Персона

Геннадий ПОЛОКА, кинорежиссёр: «Белые в чём-то красные. И наоборот»

Первые годы после Революции октября 1917 года, время Гражданской войны… Как давно это было. Даже о Великой Отечественной войне не всем всё понятно. Недавно опрос проводился и выявил, что половина московских школьников не знает, с кем мы тогда воевали. А тут чуть ли не век прошёл! Между тем корни многого с нами происходившего и происходящего сокрыты там, в двух первых десятилетиях ХХ века. Часто ли обращается к тому времени наш кинематограф? Не интересно, не важно, не нужно?

В минувшем году известный кинорежиссёр Геннадий Полока снял с помощью «Беларусьфильма» кинокартину «Око за око» по повести Бориса Лавренёва «Седьмой спутник», возвращающую нас в годы Гражданской войны. На экраны фильм пока не вышел, хотя успел под овации зрителей получить на недавнем фестивале актёров кино «Созвездие-2010» специальный редкий приз «За лучший актёрский ансамбль». Благодаря диску с записью фильма, который режиссёр подарил «ЛГ», картину удалось посмотреть. И встретиться с режиссёром.

– Уважаемый Геннадий Иванович, ваши фильмы «Республика ШКИД» и «Интервенция» созданы более сорока лет назад. Они тоже о событиях в стране после Великой Октябрьской социалистической революции, или октябрьского переворота, как её ещё называют. Что-то было недосказано? Почему взяли за основу своего сценария повесть Бориса Лавренёва?

– Я испытываю к этому писателю доверие. Ещё в 50-е годы как артист сыграл в знаменитой тогда его пьесе «Гибель эскадры». Это позволило с ним познакомиться. Ведь он сам был в белом лагере офицером, потом перешёл к красным – по соображениям идейным. Кроме того, фильм я хотел посвятить двум братьям моего деда, которые служили некогда в лейб-гвардии младшими офицерами. Один потом оказался в белой армии, второй – в красной. А после Гражданской войны оба работали мелкими чиновниками, и никто с ними ничего не сделал, дожили до глубокой старости. Были при этом любящими друг друга братьями.

Меня всегда настораживали картины, где однозначно оценивались белые или красные. Скажем, я люблю «Чапаева», потому что там есть две фигуры – Чапаев и Бородин, белый полковник, которого играет Илларион Певцов. Они сделаны с одинаковым уважением и одинаковой глубиной как два принципиальных противника. Однако недавно прошёл целый период, когда всех представителей красного лагеря стали обмазывать чёрной краской. Чапаева, например, в отдельных документальных фильмах изображают как патологического бабника, дурака, пьяницу. На самом деле он был талантливый человек.

Возвращение к «Седьмому спутнику» – возвращение к старому замыслу. Его постановку в шестидесятые годы я выбрал как режиссёрский дебют, хотя руководство «Ленфильма» было против, мол, про красный террор нельзя. Но я поехал в Москву, ворвался в кабинет Баскакова, первого зама председателя Госкино, проиграл с отчаяния всю картину. Как ни странно, он, человек жёсткий, написал: «Включить в план». На «Ленфильме» обрадовались, назначили других режиссёров – Григория Аронова и Алексея Германа. Они сняли фильм «Седьмой спутник», который особого успеха не имел, хотя генерала Адамова играл прекрасный артист Андрей Попов.

– Громадный такой, крупный?

– Да, он самый. Но это не его роль. Они вообще, как мне кажется, не разобрались до конца в произведении. Ведь генерал Адамов, если иносказательно, это князь Мышкин в генеральской шинели и постаревший. Это продолжение традиции русского характера, который есть в толстовском Пьере Безухове, в «Идиоте» Достоевского. Есть и в «Седьмом спутнике». А я по убеждениям, можно сказать, толстовец. К Толстому пришёл, увлекаясь Чеховым, другими классиками. Может, исходя в том числе и из этого я решил сделать картину, в которой, во-первых, в центре был бы человек, способный в крайне обострённых обстоятельствах найти что-то объединяющее людей, а не стравливающее их. Во-вторых, я решил нравственно оправдать почти всех. Мне жалко всех персонажей картины.

– Это заметно, я это ощутил и сразу не мог разобраться, почему так, зачем, был в недоумении.

