Вечно живые «Горбунов и Горчаков»
ПРЕМЬЕРА
О спектакле театра "Современник"
Сначала приходят в голову тривиальные восторженные мысли:
"Как лодку назовёшь, так она и поплывёт".
Это - по поводу пьесы Виктора Розова "Вечно живые", с которой начинался "Современник". Какое счастье! Он жив и продолжается!
"А ещё говорят, молодёжь у нас гнилая!"
Это - впечатление от удивительных, переполненных высоким шекспировским смыслом и чеховской доступной мудростью юных Никиты Ефремова и Артура Смольянинова.
"Второе пришествие Бродского".
Сколько раз я пытался прочитать "Горбунова и Горчакова" и никак не мог осилить хитросплетения диалогов. А тут - гениально лёгкое, моцартовское прочтение сложнейшей партитуры.
В общем, сидел я весь спектакль с глупой улыбкой умиления на лице и с ней же пребываю по сей день, вспоминая, например, блистательно исполненную Андреем Аверьяновым (в роли врача) "Песню в третьем лице":
Я видел гребни пенившихся круч,
И берег - как огромная подкова[?]
И Он Сказал* носился между туч
С улыбкой Горбунова, Горчакова.
Отныне и навсегда для меня теперь эти два пациента психиатрической клиники, даже не придуманные, а просто вытащенные из подсознания и проявленные на бумаге Иосифом Бродским, связаны со смеющимися и тоскующими глазами Ефремова-младшего, судорогами мятущегося между добром и злом Артура Смольянинова, лаконичной и безграничной сценографией и безукоризненно правдивыми мизансценами, сотворёнными Евгением Каменьковичем.
Кстати, единственное дополнение от себя, которое позволили себе создатели спектакля, это - ремарка на программке, дающая привязку к конкретным событиям, имеющим место быть в жизни Поэта. "Действие происходит в ленинградской психиатрической больнице (ныне клиника Святого Николая Чудотворца) во второй половине февраля - начале марта 1964 года". И это даёт повод задуматься о природе Творения.
Помысел - замысел - вымысел - промысел - смысл. Эта цепочка однокоренных слов, я полагаю, позволяет проследить то, что мне, например, интереснее всего на свете: откуда что берётся?
"Горбунову и Горчакову" предшествовал позорный и бездарный суд над гением - "тунеядцем". Чтобы спасти Бродского от незаслуженного сурового наказания, адвокат ходатайствует о направлении его на медицинское освидетельствование.
Вот что пишет биограф поэта Лев Лосев: "Это ходатайство было удовлетворено в большей степени, чем ожидалось. Вместо освобождения из-под стражи и амбулаторного обследования, как просила защита, Бродского на три недели заперли "на Пряжке", то есть в психиатрической больнице № 2 на набережной реки Пряжки, причём первые три дня - в палате для буйных. Там его сразу же принялись "лечить" - будили среди ночи, погружали в холодную ванну, заворачивали в мокрые простыни и клали рядом с батареей отопления. Высыхая, простыни врезались в тело. В 1987 году, отвечая на вопрос, какой момент в его советской жизни был самым тяжёлым, Бродский, не задумываясь, назвал мучения, перенесённые на Пряжке".
Божий промысел приводит к тому, что в начале 60-х в жизни Иосифа Бродского фокусируется сразу всё, что наполняет высшим Смыслом его Судьбу. Счастливая и трагическая любовь, великие современники и мерзостные преследователи, суд, пересуды, страна, народ, психушки, ссылка, межа, рифмы, гул вечности[?]
И всё это выливается в магическое произведение, состоящее из четырнадцати глав и написанное классическим пятистопным ямбом с нервными сбоями ритма, запутанным переходом из физики в метафизику и обратно и невнятным сюжетом. Это - не поэма. В ней нет авторского текста. Это - не пьеса. Диалог не расписан между героями. А в некоторых главах вообще невозможно определить, кто говорит. Это - кроссворд из образов, шарада бестелесных персонажей, лабиринт подсознания.
И вот теперь представьте себе, какими глазами читают всё это те, кто потом воплотил сей замысел на сцене. Какие помыслы владеют ими, когда они бегут к своему главному режиссёру, мудрой, многоопытной и всегда по-детски азартной и ранимой Галине Борисовне Волчек, и, горячась и перебивая друг друга, убеждают её в необходимости дать им возможность поставить "Горбунова и Горчакова". И как она смотрит на них, узнавая в Никите и его товарищах ефремовскую неистовую тягу к выворачиванию души наизнанку и понимая, что только творческий огонь способен поддерживать очаг правды и высокого искусства.
Когда смотришь спектакль, лишний раз отчётливо понимаешь, что такое подлинный, классический "Современник" и в чём его неповторимое своеобразие. Он - естественен как дыхание, он - бесстрашен перед любыми самыми сложными задачами и самыми неудобными вопросами, он - это мы, наши бессонницы, невыдуманные радости и горести, жажда истины и поиск смысла.
Несколько лет назад я написал один стишок, нескромно озаглавив его "Себе и Бродскому":
Жизнь состоит из языка,
Говаривал Иосиф,
Нам эту мысль из далека
Загробного подбросив.
Покуда здравствуют слова,
Читаемые вами,
Жива Поэта голова
У вас над головами.
И вот он - вечно живой Бродский, вечно живой Ефремов, вечно живой Театр. "Современник" всех тех, кто сам жив, неспокоен и задумчив.
Иван КОНОНОВ
* Так у автора.