Если взять сигаретную пачку, сверху на скотч приклеить зажигалку, а к ней привинтить сигаретку, то получится танк. Это Роман Игнатьич Быков знал наверняка. За свою долгую жизнь он столько таких танков построил, не сосчитать! Если выложить их в ряд, получится армия покруче терракотовой. Той самой, которую китайские крестьяне откопали лет сорок назад, когда решили немного землю побурить рядом с захоронением императора Цинь Шихуанди. Роман Игнатьич сейчас бурить ничего не хотел. Он даже на обожаемую Снежану смотрел вяло.

Взяла Романа Игнатьича в это утро непобедимая простуда. Ну как, скажите, такое бывает! Вчера еще был боевой генерал, а сегодня – сгорбленный генералишко. Сопли рекой текут из мясистого генеральского носа. Всегда ясные, даже чересчур блестящие глаза – сегодня тусклые и бесцветные, словно у святого Себастьяна на картине Антонеллы ди Мессины. Голос! Голос, от которого вчера дрожали все стёкла в округе, сегодня стал едва слышным, хриплым и гаснущим на последнем слоге каждого слова, как фитиль у средневековой пороховой бочки. Ничем не мог сегодня зажечь генерал Быков. Ничем и никого. Он остался дома один, как провинившийся школьник. Верный адъютант Белкин с утра взял Нонну Семеновну под руку, подхватил Снежану и укатил за покупками на распродажи. На его, Романигнатьичевской машине! Генерал попытался было возразить, но вместо этого прохрипел что-то нечленораздельное. И даже кулаком по столу стукнуть не смог, потому что из-за этой проклятой простуды все его члены отказали. Он, конечно, стукнул кулаком, но получилось до того невнятно, что всем окружающим показалось, будто генерал просто смахнул крошки со стола. И, кстати, как он Снежану подхватил? Вы видели!? Да он не просто ее подхватил, он с лукавой ухмылкой шлепнул ее по круглой, обтянутой узкой юбкой попе. А это ведь его, Романа Игнатьича, территория! Давно пора было поговорить с Белкиным посерьёзнее. Вот пригрел адъютанта на свою шею. Могучую бычью шею, внутри которой сейчас все хрипело и клокотало.

Вот будет он в силе, вот вернется к нему его богатырское здоровье, Белкину этому не поздоровится! Будет знать, как на генеральских жен заглядываться, да гладить их в неположенных местах!

Роман Игнатьич больше всего на свете любил танки и орать на подчиненных. Это было настоящее искусство, отточенное годами. В его военной среде с годами развилась иерархия настолько жесткая, что жесткость водопроводной воды, которую подавал в трубы друг генерала, директор водоканала Силков, сравниться с ней не могла. Жесткость воды от Силкова забила все трубы в городе, а жесткость общения с генералом Быковым забила нервную систему всех его подчиненных. Все проблемы из детства, говорят психологи. И мотивы поведения тоже. На орательную особенность генерала Быкова в детстве повлияли две кинокартины. Одна называлась «Волшебный голос Джельсомино». Об итальянском мальчике, от одного голоса которого не то, что стёкла в домах лопались – народные массы на свержение государственного строя пошли. А вторая картина – легендарный фильм «Офицеры», особенно тот момент, где мальчик на вопрос «Зачем кричишь?» отвечает «Командный голос вырабатываю!». Уже в далеком детстве Роман Игнатьич решил, что будет командиром, а командиру без командного голоса жизни нет! На работе генерал каждое слово чеканил так, что звенели фужеры в старом серванте. Правда, Нонна Семеновна утверждала, что раньше он был совсем не такой. На работе оставлял все свои командные нотки и дурацкую физиономию со сдвинутыми бровями. Домой приходил совершенно другим человеком, улыбался, жену комплиментами осыпал, даже когда яичницу по утрам жарил песенки напевал. Мурлыкал «Я иду шагаю по Москве» не хуже певца Иосифа Кобзона. А как только стал генералом – вот тут и началось. Особенно, когда адъютант Белкин у генерала дома поселился. После этого генерал совсем потерял грань между домом и работой. По старой генеральской привычке он командовал всеми домашними, так же как на плацу в военной части. Этажом ниже жила журналистка Ольга с дочкой Марусей, каждый раз они вздрагивали, когда в шесть тридцать утра раздавалось генеральское «Рота, подъё-о-о-ом!».

Этажом выше генеральской квартиры жил профессор-вьетнамовед Демьян Петрович Нгуен. Он каждый раз подпрыгивал на стуле, когда Роман Игнатьич громогласно командовал: «Приступить к приёму пищи!».

Через стенку от Быковых жили Шмаковы со своими кошками, каждый раз когда генерал командовал своей пассии «В койку!», бухгалтер Шмакова теснее прижималась к технологу Шмакову и начинала непроизвольно мяукать.

А по утрам, после завтрака, обычно Роман Игнатьич играл в танчики. В его рабочем кабинете на большом столе по утрам всегда была выставлена новая декорация. Адъютант Белкин прекрасно выполнял свои обязанности. После того, как генерал отправлялся в спальню, Белкин должен был всё подготовить к завтрашнему дню: собрать портфель, разложить бумаги, почистить китель и, главное, выстроить на большом столе декорацию какого-нибудь танкового сражения. Специальных танковых сражений в военной истории было немного, но Белкин всегда проявлял незаурядную фантазию. Утром Быков запирался в кабинете и оттуда слышались бесконечные: «Быдыщь-тыдыщь!, «Тадам!», «Тду-тду-тду!» и, только, громогласное «Ба-бах!» завершало утреннюю баталию. Генерал после этого еще несколько минут медитировал и выходил из кабинета. «Усталый и довольный» – именно так описывают школьники это необыкновенное состояние подъёма духа после тяжелой изнурительной работы. Однажды, был случай, долгожданное «Ба-бах!» прогремело, но Роман Игнатьич долго не показывался. Потом вышел, угрюмый, расстроенный, мрачнее тучи. «Разрешите обратиться, товарищ генерал!» – начал было Белкин, намереваясь узнать причину расстройства шефа. Быков только рукой махнул и стал нервно теребить сигарету, стучать по карманам в поисках зажигалки. Белкин зажигалку достал. После первой сильной затяжки, выпустив дым в потолок, Роман Игнатьич хмуро сказал: «Подбили меня, Белкин. Подбили!»

Вот это мрачное состояние духа испытывал генерал и сейчас, когда смотрел на удаляющийся шикарный зад Снежаны под руку с предателем Белкиным, который вероломно воспользовался немощью генерала и увел от него сразу двух баб, одна из которых, между прочим, была законной супругой Быкова, а вторая любимой любовницей! Он, конечно, скомандовал «Стоять!» – но что это была за команда? С глухим-то голосом! Щеткой с гуталином по парадным берцам и то громче будет! Это было не просто предательство командира, это была настоящая измена Родине! Нож в спину боевому товарищу!

Белкин был лопоухим солдатом-срочником в танковой бригаде, смазывал подшипники у танков. Как и положено всем призвавшимся, учил уставы и устройство современных танков Т-72, висел на турнике селёдкой и маршировал на плацу, не попадая в такт ротному запевале.

Как Белкин попал в танкисты – загадка. Ростом он был высок, почти под два метра, а таких рослых парней, как правило, в танковые войска не берут. Неудобно сидеть в кабине скрючившись в три погибели, голова в люк упирается и ноги девать некуда. Но военком Закржевский был злой, как дворовая собака. Белкина он не любил, потому что жена Закржевского работала в школе учительницей и была классной руководительницей Белкина. А тот однажды в отместку за двойку по геометрии налил этой учительнице в дорогие сапоги под столом клей «Момент». В инструкции было написано, что прежде чем хорошенько приклеить две части друг к другу, надо намазать их клеем и подождать пять минут. Ровно пять минут прошло с момента, когда Белкин вылез из-под стола с ехидной ухмылкой, до того момента, когда Элла Моисеевна Закржевская, словно Шэрон Стоун из «Основного инстикта», с хищной улыбкой оглядывая пацанов в классе, стала натягивать на свои длинные ноги замшевые ботфорты. Белкин ждал, затаив дыхание и смотрел только на сапоги. Пацаны в классе, затаив дыхание, смотрели на ноги Закржевской. В это же время, затаив дыхание завхоз Кливцов через замочную скважину двери смотрел своими маленькими масляными глазами на широкое декольте Закржевской. А сама Закржевская громко вздыхая, тащила по ноге ботфорт и, понимая, что всё это значит, оглядывала девятиклассников с высоты учительской кафедры. Последний урок в этот злополучный вторник подходил к концу, девятый «Г» дописывал контрольную, ещё пять минут назад всем нестерпимо хотелось домой. Пять минут назад, до того момента, пока Белкин не вылез из-под стола и Элла Моисеевна оттуда же не достала сапоги, которые муж – военком Заркжевский подарил ей в Международный женский день 8 марта. Декольте учительницы вздрогнуло, Кливцов за дверью выдохнул, Белкин в классе зажмурил глаза… но ничего не случилось. Как ни в чем не бывало, Элла Моисеевна попросила сдать тетради, раскрыла сумочку, достала пудреницу, припудрила носик, сказала «Досвиданьядети» и вышла из класса.

В этот же вечер в квартире военкома Закржевского случился скандал. Снимая ботфорты так же красиво, с томным придыханием и грудью, готовой выпасть наконец из блуждающего декольте, Элла Моисеевна впервые в жизни сделать этого не смогла. Она тащила и сильно, и потихоньку, она помогала носком другой ноги и зажимала сапог в дверном косяке, прижимая его дверью. Ничего не помогало! Она сломала маникюрный ноготь с золотой завитушкой посередине! Она позвала на помощь супруга, но тот, обладая даже мотострелковой закалкой, полученной в военных лагерях Тоцка, и то не смог стащить с жены сапоги! Была мысль разрезать их на части – но было жалко денег. Была мысль вызвать МЧС – но было стыдно перед соседями. Была мысль – признаться, что сапоги куплены не в модном магазине, а на китайском рынке, но за державу было обидно. Военком Закржевский был в отчаянии! И тут – о Боже, храни женскую интуицию! – каким-то невероятным чутьем Элла Моисеевна поняла, что дело не в сапогах. Вернее, в сапогах, но размеры, усушка и утряска, о которых подумала она в самом начале, здесь были ни при чем. Она придумала способ избавиться от ненавистных теперь ботфортов.

Никогда еще не видел военком Закржевский таких сцен. Элла Моисеевна скинула пальто, задрала юбку и медленно начала скатывать чулки вниз. У военкома в голове уже заиграл Джо Коккер со своим «You can leave your hat on!», замелькали сигнальные огни, послышался звон бокалов и звук лопающихся шампанских пузырьков. Но это был не стриптиз, а начало женской истерики. Чулки остались в ботфортах, Элла Моисеевна с посиневшими от холода ногами – перед военкомом, а картинка с мигающими огнями и пузырьками шампанского растаяла как дым. Учительская логика Эллы Моисеевны быстро отмотала назад события дня, преступление Белкина было раскрыто без всяких долгих расследований, без допросов свидетелей и пыток подозреваемых. Горячий военком, раздувая живот, готов был немедленно мчаться на разборки с обидчиком супруги. Но та остановила его и в эту ночь, и во все последующие. Юстиция в нашей стране стоит на стороне ребенка крепко, детские омбудсмены ночами не спят, зорко следят, как бы кто-нибудь не обидел детишек. Месть Закржевского сдулась под натиском обстоятельств.

И вот, когда Белкин стоял с личным делом под мышкой, в цветастых трусах-боксерах в коридоре военкомата, готовясь к медосмотру, Закржевский уже строчил рапорт на отправление Белкина в танковые войска в самый запущенный гарнизон страны. Туда, где нет ни души, кормят одной перловкой, солнце появляется два раза в году и ездят исключительно на ржавых танках. Можно было и выбрать и похуже – стройбат в Крыму, например. Пусть поедет строить мост через Керченский пролив! Но в ту минуту, когда Белкин в трусах, волнуясь, зашел в кабинет, других мест для службы в картотеке Закржевского не было.

Так Белкин стал танкистом.

Но за полгода до окончания службы в часть, где стояли самые ржавые танки на свете, наведался с проверкой генерал Быков. Как это часто бывает, что-то щелкнуло в голове у генерала, когда он смотрел на тоскливо извивающегося на турнике Белкина. «Парень складный, видный, простой, – подумал генерал, – много денег не запросит, возьму-ка я его к себе!». Поговорили, сразу было видно, что характерами сошлись. К Быкову откомандировали адъютанта и оформили всё как положено. Заявление на сверхсрочную, контракт, пара месяцев дополнительных курсов в учебке, звания, должности, погоны и вперед – служи генералу денно и нощно! «Личный помощник – дело очень ответственное, Родина в тебя верит!». И гадкий утенок превратился в лебедя Белкин из захудалого салаги стал бодигардом экстра класса. Все-таки у Быкова глаз на людей был хорошо заточен.

Он так и Снежану случайно увидел в министерстве. Но мы-то знаем, что случайностей не бывает. Снежана была так хороша, что генеральский взгляд оторваться от нее не мог, как он ни старался. Грубые бывают нежными и наоборот. От перестановки букв смысл не меняется. Генерал Быков пошел в атаку сразу. Снежана, будучи начинающей референткой, затем и пришла с министерство, чтобы ее кто-нибудь завоевал. Отдаться в волосатые руки Романа Игнатьича она не мечтала, но тут удача улыбнулась ей. Как улыбнулась она Белкину, как улыбнулась Нонне Семеновне – простой русской бабе, буфетчице из студенческой столовки. Удача улыбалась всем, кто был рядом с танковым генералом, но вот ему, сидящему сейчас на кухне, хрипящему и сопливому, она показала крутую холеную обтянутую синей шелковой юбкой задницу, налитой соком любовницы Снежаны. И только сейчас дошла до генерала вся гиблая суть его жизни. Сначала он сильно рвался в хорошисты и отличники, потом изо всех сил отвечал за страну, потом орал на всех своих подчинённых благим и безбожным матом, затем всерьез чувствовал себя пупом если уж не Земли, то своего гарнизона точно – и вот все рухнуло в одночасье. Утирай сопли, генерал, молодость наступила тебе на грудь берцовым ботинком пахнущим казенной резиной. И может, у них сейчас, в эту минуту любовь на троих, как показывают в запрещенных немецких фильмах, и вместо тебя, Роман Игнатьич, король сейчас твой адъютант Белкин, и может, так оно и надо, чтоб обухом тебя по башке?

Так думал зябнувший генерал в кабинете, за столом, накрытым зеленым сукном. В углу что-то неразборчиво чирикал щегол Гриша. Единственное живое существо, которое не предало старого танкиста. «А что если и он предаст?» – подумалось Быкову. И решил Роман Игнатьич своим воспаленным мозгом сделать хоть раз что-нибудь не так. Может, тогда жизнь станет лучше? Он решил сварить суп из щегла Гриши! Сварить да и съесть, чтоб не чирикал больше на всю квартиру! Чтоб не мешал ему воевать с вражескими танками на зеленом сукне! «Ура! – закричал генерал Роман Игнатьич Быков. – Ура! В атаку первая линия! Стреляй! Чего ты ждешь?! Ты-дыщь!»

Танки вспарывали громоздкую столешницу, словно тракторы плугом весеннюю землю. Снаряды рвались, грохот был слышен отовсюду! Языки пламени обжигали лицо генерала. Гремели орудия, шли в атаку бойцы! «Ты-ды-ты-ды! Та-дам! Ба-баба-а-а-ах!».

Иван Силыч Корольков в это время выходил из квартиры вынести мусор, да по традиции перекурить у подъезда. «Ба-бах!» – донеслось до него. «Упало что-то», – подумал Иван Силыч на лестничной клетке. «Русские не сдаются!» – подумал Роман Игнатьич в своем кабинете и рухнул головой на зеленый суконный стол.