– Вот, казалось бы, хамоватый статский советник, которого сыграл Александр Семчев. Но когда его волокут на расстрел, он для меня как ребёнок.

– Кричит: «Мама! Мама!»

– Да, как ребёнок. В каждом человеке есть человеческое. Или вот актёр Владимир Гостюхин. Чем потрясает созданный им характер большевистского коменданта? Тем, что он, вроде бы грубый и жестокий, по существу очень добрый, а криком, внешней суровостью старается скрыть всё это. Понимаете?

– Да, прекрасный образ создан.

– Его позиция – это позиция нравственная. Его назначили белых охранять и на расстрел отправлять, а он о графиньке белолицей мечтает и о детях от неё, чтобы они были культурными, языки знали. Или вот солдаты-охранники. Назначили стеречь белых – вот и стерегут. Что они, палачи? Да нет! Как они сочувствуют генералу, когда он уезжает!

– О названии. Почему ушли от «Седьмого спутника»?

– Сегодня такое название мне кажется более точным. Ведь я показываю социальную ситуацию после покушения на Ленина. Ситуация – око за око. Объявление ВЦИКа, которое оканчивается этой фразой, по сути, развязывает войну. Но итог…

Я специально беру острые ситуации в начале, чтобы ярче выявить закономерность финала. Это не только определение смысла картины, это завязка конфликта, который кончается обратным результатом. В стремлении человека к человеку и есть путь к счастью. В чём оно? Это когда человеку кажется, что все его любят. На какое-то мгновение наступает ослепление. Потом проходит. Но ничего прекраснее этого ослепления нет. Старик и мальчик умирают просветлёнными: они в таком опьянении от любви, от какого-то морального удовлетворения, что даже смерть является естественным концом.

– Это всё хорошо выявлено, Михаил Пахоменко в роли Адамова очень тонок на фоне других работ, ярких, подчас на грани гротеска. Неслучайно получил на «Созвездии-2010» награду за лучшую мужскую роль. Думаю, зрители давно не видели Ростислава Янковского, который играет друга Адамова Андрея. Он в хорошей форме!

– Согласен. Да все превосходно играют! Вот маленькая роль старого солдата. Его Геннадий Гарбук играет. Это грандиозно! Он из белорусского Театра имени Купалы. Вообще эти пятеро солдат – они все замечательные артисты.

– Вы пошли на резкие мазки в манере игры, задаваемой актёрам.

– Почти во всех моих картинах есть актёрские победы. В «Республике ШКИД» Сергей Юрский. Сказать, что он там ползучий реалист, – нет. Возьмите «Один из нас» – как играет Георгий Юматов. Я всегда стремился подвести актёров не просто к характеру, а к собирательному об-ра-зу! К яркости, иногда даже гипертрофированной. В нашем кинематографе, особенно после смерти Сталина, в середине 50-х, воцарился докатившийся с Запада такой советский неореализм. Что стали говорить режиссёры актёрам? «Ничего не играй. И не надо плакать!» Там по роли герой рыдает над гробом, а тут вроде как дайте вазелинчику. И всё. «Ничего не играй, только слова произноси». Это привело к тому, что, да, артисты вроде не наигрывают, вроде всё правдоподобно, но ничего не потрясает. То, как вжился в образ Гостюхин, – удивительно. Он только руками играет так, что вы видите в этих руках его прошлое, его жизнь, как в жизни, может быть, и не бывает, зато ярко и трогательно.

– Есть в картине ещё одна небольшая роль, но также сыгранная очень проникновенно, – нянечка Адамова.

– Это некогда всем кинокрасавицам кинокрасавица Любовь Малиновская. Актриса питерская. Она в моих прежних фильмах играла обычно политических бонз, таких женщин-собак. В «Республике ШКИД» – представительницу женского детского дома. В «Возвращении броненосца» – начальницу политотдела. Ещё в одном фильме – «А был ли Каротин?» – начальницу особого отдела на военном заводе.

– А тут совсем другая роль. Доброй трогательной старушки.

– И прекрасно сыграно. А этот татарин!

