Только ушел Полищук, как в окоп к Егорьеву, преспокойно рассматривающему в бинокль местность перед фронтом взвода, влетел запыхавшийся Синченко и, схватив лейтенанта за рукав, развернул к себе, показывая куда-то рукой и взволнованно говоря:
— Видите! Да гляньте, гляньте же!…
— Что такое? — отозвался Егорьев, посмотрев сначала на Синченко, потом в указанном солдатом направлении. А посмотрев туда, куда был направлен палец Ивана, ахнул и прикусил губу.
Вдоль траншей, вдоль наших траншей, примерно в километре от того места, где стоял сейчас Егорьев, двигались железные коробки танков. Некоторые шли около бруствера, иные, перевалив через траншеи, были уже на нашей стороне. За танками бежала цепочка пехотинцев. Все это приближалось почти бесшумно, лишь едва был слышен мерный звук спокойно работавших моторов.
— Может, наши? — вырвалось у Егорьева.
Хотя все признаки принадлежности танков к немецкой стороне были налицо, он никак не мог сообразить, откуда они здесь взялись.
Сомкнув губы, Синченко выразительно покачал головой, давая немой ответ на вопрос лейтенанта. Егорьев и сам понимал, что сказанул глупость — танки, бесспорно, немецкие, но откуда они взялись здесь с этой стороны? Вот чего не мог понять лейтенант и от чего был шокирован их появлением.
К Егорьеву с Синченко подбежал Лучинков. Часто моргая широко раскрытыми глазами, Лучинков некоторое время не мог выговорить ни слова, потом спросил, прерывисто дыша, тыкая пальцем через свое плечо и уставившись на Егорьева:
— Это… это что такое?
Через секунду за спиной Лучинкова оказался Золин, держа в руках противотанковое ружье и затаив в глазах выражение недоумения и тревоги.
— Что это такое? — еще раз, только еще более истерично, выкрикнул Лучинков.
И так как Егорьев продолжал молчать, Золин высказал предположение:
— Сдаемся мы, что ли?
— Капитулируем, — проканючил Лучинков, и лицо его дрогнуло.
— Заткнись, рожа! — надвигаясь на Лучинкова и беря его за грудки, угрожающе проговорил Синченко. — А ты, паникер, — показывая кулак Золину, продолжал Синченко, — еще слово вякнешь — мозги вышибу! — И, обернувшись к Егорьеву, уже не так грозно, но твердо закончил: — Командуйте, лейтенант.
Егорьев насколько знал Синченко, настолько и удивлялся всякий раз его поразительной способности собирать в себе всю волю и в решительный момент вдыхать эту волю в других. И сейчас Синченко, что называется, подготовил почву так, что любое приказание Егорьева было бы выполнено.
— Бронебойщики, на фланг! — распорядился Егорьев. — Всем занять круговую оборону! — И уже тише прибавил: — Будем драться. Ясно?!
Блистая глазами, Егорьев глянул на тут же потупившихся под его взором бронебойщиков и, видя, что те опустили головы, докончил:
— По местам!…
В один дружный залп слились автоматные и винтовочные выстрелы, ухнуло ружье Золина, прямым попаданием остановив шедший первым немецкий танк. Автоматчики бросились врассыпную, прячась за танками, укрываясь в траншеях. Внезапно началась стрельба и сзади, и слева, и через минуту Егорьеву уже казалось, что стреляют со всех сторон. Да так оно и было…