказалось, начало этой интриге было положено еще в июне 1957 года, то есть как раз тогда, когда Эрл Смит появился в Гаване. Именно в те дни представители кубинской «лояльной оппозиции», приехавшие в Майами, подписали со своими единомышленниками —«майорами майамского фронта» — секретное соглашение об образовании единого фронта с целью «урегулировать кризис» путем проведения новых президентских выборов; соглашение предусматривало участие в выборах и деятелей батистовского режима. Под этим документом поставили свои подписи лидеры партии «аутентиков» Грау Сан Мартин и бывший председатель сената Антонио де Варона; от имени партии «ортодоксов» соглашение подписал велеречивый радио- и телекомментатор Хосе Пардо Льяда, представлявший одну из ее фракций. Таким образом, «нейлоновые освободители» одной рукой заключали пакт о создании «Хунты освобождения», провозглашавшей своей целью «свержение Батисты», а другой — подписывали соглашение чуть ли не о сотрудничестве с батистовцами в проведении «свободных выборов»…

В марте 1958 года Батиста специальным декретом объявил о своем намерении провести в ноябре того же года «свободные» президентские выборы. В действительности эта затея была призвана лишь замаскировать разработанный при участии американских военных советников план разгрома Повстанческой армии. Батиста и его вашингтонские покровители рассчитывали выиграть время на подготовку «решительного наступления» на повстанцев, намеченного на лето 1958 года. Вместе с тем и это наступление, и создание «Хунты освобождения», и маневрирование со «свободными выборами» — все это лишь составные части широкой, много

63

плановой операции по удушению освободительного, демократического движения на Кубе. Другим важным элементом этой операции стал срыв всеобщей забастовки 9 апреля 1958 года, на которую повстанцы возлагали большие надежды. Забастовка потерпела неудачу в силу ряда обстоятельств, тогда казавшихся странными и на первый взгляд необъяснимыми. Теперь, по прошествии некоторого времени, многое стало ясным.

Кто сорвал всеобщую забастовку 9 апреля?

Руководители Повстанческой армии и «Движения 26 июля» понимали, что падение диктатуры можно приблизить только в том случае, если вооруженная борьба в Сьерра-Маэстре будет дополнена массовыми выступлениями народа на остальной территории Кубы. В июне 1957 года патриоты предприняли попытку провести политическую стачку в Сантьяго. Однако это героическое выступление реакция потопила в крови. В результате полицейских расправ погибли многие революционеры, в том числе организатор забастовки отважный Франк Пайс. Неудача в Сантьяго показала: разрозненные выступления в отдельных городах, даже в самых крупных, не смогут принести успеха освободительной борьбе. Тогда и решили провести массовое политическое выступление по всей территории Кубы. В сочетании с ударами Повстанческой армии всеобщая политическая забастовка должна была привести, по расчетам патриотов, к падению тирании.

К началу 1958 года повстанцы серьезно укрепились в Сьерра-Маэстре. Одновременно, опираясь на широкие антибатистовские настроения масс, они создали разветвленную сеть подпольных организаций. Руководили деятельностью этих организаций специальные секции «Движения 26 июля», среди которых наиболее важными были «Действие и саботаж», «Рабочая секция» и «Гражданское сопротивление». Назначение первых двух ясно из их названий. Что касается третьей, то она объединяла представителей национальной буржуазии, адвокатов, врачей, служащих. Ее функции носили весьма специфический характер: собирать материаль-

64

ные средства для помощи повстанцам, вести пропаганду, а главное, содействовать росту оппозиционных настроений в государственном аппарате и в так называемых средних слоях населения. На эти три секции «Движения 26 июля» и легла задача подготовки всеобщей политической забастовки.

Требовалось не только мобилизовать сторонников «Движения 26 июля» по всей стране, но и координировать их действия с выступлениями других оппозиционных политических партий и группировок, прежде всего с находившейся в подполье Народно-социалистической партией и профсоюзами. Руководители Повстанческой армии ясно сознавали необходимость образования единого фронта борьбы против диктатуры. 26 марта 1958 года Фидель Кастро обратился ко всем оппозиционным силам с призывом объединиться для проведения всеобщей забастовки против режима Батисты. Первой откликнулась на этот призыв Народно-социалистическая партия. Она развернула активную подготовку к выступлению, в частности ее усилиями на различных предприятиях за короткий срок было создано около 500 забастовочных комитетов, объединивших представителей различных оппозиционных течений. На таких же основах организовывались и возникавшие повсеместно «патриотические хунты». Однако из-за противодействия правых раскольнических элементов единый координационный комитет для руководства готовящимся выступлением так и не был создан.

Десятки тысяч людей включились в подготовку этого массового политического выступления. Но не прошло и двух недель с момента обращения Фиделя Кастро, как руководители подпольных секций «Движения 26 июля» внезапно подали сигнал к выступлению. «День икс» был назначен на 9 апреля. Это оказалось полной неожиданностью не только для союзников «Движения 26 июля», но и для многих членов самого «Движения», знавших, что подготовка к выступлению далеко не завершена.

9 апреля группа революционеров-подпольщиков — членов «Движения 26 июля» захватила радиостанцию в Гаване и передала в эфир призыв немедленно начать всеобщую забастовку. В провинциях Лас-Вильяс, Кама-гуэй и Орьенте, где было достигнуто единство действий

б В. Листов, Вл. Жуков 65

трудящихся и более тщательно и организованно, чем в других районах, велась подготовительная работа, забастовка действительно стала всеобщей и продолжалась несколько дней. Особенно острого накала борьба достигла в провинции Орьенте: здесь не осталось почти ни одного населенного пункта, который не охватило бы пламя народного возмущения. Ожесточенные схватки происходили в провинциях Лас-Вильяс и Камагуэй. Поистине героическим, например, был подвиг трудящихся города Сагуа-ла-Гранде в провинции Лас-Вильяс: в день забастовки они полностью овладели городом, удерживали его в своих руках несколько дней и отступили только после того, как батистовские власти бросили против них танки и авиацию и подвергли город жестокой бомбардировке, в результате которой погибло более ста человек.

И все-таки силы были слишком неравными. А главное, в столице, где выступление трудящихся имело решающее значение, забастовали лишь рабочие некоторых промышленных предприятий и торговых заведений, остановились автобусы на некоторых маршрутах. С другой стороны, батистовцам удалось опередить забастовщиков: полицейские и солдаты заняли все важные промышленные объекты, они же вместе со штрейкбрехерами обеспечили и работу главной транспортной артерии города — автобусного транспорта. В результате после нескольких часов борьбы, носившей весьма пассивный характер, выступление в Гаване захлебнулось.

В целом, несмотря на упорное сопротивление трудящихся масс, тирании удалось сохранить контроль над положением в стране. Это была, пожалуй, самая крупная неудача революционеров на протяжении двух с лишним лет борьбы. Она дала Батисте и его клике возможность нанести серьезный удар по силам оппозиции и более тщательно подготовить летнее наступление против Повстанческой армии.

В чем же заключались причины провала всеобщей забастовки 9 апреля? Конечно, свою роковую роль сыграла плохая подготовка выступления. Верно и то, что некоторые руководители подпольных секций «Движения 26 июля», вопреки указаниям руководителей Повстанческой армии, не желали координировать свои

бб

действия с действиями Народно-социалистической партии: они явно переоценивали собственное влияние на рабочий класс. Однако, сопоставляя многие факты, вскрывшиеся позднее, трудно отделаться от впечатления, что провал забастовки в значительной мере обусловили маневры американской агентуры в рядах «Движения 26 июля», а также лиц, вольно или невольно ставших соучастниками этой агентуры.

Мы уже говорили, что посол США на Кубе Эрл Смит заигрывал с некоторыми оппозиционными кругами, в частности с представителями «лояльной оппозиции». Вскоре после его приезда в Гавану пристальное знимание американского посольства начали ощущать и подпольщики из «Движения 26 июля». Первыми неожиданно изменили линию поведения американские журналисты. Ранее совершенно безразличные к борьбе кубинского народа, они вдруг стали усиленно искать контактов с подпольным движением. Вскоре им удалось завязать знакомства с отдельными руководителями секции «Гражданского сопротивления». По проложенным журналистами тропам потянулись дипломаты США; дело дошло до того, что контакты с «Движением 26 июля» пытался установить даже консул Соединенных Штатов в Сантьяго-де-Куба.

…В Гаване на 13-й улице района Ведадо и по сей день стоит дом № 53. Сейчас в нем живут семьи кубинских тружеников — рабочих и служащих. Но во времена Батисты здесь жили высокопоставленные сановники и технические специалисты, не успевшие разбогатеть и обзавестись собственными особняками. Одним из обитателей этого дома был в 1958 году горный инженер по фамилии Арадо. Он служил в одной из американских компаний, преклонялся перед всем американским и не скрывал своих симпатий к «американскому образу жизни». Вместе с тем он всегда чурался политики, интересуясь исключительно способами «делания денег». Но внезапно в этом человеке пробудился яростный ненавистник Батисты: Арадо предложил своим знакомым, участвовавшим в «Гражданском сопротивлении», использовать его квартиру для нелегальных встреч. Подпольщики приняли предложение и часто устраивали здесь совещания, обсуждали различные вопросы подпольного движения, в том числе и

67

подготовку к забастовке 9 апреля. И только после провала забастовки подпольщикам удалось установить, что все это время «любезный» хозяин квартиры регулярно встречался в отеле «Насьональ» с сотрудниками посольства США. Эти подробности рассказал авторам книги Фаустино Перес, который в качестве главы секции «Действие и саботаж» руководил подготовкой выступления и сам не раз бывал в квартире инженера Арадо.

Наряду с попытками янки пробраться в революционное подполье происходил и встречный процесс: некоторые руководители подпольных секций «Движения 26 июля» начали стремиться к установлению связей с американцами. В первую очередь это относилось к «Гражданскому сопротивлению», а главным проповедником такой линии был инженер Мануэль Рай Риверо, один из лидеров католического молодежного движения, возглавлявший гаванскую секцию «Гражданского сопротивления» и посвященный во все подробности подготовки ко всеобщей забастовке. Свое тяготение к американцам Рай объяснял желанием… помочь революции. Он утверждал, будто контакты с ними дадут возможность повлиять на общественное мнение Соединенных Штатов и с его помощью побудить Вашингтон отказаться от поддержки Батисты.

Позицию Рая поддерживали и другие представители правого крыла «Движения 26 июля», прежде всего люди, тесно связанные с реакционным кубинским клиром, особенно с иезуитами.

В числе участников подпольной организации «Движения 26 июля», действовавшей в Гаванском университете, находился некий Мануэль Франсиско Артиме. Врач по профессии, он еще в студенческие времена был близок к иезуитам и не скрывал своих симпатий к ним. Но у честолюбивого врача, как выяснилось позже, имелось и «второе я»: уже в то время он установил тесные связи с сотрудниками посольства США в Гаване, в частности с неким «мистером Уильямсом». В этом через несколько лет Артиме сам признается Хейнсу Джонсону, автору вышедшей в Соединенных Штатах книги «Залив Свиней».

Поскольку руководители гаванского подполья не сумели вовремя ни дать должного отпора проамерикан-

68

ской демагогии Мануэля Рая Риверо и его сторонников, ни прервать их связи с американскими журналистами и дипломатами, опасные для революционного движения, в системе конспирации образовалась брешь. И враг, разумеется, не преминул ею воспользоваться.

Зловещую роль в срыве забастовки сыграл и антикоммунизм некоторых руководителей гаванского подполья. Первую скрипку среди них играл Давид Сальвадор Мансо — ренегат, исключенный в свое время из Народно-социалистической партии за участие в одном из батистовских избирательных фарсов, но сумевший пробраться к руководству «Рабочей секцией» «Движения 26 июля»; он был ответственным за координацию действий «Рабочей секции» с Народно-социалистической партией, и с оппозиционными группами внутри легальных профсоюзов. Но именно Давид Сальвадор и его единомышленники больше всех противились созданию единого фронта с коммунистами.

Показателен и такой факт. Буквально накануне всеобщей забастовки — 30 марта — в Сьерра-Маэстру из Коста-Рики на небольшом самолете прилетели богатый рисовод из Мансанильо Уберт Матос и летчик Диас Ланс. Они доставили партию оружия и патроны и потому были приняты повстанцами в свои ряды. В политическом плане Уберт Матос и Диас Ланс примкнули к правому крылу «Движения 26 июля».

Что привело этих «нейлоновых освободителей» в Повстанческую армию? Возможно, они полагали, что всеобщая забастовка действительно покончит с режимом Батисты (ведь покончила же всеобщая политическая стачка в 1934 году с диктатурой Мачадо!), и спешили к разделу «пирога». Но, возможно, их появление в Сьерра-Маэстре было связано также с усилением происков американской агентуры в рядах «Движения 26 июля», направленных на срыв всеобщей забастовки. Факт остается фактом: появление в среде повстанцев Уберта Матоса и Диаса Ланса усилило антикоммунистическую активность правого крыла «Движения 26 июля».

Проамериканизм одних и антикоммунизм других деятелей крайне правого крыла «Движения 26 июля» давал послу Смиту и американской разведке возможность косвенным образом воздействовать на ход со-

69

бытий. И они не преминули воспользоваться этой возможностью. Во всяком случае, поведение Мануэля Рая, Давида Сальвадора и им подобных дает все основания подозревать их в преднамеренном срыве всеобщей забастовки 9 апреля. Открытым остается пока еще только вопрос о том, находились ли они уже тогда на содержании Центрального разведывательного управления США или были слепыми орудиями исполнения его воли.

И наконец, американская разведка пустила в ход и свою платную агентуру в рядах оппозиции.

…Армандо Кубриас появился в рядах подпольщиков еще в 1956 году. Тотчас после высадки экспедиционеров со шхуны «Гранма» он включился в деятельность подпольной организации «Движения 26 июля» в Сантьяго-де-Куба. Однако очень скоро Франк Пайс с позором выгнал его из организации за продажу автомобиля, принадлежавшего «Движению». Через некоторое время Кубриас объявился в Гаване и снова проник в среду подпольщиков, став активным участником гаванской секции «Действие и саботаж». Как документально установлено позже, на этот раз он действовал по прямому заданию военной миссии США на Кубе. В ходе подготовки к всеобщей забастовке Армандо Кубриас рьяно выполнял поручение своих хозяев: он всячески мешал достижению единства действий с коммунистами и призывал начать забастовку как можно скорее. Провокатора разоблачили уже после 9 апреля: прибывшие из Орьенте подпольщики сразу узнали своего «старого знакомого»…

А в самый канун «Дня икс» ЦРУ ввело в бой свою «тяжелую артиллерию»: в конце марта в Гаване появился Жюль Дюбуа — видный американский специа-

70

лист по проблемам Латинской Америки, о котором вся латиноамериканская пресса пишет не иначе как о «полковнике Федерального бюро расследований». С удостоверением корреспондента газеты «Чикаго дейли ньюс» этот матерый разведчик развернул на Кубе бурную деятельность.

Чтобы поднять авторитет Жюля Дюбуа в глазах подпольщиков и помочь ему завоевать их доверие, американская печать даже припомнила эпизод, когда он публично посадил в калошу самого Батисту. Вот как это было.

На одной из своих пресс-конференций в начале 1957 года Батиста пытался дискредитировать движение повстанцев, обвинив Фиделя Кастро в «страшном преступлении» — убийстве шести священников (!) во время народного восстания в Боготе в 1948 году.

— Извините, сеньор президент, — неожиданно раздался голос из зала. — Я находился в Боготе в то время, но там не убили ни одного священника!

— Однако у нас есть доказательства…— пролепетал диктатор, явно не ожидавший подобного афронта.

— Возможно, вы располагаете такими сведениями, — продолжал невозмутимо голос из зала, — но могу вас заверить, что они не соответствуют действительности…

Человеком, решившимся на подобную дерзость и взявшим повстанцев под защиту, был Жюль Дюбуа. Уже тогда он сумел установить широкие связи с правым крылом гаванского подполья, в частности с Мануэлем Раем и другими руководителями секции «Гражданское сопротивление». Как рассказывал авторам книги упоминавшийся выше Фаустино Перес, накануне всеобщей забастовки американский журналист-шпион не только выпытывал у подпольщиков их планы, но и лицемерно позволял себе давать им «советы»…

Удивительно ли после всего этого, что, когда забастовавшие рабочие Гаваны попытались занять важнейшие предприятия и правительственные учреждения, там их уже ожидали отряды батистовской полиции и войсковые подразделения?! Рай, Сальвадор, Артиме и другие «запасные козыри» Вашингтона, руководимые профессиональными американскими разведчиками и дипломатами, сделали свое черное дело.

71

Фарс с переодеванием

В мае 1958 года началось «решительное» летнее наступление батистовской армии на позиции повстанцев (о некоторых эпизодах этого драматического периода в истории кубинской революции читатель уже знает из предыдущей главы). Однако, несмотря на то что против повстанцев были брошены крупные соединения регулярных вооруженных сил, несмотря на открытую поддержку Пентагоном режима Батисты, из этого «решительного» наступления не вышло ровным счетом ничего. После первых тактических успехов оно захлебнулось, натолкнувшись на мужество и стойкость бойцов Повстанческой армии. Мастерски применяя тактику партизанской войны, повстанцы сначала измотали батистовские части, а затем сами перешли в контрнаступление. К осени 1958 года они перенесли военные действия за пределы провинции Орьенте. «Колонны вторжения», которыми командовали «Че» Гевара (колонна № 8 имени Сиро Редондо) и Камило Сьенфуэгос (колонна № 2 имени Антонио Maceo), спустившись с гор Сьерра-Маэстры, двигались по равнинам Камагуэя в сторону Гаваны. Новый фронт вооруженной борьбы возник и в самой западной части страны — в провинции Пинар-дель-Рио.

На протяжении всего лета, пока батистовская армия вела наступление на позиции повстанцев в провинции Орьенте, Эрл Смит, а следовательно, и Батиста не вспоминали о «свободных выборах». Представители «лояльной оппозиции» изредка, и к тому же в высшей степени вежливо, намекали, что, дескать, дата выборов приближается, а в стране по-прежнему сохраняется чрезвычайное положение, исключающее «нормальную предвыборную кампанию». Но от них отмахивались, как от назойливых мух. Какие «свободные выборы», какая «предвыборная кампания», если за Батисту вовсю «агитируют» американские танки, пушки, самолеты, напалмовые бомбы?..

Однако в начале сентября 1958 года, то есть после провала провокации в Ятеритас, обычно занятый и недоступный посол Соединенных Штатов нашел время встретиться с лидерами «лояльной оппозиции» Грау Сан Мартином и Маркесом Стерлингом. Встреча про-

72

ходила в элегантном, из стекла и бетона, новеньком здании посольства США, — видимо, Смит хотел особо подчеркнуть желание Вашингтона прислушаться к мнению «ответственных кругов оппозиции». Американский журнал «Висьон», рассказавший в номере от 12 сентября 1958 года об этой встрече, отмечал, что на этот раз именно посол усиленно уговаривал своих собеседников принять участие в «свободных выборах».

Что крылось за такой «стратегией»? Ответ на этот вопрос следует искать в провале «решительного» летнего наступления батистовских «каскитос». Эрл Смит видел: спасать режим Батисты с помощью только военных средств становится с каждым днем все труднее. И он решил снова разыграть политический покер, бросить на стол «запасные козыри». Но в отличие от политических махинаций весны 1958 года, выполнявших роль «вспомогательных операций», нынешняя «игра» Смита стала главным методом тайной войны Соединенных Штатов против кубинской революции. «Свободные президентские выборы» должны были привести к достижению тех целей, которых не удалось достичь с помощью регулярных вооруженных сил диктатуры.

Сразу же после беседы с Грау Сан Мартином и Маркесом Стерлингом Смит сводит за одним столом представителей «лояльной оппозиции» и группу батистовских сановников. Во время этой встречи они согласовали последние детали замышлявшегося избирательного фарса. Вслед за этим на сцену выступил сам Батиста. Он произнес речь, рассчитанную на широкий политический резонанс. Волк заговорил языком агнца. Заявив, что его, дескать, «беспокоит» непрекращающаяся вооруженная борьба и призвав разрешить все разногласия путем «подлинно свободных выборов», он поклялся соблюдать конституцию; желая-де способствовать успеху выборов, добавил Батиста, он решил не выставлять свою кандидатуру на пост президента страны. Иначе говоря, диктатор пытался представить дело таким образом, что коль скоро он «добровольно» оставляет президентское кресло и страна возвращается на путь «конституционности», то и борьба повстанцев против его режима теряет всякий смысл.

Разумеется, это была чистейшей воды демагогия. Батиста вовсе не намеревался «самоустраняться» от

73

власти. Правительственным кандидатом на пост президента назначили премьер-министра Андреса Риверо Агуэро — креатуру Батисты, его бывшего личного секретаря, игравшего роль «сержанта при сержанте». Даже газета «Уолл-стрит джорнэл» — рупор американских монополий, горячо поддерживавшая режим Батисты, и та дала Риверо Агуэро такую уничтожающую характеристику: «Ничего не значащая марионетка Батисты». Что касается самого диктатора, то с поста президента он предполагал «самоустраниться» на пост… главнокомандующего вооруженными силами Кубы.

Однако фарс с переодеванием уже никого не мог обмануть. Как ни велик был соблазн остановить победную поступь Повстанческой армии с помощью закулисного маневрирования, на это теперь не могли пойти даже представители «нейлоновых освободителей» без риска окончательно разоблачить себя в глазах народа. Вот почему от участия в избирательной комедии отказались все оппозиционные круги, за исключением полностью дискредитировавших себя и потерявших всякое влияние группировок Грау Сан Мартина и Карлоса Маркеса Стерлинга.

Дореволюционная Куба видела много разных «выборов»: на одних голосовала американская морская пехота, на других избирательными бюллетенями служили ассигнации, на третьих основным средством массовой агитации являлась полицейская дубинка. Но то, что происходило в стране 3 ноября 1958 года, не поддавалось никаким сравнениям. Поскольку Батиста приказал любой ценой обеспечить успех выборов, во всех районах страны, находившихся под контролем правительственных войск, развернулась настоящая охота за избирателями. Уклонение от голосования объявлялось «государственным преступлением», но кубинцы не желали идти на избирательные участки, походившие больше на военные казармы, чем на места народного волеизъявления. Поэтому отряды полицейских рыскали по домам и насильно доставляли избирателей к урнам. Можно представить себе, насколько критическим было положение режима Батисты, если власти пошли на такие крайние меры, — ведь в их распоряжении находились все классические средства избирательного мо-

74

шенничества, вплоть до фальсификации результатов голосования!

Показательно, что в самый канун выборов Вашингтон вновь продемонстрировал свою политическую поддержку режиму Батисты. 23 октября государственный департамент выступил с заявлением, представлявшим собой фактический ультиматум Повстанческой армии.

Повстанцы имели веские основания подозревать батистовцев в подготовке крупной провокации в районе никелевых рудников в Никаро. Они опасались, что батистовцы, воспользовавшись происходившими в этих местах боями, инсценируют убийство повстанцами работавших там инженеров-американцев и взрыв принадлежавшего американской компании предприятия. Подобная провокация, по масштабам своим близкая к взрыву американского крейсера «Мэн» в Гаванской бухте в 1898 году (что дало Соединенным Штатам «повод» объявить Испании войну), создала бы предлог для открытой интервенции американской морской пехоты на Кубу.

Повстанцы решили упредить события и похитили инженеров прежде, чем был приведен в исполнение коварный замысел. Формально против похищения американских граждан и протестовал 23 октября государственный департамент, угрожая повстанцам «иными мерами», если они в 24 часа не освободят похищенных инженеров. В действительности ультиматум имел целью припугнуть кубинцев возможностью открытого вмешательства США во внутренние дела Кубы. Это была еще одна попытка подпереть разваливавшееся здание диктатуры. (Что касается «интернированных» инженеров, то они задолго до заявления государственного департамента уже находились на свободе!)

Но ни полицейские методы, ни очередной политический демарш Вашингтона не помогли режиму Батисты. «Победу» на «выборах», разумеется, одержал правительственный кандидат. Но итоги голосования знаменовали не победу, а совершенно очевидное поражение диктатуры: даже батистовский избирательный трибунал не смог назвать более высокую цифру участвовавших в голосовании избирателей чем 40 процентов. В действительности же в «выборах» приняло участие менее четверти всех избирателей.

75

Возникает закономерный вопрос: на что рассчитывали клика Батисты и ее хозяева, организуя фарс 3 ноября? Ведь его исход вряд ли у кого-либо вызывал сомнения, а о «демократическом» камуфляже режима Батисты никто никогда не заботился…

Ответ на этот вопрос дает анализ перегруппировки политических и классовых сил, происшедшей в стране и за ее пределами после весны 1958 года.

Неудача всеобщей забастовки 9 апреля была уроком как для лидеров «Движения 26 июля», так и для широких масс кубинских трудящихся; она еще раз показала: без единства и координации действий всех сил, борющихся против тирании, добиться успеха не удастся.

Анализируя уроки всеобщей забастовки, Национальный комитет защиты требований рабочих и борьбы за демократизацию Конфедерации трудящихся Кубы (деятельностью этого комитета руководила Народно-социалистическая партия) в своем меморандуме от 6 июля 1958 года указывал: «Несмотря на это временное поражение, рабочий класс и народ Кубы не падают духом и продолжают борьбу за свои насущные требования: прекращение террора и преступлений, освобождение всех политзаключенных и так далее. Сам факт провала забастовки поставил на повестку дня необходимость объединения. Открылись новые, более широкие возможности для единства… Трудящиеся и народ Кубы ведут великий бой за свержение угнетателей, за восстановление свободы и демократии, профсоюзных свобод и независимости рабочего движения от всякого правительственного контроля, за независимость и национальный суверенитет нашей родины».

В июне — июле 1958 года Национальный комитет защиты требований рабочих и руководство «Рабочей секции» «Движения 26 июля» возобновили переговоры о единстве действий. В октябре они достигли соглашения об образовании Национального объединенного рабочего фронта (ФОНУ), к которому несколько позже присоединились другие рабочие организации. Была разработана программа борьбы за профсоюзные и демократические права и поставлена главная цель — свержение тирании. По всему острову распространялись тысячи прокламаций с воззванием ФОНУ, разъясняв

76

шим его цели. На фабриках и сахарных заводах, в мастерских и на транспорте возникли сотни нелегальных низовых комитетов ФОНУ, деятельность которых имела важное значение для укрепления революционного единства левых сил.

Одновременно происходил процесс сближения различных организаций, выступавших против диктатуры Батисты. Характеризуя позднее этот процесс, Фидель Кастро говорил в своей лекции «Организации революции»: «Прежде всего о нашей позиции; она состояла в том, что мы были готовы сотрудничать с любым движением, которое было намерено бороться за свержение Батисты, и это было для нас решающим фактором… Не следует забывать, что на Кубе было достаточное число политических деятелей, которые имели влияние в народе и имели средства; другие не имели престижа, но зато имели деньги, третьи пользовались влиянием, но не имели средств. Мы прошли определенный этап, наблюдая за событиями, готовые к сотрудничеству с любым движением».

В середине июля 1958 года в венесуэльской столице Каракасе состоялось совещание находившихся в эмиграции представителей «Движения 26 июля», «Революционного директората», организации «аутентиков», партии «ортодоксов», Федерации университетских студентов и других. Участники совещания приняли решение создать «Гражданский революционный фронт» и призвали все оппозиционные силы объединиться вокруг Повстанческой армии. Как отмечала 22 июля нью-йоркская газета «Диарио-де-лас-Америкас», «Каракасский пакт» предусматривал, в частности, следующую программу: общая стратегия в партизанской войне, создание временного правительства до проведения выборов, наказание главных сообщников Батисты, сотрудничество с группами военных, выступающих против Батисты. Временным президентом Кубинской республики в эмиграции был провозглашен бывший член Верховного суда Кубы Мануэль Уррутиа Льео.

Хотя немало деятелей «Гражданского революционного фронта» продолжало оставаться на антикоммунистических позициях и противиться сотрудничеству с рабочим классом и его авангардом — Народно-социалистической партией, создание «Фронта» означало шаг

77

вперед в деле объединения оппозиционных сил. Руководители Повстанческой армии поддержали создание «Гражданского революционного фронта» потому, что достижение единства действий всех оппозиционных сил, несомненно, приближало осуществление главной задачи — свержение диктатуры Батисты.

В этой связи важно подчеркнуть следующее обстоятельство. Процесс консолидации левых сил, происходивший на протяжении всей второй половины 1958 года и завершившийся созданием ФОНУ, тревожил не только Батисту и его хозяев в Вашингтоне. В не меньшей степени он волновал и «нейлоновых освободителей». Они опасались, что в «политическом вакууме», который возникнет после неминуемого краха диктатуры, образуется народное, демократическое правительство, а это явилось бы сильнейшим ударом по «традиционному» политическому господству эксплуататорских классов. «Нейлоновые освободители» старались сплотить свои собственные ряды для того, чтобы после победы народной революции помешать революционной власти провести глубокие социально-экономические преобразования, способные подорвать самые устои системы эксплуатации человека человеком. Вынужденные считаться как с усилением массового движения на Кубе, так и с фактом существования и роста Повстанческой армии, укрепления ее позиций и ее связей с народом, лидеры «нейлоновой эмиграции» подписали «Каракасский пакт» в надежде захватить в свои руки руководство «Гражданским революционным фронтом». С его помощью они рассчитывали затормозить развитие революционного процесса на Кубе. В числе активных сторонников такого курса фигурировали Мануэль Уррутиа, Антонио де Варона, Хосе Миро Кардона и другие видные руководители буржуазной оппозиции.

Этот двоякий процесс — консолидация левых сил внутри страны и объединение оппозиционных партий и группировок, — происходивший на фоне провала батистовского «решительного наступления» и перехода Повстанческой армии в контрнаступление, и был, пожалуй, главной причиной, побудившей Вашингтон оказать давление на клику Батисты с целью провести «свободные президентские выборы». Судя по всему, империалисты США рассчитывали повторить опыт весны

78

1958 года. Тогда они не допустили единства оппозиционных сил и таким путем сорвали всеобщую забастовку 9 апреля; теперь с помощью «выборов» они явно рассчитывали расколоть фронт оппозиции, оторвать от него и использовать в своих целях буржуазные и помещичьи круги, недовольные режимом диктатуры, но уже напуганные размахом народного движения. Соединенные Штаты, видимо, полагали, что им удастся ослабить натиск Повстанческой армии и получить передышку, необходимую для укрепления «конституционного» режима «президента» Риверо Агуэро, то есть режима безраздельного господства американского империализма. Но этот маневр был сорван в результате бойкота «свободных выборов» кубинским народом.

После того как в конце ноября 1958 года крупные подразделения батистовских войск потерпели поражение в десятидневных боях в районе Гисы, стало ясно: конец режима Батисты близок.

Поняли это, в частности, американские журналисты, аккредитованные в кубинской столице. В начале декабря журнал «Ньюсуик» напечатал корреспонденцию из Гаваны, подчеркивавшую, что у армии Батисты нет никаких реальных шансов подавить народное восстание, что батистовские солдаты отказываются стрелять в своих соотечественников. «Сейчас все большее число кубинцев задает один и тот же вопрос, — отмечал журнал: — когда же падет режим Батисты?» В крахе этого режима у журнала не было никаких сомнений.

Поняли это и «нейлоновые освободители», отсиживавшиеся в эмиграции либо «сражавшиеся» против Батисты в гаванских салонах. Один за другим они стали стаскивать с себя нейлоновые сорочки и отправляться в Сьерра-Маэстру. В середине декабря в расположении ставки Повстанческой армии появился Хосе Пардо Льяда — его горячо приветствовали Сори Марин, Уберт Матос, Диас Ланс и другие деятели правого крыла «Движения 26 июля», находившиеся в рядах повстанцев. Вслед за ними в ставку Фиделя Кастро приехали временный президент Кубы Мануэль Уррутиа Льео и другие «майоры майамского фронта». За три дня до победы — 28 декабря — линию пикетов Повстанческой армии пересек Мануэль Артиме.

79

«Они не посмеют…»

В дни свержения диктатуры Батисты и позднее не раз задавался вопрос: почему США в последний момент не пустили в ход свою морскую пехоту? Конечно, здесь нельзя не принимать во внимание настроений общественности в США и за их пределами, которая наверняка решительно осудила бы подобный акт вопиющей империалистической агрессии. Но главное заключается в том, что американские империалисты, привыкшие беззастенчиво вмешиваться во внутренние дела стран Латинской Америки, имевшие многолетний опыт закулисных интриг и «дворцовых» переворотов, располагавшие миллиардами долларов и вышколенной местной агентурой в лице помещичьих олигархий и продажных политиканов, полагали: повстанцы не посмеют бросить им вызов.

Нью-йоркская газета «Уолл-стрит джорнэл», близкая к влиятельным финансовым кругам США, а потому позволяющая себе изъясняться с предельной откровенностью, так охарактеризовала настроения, царившие в конце 1958 года на вашингтонском Олимпе: «Американские дипломаты считают, что большинство кубинцев, как поддерживающих Батисту, так и выступающих против него, понимают, насколько тесно связан их остров с Соединенными Штатами… «Они знают, что не посмеют крутить нам хвост», — сказал один официальный представитель…»

Как видим, отношение американского империализма к кубинской революции не изменилось и тогда, когда

80

Штаб-квартира Центрального разведывательного управления в Лэнгли. Здесь сходились все нити тайной войны против революционной Кубы.

Атомная бомба» повстанцев: документ от 8 мая 1958 года о передаче Пентагоном батистовской армии 300 боеголовок для ракет.

Напалмовые бомбы, которые Пентагон поставлял Батисте для борьбы с Повстанческой армией.

волны освободительного движения начали захлестывать плотину тирании, грозя смыть ее с лица земли, а вместе с ней и всю систему угнетения кубинского народа, возведенную американским империализмом. Вашингтону революция на Кубе представлялась одним из тех «мятежей», с которыми он привык иметь дело в Латинской Америке. И правящие круги США относились к ней как к «мятежу» вплоть до самой последней минуты.

«Они не посмеют…» — думали в государственном департаменте. «Они не посмеют…» — думали в Пентагоне и в Центральном разведывательном управлении.

5 декабря 1958 года в Вашингтон для консультаций прилетел посол США в Гаване Эрл Смит. Официальный представитель госдепартамента поспешил объявить на пресс-конференции: приезд посла носит обычный характер. Однако людей, поверивших этим объяснениям, было, как говорится, раз-два — и обчелся. На следующий же день газета «Нью-Йорк таймс» заметила: «Осведомленные лица в Вашингтоне утверждают другое. Они открыто говорят: посол Смит прибыл для консультаций в связи с тем, что волнения на Кубе быстро нарастают и распространяются по всей стране, а положение Батисты становится критическим».

В государственном департаменте началась серия совещаний, в которых участвовали представители Пентагона и Центрального разведывательного управления. На повестке дня стоял один вопрос: как дальше быть с Кубой?

Представители военного ведомства предложили организовать одностороннюю интервенцию: морская пехота, дескать, быстро наведет на острове порядок и тем самым напомнит остальным латиноамериканским странам, что США не позволят «творить безобразия» ни в 90 милях от своих берегов, ни на более далеком расстоянии. Однако против предложения Пентагона возразил госдепартамент: в мире еще не осела пыль, поднятая сапогами американской морской пехоты шестью месяцами раньше в Ливане, и поэтому дипломаты считали необходимым в создавшихся условиях найти какое-нибудь «прикрытие»; чаще всего упоминалась Организация американских государств. «Соединенным Штатам, кажется, уже слишком поздно принимать

81

какие-либо меры, — писала 9 декабря 1958 года «Нью-Йорк таймс». — Теперь надежда — и то слабая — на Организацию Американских Государств».

К ней и обратили взоры империалисты США, пытавшиеся найти формулу для «прикрытия» своего вмешательства на Кубе или, как «элегантно» выражались американские газеты, для «прекращения кровопролития». При этом государственный департамент искал поддержки даже не у всей ОАГ, а лишь у некоторых стран, входящих в нее. Однако поиски «формулы» ни к чему не привели. Позднее, уже 31 декабря, «Нью-Йорк таймс» сокрушенно сетовала на то, что ОАГ, дескать, «проявила слабость» и не смогла действовать так, как этого требовал Вашингтон.

Но события на острове подстегивали участников заседаний в американской столице. В конце концов вашингтонские «стратеги» остановили свой выбор на испытанном варианте: в Гаване следует произвести «смену караула». Батиста должен освободить место для новых людей, которые постепенно утихомирят страсти и вернут политическую жизнь Кубы в старое привычное русло — в прошлом такая тактика не раз приносила успех.

…В сутолоке заседаний и встреч пять дней промелькнули для Эрла Смита как один день. Он смог «перевести дух» только после того, как самолет оторвался от бетонированной площадки международного аэропорта в Майами.

Под крыло убегали ряды аккуратных, утопавших в зелени одноэтажных домов. Возле них поблескивали автомобили. Потом золотистый пляж отсек темную зелень курорта от бирюзовых, причудливой формы пятен прибрежной отмели. Внизу засинела гладь моря, но и она вскоре исчезла. В иллюминаторе замелькали ватные клочья туч. Стало потряхивать. «Декабрь… Неспокойное время года», — устало подумал Смит, откидываясь в кресло и закрывая глаза. В памяти вновь возникли сцены вашингтонских совещаний.

«Конечно, задача не из легких, но отнюдь не неразрешимая, — думал он. — Главное — опереться на нужных людей. Избранные в ноябре президент Андрее Риверо Агуэро и вице-президент Гастон Годой уже не годятся: слишком тесно связаны с Батистой. Нужно об-

82

ставить дело таким образом, чтобы все это походило на настоящий государственный переворот. Новую власть обязательно должна возглавить армия. И конечно, гражданские лица, представляющие «широкую общественность». Дела не так уж плохи, как это кажется на первый взгляд… Мятежники, конечно, поднимут шум, но что они могут сделать? Они не посмеют крутить нам хвост…»

Встречавшие Смита в гаванском аэропорту сотрудники посольства почувствовали: шеф спокоен.

Однако информация, которую послу сообщили по дороге в посольство, основательно испортила ему настроение. Положение в стране оказалось гораздо более серьезным, чем это представлялось в Вашингтоне. Сообщения из Орьенте свидетельствовали о крупных военных успехах повстанцев. Сантьяго блокирован отрядами Повстанческой армии и отрезан от остальной части острова. Колонны во главе с Камило Сьенфуэгосом и Эрнесто «Че» Геварой фактически рассекли остров надвое. Батиста, по сути дела, утратил контроль над тремя из шести провинций острова — Орьенте, Кама-гуэй и Лас-Вильяс. В столице тоже создалась крайне напряженная обстановка. Есть данные о подготовке гаванским подпольем новой всеобщей забастовки. Но самое страшное заключалось даже не в поражениях. Начала разваливаться армия, ее дух сломлен, и уже не отдельные солдаты, а целые части отказываются воевать…

Смит понял: о том, чтобы осмотреться и детально подготовить «операцию», не может быть и речи. Теперь надо действовать немедленно. С чего начинать? На узком совещании ответственных работников посольства, созванном сразу же после возвращения Смита, было решено постараться прежде всего выиграть время. Требовалось хотя бы на несколько дней остановить наступление повстанцев. Начальнику Объединенного штаба кубинских вооруженных сил генералу Кантильо предложили установить контакт с Фиделем Кастро и начать переговоры.

— О чем? О чем угодно! — сказал ему в личной беседе Смит. — Ну хотя бы о прекращении боев, об условиях ареста Батисты, о сооружении приюта для сирот в Варадеро… Торгуйтесь, идите на уступки, выдвигайте

83

новые условия, затягивайте переговоры… Привыкайте к нелегкому бремени руководства государством. С мятежниками свяжетесь через падре Гусмана. На него можно положиться. Батисту возьму на себя. Разумеется, о его настоящем аресте не может быть и речи.

Батисту Смит действительно «взял на себя». История не донесла до нас детали беседы, в ходе которой диктатору предложили выехать из страны вместе с семьей и даже вывезти все награбленные им богатства. Но судя по всему, он не сопротивлялся. Батиста догадывался, что именно замышляют американцы. Он знал о встречах дипломатов США с Кантильо, с другими военными и политическими деятелями его режима. Все это бесило тирана, и он не раз испытывал искушение разделаться решительно со всеми, кто метил в его кресло. Однако против него выступали не «обычные заговорщики», а Соединенные Штаты. Диктатор понял: пора уходить «добровольно», пока хозяин гарантирует ему сохранение жизни и имущества…

Основная часть капиталов Батисты давно уже хранилась в надежных швейцарских банках. Теперь за границу были переведены и те оборотные средства, которыми он распоряжался на Кубе. В «Кампо Колумбиа» стоял четырехмоторный ДС-4, готовый в любую секунду перенести его в безопасное место. Сразу же после возвращения Смита из Вашингтона Батиста направил к доминиканскому диктатору Трухильо своего премьер-министра Геля и министра труда Риваса. Официальная цель их миссии заключалась в ведении переговоров о закупке оружия, неофициальная — в подготовке для Батисты убежища в Санто-Доминго. Затем под предлогом встречи Нового года в Нью-Йорк вывезли двух младших сыновей диктатора.

Как видим, Батиста спокойно принял из рук американцев шелковый шнурок. Его беспокоило только одно: вдруг в последний момент хозяева нарушат свое слово, вдруг Вашингтон решит полржить его жизнь на алтарь искупления собственных грехов? На протяжении многих дней эта мысль навязчиво преследовала Батисту. На всякий случай он решил перебраться на загородную виллу «Кукине», охраняемую отборными телохранителями; по его приказу ДС-4 перегнали

84

в ту часть аэродрома, до которой из «Кукине» было рукой подать. Свои последние дни на кубинской земле Батиста безвыездно провел на вилле, полностью отрешившись от государственных дел.

Между тем в Гаване происходили важные события. 28 декабря в «Кампо Колумбиа» собрались члены Объединенного штаба кубинской армии. Но обсуждали они отнюдь не военные, а политические вопросы. После совещания стало известно, что на действительную службу возвращается генерал Хосе Педраса. В 30-х годах Педраса был одним из ближайших сподвижников Батисты, затем они поссорились, и в 1940 году генерал даже организовал против Батисты заговор. Заговор раскрыли, и в течение 18 лет Педраса находился не у дел.

Теперь его снова «возвращали в строй».

Другой важный вопрос, обсуждавшийся на совещании армейской верхушки, — сообщение генерала Кантильо о встрече с главнокомандующим Повстанческой армии.

Как было условлено с послом США Смитом, через падре Гусмана и майора Повстанческой армии Уберта Матоса Кантильо связался с Фиделем Кастро. Однако повстанцы решительно пресекли попытки генерала начать переговоры путем обмена посланиями. Они заявили, что коль скоро командование батистовской армии желает вести переговоры, то наилучший для этого способ — личная встреча. Кантильо не оставалось ничего другого, как направиться в место, указанное повстанцами. Эрл Смит посоветовал ему подписать любое соглашение, которое хотя бы на несколько дней отсрочит развязку.

Встреча руководителя повстанцев с главнокомандующим батистовской армии произошла 28 декабря в нескольких километрах от Пальма-Сориано, возле сахарного завода «Орьенте», на старых, заброшенных плантациях. Результатом их двухчасовой беседы с глазу на глаз явилось соглашение о прекращении военных действий, а фактически о капитуляции батистовской армии. Генерал Кантильо согласился с тем, что Батиста должен быть свергнут и вместе со своими приспешниками предан суду народа. Генерал сам назначил дату свержения: 31 декабря, 3 часа утра. Но уже через день

65

после встречи, 30 декабря, он направил руководителям Повстанческой армии послание с предложением отложить «операцию» на сутки…

Дело в том, что накануне из Вашингтона в Гавану прибыл инкогнито некий высокопоставленный представитель государственного департамента. Это был Уильям Уиленд — директор управления по проблемам стран Карибского района и Мексики. Он лично проверял подготовку к предстоящей «операции». На все это требовалось время…

Посольство США в Гаване вело закулисную возню под аккомпанемент шумных требований американских конгрессменов организовать широкую вооруженную интервенцию на Кубу. По замыслам Вашингтона «война нервов» должна была запугать повстанцев, создать благоприятную атмосферу для успеха «переворота». Сенатор Джеймс Фултон, например, потребовал выбросить на Кубу десант американских парашютистов. 31 декабря в Вашингтоне собралась сенатская комиссия по иностранным делам, хотя сам сенат в этот момент был распущен на каникулы. Заседания комиссии, на которых выступил помощник государственного секретаря Рой Руботтом, проходили при закрытых дверях. Но двери умышленно закрыли не слишком плотно, и информация о заседаниях комиссии в изобилии публиковалась на страницах американской печати. Газетные отчеты составлялись двусмысленно: с одной стороны, не отвергалась возможность американской интервенции, с другой — давалось понять, что у Вашингтона есть и другие планы.

К вечеру 31 декабря, когда атмосфера напряженности, царившая в здании американского посольства в Гаване, достигла критической точки, посол Смит подал наконец сигнал к действию.

Вскоре после полуночи в его кабинете раздался телефонный звонок. В трубке послышался знакомый голос главы военной миссии США при кубинской армии. Он доложил, что Батиста распорядился вызвать на аэродром несколько десятков высокопоставленных офицеров.

Выслушав сообщение, Смит отправил срочную депешу в Вашингтон.

В три часа ночи в кабинете Смита снова зазвонил

86

телефон. На этот раз в трубке раздался голос генерала Кантильо. Главнокомандующий кубинской армией сообщил: события развиваются точно в соответствии с намеченным планом.

— Отлично, генерал, — ответил Смит. — Поздравляю вас с Новым годом и новыми высокими обязанностями…

Калиф на час

Над Гаваной все ярче разгорался рассвет, но генералу Кантильо, потерявшему в суматохе этих дней счет времени, даже некогда было выглянуть в окно. Переговорив со Смитом, он распорядился вызвать в «Кампо Колумбиа» членов хунты, которой предстояло править Кубой после бегства Батисты.

Генералы Хосе Педраса и Лойнас де Кастильо, бывший батистовский делегат в ООН Нуньес Портуондо, председатель Верховного суда Карлос Пьедра. Новый главнокомандующий кубинской армией обводит взглядом тех, кто собрался по его вызову. Люди надежные: за плечами каждого из них — годы служения Батисте.

Заседание открывает Кантильо. Он кратко информирует о последних указаниях бежавшего шефа, говорит, что лично поддерживает постоянный контакт с американским послом, и предлагает разрешить первоочередные практические вопросы.

Первым утверждается начальник полицейского управления — полковник Ледон, бывший глава транспортной полиции. Полковник отправляется «принимать меры» на случай возможного восстания. Только после этого хунта начинает обсуждать вопрос о временном президенте страны. Учитывая рекомендацию посла США (несколькими часами позднее Смит открыто подтвердит это в беседе с корреспондентом агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл), на сей высокий пост предлагается кандидатура Карлоса Пьедры. Пьедра благодарит за оказанное доверие, хотя и не в состоянии скрыть досаду: его, главу государства, утвердили после какого-то полицейского чиновника!..

Но хунте не до личных обид. Она продолжает «творить   историю».   Генерал   Кантильо зачитывает

87

текст обращения к «мятежникам» с предложением немедленно прекратить боевые действия и начать переговоры. О встрече с Фиделем Кастро, состоявшейся три дня назад, Кантильо не вспоминает, словно ее и не было… Затем обсуждается вопрос о составе нового правительства, а в 5 часов 20 минут утра объявляется короткий перерыв.

Новая кубинская власть завтракает. Члены хунты тянут соки и крепкий кофе. Через 10 минут они переходят в салон совещаний, расположенный здесь же, в здании Объединенного главного штаба кубинской армии. Мерно гудят установки для кондиционирования воздуха. Члены хунты обмениваются негромкими репликами.

Пока все идет как будто в соответствии со сценарием, созданным в посольстве США. Душеприказчики диктатора методично разбирают его политическое наследство.

А тем временем по пробудившейся от сна Гаване с быстротой молнии несется весть о бегстве Батисты. Жизнь властной рукой начинает стучать в двери «Кампо Колумбиа». Правда, вначале это осторожный, почти вежливый стук…

К 7 часам утра возле здания Объединенного главного штаба собираются кубинские и иностранные корреспонденты. События минувшей ночи им уже известны, но они требуют встречи с новыми правителями и подробной информации. В 7.20 генерал Кантильо распоряжается впустить журналистов в салон совещаний. Он представляет им членов хунты, Карлоса Пьедру — «временного президента» Кубы. Тот, слегка ошалев от сознания собственной значимости, произносит перед журналистами нечто вроде тронной речи, призывает их (!) проникнуться сознанием ответственности момента, запастись благоразумием и терпением, сохранять порядок. На лицах корреспондентов недоумение. Оживление в салоне возникает только один раз, когда кто-то из членов хунты громко чихает.