– Мустафа-дворник. И бабник, и пройдоха, и демагог, а внутри словно бы стыдится своих поступков. Есть ещё одна роль – юный красноармеец Макушёнок. Засыпая в холодном лесу на крупе лошади, ещё не зная, что завтра их с Адамовым расстреляют, он спрашивает генерала: «Ёсць Бог? Ци гэта на самом деле один воздух? Смутно нам як-то без Бога. Неужто нельзя большевистскую правду и божью вместе собрать?» Это ведь ключевые для содержания фильма вопросы. Как бы вы сами ответили на них?

– Вы знаете, меня потрясло выступление нашего патриарха минувшей осенью перед белорусской молодёжью в Витебске. Он сказал примерно следующее: что плохого – от каждого по способностям и каждому по потребностям? Прекрасно! Как тут можно возражать? Обалдевшие комсомолята замерли. Поэтому, продолжил Кирилл, большевикам надо было начинать с десяти заповедей. Ведь они рождались человечеством ещё до того, как возникла вера, и, возможно, ещё до Христа. И если бы они с этого начали, история была бы другая. А они к этому пришли, лишь когда грянул кризис системы. Только тогда взяли эти десять заповедей и превратили в моральный кодекс строителя коммунизма. Но было поздно. Они это сделали в историческом смысле незадолго до наступления точки невозврата, за несколько лет до того, как страна и общество стали разваливаться. Понимаете?

Я считаю, что, опираясь в том числе и на высказывание Кирилла, если взять за основу идею объединения Евангелия и партийной программы, о чём и вопрошает Макушёнок, то худого тут ничего нет. Когда меня, кстати, спрашивают, в чём разница между коммунизмом и фашизмом, я отвечаю, что в основе коммунистической идеи – гуманный принцип, о котором говорил и Патриарх, в основе фашистской – право сильного властвовать над другими. Не говорю уже о фашистской программе уничтожения целых народов. Как можно сравнивать? Но во главе коммунистического общества может быть человек, нравственно не совершенный. А может быть, даже злодей. Поэтому этот парень, Макушёнок, этот мальчишка фактически уловил гуманную сущность идеи коммунистической и, с другой стороны, не понимает, какое в ней есть противоречие с десятью заповедями? Его нет в словах и текстах. А в реальной жизни представители того и другого лагеря, так сказать, исполнители, порой превращают это в повод для войны, террора.

– Геннадий Иванович, вы сами верующий человек?

– Это вопрос очень интимный. Я не люблю большинство попов. Не понимаю, как, скажем, можно воспевать Иоанна Кронштадтского, который благословлял погромы. Но… римский папа вручил мне золотую медаль «За гуманизм». Он принимал нас с Владимиром Наумовым в своей библиотеке. И оказался совсем не таким, каким его расписывала тогда, в 91-м, наша пропаганда. Как раз война шла в Персидском заливе. Мы избегали этой темы, нам в Москве сказали, что он её благословил. Выяснилось, что он её не благословлял. Он сказал: это ложь. Вот на Западе пишут, говорил он, что у них особо точное оружие. Уверяю вас: пройдёт несколько лет, появятся в журналах фотографии разбитых мечетей, трупов женщин, детей. А пока это подаётся как миротворческая акция… Честной была его позиция и нравственной. Как и везде, среди служителей церкви люди разные попадаются.

Я считаю, что самая гуманная религия – христианство, хотя читал и буддистские книжки, и индуистские, и другие… Христианство основано на том, что сын Бога принял на себя грехи всех людей и публично расплатился за них, испытывая те же страдания, что и обычный человек. «Минуй меня чаша сия». Его распяли, он мучился и страдал. И ничего, конечно, прекраснее этого быть не может. Само содержание христианской религии вызывает у меня глубокое восхищение. Именно поэтому большевикам не нужно было идти против религии.

Другое дело, за время существования Советского Союза и страха, что эта «зараза» проникнет и к ним, менялось буржуазное общество. У них появились социальные категории.

– Похоже, ещё недооценена историческая роль в ХХ веке существования СССР, Октябрьской революции как факторов сдерживания алчности, жестокости капитализма и империализма, безудержности общества потребления?

– Да, безусловно так. Почему сейчас самой популярной книгой является «Капитал», обойдя Библию? Ещё несколько лет назад он был на втором месте. Да потому, что всё равно человечество стремится к некой гармонической форме существования, и оно ищет источники, чтобы хотя бы заполучить надежду на это… Многое в мире изменилось и будет меняться ещё больше.

– Фильм очень актуален. Ведь противостояние красных и белых сохраняется.

– И даже обострено сейчас. На днях смотрел телепередачу, где говорили о спонсорстве, о том, что богатые должны помогать бедным. Так вот агрессивно вели себя представители и рабочих, и предпринимателей. Предприниматель так просто озверел, можно сказать. Представить, чтобы Третьяков повёл себя подобным образом, – невозможно. Я считаю, что это, имею в виду подобное ожесточение, обесчеловечивание, к сожалению, как болезнь. Она разрушает нравственные основы общества и может привести к серьёзному конфликту. Можно слышать: ай, да чем всё в крайнем случае кончится? Встанут на рельсы, постоят, разойдутся. Нет, ожесточение может кончиться плохо, если не будут приниматься нужные, смягчающие обстановку меры. Другое дело, что сейчас всё-таки некоторый переворот у политиков происходит. В том числе и в оценках нашей истории.

– Президент Медведев даже создал комиссию, призванную противостоять попыткам фальсифицировать отечественную историю. Комиссию подчас оценивают чуть ли не как давление, отвлекающий манёвр Кремля и т.п. Но судить лучше по делам. Как вы полагаете?

– Согласен. У нас всегда слишком скоры на оценки. А эта комиссия историческая, она ведь не только Второй мировой войной занята. Они потихоньку и к Гражданской подбираются.

В поисках ответов и я обращаюсь к истории – не оригинален. Как не оригинален и в том, что считаю: когда отдельные мои коллеги говорят, что просто для себя делают кино, они не говорят правды. Это лукавство. Они озабочены происходящим. И к замыслу по Лавренёву я вернулся, потому что он современен. В сегодняшней острой социальной ситуации обратиться к человеку, его внутреннему миру в очень тяжёлых обстоятельствах террора, лагеря, тюрьмы – значит напомнить людям о нравственных позициях, на которых основано нормальное общество. Ужас в том, что многие привыкают к жестокости, бестактности, неуважению, вседозволенности. Почему сейчас церкви объединяются христианские? Потому, что и Церковь уже напугана происходящим.

– Да, не всем удаётся сохранять в себе доброту, противостоять искушениям. Внешне и главный герой вашей ленты – предатель. Царский генерал Евгений Павлович Адамов погибает как красный командир, расстрелянный белыми.

– Что мне нравится в таких фигурах, как Лавренёв и его герой Адамов? Он согласился пойти в Красную армию, поскольку началась массовая интервенция 14 держав. Многие офицеры царские перешли – треть офицерства, по историческим данным, добровольно пошла в Красную армию из-за интервенции. Был антагонизм у армии царской и с чиновничеством. Они считали, что те отняли у армии победу, обобрали и так далее. При этом Адамов верен присяге. Он присягал только государю российскому. И говорит: когда захватчики стали рвать отечество на куски, красные предложили встать на его защиту. Но это не значит, что я красный или я большевик, говорит он. Конечно, никакой он не большевик. Это его нравственный выбор.

Он не может позволить, чтобы мальчика расстреляли, а он остался жить. Офицеры, которые вынуждены их расстреливать, это понимают и, если вглядеться, одобряют его решение, такую позицию уважают.

– Вы нашли хорошую деталь, подчёркивая, что на белых солдатах каски немецкие, сукно английское… Вроде бы антураж, но за ним многое стоит.

– Помните, там ещё реплика такая: он и языка русского не понимает, а командует?

– Тут ассоциации и с современностью – с футболом, с чем угодно… Но давайте вернёмся к президентской комиссии исторической. Я понял, что вы одобряете, что надо было создать такую комиссию…

– Да, конечно.

– На самом деле белых, красных, словом, необъективных оценок немало собралось. Нужно фильтровать. Так?

– Нужно. Я сам немало пережил. Против меня было сфабриковано дело по первой картине по Трифонову, так и недоснятой. Следствие длилось год. Я хлебнул всего этого, понимаете… Мне было тридцать лет тогда…

Во всём надо разбираться. Часто, кстати, о «советском тоталитаризме» громче других кричат те, кто при советской власти процветал. И с революцией тоже надо разбираться – и подробно. Продолжают говорить, что Ленин какие-то деньги немецкие получал. Но ведь работала следственная комиссия Временного правительства, которая пришла к выводу: никаких денег не было. Надо и те материалы поднять. Что касается Октября семнадцатого года, то это была революция. Только безграмотные или крайне политизированные люди могут говорить, что это был переворот. Да, большевики использовали возмущение народа. Но переворот – это когда внутри одной системы меняются руководители насильственным путём. А когда меняется социальный строй, это революция. Мало того, надо разбираться в репрессиях, в конце концов. Надо просто сделать наконец открытыми все основные документы. Я воспринимал перестройку как возможность разобраться с происходившим, добраться до документов, разобраться в истории. А этого до сих пор не происходит.

– Вы считаете, что до сих пор?

– До сих пор, до сих пор.

– В связи с этим ещё один вопрос по фильму. Он завершается ремаркой, что неизвестно, как сложилась судьба большевистского коменданта Кухтина. Но если пофантазировать: как думаете, удалось ему встретить графиньку, о которой он так мечтал? И вырастить с нею воспитанных, знающих языки и манеры детей?

– Вы знаете, один мой студент, владелец гостиницы, приезжал на занятия на шестисотом «Мерседесе», с охраной. Потом, правда, купил какую-то старенькую машину и на ней подъезжал. Но шестисотый всё-таки ждал его за углом. Так вот он и подобные ему люди, когда я показывал фильмы Довженко или того же «Чапаева», вопрошали: а в кого эти герои в 37-м году превратились? В зверьё! – сами же себе отвечали. А я спрашивал, почему вы считаете, что в зверьё? А может, это их перебили в 37-м? Нет, такие люди, как Кухтин, были люди искренние. На графине жениться хотел, чтобы дети у него были образованные. Что в этом худого?

– Это как порыв к красоте. И, кстати, продолжение линии – соединения красных с белыми. Ведь это всё очень переплетённое, более сложное.

– Конечно. Всё неоднозначно. Величайший роман «Тихий Дон». Неслучайно они его отпихивают сейчас. Он не в пользу того отношения к истории, которое существует у Сванидзе, скажем. Так что надо выбирать – Сванидзе или Шолохов. Я понимаю всю трагедию и сочувствую Мелехову во всех ситуациях, где бы он ни был – в белом лагере или красном. Я понимаю нравственное стремление этого человека к правде. У него оно есть, очень сильное. К правде, к справедливости. К какому-то обществу, где достигнута большая справедливость. Где будет больше доброты, нравственных начал. В том числе и об этом наш фильм.

– Знаю, что и у него, похоже, складывается непростая прокатная судьба. Но вам ведь не привыкать!

– При всём при том я всегда делал фильмы кассовые, даже если это были фильмы, не до конца понятные всем зрителям. Но, например, «Интервенция», которая пролежала на полке годы, в конце концов побила прокатные рекорды. Сейчас наш прокат практически куплен американцами. Они объявляют: кинематограф серьёзный, высокохудожественный – то, что вызывает в человеке подъём чувств, благородных качеств, – может, конечно, существовать, но на телевидении, на дисках, дома. А в кинотеатры – только зрелище, только блок-бастеры, только криминал масштабный и секс. Это вредная идея. На фестивале «Созвездие-2010» мою картину – единственную из всех представленных – публика приветствовала стоя овацией. На следующий день, когда вручался приз, зрители окружили меня: «Про таких святых – имелся в виду Адамов – и надо снимать фильмы!», «Мы хотим отвести душу!», «Я прихожу в кинотеатр поплакать светлыми слезами». Были и пожилые, и старые. И молодые, которые учебники по истории читают и ничего подобного там не вычитывают. Хотя «Око за око» – непростой фильм.

– Однако есть же какие-то конкретные причины торможения?

– Я эту картину делал совместно с «Беларусьфильмом». А у них система во многом старая, советская. Плановое производство, но не только это. Скажем, когда я закончил съёмки в павильонах, выяснилось, что на меня поступило письмо, вернее, донос президенту республики.

– Видно, писать там больше некому.

