ТелевЕдение

Гений – тайна не личная

Игорь ВОЛГИН

Вольно тем, кто именует себя специалистами по Достоевскому, тешиться мыслью, что именно они обладают монополией на его толкования. К счастью, их «предмет» принадлежит всем. В том числе сценаристам, актёрам и режиссёрам. Такова уж его планида.

Но, с другой стороны, мыслимо ли воспроизвести средствами искусства личность творца – того, кто уже запечатлел себя в акте творения? Никому не придёт в голову ещё раз создавать шедевры, однажды уже созданные Шекспиром, Рафаэлем, Толстым; однако попытка воссоздать самих Шекспира, Рафаэля и Толстого вовсе не покажется безумной.

Конечно, у М. Булгакова достало бы творческой смелости в «Последних днях Пушкина» вывести на сцену главного героя (ведь дерзнул же он изобразить Сталина в «Батуме»!). Но у него хватило творческой интуиции не сделать этого.

«Достоевский» – художественная, а не документальная лента. Поэтому вместе с большинством телезрителей «не заметим» многочисленные несуразности, неточности, хронологические сбои и т.д. Ибо игра (тем более игра Евгения Миронова!) стоит свеч.

Следует, однако, договориться о жанре. Если мы имеем дело с картиной, созданной «по мотивам» жизни Достоевского (как, например, роман нобелевского лауреата Дж. Кутзее «Осень в Петербурге», где нет вообще ни одного достоверного факта, но зато присутствует дух), – это одно. Если же это всё-таки биографический сериал (на что претендует обсуждаемая работа), – тут дело совсем другое. Тогда «мешок», надеваемый на голову Достоевского (чего быть не могло, так как он стоял во второй тройке ещё не привязанных к столбам и ужаса на его долю и так хватало), можно приравнять к такой, скажем, версии: смертельная дуэль Пушкина, ради пущей зрелищности изображаемая на шпагах. Биографии Пушкина и Достоевского – не просто «жизнь замечательных людей»: без их личных судеб Россия была бы иной.

Опыт нынешнего сериала убеждает в том, что даже такой блестящий комплот, как талантливый режиссёр В. Хотиненко, изумительный актёр Е. Миронов и великий русский писатель Ф. Достоевский, не в силах одолеть ущербности предложенного сценария.

Миронов великолепен. Как замечательны, на мой взгляд, исполнительницы женских ролей (Марьи Дмитриевны – Чулпан Хаматова и Анны Григорьевны – Алла Юганова). Сокровенная жизнь мироновского Достоевского, столь мощно проступающая в его глазах, в «мимике и жесте», заставляет зрителя почувствовать, что здесь действительно «дышит почва и судьба». Но порой актёру нечего (и даже некого) играть. Особенно когда он произносит речи, которые вложил в его уста сценарист. Все эти политические пошлости (о Герцене, либерализме, о революции и т.д., и т.п.) как будто бы взяты напрокат – только с обратным знаком – из нашей бессмертной ленинианы. Да и сам Достоевский, согласно сценарию, испечённому по всем правилам новейшей сентиментально-эротической школы, едва ли не «самый человечный человек», одержимый, однако, известными комплексами. Устаревшее мнение национального поэта, что «никто не должен быть принят в нашу спальню», с блеском опровергается жгучими сценами с Аполлинарией Сусловой («Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, / Из сочных гроздий венки свивать. / Хочу упиться роскошным телом, / Хочу одежды с тебя сорвать!»). И сколь жалок обманутый муж, внезапно заставший жену в объятиях молодого любовника! Меж тем Достоевский ведал об этой связи с самого её начала. Его отношения с Вергуновым могли бы послужить сюжетом для захватывающей психологической драмы. Но – мимо: это «неформат» для сценарного верхоглядства. Зато какие волнующие откровения приходится выслушивать бедному Фёдору Михайловичу из уст мужа Марьи Дмитриевны А. Исаева, доверительно сообщающего «преемнику» об особой страстности в постели своей чахоточной жены! Или от 15-летней девочки Сони (будущей С. Ковалевской), которая, на минуту оторвавшись от логарифмов, горько сетует, что Достоевский не ценит её «как женщину». (Однако очень продвинутый ребёнок.) Воистину пожалеешь, что кончилась эра немого кино.

Парадоксальная вещь: талант и органичность Миронова и точный профессионализм Хотиненко лишь подчёркивают психологическую недостоверность, чтобы не сказать фальшь, тех сценических обстоятельств, в которых заставил их действовать Э. Володарский. Масскульту, требованиям коего прилежно следовал сценарист, не выдержать тяжести Достоевского.

Но Рубикон давно перейдён. Кино – хотим мы этого или нет – выкликает великие тени, фамильярно хлопает их по плечу, подмешивает в их мученический венец свои варварские краски. (Вспомним хотя бы многосерийного «Сергея Есенина».) Вопрос всего лишь в одном: в мере таланта и вкуса. Конечно, будущие фильмы о наших великих можно свести к иллюстрациям (желательно поскабрёзнее: кого не привлечёт «Байрон на судне») тех или иных эпизодов. Но уже не раз приходилось говорить, что, скажем, судьба того же Достоевского «не прочитывается» без одушевляющей её идеи, без того метафизического сюжета, который пронизывает и скрепляет всё его существование.

Гений – тайна не личная, но общая. В гении мы созерцаем полный цвет нашей собственной природы, высший её предел. И, может быть, её тайную норму. В них, гениях, мы прозреваем нашу общую мировую судьбу.

В этом смысле стоит поблагодарить создателей сериала и телеканал «Россия». Может быть, и впрямь наше ТВ от бандитских разборок, сериального «мыла» и исторического гламура поворачивается наконец к вечным ценностям? К сюжетам, без которых непредставимо российское прошлое. И, может быть, ещё в большей мере – российское будущее: если только ему суждено состояться. Хотиненко и Миронов создали прецедент. Другие пусть делают лучше.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,3 Проголосовало: 12 чел. 12345

Комментарии: 02.06.2011 22:36:12 - Артемий Анатольевич Лесников пишет:

Спасибо. Всегда приятна конструктивная критика. По теме, предметно, обоснованно.