Чтобы как-то сгладить неловкое впечатление от речи Пьедры, Кантильо удаляется с представителями прессы из салона совещаний и устраивает еще одну пресс-конференцию. Здесь уже речь идет о серьезных вещах.

88

Вскоре «молнии» телеграфных агентств разносят по всему миру известие о бегстве Батисты и о захвате власти хунтой во главе с генералом Кантильо. Ровно в 8 часов прерывает свои передачи гаванская радиостанция «Прогресо». «Через несколько минут, — сообщает диктор, — будет передана полная информация о правительственном кризисе на Кубе. В эти минуты в «Кампо Колумбиа» проходит важное совещание».

Собственно говоря, на этом можно было бы и закончить рассказ об истории с военно-гражданской хунтой генерала Кантильо. Власть, которую делили избранники американского посла, не распространилась за пределы военного городка. Пока кубинцы не знали о разыгравшихся событиях, хунта генерала Кантильо еще могла изображать из себя правительство. Но только до того момента, как заработали телетайпы, а радиостанции прервали свои обычные передачи, чтобы сообщить о бегстве диктатора. Революция фактически правила Кубой все последние недели, а после бегства Батисты она овладела островом безраздельно.

Однако в течение еще нескольких часов хунта Кантильо продолжала самым серьезным образом изображать повелителей Кубы. Около 11 часов утра Карлос Пьедра в сопровождении генерала Кантильо появляется в Президентском дворце. Усевшись в кресло, временный президент подписывает декреты. Затем он и глава хунты знакомятся с первыми американскими откликами на события. Отклики носят благожелательный характер. Особое внимание привлекают телеграммы агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл.

«Американские должностные лица, — передает агентство из Вашингтона, — частным образом приветствовали предложение о мире, сделанное новой хунтой, и заявили, что, как они надеются, лидер мятежников Фидель Кастро найдет какой-то способ вести переговоры с военными руководителями, взявшими власть вместо Батисты».

В другой телеграмме излагается интервью с находившимся в Соединенных Штатах Антонио де Вароной. «Создание нынешней хунты, — заявил корреспонденту этот «нейлоновый освободитель», — наилучшее решение при сложившихся условиях. Хунта перекидывает мост в будущее». Варона категорически отверг

89

предположение, будто образование хунты — маневр Батисты.

«Нет, — воскликнул он, — все лидеры хунты — противники Батисты. Скорее речь идет о перевороте, совершенном хунтой…»

В 11.30 «Радио Ребельде» начинает передавать обращение Фиделя Кастро к кубинскому народу. Взволнованные слова этого обращения слышит вся Куба. Слышат его и члены хунты, и посол Смит.

«К народу Кубы! Ко всем трудящимся!

По сговору с тираном военная хунта захватила власть, чтобы обеспечить его бегство и бегство главных убийц, чтобы попытаться остановить революционный порыв и таким образом украсть у нас победу.

Повстанческая армия будет продолжать свои нарастающие, как лавина, военные действия, принимая только безоговорочную капитуляцию военных гарнизонов.

Народ Кубы и все трудящиеся должны тотчас начать подготовку к тому, чтобы 2 января объявить по всей стране всеобщую забастовку в поддержку Повстанческой армии и обеспечить таким образом полную победу революции…»

Это уже не робкий стук в дверь, а громовые раскаты! Вопреки расчетам Вашингтона повстанцы объявляют хунте генерала Кантильо такую же беспощадную войну, как и Батисте. В 12 часов дня вышедшие из подполья революционеры в Гаване заявляют, что в городе немедленно начинается всеобщая политическая стачка. Командиры осажденных гарнизонов Сантьяго и Санта-Клары доносят: Повстанческая армия начала решительный штурм.

Корабль заговорщиков трещит по всем швам. Генерал Педраса садится в первый попавшийся самолет и улетает с Кубы. Его примеру следуют Нуньес Портуондо и другие члены хунты. Но Пьедра и Кантильо все еще цепляются за власть. Пьедра даже вызывает в Президентский дворец членов Верховного суда, чтобы в их присутствии принести полагающуюся по конституции президентскую присягу. Но коллеги Пьедры вежливо, но твердо отказываются принять присягу у «временного президента».

В час дня в Президентском дворце появляется по-

90

сол Смит. Как от назойливой мухи, отмахивается он от «временного президента» и уединяется с генералом Кантильо.

С момента бегства Батисты прошло всего десять часов.

Самолет летит на Пинос

В тот же самый день, 1 января 1959 года, около 4 часов вечера, на лазурные воды Карибского моря легла тень двухмоторного самолета с опознавательными знаками кубинских военно-воздушных сил. Самолет держал курс на Пинос — остров, расположенный неподалеку от южного побережья Кубы.

Название острова мало что говорит читателю. Между тем трудно найти на земле человека, не побывавшего на этом клочке суши еще в детстве, вместе с героями одной из увлекательнейших приключенческих книг. Остров Пинос — легендарный Остров Сокровищ, воспетый Робертом Луисом Стивенсоном. Однако в дни батистовской тирании слава Пиноса носила совсем иной характер: остров являлся местом ссылки политических противников диктатора. Здесь в сырых казематах старинной крепости «Модело» содержались несколько сот узников, в большинстве своем — революционеры, с которыми батистовской охранке не удалось расправиться при «попытке к бегству».

Имелись среди узников и люди иного сорта. Один из них — бывший полковник кубинской армии Рамон Баркин — честолюбивый офицер, которому прочили блестящее будущее. 4 апреля 1956 года он вместе с группой других кубинских офицеров пытался поднять мятеж против Батисты.

Сложны причины, толкнувшие Баркина на путь военного путча. Не последнюю роль сыграли его честолюбивые замыслы — он сам хотел сесть в президентское кресло. Возможно, к его выступлению имели отношение и определенные американские круги, пытавшиеся еще в 1956 году осуществить в Гаване «смену караула». До 1956 года Баркин занимал посты кубинского военного атташе в Вашингтоне и представителя Кубы в так называемом Межамериканском совете обороны. Характер его деятельности в Вашингтоне позволяет

91

думать, что он являлся «своим человеком» в Пентагоне. Одно не подлежит сомнению: участники заговора были бесконечно далеки от кубинского народа и не ставили своей целью добиться каких-либо экономических, а тем более социальных преобразований.

Батисте удалось без особого труда справиться с заговорщиками, и вместо Президентского дворца Баркин оказался на острове Пинос. Военный суд приговорил его к сравнительно небольшому сроку заключения — шести годам тюрьмы. Уже сам по себе этот факт свидетельствует: у Баркина были влиятельные покровители.

В тюрьме Баркин не раз излагал свое политическое «кредо» кубинским революционерам. Как рассказывал нам Хесус Монтане, экспедиционер с «Гранмы», захваченный батистовцами в плен и заключенный в тюрьму острова Пинос, Баркин в этих беседах открыто выражал симпатии «американскому образу жизни» и убеждение в том, что на Кубе нельзя править без поддержки США. Не скрывал он и своих планов стать в конце концов во главе кубинской армии. Армия, говорил Баркин, должна играть «новую роль» в государстве. Ради достижения этой цели он был готов сотрудничать даже с повстанцами…

Но сотрудничать с повстанцами Баркину не пришлось. После конфиденциальной беседы с Эрлом Смитом в Президентском дворце генерал Кантильо возвратился в «Кампо Колумбиа», вызвал группу офицеров и дал им «особое задание»: освободить Рамона Баркина из заключения и немедленно доставить в Гавану.

Что же произошло? Почему вдруг кубинской военщине понадобился мятежный полковник?

Развал хунты генерала Кантильо поставил под угрозу не только интересы США на Кубе, но и дальнейшую карьеру самого Смита. Если повстанцы войдут в Гавану, его службу в государственном департаменте перечеркнет жирный крест — в этом американский посол не сомневался. Но он еще продолжал питать иллюзии относительно возможности «спасти положение». Эти иллюзии и привели посла в Президентский дворец около часа дня 1 января.

Трудно сказать, приехал ли Смит с готовым планом действий или интригу с полковником Баркиным

92

подсказал ему генерал Кантильо. Факт тот, что этот очередной кандидат в диктаторы обладал важными преимуществами перед Кантильо и другими кубинскими офицерами, служившими до последней минуты Батисте: как руководитель военного путча, направленного против диктатора, он выглядел своего рода носителем радикальных настроений, свойственных некоторым представителям армейской среды; вокруг его имени можно было даже попытаться создать ореол «мученика», пострадавшего за правое дело…

Специальный самолет забрал Баркина и группу его единомышленников в начале пятого, а уже в 5.20 вечера 1 января 1959 года гаванская радиостанция передала в эфир следующее сообщение:

«Доктору Фиделю Кастро от полковника Баркина. Я принял на себя командование армией в Гаване и хочу срочно связаться с вами, с тем чтобы вы приехали в Гавану вместе с доктором Уррутиа и сформировали новое правительство».

Так полковник Баркин оказался центральной фигурой в последней отчаянной попытке посла Смита не допустить перехода власти в стране к революционерам.

Операция с Баркиным делала честь расторопности посла США, но отнюдь не его политической прозорливости. Как и генерал Кантильо, полковник Баркин оказался калифом на час.

О политических амбициях очередного претендента на кресло диктатора хорошо знали руководители Повстанческой армии. Для революционеров, томившихся в тюрьме «Модело», беседы с Баркиным и другими, ему подобными, заключенными не были пустым времяпрепровождением. Они выясняли политические симпатии, связи, планы на будущее тех, кто в свое время участвовал в заговоре против Батисты. Полученная информация обобщалась, составлялись подробные биографии и характеристики интересовавших революционеров людей, а затем через связного, служившего в тюремной охране, эти материалы пересылались в штаб Повстанческой армии. Поэтому, когда полковник Баркин появился на гаванском горизонте, Фидель Кастро и его сподвижники знали о нем значительно больше, чем это могли предполагать Кантильо или Эрл Смит.

93

Связи Баркина с Вашингтоном представляли собой секрет полишинеля.

С другой стороны, сам Баркин в первую же минуту своего пребывания в Гаване допустил оплошность, которой не должен был допускать человек, претендующий на роль борца против тирании. На аэродроме Баркин обменялся крепким рукопожатием с встречавшим его генералом Кантильо. И надо же было так случиться, что в тот самый момент на аэродроме оказался репортер кубинского телевидения. Он заснял момент встречи Баркина на кинопленку, и вечером того же дня кубинцы собственными глазами увидели более чем символическую сцену братания «революционера» с батистовским главнокомандующим.

Мы подробно останавливаемся на этих деталях, поскольку в отношении полковника Баркина посольство США и американская пропаганда заняли иную позицию, нежели в отношении генерала Кантильо. Они не только не афишировали своих симпатий к Баркину, но, наоборот, старались создать впечатление, будто вообще не имеют к нему никакого отношения и что он действует по собственной инициативе.

Газета «Нью-Йорк таймс» писала на следующий день: новое кубинское правительство будет составлено из представителей «различных политических групп», боровшихся против режима Батисты, а также из «представителей армии». Она подчеркнула: «Кастро уже объявил о назначении полковника Рамона Баркина на пост начальника генерального штаба». В свою очередь корреспондент Ассошиэйтед Пресс Райан сообщил из Гаваны: «В настоящее время на Кубе нет никакого правительства, за исключением тех лиц, которых Фидель Кастро назначил на правительственные должности. Во главе армии им, в частности, поставлен только что освобожденный из тюрьмы полковник Баркин»… (Курсив наш. — Авт.)

Расчет Вашингтона, судя по всему, сводился к тому, чтобы, с одной стороны, навязать повстанцам полковника Баркина, а с другой — выставить его перед всем миром как человека, действующего по мандату революции. Разумеется, полковник Баркин не имел никакого мандата, кроме того, что вручил ему по поручению посла Смита генерал Кантильо. И Баркин не пре

94

минул сразу же воспользоваться этим «мандатом» для борьбы против революции. Первое же подписанное им решение утверждало полковника Ледона на посту начальника национальной полиции. Такова, видимо, логика всех заговорщиков — в первую очередь позаботиться о полиции.

Баркин предпринял ряд мер с целью поставить под свой контроль осажденные повстанцами гарнизоны батистовской армии. Он назначил прибывшего вместе с ним с острова Пинос майора Монтеро Дуке командиром полка, расквартированного в Ольгине (провинция Орьенте), майора Камино — командиром военного округа провинции Камагуэй. Аналогичные посты получили другие сторонники Баркина, в частности капитан Сан Роман, который позднее будет играть одну из первых скрипок в подготовке вторжения на Плайя-Хирон.

Но батистовской армии уже фактически не существовало: старшие офицеры разбежались, а там, где еще осталось хоть какое-то подобие военных формирований, солдатские массы и младшие офицеры отказывались выполнять чьи-либо приказы, за исключением приказов командования Повстанческой армии. К утру 2 января все назначенные Баркином офицеры возвратились в Гавану и информировали его о том, что им не удалось «приступить к исполнению обязанностей».

К этому времени и полковник Ледон доложил новому шефу: полиция не в состоянии контролировать положение в столице. Тысячи гаванцев в ответ на призыв руководства Повстанческой армии немедленно начать всеобщую политическую стачку заполнили улицы столицы. Действиями масс руководили вышедшие из подполья «Движение 26 июля», Народно-социалистическая партия и другие революционные организации.

Первые удары народного гнева обрушиваются на наиболее ненавистные оплоты батистовского режима — полицейские участки, редакции газет, а также игорные дома и притоны, приносившие диктатору немалые доходы. Штурмом взята гаванская тюрьма «Принсипе» и освобождены томившиеся в ней политические заключенные. Разветвленный репрессивный аппарат тирании не оказал никакого сопротивления. С бегством Батисты он фактически развалился. Шпики, каратели и тюремщики спасались кто как мог. Многих поймали

93

и заключили в тюрьму «Принсипе»— им предстояло ждать справедливого народного суда. Ожесточенный бой завязался только в районе Президентского дворца, на площади Центрального парка. Здесь в одном из зданий засели несколько сот телохранителей Батисты. Понимая, что им не от кого ждать пощады, преторианцы диктатора, совершавшие неслыханные преступления, дрались с отчаянием обреченных. Но схватка была недолгой: ни один из них не ушел живым.

Доклад полковника Ледона Баркину представлял собой, по существу, доклад полицмейстера, не имевшего полицейских, главнокомандующему, у которого не было армии. К утру 2 января полковник Баркин окончательно убедился: руководство Повстанческой армии не собирается отвечать на его призыв.

В 2 часа дня один из представителей «Движения 26 июля» уведомляет Баркина, что ему надлежит сдать городок приближающимся к Гаване частям Камило Сьенфуэгоса. Часом позже на территории «Кампо Колумбиа» появляются первые дозоры «барбудос», а еще через полчаса полковник Баркин сдал улыбающемуся Камило Сьенфуэгосу ключи от «Кампо Колумбиа».

Повстанческая армия входила в ликующую Гавану.

Гостеприимство с расчетом

На рассвете 1 января 1959 года на аэродроме американского города Джексонвилл в штате Флорида приземлился четырехмоторный самолет типа С-54 с опознавательными знаками кубинских военно-воздушных сил. Пропеллеры еще медленно вращались, когда дверца кабины распахнулась. По трапу на американскую землю спустились сын кубинского диктатора Рубен Батиста, начальник штаба вооруженных сил Кубы Франсиско Табернилья, шеф полиции Пилар Гарсиа и его сын Иринальдо Гарсиа, возглавлявший «Службу военной разведки» («СИМ»), начальник штаба сухопутных войск генерал Луис Робайна, командующий флотом вице-адмирал Родригес Кальдерон, начальник штаба военно-воздушных сил бригадный генерал Карлос Табернилья и другие — словом, верхушка батистовской армии, всего 53 человека. Не сговариваясь, как один, прибывшие взглянули на серое, еще подернутое предрассветной дымкой небо и с облегчением вздохнули…

Примерно в то же самое время другой четырехмоторный С-54 совершил посадку в Новом Орлеане. Он также доставил группу членов кабинета и высокопоставленных чиновников тирании Батисты. Вечером того же дня в Ки-Уэсте один за другим приземлились еще четыре кубинских самолета, а на военно-морской базе бросил якорь кубинский военный корабль. Спасаясь от справедливого возмездия, несколько сот видных деятелей батистовского режима спешили найти убежище

99

под крылышком своих хозяев (сам Батиста скрывался в те дни в Доминиканской Республике).

Иммиграционные власти Соединенных Штатов гостеприимно встретили батистовцев. Их отнюдь не смущало, что на американскую территорию ступили военные преступники, которые к тому же не имели въездных виз.

Бывшим властителям Кубы не пришлось скитаться по лагерям для иммигрантов и обивать пороги таможен: въезд в страну им разрешили без проволочек, под «честное слово». В небольшой анкетке, какую пассажиры международных авиалиний обычно заполняют перед прилетом в пункт назначения, каждый батистовец проставлял лишь имя и фамилию, дату и место рождения и предполагаемый адрес жительства в Соединенных Штатах. Остальные хлопоты брали на себя американские власти. Чиновники иммиграционной службы шлепали на анкетки штамп, начинавшийся обычным выражением: «Ваше пребывание не может быть разрешено сверх указанного срока. Вы допускаетесь…» А дальше шли совсем необычные слова: «…под честное слово на неопределенный срок». При этом иммиграционные власти, не моргнув глазом, поясняли, что убежище батистовцам предоставлялось, дескать, «по традиции», как и другим политическим беженцам из латиноамериканских стран.

Как показали последующие события, дело заключалось вовсе не в «традициях». Гостеприимство, с которым батистовских деятелей приняли в США, объяснялось далеко идущими расчетами американских правящих кругов использовать беглецов с Кубы для продолжения борьбы против Революционного правительства. Враги революции нужны были американскому империализму, с одной стороны, для маскировки его агрессивных замыслов в отношении острова Свободы, а с другой — чтобы служить орудием осуществления этих замыслов.

Если в политическом плане кубинская эмиграция была однородной — подавляющее большинство «беженцев» запятнало себя кровавыми преступлениями против кубинского народа, — то в имущественном положении они представляли собой отнюдь не равные величины. Наряду с министрами, видными сановниками и

100

генералами, которые за время правления Батисты успели нажить миллионы долларов, с Кубы бежала, спасаясь от справедливой народной кары, и более мелкая «сошка» — офицеры батистовской армии, каратели, полицейские шпики и провокаторы. В первые недели 1959 года все они были настолько деморализованы, что не могло идти речи о каком-либо объединении их в рамках одной или нескольких организаций. Пройдет около трех месяцев, прежде чем сбежавшие с Кубы батистовцы оправятся от шока, вызванного победой народной революции, и эмигранты превратятся в «материал», который можно будет использовать против кубинского народа.

Весной 1959 года в Нью-Йорке начала свою деятельность «Белая роза» — первая организация эмигрантов-батистовцев, провозгласившая целью вооруженную борьбу против Революционного правительства, которое к этому времени уже возглавил Фидель Кастро. Во главе «Белой розы» стояли такие одиозные фигуры свергнутого режима, как бывший представитель Кубы в ООН Нуньес Портуондо, генерал Хосе Педраса и сенатор Роландо Масферрер; номинальным руководителем организации считался Рафаэль Диас Баларт — сын одного из батистовских сенаторов. В действительности же подлинными создателями и «идейными» вдохновителями контрреволюционной «Белой розы» были американская разведка и представители крупного бизнеса Соединенных Штатов Америки.

13 ноября 1959 года кубинская газета «Эль Диарио насьональ» напечатала письмо, направленное летом политическим лидером «Белой розы» Нуньесом Портуондо бывшему батистовскому послу в Вашингтоне Николасу Арройя. В письме, датированном 8 июля и написанном на бумаге со штампом нью-йоркского отеля «Боз-Ар», Портуондо рассказывал о своей беседе с неким «мистером Греем», выступавшим от имени журнала «Лайф». «Я виделся с нашими друзьями из «Лайфа», — сообщал Портуондо, — и они согласны сотрудничать. Единственное препятствие — это расходы… Г-н Грей проявил большую понятливость, оказался чрезвычайно практическим и требовательным человеком…».

С первых дней своего существования «Белая роза» развернула деятельную подготовку к борьбе против

101

Революционного правительства. Штаб-квартира этой организации находилась в Нью-Йорке, но центр деятельности был в Майами (штат Флорида). Вопросами транспорта и переправки на Кубу вооруженных групп батистовцев ведал находившийся в Майами сенатор Масферрер. Генерал Педраса занимался сколачиванием и военной подготовкой «сил вторжения» на территории главным образом Доминиканской Республики и Гватемалы. Забегая несколько вперед, отметим: деятельность «Белой розы» зашла столь далеко, что на пресс-конференции, проведенной ее руководителями в Нью-Йорке 10 ноября 1959 года, американским журналистам был представлен «временный президент Кубы» — Доминго Гомес Гимеранес, специалист по… болезням сердца, преподававший в тот момент в Колумбийском университете США. Одновременно собравшихся познакомили и с «командующим вооруженными силами» «Белой розы» — неким Меробом Coca. Назвав это имя, устроители пресс-конференции, разумеется, умолчали, что Мероб Coca имел чин полковника батистовской армии.

«Белая роза» стала своеобразным стереотипом для других организаций, созданных в среде кубинской контрреволюционной эмиграции в Соединенных Штатах Америки.

К середине 1959 года число кубинцев-контрреволюционеров в США значительно увеличилось. Вслед за «столпами» батистовского режима и лицами, скрывавшимися от революционного правосудия, в Нью-Йорк и Майами потянулись латифундисты и скотоводы, крупные капиталисты и домовладельцы, а также коррумпированная верхушка интеллигенции и второразрядные политиканы, ренегаты, принимавшие участие в борьбе против Батисты, а затем переметнувшиеся в лагерь врагов революции, просто сбитые с толку американской пропагандой люди.

«Все знают, каким образом эти люди уезжали из страны. Все знают, что два самолета курсировали утром и вечером, увозя отсюда господ, которым были выданы визы на въезд в Соединенные Штаты…— говорил Фидель Кастро, выступая 29 сентября 1965 года на митинге, посвященном пятой годовщине создания комитетов защиты революции. — Страна сопротивлялась под лозунгом: «Тот, кто хочет уехать, пусть уезжает». Мы

102

никогда никому не мешали. В конечном счете наши враги, вместо того чтобы причинить вред нам, причиняли его себе. Дело в том, что они вывезли отсюда также множество люмпенов, неустойчивых элементов, типов, которые основали в Майами и Нью-Йорке игорные притоны, публичные дома, завели торговлю всяческими наркотиками. В конечном итоге они увезли отсюда «сливки» всего самого худшего, что было на Кубе. Когда же они спохватились, то оказалось, что они уже выдали разрешения на въезд в свою страну более чем 100 тысячам человек…»

Параллельно с численным ростом кубинской эмиграции в США в ее среде множились контрреволюционные организации. Вслед за «Белой розой» возникло более десятка различных групп и группировок. Каких «сообществ» тут только не было! И «Кубинская антикоммунистическая армия», и «Кубинское конституционное (?) действие», и «Война», и «Крест», и организации с непонятными, но таинственными названиями — «Фаяка» и «Одак», и группировки с такими пахучими вывесками, как «Движение 26 июля борьбы с коммунизмом» и «Антикоммунистический революционный крестовый поход»…

Ядро контрреволюционной эмиграции составляли 14 организаций. Корреспондент газеты «Нью-Йорк миррор» Джеймс Уинчестер привел в одном из своих сообщений любопытные детали их деятельности. Так, например, «Кубинскую антикоммунистическую армию» — ее штаб-квартира была в Доминиканской Республике — возглавлял уже знакомый нам генерал Хосе Педраса. Эта небольшая, но хорошо организованная группировка военизированного типа насчитывала в своих рядах немногим более сотни кубинцев и несколько сот наемников разных национальностей. «Кубинскую антикоммунистическую армию» активно поддерживали члены «иностранного легиона» доминиканского диктатора Трухильо; он же поставлял ей оружие и военное снаряжение.

В отличие от «Кубинской антикоммунистической армии», другие, более мелкие организации были и плохо вооружены и еще хуже организованы. Группа «Война», например, собиралась «воевать», имея в своем составе примерно два десятка почти безоружных вояк. «Силы

103

генерала Каликсто Гарсиа», которые, по утверждениям «лидеров», насчитывали якобы несколько сот «бойцов», на деле с грехом пополам наскребли бы дюжину престарелых демагогов. Недалеко от них ушли и прочие организации — молодежная «Ла Демахахуа», женская «Одак», террористическая «Лас Гуаланес» и другие.

Разнились между собой контрреволюционные организации и по методам, которые они рассчитывали положить в основу своей деятельности. Одни — к их числу относились «Кубинское конституционное действие» и «Аутентикос абсенсианистас» — считали, что бороться за восстановление на Кубе «конституционного строя» надо мирными средствами. Так, «Кубинское конституционное действие», состоявшее из бывших сенаторов и депутатов национального конгресса Кубы, заявило о своем намерении поддерживать кандидатуру бывшего представителя Батисты в ООН Нуньеса Портуондо на пост временного президента Кубы вплоть до проведения «свободных выборов». Другие организации открыто ставили во главу угла вооруженную борьбу и провозглашали своей целью свержение Революционного правительства Фиделя Кастро. Были и другие, менее заметные оттенки. Если «Фаяка» специализировалась на подготовке людей для будущих диверсий на острове, «Крест», хотя он и состоял в основном из «пожилых людей», которые, по их собственным словам, «выступали главным образом за идею», провозглашал своей целью насилие — «холодное, методичное, преступное насилие»; руководители «Креста» объявили, что они, дескать, приступают к подготовке покушений на политических лидеров революционной Кубы, а также на промышленников, коммерсантов и общественных деятелей, сотрудничающих с революционным режимом.

В действительности, повторяем, все эти организации были призраками. К тому времени дала о себе знать особенность, свойственная, пожалуй, любой контрреволюционной эмиграции, — идейный, а следовательно, и организационный разброд, соперничество, взаимные распри, социальное и имущественное расслоение. По-

104

этому-то, чем пышнее было название, тем незначительнее оказывалась сама группировка. Объединяли все эмигрантские организации разве что лютая ненависть к народной революции и стремление любой ценой добиться поддержки Соединенными Штатами борьбы против Революционного правительства Кубы. Ради этого они шли на все, не гнушались никакими средствами. Корреспондент «Ньюспейпер энтерпрайз ассошиэйшн» Уорд Кеннел в сообщении, переданном в ноябре 1959 года из Майами, отмечал: хотя «противники Кастро еще не договорились об общей программе действий», все они согласны с тем, что «следует всячески обыгрывать страхи и интересы американцев — то есть коммунизм, Россию, прибыли и т. д. — для того, чтобы движение, направленное против Кастро, получило поддержку». Контрреволюционные организации старались буквально перещеголять друг друга, стремясь завоевать благосклонность вашингтонских хозяев. Отсюда та острая вражда между ними, которую на протяжении всего 1959 года агентам Центрального разведывательного управления, ведавшим делами кубинской эмиграции, так и не удалось преодолеть.

Но ахиллесовой пятой всех эмигрантских организаций в тот период была даже не их малочисленность. «Самая серьезная слабость большинства этих организаций, — констатировал корреспондент «Нью-Йорк миррор» Джеймс Уинчестер, — заключается в том, что их лидеры и многие из их сторонников, как установлено, тесно связаны с Батистой и его правительством». А батистовцы — это начали постепенно понимать даже закоснелые в своем мышлении руководители американской разведки — были уже давно и окончательно скомпрометированы в глазах и кубинского народа и латиноамериканской общественности. Вот почему в конечном итоге ни «Белая роза», ни «Антикоммунистический революционный крестовый поход» не стали теми центрами, которым суждено было объединить вокруг себя кубинскую контрреволюционную эмиграцию. Для этой цели нужны были иные люди, не скомпрометировавшие себя до такой степени, как Масферрер, Портуондо или генерал Педраса. И такие люди найдутся. Но это произойдет уже на более позднем этапе тайной войны Вашингтона против революционной Кубы.

109

Операция «Кровавая баня»

Уже через десять дней после того, как Батиста и его клика бежали из Гаваны, Вашингтон развязал первую злобную кампанию против победившей кубинской революции. Поводом для нее правящие круги Соединенных Штатов избрали начавшиеся на Кубе судебные процессы над батистовскими палачами и военными преступниками.

Страшен и длинен список злодеяний кровавой тирании. Гаванский журнал «Боэмиа», посвятивший в январе 1959 года специальный номер этой мрачной странице кубинской истории, приводил такие данные: с момента прихода Батисты к власти в марте 1952 года и по 1 января 1959 года было убито более 20 тысяч кубинцев! Причем это были не бойцы Повстанческой армии, павшие в боях против вооруженных сил диктатуры. Огромное большинство жертв батистовского режима составляли женщины, старики, дети. Разъяренные военными неудачами, батистовцы вымещали злобу на беззащитном мирном населении. Карательные операции охватывали подчас обширные районы с десятками населенных пунктов; городок Сагуа-де-Танамо в провинции Орьенте батистовская авиация разгромила так, что кубинцы даже назвали его «кубинской Лидице».

Смерть в любой момент могла настигнуть каждого кубинца, независимо от его социального положения и возраста: достаточно было вызвать подозрение у полиции или обронить неосторожное слово. 13 марта 1957 года в парке загородного гаванского клуба охранкой был убит сенатор Пелайо Куэрво Наварро. Сенатор не имел отношения к повстанческому движению, вся его «вина» заключалась в том, что он находился в оппозиции к Батисте.

Можно себе представить, как батистовские каратели расправлялись с людьми, которых они подозревали в симпатиях к революционному движению, а тем более в связях с повстанцами.

Революционеров, попадавших в руки палачей, подвергали таким нечеловеческим пыткам и истязаниям в застенках «СИМ» и других репрессивных органов (палачи применяли при пытках даже аппараты для электросварки!), что остаться в живых можно было только чудом.

В одном из местечек провинции Орьенте агенты «Службы военной разведки» обезглавили двух пленных повстанцев, после чего их головы насадили на шесты и возили на «джипе» по местечку для «всеобщего устрашения». В Сантьяго-де-Куба полицейские изуверы в течение суток пытали 15-летнего подростка; он умер в страшных мучениях после того, как в лоб ему вбили два огромных гвоздя… Расправы носили массовый характер, поэтому при армейских постах в «беспокойных» районах власти создали специальные кладбища, где палачи зарывали трупы своих жертв. Уже после победы революции на одном из таких кладбищ, около города Мансанильо, в братской могиле было обнаружено 67 трупов. Заключение медицинской экспертизы гласило: все 67 человек умерли от того, что черепа их пробили железнодорожными костылями; в другой могиле на том же кладбище оказалось 25 трупов зверски замученных людей…

От «Службы военной разведки» не отставали части мобильной и тайной полиции, другие репрессивные органы. Но особенно дикими расправами прославились так называемые «тигры Масферрера» — частная армия убийц, находившаяся на содержании ближайшего приспешника Батисты сенатора Роландо Масферрера. Созданная специально для борьбы с революционным движением, армия «тигров» наводила ужас не только на Сантьяго, но и на всю страну, убивая без разбора стариков и детей, насилуя, грабя, уничтожая плантации сахарного тростника…

И вот теперь, после победы революции, настал час расплаты для палачей и насильников, не успевших удрать с Кубы.

Однако стоило революционным трибуналам вынести первые приговоры, как со страниц американской «большой прессы», с экранов телевизоров и даже с трибуны конгресса Соединенных Штатов хлынул мутный поток антикубинской клеветы. Американского обывателя начали ошарашивать сообщениями о «массовых расстрелах» на Кубе и душераздирающими описаниями «казней», составленными «по рассказам очевидцев». С утра и до поздней ночи по телевидению показывались тенденциозно подобранные фотоснимки. Раздувая до немыслимых   масштабов антикубинскую истерию, Ва-

107

шингтон с помощью своей пропагандистской машины явно стремился создать как в самих Соединенных Штатах, так и за их пределами впечатление, будто на Кубе проводятся «массовые расстрелы» без суда и следствия и будто жертвами «террора» становятся не только военные преступники-батистовцы, но чуть ли не все население.

Особенного размаха эта клеветническая кампания достигла в стенах конгресса США. 12 января 1959 года председатель сенатской подкомиссии по делам Латинской Америки Уэйн Морзе в истеричных выражениях «осудил» «кровавую баню» на Кубе. Он заявил, что его комиссия немедленно «займется этим вопросом», и угрожал «поставить на колени» Фиделя Кастро и «его соучастников».

Морзе поддержали другие сенаторы. Вслед за ними в дело вступила палата представителей. Член комиссии по иностранным делам палаты Уэйн Хейс в еще более оскорбительных выражениях, чем Морзе, потребовал «прекращения кровопролития» на Кубе. Хейс объявил, что на предстоящее заседание комиссии будет приглашен помощник государственного секретаря Рой Руботтом и он, Хейс, предложит Руботтому ответить на такой вопрос: «Что намерен предпринять государственный департамент для того, чтобы угомонить Кастро прежде, чем он истребит все население Кубы?»

15 января при большом стечении публики и представителей печати, радио и телевидения в конгрессе Соединенных Штатов разыгрался второй акт антикубинского фарса. Участники совместного заседания, забыв, очевидно, что Кубинская республика не колония и не подопечная территория Соединенных Штатов, громогласно требовали от государственного департамента «навести на Кубе порядок», применить к ней «суровые санкции» и даже поставить в ООН вопрос о «привлечении кубинского правительства к ответственности»…

Чем же была вызвана шумиха, поднятая пропагандистской службой Соединенных Штатов вокруг деятельности революционных трибуналов на Кубе?

Даже если судить по сообщениям только американских газет и информационных агентств, то и в этом случае вырисовывается следующая картина.

К середине января, когда антикубинская истерия в

108

Соединенных Штатах достигла предельного накала, революционные трибуналы на Кубе вынесли около двухсот смертных приговоров: как удалось установить в ходе судебного разбирательства, на совести каждого из осужденных батистовцев было 30-40 убитых и замученных.

Суды над преступниками проходили с соблюдением всех процессуальных норм; подсудимым даже предоставили право подачи апелляций.

Вот, например, что показал процесс по делу бывших офицеров батистовской охранки подполковника Рикардо Грау, майора Хесуса Coca Бланко и капитана Педро Морехона Вальдеса. Их дела слушались на открытых судебных заседаниях в присутствии 30 тысяч кубинцев и 350 журналистов из Соединенных Штатов и латиноамериканских стран. В числе наблюдателей были даже два члена палаты представителей США — демократ от штата Нью-Йорк Адам Клейтон Поуэлл и демократ от штата Орегон Чарльз Портер. Кстати сказать, государственный департамент настоятельно рекомендовал конгрессменам воздержаться от поездок на Кубу, поскольку это якобы может быть расценено как одобрение «казней». Однако Поуэлл и Портер пренебрегли этими рекомендациями, решив собственными глазами увидеть, что же в действительности происходит на Кубе.

На процессе с помощью многочисленных свидетелей было установлено: подсудимый майор Coca Бланко участвовал в убийстве 108 человек. Да и сам подсудимый этого не отрицал. С наглым видом он заявил судьям:

— Я вновь поступил бы так же при подобных обстоятельствах…

Картина не менее чудовищных преступлений раскрылась во время суда над Морехоном. «Самым жестоким убийцей в мире» назвал его Камило Сьенфуэгос, национальный герой Кубы, вызванный в суд в качестве свидетеля. Он рассказал о варварских пытках, которым Морехон подверг захваченного в плен капитана Повстанческой армии Освальдо Эррера; не выдержав мучений, Эррера покончил жизнь самоубийством.

Свидетельница Кармен Васкес поведала, как 24 апреля 1958 года Морехон и группа батистовских солдат в течение буквально одной минуты убили у нее на глазах ее мужа, его братьев и двоюродного брата Кармен. Ни

109

один из убитых не участвовал в повстанческом движении. Но для палачей это не имело никакого значения; достаточно было того, что их подозревали в симпатиях к повстанцам.

Другая свидетельница — Идальгия Рабаса из провинции Орьенте — рассказала суду жуткую историю. Ее муж был связным у повстанцев. Однажды у их дома появился армейский патруль. Батистовцы выволокли мужа Идальгии из дома, отрубили ему руки и ноги, облили бензином и сожгли, еще живого, у нее на глазах…

Как установил суд, только три батистовских сатрапа — Грау, Coca Бланко и Морехон — несли ответственность за убийство более двухсот ни в чем не повинных людей. Под стать им были и остальные обвиняемые — сотрудники охранки, «ликвидировавшие» сенатора Куэрво Наварро, батистовские летчики, бомбившие городок Сагуа-де-Танамо, и другие.

30 тысяч кубинцев, собравшиеся в гигантской чаше гаванского Дворца спорта, встретили смертный приговор палачам бурной, долго не смолкавшей овацией.

Таковы те батистовские выродки, вокруг суда над которыми официальный Вашингтон развернул пропагандистскую свистопляску. «Деловые люди», конгрессмены, магнаты прессы, многие годы помогавшие Батисте деньгами, оружием, печатным словом и хранившие молчание по поводу кровавых злодеяний его диктатуры, неожиданно оказались в числе апостолов гуманности и человеколюбия. В действительности речь шла о намеренном пропагандистском нажиме правящих кругов Соединенных Штатов на Революционное правительство Кубы.

Причины этого нажима следует искать в различных областях — в экономической, политической, идеологической и т. д.

Монополисты США не могли игнорировать тот факт, что Фидель Кастро и другие руководители повстанческого движения публично подтверждали свою решимость аннулировать обременительные концессии, предоставленные в свое время иностранному капиталу коррумпированным режимом Батисты, добиться полного, в том числе и экономического, раскрепощения своей родины. В этой связи можно с полным основанием   предполагать:   пропагандистское   наступление,

110

предпринятое Вашингтоном в форме операции «Кровавая баня», мыслилось как первое предупреждение кубинскому правительству: не посягайте на священную собственность американских монополий.

Однако особую тревогу империализма США вызывало политическое положение на Кубе.

Первые недели существования нового режима продемонстрировали тщетность надежд на «самороспуск» Повстанческой армии. Это значило, что вслед за крахом политической структуры, которую олицетворяли собой Батиста и его клика, неминуемо должна была окончательно рухнуть и основная опора этой структуры — старая армия. В этом свете осуждение революционными трибуналами военных преступников явилось не просто справедливым наказанием палачей и карателей. Ликвидация самого отвратительного, гангстерского, что было в батистовской армии, знаменовала собой, по существу, начало процесса, куда более опасного для империализма США: рушился весь сложный механизм — армия, государственный аппарат, юстиция — словом все то, что обеспечивало политическое господство Вашингтона на Кубе.

И наконец, Вашингтон был серьезно обеспокоен тем обстоятельством, что в ходе открытых судебных процессов над батистовскими военными преступниками вскрывалась истинная роль Соединенных Штатов в трагедии кубинского народа. Ведь это они посадили Батисту на «трон», поддерживали его, а после падения диктатуры пригрели у себя верхушку армии и государственного аппарата тирании. Истеричными выкриками о «кровавой бане» на Кубе правящие круги США явно рассчитывали отвлечь внимание латиноамериканской и мировой общественности от подлинных виновников той действительно «кровавой бани», в которой погибли тысячи и тысячи кубинцев.

Но недаром на Кубе говорят: тому, кто живет под стеклянной крышей, не следует швыряться камнями в соседа. Операция «Кровавая баня» быстро обернулась против ее организаторов. Не помогли Вашингтону ни реки типографской краски, ни натренированные голосовые связки сенаторов. Бесплодными оказались и усилия дипломатии США втянуть в авантюру латиноамериканские страны и тем самым придать одно

111

стороннему вмешательству Соединенных Штатов в дела Кубы «коллективный» характер. А такие попытки предпринимались. В частности, делегаты Соединенных Штатов в ООН пытались организовать совещание с представителями латиноамериканских стран для обсуждения на нем вопроса о «совместном подходе» к событиям на Кубе. На зов Вашингтона откликнулся только доминиканский тиран Трухильо. Но его поддержка носила весьма сомнительный характер: зловещая репутация палача Трухильо ни в чем не уступала репутации палача Батисты.

Так провалились попытки американского империализма раздуть провокационную шумиху вокруг деятельности революционных трибуналов на Кубе, судивших батистовских военных преступников. Империалистам не удалось ни оклеветать кубинский народ и его революцию, ни дискредитировать новое правительство, ни тем более запугать участников революции. Единственным ощутимым результатом операции «Кровавая баня» было еще большее падение внешнеполитического престижа Соединенных Штатов.

45 дней Миро Кардоны

Политика «открытых дверей» в отношении батистовцев и операция «Кровавая баня» свидетельствовали о том, что Вашингтон решил начать новый тур борьбы против народной революции на Кубе. Провалившись в попытках уничтожить физически руководителей Повстанческой армии в Сьерра-Маэстре, не сумев подавить освободительное движение вооруженным путем и помешать победе революционных сил, империализм США вынужден был перейти к новой тактике — постараться затормозить развитие революционного процесса на Кубе, помешать принятию прогрессивных законов, сорвать осуществление глубоких социальных и экономических преобразований. Враги революции рассчитывали опереться как на традиционные эксплуататорские классы — латифундистов и крупную буржуазию, так и на «нейлоновых революционеров», сумевших пробраться в правительство, образованное в первые дни

112

Кубинский народ начеку. Патруль народной милиции на плантации сахарного тростника летом 1960 года.

января 1959 года в соответствии с уже упоминавшейся «Каракасской декларацией».

После победы революции в общественных учреждениях Гаваны можно было увидеть такой плакат: «Будь краток: мы отстали на 58 лет!» Некоторые даже утверждали, что Куба отстала на несколько веков. Но все истинные патриоты сходились на одном: надо все начинать сначала и притом все делать сразу — защищать революцию и углублять ее, вылавливать батистовцев и заговорщиков и противостоять экономической агрессии, раздавать землю крестьянам и отвечать на наскоки клеветников, обезвреживать происки монополий и вооружать народ.

В первое время враги кубинской революции маскировали свои истинные намерения призывами к «осторожности». По их словам, следовало «осторожно» налаживать осложнившиеся отношения с могущественным «северным соседом», «не спешить» с аграрной реформой, «хорошенько подумать», прежде чем ограничивать хозяйничанье американских монополий, хотя все понимали, что в той обстановке «осторожно» и «постепенно» были синонимами слова «никогда».

Но реакция не просто намекала на необходимость отложить революционные преобразования до тех пор, пока не настанет «удобный момент», пока не появятся «необходимые средства», пока никто не станет возражать, пока… Нет, реакция всячески саботировала осуществление программы, провозглашенной повстанцами, и на каждом шагу вставляла палки в колеса революции. Активные проводники такой политики находились в самом правительстве: Роберто Аграмонте, видный деятель партии «ортодоксов», занимавший пост министра иностранных дел, Мануэль Рай Риверо, министр общественных работ, и другие. Возглавлял саботажников революционных преобразований уже знакомый нам Хосе Миро Кардона, занимавший в правительстве пост премьер-министра. Деятельность этой группы убедительно характеризует такой факт: за шесть недель, прошедшие со дня бегства Батисты, Миро Кардона не одобрил ни один из законов, подготовленных революционерами.

«Контрреволюция действует сейчас в тени, — писала в середине февраля газета «Нотисиас де Ой», орган

113

кубинских коммунистов. — Она предпринимает попытки создать препятствия правительству, подорвать его экономически и тем самым задушить революцию». Газета указывала на такие, в частности, средства давления контрреволюционных сил на правительство, как отказ крупных капиталистов платить причитающиеся с них налоги, активное и пассивное сопротивление латифундистов и американских монополий принятию закона об аграрной реформе и т. п.

Но революция не могла ждать. Подобно тому как космические ракеты должны развивать скорость в 11,2 километра в секунду, чтобы преодолеть силу земного притяжения, кубинская революция должна была идти вперед полным ходом, не останавливаясь ни на один день и ломая сопротивление империалистов и местной реакции. Только так страна могла вырваться из тисков вековой отсталости и осуществить программу, основные положения которой патриоты наметили еще в Сьерра-Маэстре.

Революция не могла ждать. 2 февраля 1959 года Фидель Кастро, занимавший в то время пост военного министра и главнокомандующего Повстанческой армией, направляется в Сьерра-Маэстру и, не дожидаясь, когда Кардона соблаговолит одобрить аграрную реформу, сам начинает распределять землю между крестьянами. Выступая в провинции Орьенте на митингах и собраниях трудящихся, он подчеркивает: аграрная реформа должна сопровождаться и другими мероприятиями, направленными на экономическое раскрепощение страны, — созданием национального торгового флота, полным пересмотром тарифной системы, ущемлявшей интересы Кубы в угоду иностранным монополиям, и т. д.

Революция не могла ждать. С первых же дней победы трудилось не покладая рук министерство по конфискации имущества батистовцев. Оно претворяло в жизнь один из главных пунктов программы повстанцев: возвратить народу отнятые у него ценности и имущество, незаконно приобретенное батистовцами за счет общественной казны и в результате мошеннических комбинаций. Сюда входили наличные деньги, земля, сахарные заводы, скот, акции предприятий, жилые дома, гостиницы, драгоценности — все, вплоть до ночного горшка из серебра, принадлежавшего самому тирану…

114

Только у бежавшего Батисты было конфисковано имущества на 30 миллионов долларов. Имущество диктатора, записанное на подставных лиц, тоже конфисковывали. Так произошло, например, с тремя сахарными заводами и железной дорогой американской компании «Гуантанамо шугар компани», когда было доказано участие в этой компании капиталов Батисты. Революционеры конфисковали также предприятия «империи» братьев Хиджисов — американских граждан, магнатов кубинской текстильной промышленности, действовавших в тесном контакте со свергнутым тираном. Аналогичная судьба постигла и собственность миллионера Барлетты, включая принадлежавшую ему газету «Эль Мундо». (Примечательно, что «большая пресса» США тотчас выступила против «атаки на свободу печати», но ни словом не обмолвилась о жульничествах миллионера, послуживших причиной конфискации его имущества!)

Тем не менее в роскошных особняках на Кинта Аве-нида — этой гаванской разновидности нью-йоркской Пятой авеню, да и на самой Пятой авеню происходящие события не вызывали особого беспокойства. Как известно, некоторые представители кубинской олигархии во время борьбы повстанцев в Сьерра-Маэстре вели двойную игру: не порывая с Батистой, они тайком помогали повстанцам. Эти прожженные политиканы и дельцы не сомневались, что в свое время получат немалые проценты на вложенный капитал и будут по заслугам вознаграждены за свой «патриотизм» и проницательность.

Кубинская олигархия и ее хозяева в Вашингтоне рассуждали приблизительно следующим образом. Верно, что фактическая власть находится в руках Повстанческой армии, которую поддерживают народные массы. Но с другой стороны, существует правительство, в нем заседают политики, правые по своим взглядам, воспитанные в духе коллаборационизма и неверия в возможность освободиться от империалистического ярма. В профсоюзах еще сидят «люди Мухаля» — приспешники этого архиреакционного прислужника Батисты и монополий. Да и в самой Повстанческой армии имеются группы таких «революционеров», которые лишь прикрываются этим словом, а на деле представляют собой потенциальный резерв реакции и империализма. Так

115

что торопиться некуда. Правительство Миро Кардоны не проявляет особого рвения в осуществлении реформ, а крупные предприниматели уже начали исподволь проводить саботаж с целью оказать давление на правительство и вызвать недовольство в народе…

Но, как показали последующие события, враги кубинской революции, действовавшие исподтишка и делавшие главную ставку на «своих людей» в правительстве Миро Кардоны, жестоко просчитались. Революционные мероприятия, которые начала осуществлять Повстанческая армия «снизу», пришли в непримиримое противоречие с политикой, проводимой Миро Кардоной «сверху». В результате 16 февраля 1959 года Кардона вынужден был выйти в отставку, и премьер-министром стал Фидель Кастро.

Политический нарыв

Уже первые экономические мероприятия правительства, возглавленного Фиделем Кастро (обуздание спекуляции, снижение цен на медикаменты и основные продукты питания, а также снижение квартирной платы на 30-50 процентов), привели в бешенство крупных кубинских домовладельцев, латифундистов, ростовщиков. Встревожились и американские финансисты; ведь теперь угроза нависла над их интересами.

Первой монополией, по которой был нанесен удар, стала «Кубинская электрическая компания», принадлежавшая янки и субсидировавшаяся «Америкен энд форин пауэр корпорейшн». Эта компания обкрадывала кубинцев самым беззастенчивым образом. Возмущенное ее злоупотреблениями, население потребовало провести расследование. Правительство ревизовало бухгалтерские книги компании и обнаружило огромную разницу

116

между стоимостью издержек и прибылями; компании пришлось немедленно снизить тарифы на электроэнергию на 30 процентов.