– Наверное. Я письмо не читал, но узнал, что доброжелатель сообщает: снят фильм, в котором сквозит презрение к белорусам. Картину остановили, расторгли договор. Даже потребовали, чтобы мы вернули истраченные белорусские деньги. Но тут Владимир Гостюхин передал моё письмо президенту, был назначен просмотр картины прямо у него. Меня не было, позвали только Гостюхина. Посмотрели материал, фильм-то ещё был не закончен, президент говорит: «Что-то я не вижу, где тут унижают белорусов». И обратился – не буду называть по имени – к автору письма, который сидел рядом. Он, кстати, сам пишет сценарии, высокопоставленный чиновник. Видно, обнаружил во мне конкурента. «Где унижение? – спрашивает президент. – Покажите». Показывать нечего. На этом всё закончилось. Продолжили работу над картиной. Но двух месяцев простоя и примерно двухсот тысяч долларов было уже не вернуть.

Вторая причина – инвестор картины просто обанкротился. Это выяснилось к концу съёмок. Какими-то случайными способами находили деньги, чтобы перезаписать, закончить картину. У меня привлечены были такие люди, как композитор Артемьев, художник Бланк, другие, чья работа высоко ценится. До сих пор должны большинству актёров и сможем расплатиться и обязательно расплатимся, когда начнём реализовывать картину. Пока всех благодарю за доверие и терпение. С белорусской же стороной полностью рассчитались.

Бюджет я ни от кого не скрывал. Профессионалы, которые её смотрели, просто не верили. Ведь на маленьких бюджетах сейчас не снимают в декорациях, снимают в интерьерах или на натуре, не снимают или почти не снимают массовок. Стараются не снимать костюмные картины. Лишь бы вложиться! У меня же историческая картина, где все костюмы шились – и офицерские, и чиновничьи. И везде декорации. Зал кадетского корпуса, который вас, как вы сказали, впечатлил, – это реальная декорация. Квартира главного героя генерала Адамова – это декорация, которую, кстати, уже купили и увезли к себе немцы. Да и деревня. Сегодня найти деревню, состоящую из изб, невозможно. Пришлось её сделать. Но советская власть нас, старых режиссёров, научила, чтобы за деньги, во много раз меньшие, чем те, которые бы получил западный режиссёр, мы снимали даже колоссальные полотна.

Беседу вёл Владимир СУХОМЛИНОВ

15 июля Геннадию Ивановичу Полоке исполняется 80 лет. Известный режиссёр, сценарист, актёр и продюсер родился в Куйбышеве, учился на актёрском отделении Щепкинского училища, а в 1957 году окончил режиссёрский факультет ВГИКа, где учился в мастерской Льва Кулиджанова и Александры Хохловой. Фильмы, снятые Полокой, – заметное явление в киноискусстве. Он также признанный мастер работы с актёрами. И сейчас Геннадий Иванович в творческом поиске. Желая ему новых успехов в любимом деле, здоровья и хорошего настроения, «ЛГ» присоединяется к многочисленным поздравлениям Мастеру.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии: 19.07.2010 14:02:24 - ВЛАДИМИР ЮРЬЕВИЧ КОНСТАНТИНОВ пишет:

"Вот, какой у меня мечта"

Люди моего поколения великий фильм Полоки "Республика Шкид" помнят наизусть. Буквально. Помните, Викниксор всё допытывался у Мамочки - есть ли у него какая-нибудь мечта? А тот на всё отвечал своим знаменитым залихватским "не-ка"... Впрочем, плюшевая скатерть на столе таки вывела его из фрондёрского всеотрицания - "Стырить эту скатёрку и сконстролить из неё рубаху красную. Шик"? "Шик" - соглашался Викниксор. Прочёл я это великолепное интервью и вслед за Мамочкой размечтался. Эх, раздобыть бы какую-нибудь такую скатёрку, такой грантик, такой бюджетный фонтанчик, да сконстролить, ничего и ни в чём не отказывая людям, подобным Геннадию Полоке неиссякаемый источник финансирования хорошего, профессионального НАШЕГО кино. Шик? - Шик! "Вот какой у меня мечта"!..

15.07.2010 16:10:02 - Александр Трофимович Климчук пишет:

Есть ещё умные и талантливые. Спасибо В. Сухомлинову и Г. Полоке за беседу.