Июнь

Я слышала, как она говорила Аише, что Маркус уехал в Дарем. Значит, они с Билли остались вдвоем. Когда я приехала на ее улицу, уже стемнело.

Я вышла из машины и заняла удобное место для наблюдения за домом. Ключи были у меня в кармане.

В некоторых комнатах горел свет. По моим подсчетам – в кабинете Маркуса, в детской и на кухне. Сама она возилась на кухне. Потом я увидела в детской мужчину, который держал Билли на руках!

Стоило мужу на два дня уехать, как она привела приятеля! И он берет на руки ребенка! Я просто взбесилась. Было поздно, почти одиннадцать. Кто же это такой? Почему она позволяет ему держать Билли? Он отошел в глубь комнаты. Я приросла к месту и не сводила глаз с окна.

Через несколько минут отворилась тяжелая входная дверь, и мужчина вышел. Я двинулась за ним. Хотела хорошенько его рассмотреть. Кудрявый, одет в джинсы и простую клетчатую рубашку, на ногах – рабочие ботинки. У кассы метро на Бейкер-стрит он стал покупать билет, и тут я его разглядела. Около тридцати пяти, лицо обветренное – кто же он? Он стал спускаться, а я вернулась к машине.

На следующий вечер я оделась потеплее, хотя было не холодно. Я всегда мерзну. Надела белые кожаные сапоги на шнуровке с мягкой подошвой. Из дома вышла в одиннадцать и решила поехать на такси. Дошла вдоль реки до Блэкфрайарского моста. Река в этом году обмелела, на ржавых опорах моста виднеются зеленые прошлогодние следы от воды, на берегу обнажилась полоса гальки. Сколько раз долгими воскресными вечерами я стояла у окна и смотрела, как дети вместе с родителями открывают для себя этот новый пляжик, слушала их радостные возгласы при виде обломка глиняной трубки или старого корабельного гвоздя.

Из такси я вышла через улицу от ее дома. Последние две недели непрерывно дул сильный сухой ветер. С деревьев частично облетела молодая листва. Сегодня ветер стих, а на улицах остались листья. Серые листья, увядшие до срока, устилали мой путь. Это неправильно. Мертвые листья принадлежат ноябрю, а сейчас июнь.

Я дошла до ее дома и посмотрела на окна. Свет горел в двух: лампа за светло-оранжевыми занавесками – в комнате Билли, другая – в спальне. Через несколько минут свет в спальне погас. Нужно подождать хотя бы полчаса, чтобы она наверняка уснула. Я пошла в паб на углу Бейкер-стрит, взяла себе апельсинового сока. Пить его не стала.

Минуты убегали. Моей выдержке и силе духа предстояло большое испытание.

Я вернулась. Свет горел только в детской. На этот раз, помня о шумной двери лифта, я поднялась по лестнице. Из других квартир не доносилось ни звука. Дом – добротно построенный, с толстыми стенами и дверьми. У нее в спальне темно, значит, остается предположить, что она уснула. Открыв дверь в квартиру, я остановилась в прихожей и внимательно прислушалась. Было тихо. Из детской лился теплый свет. Именно его я и видела с улицы – ночник в форме большого желтого цветка. Мальчик спал в своей белой кроватке. Над ним покачивалась подвеска – серые чайки с оранжевыми клювами. Я наклонилась и несколько минут разглядывала Билли. Волосы у него светлые и густые. Маленький Маркус. Настоящее дитя севера.

Потом я осторожно прошла в их спальню. Глаза не сразу привыкли к темноте. Здесь витал запах ее духов, слабый, но стойкий. Постепенно я начала видеть. Окружающие предметы стали принимать форму и текстуру.

Прямо за дверью стоял комод, а на нем деревянная ваза, полная флакончиков и украшений. Кровать была двуспальная, огромная. Кэти спала с левого краю, на животе. На прикроватном столике лежала раскрытая книга, а рядом светились жуткими красными цифрами электронные часы.

Я старалась запомнить каждую деталь, чтобы потом, лежа в собственной постели в пяти милях отсюда, мысленно видеть, как проходит их жизнь. Когда я совсем подавлена, я представляю его вместе с ней – здесь, в пустоте ночной тьмы. Это придает мне решимости. Я могу действовать, могу строить планы. Мой разум на страже. Моя воля сильна.

Я подошла к изножью кровати. Лицо Кэти было повернуто к часам, одна рука лежала поверх лоскутного одеяла. Она спала в белой хлопковой сорочке – с кружевами вокруг горловины и на рукавах; подражание викторианскому стилю. Маркус такую не мог купить. Он не выносит подражаний ни в каком виде. На кровати лежала стопка детских салфеток. Я прихватила одну.

* * *

Мне было восемнадцать, когда я встретила Маркуса. Ему – девятнадцать. Мы учились на первом курсе Хельсинкского университета. Я изучала историю искусств, Маркус – архитектуру. Мы оба попали в киноклуб на просмотр «Невесты Франкенштейна». Такие клубные просмотры еженедельно проводились в зале биологии. Помещение было неудобное: сидели на жестких наклонных деревянных скамьях, упираясь локтями в узкие деревянные парты. На передней стене располагался большой экран. Каждый четверг какой-нибудь энтузиаст из киноклуба крутил нам классику на шестнадцатимиллиметровке – исцарапанной и потрескавшейся.

Началась «Невеста Франкенштейна». Громовые аккорды музыки и первые кадры: над зловещего вида домом, притулившимся на утесе, бушует страшная буря. У окна стоит молодой человек, одетый в романтическом стиле, и любуется грозой. Как раз когда он отвернулся от окна, кто-то подошел к моему ряду. Я люблю сидеть с краю и подвинулась очень неохотно. Пришедший шепотом поблагодарил, пристроил на парту огромную папку и сел.

В некоторых местах бо́льшая часть публики смеялась. Я не могла понять, над чем. В фильме было много жестокости, а монстр выглядел достойнее своих преследователей. Наконец пошли титры, и замигал резкий свет флуоресцентных ламп.

Я нагнулась за сумкой, и тут мой сосед сказал:

– Подходящее местечко, чтобы смотреть такое кино. Как по-твоему?

Вид у меня, наверное, был озадаченный.

– Здесь бы доктору Франкенштейну экспериментировать. – Он кивнул на диагностический стол и раковину для мытья рук.

– Да, пожалуй…

– Меня зовут Маркус. Можно я угощу тебя кофе?

– Хейя.

Мы пожали друг другу руки.

– Здесь есть где посидеть?

Мы побрели по ночной прохладе в кофейню, нашли столик в уголке. Я сняла перчатки. Даже в них у меня замерзли руки.

Маркус принес два кофе и бутерброды с ветчиной и сел, в упор глядя на меня. А я разглядывала свою фиолетовую с голубым юбку, натягивая ее на коленки.

– Сегодня снег пойдет. – Я положила в кофе сахар и грела о чашку пальцы, чувствуя себя полной дурой.

– Тебе кино понравилось?

– Да. Только грустное. Почему все смеялись? Там же нет ничего смешного.

– Были отдельные моменты.

– Мне понравился монстр, а вот его преследователи – нет. Беднягу отвергла даже невеста, которую создали специально для него. Его последняя надежда найти общий…

– И он уничтожил и ее, и себя – мы принадлежим смерти… Ты что, есть не хочешь?

– Нет, спасибо.

– Если тебе нравятся классические фильмы, то их каждую пятницу показывают по главному каналу.

– Не люблю смотреть кино по телевизору. Лучше на экране.

– Я так и думал, что ты девушка разборчивая.

– Почему же?

– Вижу, как ты заплетаешь волосы…

С того вечера мы были вместе девять лет.

* * *

Я еще раз окинула взглядом захламленную комнатушку: чтобы все просмотреть, понадобится время. Расхаживая здесь, по ее дому, я чувствовала, как у меня прибавляется сил. Я намного сильнее ее. Прежде чем уходить, я еще раз зашла в спальню. Она так и спала, и не проснулась, когда я подошла вплотную к кровати. Я смотрела, как поднимается и опускается ее грудь; ее лицо выглядело по-детски пухлым.