Читающая Москва
Имя собственное с маленькой буквы
МЕТАТЕКСТ
В России куда ни плюнь – в гения попадёшь. И всегда этим самородкам чего-то недостаёт: одному – денег, другому – ума, третьему – времени. А иначе они бы о-го-го – в смысле развернулись и всех потрясли.
Вот и с Дмитрием Горчевым (1963–2010), по мнению издателей, произошла та же печальная штука. Буквально за год до выхода его последней книги «Деление на ноль» писатель умер (официальная версия – обширное кровоизлияние). И теперь остаётся лишь гадать, действительно ли имя Горчева, как нас заверяют в коротенькой аннотации к книге, вошло бы в ряд «первых имён современной литературы» или же эта «замануха» – только удачный пиар-ход.
Но, как бы там ни было, сборник, составленный автором ещё при жизни, получился своего рода избранным: отобраны лучшие тексты из предыдущих книг, есть несколько новых. Виден срез всего творчества. Зарисовки, эссе, рассказы, анекдоты, пьесы, сказки, были, небыли, побасенки и т.д. Жанровое разнообразие внушительно, равно как и объём. Впрочем, читать книгу подряд сложно. Возможно, виной тому малая форма, обсценная лексика (о ней чуть позже) или же очень быстро приедающиеся приёмы. Не исключено, что всё вместе.
Вообще в случае с Горчевым прогнозировать – самое неблагодарное дело. Занимаясь литературой, он долгое время был главным художником издательства «Геликон Плюс», а также журнала Бориса Стругацкого «Полдень ХХI век», оформлял самостоятельно и свои книги. А ещё в рекордные сроки сделался одним из завзятых и популярных блогеров Живого Журнала. И вот-вот должен был прославиться книгами. Думается, именно Интернет и сыграл с ним недобрую шутку.
Проблема в том, что его короткие рассказы смотрятся идеально в формате Livejournal. Один день – один текст. Равно как и множественный мат. Согласитесь, в блоге всегда ценятся краткость, острая социальность и языковая меткость. Не просто послал всех на три буквы, но афористично пояснил причину. Когда же зарисовки собраны воедино, читательское внимание расфокусируется, не спасают от этого даже чёткая структура сборника и распределение текстов по тематическим разделам.
Однако эти рассказы – нечто больше, чем просто смешной трёп. Налицо применение почти всех постмодернистских приёмов (от любви к написанию имён личных со строчной и буквы «о» на старый манер в словах типа «чёрт» и «чёрный» до переработки известных сюжетов). Особенно любимый приём – заимствование чужого или исторического персонажа. Будь то джедай (которого переносят в среднерусскую полосу) или вечно грустный, но смекалистый Ленин.
Но прежде всего покоряет, раздражает и смешит заряд бодрой злости: «Чтобы от людей убежать, нужно сначала полчаса в метро на эскалатор проталкиваться, потом слушать в электричке два часа про пластмассовые чудо-верёвки и ещё час через бурьян в самую чорную чащу прогрызаться, чтобы выйти, наконец, на поляну».
Однако проза Горчева – как веселящий газ: сначала смешно, потом дурно. Если антиутопические рассказы вроде «Концлагеря», где описывается абсурдное идеальное мироустройство, при котором «спать ночью запрещается. Если человека застали за тем, что он спит ночью, его немедленно сажают в Концлагерь», где дают ему на прокорм свинью, выглядят забавно и служат серьёзной почвой для размышлений, то тексты раздела «Мерзость» кажутся не просто неоригинальными, но весьма скучными.
Да и к середине сборника подустаешь от едкостей, колкостей и иронии.
Понятно, что Горчев пробует себя в разной стилистике: в основе его постмодернистских замашек лежат тексты Гоголя, что особенно видно в гипертрофированно мистических и ёрнических легендах Невского проспекта («Из Петербурга в Москву»), Толстого («Война и мир»), Бабеля («Когда от нас ушли Коммунисты»), Зощенко («Сволочи»), Замятина («Картины Идеального Мироустройства») и т.д.
Кстати, как бы критики ни хотели привязать Горчева к Зощенко и Хармсу (в текстах действительно много абсурдного, один из основных приёмов писателя – гротеск, однако достаточно часто стилистика рассказа строится на совмещении несовместимых, но ещё не гротескных определений), ближайшие товарищи по перу – всё же Гоголь и Довлатов. Что касается последнего, то сходство особенно заметно в рассказе «Город Пушкин». «Работать в городе Пушкин считается неприлично, там все сочиняют стихи. Стихи можно сочинять только такие, которые не отличаются от стихов Пушкина» явно интонационно и тематически перекликается с небезызвестным: «Тут всё живёт и дышит Пушкиным, – сказала Галя, – буквально каждая веточка, каждая травинка. Так и ждёшь, что он выйдет сейчас из-за поворота… Цилиндр, крылатка, знакомый профиль…»
Горчеву свойствен и мягкий добродушный юмор: «Однажды Пётр Фёдорович сошёлся с одной женщиной. Звали женщину Клара Борисовна. Она была, правда, не такая забулдыга, как Пётр Фёдорович, но тоже любила вечерком клюкнуть водочки, да и поплакать по судьбе своей женской, незавидной, не той, о которой в девушках мечтала».
Впрочем, лёгкое подтрунивание в любой момент может перейти в иронию и злой сарказм: «В середине Москвы, там, где все думают, что Кремль, стоит огромный Гриб. Этот Гриб испускает из себя такие галлюциногены, что всем кажется, будто бы вокруг сияют золотые купола, гум-цум, чистые пруды и большой театр. На самом же деле в Москве стоит всего пять-шесть покосившихся избушек, в которых живёт начальство, остальные же москвичи живут в землянках, это которые зажиточные, а так в основном под кустиком или в ямке. Но сами москвичи про это совершенно не догадываются».
Если же говорить о ненормативной лексике, то можно целую кандидатскую написать на тему горчевских подъелдыкиваний и их несущей функции в текстах. Смущает другое: при всей меткости и прыткости речи, обширности тем, их социальной остроте (а порой даже болезненности) настоящего углубления не происходит. Читаешь, смеёшься, восхищаешься или негодуешь – и тут же забываешь.
А о чём? Политика, деньги, любовь – да какая разница, деление-то всё равно «на ноль», и результат понятен.
Алёна БОНДАРЕВА
Статья опубликована :
№40 (6341) (2011-10-12)
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии: