Словесник

Зачем нам литература

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

А не бросить ли её всю с «парохода современности»?

Диалог Даниила ГРАНИНА и Александра МЕЛИХОВА

Александр МЕЛИХОВ. Современная жизнь уже давно отодвигает литературу на задворки. Почему? Да потому, что мы теперича прагматики, мы и дышать не станем, если нам хорошенько не заплатить. Мы всем народом дружно двинемся в брокеры, дилеры и стряпчие, а физиков-лириков сбросим с парохода современности. Но вы-то, Даниил Александрович, сформированы временем, которое действительно было страшным – почему же оно породило стольких идеалистов? Для начала хотелось бы узнать: кто первым пристрастил вас к книге, какими были словесники в те годы, когда вы учились?

Даниил ГРАНИН. К книге меня пристрастил не словесник, пристрастили библиотекари. Попались две хорошие библиотекарши – одна районная, вторая в школьной библиотеке. Районная присматривалась ко мне. Дома книг не было, а купить не было возможностей. Короче говоря, я брал сперва Майн Рида, Фенимора Купера, Джека Лондона, «Овод», «Спартак» и набор книг приключенческой литературы. Должен сказать, что она была высокого качества, с привлекательными заголовками – «Всадник без головы», «Последний из могикан» и пр. Заметив, что я читающий мальчик, библиотекарша меня стала спрашивать: а что тебе тут понравилось? а не хочешь ли ты прочитать про войну Гражданскую, «Чапаева», допустим, ещё какие-то вещи. Она, как я понимаю, расширяла мой круг чтения. Вторая, школьная, библиотекарша больше придерживалась школьной программы – рекомендовала Гайдара, Пантелеева.

И обе допытывались – что понравилось, а что нет. Небольшая, на пять, на десять минут, но беседа заставляла немножко иначе читать книгу.

Что касается преподавания, у нас была в старших классах хорошая учительница, которая устраивала суды над героями. Судили «Героя нашего времени». Говорили про Печорина: «Ах, он холодный эгоист». Но были и защитники Печорина. Были прокуроры, они его обвиняли. Получалось представление или пьеса. Это заинтересовывало класс – удастся защитить или не удастся. Было чтение стихов наизусть. Были девчонки, которые замечательно читали, со слезами в голосе, им аплодировали. Речи взрослых тогда, то есть преподавателей, не литературы, а математики, физики, химии, биологии, отличались цитатностью. «Любви все возрасты покорны»… – это могло прозвучать на уроке химии, допустим, биологии. Взрослые оснащали свою речь цитатами, это выходило непроизвольно.

Мелихов. По цитатам люди ещё и опознают человека своей культуры. Цитаты – это и своего рода пароли. И эти знаки культурного, национального единства мы отдаём – даже не знаю за что, и чечевичной похлёбки особой не видно.

Гранин. Да, просто звучала выразительная, красивая речь. Сейчас тоже цитируют, но в основном что-нибудь из кинофильмов.

Мелихов. А какие учебники тогда были? В тридцатые годы всем как будто заправляла идеология…

Гранин. Не помню.

Мелихов. То есть они следа в вашей памяти не оставили?

Гранин. Интересно, что именно запомнилось – суды, художественное чтение и толкование. Были литературные споры вокруг Толстого, Достоевского, Чехова…

Мелихов. Мне казалось, «архискверный» Достоевский был не допущен.

Гранин. Программа была всё-таки более свободной. И толкование тоже. Например, читали Лермонтова «Белеет парус одинокий» и объясняли, кто как понимает это стихотворение. «А он, мятежный, ищет бури…» – какой бури? Ведь это же не просто парусник.

Мелихов. Конечно. Иносказание, символ.

Гранин. А какую бурю может искать человек и зачем? Что значит «Как будто в буре есть покой»? Буря – это несчастье. Или это потребность человека? У каждого было своё толкование.

Мелихов. А об эстетической компоненте шла речь? Скажем, о том, что в стихах главное музыка, стиль, образы?..

Гранин. Наверное, насчёт образа – да, но вот эта технология, рифма в поэзии, музыка, ритм, там, хорей, ямб, гекзаметр и т.д. – этого я не помню, наверное, было что-то, но это меня лично не привлекало. Меня привлекало то, что стояло за этим стихотворением и почему оно волнует человека. А ещё – чем Пушкин отличался от Лермонтова, а Лермонтов от Блока и т.д. «Стихи о Прекрасной Даме» – что это за Дама? Существует она или это мечта? И вот возникал разговор всего класса. Это было интересно.