Такая же судьба постигла и «Кубинскую телефонную компанию» — филиал «Америкен телефон энд телеграф компани». Причем ей не помогло даже заступничество нового посла США в Гаване Филиппа Бонсала, сменившего на третий день после победы революции слишком скомпрометировавшего себя Эрла Смита.

Как свидетельствовали документы, обнаруженные после победы революции в канцелярии американца Эдмунда Честера, осуществлявшего посреднические функции между кубинским диктатором и иностранными монополиями, «Америкен телефон энд телеграф компани» добилась в свое время разрешения повысить свои тарифы, уплатив за это Батисте 3 миллиона долларов. Ненависть кубинцев к обиравшей их компании янки была столь велика, что 1 января, узнав о бегстве диктатора, народ начал разносить будки телефонов-автоматов.

Когда в Гаване появился новый посол Соединенных Штатов, кубинские и другие обозреватели в первую очередь обратили внимание на его давние и весьма тесные связи с «Америкен телефон энд телеграф компани». «Новый посол Филипп Бонсал, вероятно, один из наших самых способных дипломатов; но зачем, по существу говоря, его послали туда? — писал в журнале «Нейшн» (номер от 31 января) известный обозреватель по латиноамериканским проблемам Карлтон Биле. — В течение большей части своей жизни Бонсал был сотрудником этой же самой телефонной компании, которая находится сейчас под огнем критики».

Вскоре после приезда Бонсала в Гавану в кубинской столице разразился скандал: из государственных архивов исчезли многие документы, касавшиеся отношений «Америкен телефон энд телеграф компани» с Батистой. «Даже если Бонсал будет действовать самым честным образом, — комментировал эту историю Карлтон Биле, — кубинская печать скоро начнет распинать его, и отношения между двумя странами опять ухудшатся. Это еще один большой промах Даллеса».

Но было ли назначение Бонсала «промахом» государственного секретаря США, если учесть, что сам

117

Джон Фостер Даллес состоял крупнейшим пайщиком американской монополии «Франсиско шутар компани», орудовавшей на Кубе? Конечно же нет. Это была сознательная политика, тем более что Филипп Бонсал отнюдь не собирался действовать «самым честным образом».

При первой же встрече с Фиделем Кастро американский посол попытался оказать на него грубый нажим с целью спасти «Кубинскую телефонную компанию». Фидель Кастро дал американскому послу достойную отповедь. Тогда-то, видимо, Бонсал и понял, что наступать нужно исподволь, с иных позиций, и посвятил свои основные усилия консолидации внутренней контрреволюции.

Примерно в те же дни на стенах и дверях особняков в богатых гаванских кварталах, на ветровых стеклах роскошных «кадиллаков» появились небольшие портреты Фиделя Кастро с надписями: «Спасибо, Фидель!»

«Это смешило меня, — рассказывал позже сам Фидель Кастро в беседе с известным аргентинским писателем и публицистом Альфредом Варелой, — смешило, потому что я отдавал себе отчет в том, что произойдет потом, и не принимал это всерьез. Еще несколькими годами раньше я говорил, что ни одна революция не может быть хорошей для всех. И я знал, что это «спасибо» отражало надежду определенного круга лиц, которые рассчитывали, что революция не будет революцией, что она ограничится всего лишь сменой правительств, отстранив от власти одних и поставив других».

Как и следовало ожидать, первые же мероприятия Революционного правительства отпугнули крупную буржуазию. «После опубликования закона о снижении квартирной платы, — продолжал Фидель Кастро, — с автомобилей крупных домовладельцев исчезли слова: «Спасибо, Фидель!» — и основная масса домовладельцев перешла в лагерь врагов революции».

Поначалу контрреволюционеры пытались оказать давление на правительство с помощью реакционных газет «Диарио де ла Марина», «Авансе», «Пренса либре» и передач по радио и телевидению (большая часть средств информации еще находилась в руках старых владельцев). Сначала осторожно, намеками, а потом нагло и открыто они «предупреждали» правительство о «тяжелых последствиях», которые могут повлечь за

118

собой «демагогические», «безответственные» мероприятия. Эти действия внутренних врагов неизменно совпадали с антикубинскими шагами Вашингтона. В результате каждое мероприятие Революционного правительства наталкивалось на сопротивление грязного союза внутренних и внешних врагов кубинской революции.

Закон об аграрной реформе, подписанный 17 мая 1959 года, вызвал бурю в Вашингтоне. Если настоящие революционеры считали аграрную реформу «необходимой хирургической операцией», без которой нельзя оздоровить национальную экономику, то пресса и телеграфные агентства США (в частности, «Нью-Йорк таймс»), наоборот, злобно называли закон об аграрной реформе «драконовским». Если Революционное правительство предлагало в качестве компенсации за экспроприируемые земли облигации сроком на 20 лет и с выплатой по ним 4,5 процента годовых, то американские монополии требовали выплатить им компенсацию наличными. Если Фидель Кастро заявлял, что Революционное правительство согласно выплатить наличными, но при условии, чтобы США вернули Кубе сотни миллионов долларов, украденные членами правительства Батисты, то в Вашингтоне об этом и слышать не хотели…

Буквально на следующий день после опубликования закона об аграрной реформе в американской печати, как по команде, стали появляться клеветнические статьи. В них предвещался «неминуемый крах кубинской экономики». Серию таких статей опубликовала, например, «Нью-Йорк джорнэл Америкен». Эта газета недвусмысленно намекала на возможность применения к Кубе «экономических санкций». Еще откровеннее высказывался в те дни журнал «Тайм»: закон об аграрной реформе, писал он, «положит конец постоянному притоку американских капиталовложений и вызовет задержку в развитии страны».

Моральный нажим Вашингтона на Революционное правительство «совпал» с началом открытых выступлений наиболее реакционных кругов на самой Кубе — латифундистов и скотоводов — против политики Революционного правительства. Заседавшая в Гаване в конце мая 1959 года Национальная ассоциация скотоводов

119

приняла резолюцию, где высказалась против правительственной программы. А 500 землевладельцев, собравшись в те же дни в городе Пинар-дель-Рио на митинг, прямо заявили, что они не отдадут свои земли до тех пор, пока не будет изменен закон об аграрной реформе. Однако 5 июня закон официально вступил в силу…

Но даже и тогда те, кто продолжал держать в своих руках экономику страны, все еще надеялись, что реформа будет поверхностной и неэффективной. «Он (Кастро. — Авт.) может действительно экспроприировать какую-то иностранную собственность, но он лишь обманывает себя, если думает, что это ему легко сойдет», — грозила «Нью-Йорк джорнэл Америкен» 5 июня. И тут же газета выражала надежду: «В последнюю минуту могут быть внесены какие-то изменения», Фидель Кастро «еще одумается»…

Журнал «Форчун» — рупор американских миллионеров — в свою очередь писал: «Если всемогущие кубинские богачи, обычно циничные, на этот раз всполошились, поняв, что распределение земли среди одних означало экспроприацию ее у других (то есть у них самих), то их волнение было не очень заметно. Некоторые высокопоставленные лица думали, что со стороны новоиспеченного героя это был всего лишь подходящий к случаю обычный благородный жест и что, когда страсти улягутся, Кастро преподнесет им послушное и готовое к сотрудничеству правительство». Комментируя это высказывание в еженедельнике «Нейшн», журналист Роберт Тэбер, отлично знакомый с вашингтонской политической кухней, отмечал: «Подобного же мнения придерживались и имевшие интересы на Кубе всемогущие американские богачи, обычно не менее циничные. Вне всякого сомнения, его разделяли и в Вашингтоне»…

Но дни шли, а революционеры, вопреки ожиданиям «пророков» из «Форчуна», «не одумывались». Не привыкший ждать Вашингтон решил сопроводить нажим моральный нажимом дипломатическим. 12 июня посол Бонсал вручил кубинскому правительству ноту по поводу закона об аграрной реформе; одновременно с соответствующим заявлением выступил государственный департамент. Нет нужды подробно останавливаться на содержании этих почти идентичных документов. Доста-

120

точно сказать, что как нота, так и заявление государственного департамента представляли собой грубое вмешательство во внутренние дела Кубы и были с негодованием отвергнуты Революционным правительством, всем кубинским народом. Однако примечательно другое: дипломатический демарш Филиппа Бонсала подкреплялся выступлениями внутренней контрреволюции. Конечно, можно назвать чистым совпадением тот факт, что нота США была вручена Революционному правительству вскоре после того, как лидер «ортодоксов» Антонио де Варона выступил по телевидению с публичной критикой политики Революционного правительства. Но когда вслед за дипломатическим демаршем разражается правительственный кризис, это уже закономерность.

На следующий день —13 июня — пять членов кабинета, составлявшие его правое крыло, подали в отставку. В отличие от февраля, когда в отставку ушел только премьер-министр Миро Кардона, положение в этот момент осложнялось тем, что теперь в игре активно участвовал президент Уррутиа Льео.

Политический нарыв, вызванный отношением президента к политике Революционного правительства, назревал давно.

Первое столкновение между президентом и революционным ядром правительства произошло вскоре после того, как пост премьер-министра занял Фидель Кастро. Поводом для этого послужило следующее. В то время в посольствах различных латиноамериканских стран в Гаване отсиживалось много бывших батистовцев. В Латинской Америке к праву убежища относятся особенно скрупулезно. Естественно, что отношения между кубинским правительством и дипломатическим корпусом поэтому находились, по свидетельству Фиделя Кастро, на грани кризиса. И именно в этот момент президент Уррутиа предпринимает шаг, едва не вызвавший серьезные дипломатические осложнения. Самолет, на борту которого находились батистовцы, до того отсиживавшиеся в посольстве Чили и получившие разрешение на выезд с Кубы, возвратился из-за неисправности в моторе в гаванский аэропорт. Узнав об этом, Уррутиа приказал арестовать всех «беженцев» и отправить в тюрьму. Только вмешательство Фиделя Кастро, распо

121

рядившегося препроводить их обратно в посольство Чили, предотвратило дипломатический скандал.

Второе столкновение произошло несколько позже. Революционное правительство решило передать дела о военных преступниках из компетенции военных трибуналов в ведение обычных гражданских судов; одновременно было решено расширить список преступлений, карающихся смертными приговорами при гражданском судопроизводстве. Для этого требовалось предварительно изменить конституцию. Оба законопроекта — о гражданском судопроизводстве и о поправке к конституции — были подготовлены и представлены президенту на подпись. Уррутиа подписал закон о поправке к конституции, но отказался подписать закон о гражданском судопроизводстве. В результате, как говорил Фидель Кастро, кубинские революционеры «предстали перед всем миром как люди, с легкостью выносящие смертные приговоры». Такое поведение президента Уррутиа кубинцы справедливо расценили как провокационное.

Большое недовольство вызывали и многие действия президента в личном плане. Согласившись снизить заработную плату министрам, он оставил себе ставку диктатора — около 9 тысяч долларов в месяц. Более того, Уррутиа потребовал, чтобы ему выплатили жалованье члена Верховного суда за годы «вынужденного прогула», то есть за время, проведенное в эмиграции. Наконец, в тот самый момент, когда принимался закон о снижении квартирной платы, Уррутиа приобрел роскошный особняк, уплатив за него 35 тысяч долларов. Это был, конечно, наглый вызов общественному мнению.

А главное, президент Уррутиа, видя, что он не в состоянии помешать осуществлению радикальных революционных преобразований, стал открыто критиковать политику правительства, апеллируя к Вашингтону. Таким образом Уррутиа окончательно и открыто перешел в лагерь контрреволюции.

17 июля назревший политический нарыв был вскрыт. Выступая по телевидению, премьер-министр Революционного правительства Фидель Кастро рассказал народу о саботаже президентом Уррутиа мероприятий правительства и обвинил его в государственной измене. Уррутиа, сидевший в Президентском дворце у телеви-

122

зионного экрана, позвонил в телецентр и объявил о своем намерении приехать туда и провести пресс-конференцию с целью ответить на «нападки» Фиделя Кастро. Премьер-министр ответил, что будет очень хорошо, если президент действительно приедет в телестудию, ибо тогда ему придется самому покопаться в таком «грязном белье», что он ничего не сможет сказать в свое оправдание. Трезво поразмыслив, Уррутиа отказался выступать по телевидению, а через несколько часов подал в отставку. На следующий день, 18 июля, на заседании кабинета президентскую присягу принес доктор Освальдо Дортикос Торрадо. Политикана, тормозившего принятие революционных законов, сменил революционер, который был автором многих из них.

Мы подробно остановились на некоторых событиях первых месяцев 1959 года потому, что они ускорили процесс размежевания классовых и политических сил на Кубе. В дальнейшем, по мере углубления революционного процесса это размежевание будет усиливаться и оказывать огромное влияние на внутриполитическую обстановку в стране и на тайную войну американского империализма против острова Свободы.

Разведка боем

Не следует думать, будто все эти месяцы, пока у власти находились, хотя бы и формально, Миро Кардона, Уррутиа Льео и Кº, империализм янки и внутренняя контрреволюция ограничивались лишь дипломатическими и пропагандистскими средствами борьбы против подлинно революционных сил. Отнюдь нет. Враги кубинской революции использовали буквально все доступные им средства тайной войны. Рассказать обо всех эпизодах подрывной деятельности Вашингтона и его местной агентуры на Кубе в тот период невозможно — так их много. Американская агентура на Кубе не покладала рук, стараясь сплести эти эпизоды в единую сеть заговора против Революционного правительства.

В конце апреля 1959 года в кубинской печати промелькнули сообщения о том, что одним из тех американцев, кто пытается связать воедино разрозненные группы заговорщиков, является некий «мистер Найт»,

полковник Центрального разведывательного управления США. В дальнейшем это имя в печати не упоминалось. Но кто не знает, с какой легкостью резиденты американской разведки меняют свои псевдонимы?! Вполне вероятно, что «мистер Найт» со временем покинул Кубу, но на его месте бесспорно появился другой «мистер», может быть тоже в чине полковника. Суть дела не в Найте, а в том, что даже по отрывочным газетным сообщениям можно проследить различные ответвления заговора, ковавшегося при непосредственном участии агентов ЦРУ с первых же дней победы революции.

Контрреволюция действовала различными методами. В марте, апреле и особенно в последующие месяцы 1959 года заметно участились провокации против офицеров и бойцов Повстанческой армии, налеты на помещения прогрессивных организаций, покушения на левых профсоюзных и общественных деятелей. По почте в конвертах со штампами официальных учреждений рассылались антиправительственные листовки, отпечатанные на ротаторе. Реакционные элементы, выполнявшие нередко задания посольства США, пытались склонить на свою сторону колеблющихся офицеров Повстанческой армии. Прилетавшие «с севера» самолеты без опознавательных знаков разбрасывали в различных местах страны прокламации контрреволюционного содержания. Под этикеткой католических религиозных обществ тут и там возникали «штурмовые группы» фашистского типа. И если в Гаване некий Эрминио Портель Вила под видом создания информационного органа американского посольства вербовал кубинцев, готовых, как и он, предавать интересы родины и служить монополиям янки, то засевшие в профсоюзах «мухалисты» сеяли раскол и антикоммунизм среди трудящихся, применяя те же антидемократические методы, что и при диктатуре Батисты. Одновременно обскурантистские клерикальные круги разжигали недовольство среди верующих, нашептывая им, будто Революционное правительство намерено преследовать религию, разрушить устои семьи и даже отобрать у родителей детей…

Все это развертывалось на фоне систематической пропагандистской кампании, направленной лично против Фиделя Кастро, Рауля Кастро, Камило Сьенфуэгоса

124

и других руководителей революции, против министров и видных политических деятелей, известных своей приверженностью демократическим принципам и борьбой в защиту национальных интересов. Цель такой пропаганды заключалась в том, чтобы внушить народу, будто «истинные патриоты» — это именно контрреволюционеры и они ведут борьбу не против революции, а как раз наоборот, в ее защиту, против тех ее руководителей, которые якобы «неблагоразумны», «обманывают надежды народа», «продались Москве». Разумеется, монополистические пропагандистские органы США не остались в стороне.

Если в первые дни после победы революции заговорщические организации создавались главным образом за пределами Кубы, то теперь такого рода группы начали плодиться на самом острове. Они устраивали диверсии экономического характера, осуществляли террористические акты. В первых числах апреля 1959 года контрреволюционеры сожгли в провинции Матансас крупную сахарную плантацию, несколько плантаций хенекена и текстильную фабрику. Группы заговорщиков совершали вооруженные нападения на полицейские посты, на бойцов Повстанческой армии, охранявших тюрьмы, военные сооружения, аэродромы.

В апреле 1959 года была раскрыта одна из первых контрреволюционных организаций: в городе Карденас полиция арестовала большинство из двухсот ее участников и захватила два грузовика с оружием и боеприпасами. Одновременно разоблачили группу заговорщиков в Гаване, которую возглавлял некий Франсиско Куэстра Гарсиа, бывший член муниципалитета столичного пригорода Реглы.

На протяжении последующих недель революционная полиция обезвреживала одну за другой группы заговорщиков, состоявшие главным образом из бывших батистовцев. Так, в начале июня полиция Сантьяго-де-Куба раскрыла пять тайников, созданных контрреволюционерами, и захватила большое количество оружия, боеприпасов, военного обмундирования. Через две недели столичная полиция обнаружила в гараже некоего частного лица крупный склад оружия, а в номере одного из пригородных отелей, где устроился экс-агент батистовской охранки Паласиос, были захвачены самодельные

125

бомбы, динамитные шашки и другие взрывчатые вещества.

Не следует забывать также, что в горах Сьерра-Маэстры (провинция Орьенте), Эскамбрая (провинция Лас-Вильяс), Сьерра-де-лос-Органос (провинция Пинар-дель-Рио) и в других глухих районах страны прятались банды бывших батистовцев, скрывавшихся от правосудия. Время от времени этим бандам с воздуха сбрасывались значительные партии американского оружия. Однако, несмотря на то, что оружие сбрасывали самолеты, прилетавшие «с севера», несмотря на то, что оно подчас было завернуто в американские газеты, несмотря, наконец, на открытые закупки батистовцами оружия в Соединенных Штатах, американская пропаганда старательно «опровергала» все заявления кубинских властей, осуждавших вмешательство США во внутренние дела их страны.

Мастера пропагандистских дел из Соединенных Штатов подчеркивали, что, дескать, оружие «антикастровским силам» на Кубе сбрасывали авиетки, прилетавшие из… Доминиканской Республики. Из следующей главы читатель узнает, что пресса США не случайно упоминала доминиканского диктатора Трухильо как покровителя врагов кубинской революции. Именно в это время Трухильо начал необъявленную войну против революционной Кубы. Но попытки американской пропаганды свалить всю вину на доминиканского диктатора были чистым фарисейством.

Дело в том, что начиная с лета 1959 года американский империализм повел систематическую борьбу против острова Свободы. Центральное разведывательное управление США облекло свои антикубинские планы в конкретные формы. В этих планах Трухильо, действительно, отводилась определенная роль. Но главными «героями» должны были стать другие лица, о которых читатель узнает из последующих глав.

Ночной разговор в Яра

— Однажды, уже после победы революции, в одном из гаванских ресторанов ко мне подошел Ихинио Диас. Историю его вы знаете: во время боев в Сьерра-Маэстре решением военного трибунала он был лишен звания майора и изгнан из рядов Повстанческой армии. «Скажи, Уберт, — спросил он, — ты и теперь уверен в справедливости вынесенного мне приговора?» Я виновато молчал, опустив голову. Как член трибунала, разбиравшего это дело, я знал: суд был неправый. Приговор-то вынесли по настоянию Рауля Кастро…

Майор Уберт Матос умолк и отошел к окну. Было далеко за полночь. На улице стояла непроглядная темень — в провинции Орьенте ночи вообще кажутся особенно черными. Прошел теплый майский дождик. Матос толкнул створки окна, и в комнату ворвался густой аромат испарений. Два капитана Повстанческой армии, сидевшие в креслах у стола, облегченно вздохнули. Они так устали, словно от зари до зари рубили сахарный тростник. Два дня назад, 17 мая 1959 года, подписан закон об аграрной реформе. В провинции Орьенте, как и во всей стране, царил небывалый подъем, повсюду проходили крестьянские митинги. Один из таких митингов состоялся сегодня в Дос Риос; на нем присутствовали командиры Повстанческой армии. Там, в Дос Риос, майор Уберт Матос и пригласил капитанов Хорхе Эн-рике Мендосу, возглавлявшего отдел пропаганды при Президентском дворце, и Хесуса Суареса Гайоля, руководившего отделом лесоводства в провинции Камагуэй, переночевать в его доме в Яра.

127

…Третий час ночи. У Мендосы и Гайоля от усталости слипаются глаза, но они продолжают сидеть в креслах и терпеливо слушать хозяина дома. А он вот уже два часа подряд горячо выражает несогласие со взглядами руководителей Повстанческой армии на пути развития кубинской революции.

Уберт Матос поворачивается к столу, наливает в стаканы ром.

— Черт меня побери, если я неправ, — продолжает он. — Рауль, по сути дела, обманул членов трибунала, сделав их сообщниками изгнания Ихинио Диаса из Повстанческой армии. А за что? Только за то, что Ихинио не придерживался таких же коммунистических взглядов, как сам Рауль или «Че»…

Матос долго еще распинал на кресте своего красноречия коммунистические взгляды Рауля Кастро и «Че» Гевары. Затем, увидев, что гости клюют носами, он проводил их в приготовленную для них комнату и, пожелав спокойной ночи, удалился. Мендоса и Гайоль остались одни.

— Ну, что ты думаешь по поводу всего этого? — спросил Мендоса.

— Дело серьезнее, чем я сначала предполагал, — ответил ему Гайоль. — Тебе не кажется, что Уберт что-то затевает и старается привлечь нас на свою сторону?

— Похоже на то…

Два капитана еще некоторое время вполголоса обсуждали неожиданные откровения Уберта Матоса. Наконец и в их окне погас свет.

Владелец дома в Яра действительно хотел привлечь двух капитанов в число своих сторонников.

Уберт Матос был выходцем из семьи крупного арендатора: более тысячи гектаров рисовых плантаций обеспечивали Матосам безбедное существование. Учитель по специальности, Уберт некоторое время преподавал социологию в университете Сантьяго-де-Куба. В 1957 году, когда на университет обрушилась волна репрессий, Матос эмигрировал в Коста-Рику.

Примерно в середине марта 1958 года, когда вся Куба жила надеждой на скорое падение диктатуры Батисты, Фидель Кастро получил письмо от Уберта Матоса. Сообщив, что у него заготовлено некоторое количество оружия для повстанцев, Матос писал также о возмож-

128

ности приобрести в Коста-Рике за 10 тысяч песо дополнительную партию оружия — для этого Фидель Кастро должен обратиться с личным посланием к костариканскому президенту Фигересу. Фидель Кастро тотчас написал такое письмо и оно вместе с деньгами было отправлено Матосу. Еще через несколько дней повстанцы получили сообщение, что к ним прилетит самолет с оружием. Вечером 30 марта в Сьенагилья, что в предгорьях Сьерра-Маэстры, действительно приземлился самолет с партией легкого стрелкового оружия на борту. Пилотировал его кубинский летчик Диас Ланс. На этом же самолете прилетели Уберт Матос и его приятель Наполеон Бекер. Так за девять дней до апрельской всеобщей забастовки, явно рассчитывая на ее успех, в Сьерра-Маэстре объявился человек, который впоследствии вызвал один из самых острых кризисов, пережитых Кубой в первый год победы революции.

Доставив повстанцам обещанное оружие и боеприпасы (38 винтовок типа «Маузер» и к ним 5 тысяч патронов, несколько ручных и два крупнокалиберных пулемета, большое количество винтовочных патронов), Уберт Матос остался в Сьерра-Маэстре. Он участвовал в боях у Сан-Романа и в окрестностях Мансанильо, руководил строительством оборонительных сооружений во время наступления батистовских войск летом 1958 года, а затем — строительством траншей в зоне Ла Платы и Сан-Лоренсо. Спустя пять месяцев после прибытия в Сьерра-Маэстру ему присвоили звание майора. А в сентябре 1958 года командование Повстанческой армии назначило его командиром одной из «колонн вторжения», перед которыми была поставлена задача вести военные действия на равнине. Матос возглавил колонну № 9 имени Антонио Гитераса, действовавшую в провинции Орьенте, в районе Пальма-Сориано.

Однако главная забота Уберта Матоса в период его пребывания в Сьерра-Маэстре заключалась не столько в борьбе против диктатуры Батисты, сколько в поисках

120

единомышленников среди антидемократически настроенных офицеров Повстанческой армии. Матос примкнул к крайне правому крылу «Движения 26 июля». В кругу друзей и близких знакомых он не раз выражал тревогу по поводу возможного развития революции влево и «опасности» для Кубы глубоких социально-экономических преобразований. Главными аргументами, с помощью которых Матос вербовал сторонников, были антикоммунизм и лесть; за лесть его прозвали «королем хвалы». Став командиром колонны № 9, Матос сколотил из своих единомышленников тесный кружок. В него входили капитаны Барандела, Кабрера, Бекер,  Аламо, лейтенант Дионисио Суарес и другие. Все они, как и Матос, входили в крайне правое крыло «Движения 26 июля».

После победы революции майора Уберта Матоса назначили командующим военным округом провинции Камагуэй, бывшей оплотом крупных скотоводов и латифундистов. Штаб-квартирой его стал военный городок «Аграмонте», расположенный на западной окраине Камагуэя — главного города провинции. Вместе с Матосом в «Аграмонте» стали служить и его единомышленники — офицеры колонны № 9.

…Капитан Мендоса открыл глаза, когда солнце стояло уже высоко. Он выглянул в окно. На широкой, окруженной с трех сторон одноэтажными деревянными домиками площади толпился народ. Чаще других доносились слова: «латифундии», «аграрная реформа», «кабальерии». Мендоса постоял у окна, восстанавливая в памяти детали ночного разговора. Он не сомневался: Уберт Матос действительно что-то затевает и пригласил их, капитана Мендосу и капитана Гайоля, провести ночь в Яра, заранее приготовившись к этому разговору. Но Мендосу мучил вопрос: почему Уберт Матос остановил свой выбор именно на нем? И вдруг его осенило:

130

«Матос, наверное, навел обо мне справки, и ему сказали, что я принадлежу к одной из наиболее благочестивых католических семей Камагуэя. По-видимому, ему известно и то, что я семь лет преподавал в католическом колледже «Лос Эрманос Маристас». Он, что же, рассчитывает сыграть на религии?..»

Хорхе Энрике Мендоса твердо решил: он непременно, во что бы то ни стало информирует о разговоре с Матосом Фиделя Кастро. Не для того лилась кровь патриотов в Сьерра-Маэстре и в подполье, чтобы позволить вчерашним плантаторам вставлять палки в колеса революции!..

С такими мыслями капитан Мендоса принялся будить своего товарища.

Часа через два Мендоса, Гайоль и Уберт Матос стояли на летном поле аэропорта Мансанильо.

— Салют! Как дела? — раздался за спиной чей-то энергичный голос.

Мендоса оглянулся. К ним подходил командующий революционными военно-воздушными силами Диас Ланс.

— Как дела, Уберт? — повторил он, обращаясь теперь непосредственно к Уберту Матосу.

Оба отошли в сторону и принялись что-то обсуждать. Потом Уберт Матос попрощался с Диасом Лансом и снова присоединился к Мендосу и Гайолю.

— Ты не знаком с Диасом Лансом? — спросил он Мендосу. — Жаль. Это по-настоящему хороший парень…

Что же представлял собой человек, столь высоко оцененный Убертом Матосом?

«Хорошего парня» выводят из игры

Диас Ланс не обладал выдающимися способностями летчика или военного организатора. Особых заслуг перед кубинской революцией за ним тоже не числилось. Как уже знает читатель, впервые он появился в Сьерра-Маэстре 30 марта 1958 года вместе с Убертом Матосом. Позже он совершил еще несколько рейсов в Сьерра-Маэстру, доставляя туда небольшие партии оружия и боеприпасов.

Во главе кубинских ВВС Диас Ланс оказался, по

131

существу, в результате случайного стечения обстоятельств. Своей настоящей авиации, а следовательно, и своих летчиков Повстанческая армия не имела. Все офицеры военно-воздушных сил, которые революция унаследовала от развалившегося режима, служили и при Батисте. Правда, самые отпетые «воздушные головорезы» либо бежали с Кубы, либо были арестованы и судимы революционными трибуналами. Но много батистовцев оставалось в рядах ВВС и после чистки, проведенной в начале 1959 года. Назначить командующим авиацией человека из этой среды было нельзя, а в активе летчика Диаса Ланса имелась как-никак помощь повстанцам во время их борьбы в Сьерра-Маэстре. Так Диас Ланс стал командовать военной авиацией революционной Кубы.

Однако уже его первые шаги на этом посту привлекли к себе пристальное внимание органов революционной контрразведки. Новый командующий не только старался оградить от революционного правосудия бывших летчиков-батистовцев, но и всячески им покровительствовал. Под его командованием военно-воздушные силы превращались в оплот контрреволюционной заговорщической деятельности. Было установлено, что Диас Ланс поддерживает тесные контакты с заклятыми врагами кубинской революции — бывшими членами правительства Батисты и с агентами Центрального разведывательного управления США.

Поддерживать контакт с Диасом Лансом ЦРУ поручило некоему Джеральду Патрику. Позднее о нем рассказал американский журналист Джеймс Бьюкенен на страницах газеты «Майами геральд» (номер от 22 июля 1962 года). «25-летний «рыцарь удачи» Джеральд Патрик, — писал Бьюкенен, — активно участвовал в анти-кастровских операциях. С 1958 года он был на Кубе в войсках Кастро, но дезертировал». И далее, описывая события, связанные с созданием в феврале 1961 года тренировочного лагеря кубинских наемников на берегу озера Понтчартрэйн во Флориде, которым руководил Джеральд Патрик, Бьюкенен продолжал: «Ветеран четырехлетней службы в морской пехоте, Патрик… все еще считается одним из самых горячих и действенных американцев, которые работают с антикастровскими силами»…

132

Вот этот-то «рыцарь удачи» летом 1959 года и служил под «командованием» Диаса Ланса в военно-воздушных силах Кубы — он руководил практической подготовкой «парашютных войск». Патрик воспользовался своим положением и на все командные должности в «парашютных войсках» назначил бывших батистовских сержантов. Однако очень скоро ему пришлось спешно бежать с Кубы. О том, как это случилось, авторам рассказал солдат революционных вооруженных сил Кубы Арноль Мехиас:

«Весной 1959 года меня, сержанта Повстанческой армии, направили на базу военно-воздушных сил в Сан-Антонио-де-лос-Баньос. Там создавались так называемые парашютные войска. Всего нас было около 600 человек, в основном молодежь. В школе всем заправляли бывшие батистовские сержанты. Практической подготовкой руководил американец Джерри Патрик, здоровенный детина, в прошлом сержант американской морской пехоты.

Учеба в школе закончилась самым неожиданным образом. Однажды, когда я вернулся на базу после нескольких дней отпуска, я увидел, что мои ребята — а к этому времени я уже командовал ротой — сидят в грузовиках. Мне сказали, что мои вещи тоже уложены и погружены. Батистовцы, командовавшие этой операцией, потребовали, чтобы мы сдали им оружие. Сдать наше, сьерра-маэстровское оружие?! Я стал возражать сержанту-батистовцу. Спор принял острый характер, и в конце концов я шлепнул его прикладом по голове. Началась буча — в общей сложности в ней участвовало около 500 человек: ребята не хотели больше подчиняться батистовцам. Кончилось тем, что в дело вмешались сам Фидель и майор Каликсто Гарсиа. «Парашютные войска» прекратили свое существование. А вскоре я узнал о том, что Джерри Патрик сбежал в Майами…»

Вслед за Джерри наступила очередь и самого Диаса Ланса. В конце мая приказом командующего Повстанческой армией Рауля Кастро командующий ВВС был смещен со своего поста. Это произошло приблизительно через неделю после того, как Уберт Матос отрекомендовал Диаса Ланса капитану Мендосе как «хорошего парня».

Ланса ждал суд революционного трибунала. Но в

133

этот критический момент к нему явился… Уберт Матос, а уже на следующий день Диас Ланс укрылся в посольстве Соединенных Штатов в Гаване. Затем, улучив удобный момент, он бежал в Майами с помощью американского пилота Лесли Брэдли. (Этот американец получил звание почетного служащего ВВС Кубы в тот период, когда ими командовал Диас Ланс.)

В Соединенных Штатах разоблаченного агента попытались прежде всего использовать для разжигания антикоммунистической истерии. 14 июля его «пригласили» на заседание сенатской подкомиссии по вопросам внутренней безопасности, где на протяжении нескольких дней изменник клеветал на Революционное правительство под одобрительные замечания сенаторов. Для драматизации инсценировки этого спектакля «режиссеры» даже организовали «поиски бомбы» в здании сената, якобы предназначавшейся для «свидетеля»…

Диаса Ланса, разумеется, пришлось вычеркнуть из списка главных действующих лиц заговора, который ЦРУ готовило в революционных вооруженных силах Кубы. Но в этом списке, как уже догадался читатель, были имена других людей, занимавших командные посты в Повстанческой армии. Одним из них был не кто иной, как Уберт Матос, командующий военным округом провинции Камагуэй.

Однако в начале августа 1959 года на Кубе разыгрались события, которые вынудили «людей из Лэнгли» отодвинуть готовившееся ими выступление в кубинских вооруженных силах на более поздние сроки.

«Будут какие-нибудь приказания, «сеньор президент»?..»

8 августа 1959 года в небольшом особняке в гаванском предместье Манагуа дым стоял коромыслом. Не выпуская из рта огромных сигар, более десятка почтенных сеньоров спорили. Собравшиеся старались говорить вполголоса, но это им плохо удавалось: заканчивалась дележка портфелей… в будущем кубинском правительстве. Еще немного терпения, ликовали сеньоры, и они начнут управлять Кубой. Новым президентом станет бывший сенатор Артуро Эрнандес Тельяэче, вице-президентом — председатель   Национальной   ассоциации

134

скотоводов Армандо Кайнас Миланес. Наконец, утвердили и кандидатуру будущего премьера: этот портфель вручили крупному кубинскому промышленнику Рамону Местре Гутъерресу, сумевшему на ноябрьских выборах 1958 года пролезть в депутаты конгресса.

Поделив портфели, «будущие правители Кубы» приступили к обсуждению программы ближайших действий. Ее первым пунктом было убийство всех членов Революционного правительства, начиная с Фиделя Кастро. Все остальные сводились к тому, чтобы вернуть Кубу к старым «добрым» батистовским временам.

Новое правительство намеревалось позаботиться прежде всего об интересах пострадавших землевладельцев и бизнесменов, а также об уволенных из армии офицерах и солдатах Батисты. Переворот необходимо осуществить в ближайшие два-три дня, считали они, больше — никаких отсрочек. И так потеряно почти две недели из-за того, что 18 и 20 июля гаванская полиция арестовала в Марианао большую . группу участников заговора. Среди арестованных и глава подпольной сети «Белой розы» на Кубе Аугустин Диас. А ведь именно на его группу возлагалась задача отравить воду в водопроводах, поджечь складские помещения, совершить нападения на казармы. Заговорщики надеялись таким образом вызвать замешательство в народе и расчистить путь для открытого вторжения на Кубу из-за границы…

Собравшимся в тот августовский вечер 1959 года в особняке гаванского предместья Манагуа осталось уточнить лишь кое-какие детали да согласовать текст обращения к кубинскому народу. «Президент» и члены его «кабинета», развалясь в креслах-качалках, довольно попыхивали сигарами. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошли… Фидель Кастро и Камило Сьенфуэгос.

Кастро обращался то к одному, то к другому участнику заговора:

— А каким министром собирались стать вы? А вы? А вы?..

Ошеломленные «правители» не могли вымолвить ни слова.

— Будут какие-нибудь приказания, «сеньор президент»? — насмешливо   салютуя   Тельяэче,   спросил

135

начальник штаба Повстанческой армии Камило Сьенфуэгос.

Но приказаний от «президента» не последовало. Происшедшее «члены правительства» осознали, лишь когда за ними захлопнулись ворота военного лагеря «Либертад» (бывший «Кампо Колумбиа»).

Через два дня после ареста «правительства Тельяэче» выходящая в Майами газета «Ньюс» посетовала, что заговор раскрыт и что Фидель Кастро «лично сыграл драматическую роль в его ликвидации». Однако печать США в целом не проявила особого беспокойства по этому поводу. По словам многих комментаторов, Тельяэче, Миланес, Местре и другие арестованные участники заговора не были главными действующими лицами, а лишь оказывали финансовую поддержку контрреволюционерам и служили для них своего рода «фасадом». При этом некоторые газеты явно намекали на то, что в ближайшие же дни следует ожидать «важных событий».

«Правительство президента Тельяэче» (или, как его называли кубинцы, «правительство латифундистов») действительно было лишь ширмой, за которой действовали иные контрреволюционные силы — батистовцы и доминиканский диктатор Трухильо. Их главным опорным пунктом стала Доминиканская Республика.

Трухильо ассигновал около 5 миллионов долларов на снаряжение и подготовку «экспедиционного корпуса», которому предстояло «освобождать» Кубу. Ландскнехты, набранные в Европе и Латинской Америке, должны были явиться серьезным подспорьем для сторонников Батисты, одержимых желанием восстановить на Кубе прежние порядки. Батистовские недобитки, политические флибустьеры из стран Латинской Америки, испанские фашисты, авантюристы всех мастей стекались под знамена этого «иностранного легиона» Трухильо. Практической подготовкой «легионеров» руководил батистовский генерал Педраса.

Решение Трухильо возглавить антикубинскую авантюру возникло в первую очередь изтза страха перед идейным воздействием кубинской революции на умы доминиканцев. Да и окопавшиеся в Майами и Санто-Доминго батистовцы требовали от «благодетеля» решительных действий.

136

Так создалась оригинальнейшая ситуация: штаб-квартира заговора находилась в Майами, местом действия должна была стать Куба, а все нити заговора тянулись в Доминиканскую Республику.

В числе батистовцев, готовивших заговор, фигурировали уже знакомые нам сенатор Масферрер, глава «Белой розы» Рафаэль Диас Баларт. Активными деятелями «Белой розы» на Кубе были прятавшиеся от правосудия батистовцы, например бывший начальник зловещего 5-го управления полиции Рауль Баэса.

Латифундисты, скотоводы, крупные дельцы — все, кому Революционное правительство буквально наступало на горло своей программой социально-экономических преобразований, требовали немедленных действий. Некоторые из них, в частности табаководы провинции Пинар-дель-Рио, открыто заявляли, что будут не на жизнь, а на смерть .бороться против аграрной реформы. Именно в Пинар-дель-Рио существовала наибольшая оппозиция Революционному правительству, именно здесь активизировали летом 1959 года свою деятельность банды вооруженных батистовцев. И отнюдь не случайно, что в «правительство президента Тельяэче» вошли Карлос и Хорхе Ремедиос — сыновья крупного латифундиста и видного политического деятеля этой провинции.

Для главарей «Белой розы» и иных батистовских преступников заговор был последней надеждой на то, что они вновь станут играть первую скрипку в жизни Кубы. Дело в том, что Вашингтон все заметнее стремился главными застрельщиками борьбы против Революционного правительства сделать не батистовцев, а тех, кто участвовали в борьбе против режима Батисты, а потом перебежали в лагерь контрреволюции.

Трухильо и батистовцы торопились.

…22 мая 1959 года служащие таможенной охраны Майами задержали в международном аэропорту людей, грузивших боеприпасы и оружие на транспортный самолет С-47. Было захвачено, в частности, 17 ручных пулеметов, 38 винтовок системы «Гэренд», запасные части для карабинов и 200 тысяч патронов. Как признались задержанные, оружие предназначалось для вооружения батистовцев в Санто-Доминго. В тот же день американские власти арестовали консула Доми-

137

никанской Республики в Майами Аугусто Феррандо. Джозеф Фортьер, начальник таможенной службы Майами, заявил, что консул Феррандо и помогавший ему «предприниматель из Нью-Джерси» Леонард Трентон пытались подкупить двух таможенников, предложив им 1400 долларов за содействие в отправке через Майами оружия на сумму примерно в один миллион долларов. Но буквально через несколько дней всех арестованных освободили под залог. Консул Феррандо смог снова заняться контрабандным вывозом оружия, предназначавшегося для борьбы против Революционного правительства Кубы.

Тем временем в Доминиканской Республике заканчивалось обучение «экспедиционного корпуса». Общее число наемников достигало примерно тысячи человек. В решающий момент их предполагали высадить на Кубу с самолетов в окрестностях города Тринидад, в провинции Лас-Вильяс.

Выбор этого города объясняется несколькими причинами. В частности, заговорщиков привлекали некоторые социальные и географические особенности Тринидада. Население этого патриархального города, где господствовали различные религиозные секты, в тот период весьма настороженно относилось к Революционному правительству. Руководители сект сеяли тревожные слухи, будто при новой власти верующие подвергнутся гонениям за свои религиозные убеждения. Подобные настроения были характерны для всей прилегающей к Тринидаду обширной гористой зоны Эскамбрай, где преобладали крупные хозяйства табаководов. Организаторы заговора явно рассчитывали использовать в своих целях и страхи сектантов, и недовольство местных богатеев.

Но главные соображения связывались с тем, что, во-первых, лесистые горы Эскамбрая представляли собой, по мнению заговорщиков, отличный плацдарм для развертывания военных операций против правительственных войск, а во-вторых, рядом с Тринидадом находился полевой аэродром с бетонированной взлетно-посадочной полосой.

«Важные события», предсказанные американской печатью, развертывались с калейдоскопической быстротой. 9 августа, то есть на другой день после ареста «пре-

138

зидента» Тельяэче и его «правительства», заговорщики предприняли серию террористических актов в столице: из быстро проезжавших автомобилей стреляли по вилле, где жил Фидель Кастро, по штабу моторизованной полиции, стреляли близ казармы «Сан-Амбросио», около станции «Скорой помощи» в Ведадо и в других местах. Так продолжалось несколько дней.

Одновременно радио Санто-Доминго вдруг обрушилось с яростными нападками на Батисту: Трухильо явно старался создать впечатление, будто батистовцы, которых он поддерживал, не имели ничего общего с «зловещим диктатором».

Еще не смолкли «психологические залпы» доминиканского радио, как американские корреспонденты передали из Гаваны сообщения о «вторжении» на Кубу групп «освободителей» и о начале «мятежа» на самой Кубе.

«Небольшие вооруженные отряды из Доминиканской Республики высадились с моря и из транспортного самолета… Они предприняли безуспешную попытку освободить заключенных на острове Пинос…— телеграфировал, например, корреспондент Ассошиэйтед Пресс 10 августа. — В битве с мятежными войсками в Сьенфуэгосе… два заговорщика были убиты, а 15 других захвачены».

Один из контрреволюционеров, принадлежавший к «Белой розе», даже официально заявил корреспонденту майамской газеты «Ньюс», что в центральной части Кубы началось широкое выступление против Революционного правительства и что «повстанцами» являются прибывшие из Доминиканской Республики бывшие батистовские офицеры и солдаты, а также «дезертиры из армии Кастро». По словам этого контрреволюционера, отряд специального назначения захватил город Тринидад и расположенный поблизости аэродром; свежие подкрепления перебрасываются по воздуху.

Между тем по Гаване и по всей Кубе контрреволюционеры распространяли тревожные слухи. Они еще больше нагнетали напряженность, порожденную сообщениями об арестах среди заговорщиков и пальбой террористов. Говорили разное: и что Фидель Кастро ранен, и что он вообще покинул страну, и что «повстанцы» начали наступление на Гавану. А 10 августа радио Санто-Доминго передало следующее сообщение: «Наша инфор-

139

мационная служба сообщает, что генерал (?!) Фидель Кастро скончался и что город Сантьяго-де-Куба находится в руках революционеров. Да здравствует Куба! Да здравствуют свободные кубинцы!»…

Что же в действительности происходило на театре военных действий в районе города Тринидад, понять и вправду было невозможно. Из провинции Лас-Вильяс поступали противоречивые сообщения о столкновениях между «мятежниками» и правительственными войсками, о том, что с обеих сторон есть убитые и раненые. Жителям Гаваны и других районов страны приходилось довольствоваться скупыми официальными сообщениями, ибо распоряжением правительства телефонная связь с провинцией Лас-Вильяс была прекращена. Фидель Кастро отменил свое выступление по телевидению, назначенное на 11 августа, и вместе с Раулем Кастро вылетел в Сьенфуэгос.

«Столица охвачена атмосферой возрастающей напряженности», — сообщил из Гаваны корреспондент Юнайтед Пресс Интернейшнл.

Прошел день. Затем время сорвало с календаря еще несколько листков. Фидель Кастро и его брат Рауль нигде не появлялись. Молчала канцелярия Президентского дворца. Молчали дежурные в военном лагере «Либертад», которых одолевали телефонными звонками иностранные журналисты. Напряжение достигло предела…

И вот 14 августа в 10 часов вечера кубинцы увидели на экранах телевизоров улыбающееся лицо премьер-министра. И сразу всех охватило чувство облегчения: «Все в порядке!» Миллионы людей на Кубе и за ее пределами с нетерпением ждали рассказа Фиделя Кастро о событиях минувших дней. И когда он начал говорить, возник смех. Чем больше он говорил, тем громче становился смех. К концу его пятичасового выступления смеялись все: смеялся сам Фидель Кастро, смеялись кубинцы, в конечном счете смеялся весь мир.

Трухильо и его союзники — батистовцы из «Белой розы» сами попали в сети, которые они собирались раскинуть вокруг Революционного правительства, сказал Фидель Кастро. С самого начала кубинские власти были в курсе всех планов заговорщиков. Революционной контрразведке удалось не только проникнуть в среду

140

заговорщиков, но и «руководить» их действиями. Доминиканский диктатор остался в дураках — в этом после выступления премьера Революционного правительства никто не сомневался.

Что же в действительности произошло в Тринидаде?

Майор с лягушачьей фермы

Среди многих людей, принимавших участие в «игре» с Трухильо, были два майора Повстанческой армии — Уильям Морган и Элой Гутьеррес Менойо, на роли которых следует остановиться особо. Оба они прибыли на Кубу из Соединенных Штатов в 1958 году и принимали участие в антибатистовском движении в провинции Лас-Вильяс, где действовал так называемый второй фронт Эскамбрая. Менойо был выходцем из состоятельной семьи кубинских землевладельцев. Что же касается Моргана, то его биографии мог бы позавидовать любой герой авантюрного романа. Американец, уроженец города Толедо (штат Огайо), он одно время служил в парашютных войсках Соединенных Штатов. Затем несколько лет скитался по странам Латинской Америки в поисках приключений, служил в наемных войсках Трухильо. В 1958 году он снова объявился в США, познакомился с Менойо и вместе с ним отправился на Кубу «сражаться против Батисты».

Весной 1959 года, когда «трухильистский заговор» в основном оформился, Уильям Морган явился в кубинские контрразведывательные органы, уже знавшие о существовании заговора, и рассказал, что представитель Трухильо предложил ему миллион долларов за участие в борьбе против правительства Фиделя Кастро. Моргану надлежало в решающий момент дезертировать из армии, увлечь за собой находившихся под его влиянием солдат и возглавить военные действия «сил вторжения».

Следует сразу же оговориться, что деятельность Моргана уже давно внушала подозрение руководителям Революционного правительства. Тот факт, что трухильистский эмиссар обратился именно к Моргану, только усилил эти подозрения. Но, с другой стороны, если бывший американский парашютист был агентом Трухильо,

141

то почему тогда он явился в органы кубинской службы безопасности? Не являлся ли этот человек представителем тех сил, которые стремились играть в «трухильистском заговоре» самостоятельную роль? Иначе говоря, не являлся ли майор Морган агентом Центрального разведывательного управления США?

В тот момент кубинская контрразведка еще не имела точного ответа на эти вопросы. Морган вел себя чрезвычайно осторожно, никаких прямых улик его двойной игры не было. И тогда с ведома командования Повстанческой армии контрразведка решила воспользоваться услугами майора Моргана и его друга Менойо для разоблачения «трухильистского заговора». Одновременно за ними установили самое тщательное наблюдение, регистрировались каждый их шаг, каждая встреча.

Конечно, такое решение было сопряжено с известным риском, но последующие события подтвердили, что риск оправдан. (Тем более что в рядах заговорщиков у кубинской контрразведки был не один «свой человек».) Решение использовать Моргана в «игре» против Трухильо и батистовцев позволило кубинской службе безопасности еще глубже проникнуть в среду заговорщиков, выявить все хитросплетения заговора и полностью его ликвидировать.

Революционное правительство разрешило поездку Уильяма Моргана в Майами с целью «закупки оружия» для заговорщиков и личную беседу оттуда по телефону с доминиканским диктатором. После этого разговора Трухильо окончательно поверил, что на Моргана можно положиться. И вскоре на участников заговора, находившихся на Кубе, как из рога изобилия посыпались деньги, оружие, боеприпасы, снаряжение. Лишь за несколько недель, непосредственно предшествовавших выступлению, «заговорщики» получили из-за границы четыре крупных партии оружия: три — из Доминиканской Республики и одну — из Соединенных Штатов.

Дом Моргана в Гаване, взятый под неусыпный надзор органами безопасности Кубы, оказался в центре всей заговорщической деятельности. Сюда не раз приезжали эмиссары Трухильо. Считая, что здесь они находятся в абсолютной безопасности, заговорщики гостили у Моргана по нескольку дней. Особенно часто

142

появлялся испанский священник, которого называли падре Веласко.

11, 12 и 13 августа на аэродроме возле города Тринидад разыгрались заключительные события.

Отрезанный от внешнего мира, Тринидад усилиями сотрудников кубинской контрразведки и солдат Повстанческой армии был превращен в «оплот контрреволюции». Его жителям также предстояло сыграть важную роль: встречать «освободителей» с плакатами и цветами и кричать: «Да здравствует Трухильо!», «Долой Фиделя!» Руководил грандиозным представлением сам Фидель Кастро.

В ночь на 11 августа, после того как кубинские контрразведчики передали по рации сообщение, что «войска восставших» начали бои за Тринидад и что им требуется оружие и боеприпасы, на «театр военных действий» прилетел самолет из Санто-Доминго. С него в район расположения «мятежников» сбросили два десятка ящиков с патронами. Разумеется, «контрреволюционеры» тотчас «овладели» Тринидадом, и Трухильо немедленно получил соответствующее донесение по радио. На следующую ночь самолет прилетел снова. Теперь «мятежники» получили несколько переносных радиостанций и запасное радиооборудование, большое количество пистолетов и винтовок системы «Гэрэнд», ящики с боеприпасами и даже десяток базук. Доставивший оружие падре Веласко сообщил, что следующей ночью из Санто-Доминго прибудет подкрепление — первая группа «экспедиционеров».

Темпераментные, охочие до шутки кубинцы не могли отказать себе в удовольствии поиздеваться над Трухильо в полной мере. И в эфир полетела просьба контрразведчиков срочно сшить для майора Моргана и доставить в Тринидад треуголку и парадный мундир, «такой, как у генералиссимуса Трухильо». Эта просьба мотивировалась тем, что восставшие уже начали «поход на Гавану» и майору Моргану хотелось бы вступить в кубинскую столицу в «мундире генералиссимуса». Ничего не подозревавший Трухильо приказал запросить по радио мерку, и его личный портной приступил к работе…

Но майору Моргану не суждено было увидеть мундир генералиссимуса: нужно было кончать маскарад.

143

В   игре   участвовало   слишком  много людей (более 500 жителей Тринидада выполняли роль статистов в этом грандиозном спектакле). Наступил вечер 13 августа…

Впрочем, предоставим возможность рассказать о последнем эпизоде «трухильистского заговора» одному из участников этих событий — бывшему сержанту Повстанческой армии Хулиану Лопесу. Мы отыскали его в Тринидаде, в помещении городского руководства комитетов защиты революции, и вместе с ним поехали туда, где развертывались описанные события.

Рыжая проселочная дорога привела нас на окраину города и, петляя в зарослях марабу, уперлась в небольшие ворота аэродрома, слепленные из тонких тесин и опутанные колючей проволокой. Слева — кусты бело-розовых олеандров, чуть дальше — оранжевый бак на высоких стойках, выполняющий, по-видимому, функции водонапорной башни. Справа — кустарник, усыпанный яркими фиолетовыми цветами, которые в народе выразительно называют «флор де муэрто» — «цветок мертвеца». За кустарником — старый, полуразвалившийся сарай. А прямо перед нами — серо-черная, шершавая от мелкого гравия посадочная полоса. Она как-то странно прогибается посредине, а затем снова взмывает вверх, и ее дальний конец сливается с дымкой моря.

«Вместе с капитаном Кабрера я стоял вот здесь, — говорит Хулиан Лопес, указывая на олеандр. — Как и другие участники операции, мы надели зеленые брюки, а вместо форменных гимнастерок — белые рубахи с нашитыми на спине словами: «Вива ла конхура батистиана — трухильиста!» — «Да здравствует батистовско-трухильистский заговор!»…

В условленный час в небе послышался рокот моторов. Двухмоторный С-46 с потушенными сигнальными огнями сделал круг и пошел на посадку. Второй самолет продолжал описывать круги, как бы желая удостовериться, что все в порядке.

С-46 подрулил и остановился метрах в восьми от края посадочной полосы. Дверца открылась, и… тут мы допустили ошибку: не выдержав, наши бросились вперед, завязалась перестрелка, в которой был ранен пилот самолета (он умер позже в госпитале) и убиты три

144

лейтенанта Повстанческой армии: Элиопе Пас, Оскар Рейтор и Франк Идальго. В самолете мы обнаружили восьмерых забившихся в угол батистовцев, большое количество ящиков с оружием и патронами, а также шкатулку с деньгами: «экспедиционерам» выдали 17 тысяч песо на «мелкие расходы». Деньги эти пришлись весьма кстати: они пошли на проведение аграрной реформы. Второй самолет улетел, как только началась перестрелка».

Возможно, если бы кубинская контрразведка продолжила некоторое время свою игру, то читатель узнал бы еще не один колоритный эпизод из тайной войны Трухильо и «Белой розы» против революционной Кубы, а Повстанческая армия захватила бы в плен весь «иностранный легион» Доминиканской Республики.

…Обо всем этом и рассказывал Фидель Кастро в своем пятичасовом выступлении по кубинскому телевидению вечером 14 августа. Не сказал он лишь о том, что участие майоров Моргана и Менойо в разоблачении «трухильистского заговора» подтвердило опасения относительно их двойной игры. В частности, было установлено, что во время поездки в Майами Морган имел продолжительную встречу с агентами Центрального разведывательного управления США.

Вскоре после описанных событий Фидель Кастро завел с майором Морганом разговор о… лягушках. Морган так нахваливал вкусовые качества лягушачьих лапок, что Фидель сказал ему:

— Я вижу, ты здорово разбираешься в лягушках. Вот и отлично. Дадим тебе ферму — и налаживай это дело…

Так майор Уильям Морган получил новое назначение. Небольшая ферма, на которой ему предстояло доказать свои познания в области разведения лягушек, находилась в столичном предместье Которро, на 23-м километре Центрального шоссе, связывающего Гавану с Сантьяго-де-Куба. Красивый двухэтажный коттедж, рядом — приземистое серое здание рыбоводческой станции. В низинах между небольшими холмами сверкали серебром зеркала прудов, а аллеи стройных королевских пальм придавали пейзажу удивительно мягкий, лирический характер.

145

Разумеется, уже к осени 1959 года органы безопасности Кубы имели все основания для ареста Моргана и предания его суду как агента США. Однако они решили по-иному. Революционной Кубе предстояла борьба с куда более могущественным противником, чем трухильисты и батистовцы; наблюдение за майором Морганом могло раскрыть многие тайные связи «людей из Лэнгли» с их агентурой на Кубе. Расчет контрразведки блестяще оправдался.

Карьера авантюриста Моргана закончилась незадолго до высадки наемников на Плайя-Хирон. Революционный трибунал приговорил американского шпиона к расстрелу. Что же касается Элоя Гутьерреса Менойо, то еще до ареста Моргана он дезертировал из рядов Повстанческой армии. Читатель еще встретится с ним на страницах этой книги.

Остается ответить только на один вопрос, который, естественно, возник у каждого читателя, — чем объясняется тот факт, что в «трухильистском заговоре» Центральное разведывательное управление играло на первый взгляд странную роль? Его агенты Морган и Менойо участвовали в разоблачении этого заговора. В самих Соединенных Штатах власти, с одной стороны, оказывали содействие батистовцам и агентам Трухильо, а с другой — старательно открещивались от их заговорщической деятельности и даже арестовали доминиканского консула в Майами, хотя он и пользовался дипломатической неприкосновенностью.

Дело в том, что «трухильистский заговор» был результатом личной инициативы доминиканского диктатора. Узнав о нем, ЦРУ на первых порах поддерживало подготовку к выступлению: а вдруг оно увенчается успехом? Однако последовавшие один за другим провалы подпольной сети, организованной Трухильо и «Белой розой» на самой Кубе, показали: у заговорщиков очень мало шансов на успех, а их социальная опора ничтожна, так как за ними идут лишь единицы озлобленных последышей батистовской тирании.

Останавливать трухильистов американская разведка не могла, да, видимо, и не хотела. «Люди из Лэнгли», по всей вероятности, решили играть без проигрыша: они санкционировали явку Моргана в органы кубин-

146

ской контрразведки. В случае удачи заговора агенты ЦРУ были бы в числе победителей; в случае провала они также оказались бы «героями дня» — их престиж среди кубинских революционеров, по расчетам руководителей ЦРУ, должен был подняться на небывалую высоту; позднее это могло облегчить Вашингтону борьбу против революционной Кубы.

Тем временем, как мы уже знаем, американская разведка заканчивала организацию собственного заговора на Кубе. Самостоятельное выступление доминиканского диктатора и батистовцев только помешало бы успеху этого заговора. Отсюда понятна та двойственность, которая характеризовала позицию ЦРУ в описанных выше событиях.

Однако «игра без проигрыша» привела руководителей ЦРУ к грубому просчету. Они и не подозревали, что Морган и Менойо разоблачены, что не они провели Революционное правительство, а, наоборот, кубинские революционеры выявили и обезвредили важное звено агентуры ЦРУ на Кубе.

И когда «люди из Лэнгли» дали Уберту Матосу сигнал к выступлению, ни Морган, ни Менойо не смогли оказать ему сколько-нибудь действенной помощи.

«Гроссмейстер из Камагуэя» получает мат

21 октября 1959 года над кубинской столицей появился бомбардировщик Б-25 с номерным знаком 9867-С на фюзеляже. Пилотируемый изменником Диасом Лансом, он нес на борту не только смертоносные бомбы, но и крупный идеологический заряд в виде листовок, содержавших клеветнические нападки на Революционное правительство. Снизившись до минимальной высоты, самолет обстрелял город из пулеметов, сбросил несколько бомб и гранат, рассыпал целый дождь листовок. Два человека были убиты и пятьдесят ранены. Сделав свое черное дело, воздушный пират развернулся и взял курс на Флориду. Еще через три четверти часа он приземлился на аэродроме в Пампана-бич, в 35 километрах от Майами.

Налет на Гавану являлся составной частью событий, которым предстояло разыграться на Кубе. В тот

147

день майор Уберт Матос и группа поддерживавших его офицеров собирались заявить о своей коллективной отставке. По существу, это должно было стать началом открытого мятежа в рядах Повстанческой армии. Заговорщики рассчитывали вынудить некоторых членов Революционного правительства подать в отставку и тем самым вызвать кризис всей революционной власти. Иными словами, Уберт Матос и его единомышленники намеревались сделать то, что не удалось ни президенту Уррутиа, ни самонадеянному командующему ВВС Диасу Лансу, ни объединившимся батистовцам и трухильистам, а именно свергнуть правительство, возглавляемое Фиделем Кастро, или, на худой конец, заставить его отказаться от проведения радикальных преобразований в социальной и экономической жизни страны.

Приблизительно через месяц после того памятного разговора в Яра, когда Уберт Матос излагал свои взгляды на развитие кубинской революции, в двадцатых числах июня, состоялась встреча Фиделя Кастро и капитана Мендосы. Капитан рассказал Фиделю Кастро о беседе с Матосом. Поблагодарив за своевременную информацию, премьер-министр сказал, что она подтверждала уже имевшиеся у руководителей Повстанческой армии данные об активном участии Уберта Матоса в контрреволюционной деятельности.

Выяснилось, что аналогичным образом Уберт Матос пытался «обработать» и Каликсто Гарсиа, командующего военным округом провинции Орьенте, и Рене де лос Сантоса, командующего Гаванским военным округом. Особое внимание Матос уделял Хуану Альмейде, возглавившему военно-воздушные силы Кубы вместо смещенного Диаса Ланса. Все эти офицеры также своевременно сообщили Фиделю Кастро о более чем странном поведении майора Уберта Матоса.

Не меньшие подозрения вызывали и частые визиты Матоса в Президентский дворец в тот период, когда в нем еще находился президент Уррутиа, и его подчеркнуто хорошие отношения с ярым антикоммунистом Давидом Сальвадором, занимавшим тогда пост генерального секретаря Конфедерации трудящихся Кубы, и конечно, тесная дружба с Диасом Лансом.

Однако весной и летом 1959 года заговорщическая деятельность Уберта Матоса представляла собой зе

148

леный плод, срывать который было еще преждевременно. Поэтому руководители Повстанческой армии решили временно воздержаться от решительных действий. Но уже один тот факт, что они знали о намерениях Уберта Матоса и его единомышленников, означал: любое выступление заговорщиков обречено на провал.

После бегства Диаса Ланса в Соединенные Штаты и особенно после разгрома «трухильистского заговора» Уберт Матос форсирует подготовку военного мятежа в Камагуэе. По замыслу вдохновителей и организаторов заговора мятежным офицерам предстояло увлечь за собой большую часть из 900 солдат камагуэйского гарнизона, среди которых велась соответствующая работа; бунт в армии должен был сопровождаться выступлениями студентов и рабочих Камагуэя. Предполагалось, в частности, что студенческая организация проведет в день выступления широкое собрание и демонстрацию, а руководители провинциального совета профсоюзов организуют забастовку и массовый митинг. Выступление в Камагуэе заговорщики намеревались поддержать воздушной бомбардировкой Гаваны и активными действиями террористов, перед которыми стояла задача с помощью самодельных бомб посеять панику в народе и тем самым еще больше осложнить обстановку в стране.

Подготовка к выступлению велась тщательно и вместе с тем широко. В заговор вовлекали руководителей местных профсоюзов и студенческой организации, заговорщики взяли под контроль печать и радио. В частности, в июле 1959 года, то есть примерно за три месяца до выступления, Уберт Матос назначил редактором единственной в Камагуэе — и притом пользовавшейся большим авторитетом — газеты «Аделанте» «своего человека» — некоего Фаустино Миро.

Контрреволюционеры стремились мобилизовать и общественное мнение в поддержку своих действий. Особые надежды в этом отношении возлагались на «Кадена Аграмонте» — самую крупную радиостанцию города: ее владельцем был некий Миранда по кличке «Чино» («Китаец»), настроенный к революции резко враждебно, а главным редактором — другой контрреволюционер — Рауль Аларкон Алехо.

149

Но главный упор Уберт Матос делал на то, чтобы привлечь на свою сторону как можно большее число офицеров вверенного ему гарнизона.

Резиденция Уберта Матоса находилась в ослепительно белом, с большими белыми колоннами, двухэтажном особняке, стоявшем метрах в пятидесяти от главного здания управления военного округа. Этот респектабельный особняк и превратился в центр всей заговорщической деятельности. По вечерам одетая в узорчатое кружево чугунной оправы дверь из цельного толстого стекла впускала группу гарнизонных офицеров и закрывалась за ними на несколько часов. Пройдя по черно-белым квадратам мраморного пола, офицеры преодолевали три поворота деревянной лестницы с резными перилами из светло-шоколадного кедра и снова оказывались на мраморном полу, теперь уже составленном из розовых квадратов различных оттенков. Здесь, на втором этаже, в своем рабочем кабинете, Уберт Матос шагал с клетки на клетку, словно шахматный ферзь, и разыгрывал перед своими единомышленниками сложный шахматный гамбит, который, по его мнению, неминуемо должен был окончиться матом Революционному правительству. «Гроссмейстер из Камагуэя» рисовал картины «страшного хаоса», в который намеревались якобы ввергнуть страну Фидель Кастро и его ближайшие соратники; здесь же обсуждались все вопросы, связанные с предстоящим выступлением.

Заговор в Камагуэе помимо чисто внутреннего имел важный внешний аспект: стремясь поднять значение планировавшегося мятежа, его вдохновители заранее развернули яростную антикубинскую истерию, прежде всего в самих Соединенных Штатах. Основным средством идеологической обработки общественного мнения, с помощью которого враги Кубы надеялись «идейно» оправдать мятеж Уберта Матоса, было обвинение в том, что Гавана якобы стала «центром подрывной коммунистической деятельности в Западном полушарии».

В Вашингтоне не упускали случая лишний раз обвинить Революционное правительство во всех смертных грехах. Бежал, например, в Соединенные Штаты капитан Повстанческой армии, которого должны были судить за злоупотребления и пьянство, — американская печать тотчас начала писать, будто он оставил Кубу,

150

так как кубинская революция «направляется из-за границы».

Завербованный агентами ЦРУ майор Диас Ланс предстал в изображении империалистической пропаганды в ореоле борца за свободу, а президент Уррутиа, отчаянно тормозивший проведение аграрной реформы, выглядел мучеником, пострадавшим за свою «принципиальную» позицию в борьбе за прогресс Кубы…

По мере того, как принимались революционные законы, и чем революционнее были эти законы, тем все яростнее становились нападки на кубинское правительство.

В октябре 1959 года, буквально накануне мятежа в Камагуэе, в Соединенных Штатах попросили политического убежища два кубинских священника — Эдуардо Агирре и Хуан О'Фарриль. И хотя на Кубе в это время только что состоялся конгресс католиков, проведенный в самых благоприятных условиях, оба священника обвинили Революционное правительство, будто оно добивается отделения кубинской церкви от Рима…

Заявления Агирре и О'Фарриля немедленно подхватили американская и кубинская реакционная печать, разумеется умолчав о том, что «падре О'Фарриль» был тем самым человеком, через которого один из руководителей «трухильистского заговора» — падре Веласко — поддерживал контакты с реакционным кубинским духовенством…

Антикоммунистическая истерия в США и деятельность заговорщиков на Кубе тщательно координировались многоопытной рукой.

Такова была атмосфера, в которой происходили последние приготовления к мятежу. 21 октября в Гаване должен был проходить международный конгресс по туризму, и заговорщики рассчитывали вызвать своим выступлением широкий международный резонанс. По указанию Уберта Матоса редакторы «Аделанте» загодя подготовили ряд статей для своей газеты и для местных радиостанций. Главный редактор газеты Фаустино Миро собственноручно написал заметку, в которой говорилось: «Камагуэй плачет от печали из-за отставки Уберта Матоса…» Заранее подготовили заговорщики и манифест   студенческой организации с требованием,

151

чтобы Матос публично объяснил причины своей отставки. Более того, по приказу Уберта Матоса были изготовлены фотокопии письма об отставке, которое он должен был направить Фиделю Кастро; текст письма размножили также на мимеографе и стали распространять среди населения Камагуэя.

9 октября с целью создать еще одну дымовую завесу вокруг последних приготовлений Уберт Матос послал в Министерство просвещения письмо с просьбой предоставить ему место преподавателя в одной из школ Ман-санильо.

В те дни узорчатая чугунная дверь особняка, в котором жил Уберт Матос, открывалась редко: чтобы не вызвать лишних подозрений, он избегал встреч с другими участниками заговора в неофициальной обстановке и все экстренные вопросы решал в своем служебном кабинете в главном здании управления округа.

17 октября специальный гонец Уберта Матоса отправился в Гавану. Он вез пакет, на котором было написано: «Фиделю Кастро. Лично».

Между тем напряженность в Камагуэе усиливалась. Вечером 19 октября один из участников заговора — лейтенант Мануэль Дуасо позвонил на радиостанцию «Кадена Аграмонте» и, не называя себя, сказал, что Уберт Матос подал в отставку. Это был условный сигнал. Радиостанция тотчас начала передавать сообщение о том, что «истинный революционер» Уберт Матос подал в отставку. На следующий день, 20 октября, заявления об отставке подписали еще 14 офицеров гарнизона, а в 8 часов вечера в Камагуэе был инсценирован «крестьянский митинг», на котором ораторы восхваляли «революционную деятельность» Уберта Матоса на посту командующего военным округом.

В час ночи в Гаване в кабинете премьер-министра раздался телефонный звонок. Фидель Кастро поднял трубку. «Капитан Мендоса из Камагуэя», — произнесла дежурная телефонистка. (В конце сентября, то есть за месяц до описываемых событий, капитана Мендосу назначили руководителем отделения Национального института аграрной реформы (ИНРА) в провинции Кама-гуэй). Мендоса рассказал Фиделю Кастро о создавшемся положении, и тот приказал ему действовать, не теряя ни минуты.

152

В распоряжении Мендосы было всего четыре человека, вооруженных винтовками и ручным пулеметом. Но применить оружие не пришлось. Выполняя указание Фиделя Кастро, группа Мендосы в первую очередь появилась в управлении полиции. Дежурные офицеры, как только им рассказали о сложившейся обстановке, тотчас заявили о своей безусловной верности Революционному правительству. Аналогичную позицию заняло 2-е полицейское отделение, и таким образом Мендоса с первого же момента смог опереться на поддержку всей камагуэйской полиции. Затем он пришел к капитану Пернасу, командовавшему отдельным батальоном (это было единственное подразделение гарнизона, офицеры и солдаты которого стояли в стороне от заговора). После краткого разговора Пернас и Мендоса вместе направились в казармы батальона и привели его в боевую готовность. Из всех, с кем беседовал капитан Мендоса, только руководитель провинциального совета профсоюзов Эриберто Эрнандес не согласился с тем, что действия Уберта Матоса означали государственную измену; Эрнандеса арестовали. О каждом своем шаге Мендоса информировал по телефону Фиделя Кастро.

После того как в 2 часа ночи силами полиции был занят местный аэропорт и офицеры ВВС во главе с капитаном Карденасом подтвердили свою верность Революционному правительству, Фидель Кастро приказал занять помещения радиостанций и телецентра. Сам капитан Мендоса получил «особое задание»: остаться на одной из радиостанций и в 7 часов утра передать сообщение об измене Уберта Матоса. В случае, если бы Матос решился начать военные действия, Мендосе надлежало сопротивляться «до последнего».

Отряд из шести человек во главе с Мендосой занял расположенную на холме радиостанцию «Радио Лехен-дарио», окопался и стал ждать рассвета. Ровно в 7 утра в эфир понеслось сообщение о том, что командующий военным округом Камагуэй майор Уберт Матос изменил делу революции. Пока заспанные камагуэйцы, прильнув к радиоприемникам, жадно вслушивались в слова капитана Мендосы, на городской окраине, в казармах «Аграмонте», разыгрывались не менее драматичные события.

153

Прибывший рано утром в Камагуэй начальник штаба Повстанческой армии Камило Сьенфуэгос с отрядом «барбудос» вступил на территорию военного городка. Однако Уберт Матос и поддерживавшие его офицеры отказались подчиниться приказу сдать оружие.

Трудно сказать, на что рассчитывали заговорщики. Не исключено, что они и в самом деле ожидали массовых волнений в провинции. Одновременно с выступлением по «Радио Лехендарио» капитана Мендосы в эфире прозвучал голос участника заговора Хосе Мануэля — командира 22-го эскадрона, дислоцированного в местечке Флорида, неподалеку от Камагуэя. Выступая по каналу небольшой частной радиостанции, сокращенно называвшейся «КМХИ», Мануэль заявил, что Уберт Матос вовсе не изменил революции, что камагуэйцы должны поддерживать его и не допустить его отставки.

В 8 часов утра в Камагуэй прилетел Фидель Кастро. В ответ на его обращение, переданное по радио, народ стал стекаться к зданию провинциального отделения ИНРА. Вскоре Фидель Кастро, безоружный, на грузовике направился в казармы «Аграмонте»; за грузовиком следовала гигантская масса народа. Вот грузовик медленно въехал на территорию военного городка. Вот остались позади здание бывшего офицерского клуба, помещения различных служб, солдатский госпиталь… Людское море вливается в ворота городка, и его первые волны уже бьют в шоколадные стены управления военного округа…

Фидель Кастро и Камило Сьенфуэгос поднимаются по лестнице на второй этаж. Створки двери, ведущей в кабинет Уберта Матоса, распахиваются. «Гроссмейстер из Камагуэя» получил мат.

А еще через некоторое время на балконе второго этажа появляются Камило Сьенфуэгос и Фидель Кастро. Страстно и гневно звучит речь главы кубинского правительства:

— Уберт Матос хотел обмануть народ, — говорит премьер-министр Революционного правительства. — Он делал то же самое, что Диас Ланс и Уррутиа… Он пользовался поддержкой реакции и иностранных миссий, он добивался помощи извне, он вел игру в интересах крупных латифундистов, Трухильо и Батисты…

154

В 17.00 в Камагуэе приземлился еще один транспортный самолет. Прибывшая на нем 1-я рота военной полиции под командованием лейтенанта Хуана Антонио Суареса окончательно взяла под свой контроль военный городок «Аграмонте».

Остается к этому лишь добавить, что всю эту историю нам рассказал сам капитан Хорхе Энрике Мендоса.

Позже над Убертом Матосом и его сообщниками состоялся публичный суд. Изменники получили по заслугам: самого Матоса революционный трибунал приговорил к 30 годам тюремного заключения.

Через несколько дней после ликвидации заговора Матоса газета «Уолл-стрит джорнэл» писала: «Контрреволюционеры на Кубе сейчас достаточно сильны, чтобы создать для правительства серьезные трудности в любой момент, когда только они пожелают». Но это уже напоминало размахивание кулаками после драки.

Ликвидация заговора в Камагуэе привела в дальнейшем к разгрому всего правого крыла «Движения 26 июля». Подал в отставку министр общественных работ Мануэль Рай. Потерпели поражение реакционеры, окопавшиеся в Конфедерации трудящихся Кубы и в Гаванском университете. Опасаясь разоблачения, бежал в Соединенные Штаты руководитель отделения ИНРА в провинции Орьенте капитан Мануэль Артиме…

Кубинская революция продолжала идти вперед.

Пиратство в воздухе и на земле

После того как 21 октября 1959 года предатель Диас Ланс подверг Гавану бомбардировке с воздуха, остров Свободы превратился в объект систематических пиратских воздушных налетов. «Неизвестные самолеты», прилетавшие с севера, подвергали бомбежкам и обстрелу с воздуха промышленные предприятия, сельскохозяйственные плантации, просто города и населенные пункты Кубы.

Пиратские налеты особенно участились в январе 1960 года, когда началась уборка сахарного тростника. Расчет империалистов и их кубинских пособников строился на том, чтобы лишить Кубу ее основного богатства — сахара, вызвать экономический развал, замешательство в стране и создать таким образом условия для контрреволюционного переворота.

Вот перечень некоторых из этих налетов:

24 октября 1959 года «неизвестный самолет», прилетевший с севера, обстрелял из пулемета пассажирский поезд, шедший из Ягуахая в Кайбарьен. Несколько человек ранены.

27 октября плантации сахарного завода «Ниагара» подожжены напалмовыми бомбами, сброшенными с самолета.

10 января 1960 года самолет, прилетевший из Флориды, сбросил зажигательные бомбы на плантации сахарного тростника, расположенные на северном побережье провинции Гавана.

12 января воздушные пираты сбросили зажигательные бомбы на плантации сахарного тростника завода

156

«Херсей» (провинция Гавана). На месте налета найдены несколько неразорвавшихся бомб с клеймом «Бристол Маринз. Сделано в США».

18 января сброшены бомбы на плантации заводов «Корасон де Хесус» и «Санта-Тереса» (провинция Лас-Вильяс).

28 января зажигательные бомбы с «неизвестных самолетов» обрушились на плантации сахарного тростника заводов «Аделаида», «Монати» и «Делисиас» в провинции Камагуэй.

6 февраля в различных пунктах провинции Камагуэй воздушными налетчиками уничтожено более миллиона арроб сахарного тростника.

18 февраля над плантацией сахарного завода «Эс-панья» (провинция Матансас) потерпел аварию один из воздушных пиратов. Оба пилота погибли. Из документов, найденных на месте падения самолета, удалось установить, что это были американский гражданин Роберт Эллис Фрост и бывший батистовский летчик Пед-ро Санта Ана Роке. Их самолет типа «Команче-250» вылетел из Тамиами (США) с целью сбросить зажигательные бомбы на плантации сахарных заводов «Эспанья», «Сорилья» и «Соледад».

21 февраля бомбардировщик Б-25 бомбардировал селение Кохимар (провинция Гавана), где находится дом Фиделя Кастро. Позднее было установлено, что этот бомбардировщик с опознавательным знаком 7-Р базировался на Майами и пилотировали его американский гражданин Роберт Спиннинг и бывший батистовский пилот Эдуардо Уайтхауз.

23 февраля новая группа «неизвестных» самолетов сбросила напалмовые бомбы на сахарные плантации заводов «Вашингтон» и «Уласиа» в провинции Лас-Вильяс и «Араухо» в провинции Матансас.

7 марта воздушными пиратами подожжен сахарный завод в Сан-Кристобале (провинция Пинар-дель-Рио).

18 марта последовал новый налет на сахарный завод «Эспанья»…

Это далеко не полный список преступлений, в результате которых был нанесен значительный ущерб кубинской экономике. Важно подчеркнуть, что воздуш-

157

ные рейды «неизвестных» самолетов на Кубу носили организованный, систематический характер. Читатель уже, вероятно, заметил: налетчики не оставили без «внимания» ни одну из кубинских провинций. Один этот факт свидетельствует: воздушная война направлялась опытной рукой.

«Нам, — объяснял в то время Фидель Кастро, — трудно перехватывать эти самолеты. Протяженность острова очень велика, и нужны радарные установки или широкая сеть воздушного патрулирования, которую мы не можем организовать».

Сразу же после налета Диаса Ланса на Гавану Революционное правительство заявило решительный протест Вашингтону, вполне обоснованно обвинив его в организации этого пиратского акта. В ответ государственный департамент лицемерно заявил, что ему, дескать, ничего не известно о базах, с которых совершают свои налеты на Кубу воздушные пираты, и что правительство США не имеет к ним абсолютно никакого отношения. Однако лживая версия государственного департамента не просуществовала и трех дней. Гаванский журнал «Боэмиа» направил 22 октября 1959 года во Флориду своего специального корреспондента; тот за 48 часов обнаружил в Пампана-бич (штат Флорида) и заснял на фотопленку участок аэродрома, где стоял самолет Диаса Ланса. На снимках, опубликованных в кубинской печати, был ясно виден бомбардировщик Б-25 с номером 9876-С, который накануне летал в гаванском небе. Разразился крупный скандал. Чтобы как-то успокоить возмущенную общественность, американские власти даже арестовали Диаса Ланса. Однако вскоре он вышел на свободу и позднее не раз участвовал в пиратских налетах на Кубу.

В дальнейшем Революционное правительство неоднократно протестовало против актов воздушной агрессии. И каждый раз Вашингтон отвечал, будто ему неизвестны аэродромы, на которых базируются пираты. Можно ли поверить, что весь разветвленный аппарат слежки в Соединенных Штатах не мог обнаружить аэродром, сфотографированный корреспондентом «Боэ-мии»?

Наряду с воздушным разбоем империализм США организовывал и всемерно поощрял «наземную агрес

158

сию» — деятельность банд диверсантов, террористов и саботажников на территории Кубы. Плантации сахарного тростника вспыхивали не только от напалмовых бомб, сбрасываемых с самолетов. Очень часто поджоги и убийства были делом рук наемных диверсантов и контрреволюционеров.

…15 ноября 1959 года кубинская полиция раскрыла и обезвредила группу террористов из восьми человек. Их задача заключалась в организации серии диверсий в Гаване и в убийстве членов Революционного правительства. При аресте у заговорщиков изъяли оружие и большую партию взрывчатки, доставленной из США.

…24 ноября за террористическую деятельность были арестованы 37 контрреволюционеров в городе Арте-миса (провинция Пинар-дель-Рио). Одновременно захвачена большая партия оружия, сброшенная террористам с самолетов, прилетавших из Соединенных Штатов.

…29 декабря органы безопасности революционной Кубы раскрыли крупную группу заговорщиков во главе с Эухенио де Coca Чабау, бывшим директором газеты «Диарио де ла Марина», владельцем сахарного завода в Санта-Рехина (провинция Орьенте). Заговорщиков арестовали на борту яхты в момент, когда они готовились напасть на военно-морской арсенал в Касабланке. Как свидетельствовали изъятые у них документы, позднее эта группа должна была получить из Соединенных Штатов крупную партию оружия — 1000 винтовок и карабинов, 2 броневика, 4 базуки, 6 минометов, боеприпасы. В общей сложности арестовали более 50 человек, в том числе скрывавшегося от правосудия преступника, лейтенанта батистовской армии Антонино Тамайо и родственницу Диаса Ланса некую Эухению Альварес Мартинес.

…В районе хенекенового кооператива «Ла Карбонера» (провинция Матансас) долгое время орудовала банда диверсантов, поджигавших плантации тростника, убивавших активистов, терроризировавших местное население. Банду удалось обезвредить только в марте 1960 года при обстоятельствах, о которых следует рассказать особо.

Ранним утром 21 марта 1960 года член кооператива Серапио Суарес Лопес, как обычно, захватил мачете и

159

на велосипеде отправился к месту работы, находившемуся в нескольких километрах от поселка. Утро выдалось тихое. Серапио уже проехал немалую часть пути, когда неожиданно предутреннюю тишину разорвали автоматные очереди. Не теряя ни секунды, «гуахиро» повернул свой велосипед в сторону выстрелов. Вскоре он увидел бегущих людей, а затем небольшой самолет, уткнувшийся носом в землю на самой обочине шоссе. Неожиданно внимание Серапио привлек шум, доносившийся из кустарника. Серапио с мачете наготове стал осторожно подходить к подозрительному месту. Он увидел грузного пожилого человека, пытавшегося укрыться в кустах. Подкравшись, Серапио занес над незнакомцем мачете и приказал ему лечь на землю, лицом вниз. На крики Серапио подоспели солдаты и работавшие по соседству крестьяне.

Задержанным оказался главарь террористической банды, один из наиболее жестоких батистовских палачей, подполковник свирепой «Национальной полиции» Дамасо Монтесинос. Террорист, на совести которого были десятки загубленных жизней, пытался тайком покинуть Кубу. Для этого из штата Флорида за ним прилетел самолет, пилотируемый гражданами США Говардом Льюисом Рэндквистом и Биллом Скерлагером. Над 17-м километром шоссе Матансас — Варадеро самолет типа «Команче-250», окрашенный в кремово-розовый цвет, снизился до 100 метров и пошел на посадку, но был обнаружен патрулем солдат и сбит первой же меткой очередью.

Примерно тогда же в провинции Пинар-дель-Рио отряды крестьянской самообороны разгромили другую банду, наводившую ужас на всю округу. Ее главарь, бывший батистовский сержант Лара, дезертировал из армии в январе 1959 года. Американские телеграфные агентства одно время даже писали о нем как о «командующем силами освобождения в Пинар-дель-Рио».

А вскоре после разгрома банды сержанта Лара агентство Юнайтед Пресс Интернейшнл начало распространять небылицы о… возобновлении гражданской войны на Кубе. «Героем» сообщений стал бывший капитан Повстанческой армии Мануэль Беатон. «Беатон собирает все больше партизан…— передавало Юнайтед Пресс. — Он вторгся в Сьерра-Маэстру… Атаковал город Пальма-

160

Сориано. Положение настолько угрожающее, что сам Фидель Кастро направляется к Сьерре со своими войсками… С ним находится военный министр…»

Что же призваны были замаскировать эти лживые слухи и злонамеренные сообщения? В начале 1960 года Мануэль Беатон, всегда отличавшийся необузданным нравом, убил у входа в военный лагерь «Либертад» выдающегося революционного командира, выходца из крестьян, майора Кристино Наранхо. Убийце удалось бежать в горы Сьерра-Маэстры. Там он связался с организацией латифундистов, орудовавшей в Сантьяго-де-Куба, а через нее — с американской разведкой. Действуя в тесном контакте с агентами ЦРУ, убийца сколотил банду из нескольких десятков «гусанос» и начал вооруженную борьбу против революции. На совести этих головорезов десятки убитых крестьян и солдат Повстанческой армии, поджоги сахарного тростника, диверсионные акты. В конце апреля 1960 года отряды крестьянских патрулей разгромили банду Беатона. Сам главарь был схвачен крестьянским патрулем 11 июня 1959 года, судим и расстрелян.

Так, не брезгуя услугами преступников, Соединенные Штаты пытались дополнить свою «воздушную войну» против Кубы «наземными операциями».

Характеризуя акты террора и саботажа, организованные агентами ЦРУ и их сообщниками, навербованными из среды кубинских контрреволюционеров, Фидель Кастро говорил 16 апреля 1961 года на похоронах жертв пиратского воздушного налета, предшествовавшего агрессии на Плайя-Хирон: «Наш континент знаком с интервенциями, знаком с армиями наемников, организованными Соединенными Штатами. Но ни один народ континента не подвергался, как народ Кубы, таким планомерным атакам со стороны правительственной секретной службы США, систематическим актам саботажа и разрушениям, организуемым этим мощным учреждением, которое сосредоточило в своих руках экономические ресурсы и располагает самыми широкими средствами для осуществления саботажа и разрушений. Ни один народ нашего континента не имел

161

случая познакомиться, как мы, с действиями Центрального разведывательного управления США, не считающегося со средствами и выполняющего волю своего правительства, дабы затормозить мирное развитие нашего народа, планомерно уничтожать плоды труда народа, неуклонно уничтожать экономические ресурсы, торговые учреждения, предприятия и — что самое страшное — губить драгоценные жизни рабочих, крестьян, трудящихся, честных граждан Кубы».

«Дипломаты заходят все дальше»

Ликвидация Революционным правительством заговора Уберта Матоса означала, что отныне в борьбе против кубинского народа руководителям ЦРУ не придется рассчитывать на агентуру из правого крыла «Движения 26 июля». В связи с этим американский империализм в своей тайной войне против острова Свободы решил перенести центр тяжести с заговоров, осуществляемых силами кубинской внутренней контрреволюции, на другие методы, в том числе и на дипломатическое давление, на экономическую блокаду Кубы.

В области дипломатической нажим на Гавану начался задолго до того, как был ликвидирован заговор Уберта Матоса.

Человеку, который возьмет на себя труд познакомиться с официальной документацией внешнеполитического ведомства США, сразу же бросится в глаза такая характерная особенность: на каждое новое мероприятие революционной власти на Кубе, направленное на улучшение материального положения народа, укрепление национального суверенитета и экономической независимости страны, Вашингтон неизменно отвечал очередной угрожающей нотой. Так было в момент принятия закона об аграрной реформе, так было, когда Революционное правительство решило аннулировать грабительские концессии американских монополий, так повторялось всякий раз, когда в той или иной мере затрагивались привилегии Уолл-стрита.

Уже сами по себе ноты государственного департамента представляли собой грубое вмешательство США во внутренние дела суверенной Кубинской республики.

162

Однако дело не ограничивалось только нотами. В своей борьбе против кубинской революции Вашингтон использовал и иные, более действенные, с его точки зрения, дипломатические средства.

Особые надежды правящие круги Соединенных Штатов возлагали на Организацию Американских Государств, давно уже играющую роль послушной служанки государственного департамента США. Еще в начале апреля 1959 года в Сальвадоре состоялось совещание послов США в странах Карибского района. Совещание проходило в обстановке строжайшей секретности. Но если судить по последующим событиям, на нем было решено обвинить Кубу во вмешательстве во внутренние дела карибских государств путем «экспорта революции».

По замыслу руководителей ЦРУ и государственного департамента — на этот раз они действовали совместно — наиболее подходящим средством для достижения этой цели явились бы «вооруженные экспедиции бородачей». В бурном водовороте событий первых месяцев революции организовать, снарядить и отправить с Кубы такие «экспедиции» вовсе не было чем-то неосуществимым: немало молодых кубинцев находилось под впечатлением свержения диктатуры Батисты и горело желанием помочь томившимся под гнетом военных режимов народам Центральной Америки. «Разоблачение» подобного «вмешательства» и поимка «экспедиционеров», по мнению авторов этих дьявольских планов, не только помогли бы изолировать революционную Кубу от других стран Латинской Америки, изобразив ее агрессором. Это явилось бы «законным основанием» для вооруженной интервенции против Кубы и одновременно — для расправы с демократическими силами в странах Центральной Америки, где под влиянием победы кубинской революции заметно усилилась национально-освободительная борьба.

Итак, агентура ЦРУ приступила к фабрикации «доказательств» вмешательства Кубы во внутренние дела соседних стран.

В последних числах апреля 1959 года на территории Панамской республики высаживается «экспедиция». «Экспедиционеры», провозгласившие своей целью свержение   президента   Эрнесто де ла Гуардиа,   одеты

163

в форму солдат кубинской Повстанческой армии. Но, самое главное, они действительно прибыли на корабле прямо с острова Свободы.

По «странному» стечению обстоятельств, «экспедиционеры» высаживаются в районе, наводненном Панамскими войсками. «Экспедиция» терпит неудачу. Панамское правительство тотчас обвиняет правительство Кубы в том, что оно совершило акт агрессии против суверенного государства.

Обвинение, выдвинутое Панамой, горячо подхватывает американская пропаганда, и уже 30 апреля Организация Американских Государств, собравшись на чрезвычайное заседание в Вашингтоне, обращается ко всем государствам — членам ОАГ с просьбой предоставить Панаме оружие и выделить ей самолеты для патрулирования ее берегов. Одновременно сенатор Джордж Смазерс, известный своими старыми и тесными связями с карибскими диктаторами, выдвигает требование, чтобы США «навели порядок на Кубе», послав туда американскую морскую пехоту…

Что же в действительности крылось за «панамской экспедицией»? Как установили следственные органы Кубы, вторжение в Панаму организовали провокаторы, связанные непосредственно с американской разведкой. Инициатором «вторжения» выступило семейство Ариас — одно из олигархических семейств Панамы, и в частности двоюродные братья Рубен Миро и Роберто Ариас. Оба младших отпрыска семейства Ариас придерживались реакционных взглядов и слыли людьми, тесно связанными с Вашингтоном. Рубен Миро прибыл на Кубу в начале апреля 1959 года под видом «политического эмигранта». Играя на революционном романтизме своих соотечественников, находившихся в Гаване в эмиграции, он сумел сколотить «экспедицию» и послать ее на верную гибель.

Одновременно с Рубеном Миро в Гаване объявился американский гражданин Лоренс Холл. Прикинувшись «непримиримым врагом» никарагуанского диктатора Сомосы, он начал призывать кубинскую молодежь организовать вооруженную экспедицию в Никарагуа и начать там партизанскую войну против «ненавистной диктатуры». Демагогия Холла увлекла некоторых молодых кубинцев. Был создан небольшой отряд, участ-

164

никам которого роздали повязки черно-красного цвета (цвета «Движения 26 июля») с надписями: «Кубинские командосы». Однако органы безопасности Кубы своевременно раскрыли провокационную деятельность Холла. 7 мая 1959 года 22 участников «никарагуанской экспедиции», включая самого Холла, задержали в кубинском порту Эль-Кахино, на южном побережье страны…

12 мая гаитянская пропаганда растрезвонила на весь мир, будто ей стало известно о планах вторжения «кастровских партизан» на территорию Гаити с целью свержения президента Дювалье. Как писали гаитянские газеты, «экспедиционеров» должны были поддержать не только танками, но и реактивными истребителями типа «МИГ»…

20 мая канцелярия гватемальского президента Идигораса Фуэнтеса оповестила мир о том, что к гватемальским берегам приближаются две шхуны с солдатами, отплывшие с Кубы…

Как бы подводя итог начальной стадии «операции», президент Эйзенхауэр, выступая 1 июля на пресс-конференции в Вашингтоне, заявил, что он «обеспокоен» положением в районе Карибского моря, сложившимся после победы кубинской революции. Эйзенхауэр выразил надежду, что ОАГ возьмет на себя «инициативу» ликвидации такого положения. Буквально на следующий же день представитель Доминиканской Республики подал в Совет ОАГ официальную жалобу на Кубу, строящую-де козни против соседних стран…

Так начали претворяться в жизнь решения сальвадорского совещания американских послов в странах Карибского района.

В ответ на «жалобу» Трухильо Совет ОАГ решил созвать в августе 1959 года в Сантьяго-де-Чили чрезвычайное консультативное совещание министров иностранных дел стран — членов ОАГ. Показательно, что за десять дней до начала конференции известный американский обозреватель Дрю Пирсон опубликовал на страницах газеты «Дейли миррор» выдержки из секретного доклада Центрального разведывательного управления, обвинявшего правительство Фиделя Кастро в том, что оно превратило Кубу в плацдарм «коммунистической подрывной деятельности в Западном полушарии». Разглашение этого секретного доклада, несомненно, было

165

составной частью тактики Вашингтона, пытавшегося любой ценой дискредитировать революционную Кубу.

Консультативное совещание открылось в чилийской столице 12 августа 1959 года. Выступивший на нем министр иностранных дел Кубы Рауль Роа, приведя неопровержимые факты, разоблачил фальшивки и провокации американской разведки и ее агентов в районе Карибского моря. Роа доказал, что уж если кто и вмешивался во внутренние дела других стран, так это США и их прислужники, в частности доминиканский диктатор. Именно в то время, когда проходили первые заседания совещания в Сантьяго, на аэродроме города Тринидад разыгрывались финальные события, связанные с «трухильистским заговором». Разоблачения Роа произвели в зале заседаний впечатление разорвавшейся бомбы. Дело дошло до того, что припертые к стене доминиканские делегаты схватились за оружие и открыто угрожали министру иностранных дел Кубы физической расправой.

Государственный секретарь Соединенных Штатов Кристиан Гертер, возглавлявший американскую делегацию, сделал вид, что он ничего не понял или не расслышал разоблачений Роа. Он обрушился на Кубу, обвинив ее во вмешательстве во внутренние дела «братских республик». Гертер предложил создать специальный комитет по делам Карибского района и наделить его широкими полномочиями. По замыслу государственного департамента, такой комитет мог бы «предлагать помощь любому государству Карибского района в решении проблем, которые оно не в состоянии разрешить самостоятельно». Нетрудно видеть, что Гертер добивался от ОАГ, по сути дела, санкции на вмешательство во внутренние дела Кубы.

Правда, создать такой комитет Гертеру не удалось: предложение государственного секретаря США носило столь откровенный агрессивный характер, что даже послушная ОАГ не осмелилась в той обстановке его одобрить.

Тем временем кубинцы направили в Сантьяго неопровержимые улики вмешательства диктатора Трухильо во внутренние дела Кубы, включая фильм о прибытии доминиканских самолетов на аэродром в Тринидаде. Однако делегации США удалось добиться от чилийских

166

властей ареста кубинского самолета в аэропорту, и документы эти так и не попали в руки участников совещания. Гертер же поспешил протащить с помощью послушной машины голосования резолюцию, которая уполномочивала так называемую Межамериканскую комиссию по вопросам мира вмешиваться в конфликты, возникающие в Карибском районе, всякий раз, «когда обстоятельства, послужившие причиной расследования, дают к тому повод».

И хотя в целом Соединенным Штатам не удалось протащить в Сантьяго угодные им решения, они всячески использовали в своей борьбе против революционной Кубы резолюции, принятые на этом совещании.

Газета «Уолл-стрит джорнэл» писала в тот период: «Североамериканские дипломаты в своих планах, направленных против Кастро, заходят все дальше и дальше… Государственный департамент уже принял предварительное решение о том, чтобы поставить вопрос о кубинском кризисе на заседании Совета ОАГ, на котором США потребуют осуждения режима Кастро как представляющего угрозу безопасности Западного полушария. Наиболее ответственные правительственные чиновники считают: США готовы рассмотреть вопрос о создании совместно с другими латиноамериканскими странами экспедиционных войск для вторжения (на Кубу. — Авт.). Однажды США уже выступили в подобной ситуации, когда оказали поддержку силам мятежников, выступившим против коммунистического правительства в Гватемале в 1954 году».

В марте 1960 года президент Эйзенхауэр совершил поездку по ряду стран Латинской Америки. Главной темой его публичных выступлений и закулисных переговоров была Куба. Цель президента состояла в том, чтобы любыми путями добиться осуждения Кубы и разрыва странами Западного полушария дипломатических отношений с островом Свободы.

Особые надежды в этой связи Вашингтон возлагал на очередное совещание министров иностранных дел стран — членов ОАГ, которое должно было состояться в августе 1960 года в столице Коста-Рики Сан-Хосе. Дипломатия США начала принимать меры заблаговременно. Какова цель — таковы и средства. И поэтому нет ничего удивительного, что, готовясь к конференции в Сан-

167

Хосе, дипломатические комбинаторы из Вашингтона прежде всего вспомнили, как годом раньше они готовились к конференции в Сантьяго.

В начале лета на Кубу были заброшены агенты ЦРУ — североамериканский пилот Лесли Брэдли (это он помог в свое время бежать с Кубы изменнику Диасу Лансу), бывший доминиканский генерал Мигель Анхель Рамирес и бывший батистовский офицер Эвелио Се-перо Перес. Сразу же по прибытии на Кубу они развернули лихорадочную деятельность, вербуя участников будущей «экспедиции»; особое предпочтение при этом отдавалось военнослужащим революционных вооруженных сил.

В середине июня I960 года в Гавану с «особой миссией» прибыл давнишний агент Центрального разведывательного управления Честер Лакайо Лакайо. Ему предстояло повторить провокацию Лоренса Холла — возглавить вооруженную «экспедицию» в Никарагуа. «Новый факт вопиющей агрессии» Кубы против соседнего с нею государства должен был послужить сигналом к шумной антикубинской кампании и увенчаться в Сан-Хосе принятием резолюции, которая позволила бы США организовать вооруженное вторжение на остров Свободы.

Однако в гаванском аэропорту Лакайо поджидали не сообщники, а сотрудники кубинской контрразведки. К этому моменту всех участников заговора, включая Брэдли, Рамиреса и Сеперо Переса, уже арестовали. Теперь их участь разделил и Лакайо.

В ходе следствия, проведенного кубинскими властями, была не только установлена полная виновность арестованных, но и доказано, что «экспедицию» подготовили американская разведка и… государственный департамент США. При аресте у Брэдли изъяли передатчик, принадлежавший военно-морскому ведомству Соединенных Штатов. Еще более важные улики обнаружили у Честера Лакайо. Одной из них было письмо, в котором сообщалось, что государственный секретарь Кристиан Гертер «примет его в три часа пополудни в четверг» (даже глава внешнеполитического ведомства США не гнушался лично участвовать в подготовке провокации!). Второе изъятое у Лакайо письмо писал Сеперо Перес. Оно содержало подробную информацию о

168

подготовке «экспедиции», об инструкциях, полученных им от государственного секретаря США Гертера, его помощника Роя Руботтома и «представителя Межамериканского комитета мира» — того самого комитета, который совещание министров иностранных дел в Сантьяго наделило «правом» вмешательства во внутренние дела латиноамериканских стран.

Личное участие руководителей внешнеполитического ведомства США в подготовке новой провокации не оставляло никаких сомнений в том, что «никарагуанская экспедиция» специально приурочивалась к открытию межамериканской конференции министров иностранных дел в Сан-Хосе.

Эта конференция, открывшаяся в августе 1960 года, так и не получила «доказательств злонамеренных козней» Кубы в отношении соседских стран. Тем не менее Вашингтон постарался и в Сан-Хосе сделать все, чтобы оклеветать Кубу, изолировать ее от других латиноамериканских государств и добиться от ОАГ мандата на вмешательство в кубинские внутренние дела. Снова была пущена в ход машина голосования, снова американская дипломатия прибегла к тактике выкручивания рук, угрозам и шантажу.

Нужно сказать, что незадолго до открытия конференции в Сан-Хосе Вашингтон торжественно провозгласил план оказания помощи странам Латинской Америки на сумму в 500 миллионов долларов. Официальная пропаганда США превозносила этот план как «великодушный жест», «чистую филантропию» без всяких политических условий. Однако американские газеты не сообщили миру о важной детали: «великодушный жест» предназначался для оказания давления на участников конференции в Сан-Хосе: дескать, хотите получить доллары — голосуйте за резолюцию делегации США.

Вскоре после окончания конференции в Сан-Хосе кубинское агентство Пренса Латина опубликовало любопытный документ, вышедший из стен государственного департамента в период подготовки к конференции. Речь идет о циркуляре, подписанном министром финансов США Дугласом Диллоном и помощником государственного секретаря Роем Руботтомом и разосланном всем дипломатическим представительствам США в Латинской Америке. Циркуляр предписывал  предупре

169

дить правительства латиноамериканских стран о том, что их «просьбы о финансовой и технической помощи будут рассматриваться в зависимости от позиции данной страны» по отношению к Гаване.

В обстановке шантажа, давления и интриг на конференции в Сан-Хосе был произведен на свет документ, беспримерный по наглости и фарисейству. Этот документ, получивший напыщенное название «декларация Сан-Хосе», лицемерно провозглашал «принцип невмешательства» и «право каждого государства свободно и по-своему строить свою культурную, политическую и экономическую жизнь», но одновременно требовал от Кубы разрыва отношений с СССР и другими социалистическими странами, «абсолютного подчинения всем положениям устава Организации Американских Государств», грозя в противном случае подчинить Кубу «дисциплине межамериканской системы».

Так Организация Американских Государств еще раз доказала, что она является не чем иным, как министерством колоний Соединенных Штатов, ширмой, прикрывающей вмешательство Вашингтона во внутренние дела латиноамериканских стран. Кубинцы с негодованием отвергли агрессивные действия США и их лакеев по ОАГ на грандиозной всенародной ассамблее, принявшей 2 сентября 1960 года Гаванскую декларацию.

Конференция в Сан-Хосе, как, впрочем, и вся предыдущая деятельность государственного департамента на протяжении 1959-1960 годов, свидетельствовала: деятельность дипломатии США целиком подчинялась одной цели — обеспечить прикрытие для «необъявленной войны» американского империализма против революционной Кубы.

Удар ниже пояса

Империалисты США довольно скоро убедились, что их планы вызвать на Кубе с помощью воздушных налетов и диверсий экономический хаос построены на песке. Ущерб от поджогов плантаций сахарного тростника и диверсий на промышленных предприятиях был, конечно, велик, но это не остановило — да и не могло остановить — поступательного развития кубинской рево

170

люции. В ответ на действия врагов народ еще больше сплотился вокруг Революционного правительства. Тогда-то Вашингтон и решил нанести удар «ниже пояса» — закрыть для кубинского сахара американский рынок.

Чтобы отчетливее представить себе значение этого удара, нужно вспомнить, какую роль играл в экономике Кубы экспорт сахара вообще и экспорт в Соединенные Штаты в особенности.

Десятилетия империалистического господства превратили Кубу в классическую страну одной экспортной культуры — сахара. Четвертью национального дохода страна была обязана сахару, он давал 80 процентов всех ее валютных поступлений. И все же горьким был он для кубинцев…

В условиях капиталистической системы хозяйства страна целиком зависела не только от подверженного колебаниям конъюнктуры мирового рынка, но и от воли монополий янки. Производство и сбыт сахара составляли основу основ кубинской экономики, и эта основа основ находилась в руках американских сахарных магнатов. Монополии янки владели десятками сахарных заводов, бескрайними плантациями сахарного тростника. Наиболее крупные латифундии принадлежали таким сахарным монополиям, как «Атлантика дель Голь-фо» (248 тыс. га), «Кьюбэн америкен шугар миллз» (146 тыс. га), «Вест-Индиз шугар корпорейшн» (180 тыс. га), «Асукарера вертьентес Камагуэй де Куба» (85,6 тыс. га), «Юнайтед фрут компани» (110 тыс. га), «Манати шугар компани» (56,4 тыс. га), «Франсиско шугар компани» (41,2 тыс. га), «Гуантанамо шугар компани» (18 тыс. га) и т. д. Не случайно президент Национального банка Кубы был вынужден еще в 1954 году признать: «80 процентов лучших кубинских земель находится в руках американцев»…

Еще в 1934 году Соединенные Штаты привязали кубинский сахар к своему рынку с помощью системы так называемых импортных квот. На протяжении последующих 20 лет приходившаяся на долю Кубы квота не раз изменялась, но в конце концов объем поставок кубинского сахара в США установился на уровне примерно 3 миллионов тонн ежегодно (это покрывало около

171

трети общего количества сахара, потребляемого в США). Только поставляя такое количество сахара, Куба могла рассчитывать на получение от Соединенных Штатов необходимого ей сырья для промышленности, нефти и горючего, промышленных изделий и продовольственных товаров. А ведь на долю США приходилось приблизительно четыре пятых всего кубинского импорта!..

Оправдывая хитроумную систему ограбления Кубы с помощью сахарной квоты, апологеты империализма ссылались на то, что Соединенные Штаты, дескать, платили за ее сахар более высокую, чем на мировом рынке, цену. Однако разглагольствования о «благодетеле дяде Сэме» могли обмануть только самых дремучих невежд: на Кубе даже забитый, малограмотный крестьянин знал, что всю выгоду от «повышенных цен» получают те же самые американские монополии, которые на Кубе контролируют производство сахара, начиная с посадки тростника и кончая вывозом готовой продукции. По явно заниженным данным газеты «Уолл-стрит джорнэл», к началу 1959 года американские капиталовложения в производство сахара на Кубе достигли 300 миллионов долларов. (Некоторые источники удваивают эту цифру.)

Держа под своим контролем производство сахара на Кубе и его сбыт на рынке Соединенных Штатов, монополии США имели веские основания полагать, что стоит им нажать на «сахарную мозоль», как Куба тотчас упадет на колени.

Заявления о сокращении Соединенными Штатами кубинской сахарной квоты стали раздаваться буквально на следующий день после того, как Повстанческая армия вступила в Гавану. Еще в начале февраля 1959 года сенатор-демократ от штата Луизиана Эллен-дер потребовал в конгрессе США прекратить закупки кубинского сахара, если Революционное правительство не откажется от судебного преследования батистовских военных преступников.

Эта завуалированная экономическая агрессия была призвана ввергнуть промышленность и сельское хозяйство страны в состояние хаоса и в конечном счете обеспечить достижение той цели, которую империализм не смог достичь с помощью диверсий и саботажа, — уто

172

пить кубинскую революцию в пучине хозяйственной разрухи и финансового кризиса.

По мере того как на Кубе осуществлялись одно за другим социально-экономические преобразования, выкрики сторонников применения «экономических санкций» стали раздаваться все чаще и громче. В конце мая 1959 года, через две недели после подписания закона об аграрной реформе, рупор американских монополий газета «Джорнэл оф коммерс» писала: «Официальные представители правительства США… начинают всерьез намекать, что закон об импорте сахара может быть пересмотрен в направлении сокращения доли Кубы в этих поставках». В подтверждение своего вывода газета ссылалась на речь сенатора-демократа от штата Флорида Джорджа Смазерса, произнесенную в нью-йоркском клубе сахарозаводчиков. Смазерс заявил, в частности: «США должны быть способны ответить на любую экспроприацию собственности американских граждан на Кубе».

Земельные угодья, принадлежавшие американским сахарным монополиям, подпадали под действие закона об аграрной реформе, и на протяжении 1959-1960 годов они действительно были национализированы. Однако прошел год, прежде чем Вашингтон решил осуществить то, к чему пылко призывал сенатор Смазерс. По-видимому, отказ от трех миллионов тонн кубинского сахара мог плачевно отразиться на сахарном балансе самих Соединенных Штатов и резко сократить доходы американских фирм, перерабатывавших кубинский сахар-сырец. В начале марта 1960 года «Уолл-стрит джорнэл» писала, что сахарозаводчики штатов Колорадо, Калифорния и западных районов штата Миссисипи выступили против сокращения кубинской сахарной квоты; против этой меры высказалась и Национальная федерация сахарозаводчиков США, объединяющая 20 тысяч предпринимателей 12 штатов страны.

Однако в конце концов верх одержали сторонники «жесткой линии». И дело не просто в том, что классовая ненависть к революционной Кубе поборола здравый смысл. В лагере сторонников удушения кубинской революции с помощью «экономических санкций» оказались влиятельнейшие государственные деятели Соединенных Штатов, как стоявшие у власти, так и пребы

173

вавшие в «оппозиции». Если руководитель ЦРУ республиканец Аллен Даллес добивался активизации борьбы против Кубы, наряду с прочими факторами, еще и потому, что аграрная реформа наносила удар по прямым интересам семейства Даллесов (оно было одним из крупнейших акционеров «Франсиско шугар компани»), то сенатор-демократ Джордж Смазерс видел в ликвидации кубинской сахарной квоты возможность увеличить сбыт в США доминиканского сахара (Смазерс тесно связан с американской сахарной монополией «Саут Пуэрто-Рико шугар компани», действующей в Доминиканской Республике). Классовая ненависть, страх перед революцией и служба «мистеру Доллару» объединили таким образом в одном лагере политических противников и финансовых конкурентов.

Но разумеется, «сахарное лобби» в Вашингтоне охватывало гораздо более широкий круг лиц. Оно было полем деятельности таких видных политических деятелей США, как сенаторы А. Эллендер и С. Тэрмонд, Э. Мартин и Г. Бэрд, конгрессмены Дж. Маккормак. Г. Кулей и Г. Уитроу, тогдашний помощник государственного секретаря Г. Холлэнд, полковник Гордон Мур — родственник президента Эйзенхауэра, Роберто Хин-шо — зять государственного секретаря Джона Фостера Даллеса и десятки других лиц. В применении экономического давления, и особенно в ликвидации сахарной кубинской квоты, одни из них видели средство спасти свои позиции на Кубе, а другие, наоборот, рассчитывали за счет Кубы расширить и укрепить позиции монополий, орудовавших в других странах, — Доминиканской Республике, на Филиппинах и т. д. Так или иначе, и те и другие оказались в лагере яростных поборников экономической агрессии против Кубы.

Однако первые пристрелочные залпы экономической войны американского империализма против Кубы не затронули сахарную квоту. Уолл-стрит начал атаку силами горнорудных монополий, занимавшихся разработкой богатейших месторождений кубинского никеля. Возглавила эту атаку «Moa бэй майнинг компани».

«Moa бэй» основана в середине 50-х годов для разработки залежей никеля в бухте Moa, которые североамериканские специалисты оценивали в 40 миллионов тонн и считали самыми крупными в мире после канадских.

174

Любопытно, что одним из главных держателей акций компании являлся не кто иной, как Эрл Смит — тогдашний посол США в Гаване, а декрет, узаконивший передачу месторождений в Moa в концессию американской компании, был отредактирован в здании… посольства Соединенных Штатов.

Когда Революционное правительство решило пересмотреть грабительский закон, держатели акций в Нью-Йорке пришли в ярость. В начале марта 1960 года компания направила кубинскому правительству официальное извещение о прекращении работ, сославшись на то, что, дескать, североамериканские банкиры не желают выплачивать оставшиеся 13 миллионов долларов, необходимые для завершения поисковых работ. Компания, вероятно, полагала, что, забросив разработку месторождения, которое могло бы дать работу многим труженикам и валютные поступления государству, она заставит Революционное правительство отступить. Однако она просчиталась. Кубинское государство взяло в свои руки имущество «Moa бэй», и работы на рудниках не остановились. «Moa бэй» пришлось окончательно распроститься с Кубой: в апреле 1960 года 16 американских инженеров, руководивших работами в «Moa», вернулись в США.

Вслед за «Moa бэй» в наступление перешла и другая американская никелевая монополия — «Никаро никел компани» — гигантское предприятие, начавшее работать в провинции Орьенте еще в годы второй мировой войны и субсидировавшееся американской фирмой «Фрипорт сальфур компани».

В конце апреля 1960 года «Никаро» погрузила на пароход партию никеля и концентратов, но отказалась уплатить введенный Революционным правительством новый налог на экспорт — 25 процентов стоимости руды на мировом рынке в день погрузки. Тем самым «Никаро никел компани» пыталась навязать Революционному правительству одну из тех грабительских операций, которые при диктатуре Батисты были обычным явлением. Ответ Революционного правительства был категорическим: судно с грузом не выйдет в море-Американскому персоналу компании пришлось, как и их коллегам из «Moa бэй», укладывать чемоданы…

Стараясь лишить Кубу источников поступления ва-

175

люты, американские империалисты объявили острову Свободы «туристский бойкот». Газеты и телеграфные агентства США принялись распространять страшные небылицы о том, какая встреча ждет в Гаване американцев, «осмелившихся» посетить Кубу. Транспортные и туристские компании стали вдруг отговаривать путешественников от поездок на Кубу. Они напоминали об антиимпериализме кубинцев, намекали на возможные оскорбления и инциденты — словом, они не рекомендовали… В результате враждебной пропагандистской кампании туризм из США почти прекратился, и Куба лишилась источника, который ежегодно приносил ей 50—60 миллионов долларов дохода.

Так шаг за шагом, с методичностью паука, американские империалисты ткали паутину экономической блокады революционной Кубы.

Наконец, 27 июня 1960 года сельскохозяйственная комиссия палаты представителей конгресса США одобрила законопроект, уполномачивавший президента Эйзенхауэра сократить или даже совсем ликвидировать кубинскую сахарную квоту. Тремя днями позже законопроект утвердила палата представителей. Конгрессмены торопились — они хотели лишить Кубу возможности поставить Соединенным Штатам 740 тысяч тонн сахара в счет квоты 1960 года. От конгрессменов не отстал и сам президент Эйзенхауэр: уже 6 июля он объявил о первом значительном сокращении кубинской сахарной квоты — на 700 тысяч тонн.

— Я полагаю, — заявил президент, — что мы не выполнили бы своих обязанностей перед нашим народом, если бы не приняли мер, необходимых для того, чтобы в деле обеспечения его столь важным продуктом питания как можно меньше зависеть от страны, которая вступила на путь вражды к Соединенным Штатам…

Одновременно с сокращением сахарной квоты Вашингтон решил перерезать главную артерию, обеспечивавшую жизнедеятельность всей кубинской экономики, — он вознамерился оставить Кубу без горючего.

Уже в конце июня 1960 года американские нефтеперерабатывающие заводы, принадлежавшие компаниям «Тексако инкорпорейтед» и «Эссо Стандард ойл», начали сокращать завоз нефти на Кубу, а затем отказались перерабатывать нефть, купленную Кубой у Со-

176 

Пароход «Ла Кубр» после взрыва.

ветского Союза. Согласно кубинским законам иностранные предприятия обязаны были перерабатывать нефть, принадлежащую государству. Но «Тексако инкорпо-рейтед» и «Эссо Стандард ойл», а заодно с ними и английская «Ройял датч шелл», имевшая нефтеперерабатывающий завод в Гаване, заупрямились. Это уже представляло собой открытое, наглое посягательство на суверенитет Кубы, и Революционному правительству не оставалось иного выхода, как пресечь экономическую агрессию американских монополий путем национализации их предприятий. 29 июля завод «Тексако» в Сантьяго-де-Куба, а через два дня два других завода в Гаване, принадлежавшие «Эссо Стандард ойл» и «Шелл», были национализированы.

«За несколько дней до этого события, — рассказывал нам Хуан Э. Гульен, начальник отдела труда и заработной платы завода имени братьев Диас (так теперь называется нефтеперегонный завод «Тексако»), — наша рабочая милиция сорвала попытку компании погрузить на пароход и вывезти на Ямайку ценную смесительную установку, стоившую более 25 миллионов долларов… 29 июля нам сообщили о решении Революционного правительства. Рабочие собрались у здания конторы, и американский флаг медленно пополз с флагштока вниз. С должным уважением к государственному флагу мы передали его американцам, и тотчас над конторой взвился национальный флаг Кубы. Невыразимая радость охватила всех. Только янки были настроены мрачно. Помню, как генеральный директор завода Роберт Картер, покидая заводскую территорию, бросил мне такую фразу:

— Не пройдет и 24 часов, как в ваших руках завод остановится…

Но он ошибся: мы не остановились и не остановимся!..»

Да, картеры, действительно, жестоко ошиблись. Ни сокращение и последовавшая за ним полная ликвидация кубинской сахарной квоты, ни нефтяной саботаж не увенчались успехом. Куба побила обе карты американского империализма, опираясь на руку помощи, протянутую ей социалистическим лагерем, и прежде всего Советским Союзом. 10 июля 1960 года правительство СССР заявило о своем решении приобрести у

177

Кубы в 1960 году дополнительно 700 тысяч тонн сахара, от которого отказались США. А вскоре была решена и «нефтяная проблема»: советские танкеры обеспечили Кубу необходимой нефтью, а кубинские трудящиеся — бесперебойную работу своих нефтеперегонных заводов.

Сладкие мечты американских монополистов об экономической блокаде Кубы обернулись для них горьким провалом…

Но тем не менее в последующие месяцы экономическая агрессия США не прекратилась. «Северный сосед» все более и более изощрялся в изобретении разного рода дискриминационных мер. В конце сентября 1960 года правительство Эйзенхауэра запретило гражданам США совершать поездки на Кубу. 19 октября было наложено эмбарго на экспорт американских товаров на остров Свободы. В тот же день управление торгового флота министерства торговли США объявило незаконными всякую передачу, продажу или сдачу в аренду правительству Кубы или кубинским гражданам морских судов, принадлежащих гражданам США. Вскоре был запрещен фрахт морских судов для перевозки товаров между Кубой и социалистическими странами. Затем последовал целый ряд демаршей американских дипломатов в странах Западной Европы и Азии с целью заставить союзников США по агрессивным блокам прекратить торговлю с Кубой. Механизм экономической блокады острова Свободы вступил в действие.

Такова была обстановка, которая сложилась к осени 1960 года на различных фронтах борьбы американского империализма против острова Свободы. Дипломатический нажим и экономическая агрессия, заговоры и мятежи, диверсии и провокации — все это сплеталось в единый клубок настоящей тотальной войны.

178

Миллионы сребреников

Майами по преимуществу город «одноэтажной Америки». Небольшие коттеджи, стоящие в окружении зелени садиков, — таков внешний вид этой жемчужины фешенебельного флоридского курорта. Исключение составляют лишь несколько крупных гостиниц и административных зданий, претендующих на звание небоскребов. Одно из них находится на бульваре Бискайн. Когда-то здесь размещалась редакция майамской газеты «Дейли ньюс», но с осени 1959 года это здание занял специальный так называемый «Центр помощи кубинским беженцам». Деятельность центра — важная составная часть тайной войны американского империализма против революционной Кубы. По мере того как американская разведка начала наводить порядок в среде эмигрантов, бизнесмены-янки стали раскрывать свои тугие кошельки и помогать кубинцам-эмигрантам. В апреле 1960 года «Юнайтед фрут компани» выделила на организацию и военную подготовку кубинских контрреволюционеров 8 миллионов долларов. В конце ноября 1960 года компания «Эссо Стандард ойл» создала специальный комитет по оказанию помощи кубинским «беженцам». Не прошло и двух недель, как другая нефтяная компания — «Тексако» преподнесла контрреволюционерам «дар» в сумме 100 тысяч долларов. Представитель президента Эйзенхауэра Трэси Вурхис, ведавший координацией помощи кубинским «беженцам», выразил надежду Белого дома, что и другие американские компании не останутся в стороне.

Вслед за этим, по существу официальным, призывом Вашингтона в финансирование кубинских контрреволюционеров включились и другие ведущие монополии Соединенных Штатов, в частности «Бонд энд Шэр», «Интернейшнл бизнес машинз» и т. д. О мотивах, побудивших американских капитанов «большого бизнеса» раскошелиться, довольно откровенно сказал тогдашний президент компании «Тексако» Джеймс Фоли: «У нас имеются большие капиталовложения на Кубе, — заявил он, — и мы рассчитываем когда-нибудь получить их обратно».

Активное участие в проведении кампании по сбору средств в фонд помощи кубинским «беженцам»

179

приняла и церковь. Кардинал Спеллман, сделавший «личный взнос» в этот фонд, обратился с пастырским посланием ко всем католикам США, призывая их жертвовать деньги на дело «кубинской свободы». Так же поступило и протестантское духовенство: устами пастора Стивенсона оно призвало американцев организовать помощь кубинским контрреволюционерам, засевшим в Майами.

Таким образом, правящие круги США, монополии и церковь — вот кто оплачивал деятельность кубинской контрреволюционной эмиграции в США, содержание десятков баз и тренировочных лагерей, где «гусанос» готовились для вооруженной борьбы против острова Свободы. При этом, разумеется, финансовыми щедротами осыпались только те контрреволюционные организации, которые целиком готовы были действовать в интересах монополистов США. Деньги, вкладываемые в «кубинское предприятие», должны были, по расчетам американских некоронованных королей, быстро принести дивиденды в виде свержения Революционного правительства.

Наконец 2 декабря 1960 года Вашингтон открыто провозгласил поддержку кубинских контрреволюционеров своим официальным курсом. В этот день правительство Дуайта Эйзенхауэра выделило на помощь кубинским «беженцам» миллион долларов. Любопытно, что миллион сребреников был ассигнован из сумм, ежегодно выделяемых конгрессом США на основе так называемой «поправки Керстена» к закону «О взаимном обеспечении безопасности».

Текст «поправки Керстена» предусматривает, как известно, финансирование «любых лиц, отобранных для сформирования из них подразделений вооруженных сил, поддерживающих организацию Североатлантического договора». Иными словами, американские империалисты открыто расписались в том, что их «филантропия» имела целью создать из «гусанос» ударный отряд для свержения Революционного правительства.

Взрыв у причалов Тальяпьедры

Стрелки часов показывали 3 часа 10 минут пополудни, когда оглушительный взрыв потряс кубинскую столицу. Эхо его разнеслось на десятки километров. Рухнули здания в районе Тальяпьедры — той части Гаванского порта, где расположены основные причалы и складские помещения. Звон выбитых стекол прокатился по городу и стих на самых дальних его окраинах. Тотчас вслед за взрывом и грохотом обвалившихся стен поднялся ввысь темно-коричневый столб дыма. Через минуту он превратился в гигантский гриб, шляпка которого все больше расползалась по небу…

В мгновение ока деловая жизнь в кубинской столице остановилась. Рабочие промышленных предприятий и служащие учреждений, учащиеся и домохозяйки — все высыпали на улицы. Люди бросались к телефонным аппаратам, бежали к полицейским участкам и пожарным командам. Из уст в уста, словно огонек по бикфордову шнуру, бежал вопрос: «Что случилось? Где?..»

Уже через несколько минут сомнения рассеялись: радиостанции сообщили, что в порту на французском пароходе «Ла Кубр» произошел взрыв. Всего несколькими часами раньше этот пароход вошел в Гаванский порт и пришвартовался у причалов Тальяпьедры.

Не прошло и двадцати минут, как воздух потряс новый чудовищный взрыв. Число жертв теперь оказалось гораздо большим: были уничтожены спасательные

181

бригады, работавшие на судне, солдаты Повстанческой армии, полицейские, бойцы народной милиции, рабочие, прибежавшие к причалу с желанием оказать помощь тем, кто в ней еще нуждался. Позднее стало известно точное число жертв: 70 убитых кубинских рабочих и солдат и несколько французских матросов, более 200 искалеченных, раненых, получивших ожоги…

Диверсия в Гаванском порту произошла в пятницу 4 марта 1960 года. День этот стал для кубинского народа «черной пятницей».

Взрыв парохода «Ла Кубр» — одна из самых крупных диверсий, организованных Центральным разведывательным управлением США в его тайной войне против кубинской революции. Пароход был взорван в тот момент, когда на нем полным ходом шла разгрузка 75 тонн боеприпасов, закупленных Революционным правительством в Бельгии.

Что явилось причиной взрыва? Предположение, будто это — результат беспечности или несчастного случая, исключалось: пароход разгружали опытные грузчики, не раз в прошлом имевшие дело с подобными материалами. Осуществить саботаж в присутствии многих людей, большой группы солдат Повстанческой армии, да еще среди бела дня, просто немыслимо. Обращал на себя внимание и тот факт, что взрыв произошел, когда началась разгрузка ящиков с гранатами общим весом в 30 тонн. Пожара на судне не было; взорваться в результате небрежного обращения с ними гранаты тоже не могли. (Офицеры, специально выделенные Повстанческой армией, позднее произвели эксперимент: они подняли два уцелевших ящика с гранатами на самолете и сбросили их с 200-метровой высоты. Ящики врезались в землю на глубину более метра, но ни одна граната не взорвалась.) Стало совершенно очевидно: катастрофу вызвал какой-то взрывной механизм, сработавший после того, как были выгружены второй и третий ряды ящиков и рабочие принялись за четвертый…

Так, шаг за шагом тщательно исследуя обстоятельства взрыва, власти революционной Кубы пришли к заключению: диверсионный акт не мог быть подготовлен на Кубе, механизм, вызвавший взрыв, установили,

182

по всей вероятности, еще в Антверпене, где пароход грузился. В этой связи не лишено оснований предположение, что исполнителем диверсии могла быть террористическая организация французских «ультра» под названием «Красная рука»: метод «двойного взрыва» — излюбленный прием террористов из «Красной руки», а главное, ее главари были связаны с Центральным разведывательным управлением США…

В конце концов, не столь важно, где и когда установили взрывной механизм. Важно другое: кто был заинтересован в том, чтобы революционная Куба не получила закупленные ею боеприпасы? А на этот вопрос имеется только один ответ — Соединенные Штаты.

«Кто заинтересован в том, чтобы мы не получили оружие?.. — спрашивал премьер-министр Революционного правительства. — Враги революции, ибо они не хотят, чтобы наша страна была в состоянии защищать свой суверенитет». К числу «заинтересованных» Фидель Кастро без обиняков отнес ответственных деятелей американского правительства.

Заявление Фиделя Кастро вызвало протест правительства США. Он был повторен затем в официальной ноте Вашингтона от 4 июня 1960 года. Однако оба документа не опровергали ни одного из обвинений, выдвинутых премьер-министром революционной Кубы. Да Вашингтон и не мог этого сделать: ведь на протяжении 14 месяцев империализм США добивался именно этой цели — обезоружить кубинскую революцию, оставить народ Кубы беззащитным, чтобы легче было снова надеть на него ярмо монополистического угнетения. Еще в первые недели после победы революции агентура империалистов из числа местных реакционеров твердила: поскольку, дескать, тирания свергнута, Повстанческая

183

армия должна разоружиться, надо-де вернуться к «гражданским порядкам». Позже эти «защитники гражданственности» яростно выступали против создания народной милиции, против вооружения народа.

На все маневры врагов кубинцы отвечали сплочением своих рядов, всеобучем, сбором средств на покупку вооружения в целях укрепления обороноспособности страны. Одному из авторов книги посчастливилось побывать на Кубе в ноябре 1959 года и увидеть, как проходила «операция самолеты». Это была массовая кампания по сбору средств в фонд покупки самолетов, необходимых для того, чтобы отбить у прилетавших «с севера» воздушных пиратов охоту совершать бандитские «прогулки» в небе Кубинской республики.

Стремясь оставить кубинскую революцию без оружия, Соединенные Штаты всячески мешали поставкам вооружения на Кубу европейскими странами.

Еще осенью 1959 года Революционное правительство Кубы обратилось к Лондону с просьбой о продаже 15 реактивных истребителей типа «Хаукер-Хантер» в обмен на 15 устаревших английских винтовых истребителей типа «Сифьюри» (которые Англия, кстати сказать, годом раньше продала армии Батисты!). О переговорах стало известно государственному департаменту США.

16 октября 1959 года его представитель вручил английскому посольству в Вашингтоне ноту, в которой США резко возражали против продажи Кубе Англией реактивных истребителей. Они мотивировали это своей «озабоченностью» по поводу возраставшей «напряженности в бассейне Карибского моря». Корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл Хиншоу в этой связи передавал 17 октября из Вашингтона: «Соединенные Штаты и их западноевропейские союзники фактически неофициально наложили эмбарго на поставки оружия и снаряжения в район Карибского моря»…

Английское правительство уступило настояниям Вашингтона и 2 декабря официально объявило, что отвергает просьбу Кубы относительно продажи 15 новых реактивных истребителей до тех пор, «пока напряженность в районе Карибского моря не ослабеет»…

Аналогичное давление Вашингтон оказывал по дипломатическим каналам и на правительства других европейских стран, у которых Куба пыталась приобрести

184

столь необходимое ей вооружение. Соответствующие демарши американские дипломаты предпринимали во Франции, Италии и Швейцарии, и, как свидетельствуют факты, не безрезультатно…

Исключением в этом отношении явилась только Бельгия. Но и там консул и военный атташе Соединенных Штатов всячески пытались добиться в бельгийском министерстве иностранных дел и на заводе, который должен был поставить эти боеприпасы, аннулирования соответствующего бельгийско-кубинского соглашения. Их попытки оказались безуспешными: на сей раз сорвать отправку боеприпасов на Кубу из Бельгии не удалось.

Взрыв французского парохода «Ла Кубр» был таким образом своего рода заключительным аккордом кампании, направленной на то, чтобы помешать кубинскому народу вооружиться на случай агрессии извне. В свете этой диверсии еще более выпукло предстало перед всем миром лицемерие империалистов США, кричавших о своем «миролюбии» и стремлении «разрядить напряженность» в Карибском районе: ведь добиваясь разоружения кубинской революции, они другой рукой щедро вооружали ее врагов.

Оборотни Эснамбрая

На протяжении длительного времени ЦРУ поддерживало и поощряло вооруженный бандитизм, организованный бывшими батистовцами и контрреволюционерами на территории Кубы. Ареной разбойничьих действий заклятых врагов революции являлась то провинция Пинар-дель-Рио, то провинция Орьенте. Но к середине 1960 года центр тяжести на этом фронте тайной войны против кубинского народа переместился в провинцию Лас-Вильяс, в гористый район Эскамбрай. Здесь, неподалеку от города Тринидад, уже знакомого читателям по «трухильистскому заговору», в середине 1960 года агенты ЦРУ предприняли попытку организовать «массовое восстание» против Революционного правительства Кубы.

Летом 1960 года в районе Эскамбрай начали активизировать контрреволюционную деятельность подстре-

185

каемые ЦРУ местные землевладельцы, недовольные углублением аграрных преобразований, проводимых Революционным правительством. Играя на патриархальных настроениях некоторых отсталых слоев местного населения, эта агентура американской разведки сумела обманом привлечь их на свою сторону. Деятельность заговорщиков облегчалась тем обстоятельством, что в покрытых густыми тропическими зарослями горах Эскамбрай скрывались вооруженные банды батистовских преступников. Наконец, третьей составной частью планировавшегося выступления должны были стать «кадры ЦРУ», уцелевшие в рядах Повстанческой армии после провала заговора Уберта Матоса. Речь прежде всего шла о знакомом нам майоре Элое Гутьерресе Менойо, который в годы вооруженной борьбы против Батисты возглавлял второй фронт Эскамбрай.

После победы революции многие из командиров фронта были оставлены работать здесь же, в Эскамбрае. Среди них оказались и те, кого Менойо в свое время вовлек в контрреволюционную деятельность. Эта публика, вместо того чтобы осуществлять программу Революционного правительства, заботилась только о собственной выгоде, чем в немалой степени способствовала росту скептических настроений крестьян в отношении революционной власти.

Так случилось, что именно в Эскамбрае создалась атмосфера, благоприятная для развертывания контрреволюционного восстания. Оборотни из второго фронта Эскамбрай продолжали носить форму Повстанческой армии и занимать ответственные посты в армии и в государственном аппарате. Воспользовавшись своим положением, они, по приказам ЦРУ, создали и вооружили летом 1960 года банды контрреволюционеров и батистовцев и начали вооруженную борьбу против революционной власти. Мятеж возглавил Элой Гутьеррес Менойо и майор Умберто Сори Марин, занимавший

186

пост министра сельского хозяйства в первые месяцы после победы революции.

Бандиты были организованы в десять отрядов, во главе которых стояли, как правило, бывшие батистовские солдаты или офицеры. Тем не менее они имели наглость называть свои шайки «Армией национального освобождения». Эти «освободители» зверски расправлялись с населением. Они, например, садистски убили 18-летнего патриота, учителя-добровольца Конрадо Бенитеса.

ЦРУ щедро снабжало «восставших» оружием, сбрасывая его с самолетов на парашютах, раскрашенных под цвет зарослей. Но обычно оружие это попадало в руки… отрядов народной милиции. Вот, например, что находилось в одной из «воздушных посылок», перехваченной бойцами народной милиции: безоткатная пушка калибра 57 мм и к ней 16 снарядов; 3 базуки и к ним 45 снарядов; 2 миномета калибра 60 мм и к ним 60 мин; 60 винтовок «Спрингфильд», 6 ручных пулеметов «Томпсон», 5 автоматов «Браунинг», 72 ручные осколочные гранаты, 9100 патронов калибра 30 мм, 800 зажигательных патронов калибра 30 мм, 1500 патронов калибра 45 мм, 4 ящика со взрывчаткой, запалами и запальным шнуром, 4 портативные рации, 41 батарея к ним и 5 походных аптечек.

60-миллиметровый миномет американского производства, захваченный Повстанческой армией у бандитов в Эскамбрае. Ясно видно клеймо: «Армия США. 60 мм. М 19 № 5228. Артиллерийское управление США. Вес 8 фунтов».

«Ассортимент», видимо, был «типовым». Приблизительно так же составлялись и другие «посылки». Так, из трех «посылок», захваченных частями народной милиции на протяжении десяти дней, только в одной содержалось 3 ящика с продуктами — рисом, фасолью и маслом. «Идейные руководители» вооруженного бандитизма считали, судя по всему, что пропитание бандиты должны добывать себе сами.

Организуя и вооружая «эскамбрайских оборотней», ЦРУ не ограничивалось помощью им оружием. Оно засылало на остров Свободы и своих наемников. Вот что

187

рассказывал впоследствии один из участников «партизанской войны» в Эскамбрае — канадский авантюрист Кевин Гриффин из Монреаля:

«Я согласился отправиться туда за плату в размере 800 долларов в месяц и воевал вместе с группой из 90 человек. В группе было еще по меньшей мере шесть иностранцев. Однажды мы устроили засаду, в которую попали 20 человек. Всех их мы убили. Через некоторое время я узнал, что мне ничего не заплатят до тех пор, пока не будет свергнут Кастро. А у меня не было никакой охоты ждать…»

Канадскому наемнику повезло: он сумел удрать с Кубы до того, как революционные войска и отряды народной милиции взяли мятежный район в стальное кольцо.

Спекулируя на отсталости местных крестьян, действуя методами запугивания и террора, бандиты сумели некоторых из них втянуть в свою преступную деятельность. Однако, вынужденные под страхом смерти как-то помогать мятежникам, такие крестьяне не представляли собой надежной опоры контрреволюции. Эскамбрайский крестьянин Рамон Гарсиа, покончивший жизнь самоубийством, в своем предсмертном письме писал: «Я убиваю себя не из-за трусости, а потому, что вынужден был дать оружие одному из восставших, и теперь страшно стыжусь этого. Прошу прощения у родины, у моих товарищей, у Фиделя… Да здравствуют Фидель и его товарищи! Рамон Гарсиа».

Письмо это подкупает своей простотой и искренностью. Вместе с тем оно весьма показательно: человек, вынужденный сотрудничать с контрреволюционерами, так и не смог примириться с мыслью, что он изменил родине, и в конце концов измене предпочел смерть.

О военных операциях в районе Эскамбрай в настоящем смысле этого слова говорить, разумеется, не приходится. Контрреволюция явно переоценила свои силы: даже в момент наибольшей активности бандитизма (а именно это слово точнее всего определяет смысл действий контрреволюционеров) там действовало не более пятисот вояк. Но выбить их из Эскамбрая было делом нелегким.

Уже в сентябре 1960 года Революционное правительство начало перебрасывать в Эскамбрай части Повстан-

188

ческой армии и предпринимать решительные меры против вооруженных банд. В результате успешных операций, осуществленных совместно батальонами народной милиции и частями Повстанческой армии, из 500 бандитов, действовавших в различных районах Эскамбрая, 39 было убито и 381 взят в плен; захвачены были также 6 из 10 главарей бандитских шаек. Остальные либо бежали за пределы Кубы, либо разбились на небольшие группы и пытались продолжать борьбу.

Бойцы народной милиции ведут огонь по бандам мятежников в Эскамбрае.

Но тщетно. 17 марта 1961 года в одном из гаванских предместий сотрудники кубинских органов безопасности оцепили двухэтажный особняк. Было уже далеко за полночь. Улицы обезлюдели. Однако массивные двери особняка время от времени открывались, пропуская внутрь гостей.

Внезапно в особняк вошла группа контрразведчиков. Это произошло столь молниеносно, что находившиеся в особняке не успели оказать ни малейшего сопротивления.

В руках кубинской контрразведки оказались практически все главари эскамбрайского мятежа — Умберто Сори Марин, Рохелис Гонсалес Корсо и другие — всего около двух десятков человек. К этому времени они уже представляли собой генералов без армии.

…Неделей позже в горах Эскамбрай в стороне от селений пробирались к морю 12 изможденных, потерявших человеческий облик людей. Это было все, что осталось от банд, орудовавших в Эскамбрае. Ночью они совершали изнурительные переходы, а днем ими овладевал страх. Страх перед треснувшей под ногами палкой, перед неожиданно вспорхнувшей птицей, перед отдаленным звуком человеческого голоса, страх перед всем, что называется Кубой. Те, кого американская пропаганда высокопарно именовала «борцами за свободу», теперь боролись с собственным страхом.

Одна мысль владела их помыслами — поскорее убраться с этой земли. Спасение было только там, на берегу, где в условленном месте их поджидали агенты Центрального разведывательного управления США. 23 марта тайно пробравшаяся к кубинским берегам американская шхуна забрала их на борт.

Так было покончено с последними эскамбрайскими мятежниками. Но, повторяем, основные контрреволю-

189

ционные банды были разгромлены еще в октябре 1960 года. Именно тогда кубинский народ нанес по своим врагам сокрушительный удар, от которого они уже не смогли оправиться.

Последующие события показали, что и попытки разоружить революцию, и восстание в Эскамбрае были не самоцелью, а лишь вспомогательными операциями в подготовке вооруженной агрессии против революционной Кубы. Менойо, Сори Марин и их шайка должны были создать плацдарм для последующей выброски в Эскамбрае банд вооруженных наемников, завербованных ЦРУ в США и странах Латинской Америки. Ликвидация этого мятежа еще в октябре 1960 года заставила руководителей ЦРУ внести существенные коррективы в планы агрессии. Империалисты США убедились, что им не придется рассчитывать на готовый плацдарм на кубинской территории — его нужно будет отвоевать самим «силам вторжения».

Антикубинская политика США стремительно приближалась к тому рубежу, за которым должны были заговорить пушки…

«Рыба не замедлит появиться»

Ровный гул корабельной машины перешел на низкие тона: она сбавила обороты. Черный, без единого огонька, корабль начал мерно переваливаться с борта на борт. Впереди, километрах в двух, рассыпалась редкая цепочка огней. Это Плайя-Хирон, западный берег залива Кочинос, врезающегося в кубинскую провинцию Лас-Вильяс.

Лязгнула якорная цепь, и корабль сразу же ожил. Послышались приглушенные слова команд, по железной палубе затопали солдатские ботинки.

— Все в порядке, капитан, — произнес кто-то на английском языке возле правого борта.

— Что ж, Грей, — отозвался тот, к кому были обращены эти слова. — Пора начинать. На местах высадки, как условлено, зажигай белый и красный огни. До встречи на берегу…

Пять фигур, облаченные в легкие водолазные костюмы, скользнули за борт в надувную лодку, еле различимую во тьме.

Проводив их, капитан отошел от борта и отрывисто, теперь уже по-испански, приказал:

— Готовиться к высадке!

Часы показывали 23.00. Воскресенье, 16 апреля 1961 года было на исходе.

Их тоже было пятеро. Пятеро бойцов 339-го батальона народной милиции. У них был «джип», пулемет и

193

четыре автомата. В ту ночь они охраняли пять километров береговой полосы Плайя-Хирон.

Вскоре после полуночи внимание бойцов привлекли яркие огни — красный и белый, неожиданно вспыхнувшие на побережье.

Юркий «джип» быстро мчал по ровному песчаному пляжу в сторону огней. До них осталось не более двухсот метров, когда в свете фар заплясали пулевые фонтанчики. Автомобиль резко затормозил. «Милисианос» бросились на землю. На какое-то мгновение воцарилась тишина. Но как только патруль попытался короткими перебежками продвинуться вперед, со стороны моря снова заговорили автоматы.

Вскоре автоматные очереди раздались справа и слева от патруля. Затем с моря грянуло несколько орудийных выстрелов. Новые партии нападавших высаживались на берег. Силы были явно неравными.

После полуночи радиостанция сахарного завода «Аустралиа» приняла радиограмму патруля: «Их много. Мы деремся, но не сможем выдержать долго. Быстрее высылайте подмогу. Родина или…»

На волне патрульного передатчика воцарилась тишина.

Телефонный звонок в нью-йоркской квартире специалиста по рекламе Лема Джонса раздался вскоре после полуночи. Сонный Джонс снял трубку.

— Началось, — услышал он хорошо знакомый голос одного из работников Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов. — Записывай: «Коммюнике номер один… Сегодня утром президент «Кубинского революционного совета» доктор Хосе Миро Кардона сделал следующее заявление… Перед рассветом кубинские патриоты в городах и горах начали битву за освобождение нашего отечества…»

Знакомый из ЦРУ диктовал медленно и внятно. Но Джонс поспевал с трудом: дрожали руки.

— Записал? Теперь слушай внимательно. Ты должен немедленно отвезти это в отель «Статлер Хилтон». Там тебя встретят журналисты. Коммюнике во что бы то ни стало должно появиться в утренних газетах. Во что бы то ни стало! Спокойной ночи!

194

— Ничего себе, спокойная ночь…— подумал Джонс, стаскивая пижаму.

Лем Джонс выходил из своей квартиры, когда американский радиоцентр «Суон», разместившийся на одноименном островке в Карибском море, передал в эфир такое загадочное сообщение:

— Внимание! Тщательно следите за радугой. Она скоро появится. Мальчик дома. Посетите его. Небо голубое. Оставьте заметку на дереве. Дерево коричнево-зеленое. Письма доходят хорошо. И письма белые. Рыба не замедлит появиться. А рыба красная. Тщательно следите за радугой…

Еще через несколько минут «Суон» передал в эфир коммюнике номер один «Кубинского революционного совета».

Лем Джонс еще вез текст коммюнике в отель «Статлер Хилтон», а американская радиостанция, находящаяся за несколько тысяч километров от Нью-Йорка, побив все рекорды оперативности, уже передавала его в эфир…

В большом бараке на территории заброшенного флоридского аэродрома Опа-Локка группа людей сгрудилась возле транзисторного приемника. Несколько складных стульев, спальные мешки да этот приемник — вот все убранство деревянного барака, в котором уже несколько часов под усиленной охраной ЦРУ содержались члены «Кубинского революционного совета».

О начале вторжения на Кубу они узнали из передач радиоцентра «Суон». Коммюнике номер один «Кубинского революционного совета» оказалось для его членов полной неожиданностью.

В трехкомнатном номере отеля «Ла Конча» в Сан-Хуане (Пуэрто-Рико) расположился директор Центрального разведывательного управления Аллен Даллес. Официальной целью его приезда в Сан-Хуан было выступление на тему «Коммунистический бизнесмен за рубежом». А неофициальной? Учитывая географиче-

195

скую близость Пуэрто-Рико к Кубе, можно предположить, что шефа ЦРУ привело сюда желание находиться поближе к месту проведения тщательно готовившейся операции.

Ровно в полночь в номере Аллена Даллеса зазвонил телефон. Знакомый мужской голос сообщил: «Рыба не замедлила появиться…» Шеф американской разведки удовлетворенно потянулся и погасил свет.

Зато в штаб-квартире Центрального разведывательного управления, в государственном департаменте, Пентагоне и служебных помещениях Белого дома свет горел до утра. Самого президента Кеннеди в Вашингтоне не было. Еще накануне он перебрался в свою загородную резиденцию Глен Opa (штат Виргиния). Не было в столице и вице-президента Линдона Джонсона. Обязанности главы государства в ту ночь исполнял государственный секретарь Дин Раек, которому помогали специальный помощник президента по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди и заместитель директора ЦРУ генерал Кейбелл. Эти трое всю ночь не смыкали глаз.

В 5.15 утра 17 апреля, когда сообщения из района Плайя-Хирон подтвердили, что высадка состоялась, Банди связался по специальному телефону с Глен Opa. Трубку снял военный помощник президента бригадный генерал Честер Клифтон. Он молча выслушал сообщение и, в точном соответствии с инструкциями, направился в спальню Кеннеди, чтобы разбудить президента и сообщить ему о событии.

А в это время на улицах Вашингтона, Нью-Йорка и других городов западного побережья Соединенных Штатов пронырливые мальчишки-газетчики уже кричали:

— Вторжение на Кубу! Коммюнике номер один «Кубинского революционного совета»! Пять центов! Всего за пять центов!..

…Так началась неделя, которую позднее печать США окрестила «горькой неделей» Вашингтона. «План Плуго» — план коварного нападения на революционную Кубу — вступил в решающую фазу.

196

История с продолжением

Пять лет отделяют нас от событий на Плайя-Хирон, но и по сей день не ослабевает интерес общественности к этому крупнейшему поражению американского империализма в Латинской Америке. Не ослабевает этот интерес и в самих Соединенных Штатах. Не далее как летом 1965 года два крупнейших американских журнала  — «Лайф» и «Лук» — опубликовали отрывки из мемуаров ближайших сподвижников покойного президента Кеннеди — его помощника Теодора Соренсена и специального советника Артура Шлезингера-младшего. Оба они считают, что основными виновниками авантюры были Центральное разведывательное управление США, генералы Пентагона.

Соренсен пишет, что уже после разгрома вторжения, прогуливаясь по парку Белого дома, Кеннеди рассказал ему, «переходя временами на язвительный тон, о «других отцах», которые впутали его в эту историю». Президент, подчеркивает Соренсен, был весьма категоричен: он говорил о правительстве Эйзенхауэра, заварившем всю эту «кашу», о руководителях Центрального разведывательного управления и Пентагона, которые давали ему неверные советы, ввели его в заблуждение и втянули в авантюру, с самого начала не имевшую шансов на успех.

Можно понять, почему подобная версия пришлась явно не по вкусу многим в США, и прежде всего «людям из Лэнгли». «Опровержение» не заставило себя долго ждать. 20 июля 1965 года на страницах газеты «Вашингтон стар» появилось интервью с бывшим заместителем директора ЦРУ Ричардом Бисселом, руководившим непосредственной разработкой и осуществлением планов высадки. В этом интервью Биссел, в частности, заявил:

— Если бы тогда мы смогли сбросить в пять раз больше бомб на аэродромы Кастро, у нас был бы чертовски хороший шанс…

Биссел обвинял покойного президента в том, что тот не создал контрреволюционное «правительство в изгнании», не снабдил его деньгами и не поддержал «добровольцами» «бригаду вторжения».

197

Иными словами, бывший заместитель Даллеса, которого президент Кеннеди уволил в отставку вместе с его шефом, возлагает сейчас вину за фиаско на покойного президента: это он, дескать, упустил «чертовски хороший шанс», ограничив воздушные удары по Кубе накануне вторжения и не разрешив использовать в критический момент «добровольцев», то есть американскую морскую пехоту. Биссел воспользовался этим случаем и высказал принципиальные соображения относительно методов действий Соединенных Штатов на международной арене.

— В мире, — витийствовал он, — есть районы, где будет жизненно важно и разумно для правительства США использовать силу, чтобы избежать худшего исхода… Мы вмешивались в дела других стран во всем мире многие годы. «План Маршалла» был, конечно, самой массированной формой вмешательства после второй мировой войны… Возникает вопрос: оправдано ли вторжение против законно установленного правительства? Я думаю, что есть случаи, когда это оправдано…

Известно, что в Соединенных Штатах действуют весьма строгие правила на счет публичных заявлений ответственных сотрудников разведки, даже ушедших в отставку. Они не имеют права раскрывать детали секретных операций без специального на то разрешения, а тем более высказываться по вопросу об основных принципах деятельности ЦРУ. Таким образом, интервью Биссела, провозглашавшее право на вмешательство США в дела других стран, можно расценивать как своеобразную декларацию внешнеполитических целей ЦРУ. Не следует забывать, что Биссел давал свое интервью в момент расширения американской агрессии во Вьетнаме и интервенции против Доминиканской Республики. Говоря о Плайя-Хирон, Биссел наверняка имел в виду не только и не столько Плайя-Хирон, сколько сегодняшнюю американскую внешнюю политику.

Комментируя интервью Биссела, газета «Нью-Йорк уорлд телеграмм энд Сан» (номер от 28 июля 1965 года) обратила внимание на еще один любопытный момент. В своем интервью Биссел утверждал, что если бы вторжение на Плайя-Хирон отменили, то вооруженные силы кубинских эмигрантов («самые могущественные

198

вооруженные силы в пространстве между Мексикой и Панамой», говоря его словами) могли бы «вызвать беспорядки» в Гватемале, Гондурасе или Никарагуа.

«Истина, — пишет газета, — достаточно хорошо документированная, но скандально игнорируемая, заключается в том, что Кеннеди не мог бы отменить вторжение, даже если бы пытался это сделать. (Подчеркнуто нами. — Авт.) Согласно одному неопровергнутому заявлению, опубликованному в печати, ЦРУ заявило руководителям вторжения за несколько дней, перед высадкой в бухте Кочинос, что Вашингтон, возможно, отменит это вторжение. На этот случай «таинственный Фрэнк» из ЦРУ, который был главным офицером, осуществлявшим военную подготовку сил вторжения, заявил руководителям кубинских эмигрантов, что они должны захватить в плен своих опекунов из ЦРУ и осуществить до конца планы высадки».

Таким образом, рассказ о закулисной стороне событий на Плайя-Хирон не только освещает механику агрессии американского империализма, но и позволяет заглянуть в самые дальние углы политической кухни Вашингтона. Перед человеком, который попытается распутать клубок событий, приведших к Плайя-Хирон, разверзнется такое чудовищное переплетение коварства, жестокости и цинизма, ему придется познакомиться со столь неприглядными сторонами деятельности американской разведки, что временами ему будет казаться — не сон ли это?

Но недаром говорят, что действительность подчас изобретательнее любых снов.

Время, обладающее способностью поднимать покров таинственности над событиями прошлого, пролило достаточный свет на многие темные стороны этой позорной авантюры. Достоянием гласности стали факты, которые уже сегодня позволяют нарисовать более или менее полную картину подготовки агрессии на Плайя-Хирон, проследить ее воздействие не только на внешнюю, но и на внутреннюю политику Соединенных Штатов. Как мы уже имели возможность убедиться, история Плайя-Хирон — это история с продолжением. Отзвуки выстрелов, раздавшихся в ночь с 16 на 17 апреля 1961 года, до сих пор гремят на американской политической арене.

199

Но, с другой стороны, планы вторжения на Плайя-Хирон возникли не на пустом месте. Они явились логическим завершением всей предшествующей политики американского империализма в отношении народа героического острова. Ведь с момента начала вооруженной борьбы кубинцев за свободу и независимость империалисты США пускали в ход все средства с целью подавить эту борьбу. Победа революции в первые дни 1959 года не только не ослабила, но, наоборот, удесятерила решимость Вашингтона расправиться с «непокорным» народом.

Однако жизнь показала — Соединенным Штатам не удастся свергнуть революционную власть на Кубе ни путем организации заговоров, ни с помощью экономических и прочих диверсий. Все те методы тайной войны, которые ранее почти без осечек приносили Вашингтону в Латинской Америке желаемый эффект, оказывались безрезультатными на Кубе. Революционное правительство не только не стало на колени, но и с успехом отражало удары Вашингтона. Потому-то в высших правительственных сферах Соединенных Штатов и было решено применить к острову Свободы «крайние меры».

Аллен Даллес гарантирует успех

Трудно сказать, когда именно в вашингтонских «коридорах власти» впервые был поставлен вопрос о подготовке вооруженного вторжения на Кубу. В своей книге «Шесть кризисов» тогдашний вице-президент США Ричард Никсон задним числом приписывает эту «заслугу» себе. Никсон приводит текст меморандума, который еще в мае 1959 года он направил в Белый дом, государственный департамент и Центральное разведывательное управление относительно «кубинской проблемы». В этом меморандуме подчеркивалось, что Фидель Кастро «подчиняется коммунистической дисциплине», а посему Вашингтону надлежит пустить в ход «более решительную политику», не останавливаясь, в случае необходимости, перед «военным решением».

Однако «приоритет» Никсона оспаривается многими в Соединенных Штатах, и в первую очередь Централь-

200

ным разведывательным управлением. В пользу ЦРУ склоняется и большинство американских исследователей истории агрессии на Плайя-Хирон.

И не без оснований. Начиная с 1952 года, то есть с момента прихода в ЦРУ Аллена Даллеса, это ведомство окончательно превратилось в основной центр Вашингтона по свержению неугодных правительств, организации мятежей, развязыванию подрывной деятельности во всемирном масштабе. К моменту описываемых событий на совести людей Аллена Даллеса было немало «грязных операций». Однако наиболее важной явилось свержение летом 1954 года демократического правительства Арбенса в Гватемале. Эта операция считалась в Вашингтоне непревзойденным эталоном тайной войны против народов Латинской Америки, позволившим ликвидировать неугодное правительство.

И уж кому-кому, как не Аллену Даллесу, герою «операции Гватемала», надлежало возглавить новый заговор — на этот раз против революционной Кубы?

17 марта 1960 года президент Эйзенхауэр подписывает секретную директиву, обязывающую Центральное разведывательное управление подготовить банды кубинских контрреволюционных эмигрантов для вторжения на остров Свободы. Спустя неделю Национальный совет безопасности одобряет «черновой набросок» плана агрессии, разработанного ЦРУ. Этот план предусматривал организацию на территории США и «дружественных латиноамериканских стран» вооруженных формирований кубинских контрреволюционных эмигрантов и всемерную активизацию контрреволюционного подполья на Кубе. Одновременно предполагалось создать кубинское контрреволюционное «правительство в изгнании». Последующая высадка наемников на Кубе в сочетании с ударами подполья и должна была, по замыслам Аллена Даллеса, ликвидировать на острове революционную власть.

Для человека, знакомого с историей свержения демократического правительства Гватемалы, не составит труда установить ее почти полное тождество с планом свержения кубинского правительства. Это обстоятельство, судя по всему, и объясняет, почему предложения Центрального   разведывательного   управления   были

201

утверждены без особых возражений. Успех операции гарантировал сам Аллен Даллес.

Помимо Аллена Даллеса активное участие в организации антикубинского заговора играл уже упоминавшийся Ричард Мервин Биссел, первый заместитель директора ЦРУ.

В ЦРУ он пришел в 1954 году. Оказавшись в святая святых американского империализма, Биссел начал быстро подниматься по ступеням служебной иерархии. Именно в этот период он сам охарактеризовал себя как человека, «всегда готового идти на риск». Это его заявление справедливо можно расценить как чересчур скромное. Не риск, а самый беззастенчивый авантюризм характеризует деятельность Биссела в ЦРУ. Как свидетельствует печать США, именно он стал инициатором полетов шпионских самолетов У-2 над территорией Советского Союза и других социалистических стран. Позднее, в 1960 году, он был замешан в скандальных связях агентов ЦРУ с главарями французских «ультра», действовавших в Алжире. К моменту описываемых событий Биссел уже занимал в ЦРУ второй по значению пост. В руках этого «любителя риска» и сосредоточивались все основные нити антикубинского заговора.

Еще одной колоритной фигурой, игравшей ключевую роль в подготовке и осуществлении агрессии, был некий Фрэнк Бендер. Подлинное имя этого «рыцаря плаща и кинжала» — Фрэнк Визнер — стало известно совсем недавно, после того как 29 октября 1965 года он при загадочных обстоятельствах покончил жизнь самоубийством.

Руководящая роль Бендера-Визнера в антикубинской авантюре также не случайна. Бендер был одним из главных действующих лиц в осуществлении гватемальского переворота. И поэтому вполне естественно, что и в готовившейся кубинской авантюре ему также надлежало играть одну из первых скрипок. «Все должно произойти точно так, как в Гватемале в 1954 году», — подмечают одну из характерных особенностей этих событий авторы вышедшей в США книги «Невидимое правительство» Д. Уайз и Т. Росс. Засучив рукава, Даллес, Биссел и Бендер принялись за дело.

202

Карта районов провинций Матансас и Лас-Вильяс, где происходили военные действия (наземные,  воздушные и морские) во время событий на Плайя-Хирон.

203

МЕСТА БОЕВ

A. Незащищенное шоссе, где противник намеревался воздвигнуть заграждения, чтобы преградить путь кубинской артиллерии и танкам.

Б. Проходящее через болото шоссе, которое хотели захватить наемники.

B. Предполагаемое место высадки вражеского десанта (Зеленый пляж).

«Золотой мальчик» ЦРУ

18 декабря 1959 года к причалам флоридского порта Тампа подошел старый потрепанный пароход под гондурасским флагом. Как положено, пароход с грузом кубинского сахара встречали американские таможенники. Но кроме них на борт поднялся джентльмен в штатском. Таможенники приступили к оформлению документов, а джентльмен вместе с капитаном проследовали в одну из кают.

Дверь за ними плотно закрылась. Сдвинув в сторону небольшой шкаф, капитан обнажил в стене квадрат потайного люка.

— Выходи, — сказал он. — Прибыли…

Щурясь от дневного света, из люка выбрался молодой невысокий шатен с широко расставленными глазами, упрямым подбородком и длинным узкогубым ртом.

— Мануэль Артиме, — представился он.

— Барнетт, друг Уильямса, — проговорил скороговоркой джентльмен, протягивая ему руку. — Со счастливым прибытием…

Так вместе с партией кубинского сахара в Соединенные Штаты доставили человека, которому суждено было играть заметную роль в последующих событиях, разыгравшихся вокруг Кубы.

Читатель помнит, что мы расстались с Мануэлем Артиме 28 декабря 1958 года, когда за несколько дней до победы революции он объявился в Сьерра-Маэстре.

205

Артиме прибыл туда, выполняя очередное задание своих американских «наставников», в частности резидента ЦРУ в Гаване Уильямса, который на заключительном этапе борьбы стремился насадить в рядах Повстанческой армии как можно больше своих людей. После победы революции Артиме при поддержке разоблаченных позднее влиятельных покровителей быстро сделал карьеру. По рекомендации Сори Марина его назначили ответственным за проведение аграрной реформы в провинции Орьенте. Между тем старые связи Артиме с американскими дипломатами не только не ослабевали, но становились все более тесными.

Как мы уже говорили, в первые месяцы после свержения диктатуры на Кубе интенсивно шел процесс размежевания классовых сил. Среди противников революционных преобразований, которых поддерживала американская разведка, начали выкристаллизовываться различные группы заговорщиков. Одной из них стало так называемое «Движение революционного восстановления», активную роль в котором играли иезуиты. Артиме стал одним из лидеров этой подпольной организации, провозгласившей своей целью борьбу против революционных преобразований.

И хотя «Движение» не принимало непосредственного участия в камагуэйском заговоре Уберта Матоса, близость Артиме к некоторым его участникам могла побудить революционные следственные органы сделать свои выводы. В начале ноября 1959 года, испугавшись разоблачения, Артиме перебрался из Орьенте в Гавану под крылышко своих иезуитских наставников. Чтобы замаскировать дезертирство, он несколькими днями позднее опубликовал в католической газете «Авансе» «открытое письмо» Фиделю Кастро, в котором объявил себя «принципиальным противником» революционных преобразований, а правительство обвинил в том, что оно «продалось Москве».

Трудно сказать, кто инициатор «открытого письма». Но этот шаг как бы приподнял Артиме над всем легионом заговорщиков — ренегат претендовал на «идейные разногласия» с революционной властью!

Едва успев перевести дыхание, «идейный противник» кубинской революции прежде всего потребовал у иезуитов связать его с мистером Уильямсом. А еще че-

206

рез несколько дней в облачении священника, со спрятанным под рясой пистолетом, Мануэль Артиме проскользнул в посольство США. Там он пробыл до середины декабря. Американские дипломаты подробно расспрашивали его о положении в стране, а затем в сопровождении двух телохранителей переправили в один из гаванских портовых кабаков и сдали на руки капитану потрепанного гондурасского парохода.

14 декабря за Артиме захлопнулась дверца небольшого потайного люка, которая открылась четырьмя днями позднее в Тампе перед «Барнеттом, другом Уильямса».

Минуя таможенников и иммиграционные власти, «Барнетт» доставил беглеца в один из уединенных мотелей, расположенных под Майами. «Друг Уильямса», по его словам, конечно же не имел никакого отношения ни к Центральному разведывательному управлению, ни к какому-либо другому правительственному органу США. Он назвался «представителем влиятельной группы бизнесменов, борющихся против коммунизма на Кубе».

Артиме было безразлично, как рекомендует себя «мистер Барнетт». Бизнесмены — так бизнесмены. Он-то хорошо знал, в чьих руках находится. Главное, что удалось улизнуть с Кубы и что Уильяме его не подвел. Уже одно это позволяло надеяться на многое.

Внимание, которым Артиме окружили в США, было весьма и весьма специфическим. Вот что писал, со слов Артиме, автор книги «Залив Свиней» Хейнс Джонсон: «В Майами появилось много новых друзей Уильямса и Барнетта. Они тоже говорили, что хотят помочь Артиме раздобыть оружие для кубинского подполья. Однако прежде они желали удостовериться в его намерениях. Артиме подробно расспрашивали о жизни и планах на будущее. После долгих часов допроса в одном из уединенных мотелей началась формальная проверка в присутствии стенографа. Сначала у него взяли отпечатки пальцев, а затем предложили пройти проверку на «детекторе лжи»».

Как позднее узнал Артиме, подобное «гостеприимство» не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Испытанию на «детекторе лжи» подвергался каждый кубинский контрреволюционер, попадавший в США.

207

«Формальная проверка» длилась несколько недель. Затем «хозяева» отправили Артиме в пропагандистское турне по странам Латинской Америки. Выступления на митингах сменялись пресс-конференциями. Артиме оказался в центре внимания реакционной прессы. Газетные полосы заполнились его призывами покончить с «кастровским раком». Коста-Рика, Панама, Венесуэла, Перу, Чили, Бразилия… Разные страны, разные города, разные люди… Одно оставалось неизменным: в каждом новом месте коммивояжеру кубинской контрреволюции звонил некий Хайме Кастелло, справлявшийся, чем он может помочь Артиме. И не беда, что, скажем, в Венесуэле голос Хайме Кастелло совсем не походил на голос Хайме Кастелло в Коста-Рике. Американцы не теряли интереса к его персоне — это было главным.

Последний раз Хайме Кастелло позвонил Артиме в Рио-де-Жанейро. Теперь анонимный покровитель требовал личной встречи. В условленном месте к Артиме подошел американец, бегло говоривший по-испански. Он приказал кубинскому эмигранту немедленно прервать пропагандистское турне и возвратиться в Нью-Йорк. Там ему надлежало остановиться в отеле «Статлер Хилтон» и ждать звонка от «мистера Джорджа Ринго».

Не успел Артиме переступить порог приготовленного для него номера в «Статлер Хилтон», как действительно раздался звонок мистера Джорджа Ринго. А еще через несколько минут в другом номере того же отеля Артиме встретился со своими кубинскими единомышленниками.

После первых приветствий и рукопожатий собравшиеся сообщили Артиме, что группа видных кубинских деятелей решила начать открытую борьбу против Кастро. Готов ли он, Артиме, принять в ней участие? Если да, то сегодня же он встретится с «одним важным американцем», представляющим влиятельные круги Соединенных Штатов, которые хотят помочь антикастровскому движению.

Ни о чем другом Артиме и не мечтал. Вечером того же дня его представили седовласому американцу среднего роста в очках с толстой роговой оправой.

— Тогда я впервые услышал имя, — вспоминал два

208 

Главари контрреволюции в одном из гватемальских тренировочных лагерей. Слева направо: Мануель Артиме, Хосе Сан Роман, Антонио Maceo и Антонио де Варона.

С таких лодок высаживались наемники на Плайя-Хирон.

года спустя Артиме, — которое позднее мне пришлось слышать постоянно, вплоть до Плайя-Хирон. Это был Фрэнк Бендер, великий Фрэнк Бендер…

— Что ж, Маноло, — сказал «великий», — у нас есть о чем поговорить. Я именно тот человек, который занимается этим кубинским делом…

Разговор с глазу на глаз длился более двух часов. Впрочем, это трудно назвать разговором. Говорил один Маноло, а Бендер внимательно слушал, лишь изредка задавая короткие вопросы. Он оживился, когда Артиме начал излагать свой план вооруженного восстания в провинции Орьенте.

— Да, но почему только в Орьенте? — неожиданно прервал он Артиме. — А если поднять восстание по всей Кубе?

— Но у нас нет ни оружия, ни людей…

— А если я скажу, что у нас есть люди, которые готовы помочь вам в подготовке партизанской войны? Если у нас есть люди, готовые помочь вам в подготовке войны обыкновенной? Я имею в виду нормальную армейскую подготовку…

— А оружие? Дадите ли вы нам оружие?

— Мы дадим вам все оружие, какое будет необходимо, — ответил Бендер. — Мы также подготовим для вас радистов, чтобы вы могли поддерживать непосредственную связь с Кубой… Есть ли у вас здесь люди, готовые пройти такую подготовку?

— Такие люди есть…

Бендер что-то написал на клочке бумаги и протянул его Артиме.

— Если я тебе понадоблюсь, звони по этому телефону. Скажи: «Фрэнку от Маноло» — и тебя сразу же со мной соединят. А пока поедешь в Майами, где установишь контакт с нужными людьми. С какими — узнаешь на месте. Вот билет на ближайший самолет. За номер можешь не платить. Просто оставь ключ у администратора. И запомни, Маноло, я не представитель американского правительства. С правительством Соединенных Штатов я не имею ничего общего. Я работаю на влиятельную группу американцев, желающих бороться против коммунизма…

Артиме, конечно, понимал, что его готовят к какой-то незаурядной роли, однако в тот момент он еще

209

не подозревал, как высоко рассчитывала вознести его «влиятельная группа американцев».

С точки зрения руководителей ЦРУ Артиме являлся вполне подходящей фигурой на пост главаря планировавшегося вторжения. Проверенный агент, он не вызывал сомнений в том, что будет безропотно исполнять все приказы. Другое важное преимущество Артиме заключалось в его беспринципности и неуемном честолюбии. Именно такой человек требовался Центральному разведывательному управлению: ловкий, не считающийся ни с чем.

— Это наш золотой мальчик — так позднее назвал Артиме в беседе с корреспондентом журнала «Тайм» один из руководителей ЦРУ. Но тогда, в марте 1960 года, Артиме был еще далек от этой лестной клички. Ее предстояло заслужить…

«Вспомните обо мне в Гаване»

В конце марта 1960 года к гватемальскому послу в Вашингтоне Карлосу Алехосу явились несколько высокопоставленных визитеров-американцев. Без лишних церемоний они спросили дипломата: не может ли он помочь Соединенным Штатам организовать на территории Гватемалы тренировочные лагеря для кубинских эмигрантов, жаждущих освободить свою родину от Кастро? Карлоса Алехоса вопрос нисколько не смутил. Он посоветовал визитерам связаться с его младшим братом Роберто Алехосом, находящимся в Гватемале.

— Ему на месте виднее, — добавил он. — Я думаю, что все будет в порядке…

Через несколько дней в особняке Роберто Алехоса в Эдифисио-Таунсон, аристократическом районе гватемальской столицы, появились два американских дипломата (одним из них был резидент ЦРУ в этой стране Роберт Кендел Дэвис). Алехос-младший уже знал о цели визита. Он пообещал уладить «дело» с гватемальским президентом Идигорасом Фуэнтесом. И действительно, вскоре между Центральным разведывательным управлением США и президентом Гватемалы было заключено «джентльменское соглашение», разрешавшее

210

американцам использовать территорию страны для создания тренировочных лагерей.

Центральное разведывательное управление знало, к кому оно обращается за помощью. Богатейших плантаторов братьев Алехос бесспорно можно считать некоронованными королями Гватемалы. В стране не раз менялись президенты и диктаторы, но одно оставалось неизменным — власть семейства Алехос. Правда, однажды (в начале 50-х годов) над их головами сгустились тучи. Демократическое правительство президента Арбенса начало осуществлять аграрную реформу. Под угрозой оказались не только плантации братьев, но и владения североамериканской монополии «Юнайтед фрут». Заговор, организованный ЦРУ против правительства Арбенса в 1954 году, спас тогда и «Юнайтед фрут», и «некоронованных королей».

Теперь, шесть лет спустя, настал черед братьев Алехос отплатить ЦРУ услугой за услугу. И они «отплатили» со всем усердием, на какое были способны. Кстати сказать, это не составляло для них особого труда. В руках братьев-плантаторов находились практически все рычаги власти в Гватемале; сам президент Идигорас Фуэнтес чутко прислушивался к советам своих «серых кардиналов».

Существовало еще одно обстоятельство, которое неизбежно привело бы Центральное разведывательное управление к братьям Алехос. Среди их многочисленных плантаций была одна, которая сразу же привлекла особое внимание людей Аллена Даллеса.

Если взглянуть на карту Гватемалы, то неподалеку от ее тихоокеанского побережья можно обнаружить горный хребет Сьерра-Мадре. Поросший буйной тропической растительностью, он не особенно высок, лишь некоторые его вершины превышают 3000 метров над уровнем моря. Одна из них — действующий вулкан Сантьягито. На склонах вулкана Сантьягито и расположена принадлежащая братьям Алехос обширная кофейная плантация «Эльветиа» — 2000 гектаров пло-

211

дородной земли. Ближайшие населенные пункты — маленький индейский поселок Сан-Фелипе и городок Реталулеу, до которого от плантации около 25 километров. Место не просто уединенное, но и в своем роде уникальное: весь этот район представляет собой своеобразный «полюс недоступности» Гватемалы. Из внешних районов страны сюда не ведет ни одна дорога. Население само обеспечивает себя всем необходимым. Район «Эльветиа» — Реталулеу поддерживает связь с внешним миром только по воздуху. Самолеты братьев Алехос доставляют сюда то немногое, что не могут производить местные жители; они же вывозят отсюда кофе. Небольшой аэродром около Реталулеу — единственный во всей округе — также собственность братьев Алехос. Одним словом, окрестности вулкана Сантьягито представляют собой что-то вроде небольшого «государства в государстве».

Вряд ли где-нибудь в Центральной Америке можно было найти лучшее место для тайной подготовки армии вторжения на Кубу, и братья Алехос охотно предоставили территорию «Эльветиа» в полное распоряжение ЦРУ.

— Бесплатно, — заявил Роберто Алехос американцам. — Но при одном условии: вспомните обо мне в Гаване…

Позднее помимо «Эльветиа» и аэродрома в Реталулеу братья Алехос «уступят» ЦРУ еще несколько своих владений, в том числе плантацию «Сан-Хосе Буэна-виста» (неподалеку от тихоокеанского порта Сан-Хосе) и поместье в отдаленной провинции Петен, где американцы создали лагерь особого назначения; братья же помогли ЦРУ арендовать причалы и аэродром в порту Сан-Хосе.

В начале мая 1960 года в «Эльветиа» прибыл первый отряд кубинских контрреволюционеров — 32 человека. Их с комфортом разместили в апартаментах, где обычно останавливались гости братьев Алехос. На первых порах местному населению разъяснили, что это «топографы», они будут снимать местность. Однако по мере того как шли дни, в центральной усадьбе «Эльветиа» появлялись все новые и новые группы «топографов». Помещения для гостей уже не могли их вместить, и вскоре чуть ниже центральной усадьбы развернулось

212

строительство крупного лагеря, получившего название «Траке». Работы не прекращались ни днем, ни ночью.

Одновременно началась реконструкция небольшого аэродрома в Реталулеу. Центральное разведывательное управление не скупилось на затраты. Создание аэродрома, способного принимать тяжелые транспортные самолеты, обошлось в 1,2 миллиона долларов.

«Бригада 2506» в гватемальском тренировочном лагере.

Финансовые проблемы мало волновали организаторов агрессии. На протяжении всех последующих месяцев они не испытывали недостатка в средствах. Ричарда Биссела и Фрэнка Бендера беспокоило только, как бы тайна усиленной «топографической» деятельности кубинских «гостей» в забытом богом месте не стала достоянием гласности. На всякий случай естественная изоляция этой местности была дополнена строгими мерами изоляции искусственной. Кубинским наемникам и американскому персоналу строго-настрого запретили выходить за пределы базы «Траке». С территории плантации «Эльветиа» выселили всех местных жителей — примерно 1200 человек. По просьбе Центрального разведывательного управления к подножию вулкана Сантьягито перебросили 400 солдат регулярной гватемальской армии, для охраны лагерей.

Но, как всегда, шила в мешке утаить не удалось. Сообщения о том, что в районе Реталулеу происходит что-то подозрительное, появились сначала на страницах левых гватемальских изданий. Затем странными «плантациями» заинтересовалась пресса других стран, где правительственная цензура не была столь строга. Со дня на день тайна «Эльветиа» могла перестать быть тайной.

Аэродром в Реталулеу.

Следовало спешно что-то предпринять. Центральное разведывательное управление решается на такой трюк. В один из августовских дней сам Идигорас Фуэнтес приглашает иностранных дипломатов и журналистов совершить небольшую увеселительную прогулку в район Реталулеу, где, как было сказано, только что закончено строительство аэродрома для «экспорта фруктов и мороженых креветок», сооруженного с помощью США. Само собою разумеется, к приезду высоких гостей из района аэродрома убрали все, что могло навести их на какие-то подозрения. «Операция» прошла как нельзя более успешно. Произносились торжествен-

213

ные речи, рекою лилось вино. Ничего предосудительного на аэродроме иностранные дипломаты и журналисты не заметили.

Проверено на «детекторе лжи»

Ранним майским утром 1960 года во дворе одного из стереотипных белых домиков Майами расположилась группа кубинцев, самому старшему из которых едва перевалило за тридцать. Манера держаться, скупые, почти автоматические жесты и подчеркнуто рубленая речь безошибочно выдавали в них военных. И действительно, в недалеком прошлом все они были кадровыми офицерами кубинской армии. Среди них обращал на себя внимание бывший капитан Хосе Перес Сан Роман. Выпускник кубинской военной академии, прошедший специальную подготовку в центрах американских войск особого назначения в форте Бельвуар (штат Вирджиния) и в форте Беннингс (штат Джорджия), Сан Роман принимал участие в заговоре полковника Баркина, направленном против революции. Он мечтал о стремительной карьере, но победа революции лишила его, как и многих других реакционно настроенных офицеров, чинов, власти, почестей и заставила без оглядки бежать в Соединенные Штаты.

Тоска о прошлом, мстительная злоба на революционную власть из-за поломанной карьеры мешали Сан Роману спокойно спать по ночам. Вместе с группой других батистовских офицеров он уже давно искал случая, который помог бы ему свести счеты с революцией.

И вот теперь судьба, кажется, благоприятствует ему. Хозяин дома Мануэль Бланко, в прошлом тоже офицер батистовской армии, пригласил их для того, чтобы сообщить по секрету: в Майами появился человек, утверждающий, что по поручению «влиятельных американцев» он собирает эмигрантов, знакомых с военным делом; цель — вооруженная борьба против режима Кастро. Накануне этот человек связался с Бланко и предложил ему сотрудничать. Он также поинтересовался, не знает ли Бланко других кубинских офицеров,

214

готовых рискнуть ради «спасения родины». Плата — 175 долларов в месяц плюс 50 долларов на жену, плюс 25 долларов на детей.

О лучшем собравшиеся и мечтать не могли. После непродолжительных размышлений Сан Роман решил встретиться с эмиссаром «влиятельных американцев».

Встреча произошла в старом доме на авеню Брикелл. Человеком, искавшим контактов с батистовскими офицерами, оказался Мануэль Артиме. К этому времени он уже занял пост руководителя «Движения революционного восстановления». Авантюрист и мелкий провокатор, Артиме, очевидно, решил во что бы то ни стало подчеркнуть значимость своей персоны. Он заставил гостей изрядно подождать. Его выход также был рассчитан на эффект. Вот как описывает эту сценку Хейнс Джонсон:

«Артиме вошел в возбужденном, почти лихорадочном состоянии. Меряя комнату шагами, он говорил им о том, что перед ними открывается редкая возможность — освободить свою страну. Он рассказал им о встречах с американцами, утверждавшими, будто у них нет никаких официальных связей, но ему, Артиме, известно, что эти связи у них есть. Американцы уже помогли ему вывезти некоторых людей с Кубы и передать несколько посланий подполью. Подробно описав обещанную американцами помощь — оружие, танки, самолеты — одним словом, все необходимое, он подчеркнул, что несколько дней назад группа его учеников (так в тексте. — Авт.) переброшена в секретный лагерь для прохождения специальной подготовки. Американцы нуждаются в профессиональных кубинских офицерах, способных обучить силы освобождения и повести их в бой. Артиме убеждал их добровольно присоединиться к этим силам. Через шесть месяцев в их распоряжении будет пять тысяч подготовленных человек. Когда наступит время, они станут достаточно сильными, чтобы свергнуть Кастро за неделю».

Нельзя сказать, что все это не произвело впечатления на Сан Романа и его единомышленников. Однако чувство недоверия батистовских офицеров к Артиме на первых порах все-таки оказалось сильнее желания отомстить революции: ведь в прошлом Артиме был «кастровским капитаном», почти врагом. После продол-

215

жительных препирательств офицеры решили направить в один из тренировочных лагерей своего представителя и, если с ним ничего не произойдет, принять предложение Артиме. Роль «подопытного кролика» выпало сыграть Мануэлю Бланко. Через несколько дней после отъезда Бланко прислал письмо, заранее условленными словами сообщая, что игра стоит свеч.

Это письмо придало батистовским офицерам решимость, но все же не развеяло подозрений. Отправляясь к месту новой «работы», каждый из группы Сан Романа, не сговариваясь, на всякий случай прихватил с собой оружие.

— У каждого из нас, — вспоминал позднее Сан Роман, — были пистолет и патроны, так как, независимо от письма Бланко, мы хотели быть уверенными друг в друге. Так уж все это начиналось. Друг другу мы не верили, доверяли только американцам…

Что же касается американцев, то они в свою очередь не верили наемникам. Первый же янки, которому Артиме передал группу Сан Романа для переброски к месту назначения, предложил кубинцам немедленно сдать все имевшееся у них оружие. За время пути в секретный сборный лагерь, расположившийся на уединенном флоридском островке Усеппа, батистовские офицеры выслушивали этот приказ по крайней мере три раза.

Когда Сан Роман и его спутники прибыли на остров, там уже находилось несколько десятков кубинцев. В первый же день прибывшим заявили, что отныне все, что связано с их деятельностью, является абсолютным секретом. В последующие дни они пройдут проверку, после чего из них будут отобраны лица, наиболее пригодные для занятия командных должностей, и переведены в другой секретный лагерь.

На следующий день началась проверка, растянувшаяся почти на три недели. «Каждый рекрут, — пишет в своей книге Хейнс Джонсон, — проходил физическую, умственную и психологическую проверки, а также держал экзамен на общую годность. Особо важное значение придавалось испытанию на «детекторе лжи». В ходе проверки каждый солдат получал личный номер, начиная с 2500. Такой порядок, говорили американцы, введет врага в заблуждение. Кастро подумает,

216

что перед ним масса людей, а не горстка, которая в настоящее время находится на острове. К весне следующего года личные номера далеко перевалили за 4000».

22 июня 1960 года проверка закончилась. 28 наемникам, в том числе Хосе Сан Роману, предстояло переменить место жительства. Вечером того же дня они начали утомительное путешествие, и приблизительно через сутки двухмоторный самолет, окна которого были занавешены, доставил их в совершенно незнакомую местность. Как позднее им удалось установить, это оказался форт Гулик — лагерь американских войск специального назначения в зоне Панамского канала.

Начались месяцы учебы и тренировок. Десятки американских инструкторов без устали учили кубинских наемников приемам партизанской войны. Изнурительные походы по джунглям и внезапные атаки из засад сменяли десантные операции, наступления и отступления, фланговые маневры и форсированные марш-броски. Здесь Сан Роман встретил многих других батистовских офицеров — Романа Ферера, Альфонса Кароля, Алехандро дель Валье, Яго Суэйро и других. В конце августа после большой военной игры, в ходе которой наемники успешно «атаковали» американскую базу с тыла, их погрузили на самолеты и под покровом ночи перебросили в очередное «новое место». Когда рассвело, наемники обнаружили, что они находятся высоко в горах у подножия дымящегося вулкана. Рядом с бараком, где они провели остаток ночи, стояли десятки других, точно таких же сооружений. Повсюду слышалась кубинская речь.

— Где мы? — спросил кто-то из группы Сан Романа проходившего мимо человека.

— База «Траке», Гватемала, — отозвался тот. — Кажется, нашего полку прибыло…

Приблизительно в то же самое время, когда группа Сан Романа проходила на острове Усеппа проверку на «детекторе лжи», в Майами, Нью-Йорке и некоторых других городах Соединенных Штатов распахнули свои двери центры по вербовке кубинского пушечного мяса. Для готовившейся авантюры требовались не только командиры, но и солдаты, те, чьими трупами руководители ЦРУ рассчитывали вымостить себе дорогу в Гавану.

217

Не полагаясь на «сознательность» контрреволюционеров, «люди из Лэнгли» широко практиковали экономический и политический нажим, дабы загнать эмигрантов в ряды «армии вторжения». С этой целью через многочисленные контрреволюционные организации было объявлено, что лица, уклоняющиеся от участия в вооруженной борьбе «против режима Кастро», лишатся права получить обратно свою собственность на Кубе «после победы».

Центром вербовочной деятельности стал двухэтажный кирпичный особняк под номером 1700 на бульваре Бискайн в Майами. Сюда стекались «добровольцы», завербованные среди эмигрантского отребья. Здесь агенты Центрального разведывательного управления и Федерального бюро расследований с помощью кубинских «экспертов» производили окончательный отбор рекрутов. Помимо особняка на бульваре Бискайн, свидетельствовал корреспондент газеты «Вашингтон дейли ньюс» Джордж Клиффорд, «любой кубинец, который хотел завербоваться для борьбы против Кастро, встречал горячий прием по меньшей мере в пяти центрах, расположенных в различных местах района Майами». Филиалы вербовочных центров действовали и в Нью-Йорке, в частности на 45-й улице Уэст-сайда, в доме № 341; на Бродвее, в доме № 1650, помещение 331; на Парк-авеню, в доме № 225, и т. д.

Процедура вербовки выглядела довольно шаблонно. Заполнив анкету, пройдя медицинский осмотр и проверку в отделе безопасности, «доброволец» получал ботинки парашютиста, форму цвета хаки и вещевой мешок со сменой белья. Затем его направляли в один из тайных лагерей, расположенных на территории США, для окончательной проверки. Путь рядового кубинского наемника в гватемальские центры подготовки можно проследить по рассказу Эрнейдо Оливы. Этот бывший батистовский офицер бежал с Кубы значительно позже Сан Романа и его сообщников — в июне 1960 года, а в августе его завербовали как рядового солдата «бригады вторжения».

Прежде чем получить «мешок со сменой белья», Оливе пришлось пройти длившуюся несколько дней проверку на политическую благонадежность, кульминационным пунктом которой было, конечно, испытание

218

на «детекторе лжи». Затем вместе с группой других наемников Оливу отправили на «заброшенную ферму», расположенную под Майами, — где именно, Олива не знал, так как перевозили их в автомобиле без окон. На «ферме» прежде всего у них отобрали паспорта и другие документы, а затем тщательно обыскали. Через сутки завербованных доставили на какой-то заброшенный аэродром, где они пересели в самолет с занавешенными окнами. Несколько часов полета — и самолет с наемниками очутился в Реталулеу. О том, что это Гватемала, Олива узнал случайно: на аэродроме он столкнулся с гватемальским полковником, которого знал еще в период службы в батистовской армии.

Олива прибыл в Реталулеу 31 августа 1960 года. К этому моменту в лагере «Траке» находилось всего 150 рекрутов — весь «улов» агентов Центрального разведывательного управления за несколько месяцев интенсивной вербовки — и около двух десятков «инструкторов» ЦРУ. «Мы называли их "ястребами" или "стервятниками" », — вспоминал позднее Олива, — так как они представляли собой комичный набор авантюристов из разных стран…».

На первых порах, как свидетельствуют многочисленные американские источники, «бригаду вторжения» обучали только методам «партизанской войны». К концу лета темп подготовки заметно усилился. Общее число наемников достигло 400 человек. Американские «инструкторы» прозрачно намекали, что в самое ближайшее время они будут заброшены на Кубу. Как свидетельствуют авторы книги «Невидимое правительство», в начале октября действительно «было решено произвести в конце осени высадку на Кубе группы численностью до 400 человек. Эта группа представляла бы крупную, хорошо обученную и хорошо снабженную партизанскую часть на территории Кубы».

Октябрь прошел в лихорадочных приготовлениях к высадке. Однако приказа о начале операции так и не поступило. По целому ряду причин, неведомых наемникам, от высадки на территории Кубы «партизанских групп» было решено отказаться. Вместо этого 4 ноября 1960 года в гватемальские лагеря пришло распоряжение Центрального разведывательного управления, коренным образом изменившее всю систему подготовки.

219

Если раньше упор делался на методы «партизанской войны», то теперь был взят курс на подготовку «фронтальной атаки». «Бригаде вторжения» предстояло стать единым воинским соединением и в качестве такового нанести массированный удар в определенном районе острова Свободы.

Изменение в планах ЦРУ привело к резкому усилению обычной армейской подготовки кубинских наемников. 5 ноября 1960 года с базы «Траке» исчезли все «стервятники». Их места заняли кадровые американские офицеры. Вместе с ними в лагеря стали прибывать крупные партии американского стрелкового и тяжелого оружия, снаряжение и боеприпасы. Наемники были разбиты на взводы, роты и батальоны. Резко вырос и приток «пушечного мяса». И все-таки буквально накануне нового, 1961 года американские «советники» направили в Майами специальную «комиссию» из кубинцев, чтобы ускорить набор наемников.

Мануэль Пенобас, завербованный в «бригаду вторжения» в конце ноября 1960 года, писал позднее на страницах журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт»: «Когда мы прибыли на базу «Траке», там всем заправляли американские офицеры. Наше оружие было лучшим из того, что могли дать Соединенные Штаты В Реталулеу американские инженеоы постооили великолепные взлетные полосы. Вокруг них возвышались горы военного снаряжения, стояли самолеты, минометы, хранились тонны бомб и других припасов… Скоро мы узнали, что Фрэнк, который отдавал приказы американцам и кубинцам, имел чин полковника. Находившиеся под его командой американские офицеры были специалистами каждый в своей области. Нашим инструктором по части стрелкового оружия был «Рей» — выходец из Калифорнии. Он слыл там чемпионом по стрельбе из пистолета. Ветеран прыжков с самолета «Сэм» тренировал наших парашютистов. «Ник» из штата Нью-Мексико преподавал нам технику разведывательных операций. «Боб» передавал нам свои знания о минометах и пулеметах. «Пэт» был офицером безопасности».

Наряду с тренировкой «сухопутных сил» Центральное разведывательное управление с самого начала уделяло пристальное внимание созданию авиации для «ар-

220

мии вторжения». Как свидетельствовал в январе 1961 года журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт», в Гватемале тренировались «небольшие, но опытные» военно-воздушные «силы вторжения». Летный состав включал несколько десятков военных и гражданских пилотов-ветеранов. Помимо бомбардировщиков Б-26 «авиация вторжения» имела транспортные самолеты, которые, отмечал журнал, могли быть использованы «для переброски войск на Кубу».

В общей сложности через гватемальские лагеря прошло около двух тысяч «слизняков». К их подготовке разведывательные и военные органы США относились со всей серьезностью. С чисто военной точки зрения бригада должна была стать и действительно стала образцовой воинской частью «специального назначения», каких еще мало было тогда даже в армии США. Единственное, что беспокоило американских шефов, — это моральное состояние наемного воинства. Хейнс Джонсон подчеркивает на страницах своей книги «Залив Свиней»: «Всякий раз, когда прибывала новая группа из Майами, рекруты разделялись в лагере на три основные группы — тех, кто принимал участие в кастровском движении, бывших служащих конституционной (то есть батистовской. — Авт.) армии, и «зеленую» молодежь, которая одинаково ненавидела как тех, так и других».

Эта вражда не раз приводила к серьезным стычкам. Однако до поры до времени американские «советники» не решались прибегать к крайним мерам для наведения порядка. Вплоть до начала 1961 года они практиковали средства «психологического» воздействия. Пытаясь хоть как-то утихомирить страсти, Бендер присвоил бригаде личный номер наемника Карлоса Рафаэля Сан-таны, погибшего во время тренировок в гватемальских горах. Американцы рассчитывали, что эта мера положительно скажется на моральном уровне «слизняков», и с ноября 1960 года соединение стало официально именоваться «Бригадой 2506».

221

На кого ставить?

Читатель помнит, что конец 1959-начало 1960 года было временем, когда на территории Соединенных Штатов, как грибы после дождя, множились политические организации «слизняков». Временами их число доходило до ста. Вот как описывал создавшуюся обстановку журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт»: «Огромной проблемой для революционеров (?!) в Майами является то, что они никак не могут объединиться. У них нет одного общепризнанного вождя… Вместо одного лидера — их много. Вместо одной революционной (?!) группы — более ста. Делаются попытки объединить как можно больше групп, но пока без особых успехов. Мешают столкновения отдельных лиц, индивидуальные амбиции».

После того как Эйзенхауэр подписал директиву о подготовке вторжения, после того как в Гватемале началась непосредственная военная подготовка наемников, подобный разнобой стал серьезной помехой в осуществлении планов Центрального разведывательного управления. Из множества контрреволюционных организаций предстояло выбрать несколько и превратить их в ядро политической борьбы против кубинской революции.

Первый шаг на этом пути был сделан в конце мая 1960 года, когда Фрэнк Бендер объединил пять эмигрантских группировок. В объединение, получившее название «Демократический революционный фронт», были допущены: «Движение революционного восстановления», некоторые фракции партии «аутентиков», «Христианско-демократическое движение», «Общество Монтекристи» и группа «Трипле А». В руководящий комитет «Фронта» вошли Антонио де Варона (председатель), Мануэль Артиме, Игнасио Раско, Хусто Кар-рильо и Аурелиано Санчес Аранго.

Некоторые из перечисленных организаций возникли на Кубе еще до победы революции, другие сложились в ходе борьбы американского империализма и местной реакции против Революционного правительства. Официальная программа «Фронта» предусматривала восстановление на Кубе порядков, существовавших при Батисте, но без Батисты и без «излишеств» его тирании.

222

Для вящей убедительности создатели «Фронта» даже провозгласили, что они не допустят в свою среду лиц, сотрудничавших с Батистой.

Однако возникновение «Демократического революционного фронта» не ликвидировало раскола в среде эмиграции: слишком сильны были распри между группами и амбиции отдельных руководителей. К тому же к середине 1960 года контрреволюционные элементы на самой Кубе при поддержке посольства США в Гаване создали подпольную организацию «Народное революционное движение». Эту организацию возглавил уже знакомый читателю Мануэль Рай, гаванский инженер, занимавший после победы революции пост министра общественных работ, а затем переметнувшийся на сторону контрреволюции. Костяком организации стали ренегаты из правого крыла «Движения 26 июля». В октябре 1960 года в «Народное революционное движение» влилась другая подпольная организация — «Революционное демократическое действие» во главе с Рейнолем Гонсалесом, одним из лидеров молодежного католического движения, входившим в 1959 году в состав временного руководства Конфедерации трудящихся Кубы.

В отличие от «Фронта», «Народное революционное движение» располагало вооруженным подпольем на Кубе и маскировало свою реакционную сущность революционными лозунгами. Оно даже выступало за социальные реформы.

Глубокой осенью 1960 года Мануэль Рай, опасаясь провала, бежал в США. Обстановка осложнилась: появление в Соединенных Штатах нового претендента на роль «вождя» контрреволюции никак не входило в расчеты ЦРУ.

Американская разведка охотно пользовалась услугами «Движения» для организации актов саботажа и террора на Кубе, а также сбора разведывательной информации. Однако фаворитом ЦРУ оставался «Фронт». Газета «Нью-Йорк пост» с чисто американской деловитостью замечала 27 января 1961 года: «"Фронт" получает, по существу, всю финансовую помощь, оказываемую Соединенными Штатами кубинскому подполью. По подсчетам, эта сумма составляет свыше 135 тысяч долларов в месяц, а временами достигает 500 тысяч долларов в месяц. По имеющимся сведениям, г-н Б. —

223

агент Центрального разведывательного управления, который ведает всем этим делом, — предложил, чтобы организация «Движения» получала всю помощь от "Фронта"».

Именно «Фронту» поручили ответственнейшую задачу — загнать в гватемальские лагеря как можно больше «слизняков». Отделения «Фронта» в Майами, Нью-Йорке и в других американских городах превратились, по сути дела, в конторы по вербовке наемников. Полная зависимость этой организации от ЦРУ, глубокое проникновение во все ее поры агентов американской разведки типа Артиме превращали «Фронт» в послушное орудие ЦРУ. Что касается организации Рая, то руководителей разведки США, известных своими крайне реакционными взглядами, смущала не только ее социальная демагогия. Они сомневались в послушании «Народного революционного движения», в неукоснительном исполнении его руководителями приказов ЦРУ.

Именно поэтому на протяжении второй половины 1960-начала 1961 года Центральное разведывательное управление не только ничего не предпринимало для объединения сил двух крупнейших соперничавших фракций кубинской контрреволюции, но и всячески оберегало почти монопольное положение «Демократического революционного фронта».

Но по мере того как приближалась дата высадки — «Бригада 2506» в основном уже была укомплектована, — положение изменялось. Грызня в стане контрреволюционеров могла только осложнить Центральному разведывательному управлению и другим американским правительственным ведомствам задачу идеологического и дипломатического прикрытия высадки. Международному общественному мнению нужно было продемонстрировать, что кубинская эмиграция выступает против Революционного правительства единым фронтом.

В середине февраля 1961 года ЦРУ предпринимает первый серьезный шаг на пути к ликвидации распрей между «Фронтом» и «Движением». «Американский агент Бендер, — писал в одном из апрельских номеров 1961 года журнал «Тайм», — созвал представителей «Фронта» и «Движения» в Вашингтоне и приказал (!)

224

им объединить силы и прекратить политические споры. Как утверждают, он вручил им лист, в котором значились имена 26 кубинцев, и сказал, чтобы они выбрали из них десять пригодных для участия во временном кубинском правительстве. Кубинцы просмотрели список и обнаружили в нем имена шести совершенно неизвестных им лиц…»

Бендер вел себя слишком бесцеремонно, и главари как «Фронта», так и «Движения» отвергли его предложение.

Через три недели Бендер повторил попытку. В сообщении из Вашингтона корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс рассказал, какими методами ковалось «единство» контрреволюции: «Как сообщают здесь, один из органов американского правительства оказывал нажим на враждующие эмигрантские группировки, с тем чтобы заставить их объединиться. Этот нажим принял форму угрозы лишить все эти группы финансовой поддержки».

Более детально поведал об этих событиях Жюль Дюбуа. Уже после разгрома на Плайя-Хирон он писал, что основным «объединителем» было «некое лицо из Вашингтона, как говорят, сотрудник ЦРУ». Это «лицо» созвало заседание лидеров контрреволюции в дорожной гостинице близ международного аэропорта Вашингтона (в мотеле «Скайуэй») и «предъявило им ультиматум: либо они добьются единства в течение 48 часов, либо всякая помощь им будет прекращена…»

Следует ли удивляться, что тут же, в мотеле «Скайуэй», были выработаны и детали объединения. Окончательное соглашение подписали четырьмя днями позже в 125-м номере нью-йоркского отеля «Статлер Хилтон» Рай, с одной стороны, и Варона и Артиме — с другой.

Новое объединение стало претенциозно называться «Кубинским революционным советом», хотя в нем не было ничего кубинского, а тем более революционного. Оно представляло собой типичное детище ЦРУ, созданное ради единственной цели — прикрыть готовившуюся агрессию. 22 марта 1961 года пост президента «Совета» занял Хосе Миро Кардона, незадолго до того бежавший с Кубы в Соединенные Штаты. Назначение политического трупа на «высокий» пост лишний раз свидетель-

225

ствовало о чисто декоративном характере «Совета». Помимо него в руководство «Совета» вошли Мануэль Артиме, Антонио де Варона, Мануэль Рай, Карлос Эвиа, Хусто Каррильо, Фелипе Пасос, Антонио Maceo и некоторые другие главари «слизняков».

«Кубинский революционный совет» развил бурную деятельность. Владелец крупного нью-йоркского рекламного агентства Лем Джонс, получивший «монополию» на рекламирование «Совета», одно за другим публиковал «воззвания», «манифесты», «программные заявления» и «разъяснения» за подписью Миро Кардоны и других эмигрантских главарей. Однако вся эта продукция не стоила даже той бумаги, на которой она печаталась. С приближением даты вторжения «Совет» все больше отстраняли от решения практических вопросов. Позднее журнал «Тайм» привел красноречивые слова одного из членов «Совета», сказанные за несколько дней до начала вторжения:

— Соединенные Штаты все прибрали к своим рукам. Они — хозяева, а не союзники. Нападение приближается, но я не могу сказать, когда точно оно произойдет. Это зависит уже не от нашего решения…

В разгар предвыборной схватки

20 октября 1960 года, в самый разгар предвыборной схватки между кандидатом демократической партии Джоном Кеннеди и лидером республиканцев Ричардом Никсоном, штаб-квартира Кеннеди предупредила корреспондентов о предстоящем важном заявлении. Вечером того же дня журналисты получили несколько листков, размноженных на мимеографе и подписанных самим кандидатом в президенты. В этом заявлении, среди прочих деклараций, были слова, которые сразу привлекли внимание. «Мы должны попытаться укрепить демократические силы, — подчеркивал Кеннеди, — выступающие против Кастро, но не за Батисту, а за те элементы, которые находятся как в изгнании, так и на самой Кубе и с которыми связана надежда на свержение Кастро. До сего времени эти борцы за свободу фактически не получали никакой поддержки от нашего правительства».

Когда весть об этом заявлении достигла ушей Никсона, тот пришел в ярость. Никсон — один из немногих деятелей правительства Эйзенхауэра, кто с самого начала был посвящен в детали готовящегося вторжения. Он был ставленником тех монополистических сил США, которые поставили своей целью любой ценой сокрушить революционную Кубу. Никсон являлся одним из инициаторов готовившейся операции и даже считал себя единственным претендентом на лавры «пионера». И вот теперь Кеннеди не только пытался лишить его этих лавров, не только обвинял республиканскую пар-

227

тию в «бездеятельности», но и ставил под угрозу проведение всей операции!

Никсон знал, что по традиции, установленной еще президентом Рузвельтом, во время избирательных кампаний кандидаты в президенты страны получают возможность знакомиться с секретными материалами американской разведки. Знал он также, что 23 июля и 19 сентября 1960 года директор ЦРУ Ал лен Даллес беседовал с Кеннеди и информировал его по многим важнейшим вопросам внешней политики США, в том числе и по кубинскому. Теперь разгневанного Никсона интересовал лишь один факт: посвятил ли директор ЦРУ Кеннеди в конкретные детали готовившейся операции? Один из помощников Никсона тут же связался по телефону с начальником канцелярии Белого дома бригадным генералом Эндрю Гудпастером, выполнявшим функции связного между Эйзенхауэром и ЦРУ. Ответ пришел через полтора часа. Гудпастер сообщил: «В общих чертах» Кеннеди известно все.

В книге «Шесть кризисов» Никсон в следующих словах описывает дальнейший ход своих мыслей: «…Кеннеди об этом информирован… Кеннеди ставит под угрозу проведение всей операции… Я мог предпринять лишь одно. Необходимо было любой ценой сохранить операцию в тайне. Я не должен был даже косвенно намекать на то, что Соединенные Штаты оказывают помощь силам мятежников как на самой Кубе, так и за ее пределами. По существу я должен был даже пойти на другую крайность: критиковать предложение Кеннеди об оказании такой помощи, как неправильное и безответственное, нарушающее наши договорные обязательства».

Именно это и проделал Никсон вечером следующего дня во время четвертой дискуссии между кандидатами республиканской и демократической партий, передававшейся по американскому телевидению. Со всем пылом, на какой он только был способен, Никсон,, считавший себя, повторяем, главным инициатором вторжения и знавший о всех перипетиях, связанных с подготовкой этой операции, поносил своего соперника.

— Он, — восклицал Никсон, указывая перстом на Кеннеди, — призвал правительство США поддержать революцию (!) на Кубе, и я заявляю, что это самое без-

228

рассудное за всю нашу историю предложение, сделанное кандидатом в президенты. Знаете ли вы, что это значит? Мы нарушим сразу пять договоров с американскими странами, в том числе договор 1948 года, заключенный в Боготе. Мы нарушим также наши торжественные обязательства, данные Организации Объединенных Наций!..

Большее фарисейство, казалось бы, трудно себе представить. Но Никсон оказался способным на него.

25 марта 1962 года Герберт Клайн, пресс-секретарь Никсона во время избирательной кампании, писал в статье, опубликованной в газете «Сан-Диего юнион»: «В течение длительного времени, когда мы разъезжали по стране, ведя предвыборную кампанию, мы стремились к тому, чтобы подготовка (к вторжению на Кубу. — Авт.) прошла достаточно быстро, чтобы высадка могла состояться. Поражение Кастро было бы мощным фактором в пользу Никсона»…

Как мы уже знаем из предыдущей главы, влиятельные силы в Вашингтоне, которые возглавлял Никсон, открыто вели дело к тому, чтобы высадить «Бригаду 2506» на Кубе до президентских выборов. Однако по не зависящим от них обстоятельствам от этих планов пришлось отказаться. В середине октября 1960 года Аллен Даллес и Ричард Биссел пришли к выводу — высадка 400 наемников не приведет к падению Революционного правительства. О причине этого читатель уже знает. Основные очаги контрреволюционного мятежа в горах Эскамбрай, которые Вашингтон рассчитывал использовать в качестве основной базы для развертывания широкой вооруженной борьбы, Революционное правительство Кубы к тому времени ликвидировало. «Провал его (этого мятежа. — Авт.), — говорится в книге «Невидимое правительство», — означал конец долгое время лелеявшейся надежды на использование партизан в борьбе против Кастро. Теперь оставался один путь — настоящее вторжение».

Но осуществить высадку наемников на острове Свободы до президентских выборов практически уже было невозможно. Судьбу операции предстояло решить новому президенту США.

Американская печать единодушна в том, что Кеннеди, знавший «в общих чертах» о подготовке вторже-

229

ния, не был информирован о его конкретных деталях. Этот вывод подтвердил позднее Аллен Даллес. «Моя разведывательная информация, — заявил он в марте 1962 года, — касалась положения во всем мире. Она не затрагивала планов и программ действий — открытых или тайных — нашего правительства». Не знал Кеннеди и о том, что согласно первоначальным планам высадка должна была состояться до выборов и что в середине октября 1960 года Центральному разведывательному управлению пришлось эти планы изменить.

И тем не менее Кеннеди, хранивший молчание по вопросу о высадке на протяжении почти всей предвыборной борьбы, поспешил опубликовать свое заявление в момент, когда в нем уже не было никакой необходимости. Что заставило его пойти на этот шаг, который уже в то время другой лидер демократической партии США — Эдлай Стивенсон справедливо называл «политической ловушкой»?

На наш взгляд, ключ к разгадке этого парадокса таится в одном весьма примечательном факте, рассказанном на страницах книги «Невидимое правительство». Ее авторы пишут, что именно в середине октября, то есть уже после того, как ЦРУ изменило свои планы, до Кеннеди дошли слухи о попытках Никсона любой ценой форсировать сроки высадки. Судя по всему, эти слухи и побудили его опубликовать свое заявление о Кубе. Кандидат демократической партии хотел, видимо, таким путем парализовать пропагандистский эффект, на который, в свою очередь, рассчитывал Никсон в случае успеха операции.

Невольно создается впечатление, что за всей этой интригой стояло ЦРУ, желавшее оградить свое «детище» от возможных случайностей. Высадку следовало осуществить при любых условиях. С точки зрения руководителей ЦРУ, в отношении Никсона все было ясно: окажись он в Белом доме, подготовка к операции продолжалась бы полным ходом. Позиция Кеннеди не отличалась такой определенностью. Правда, его враждебное отношение к кубинской революции было общеизвестно. Однако одно дело — заявлять об этом враждебном отношении, а совершенно другое — дать согласие на агрессию. И не исключено, что Центральное разведывательное управление сознательно довело до све-

230

дения Кеннеди слухи о предполагаемой высадке наемников на Кубе до выборов, спровоцировав его на публичное заявление и тем самым действительно поймав его в политическую ловушку.

Во всей этой истории есть еще один важный аспект: антикубинский заговор ЦРУ наложил неизгладимый отпечаток на всю предвыборную кампанию США 1960 года. Неискушенный американский избиратель и не догадывался о том, что в действительности происходило за кулисами политической жизни Вашингтона. Далек он был и от мысли, что на языке у обоих кандидатов на высший государственный пост США было одно, а в голове — другое. По тактическим соображениям Кеннеди обвинял республиканцев в нежелании «оказать поддержку» кубинским контрреволюционерам. Что же касается Никсона, то его поведение в этой истории можно рассматривать в качестве своеобразного рекорда лицемерия. Публично поносить своего соперника за «безответственное» предложение организовать против Кубы агрессию и одновременно тайком форсировать эту агрессию — это ли не вершина политического макиавеллизма?

«План Плуто»

Сразу же после выборов Аллен Даллес явился к Эйзенхауэру: ему была нужна немедленная санкция на то, чтобы информировать Кеннеди о плане вторжения на Кубу. После непродолжительных колебаний Эйзенхауэр дал свое согласие, и 18 ноября Аллен Даллес в сопровождении Ричарда Биссела вылетел с соответствующими документами в Палм-бич (штат Флорида), где после бешеных «президентских гонок» отдыхал будущий президент. Первым важнейшим государственным делом, о котором ему предстояло узнать, стал план антикубинского заговора, получивший к тому времени кодовое название «план Плуто».

История не донесла до нас деталей беседы, состоявшейся 18 октября 1960 года в Палм-бич между Джоном Кеннеди, Алленом Даллесом и Ричардом Бисселом. Известно только (по мемуарам Теодора Соренсена),

231

что, ознакомившись с деталями плана, Кеннеди «был поражен его масштабами и дерзостью». Соренсен рассказывает: «Он (Кеннеди) говорил мне, что начиная с этого момента не переставал испытывать серьезные сомнения». Однако сомнения так и оставались сомнениями. После заявления 20 октября отступать Кеннеди было некуда. И он дал свое согласие на продолжение подготовки к вторжению на Кубу.

Вскоре после этой встречи Кеннеди объявил о первом назначении в состав своего будущего кабинета. Главой Центрального разведывательного управления остался Аллен Даллес, в руках которого сходились все нити антикубинского заговора. Он оказался единственным членом правительства Эйзенхауэра, сохранившим свой пост в новой администрации. Это могло означать только одно: вопреки всем своим сомнениям, Кеннеди решил вести корабль американской политики в отношении Кубы по старому руслу.

В конце ноября — начале декабря 1960 года Кеннеди имел несколько конфиденциальных встреч с Эйзенхауэром, в ходе которых уходивший президент как бы передавал текущие дела своему преемнику. Обсуждались многие проблемы, как внутренней жизни страны, так и международные. Среди них одной из главных была «кубинская проблема».

— Положение очень плохое, — характеризовал «кубинскую ситуацию» Эйзенхауэр. — Возможно, вам придется послать туда войска…

А ровно через месяц — 4 января 1961 года, то есть за две недели до своего ухода в отставку, правительство Эйзенхауэра официально разорвало дипломатические отношения с Гаваной, увеличив тем самым масштабы «антикубинского наследства», которое оно оставляло новому президенту.

20 января в Вашингтоне состоялась торжественная церемония официального вступления Кеннеди в должность главы исполнительной власти. В речи, произнесенной по этому случаю, самый молодой президент в американской истории вдохновенно говорил о необходимости «расчистить площадку сотрудничества», дабы противостоящие друг другу блоки могли «заново начать поиски мира, прежде чем силы разрушения, выпущенные на волю наукой, поглотят все человечество в ре-

232

зультате преднамеренного или случайного самоуничтожения».

Среди тех, кто слушал иногурационную речь президента, находились Аллен Даллес, Ричард Биссел и другие официальные деятели Вашингтона, посвященные в тайны «плана Плуто». Их лица наверняка бороздила ироническая усмешка. Уж кто-кто, а они точно знали, что «расчищать площадку сотрудничества» Кеннеди придется несколько странным способом — санкционировать нападение на соседнее суверенное государство.

К этому моменту «инструкторы» ЦРУ в целом завершили процесс переобучения «Бригады 2506» в соответствии с новым стратегическим замыслом — предпринять массированную атаку против острова Свободы. К концу января было даже выбрано место вторжения — открытый район на южном побережье возле города Тринидад (провинция Лас-Вильяс). Этот выбор объясняется многими обстоятельствами.

Высадку, по мнению авторов плана, обязательно следовало осуществить на южном побережье Кубы, поскольку основной плацдарм подготовки агрессии находился в Центральной Америке; к тому же атака на северное побережье, обращенное к США, слишком явно выдавала бы ее инициаторов. Кроме того, от Тринидада в глубь страны ведут хорошие дороги (это дало бы возможность наемникам сразу выйти на оперативный простор и рассечь остров надвое); рядом находился район Эскамбрай, где еще тлели очаги мятежа.

В районе Тринидада предполагалось высадить комбинированный морской и воздушный десант. Воздушное прикрытие операции предстояло обеспечивать американским самолетам, пилотируемым кубинскими летчиками. Еще до начала вторжения они должны были уничтожить кубинскую авиацию на земле, а затем оказывать десанту тактическую поддержку с воздуха. В непосредственной близости от места высадки планировалось сосредоточить корабли военно-морского флота США, которые могли бы прийти на помощь «силам вторжения». «В любом случае, — отмечал журнал «Форчун», — под рукой, за линией горизонта, должен был находиться американский авианосец — так, чтобы одно или два подразделения его реактивной авиации

233

могли бы оказать немедленную и эффективную поддержку силам вторжения, если это понадобится».

Начало операции планировалось на 1 марта 1961 года. Расчет ЦРУ строился на том, что вторжение извне приведет к массовым беспорядкам и восстаниям по всей Кубе, особенно в Эскамбрае, вызовет замешательство революционной власти и завершится в конечном итоге падением Революционного правительства. После этого Центральному разведывательному управлению осталось бы только ввести свое «победоносное воинство» в Гавану.

Именно этот план и был представлен на рассмотрение президента Кеннеди через несколько дней после его переезда в Белый дом. Однако, несмотря на настояния Даллеса и Биссела, новый хозяин Белого дома отказался немедленно его утвердить. Вместо этого он направил «план Плуто» на консультацию в Объединенную группу начальников штабов. После тщательного изучения плана Объединенная группа начальников штабов пришла к выводу, что операция имеет равные шансы на успех и на провал.

Пентагоновские генералы рекомендовали несколько видоизменить «план Плуто». Прежде всего необходимо было ликвидировать упущения в боевой подготовке «бригады вторжения», обнаруженные специальной группой офицеров, инспектировавшей гватемальские лагеря. Генералы высказались против высадки в районе Тринидада. Они считали, что хорошая связь этого города с внутренними районами Кубы является его недостатком, а не преимуществом: Революционное правительство сможет быстро перебросить в район высадки необходимые силы. Для развертывания боевых действий, утверждали военные, необходимо избрать другой район — менее населенный и менее доступный. В качестве одного из таких районов они рекомендовали песчаные и пустынные отмели залива Кочинос. Там были только две дороги, ведущие к побережью и окруженные непроходимыми болотами, а на этих дорогах, по их мнению, части кубинской армии представляли бы собой удобную мишень для авиации «сил вторжения». Наконец, генералы высказались за то, чтобы нанести по Кубе не один предварительный воздушный удар, а два. Нужно, говорили они, во что бы то ни стало уничтожить

234

всю авиацию Кубы до того, как начнется высадка. «День Д» — день начала операции — предлагалось назначить на 17 апреля.

На доработку деталей ушел весь остаток февраля. Наконец в конце первой декады марта пересмотренный и переработанный «план Плуто» снова лег на письменный стол президента. Для обсуждения его Кеннеди созвал 11 марта заседание Национального совета безопасности, который и постановил: быть по сему. В совместные наметки ЦРУ и Пентагона внесли только одно изменение: вторжение должно начаться ночью, а не днем, как планировалось раньше. Президент и государственный департамент хотели, чтобы риск разоблачения роли США во всей этой истории был сведен к минимуму.

— Это настоящий шизофренический подход к вторжению, — приводятся в книге «Залив Свиней» слова одного американского деятеля, игравшего видную роль в описываемых событиях. — Мы хотели, чтобы вторжение состоялось. Но оно должно было происходить скрытно, дабы наше участие не выплыло наружу…

«Полный вперед!»

Итак, план вторжения одобрен. Войска в гватемальских лагерях приведены в состояние боевой готовности. На рейде никарагуанского порта Пуэрто-Кабесас, где «Бригаде 2506» предстояло погрузиться на корабли, уже стояло семь старых судов, перекрашенных в черно-зеленый цвет (позднее к ним добавили несколько самоходных десантных барж). Эти суда ЦРУ зафрахтовало через пароходную компанию «Гарсиа лайн корпорейшн», обеспечивавшую до революции львиную долю кубинских морских перевозок. Диктатор Никарагуа Сомоса-младший охотно предоставил территорию своей страны для переброски кубинских наемников. Одним словом, к началу операции все было готово.

Однако президент Кеннеди явно не торопился дать окончательную команду. Одно совещание в Вашингтоне сменялось другим, время высадки приближалось, а хозяин Белого дома все еще не высказывал окончательного решения. Больше того, как свидетельствует в сво

235

ей книге «Залив Свиней» Хейнс Джонсон, в эти критические недели Кеннеди «дал понять, что он еще может отменить вторжение».

Сейчас, после смерти Кеннеди, можно только гадать о подлинных причинах его колебаний. Возможно, покойный президент отдавал себе отчет в опасных последствиях, которые может навлечь на США эта авантюра, не был твердо уверен в успехе. Наконец, именно в те дни несколько видных представителей правящих кругов США выступили против высадки. Один из них — председатель сенатской комиссии по иностранным делам сенатор Уильям Фулбрайт. 30 марта он передал Кеннеди специальный меморандум, в котором содержалось требование отказаться от проведения операции. 31 марта против «плана Плуто» высказался заместитель государственного секретаря Честер Боулс. Американский представитель в ООН Эдлай Стивенсон, которого вплоть до последнего момента не информировали о предстоящей операции, также предостерегал президента против опрометчивых решений. Возможно, все это произвело впечатление на Кеннеди.

Как бы то ни было, факт остается фактом: в последний момент Кеннеди заколебался.

Чтобы «наставить» президента на «путь истинный», Центральное разведывательное управление, Пентагон и их единомышленники в правительстве пустили в ход все средства нажима. Давление на президента оказывалось со всех сторон. Один из наиболее часто повторяемых аргументов в пользу «плана Плуто» сводился к тому, что если отказаться от вторжения и распустить «бригаду», то эмигранты станут обвинять Кеннеди в проявлении слабости «в борьбе против коммунизма» и этим наверняка воспользуются республиканцы. Президенту намекали также на то, что наемники могут взбунтоваться и предпринять высадку на свой страх и риск (позднее мы увидим, что именно скрывалось за этими намеками).

Примечательно и другое: президент Гватемалы Идигорас Фуэнтес направил в Белый дом специальное послание, в котором сообщал, что моральный дух в лагерях высок и войска рвутся в бой. Фуэнтес вежливо давал понять, что кубинские гости засиделись в его стране и им давно пора убираться восвояси…

236

Подобно тому как древнеримский сенатор Катон неизменно заканчивал каждую речь призывом уничтожить Карфаген, так и Аллен Даллес при каждом удобном случае советовал Кеннеди побыстрее одобрить план высадки. В своих мемуарах Соренсен приводит такие слова шефа американской разведки, сказанные Кеннеди:

— Я стоял на этом же самом месте возле письменного стола Айка и говорил ему, что уверен в успехе гватемальской операции. А перспективы данного плана еще более обнадеживающие, господин президент…

4 апреля в конференц-зале государственного департамента Кеннеди созвал очередное заседание Национального совета безопасности. За длинным прямоугольным столом помимо самого президента собрались государственный секретарь Дин Раек, министр обороны Макнамара, министр финансов Дуглас Диллон, помощник государственного секретаря по вопросам Латинской Америки Томас Манн, помощник министра обороны Пол Нитце, директор Центрального разведывательного управления Аллен Даллес, его заместитель Ричард Биссел, председатель Объединенной группы начальников штабов Лемнитцер и председатель сенатской комиссии по иностранным делам Уильям Фулбрайт. Несколько поодаль от стола расположились специальные советники и помощники президента — Макджордж Банди, Артур Шлезингер, Адольф Берли и Ричард Гудвин.

На повестке дня стоял один вопрос — «план Плуто». Первым выступил Ричард Биссел, который, подробно проинформировав собравшихся об окончательных деталях вторжения, перешел к его общей оценке. Вот как рассказывается об этом в книге «Залив Свиней»: «Бригада высадится и удержит территорию до тех пор, пока «Кубинский революционный совет» не объявит себя временным правительством Кубы и не привлечет на свою сторону кубинцев. Ситуация на Кубе созрела для восстания. Самолеты бригады установят свой контроль в воздухе и начнут действовать с одного из захваченных аэродромов неподалеку от залива Свиней. Авиация Кастро будет уничтожена на земле еще до начала вторжения. Биссел высоко отозвался о боевых качествах бригады и упомянул о том оружии, которым она была снабжена».

237

После Биссела слово взял Даллес. Он сказал, что считает операцию еще более легкой, чем гватемальская, и целиком поддержал план.

Как свидетельствует журнал «Форчун», единственным человеком, высказавшимся против плана, был Фулбрайт. Подобная акция, заявил он, «может плохо обернуться для Соединенных Штатов».

Желающих выступать больше не оказалось. Тогда, рассказьшает автор статьи в журнале «Форчун», президент Кеннеди встал с председательского места и, расхаживая вокруг стола, задал каждому из остальных участников совещания один и тот же вопрос:

— Считаете ли вы, что операцию необходимо осуществить?

— Да, — ответил ему каждый.

После этого «референдума» Кеннеди объявил о своем согласии на осуществление операции. Он лишь поставил несколько условий, главное из которых сводилось к тому, что ни при каких обстоятельствах в операции не должны участвовать американские войска. Эта оговорка не вызвала возражений со стороны членов Национального совета безопасности.

— Полный вперед! — такой репликой кого-то из собравшихся закончилось совещание.

На следующий день механизм заговора был приведен в действие. Транспортные самолеты Центрального разведывательного управления один за другим перебрасывали роты наемников из Гватемалы в Пуэрто-Кабесас, где под парами стоял «флот вторжения». Экипажи самолетов получили запечатанные пакеты, которые они должны были вскрыть, поднявшись в воздух.

Утром 14 апреля, приняв в свои трюмы около полутора тысяч вооруженных наемников, боевую технику и припасы, корабли вышли в открытое море и взяли курс к берегам Кубы. Экспедицию провожали Фрэнк Бендер и несколько американских генералов. В последний момент на причале появился диктатор Никарагуа Луис Сомоса, окруженный плотным кольцом телохранителей. Одетый, как опереточный актер, в крикливую, придуманную им самим, военную форму, Сомоса щурил в дежурной улыбке густо напудренное лицо.

— Счастливого плавания, джентльмены, — гаркнул он на прощание и с достоинством удалился.

238

За дымовой завесой

Десятью днями раньше — 3 апреля 1961 года — государственный департамент опубликовал так называемую «белую книгу», начиненную самыми невероятными и вздорными небылицами о кубинском Революционном правительстве. Внешнеполитическое ведомство Соединенных Штатов во всеуслышание заявляло, будто «режим Кастро представляет явную и постоянную угрозу» странам Западного полушария, будто Куба стала «советским сателлитом» и т. п. Комментируя появление клеветнического документа, авторы книги «Невидимое правительство» справедливо подчеркивали: «Ясно, что это была попытка дать какое-то теоретическое обоснование неотвратимо приближающемуся вторжению».

9 апреля американская печать широко оповестила мир о том, что федеральная иммиграционная служба США арестовала бывшего батистовского приспешника Роландо Масферрера. Читатель, вероятно, помнит, что в дни тирании Масферрер содержал банды наемных карателей, именовавшихся «тиграми». Затем, вслед за своим шефом, он бежал с Кубы и укрылся от народного возмездия на территории США. С помощью Центрального разведывательного управления Масферрер создал там «Белую розу» — первую кубинскую контрреволюционную организацию. Он первым начал формировать на территории Соединенных Штатов отряды для вооруженной борьбы против революции. В тот период иммиграционная служба не только не беспокоила Масферрера, но всячески содействовала его деятельности.

Почему же американские власти вдруг решили сменить милость на гнев?

Как показывают факты, арест Масферрера был еще одним проявлением стремления правящих кругов США утаить от мира свое участие в агрессии. Цинизм этой неуклюжей эскапады состоял в том, что организаторы вторжения на Кубу арестовали Масферрера за попытку организовать, в нарушение законов США о нейтралитете… вторжение на Кубу! Основанием для ареста послужила официальная просьба государственного секретаря Дина Раска, обращенная к министру юстиции Роберту Кеннеди. «Пребывание на свободе Роландо Масферрера в Соединенных Штатах, и особенно в Май-

239

ами, — писал Раек, — наносит ущерб нашим национальным интересам с точки зрения внешнеполитических отношений». Роберт Кеннеди немедленно дал делу ход, и «нарушителя закона о нейтралитете» тут же бросили в тюрьму. Позднее стало известно, что операцию санкционировал сам президент.

Утром 10 апреля высшие должностные лица страны собрались в Овальной комнате Белого дома, чтобы в последний раз заслушать информацию о том, как осуществляется «план Плуто». Окончательно согласовали срок и место высадки — около полуночи 17 апреля в районе Плайя-Хирон. На рассвете 15 апреля «авиация вторжения» подвергнет Кубу бомбежке с целью уничтожить на земле революционные военно-воздушные силы. 17 апреля, также на рассвете, бомбежка повторится. Воздушные удары по Кубе Вашингтон намеревался представить мировому общественному мнению как результат восстания в кубинских ВВС, — дескать, восставшие летчики сами бомбили кубинские аэродромы.

Здесь же разработали еще одну «операцию прикрытия». Утром в субботу 15 апреля Вашингтон должны были покинуть все руководящие деятели Соединенных Штатов. Президент поедет на уик-энд в свое поместье Глен-Opa (штат Вирджиния), вице-президент — на свое техасское ранчо. Аллен Даллес улетал в Пуэрто-Рико. Обязанности главы государства на протяжении субботы и воскресенья предстояло исполнять Дину Раску…

Днем 10 апреля, выступая на пресс-конференции в Вашингтоне, Кеннеди торжественно провозгласил: ни при каких условиях американские войска не примут участия в агрессии против Кубы. А 15 апреля, вскоре после полуночи, с затемненного аэродрома Пуэрто-Ка-бесас один за другим поднялись в ночное небо восемь тяжело груженных бомбардировщиков Б-26. Самолеты были окрашены в серо-зеленый цвет и несли на своих крыльях опознавательные знаки революционных военно-воздушных сил Кубы. Следом за ними от взлетной полосы оторвался еще один бомбардировщик Б-26, тоже серо-зеленого цвета, с теми же опознавательными знаками. Восемь бомбардировщиков взяли курс на Гавану, девятый — на Майами.

Прошло несколько часов. Гавана, Сантьяго-де-Куба

240

и Сан-Антонио-де-лос-Баньос еще спали мирным сном, когда в небе над ними появились серо-зеленые стервятники. Первые удары пришлись на аэродромы и взлетные полосы, находящиеся возле этих городов. Затем бомбы и пулеметный огонь обрушились на городские кварталы. Пострадали десятки мирных жителей, многие погибли.

А несколькими часами позже американская пропаганда начала на весь мир трубить, будто бомбардировка Кубы осуществлена пилотами, «дезертировавшими из революционных военно-воздушных сил». Для пущей убедительности журналистам в Майами продемонстрировали самолет, «только что бомбивший Кубу», и опубликовали заявление «его пилота», имя которого иммиграционные власти отказались назвать.

Как выяснилось позднее, роль «дезертира» разыграл бывший батистовский летчик Марио Суньига, бежавший за полгода до этого с Кубы, а затем завербованный Центральным разведывательным управлением. Он и привел в Майами тот самолет, который последним стартовал в Пуэрто-Кабесас. Незадолго до вылета американские «советники» отвели этот самолет в дальний угол аэродрома и обстреляли из крупнокалиберных пулеметов. Затем, в последний раз проверив, правильно ли Суньига зазубрил состряпанную для него легенду, они отправили его в далекий рейс.

Ни о чем этом американские журналисты, осматривавшие самолет в майамском аэропорту, разумеется, не знали. Но они обратили внимание на целый ряд странных деталей. «Один из репортеров, — писал журнал «Тайм», — установил, что бомбовые люки покрывает пыль, что электрические провода, ведущие к пушкам, изъедены ржавчиной. На пушках нет замков, а в их каналах никаких следов нагара от выстрелов». К тому же корреспонденты заметили, что продемонстрированный им Б-26 был более поздней модификации, чем те, которые состояли на вооружении революционных ВВС Кубы. Журналисты спрашивали: куда же делись остальные самолеты? На следующий день в некоторых американских газетах, в частности в «Нью-Йорк таймс», появились статьи, ставившие под сомнение версию о дезертирах. Днем позже американские газеты напечатали фотографии «дезертира» и его самолета. И снова

241

посыпались недоуменные вопросы: зачем понадобилось скрывать его имя и публиковать в то же время фотографию, по которой он легко может быть опознан на Кубе?

«Кубинский революционный совет», ничего не знавший об этой операции ЦРУ, поспешил на свой страх и риск подкрепить версию о дезертирстве. «Совет» опубликовал специальное заявление, в котором говорилось, что он «поддерживал контакт с этими отважными летчиками и поощрял их». Корреспондент «Нью-Йорк таймс» Тэд Шульц язвительно вопрошал в этой связи: откуда «Кубинский революционный совет» знал заранее о летчиках-перебежчиках, если сам летчик, приземлившийся в Майами, утверждал, что его побег был поспешным?..

Днем 15 апреля в Организации Объединенных Наций выступил представитель революционной Кубы Рауль Роа. Огласив подлинные факты, он обвинил США в том, что воздушный налет на Кубу организовал Вашингтон и что этот налет является прелюдией к широкому вторжению американских наемников на остров Свободы. Невразумительные объяснения делегата США Эдлая Стивенсона, повторившего версию ЦРУ, мало кого могли обмануть.

16 апреля на похоронах гаванцев, ставших жертвами воздушного налета, выступил Фидель Кастро. Разоблачив подлинных виновников агрессии, он сравнил этот акт международного разбоя с нападением японцев на Пирл-Харбор. «Они не могут простить нам того, — сказал он, — что мы живем рядом с ними, что мы осуществляем социалистическую революцию под самым носом у Соединенных Штатов». Закончив свою речь, Ф. Кастро призвал кубинцев к еще большей бдительности с целью «держать страну в состоянии готовности перед неизбежной — как это показали факты последних недель и кровавое вчерашнее нападение — агрессией наемников».

Попытка империалистов США скрыть свое участие в агрессии не удалась. И это влекло за собой важные последствия. 16 апреля в 9 часов вечера в кабинете Биссела, руководившего вторжением, зазвонил телефон; специальный помощник президента по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди сооб-

242

щил: президент Кеннеди распорядился отменить второй воздушный налет на Кубу.

Касаясь причин, побудивших президента принять такое решение, Теодор Соренсен пишет: «Мир был возмущен преднамеренным обманом со стороны Соединенных Штатов. Второй удар… был бы расценен повсюду как открытое и неспровоцированное нападение США на малую соседнюю страну. Советский Союз заявил, что он не останется безучастным к американской интервенции. Наши латиноамериканские друзья возмущались».

Хотя по данным аэрофотосъемки, проведенной после первого налета, кубинские самолеты на аэродромах были уничтожены, отмена второго удара серьезно обеспокоила организаторов вторжения. Биссел и другой заместитель Аллена Даллеса — генерал Кэйбелл поспешили к государственному секретарю Раску и убедили его немедленно связаться с Глен-Opa, чтобы доказать президенту необходимость второго налета. Однако Кеннеди подтвердил свое первое распоряжение.

Последняя попытка уговорить президента была предпринята уже на рассвете 17 апреля. Дежуривший в ту ночь в Центральном разведывательном управлении генерал Кэйбелл в 4 часа утра сам связался с Кеннеди по телефону и снова попросил санкционировать налет. Он даже рискнул сгустить краски: «Авиация Кастро, — утверждал он, — отнюдь не выведена из строя». (Кэйбелл и не подозревал, насколько он был близок к истине.) Для успеха вторжения, говорил генерал, второй налет необходим как воздух. Однако Кеннеди остался неумолим.

А в 5.15 утра, когда сообщения из районов высадки подтвердили, что десант осуществлен, с Глен-Ора связался Мак Джордж Банди. Трубку снял военный помощник президента бригадный генерал Честер Клифтон. Он молча выслушал сообщение и, в точном соответствии с инструкциями, направился в спальню к Кеннеди, чтобы разбудить президента и сообщить ему о высадке.

В это время на улицах Вашингтона, Нью-Йорка и других городов западного побережья Соединенных Штатов мальчишки-газетчики уже выкрикивали главную сенсацию свежих выпусков газет:

243

— Вторжение на Кубу! Коммюнике номер один «Кубинского революционного совета»! Пять центов! Всего за пять центов!..

Узники Опа-Локка

Однако, прежде чем нога первого наемника ступила на кубинскую землю, в Соединенных Штатах и Гватемале разыгрались события, о которых президент не знал.

…Это произошло 16 апреля. Вскоре после полудня члены «Кубинского революционного совета» собрались в нью-йоркском отеле «Лексингтон», чтобы обсудить состав будущего временного правительства. Отсутствовал только Мануэль Артиме, находившийся при «бригаде вторжения».

Однако из многих министерских постов в тот день занять удалось только один: после резких объяснений портфель министра иностранных дел было решено вручить Карлосу Эвиа. Дальнейший обмен мнениями принял весьма бурный характер, и члены «Совета» быстро позабыли, зачем они собрались. Другие, более важные события безраздельно владели их вниманием. Массированный воздушный налет «неизвестных самолетов» на Кубу 15 апреля, прозрачные намеки осведомленных американских обозревателей, крупные переброски наемников в Гватемалу не оставляли сомнений: вторжение могло начаться с часу на час.

Лихорадочная обстановка ожидания усиливала взаимную подозрительность. Каждый из «вождей» опасался, что в последний момент его могут обойти соперники. Эвиа косился на Рая и де Варону; Миро Кардона не доверял Эвиа; де Вароне не нравились слишком тесные связи Артиме с «супервизорами» ЦРУ. Особенно горячился Мануэль Рай. При каждом упоминании имени Артиме он закипал от негодования. И не удивительно. Обещанное Центральным разведывательным управлением оружие для возглавляемого им подполья на Кубе поступало в мизерных количествах. Рай понимал, что критиковать подлинных виновников его «унижений»— людей Аллена Даллеса — безумие.  Вот по

244

чему в последние дни он искал повод, который позволил бы ему свести счеты с остальными членами «Совета» и набить себе цену в глазах «боссов». Этот долгожданный повод он получил буквально накануне заседания «Совета». Ему сообщили, что более ста его сподвижников, проходивших подготовку на ферме Боэр-Драйв во Флориде, были разоружены людьми Артиме.

Многое видели на своем веку стены отеля «Лексингтон». Но такой истерики, какую закатил Рай, — никогда! Взбесившийся Рай обвинял своего отсутствующего коллегу в «измене», даже в «тайном содействии коммунистам». Он пригрозил выйти из состава «Совета» и предать публичной огласке «вопиющий» факт «измены» Артиме…

Разоружение людей Рая оказалось полной неожиданностью для остальных членов «Совета». Во всяком случае, их санкции на это никто не испрашивал. Пытаясь вывести дискуссию из неприятного тупика, де Варона перевел разговор на другую тему, оказавшуюся не менее щекотливой. Дело в том, что неделей раньше президент «Совета» Миро Кардона имел конфиденциальную встречу с высокопоставленным чиновником госдепартамента Адольфом Берли и бывшим послом США на Кубе Филиппом Бонсалом. В ходе встречи Миро Кардоне могла быть названа конкретная дата вторжения. И де Варона потребовал, чтобы президент подробно проинформировал собравшихся о переговорах, особенно о сроке предполагаемого вторжения.

Миро Кардона был бы рад назвать эту дату, но беда в том, что он и сам знал о ней не больше, чем все остальные члены «Совета». За день до этого в разговоре с корреспондентом газеты «Майами геральд» Доном Бонофедом он бросил такие горькие слова:

— Я похож на водителя такси. Я не знаю, где окажусь через десять минут…

Как ни старался Миро Кардона выудить соответствующую информацию у Берли и Бонсала, ему это не удалось. Однако, несмотря на клятвенные заверения Миро Кардоны, никто из собравшихся в отеле «Лексингтон» ему не поверил. Уклончивые ответы «президента» собравшиеся расценивали как желание оставить их в дураках. В комнате назревала настоящая буря. Когда

245

страсти достигли точки кипения, дверь неожиданно распахнулась, и в «зал заседаний» вошли пять агентов Центрального разведывательного управления.

Дальнейшие события разворачивались со скоростью кинобоевика. Членам «Совета» предложили немедленно спуститься вниз и, не привлекая к себе внимания, занять места в автомобилях. Робкие попытки выяснить цель предстоящего путешествия остались без ответа.

После нескольких часов бешеной езды члены «Совета» очутились в Филадельфии, а оттуда — уже самолетом — их доставили на аэродром Опа-Локка и разместили в пустом полуразвалившемся сарае. «Членам правительства» разрешили только короткие прогулки возле сарая. Когда «министр иностранных дел» Карлос Эвиа попытался отойти подальше, агент ЦРУ настойчиво порекомендовал ему вернуться. Так под вооруженной охраной, отрезанные от внешнего мира, главари кубинской контрреволюционной эмиграции провели несколько дней. И все это без каких бы то ни было объяснений!

О начале вторжения главари «слизняков» узнали из радиопередач радиоцентра «Суон». Коммюнике номер один «Кубинского революционного совета» оказалось для его членов полной неожиданностью…

«Операция 40»

По мере приближения «дня Д» странные вещи происходили и в гватемальских лагерях.

Мы уже говорили, что «Кубинский революционный совет» не имел никакого отношения к подготовке «бригады вторжения». Только один раз — в феврале 1961 года — политическим лидерам «слизняков» на короткое время разрешили посетить гватемальские лагеря. Что касается практических вопросов подготовки «бригады», назначения командиров и тому подобного, все это с самого начала было непререкаемой прерогативой американских «советников». В конце концов, свидетельствовал 28 апреля 1961 года на страницах «Нью-Йорк таймс» обозреватель Тэд Шульц, «агенты Центрального разведывательного управления ограничили передвижение д-ра Кардоны и д-ра де Вароны в

246

Центральной Америке», то есть, попросту, запретили им выезжать за пределы США.

Еще 4 января 1961 года Мануэль Артиме под предлогом того, что ему «надоели политические склоки», покинул США: он якобы решил присоединиться к «бригаде». Однако в действительности Артиме направился в Гватемалу с совершенно иной целью. 30 января с ведома ЦРУ Артиме совершил в гватемальских лагерях настоящий переворот: он назначил «своих людей» на командные должности в «бригаде» — разумеется, без всякой консультации с членами «Совета». Во главе «бригады» Артиме поставил Хосе Сан Романа, его заместителем назначил Эрнейдо Оливу. Пост начальника штаба получил Рамон Феррер. Командирами батальонов также оказались бывшие батистовские офицеры — Алехандро дель Балле, Уго Суэйро, Роберто Сан Роман (младший брат Хосе Сан Романа). Командиром авиации вторжения стал бывший батистовский офицер Мануэль Вильяфан Мартинес. Большинство наемников встретило эти перемещения с полным равнодушием. Однако 230 человек взбунтовались, решительно отказались служить под началом батистовцев и потребовали немедленно передать их требования «политическим лидерам» эмиграции. Дело чуть не кончилось перестрелкой.

По приказу американского «советника» по кличке «Берни» личный состав бригады был выстроен на плацу лагеря «Эльветиа». Взобравшись на небольшую импро-визованную трибуну, «Берни» заявил:

— Хозяин здесь — я, хотя большинство из вас никогда меня не видело. Командиром бригады остается «Пепе» Сан Роман. А теперь те, кто желает служить с ним и позабыть о политике, направо! Шагом марш! Остальные — на месте!..

После такой психологической атаки «на месте» осталось не более ста человек. Их сразу изолировали от остальной массы наемников и разместили в особых бараках. Вскоре с помощью давления, запугивания и шантажа число «бунтарей» было доведено до двенадцати.

11 февраля «бунтовщиков» под вооруженной охраной переправили в лагерь «Ла Суиса». Как вспоминал впоследствии один из них — некий Родольфо Нодаль Тарафа, арестованных раздели донага и бросили в небольшой бетонный сарай. Каждый день их вызывали

247

на допросы. Руководивший допросами американец добивался «признания» в том, что «бунтовщики действовали по заданию Кастро»…

Позднее им объявили, что после победы они будут преданы военно-полевому суду и расстреляны как изменники. А пока «преступников» переправили в концентрационный лагерь, расположенный в глухой гватемальской провинции Петен. Там, в строгой изоляции от внешнего мира, «бунтовщиков» продержали вплоть до провала вторжения.

Усмирив «бунт», американские «советники» и Артиме еще шире распахнули ворота гватемальских лагерей перед бывшими батистовцами. Все это, разумеется, являлось вопиющим нарушением основных заповедей «Кубинского революционного совета», гласивших, что батистовцы никогда не будут допущены к участию в антикастровском движении. Но американцам было не до «Совета», а тем более его заповедей. Уже после разгрома — 10 мая 1961 года — корреспондент выходящей в городе Чаттануга газеты «Таймс» Чарльз Бэттлет несколько приподнял завесу над тайными пружинами происходивших событий. «После неудачи армии вторжения, состоявшей из кубинских эмигрантов, — писал корреспондент, — стало известно о существовании «Операции 40» — чрезвычайно секретной разведывательной группы, которая, видимо, должна была захватить власть на Кубе». Бэттлет подчеркивал, что в состав этой группы агенты Центрального разведывательного управления навербовали самых «надежных» людей, прошедших специальные фильтры американской разведки. Ее участники давали «антикоммунистическую клятву» и подписку держать в тайне свою деятельность. После этого «курсантов» направили в особо секретную школу в Корал-Гэблс (штат Флорида), где специальные инструкторы преподали им «науку» убийств, пыток и слежки.

Подавляющее большинство участников группы оказалось бывшими агентами батистовской охранки. Возглавляли ее отпетые батистовские головорезы — Хоакин Санхенис и Феликс Гутьеррес, запятнавшие себя в прошлом бесчисленными преступлениями против кубинского народа.

Незадолго до высадки наемников на Плайя-Хирон

248

«специальную группу» ЦРУ перебросили в гватемальские лагеря, где ей предстояло навести порядок в рядах наемников. Позднее она во втором эшелоне сопровождала «бригаду вторжения» к месту высадки. Когда десант разгромили, американские «советники» поспешили вывести в первую очередь именно эту группу из района боев и укрыть ее в одном из секретных лагерей на территории США…

Каково же было истинное назначение «специальной группы» ЦРУ? Почему Центральное разведывательное управление, бросившее банду наемников после разгрома на произвол судьбы, проявило такую трогательную заботу о спасении головорезов Санхениса и Гутьер-реса?

Отвечая на эти вопросы, Чарльз Бэттлет писал, что «Операция 40» была направлена «против всех тех, кто мог воспротивиться созданию на Кубе деспотического режима», в том числе и против контрреволюционеров, взгляды которых не устраивали Лэнгли.

В свете этих фактов становится очевидной истинная подоплека и усиленного насаждения в бригаде батистовцев, и расправы с «непокорными», и ареста членов «Кубинского революционного совета». Это были звенья одного заговора, направленного на то, чтобы восстановить на Кубе террористический режим по типу батистовского. Нет, не «представительная демократия» со всеми ее атрибутами и даже не «ограниченная демократия», как об этом писала американская пропаганда, а настоящая тирания — вот в чем заключалась конечная цель вторжения на Кубу.

«Кубинский революционный совет» руководители ЦРУ использовали лишь как дымовую завесу, призванную замаскировать их подлинные замыслы. Но эта «дымовая завеса» годилась только до поры до времени. В критические часы высадки «политические главари» кубинских «слизняков» могли только помешать планам ЦРУ, осуществление которых должно было начаться буквально в первый же день вторжения. Потому-то членов «Совета» и арестовали накануне вторжения.

Насколько далеко зашло ЦРУ, свидетельствует и тот факт, что оно уже подобрало кандидата на диктаторское кресло. «Новым Батистой» должен был стать «золотой мальчик» американской разведки — Мануэль Ар-

249

тиме. Его демонстративный «отход» от политической деятельности в начале января 1961 года явился делом рук Фрэнка Бендера, решившего избавить кандидата в диктаторы от опеки «Совета» и предоставить ему свободу действий. За десять дней до вторжения ЦРУ, не считаясь с «Советом», назначило Артиме «политическим» руководителем «Бригады 2506». Тэд Шульц подчеркивал: цель ЦРУ «состояла в том, чтобы передать весь контроль над Повстанческой армией капитану Артиме, правые взгляды которого… одобряло Центральное разведывательное управление. Как было заявлено, Центральное разведывательное управление хотело, чтобы после конечного свержения д-ра Кастро на Кубе был создан консервативный режим».

Чувствуя за своей спиной влиятельную поддержку «великого Фрэнка», Артиме совсем осмелел и в феврале 1961 года опубликовал меморандум, в котором категорически заявлял: «старые» политические деятели должны быть отстранены от руководства «новой Кубой»…

«У меня приказ моих боссов»…

Полная зависимость «Кубинского революционного совета» и «Бригады 2506» от Центрального разведывательного управления и та легкость, с какой «Совет» смирился со своим арестом в решающие часы, свидетельствовали о том, что с. этой стороны «Операции 40» ничто не угрожало.

В Соединенных Штатах подобная угроза могла возникнуть только в том случае, если бы Белый дом либо решил вообще отменить планировавшуюся операцию, либо перенести ее на более поздний срок. Как мы знаем, такая угроза действительно существовала. Она, как дамоклов меч, висела над головами руководителей ЦРУ. И те на всякий случай решили принять «превентивные меры».

В книге Хейнса Джонсона «Залив Свиней», уже неоднократно упоминавшейся, широко использованы рассказы главарей вторжения — Мануэля Артиме, Хосе Сан Романа, Эрнейдо Оливы и других. Среди многих деталей закулисной истории Плайя-Хирон, поведанных

250

Хейнсом Джонсоном, особое внимание привлекает эпизод, заслуживающий того, чтобы воспроизвести его целиком:

«Это было в начале апреля (1961 года. — Авт.). Мануэль Артиме находился в лагере как гражданский представитель Революционного совета. Фрэнк снова вызвал «Пепе» (Хосе Сан Романа. — Авт.) и Эрнейдо Оливу. На этот раз у Фрэнка была поразительная информация. В правительстве есть силы, пытающиеся предотвратить вторжение, и Фрэнк может получить приказ остановить его. Если он получит такой приказ, сказал Фрэнк, то тайно поставит об этом в известность «Пепе» и Оливу. «Пепе» вспоминает, что далее Фрэнк сказал следующее:

— Если это произойдет, вы придете сюда и устроите небольшое представление, как будто хотите нас, советников, арестовать, а затем начнете осуществлять программу, как об этом было условлено раньше. Мы предоставим в ваше распоряжение весь план, даже если будем вашими пленниками…

Фрэнк говорил вполне определенно: приставьте вооруженного солдата-эмигранта к двери каждого американца, прервите связь с внешним миром и продолжайте подготовку… Фрэнк улыбнулся и сказал:

— В конечном счете наша возьмет…

Затем Фрэнк вызвал к себе Артиме и в приватном порядке сказал ему то же самое. Артиме был поражен не менее других.

Фрэнк никогда не уточнял, кто именно противится вторжению. Он упоминал только о «силах в правительстве», о «политиканах» и о «шефах наверху». Но он определенно сказал, что на тот случай, если он получит приказ об отмене вторжения, у него есть приказ его боссов, его командиров продолжать дело любыми средствами».

Хейнс Джонсон подчеркивает далее, что ни Артиме, ни Сан Роман, ни другие главари «Бригады 2506» не сомневались в том, что под «боссами» Фрэнк Бендер подразумевал руководителей Центрального разведывательного управления. Кубинские эмигранты были убеждены, подчеркивается в книге, что «вторжение произойдет даже в том случае, если Вашингтон попытается его остановить». (Курсив наш. — Авт.)

251

Позднее, когда наемники уже грузились на корабли, Фрэнк Бендер снова вернулся к щекотливому вопросу. Вот как описывает это Хейнс Джонсон:

«В последний момент Фрэнк отвел «Пепе» в сторону. Он сказал, что, если ему прикажут остановить вторжение в тот момент, когда корабли уже будут находиться в море, он пошлет «Пепе» по радио следующее сообщение: «Возвращайтесь назад, продолжать нельзя». Это должно было означать прямо противоположное: продолжайте операцию.

— Но если я пошлю кодированное сообщение: «Птица кетсаль сидит на ветке дерева», то это будет означать: «Фидель поджидает вас и вы должны возвращаться»…»

Позднее мы еще вернемся к этой истории. Сейчас следует отметить, что приказа об отмене вторжения не последовало. Руководителям ЦРУ удалось добиться своих целей, не прибегая к крайним средствам.

Вторжение под конвоем

В юго-западной части Кубы, у основания полуострова Сапата, есть залив, чем-то напоминающий по своим очертаниям большой палец человеческой руки. Кубинцы называют его заливом Кочинос — заливом Свиней. Воды его окаймляет 5-10-километровая полоса твердой земли, поросшей буйным кустарником, — Плайя-Ларга (на западе) и Плайя-Хирон (на востоке). А дальше начинается Сьенага-де-Сапата — многокилометровые непролазные болота, «великие топи Карибов», как их иногда называют. Первые шоссе были здесь проложены уже после победы революции.

К этому району в середине апреля 1961 года держал курс странный караван кораблей — семь тихоходных транспортных судов, окрашенных в темно-зеленый цвет. Чуть в стороне от каравана различались силуэты современных эсминцев и авианосца. Время от времени с палубы авианосца срывались стремительные реактивные самолеты и, описав широкую, многокилометровую, дугу, возвращались назад. По ночам число военных кораблей увеличивалось: на поверхность всплывали подводные лодки.

Читатель уже догадался, что так, под конвоем кораблей и самолетов военно-морского флота Соединенных Штатов, к кубинским берегам направлялась «эскадра вторжения». На палубах и в трюмах транспортных судов шли последние приготовления к высадке. Вскоре после выхода в море американские «советники» подробно ознакомили командный состав «Бригады 2506»

253

с планом операции. Были вскрыты пухлые, запечатанные сургучом пакеты с грифами «Совершенно секретно» и приписками «Вскрыть в открытом море». В конвертах хранился боевой приказ «бригаде».

«В час «Н» дня «Д», — гласил приказ, — бригаде надлежит произвести высадку морского и парашютного десантов в районе залива Кочинос и Плайя-Хирон (полуостров Сапата), захватить плацдармы и организовать их оборону, с тем чтобы создать базу для наземной и воздушной борьбы против кубинского правительства Кастро…»

Приказ предусматривал высадку морского десанта одновременно в трех пунктах — Плайя-Ларга (условное наименование «Красный пляж»), Плайя-Хирон («Голубой пляж») и в пункте, находящемся в 25 километрах к востоку от поселка Хирон («Зеленый пляж»). Основные силы интервентов (6-й пехотный батальон, 4-й танковый батальон и дивизион тяжелой артиллерии) предполагалось высадить в районе поселка Хирон. Именно здесь Хосе Сан Роману предстояло оборудовать командный пункт «бригады». 2-му и 5-му пехотным батальонам под общим командованием Эрнейдо Оливы надлежало захватить Плайя-Ларга, а 3-му пехотному батальону — «Зеленый пляж». 1-й воздушно-десантный батальон должен был перерезать все основные дороги, ведущие к побережью (в пунктах Ягуарамас, Ковадонага и на 15-м километре дороги, ведущей от Хирон к сахарному заводу «Аустралиа»). После этого основным силам интервентов предписывалось соединиться с парашютистами.

Далее следовала детальная схема снабжения «бригады» на период военных действий: в первую декаду после высадки, во вторую и третью декаду. В первый день на побережье должны были доставить 72 тонны вооружения, боеприпасов и снаряжения, достаточных для обеспечения боеспособности 1000 человек — первой волны атакующих наемников. Всего за первую декаду предстояло выгрузить 415 тонн снаряжения, во вторую — 530 и в третью — 607 тонн. Интервенты везли огромное количество горючего — более 30 тысяч галлонов, что намного превышало потребности самой «бригады». Подобная «запасливость» объяснялась просто:  интервенты рассчитывали сразу же захватить

254

имевшуюся здесь взлетно-посадочную полосу и превратить ее в базу для своей авиации.

Таким образом, военный план операции был разработан ЦРУ и Пентагоном с максимальным учетом особенностей данной местности. Интервенты должны были высадить войска и оседлать все дороги, ведущие к побережью. Позднее Фидель Кастро говорил по этому поводу:

«Место — трудное для атаки, ибо начинать атаку (против интервентов. — Авт.) нужно было по этой дороге, проходящей по Сьенаге, а она имеет всего три или четыре въезда. И эти три или четыре пункта можно отлично защищать при помощи танков, противотанковых пушек и тяжелых минометов. Любая атакующая часть должна была двигаться по дорогам Сьенаги, полностью лишенная естественной защиты, так как здесь нет леса, нет ничего, передвигаться можно только по дороге. Один или два подбитых танка на дороге превращаются в непреодолимое препятствие, сами по себе танки уже преграждают движение по дороге. Передвигаться пришлось бы под огнем вражеских самолетов… Имея плацдарм и аэродром, снабжаясь морем и по воздуху, они смогли бы создать там территорию, откуда рассчитывали вести опустошительную войну против нашей страны. Таким образом, они стремились осуществить хорошо подготовленный план, тщательно учитывали все детали».

После того как офицеры «Бригады 2506» ознакомились с боевым приказом, перед ними выступил американский советник «Билл», которого автор книги «Залив Свиней» характеризует как «специалиста в области разведки». Он сказал, что Кастро не сможет действовать на протяжении по крайней мере 72 часов после начала операции, ибо в районе высадки нет сколько-нибудь значительных сил революционной армии. Ближайшее место, где находятся такие силы, — город Санта-Клара, отстоящий от Плайя-Хирон более чем на сто километров. К тому же, солгал «Билл», там произошли «волнения».

«Билл» также сообщил офицерам «бригады», что «Кастро располагает ничтожным количеством танков», а вся кубинская авиация будет уничтожена в результате двух мощных воздушных ударов еще до начала

255

вторжения. В районе высадки десант встретят более пятисот солдат «подпольного фронта» на Кубе.

— На кораблях, — продолжал свой инструктаж «Билл», — находится такое количество оружия, которого достаточно для вооружения четырех тысяч человек. По расчетам разведки, в первые же два дня после высадки к «бригаде» присоединится около пяти тысяч повстанцев. В дополнение к тому, что находится на кораблях, тысячи единиц оружия доставят на Кубу самолеты… Задача состоит в том, чтобы удержать плацдарм на протяжении 72 часов.

Другой американский «советник» заявил:

— На следующей фазе операции мы присоединимся к вам. Но вы и сами будете к тому времени достаточно сильными, к вам присоединится такое количество людей, что вам уже не нужно будет ждать нас. Вы пойдете вперед. Вы нанесете удар, повернете налево и войдете прямо в Гавану…

Помимо высадки на Плайя-Хирон и двух воздушных ударов по кубинским аэродромам, «план Плуто» предусматривал две вспомогательные операции, ставившие целью дезориентировать Революционное правительство. Отряд особого назначения в составе 168 человек во главе с Ихинио Диасом должен был одновременно предпринять высадку в провинции Орьенте. Задача другой группы носила несколько странный характер. В назначенный час ей предстояло приблизиться к побережью провинции Пинар-дель-Рио на специальных быстроходных катерах, оборудованных мощными громкоговорителями, и проиграть магнитофонную пленку с записью звуков боя. Американские «стратеги» рассчитывали этим шумом переполошить части берегового охранения, вызвать их огонь и сбить с толку командование революционной армии.

256

Из сказанного следует важный вывод — в Вашингтоне твердо верили, что высадка вызовет на Кубе контрреволюционное восстание, которое непременно приведет к падению правительства Фиделя Кастро. В этом заключалась суть стратегического замысла ЦРУ. Но на всякий случай организаторы вторжения держали наготове собственные силы — корабли военно-морского флота и базирующуюся на них авиацию. Наконец, когда вторжение началось, с территории США на расположенный неподалеку пуэрториканский остров Вьекес был переброшен батальон американской морской пехоты. Но эти силы (последующие события убедительно подтвердили это) могли выполнять лишь вспомогательные функции. Американские «стратеги» делали основную ставку на «бригаду» и контрреволюционный мятеж на Кубе.

Однако вернемся к «эскадре вторжения». На протяжении последующих дней боевые задачи, вытекавшие из «плана Плуто», были разъяснены всем наемникам, вплоть до последнего солдата. Теперь каждый знал свое место в предстоящей операции. Солдатам отдельных батальонов роздали нарукавные повязки — зеленые, желтые, голубые, красные и т. д. Паролем десантников стал «Черный», отзывом — «Орел».

В 19.45 16 апреля «эскадра» увеличилась на несколько десантных барж: прибыл танковый батальон, незадолго до того переброшенный из Гватемалы на пуэрториканский остров Вьекес. Встреча произошла в открытом море в 45-ти километрах к югу от кубинского порта Сьенфуэгос. Еще через час американские военные суда заметно сбавили ход и пропустили транспортные корабли вперед. «Бригада вторжения» полным ходом направилась к цели.

257

Кому бог не дает детей…

Вскоре после полуночи 17 апреля 1961 года пять фигур, облаченных в легкие водолазные костюмы, выбрались на песчаную отмель Плайя-Хирон. Первым, ступившим на кубинскую землю, оказался американский «советник» Грей, руководивший штурмовым отрядом. (Часом позже такая же картина повторилась и на Плайя-Ларга. Здесь первым был командир другой штурмовой группы, американский «советник» по кличке «Рип».)

Едва штурмовая партия успела зажечь на Плайя-Хирон сигнальные огни — железные бочки со специальным пиротехническим составом, — как со стороны поселка Хирон ночную тьму прорезал свет автомобильных фар. Подпустив «джип» на какую-нибудь сотню метров, наемники открыли по нему огонь. «Джип» остановился. Затем в ярком отблеске разгорающихся сигнальных огней наемники увидели пятерых людей, продвигавшихся вперед короткими перебежками.

— Сдавайтесь, мы несем вам свободу, — выкрикнул кто-то со стороны моря.

— Родина или смерть! — раздалось в ответ.

Грянули автоматные очереди. Потом еще и еще. Через десять — пятнадцать минут к берегу одна за другой начали причаливать десантные баржи и шлюпки с подвесными моторами.

Сотни наемников рассыпались по берегу. Силы были явно неравными. Цепи наступающих покатились вперед. На прибрежном песке осталось пятеро убитых бойцов народной милиции. Куба никогда не забудет их имена — Рикардо Гарсиа Гаррига, Рамон Гонсалес Суко, Рафаэль Армильо Коста, Исраэль Фернандес и Антонио Кинтана Пинейро. Пока они сдерживали врага, весть о высадке дошла до Гаваны.

Нет, не цветами и объятиями встретила наемников кубинская земля, а возгласом «Родина или смерть!» и автоматными очередями. Это был первый сюрприз для вторгшейся «бригады» и ее хозяев. Первый, но далеко не последний…

Не успели наемники продвинуться на несколько сот метров от побережья, как они снова натолкнулись на новый, более крупный отряд «милисианос». Снова завя-

258

залась перестрелка. Численный перевес нападавших решил исход и этого боя. Каждый метр земли наемникам приходилось брать с бою. На этих ранних этапах вторжения для «Бригады 2506» были страшны не только людские потери. Интервенты теряли гораздо большее — внезапность нападения, драгоценные минуты и часы. Вот почему в эфире над Плайя-Хирон и Плайя-Ларга в это тревожное предрассветное время звучал настойчивый приказ, который повторял американский офицер, руководивший вторжением с находившегося за линией горизонта корабля:

— Продвигайтесь вперед! Продвигайтесь вперед! Захватывайте район!

Но чтобы «продвигаться вперед» и «захватывать район», «бригаде» приходилось вести непрерывные бои. Колесница агрессии неотвратимо теряла скорость.

С рассветом транспортные самолеты С-46 начали выброску парашютных десантов в намеченных местах — на дорогах, ведущих через болота. Однако к этому времени передовые отряды интервентов, высадившихся с моря, все еще находились от них на значительном расстоянии. Между парашютистами и основными силами наемников оказались отряды «милисианос», которые в условиях окружения продолжали мужественную борьбу. Они-то фактически и сорвали оперативный замысел интервентов: соединить основные силы с парашютистами до подхода регулярной кубинской армии. Интервенты (а точнее, их остатки) соединились позднее — уже в непроходимых топях Сьенаги-де-Сапата, где пытались найти спасение.

К 6.25 утра 17 апреля бухта Кочинос представляла собой что-то вроде вавилонского столпотворения. Чуть поодаль от берегов виднелись разбросанные в беспорядке черно-зеленые туши кораблей и крупных десантных барж, на которых находились часть войск и основные запасы снаряжения. Между кораблями и седой полосой прибоя шныряли десантные шлюпки. На берегу громоздились горы вооружения, боеприпасов и другого снаряжения, а возле них копошились десятки человеческих фигур и юрких «джипов». Колонны наступавших интервентов ушли вперед. К этому времени они уже успели продвинуться на несколько километров в глубь острова. Здесь, на побережье, был уже тыл

259

вторжения — во всяком случае, так считали командование «Бригады 2506» и экипажи транспортных кораблей.

Вот почему, когда утром 17 августа над бухтой появилось несколько самолетов, мало кто обратил на них внимание. Все решили, что это свои. Интервенты поняли ошибку только тогда, когда один из самолетов спикировал на «Хьюстон» и его четыре ракеты легли точно в цель.

Откуда взялись эти самолеты? Ведь, по расчетам американских «стратегов», вся авиация кубинской революции была уничтожена во время налета 15 апреля…

Так организаторам вторжения и их наемникам пришлось познакомиться с еще одним сюрпризом, который им приготовил кубинский народ. Он, оказывается, не только подготовился к встрече непрошеных гостей, но и не позволил уничтожить свою авиацию. Выступая по телевидению 23 апреля, Фидель Кастро поведал о некоторых деталях подготовки революционной Кубы к отражению агрессии. Он рассказал, как еще до налета 15 апреля командование революционной армии приняло меры предосторожности на случай возможных провокаций. Особое внимание было уделено авиации — тому десятку старых самолетов, которые достались революции в наследство от батистовского режима. На все базы полетел приказ о рассредоточении самолетов.

«Не должно было находиться рядом даже двух самолетов, — вспоминал Ф. Кастро. — Абсолютно все самолеты были рассредоточены на большой территории. А самолеты, вышедшие из строя, были расположены более или менее близко друг от друга. Иными словами, мы применили систему, рассчитанную на обман противника на авиационных базах: самолеты, вышедшие из строя, стояли по два, по три вместе, исправные — далеко друг от друга».

Военная хитрость удалась. Налет 15 апреля вывел из строя только две боевые машины. Так был сорван еще один тактический расчет организаторов вторжения. В результате в решающие часы революционные военно-воздушные силы основательно спутали карты агрессоров.

Эти силы насчитывали всего семь боеспособных машин (два реактивных истребителя Т-33, три винтовых

260

истребителя «Сифьюри» и два бомбардировщика Б-26), а личный состав кубинских ВВС — только десять летчиков. С точки зрения военной арифметики абсолютно ничтожная величина! Однако десять летчиков были солдатами революции, беззаветно преданными своему народу. В руках патриотов семь устарелых машин превратились в грозную боевую силу. Их появление над заливом Кочинос прозвучало для агрессоров громом среди ясного дня.

Предоставим слово одному из этих героев — капитану Энрике Каррерасу Рохасу, которого кубинские летчики в своей среде ласково и почтительно называли «Дед»:

— Через двадцать минут мы были над целью. С высоты двух тысяч метров я увидел внизу, возле берега Плайя-Хирон, семь-восемь крупных судов и бесчисленное множество десантных барж и шлюпок… Я спикировал на набитый людьми и военным снаряжением «Хьюстон»— транспорт типа «Либерти» водоизмещением восемь тысяч тонн, с высоты 300 метров прицелился и пустил заряд — четыре ракеты… Я следил за их полетом и страшно обрадовался, когда все они попали в цель — в корму «Хьюстона». Судно задымило, и капитан быстро направил его к берегу. Два других наших самолета тоже поразили свои цели… Напротив Плайя-Хирон я различил еще одно судно, более крупное, чем «Хьюстон». Это было «Рио-Эскондидо». Позднее я узнал, что на нем было еще больше людей и снаряжения… На палубе находились грузовики, запасные части для самолетов, баки с горючим и другое снаряжение. «Рио-Эскондидо» держался в трех милях от берега. Ракеты моего «Сифьюри», подобно дымящимся молниям, понеслись к цели. Есть! Они попали в самую середину корабля. Я потратил больше времени на рассказ, чем понадобилось «Рио-Эскондидо» на то, чтобы взлететь на воздух. Вдруг в воздухе появился бомбардировщик Б-26. Я подумал, что это самолет моего друга Сильвы, но потом вспомнил, что в тот момент наших бомбардировщиков в воздухе не должно быть… Я пристроился к нему в хвост. В итоге Б-26 задымил и свалился в море возле одного из судов вторжения…

Капитан Хакес Лагас Марреро дополнил этот рассказ:

261

— На своем Т-33 я вплотную приблизился к судам; выбрал одно из них, находившееся примерно в восьми километрах к югу от Плайя-Хирон. С него на баржи перегружали грузовики, танки, снаряжение. Выпущенная мной ракета угодила в один из огромных резервуаров с горючим, находившихся на палубе. Внизу все разлетелось вдребезги. Потом я потопил еще две баржи с солдатами…

Революционная авиация в первые же часы потопила четыре вражеских транспортных судна, среди них — «Хьюстон», на котором в полном составе находился 5-й батальон, и «Рио-Эскондидо», вместе с большей частью боеприпасов и тяжелого вооружения «бригады».

Агрессорам срочно пришлось менять свои планы. От высадки на «Зеленом берегу» решили отказаться. Оставшиеся суда срочно ушли в открытое море под защиту американского конвоя. Между «эскадрой вторжения» и «Бригадой 2506» образовалась пропасть — около 30-40 километров водного пространства. И хотя с помощью американских реактивных истребителей остатки «флота вторжения» были спасены от полного разгрома, они уже не могли оказать десанту никакой помощи.

Пилоты революции с честью выполнили задачу, поставленную командованием революционной армии, — уничтожить «флот вторжения». Больше того, они фактически обеспечили себе господство в воздухе, ибо сбили шесть самолетов врага из шестнадцати, находившихся в распоряжении ЦРУ к утру 17 апреля (три других самолета были выведены из строя во время налета 15 апреля). Потери кубинской авиации в первый день боев составили два самолета.

Остатки американского бомбардировщика «Б-26», сбитого над Плайя-Хирон.

Теперь центр тяжести борьбы против вторгшегося врага переместился на сушу. Уже утром 17 апреля на помощь отрядам народной милиции, принявшим на себя первый удар интервентов, начали подходить части регулярной кубинской армии. Вступил в бой батальон, расквартированный вблизи сахарного завода «Аустралиа». Затем в район боевых действий перебрасываются курсанты школы народной милиции из города Матансас. К вечеру в соприкосновение с противником входят еще один батальон, переброшенный из Матансаса, а также боевые колонны № 1 и № 2, усиленные танками

262

и тяжелой артиллерией. С рассветом 18 апреля отдается приказ начать генеральное наступление на позиции высадившихся наемников. Замысел командования революционной армии сводился к тому, чтобы двумя концентрированными ударами через Ягуарамас — Сен-Блас — Хирон и завод «Аустралиа» — Плайя-Ларга — Хирон отрезать основные силы наемников от моря, загнать их в болота и там уничтожить.

Несмотря на отчаянные попытки врага наладить оборону, несмотря на то, что утром 18 апреля агрессоры на короткое время ввели в бой американские реактивные истребители и организовали огневую поддержку с кораблей, участь десанта была предрешена. Потерявшие веру в быструю победу, отрезанные от кораблей, наемники ЦРУ думали уже не о вступлении в Гавану, а о том, как бы выбраться из пекла. Но спасения не было. Начавшие наступление части кубинской регулярной армии все крепче стягивали петлю на горле десанта. В борьбу против горе-освободителей активно включилось и местное население, которое, по расчетам американских «стратегов», должно было немедленно присоединиться к интервентам. В этом заключался еще один — главный — сюрприз, приготовленный агрессорам народом Кубы. Империалисты не учли (да и не могли учесть) революционный энтузиазм миллионов простых кубинцев, защищавших свои кровные завоевания. А между тем именно морально-политические факторы играли в сложившейся ситуации решающую роль и обрекли операцию на неминуемое поражение.

Дело в том, что, возможно, ни в одном другом районе Кубы за два с половиной года революции не было сделано столько для населения, как в Сьенаге-де-Сапата. До 1959 года население этого района влачило жалкое существование. Достаточно сказать, что поездка местного «гуахиро» в ближайший «центр цивилизации» занимала минимум три дня. В этой болотистой местности земледелие и скотоводство были невозможны. Единственный источник существования — обжиг древесного угля. Но сколько нужно было Кубе древесного угля?

В своем выступлении по телевидению 23 апреля Фидель Кастро приводил такие слова, сказанные одним

263

из местных крестьян в первые же дни после победы революции:

— Знаешь, человек выносливее собаки; здесь были собаки, которые подохли от голода, а мы вот не умерли… Человек выносливее собаки…

Победа революции коренным образом изменила жизнь обитателей Сьенаги-де-Сапата. Появились превосходные шоссейные дороги. Общий подъем экономики Кубы увеличил спрос на древесный уголь. В районе Лагуны-дель-Тесоро и поселка Хирон развернулось интенсивное строительство туристского центра на 1200 мест. В Сьенаге-де-Сапата появились врачи, бесплатно лечившие местных жителей. В момент вторжения наемников в этой зоне трудились около 200 учителей-добровольцев. Словом, революция дала местному населению то, о чем оно раньше даже не мечтало, — работу, хорошее жилище, школы, больницы. Удивительно ли, что среди крестьян не только не нашлось предателей, но, наоборот, с первых же минут вторжения сотни добровольцев взялись за оружие, чтобы отстоять свою революцию, свои завоевания от наймитов империализма?

Но есть ли вообще на Кубе место, где наемники могли бы надеяться хоть на какую-то поддержку? Если не считать американской военной базы Гуантанамо, такого места на острове Свободы нет. Больше того, нигде на Кубе «Бригада 2506» не могла рассчитывать даже на нейтральное к себе отношение. Конечно, имелись люди, готовые встретить агрессоров с распростертыми объятиями. Но их было немного — горстка озлобленных бывших эксплуататоров и их прихлебателей, не успевших удрать в эмиграцию. И к тому же они не представляли собой никакой реальной силы. В часы агрессии на Кубе не было ни одной попытки контрреволюционного путча. Конечно, здесь давали о себе знать своевременные меры бдительности, предпринятые кубинским народом, но, главное, к этому моменту контрреволюция уже не имела в стране экономической и социальной базы.

264

И что самое любопытное, в процесс ликвидации на Кубе опоры контрреволюции невольно внес свой вклад американский империализм. С Кубы бежали с его помощью почти все, кто по своим интересам и взглядам был единственной поддержкой монополистов США на острове. Создав из этой публики воинское соединение, правящие круги США послали его свергать Революционное правительство, пользующееся безграничной поддержкой народа.

В самом деле, кто же пришел «освобождать» Кубу? Из какого человеческого материала состояла «Бригада 2506»? Какие идеалы она начертала на своем знамени?

Вот какие данные приводил на этот счет Фидель Кастро в своем выступлении 1 мая 1961 года:

— Из тысячи пленных наемников… приблизительно 800 человек — выходцы из обеспеченных семей. Из этих 800 человек часть имела в собственности землю площадью 27 556 кабальерий, конфискованную революцией, 9676 домов, 70 предприятий, 10 сахарных заводов, 2 банка и 5 рудников… Кроме того, 200 человек из них — члены самых привилегированных и аристократических клубов Гаваны. Среди остальных пленных 135 — бывшие военнослужащие армии Батисты, а 75 — просто бродяги, деклассированные элементы. Вы помните, что во время открытой дискуссии с интервентами я спросил, был ли среди них кто-нибудь резчиком тростника? Таких не оказалось, за исключением одного, который сказал, что один раз когда-то он рубил тростник…

Такова была армия наемников. В борьбе против народа острова Свободы США могли опираться только на силы, олицетворявшие вчерашний день Кубы, — на всех этих отпрысков «знатных родов», сынков фабрикантов, латифундистов, банкиров, давно уже выброшенных кубинским народом на свалку истории.

Не от хорошей жизни американской разведке пришлось прибегнуть и к услугам батистовских карателей и офицеров. В общем ЦРУ оказалось на положении того человека, которому, как гласит меткая кубинская поговорка, «бог не дает детей, но черт посылает племянничков»…

Все эти факторы не только обусловили провал американских расчетов на возникновение «второго фронта» на Кубе, но и предопределили чрезвычайно низкий мо-

265

ральный дух наемного воинства. Собственно говоря, их ряды дрогнули, как только в небе над заливом Кочинос появились самолеты революционных военно-воздушных сил. Когда события начали развиваться не так, как представляли себе наемники и их американские «советники», от боевого пыла интервентов не осталось и следа. Отсюда — последующие истошные вопли наемников о том, что «Соединенные Штаты их предали». Кубинские «племяннички» американского империализма никогда, по сути дела, не рассчитывали на собственные силы. Привыкшие всю свою жизнь бить челом перед «дядюшкой Сэмом», они надеялись только на его всемогущество и окончательно потеряли голову, когда это всемогущество оказалось иллюзорным.

«Победы» Лема Джонса

С той памятной полуночи, когда телефонный звонок из Центрального разведывательного управления поднял с постели Лема Джонса, для этого специалиста по рекламе настали воистину каторжные времена. В дальнейшем он не раз проклинал свое согласие рекламировать «Кубинский революционный совет» и его «грядущую победу». Одно задание ЦРУ следовало за другим. Одно коммюнике «Кубинского революционного совета» наплывало на другое. Все последующие дни Джонс фактически не смыкал глаз. Единственной отрадой были сведения, передававшиеся из ЦРУ: они говорили о блестящем развитии операции.

«Перед рассветом кубинские патриоты в городах и горах начали битву за освобождение нашего отечества», — гласило коммюнике № 1. ««Кубинский революционный совет» объявляет об успешной высадке», — сообщалось в коммюнике № 2. Коммюнике № 3, опубликованное утром 17 апреля, было еще более обнадеживающим: «В ближайшие несколько часов развернется решающая битва восставших кубинцев… Еще до рассвета Куба поднимется в едином порыве на борьбу… Восстание мы будем сочетать с диверсионными актами». А коммюнике № 4, опубликованное днем 18 апреля, вообще свидетельствовало о грандиозном успехе: «Кре-

266

стьяне, рабочие и «милисианос» вступают в ряды освободительного фронта и постоянно расширяют районы, освобожденные командованием».

Но помимо публикации официальных коммюнике опытный рекламный специалист Лем Джонс сообщал представителям печати и отдельные «подробности», которые также поставляли ему из Лэнгли. Джонс — человек дела и должен находиться в курсе событий. Вот почему он приказал служащим своего рекламного агентства собирать в специальную папку все сообщения о вторжении, попадавшие на страницы американской печати. Позднее, думал Джонс, он вручит эту папку новому правительству в Гаване как напоминание о своих скромных заслугах.

Временами в бесконечной сутолоке пресс-конференций и инструктажей наступал просвет; тогда Лем Джонс перелистывал листы с наклеенными на них вырезками и не без удовольствия находил в скупых строках сообщений знакомые эпизоды.

Вашингтон, 17 апреля (Аассошиэйтед Пресс). Антикастровские силы вторглись сегодня на Кубу в трех пунктах, и главный город восточной части Кубы Сантьяго уже, наверное, находится в руках сил вторжения. Милиция Кастро, а также армия и флот присоединились к высадившимся…

Гуантанамо, 17 апреля (Юнайтед Пресс Интер-нейшнл). Утверждают, что части вторжения высадились неподалеку от Сантьяго-де-Куба и уже находятся в 65-ти километрах от этого города…

Майами, 17 апреля (ЮПИ). Ходят слухи, что кубинский флот восстал. Более часа здесь слышны флотские радиостанции, которые тщетно пытались связаться с морским командованием в Гаване…

Майами, 17 апреля (ЮПИ). Перехваты сообщений кубинского радио намекают на возможность того, что Фидель Кастро находился в том районе, который сегодня был атакован контрреволюционными летчиками в южной части Кубы. Атака, возможно, является частью плана, ставившего целью убийство кубинского премьер-министра…

Нью-Йорк, 17 апреля (ЮПИ). Войска интервентов заняли город Пинар-дель-Рио — центр одноименной провинции  на  Кубе.   Вторжение,   осуществленное в

267

провинциях Матансас и Сантьяго, развивается успешно (!)…

Нью-Йорк, 17 апреля (ЮПИ). Повстанцы, действующие во внутренних районах Кубы, убили военного охранника премьер-министра Фиделя Кастро. Сам Кастро во время покушения не пострадал…

Майами, 17 апреля (АП). Отряд интервентов в провинции Матансас достиг главной шоссейной дороги Кубы, пересекающей страну с востока на запад. Главная цель этой атаки — разрезать остров на две части…

Майами, 17 апреля (АП). Остров Пинос захвачен повстанцами, 10 тысяч политических заключенных выпущены на свободу и присоединились к восстанию-Мехико, 17 апреля (ЮПИ). Премьер-министр Фидель Кастро бежал, его брат Рауль захвачен в плен. Генерал Ласаро Карденас хлопочет о предоставлении Фиделю Кастро политического убежища…

Майами, 17 апреля (АП). Большая часть милиции Кастро, насчитывающая 400 тысяч человек, уже дезертировала, и решающее сражение произойдет через несколько часов…

Майами, 17 апреля (АП). Восемь странных судов, о присутствии которых вблизи Варадеро объявила сегодня вечером морская радиостанция кубинского правительства, были восемью судами кубинского правительства, которые изменили ему и старались установить контакты с антикастровским флотом…

Нью-Йорк, 17 апреля (ЮПИ). Борьба за свержение Кастро началась в субботу вечером, когда сотни солдат высадились в провинции Орьенте…

Нью-Йорк, 17 апреля (АП). Высадка в Орьенте, по-видимому, встретила сопротивление. В районе города Матансас предпринимается сейчас попытка объединить разные группы вторжения в одну мощную группировку, которая смогла бы перерезать шоссе, идущее с запада на восток, и затем начать решительное наступление на Гавану…

Майами, 17 апреля (АП). Армия вторжения высадилась в четырех из шести провинций Кубы…

Майами, 17 апреля (АП). Отряд интервентов высадился в порту Кабаньяс, в 61-м километре к юго-западу от Гаваны, а другой отряд — в Баракоа, на восточном побережье Кубы…

268

Майами, 17 апреля (АП). Получены сообщения, что в Гаване развернулись уличные бои…

Нью-Йорк, 17 апреля (ЮПИ). В 7.25 утра антикастровцы подняли восстание в различных пунктах Кубы. Одним из очагов восстания стала провинция Камагуэй…

Мехико, 18 апреля (ЮПИ). Роскошный отель «Гавана либре» в кубинской столице полностью разрушен в результате воздушного налета на Гавану…

Майами, 18 апреля (ЮПИ). Силы вторжения окружили сегодня порт Байамо на южном побережье провинции Орьенте…

Нью-Йорк, 18 апреля (АП). Землевладельцы, рабочие и бойцы милиции присоединяются к силам вторжения и оказывают им помощь в освобожденной зоне, которая быстро расширяется…

Лем Джонс отодвигал папку, закрывал покрасневшие от бессонницы веки и пытался представить себе, где в настоящее время находятся передовые отряды «бригады вторжения». В Санта-Кларе? В Сьенфуэгосе? Или, может быть, уже приближаются к Гаване?..

«Средь шумного бала…»

Вечером 18 апреля 1961 года к парадному подъезду Белого дома один за другим подкатывали роскошные автомобили. Около 450 «особо важных лиц» с женами прибыли на традиционный прием, где новый состав конгресса представляется новым членам кабинета. Перед гостями были широко распахнуты двери президентской резиденции, сверкавшей огнями, как богато иллюминированная рождественская елка.

Ровно в 10 часов 15 минут в зале появились президент и его супруга. На Жаклин Кеннеди — вечернее розовое платье, в волосах — бриллиантовая заколка в форме пера. Оркестр морской пехоты грянул «Мистер Уандерфул». Бал открыли президент и первая леди страны. Во второй паре по паркету заскользил вице-президент Линдон Джонсон…

В самый разгар бала, когда часы показывали 11.45, к разгоряченному танцами президенту подошел генерал Клифтон и что-то шепнул ему на ухо. Кеннеди нахму-

269

рился. Он отдал своему военному помощнику какие-то указания и через несколько минут, не прощаясь с гостями, удалился в деловую часть Белого дома. В Овальной комнате уже находился Ричард Биссел. Вскоре вошел Дин Раек. Клифтон вызвал его в Белый дом с официального ужина, который государственный секретарь давал в честь находившегося в США с официальным визитом греческого премьера Караманлиса. Вслед за Раском появились министр обороны Макнамара и члены Объединенной группы начальников штабов генерал Лемнитцер, адмирал Бэрк и генерал Уайт. В кабинете были и ближайшие помощники президента.

Первым выступил Ричард Биссел. Сообщив о том, что вторжение находится на грани краха, он добавил:

— Если не пустить в ход наши силы, то люди на побережье обречены…

Предложение Биссела горячо подхватили члены Объединенной группы начальников штабов. Адмирал Бэрк предложил дополнить воздушную поддержку высадкой на кубинском побережье роты морской пехоты и артиллерийским огнем с кораблей военно-морского флота. Больше того, представители Пентагона, чтобы иметь предлог для открытого вмешательства, требовали устроить «самопровокацию» — бомбежку «кубинскими» самолетами американской базы в Гуантанамо.

Кеннеди отклонил все эти варианты. Некоторые американские источники утверждают, что его поддержал государственный секретарь.

Новый президент, конечно, не мог очертя голову бросаться в эту авантюру, не считаясь с возможными последствиями. Заявления Советского правительства не оставляли никаких сомнений: попытка расширить агрессию против острова Свободы могла вызвать ответные действия. Со всех концов мира поступали сообщения о мощной волне солидарности с Кубой. В Каире и Джакарте, в Рио-де-Жанейро и Лиме разгневанные демонстранты штурмовали дипломатические миссии США. В Организации Объединенных Наций Эдлай Стивенсон оказался в изоляции. Французы и даже англичане отнюдь не спешили на помощь своему союзнику.

Дискуссия в Овальной комнате длилась несколько часов. В конце концов президент разрешил американским истребителям без опознавательных знаков по-

270

явиться на час после рассвета 19 апреля над Плайя-Хирон. Их задача состояла в том, чтобы прикрыть налет бомбардировщиков Б-26 на позиции наступавших войск Революционного правительства. Здесь же было принято еще одно важное решение, смысл которого трудно понять, если не рассказать о событиях, начавшихся несколько раньше.

…Это произошло в Бирмингеме на юге Соединенных Штатов. Авиационный механик Лео Бейкер служил в бирмингемской фирме «Хейс интернейшнл корпорейшн», выполнявшей правительственные заказы. В феврале 1961 года его неожиданно вызвали к начальству. Когда Лео вошел в просторный кабинет, там уже находились кроме шефа трое его сослуживцев — Рилей Шамбургер, Вилард Рей и Уэйд Грей, летчики национальной гвардии штата Алабама, а также незнакомец, который отрекомендовался:

— Алекс Карлсон, адвокат флоридской фирмы «Дабл чек корпорейшн».

Разговор длился недолго. Вечером того же дня Лео покинул дом и вместе с тремя своими сослуживцами исчез в неизвестном направлении. Жена Бейкера Кэтрин не задавала лишних вопросов. Она привыкла, что работа мужа носит секретный характер.

Прошла неделя, другая, третья. Лео Бейкер не вернулся домой даже на пасху. Но он был внимательным мужем и прислал к празднику букет цветов и ласковое письмо. Обратный адрес на конверте не указывался. Штемпель места отправления разобрать не удалось.

Минула пасха. Снова потянулись дни томительного ожидания. Кэтрин никогда не интересовалась политикой. Даже аршинные заголовки газет, возвестившие о вторжении на Кубу, а затем о разгроме на Плайя-Хирон, не привлекли ее внимания. Кэтрин ждала своего Лео, и ей не было никакого дела до кубинских эмигрантов. Она долго ждала, но Лео не вернулся домой, как не вернулись домой Шамбургер, Рей и Грей…

В мае дом Бейкера посетил м-р Алекс Карлсон. Он сообщил, что случилось несчастье: Лео погиб «во время купания». Посетитель вручил вдове чеки и посоветовал ей «держать язык за зубами», не распространяться о гибели мужа. Карлсон посетил семьи трех других летчиков — Шамбургера, Рея и Грея, сказал те же печальные

271

слова, вручил такие же чеки и дал такие же инструкции.

Вдовы четырех летчиков тогда и не подозревали, что жизнь их мужей оборвалась утром 19 апреля 1961 года, то есть в последний день авантюры на Плайя-Хирон…

Только в марте 1963 года известный журналист Альберт Персонз рассказал, как в феврале 1961 года его вместе с четырьмя летчиками из Бирмингема завербовало Центральное разведывательное управление для участия в планируемом вторжении на Кубу и перебросило в «одну из центральноамериканских стран». Им обещали платить 2800 долларов в месяц. Персонз писал:

«Четыре американских летчика… были лишь частью контингента из 18 летчиков, прошедших военную подготовку и имевших боевой опыт. Их наняли для того, чтобы заменить неподготовленные кубинские экипажи для важнейших предварительных воздушных ударов по военным целям до начала фактического вторжения».

Однако использовать их на первом этапе интервенции не решились.

Тогда же вскрылось, что всеми военно-воздушными операциями до и в момент вторжения руководил бригадный генерал авиации Соединенных Штатов Достер. Об этом сенсационном факте сообщил журналистам генерал Дэвид Хатчинсон, командовавший в период вторжения 9-м тактическим соединением американской авиации и исполнявший обязанности «советника» при «авиации вторжения».

Корреспондентам, интересовавшимся событиями на Плайя-Хирон, генерал Хатчинсон ответил:

— Человек, с которым вам надо поговорить, — это генерал Достер из национальной гвардии штата Алабама. Он руководил тактическими воздушными операциями…

Генерал Достер заявил, что готов дать соответствующие показания сенатской комиссии, если она заинтересуется этим делом. Ясность в этот вопрос внес в конечном счете губернатор штата Арканзас Фобус. Он сказал:

— Правительство Соединенных Штатов завербовало 12 служащих национальной гвардии штата. Им было сказано, что они нужны для выполнения опасной миссии и, возможно, будет стрельба, но все это в интересах нации…

272

А теперь вернемся к совещанию в Овальной комнате. Его вторым решением и был приказ использовать для удара по наступавшим частям революционной армии бомбардировщики Б-26 с американскими экипажами.

Такое решение объясняется тем, что к этому времени половина летного персонала, подготовленного из числа наемников, нашла себе могилу на Плайя-Хирон. Многие самолеты, вернувшиеся на базу в Пуэрто-Кабесас, имели серьезные повреждения. Кубинские наемники были деморализованы настолько, что отказались выполнять приказы. Один из командиров «авиации вторжения», Луис Косме, заявил американскому «советнику» по кличке «Грау»:

— С нас хватит потерь. По-моему, операция провалилась. Не вижу смысла в продолжении полетов… Ни один самолет с кубинцами на борту больше не полетит!..

Тогда-то и настал черед американских летчиков, завербованных ЦРУ. Около трех часов ночи 19 апреля со взлетной дорожки аэродрома Пуэрто-Кабесас стартовало четыре самолета. Три из них вели американские пилоты Шамбургер, Грей, Рей, Бейкер, а также пилот, известный под кличкой «Джо». За штурвалом четвертого сидел кубинец Гонсалес Эррера, согласившийся рискнуть за дополнительную плату.

Бомбардировщики должны были появиться над заливом Кочинос в 6.30 утра. Предполагалось, что именно в это время их прикроют истребители без опознавательных знаков, поднявшиеся с палубы американского авианосца «Эссекс», находившегося в непосредственной близости от кубинских берегов. Бомбардировщики появились в зоне военных действий в точно указанное им время. А истребители прикрытия в этот час еще стояли на палубе авианосца «Эссекс». Впрочем, утром 19 апреля они так и не поднялись в воздух…

Американские источники сходятся на том, что, по всей вероятности, при передаче приказа на базу в Пуэрто-Кабесас и на авианосец не была учтена разница в поясном времени между зонами Никарагуа и Кубы. А разница немалая — целый час. Виновниками происшедшей путаницы, как ни смешно, оказались два наиболее рьяных сторонника открытого вмешательства

273

Соединенных Штатов в кубинскую авантюру — Ричард Биссел и адмирал Бэрк. Приказ бомбардировщикам на базу в Пуэрто-Кабесас передал по каналам ЦРУ Ричард Биссел, а приказ истребителям на борт авианосца был послан адмиралом Бэрком через систему связи Пентагона. Можно представить себе выражение лиц этих двух высокопоставленных вашингтонских деятелей, когда потом им напомнили некоторые элементарные сведения из области географии!..

«Вы, сэр, сукин сын!»

Нам осталось теперь рассказать о последних часах «Бригады 2506».

К вечеру 18 апреля всеми помыслами и командиров и рядовых наемников безраздельно владела только одна мысль — о спасении. К этому моменту наемники удерживали небольшую полосу побережья в районе поселка Хирон. В 21.30 радиостанция командного пункта «бригады» связалась с транспортом «Блейгар», на борту которого находился американский «советник», руководивший вторжением. От имени «Кубинского революционного совета» янки поздравил «бригаду» с успехом у Плайя-Ларга. Но в ответ на поздравление раздалась нецензурная брань. Сан Роман обозвал американского «советника» сыном потаскухи и добавил, что войска, сражавшиеся на Плайя-Ларга, уже находятся на Плайя-Хирон…

— Куда вы запропастились, сукины дети?! — ревел по радио командир «бригады». — Куда, черт побери, вы скрылись?! Вы бросили нас на произвол судьбы!..

— У вас свои проблемы, — отвечал голос с корабля. — У нас — свои…

— Нам необходимо оружие, патроны, медикаменты, продовольствие…

— Вы получите их сегодня ночью. Сегодня ночью мы вернемся к вам…

— Все это я уже слышал прошлой ночью…

— Могу сообщить, что в ближайшие часы вас поддержат реактивные истребители!..

Но на рассвете 19 апреля вместо обещанных истребителей над остатками «бригады» появились четыре бомбардировщика Б-26. Оказать «бригаде» какую-либо

274

поддержку они не успели. Навстречу им ринулись два истребителя революционных ВВС. Два бомбардировщика камнем рухнули на землю. Остальные, сбросив свой груз в залив, обратились в бегство. Так закончили свою жизнь четыре американских пилота.

О последних часах существования «бригады» красноречиво рассказывал позднее на страницах журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» один из чудом спасшихся наемников — некто Мануэль Пенобас:

«Один из радистов Оливы продолжал посылать в эфир призыв:

— Куба взывает к свободному миру! Нам нужна немедленная помощь!

Трудно найти подходящие слова для описания охвативших нас чувств. Мы думали о самолетах на американском авианосце «Эссекс», о пушках, о двух эскортировавших нас эсминцах, о том, как сейчас пригодились бы нам снаряды и боеприпасы, лежавшие на дне бухты. В последние часы разгрома я был вместе с Мануэлем Артиме и Сан Романом. Я слышал, как Сан Роман выкрикивал в эфир свою последнюю просьбу о помощи:

— Где поддержка?!

— Мы не в состоянии оказывать вам дальнейшую поддержку, — донеслось со стороны моря. — Рассчитывайте на собственные силы…

— Вы, сэр, сукин сын! — яростно воскликнул Сан Роман.

Позднее, когда натиск кастровских войск достиг своего апогея, кто-то сказал:

— Штаб распорядился: каждый может действовать на собственный страх и риск…»

После подобного приказа остатки «Бригады 2506» превратились в стадо обезумевших людей. Одни бросились в открытое море на полуразбитых шлюпках, надувных лодках, просто на подручных средствах. Другие — и таких было большинство — поднимали руки и сдавались в плен бойцам революционных вооруженных сил Кубы. Третьи пытались укрыться в непролазных топях Сьенаги-де-Сапата.

275

В 17.30 19 апреля передовые колонны революционной армии заняли поселок Хирон. Именно в этот момент на берегу разыгралась более чем символическая сцена.

…Раненый наемник Максимо Крус полз к воде, когда на горизонте появились силуэты двух американских эсминцев. Крус повернулся к капеллану «бригады» падре Луго и воскликнул:

— Падре, взгляните, американцы! Они все-таки пришли, чтобы спасти нас!..

Пока он говорил, с берега грянули выстрелы орудий Революционной армии, и возле эсминцев взметнулись фонтаны взрывов. Корабли резко повернули и начали уходить в море. Озлобленные солдаты «бригады вторжения» бросились к танку и обстреляли эсминцы. В гневе они открыли ружейный огонь по своим, успевшим сесть в шлюпки и удалиться от берега…

С момента высадки не прошло и 72 часов. По расчетам американских «советников», именно в это время «Бригада 2506» должна была войти в соприкосновение с первыми частями вооруженных сил революционной Кубы…