Учительница наша ещё привлекала тем, что уходила за пределы школьной программы. «Ну как ты не читал Флобера, Шекспира? – спрашивала. – Да боже мой, что ж ты! Ты же образованный человек!». Кроме того, она организовала литературный кружок. И вдруг все стали писать стихи. Оказалось, что в этом возрасте, 9–10-й класс, когда любовь уже полыхает, обязательно надо писать стихи, потому что нельзя изъясняться в любви прозой, это невозможно, можно только стихами, и разного размера – от частушки до, понимаете, какой-нибудь там…

Мелихов. Сонета.

Гранин. До оды. Это литературный кружок, который увлёк всех. У нас проводились олимпиады математические и физические, были хорошие преподаватели математики, был замечательный физик, биолог… Хорошие преподаватели были, все, кроме химии, преподавательницу химии мы называли Щёлочь. Но литература влекла всех.

Мелихов. Это в то время, когда Петроград стал уже Ленинградом?

Гранин. Да, это уже был Ленинград.

Мелихов. А вот те репрессии после убийства Кирова, как они отразились на вашей жизни?

Гранин. Арестовывали родителей, а за ними исчезали дети. То есть их высылали из Ленинграда. После убийства Кирова было выслано сорок тысяч.

Мелихов. А на уроках это чувствовалось? Подавленность какая-то или чувство, что нам не до книг сейчас, слишком уж жизнь страшная?

Гранин. Мало чувствовалось. То есть мы сочувствовали, огорчались. Вот Толю Лютера выслали, замечательный парень, выслали Жупахина, выслали Колбасьева… Но поскольку это нам никак не объясняли, понятие «враг народа» для нас не работало, сокровенно мы понимали, что эти высылки несправедливы, ошибка какая-то. Я особенно это понимал, поскольку у меня отца выслали, я, может быть, острее воспринимал эту потерю. Но – не боялся. Не было страха. «Работал» инстинкт, а не страх. Мы избегали обсуждать, знали – «опасно»! А страха перед идеологией, идеологической составляющей у нас не было.

Мелихов. То есть, можно сказать, страх не отравлял радость чтения?

Гранин. И чтения, и любви.

Мелихов. А в какой степени формирование личности зависело от книг и в какой от жизненного опыта?

Гранин. Были книги сильного действия, а были книги просто занимательные. Очень действовал «Овод», очень действовал Дюма, очень действовал Джек Лондон. Меньше действовала классика наша русская, там нет таких героев, какие потом были у Гайдара – Мальчиш-Кибальчиш, например. Я любил «Капитанскую дочку», «Дубровского».

Мелихов. Это понятно: мужество, верность… Это и для меня были очень важные образцы. И всё-таки когда я прочёл вашу книгу «Иду на грозу», я понял, что буду физиком. Я понял, что физики – самые лучшие люди на земле, что они самые умные, самые остроумные, смелые, прыгают с парашютом и одновременно делают открытия – в общем, я пошёл в физику наполовину благодаря вам. И только в последний момент свернул в математику. Которую тоже считал только входом в физику.

Гранин. Испортил вам жизнь? Да, я как-то влиял на выбор профессии для ряда людей, которые признавались мне в этом. Дело в том, что у меня была идея – я считал, что люди, которые занимаются наукой, творческим трудом, это люди выше на голову нас всех. Они бескорыстны, они занимаются будущим, они его видят, они не живут в сегодняшнем дне, в лабораториях происходит невидимая и непонятная всем другим людям драма идей, столкновение каких-то (как говорит беседующий со мной писатель Мелихов, у которого это любимое слово) грёз.

Мелихов. Приятно, что и мне что-то удалось вам подарить..

Гранин. Главный грёзолог нашей страны…

Мелихов. Да, грёзовед. Но вот ещё такой вопрос – судьба книги в компьютерное время. Умрёт ли книга как материальный носитель или будет жить, несмотря на то, что всё можно с экрана читать?

Гранин. Вопрос достаточно серьёзный, настоятельный. Время всё упорнее выдвигает его, потому что появилась электронная книга. Она даже приняла формат книги, чрезвычайно удобна. Я пользуюсь ею. Вот я поехал с дочкой в Карловы Вары, в санаторий, хотел взять с собой что-то читать, взял электронную книгу, где были собрания сочинений Достоевского, Толстого, Чехова, Лермонтова, Пушкина, полные собрания! В одном чипе это всё было. И я наслаждался там чтением дневников Льва Николаевича Толстого. Никогда я не мог бы взять с собой шестнадцать томов Толстого. А тут очень удобно и хорошо. Ну, есть некоторые неудобства, которые очень быстро осваиваются. Но есть «но». Во-первых, я лишаюсь эстетической составляющей, ведь книга – это художественное, полиграфическое создание. Иллюстрации я не очень люблю. Но вот шрифт, шрифтовая игра, переплёт, бумага… всё это, переплёт, запах… Электронная книга не пахнет. А эта пахнет. Кроме того, в электронной книге нет следов предшествующих читателей – пометок на полях, подчёркнутых строчек. С другой стороны, освобождается квартирное пространство. Возникают лёгкость, удобство обращения с библиотекой, то есть находить легче. Так что электронная книга, электронное чтение имеет неоспоримое сегодня преимущество.

Мелихов. Сейчас довольно популярно мнение, что русская литература учила бескорыстию, не учила человека быть деловым, всё время влекла от будней, от прагматики куда-то в небеса, в мечты, в грёзы. И это сделало Россию отсталой страной, это вызвало революцию, и в наше прагматическое время нужно эту опасную для жизни классику задвинуть куда-нибудь в подвал – ну, какие-нибудь сверхинтеллигентные любители пусть ею занимаются, а массовому читателю она не нужна. Поэтому нужно её из первостепенных предметов перевести во второстепенные, а на первостепенные передвинуть предметы утилитарные: экономика, информатика, химия, физика и тому подобное. Как вы к этому относитесь?

Гранин. Это наивно и неправильно. Во-первых, вы преувеличиваете роль литературы.

Мелихов. Не я, я только повторяю…

Гранин. Всё равно. Вы повторяете с таким восторгом…

Мелихов. Хорошо, я буду повторять со слезами.

Гранин. Это мнение я не могу принять, потому что оно преувеличивает роль литературы. Литература не предназначена для того, чтобы…

Мелихов. Учить.

Гранин. И даже воспитывать человека. У неё более высокое предназначение, она предназначена ни для чего.

Мелихов. Не для житейского волненья, не для корысти, не для битв…

Гранин. Она для наслаждения, для мечты, для размышлений. Ну, вот товарищ Сталин любил читать классику и читал внимательно, с комментариями на полях. Два раза перечёл «Воскресение» Толстого, Чехова любил читать, Достоевского читал, то есть читал величайших моралистов, можно сказать. И что? А приезжая из своей квартиры или из своей дачи в Кремль, без всяких сомнений подписывал расстрельные списки и совершал свои злодейства, нисколько не мучаясь при этом совестью. Ну, это крайний пример, но во всяком случае, если бы литература обладала такой очищающей силой, мир был бы лучше.

Мелихов. Я-то вообще считаю, что литература не учит и не воспитывает – она защищает. Защищает от ужаса нашей мизерности. Человек, который обладает литературным даром и с восторгом прочёл какие-то прекрасные книги, живёт в более красивом мире, воображаемом красивом мире, чем те, кто не обладает начитанностью и эстетическим вкусом. А красота нас защищает от ужаса. Разве экономика или информатика защитят нас от старости, смерти, утрат, предательств, от унижений? А литература защищает. Не так неотразимо, как хотелось бы, но ничего лучшего всё равно не придумано. И те умники, которые хотят оставить людей без литературы, оставляют их без экзистенциальной защиты. Наедине с безжалостным космосом.

Гранин. Можно и так понимать. Разные есть вещи, которые привлекают к художественной литературе. Во-первых, ты лучше узнаёшь человека. Лучше узнаёшь злодея, лучше узнаёшь доброту, душевность и т.д. Откуда мы узнаём бескорыстное и красивое состояние человека? Вот «Дон Кихот» например. Достоевский считал книгу «Дон Кихот» величайшим произведением мировой литературы. Помните, «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – это мы знаем из «Фауста». Мы знаем 1812 год из романа «Война и мир»… Литературные герои избавляют от одиночества, сопровождают нас.

Кроме того, обогащается речь; сравнения, метафоры, синонимы – вся эта оснастка языка русского возникает из литературного чтения прежде всего.

Мелихов. И ещё. Сегодня в государственную повестку дня поставлено патриотическое воспитание. Но патриотизм – это прежде всего эмоциональное единение с предками. И где же мы знакомимся с этими самыми предками, как не на уроках литературы? Те, кто изгоняет литературу из школы, тем самым подкапываются под национальное единство, не побоюсь этого штампа, ибо уничтожение литературы ведётся под куда более демагогическими лозунгами. Разумеется, это зависит от власти – продвигать литературу в школу или задвигать её в подвал. Так кто-нибудь во власти производит ли на вас впечатление человека начитанного и умеющего ценить хорошую литературу? Если судить хотя бы по его речам?

Гранин. Насчёт речей ничего не могу сказать, потому что речи им пишут, это зависит от спичрайтеров – «Ой, не хватает нескольких пословиц» или «Юмор надо добавить». Это составляется по таким рецептам, которые не свидетельствуют о знании литературы или языка… А литература у нас, по-моему, довольно прочно отодвинута, потому что считается, что нужны практические знания, математика нужна. Компьютер не требует стихов, компьютер требует математики, физики, химии и так далее, компьютер требует способностей логического мышления. И что мы имеем в результате? Мы убедились вначале, что это действительно не нужно. Ну не нужно это и не нужно. А нужно овладеть информатикой, нужно, понимаете ли, для того, чтобы уметь пользоваться этими машинами, машинками, железяками. А стихи не нужны. Но, кажется, мы начинаем убеждаться, что это пагубная идея. Это пагубная идея, которая погубила во многом наше общество. Рыночные отношения плюс отсутствие гуманитарного образования – они заодно сделали очень много для того, чтобы испортить человека. Советский человек был более моральным, чем сегодняшний «рыночный» человек. Бессовестность, понимание того, что только деньги всё решают, что никакие, понимаете, ваши законы, политика, ваша забота о Родине – всё это пустые слова. Деньги! Деньги важнее Родины, деньги важнее истории нашей, деньги важнее красоты. А что важнее денег? А ничего – ни ваши Толстые, ни ваши Чеховы – нет ничего важнее денег. И поэтому пошли вы все подальше с вашими разговорами.

Мелихов. А возможна ли столь вожделенная всеми нами модернизация с таким человеком, с чистым прагматиком? Считается, что Россия должна модернизироваться, а модернизация – это рациональность. Есть люди (я буду пересказывать вам их идеи с мрачным выражением лица), уверенные, что прагматизм и рациональность одно и то же, хватит-де нам витать в облаках, пора сделаться рациональными, и тогда Россия модернизируется сама собой.

Гранин. Может быть, отчасти они правы. Ну а для чего нам эта модернизация? Для чего, если мы уже бессовестные люди, если мы перестали ощущать красоту природы, нас это не волнует? Музыка не волнует. Зачем нам технология? Чтобы мы были не хуже других? Это не мерка. Будем не хуже, чем японцы или американцы, минус то моральное, религиозное и эстетическое воспитание, которое у них имеется и которое они хранят и пользуются им. Я был в Японии как раз в то время, когда цвела сакура. И вот японцы говорят мне: «Поедем». И мы приехали в красивый сад. Японские сады – это чудо. Сели возле цветущей вишни. Я посидел пять минут, насилуя себя. Ну цветы, ну пахнут, ну красиво, ну что ещё? Встал, пошёл гулять. Я вернулся – они всё ещё сидели совершенно разомлевшие от счастья.

Мелихов. И такими мы не будем?

Гранин. Я не знаю. Это воспитание вековое. Но я понял, какой я во многом примитивный человек, хотя люблю бывать на природе, но вот такого проникновения мне всё больше не хватает в нашем рыночно-кошельковом мире.

Мелихов. Мне кажется, что литература – это и есть наша сакура. Если мы её отрежем, то останемся без ничего. Без того, что нас объединяет и радует.

Гранин. Наверное, правильно вы сказали.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: